Рубин И. Очерки по теории стоимости Маркса

Предисловие к четвертому изданию

В настоящем издании статья «Ответ критикам» дополнена ответом C. Бессонову. В остальном текст оставлен без изменения.

Предисловие к третьему изданию

Настоящее издание значительно исправлено и дополнено по сравнению со вторым. В связи с оживленной полемикой, завязавшейся вокруг некоторых выставленных нами положений, в особенности об абстрактном труде, мы сочли нужным дать в виде приложения к настоящей книге статью «Ответ критикам». В тексте книги коренным образом переработана глава о содержании и форме стоимости, и значительные дополнения внесены в главу об абстрактном труде (в особенности по вопросам о физиологическом труде, об абстрактном труде и обмене, о количественной определенности абстрактного труда). Соответствующие исправления внесены в одиннадцатую главу и восьмую главу, содержащую общий обзор марксовой теории стоимости. В конце этой главы нами дана общая схема, вскрывающая внутреннюю связь дальнейших глав и облегчающая читателю ориентирование в построении книги. В отделе о товарном фетишизме глава третья дополнена анализом так называемой «персонификации вещей». В конце четырнадцатой главы нами опущен анализ понятия рабочей силы, так как вопрос этот, выходящий за рамки теории стоимости в узком смысле слова, требует более подробного обсуждения. Наконец, сделанное нами на стр. 208 второго издания «Очерков» замечание о возможности образования стоимости трудом, занятым в сфере обращения, признано нами неправильным и потому опущено. Менее значительные изменения внесены в остальные главы, главным образом в сторону исправления формулировок, казавшихся нам недостаточно ясными или точными; в частности, устранены формулировки, которые давали нашим критикам повод приписывать нам мысли, ни в малейшей мере нами не разделявшиеся, например, о примате обмена над производством, о перенесении абстрактного труда в фазу обмена и т. п.

При выходе в свет первых двух изданий настоящей работы значительное содействие оказали мне Д. Б. Рязанов и Ш. М. Дволайцкий, которым приношу свою искреннюю признательность.

Введение

Экономическая теория Маркса находится в тесном идейном родстве с его теорией социологической — с теорией исторического материализма. Гильфердинг в свое время отметил, что теория исторического материализма и теория трудовой стоимости имеют общий исходный пункт, а именно труд как основной элемент человеческого общества, элемент, развитие которого определяет в конечном счете все развитие общества¹.

Трудовая деятельность людей находится в процессе постоянного изменения, то более быстрого, то более медленного, и в различные исторические эпохи носит различный характер. Процесс изменения и развития трудовой деятельности людей включает в себя изменения двоякого рода: во-первых, изменяются средства производства и технические приемы, при помощи которых человек воздействует на природу, иначе говоря, изменяется состояние производительных сил общества; во-вторых, в соответствии с этим изменением производительных сил изменяется и совокупность производственных отношений между людьми, участниками общественного процесса производства. Различные экономические формации или типы хозяйства (например, античное рабское, феодальное, капиталистическое хозяйство) отличаются различным характером производственных отношений людей. Теоретическая политическая экономия изучает определенную экономическую формацию общества, а именно товарно-капиталистическое хозяйство.

Капиталистическое хозяйство представляет собой единство материально-технического процесса производства и его общественной формы, т. е. совокупности производственных отношений людей. Определенные действия людей в материально-техническом процессе производства предполагают определенные производственные отношения между ними, и обратно. Конечная цель науки заключается в том, чтобы понять капиталистическое хозяйство как единство или известную систему производительных сил и производственных отношений людей. Но чтобы прийти к этой конечной цели, наука должна предварительно при помощи абстракции выделить в едином капиталистическом хозяйстве две различных его стороны: техническую и социально-экономическую, материально-технический процесс производства и его общественную форму, материальные производительные силы и общественные производственные отношения людей. Каждая из этих двух сторон единого процесса хозяйства делается предметом особой науки. Наука об общественной технике — находящаяся еще в зародышевом состоянии — должна сделать предметом своего изучения производительные силы общества в их взаимодействии с производственными отношениями людей. С другой стороны, теоретическая политическая экономия имеет предметом своего изучения свойственные капиталистическому хозяйству производственные отношения людей в их взаимодействии с производительными силами общества. Каждая из указанных двух наук, имея предметом своего изучения одну сторону единого процесса производства, предполагает наличие другой его стороны в качестве предпосылки своего исследования. Иначе говоря, хотя политическая экономия изучает производственные отношения людей, но она всегда предполагает неразрывную связь их с материально-техническим процессом производства и имеет предпосылкой своего исследования определенное состояние и процесс развития материальных производительных сил.

Как теория исторического материализма, так и экономическая теория Маркса вращаются вокруг одного и того же основного вопроса об отношении между производительными силами и производственными отношениями людей. Предмет изучения у них обоих один и тот же: изменения производственных отношений людей в зависимости от развития производительных сил. Приспособление производственных отношений людей к развитию производительных сил — процесс, протекающий в форме постепенно нарастающих между ними противоречий и вызываемых ими социальных катаклизмов, — составляет основную тему теории исторического материализма². Применяя тот же общий методологический подход к товарно-капиталистическому обществу, получаем экономическую теорию Маркса. Она изучает производственные отношения людей в капиталистическом обществе, процесс их изменения в зависимости от изменения производительных сил и нарастание противоречий между ними, выражающееся, между прочим, в кризисах.

Политическая экономия изучает не материально-техническую сторону капиталистического процесса производства, а его социальную форму, т. е. совокупность производственных отношений людей, образующую «экономическую структуру» капитализма. Техника производства или производительные силы входят в область исследования экономической теории Маркса только как предпосылка, как исходный пункт, который привлекается постольку, поскольку он необходим для объяснения подлинного предмета нашего изучения, а именно производственных отношений людей. Последовательно проведенное Марксом различие между материально-техническим процессом производства и его общественной формой дает нам в руки ключ для понимания всей его экономической системы. Оно сразу определяет метод политической экономии, как науки социальной и исторической. В пестром, многообразном хаосе хозяйственной жизни, представляющей «сочетание общественных связей и технических приемов» (К., I, с. 496)³, оно сразу направляет наше внимание именно на «общественные связи» людей в процессе производства, на их производственные отношения, для которых техника производства служит предпосылкой или основой. Политическая экономия есть наука не об отношениях вещей к вещам, как думали вульгарные экономисты, и не об отношениях людей к вещам, как утверждает теория предельной полезности, но об отношениях людей к людям в процессе производства.

Политическая экономия, изучающая производственные отношения людей в товарно-капиталистическом обществе, заранее предполагает определенную социальную форму хозяйства, определенную экономическую формацию общества. Ни одно положение «Капитала» Маркса не будет понято нами правильно, если мы упустим из виду, что речь идет о явлениях, происходящих в определенном обществе. «Как и при всякой исторической социальной науке, по отношению к экономическим категориям нужно постоянно иметь в виду, что как в действительности, так и в голове здесь дан субъект, — в нашем случае современное буржуазное общество, и что поэтому категории выражают формы бытия, условия существования, часто только отдельные стороны этого определенного общества, этого субъекта». «При теоретическом методе политической экономии субъект, т. е. общество, должно постоянно витать в нашем представлении как предпосылка»⁴. Исходя из определенной социологической предпосылки, а именно из определенной социальной структуры хозяйства, политическая экономия должна прежде всего дать нам характеристику этой социальной формы хозяйства и свойственных ей производственных отношений людей. Маркс дает нам такую общую характеристику в своей «теории товарного фетишизма», которую правильнее было бы назвать общей теорией производственных отношений товарно-капиталистического хозяйства.

I. Теория товарного фетишизма Маркса

Теория товарного фетишизма Маркса не заняла до сих пор того места, которое должно принадлежать ей в экономической системе марксизма. Правда, и марксисты и противники Маркса расточают ей похвалы, признавая ее одним из самых смелых и гениальных обобщений Маркса. Многие противники марксовой теории стоимости высоко ценят теорию фетишизма (Туган-Барановский, Франк, с оговорками даже Струве)⁵. Некоторые писатели, не соглашаясь с теорией фетишизма с точки зрения политической экономии, видят в ней блестящее обобщение социологического характера, теорию и критику всей современной культуры, основанной на овеществлении человеческих отношений (Hammacher). Но и сторонники и противники марксизма обсуждают теорию фетишизма большей частью как самостоятельное и обособленное целое, внутренне мало связанное с экономической теорией Маркса. Ее излагают как дополнение к теории стоимости, как интересный литературно-критический экскурс, параллельный основному тексту Маркса. Повод к такому пониманию подал сам Маркс внешним расположением первой главы «Капитала», где теории фетишизма отведен последний раздел⁶. Это внешнее расположение не соответствует, однако, внутреннему порядку и связи идей Маркса. Теория фетишизма представляет собой основу всей экономической системы Маркса и в частности его теории стоимости.

В чем состоит, по общепринятому мнению, теория фетишизма Маркса? В том, что Маркс увидел под отношениями вещей отношения людей, в том, что он вскрыл иллюзию человеческого сознания, порождаемую товарным хозяйством и приписывающую вещам свойства, которые вытекают в действительности из общественных отношений людей в процессе производства. «Не имея возможности постигнуть, что в обмене выражается трудовая совместность людей в борьбе с природой, т. е. общественное отношение людей, товарный фетишизм считает способность товаров к обмену внутренним, природным свойством самих товаров. Таким образом то, что в действительности представляют из себя отношения людей, кажемся ему отношениями вещей»⁷. «Природной сущности товаров приписываются теперь свойства, которые кажутся мистическими до тех пор, пока они не объяснены из отношений производителей между собой. Как фетишист приписывает своему фетишу свойства, не вытекающие из его природы, так и буржуазным экономистам товар представляется чувственной вещью, обладающей сверхчувственными свойствами»⁸. Теория фетишизма вскрывает иллюзию человеческого ума, грандиозное заблуждение, вызванное видимостью явлений товарного хозяйства и принимающее эту видимость, движение вещей, товаров и их цен на рынке за сущность экономических явлений. Изложенной, общепринятой в марксистской литературе формулировкой, однако, далеко не исчерпывается богатое содержание теории фетишизма, развитой Марксом. Маркс показал не только то, что под отношениями вещей скрываются производственные отношения людей, но что, обратно, в товарном хозяйстве общественные производственные отношения людей неизбежно принимают вещную форму и не могут проявляться иначе, как через посредство вещей. Структура товарного хозяйства приводит к тому, что вещи играют особую, крайне важную общественную роль и приобретают особые общественные свойства. Маркс вскрывает объективные экономические основы господствующего товарного фетишизма. Из иллюзии и заблуждения человеческого ума вещные экономические категории превращаются в «объективные формы мысли» для производственных отношений данного, исторически определенного способа производства, — товарного производства (К., I, с. 34).

Теория товарного фетишизма превращается в общую теорию производственных отношений товарного хозяйства, в пропедевтику политической экономии.

Глава 1. Объективная основа товарного фетишизма

Отличительная особенность товарного хозяйства состоит в том, что руководителями и организаторами производства являются самостоятельные, друг от друга независимые товаропроизводители (мелкие хозяева ши крупные предприниматели). Каждое отдельное частное хозяйство автономно, т. е. собственник его самостоятельно, и считаясь только со своими интересами, решает, какие продукты и в каком количестве он будет производить. Он владеет на праве частной собственности необходимыми орудиями производства и сырым материалом и как полноправный собственник распоряжается продуктами своего хозяйства. Производство направляется непосредственно отдельными товаропроизводителями, а не обществом. Общество не регулирует непосредственно трудовой деятельности своих членов, не предписывает им, что и в каком количестве производить.

Но, с другой стороны, каждый товаропроизводитель производит товары, т. е. продукты, не для собственного потребления, а для рынка, для общества. Общественное разделение труда соединяет всех товаропроизводителей в единую систему, называемую народным хозяйством, в некий «производственный организм», части которого взаимно связаны и обусловлены. Чем же создается эта связь? Обменом, рынком, на котором товары каждого отдельного товаропроизводителя выступают в обезличенном виде, как отдельные экземпляры данного рода товаров, независимо от того, кто, где и при каких индивидуальных условиях их произвел. На рынке обращаются и расцениваются товары, продукты труда отдельных товаропроизводителей. Благодаря приравниванию и обмену товаров осуществляется реальная связь и взаимодействие между отдельными, казалось бы, независимыми и автономными хозяйствами. Общество регулирует на рынке продукты труда, товары, вещи и тем самым косвенно регулирует трудовую деятельность людей, ибо движение товаров на рынке, повышение и понижение их цен имеют своим последствием перемену в направлении трудовой деятельности отдельных товаропроизводителей, прилив их к определенным отраслям производства или отлив от них, перераспределение производительных сил общества.

На рынке товаропроизводители выступают не как лица, занимающие определенное место в производственном процессе, а как собственники и владельцы вещей, товаров. Каждый товаропроизводитель влияет на рынок лишь в той мере, в какой он бросает туда или получает оттуда товары, и лишь в этой же мере испытывает воздействие и давление рынка. Взаимодействие и взаимовлияние трудовой деятельности отдельных товаропроизводителей происходит исключительно через вещи, продукты их труда, поступающие на рынок. Расширение запашек в далекой Аргентине или Канаде может вызвать соответственное уменьшение сельскохозяйственного производства в Европе только одним путем: понижением на рынке цен на сельскохозяйственные продукты. Тем же путем расширение крупного машинного производства разоряет кустаря, делает для него невозможным продолжение прежнего производства и гонит его из деревни в город, на фабрику.

Атомистическое строение товарного общества, отсутствие непосредственно общественной регулирования трудовой деятельности членов общества, приводит к тому, что связь между отдельными автономными частными хозяйствами осуществляется и поддерживается через посредство товаров, вещей, продуктов труда. «Отдельные частные работы фактически реализуются как звенья совокупного общественного труда лишь через те отношения, которые обмен устанавливает между продуктами труда, а при их посредстве и между самими производителями» (Kapital, I, 1921, S. 39; русский перевод, стр. 32).

Благодаря тому, что отдельные товаропроизводители, выполняющие часть совокупного общественного труда, работают самостоятельно и независимо друг от друга, «связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда» (Маркс в письме к Кугельману). Это не значит, что данный товаропроизводитель А связан производственными отношениями только с данными товаропроизводителями Б, В и Г, вступившими с ним в договор купли-продажи, и не связан ни с кем из других членов общества. Вступая в непосредственные производственные отношения со своими покупателями Б, В и Г, наш товаропроизводитель А оказываются связанным густой сетью косвенных производственных отношений с бесчисленным множеством других лиц (например, всех лиц, покупающих тот же продукт; всех лиц, производящих тот же продукт; всех лиц, у которых производители данного продукта покупают средства производства и т. д.), в конечном счете со всеми членами общества. Эта густая сеть производственных отношений не порывается в тот момент, когда товаропроизводитель А закончил акт обмена с своими покупателями и вернулся в свою мастерскую, к процессу непосредственно производства. Наш товаропроизводитель производит продукты для продажи, на рынок, и потому уже в процессе непосредственного производства вынужден считаться с предполагаемыми условиями рынка, то есть вынужден принимать во внимание трудовую деятельность других членов общества, поскольку она оказывает влияние на движение товарных цен на рынке.

Таким образом в структуре товарного хозяйства мы находим следующие основные черты: 1) отдельные клеточки народного хозяйства, т. е. отдельные частные предприятия, формально независимы друг от друга; 2) они материально связаны друг с другом вследствие общественного разделения труда; 3) непосредственная связь между отдельными товаропроизводителями устанавливается в обмене, но косвенно оказывает влияние и на их производительную деятельность. В своем предприятии каждый товаропроизводитель формально волен по своему произволу производить какой угодно продукт и при помощи каких угодно средств производства. Но когда он выносит готовый продукт своего труда) на рынок, для обмена, он не волен устанавливать пропорции обмена, а вынужден подчиняться условиям (конъюнктуре) рынка, общим для всех производителей данного продукта. Поэтому он уже в процессе непосредственного производства вынужден заранее приспособлять свою трудовую деятельность к предполагаемым условиям рынка. Зависимость производителя от рынка означает зависимость его производительной деятельности от производительной деятельности всех других членов общества. Если суконщики выбросили на рынок слишком много сукна, то суконщик Иванов, который не расширял своего производства, тем не менее также страдает от понижения цен на сукно и вынужден сократить производство. Если другие суконщики ввели усовершенствованные средства производства (например, машины), удешевляющие стоимость сукна, то и наш суконщик вынужден улучшить технику производства. И в направлении, и в размерах, и в способах своего производства отдельный товаропроизводитель, формально независимый от других, на самом деле тесно связан с ними через рынок, через обмен. Обмен вещей воздействует на трудовую деятельность людей, производство и обмен представляют собой неразрывно связанные, хотя и отдельные, моменты воспроизводства. «Процесс капиталистического производства, рассматриваемый в целом, представляет единство процесса производства и обращения» (К., III, с. 1). Обмен входит в самый процесс воспроизводства или трудовой деятельности людей, и только с этой стороны обмен, меновые пропорции, стоимость товаров составляют предмет нашего изучения. Обмен интересует нас главным образом не как отдельная фаза процесса воспроизводства, перемежающаяся с фазой непосредственного производства, а как социальная форма процесса воспроизводства, накладывающая определенную печать и на фазу непосредственного производства (см. ниже, главу 14).

Эта роль обмена, как необходимого момента процесса воспроизводства, означает, что трудовая деятельность одного члена общества может воздействовать на трудовую деятельность другого только через посредство вещи. В товарном обществе «независимость лиц друг от друга дополняется системой всесторонней вещной зависимости» (К., I, с. 60). Общественные производственные отношения людей неизбежно принимают вещную форму и — поскольку мы говорим об отношениях между отдельными товаропроизводителями, а не об отношениях внутри отдельного частного хозяйства — только в такой форме они и существуют и реализуются.

В товарном обществе вещь есть не только «таинственный общественный иероглиф» (К., I, с. 33), не только «оболочка», под которой скрыто общественное производственное отношение людей. Вещь — посредник общественных отношений, и движение вещей неразрывно связано с установлением и реализацией производственных отношений людей. Движение цен вещей на рынке — не только отражение производственных отношений людей, a единственная возможная в товарном обществе форма их проявления. Вещь приобретает в товарном хозяйстве особые общественные свойства (например, свойство стоимости, денег, капитала и т. п.), благодаря которым она не только скрывает производственное отношение людей, но и организует его, служит посредствующим звеном между людьми. Точнее, она скрывает производственное отношение людей именно потому, что последнее осуществляется только в вещной форме. «Люди сопоставляют друг с другом продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот, приравнивая друг другу в обмене разнородные продукты как стоимости, они тем самым приравнивают друг другу свои различные работы как человеческий труд вообще. Они не сознают этого, но они это делают» (К., I, с. 33). Обмен и приравнение вещей на рынке реализуют общественную связь товаропроизводителей и единство трудовой деятельности общества.

Считаем нужным напомнить, что под «вещами» мы, в согласии с Марксом, понимаем здесь только продукты труда. Это ограничение понятия «вещь» не только допустимо, но и необходимо, так как движение вещей на рынке изучается нами в его связи с процессом трудовой деятельности людей. Нас интересуют те вещи, рыночное регулирование которых косвенно регулирует определенным образом трудовую деятельность товаропроизводителей. А такими вещами являются продуты труда (о цене земли см. ниже, главу 5).

Движение вещей — поскольку они приобретают особые общественные свойства стоимости, денег и т. п. — не только выражает производственное отношение людей, но и создает его⁹. «В движении средства обращения не только выражается связь между продавцами и покупателями; самая эта связь возникает лишь в денежном обращении и вместе с ним» (К., I, с. 85). Правда, роли денег как средства обращения Маркс противопоставляет функционирование их в качестве платежного средства, которое «выражает собой известную общественную связь, уже раньше существовавшую в готовом виде» (там же). Но очевидно, что, хотя уплата денег происходит в этом случае после акта купли-продажи, т. е. после установления «общественной связи между продавцом и покупателем, приравнивание товара и денег происходило в самый момент этого акта и создавало указанную «общественную связь». «Деньги функционируют как идеальное покупательное средство. Хотя они существуют лишь в виде денежного обязательства покупателя, они осуществляют переход товара из рук в руки» (К., I, с. 84).

Деньги, следовательно, не только «символ», «знак» общественных производственных отношений, которые за ними скрыты. Раскрыв наивность монетарной системы, которая приписывала особенности денег их вещным естественным свойствам, Маркс вместе с тем отвергает и противоположный взгляд на деньги, как на «знак» общественных связей, существующих помимо них (К., I, с. 46—47). По мнению Маркса, одинаково неправилен и взгляд, приписывающий общественные свойства вещи, как таковой, и взгляд, который видит в вещах только «символ», «знак» общественных производственных отношений. Вещь приобретает свойство стоимости, денег, капитала и т. п. не в силу своих естественных качеств, а благодаря тем общественным производственным отношениям, с которыми она связана в товарном хозяйстве. Но в последнем общественные производственные отношения не только, «символизируются» вещами, но и осуществляются через посредство вещей.

Деньги, как мы видели, не суть только «знаки». Но в некоторых случаях, а именно в товарном метаморфозе Т-Д-Т, деньги представляют только «мимолетное объективированное отражение товарных цен» (К., I, с. 77). Переход их из рук в руки представляет только средство для перехода товаров. В этом случае «функциональное существование денег поглощает, так сказать, их материальное существование» (К., I, с. 77), и они могут быть замещены простыми знаками, бумажными деньгами. Но, будучи даже «внешне» обособлены от металлической субстанции, бумажные деньги все же представляют «овеществление» производственных отношений между людьми¹⁰.

В товарном хозяйстве вещи, продукты труда, имеют двойное бытие: материальное (естественно-техническое) и функциональное (общественное). Чем же объясняется тесная связь между этими двумя сторонами, выражающаяся в том, что «общественные определения труда» получают «вещественные черты», а вещи — «общественные черты»?

Глава 2. Процесс производства и его общественная форма

Тесная связь моментов социально-экономического и материально-вещного объясняется особым отношением, которое существует в товарном хозяйстве между материально-техническим процессом производства и его общественной формой. Капиталистический процесс производства «есть одновременно и процесс производства материальных условий человеческой жизни и, протекающий в специфических историко-экономических отношениях производства, процесс производства и воспроизводства самих этих отношений производства..., т. е. определенной общественно-экономической формы последних» (К., III ², с. 289—290). Между процессом производства материальных благ и общественной формой, в которой он протекает, т. е. совокупностью производственных отношений людей, существует тесная связь и соответствие. Данная совокупность производственных отношений людей приспособлена к данному состоянию производительных сил, т. е. материального процесса производства, она делает возможным — в тех или иных пределах — процесс производства материальных продуктов, необходимых для общества. Соответствие между материальным процессом производства, с одной стороны, и производственными отношениями участвующих в нем лиц, с другой, достигается в различных общественных формациях различным образом. В обществе с регулированным хозяйством, например, социалистическом, производственные отношения между отдельными членами общества устанавливаются сознательно, с целью обеспечения правильного хода производства. Каждому члену общества определяется его место в производственном процессе, отношение его к другим участникам последнего. Координация и соподчинение трудовых деятельностей отдельных лиц производятся, исходя из заранее рассчитанных потребностей материально-технического процесса производства. Данная система производственных отношений представляет в известном смысле замкнутое целое, руководимое единой волей и, как целое, приспособленное к материальному процессу производства. Конечно, изменения в последнем могут сделать необходимыми перемены и в системе производственных отношений; но эти перемены происходят внутри этой системы, ее собственными силами, распоряжениями ее руководящих органов, которые, в свою очередь, вызваны переменами в техническом процессе производства. Единством исходного пункта обеспечивается согласованность материально-технического процесса производства и облекающих его производственных отношений. В дальнейшем каждая из этих сторон развивается на основе предначертанного ей плана; каждая из них имеет свою внутреннюю логику, но благодаря единству исходного пункта не вступает в противоречие с другой.

Пример таких организованных производственных отношений мы имеем и в товарно-капиталистическом обществе, а именно в организации труда внутри предприятия (техническое разделение труда), в отличие от распределения труда между отдельными частными предприятиями (общественное разделение труда). Предположим, что одному предпринимателю принадлежит большая текстильная фабрика, состоящая из отделений: прядильного, ткацкого и красильного. Инженеры, рабочие и служащие заранее, по известному плану, распределены между этими отделениями. Они заранее связаны определенными, постоянными производственными отношениями, в соответствии с потребностями технического процесса производства. И именно потому вещи передвигаются в процессе производства от одних людей к другим в зависимости от положения этих людей в производстве, от производственных отношений между ними. Получивши из прядильной пряжу и переработавши ее в ткань, директор ткацкого отделения не отсылает эту ткань обратно директору прядильной как эквивалент за присланную им раньше пряжу. Он отправляет ее дальше, в красильное отделение, так как постоянные производственные отношения, соединяющие работников данной ткацкой с работниками данной красильной, заранее предопределяют продвижение вещи, продукта труда, от людей, занятых в предшествующей фазе производства (тканье), к людям, занятым в последующей фазе (окраска). Производственные отношения между людьми заранее организованы в целях материального производства вещей, но не через посредство вещей. С другой стороны, вещь передвигается в процессе производства от одних людей к другим на основании существующих между ними производственных отношений, но своим переходом она не создает производственных отношений между ними. Производственные отношения между людьми имеют исключительно общественный характер, а переход вещей — исключительно технический характер. Обе эти стороны заранее сознательно приспособлены одна к другой, но сохраняют различный характер.

Дело резко изменяется, когда прядильная, ткацкая и красильная принадлежат трем разным предпринимателям А, В и с. Теперь А уже не отдаст изготовленной им пряжи В только на том основании, что В может переработать ее в ткань, т. е. придать ей форму, полезную для общества. Ему до этого дела нет; он вообще хочет теперь не отдать свою пряжу, но продать ее, т. е. передать ее такому лицу, которое в обмен даст ему соответствующую сумму денег или вообще вещь равной стоимости, эквивалент. Кто будет это лицо, ему безразлично. Не связанный постоянными производственными отношениями с какими-нибудь определенными лицами, А вступит в производственное отношение купли-продажи с любым лицом, которое имеет и согласно отдать ему за пряжу определенную вещь, эквивалентную сумму денег. Это производственное отношение ограничивается переходом вещей, а именно пряжи, от А к покупателю и денег от покупателя к А. Хотя наш товаропроизводитель А ни на один момент не может вырваться из густой сети косвенных производственных отношений, связывающих его со всеми членами общества, но он не связан заранее непосредственными производственными отношениями с определенными лицами. Эти производственные отношения не существуют заранее, но устанавливаются через посредство перехода вещей от одного лица к другому; они имеют, следовательно, не только общественный, но и вещный характер. С другой стороны, вещь переходит от одного определенного лица к другому не на основании заранее существующих между ними производственных отношений, но в силу купли-продажи, ограничивающейся переходом этой вещи. Переход вещи устанавливает непосредственное производственное отношение между определенными лицами, он имеет не только техническое, но и общественное значение.

Таким образом в обществе товарном, стихийно развивающемся, дело происходит следующим образом. С точки зрения материального, технического процесса производства каждый продукт труда должен переходить из одной фазы производства в другую, из одного хозяйства в другое, пока он не получит окончательного вида и не перейдет из хозяйства последнего производителя или посредника-торговца в хозяйство потребителя. Но при автономности и независимости отдельных хозяйств переход продукта из одного частной хозяйства в другое возможен только путем купли-продажи, путем соглашения между двумя хозяйствами, означающего установление между ними особого производственной отношения, купли-продажи. Ведь основное отношение товарного общества, отношение товаровладельцев, сводится «к присвоению чужого продукта труда путем отчуждения своего собственного» (К., I, с. 61). Совокупность производственных отношений между людьми представляет собой не единую связанную систему, в которой данный индивид заранее связан постоянными отношениями с определенными лицами. В товарном хозяйстве товаропроизводитель связан лишь с неопределенным рынком, в который он включает себя посредством прерывистого ряда единичных договорных сделок, кратковременно связывающих его с определенными отдельными товаропроизводителями. Каждый этап этого ряда тесно переплетается с этапом движения продукта в материальном процессе производства. Прохождение продукта через отдельные фазы производства сопровождается одновременным прохождением его через ряд частных хозяйств, на началах договора между ними и обмена. И обратно, производственное отношение связывает два частных хозяйства по случаю перехода материальных вещей из одного хозяйства в другое; производственное отношение между определенными лицами устанавливается по случаю перехода вещей и после этого перехода опять прерывается.

Как видим, основное производственное отношение, в котором непосредственно связываются определенные товаропроизводители и тем самым для каждого из них реализуется постоянно существующая связь между его трудовой деятельностью и трудовой деятельностью всех членов общества, а именно купля-продажа, отличается от производственных отношений организованного типа следующими особенностями: 1) оно устанавливается между данными лицами добровольно, в зависимости от выгодность его для участников; общественная связь принимает форму частной сделки; 2) оно связывает участников кратковременно, не создавая между ними постоянных отношений; но эти кратковременные и прерывающиеся сделки купли-продажи, взятые в своей совокупности, должны обеспечивать постоянство и непрерывность общественного процесса производства, и 3) оно соединяет определенных людей по случаю перехода между ними вещей и этим переходом вещей ограничивается; отношения людей принимают форму приравнивания вещей. Непосредственные производственные отношения между определенными лицами устанавливаются одновременно с передвижением вещей между ними в соответствии с потребностями процесса материального воспроизводства. «Обмен товаров есть такой процесс, в котором общественный обмен веществ, т. е. обмен особых продуктов частных лиц, одновременно означает установление (Erzeugung)¹¹определенных общественных производственных отношений, в которые лица вступают в этом обмене веществ» (Zur Kritik, 1907, S. 32). Или, как Маркс выражается, процесс обращения включает в себя Stoff- und Formwechsel (Kapital, III ², S. 363; русский перев., стр. 297), обмен веществ и превращение форм, т. е. переход вещей в материальном процессе производства и изменение их социально-экономической формы (например, превращение товара в деньги, денег в капитал, денежного капитала в производительный и т. п.), соответствующее различным производственным отношениям между людьми.

Обмен соединяет в себе неразрывно моменты социально-экономический (отношения между людьми) и материально-вещный (продвижение вещей в процессе производства). В товарно-капиталистическом обществе оба эти момента заранее не организованы и не согласованы друг с другом, и именно потому каждый отдельный акт обмена может осуществиться только в результате соединения и совместного действия обоих этих моментов, из которых каждый как бы подталкивает другой. Без наличности у данных лиц определенных вещей они не вступят в производственное отношение обмена друг с другом. Но и обратно, переход вещей невозможен без установления между их владельцами особого производственного отношения обмена. Материальный процесс производства, с одной стороны, и система производственных отношений между отдельными частными хозяйствами, с другой, не согласованные в своем исходном пункте, требуют необходимо согласования на каждом из своих этапов, в каждом из единичных актов, на которые внешне распадается экономическая жизнь; в противном случае неизбежно расхождение между ними и разрыв общественного процесса производства. В товарном хозяйстве такое расхождение всегда возможно. Или устанавливаются производственные отношения, под которыми не скрыто действительное движение продукта в процессе производства (спекуляция), или отсутствуют производственные отношения, необходимые для нормального хода процесса производства (застой в сбыте). Такое расхождение, в обычное время не выходящее за известные пределы, в моменты кризисов принимает катастрофический характер.

По существу, такой же характер имеет связь между производственными отношениями людей и материальным процессом производства в обществе капиталистическом, разделенном на классы. Мы по-прежнему оставляем в стороне производственные отношения внутри отдельного предприятия и имеем в виду только отношения между отдельными частными предприятиями, связывающие их в единое народное хозяйство. В капиталистическом обществе различные факторы производства (средства производства, рабочая сила, земля) принадлежат трем различным социальным классам (капиталистам, наемным рабочим и землевладельцам) и в силу этого приобретают особую социальную форму, которой они не имеют в других общественных формациях. Средства производства являются капиталом, труд — наемным трудом, земля — объектом купли и продажи. Условия труда, т. е. средства производства и земля, «формально обособлены» (К., III, с. 295) от самого труда в том смысле, что принадлежность их различным социальным классам придает им, как указано, особую социальную «форму». При обособлении отдельных технических факторов производства и принадлежности их отдельным хозяйствующим субъектам (капиталисту, рабочему, землевладельцу), процесс производства не может начаться, пока между определенными лицами, принадлежащими к трем указанным общественным классам, не будет создана непосредственная производственная связь, сопровождающаяся сосредоточением всех технических факторов производства в одном хозяйстве, принадлежащем капиталисту. Такое сочетание всех факторов производства, людей и вещей, необходимо при любой общественной форме хозяйства, но «тот особый характер и способ, каким осуществляется это соединение, различает отдельные экономические эпохи социальной структуры» (К., II, с. 10).

Представим себе феодальное хозяйство, где земля принадлежит помещику, а труд и средства производства, обычно весьма примитивные, крепостному крестьянину. Здесь между помещиком и крестьянином заранее существует общественная связь подчинения и господства, делающая возможным сочетание всех факторов производства. В силу обычного права, крестьянин пользуется участком земли, принадлежащей помещику, и обязан за это платить оброк и отбывать барщину, т. е. работать известное число дней на барской запашке, обычно с своими средствами производства. Постоянные производственные отношения, существующие между помещиком и крестьянином, делают возможным сочетание всех необходимых факторов производства в двух местах: в хозяйстве крестьянина и на барской запашке.

В капиталистическом обществе, как мы видели, таких постоянных непосредственных связей между определенными лицами, владельцами различных факторов производства, не существует. И капиталист, и наемный рабочий, и землевладелец суть формально независимые друг от друга товаровладельцы. Непосредственное производственное отношение между ними должно быть еще установлено, и притом в форме, обычной для товаровладельцев, в форме купли-продажи. Капиталист должен купить у рабочего право пользоваться его рабочей силой, а у землевладельца право пользоваться его землей. Для этого он должен обладать достаточным капиталом. Только как владелец определенной суммы стоимостей, капитала, при помощи которого он покупает средства производства и дает возможность рабочему купить необходимые средства существования, он является капиталистом, организатором и руководителем производства. Капиталисты пользуются авторитетом руководителей производства «лишь в качестве олицетворения условий труда в противоположность самому труду, а не в качестве политических или теократических властителей, как это было при более ранних формах производства» (К., III ², с. 341). Капиталист «только потому является капиталистом, только потому вообще может взяться за процесс эксплуатации труда, что он как собственник условий труда противостоит рабочему как владельцу только рабочей силы» (К., III ¹, с. 14—15). Его положение в производстве определяется принадлежностью ему капитала, средств производства, вещей, и то же самое относится к наемному рабочему как собственнику рабочей силы и землевладельцу как собственнику земли. Агенты производства соединяются через факторы производства, производственная связь между людьми устанавливается через переход вещей. Обособление факторов производства на основе частной собственности приводит к тому, что материальное (техническое) сочетание их, необходимое для производственного процесса, возможно только путем установления производственного отношения обмена между их собственниками. И обратно: непосредственные производственные отношения, устанавливающиеся между представителями различных общественных классов (капиталистом, рабочим, землевладельцем), имеют своим результатом известную комбинацию технических факторов производства и связаны с переходом вещей из одного хозяйства) в другое. Эта тесная связь производственных отношений людей с движением вещей в процессе материального производства приводит к «овеществлению»

Глава 3. Овеществление производственных отношений людей и персонификация вещей

Как мы видели, в товарно-капиталистическом обществе отдельные лица связываются непосредственно друг с другом определенными производственными отношениями, не как члены общества, не как лица, занимающие определенное место в общественном процессе производства, а как владельцы определенных вещей, как «социальные представители» различных факторов производства. Капиталист «есть не что иное, как персонифицированный капитал» (К., III ², с. 290, 295). «Земельный собственник выступает как персонификация одного из существеннейших условий производства», земли (К., III ², с. 292, 295). Эта «персонификация», в которой критики Маркса усматривали нечто непонятное и даже мистическое¹², обозначает весьма реальное явление: зависимость производственных отношений между людьми от социальной формы вещей, факторов производства, принадлежащих им и в них «персонифицированных».

Если данное лицо вступает в непосредственные производственные отношения с другими определенными людьми только как владелец известной вещи, то, следовательно, данная вещь, кому бы она ни принадлежала, дает своему владельцу возможность занять определенное место в системе производственных отношений. Так как обладание вещью является условием установления непосредственных производственных связей между людьми, то кажется, что вещь сама по себе обладает способностью, свойством устанавливать производственные отношения. Если данная вещь дает своему владельцу возможность вступить в отношение обмена с любым другим товаровладельцем, то вещь приобретает особое свойство обмениваемости, имеет «стоимость». Если данная вещь связывает двух товаровладельцев, из которых один капиталист, а другой наемный рабочий, то она является не только «стоимостью», но и «капиталом». Если капиталист вступает в производственное отношение с землевладельцем, то стоимость, деньги, которые он передает землевладельцу и через передачу которых вступает с ним в производственную связь, представляют «ренту». Деньги, уплачиваемые промышленным капиталистом денежному капиталисту за пользование взятым у него в ссуду капиталом, называются «процентом». Каждый тип производственных отношений между людьми придает вещам, через посредство которых определенные лица вступают в непосредственную производственную связь, особое «общественное свойство», «социальную форму». Данная вещь, помимо того, что она в качестве потребительной стоимости, материальной вещи с определенными свойствами служит предметом потребления или средством производства, т. е. выполняет техническую функцию в процессе материального производства, выполняет также социальную функцию связывания людей.

Итак, в товарно-капиталистическом обществе люди вступают в непосредственные производственные отношения исключительно как товаровладельцы, владельцы вещей, и, с другой стороны, вещи благодаря этому приобретают особые общественные свойства, особую социальную форму. «Общественные определения труда» приобретают «вещные черты», а вещи — «общественные черты» (К., I, с. 47). Вместо «непосредственно общественных отношений самих лиц и их работ», которые устанавливаются в обществах с организованным хозяйством, здесь мы наблюдаем «вещные отношения лиц и общественные отношения вещей» (К., I, с. 32). Здесь перед нами выступают две особенности товарного хозяйства: «персонификация вещей и овеществление производственных отношений» людей (К., III ², с. 299), «овеществление общественно-производственных определений и олицетворение материальных основ производства» (там же, с. 341).

Под «овеществлением производственных отношений людей» Маркс понимает тот процесс, благодаря которому определенные производственные отношения между людьми (например, капиталистами и рабочими) придают вещам, через посредство которых люди вступают между собой в связь, определенную социальную форму или общественное свойство (например, капитала). Под олицетворением или «персонификацией вещей» Маркс понимает тот процесс, благодаря которому наличие вещей с определенной социальной формой, например, капитала, дает возможность владельцу их выступать в качестве капиталиста и вступать в определенное производственное отношение с другими лицами.

На первый взгляд оба отмеченных процесса могут показаться взаимно исключающими друг друга. С одной стороны, социальная форма вещей рассматривается как результат производственных отношений людей. С другой стороны, сами-то производственные отношения устанавливаются между людьми лишь при наличии вещей с определенной социальной формой. Это противоречие может быть разрешено лишь в диалектическом процессе общественного производства, рассматриваемом Марксом как непрерывный и постоянно повторяющийся процесс воспроизводства, в котором каждое звено является следствием предыдущего и причиной последующего. Социальная форма вещей является одновременно и результатом предыдущего процесса производства и предпосылкой дальнейшего¹³.

Каждая социальная форма, присущая продуктам труда в капиталистическом обществе (деньги, капитал, прибыль, рента и т. п.), появилась в результате длительного исторического и социального процесса, путем многократного повторения и наслаивания однотипных производственных отношений между людьми. Пока данный тип производственных отношений людей носит еще редкий, исключительный характер в данном обществе, он не может наложить на фигурирующие в нем продукты труда постоянную, прочную социальную печать. «Мимолетный общественный контакт» людей сообщает продуктам их труда лишь мимолетную социальную форму, появляющуюся вместе с породившим ее общественным контактом и исчезающую сейчас же по его прекращении» (К., I, стр. 45). При неразвитом обмене продукт труда обладает стоимостью только в самый момент обмена, не являясь стоимостью ни до, ни после этого момента. Когда обменивающиеся сравнивают свои продукты труда с третьим продуктом, последний в этот момент выполняет в зачаточном виде функцию денег, не будучи деньгами ни до, ни после этого акта обмена.

По мере развития производительных сил, вызывающего определенные типы производственных отношений между людьми, эти отношения учащаются, многократно повторяются, становятся обычными и распространенными в данной социальной среде. Такое «уплотнение» производственных отношений людей приводит и к «уплотнению» соответствующей социальной формы вещей. Данная социальная форма «закрепляется», фиксируется за вещью, сохраняясь за ней и в моменты перерывов конкретных производственных отношений людей. Только с этого момента можно датировать появление данной вещной категории как обособленной от породившего ее производственного отношения людей и в свою очередь воздействующей на него. «Стоимость» становится как бы свойством самой вещи, с которым она вступает в процесс обмена и которое она сохраняет по выходе из него. То же самое с деньгами, капиталом и другими социальными формами вещей. Из результата процесса производства они становятся вместе с тем и его предпосылками. Отныне данная социальная форма продукта труда служит уже не только «выражением» определенного типа производственных отношений людей, но и его «носителем». Наличие у данного лица вещи с определенной социальной формой побуждает его вступать в определенное производственное отношение, сообщает данному лицу особый социальный характер. «Овеществление производственных отношений» людей дополняется теперь «персонификацией вещей». Социальная форма продуктов труда, будучи результатом массовых действий товаропроизводителей, оказывается мощным средством давления на мотивацию отдельных товаропроизводителей и приспособления их поведения к господствующим в данном обществе типам производственных отношений людей. Через социальную форму вещей передается воздействие общества на индивидуум. Благодаря этому объективизация, или «овеществление», производственных отношений людей в социальной форме вещей сообщает экономическому строю бóльшую прочность, устойчивость и регулярность. Происходит «кристаллизация» производственных отношений людей.

Только на определенной ступени своего развития, после многократного повторения, производственные отношения людей оставляют, так сказать, осадок в виде фиксированных за продуктами труда известных социальных свойств. Пока данный тип производственных отношений не получил в обществе достаточно широкого распространения, он еще не может сообщить вещам соответствующую социальную форму. Когда господствующим типом производства было еще ремесло, которому ставилась задача «пропитания» ремесленника, последний в тех случаях, когда он расширял свое предприятие и по существу был уже капиталистом, живущим наемным трудом своих рабочих, все еще продолжал смотреть на себя как на «мастера», и на доход свой как на источник «пропитания». В этом доходе он еще не усматривал «прибыли» на капитал, как и в своих средствах производства еще не усматривал «капитала». Точно так же под влиянием господствовавшего над докапиталистическими общественными отношениями землевладения в проценте долгое время еще не распознавали новой формы дохода, а усматривали в нем видоизмененную форму ренты. Так пытался еще вывести процент из ренты знаменитый экономист Петти¹⁴. Происходит «подведение всех хозяйственных форм под господствующие» (К, III ², с. 337), присущие данному способу производства. Этим объясняется тот факт, что должен пройти более или менее длительный период развития, пока новый тип производственных отношений «овеществится» или «кристаллизуется» в соответствующей социальной форме продуктов труда.

Таким образом связь между производственными отношениями людей и вещными категориями мы должны представлять себе в следующем виде. Каждый тип производственных отношений между людьми, характеризующих товарно-капиталистическое хозяйство, придает вещам, через посредство или по поводу которых люди вступают в данное отношение, особую социальную форму. Происходит «овеществление» или «кристаллизация» производственных отношений людей. Вещь, фигурирующая в определенном производственном отношении между людьми и обладающая соответствующей социальной формой, сохраняет последнюю и по прекращении данного конкретного единичного производственного отношения людей. Только при этом условии можно считать производственное отношение людей действительно «овеществленным», «кристаллизованным» в форме свойства вещи, присущего как бы ей самой и обособленного от этого производственного отношения. Раз вещи выступают в фиксированной за ними определенной социальной форме, они в свою очередь начинают воздействовать на людей, определяя их мотивацию и побуждая их устанавливать между собой конкретные производственные отношения. Обладая социальной формой «капитала», вещи делают своего владельца «капиталистом» и заранее определяют те конкретные производственные отношения, которые будут установлены между ним и другими членами общества. Социальный характер вещи как бы определяет социальный характер ее владельца, происходит «персонификация вещей». Капиталист таким образом светит отраженным светом своего капитала, но это возможно только благодаря тому, что последний в свою очередь отражает свет, присущий данному типу производственных отношений людей. В итоге получается подведение отдельных индивидуумов под господствующие типы производственных отношений. Социальная форма вещей обусловливает индивидуальные производственные связи отдельных людей только потому, что сама она является выражением общественных производственных связей. Социальная форма вещей выступает как заранее данная, готовая, прочно фиксированная предпосылка процесса производства только потому, что она сама является застывшим, кристаллизованным результатом динамического, вечно текучего и меняющегося общественного процесса производства. Так в диалектическом непрерывном процессе воспроизводства разрешается кажущееся противоречие между «овеществлением людей» и «персонификацией вещей», т. е. между обусловленностью социальной формы вещей общественными производственными отношениями людей и обусловленностью индивидуальных производственных отношений людей социальной формой вещей.

Из указанных нами двух сторон процесса воспроизводства только последняя сторона —«персонификация людей» — лежит на поверхности экономической жизни и доступна непосредственному наблюдателю. Вещи выступают в уже готовой социальной форме, воздействуя на мотивацию и поведение отдельных производителей. Эта сторона процесса отражается непосредственно на психике отдельных лиц и доступна прямому наблюдению. Гораздо труднее проследить образование самих социальных форм вещей из производственных отношений людей. Эта сторона процесса, т. е. «овеществление» производственных отношений людей, является гетерогенным результатом массовых, друг на друга наслаивающихся действий людей, социального процесса, происходящего за их «спиной», т. е. результатом, который не ставится заранее как цель. Только при посредстве глубокого исторического и социально-экономического анализа удалось Марксу выяснить эту сторону процесса.

С этой точки зрения становится понятным различие, которое Маркс часто проводит между «внешней видимостью», «внешней связью», «поверхностью явлений», «формой проявления», с одной стороны, и «внутренней связью», «скрытой связью», «имманентной связью», «сущностью вещей» — с другой¹⁵. Вульгарных экономистов он упрекает в том, что они ограничиваются изучением внешней стороны явлений, Адама Смита — в том, что он колеблется между «эзотерической» (внутренней) и «экзотерической» (внешней) точками зрения. Смысл этих заявлений Маркса представляется весьма туманным. Критики Маркса, даже из числа более доброжелательных, обвиняли его в экономической метафизике за желание объяснить скрытую связь явлений. Марксисты иногда объясняли эти выражения Маркса его желанием провести различие между грубо-эмпирическим и абстрактно-изолирующим методами исследования¹⁶. Мы полагаем, что указание на абстрактный метод является, конечно, необходимым, но далеко не достаточным для характеристики метода Маркса, и не это имел последний в виду, противопоставляя внутреннюю связь явлений внешней. Абстрактный метод общ Марксу со многими его предшественниками, включая Рикардо. Но исключительно его заслугой является внесение в политическую экономию метода социологического, усматривающего в вещных категориях выражение производственных отношений людей. В этой социальной природе вещных категорий Маркс и видит их «внутреннюю связь». Вульгарные экономисты изучают только форму проявления, «отчужденную» от самих экономических отношений (К., III ², с. 288 и др.), т. е. уже овеществленную, готовую форму вещей, не понимая ее социального характера. Они видят происходящий на поверхности хозяйственной жизни процесс «персонификации вещей», но не имеют понятия о процессе «овеществления производственных отношений» людей. Они рассматривают вещные категории как данные готовые «предпосылки» процесса производства, воздействующие на мотивы производителей и отражающиеся в их сознании, не исследуя характера этих вещных категорий как результата общественного процесса. Игнорируя этот внутренний социальный процесс, они ограничиваются «внешней связью вещей, поскольку она проявляется в конкуренции, в конкуренции же все всегда проявляется навыворот — всегда имеет обратный вид» (Теории прибавочной стоимости, т. II, стр. 57), а именно производственные отношения людей кажутся зависимыми от социальной формы вещей, а не наоборот.

Вульгарные экономисты, которые не понимают, что процесс «персонификации вещей» может быть понят лишь как результат процесса «овеществления производственных отношений людей», рассматривают общественные свойства вещей (стоимость, деньги, капитал и т. п.) как естественные свойства, присущие самим вещам. Стоимость, деньги и т. п. они рассматривают не как выражение отношений людей, «привязанное» к вещам, а как непосредственное свойство самой вещи, свойство «непосредственно сращенное» с натурально-техническими свойствами той же вещи. Отсюда вытекает характерный для вульгарной экономии — и для обыденного мышления самих участников производства, ограниченных кругозором капиталистического хозяйства, — товарный фетишизм, «овеществление общественных отношений, непосредственное сращение материальных отношений производства с их исторически-общественной формой» (К., III ², с. 299). «Элементы производства сливаются с определенной социальной формой» (с. 287). «Формальное обособление этих условий труда от труда, и та особая форма этого обособления, которой они обладают по отношению к наемному труду, оказывается свойством, неотделимым от них, как от вещей, как от материальных условий производства, оказывается свойством, необходимо принадлежащим им, имманентно сросшимся с ними просто как с элементами производства. Их определяемый исторической эпохой определенный исторический характер при капиталистическом процессе производства оказывается их вещественным характером, естественно и, так сказать, искони прирожденным им, как элементам процесса производства» (с. 295)¹⁷.

Превращение общественных производственных отношений людей в общественные, «объективные» свойства вещей есть реальный факт товарно-капиталистического хозяйства, следствие своеобразной связи между процессом материального производства и движением производственных отношений. Ошибка вульгарной экономии — не в том, что она уделяет внимание этим вещным формам капиталистического хозяйства, а в том, что она не видит их связи с общественной формой производства, выводит их не из последней, а из естественных свойств вещи. «Действия определенной общественной формы труда приписываются вещи, продуктам этого труда; само отношение выступает фантастическим образом в вещной форме. Мы видели, что это специфическая особенность товарного производства... Годскин видит в этом чисто субъективную иллюзию, за которой скрывается обман и интерес эксплуатирующих классов. Он не видит, что способ представления вытекает из самого реального отношения, что последнее не есть выражение первой, а наоборот» (Theorien über den Mehrwert, III, S. 354—355, изд. 1910 r.).

Вульгарные экономисты делают ошибки двоякого рода: 1) либо «экономическую определенность формы» они приписывают «вещественным свойствам» предметов (К., II, с. 103), т. е. выводят явления социальные непосредственно из технических; например, способность капитала приносить прибыль, предполагающая существование определенных социальных классов и производственных отношений между ними, объясняется ими техническими функциями капитала в роли средства производства; 2) либо «определенные свойства, принадлежащие материальной форме средств труда», они приписывают социальной форме последних (там же), т. е. выводят явления технические непосредственно из социальных; например, способность повышать производительность труда, присущая средствам производства и представляющая их техническую функцию, приписывается капиталу, т. е. определенной социальной форме средств производства (теория производительности капитала). Эти две ошибки, на первый взгляд противоположного характера, сводятся к одному и тому же основному методологическому дефекту: отождествлению материального процесса производства и его общественной формы, технических и социальных функций вещи. Вместо того чтобы рассматривать явления технического и социального порядка как различные стороны трудовой деятельности людей — стороны, тесно связанные, но различные — вульгарные экономисты ставят их в один ряд, в одну, так сказать, научную плоскость. Они рассматривают экономические явления непосредственно в том тесном переплетении и «сращении» технического и социального моментов, которое присуще товарному хозяйству. Благодаря этому получается «совершенно несообразное отношение между потребительной стоимостью, вещью, с одной стороны, и определенным общественным отношением производства, с другой» (К., III 2, с. 289); «социальное отношение, взятое как вещь, поставлено в известное соотношение к природе, т. е. выходит, что в известном отношении друг к другу стоят две несоизмеримые величины) (там же, с. 289). Это отождествление процесса производства и его социальной формы, технических свойств вещи и общественных отношений людей, «овеществленных» в социальной форме вещей, жестоко мстит за себя. Экономистов часто охватывает наивное удивление, «когда то, что они с трудом определили, как им казалось, вещью, выступает перед ними в качестве общественного отношения, а затем то, что они едва успели установить, как общественное отношение, снова принимает оболочку вещи» (Критика политической экономии, стр. 41).

На первый взгляд может показаться, что отмеченное Марксом «непосредственное сращение материальных отношений производства с их исторически-общественной формой» присуще не только товарно-капиталистическому хозяйству, но и другим общественным формациям. Ведь и при других типах хозяйства мы наблюдаем причинную зависимость общественных производственных отношений людей от материальных условий производства и от распределения технических средств производства между различными общественными группами. С точки зрения теории исторического материализма, это общесоциологический закон, имеющий силу для всех общественных формаций. Никто не может сомневаться, что в феодальном обществе совокупность производственных отношений между помещиком и крепостными крестьянами была причинно обусловлена техникой производства и распределением между помещиком и крестьянами технических факторов производства, земли, скота, орудий труда и т. п. Но дело в том, что в феодальном обществе производственные отношения между людьми устанавливаются на основе распределения между ними вещей и по поводу вещей, но не через посредство вещей. Люди связаны здесь непосредственно друг с другом, «общественные отношения лиц в их труде проявляются здесь именно как их собственные личные отношения, а не облекаются в костюм общественных отношений вещей, продуктов труда» (К., I, с. 36). Особенность же товарно-капиталистического хозяйства заключается в том, что производственные отношения между людьми устанавливаются не только по поводу вещей, но и через посредство вещей. Именно это и придает производственным отношениям людей «овеществленную», «вещную» форму и рождает товарный фетишизм, то смешение материально-технической и социально-экономической сторон трудового процесса, которое было устранено только новым, социологическим методом Маркса¹⁸.

Глава 4. Вещь и социальная функция (форма)

Тот новый, социологический метод, который Маркс внес в политическую экономию, заключается в последовательно проведенном различии между производительными силами и производственными отношениями, материальным процессом производства и его общественной формой, процессом труда и процессом образования стоимости. Политическая экономия изучает трудовую деятельность людей не со стороны ее технических приемов и орудий труда, но со стороны ее социальной формы. Она изучает производственные отношения, устанавливающиеся между людьми в процессе производства. Но так как в товарно-капиталистическом обществе люди связываются производственными отношениями через передачу вещей, то производственные отношения людей приобретают вещный характер. Это «овеществление» заключается в том, что вещь, через посредство которой люди вступают в определенное отношение между собой, выполняет особую социальную функцию связывания людей, функцию «посредника» или «носителя» данного производственного отношения. Помимо своего материального или технического существования, как конкретный предмет потребления или средство производства, вещь как бы приобретает социальное или функциональное существование, т. е. особое общественное свойство, выражающее данное производственное отношение людей и придающее вещи особую социальную форму. Таким образом основные понятия или категории политической экономии выражают основные социально-экономические формы, которые характеризуют различные типы производственных отношений людей и сообщаются вещам, через посредство которых эти отношения между людьми устанавливаются.

Приступая к изучению «экономической структуры общества» или «совокупности производственных отношении» людей (Предисловие к Критике пол. эк.), Маркс выделяет отдельные виды или типы производственных отношений людей в капиталистическом обществе¹⁹. Порядок их изучения Марксом устанавливается следующий. Некоторые из этих отношений между людьми предполагают наличие других типов производственных отношений между членами данного общества; последние же отношения не предполагают необходимо существования первых, представляя собой, таким образом, их предпосылку. Например, отношение между финансовым капиталистом С и промышленным капиталистом В, выражающееся в получении последним от первого денежной ссуды, уже предполагает наличие производственных отношений между промышленным капиталистом В и рабочим А (вернее, многими рабочими). С другой стороны, отношение между промышленным капиталистом и рабочим не предполагает необходимо, что первый берет деньги в ссуду у финансового капиталиста. Отсюда понятно, что экономические категории «капитал» и «прибавочная стоимость» предшествуют категориям «ссудный капитал» и «процент». Далее, отношение между промышленным капиталистом и рабочим имеет форму купли-продажи рабочей силы и, кроме того, предполагает, что первый производит товар для продажи, т. е. связан с другими членами общества производственными отношениями товаровладельцев друг к другу. С другой стороны, отношение между товаровладельцами не предполагает необходимо производственной связи между промышленным капиталистом и рабочим. Отсюда понятно, что категория «товар» или «стоимость» предшествует категории «капитал». Логический порядок экономических категорий вытекает из характера производственных отношений, выражаемых ими. Экономическая система Маркса изучает ряд усложняющихся типов производственных отношений между людьми, выраженных в ряде усложняющихся социальных форм, приобретаемых вещами. Эту связь между данным типом производственных отношений людей и соответствующей ему социальной функцией или формой вещей мы можем проследить на всех экономических категориях.

Основное производственное отношение людей, как товаропроизводителей, обменивающихся продуктами своего труда, придает последним особое свойство обмениваемости, как будто присущее им от природы, особую «форму стоимости». Регулярные меновые отношения между людьми, в результате которых общественное действие товаровладельцев выделяет один товар (например золото) в качестве всеобщего эквивалента, который может непосредственно обмениваться на любой другой товар, придает этому выделенному товару особую функцию денег или «денежную форму». Эта денежная форма в свою очередь представляет несколько различных функций или форм, в зависимости от характера производственных отношений между покупателями и продавцами.

Если переход товара от продавца к покупателю и обратный переход денег совершаются одновременно, деньги выполняют функцию или имеют форму «средства обращения». Если переход товара предшествует переходу денег, и отношение между продавцом и покупателем превращается в отношение между кредитором и должником, деньги должны выполнить функцию «платежного средства». Если продавец задерживает вырученные от продажи деньги у себя, отсрочивая момент своего вступления в новое производственное отношение купли, деньги приобретает функцию или форму «сокровища». Каждая социальная функция или форма денег выражает иной характер или тип производственных отношении между обменивающимися лицами.

При появлении нового типа производственных отношений, а именно капиталистических, связывающих товаровладельца-капиталиста с товаровладельцем-рабочим, деньги, через передачу которых между ними устанавливается производственное отношение, приобретают новую социальную функцию или форму «капитала». Точнее говоря, деньги, непосредственно связывающие капиталиста с рабочими, выполняют функцию или имеют форму «переменного капитала». Но для установления производственных отношений с рабочими капиталисту необходимо иметь также средства производства или деньги для покупки их. Эти средства производства или деньги, которые косвенно служат также установлению производственных отношений между капиталистом и рабочими, имеют функцию или форму «постоянного капитала». Поскольку мы рассматриваем производственные отношения между классом капиталистов и классом рабочих в процессе производства, перед нами «производительный капитал или капитал в фазе производства». Но до начала процесса производства капиталист выступал на рынке как покупатель средств производства и рабочей силы. Этим производственным отношениям между капиталистом-покупателем и остальными товаровладельцами соответствует функция или форма «денежного капитала». По окончании процесса производства капиталист выступает как продавец своего товара, что находит выражение в функции или форме «товарного капитала». Таким образом метаморфоз или «превращение форм» капитала отражает различные формы производственных отношений между людьми.

Но этим еще не исчерпываются производственные отношения, связывающие промышленного капиталиста с другими членами общества. Во-первых, через конкуренцию капиталов и переход их из одной отрасли в другую промышленные капиталисты данной отрасли связаны с промышленными капиталистами всех других отраслей, и эта связь выражается в образовании «общей средней нормы прибыли» и продаже товаров по «ценам производства». Кроме того, самый класс капиталистов распадается на несколько общественных групп или подклассов: капиталистов промышленных, торговых и денежных (финансовых). Наряду с этими группами, составляющими в совокупности класс капиталистов, стоит еще класс землевладельцев. Производственные отношения между этими различными социальными группами создают новые социально-экономические «формы»: торговый капитал и торговую прибыль, ссудный капитал и процент, земельную ренту. «Из своей, так сказать, внутренней органической жизни он (капитал) вступает в отношения внешней жизни, в отношения, где противостоят друг другу не капитал и труд, а с одной стороны — капитал и капитал, с другой стороны — индивидуумы опять-таки просто как покупатели и продавцы» (К., III, с. 17)²⁰. Речь идет здесь о разных типах производственных отношений, a именно о производственных отношениях: 1) между капиталистами и рабочими; 2) между капиталистами и членами общества, выступающими в качестве покупателей и продавцов, и 3) между отдельными группами промышленных капиталистов, а также между промышленными капиталистами в целом и другими капиталистическими группами (капиталисты торговые и денежные). Первый тип производственных отношений, представляющий основу капиталистического общества, изучается Марксом в I томе «Капитала», второй тип во II томе, третий тип в III томе. Что же касается основного производственного отношения товарного общества, отношения между людьми как товаропроизводителями, то анализ его дан Марксом в «Критике политической экономии» и повторен в первом отделе I тома «Капитала», озаглавленном «Товар и деньги» и представляющем собой как бы введение в марксову систему (в первоначальном наброске Маркс предполагает назвать этот отдел: «Введение. Товар, деньги». См. Theorien über den Mehrwert, III, S. VIII). Система Маркса изучает ряд усложняющихся типов производственных отношений людей, которому соответствует ряд усложняющихся экономических форм вещей.

Основные категории политической экономии выражают, следовательно, различные типы производственных отношений, принявших вещную форму. «В действительности стоимость представляет собой только вещно выраженное отношение производительных деятельностей людей» (Theorien über den Mehrwert, III, S. 218). «Поэтому, когда Галиани говорит: стоимость есть отношение между двумя лицами, он должен был бы прибавить: скрытое под вещной оболочкой отношение» (К., I, с. 33 и Критика, с. 40). «Она (монетарная система) не понимала, что золото и серебро, как деньги, выражают общественное производственное отношение» (Kapital, I, S. 46; русск. перев., стр. 40; ср. Критику, стр. 41). «Капитал есть общественное производственное отношение. Он есть историческое производственное отношение» (Маркс, Наемный труд и капитал). Капитал есть «общественное отношение, выраженное (darstellt) в вещах и через вещи» (Theorien, III, S. 325). «Капитал — это не вещь, а определенное общественное, принадлежащее определенной исторической формации общества производственное отношение, которое проявляется (darstellt) в вещи и придает этой вещи специфический общественный характер» (Kapital, III ², S. 349; русск. перев., стр. 280)²¹.

Свой взгляд на экономические категории, как на выражение общественных производственных отношений людей, Маркс наиболее подробно обосновал на категориях стоимости, денег и капитала. Но он неоднократно указывал, что и другие понятия политической экономии выражают производственные отношения людей. Прибавочная стоимость представляет «определенное общественное отношение производства» (К., III ², с. 289). Рента есть «социальное отношение, взятое как вещь» (там же, с. 289). «Предложение и спрос представляют собой отношения данного производства», равно как и частный обмен (Нищета философии, 1928 г., стр. 43). Или, как Маркс формулирует в общем виде, «экономические категории представляют собой лишь теоретические выражения абстракции общественных отношений производства» (там же, с. 105).

Таким образом основные понятия политической экономии выражают различные производственные отношения людей в капиталистическом обществе. Но так как эти производственные отношения связывают людей только через вещи, то вещи выполняют особую социальную функцию или приобретают особую социальную форму, соответствующую данному типу производственных отношений людей. Если раньше мы сказали, что экономические категории выражают производственные отношения людей, принимающие «вещный» характер, то с таким же правом мы можем сказать, что они выражают социальные функции или социальные формы, приобретаемые вещами, как посредниками общественных производственных отношений людей. Начнем с социальной функции вещей.

Маркс часто говорит о функциях вещей, соответствующих различным производственным отношениям людей. В выражении стоимости один товар «функционирует как эквивалент» (К., I, с. 12, 30). «Функция денег» представляет целый ряд различных функций: «функция меры стоимости» (с. 67), «функция средства обращения» или «монетная функция» (с. 67, 75), «функция платежного средства» (с. 76, 85, 87), «функция сокровища» (с. 91), «функция мировых денег» (с. 91). Различным производственным отношениям между продавцами и покупателями соответствуют различные функции денег. Капитал также есть особая социальная функция. «Свойство быть капиталом принадлежит вещам не как таковым, но является функцией, которую они, в зависимости от обстоятельств, то выполняют, то не выполняют» (К., II, с. 135). В денежном капитале Маркс тщательно различает «функцию денег» от «функции капитала» (К., II, с. 6, 7, 52). Здесь речь идет, конечно, о социальной функции, которую капитал выполняет, связывая различные социальные классы и их представителей, капиталиста и наемного рабочего, но отнюдь не о той технической функции, которую средства производства выполняют в материальном процессе производства. Если капитал есть социальная функция, то, как говорит Маркс, это же «справедливо и относительно его подразделений». Переменный и постоянный капиталы отличаются различными «функциями», выполняемыми ими в «процессе увеличения» капитала (К., I, с. 144); переменный капитал непосредственно связывает капиталиста с рабочим и передает в распоряжение первого рабочую силу последнего, постоянный капитал служит той же цели косвенным образом. Между ними существует «функциональное различие» (К., I, с. 146). То же самое относится к разделению основного и оборотного капиталов. «Здесь дело идет не об определении (основного и оборотного капиталов — И. Р.), под которое могут быть подведены вещи. Дело идет об определенных функциях, которые должны получить выражение в определенных категориях» (К., II, с. 153. Выделение наше). Это различие функций основного и оборотного капиталов заключается в различных способах перенесения стоимости капитала на продукт, т. е. в полном или частичном возмещении стоимости капитала в течение одного периода оборота (там же, с. 108). Это различие социальных функций в процессе перенесения стоимости (т. е. в процессе обращения) экономисты часто смешивают с различием технических функций в процессе материального производства, а именно с различием между медленным изнашиванием средств труда и полным потреблением сырых материалов и вспомогательных веществ. Во втором отделе II тома «Капитала» Маркс потратил немало усилий, чтобы показать, что категории основного и оборотного капиталов выражают именно указанные социальные функции перенесения стоимости, которые, правда, связаны с определенными техническими функциями средств производства, но не совпадают с ними. Не только различные части производительного капитала (постоянный и переменный, основной и оборотный) отличаются друг от друга по своим функциям, но на различии функций основано также деление капитала на производительный, денежный и товарный. Отличаются «функции товарного и денежного капитала» от «функции производительного капитала» (К., II, с. 77, 42; к., III ¹, с. 205 и др.).

Итак, различные категории политической экономии выражают различные социальные функции вещей, соответствующие различным производственным отношениям людей. Но социальная функция, выполняемая вещью, придает ей особый общественный характер, определенную социальную форму, «определенность формы» (Formbestimmtheit)²², как часто выражается Маркс. Каждому типу производственных отношений людей соответствует особая социальная функция или «экономическая форма» вещей. Тесную связь функции с формой Маркс отмечает неоднократно. «Товар функционирует как эквивалент или находится в эквивалентной форме» (К., I, с. 12). «Эта своеобразная функция внутри процесса обращения придает деньгам, как средству обращения, новую определенность формы» (Kritik, S. 92). Если социальная функция вещи придает ей особую социально-экономическую форму, то ясно, что основные категории политической экономии, которые мы выше рассматривали как выражения различных производственных отношений и социальных функций вещей, вместе с тем служат выражением соответствующих им социально-экономических форм, которые придаются вещам их функцией «носителей» производственных отношений людей. Чаще всего Маркс называет изучаемые им экономические явления «экономическими формами», «определенностями формы». Марксова система изучает ряд усложняющихся «экономических форм» вещей или «определенностей формы» (Formbestimmtheiten), соответствующих ряду усложняющихся производственных отношений людей. В предисловии к первому изданию первого тома «Капитала» Маркс отмечает трудности «анализа экономических форм», в частности «формы стоимости» и денежной формы». Форма стоимости в свою очередь включает в себя различные формы: с одной стороны, каждое выражение стоимости содержит «относительную форму» и «эквивалентную форму», с другой стороны, историческое развитие стоимости выражается в усложнении ее форм: от «единичной формы» через «развернутую» она переходит ко «всеобщей» и «денежной» формам. Образование денег представляет «новую определенность формы» (Kritik, S. 28). Различные функции денег суть вместе с тем различные «определенности формы» (там же, S. 46). Так, например, деньги как мера стоимости и как масштаб цен представляют «различные определенности формы», смешение которых приводило к неправильным теориям (там же, S 54). «Особенные формы денег — просто товарный эквивалент, средство обращения, платежное средство, сокровище и мировые деньги — указывают, в связи с относительным значением той или другой из этих функций, на очень различные ступени развития общественно-производственного процесса» (К., I, с. 112. Выделение наше). Здесь подчеркивается тесная связь между формами и функциями денег и развитием производственных отношений людей.

Переход от денег к капиталу означает появление новой экономической формы. «Капитал — социальная форма, которую принимают средства воспроизводства на базисе наемного труда» (Theorien, III, S. 383), особая «общественная определенность» (там же, S. 547). Наемный труд есть также «общественная определенность труда» (там же, S. 563), т. е. определенная социальная форма труда. Подразделения производительного капитала (постоянный и переменный, основной и оборотный), рассматривавшиеся выше со стороны различия их функций, представляют также различные формы капитала (К., II, с. 107 и др.). Основной капитал представляет «определенность формы» (К., II, с. 108). Точно так же денежный, производительный и товарный капиталы представляют различные формы капитала (К., II, с. 20). Каждая из этих форм соответствует особой функции. Денежный и товарный капиталы суть «особые, отличные формы, как способы существования капитала, соответствующие особым функциям промышленного капитала» (К., II, с. 42). Капитал переходит «из одной функциональной формы в другую и, следовательно, поочередно функционирует во всех формах» (там же, с. 60). Если эти функции обособляются друг от друга и выполняются отдельными капиталами, то последние принимают самостоятельные формы товарно-торгового и денежно-торгового капиталов «вследствие того, что определенные формы и функции, которые временно принимает на себя в этом случае капитал, являются самостоятельными формами и функциями обособившейся части капитала и исключительно ей свойственны» (К., III ¹, с. 249).

Итак, экономические категории выражают различные производственные отношения людей и соответствующие им социальные функции или социально-экономические формы вещей. Эти функции или формы носят социальный характер, так как они присущи не вещам, как таковым, но вещам, которые фигурируют в определенной общественной среде, вещам, через посредство которых люди вступают в известные производственные отношения между собой. Эти формы отражают не свойства вещей, но свойства социальной среды. Иногда Маркс говорит просто «форма» или «определенность формы», но он имеет в виду именно «экономическую форму», «социальную форму», «исторически-общественную форму», «общественную форму», «общественную определенность формы», «экономическую определенность формы», «социальную определенность формы», «исторически-социальную определенность». (См. например к., I, с. 93, 94, 96; Kapital, III ², S. 351, 359, 360, 366; Theorien, III, S. 484—485, 547, 563; Kritik, S. 20 и др.) Иногда Маркс в том же смысле говорит, что вещь приобретает «общественное существование», «формальное существование» (Formdasein), «функциональное существование», «идеальное существование». (См. к., I, с. 75—77, 78; Theorien, III, S. 314, 349; Kritik, S. 28, 101, 100, 94.) Это социальное или функциональное существование вещей противопоставляется их «материальному существованию», «действительному существованию», «непосредственному существованию», «вещественному существованию» (К. I, с. 77, 78; Kritik, S. 102; Kapital, III ², S. 359, 360 и III ¹, S. 19; Theorien, III, S. 193, 2.92, 320, 434). В том же смысле социальная форма или функция противопоставляется «материальному содержанию», «материальной субстанции», «содержанию», «субстанции», «элементам производства», материальным и вещественным элементам и условиям производства (К. I, с. 2, 75, 93; к., III 2, с. 295; Kritik, S. 100—104, 121; Theorien, III, S. 315, 316, 318, 326, 329, 424 и др.)²³. Все эти выражения, которые проводят различие между технической и социальной функциями вещей, технической ролью средств и условий труда и их социальной формой, по существу сводятся к тому основному различию, которое было установлено нами выше. Речь идет об основном различии между процессом материального производства и его общественной формой, о двух различных сторонах, технической и социальной, единого процесса трудовой деятельности людей. Политическая экономия изучает производственные отношения людей, т. е. социальные формы процесса производства, в отличие от его материально-технической стороны.

Не значит ли это, что экономическая теория Маркса отрывает производственные отношения людей от развития производительных сил, изучая социальную форму производства, оторванную от его материально-технического содержания? Никоим образом. Каждая из социально-экономических форм, изучаемых Марксом, предполагает, как данное, определенные явления материально-технического процесса производства. Развитие формы стоимости и денег предполагает, как мы видели, постоянный «обмен веществ» (Stoffwechsel), переход материальных вещей. Стоимость предполагает потребительную стоимость, процесс образования стоимости предполагает процесс производства потребительных стоимостей. Абстрактный труд предполагает совокупность различных видов конкретного труда, приложенных в различных отраслях производства, а общественно-необходимый труд — различие в производительности труда в различных предприятиях одной и той же отрасли. Прибавочная стоимость предполагает определенный уровень развития производительных сил. Капитал и наемный труд представляют социальную форму технических факторов производства: вещественных и личных. После покупки капиталистом рабочей силы, это же различие вещественных и личных факторов производства принимает форму постоянного и переменного капиталов. Соотношение последних, т. е. органическое строение капитала, основано на известном техническом строении его. Другое деление капитала, на основной и оборотный, также предполагает техническое различие между медленным изнашиванием средств труда и полным потреблением предмета труда и рабочей силы. Метаморфозы, или изменение форм капитала, основаны на том, что производительный капитал организует непосредственно материальный процесс производства, а денежный и товарный капиталы имеют к нему более непосредственное отношение, представляя собой непосредственно фазу обращения. Отсюда, с одной стороны, различие между предпринимательской прибылью, торговой прибылью и процентом, а с другой стороны — между трудом производительным и непроизводительным (занятым в фазе обращения). Воспроизводство капитала предполагает также воспроизводство его материальных составных частей. Образование общей средней нормы прибыли предполагает различное техническое и органическое строение капиталов в отдельных отраслях промышленности, а абсолютная рента предполагает такое же различие между промышленностью, с одной стороны, и сельским хозяйством, — с другой. В форме дифференциальной ренты выражается различная производительность труда в отдельных предприятиях земледелия и добывающей промышленности, вызываемая различием в плодородии и расположении отдельных земельных участков.

Как видим, производственные отношения между людьми вырастают на базисе известного состояния производительных сил, экономические категории предполагают определенные технические условия. Но в политической экономии последние выступают не как условия процесса производства, рассматриваемого с технической стороны, но лишь как предпосылки тех определенных социально-экономических форм, которые принимают процесс производства. Последний выступает в определенной социально-экономической форме, а именно в форме товарно-капиталистического хозяйства. Политическая экономия изучает именно эту форму хозяйства и свойственную ей совокупность производственных отношений между людьми. Известное учение Маркса, согласно которому потребительная стоимость составляет предпосылку, но не источник стоимости меновой, должно быть выражено в обобщенном виде: предметом изучения политической экономии являются «экономические формы», типы производственных отношений людей в капиталистическом обществе, которые имеют своей предпосылкой определенное состояние материального процесса производства и входящих в его состав технических факторов. Но Маркс всегда решительно протестовал против превращения последних из предпосылки политической экономии в предмет ее изучения. Он отвергал теории, которые выводят стоимость из потребительной стоимости, деньги из технических свойств золота, капитал из технической производительности средств производства. Экономические категории (или социальные формы вещей) находятся, конечно, в теснейшей зависимости от материального процесса производства, но они могут быть выведены из него не непосредственно, а лишь через посредствующее звено: производственные отношения людей. Даже в таких категориях, где технический и экономический моменты очень тесно связаны и почти покрывают друг друга, Маркс с величайшим искусством отличает их друг от друга, рассматривая первый как предпосылку последнего. Например, техническое развитие личных и вещественных факторов производства является предпосылкой или основой, на которой вырастает «функциональное», «формальное» или социально-экономическое различие переменного и постоянного капиталов. Но Маркс решительно отказывается видеть разницу между ними в том, что они «служат для оплаты материально отличного элемента производства» (К., III ¹, с. 7). Для него эта разница состоит в функционально различной роли их в процессе увеличения капитала (там же). Различие между основным и оборотным капиталами состоит в различном способе перехода их стоимости на продукт, но не в различной быстроте их технического изнашивания. Последнее различие составляет материальную основу, предпосылку, «исходный пункт» первого, но не «искомое нами различие», которое имеет экономический, а не технический характер (К., II, с. 131; Theorien, III, S. 558). Принять эту техническую предпосылку за предмет изучения значило бы уподобиться вульгарным экономистам, которых Маркс обвиняет в «грубости» метода исследования за то, что «различия форм» интересуют их и рассматриваются ими «только с материальной стороны» (К., III ¹, с. 249). Они «в своей грубой заинтересованности материей пренебрегают всякими различиями формы» (К., I, с. 423). Марксова экономическая теория изучает именно «различия форм» (социально-экономических форм, производственных отношений), которые, правда, вырастают на основе известных материально-технических условий, но не должны быть смешиваемы с ними. В этом именно и заключается та совершенно новая методологическая постановка экономических проблем, которая составляет великую заслугу Маркса и отличает его учение от теории его предшественников-классиков. Внимание классиков было направлено на то, чтобы вскрыть материально-техническую основу социальных форм, которые они принимали за данные, не подлежащие дальнейшему анализу. Маркс же ставил себе целью раскрыть законы возникновения и развития социальных форм, принимаемых материально- техническим процессом производства на данной ступени развития производительных сил.

Это глубочайшее различие методов исследования классиков и Маркса отражает различные необходимые этапы развития экономической мысли. Научный анализ «исходит из готовых результатов процесса развития» (К., I, с. 34), из тех многочисленных социально-экономических форм вещей, которые он находит уже установившимися и фиксированными в окружающей действительности (стоимость, деньги, капитал, заработная плата и т. п.). Эти формы «успевают уже приобрести прочность естественных форм общественной жизни к тому времени, когда люди делают первую попытку дать себе отчет не в историческом характере этих форм — последние уже приобрели для них характер непреложности, — а лишь в их содержании» (там же, выделение наше). Чтобы вскрыть содержание этих общественных форм, классики при помощи анализа сводят более сложные формы к простым, абстрактным формам и таким образом в конечном счете приходят к материально-техническим основам процесса производства. При помощи такого анализа они в стоимости открывают труд, в капитале — средства производства, в заработной плате — средства существования рабочих, в прибыли — избыток продуктов, доставляемый ростом производительности труда. Исходя из готовых социальных форм и принимая их за вечные и естественные формы процесса производства, они не ставят себе вопроса об их возникновении. Для классической экономии «не представляет интереса генетически развивать различные формы, она хочет только свести их посредством анализа к их единству, так как она исходит из них, как из готовых предпосылок» (Theorien, III, S. 572). После того, как данные социально-экономической формы сведены в конечном счете к их материально-техническому содержанию, классики считают свою задачу законченной. Но именно там, где они прекращают свое исследование, его продолжает дальше Маркс. Не ограниченный кругозором капиталистического хозяйства и усматривая в нем только одну из многих существовавших и возможных социальных форм хозяйства, Маркс ставит вопрос: почему материально-техническое содержание трудового процесса на известной ступени развития производительных сил принимает именно данную социальную форму. Методологическая постановка проблемы у Маркса гласит приблизительно так: почему труд принимает форму стоимости, средства производства — форму капитала, средства существования рабочих — форму заработной платы, рост производительности труда — форму возрастания прибавочной стоимости. Его внимание направлено на анализ социальных форм хозяйства и на законы их возникновения и развития, на «действительный процесс образования форм (Gestaltungsprozess) в различных его фазах» (там же). Этот генетический (или диалектический) метод, включающий в себя и анализ и синтез, Маркс противопоставляет односторонне-аналитическому методу классиков. Особенность этого генетического метода Маркса заключается, как видим, не только в его историческом, но и в его социологическом характере, в пристальном внимании к социальным формам хозяйства. Классики, исходя из этих социальных форм, как данных, стараются при помощи анализа свести сложные формы к более простым, чтобы в конечном счете вскрыть их материально-техническую основу или содержание. Маркс же, исходя из данного состояния материального процесса производства, из данного уровня производительных сил, старается объяснить возникновение и характер социальных форм, принимаемых материальным процессом производства, начиная с более простых форм и переходя от них при помощи генетического (или диалектического) метода все к более и более сложным. Отсюда отмеченный нами выше преобладающий интерес

Глава 5. Производственные отношения и вещные категории

На первый взгляд все основные понятия политической экономии (стоимость, деньги, капитал, прибыль, рента, заработная плата и т. д.) носят вещный характер. Маркс показал, что под каждым из них скрывается определенное общественное производственное отношение, которое в товарном хозяйстве осуществляется только через посредство вещи, тем самым сообщая последней определенный объективно-общественный характер, «определенность формы» (точнее: общественной формы), как иногда выражается Маркс. Изучая любую экономическую категорию, мы должны прежде всего указать то общественное производственное отношение, выражением которого она является. И лишь поскольку вещная категория является выражением именно данного, определенного производственного отношения, она входит в круг нашего исследования. Если та же вещная категория не связана с данным производственным отношением людей, мы выделяем ее из круга нашего исследования и оставляем в стороне. Мы объединяем экономические явления в группы и строим экономические понятия по признаку тождества выражаемых ими производственных отношений людей, а не по признаку совпадения их вещного выражения. Приведем пример. Теория стоимости изучает обмен между автономными товаропроизводителями, взаимодействие их в трудовом процессе через посредство продуктов их труда. Движение стоимости последних на рынке интересует экономиста не само по себе, а в его связи с распределением труда в обществе, с производственными отношениями независимых товаропроизводителей. Поскольку в обмене выступает, например, земля, не являющаяся продуктом труда, поскольку производственное отношение связывает здесь товаропроизводителя не с товаропроизводителем, а с землевладельцем, поскольку колебания цен земельных участков оказывают на ход и распределение производственного процесса иное влияние, чем колебания цен продуктов труда, — постольку перед нами, под той же вещной формой обмена и стоимости, другая общественная связь, другое производственное отношение, подлежащее отдельному изучению, а именно в теории ренты. Поэтому земля, имея цену, т. е. денежное выражение стоимости (как вещной категории), не имеет «стоимости» в указанном выше смысле, т. е. цена земли не выражает в акте обмена той функциональной общественной связи, которая связует стоимость продуктов труда с трудовой деятельностью независимых товаропроизводителей. Отсюда известные, столь часто неверно истолковывавшиеся слова Маркса: «Вещи, которые сами по себе не являются товарами, например, совесть, честь и т. д., могут стать продажными для своих владельцев и, таким образом, при посредстве цены приобрести товарную форму. Следовательно, вещь формально может иметь цену, не имея стоимости. Выражение цены является здесь мнимым, как известные величины в математике. С другой стороны, мнимая форма цены, — например цена необработанной земли, которая не имеет стоимости, так как в ней не овеществлен человеческий труд, — может скрывать в себе действительное отношение стоимостей или производное от него отношение» (К., I, с. 56). Эти слова Маркса, нередко вызывавшие недоумение и даже насмешки критиков²⁴, выражают глубокую мысль о возможном расхождении общественной формы трудовых отношений и соответствующей ей вещной формы. Последняя имеет свою собственную логику и может включать в себя иные явления, помимо тех производственных отношений, которые ей выражаются в данной экономической формации. Например, вещная форма обмена включает в себе, помимо обмена продуктов труда независимых товаропроизводителей — этого основного факта товарного хозяйства, — также обмен земельных участков, обмен невоспроизводимых благ или обмен в социалистическом обществе и т. п. С точки зрения вещной формы экономических явлений, продажа хлопка и продажа картины Рафаэля или участка земли ничем одна от другой не отличаются. Но с точки зрения их общественной природы, их связи с производственными отношениями и влияния на трудовую деятельность общества, — это явления разного порядка, которые должны быть изучаемы отдельно.

Маркс неоднократно подчеркивает, что одни и те же явления выступают в различном свете, в зависимости от их общественной формы. Одни и те же вещи, например средства производства, не являются капиталом в мастерской ремесленника, работающего ими, и представляют капитал, если ими выражается и при их помощи осуществляется производственное отношение между наемными рабочими и их нанимателем-капиталистом. Даже в руках капиталиста они представляют капитал только в пределах указанного производственного отношения между ним и наемными рабочими. В руках денежного капиталиста они играют другую общественную роль. «Средства производства представляют капитал, поскольку они функционируют по отношению к рабочему, как его не-собственность, т. е. как чужая собственность. Но в качестве таковой они функционируют только в противоположность к труду. Существование этих условий в форме противоположности труду превращает их собственника в капиталиста, а принадлежащие ему условия — в капитал. Но в руках денежного капиталиста А капитал лишен этого характера противоположности, превращающего его в капитал и, следовательно, собственность на деньги в собственность на капитал. Реальная определенность формы (Formbestimmtheit), благодаря которой деньги или товар превращаются в капитал, здесь исчезла. Денежный капиталист А не стоит ни в каком отношении к рабочему, но только к другому капиталисту В» (Theorien über den Mehrwert, III, S. 530—531). Определенность общественной формы, зависящая от характера производственных отношений, — такова основа построения и классификации экономических понятий.

Политическая экономия изучает определенные вещные категории постольку, поскольку они связаны с общественными производственными отношениями. И обратно: основные производственные отношения товарного хозяйства осуществляются и выражаются только в вещной форме и в этой именно своей форме изучаются теоретической экономией. Особенность теоретической экономии как науки, изучающей товарно-капиталистическое хозяйство, состоит именно в том, что ее изучаются производственные отношения, принимающие вещную форму. Конечно, причина этого овеществления производственных отношений — в стихийности товарного хозяйства. Но именно потому, что товарное хозяйство, этот объект теоретической экономии, отличается стихийным характером, политическая экономия как наука о товарном хозяйстве имеет дело с вещными категориями. Логическое своеобразие теоретико-экономического познания должно быть выводимо именно из этого вещного характера экономических категорий, а не непосредственно из стихийности народного хозяйства. Переворот, произведенный Марксом в политической экономии, заключается в том, что под вещными категориями он усмотрел общественные производственные отношения, — этот подлинный объект политической экономии как науки общественной. Благодаря новой «социологической» точке зрения, экономические явления выступили в новом свете, в иной перспективе. Те самые законы, которые были установлены классиками-экономистами, в системе Маркса получают совершенно иной характер и иное значение²⁵.

Глава 6. Струве о теории товарного фетишизма

Изложенная точка зрения Маркса на экономические категории, как на выражение общественных производственных отношений, вызвала критические замечания со стороны П. Струве в его книге «Хозяйство и цена». Струве признает заслугу марксовой теории фетишизма в том, что она вскрыла под капиталом общественное производственное отношение между классами капиталистов и рабочих. Но он не считает правильным распространение теории фетишизма на понятие стоимости, равно как и на другие экономические категории. Из общей, принципиальной основы марксовой системы теория фетишизма превращается у Струве, как и у многих других критиков Маркса, в отдельный, хотя и блестящий экскурс.

Критика Струве тесно связана с его делением всех экономических категорий на три вида: 1) «Хозяйственные» категории выражают «экономические отношения всякого хозяйствующего субъекта к внешнему миру»²⁶, например субъективная ценность. 2) «Междухозяйственные» категории выражают «явления, вытекающие из взаимодействия автономных хозяйств» (с. 17), например объективная (меновая) ценность. 3) «Социальные» категории выражают «явления, вытекающие из взаимодействия хозяйствующих людей, занимающих различное социальное положение» (с. 27), например капитал.

Только третью группу («социальные» категории) Струве подводит под понятие общественных производственных отношений. Иначе говоря, на место последнего понятия он ставит более узкое, а именно производственное отношение между общественными классами. Исходя отсюда, Струве признает, что производственные отношения (т. е. социальные или классовые) скрываются под категорией капитала, но отнюдь не под категорией стоимости (Струве употребляет термин «ценность»), которая выражает отношения между равноправными, независимыми, автономными товаропроизводителями и потому относится ко второй группе «междухозяйственных» категорий. Маркс правильно вскрыл фетишизм капитала, но ошибался в теории фетишизма товара и товарной стоимости.

Неправильность рассуждений Струве вытекает из необоснованности его деления экономических категорий на три группы. Что касается «хозяйственных» категорий, то, поскольку они выражают явления «чистого хозяйствования», отвлекаясь от всяких общественных форм производства, они вообще лежат за пределами политической экономии, как науки общественной. «Междухозяйственные» категории нельзя, как то делает Струве, резко отделять от категорий социальных, ибо «взаимодействие автономных хозяйств» не есть только формальный признак, охватывающий различные экономические формации и свойственный всем историческим эпохам. Это — определенный социальный факт, определенное «производственное отношение» между единичными хозяйствами, основанными на частной собственности и связанными разделением труда, т. е. отношение, которое предполагает определенную социальную структуру общества и получает полное развитие только в товарно-капиталистическом хозяйстве.

Переходя, наконец, к «социальным» категориям, приходится отметить, что Струве без достаточных оснований ограничил их «взаимодействием хозяйствующих людей, занимающих различное социальное положение». Ведь, как указано, само «равенство» товаропроизводителей есть социальный факт, определенное производственное отношение. Сам Струве понимает тесную связанность категорий «междухозяйственных» (выражающих равенство товаропроизводителей) и «социальных» (выражающих классовое неравенство). Он говорит, что социальные категории «во всяком обществе, построенном по типу хозяйственного общения, как бы принимают форму категорий междухозяйственных... То обстоятельство, что категории социальные в междухозяйственном общении облекаются в костюм междухозяйственных категорий, создает видимость тождества между ними» (с. 27). На самом деле здесь нет, конечно, переодеваний в чужой костюм. Перед нами одна из основных, наиболее характерных черт товарно-капиталистического общества, состоящая в том, что в области хозяйства социальные отношения не носят характера непосредственного социального властвования одних общественных групп над другими, а осуществляются путем «экономического принуждения», т. е. через взаимодействие отдельных автономных хозяйствующих субъектов, на началах договора между ними. Капиталисты пользуются властью не «в качестве политических или теократических властителей», а «в качестве олицетворения условий труда в противоположность самому труду» (К., III ³, с. 341). Классовые отношения имеют своей исходной точкой отношения между капиталистом и рабочим, как между автономными хозяйствующими субъектами, они не могут быть изучаемы и поняты вне категории «стоимости».

Струве сам не может выдержать последовательно свою точку зрения. Капитал, по его мнению, социальная категория. А между тем он определяет его как «систему междуклассовых и внутриклассовых социальных отношений» (с. 31—32), т. е. отношений между классами капиталистов и рабочих, с одной стороны, и отношений между отдельными капиталистами в процессе распределения между ними совокупной прибыли — с другой стороны. Но ведь отношения между отдельными капиталистами не вытекают «из взаимодействия хозяйствующих людей, занимающих различное социальное положение». Почему же они подведены под «социальную» категорию, капитал? Значит, «социальные» категории охватывают не только междуклассовые отношения, но и внутриклассовые, т. е. отношения между лицами одинакового классового положения. Что же мешает нам видеть «социальную» категорию в стоимости, а в отношениях автономных товаропроизводителей — общественное производственное отношение или, по терминологии Струве, отношение социальное.

Как видим, сам Струве не выдерживает резкого деления общественно-производственных отношений на два вида: междухозяйственные и социальные. Он поэтому неправ, усматривая «научную несостоятельность конструкции» Маркса в том, что «социальная категория капитал, как общественное «отношение», выводится из хозяйственной категории — ценности» (с. 29). Во-первых, надо указать, что на стр. 30 Струве сам, на первый взгляд, противоречит себе, называя ценность категорией «междухозяйственной», а не хозяйственной. По-видимому, Струве относит к «хозяйственным» категориям ценность субъективную, а к «междухозяйственным» — объективную, меновую (это вытекает из сопоставления с его рассуждениями на стр. 25). Но ведь Струве отлично известно, что Маркс выводил капитал из ценности объективной, а не субъективной, т. е. по терминологии самого же Струве, из категории междухозяйственной, а не хозяйственной, в чем обвиняет его Струве. Действительно, и «социальная» категория, капитал, и «междухозяйственная» категория, стоимость, принадлежат в марксовой системе к одной и той же группе категорий. Это — общественные производственные отношения или, как выражается иногда Маркс, социально-экономические отношения, т. е. выражающие и момент хозяйственный и его общественную форму, в противоположность искусственному разрыву их у Струве.

Суживая понятие производственных отношений до понятия «социальных», точнее классовых, Струве сознает, что у Маркса это понятие имеет более широкий характер и пишет: «В “Нищете философии” отношениями производства является спрос и предложение, разделение труда, кредит, деньги. Наконец, на стр. 130 читаем: “современная фабрика, основанная на применении машин, есть общественное отношение производства, экономическая категория”. Очевидно, что здесь общественными производственными отношениями считаются все решительно общеупотребительные экономические понятия нашего времени, и это несомненно постольку правильно, поскольку содержанием этих понятий являются так или иначе общественные отношения людей в процессе хозяйственной жизни» (с. 30). Но, не отрицая, казалось бы, правильности марксова понимания производственных отношений, Струве все же находит его «чрезвычайно неопределенным» (с. 30) и считает, как мы видели, более правильным ограничить его областью «социальных» категорий. Это крайне характерно для некоторых критиков марксизма. После Маркса игнорировать роль социального момента производства, т. е. его общественной формы, уже невозможно. Остается только, чтобы не соглашаться с выводами Маркса, резко отделить момент социальный от экономического и обезвредить первый, отведя ему особую область. Так делает Струве, так делает и Бем-Баверк, который, основал в свою теорию на мотивах «чистого хозяйствования», т. е. на мотивах хозяйствующего субъекта, отвлеченного от определенной социальной и исторической среды, обещает в будущем, когда-нибудь, обследовать роль и значение «социальных» категории.

Ограничивая теорию фетишизма областью «социальных» категорий, например, капитала, Струве считает неправильным распространение ее на категории «междухозяйственные», например, на понятие стоимости. Отсюда двойственность в его позиции. С одной стороны, он высоко ценит марксову теорию капитала, как общественного отношения. Но, с другой стороны, в применении к другим экономическим категориям он сам поддерживает фетишистическую точку зрения. «Все междухозяйственные категории выражают таким образом всегда явления и отношения объективные, но в то же время человеческие — отношения между людьми. Так, субъективная ценность, превращаясь в объективную (меновую) ценность, из состояния сознания, из чувства, приурочиваемого к предметам (вещам), становится их свойством» (с. 25). Тут нельзя не усмотреть противоречия. С одной стороны, мы изучаем «отношения объективные, но и в то же время человеческие», т. е. общественные производственные отношения, осуществляющиеся через посредство вещей и выражаемые в вещах. С другой стороны, перед нами «свойство» самих вещей. И Струве делает вывод: «Отсюда ясно, что «овеществление», «объективация» человеческих отношений, т. е. явление, которое Маркс назвал фетишизмом товарного мира, в хозяйственном общении является психологической необходимостью, а поскольку научный анализ ограничивается — сознательно или бессознательно-хозяйственным общением, фетишистическая точка зрения является и методологически единственно правильной» (с. 25). Если бы Струве хотел доказать, что теоретическая экономия не может устранить вещные категории и обязана изучать производственные отношения товарного хозяйства в их вещной форме, то он, конечно, был бы прав. Вопрос только в том, изучаем ли мы, по примеру Маркса, эти вещные категории как формы проявления данных производственных отношений или как свойство вещей, к чему склоняется Струве.

Струве пытается еще одним аргументом отстоять фетишистическую, вещную точку зрения на «междухозяйственные» категории. «Рассматривая междухозяйственные категории, Маркс забывал, что в своих конкретных и реальных проявлениях они неразрывно связаны с отношениями человека к внешнему миру, природе, вещам» (с. 26). Иначе говоря, Струве подчеркивает роль процесса материального производства. Маркс достаточно учел эту роль в своем учении о зависимости производственных отношений от развития производительных сил. Но из значения вещей в процессе материального производства нельзя делать никаких выводов о значении вещных категорий при изучении общественной формы производства, т. е. производственных отношений. Маркс осветил и последний вопрос о своеобразной связанности в товарно-капиталистическом обществе материального процесса производства с его общественной формой и на этом именно построил свою теорию товарного фетишизма.

У некоторых критиков марксизма стремление ограничить теорию фетишизма проявляется в форме обратной, чем у Струве. Струве признает фетишизм капитала, но не фетишизм стоимости. В известной мере обратное мы встречаем у Гаммахера. По его мнению, в первом томе великого труда Маркса «капитал определяется, как совокупность товаров в качестве накопленного труда», т. е. дается вещное определение капитала, и лишь в III томе появляется «фетишизм капитала». Гаммахер думает, что Маркс просто по аналогии перенес на капитал характеристику товара, как фетиша, полагая, что «товар и капитал различны только количественно»²⁷.

Утверждение о том, что в первом томе «Капитала» капитал определяется как вещь, а не общественное отношение, не нуждается даже в опровержении: так противоречит оно всему содержанию I тома «Капитала». Но менее неправильна мысль, что Маркс видел только «количественное» различие между товаром и капиталом. Маркс подчеркивал, что капитал «возвещает наступление особой эпохи в истории общественно-производственного процесса» (К., I, с. 112). Но и товар, и капитал скрывают в себе определенные общественные производственные отношения под вещной формой. Капиталистическому обществу одинаково присущ как фетишизм товара, так и вытекающий из него фетишизм капитала. Одинаково неправильно ограничивать марксову теорию фетишизма только областью капитала, как то делает Струве, или только областью простого товарного обращения. Овеществление общественных производственных отношений лежит в самом существе неорганизованного товарного хозяйства и накладывает свою печать на все основные категории как повседневного экономического мышления, так и политической экономии как науки о товарно-капиталистическом хозяйстве.

Глава 7. Развитие теории фетишизма у Маркса

Вопрос о происхождении и развитии теории фетишизма у Маркса остается до сих пор совершенно не исследованным. Насколько тщательно Маркс отмечал зачатки теории трудовой стоимости у всех своих предшественников и в трех томах «Теорий прибавочной стоимости» дал длинный ряд их теорий, настолько скуп был он в замечаниях о теории фетишизма. (В III т. Theorien über den Mehrwert, с. 354—355, изд. 1910 года, Маркс отмечает зародыши теории фетишизма у Годскина, по нашему мнению, совершенно неотчетливые и выраженные по частному случаю.) Если в экономической литературе с большим усердием, хотя без особого успеха, дебатировался вопрос об отношении марксовой теории стоимости к теории классиков, то развитие идей Маркса о товарном фетишизме не обращало на себя особого внимания.

Несколько замечаний о происхождении теории товарного фетишизма у Маркса мы находим в указанной выше книге Гаммахера. По его мнению, происхождение этой теории чисто «метафизическое». Маркс просто перенес в область экономики идеи Фейербаха о религии. По учению Фейербаха, развитие религии представляет собой процесс «самоотчуждения» человека: свою собственную сущность человек переносит во-вне, превращает в бога, отчуждает от себя. Эту теорию «отчуждения» Маркс переносит сперва на явления идеологические: «все содержания сознания представляют отчуждение экономических условий, из которых поэтому должна быть объясняема идеология» (Hammacher, цит. соч., с. 233). Далее Маркс распространяет эту теорию и на область экономических отношении и в них самих открывает «отчужденную», вещную форму. Он утверждает, что «для всех почти прежних исторических эпох самый способ производства, представлял универсальное самоотчуждение; предметом стало то, что есть лишь отношение, общественное отношение. Теория отчуждения Фейербаха тем самым принимает другой характер» (там же, с. 233). Как в религии, по Фейербаху, потребности рода, так, по Марксу, в общественной жизни экономические отношения овеществляются и выступают в качестве чужого существа» (с. 234). Итак, марксова теория фетишизма представляет «своеобразный синтез Гегеля, Фейербаха и Рикардо» (с. 236), с преимущественным влиянием, как мы видели, Фейербаха. Она переносит религиозно-философскую теорию «отчуждения» Фейербаха, в область экономики. Отсюда понятно, по мнению Гаммахера, что эта теория ничего не дает нам для понимания экономических явлений вообще и товарной формы в частности. «В метафизическом происхождении теории фетишизма лежит ключ к пониманию учения Маркса, но не к открытию товарной формы» (с. 644). Теория фетишизма содержит крайне ценную «критику современной культуры», овеществленной и подавляющей живого человека; но «как экономическая теория стоимости товарный фетишизм ошибочен» (с. 546). (Экономически несостоятельная теория фетишизма превращается в крайне ценную теорию социологическую» (с. 661).

Вывод Гаммахера о бесплодности теории фетишизма Маркса для понимания всей его экономической системы и в частности теории стоимости вытекает из его неправильного представления о «метафизическом» происхождении этой теории. Гаммахер ссылается на «Святое семейство», сочинение, написанное Марксом и Энгельсом в конце 1844 года, когда Маркс находился еще под сильным влиянием идей утопического социализма и в частности Прудона. Действительно, в этом сочинении мы находим зародыши теории фетишизма в виде противопоставления «общественных» или «человеческих» отношений их «отчужденной», вещной форме. Но это противопоставление имеет своим источником общераспространенный взгляд утопических социалистов на капиталистический строй, характеризуемый тем, что рабочий вынужден «самоотчуждать» свою личность и «отчуждать» от себя продукт труда; в этом находит свое выражение господство «вещи», капитала над человеком, над рабочим.

Приведем несколько цитат из «Святого семейства». Капиталистическое общество представляет «практически отчужденное отношение человека к своей предметной сущности, равно как экономическое выражение человеческого самоосуждения» (Литературное наследие, т. II; русск. перев., изд. 1908 г., с. 163—164). «В определении купли уже содержится то, что рабочий относится к своему продукту, как к предмету, потерянному для него, отчужденному» (с. 175). «Класс имущих и класс пролетариата одинаково представляют собой человеческое самоотчуждение. Но первый класс чувствует себя в этом самоотчуждении удовлетворенным и утвержденным, в осуждении видит свидетельство своего могущества и в нем обладает подобием человеческого существования. Второй же класс чувствует себя в этом отчуждении уничтоженным, видит в нем свое бессилие и действительность нечеловеческого существования» (с. 155).

Против «вершины бесчеловечности» капиталистической эксплуатации, против «отвлечения от всего человеческого, даже от видимости человеческого» (с. 156) поднимает свой голос утопический социализм во имя вечной справедливости и интересов угнетенных трудящихся масс. «Бесчеловечной» действительности он противопоставляет утопию, идеал «человеческого». За это именно Маркс и восхваляет особенно Прудона, противопоставляя его буржуазным экономистам. «Политико-экономы то выдвигают значение человеческого элемента, хотя бы только одной видимости его, в экономических отношениях, — но делают это в исключительных случаях, там именно, где они нападают на какое-нибудь специальное злоупотребление, — то берут эти отношения (и это в большой части случаев) такими, какие они есть, с их явно выраженным отрицанием всего человеческого, в их строго экономическом смысле» (с. 151). «Все выводы политической экономии имеют своей предпосылкой частную собственность. Эта основная предпосылка составляет в ее глазах неопровержимый факт, не подлежащий дальнейшему исследованию... Прудон же подвергает основу политической экономии, частную собственность, критическому исследованию» (с. 149). «Делая рабочее время, непосредственное бытие человеческой деятельности как таковой, мерилом заработной платы и ценности продукта, Прудон делает человеческий элемент решающим. Между тем как в старой политической экономии решающим моментом была вещественная сила капитала и земельной собственности» (с. 172).

Итак, в капиталистическом обществе господствует «вещественный» элемент, сила капитала. Это не иллюзорное, ошибочное преломление в уме человеческом общественных отношений между людьми, отношений господства и подчинения; это реальный общественный факт. «Собственность, капитал, деньги, наемный труд и тому подобное представляют собой далеко не призраки воображения, а весьма практические, весьма конкретные продукты самоотчуждения рабочего» (с. 176—177). Этому «вещественному» элементу, фактически господствующему в экономической жизни, противопоставляется элемент «человеческий», как идеал, как норма, как должное. Человеческие отношения и их «отчужденная» форма — это два мира, мир должного и мир сущего, это осуждение капиталистической действительности во имя социалистического идеала. Это противопоставление напоминает марксову теорию товарного фетишизма, но по существу вращается в другом мире идей. Для того, чтобы эта теория «отчуждения» человеческих отношений превратилась в теорию «овеществления» общественных отношений (т. е. в теорию товарного фетишизма), Маркс должен был проделать путь от утопического социализма к научному, от восхваления Прудона к жестокой критике его идей, от отрицания действительности во имя идеала к исканию в самой действительности сил дальнейшего развития и движения. От «Святого семейства» Маркс должен был прийти к «Нищете философии». Если в первом из этих сочинений Прудон восхваляется за то, что исходит в своих рассуждениях из отрицания частной собственности, то впоследствии Маркс строит свою экономическую систему именно на анализе товарного хозяйства, основанного на частной собственности. Если в «Святом семействе» Прудону вменяется в заслугу то, что он конституирует стоимость продукта на основе рабочего времени (как «непосредственного бытия человеческой деятельности»), то в «Нищете философии» он подвергается за это критике. Формула «определения стоимости рабочим временем» превращается в глазах Маркса из нормы должного в «научное выражение экономических отношений современного общества» («Нищета философии», 1928 г., стр. 67). От Прудона Маркс отчасти возвращается к Рикардо, от утопии переходит к изучению реальной действительности капиталистического хозяйства.

Переход Маркса от утопического социализма к научному внес коренное изменение в изложенную выше теорию «отчуждения». Если раньше противопоставление человеческих отношений и их «вещной» формы означало противопоставление должного и сущего, то теперь оба противополагаемых члена переносятся в мир сущего, в общественное бытие, — сама хозяйственная жизнь современного общества представляет собой, с одной стороны, совокупность общественных производственных отношений, а с другой — ряд «вещных» категорий, в которых указанные отношения проявляются. Производственные отношения между людьми и их «вещная» форма, — такова новая противоположность, которая родилась из прежнего противопоставления «человеческого» элемента в хозяйстве его «отчужденной» форме. Этим была найдена формула товарного фетишизма. Но потребовался еще ряд этапов для того, чтобы эта теория получила у Маркса свою окончательную формулировку.

Как видно из приведенных выше цитат из «Нищеты философии», Маркс в этом сочинении неоднократно говорит, что деньги, капитал и прочие экономические категории суть не вещи, а производственные отношения. Маркс дает общую формулировку этой мысли в следующих словах: «Экономические категории представляют собой лишь теоретические выражения, абстракции общественных отношений производства» («Нищета философии», с. 105). Под вещными категориями хозяйства Маркс уже разглядел общественные производственные отношения. Но он еще не ставит вопроса о том, почему в товарном хозяйстве производственные отношения людей необходимо принимают эту вещную форму. Этот шаг сделан Марксом в «Критике политической экономии», Маркс говорит, что «труд, создающий меновую стоимость, характеризуется еще тем, что общественное отношение лиц представляется, наоборот, как общественное отношение вещей» («Критика полит, экономии, русск. перев. Румянцева, изд. 1922 г., стр. 40). Здесь дана правильная формулировка товарного фетишизма, отмечается вещный характер, присущий производственным отношениям в товарном хозяйстве, но еще не указана причина этого «овеществления» и его неизбежность в неурегулированном народном хозяйстве.

В этом «овеществлении» Маркс, по-видимому, видит прежде всего «мистификацию», более прозрачную в товаре, более запутанную в деньгах и капитале. Возможность этой мистификации он объясняет «привычкой повседневной жизни». «Только благодаря привычке повседневной жизни кажется совершенно обычным и само собой понятным, что общественные отношения производства принимают форму вещей и что отношение лиц в их труде является скорее как отношение, в которое вещи вступают друг к другу и к людям» (с. 41). Гаммахер вполне справедливо находит это объяснение товарного фетишизма привычкой очень слабым; но он глубоко неправ, утверждая, что это единственное объяснение, даваемое Марксом. «Прямо поразительно, — говорит он, — что Маркс пренебрег обоснованием этого существенного пункта; в «Капитале» он совсем не упоминается» (Hammacher, цит. соч., с. 235). Если в «Капитале» не упоминается о «привычке», то потому, что весь раздел первой главы о товарном фетишизме содержит полное и глубокое объяснение этого явления: отсутствие непосредственного регулирования общественного процесса производства необходимо приводит к косвенному регулированию его через рынок, через продукты труда, через вещи. Отсюда «овеществление» производственных отношений не «мистификация» только, не иллюзия, а одна из особенностей экономической структуры современного общества. «Чисто-атомистические отношения между людьми в их общественно-производственном процессе приводят прежде всего к тому, что их собственные производственные отношения, стоящие вне их контроля и их сознательной индивидуальной деятельности, принимают вещный характер, вследствие чего все продукты их труда принимают форму товаров» (К., I, с. 48—49). Не из «привычки», а из внутреннего строения товарного хозяйства вытекает овеществление производственных отношений. Фетишизм — явление не только общественного сознания, но и общественного бытия. Утверждать, как то делает Гаммахер, что Маркс видел единственное объяснение фетишизма в «привычке», значит совершенно не считаться с той окончательной формулировкой теории товарного фетишизма, которую мы находим в I томе «Капитала» и в главе о «триединой формуле» в III томе.

Итак, в «Святом семействе» «человеческий» элемент хозяйства противопоставляется «вещному», «отчужденному», как идеал — действительности. В «Нищете философии» Маркс вскрывает под вещью общественное производственное отношение. В «Критике политической экономии» отмечена особенность товарного хозяйства, заключающаяся в том, что общественные производственные отношения «овеществляются». Подробное описание этого явления и объяснение его объективной необходимости в товарном хозяйстве мы находим в I томе «Капитала», преимущественно в применении к понятиям стоимости (товара), денег и капитала. В III томе «Капитала», в главе о «триединой формуле», Марка дает дальнейшее, хотя фрагментарное, развитие тех же мыслей в применении к основным понятиям капиталистического хозяйства и, в частности, отмечает своеобразное «сращение» общественных производственных отношений с процессом материального производства.

II. Теория трудовой стоимости Маркса

Критики Маркса нередко бросают ему упрек в том, что он совершенно не доказал своей теории трудовой стоимости, а только декретировал ее, как нечто, само собой разумеющееся. Другие критики готовы видеть некоторое подобие доказательства в первых страницах «Капитала» и свою тяжелую артиллерию направляют против соображений, которыми Маркс начинает свой труд. Так поступает Бем-Баверк в своей критике («Теория Маркса и ее критика»; «Капитал и прибыль»); аргументы Бем-Баверка на первый взгляд кажутся столь убедительными, что, можно смело сказать, ни одна критика теории стоимости Маркса не обходится с тех пор без их повторения. А между тем, вся критика Бем-Баверка держится и падает вместе с предположением, на котором она построена: а именно, что первые пять страниц «Капитала» содержат единственное обоснование, которое Маркс дал своей теории стоимости. Нет ничего ошибочнее этой мысли. На первых страницах «Капитала» Маркс при помощи аналитического метода переходит от меновой стоимости к стоимости, а от стоимости — к труду. Но полное диалектическое обоснование теории стоимости Маркса может быть дано лишь на основе его теории товарного фетишизма, изучающей общую структуру товарного хозяйства. Надо вскрыть обоснование теории стоимости у Маркса, и лишь после этого нам станет понятным изложение Маркса в знаменитой первой главе «Капитала» и выступят в надлежащем свете как сама теория стоимости Маркса, так и направленные против нее многочисленные критические возражения. Только после работ Гильфердинга («Бем-Баверк как критик Маркса» и упомянутая выше статья «Постановка проблемы теоретической экономии у Маркса») стало намечаться правильное понимание социологического характера теории стоимости Маркса. Последняя берет своим исходным пунктом определенную социальную среду, общество с определенной производственной структурной. Это положение неоднократно повторялось марксистами; но до Гильфердинга никто не делал его краеугольным камнем всего здания марксовой теории стоимости. Гильфердингу принадлежит большая заслуга в этом отношении, но он, к сожалению, ограничился общей постановкой проблемы теории стоимости и не дал ей систематического обоснования.

Как было указано выше в отделе о товарном фетишизме, центр тяжести теории фетишизма заключается не в том, что под вещными категориями политической экономии она вскрывает производственные отношения людей, а в том, что эти производственные отношения людей в товарно-капиталистическом хозяйстве неизбежно принимают вещную форму и только в этой форме могут осуществляться. Аналогично этому надо понимать и теорию стоимости Маркса. Обычная краткая формулировка этой теории гласит, что стоимости товаров зависят от количества труда, общественно-необходимого для их производства; или, в обобщенной формулировке, что под стоимостью скрыт или содержится труд, стоимость — «овеществленный» труд. Правильнее выражать теорию стоимости в обратном виде: в товарно-капиталистическом хозяйстве производственно-трудовые отношения между людьми неизбежно принимают форму стоимости вещей и только в этой вещной форме и могут проявляться; общественный труд может найти свое выражение только в стоимости. Здесь исходным пунктом исследования берется не стоимость, а труд — не акты рыночного обмена, как таковые, а производственная структура товарного общества, совокупность производственных отношений людей. Акты рыночного обмена выступают, как необходимое следствие внутренней структуры общества, как один из моментов общественного производственного процесса. Теория трудовой стоимости находит свое обоснование не в анализе акта обмена, как такового, в его вещной форме, а в исследовании тех общественных производственных отношений, выражением которых он является.

Глава 8. Основные черты марксовой теории стоимости

Прежде чем приступить к подробному изложению марксовой теории стоимости, мы считаем необходимым дать общую ее характеристику. В противном случае изложение отдельных сторон и частных проблем теории стоимости, очень сложных и интересных, может заслонить от внимания читателя те основные идеи, на которых построена вся теория и которые проникают каждую ее часть. Разумеется, та общая характеристика марксовой теории, которую мы дадим в настоящей главе, сможет быть полностью развита и обоснована только в последующих главах. С другой стороны, в последних неизбежно будут иногда встречаться, в более подробном изложении, повторения мыслей, намеченных в настоящей главе.

Все основные понятия политической экономии выражают, как мы видели, овеществленные производственные отношения людей. Если мы с этой же точки зрения подойдем к теории стоимости, то перед нами встает задача доказать, что стоимость есть: 1) общественное отношение людей, 2) принявшее вещную форму и 3) связанное с процессом производства.

На первый взгляд стоимость, как и другие понятия политической экономии, кажется нам свойством вещи. Наблюдая явления обмена, мы видим, что каждая вещь на рынке обменивается на определенное количество любой другой вещи или — в условиях развитого обмена — на известную сумму денег (золота), за которую можно купить любую другую вещь на рынке (конечно, в пределах этой суммы). Эта сумма денег или цена вещи почти ежедневно изменяется, в зависимости от конъюнктуры рынка. Сегодня на рынке ощущался недостаток в сукне, и цена его вздорожала до 3 р. 20 к. за метр. Через неделю количество предлагаемого сукна на рынке превышает обычные размеры предложения, и цена падает до 2 р. 75 к. за метр. Эти повседневные колебания и отклонения цен, если взять более или менее продолжительный период времени, вращаются вокруг некоторого среднего уровня, вокруг средней цены, которая равна, например, 3 рублям за метр. В капиталистическом обществе эта средняя цена пропорциональна не трудовой стоимости продукта, т. е. количеству труда, необходимого для его производства, но так называемой «цене производства», которая равна издержкам производства на данный продукт плюс средняя прибыль на авансированный капитал. Однако, для упрощения анализа мы сейчас отвлекаемся от того факта, что сукно изготовлено капиталистом при помощи наемных рабочих. Ведь метод Маркса, как мы видели выше, заключается в выделении и изучении отдельных типов производственных отношений, которые только в своей совокупности дают картину капиталистического хозяйства. Пока мы изучаем только один, основной тип производственных отношений между людьми в товарном обществе, а именно отношения между ними, как отдельными, друг от друга формально независимыми товаропроизводителями. Мы знаем только, что сукно изготовляется товаропроизводителем и выносится на рынок для обмена или продажи другим товаропроизводителям. Перед нами общество товаропроизводителей, так называемое «простое товарное хозяйство», в отличие от более сложного, капиталистического. В условиях простого товарного хозяйства средние цены продуктов труда пропорциональны их трудовой стоимости, или стоимость представляет тот средний уровень, вокруг которого колеблются рыночные цены и с которым они совпадали бы в том случае, если бы общественный труд был пропорционально распределен между различными отраслями производства, и тем самым между ними установилось бы состояние равновесия.

Каждое общество, основанное на широком разделении труда, необходимо предполагает известное распределение общественного труда между различными отраслями производства. Каждая система разделенного труда есть вместе с тем система распределенного труда. В первобытной коммунистической общине, в патриархальной крестьянской семье или в социалистическом обществе труд всех членов данной хозяйственной единицы заранее сознательно распределяется между отдельными работами, в зависимости от характера потребностей членов группы и от уровня производительности труда. В товарном обществе никто не регулирует распределение труда между отдельными страстями производства и отдельными предприятиями. Ни один суконщик не знает, сколько сукна требуется в данный момент обществу и сколько сукна изготовляется в данный момент во всех предприятиях суконного производства. Производство сукна поэтому то обгоняет спрос (перепроизводство), то отстает от него (недопроизводство). Иначе говоря, количество общественного труда, затрачиваемое на суконное производство, оказывается то чрезмерно большим, то недостаточным. Равновесие между суконной промышленностью и другими отраслями производства постоянно нарушается. Товарное хозяйство есть система постоянно нарушаемого равновесия.

Но если так, каким же образом оно продолжает существовать как совокупность разных отраслей производства, друг друга дополняющих? Товарное хозяйство может существовать только благодаря тому, что каждое нарушение равновесия вызывает тенденцию к его восстановлению. Эта тенденция к восстановлению равновесия осуществляется посредством механизма рынка и рыночных цен. В товарном обществе ни один товаропроизводитель не приказывает другому расширять или сокращать производство, но своими действиями по отношению к вещам одни люди воздействуют на трудовую деятельность других людей и — сами того не сознавая — побуждают их расширять или сокращать производство. Перепроизводство сукна и вызываемое им падение цен ниже стоимости побуждают суконщиков сократить производство; обратное происходит в случае недопроизводства. Отклонения рыночных цен от стоимости представляют тот механизм, при помощи которого устраняются перепроизводство и недопроизводство и создается тенденция к восстановлению равновесия между данной отраслью производства и другими отраслями народного хозяйства.

Обмен двух различных товаров по их стоимости соответствует состоянию равновесия между данными двумя отраслями производства, при котором всякие переливы труда из одной отрасли в другую прекращаются. Но если так, то, очевидно, обмен двух товаров по их стоимости уравнивает для товаропроизводителей выгодность производства в обеих данных отраслях и устраняет мотивы к переходу из одной отрасли в другую. В простом товарном хозяйстве такое уравнение условий производства в различных его отраслях означает, что определенное количество труда, затрачиваемое товаропроизводителями в разных сферах народного хозяйства, доставляет им продукт одинаковой стоимости. Стоимости товаров прямо пропорциональны количествам труда, необходимого для их производства. Если при данном состоянии техники на производство метра сукна требуется в среднем 3 часа труда (считая также труд, потраченный на сырье, орудия производства и т. п.), а на производство пары ботинок 9 часов труда, то — предполагая равную квалификацию труда суконщиков и сапожников — обмен трех аршин сукна на одну пару ботинок соответствует состоянию равновесия между обоими данными видами труда. Час труда сапожника и час труда суконщика уравниваются друг с другом, образуя каждый одинаковую долю совокупного общественного труда, распределенного между всеми отраслями производства. Труд, образующий стоимость, выступает таким образом не только в качестве количественно распределенного, но и в качестве социально-уравненного (или равного) труда, короче говоря, в качестве «общественного» труда, под которым понимается совокупная масса однородного, равного труда всего общества. Этими общественными чертами труд обладает не только в товарном хозяйстве, но и, например, в социалистическом. В последнем органы трудового учета заранее рассматривают труд отдельного лица, как часть ееиного совокупного труда общества, выраженную в условных общественных трудовых единицах. В товарном же обществе процесс обобществления, уравнения и распределения труда происходит иным образом. Труд отдельных лиц не является непосредственно общественным. Он становится общественным лишь благодаря тому, что уравнивается с любым другим трудом, а это уравнение труда происходит посредством обмена, в котором совершается абстрагирование (отвлечение) от конкретных потребительных стоимостей и конкретного вида труда. Поэтому труд, который рассматривался нами выше как общественный, социально-уравненный и количественно распределенный, приобретает теперь особую качественную и количественную характеристику, присущую только товарному хозяйству: он выступает как абстрактный и общественно-необходимый труд. Стоимость товара определяется общественно-необходимым трудом, т. е. количеством абстрактного труда.

Но если стоимость определяется количеством труда, общественно-необходимого для производства единицы товара, то это количество труда в свою очередь зависит от производительности труда. Развитие производительности труда сокращает общественно-необходимое рабочее время и понижает стоимость единицы товара. Введение машин, например, позволяет производить пару ботинок в 6 часов вместо прежних 9 часов и, таким образом, понижает стоимость их с 9 руб. до 6 руб. (считая, что час сапожного труда, принимаемого нами здесь за средний труд, создает стоимость в 1 рубль). Удешевленная обувь начнет проникать в деревню, вытесняя лапти и самодельную обувь. Спрос на обувь увеличится, и обувное производство расширится. В народном хозяйстве произойдет некоторое перераспределение производительных сил. Таким образом движущий толчок к изменению всей системы стоимостей исходит из материально-технического процесса производства. Развитие производительности труда выражается в уменьшении количества конкретного труда, фактически затрачиваемого в среднем на производство. Но тем самым, — в силу двойственного характера труда как конкретного и абстрактного, — уменьшится количество этого же труда, рассматриваемого в качестве «общественного» или «абстрактного», т. е. как доля совокупного однородного труда общества. Развитие производительности труда, изменяя количество абстрактного труда, необходимого для производства, вызывает изменения стоимости продуктов труда, а изменения стоимости последних в свою очередь воздействуют на распределение общественного труда между разными отраслями производства. Производительность труда — абстрактный труд — стоимость — распределение общественного труда; такова схема товарного хозяйства, в котором стоимость играет роль регулятора, устанавливающего — среди постоянных отклонений и нарушений — равновесие в распределении общественного труда между различными отраслями народного хозяйства. Закон стоимость есть закон равновесия товарного общества.

Теория стоимости изучает законы обмена, приравнивания вещей на рынке лишь постольку, поскольку они связаны с законами производства, распределения труда в товарном хозяйстве. Каждая пропорция обмена двух товаров, — речь идет о средних пропорциях, а не о случайных рыночных ценах, — соответствует данному состоянию производительности труда, в отраслях, изготовляющих эти товары. Через уравнение вещей, продуктов труда, как стоимостей, происходит уравнение разных конкретных видов труда, как частей совокупного общественного труда, распределенного между разными отраслями. Поэтому ошибочным является ходячее представление о теории стоимости, как теории, ограничивающейся изучением меновых соотношений вещей. Она ставит себе целью открыть под закономерностью приравнивания вещей законы равновесия труда. Однако неправильно также мнение, согласно которому марксова теория изучает отношение труда к вещи, как к продукту труда. Отношение труда к вещи имеет в виду данный, конкретный вид труда и данную, конкретную вещь; это — отношение техническое, которое само по себе теорию стоимости не интересует. Предмет изучения последней — соотношение разных видов труда в процессе его распределения, устанавливающееся через меновое соотношение вещей, продуктов труда. Таким образом марксова теория стоимости вполне удовлетворяет изложенным выше общим методологическим требованиям марксовой экономической теории, которая изучает не отношения между вещами и не отношения людей к вещам, но отношения между людьми, связывающие их через посредство вещей.

До сих пор мы изучали стоимость главным образом с ее количественной стороны. Мы рассматривали величину стоимости как регулятор количественного распределения общественного труда между отдельными отраслями производства. При этом наше исследование привело нас к понятию абстрактного труда, рассматриваемого опять-таки преимущественно с его количественной стороны, а именно как общественно-необходимый труд. Теперь мы должны вкратце рассмотреть качественную сторону стоимости. В учении Маркса стоимость рассматривается не только как регулятор распределения общественного труда, но и как выражение общественных производственных отношений людей. С последней точки зрения стоимость представляет собой социальную форму, приобретаемую продуктами труда при наличии определенных производственных отношений между людьми. От стоимости, рассматриваемой как количественно определенная величина, мы должны перейти к стоимости, рассматриваемой как качественно определенная социальная форма. Иначе говоря, от учения о «величине стоимости» мы должны перейти к учению о «форме стоимости» (Wertform)²⁸.

В товарном хозяйстве, как мы уже знаем, стоимость выполняет роль регулятора распределения труда. Вытекает ли эта роль стоимости из технических или социальных особенностей товарного хозяйства, т. е. из состояния его производительных сил или из формы свойственных ему производственных отношений людей? Достаточно поставить этот вопрос, чтобы ответить на него в последнем смысле. Не всякое распределение общественного труда придает продукту форму стоимости, но лишь такое распределение труда, которое не направляется непосредственно обществом, а регулируется косвенно, через рынок и обмен вещей. В первобытной коммунистической общине или в феодальной деревне продукт труда имеет «ценность» в смысле полезности, потребительной стоимости, но не имеет «стоимости». Последнюю он приобретает только при том условии, если он производится специально для продажи и на рынке получает объективную и точно определенную расценку, которая приравнивает его (через деньги) всем другим товарам и дает ему способность быть обмененным на любой другой товар. Иначе говоря, предполагается определенная форма хозяйства (товарное хозяйство), определенная форма организации труда в виде отдельных частновладельческих предприятий. Не труд, как таковой, но только труд, организованный в определенной социальной форме (в форме товарного хозяйства), придает продукту труда «стоимость». Если производители относятся друг к другу, как формально независимые организаторы хозяйства и автономные товаропроизводители, то продукты их труда противостоят друг другу на рынке, как «стоимости». Равенство товаропроизводителей, как организаторов частного хозяйства и контрагентов производственного отношения обмена, находит свое выражение в равенстве продуктов труда, как стоимостей. Стоимость вещей отражает определенный тип производственных отношений между людьми.

Если продукт труда приобретает стоимость только при определенной социальной форме организации труда, то, следовательно, стоимость представляет собой не «свойство» продукта труда, а определенную «социальную форму» или «социальную функцию», которую продукт труда выполняет, как связующее звено между разобщенными товаропроизводителями, как «посредник» или «носитель» производственного отношения между ними. Конечно, на первый взгляд стоимость кажется просто одним из свойств вещи. Когда говорим: «стол дубовый, круглый, крашеный, стóит или имеет стоимость в 25 рублей», то может показаться, что эта фраза сообщает сведения о четырех свойствах стола. Но, поразмысливши, мы убедимся, что первые три свойства стола резко отличаются от четвертого. Они характеризуют стол, как материальную вещь, и сообщают нам определенные сведения о технической стороне столярного труда. Человек опытный по этим свойствам стола восстановит картину технической стороны производства, получит представление о сырье, вспомогательных веществах, технических приемах и даже технической умелости столяра. Но, сколько бы он ни разглядывал стол, он ничего не узнает о социальных, производственных отношениях между производителем стола и другими людьми. Он не узнает, является ли производителем самостоятельней ремесленник, кустарь, наемный рабочий, или, может быть, член социалистической общины или столяр-любитель, изготовивший стол для личного употребления. Совсем иным характером отличается свойство продукта труда, выражаемое словами: «стол имеет стоимость в 25 рублей». Эти слова показывают, что стол есть товар, что он произведен для рынка, что производитель его связан с другими членами общества производственными отношениями товаровладельцев, что хозяйство имеет определенную социальную форму, а именно форму товарного хозяйства. Мы ничего не узнали о технической стороне производства или о самой вещи, зато узнали кое-что о социальной форме производства и о людях, участвующих в нем. Значит «стоимость» характеризует не вещь, а человеческое общество, в котором она производится. Это — не свойство вещи, а «социальная форма», приобретаемая вещью вследствие того, что через ее посредство люди вступают в определенные производственные отношения между собой. Стоимость есть «социальное отношение, взятое как вещь», производственное отношение между людьми, принявшее форму свойства вещи. Трудовые отношения товаропроизводителей или общественный труд «овеществляется» и «кристаллизуется» в стоимости продуктов труда. Это значит, что определенной социальной форме организации труда соответствует особая социальная форма продуктов труда. «Труд, создающий (или точнее: определяющий, setzende) меновую стоимость, есть специфическая общественная форма труда». Он «создает определенную общественную форму богатства, меновую стоимость»²⁹ (выделение наше). Определение стоимости, как выражения производственных отношений людей, не противоречит данному нами выше определению стоимости, как выражения абстрактного труда. Разница только в том, что раньше мы рассматривали стоимость с количественной стороны (как величину стоимости), а теперь — с качественной (как социальную форму). Соответственно этому и абстрактный труд выступал раньше с количественной стороны, а теперь с качественной, а именно как общественный труд в его специфической форме, предполагающей производственные отношения между людьми как товаропроизводителями.

Учение Маркса о «форме стоимости» (т. е. о социальной форме, принимаемой продуктом труда), являющейся результатом определенной социальной формы самого труда, представляет собой наиболее своеобразную и оригинальную часть марксовой теории стоимости. Положение, что труд образует стоимость, было известно задолго до Маркса, но в теории Маркса оно приобрело совсем другой смысл. Маркс провел точное различие между материально-техническим процессом производства и его общественной формой, между трудом, как совокупностью технических приемов (конкретный труд), и трудом, рассматриваемым со стороны его социальной формы в товарно-капиталистическом обществе (абстрактный или всеобщий труд). Особенность товарной хозяйства состоит в том, что материально-технический процесс производства обществом непосредственно не регулируется и ведется отдельными товаропроизводителями, конкретный труд является непосредственно частным трудом отдельных лиц. Частный труд отдельного товаропроизводителя связывается с трудом всех других товаропроизводителей и становится трудом общественным лишь постольку, поскольку продукт его труда приравнивается как стоимость всем другим товарам. Это уравнение всех продуктов как стоимостей одновременно, как мы видели, означает уравнение всех конкретных видов труда, затраченных в разных сферах народного хозяйства. Значит, частный труд отдельного лица приобретает характер труда общественного не непосредственно в том конкретном виде, в каком он затрачивается в процессе производства, но через посредство обмена, представляющего отвлечение (абстрагирование) от конкретных особенностей отдельных вещей и отдельных видов труда. Правда, так как товарное производство уже заранее рассчитано на обмен, товаропроизводитель уже в процессе непосредственного производства, до акта обмена, приравнивает свой продукт определенной сумме стоимости (денег), а тем самым свой конкретный труд — определенному количеству абстрактного труда. Но, во-первых, это уравнение труда носит еще предварительный или «мысленно представляемый» характер и должно быть еще реализовано в действительном акте обмена, во-вторых, даже в этой своей предварительной форме уравнение труда, хотя и предшествующее акту обмена, происходит через посредство «мысленно представляемого» уравнения вещей как стоимостей. А так как уравнение труда через уравнение вещей вытекает из общественной формы товарного хозяйства, в котором отсутствует непосредственная общественная организация и уравнение труда, то, следовательно, абстрактный труд есть понятие социальное и историческое. Абстрактный труд выражает не физиологическое равенство разных видов труда, но социальное уравнение разных видов труда, происходящее в специфической форме уравнения продуктов труда.

Своеобразие марксовой теории стоимости заключается в том, что она выяснила, какой именно труд образует стоимость. «Маркс исследовал труд со стороны его свойства создавать стоимость и в первый раз установил, какой труд, почему и как образует стоимость, установил, что вообще стоимость есть не что иное, как кристаллизованный труд этого рода»³⁰ (выделение Энгельса). Именно в выяснении «двойственного характера труда» Маркс усматривал центральную часть своей теории стоимости³¹.

Итак, двойственный характер труда отражает различие между материально-техническим процессом производства и его общественной формой. Это различие, выясненное нами в главе о товарном фетишизме, составляет основу всей марксовой экономической теории, в том числе и теории стоимости. Из этого основного различия вытекает различие между трудом конкретным и абстрактным, которое в свою очередь отражается в противоположности потребительной стоимости и стоимости. В первой главе «Капитала» изложение Маркса идет в обратном: порядке. Он начинает анализ с рыночных явлений, доступных наблюдению, с противоположности потребительной и меновой стоимости. От этой противоположности, заметной на поверхности явлений, он как бы спускается вниз, к двойственному характеру труда, как конкретного и абстрактного, чтобы в конце первой главы, в разделе о «товарном фетишизме», вскрыть социальные формы, принимаемые материально-техническим процессом производства. От вещей через труд Маркс приходит к человеческому обществу, от явлений, бросающихся в глаза, к явлениям, которые должны быть еще вскрыты научным анализом. К этому аналитическому методу Маркс для облегчения изложения прибегает на первых пяти страницах «Капитала». Но диалектический ход его мысли следует представить себе в обратном порядке. От различия между процессом производства и его общественной формой, от социальной структуры товарного хозяйства Маркс переходит к двойственному характеру труда, рассматриваемого с технической и социальной сторон, и к двойственной природе товара, как потребителей стоимости и меновой стоимости. При поверхностном чтении «Капитала» может показаться, что в противоположности потребительной и меновой стоимости Маркс усматривает различные свойства вещи как таковой (так понимали Маркса Бем-Баверк и ряд других критиков). На самом же деле речь идет о различии между «материальным» и «функциональным» существованием вещи, между продуктом труда и его социальной формой, между вещью и производственным отношением людей, «сращенным» с вещью, т. е. проявляющимся через посредство вещи. Таким образом перед нами обнаруживается глубокая, неразрывная связь марксовой теории стоимости с общими методологическими основами, изложенными в его теории товарного фетишизма. Стоимость есть производственное отношение между автономными товаропроизводителями, принявшее форму свойства вещи и связанное с распределением общественного труда. Или, — рассматривая то же явление с другой стороны, — стоимость есть способность продуктов труда каждого товаропроизводителя обмениваться на продукты труда любого другого товаропроизводителя в определенной пропорции, соответствующей данному уровню производительности труда в различных отраслях производства. Перед нами отношение людей, принявшее форму свойства вещи и связанное с процессом распределения труда в производстве, иначе говоря овеществленное производственное отношение людей. Овеществление труда в стоимости представляет важнейший вывод из теории фетишизма, доказывающей неизбежность «овеществления» производственных отношений людей в товарном хозяйстве. Теория трудовой стоимости утверждает не материальную конденсацию труда как фактора производства в вещах как продуктах труда, — явление, имевшее место во всех исторических формациях и представляющее техническую предпосылку стоимости, но не ее источник, — а фетишизированное, овеществленное, выражение общественного труда в стоимости вещей. Труд «кристаллизуется» или оформляется в стоимости в том смысле, что принимает социальную «форму стоимости», в ней выражается или «представляется» (sich darstellt). Последнее выражение употребляется Марксом наиболее часто для характеристики отношения между абстрактным трудом и стоимостью. Можно только удивляться, что критики Маркса не замечали этой неразрывной связи его теории трудовой стоимости с учением об овеществлении или фетишизации производственных отношений людей и понимали марксову теорию стоимости в механическо-натуралистическом, а не социологическом смысле.

Итак, марксова теория изучает явления стоимости с качественной и количественной сторон. Теория стоимости Маркса построена на двух основных устоях: 1) на учении о форме стоимости, как вещном выражении абстрактного труда, который в свою очередь предполагает наличие общественных производственных отношений между автономными товаропроизводителями, и 2) на учении о распределении общественного труда и о зависимости величины стоимости от количества абстрактного труда, которое в свою очередь зависит от развития производительности труда. Это две стороны одного и того же процесса: теория стоимости изучает социальную форму стоимости, в которой проявляется процесс распределения труда в товарно-капиталистическом хозяйстве. «Форма, в которой проявляется это пропорциональное распределение труда при таком общественном устройстве, когда связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда, — эта форма и есть меновая стоимость этих продуктов»³² (выделение наше). Стоимость, таким образом, и качественно и количественно является выражением абстрактного труда и через посредство последнего связана одновременно и с социальной формой общественного процесса производства и с его материально-техническим содержанием. Это и понятно, если вспомнить, что стоимость, как и прочие экономические категории, выражает не вообще отношения людей, но именно производственные отношения людей. Поскольку Маркс изучает стоимость, как социальную форму продуктов труда, обусловленную определенной социальной формой труда, на первый план выдвигается качественная, социологическая сторона стоимости. Поскольку в данной социальной форме происходит процесс распределения и развития производительности труда, движение «количественно-определенных масс общественного совокупного труда»³³, подчиненное закону пропорционального распределения труда, постольку огромное значение приобретает количественная, если можно так выразиться, математическая сторона явлений стоимости. Основная ошибка большинства критиков Маркса заключается в том, что 1) они совершенно не поняли качественной, социологической стороны марксовой теории стоимости и 2) ограничивали количественную сторону исследованием меновых пропорций, т. е. количественных соотношений стоимости вещей, игнорируя лежащие в их основе количественные соотношения масс общественного труда, распределенного между отдельными отраслями производства и отдельными предприятиями.

Мы вкратце рассмотрели стоимость с двух сторон: качественной и количественной (т. е. стоимость как социальную форму и величину стоимости). Каждый из этих путей исследования приводил нас к понятию абстрактного труда, которое в свою очередь, подобно понятию стоимости, выступало перед нами т. п.еимущественно с качественной стороны (социальная форма труда), то с количественной стороны (общественно-необходимый труд). Таким образом стоимость должна быть признана нами — как с качественной, так и с количественной стороны — выражением абстрактного труда. Абстрактный труд представляет собой то «содержание» или ту «субстанцию», которая находит свое выражение в стоимости продуктов труда. Перед нами поэтому ставится также задача изучения стоимости с этой стороны — со стороны ее связи с абстрактным трудом, как «субстанцией» стоимости.

В итоге мы приходим к выводу, что полное познание стоимости, представляющей собой в высшей степени сложное явление, требует тщательного исследования ее с трех сторон: со стороны величины стоимости, формы стоимости и субстанции (содержания) стоимости. Можно также сказать, что стоимость должна быть рассмотрена нами: 1) как регулятор количественного распределения общественного труда, 2) как выражение общественных производственных отношений людей и 3) как выражение абстрактного труда.

Это тройное деление поможет читателю ориентироваться в порядке нашего дальнейшего изложения. Прежде всего мы должны рассмотреть в целом механизм связи между стоимостью и трудом. Этой проблеме посвящены девятая — одиннадцатая главы, причем в девятой главе стоимость рассматривается как регулятор распределения труда, в десятой главе — как выражение производственных отношений людей, в одиннадцатой главе — со стороны связи ее с абстрактным трудом. Только такое всестороннее исследование механизма связи труда со стоимостью в его целом может дать нам обоснование марксовой теории стоимости (поэтому содержание девятой-одиннадцатой глав может быть охарактеризовано как обоснование теории трудовой стоимости) и подготовить нас к анализу отдельных составных частей этого механизма: 1) стоимости, образуемой трудом, и 2) труда, образующего стоимость. Глава двенадцатая посвящена анализу стоимости, рассматриваемой со стороны ее формы, содержания (субстанции) и величины. Наконец тринадцатая-шестнадцатая главы дают анализ труда, образующего стоимость, опять-таки с тех же трех сторон. Поскольку стоимость является выражением общественных отношений людей, мы должны прежде всего дать общую характеристику общественного труда (тринадцатая глава). В товарном хозяйстве общественный труд получает более точную характеристику в качестве абстрактного труда, составляющего «субстанцию» стоимости (четырнадцатая глава). Сведение конкретного труда к абстрактному включает в себя сведение квалифицированного труда к простому (пятнадцатая глава), и таким образом учение о квалифицированном труде является дополнением к учению об абстрактном труде. Наконец количественная сторона абстрактного труда выступает в виде общественно-необходимого труда (шестнадцатая глава).

Глава 9. Стоимость как регулятор производства

После выхода в свет первого тома «Капитала» Кугельман сообщил Марксу, что, по мнению многих читателей его книги, им не доказано понятие стоимости. В цитированном уже письме от 11 июля 1868 года Маркс в довольно сердитом тоне отвечал на эти упреки, прибавив: «Всякий ребенок знает, что каждая нация погибла бы с голоду, если бы она приостановила работу, не говоря уже на год, а хотя бы на несколько недель. Точно так же известно всем, что для соответствующих различным массам потребностей масс продуктов требуются различные и количественно определенные массы общественного совокупного труда. Очевидно само собой, что эта необходимость разделения общественного труда в определенных пропорциях никоим образом не может быть уничтожена определенной формой общественного производства; измениться может лишь форма ее проявления... Форма, в которой проявляется это пропорциональное распределение труда при таком общественном устройстве, когда связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда, — эта форма и есть меновая стоимость этих продуктов»³⁴.

Здесь Марксом намечен один из основных устоев его теории стоимости. В товарном хозяйстве распределение общественного труда между различными отраслями промышленности, соответствующее данному состоянию производительных сил, никем сознательно не поддерживается и не регулируется. При автономности отдельных товаропроизводителей в ведении производства, точное повторение и воспроизведение раз данного процесса общественного производства совершенно невозможно, а тем более невозможно пропорциональное его расширение. При несвязанности действий отдельных товаропроизводителей, неизбежны постоянные, повседневные отклонения в сторону чрезмерного расширения или, сокращения производства. Если бы каждое отклонение имело тенденцию к дальнейшему, безостановочному развитию, продолжение производства стало бы невозможным; народное хозяйство, построенное на разделении труда, распалось бы. Но в действительности каждое отклонение производства вверх или вниз вызывает силы, которые останавливают отклонение в данном направлении и рождают движение в противоположном направлении. Чрезмерное расширение производства приводит к падению цен на рынке, следствием чего является сокращение производства, большей частью даже ниже необходимого уровня. Дальнейшее сокращение производства задерживается повышением цен. Хозяйственная жизнь представляет собой море колебательных движений. Ни в один момент нельзя наблюдать состояние равновесия в распределении труда между различными отраслями производства. Но без такого теоретически мыслимого состояния равновесия нельзя объяснить себе характер и направление колебательных движений.

Состоянию равновесия между двумя отраслями производства соответствует обмен продуктов по их стоимости. Иначе говоря, этому состоянию равновесия соответствует среднее состояние цен, тоже теоретически мыслимое, с действительным движением конкретных рыночных цен не совпадающее, но их объясняющее. Эта теоретическая абстрактная формула движения цен и есть «закон стоимости». Отсюда понятно, что всякие возражения против теории стоимости, основанные на факте несовпадения конкретных рыночных цен с теоретической «стоимостью», представляют не более как недоразумение. Именно отклонение цен от стоимости и есть тот механизм, при помощи которого устраняются нарушения в распределении труда между различными отраслями производства и создается движение в том направлении, где лежит теоретически мыслимое равновесие общественного производства. Полное совпадение рыночной цены с стоимостью означало бы устранение того единственного регулятора, который не дает различным частям народного хозяйства двигаться в противоположном направлении, что привело бы к хозяйственному развалу. «Возможность количественного несовпадения между ценой и величиной стоимости или возможность отклонения цены от величины стоимости заключена уже в самой форме цены. И здесь нельзя видеть недостатка этой формы, — наоборот, именно эта отличительная черта делает ее наилучше приспособленной к современному способу производства, при котором правило может прокладывать себе путь сквозь беспорядочный хаос явлений только как слепо действующий закон средних чисел» (К., I, с. 56).

Данное состояние рыночных цен, регулируемое законом стоимости, предполагает данное распределение общественного труда между отдельными отраслями производства и в свою очередь видоизменяет в определенном направлении это распределение. В одном месте Маркс говорит о «барометрических колебаниях рыночных цен» (К., I, с. 268, 269). Это выражение надо дополнить. Действительно, колебания рыночных цен есть барометр — показатель процессов распределения общественного труда, происходящих в глубине народного хозяйства. Но это — барометр совершенно необычный; барометр, который не только показывает погоду, но и исправляет ее. Одна погода сменяется другой и без показаний барометра. Но одна фаза распределения общественного труда сменяется другой только через посредство колебаний рыночных цен и под их давлением. Если движение рыночных цен связывает две фазы распределения труда в общественном хозяйстве, мы вправе предполагать тесную внутреннюю связь между трудовой деятельностью хозяйствующих субъектов и стоимостью. Объяснение последней мы будем искать в процессе общественного производства, т. е. в трудовой деятельности людей, а не в явлениях, лежащих вне сферы производства или не связанных с ней постоянной функциональной связью; например, не в субъективных оценках отдельных лиц или в математическом соотношении цен и количества благ, поскольку последнее соотношение берется, как данное, вне связи с процессом производства. Явления стоимости могут быть поняты только в тесной связи с трудовой деятельностью общества; объяснение стоимости надо искать в общественном «труде». Таков наш первый, наиболее общий вывод.

Роль стоимости, как регулятора распределения труда в обществе, указана Марксом не только в письме к Кугельману, но и в целом ряде мест «Капитала». Едва ли не в наиболее развитом виде изложены эти соображения в главе 12 раздела 4 первого тома «Капитала» (Разделение труда в мануфактуре и разделение труда в обществе): «В мануфактуре железный закон строго определенных пропорций и отношении распределяет рабочие массы между различными функциями; наоборот, прихотливая игра случая и произвола определяет собой распределение товаропроизводителей и средств их производства между различными отраслями общественного труда. Правда, различные сферы производства постоянно стремятся к равновесию, потому что, с одной стороны, каждый товаропроизводитель должен производить потребительную стоимость, т. е. удовлетворять определенной общественной потребности, — причем размеры этих потребностей количественно различны, и различные потребности внутренне связанны между собой в одну естественную систему, — с другой стороны, закон стоимости товаров определяет, какую часть находящегося в распоряжении общества рабочего времени оно в состоянии затратить на производство каждого данного товарного вида. Однако эта постоянная тенденция различных сфер производства к равновесию обнаруживается лишь как реакция против постоянного нарушения этого равновесия. Норма, применяемая при разделении труда внутри мастерской с самого начала и планомерно, при разделении труда внутри общества действует лишь впоследствии, как внутренняя, слепая сила природы, которая подчиняет себе беспорядочный произвол товаропроизводителей и воспринимается только в виде барометрических колебаний рыночных цен» (К., I, с. 268, 269).

Ту же мысль выражает Маркс и в третьем томе: «Распределение этого общественного труда и его взаимное довершение, обмен веществ между его продуктами, его подчинение ходу общественного механизма и включение в этот последний, — все это предоставлено случайным взаимно уничтожающимся стремлениям единичных капиталистических производителей... Лишь как внутренний закон, как слепой закон природы выступает в глазах отдельных деятелей производства закон стоимости и осуществляет общественное равновесие производства среди случайных колебаний» (К., III ², с. 340).

Итак, без пропорционального распределения труда между различными отраслями хозяйства товарного общества существовать не может. Но осуществление этого пропорционального распределения труда возможно только путем преодоления глубокого внутреннего противоречия, лежащего в самой основе товарного общества. С одной стороны, оно разделением труда объединяется в единое народное хозяйство, отдельные части которого тесно связаны между собой и взаимно обусловлены. С другой стороны, частная собственность и автономное хозяйствование отдельных товаропроизводителей разбивают общество на ряд единичных независимых хозяйств. Это раздробленное товарное общество «становится обществом только посредством обмена, единственного общественного процесса, который знает экономию этого общества»³⁵. Товаропроизводитель формально автономен, он действует по своему одностороннему усмотрению, руководясь своей выгодой, как он ее понимает. Но благодаря процессу обмена он связывается с своим контрагентом, а через него, — при конкуренции, стремящейся свести условия рыночного торга к одному уровню, — косвенно связывается со всем рынком, т. е. со всей совокупностью продавцов и покупателей. Через обмен, через стоимость продуктов труда, создается производственная связь между отдельными товаропроизводителями одной отрасли производства, между различными отраслями производства, между отдельными местностями страны и между отдельными странами. Связь создается не только в том смысле, что товаропроизводители вступают друг с другом в обмен, в общение и тем связываются. Связавшись в обмене продуктов труда, они связываются и в своих производственных процессах, в своей трудовой деятельности, так как уже в процессе непосредственного производства они вынуждены считаться с предполагаемыми условиями рынка. Через обмен и стоимость товаров трудовая деятельность одних товаропроизводителей воздействует на трудовую деятельность других и вызывает в ней определенные видоизменения, сама в свою очередь подвергаясь их воздействию. Отдельные части народного хозяйства взаимно приспособляются одна к другой. Но это приспособление возможно лишь постольку, поскольку одна часть влияет на другую через движение цен на рынке, подчиненное «закону стоимости». Иначе говоря, только через «стоимость» товаров может трудовая деятельность отдельных независимых производителей привести к производственному единству, именуемому народным хозяйством, к взаимосвязанности и взаимообусловленности труда отдельных членов общества. Стоимость есть тот передаточный ремень, который, передавая движение трудовых процессов от одной части общества к другой, осуществляет трудовое единство этого общества.

Мы стоим, следовательно, перед следующей дилеммой: в товарном обществе, где трудовая деятельность отдельных лиц не регулируется и не подвергается непосредственному взаимному приспособлению, производственно-трудовая связь между отдельными товаропроизводителями может реализоваться либо через посредство процесса обмена, в котором продукты труда приравниваются как стоимости, либо она вовсе не может реализоваться. Но взаимосвязанность отдельных частей народного хозяйства есть факт несомненный. Значит, объяснения этого несомненного факта мы должны искать в движении стоимости товаров. За движением стоимости мы должны вскрыть взаимосвязанность трудовых деятельностей отдельных лиц. Мы утверждаем, таким образом, зависимость явлений стоимости от трудовой деятельности людей, мы утверждаем принципиальную связь «стоимости» с «трудом». При этом нашим исходным пунктом является не стоимость, a труд. Ошибочно представлять себе дело таким образом, будто Маркс исходит из явлений стоимости в их вещном выражении и, анализируя их, приходит к выводу, что общим в обмениваемых и оцениваемых вещах может быть только труд. Ход мысли Маркса по существу обратный. В товарном обществе труд отдельных товаропроизводителей, который непосредственно является трудом частным, может приобрести характер труда общественного, т. е. может подвергнуться процессу взаимного связывания и согласования, только через «стоимость» продуктов труда. Труд может найти свое выражение, как явление общественное, только в «стоимости». Своеобразие теории трудовой стоимости Маркса в том, что он обосновывает ее не свойствами «стоимости», т. е. акта приравнивания и оценки вещей, а свойствами «труда» в товарном обществе, т. е. на анализе трудовой структуры и производственных отношений последнего. Маркс сам отметил эту особенность своей теории в словах: «Правда, политическая экономия исследовала — хотя и недостаточно — стоимость и величину стоимости и раскрыла заключающееся в этих формах содержание. Но она ни разу даже не поставила вопроса: почему это содержание принимает такую форму, другими словами, почему труд выражается в стоимости, а продолжительность труда, как его мера, в величине стоимости продукта труда» (К., I, с. 37, 38, выделение наше — И. Р.). Беря за исходный пункт трудовую деятельность людей, Маркс показывает, что в товарном обществе она необходимо принимает форму стоимости продуктов труда.

Противники марксовой теории стоимости особенно возражают против «привилегированного» положения, которое отводится этой теорией труду. Они приводят длинный ряд факторов и условий, изменение которых сопровождается изменением в движении цен товаров на рынке, и спрашивают, на каком основании труд выделяется из этого ряда и ставится на особое место. На это приходится ответить, что в теории стоимости речь идет не о труде, как техническом факторе производства, а о трудовой деятельности людей, как основе жизни общества, и о тех социальных формах, в которых этот труд организован. Без анализа производственно-трудовых отношений общества нет политической экономии; а анализ этот показывает, что в товарном хозяйстве производственно-трудовая связь между товаропроизводителями не может выражаться иначе, как в вещной форме стоимости продуктов труда.

Нам могут возразить, что утверждение внутренней причинной связи между стоимостью и трудом — связи, необходимо вытекающей из самой структуры товарного хозяйства — носит слишком общий характер и вряд ли будет оспариваться и противниками марксовой теории стоимости. Ниже мы увидим, что формулировка теории трудовой стоимости, которую мы даем пока в самом общем виде, впоследствии приобретет более конкретные черты. Но и в этой общей формулировке постановка проблемы стоимости заранее исключает целый ряд теорий и обрекает на неудачу целый ряд поисков. А именно, заранее исключаются теории, которые ищут причины, определяющие стоимость и ее изменения, в явлениях, не находящихся в непосредственной связи с трудовой деятельностью людей, с процессом производства (например, теория австрийской школы, исходящая из субъективных оценок отдельных субъектов, взятых вне производственного процесса и конкретных общественных форм, в которых он протекает). Какие бы отдельные остроумные объяснения ни давала такая теория, как бы удачно ни вскрывала она отдельные явления изменения цен, — она страдает основным пороком, заранее обесценивающим все ее частные успехи: она не объясняет самого производственного механизма современного общества, возможность его нормального функционирования и развития. Вырвав из производственного механизма товарного хозяйства его передаточный ремень, стоимость, она лишает себя всякой возможности понять строение и ход этого механизма. Мы должны утверждать связь между стоимостью и трудом не для того только, чтобы понять явления «стоимости», но и для того, чтобы уразуметь явления «труда» в современном обществе, т. е. возможность единства производственного процесса в обществе, состоящем из независимых товаропроизводителей.

Глава 10. Равенство товаропроизводителей и равенство товаров

Товарно-капиталистическое хозяйство, как и всякое хозяйство, основанное на разделении труда, не может существовать без пропорционального распределения труда между отдельными отраслями производства. Такое распределение труда осуществляется только при связанности и взаимообусловленности трудовых деятельностей отдельных лиц, а эта производственно-трудовая связь при неурегулированном товарном производстве осуществляется только через процесс рыночного обмена, через стоимость товаров. Исследование процесса обмена, его общественной формы и его связи с производством товарного общества, составляет по существу предмет Марксовой теории стоимости³⁶.

В первой главе «Капитала» Маркс, молчаливо предполагая изложенные социологические предпосылки теории стоимости, начинает прямо с анализа акта обмена, в котором находит свое выражение равенство обмениваемых товаров. Для большинства критиков Маркса эти социологические предпосылки остались книгой за семью печатями. Они не видят того, что теория стоимости Маркса представляет вывод из исследования общественно-экономических, отношений, характеризующих товарное хозяйство. Для них она не более как «чисто логическое доказательство, диалектическая дедукция из существа обмена»³⁷.

Мы знаем, что на самом деле Маркс исследует не акт обмена, как таковой, вне связи с определенным экономическим строем общества. Он исследует производственные отношения определенного общества, именно товарно-капиталистического, и роль обмена в этом обществе. Если кто-нибудь строит теорию стоимости на анализе акта обмена, как такового, вне определенной общественно-экономической среды, то это, конечно, Бем-Баверк, а не Маркс.

Но если Бем-Баверк не прав, говоря, что Маркс выводит равенство обмениваемых товаров из чисто логического анализа акта обмена, то он прав в том, что при исследовании акта обмена в товарном хозяйстве Маркс, действительно, усиленно выдвигает момент равенства. «Возьмем далее два товара, например, пшеницу и железо. Каково бы ни было их меновое отношение, его всегда можно выразить уравнением, в котором данное количество пшеницы приравнивается известному количеству железа, например, 1 квартер пшеницы = 2 центнерам железа. Что говорит нам это уравнение? Что в двух различных вещах — в 1 квартере пшеницы и в 2 центнерах железа — существует нечто общее равной величины. Следовательно, обе эти вещи равны чему-то третьему, которое само по себе не является ни первой, ни второй из них. Таким образом каждая из них, поскольку она есть меновая стоимость, может быть сведена к этому третьему» (К., I, с. 3). На это место, в котором критики Маркса усматривают центральный пункт и единственное обоснование его теории стоимости, они и направляют свои главные удары. «Я мог бы, между прочим, заметить, — говорит Бем-Баверк, — что мне уже первое предположение, по которому в обмене двух предметов должно проявляться их равенство, кажется очень старо, — это еще неважно, — но и несогласно с действительностью или, лучше сказать, неверно задумано. Где царит равенство и полное равновесие, там не происходит обыкновенно никакой перемены в бывшем до того состоянии покоя. Если поэтому, в случае обмена, дело кончается тем, что товары меняют своих владельцев, то это скорее признак того, что тут замешалось какое-либо неравенство или перевес, под влиянием которого и совершилась перемена»³⁸.

Излишне говорить, что возражения Бем-Баверка бьют мимо цели. Маркс никогда не утверждал, что обмен происходит при условиях «полного равновесия»; он неоднократно подчеркивал, что «как потребительные стоимости, товары различаются прежде всего качественно» (К., I, с. 3). Это качественное «неравенство» товаров, необходимый результат разделения труда, представляет вместе с тем необходимый стимул обмена. Внимание Бем-Баверка обращено на обмен товаров как потребительных стоимостей и на стимулирующие обмен субъективные оценки полезности товаров участвующими в обмене лицами. Поэтому он вполне правильно выдвигает момент «неравенства». Маркса же интересует акт обмена, как объективно-общественный факт, и, подчеркивая момент равенства, он оттеняет существенные особенности этого факта, отнюдь, однако, не имея в виду какого-то фантастического состояния «полного равновесия»³⁹.

Обычно критики марксовой теории стоимости видят ее центр тяжести в том, что она утверждает количественное равенство трудовых затрат, которые требуются для производства товаров, приравниваемых друг другу в акте обмена. Но Маркс неоднократно подчеркивал другую сторону своей теории стоимости, так сказать качественную, в отличие от указанной количественной. Маркса не интересуют качественные особенности товаров как потребительных стоимостей. Но его внимание обращено на качественную характеристику акта обмена, как социально-экономического явления. И только на основе этой качественной, по существу социологической, характеристики можно понять и количественную сторону акта обмена. Полным игнорированием этой качественной стороны теории стоимости Маркса страдают почти все ее критики. Их взгляды столь же односторонни, как и противоположное мнение, утверждающее, что понятие стоимости у Маркса не имеет никакого отношения к меновым пропорциям, т. е. количественной стороне явлений стоимости⁴⁰.

Оставляя сейчас в стороне вопрос о количественном равенстве обмениваемых стоимостей, мы должны сказать, что в товарном обществе сношения между отдельными частными хозяйствами происходят в форме купли-продажи, в форме приравнивания стоимостей, отдаваемых и получаемых частным хозяйством в акте обмена. Акт обмена есть акт приравнивания. И это приравнивание обмениваемых товаров отражает основную социальную особенность товарного хозяйства: равенство товаропроизводителей. Речь идет не о равенстве их в смысле обладания равными материальными средствами производства, а о равенстве их в качестве автономных, друг от друга независимых товаропроизводителей, из которых ни один не может непосредственно воздействовать на другого односторонне, без формального соглашения с ним, иначе, как на началах договора с ним, как с самостоятельным субъектом хозяйства. Отсутствие внеэкономического принуждения, организация трудовой деятельности отдельных лиц не на началах публичного права, а на основах права частного и так называемого свободного договора, — есть характернейшая черта экономической структуры современного общества. Отсюда и основная форма производственных отношений между отдельными частными хозяйствами — форма обмена, приравнивания обмениваемых стоимостей. Равенство товаров в обмене является вещным выражением основного производственного отношения современного общества: связи между товаропроизводителями, как между равноправными, автономными и друг от друга независимыми субъектами хозяйства.

Для понимания изложенных идей Маркса мы считаем крайне важным следующее место из «Капитала»: «Но тот факт, что в форме товарных стоимостей все виды труда выражаются как равный и, следовательно, равнозначный человеческий труд, —этот факт Аристотель не мог вычитать из самой формы стоимости, так как греческое общество покоилось на рабском труде и, следовательно, имело своим естественным базисом неравенство людей и их рабочих сил. Равенство и равнозначность всех видов труда, поскольку они являются человеческим трудом вообще, — эта тайна выражения стоимости может быть разгадана лишь тогда, когда понятие человеческого равенства уже приобрело прочность народного предрассудка. А это возможно лишь в таком обществе, где товарная форма есть общая форма продукта труда и, следовательно, отношение людей друг к другу как товаровладельцев является господствующим общественным отношением) (К., I, с. 21)⁴¹. В основе равенства обмениваемых товаров лежит равенство автономных и друг от друга независимых товаропроизводителей — основная черта товарного хозяйства, его, так сказать, клеточной структуры. Теория стоимости исследует процесс образования из отдельных, казалось бы, самостоятельных, клеточек производственного единства, именуемого народным хозяйством. Недаром Маркс в предисловии к первому изданию I тома «Капитала» писал, что «товарная форма продукта труда или форма стоимости товара есть форма экономической клеточки буржуазного общества». Эта клеточная структура товарного общества представляет собой совокупность равноправных, друг от друга формально независимых частных хозяйств.

В приведенных словах об Аристотеле Маркс подчеркивает, что в рабском обществе понимание явлений стоимости не могло быть вычитано из «самой формы стоимости», т. е. из вещного выражения равенства обмениваемых товаров. Тайна стоимости может быть понята только из особенностей товарного общества. Не удивительно, что критики, от которых ускользнул социологический характер теории стоимости Маркса, вкривь и вкось толковали приведенные его слова. По мнению Дитцеля, Маркс «руководствуется этической аксиомой равенства. Этот «этический фундамент обнаруживается в том месте, где Маркс объясняет недостатки теории стоимости Аристотеля тем, что греческое общество имело своей естественной основой неравенство людей и их рабочей силы»⁴². Дитцель не понимает, что Маркс говорит не об этическом постулате равенства, а о равенстве товаропроизводителей, как основном социальном факте товарного хозяйства, — равенстве, повторяем, не в смысле материальных средств, а в смысле независимости и автономности в качестве субъектов хозяйства, организаторов производства.

Если Дитцель превращает общество равных товаропроизводителей из действительного факта в этический постулат, то Кроче видит в нем некий теоретически-мыслимый тип общества, «придуманный» Марксом из соображений теоретических, для контраста и сравнения с капиталистическим обществом, основанным на неравенстве. Это сравнение имеет целью выяснить специфические особенности капиталистического общества. Равенство товаропроизводителей — не этический идеал, а теоретически придуманный масштаб, мерило, которым мы измеряем общество капиталистическое. «Вспомните то место, где Маркс говорит, что природа ценности может выясниться лишь в обществе, в котором убеждение в равенстве люден получило силу народного предрассудка»⁴³. Кроче полагает, что Маркс для понимания явлений стоимости в капиталистическом обществе принял за тип, так сказать за теоретический масштаб, другую стоимость (конкретную), а именно ту, «которую имели бы блага, умножаемые трудом, в обществе, в котором не существовало бы несовершенств капиталистического общества и рабочая сила не была бы товаром». Отсюда Кроче делает следующий вывод о логических особенностях теории стоимости Маркса:

«Трудовая ценность Маркса не логическое обобщение, а факт, мыслимый как тип и принимаемый за тип, т. е. нечто совершенно отличное от логического понятия»⁴⁴

Дитцель превращает общество равных товаропроизводителей в этический постулат, а Кроче делает из него «придуманное» конкретное представление, противополагаемое капиталистическому обществу с целью лучшего уяснения характерных черт последнего. В действительности же оно представляет собой не что иное, как отвлечение и обобщение основной особенности товарного хозяйства вообще и капиталистического в частности. Теория стоимости и ее предпосылка — общество равных товаропроизводителей — дает нам анализ одной из сторон капиталистического хозяйства, а именно основного производственного отношения, соединяющего автономных товаропроизводителей. Это отношение есть основное, ибо только оно и создает объект изучения политической экономии — народное хозяйство, как известное, хотя и относительное, единство. Маркс отлично выразил логический характер своей теории стоимости в словах: «До сих пор мы знаем только одно экономическое отношение между людьми — отношение товаровладельцев, которое сводится лишь к присвоению чужого продукта труда путем отчуждения своего собственного» (К., I, с. 61). Теория стоимости дает нам не описание явлений, происходящих в каком-то мысленно представляемом обществе, противополагаемом капиталистическому, а обобщение одной из сторон последнего.

Конечно, в капиталистическом обществе производственные отношения между людьми, как членами различных социальных групп, не исчерпываются отношением между ними, как между независимыми товаропроизводителями. Но эти отношения между членами разных социальных групп капиталистического общества происходят в форме и на основе отношения между ними, как между равноправными, автономными товаропроизводителями. Капиталист и рабочие связаны между собой производственным отношением, вещным выражением которого служит капитал. Но они связываются и вступают в соглашение, как формально равноправные товаропроизводители; и выражением этого производственного отношения, точнее, этой стороны связывающего их производственного отношения, служит категория стоимости. Промышленные капиталисты и землевладельцы, промышленники и финансовые капиталисты тоже вступают в соглашение в качестве равноправных, автономных товаровладельцев; эта сторона производственных отношений между различными социальными группами находит свое выражение в теории стоимости. Этим именно объясняется одна особенность политической экономии как науки. Основные понятия политической экономии построены на понятии стоимости и на первый взгляд даже представляют как бы логическую эманацию этой последней. Знакомясь впервые с теоретической системой Маркса, можно, казалось бы, согласиться с мнением Бем-Баверка, что она представляет собой логически-дедуктивное развертывание абстрактных понятий, их имманентное чисто логическое развитие по методу Гегеля. Стоимость, путем волшебных, чисто логических модификаций, превращается в деньги, деньги в капитал, капитал в приращенный капитал, т. е. капитал плюс прибавочная стоимость, прибавочная стоимость в предпринимательскую прибыль, процент в ренту и т. д. Бем-Баверк, не оставляющий камня на камне от теории стоимости Маркса, отмечает, что дальнейшие части марксовой системы представляют стройное логическое целое, последовательно вытекающее из ошибочного исходного пункта. «На этом среднем протяжении системы Маркса логическое развитие и выяснение причинной связи совершается действительно с импонирующей законченностью и внутренней последовательностью... Эти средние части его системы при всей ложности ее исходного пункта навсегда обеспечивают за Марксом, благодаря выходящей из ряда вон внутренней последовательности, славу первоклассного мыслителя»⁴⁵. В устах Бем-Баверка, мыслителя, склонного именно к логическому развертыванию понятий, это высшая похвала. В действительности, однако, сила марксовой системы покоится не только и даже не столько на ее внутренней логической последовательности, сколько на том, что она во всех своих частях насыщена многообразным, богатым социально-экономическим содержанием, взятым из действительности и освещенным силой абстрактной мысли. Одно понятие превращается у Маркса в другое не в силу имманентного логического развития, а при наличии целого ряда привходящих социально-экономических условий. Для превращения денег в капитал необходим был огромный исторический переворот, описанный Марксом в главе о первоначальном капиталистическом накоплении.

Но нас интересует сейчас не эта сторона вопроса. Одно понятие вырастает у Маркса из другого лишь при наличии определенных социально-экономических условий. Но факт тот, что каждое последующее понятие носит на себе печать предшествующего, и все основные понятия экономической системы представляют собой как бы логические разновидности понятия стоимости. Деньги — это стоимость, служащая всеобщим эквивалентом. Капитал — стоимость, создающая прибавочную стоимость. Заработная плата — стоимость рабочей силы. Прибыль, процент, рента суть части прибавочной стоимости. На первый взгляд эта логическая эманация основных экономических понятий из понятия стоимости кажется необъяснимой. Но она объясняется тем, что производственные отношения капиталистического общества, выражением которых служат указанные понятия (капитал, заработная плата, прибыль, процент, рента и т. п.), происходят в форме отношения между независимыми товаропроизводителями, выражаемого понятием стоимости. Капитал представляет разновидность стоимости потому, что производственное отношение между капиталистом и рабочими происходит в форме отношения между равноправными товаропроизводителями, автономными субъектами хозяйства. Система экономических понятий вытекает из системы производственных отношений. Логическая структура политической экономии, как науки, отражает социальную структуру капиталистического общества⁴⁶.

Теория трудовой стоимости дает теоретическую формулировку основного производственного отношения товарного общества, отношения между равными товаропроизводителями. Этим объясняется живучесть этой теории, которая, в бурном потоке сменяющих одна другую экономических идей, при всех наносимых ей ударах, каждый раз в обновленном виде и в новой формулировке появляется на авансцене экономической науки. Маркс отметил эту особенность теории трудовой стоимости в письме к Кугельману от 11 июля 1868 года: «История теории, конечно, доказывает, как вы верно указали, что понимание отношения стоимости было всегда одним и тем же, только ясным или туманным, спутанным иллюзиями или научно определенным». О том же говорит Гильфердинг в одной из своих статей: «Экономическая теория — в том объеме, в каком Маркс рассматривает ее в своих «Теориях прибавочной стоимости» — представляет собой объяснение капиталистического общества, основу которого составляет товарное производство. Но эта основа хозяйственной жизни, остающаяся неизменной при всем колоссальном и бурном развитии последней, объясняет нам тот факт, что экономическая теория отражает это развитие, сохраняя уже ранее открытые основные законы и дальше развивая их, но не устраняя их совершенно. Таким образом реальному развитию капитализма соответствует логическое развитие теории. Начиная с первых формулировок закона трудовой стоимости у Петти и Франклина и кончая наиболее тонкими рассуждениями второго и третьего томов «Капитала», обнаруживается такими образом логически развертывающийся процесс развития»⁴⁷. Этой непрерывности исторического развития теории стоимости соответствует ее центральное логическое место в экономической науке. Это логическое место может быть понято только из той особой роли, которую в системе производственных отношений капиталистического общества играет основное отношение между отдельными товаропроизводителями, как между равноправными, автономными субъектами хозяйства.

Отсюда видна неправильность попыток признать теорию трудовой стоимости совершенно неприменимой к объяснению капиталистического хозяйства и ограничить ее мысленно представляемым обществом или простым товарным обществом, предшествовавшим капиталистическому. Кроче удивляется, «почему Маркс при анализе экономических явлений второй или третьей сферы (т. е. явлений прибыли и ренты. — И. Р.) пользуется понятиями, находящимися в первой сфере» (т. е. в сфере трудовой стоимости. — И. Р.) «Если соответствие между ценностью и трудом существует только в упрощенном экономическом обществе первой сферы, зачем обозначать постоянно явления второй сферы терминами первой?»⁴⁸. Подобные возражения основаны на одностороннем представлении о теории стоимости, как объясняющей исключительно количественные пропорции обмена в простом товарном хозяйстве, на полном пренебрежении к ее качественной стороне. Если при капитализме закон количественных пропорций обмена видоизменяется по сравнению с простым товарным обращением, то качественная сторона обмена одна и та же, и только ее анализ дает возможность прийти и к пониманию количественных пропорций. «Экспроприация одной части общества и монопольная собственность на средства производства другой части, разумеется, модифицируют обмен, потому что только в нем и может проявиться это неравенство членов общества. Но так как меновой акт есть отношение равенства, то неравенство является и теперь равенством, но уже не стоимостей, а цен производства»⁴⁹. Гильфердинг должен был бы продолжить свою мысль дальше и перевести ее на язык производственных отношений. Теория стоимости, исходящая из равенства обмениваемых товаров, необходима для объяснения капиталистического общества с его неравенством, ибо производственные отношения между капиталистами и рабочими происходят в форме отношений между формально равноправными, независимыми товаропроизводителями. Всякие попытки оторвать теорию стоимости от теории капиталистического хозяйства неправильны, безразлично, состоят ли они в ограничении сферы действия теории стоимости мысленно представляемым обществом (Кроче) или простым товарным хозяйством, или же в превращении трудовой стоимости в чисто логическую категорию (Туган-Барановский), или, наконец, в резком отделении категорий междухозяйственных, т. е. стоимости, от категорий социальных, т. е. капитала (Струве, см. о нем выше, в главе «Струве о теории товарного фетишизма»).

Глава 11. Равенство товаров и равенство труда

Равенство товаропроизводителей, как автономных субъектов хозяйства, находит свое выражение в форме обмена: последний представляет собой обмен эквивалентов, приравнивание обмениваемых товаров. Но этой общественной формой обмена не исчерпывается его роль в народном хозяйстве. В товарном обществе обмен — один из необходимых моментов процесса воспроизводства, делающий возможным —правильное распределение труда и дальнейшее продолжение производства. В своей форме обмен отражает социальную структуру товарного общества. По своему содержанию обмен представляет один из моментов трудового процесса, процесса воспроизводства. По форме акт обмена означает приравнивание товаров. С точки зрения процесса производства, он тесно связан с приравниванием труда.

Подобно тому как стоимость выражает равенство всех продуктов труда, так и труд, являющийся субстанцией стоимости, выражает равенство труда всех видов и индивидов. Это — труд «равный». Но в чем именно заключается равенство этого труда? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны отличать три вида равного труда:

1. физиологически равный труд,
2. социально-уравненный труд.
3. абстрактный труд.

Не останавливаясь здесь на первом виде труда (см. главу четырнадцатую), мы должны выяснить различие между последними двумя видами труда.

В организованном хозяйстве отношения людей сравнительно простые и прозрачные, труд получает непосредственно общественную форму, т. е. существует известная общественная организация и определенные общественные органы, которые распределяют труд между отдельными членами общества, причем труд каждого лица непосредственно входит в общественное хозяйство как конкретный труд; со всеми своими конкретными материальными особенностями. Труд каждого лица является общественным именно потому, что он отличается от труда других членов общества и является материальным дополнением к ним. Труд в его конкретном виде является непосредственно трудом общественным. Вместе с тем он является и трудом распределенным. Ведь сама общественная организация труда и состоит в том, что труд распределяется между различными членами общества, и, обратно, распределение труда является актом какого-нибудь общественного органа. Труд является одновременно общественным и распределенным, причем обоими этими признаками он обладает в своей материально-технической, конкретной или полезной форме.

Является ли этот труд также социально-уравненным?

Поскольку мы оставляем в стороне те социальные организации, которые были основаны на крайнем неравенстве полов или отдельных групп, и имеем в виду большую общину с разделенным трудом, например вроде большой семейной задруги у южных славян, можно думать, что процесс социального приравнивания труда в такой общине должен или по меньшей мере мог иметь место. Тем более будет необходим такой процесс в большой социалистической общине (речь идет о первой фазе социализма). Без приравнивания труда различных видов и индивидов орган социалистической общины не сможет решить, выгоднее ли затратить на производство известных продуктов один день квалифицированного труда или два дня простого, один месяц труда индивида А или два месяца индивида В и т. д. Но процесс этого приравнивания труда в организованной общине отличается коренным образом от того приравнивания, которое происходит в товарном хозяйстве. Действительно, представим себе какую-нибудь социалистическую общину, где труд распределен между членами общества. Определенный общественный орган приравнивает друг другу труд различных видов и индивидов, ибо без этого ни один более или менее обширный хозяйственный план не может быть осуществлен. Но в такой общине процесс уравнения труда является второстепенным и дополнительным к процессу обобществления и распределения труда. Труд является прежде всего общественным и распределенным трудом; в качестве производного и добавочного признака сюда может входить также признак социально-уравненного труда. Основная характеристика труда является характеристикой его как общественного и распределенного труда, а дополнительным признаком является признак социально-уравненного труда.

Посмотрим теперь, какие изменения в организации труда произойдут в нашей общине, если мы представим ее себе не в виде организованного целого, а в виде сочетания отдельных хозяйств частных товаропроизводителей, т. е. в виде товарного хозяйства.

В товарном хозяйстве мы также найдем перечисленные выше социальные признаки труда, которые были нами раньше прослежены в организованной общине; и здесь мы увидим труд общественный, труд распределенный и труд социально-уравненный, но все эти процессы обобществления, уравнения и распределения труда происходят совершенно в другой форме. Взаимное сочетание трех перечисленных признаков уже совершенно иное, и прежде всего потому, что в товарном хозяйстве отсутствует непосредственная общественная организация труда, и труд не является непосредственно общественным.

В товарном хозяйстве труд отдельного индивида, отдельного частного товаропроизводителя не регулируется непосредственно обществом и как таковой, в своем конкретном виде, еще не входит непосредственно в общественное хозяйство. Труд становится общественным в товарном хозяйстве только таким образом, что он приобретает признак социально-уравненного труда, а именно, труд каждого товаропроизводителя становится общественным лишь благодаря тому, что продукт его приравнивается продуктам всех других товаропроизводителей, и тем самым труд данного индивида приравнивается труду всех других членов общества и всем другим видам труда. Другого признака для определения общественного характера труда в товарном хозяйстве не имеется. Здесь не существует заранее начертанного плана обобществления и распределения труда, и единственным признаком того, что труд данного индивида включается в общественную систему хозяйства, является обмен продукта данного труда на все другие продукты.

Итак, в товарном хозяйстве, по сравнению с социалистической общиной, признак общественного и признак социально равного, или уравненного труда как бы поменялись местами. Раньше характеристика труда как равного или уравненного была результатом производного процесса, производного акта общественного органа, который обобществлял и распределял труд. Теперь труд становится общественным только в той форме, что он становится равным всем другим видам труда, становится социально-уравненным. Общественный или социально-уравненный труд в той специфической форме, которую он имеет в товарном хозяйстве, мы называем трудом абстрактным.

Приведем только несколько цитат из Маркса, подтверждающих сказанное.

Наиболее яркое место мы найдем в «Критике», где Маркс говорит, что труд «становится общественным лишь благодаря тому, что он принимает форму абстрактной всеобщности», т. е. форму приравнения всем другим видам труда («Kritik», 1907, S. 10). «Абстрактный и в этой форме общественный труд», — этими словами Маркс часто характеризует социальную форму труда в товарном хозяйстве. Можно напомнить также известную фразу из «Капитала» о том, что в товарном хозяйстве «специфически общественный характер независимых друг от друга частных работ состоит в их равенстве как человеческого труда вообще» («Капитал», стр. 33).

Итак, в товарном хозяйстве центр тяжести социальной характеристики труда передвинулся с признака обобществленного труда на признак равного, или социально-уравненного труда, уравненного через уравнение продуктов труда. Понятие равенства труда играет такую центральную роль в марксовой теории стоимости именно потому, что в товарном хозяйстве труд только в качестве равного и становится общественным.

Подобно тому как из признака равенства труда в товарном хозяйстве вытекает признак общественного труда, точно так же из него вытекает и признак распределенного труда. Распределение труда в товарном хозяйстве состоит не в сознательном распределении его сообразно определенным, выявленным заранее потребностям, а регулируется принципом равной выгодности производства. Распределение труда между отдельными отраслями производства происходит таким образом, чтобы во всех отраслях производства товаропроизводители при помощи затрат равного количества труда получали равную сумму стоимости.

Как видим, первая особенность абстрактного труда (т. е. общественного или социально-уравненного труда в специфической форме, присущей ему в товарном хозяйстве) заключается в том, что он только в качестве равного и становится общественным. Вторая особенность его заключается в том, что уравнение труда происходит через посредство уравнения вещей.

В социалистическом обществе возможен и процесс приравнивания труда, и процесс приравнивания вещей, продуктов труда, но оба они друг от друга отделены. При установлении плана производства и распределении разных видов труда между различными его отраслями, социалистическое общество производит известное приравнивание разных видов труда и параллельно с этим приравниванием вещей, продуктов труда, с точки зрения их полезности для общества. «Конечно, и тогда (при социализме) общество должно будет знать, какое количество труда требуется для производства каждого предмета потребления. Ему придется план производства приноровить к средствам производства, к числу которых прежде всего относятся рабочие силы. Степень полезности различных предметов потребления, сравненных между собой и в отношении к потребным для их производства количествам труда, определит окончательно этот план» (Энгельс, «Анти-Дюринг», пер. И. Брука, стр. 420—421). По окончании процесса производства, при распределении произведенных вещей между отдельными членами общества, окажется, вероятно, необходимым известное приравнивание вещей для целей распределения, их сознательная расценка обществом⁵⁰. Само собой понятно, что в приравнивании вещей, в акте их расценки, социалистическое общество не обязано расценивать их в точной пропорции к труду, затраченному на их производство. Общество, руководясь требованиями социальной политики, может, например, сознательно ввести пониженную расценку на предметы, удовлетворяющие культурные потребности широких народных масс, и повышенную расценку на предметы роскоши. Но если даже социалистическое общество будет расценивать вещи в точном соответствии с затраченным на них трудом, акт приравнивания вещей останется раздельным от акта приравнивания труда.

Иначе в товарном обществе. Здесь самостоятельного общественного акта приравнивания труда вовсе не существует. Приравнивание разных видов труда происходит только через посредство и в форме приравнивания вещей, продуктов труда. Приравнивание вещей в виде стоимостей на рынке влияет на распределение труда в обществе, на трудовую деятельность участников производства. Приравнивание и распределение товаров на рынке тесно связываются с процессом приравнивания и распределения труда в общественном производстве.

Эту особенность товарного хозяйства, осуществляющего общественное приравнивание труда только в вещной форме, через приравнивание товаров, Маркс неоднократно отмечал: «Люди сопоставляют друг с другом продукты своего труда, как стоимости, не потому, что эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот. Приравнивая друг другу в обмене разнородные продукты, как стоимости, они тем самым приравнивают друг другу свои различные работы, как человеческий труд вообще. Они не сознают этого, но они это делают» (К., I, с. 33). Акт общественного приравнивания труда не существует в отдельности и происходит только посредством приравнивания товаров. Это значит, что общественное равенство труда осуществляется только через равенство товаров. «Обмен продуктов, как товаров, представляет определенный метод обмена труда, зависимости труда одного от труда другого» (Theorien über den Mehrwert, III, S. 153). «Равенство различных человеческих работ приобретает вещественную форму в продуктах труда, как представляющих одну и ту же субстанцию⁵¹ стоимости» (К., I, с. 31). «Общественный характер равенства разнородных работ отражается в форме присущего этим материальным различным вещам — продуктам труда — общего свойства быть стоимостью» (К., I, с. 33). Нет ничего ошибочнее, как понимать эти слова в том смысле, что равенство вещей как стоимостей представляет собой не более как выражение физиологического равенства разных видов человеческого труда. (См. ниже, главу об «Абстрактном труде».) Это механическо-материалистическое понимание чуждо Марксу. Он говорит об общественном характере равенства разнородных работ, о социальном акте приравнивания труда, обязательном для всякого хозяйства, основанного на широком разделении труда. В товарном обществе этот акт осуществляется только через приравнивание продуктов труда, как стоимостей. Это «овеществление» общественного акта приравнивания труда в форме приравнивания вещей не означает материального овеществления труда, как фактора производства, материального накопления его в вещах — продуктах труда.

«Труд каждого индивидуума обладает этим общественным характером равенства постольку, поскольку он выражается в меновых стоимостях, и выражается в меновых стоимостях постольку, поскольку он относится к труду всех других индивидуумов, как к одинаковому» («К критике полит, эконом.», с. 38—39). В этих словах Маркса ясно выражена взаимосвязанность и взаимообусловленность актов приравнивания труда и приравнивания товаров как стоимостей в товарном обществе. Этим объясняется та специфическая роль, которую в механизме товарного хозяйства играет процесс обмена, приравнивание продуктов труда, как стоимостей. С приравниванием стоимостей тесно связан процесс приравнивания и распределения труда. Величина стоимости товаров изменяется в зависимости от затраченного на их производство общественно-необходимого труда не потому, что приравнивание вещей невозможно без равенства затраченного на них труда (так, по мнению Бем-Баверка, обосновывает свою теорию Маркс), а потому, что общественное приравнивание труда происходит в товарном хозяйстве только в форме приравнивания товаров. Ключ к теории стоимости мы найдем не в акте обмена, как таковом, не в вещном приравнивании товаров, как стоимостей, а в том, как приравнивается и распределяется труд в товарном хозяйстве. Мы опять приходим к выводу, что свойства «стоимости» Маркс открыл из анализа «труда» в товарном хозяйстве.

Отсюда понятно, что Маркс изучает акт обмена лишь постольку, поскольку он играет специфическую роль в процессе воспроизводства и тесно с ним связан. Маркс изучает «стоимость» товаров в ее связи с «трудом», с приравниванием и распределением труда в производстве. Теория стоимости Маркса изучает не всякий обмен вещей, а только такой обмен, который происходит: 1) в товарном обществе, 2) между автономными товаропроизводителями и 3) определенным образом связан с процессом воспроизводства, представляя собой один из его необходимых моментов. Взаимосвязанность процессов обмена и распределения труда в производстве приводит к тому, что в целях теоретического анализа мы выделяем стоимость продуктов труда (в отличие от даровых благ природы, могущих иметь цену; см. выше, главу 5—ю) и притом только воспроизводимых. Если обмен даровых благ природы (например земли) представляет нормальное явление товарного хозяйства, связанное с процессом производства, мы должны включить его в область исследования политической экономии, но изучать его отдельно от явлений стоимости продуктов труда. Ибо, как бы сильно цена земли ни влияла на процесс производства, связь между ними будет иная, чем функциональная связь между стоимостью продуктов труда и процессом распределения труда в общественном производстве. Цена земли и вообще невоспроизводимых благ представляет не исключение из теории трудовой стоимости, а пределы этой теории, ее границы, которые она сама себе начертила как теория социологическая, изучающая законы изменений стоимости и роль ее в производственном процессе товарного общества.

Итак, Маркс изучает не всякий обмен вещей, а лишь уравнение товаров, через посредство которого осуществляется общественное уравнение труда в товарном хозяйстве. Стоимость товаров изучается нами как проявление «общественного равенства труда». Понятие «общественного равенства труда» мы должны связать с понятием равновесия между отдельными видами труда или между отдельными отраслями народного хозяйства. «Равенство труда» соответствует определенному состоянию распределения труда в производстве, а именно теоретически мыслимому состоянию равновесия, при котором прекращается переход труда из одной отрасли производства в другую. Разумеется, при свойственных стихийному хозяйству постоянных нарушениях пропорциональности в распределении труда такие переходы труда всегда имеют место и необходимы. Но они служат именно устранению указанных нарушений и отклонений от среднего теоретически мыслимого состояния равновесия между отдельными отраслями производства. Это состояние равновесия наступает (теоретически) тогда, когда для товаропроизводителей исчезают побудительные мотивы для перехода из одной отрасли в другую, когда создается равная выгодность для них производства в различных отраслях. Состоянию общественного равновесия производства соответствует обмен продуктов труда различных отраслей по их стоимости, общественное равенство разнородных видов труда.

Законы этого равновесия, взятые с количественной стороны, различны для простого товарного хозяйства и капиталистического. Объясняется это различие тем, что. объективное равновесие в распределении общественного труда создается путем конкуренции, через посредство перехода труда из одной отрасли в другую, связанного с субъективными мотивами товаропроизводителей⁵². Различная роль товаропроизводителей в общественном процессе производства создает поэтому иные законы равновесия в распределении труда. При простом товарном хозяйстве равная выгодность производства для товаропроизводителей, занятых в различных отраслях, создается при обмене товаров в соответствии с количеством труда, необходимого для их производства. С. Франк сомневается в этом положении и пишет: «Одинаковая доходность различных отраслей производства требует только, чтобы цена продукта была пропорциональна издержкам со стороны производителя, так чтобы на известную сумму издержек производства приходилась известная сумма дохода. Эта пропорциональность, однако, отнюдь не требует равенства между затраченным со стороны производителя общественным трудом и тем количеством последнего, которое он получает «в обмен за свой продукт»⁵³.

Но С. Франк не ставит вопроса о том, в чем же заключаются для простого товаропроизводителя издержки производства, как не в труде, затрачиваемом им на производство. Для простого товаропроизводителя различия в условиях производства двух разных отраслей выступают, как различные условия приложения в них труда. В простом товарном хозяйстве обмен продукта 10 часов труда одной отрасли производства, например сапожной, на продукт 8 часов труда другой отрасли, например портняжной, неизбежно приведет, — при одинаковой квалификации труда портного и сапожника, — к различной выгодности производства в обеих отраслях и к переходу труда из сапожной отрасли в портняжную. При предположении полной подвижности труда в товарном хозяйстве, всякая более или менее значительная разница в выгодности производства породит тенденцию к переходу труда из менее выгодной отрасли производства в более выгодную. Эта тенденция проявится еще задолго до того момента, когда менее выгодной отрасли будет угрожать непосредственная опасность хозяйственного разорения и невозможности продолжать производство в результате невыгодных для нее условий реализации ее продуктов на рынке.

Исходя из последнего соображения, мы не можем согласиться с тем обоснованием теории стоимости, которое дает А. Богданов. «В однородном обществе с разделенным трудом для полного поддержания производственной жизни в прежнем виде необходимо, чтобы каждое хозяйство при обмене получало за свои товары равное им по стоимости количество этих продуктов для своего потребления». «Если отдельные хозяйства получат меньше этого, они начнут слабеть и разрушаться, не будут в силах выполнять прежней общественной роли»⁵⁴. Обмен продуктов не пропорционально трудовым затратам на них означает, что определенные хозяйства получают от общества менее трудовой энергии, чем отдают ему. Это приводит к разорению их и прекращению производства. Значит, нормальный ход производства возможен только при обмене продуктов пропорционально трудовым затратам⁵⁵.

Как ни оригинально и соблазнительно такое «энергетическое» обоснование теории трудовой стоимости, оно не удовлетворяет нас по следующим причинам: 1) Оно имеет своей предпосылкой полное отсутствие прибавочного продукта, а такая предпосылка для анализа товарного хозяйства излишня и не соответствует действительности. 2) Если принять такую предпосылку, закон обмена продуктов пропорционально трудовым затратам окажется имеющим силу для всех случаев взаимодействия между различными хозяйствами, хотя бы и не на основах товарного хозяйства. Получается формула, обязательная для всех исторических эпох и отвлеченная от особенностей товарного хозяйства. 3) Аргументация А. Богданова предполагает, что данное хозяйство должно получить в результате обмена определенное количество продуктов в натуре, необходимое для продолжения производства, т. е. принимается во внимание количество продуктов в натуре, а не сумма стоимостей. А. Богданов указывает ту абсолютную границу, за которой обмен веществ между данным хозяйством и другими становится для первого разорительным и лишает его возможности дальнейшего производства. Между тем при анализе товарного хозяйства решающую роль играет относительная выгодность производства для товаропроизводителей в различных отраслях производства и переход труда из менее выгодных отраслей в более выгодные. В условиях простого товарного хозяйства одинаковая выгодность производства в различных отраслях предполагает обмен товаров пропорционально затраченным на их производство количествам труда.

В капиталистическом обществе, где товаропроизводитель затрачивает не труд свой, а капитал, тот же принцип равной выгодности производства находит свое выражение в другой формуле: равная прибыль на равные капиталы. Норма прибыли регулирует распределение капиталов между различными отраслями производства, а оно в свою очередь направляет распределение труда между ними же. Движение цен на рынке связывается с распределением труда через распределение капиталов, оно определяется трудовой стоимостью через цены производства. Многие критики марксизма склонны были видеть в этом банкротство марксовой теории стоимости⁵⁶. Они упустили из виду, что теория эта изучает не только количественную, но прежде всего качественную (социальную) сторону явлений стоимости. «Овеществление» или фетишизация трудовых отношений; производственная связь, проявляющаяся в стоимости товаров; равенство товаропроизводителей как субъектов хозяйства; роль стоимости в распределении труда между различными отраслями производства, — весь этот круг явлений, оставленных без внимания критиками Маркса и освещенных его теорией стоимости, относится одинаково к простому товарному и капиталистическому хозяйству. Но и количественная сторона стоимости тоже интересует Маркса, поскольку она связана с ее социальной функцией регулятора распределения труда. Количественные пропорции обмена вещей суть выражение закона пропорционального распределения общественного труда. Трудовая стоимость и цены производства —только различные проявления того же закона распределения труда в условиях простого товарного хозяйства и общества капиталистического⁵⁷. Равновесие и распределение труда составляют основу стоимости и ее изменений как в простом товарном, так и в капиталистическом хозяйстве. В этом смысл теории «трудовой» стоимости Маркса.

В последних трех главах мы рассмотрели механизм связи между трудом и стоимостью. При этом в 9-й главе стоимость рассматривалась нами преимущественно как регулятор распределения общественного труда, в 10-й главе — как выражение общественных производственных отношений людей, в 11-й главе — как выражение абстрактного труда. Теперь мы можем перейти к более подробному разбору понятия стоимости.

Глава 12. Содержание и форма стоимости

Чтобы понять, что означает у Маркса понятие «стоимости» продукта в отличие от его меновой стоимости, мы должны прежде всего рассмотреть, каким образом Маркс пришел к понятию «стоимости». Как всякому известно, стоимость продукта, например 1 квартера пшеницы, не может на рынке проявиться иначе, как в виде определенного конкретного продукта, получаемого в обмен за первый продукт, например в виде 8 кг сапожной ваксы; 1 м шелка, \(\frac{1}{2}\) унции золота и т. д. Следовательно, «стоимость» продукта не может проявиться не в чем ином, как в его «меновой стоимости», точнее, в различных его меновых стоимостях. Почему же Маркс не ограничился изучением меновой стоимости продуктов и в частности количественных пропорций обмена их друг на друга, а счел нужным построить, наряду с понятием меновой стоимости, отличное от него понятие стоимости?

В «Критике политической экономии» Маркс не проводит еще резкого различия между меновой стоимостью и стоимостью. В «Критике» Маркс начинает свое изложение с потребительной стоимости, затем переходит к меновой стоимости, а от последней сейчас же переходит к стоимости (которую он называет еще Tauschwert). Переход этот у него очень незаметный, плавный, как будто само собой разумеющийся.

Совершенно иначе делает Маркс этот переход в «Капитале», и очень любопытно сравнить первые две страницы «Критики» с «Капиталом».

Первые две страницы в обеих книгах совершенно соответствуют друг другу, изложение одинаково начинается с потребительной стоимости, а затем переходит к меновой стоимости. Фраза, что меновая стоимость представляется в виде количественного соотношения, или пропорции, в которой продукты обмениваются друг на друга, находится в обеих книгах, но после этого начинается расхождение в тексте. Если в «Критике» Маркс от меновой стоимости незаметно переходит к стоимости, то в «Капитале» он, напротив, в данном пункте как будто останавливается, предвидя возражение со стороны своих противников. Вслед за упомянутой фразой Маркс замечает: «Меновая стоимость кажется поэтому чем-то случайным и совершенно относительным, внутренняя для товара имманентная меновая стоимость представляет, по-видимому, бессмыслицу. Рассмотрим дело ближе».

Как видите, Маркс имел здесь в виду какого-то противника, который хотел доказать, что ничего, кроме относительной меновой стоимости, не существует, что понятие стоимости является совершенно излишним в политической экономии. Кто был этот противник, на которого намекал Маркс?

Этим противником был Бэйли, который доказывал, что понятие стоимости вообще в политической экономии не нужно, что мы должны ограничиться наблюдением и изучением отдельных пропорций, в которых обмениваются различные товары. Бэйли своей поверхностной, но остроумной критикой Рикардо, имевшей большой успех, пытался подорвать самые основы теории трудовой стоимости. Он утверждал, что мы не вправе говорить о стоимости стола, а можем только сказать, что стол обменивается один раз на три стула, другой раз на 1 кг кофе и т. д.; величина стоимости стола есть нечто совершенно относительное и в разных случаях различное. Отсюда Бэйли делал вывод, который сводился к отрицанию понятия стоимости, поскольку последняя отличается от относительной стоимости данного продукта в данном акте обмена. Представим себе такой случай: стоимость стола равна трем стульям. Через год стол этот обменивается на шесть стульев. Мы считаем себя вправе сказать, что хотя изменилась меновая стоимость стола, но его стоимость осталась неизменной, а упала лишь вдвое стоимость стульев. Бэйли же находит это утверждение нелепым. Раз изменилось меновое отношение стульев к столу, то изменилось и меновое отношение стола к стульям, а только в этом и состоит стоимость стола.

Чтобы опровергнуть это учение Бэйли, Маркс счел нужным в «Капитале» развить положение о том, что меновая стоимость не может быть нами понята, если она не будет сведена к некоторому единству, а именно к стоимости. Первый раздел первой главы «Капитала» посвящен обоснованию этой мысли — переходу от меновой стоимости к стоимости и от стоимости к единству, лежащему в ее основе, к труду. Второй раздел является дополнением к первому, так как он лишь поясняет подробнее понятие труда. Мы можем сказать, что Маркс от различий, обнаруживающихся в сфере меновой стоимости, переходит к единству, лежащему в основе всех меновых стоимостей, а именно к стоимости (и в последнем счете к труду). Здесь Маркс показывает ошибочность мнения Бэйли о возможности ограничить наше исследование сферой меновой стоимости. В третьем разделе Маркс предпринимает обратный путь и поясняет, каким образом стоимость данного продукта выражается в самых различных его меновых стоимостях. Раньше Маркс путем анализа перешел от различий к единству, теперь он переходит от единства к различиям. Раньше он опровергал учение Бэйли, теперь он дополняет учение Рикардо, у которого отсутствовал переход от стоимости к меновой стоимости. Для того, чтобы опровергнуть учение Бэйли, надо было развить дальше теорию Рикардо.

Действительно, задача Бэйли доказать, что, кроме меновой стоимости, никакой стоимости не существует, значительно облегчалась благодаря односторонности Рикардо, который не сумел показать, каким образом стоимость проявляется в определенной форме стоимости. Поэтому перед Марксом стояли две задачи: 1) доказать, что под меновой стоимостью мы должны вскрыть стоимость и 2) доказать, что исследование стоимости необходимо приводит к различным формам ее проявления, к меновой стоимости.

Каким же образом переходит Маркс от меновой стоимости к стоимости?

Обычно критики и комментаторы Маркса считают, что центральная аргументация его заключается в знаменитом сравнении пшеницы с железом на третьей странице I тома «Капитала». Если пшеница и железо уравнены друг с другом, то — рассуждает Маркс — в них должно быть что-то общее равной величины, они должны быть равны чему-то третьему, а это третье и есть их стоимость. Обычно считают, что здесь заключена главная аргументация Маркса, и на эту аргументацию обычно и направляются все критические удары противников Маркса. Нет, пожалуй, ни одного сочинения, направленного против Маркса, в котором не указывалось бы, что Маркс хочет при помощи чисто отвлеченного рассуждения доказать необходимость понятия стоимости.

Что осталось совершенно незамеченным, это следующее обстоятельство: абзац Маркса, который трактует о сравнении пшеницы с железом, является не более как выводом из предыдущего абзаца, который гласит: «Известный товар, например, 1 квартер пшеницы, в самых различных пропорциях обменивается на другие товары, например, на 8 кг сапожной ваксы или на 1½ м шелка, или на ½ унции золота и т. д. Однако меновая стоимость квартера пшеницы остается неизменной, выражается ли она в сапожной ваксе, шелке или золоте. Следовательно, меновая стоимость должна иметь какое-то содержание, отличное от этих способов выражения» (К., I, с. 2, 3, русское изд.).

Как видно из приведенной цитаты, Маркс рассматривает не единичный случай приравнивания одного товара другому товару. Исходный пункт всей аргументации Маркса заключается в констатировании всем известного факта, свойственного товарному хозяйству, — факта всестороннего приравнивания всех товаров друг другу и возможности приравнивания данного товара бесконечному множеству всех других товаров. Иначе говоря, исходным пунктом всех рассуждений Маркса является конкретная структура товарного хозяйства, а отнюдь не чисто логический прием сравнения двух товаров друг с другом.

Итак, Маркс исходит из факта всестороннего приравнивания друг другу всех товаров, или из факта, что каждый товар может быть приравнен множеству других товаров. Однако эта предпосылка сама по себе еще недостаточна для всех выводов, которые Маркс сделал. В основе этих выводов лежит еще одна молчаливая предпосылка, которую Маркс часто выражает в других местах.

Вторая предпосылка заключается в следующем: мы предполагаем, что обмен нашего квартера пшеницы на любой другой товар является обменом, который подчинен известной закономерности, и закономерность этих актов обмена заключается в зависимости их от процесса производства. Мы отвергаем предположение, что квартер пшеницы может быть обменен на произвольное количество железа, кофе и т. д. Мы не можем согласиться с предположением, что каждый раз в самом акте обмена устанавливаются эти пропорции обмена, которые носят совершенно случайный характер. Напротив, мы утверждаем, что все эти возможности для данного товара быть обмененным на другой товар подчиняются известной закономерности — закономерности, имеющей свою основу в производственном процессе. В таком случае вся аргументация Маркса принимает следующий вид.

Маркс говорит: возьмем не случайный обмен двух товаров — железа и пшеницы, а возьмем этот обмен в том виде, как он действительно происходит в товарном хозяйстве, и тогда мы увидим, что каждый предмет может быть всесторонне приравнен всем другим предметам, иначе говоря, мы наблюдаем бесконечное множество пропорций обмена данного продукта со всеми другими. Но эти пропорции обмена не случайны, они закономерны, и закономерность их определяется причинами, лежащими в производственном процессе. Таким образом мы приходим к выводу, что независимо от того, что стоимость одного квартера пшеницы выражается один раз в 1 кг кофе, другой раз в трех стульях и т. д., стоимость квартера пшеницы во всех этих случаях остается одной и той же. Если бы мы предположили, что в каждой из бесчисленных меновых пропорций квартер пшеницы имеет иную стоимость — а к этому сводятся утверждения Бэйли, — то мы признали бы полный хаос в явлениях ценообразования, в том грандиозном явлении обмена продуктов, через посредство которого происходит всестороннее связывание всех видов труда.

Изложенные рассуждения привели Маркса к выводу, что, хотя стоимость продукта необходимо проявляется в меновой стоимости, тем не менее она должна быть подвергнута исследованию независимо от последней. «Дальнейший ход исследования приведет нас опять к меновой стоимости, как необходимому способу выражения или необходимой форме проявления товарной стоимости; тем не менее эта последняя должна быть сначала рассмотрена как таковая, независимо от этой ее формы» (К., I, с. 4). В соответствии с этим Маркс в первом и втором разделах первой главы I тома «Капитала» анализирует понятие стоимости, чтобы после этого перейти к меновой стоимости. Это разделение, которое Маркс провел между стоимостью и меновой стоимостью, ставит перед нами вопрос: что такое стоимость в отличие от меновой стоимости?

Если мы возьмем наиболее популярные и широко распространенные взгляды, то, пожалуй, можно сказать, что под стоимостью обычно понимается труд, который необходимо затратить на производство данного товара; под меновой же стоимостью данного товара понимается тот другой продукт, на который обменивается данный товар. Если данный стол произведен при помощи трехчасового труда и обменивается на три стула, то обычно говорят, что стоимость стола, равная трем часам труда, нашла свое выражение в другом продукте, отличном от самого стола, а именно в трех стульях. Три стула составляют меновую стоимость стола.

При таком популярном определении обычно остается не совсем ясным, определяется ли стоимость трудом или же стоимость и есть самый труд. Конечно, с точки зрения марксовой теории правильно будет сказать, что стоимость определяется трудом. Но тогда перед нами встает вопрос, что же такое эта стоимость, определяемая трудом, и на этот-то вопрос мы обычно удовлетворительного ответа в популярных изложениях не находим.

Поэтому очень часто у читателя рождается представление, что стоимость продукта и есть не что иное, как труд, который необходимо затратить на его производство. Получается ложное представление о полном тождестве труда со стоимостью.

Такое представление наиболее широко распространено в антимарксистской литературе. Можно сказать, что большая часть тех недоразумений и лжетолкований, которые встречаются в антимарксистской литературе, построена на ложном представлении, будто у Маркса труд и есть стоимость.

Указанное ложное представление часто проистекает из непонимания терминологии и смысла сочинений Маркса. Например, известные слова Маркса о том, что стоимость есть «застывший» или «кристаллизованный» труд, обычно истолковываются в том смысле, что труд и есть стоимость. Этому ошибочному представлению способствует также двусмысленность русского глагола «представлять». Стоимость «представляет» труд — так переводим мы немецкий глагол «darstellen». Но эта русская фраза может быть понята не только в том смысле, что стоимость является представителем или выражением труда, — понимание, единственно соответствующее мысли Маркса, — но и в том смысле, будто стоимость есть труд. Такое представление, наиболее распространенное в критической литературе, направленной против Маркса, конечно, является совершенно ложным. Труд не должен быть отождествляем со стоимостью. Труд представляет собой только субстанцию стоимости, а для того, чтобы получить стоимость в полном смысле слова, труд как субстанция стоимости должен быть рассматриваем в его неразрывной связи с социальной «формой стоимости» (Wertform).

Маркс изучает стоимость со стороны ее формы, субстанции и величины (Wertform, Wertsubstanz, Wertgrosse). «Решающий важный пункт заключался в том, чтобы открыть необходимую внутреннюю связь между формой, субстанцией и величиной стоимости» (Каpital, I, 1867, S. 34). Связь всех этих трех моментов скрывалась от глаз исследователей благодаря тому, что они анализируются Марксом отдельно один от другого. В первом издании «Капитала» Маркс несколько раз напоминал, что речь идет лишь об анализе различных моментов одного и того же объекту — стоимости. «Мы знаем теперь субстанцию стоимости. Это труд: Мы знаем меру ее величины. Это — рабочее время. Остается еще анализировать ее форму, которая превращает стоимость в меновую стоимость» (там же, S. 6. Выделение Маркса). «Так как до сих пор мы определяли только субстанцию и величину стоимости, обратимся теперь к анализу формы стоимости» (там же, S. 13). Во втором издании I тома «Капитала» эти фразы из текста исключены, но зато первая глава разделена на разделы, с особыми заголовками: в заголовке первого раздела указаны «субстанция и величина стоимости», третий раздел озаглавлен: «Форма стоимости или меновая стоимость». Что же касается второго раздела, посвященного двойственному характеру труда, то он служит лишь дополнением к первому разделу, т. е. к учению о субстанции стоимости.

Оставляя сейчас в стороне количественную сторону или величину стоимости и ограничиваясь только ее качественной стороной, мы можем сказать, что стоимость должна рассматриваться со стороны «субстанции» (содержания) и «формы стоимости»⁵⁸. Необходимость изучения стоимости со стороны обоих этих составляющих ее моментов означает не что иное, как необходимость придерживаться в ходе исследования генетического (диалектического) метода, включающего в себя как анализ, так и синтез⁵⁹. С одной стороны, Маркс берет за исходный пункт исследования стоимость как готовую форму продукта труда и при помощи анализа вскрывает заключающееся в данной форме содержание (субстанцию), т. е. труд. Здесь он следует по тому пути, который был проложен классиками, особенно Рикардо, и по которому отказался идти Бэйли. Но в то время как Рикардо ограничивался тем, что при помощи анализа свел форму (стоимость) к содержанию (труду), Маркс хочет показать нам, почему это содержание принимает именно данную общественную форму. Маркс идет не только от формы к содержанию, но и от содержания к форме, он делает предметом своего исследования «форму стоимости» или стоимость как социальную форму продукта труда — форму, которую классики принимали за данную и не требующую объяснений.

Упрекая Бэйли за то, что он ограничился исследованием количественной стороны меновой стоимости и игнорировал стоимость, Маркс, с другой стороны, отмечал, что классическая школа игнорировала «форму стоимости», хотя и подвергла исследованию самую стоимость, так сказать, содержание стоимости, зависимость ее от труда. «Политическая экономия исследовала — хотя и недостаточно — стоимость и величину стоимости, раскрыла заключающееся в этих формах содержание. Но она ни разу не поставила даже вопроса: почему это содержание принимает такую форму, другими словами, почему труд выражается в стоимости, а продолжительность труда как его мера — в величине стоимости продукта труда?» (К., I, с. 37, 38. Выделение наше). Классики-экономисты вскрыли под стоимостью труд; Маркс же показал, что трудовые отношения людей и общественный труд в товарном хозяйстве неизбежно принимают вещную форму стоимости продуктов труда. Классики обратили внимание на содержание стоимости, т. е. затраченный на производство продукта труд; Маркс же исследовал прежде всего «форму стоимости», т. е. стоимость как вещное выражение трудовых отношений людей и общественного (абстрактного) труда⁶⁰.

«Форма стоимости» играет в марксовой теории стоимости существенную роль, а между тем она не обращала на себя в достаточной мере внимания исследователей (кроме Гильфердинга)⁶¹. Сам Маркс упоминает о ней во многих местах мимоходом. Третий раздел первой главы I тома «Капитала» носит заглавие «Форма стоимости или меновая стоимость». Но Маркс не останавливается в ней на выяснении формы стоимости, а быстро переходит к ее различным модификациям, к отдельным «формам стоимости»: простой, развернутой, всеобщей и денежной. Эти различные «формы стоимости», фигурирующие в каждом популярном изложении марксовой теории, заслонили собой «форму стоимости», как таковую. О последней Маркс более подробно высказывается в примечании к цитированному выше месту: «Один из основных недостатков классической политической экономии состоит в том, что ее никогда не удавалось из анализа товара и, в частности, товарной стоимости вывести форму стоимости, которая именно и придает ей характер меновой стоимости. Как раз в лице своих лучших представителей, А. Смита и Рикардо, она рассматривает форму стоимости, как нечто совершенно безразличное и даже внешнее по отношению к природе товара. Причина состоит не только в том, что анализ величины стоимости поглощает все ее внимание. Причина эта лежит глубже. Форма стоимости продукта труда есть самая абстрактная и в то же время самая всеобщая форма буржуазного способа производства, который именно ей характеризуется как особенный вид общественного производства, а вместе с тем характеризуется исторически. Если же рассматривать буржуазный способ производства, как вечную естественную форму общественного производства, то неизбежно останутся незамеченными и специфические особенности формы стоимости, следовательно, товарной формы, а при дальнейшем ходе исследования — денежной формы, формы капитала и т. д.» (К., I, с. 38, 39. Выделение наше).

Итак, «форма стоимости» есть наиболее всеобщая форма товарного хозяйства; она характеризует ту общественную форму, которую процесс производства принимает на определенной ступени исторического развития. А так как политическая экономия изучает как раз исторически-переходящую общественную форму производства, товарно-капиталистическую, то «форма стоимости» представляет один из краеугольных камней марксовой теории стоимости. Как видно из последней цитированной фразы, «форма стоимости» тесно связана с «товарной формой», т. е. основной особенностью современного хозяйства, заключающеюся в том, что продукты труда производятся автономными частными производителями, трудовая связь которых осуществляется только посредством обмена товаров. При такой «товарной» форме хозяйства общественный труд, необходимый для производства данного продукта, находит свое выражение не непосредственно в трудовых единицах, а косвенно, в «форме стоимости», в виде других продуктов, которые дают в обмен на данный; продукт труда превращается в товар, обладающий и потребительной стоимостью и общественной «формой стоимости». Тем самым общественный труд «овеществляется», приобретает «форму стоимости», т. е. форму свойства, прикрепленного к вещи и как будто присущего самой вещи. Этот «овеществленный» труд (а не общественный труд как таковой) и составляет стоимость. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, что стоимость уже включает в себя социальную «форму стоимости».

Что же такое эта «форма стоимости», которая, в отличие от меновой стоимости, входит в самое понятие стоимости?

Я приведу лишь одно наиболее яркое определение формы стоимости в первом издании «Капитала»: «Общественная форма товара и форма стоимости (Wertform), или форма обмениваемости (Form der Austauschbarkeit), суть, таким образом, одно и то же» (Kapital, I, 1867, S. 28. Выделение Маркса). Как видим, формой стоимости называется форма обмениваемости, или социальная форма продукта труда, заключающаяся в его способности быть обмененным на любой другой товар, поскольку эта способность определяется количеством труда, необходимого для производства данного товара. Таким образом, когда мы перешли от меновой стоимости к стоимости, мы не отвлеклись от социальной формы продукта труда. Мы только отвлеклись от того конкретного продукта, в котором выражается стоимость товара, но социальную форму продукта труда, его способность быть обмененным в известной пропорции на любой другой продукт мы все время имеем в виду.

Наш вывод можно формулировать еще таким образом: Маркс анализирует «форму стоимости» (Wertform) отдельно от меновой стоимости (Tauschwert). Для того, чтобы в самое понятие стоимости внести социальную форму продукта труда, мы вынуждены были произвести как бы расщепление или раздвоение социальной формы продукта на две формы: на Wertform и Tauschwert, понимая под первой социальную форму продукта, еще не конкретизировавшуюся в определенной вещи, а представляющую собой как бы абстрактное свойство товара. Для того, чтобы внести в самое понятие стоимости признаки социальной формы продукта труда и тем самым доказать недопустимость отождествления понятия стоимости с понятием труда — отождествления, к которому часто приближались популярные изложения Маркса, — мы должны были доказать, что стоимость должна быть рассматриваема не только со стороны субстанции стоимости (т. е. труда), но и со стороны «формы стоимости», а для того, чтобы форму стоимости внести в самое понятие стоимости, мы должны были отделить ее от меновой стоимости, которая рассматривается Марксом отдельно от стоимости. Таким образом мы расчленили социальную форму продукта на две части: на социальную форму, еще не принявшую конкретного вида (т. е. «форму стоимости»), и на ту же форму, уже принявшую конкретный и самостоятельный вид (т. е. меновую стоимость).

После того, как мы рассмотрели «форму стоимости», мы должны перейти к вопросу о содержании или субстанции стоимости. Все марксисты сходятся в том, что труд образует содержание стоимости, но весь вопрос в том, о каком именно труде здесь идет речь. Ведь нам известно, что самые различные понятия могут быть скрыты под словом «труд». Какой же именно труд образует содержание стоимости?

После того, как мы в предыдущей главе провели различие между социально-уравненным трудом вообще, который может существовать при различных формах общественного разделения труда, и абстрактным трудом, который существует только в товарном хозяйстве, мы должны поставить следующий вопрос: понимает ли Маркс под субстанцией или содержанием стоимости социально-уравненный труд вообще (т. е. общественный труд вообще) или же абстрактно-всеобщий труд? Иными словами, когда мы говорим о труде как содержании стоимости, включаем ли мы в понятие труда все те признаки, которые нами включаются в понятие абстрактного труда, или же мы берем труд в смысле социально-уравненного труда, не включая в него тех признаков, которые характеризуют социальную организацию труда в товарном хозяйстве? Совпадает ли понятие труда как «содержания» стоимости с понятием абстрактного труда, «образующего» стоимость? На первый взгляд у Маркса можно найти доводы в пользу обоих указанных значений содержания стоимости. С одной стороны, мы найдем доводы, которые как будто говорят, что под трудом как содержанием стоимости мы должны понимать нечто более бедное, чем абстрактный труд, т. е. труд вне тех социальных признаков, которые ему присущи в товарном хозяйстве.

Какие доводы мы находим в пользу такого решения вопроса?

Нередко Маркс под содержанием стоимости понимает нечто такое, что может принять социальную форму стоимости, но может принять также и другую социальную форму. Под содержанием понимается нечто, способное принимать различные социальные формы. Такой именно способностью отличается социально-уравненный труд, а не абстрактный труд (т. е. труд, уже принявший определенную социальную форму). Социально-уравненный труд может принять и форму труда, организованного в товарном хозяйстве, и форму труда, организованного, например, в социалистическом хозяйстве. Иначе говоря, мы в данном случае берем социальное уравнение труда в его абстрактном виде, не обращая внимания на те модификации, которые в самом содержании (т. е. труде) вызываются той или другой его формой.

Встречается ли у Маркса понятие содержания стоимости в таком смысле? На этот вопрос мы можем ответить утвердительно. Вдумаемся, например, в слова Маркса о том, что «меновая стоимость есть лишь определенный общественный способ выражать труд, потраченный на производство вещи» (К., I, стр. 40). Очевидно, труд рассматривается здесь как абстрактное содержание, могущее принять ту или другую социальную форму. Когда Маркс в известном письме к Кугельману от 11 июля 1868 г. говорит, что общественное распределение труда проявляется в товарном хозяйстве в форме стоимости, он опять-таки рассматривает общественно распределенный труд как содержание, которое может принять ту или другую социальную форму. Во втором абзаце раздела о товарном фетишизме Маркс прямо заявляет, что «содержание определенной стоимости» мы найдем не только в товарном хозяйстве, но и в патриархальной семье или средневековом поместье. И здесь, как мы видим, труд представляет собой то содержание, которое может принять различные социальные формы.

С другой стороны, у Маркса можно найти и доводы в пользу противоположного положения, согласно которому мы под содержанием стоимости должны понимать труд абстрактный. Прежде всего мы найдем у Маркса некоторые выражения, прямо утверждающие это, например следующее: «Они (товары) относятся к абстрактному человеческому труду, как к своей общей общественной субстанции» (Kapital, I, 1867, S. 28. Выделение наше). Это выражение как будто не оставляет никаких сомнений в том, что абстрактный труд является не только образователем стоимости, но и субстанцией или содержанием стоимости. К тому же выводу мы придем на основании методологических соображений. Социально-уравненный труд принимает в товарном хозяйстве форму абстрактного труда, и только из этого абстрактного труда вытекает с необходимостью стоимость как социальная форма продуктов труда. Отсюда следует, что понятие абстрактного труда в нашей схеме непосредственно предшествует понятию стоимости, и казалось бы, что это понятие абстрактного труда и должно быть нами принято за основу, содержание или субстанцию стоимости. Не следует также забывать, что в вопросе о соотношении между содержанием и формой Маркс стоял на точке зрения Гегеля, a не Канта. Кант рассматривает форму как нечто внешнее по отношению к содержанию и извне присоединящееся к нему. С точки же зрения гегелевской философии, содержание не представляет собой чего-то такого, к чему форма извне прилагается, а само содержание, развиваясь, рождает эту форму, которая заключалась в том же содержании в скрытом виде. Форма вытекает с необходимостью из самого содержания. Таково основное положение гегелевской и марксовой методологии — положение, противоположное кантовской методологии. С этой точки зрения из субстанции стоимости должна с необходимостью вытекать и форма стоимости, а, следовательно, мы должны за субстанцию стоимости принять абстрактный труд во всем богатстве его социальных определений, характерных для товарного хозяйства. И, наконец, в качестве последнего довода укажем, что, если мы примем за содержание стоимости труд абстрактный, мы достигнем значительного упрощения всей марксовой схемы, так как в этом случае труд как содержание стоимости не будет отличаться от труда, образующего стоимость.

Мы пришли к парадоксальному положению, что содержанием стоимости Маркс признает то общественный (или социально-уравненный) труд, то труд абстрактный.

Как же нам выйти из этого противоречия? Это противоречие исчезает если вспомнить, что диалектический метод включает в себе оба пути исследования, о которых мы говорили выше: путь исследования от формы к содержанию и путь исследования от содержания к форме. Если мы исходим из стоимости, как определенной, заранее данной социальной формы, и ставим себе вопрос, каково содержание этой формы, то оказывается, что эта форма только выражает вообще тот факт, что затрачен общественный труд; стоимость оказывается формой, выражающей факт социального уравнения труда, факт, происходящий не только в товарном хозяйстве, но могущий происходить и в другом хозяйстве. Продвигаясь путем анализа от готовой формы к ее содержанию, мы в качестве содержания стоимости находим социально-уравненный труд. Но к другому выводу мы придем, если за исходный пункт исследования возьмем не готовую форму, а самое содержание (т. е. труд), из которого с необходимостью должна вытекать форма (т. е. стоимость). Чтобы от труда, рассматриваемого как содержание, перейти к стоимости как к форме, мы должны в понятие труда включить социальную форму, присущую ему в товарном хозяйстве, т. е. содержанием стоимости признать абстрактно-всеобщий труд. Возможно, что именно различием обоих методов и объясняется кажущееся противоречие в определении содержания стоимости, которое мы встречаем у Маркса.

После того как мы анализировали в отдельности форму и содержание стоимости, мы должны рассмотреть связь между ними. Какое отношение существует между трудом и стоимостью? Общий ответ на этот вопрос гласит: стоимость является адекватной и точной формой выражения содержания стоимости (т. е. труда). Чтобы пояснить эту мысль, вернемся к прежнему примеру: стол обменивается на три стула. Мы говорим, что этот процесс обмена подчиняется известной закономерности и зависит от развития и изменений производительности труда. Но меновая стоимость есть такая социальная форма продукта, которая не только выражает изменения труда, но которая также замаскировывает и скрывает эти изменения. Она скрывает их по той простой причине, что меновая стоимость предполагает стоимостное отношение между двумя товарами — между столом и стульями, и поэтому изменение меновой пропорции между этими двумя предметами ничего не говорит нам о том, действительно ли изменилось количество труда, затрачиваемого на производство стола, или количество труда, затрачиваемого на производство стульев. Если стол по прошествии некоторого времени обменивается уже на шесть стульев, меновая стоимость стола изменилась, между тем как стоимость самого стола, быть может, ни в малейшей мере не изменилась. Для того, чтобы изучить в чистом виде процесс зависимости изменения социальной формы продукта от количества труда, затрачиваемого на его производство, Марксу пришлось данное явление разделить на две части, рассечь его и сказать, что мы должны изучать отдельно те причины, которые определяют «абсолютную» стоимость стола, и т. п.ичины, которые определяют «абсолютную» стоимость стульев; и что одно и то же явление обмена (именно тот факт, что теперь стол обменивается на шесть стульев вместо трех) может вызываться либо причинами, лежащими на стороне стола, либо причинами, коренящимися в условиях производства стульев. Чтобы изучить отдельно действие каждого из этих причинных рядов, Марксу пришлось рассечь факт изменения меновой стоимости стола на две части и предположить, что изменения эти вызываются исключительно причинами, действующими на стороне стола, т. е. изменением производительности труда, необходимого для производства стола. Иначе говоря, он должен был предположить, что стулья, как и все другие товары, на которые обменивается наш стол, сохраняют свою прежнюю стоимость. Именно при этом предположении стоимость является вполне точной и адекватной формой выражения труда как с качественной, так и с количественной стороны.

До сих пор мы рассматривали связь между субстанцией и формой стоимости с качественной стороны. Теперь мы должны рассмотреть ту же связь между ними с количественной стороны, а тем самым мы переходим от субстанции и формы к третьему моменту стоимости — к величине стоимости. Маркс рассматривает общественный труд не только с качественной стороны (труд, как субстанция стоимости), но и с количественной (количество труда). Точно так же и стоимость Маркс рассматривает и с качественной (стоимость как форма, или форма стоимости) и с количественной стороны (величина стоимости). Со стороны качественной соотношение между «субстанцией» и «формой стоимости» означает соотношение между общественным абстрактным трудом и его «овеществленной» формой, т. е. стоимостью. Здесь теория стоимости Маркса непосредственно примыкает к его теории товарного фетишизма. Со стороны количественной речь идет о соотношении между количеством абстрактного, общественно необходимого труда и величиной стоимости продуктов, изменения которой служат основой закономерной динамики рыночных цен. Величина стоимости изменяется в зависимости от количества абстрактного, общественно-необходимого труда, а благодаря двойственному характеру труда изменения количеств абстрактного, общественно-необходимого труда вызываются в свою очередь изменениями количеств конкретного труда, т. е. развитием материально- технического процесса производства, в частности производительности труда. Таким образом вся система стоимостей — эта грандиозная система стихийного общественного учета и сопоставления продуктов труда — имеет своей основой скрытую и незаметную на поверхности явлений грандиозную систему стихийного общественного учета и сопоставления труда различных видов и индивидов, как частей совокупного общественного абстрактного труда. В свою очередь эта система совокупного общественного абстрактного труда приводится в движение развитием материальных производительных сил, этим последним фактором развития общества вообще. Так теория стоимости Маркса связывается с его же теорией исторического материализма.

В учении Маркса мы находим величественный синтез, с одной стороны, содержания и формы стоимости, с другой стороны — качественной и количественной сторон стоимости. В одном месте Маркс отмечает, что Петти путал два определения стоимости: «стоимость как форму общественного труда» и «величину стоимости, которая определяется равным рабочим временем, причем труд рассматривается как источник стоимости» (Theorien über den Mehrwert, В. I, 1905, S. 11; русский перев., под ред. г. Плеханова, 1906, стр. 18—19). Величие Маркса и заключается в том, что он дал синтез обоих этих определений стоимости. «Стоимость как вещное выражение производственных отношений людей» и «стоимость как величина, определяемая количеством труда или рабочего времени», — оба эти определения неразрывно связаны у Маркса. Количественная сторона явлений стоимости, изучением которой преимущественно ограничивались классики, изучается Марксом на основе исследования качественной стороны стоимости. Именно учение о форме стоимости или о «стоимости как форме общественного труда» составляет наиболее своеобразную часть марксовой теории стоимости, в отличие от теорий классиков. У буржуазных ученых нередко можно встретить мнение, что отличительной чертой Маркса, по сравнению с классиками, является признание им труда «источником» или «субстанцией» стоимости. Как видно из приведенных слов Маркса, признание труда «источником» стоимости встречается и у экономистов, интересовавшихся преимущественно количественной стороной явлений стоимости. В частности, признание труда источником стоимости мы находим также у Смита и у Рикардо. Но напрасно стали бы мы искать у них учение о «стоимости как форме общественного труда».

До Маркса внимание экономистов-классиков и их эпигонов было обращено либо на содержание стоимости, притом преимущественно на количественную сторону (количество труда), либо на относительную меновую стоимость, т. е. на количественные пропорции обмена. Исследованию подвергались два крайних звена теории стоимости: факт развития производительности труда и техники, как внутренняя причина изменений стоимости, и факт относительных изменений стоимости товаров на рынке. Но недоставало посредствующего звена: «формы стоимости», т. е. стоимости как формы, характеризующейся овеществлением производственных отношений и превращением общественного труда в свойство продукта труда. Этим объясняются упреки Маркса его предшественникам, на первый взгляд, казалось бы, разноречивые. Бэйли он упрекает за то, что он изучает пропорции обмена, т. е. меновую стоимость, игнорируя стоимость. Недостаток классиков он видит в том, что они изучали стоимость и величину стоимости, содержание, а не «форму стоимости». Предшественники Маркса, как указано, уделяли свое внимание содержанию стоимости, преимущественно с количественной стороны (труд и величина труда), а равно количественной стороне меновой стоимости. Они упустили из виду качественную сторону труда и стоимости, эту характерную особенность товарного хозяйства. Исследование «формы стоимости» и придает понятию стоимость его социологический характер и своеобразные черты. Эта «форма стоимости» соединяет крайние звенья: развитие производительности труда и явления рыночного торга. Без нее эти звенья распадаются, и каждое из них превращается в одностороннюю теорию. Мы получаем, с одной стороны, трудовые затраты с технической стороны, независимо от общественной формы этого материального процесса производства (трудовая стоимость как логическая категория), а с другой —относительные изменения цен на рынке, теорию цен, ищущую объяснения их колебаний вне сферы трудового процесса и оторванную от основного факта народного хозяйства, от развития производительных сил.

Указывая, что без формы стоимости нет стоимости, как общественного явления, Маркс отлично понимал, что сама эта общественная форма без заполняющего ее трудового содержания становится пустой. Отметив пренебрежение классической школы к форме стоимости, Маркс предостерегает и против другой опасности — переоценки общественной формы стоимости в ущерб ее трудовому содержанию. «В противовес этому появилась реставрированная меркантильная система (Ganilh и др.), которая в стоимости видит лишь общественную форму или скорее лишь ее отблеск, лишенный всякой самостоятельной субстанции» (К., I, с. 39, примеч.)⁶². В другом месте Маркс говорит о том же Ганиле: «Ганиль совершенно правильно замечает о Рикардо и о первых экономистах, что они рассматривают труд, оставляя без внимания обмен, хотя их система, как и вся вообще буржуазная система, основана на меновой стоимости». Ганиль прав, выдвигая значение обмена, т. е. определенной общественной формы трудовой деятельности людей, которая находит свое выражение в «форме стоимости». Но он преувеличивает значение обмена за счет производственно-трудового процесса: «Ганиль, как и меркантилисты, воображает, что величина стоимости сама является продуктом обмена, между тем как обмен дает продуктам только форму стоимости или форму товара». (Теории прибавочной стоимости, том I, русск. перев., под ред. г. Плеханова, 1906, стр. 244). Форма стоимости заполнена трудовым содержанием, величина стоимости зависит от количества абстрактного труда. В свою очередь труд, который своей общественной или абстрактной стороной тесно связан с системой стоимостей, другой стороной — материально-технической, или конкретной — тесно связан с системой материального производства.

Благодаря исследованию стоимости со стороны ее содержания (т. е. труда) и социальной формы мы получаем следующие преимущества. Мы сразу порываем с распространенным отождествлением стоимости с трудом и таким образом правильнее определяем отношение понятия стоимости к понятию труда. С другой стороны, мы правильнее определяем отношение стоимости к меновой стоимости. Раньше, когда стоимость рассматривалась просто как труд и не получала более отчетливой социальной характеристики, эта стоимость, с одной стороны, отождествлялась с трудом, а с другой стороны, была пропастью отделена от меновой стоимости. В понятии стоимости экономисты нередко только дублировали тот же труд и от этого понятия стоимости никак не могли перейти к понятию меновой стоимости. Теперь, когда мы рассматриваем стоимость со стороны содержания и формы, мы через содержание связываем стоимость с предшествующим понятием — с абстрактным трудом (а в конечном счете и с материальным процессом производства), а с другой стороны, через форму стоимости мы уже связываем понятие стоимости с последующим понятием — меновой стоимостью. Действительно, раз мы утверждаем, что стоимость представляет собой не труд вообще, а труд, принявший «форму обмениваемости» продукта, то от стоимости мы должны непременно перейти к меновой стоимости. Таким образом понятие стоимости оказывается неразрывно связанным, с одной стороны, с понятием труда, а с другой стороны, с понятием меновой стоимости.

Глава 13. Общественный труд

Мы пришли к выводу, что в товарном хозяйстве уравнение труда происходит через посредство уравнения продуктов труда. Самостоятельного общественного акта уравнения труда в товарном обществе не существует. Поэтому ошибочно представлять себе дело таким образом, будто кто-то заранее уравнивает разные виды труда, сравнивая их при помощи определенной единицы меры, после чего продукты труда обмениваются пропорционально уже измеренным и сравненным количествам труда, содержащегося в них. Исходя из такого взгляда, игнорирующего анархический, стихийный характер товарно-капиталистического хозяйства, экономисты нередко усматривали задачу экономической теории в том, чтобы найти такое мерило стоимости, которое сделало бы практически возможным сравнение и соизмерение качественно различных продуктов в акте рыночного обмена. Им казалось, что теория трудовой стоимости выдвигает труд именно в качестве такого практического мерила стоимости. Поэтому их критика была направлена на доказательство того, что труд не может быть признан пригодным мерилом стоимости, ввиду отсутствия точно установленной единицы, труда, при помощи которой можно было бы измерять различные виды труда, отличающиеся друг от друга по своей интенсивности, квалификации, вредности для здоровья и т. п.

Указанные экономисты не могли освободиться от ошибочного представления, давно свившего себе гнездо в политической экономии и приписывавшего теории стоимости совершенно несвойственную ей задачу нахождения практического мерила стоимости. В действительности теория стоимости имеет совсем другую задачу, теоретическую, а не практическую. Нам незачем искать практическое мерило стоимости, которое сделало бы возможным сравнение продуктов труда на рынке. Такое сравнение реально происходит повседневно в процессе рыночного обмена, в котором стихийным путем выработалось необходимое для этого мерило стоимости, деньги, и который ни в каком мериле, теоретически придуманном экономистами, не нуждается. Задача теории стоимости совсем иная, а именно теоретически понять и объяснить реально происходящий на рынке процесс уравнения товаров в тесной связи его с уравнением и распределением общественного труда в процессе производства, т. е. открыть причинную связь между обоими этими процессами и законы их изменений. Причинное изучение реально происходящих процессов уравнения разных товаров и разных видов труда, а не нахождение практического мерила в целях их сравнения, — такова задача теории стоимости.

Господствующее у Смита смешение мерила стоимости и законов изменения стоимости принесло огромный вред политической экономии и дает себя чувствовать еще в настоящее время. Великая заслуга Рикардо заключается в том, что он отстранил проблему нахождения практического мерила стоимости и поставил теорию стоимости на строго научную почву причинного изучения изменений рыночных цен в зависимости от изменений в производительности труда⁶³. Продолжателем его в этом отношении является Маркс, резко критиковавший взгляды на труд как на «неизменяющееся мерило стоимости». «Проблема неизменяющегося мерила стоимости представляла собой в действительности только неправильное выражение поисков понятия и природы самой стоимости» (Theorien, III, S. 159). «Заслуга Бэйли в том, что он своими возражениями вскрыл смешение «мерила стоимости», как оно представлено в деньгах, — товаре, существующем наряду с другими товарами, — с имманентным мерилом и субстанцией стоимости» (там же, S. 163). Теория стоимости ищет не «внешнее мерило» стоимости, а ее «причину», «генезис и имманентную природу стоимости» (там же, S. 186, 195). Причинное изучение изменений стоимости товаров, происходящих в зависимости от изменений в производительности труда, — изучение этих реальных явлений с качественной и количественной стороны и есть то, что Маркс называет учением о «субстанции» и «имманентном мериле» стоимости. «Имманентное мерило» означает здесь не количество, принимаемое за единицу измерения, а «количество, с которым связано какое-нибудь существование или какое-нибудь качество»⁶⁴. Утверждение Маркса, что труд есть имманентное мерило стоимости, следует понимать только в том смысле, что количественные изменения труда, необходимого для производства продукта, обусловливают количественные изменения стоимости последнего. Конечно, этот термин «имманентное мерило», перенесенный Марксом, как и множество других терминов, из философии в политическую экономию, не может быть признан вполне удачным, так как при поверхностном чтении он заставляет читателя думать скорее о мериле сравнения, чем о причинном изучении количественных изменений явления. Эта неудачная терминология, в связи с неправильным истолкованием рассуждений Маркса, изложенных на первых страницах «Капитала», давала повод иногда даже марксистам вносить в теорию стоимости чуждую ей проблему нахождения практического мерила стоимости.

Таким образом в товарном хозяйстве уравнение труда не устанавливается кем-то заранее при помощи определенной единицы измерения, а происходит через посредство уравнения товаров в обмене. Благодаря процессу обмена подвергаются существенному изменению как продукт, так и труд товаропроизводителя. Разумеется, здесь не может быть речи о натуральном, естественном изменении. Продажа сюртука не может произвести никаких перемен ни в натуральном виде самого сюртука, ни в труде портного, как совокупности уже закончившихся конкретных трудовых процессов. Но продажа продукта изменяет его форму стоимости, его социальную функцию или форму и косвенным путем воздействует на трудовую деятельность товаропроизводителя, ставит его труд в определенное отношение к труду других товаропроизводителей той же и других профессий, т. е. изменяет социальную функцию труда. Изменения, которым продукт труда подвергается через посредство процесса обмена, могут быть охарактеризованы следующим образом: 1) продукт приобретает способность непосредственно обмениваться на любой другой продукт общественного труда, т. е. обнаруживает свой характер общественного продукта; 2) этот общественный характер приобретается продуктом в такой форме, что он приравнивается определенному продукту (золоту), обладающему способностью непосредственной обмениваемости на все другие продукты. Уравнение всех продуктов друг с другом, происходящее через приравнивание их золоту (деньгам), включает в себя также: 3) уравнение продуктов разных видов труда, отличающихся различной квалификацией, т. е. продолжительностью подготовки, и 4) уравнение продуктов данного рода и качества, произведенных при различных технических условиях, т. е. с затратой различных индивидуальных количеств труда.

Соответственно перечисленным изменениям, которым продукт подвергается благодаря процессу обмена, последний производит аналогичные изменения и в труде товаропроизводителей: 1) труд отдельного частного товаропроизводителя обнаруживает свой характер общественного труда; 2) данный конкретный вид труда уравнивается со всеми другими конкретными видами труда. Это всестороннее уравнение труда включает в себе также: 3) уравнение разных видов труда, отличающихся различной квалификацией, и 4) уравнение различных индивидуальных трудовых затрат, израсходованных на производство экземпляра продукта данного рода и качества. Таким образом через посредство процесса обмена частный труд получает дополнительную характеристику в качестве общественного, конкретный труд — в качестве абстрактного, сложный труд сводится к простому, а индивидуальный труд — к общественно-необходимому. Иначе говоря, труд товаропроизводителя, который в процессе производства является непосредственно трудом частным, конкретным, квалифицированным (т. е. отличающимся определенной степенью квалификации, которая в некоторых случаях может быть признана равной нулю и индивидуальным, благодаря процессу обмена приобретает социальные свойства, характеризующие его, как труд общественный, абстрактный, простой и общественно-необходимый⁶⁵. Здесь перед нами не четыре отдельных процесса превращения труда, как представляют себе некоторые исследователи, а разные стороны единого процесса уравнения труда, происходящего через посредство уравнения продуктов труда как стоимостей. Единый акт уравнения товаров как стоимостей устраняет и погашает особенности труда, как частного, конкретного, квалифицированного и индивидуального. Все эти моменты так тесно связаны между собой, что в «Критике политической экономии» Маркс еще не приводит между ними достаточно ясного различия и стирает границы между трудом абстрактным, простым и общественно-необходимым (с. 36—38). В «Капитале», напротив, эти определения развиты Марксом с такой ясностью и строгостью, что от внимания читателя может ускользнуть тесная связь между ними, как выражающими различные стороны уравнения труда в процессе его распределения. Этот процесс предполагает: 1) взаимосвязанность всех трудовых процессов (общественный труд); 2) уравнение отдельных сфер производства или видов труда (абстрактный труд); 3) уравнение видов труда различной квалификации (простой труд) и 4) уравнение труда, применяемого в отдельных предприятиях данной сферы производства (общественно-необходимый труд).

Из перечисленных нами четырех определений труда, образующего стоимость, понятие абстрактного труда является центральным. Объясняется это тем, что в товарном хозяйстве, как увидим ниже, труд становится общественным только в форме абстрактного труда. Далее, превращение квалифицированного труда в простой составляет лишь часть более обширного процесса превращения конкретного труда в абстрактный. Наконец, превращение индивидуального труда в общественно-необходимый представляет собой лишь количественную сторону того же процесса превращения конкретного труда в абстрактный. Именно поэтому понятие абстрактного труда занимает такое центральное положение в марксовой теории стоимости.

Как мы уже неоднократно указывали, товарное хозяйство характеризуется формальной независимостью отдельных товаропроизводителей, с одной стороны, и материальной связанностью их трудовых деятельностей — с другой. Каким же образом частный труд отдельного товаропроизводителя включается в общественный трудовой механизм и подчиняется его ходу? Каким образом частный труд становится трудом общественным, и совокупность отдельных, раздробленных частных хозяйств превращается в относительно единое народное хозяйство, с закономерно повторяющимися массовыми явлениями, изучаемыми политической экономией? Это — основной вопрос политической экономии, вопрос о самой возможности и условиях существования товарно-капиталистического хозяйства.

В обществах с организованным хозяйством труд отдельного лица в его конкретном виде непосредственно организуется и направляется общественным органом, выступает как часть совокупного общественного труда, как труд общественный. В товарном хозяйстве труд автономного товаропроизводителя, основанный на праве частной собственности, первоначально выступает как частный труд. «Мы не исходим из труда индивидуумов как общественного труда, но, наоборот, отправляемся от особенного, индивидуального труда, который только в меновом процессе, через уничтожение его первоначального характера, обнаруживается как всеобщий общественный труд. Следовательно, всеобщий общественный труд не есть заранее данное условие, но результат, который только получается» («Критика пол. эк.», с. 49). Труд товаропроизводителей обнаруживает свой общественный характер не как конкретный труд, затрачиваемый непосредственно в самом процессе производства, но лишь как труд, который должен быть уравнен со всеми другими видами труда через посредство процесса обмена.

Каким же образом может в обмене обнаружиться общественный характер труда? Если сюртук является продуктом частного труда портного, то, казалось бы, продажа сюртука или обмен его на золото приравнивает частный труд портного другому виду частного труда, а именно труду золотопромышленника. Каким же образом уравнение одного частного труда с другим частным трудом может сообщить первому общественный характер? Это возможно только в том случае, если частный труд золотопромышленника в свою очередь уже уравнен со всеми другими конкретными видами труда, т. е. если продукт его, золото, может непосредственно обмениваться на любой другой продукт и, следовательно, играет роль всеобщего эквивалента или денег. Труд портного, будучи уравнен с трудом золотопромышленника, тем самым уравнивается и связывается со всеми конкретными видами труда. Уравниваясь с ними, как равнозначный им вид труда, труд портного из конкретного становится всеобщим или абстрактным; связываясь с ними в единую систему совокупного общественного труда, он из труда частного становится общественным. Всестороннее уравнение (через деньги) всех конкретных видов труда и превращение их в абстрактный труд одновременно создают между ними общественную связь, превращая частный труд в общественный. «В меновой стоимости рабочее время отдельного индивидуума выступает непосредственно, как всеобщее рабочее время, и этот всеобщий характер отдельного труда — как его общественный характер» («Критика пол. эк.», с. 39. Выделение Маркса)⁶⁶. Только как «всеобщая величина», труд становится «общественной величиной» (там же). «Труд всеобщий и в этой форме общественный», часто повторяет Маркс. В первой главе «Капитала» Маркс перечисляет три особенности эквивалентной формы стоимости: 1) потребительная стоимость становится формой проявления стоимости; 2) конкретный труд становится формой проявления абстрактного труда и 3) частный труд принимает форму непосредственно общественного труда (К., I, с. 18—22). Маркс начинает свой анализ с явлений, происходящих на поверхности рынка, в вещной форме: с противоположности потребительной стоимости и меновой. Объяснения ее он ищет в противоположности труда конкретного и абстрактного и, продолжая дальше свой анализ общественной формы организации труда, упирается в основной вопрос своей экономической теории, в противоположность частного и общественного труда. В товарном хозяйстве превращение частного труда в общественный совпадает с превращением конкретного труда в абстрактный. Общественная связь между трудовой деятельностью частных товаропроизводителей создается только через уравнение всех конкретных видов труда, происходящее в форме уравнения всех продуктов труда, как стоимостей. Обратно, уравнение разных видов труда и отвлечение (абстрагирование) от их конкретных особенностей представляет собой ту единственную общественную связь, которая превращает совокупность частных хозяйств в единое народное хозяйство. Этим объясняется то исключительное внимание, которое Маркс в своей, теории уделял понятию абстрактного труда.

Глава 14. Абстрактный труд

Учение об абстрактном труде представляет один из центральных пунктов марксовой теории стоимости. По Марксу, абстрактный труд «образует» стоимость. Различию между трудом конкретным и абстрактным Маркс придавал решающее значение. «Эта двойственная природа заключающегося в товаре труда впервые критически указана мной. Так как этот пункт является центральным, так как от него зависит правильное понимание основных вопросов политической экономии, то мы осветим его здесь более обстоятельно» (К., I, с. 6). После выхода в свет первого тома «Капитала» Маркс писал Энгельсу: «Самое лучшее в моей книге—это: 1) (на этом основано всякое понимание явлений) подчеркнутый уже в первой главе двойственный характер труда, в зависимости от того, выражается ли он в потребительной или меновой стоимости; 2) исследование прибавочной стоимости независимо от ее особенных форм, прибыли, процента, земельной ренты и т. п.»⁶⁷.

При таком решающем значении, которое Маркс придает своему учению об абстрактном труде, приходится удивляться, что ему уделялось так мало внимания в марксистской литературе. Одни авторы совершенно обходят молчанием этот вопрос. Так, А. Богданов превращает абстрактный труд в «абстрактно-простой труд» и, оставляя в стороне проблему конкретного и абстрактного труда, ограничивается вопросом о труде простом и квалифицированном⁶⁸. Многие критики марксизма также предпочитают подставлять вместо абстрактного труда труд простой; так делает, например, к. Диль⁶⁹. В популярных изложениях марксовой теории стоимости авторы пересказывают своими словами определения, данные Марксом в разделе втором первой главы «Капитала» о «двояком характере заключающегося в товарах труда». Каутский пишет: «С одной стороны, труд есть производительная трата человеческой рабочей силы вообще, с другой — определенная человеческая деятельность для достижения известной цели. Первая сторона труда есть нечто общее для всякой производительной деятельности человека; вторая различна для различных деятельностей»⁷⁰. Это общепринятое определение сводится к следующему, очень простому положению: конкретный труд есть затрата человеческой энергии в определенной форме (портняжество, ткачество и т. п.), абстрактный труд — это затрата человеческой энергии как таковой, независимо от ее данной формы. При таком определении, понятие абстрактного труда есть понятие физиологическое, лишенное всяких элементов, социальных и исторических. Оно присуще всем историческим эпохам, независимо от той или иной общественной формы производства.

Если даже у марксистов мы находим обычно определение абстрактного труда в смысле затраты физиологической энергии, то не приходится удивляться, что такое же понимание является общераспространенным в антимарксистской литературе. Например, П. Струве пишет: «От физиократов и их английских продолжателей Маркс усвоил себе ту механически-натуралистическую точку зрения, которая столь ярко обнаруживается в его учении о труде, как субстанции стоимости. Это учение — венец всех объективных учений о стоимости: оно прямо материализует последнюю, превращая ее в экономическую субстанцию хозяйственных благ, подобную физической материи, субстанции физических вещей. Эта экономическая субстанция есть нечто материальное, так как образующий стоимость труд Маркс понимает в чисто физическом смысле, как абстрактную затрату нервной и мышечной энергии, независимо от конкретного целесообразного содержания этой затраты, отличающегося бесконечным разнообразием. Абстрактный труд Маркса есть физиологическое понятие, идеально, по крайней мере, подлежащее сведению к механической работе» (предисловие Струве к русскому переводу I тома «Капитала», изд. 1906 г., с. 28). По мнению Струве, для Маркса абстрактный труд есть понятие физиологическое; поэтому стоимость, создаваемая абстрактным трудом, есть нечто «материальное». Такого же мнения придерживаются и другие критики Маркса. Герлах, отметив, что, по Марксу, «стоимость, нечто общее всем товарам, условие их обмениваемости, представляет овеществление абстрактно-человеческого труда»⁷¹, направляет свои критические возражения именно против этого пункта теории стоимости Маркса: «Физиологически сводить человеческий труд к простому совершенно невозможно... Ибо, так как человеческий труд сопровождается всегда сознанием и им обусловливается, то необходимо отказаться от сведения его к движению мускулов и нервов, потому что при этом всегда остается какой-то остаток, не поддающийся подобному анализу» (там же, с. 49—50). «Прежние попытки показать в опыте абстрактно-человеческий труд, то общее в человеческом труде, что служит его специфическим отличием, не удались; сведение труда к нервной и мускульной энергии невозможно» (там же, с. 50). Указание Герлаха, что труд не может быть сведен к одной только затрате физиологической энергии, ибо в нем имеется всегда момент психический, — не имеет, конечно, никакого отношения к тому понятию «абстрактного труда», которое построено Марксом на основе анализа особенностей товарного хозяйства. А между тем эти аргументы Герлаха кажутся столь убедительными, что обычно повторяются критиками марксовой теории стоимости⁷². В еще более яркой форме мы встречаем натуралистическое понимание абстрактного труда у Л. Буха: труд, как абстрактный, рассматривается «как процесс превращения потенциальной энергии в механическую работу»⁷³. Здесь внимание обращено не столько на количество затрачиваемой физиологической энергии, сколько на количество получаемой механической работы. Но принципиальная постановка вопроса та же, чисто натуралистическая, оставляющая в полном пренебрежении общественную сторону трудового процесса, т. е. именно ту, которая составляет непосредственный объект политической экономии.

Только у отдельных исследователей мы встречаем понимание того, что характеристика труда, как абстрактного, никоим образом не совпадает с физиологическим равенством различных трудовых затрат. «Всеобщность труда — это не естественно-научное понятие, заключающее в себе только общее физиологическое содержание, но частные работы являются абстрактно-всеобщими и тем самым общественными, как выявление деятельности субъектов права»⁷⁴. Но общая концепция Петри, для которого Марксова теория стоимости представляет не Wertgesetz, а Wertbetrachtung, не объяснение «реального процесса в объекте», а «субъективное условие познания» (там же, с. 50), лишает его всякой возможности правильной постановки вопроса об абстрактном труде⁷⁵.

Другую попытку внести в понятие абстрактного труда момент социальный мы встречаем у А. Нежданова (Череванина). По его мнению, понятие абстрактного труда выражает не физиологическое равенство трудовых затрат, а общественный процесс приравнивания различных видов труда в производстве. Это «в высшей степени важный и необходимый общественный процесс, производимый всякой сознательной общественно-экономической организацией». «Тот общественный процесс, который характеризуется сведением различных видов труда к абстрактному труду, производится товарным обществом бессознательно»⁷⁶. Принимая абстрактный труд за выражение процесса приравнивания труда, происходящего во всяком обществе, А. Нежданов упускает из виду ту особую форму, которую приравнивание труда принимает в товарном обществе, где оно происходит не непосредственно в процессе производства, а через посредство обмена. Понятие абстрактного труда выражает эту специфическую историческую форму приравнивания труда. Это понятие не только социальное, но и историческое.

Как видим, большинство авторов понимало абстрактный труд в высшей степени упрощенно — в смысле труда физиологического. Причина этого заключается в том, что указанные авторы не дали себе труда проследить учение Маркса об абстрактном труде во всем его объеме. Для этого им пришлось бы обратиться к тщательному разбору текста Маркса в разделе о товарном фетишизме и особенно в «Критике политической экономии», где это учение развито Марксом с наибольшей полнотой. Вместо этого указанные авторы предпочли ограничиться буквальным повторением нескольких фраз, которые Маркс посвящает абстрактному труду во втором разделе первой главы I тома «Капитала».

Действительно, в указанном разделе «Капитала» Маркс, на первый взгляд, как будто дает повод к пониманию абстрактного труда именно в физиологическом смысле. «Если отвлечься от определенного характера производительной деятельности и, следовательно, от полезного характера труда, то в нем остается лишь одно, — что он является затратой человеческой рабочей силы. Как портняжество, так и ткачество, несмотря на качественное различие этих видов производительной деятельности, представляют производительную затрату человеческого мозга, мускулов, нервов, рук и т. д. и в этом смысле являются одним и тем же человеческим трудом» (К., I, с. 8). И, подводя итоги, Маркс еще резче подчеркивает ту же мысль: «Всякий труд есть, с одной стороны, затрата человеческой рабочей силы в физиологическом смысле слова, — и в качестве такого одинакового или абстрактно-человеческого труд образует стоимость товаров. Всякий труд есть, с другой стороны, затрата человеческой рабочей силы в особой целесообразной форме, — и в качестве этой конкретной полезной работы труд создает потребительные стоимости» (К., I, р. 10). И сторонники, и противники Маркса, ссылаясь на цитированные слова, понимают абстрактный труд в физиологическом смысле. Первые повторяют это определение, критически не анализируя его. Вторые выставляют против него целый ряд возражений и иногда делают из него исходный пункт опровержения теории трудовой стоимости. И те, и другие не замечают, что изложенное упрощенное понимание абстрактного труда, на первый взгляд опирающееся на буквальный смысл слов Маркса, ни в малейшей мере не может быть согласовано как с теорией стоимости Маркса в целом, так и с рядом отдельных мест «Капитала».

Маркс не уставал повторять, что стоимость есть явление общественное, что бытие стоимости (Werthgegenständlichkeit) имеет «чисто общественный характер» и не заключает в себе ни одного атома материи (К., I, с. 11). Отсюда вытекает, что и абстрактный труд, образующий стоимость, должен быть понимаем как категория социальная, в которой мы не найдем ни одного атома материи. Одно из двух: если абстрактный труд представляет затрату человеческой энергии в физиологическом смысле, то и стоимость имеет вещественно-материальный характер. Или же стоимость есть явление общественное, — и тогда абстрактный труд тоже должен быть понимаем как явление социальное, связанное с определенной общественной формой производства. Также невозможно примирить физиологическое понимание абстрактного труда с историческим характером образуемой им стоимости. Физиологическая затрата энергии как таковая одинакова во все исторические эпохи и, казалось бы, во все эпохи создавала она стоимость. Мы приходим к грубейшему пониманию теории стоимости, находящемуся в резком противоречии с учением Маркса.

Выход из указанных затруднений может быть только один: так как понятие стоимости носит у Маркса характер социальный и исторический, — и в этом именно все его своеобразие и заслуга, — то на той же основе должны мы строить и понятие абстрактного труда, как образующего стоимость. Если мы не остановимся на предварительных определениях, даваемых Марксом на первых страницах его труда, а дадим себе труд проследить дальнейшее развитие его мыслей, мы найдем у самого Маркса достаточно элементов для социологической теории абстрактного труда.

Чтобы правильно понять учение Маркса об абстрактном труде, мы ни на минуту не должны упускать из виду, что Маркс ставит понятие абстрактного труда в неразрывную связь с понятием стоимости. Абстрактный труд «образует» стоимость, он составляет «содержание» или «субстанцию» стоимости. Задача Маркса заключается, как мы уже многократно отмечали, не только в том, чтобы аналитически свести стоимость к абстрактному труду, но и в том, чтобы из абстрактного труда диалектически вывести стоимость. А это невозможно, если под абстрактным трудом понимается не что иное, как труд в физиологическом смысле. Поэтому отнюдь не случайностью является то обстоятельство, что авторы, последовательно придерживающиеся физиологического понимания абстрактного труда, вынуждены прийти к выводу, резко противоречащему учению Маркса, а именно, что абстрактный труд сам по себе не образует стоимости⁷⁷. Кто хочет сохранить известное положение Маркса, что абстрактный труд образует стоимость и находит свое выражение в стоимости, тот должен отказаться от физиологического его понимания. Это не значит, конечно, что мы отрицаем тот бесспорный факт, что при любой общественной форме хозяйства трудовая деятельность людей сопровождается затратой физиологической энергии. Физиологический труд составляет предпосылку абстрактного труда в том смысле, что ни о каком абстрактном труде не может быть речи, если не имеет места затрата людьми физиологической энергии. Но эта затрата физиологической энергии остается именно предпосылкой, а не объектом нашего исследования.

При любой социальной форме хозяйства человеческий труд является одновременно и материально-техническим и физиологическим трудом. Первым признаком труд обладает постольку, поскольку он подчинен известному техническому плану и направлен на производство продуктов, необходимых для удовлетворения человеческих потребностей; последним признаком труд обладает постольку, поскольку он представляет собой затрату физиологической энергии, накопленной в человеческом организме и требующей своего регулярного восстановления. Если бы труд не создавал полезных продуктов, или если бы он не сопровождался затратой энергии человеческого организма, вся картина хозяйственной жизни человечества была бы совершенно иная, чем какой она является на самом деле. Следовательно, труд, рассматриваемый вне зависимости от той или иной социальной организации хозяйства, представляет материально-техническую и одновременно биологическую предпосылку всякой хозяйственной деятельности. Но эту предпосылку экономического исследования нельзя превращать в его объект. Затрата физиологической энергии, как таковая, не составляет абстрактного труда и не образует стоимости.

До сих пор мы рассматривали физиологическую версию абстрактного труда в ее наиболее грубом виде. Сторонники этой наиболее грубой версии утверждают, что стоимость продуктов создается абстрактным трудом, как затратой известной суммы физиологической энергии. Но имеется также и более тонкая формулировка физиологической версии, которая гласит приблизительно так: равенство продуктов как стоимостей создается равенством всех видов человеческого труда как затраты физиологической энергии. Здесь труд рассматривается уже не просто как затрата некоторой суммы физиологической энергии, а со стороны его физиологической однородности со всеми другими видами труда. Здесь человеческий организм рассматривается уже не только как источник физиологической энергии вообще, но и как источник, способный доставлять труд в его любой конкретной форме. Понятие физиологического труда вообще превратилось в понятие физиологически равного или однородного труда.

Однако и этот физиологически однородный труд представляет собой не объект, а предпосылку экономического исследования. Действительно, если труд как затрата физиологической энергии составляет биологическую предпосылку всякого человеческого хозяйства, то физиологическая однородность труда составляет биологическую предпосылку всякого общественного разделения труда. Физиологическая однородность человеческого труда является необходимой предпосылкой для возможности перехода людей от одного вида труда к другому и, следовательно, для возможности социального процесса перераспределения общественного труда. Если бы люди рождались, как пчелы или муравьи, с определенными трудовыми инстинктами, которые заранее ограничивали бы их способность к труду одним видом труда, то разделение труда было бы фактом биологического, а не социального порядка. Для того, чтобы общественный труд мог направляться то в одну, то в другую сферу производства, нужно, чтобы каждый индивид мог переходить от одного вида труда к другому.

Следовательно, физиологическое равенство труда представляет собой необходимое условие для того, чтобы вообще могло происходить социальное уравнение и распределение труда. Только на основе физиологического равенства или однородности человеческого труда, т. е. разносторонности и гибкости трудовой деятельности человека, и возможен переход от одной работы к другой, следовательно, и возникновение общественной системы разделения труда и в частности системы товарного хозяйства, характеризуемой абстрактным трудом. Поэтому, когда мы говорим об абстрактном труде, мы предполагаем труд социально-уравненный, а социальное уравнение труда предполагает физиологическую однородность труда, без которой никакое распределение труда как процесс социальный вообще не могло бы иметь места.

Физиологическая однородность человеческого труда представляет собой биологическую предпосылку (которая в свою очередь является результатом длительного процесса развития человека, в частности, развития его орудий труда и некоторых органов тела, рук и мозга), но не причину развития общественного разделения труда. Степень развития и формы последнего определяются чисто социальными причинами и в свою очередь определяют, в какой мере разносторонность трудовых операций, к выполнению которых потенциально способен организм человека, сможет действительно проявиться в виде разносторонности трудовых операций, выполняемых человеком как членом общества. При строго проведенном кастовом строе физиологическая однородность человеческого труда не может проявиться в значительной мере. Даже в небольшой общине, основанной на разделении труда, физиологическая однородность труда проявляется в узком кругу лиц, и общечеловеческий характер труда не может найти своего выражения. Только на основе товарного хозяйства, характеризуемого широким развитием обмена, массовым переходом индивидов от одной работы к другой и безразличием индивида к конкретному виду труда, — мог развиваться и проявляться однородный характер всех трудовых операций, как видов общечеловеческого труда вообще. Физиологическая однородность человеческого труда была необходимой предпосылкой общественного разделения труда, но лишь на определенной ступени общественного развития и при определенной социальной форме хозяйства труд индивида характеризуется как форма проявления общечеловеческого труда. Не будет, пожалуй, преувеличением сказать, что понятие о человеке вообще и о человеческом труде вообще возникло только на почве товарного хозяйства. Именно это и хотел отметить Маркс, когда он указывал, что в абстрактном труде находит свое выражение общечеловеческий характер труда.

Мы пришли к выводу, что как физиологический труд вообще, так и физиологически равный труд не представляют собой абстрактного труда, хотя и являются его предпосылкой. Тот равный труд, который находит свое выражение в равенстве стоимостей, должен рассматриваться как социально-уравненный труд. Так как стоимость продуктов труда является их общественной, а не естественной функцией, то и труд, образующий эту стоимость, представляет не физиологическую, а «общественную субстанцию». Кратко и ярко Маркс выразил эту мысль в своей работе «Заработная плата, цена и прибыль»: «Так как меновые стоимости товаров суть лишь общественные функции этих предметов и не имеют ничего общего с их естественными свойствами, то мы должны спросить: какова общая общественная субстанция всех товаров? Чтобы изготовить товар, необходимо затратить на него или превратить в него определенное количество труда. И я говорю: не только труда, но общественного труда»⁷⁸. И поскольку этот труд является равным, речь идет об общественно равном или социально-уравненном труде.

Мы должны таким образом, не ограничиваясь характеристикой труда как равного, различать, как уже отмечено было в 11-й главе, три вида равного труда:

1. физиологически равный труд,
2. социально-уравненный труд,
3. абстрактный или абстрактно-всеобщий труд, т. е. социально-уравненный труд в той специфической форме, которую он приобретает в товарном хозяйстве.

В то время как абстрактный труд составляет специфическую особенность товарного хозяйства, социально-уравненный труд может встречаться, например, в социалистической общине. Абстрактный труд не только не совпадает с физиологически равным трудом, но и не должен быть отождествляем с социально-уравненным трудом вообще (см. выше, главу 11-ю). Всякий абстрактный труд является общественным и социально-уравненным трудом, но не всякий социально-уравненный труд может быть признан абстрактным трудом. Для того, чтобы социально-уравненный труд принял специфическую форму абстрактного труда, характерную для товарного хозяйства, необходимы два условия, точно указанные Марксом. Необходимо: 1) чтобы равенство труда разных видов и индивидов составляло «специфически общественный характер независимых друг от друга частных работ» (К., I, с. 33), т. е. чтобы труд только в качестве равного становился общественным трудом, и 2) чтобы это уравнение труда происходило в вещной форме, т. е. в «форме стоимости продуктов труда» (там же)⁷⁹. При отсутствии этих условий труд является физиологически равным, он может быть также социально-уравненным, но не абстрактно всеобщим трудом.

Если у одних авторов мы встречаем ошибочное смешение абстрактного труда с физиологически равным, то у других авторов можно найти ошибку менее грубую, но все же недопустимую: они смешивают абстрактный труд с социально-уравненным. Рассуждение их сводится к следующему: орган социалистической общины, как мы уже видели, в целях учета и распределения труда приравнивает труд разных видов и индивидов, т. е. сводит их к общей единице, по необходимости отвлеченной (абстрактной); следовательно, труд получает характер абстрактного⁸⁰. Поскольку указанные авторы настаивают на своем праве придавать социально-уравненному труду название «абстрактного», мы можем признать за ними такое право: любой автор вправе обозначать данное явление любым термином, — хотя такой терминологический произвол весьма опасен и вносит большую путаницу в науку. Но ведь наш спор заключается не в том, какой термин выбрать для обозначения социально-уравненного труда, а совсем в другом. Перед нами стоит вопрос: что должны мы понимать под тем «абстрактным трудом», который, по учению Маркса, образует стоимость и находит свое выражение в стоимости? Мы должны опять напомнить, что Маркс хотел не только аналитически свести стоимость к труду, но и диалектически вывести из труда стоимость. А с этой точки зрения очевидно, что не только труд физиологически равный, но и социально-уравненный труд как таковой еще не образует стоимости. Тот абстрактный труд, о котором говорит Маркс, является не только социально-уравненным трудом, но трудом социально-уравненным в специфической форме, характерной для товарного хозяйства. В системе Маркса понятие абстрактного труда находится в неразрывной связи с основными особенностями товарного хозяйства. Чтобы доказать это, нам придется несколько подробнее изложить взгляды Маркса на характер абстрактного труда.

Маркс начинает свое исследование с товара, в котором отличает две стороны: материально-техническую и социальную (т. е. потребительную стоимость и стоимость). Эти же две стороны различает он в труде, содержащемся в товаре. Конкретный и абстрактный труд представляют собой лишь две стороны (материально-техническую и общественную) одного и того же труда, содержащегося в товаре. Общественная сторона этого труда, образующая стоимость и находящая свое выражение в стоимости, и есть абстрактный труд.

Начнем с определения, которое Маркс дает труду конкретному: «Труд, как созидатель потребительных стоимостей, как полезный труд, является независимым от всяких общественных форм условием существования людей, вечной естественной необходимостью: без него не был бы возможен обмен веществ между человеком и природой, т. е. не была бы возможна сама человеческая жизнь» (К., I, с. 7). Очевидно, этому конкретному труду противопоставляется абстрактный, как связанный с определенной «общественной формой», выражающий определенные отношения человека к человеку в процессе производства. Конкретный труд есть определение труда с точки зрения его материально-технических свойств. Абстрактный труд включает в себя определение общественной формы организации человеческого труда. Это не видовое и родовое понятия труда, а исследование труда с двух точек зрения: материально-технической и социальной. Понятие абстрактного труда выражает особенности социальной организации труда в товарно-капиталистическом обществе⁸¹.

Для правильного понимания противоположности конкретного и абстрактного труда надо исходить из рассмотренного нами выше противопоставления, которое Маркс проводит между трудом частным и общественным.

Труд является общественным, поскольку он рассматривается как доля совокупной массы однородного общественного труда или, как часто выражается Маркс, в его «отношении к совокупному труду общества». В большой социалистической общине труд члена общества в его конкретном виде (например, как труд сапожника) включен непосредственно в единый трудовой механизм общества, и, — поскольку речь идет о начальной фазе социалистического хозяйства, когда труд отдельных лиц будет еще «расцениваться» обществом, — приравнивается определенному числу единиц общественного труда (см. об этом подробнее в конце настоящей главы). Труд в своем конкретном виде является непосредственно общественным трудом. Иначе происходит дело в товарном хозяйстве, где конкретный труд производителя является непосредственно не общественным трудом, а частным, т. е. трудом частного товаропроизводителя, частного собственника средств производства и автономного организатора хозяйства. Этот частный труд может стать общественным лишь через посредство уравнения его со всеми другими видами труда), через уравнение их продуктов (см. выше 11-ю главу). Иначе говоря, он становится общественным не постольку, поскольку он является конкретным трудом, производящим конкретные потребительные стоимости, например башмаки, а лишь постольку, поскольку башмаки приравниваются как стоимость определенной сумме денег (а через них — всем другим продуктам как стоимостям), а тем самым и труд, воплощенный в них, приравнивается всем другим видам труда и, следовательно, сбрасывает с себя свой определенный конкретный вид, становится трудом обезличенным, частицей совокупной массы однородного общественного труда. Подобно тому, как конкретный продукт труда (например башмаки) обнаруживает свой характер стоимости лишь постольку, поскольку он сбрасывает с себя свой конкретный вид и приравнивается определенной сумме абстрактных денежных единиц, точно так же частный и конкретный труд, содержащийся в нем, обнаруживает свой характер общественного труда лишь постольку, поскольку он сбрасывает с себя свой конкретный вид и приравнивается в определенной пропорции всем другим видам труда, т. е. приравнивается определенному количеству обезличенного, однородного, абстрактного труда, «труда вообще». Превращение частного труда в общественный не может происходить иначе, как посредством превращения конкретного труда в абстрактный. С другой стороны, превращение конкретного труда в абстрактный уже означает включение его в массу однородного общественного труда, т. е. превращение его в труд общественный. Абстрактный труд есть разновидность общественного труда или социально-уравненного труда вообще. Это — труд общественный или социально-уравненный в той специфической форме, которую он имеет в товарном хозяйстве. Абстрактный труд — это не только социально-уравненный труд, т. е. отвлеченный от конкретных особенностей, обезличенный и однородный труд. Это — труд, который только в качестве обезличенного и однородного становится общественным трудом. Понятие абстрактного труда предполагает, что процесс обезличения или уравнения труда есть единственный процесс, благодаря которому труд «обобществляется», т. е. включается в совокупную массу общественного труда. Это уравнение труда может происходить (но лишь мысленно и предварительно) еще в процессе непосредственного производства, до акта обмена, но лишь через посредство процесса обмена, т. е. не иначе, как посредством приравнения (хотя бы мысленного и предварительного) продукта данного труда известной сумме денег. Поскольку это приравнение лишь предвосхищает обмен, оно подлежит еще осуществлению или реализации в действительном процессе обмена.

Описанная роль абстрактного труда, присущая ему именно в товарном обществе, особенно ярко проявляется при сравнении последнего с другими формами хозяйства. «Возьмем барщину и натуральные повинности средних веков. Определенный труд отдельных лиц в его натуральной форме, частный⁸² характер труда, а отнюдь не всеобщий⁸³, составлял тогда общественную связь. Или же, наконец, возьмем общинный труд в его естественной форме, каким мы находим его на пороге истории у всех культурных народов. Здесь общественный характер труда, совершенно очевидно, является не от того, что труд отдельного лица принимает абстрактную форму всеобщего труда, и не от того, что его продукт принимает форму всеобщего эквивалента. Самая сущность общинного производства не позволяет труду отдельного лица являться частным трудом или продукту его быть частным продуктом; напротив, она скорее непосредственно делает каждое отдельное проявление труда функцией одного из членов общественного организма. Труд, который проявляется в меновой стоимости, сразу выступает как труд частного обособленного лица. Общественным он становится только потому, что принимает форму непосредственной своей противоположности, форму абстрактной всеобщности» («К критике полит, экон.», стр. 40. Выделение наше). Ту же мысль повторяет Маркс в «Капитале». О средневековом обществе он говорит: «Непосредственно общественной формой труда является здесь его натуральная форма, его особенность, а не его всеобщность, как в товарном обществе, покоящемся на основе товарного производства» (К., I, с. 35). Также и в деревенском патриархальном производстве крестьянской семьи «различные работы, создающие эти продукты: обработка пашни, уход за скотом, пряденье, ткачество, портняжество и т. д., являются общественными функциями в своей натуральной форме» (там же).

Итак, в отличие от патриархальной семьи или крепостного поместья, где труд в его конкретном виде имел непосредственно общественный характер, в товарном обществе единственная общественная связь между самостоятельными частными хозяйствами создается через всесторонний обмен и приравнивание продуктов самых различных конкретных видов труда, т. е. через отвлечение от их конкретных особенностей, через превращение труда конкретного в труд абстрактный. Затрата человеческой энергии как таковой, в физиологическом смысле, еще не составляет абстрактного труда, как образующего стоимость, хотя и является его предпосылкой. Отвлечение от конкретных видов труда, как основная общественная связь между отдельными товаропроизводителями, — вот что характеризует абстрактный труд. Понятие абстрактного труда предполагает определенную общественную форму организации труда в товарном обществе: связанность отдельных товаропроизводителей не непосредственно в самом производственном процессе, поскольку он представляет собой совокупность конкретных трудовых деятельностей, а через посредство процесса обмена, т. е. отвлечения от этих конкретных особенностей. Это — категория не физиологическая, а социальная и историческая. От конкретного труда абстрактный труд отличается не только признаком отрицательным (отвлечение от конкретного вида труда), но и положительным (приравнивание всех видов труда во всестороннем обмене продуктов труда). «Труд, реализованный в товарной стоимости, получает не только отрицательное выражение, как труд, от которого отвлечены все конкретные формы и полезные свойства действительных работ, но, кроме того, отчетливо выступает вперед и его положительная природа. Последняя состоит в сведении всех действительных видов труда к их общему характеру человеческого труда, к затрате человеческой рабочей силы» (К., I, с. 27). В других местах Маркс подчеркивает, что это сведение конкретных видов труда к труду абстрактному осуществляется окончательно в процессе обмена, в процессе же непосредственного производства носит еще предварительный или идеальный характер, поскольку производство заранее рассчитано на обмен (см. ниже). В марксовой теории стоимости превращение конкретного труда в абстрактный не есть мысленный акт абстрагирования, в целях нахождения общей единицы измерения; это превращение есть реальное общественное явление. Теоретическим выражением этого общественного явления, — а именно социального уравнения разных видов труда, а не их физиологического равенства, — служит категория абстрактного труда. Только игнорирование этой положительной, социальной природы абстрактного труда приводило к пониманию его, как трудовой затраты в физиологическом смысле, с чисто отрицательными признаками отвлечения от конкретных видовых особенностей труда.

Абстрактный труд появляется и развивается по мере того, как обмен становится социальной формой самого процесса производства, превращающегося таким образом в товарное производство. При отсутствии обмена, как социальной формы производства, не может быть речи об абстрактном труде. Поэтому по мере расширения рынка и сферы обмена, по мере втягивания в него отдельных хозяйств и превращения их в (единое народное, а впоследствии и мировое хозяйство, происходит усиление тех характерных особенностей труда, которые мы обозначаем как абстрактный труд. Поэтому Маркс пишет: «Только внешняя торговля, развитие рынка в мировой рынок превращает деньги в мировые деньги, а абстрактный труд — в общественный труд. Абстрактное богатство, стоимость, деньги — следовательно, абстрактный труд развивается по мере того, как конкретный труд развивается в совокупность различных видов труда, охватывающую мировой рынок» (Theorien über den Mehrwert, III, S. 301. Выделение Маркса). Пока обмен ограничен национальными рамками, нет еще абстрактного труда в его наиболее развитом виде. Абстрактный характер труда достигает своего завершения тогда, когда международная торговля связывает воедино все страны, и продукт национального труда теряет свои специфические конкретные черты благодаря тому, что он бросается на мировой рынок и приравнивается там продуктам труда самых различных национальных производств. Как далеко это понятие абстрактного труда от трудовой затраты в физиологическом смысле, безразличной не только к качественным особенностям трудовой деятельности, но и к общественным формам ее организации.

В производстве, основанном на обмене, производителя интересует не потребительная стоимость изготовленных им продуктов, а исключительно их стоимость. Они интересуют его не как результат конкретного труда, а как результат абстрактного, т. е. поскольку они могут сбросить с себя свою прирожденную потребительную форму и превратиться в деньги, а через них в бесконечный ряд различных потребительных стоимостей. Если, с точки зрения стоимости, данное занятие оказывается для производителя менее выгодным, чем другое, он, — предполагая в товарном обществе полную подвижность труда, — переходит от одной конкретной трудовой деятельности к другой. Обмен создает, — конечно, в виде тенденции, прерываемой и ослабляемой противодействующими причинами, — безразличие производителя к труду конкретному. «Безразличное отношение к какому-нибудь определенному виду труда соответствует общественной форме, при которой индивиды с легкостью переходят от одного вида труда к другому и при которой какой-либо определенный труд является для них случайным и потому безразличным. Здесь труд вообще, не только в категории, но и в действительности, стал средством создания богатства вообще и утратил свою связь с определенным индивидом. Такое состояние достигло наибольшего развития в современнейшей из форм бытия буржуазного общества, в Соединенных штатах. Здесь, таким образом, абстрактная категория «труда», «труда вообще», труда sans phrase⁸⁴, этот исходный пункт современной экономической науки становится впервые практической истиной. Следовательно, простейшая абстракция, которую современная экономия ставит во главу угла, и которая выражает древнейшее, для всех общественных форм действующее отношение, становится в этой абстракции практически истинным только как категория современного общества... Этот пример труда убедительно доказывает, что даже самые простейшие категории, несмотря на то, что именно благодаря их отвлеченности они применимы ко всем эпохам, в самой определенности этой абстракции являются не в меньшей мере продуктом исторических условий и обладают полной значимостью только для этих условий и внутри их⁸⁵». Мы привели эту длинную выписку из Маркса потому, что она окончательно доказывает невозможность физиологического понимания «абстрактного труда» или «труда вообще», который на первый взгляд присущ всем формам общества, а на самом деле представляет продукт исторических условий товарного общества и «обладает полной значимостью» только в нем. Абстрактным труд становится постольку, поскольку общественная связь между членами общества осуществляется через обмен и приравнивание продуктов самых различных видов труда. «В пределах этого (товарного) мира всеобщечеловеческий характер труда есть его специфически общественный характер» (К., I, с. 27), и только эта общественная роль труда, отвлеченного от конкретных качеств, придает ему характер того абстрактного труда, который образует стоимость. В стоимости «всеобщий характер отдельного труда» выступает «как его общественный характер», — настойчиво и неоднократно повторяет ту же мысль Маркс в «Критике политической экономии».

Итак, поскольку из труда должна быть диалектически выведена стоимость, мы должны понимать под трудом труд, организованный в определенной социальной форме, присущей товарному хозяйству. Пока мы говорим о физиологически равном или даже социально-уравненном труде вообще, этот труд не образует стоимости. К иному, более бедному понятию труда можно прийти лишь в том случае, если ограничить свою задачу чисто аналитическим сведением стоимости к труду. Если мы исходим из стоимости как из готовой, данной социальной формы продуктов труда, не требующей особого объяснения, и ставим себе вопрос, к какому труду можно свести эту стоимость, мы отвечаем кратко: к равному труду. Иначе говоря, если стоимость можно диалектически вывести только из абстрактного труда, отличающегося определенной социальной формой, то аналитическое сведение стоимости к труду может ограничиться констатированием характера труда как социально-уравненного вообще⁸⁶ или даже, пожалуй, как физиологически равного труда. Возможно, что именно этим объясняется тот факт, что во втором разделе первой главы I тома «Капитала», где Маркс при помощи аналитического метода сводит стоимость к труду, он подчеркивает характер труда, как физиологически равного, не останавливаясь ближе на социальной форме организации труда в товарном хозяйстве⁸⁷. Напротив, всюду там, где Маркс хочет диалектически вывести стоимость из абстрактного труда, он в характеристике последнего подчеркивает социальную форму труда в товарном хозяйстве.

После того, как мы выяснили социальную природу абстрактного труда и связь его с процессом обмена, мы должны ответить на некоторые критические возражения, выдвинутые против нашего понимания абстрактного труда. Некоторые критики⁸⁸ говорят, что из нашего положения можно сделать вывод, что абстрактный труд возникает только в акте обмена. Отсюда следует, что и стоимость возникает только в обмене, между тем как, с точки зрения Маркса, стоимость, а следовательно, и абстрактный труд должны существовать уже в процессе производства. Тут затронут очень серьезный и глубокий вопрос об отношении между производством и обменом. Как нам разрешить эту трудность? С одной стороны, стоимость и абстрактный труд должны существовать уже в процессе производства, а, с другой стороны, Маркс в десятках мест говорит, что абстрактный труд имеет своей предпосылкой процесс обмена.

Приведем несколько примеров. По словам Маркса, Франклин понимал труд, как абстрактный, но не понимал, что это есть абстрактно-всеобщий, общественный труд, проистекающий из всестороннего отчуждения индивидуального труда (Kritik, S. 38—39). Главная ошибка Франклина состояла, следовательно, в том, что он не принял во внимание, что абстрактный труд возникает из отчуждения индивидуального труда.

В данном случае у Маркса речь идет не об отдельной фразе. В Последующих изданиях «Капитала» Маркс все резче подчеркивал ту мысль, что в товарном хозяйстве только обмен сводит конкретный труд к абстрактному труду.

Прочтем известную фразу, которую мы уже цитировали: «Люди сопоставляют друг с другом продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот. Приравнивая друг другу в обмене разнородные продукты как стоимости, они тем самым приравнивают друг другу свои различные работы, как человеческий труд вообще» (К., I, с. 33). В первом издании «Капитала» эта фраза имела совершенно противоположный смысл. Эта фраза у Маркса гласила так: «Если люди относят свои продукты друг к другу как стоимости постольку, поскольку эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда» и т. д. (Kapital, I, 1867, S. 38). Маркс, опасаясь, что его поймут в том смысле, будто люди заранее сознательно приравнивают друг другу свой труд как абстрактный, во втором издании совершенно изменил смысл фразы и подчеркнул ту мысль, что уравнение труда как абстрактного происходит только через обмен продуктов труда. Это — характерное изменение от первого издания ко второму.

Но Маркс как мы уже упоминали, не ограничился вторым изданием I тома «Капитала». Он еще исправил впоследствии текст для французского издания 1875 года, причем писал, что он внес туда такие исправления, которые он не успел внести во второе немецкое издание. На этом основании Маркс приписывал французскому изданию «Капитала» самостоятельную научную ценность наряду с немецким оригиналом.

Во втором издании «Капитала» мы встречаем известную фразу: «Равенство работ, toto coelo⁸⁹ различных друг от друга, может существовать лишь в отвлечении от их действительного неравенства, в сведении их к тому общему характеру, которым они обладают как затраты человеческой рабочей силы, абстрактно-человеческого труда» (К., I, с. 32). Во французском издании Маркс в конце этой фразы заменяет точку запятой и прибавляет: «и только обмен производит эту редукцию, противопоставляя друг другу на началах равенства продукты самых различных видов труда» (стр. 29 франц. изд. 1875 г.). Вставка эта в высшей степени характерна и ярко показывает, как далек был Маркс от физиологического понимания абстрактного труда. Как же нам эти высказывания Маркса, которые можно насчитать десятками, примирить с основным положением, что стоимость образуется в производстве?

Примирить их не трудно.

Дело в том, что при обсуждении вопроса об отношении между обменом и производством недостаточно отличают два понятия обмена. Мы должны отличать обмен, как социальную форму воспроизводственного процесса, от обмена, как особой фазы этого воспроизводственного процесса, перемежающейся с фазой непосредственного производства.

На первый взгляд обмен кажется нам отдельной фазой процесса воспроизводства. Мы видим, что сперва идет процесс непосредственного производства, затем наступает фаза обмена. Здесь обмен отделен от производства и ему противопоставлен. Но обмен есть не только отдельная фаза процесса воспроизводства, он кладет свою специфическую печать на весь воспроизводственный процесс, он представляет собой особую социальную форму общественного процесса производства. Производство, основанное на частном обмене, —этими словами Маркс часто характеризует товарное хозяйство. С этой точки зрения «обмен продуктов как товаров есть определенная форма общественного труда или общественного производства» (Theorien, III, 1921, S. 153). Если принять во внимание, что обмен есть социальная форма самого производственного процесса, форма, которая накладывает печать на ход самого процесса производства, то многие выражения Маркса станут нам вполне понятны. Когда Маркс постоянно повторяет, что абстрактный труд является только результатом обмена, это значит, что он является результатом данной социальной формы производственного процесса. Лишь по мере того, как процесс производства принимает социальную форму производства товарного, т. е. основанного на обмене, труд принимает форму абстрактного труда, и продукты труда принимают форму стоимости.

Итак, обмен есть прежде всего форма производственного процесса, или форма общественного труда. Как только обмен стал действительно господствующей формой процесса производства, он кладет свою печать и на фазу непосредственного производства. Иначе говоря, так как люди производят сегодня не в первый день, так как производитель производит после того, как он вступал в акты обмена, и перед тем, как он вступил в последующие акты обмена, то и процесс непосредственного производства приобретает определенные социальные признаки, соответствующие организации товарного хозяйства на началах обмена. Товаропроизводитель, хотя бы он находился еще у себя в мастерской и в данный момент не вступал в (обмен с другими членами общества, — уже чувствует на себе давление со стороны всех тех лиц, которые выступают на рынке в качестве его покупателей, конкурентов, лиц, покупающих у его конкурентов, и т. д., в конечном счете давление со стороны всех членов общества. Эта хозяйственная связь и производственные отношения, которые непосредственно реализуются в обмене, продолжают свое действие и по прекращении данных конкретных актов обмена. Они накладывают резкую социальную печать и на индивида, и на его труд, и на продукт его труда. Уже в самом процессе непосредственного производства производитель выступает в качестве товаропроизводителя, труд его приобретает характер абстрактного труда, а продукт — характер стоимости.

Здесь, однако, необходимо предостеречь против следующей ошибки. Очень многие думают, что так как процесс непосредственного производства уже обладает определенной социальной характеристикой, значит, и продукты труда и труд в фазе непосредственного производства отличаются точь-в-точь теми же социальными признаками, которыми они отличаются в фазе обмена. Такое предположение глубоко ошибочно, ибо, хотя обе фазы (фаза производства и фаза обмена) тесно связаны друг с другом, но, тем не менее, фаза производства не стала фазой обмена. Между обеими фазами не только имеется известное сходство, но и сохраняется известное различие. Иначе говоря, с одной стороны, мы признаем, что с того момента, когда обмен становится господствующей формой общественного труда и люди производят специально для обмена, — уже в фазе непосредственного производства принимается во внимание характер продуктов труда как стоимостей. Но этот характер продуктов труда как стоимостей еще не есть тот характер, который они приобретут тогда, когда они будут действительно обменены на деньги, когда их, по выражению Маркса, «идеальная» стоимость превратится в «реальную», и социальная форма товара будет заменена социальной формой денег.

То же самое относится и к труду. Мы признаем, что товаропроизводители в своих трудовых актах уже в процессе непосредственного производства принимают во внимание состояние рынка и спроса и заранее производят исключительно для того, чтобы превратить свой продукт в деньги, а тем самым свой частный и конкретный труд — в общественный и абстрактный труд. Но это включение труда отдельного индивида в трудовой механизм всего общества является лишь предварительным и гадательным: оно подлежит еще суровой проверке в процессе обмена, проверке, которая для данного товаропроизводителя может дать положительный или отрицательный результат. Таким образом, трудовая деятельность товаропроизводителей в фазе производства является непосредственно частным и конкретным трудом и лишь посредственно, косвенно или скрыто (latent), как выражается Маркс, является трудом общественным.

Поэтому, когда мы читаем Маркса, в частности его высказывания о том, как влияет обмен на стоимость и на абстрактный труд, мы должны всегда ставить себе вопрос, что имеет в виду в данном случае Маркс, — обмен как форму самого производственного процесса, или обмен как отдельную фазу, противостоящую фазе производства. Поскольку речь идет об обмене как о форме производственного процесса, Маркс решительно заявляет, что без обмена не существует ни абстрактного труда, ни стоимости, что лишь по мере развития обмена труд приобретает характер абстрактного труда. Там же, где речь идет об обмене как об отдельной фазе, противостоящей производству, там Маркс говорит, что труд и продукт труда еще до процесса обмена обладают определенным социальным характером, но этот характер должен еще реализоваться в процессе обмена. В процессе непосредственного производства труд еще не является абстрактным трудом в полном смысле слова, он еще становится (werden) абстрактным трудом. И такие выражения можно найти в большом количестве у Маркса. Приведу только две цитаты из «Критики»: «На деле индивидуальные работы, представленные в этих особенных потребительных стоимостях, становятся (werden) всеобщим и в этой форме общественным трудом лишь тогда, когда они действительно обмениваются друг на друга пропорционально продолжительности заключенного в них труда. Общественное рабочее время существует в этих товарах, так сказать, лишь скрыто (latent) и проявляется (offenbart sich) лишь в процессе их обмена» (Kritik, S. 24). В другом месте Маркс пишет: «Товары противостоят теперь друг другу как двойные существования, реально как потребительные стоимости, идеально как меновые стоимости. Они представляют теперь друг для друга двойственную форму содержащегося в них труда, так как особенный реальный труд действительно существует как их потребительная стоимость, между тем как всеобщее абстрактное рабочее время получает в их цене мысленно представляемое существование (vorgestelltes Dasein)» (там же, с. 32).

Маркс утверждает, что товар и деньги не теряют своих различий от того, что каждый товар должен непременно превратиться в деньги; каждый из них есть реально то, чем другой является идеально, и идеально то, чем другой является реально. Все эти выражения Маркса доказывают, что мы не должны в данном пункте мыслить слишком прямолинейно. Мы не должны думать, что раз уже в процессе непосредственного производства товаропроизводители косвенно связаны друг с другом производственными отношениями, то их продукты и их труд носят уже непосредственно общественный характер. Дело обстоит не так. Труд товаропроизводителя является непосредственно частным и конкретным, но он получает вместе с тем дополнительную, «идеальную» или «скрытую» социальную характеристику в качестве труда абстрактно-всеобщего и общественного. Маркс всегда смеялся над утопистами, которые мечтали об уничтожении денег и верили в догмат, что «содержащийся в товаре особенный труд частного индивида есть непосредственно общественный труд» (Kritik, S. 73).

Теперь мы должны ответить на следующий вопрос: может ли абстрактный труд, рассматриваемый нами как чисто «общественная субстанция», иметь количественную определенность, т. е. определенную величину? Очевидно, что с точки зрения марксовой теории абстрактный труд имеет определенную величину, и именно благодаря этому продукт труда не только приобретает социальную форму стоимости, но имеет стоимость определенной величины. Чтобы понять возможность количественной характеристики абстрактного труда, мы опять прибегнем к сравнению его с тем социально-уравненным трудом, который встречается в социалистической общине. Предположим, что органы социалистической общины известным образом приравнивают друг к другу труд различных видов и индивидов; например, день простого труда принимается за 1 единицу, а день квалифицированного труда за 3 единицы; день труда искусного работника А признается равным двухдневному труду неискусного работника Б и т. п. На основании этих общих принципов органы общественного учета признают, что работник А затратил в общественном процессе производства 20 единиц труда, а работник Б — 10 единиц труда. Значит ли это, что А действительно работал вдвое более продолжительное время, чем Б? Никоим образом; еще менее означает этот расчет, что А затратил вдвое большее количество физиологической энергии, чем Б. Возможно, что с точки зрения фактической продолжительности их работ А и Б проработали одинаковое число часов. Возможно далее, что с точки зрения количества физиологической энергии, затраченной в процессе труда, А затратил менее энергии, чем Б. И тем не менее количество «общественного труда», приходящееся на долю А, больше, чем количество, приходящееся на долю Б. Этот труд представляет собой чисто «общественную субстанцию», единицы этого труда представляют собой единицы однородной массы общественного труда, учтенного и уравненного общественными органами. И вместе с тем этот общественный труд имеет вполне определенную величину, но — и этого не следует забывать — величину чисто общественного характера. Те 20 единиц труда, которые приходятся на долю работника А, представляют собой не число фактически проработанных часов и не сумму фактически затраченной физиологической энергии, а число единиц общественного труда, т. е. общественную величину. Именно такого рода общественную величину представляет собой и абстрактный труд, выполняющий в стихийном товарном хозяйстве ту роль, которую описанный социально-уравненный труд выполняет в сознательно организованном социалистическом хозяйстве. Поэтому Маркс постоянно напоминает нам, что абстрактный труд представляет собой «общественную субстанцию», а величина его — «общественную величину».

Только при изложенном социологическом понимании абстрактного труда становится понятным центральное положение Маркса о том, что абстрактный труд «образует» стоимость или находит свое выражение в форме стоимости. Физиологическое понимание абстрактного труда легко могло привести к натуралистическому пониманию стоимости, — пониманию, резко противоречащему теории Маркса. По учению Маркса, и абстрактный труд и стоимость отличаются чисто общественной природой и представляют чисто общественные величины. Абстрактный труд означает «общественное определение труда», а стоимость — общественное свойство продукта труда. Не труд в его материально-техническом или физиологическом качестве, а лишь абстрактный труд, предполагающий определенные производственные отношения людей, образует стоимость⁹⁰. Отношение между абстрактным трудом и стоимостью не должно быть мыслимо, как отношение между физической причиной и физическим следствием. Стоимость есть вещное выражение общественного труда в той специфической форме, которую он имеет в товарном хозяйстве, т. е. абстрактного труда. Это и значит, что стоимость есть «застывший» труд, «простой сгусток безразличного человеческого труда», «кристаллы общественной субстанции» — труда (К., I, с. 4). Эти выражения, за которые Маркс подвергался стольким нападкам и обвинениям в «натуралистическом» построении теории стоимости, могут быть правильно поняты только при сопоставлении их с «учением Маркса о товарном фетишизме и «овеществлении» общественных отношений. Общественные производственные отношения людей выражаются в вещной форме, — таково первое положение Маркса. Отсюда следует, что общественный (а именно абстрактный) труд выражается в форме стоимости. Поэтому стоимость есть «овеществленный», «материализованный» труд и одновременно с этим выражение производственных отношений людей. Эти два определения стоимости противоречат друг другу, поскольку речь идет о труде физиологическом; но они прекрасно дополняют друг друга, поскольку речь идет о труде общественном. И абстрактный труд, и стоимость имеют общественную, а не материально-техническую или физиологическую природу. Стоимость есть общественное свойство (или социальная форма) продукта труда, как и абстрактный труд есть «общественная субстанция», лежащая в основе этой стоимости. И тем не менее абстрактный труд, подобно образуемой им стоимости, имеет не только качественную, но и количественную сторону, имеет определенную величину, как и тот общественный труд, который учитывается органами социалистической общины.

Чтобы закончить с вопросом о количественном определении абстрактного труда, мы должны выяснить одно могущее возникнуть недоразумение. На первый взгляд может показаться, что если абстрактный труд является результатом социального уравнения труда через уравнение продуктов труда, то единственным критерием равенства или неравенства двух трудовых затрат служит факт уравнения (или неравенства их) в процессе обмена. С этой точки зрения мы не можем говорить о равенстве (или неравенстве) двух трудовых затрат до момента социального уравнения их через посредство процесса обмена. С другой стороны, если в процессе обмена эти трудовые затраты социально уравнены, мы обязаны считать их равными, хотя бы в непосредственном процессе производства, например, по числу часов труда, они не были равны.

Такое предположение приводит к ложным выводам. Оно лишает нас права сказать, что в процессе обмена социально-уравниваются иной раз разные количества труда, иной раз весьма неравные (например, при обмене продуктов труда квалифицированного на продукты простого труда или при обмене товаров в капиталистическом хозяйстве по их ценам производства и т. п.). Мы вынуждены были бы признать, что социальное уравнение труда в процессе обмена происходит вне всякой зависимости от количественных моментов, характеризующих труд в процессе непосредственного производства (например, от его продолжительности, интенсивности, продолжительности подготовки к данному квалифицированному труду и т. д.), и, следовательно, лишено всякой закономерности, будучи определяемо исключительно стихией рынка.

Легко доказать, что развитое выше учение об абстрактном труде не имеет ничего общего с указанным ложным предположением. Вернемся к примеру с социалистической общиной. Органы социалистической общины признали за работником А право на 20 часов общественного труда, а за работником Б — право на 10 часов того же груда. Эти расчеты были сделаны указанными органами социалистической общины на основании признаков, характеризующих труд в материально-техническом процессе производства (например, его продолжительности, интенсивности, количества изготовленных продуктов и т. п.) Если бы органы социалистической общины при определении количества приходящегося на долю каждого работника общественного труда принимали за единственный и решающий критерий количество затрачиваемой работником физиологической энергии (мы делаем предположение, что это количество можно было бы определить при помощи психофизиологических исследований), — мы сказали бы, что основой социального уравнения труда служат признаки, характеризующие труд с его физиологической, а не материально-технической стороны. Но это не изменило бы дела. В обоих случаях мы могли бы сказать, что акт социального уравнения двух трудовых затрат производится на основании признаков, лежащих вне самого этого акта. Но отсюда никоим образом не следует, что социальное равенство двух трудовых затрат, сделанное на основании их физиологического равенства, тождественно с этим последним. Даже при том предположении, что данное числовое выражение двух количеств общественного труда (20 часов и 10 часов общественного труда) в точности совпадает с числовым выражением двух количеств физиологической энергии (20 единиц и 10 единиц физиологической энергии), остается коренное различие природы общественного труда и затраты физиологической энергии, социального уравнения труда и его физиологического равенства. Тем более верно это в тех случаях, когда социальное уравнение труда регулируется не одним, а целым рядом признаков, характеризующих труд с его материально-технической или физиологической стороны. В этом случае не только общественно-равный труд качественно отличается от физиологически-равного труда, но и количественная определенность первого может быть понята нами только как результат процесса социального уравнения труда. И качественная, и количественная характеристика общественного труда не может быть понята нами без исследования социальной формы процесса производства, в котором социальное уравнение труда происходит.

Именно такое положение дел мы встречаем в товарном хозяйстве. Равенство двух количеств абстрактного труда означает равенство их как долей совокупного общественного труда, — равенство, устанавливающееся только в процессе социального уравнения труда через посредство уравнения продуктов труда. Поэтому мы и утверждаем, что в товарном хозяйстве общественное равенство двух трудовых затрат или равенство их в качестве абстрактного труда устанавливается не иначе, как посредством процесса обмена. Но это не мешает нам до процесса обмена и независимо от него констатировать ряд количественных признаков, отличающих труд с материально-технической и физиологической стороны и оказывающих причинное влияние на количественную определенность абстрактного труда. Важнейшими из этих признаков являются: 1) продолжительность трудовой затраты, или количество рабочего времени; 2) интенсивность труда; 3) квалифицированный характер труда и 4) количество продуктов, произведенных в единицу времени. Остановимся вкратце на каждом из этих признаков.

Основным признаком, характеризующим количественную определенность труда, Маркс признает количество рабочего времени, затраченного рабочим. Этот прием количественного определения труда по величине рабочего времени в высшей степени характерен для социологического метода Маркса. Если бы речь шла о количественном определении труда в психологической лаборатории, за единицу труда следовало бы принять известную сумму затраченной физиологической энергии. Но когда речь идет о распределении совокупного общественного труда между отдельными лицами и отраслями производства, — распределении, происходящем сознательно в социалистической общине и стихийно в товарном хозяйстве, — различные количества труда выступают как различные количества рабочего времени. Маркс поэтому нередко даже заменяет труд рабочим временем и рассматривает последнее как субстанцию, овеществленную в продукте (Kritik, S. 5, 8).

Итак, основной мерой труда Маркс признает рабочее время или «экстенсивную величину труда» (К., I, с. 403). Наряду с этим признаком, в качестве добавочного и второстепенного, Маркс ставит интенсивность труда или «интенсивную величину труда», т. е. «количество труда, которое затрачивается в течение данного времени» (там же). 1 час труда большей интенсивности признается равным, например, 1½ часам труда нормальной интенсивности. Иначе говоря, более интенсивный труд признается равным более продолжительному труду, интенсивность переводится в единицы рабочего времени, или интенсивная величина учитывается как экстенсивная величина. Уже это сведение интенсивности труда к рабочему времени ярко свидетельствует о том, в какой мере признаки, характеризующие труд с его физиологической стороны, подчиняются Марксом признакам социального характера, которые играют решающую роль в социальном: процессе распределения груда.

Еще более ярко обнаруживается подчиненная роль интенсивности труда по отношению к рабочему времени в следующем рассуждении Маркса. По мнению Маркса, признак интенсивности труда принимается во внимание при определении количества абстрактного труда лишь в том случае, когда данная трудовая затрата отличается большей или меньшей интенсивностью по сравнению с средним уровнем. Но «если бы интенсивность труда поднялась во всех отраслях промышленности одновременно и равномерно, то новая повышенная степень интенсивности стала бы обычным общественно-нормальным уровнем и следовательно уже не учитывалась бы более как экстенсивная величина» (К., I, стр. 408)⁹¹. Иначе говоря, если в настоящее время, как и пятьдесят лет тому назад, в (дайной стране на производство затрачивается ежедневно 1 миллион рабочих дней (по 8 часов каждый), то сумма ежедневно создаваемых стоимостей остается без изменения, хотя бы средняя интенсивность труда за истекшее полустолетие повысилась, например, в 1\(\frac{1}{2}\) раза и, следовательно, увеличилось количество затрачиваемой физиологической энергии. Это рассуждение Маркса доказывает, что не только недопустимо смешивать физиологический труд с абстрактным, но что количество физиологической энергии не следует принимать за тот основной количественный признак, который определяет количество абстрактного труда и величину создаваемой стоимости. Мерой труда Маркс считает рабочее время, a интенсивности труда отводится лишь добавочная и подчиненная роль.

Проблеме квалифицированного труда мы посвящаем следующую главу. Здесь отметим лишь, что Маркс, верный своему общему положению о рабочем времени как мере труда, сводит день квалифицированного труда к определенному числу дней простого труда, т. е. опять-таки к рабочему времени.

До сих пор мы имели в виду уравнение количеств труда, затрачиваемых в различных отраслях производства. Поскольку же речь идет о различных трудовых затратах в одной и той же отрасли производства (точнее говоря, затраченных на производство продуктов того же самого рода и качества), уравнение их подчиняется следующему принципу: равными признаются две трудовые затраты, поскольку при их помощи созданы одинаковые количества данного продукта, — хотя бы фактически эти трудовые затраты весьма отличались одна от другой по продолжительности рабочего времени, интенсивности и т. п. День труда работника более умелого или работающего при помощи лучших средств производства социально-уравнивается с двумя днями труда работника менее умелого или работающего с помощью плохих средств производства, хотя бы количество затраченной физиологической энергии в первом случае было гораздо меньше, чем в последнем. И здесь решающим признаком, определяющим количественную характеристику труда как абстрактного и общественно-необходимого, является отнюдь не сумма затраченной физиологической энергии. И здесь Маркс сводит труд работника, отличающегося особой умелостью или лучшими средствами производства, к общественно-необходимому рабочему времени, т. е. приравнивает его определенному количеству рабочего времени.

Как видим, количественная характеристика абстрактного труда причинно обусловлена рядом признаков, отличающих труд с его материально-технической и физиологической сторон в процессе непосредственного производства, до процесса обмена и независимо от него. Но, хотя данные две трудовые затраты независимо от процесса обмена отличаются известной продолжительностью, интенсивностью, степенью квалификации и технической производительности, социальное уравнение этих трудовых затрат происходит в товарном хозяйстве только через посредство процесса обмена; а вместе с этим социально-уравненный или абстрактный труд качественно и количественно отличается от труда, рассматриваемого с материально-технической или физиологической сторон.

Глава 15. Квалифицированный труд

В процессе обмена приравниваются продукты различных конкретных видов труда, а тем самым уравниваются и последние. При прочих равных условиях, различие конкретных видов труда не играет в товарном хозяйстве роли, и продукт часового труда сапожника обменивается на продукт часового труда суконщика. Но различные виды труда находятся в неравных условиях; они отличаются друг от друга по своей интенсивности, вредности для здоровья, продолжительности обучения и т. п. Процесс обмена, погашая различие видов труда, одновременно погашает и компенсирует различие условий, имеющее место в разных видах труда. Это различие условий приводит к тому, что продукт дневного труда сапожника обменивается, например, на продукт двухдневного труда землекопа или на продукт полудневного труда ювелира. На рынке приравниваются, как стоимости, продукты, произведенные в неравные количества времени. На первый взгляд это положение противоречит основному положению марксовой теории, согласно которому стоимость продуктов труда пропорциональна рабочему времени, затраченному на их производство. Посмотрим, как разрешается это противоречие.

Из перечисленных выше различных условий труда наибольшее значение имеют интенсивность данного вида труда и продолжительность обучения и подготовки к данному виду труда или к данной профессии. Вопрос об интенсивности труда не представляет особых теоретических трудностей и будет нами рассмотрен мимоходом. Главное же внимание в настоящей главе мы уделим вопросу о квалифицированном труде.

Прежде всего дадим определение труда квалифицированного и простого. Простой труд «есть затрата простой рабочей силы, которой в среднем располагает телесный организм каждого обыкновенного человека, не обладающего никакой специальной подготовкой» (К., I, с. 9. Выделение наше). В отличие от простого, квалифицированным называется труд, который требует специальной подготовки, т. е. «более продолжительной профессиональной подготовки или более значительного общего образования, чем в среднем имеют рабочие»⁹². Не надо думать, что простой средний труд есть величина одинаковая у различных народов и не изменяющаяся в ходе исторического развития. Простой средний труд носит различный характер в различных странах и в различные культурные эпохи, но для каждого определенного общества в данный момент его развития представляет величину данную (К., I, с. 9). Тот труд, который в Англии может быть выполнен каждым средним рабочим, в России может требовать некоторой подготовки со стороны рабочего. Тот труд, к которому в настоящее время способен средний русский рабочий, мог сто лет тому назад считаться в России трудом, возвышающимся по своей сложности над средним уровнем.

Отличие квалифицированного труда от простого проявляется: 1) в повышенной стоимости продуктов, произведенных трудом квалифицированным, и 2) в повышенной стоимости квалифицированной рабочей силы, т. е. в повышенной заработной плате квалифицированного наемного рабочего. С одной стороны, продукт дневного труда ювелира имеет в два раза бóльшую стоимость, чем продукт дневного труда сапожника. С другой стороны, ювелир-рабочий получает от ювелира-предпринимателя более высокую заработную плату, чем сапожник-рабочий от своего предпринимателя. Первое явление свойственно товарному хозяйству, как таковому, и характеризует отношения между людьми, как товаропроизводителями; второе явление свойственно только капиталистическому хозяйству и характеризует отношения между людьми, как капиталистами и наемными рабочими. Так как в теории стоимости, изучающей особенности товарного хозяйства, как такового, мы имеем дело только со стоимостью товаров, но не со стоимостью рабочей силы, то и в настоящей главе мы будем рассматривать только стоимость продуктов, произведенных квалифицированным трудом, оставляя в стороне вопрос о стоимости квалифицированной рабочей силы.

Понятие квалифицированного труда следует точно отличать от двух других понятий, которые нередко с ним смешиваются: от умелости (или ловкости) и интенсивности труда. Говоря о квалифицированном труде, мы имеем в виду степень средней квалификации (подготовки), требуемой для занятия данным видом труда, данной профессией или специальностью. Эту квалификацию необходимо отличать от индивидуальной квалификации отдельных производителей в пределах одной и той же профессии или специальности. Труд ювелира требует в среднем высокой квалификации, но различные ювелиры обнаруживают в своей работе различную «степень искусства, подготовки и быстроты», они отличаются друг от друга ловкостью или умелостью своего труда (К., I, с. 4, 134). Если сапожники в среднем вырабатывают по одной паре ботинок в день, а данный сапожник, более умелый и обученный, — две пары ботинок, то, естественно, продукт дневного труда последнего (две пары ботинок) будет иметь вдвое бóльшую стоимость, чем продукт дневного труда сапожника средней умелости (одна пара ботинок). Это вполне понятно, так как стоимость определяется, как будет подробнее изложено в следующей главе, не индивидуальным, а общественно-необходимым для производства трудом. Различие умелости или ловкости труда двух данных сапожников вполне точно измеряется различными количествами продуктов, производимых ими в одинаковое время (при одинаковых орудиях труда и прочих равных условиях). Таким образом понятие умелости или ловкости труда входит в учение об общественно-необходимом труде и не представляет особых теоретических трудностей. Гораздо большие трудности представляет вопрос о квалифицированном труде, о различной стоимости продуктов, производимых в одинаковое время двумя производителями в различных профессиях, продукты которых между собой не сравнимы. Поэтому те исследователи, которые сводят квалифицированный труд к более умелому труду, просто обходят трудности вопроса. Так, Л. Будин утверждает, что высшая стоимость продуктов квалифицированного труда объясняется тем, что квалифицированный работник производит большее количество продуктов⁹³. Ф. Оппенгеймер говорит, что Маркс, сосредоточивши свое внимание на «приобретенной» квалификации, вытекающей из «более продолжительного и дорогого образования, подготовки», упустил из виду «прирожденную» квалификацию. Но, к нашему удивлению, оказывается, что в последнюю Оппенгеймер включает также индивидуальную умелость отдельных производителей, которая относится к проблеме общественно-необходимого, а не квалифицированного труда, куда поместил ее Оппенгеймер⁹⁴.

Другие исследователи пытаются свести квалифицированный труд к труду более интенсивному. Интенсивность или напряженность труда определяется количеством труда, затрачиваемого в единицу времени. Мы наблюдаем, как индивидуальные различия в интенсивности труда двух производителей одной и той же профессии, так и различную среднюю интенсивность труда в двух разных профессиях (К., I, с. 312, 407, 437). Продукты, произведенные трудом одинаковой продолжительности, но различной интенсивности, имеют различную стоимость, так как количество абстрактного труда зависит не только от продолжительности затраченного рабочего времени, но и от интенсивности труда (см. конец предыдущей главы).

Некоторые исследователи, как уже было сказано, пытаются разрешить проблему квалифицированного труда, усматривая в нем труд высшей интенсивности или напряженности. «Сложный труд может производить бóльшую стоимость, чем труд простой, только при том условии, если он также интенсивнее последнего»⁹⁵, говорит Либкнехт. Эта бóльшая интенсивность квалифицированного труда выражается преимущественно в большей затрате умственной энергии, в повышенном «внимании, умственном напряжении, затрате мозга». Предположим, что сапожник на 1 единицу мускульного труда затрачивает ¼ единицы умственного труда, а ювелир целых 1½ единицы. В таком случае часовой труд сапожника означает затрату 1¼ единиц энергии (мускульной и умственной вместе), а часовой труд ювелира 2½ единицы энергии, т. е. труд последнего создает вдвое бóльшую стоимость. Сам Либкнехт сознает, что такое предположение имеет «гипотетический характер»⁹⁶. Мы полагаем, что оно не только бездоказательно, но и опровергается фактами. Имеются виды квалифицированного труда, создающие в силу продолжительности подготовки к ним товары высокой стоимости, но по своей интенсивности не превосходящие менее квалифицированных видов труда. Мы должны объяснить, почему квалифицированный труд, независимо от степени его интенсивности, создает продукт более высокой стоимости⁹⁷.

Мы стоим перед следующим вопросом: почему затрата одинакового рабочего времени в двух профессиях с различной средней квалификацией (продолжительностью подготовки) создает товары различной стоимости? В марксистской литературе можно отметить два различных подхода к разрешению этого вопроса. Один подход встречается у А. Богданова. Он отмечает, что квалифицированная рабочая сила «может нормально функционировать лишь при условии удовлетворения более значительных и более разнообразных потребностей самого работника, т. е. при условии потребления большего количества различных продуктов. Следовательно сложная рабочая сила обладает большей трудовой стоимостью — стóит обществу большего количества его труда. Зато она и дает ему более сложный, т. е. «умноженный, живой труд»⁹⁸. Если квалифицированный рабочий поглощает предметов потребления и, следовательно, общественной энергии в пять раз больше, чем простой рабочий, то часовой труд первого будет производить стоимость в пять раз бóльшую, чем часовой труд последнего.

Изложенную аргументацию А. Богданова мы считаем неприемлемой, прежде всего, с точки зрения методологической. По существу, А. Богданов выводит повышенную стоимость продуктов квалифицированного труда из повышенной стоимости квалифицированной рабочей силы. Стоимость товара он объясняет стоимостью рабочей силы, между тем как у Маркса путь исследования обратный. В теории стоимости, при объяснении стоимости товаров, произведенных квалифицированным трудом, Маркс изучает отношения между людьми, как товаропроизводителями, или простое товарное хозяйство; в этой стадии исследования стоимость рабочей силы вообще и квалифицированной в частности для него еще не существует (К., I, с. 9, примечание)⁹⁹. У Маркса стоимость товара определяется абстрактным трудом, который сам по себе представляет общественную величину, не имеющую стоимости. У А. Богданова же оказывается, что труд или рабочее время, определяющее стоимость, в свою очередь также имеет стоимость, стоимость товара определяется воплощенным в нем рабочим временем, а стоимость этого рабочего времени определяется стоимостью жизненных средств, требующихся для содержания рабочего¹⁰⁰. Получается порочный круг, из которого А. Богданов пытается выйти доводами, по нашему мнению не убедительными¹⁰¹.

Независимо от этих методологических дефектов, мы должны отметить, что А. Богданов указывает нам только тот минимальный абсолютный предел, ниже которого стоимость продукта квалифицированного труда не может опуститься. Она должна быть, при всяких обстоятельствах, достаточна для того, чтобы квалифицированная рабочая сила могла сохраняться в прежнем виде и не вынуждена была деквалифицироваться (опуститься на низший уровень квалификации). Но, как мы уже отмечали, кроме этого минимального абсолютного предела, в товарном хозяйстве решающую роль играет относительная выгодность различных видов труда¹⁰². Предположим, что стоимость продуктов данного вида квалифицированного труда вполне достаточна для сохранения квалифицированной рабочей силы производителей, но не достаточна для того, чтобы сделать работу в данной профессии, требующей очень продолжительной подготовки, относительно столь же выгодной, как работу в других профессиях, требующих менее продолжительной подготовки. При таких условиях начнется отлив труда из данной профессии, который будет продолжаться до тех пор, пока стоимость продуктов данной профессии не поднимется до такого уровня, который устанавливает относительное равенство условий производства и состояние равновесия между различными видами труда. При изучении проблемы квалифицированного труда мы должны взять за исходный пункт исследования не равновесие между потреблением и производительностью данного вида труда, а равновесие между различными видами труда. Этим самым мы приходим к основной исходной точке марксовой теории стоимости, к распределению общественного труда между различными отраслями народного хозяйства.

В предшествующих главах нами была развита та мысль, что обмен продуктов двух разнородных видов труда в соответствии с их стоимостью соответствует состоянию равновесия между двумя данными отраслями производства. Это общее положение в полной мере применимо к тем случаям, когда обмениваются продукты двух видов труда, отличающиеся различной квалификацией. Стоимость продукта квалифицированного труда должна превышать стоимость продукта простого (или вообще менее квалифицированного) труда в такой степени, которая компенсировала бы различие условий производства и установила равновесие между указанными видами труда. Продукт часового труда ювелира приравнивается на рынке как раз продукту двухчасового труда сапожника потому, что именно при данной меновой пропорции устанавливается равновесие в распределении труда между обеими этими отраслями производства, и прекращается перелив труда из одной отрасли в другую. Проблема квалифицированного труда сводится к изучению условий равновесия между разнородными видами труда, отличающимися различной квалификацией. Этим наша проблема еще не разрешена, но уже правильно поставлена. Мы еще не получили ответа на наш вопрос, но уже наметили тот метод, тот путь, который должен привести нас к цели.

По этому пути пошел целый ряд исследователей-марксистов¹⁰³. Они обратили главное свое внимание на то обстоятельство, что продукт квалифицированного труда является результатом не только того труда, который непосредственно затрачен на его изготовление, но и того труда, который необходим для подготовки производителя к данной профессии. Последний труд также входит в стоимость продукта и удорожает «ее на соответствующую долю. «В продукте сложного труда общество оплачивает эквивалент той стоимости, которую создали бы простые трудовые процессы, если бы они были непосредственно потреблены обществом»¹⁰⁴, а не были затрачены на подготовку квалифицированной рабочей силы. Эти трудовые процессы слагаются из труда мастеров и учителей, затраченного на подготовку работника к данной профессии, и из труда самого ученика в период обучения. Разбирая вопрос о том, входит ли труд самого ученика в стоимость продуктов квалифицированного труда, О. Бауэр вполне правильно берет за исходный пункт своих рассуждений условия равновесия между различными отраслями производства¹⁰⁵. Он приходит к следующему выводу: «Наряду со стоимостью, созданной трудом, затраченным непосредственно в процессе производства, и со стоимостью, перенесенной учителями на квалифицированную рабочую силу, — стоимость, созданная самим учеником в процессе обучения, также составляет один из определяющих моментов стоимости продукта, произведенного квалифицированным рабочим на ступени простого товарного производства».

Итак, в стоимость продукта квалифицированного труда входит труд, затраченный на подготовку производителя к данной профессии. Но в профессиях, отличающихся высокой квалификацией и большой сложностью труда, подготовка работников происходит обычно путем отбора наиболее способных учеников из большего числа их. Из трех лиц, обучающихся инженерному делу, кончает образование и достигает цели быть может только один. Таким образом, для подготовки одного инженера требуется затрата труда со стороны трех учащихся и соответственно увеличенная затрата труда учителей. Поэтому прилив в данную профессию учеников, из которых только одна третья часть имеет шансы достигнуть цели, будет происходить в достаточных размерах только при том условии, если повышенная стоимость продуктов данной профессии компенсирует за неизбежную в известных размерах напрасную затрату труда. При прочих равных условиях, средняя стоимость продукта часового труда в профессиях, подготовка к которым требует затраты труда со стороны многочисленных соискателей, будет выше, чем средняя стоимость продукта часового труда в профессиях, не представляющих такой трудности¹⁰⁶. Это обстоятельство повышает стоимость продуктов высококвалифицированного труда¹⁰⁷.

Как видим, сведение квалифицированного труда к простому является одним из результатов того объективного общественного процесса уравнения разных видов труда, который в капиталистическом обществе происходит через уравнение товаров на рынке. Мы не должны повторять ошибку Адама Смита, принимавшего «объективное уравнение, которое общественный процесс насильственно устанавливает между неравными видами труда, за субъективное приравнивание индивидуальных работ» (Kritik, S. 42; русский перевод на стр. 59 не точный). Не потому продукт часового труда ювелира обменивается на продукт двухчасового труда сапожника, что ювелир субъективно расценивает труд свой в два раза выше труда сапожника. Но обратно: субъективные сознательные расценки производителей определяются объективным процессом уравнения разных товаров и, через их посредство, разных видов труда на рынке. Конечно, в мотивах своих ювелир заранее рассчитывает на двойную расценку продуктов ювелирного труда по сравнению с продуктами сапожного труда, но своим сознанием он предваряет опыт только потому, что его сознание фиксирует и обобщает предшествующий опыт. Здесь происходит явление, описанное Марксом по аналогичному случаю, при объяснении повышенной нормы прибыли, получаемой теми отраслями капиталистического хозяйства, которые связаны с особым риском, трудностями и т. п. «После того как за известный период установились средние цены и соответствующие им рыночные цены, отдельные капиталисты начинают сознавать, что в этом процессе уравнения стираются определенные различия, причем эти последние они тотчас же включают в свои взаимные расчеты» (К. III 1, с. 154). Точно так же ювелир в акте обмена заранее принимает свою высокую квалификацию «в расчет, как раз навсегда установленное основание для компенсации» (там же, с. 155), но расчет этот является только следствием общественного процесса обмена, как результата сталкивающихся действий множества товаропроизводителей. Если мы примем труд землекопа за простой и час труда его за единицу, то час труда ювелира равен, скажем, 4 трудовым единицам не потому, что ювелир расценивает его или приписывает ему стоимость 4 единиц, а потому, что он уравновешивает на рынке 4 единицы простого труда. Редукция сложного труда к простому есть реальный процесс, происходящий через посредство процесса обмена и сводящийся в последнем счете к уравновешиванию разных видов труда в процессе распределения общественного труда, а не к различной оценке разных видов труда или к определению различной ценности труда¹⁰⁸. Так как уравнение разных видов труда в товарном хозяйстве происходит не иначе, как через уравнение их продуктов как стоимостей, то и редукция квалифицированного труда к простому невозможна иначе, как через уравнение их продуктов. «Товар может быть продуктом самого сложного труда, но его стоимость делает его равным продукту простого труда, и следовательно сама представляет лишь определенное количество простого труда» (К., I, с. 9. Выделение Маркса). «Повсюду стоимости разнообразнейших товаров одинаково выражаются в деньгах, т. е. в определенном количестве золота или серебра. И уже тем самым различные виды труда, представляемые этими стоимостями, в различных пропорциях сводятся к определенным количествам одного и того же вида обыкновенного труда, того труда, который производит золото и серебро» (К., I, с. 136. Выделение наше). Предполагать, что редукция квалифицированного труда к простому должна быть кем-то произведена заранее и предшествовать обмену, чтобы сделать возможным акт приравнивания их продуктов, — значит не понимать самых основ марксовой теории стоимости.

Как видим, для объяснения высокой стоимости продуктов квалифицированного труда нам не приходится отказываться от теории трудовой стоимости; надо только ясно понять основную идею этой теории, как изучающей законы равновесия и распределения общественного труда в товарно-капиталистическом хозяйстве. С этой точки зрения мы сможем оценить доводы тех критиков Маркса, которые делают проблему квалифицированного труда главной мишенью своих нападок и видят в ней наиболее уязвимое место марксовой теории¹⁰⁹. Возражения этих критиков могут быть сведены к следующим двум основным: 1) как бы марксисты ни объясняли причины высокой стоимости продуктов квалифицированного труда, остается самый факт обмена в качестве эквивалентов продуктов неравных количеств труда, что противоречит теории трудовой стоимости; 2) марксисты не могут указать нам тот критерий или масштаб, при помощи которого мы могли бы заранее приравнять единицу труда квалифицированного, например, час труда ювелира, определенному числу единиц труда простого.

Первое возражение основано на ошибочном предположении, будто теория трудовой стоимости ставит равенство товаров в зависимость исключительно от физиологического равенства трудовых затрат, необходимых для их производства. При таком понимании теории трудовой стоимости нельзя, действительно, отрицать тот факт, что час труда ювелира и четырехчасовой труд землекопа представляют, с физиологической точки зрения, неравные количества труда. Всякие попытки представить час квалифицированного труда, как труд физиологически-сгущенный и энергетически равный нескольким часам труда простого, кажутся нам безнадежными и методически неправильными. Квалифицированный труд есть, действительно, труд сгущенный, умноженный, потенцированный, но не физиологически-сгущенный, а социально-сгущенный. Теория трудовой стоимости утверждает не физиологическое равенство, а социальное уравнение труда, которое в свою очередь, конечно, происходит на основе признаков, характеризующих труд с материально-технической и физиологической сторон (см. конец предыдущей главы). На рынке обмениваются продукты не равных, но уравненных количеств труда. Наша задача — изучить законы социального уравнения разных видов труда в процессе распределения общественного труда. Если эти законы объясняют нам причины уравнения часового труда ювелира с четырехчасовым трудом землекопа, то наша задача разрешена, совершенно независимо от физиологического равенства или неравенства этих социально-уравненных количеств труда.

Второе возражение критиков Маркса навязывает экономической теории совершенно не свойственную ей задачу: найти мерило стоимости, делающее практически возможным сравнение друг с другом различных видов труда. Теория стоимости, однако, не занимается поисками практического мерила сравнения, а стремится к причинному объяснению того объективного процесса уравнения разных видов труда, который реально происходит в товарно-капиталистическом обществе¹¹⁰. В капиталистическом обществе этот процесс происходит стихийным, неорганизованным образом; уравнение разных видов труда не происходит непосредственно, но устанавливается лишь через посредство приравнивания продуктов труда на рынке, в результате сталкивающихся действий множества товаропроизводителей. При таких условиях «общество является тем искусным счетоводом, который один может вычислить высоту цен; метод, которым он при этом пользуется, есть конкуренция»¹¹¹. Те критики Маркса, которые приписывают простому труду роль практического мерила или единицы сравнения труда, в сущности подставляют вместо капиталистического общества хозяйство организованное, в котором разные виды труда приравниваются друг другу непосредственно, без рыночного обмена и конкуренции, без приравнивания вещей как стоимостей на рынке.

Отвергая такое смешение теоретической и практической точек зрения и последовательно придерживаясь первой, мы находим, что теория стоимости вполне удовлетворительно объясняет как причину высокой стоимости продуктов квалифицированного труда, так и изменения их стоимости. При сокращении продолжительности обучения или вообще при уменьшении затрат труда, необходимых для подготовки к данной профессии, стоимости ее продуктов уменьшается. Этим объясняется целый ряд явлений хозяйственной жизни. Так, например, начиная со второй половины XIX века стоимость продуктов труда торговых служащих, как и стоимость их рабочей силы, значительно понижается. Объясняется это тем, что «предварительное образование, знакомство с торговым делом, знание языков и т. д. с прогрессом науки и народного образования приобретаются все быстрее и легче, становятся общераспространенными, воспроизводятся дешевле» (К., III 1, с. 231).

В настоящей главе, как и в предыдущих, мы брали за исходный пункт состояние равновесия между различными отраслями общественного производства и разными видами труда. Но, как мы знаем, товарно-капиталистическое общество есть система постоянно нарушаемого равновесия, которое проявляется только в виде тенденции, нарушаемой и задерживаемой различными противодействующими причинами. В области квалифицированного труда тенденция к восстановлению равновесия между разными видами труда действует тем медленнее, что квалификация труда, большая продолжительность или высокие издержки подготовки к данной профессии ставят немалые препятствия приливу труда в данную профессию из других, более простых. При приложении теоретической схемы к живой действительности приходится учитывать задерживающее влияние этих препятствий. Трудность доступа в высшие профессии создает для них некоторый элемент монополии. С другой стороны, выделяются «низшие, постоянно переполненные вследствие своей простоты и плохо оплачиваемые отрасли труда» (К., I, с. 339). Нередко трудность доступа в высшую профессию и происходящий при этом отбор отбрасывают многих неудачных соискателей в низшие профессии, содействуя тем еще большему их переполнению¹¹². Кроме того, техническое и организационное усложнение капиталистического процесса производства создает усиленный спрос на новые виды квалифицированной рабочей силы, несоразмерно повышая оплату как этой рабочей силы, так и ее продуктов. Это, так сказать, временная (иногда кратковременная, иногда более длительная) «премия за квалификацию», возникающая в динамическом процессе изменения квалификации труда. Но подобно тому, как отклонения рыночных цен от стоимости не опровергают, а делают только возможным осуществление закона стоимости, точно так же эта «премия за квалификацию», знаменуя собой отсутствие равновесия между разными видами труда, в свою очередь содействует повышению квалификации труда и перераспределению производительных сил в сторону равновесия общественного хозяйства.

Глава 16. Общественно-необходимый труд

В предыдущих главах наше внимание было направлено главным образом на изучение качественной стороны труда, образующего стоимость; теперь мы можем перейти к более подробному анализу его количественной стороны.

Как известно, Маркс, утверждая, что величина стоимости товара изменяется в зависимости от изменений количества труда, затраченного на его производство, имеет в виду не тот индивидуальный труд, который фактически затрачен данным производителем на производство данного экземпляра товара, а среднее количество труда, необходимое для производства данного продукта при данном состоянии производительных сил. «Общественно-необходимое рабочее время есть то рабочее время, которое требуется для изготовления какой-либо потребительской стоимости при наличных общественно-нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда. Так, например, в Англии после введения парового ткацкого станка для превращения данного количества пряжи в ткань требуется, быть может, лишь половина того труда, который затрачивался на это раньше. Конечно, английский ручной ткач и после того употребляет на это превращение столько же рабочего времени, как прежде, но теперь продукт его индивидуального рабочего часа представляет лишь половину по сравнению с общественным рабочим часом, и стоимость этого продукта уменьшилась поэтому вдвое» (К., I, с. 4—5).

Величина общественно-необходимого рабочего времени определяется уровнем развития производительных сил, понимая последние в широком смысле, как совокупность материальных и личных факторов производства. Общественно-необходимое рабочее время изменяется в зависимости не только от изменений «условий производства», т. е. его материально-технических и организационных факторов, но и от изменений в рабочей силе, в «умелости и интенсивности труда».

На первой ступени анализа Маркс предполагает, что все экземпляры данного сорта продуктов произведены в одинаковых, нормальных, средних условиях. Индивидуальный труд, затраченный на каждый экземпляр, количественно совпадает с общественно-необходимым трудом, и индивидуальная стоимость — с общественной или рыночной стоимостью. В сущности, здесь вообще не проводится еще различие между индивидуальным трудом и общественно-необходимым, между индивидуальной стоимостью и общественной (рыночной). Поэтому Маркс в этих случаях говорит просто о «стоимости», а не о «рыночной стоимости» (которая поэтому не фигурирует в I томе «Капитала»).

На дальнейшей ступени анализа Маркс предполагает, что различные экземпляры данного сорта товаров произведены при различных технических условиях. Здесь появляется уже противопоставление стоимости индивидуальной и общественной (рыночной). Иначе говоря, самое понятие стоимости получает здесь дальнейшее развитие и определяется ближе, как общественная или рыночная стоимость. Точно так же общественно-необходимое рабочее время противопоставляется индивидуальному, которое различно в различных предприятиях одной и той же отрасли производства. Этим мы выражаем ту особенность товарного хозяйства, что на рынке устанавливается одна и та же цена на все экземпляры товаров данного рода и качества, независимо от того, в каких индивидуальных технических условиях эти товары произведены и какое количество индивидуального труда затрачено на их производство в различных предприятиях. Общество, основанное на товарном хозяйстве, регулирует не непосредственно трудовую деятельность людей, а стоимость продуктов труда, товаров. Рынок не принимает во внимание индивидуальных особенностей и отклонений в трудовой деятельности отдельных товаропроизводителей или отдельных хозяйств. «Каждый отдельный товар функционирует в данном случае лишь как средний экземпляр своего рода» (К., I, с. 5). Каждый отдельный товар продается не по своей индивидуальной стоимости, а по средней общественной стоимости, которую Маркс в III томе «Капитала» называет рыночной стоимостью.

Все предприятия одной и той же отрасли производства мы можем расположить в нисходящий ряд по степени их технического развития, начиная с наиболее производительных и кончая наиболее отсталыми. При всем различии в индивидуальной стоимости продуктов в каждом из этих предприятий или в каждой группе их (для простоты разделим их, по примеру Маркса, на три группы: высшей производительности, средней и низшей), они продаются на рынке по одной и той же цене, которая определяется в последнем счете (через отклонения и нарушения) их средней или рыночной стоимостью. «Товары, индивидуальная стоимость которых стóит ниже рыночной, реализуют избыток прибавочной стоимости или прибыли. Тогда как товары, индивидуальная стоимость которых выше рыночной, не могут реализовать часть заключающейся в них прибавочной стоимости» (К., III ¹, с. 129, 130). Эта разница между рыночной стоимостью и индивидуальной, создавая различную выгодность производства для предприятий с различной производительностью труда, является основным двигателем технического прогресса в капиталистическом обществе. Каждое капиталистическое предприятие стремится ввести новейшие технические усовершенствования, понижающие индивидуальную стоимость производства по сравнению с средней рыночной и дающие ему возможность извлекать сверхприбыль. Предприятия с отсталой техникой стремятся уменьшить индивидуальную стоимость своих продуктов по возможности до уровня рыночной; иначе им грозит конкуренция более производительных предприятии и гибель. Победа крупного производства над мелким, рост технического прогресса и концентрация производства на более крупных и технически усовершенствованных предприятиях — являются следствием продажи товаров на рынке по средней рыночной стоимости, независимо от стоимости индивидуальной.

При данном состоянии производительных сил в данной отрасли производства (беря последнюю, как совокупность предприятий с самой различной производительностью) рыночная стоимость есть величина определенная. Но ошибочно думать, что она есть величина заранее данная и установленная, так сказать, вычисленная на основе данного состояния техники. Ведь, как указано, техника в различных предприятиях различная. Рыночная стоимость есть величина, устанавливающаяся в результате борьбы на рынке множества продавцов — товаропроизводителей, производящих в различных технических условиях и выносящих на рынок товары, обладающие различной индивидуальной стоимостью. Как было уже указано в 13-й главе, превращение индивидуального труда в общественно-необходимый происходит через посредство того же процесса обмена, который превращает частный и конкретный труд в общественный и абстрактный. «Различные индивидуальные стоимости должны уравняться, образовав одну общественную стоимость, выше разобранную нами рыночную стоимость, а для этого требуется наличность конкуренции между производителями одного и того же вида товаров, и, кроме того, наличность рынка, на котором они совместно предлагают свои товары» (К., III ¹, с. 131). Рыночная стоимость есть равнодействующая борьбы на рынке между различными производителями данной отрасли производства (причем берется нормальное состояние рынка, предполагающее соответствие спроса предложению и, следовательно, равновесие между данной отраслью производства и другими, о чем см. ниже). Подобно этому общественно-необходимый труд, определяющий рыночную стоимость, есть равнодействующая различной производительности труда в отдельных предприятиях. Общественно-необходимый труд определяет стоимость товаров лишь в той мере, в какой рынок объединяет всех производителей данной отрасли и подчиняет их одним и тем же условиям рыночного торга. По мере расширения рынка и подчинения ему отдельных товаропроизводителей создается единообразная для всех товаров данного рода и качества рыночная стоимость и приобретает значение общественно-необходимый труд. Рыночная стоимость устанавливается конкуренцией товаропроизводителей одной и той же отрасли производства. Но в развитом капиталистическом обществе мы имеем также конкуренцию капиталов, занятых в различных отраслях производства. Передвижение капиталов из одной отрасли в другую, т. е. «конкуренция капиталов в различных отраслях производства создает цену производства, уравнивающую норму прибыли между различными отраслями» (К., III ¹, с. 131). Рыночная стоимость принимает вид цены производства.

Если рыночная стоимость устанавливается лишь в результате общественного процесса конкуренции между предприятиями различной производительности, то, спрашивается, какая именно группа предприятий определяет эту рыночную стоимость? Иначе говоря, какую величину представляет средний общественно-необходимый труд, определяющий рыночную стоимость? «Рыночная стоимость должна рассматриваться, с одной стороны, как средняя стоимость товаров, произведенных в данной отрасли производства, с другой стороны, как индивидуальная стоимость товаров, которые производятся в средних условиях данной отрасли и которые составляют значительную массу продуктов последней» (К., III ¹, с. 129. Выделение наше). Если мы сделаем упрощающее предположение, что для всей совокупности товаров данной отрасли производства рыночная стоимость совпадает с индивидуальной (хотя и расходится с индивидуальной стоимостью отдельных экземпляров), то рыночная стоимость товара будет равна сумме всех индивидуальных стоимостей товаров данной отрасли, деленной на число этих товаров. Но на дальнейшей ступени анализа мы должны предположить, что и для целой отрасли производства сумма рыночных стоимостей может отклоняться от суммы индивидуальных стоимостей (что, например, имеет место в земледелии); совпадение этих двух сумм сохраняется только для совокупности всех отраслей производства или всего народного хозяйства. В этом случае рыночная стоимость уже не будет в точности совпадать с частным от деления суммы всех индивидуальных стоимостей на число товаров данного сорта. В этом случае количественное определение рыночной стоимости подчиняется следующим законам. По мнению Маркса, в нормальных условиях рыночная стоимость приближается к индивидуальной стоимости преобладающей массы продуктов данной отрасли производства. Если большая часть товаров произведена в предприятиях с средней производительностью труда и лишь незначительная часть произведена в наилучших и наихудших условиях, то рыночная стоимость регулируется предприятиями средней производительности, т. е. приближается в той или иной мере к индивидуальной стоимости произведенных ими продуктов. Это наиболее часто встречающийся случай. Если «часть общего количества, произведенная при худших условиях, составляет относительно крупную величину, как по сравнению с средней массой товаров, так и по сравнению с другой крайностью», т. е. произведенными в наилучших условиях, то «рыночная стоимость или общественная стоимость регулируется товарной массой, произведенной при худших условиях» (К., III ¹, с. 133), т. е. приближается к индивидуальной стоимости этих товаров (полностью совпадая с ней только в некоторых условиях, например в земледелии). Наконец, если на рынке преобладают товары, произведенные в наилучших условиях, то они будут оказывать решающее влияние на рыночную стоимость. Иначе говоря, общественно-необходимый труд может приближаться как к труду средней производительности (это имеет место в большинстве случаев), так и к труду высшей или низшей производительности. Требуется только, чтобы труд высшей (или низшей) производительности доставлял на рынок наибольшее количество товаров, т. е. чтобы он представлял средний (не в смысле средней производительности, а в смысле наибольшей распространенности) труд данной отрасли производства¹¹³.

В изложенных рассуждениях Маркс предполагает нормальный ход производства, соответствие между предложением товаров и платежеспособным спросом, т. е. те случаи, когда покупатели закупают все выброшенное на рынок количество товаров данного рода по их нормальной рыночной стоимости. Последняя, как мы видели, определяется трудом высшей, средней или низшей производительности; все эти виды труда могут представлять общественно-необходимый труд в зависимости от технической структуры данной отрасли производства, от соотношения в ней предприятий различной производительности. Но все эти различные случаи определения рыночной стоимости при нормальном спросе и предложении надо резко отличать от случаев несоответствия спроса и предложения, когда рыночная цена отклоняется от рыночной стоимости вверх, при преобладании спроса, или вниз, при преобладании предложения. «Мы отвлекаемся здесь от случая переполнения рынка, при котором рыночные цены всегда регулируются частью товаров, произведенной при наилучших условиях; мы имеем здесь дело не с рыночной ценой, поскольку она отличается от рыночной стоимости, но с различными определениями самой рыночной стоимости» (К., III ¹, с. 133). Чем же объясняются изменения самой рыночной стоимости в зависимости от численного преобладания той или иной группы предприятий (высшей, средней или низшей производительности)?

Ответ на этот вопрос мы найдем в механизме распределения труда и равновесия между различными отраслями общественного производства. Рыночная стоимость соответствует теоретически-мыслимому состоянию равновесия между различными отраслями производства. При продаже товаров по рыночной стоимости это состояние равновесия сохраняется, т. е. производство данной отрасли не расширяется и не сокращается за счет других отраслей. Равновесие между различными отраслями производства, соответствие общественного производства общественной потребности и совпадение рыночной цены с рыночной стоимостью, — все эти явления тесно между собой связаны и друг другу сопутствуют. «Чтобы рыночная цена товаров, тождественных между собой, но производимых каждый при условиях с различной индивидуальной окраской, соответствовала рыночной стоимости, не отклоняясь от нее ни вверх, ни вниз, давление, оказываемое различными продавцами друг на друга, должно быть достаточно велико для того, чтобы выбросить на рынок массу товаров, соответствующую общественной потребности, т. е. такое количество их, за которое общество способно уплатить рыночную стоимость» (К., III ¹, с. 131). Совпадение цены с рыночной стоимостью соответствует состоянию равновесия между различными отраслями производства. Различия в определении рыночной стоимости трудом высшей, средней или низшей производительности станут нам понятны, если мы обратим внимание на роль рыночной стоимости в механизме распределения и равновесия труда. При численном преобладании предприятий высшей производительности, точнее массы товаров, произведенной в наилучших условиях, рыночная стоимость не может регулироваться стоимостью производства в средних или худших условиях, ибо это создало бы повышенные сверхприбыли в предприятиях высшей производительности и повело бы к значительному расширению в них производства. Это расширение производства, при численном преобладании данной группы предприятий, повело бы на рынке к преобладанию предложения и приближению цен к уровню стоимости в предприятиях высшей производительности. Аналогичное рассуждение применимо к случаям численного преобладания других групп предприятий, а именно средней или низшей производительности. Различные случаи регулирования рыночной стоимости (или, что то же самое, определения общественно-необходимого труда) объясняются различными условиями равновесия данной отрасли производства с другими, в зависимости от преобладания в ней предприятий различной производительности, т. е. в последнем счете в зависимости от состояния производительных сил.

Итак, общественно-необходимым трудом, определяющим рыночную стоимость товаров данной отрасли производства, может быть труд высшей, средней или низшей производительности. Какой именно труд, является общественно-необходимым, — зависит от состояния производительных сил в данной отрасли производства и прежде всего от численного преобладания предприятии различной производительности (как указано уже было выше, речь идет не о числе предприятий, а о массе товаров, произведенных в них)¹¹⁴. Но не только от этого.

Представим себе две отрасли производства с совершенно одинаковым количественным распределением предприятий различной производительности. Скажем, предприятия средней производительности составляют 40% общего их числа, а предприятия высшей и низшей производительности по 30%. Но между двумя указанными отраслями производства имеется следующее существенное отличие. В первой из них производство на лучше оборудованных предприятиях доступно быстрому и значительному расширению (например, вследствие особой выгодности концентрации производства, возможности получить из-за границы или быстро изготовить внутри страны нужные машины, обилия сырья, наличности рабочей силы, пригодной для машинного производства, и т. п. Во второй отрасли крупное производство может быть расширено медленнее и не в таких больших размерах. Можно сказать заранее, что в первой отрасли рыночная стоимость будет иметь тенденцию установиться, — конечно, при прочих равных условиях, — на более низком уровне, чем во второй, т. е. в первой отрасли рыночная стоимость будет ближе к трудовым затратам в предприятиях высшей производительности. Во второй же отрасли она может подняться выше. Если бы рыночная стоимость в первой отрасли поднялась так высоко, как во второй, это вызвало бы быстрое и большое расширение производства в предприятиях высшей производительности, переполнение рынка, нарушение равновесия между спросом и предложением, понижение цен. Для первой отрасли производства сохранение равновесия между ней и остальными отраслями народного хозяйства предполагает, что рыночная стоимость приближается к затратам в предприятиях высшей производительности. Во второй отрасли производства равновесие общественного хозяйства возможно и при более высоком уровне рыночной стоимости, т. е. при приближении ее к трудовым затратам в предприятиях средней или низшей производительности.

Возможны, наконец, такие случаи, когда равновесие общественного хозяйства наступает при том условии, если рыночная стоимость определяется не индивидуальными трудовыми затратами в данной группе предприятий (например высшей производительности), а средней цифрой между трудовыми затратами данной группы и ближайшей к ней другой группы. Особенно часто это может иметь место, если в данной отрасли производства предприятия по своей производительности разделяются не на три группы, как мы предполагали, а на две группы, высшей и низшей производительности. Само собой понятно, что «средняя цифра» понимается нами здесь не в смысле средней арифметической: она может быть ближе к затратам группы высшей или низшей производительности, в зависимости от условий равновесия между данной отраслью производства и другими. Поэтому слишком упрощает вопрос Л. Будин, утверждая, что в случая введения технических усовершенствований и новых методов производства стоимость «произведенных товаров будет измеряться не средней затратой труда, а затратой его или при старом или при новом методе производства»¹¹⁵.

Итак, различные случаи определения рыночной стоимости или, что то же, общественно-необходимого труда объясняются различными условиями равновесия между данной отраслью и другими отраслями народного хозяйства, в зависимости от состояния производительных сил. Рост производительной силы труда в данной отрасли производства, изменяя условия равновесия ее с прочими отраслями, изменяет величину общественно-необходимого труда и рыночной стоимости. «Рабочее время изменяется с каждым изменением производительной силы труда» (К., I, с. 5). «Чем больше производительная сила труда, тем меньше рабочее время, необходимое для изготовления известного товара, тем меньше кристаллизованная в нем масса труда, тем меньше его стоимость. Наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше рабочее время, необходимое для изготовления товара, тем больше его стоимость» (К., I, с. 5, 6, 7). В марксовой теории понятие общественно-необходимого труда тесно связано с понятием производительной силы труда. В товарном хозяйстве развитие производительных сил находит свое экономическое выражение в изменении общественно-необходимого труда и определяемой им рыночной стоимости отдельных товаров. Движение стоимости на рынке есть отражение процесса развития производительности труда. Яркую формулировку этой мысли дал Зомбарт в своей известной статье, посвященной III тому «Капитала». «Стоимость есть специфическая историческая форма, в которой выражается производительная сила общественного труда, управляющая в последнем счете всеми хозяйственными явлениями»¹¹⁶. Зомбарт сделал, однако, ту ошибку, что в учении об общественно-необходимом труде усмотрел все содержание теории стоимости Маркса. Но учение об общественно-необходимом труде охватывает только количественную, а не качественную сторону стоимости. «То обстоятельство, что количество содержащегося в товаре труда есть количество, общественно-необходимое для его производства, — и следовательно рабочее время есть необходимое рабочее время, — это определение относится только к величине стоимости» (Theorien über den Mehrwert, III, S. 160—161). Зомбарт ограничился той стороной марксовой теории, которая исследует зависимость изменений величины стоимости от движения материального процесса производства, и не заметил наиболее оригинальной части марксовой теории, а именно учения о форме стоимости»¹¹⁷.

Выше было уже указало, что различные разобранные нами случаи определения рыночной стоимости надо строго отличать от случаев отклонения цен от рыночной стоимости в результате преобладания спроса над предложением или обратно. Если рыночная стоимость при нормальных условиях определяется средними затратами, то, при преобладании спроса, рыночная цена будет отклоняться от рыночной стоимости вверх и приближаться к затратам в (предприятиях низшей производительности. Обратное будет иметь место при чрезмерном предложении. «Если количество товаров на рынке больше или меньше, чем спрос на них, то имеют место отклонения рыночной цены от рыночной стоимости» (К., III ¹, с. 135). Маркс строго отличает те случаи, когда сама рыночная стоимость определяется, скажем, затратами в предприятиях высшей производительности вследствие того, что в них произведена наибольшая масса товаров, от тех случаев, когда рыночная стоимость определяется в нормальных случаях средними затратами, но вследствие переполнения рынка рыночная цена отклоняется от рыночной стоимости и определяется затратами в предприятиях высшей производительности (см. к., III ¹, с. 133, 135, 136). В первом случае продажа товаров по трудовым затратам предприятий высшей производительности означает нормальное состояние рынка и равновесие между данной отраслью производства и другими. Во втором случае продажа товаров по тем же затратам вызвана ненормальным переполнением рынка и неизбежно вызывает сокращение производства в данной отрасли, т. е. означает отсутствие равновесия между отдельными отраслями производства. В первом случае товар продается по своей рыночной стоимости, во втором случае цена его отклоняется от рыночной стоимости, определяемой общественно-необходимым трудом.

Отсюда видно, какую ошибку делают те истолкователи Маркса, которые говорят, что даже в случаях переполнения рынка (или недостатка товаров) товар продается в соответствии с общественно-необходимым трудом, затраченным на его производство. Под общественно-необходимым трудом они понимают не только тот труд, который при данном состоянии производительных сил требуется на производство одного экземпляра данного товара, но всю ту сумму труда, которую общество в совокупности может затратить на производство данного вида товаров. Если общество может затратить при данном состоянии производительных сил на изготовление обуви один миллион рабочих дней (что даст один миллион пар ботинок), а затратило 1 250 000 дней, то изготовленные 1 250 000 пар ботинок представляют только один миллион общественно-необходимого труда, а одна пара ботинок — 0,8 рабочего дня. Пара ботинок продается не за 10 руб. (предполагая, что труд одного дня создаст стоимость в 10 рублей), а за 8 руб. Должны ли мы сказать, что вследствие чрезмерного производства изменилось само количество общественно-необходимого труда, содержащегося в одной на ре ботинок, хотя техника производства ботинок ничуть не изменилась? Или же мы должны сказать: хотя количество общественно-необходимого труда, потребного для производства пары ботинок, не изменилось, но вследствие переполнения рынка ботинки продаются по рыночной цене, которая ниже рыночной стоимости, определяемой общественно-необходимым трудом. Указанные истолкователи Маркса отвечают в первом смысле, устанавливая так называемое «экономическое» понятие необходимого труда т. е. признавая, что общественно-необходимый труд изменяется в зависимости не только от изменений в производительной силе труда, но и от изменений в соответствии между общественным спросом и предложением. Мы же, устанавливая зависимость общественно-необходимого труда от производительной силы труда, отвечаем во втором смысле. Одно дело, когда вследствие улучшения техники время, необходимое для производства пары ботинок, уменьшилось с 10 часов до 8 часов. Это означает уменьшение общественно-необходимого труда, понижение стоимости, общее понижение цен на ботинки, как постоянное нормальное явление. Другое дело, когда вследствие переполнения рынка пара ботинок продается за 8 руб., хотя на производство ее требуется по-прежнему 10 часов. Это — ненормальное состояние рынка, которое приводит к сокращению производства ботинок; это — временное понижение цен, имеющих тенденцию вернуться к прежнему уровню. В первом случае мы имеем «изменение в условиях производства, т. е. изменение в самом необходимом рабочем времени» («Теории прибавочной стоимости», т. I, русск. перев. под ред. В. Железнова, с. 151, или под ред. Плеханова, с. 184—185). В последнем случае «хотя каждая часть продукта стоила только общественно-необходимое рабочее время здесь предполагается, что условия производства остаются равными), но в этой отрасли было затрачено излишнее количество общественного труда, больше, чем его необходимая общая масса» (там же).

Сторонники расширения понятия общественно-необходимого труда делают следующие коренные методологические ошибки:

1) Они смешивают нормальное состояние рынка с ненормальным, законы равновесия между различными отраслями производства с случаями нарушения равновесия, которые не могут не быть временными.

2) Тем самым они разрушают понятие общественно-необходимого труда, как предполагающего равновесие между данной отраслью производства и другими.

3) Они игнорируют механизм отклонения рыночных цен от стоимости, неправильно рассматривая продажу товара по любой цене, в любых, самых ненормальных условиях рынка, как продажу в соответствии со стоимостью. Цена смешивается со стоимостью.

4) Они разрывают тесную связь понятия общественно-необходимого труда с понятием производительной силы труда, допускал изменение первого без соответствующего изменения последней.

К подробному разбору «экономической» версии общественно-необходимого труда мы переходим в следующей главе.

Глава 17. Стоимость и общественная потребность

I. Стоимость и спрос

Сторонники так называемого «экономического» понимания общественно-необходимого труда говорят: товар может продаваться по своей стоимости только при том условии, если общее количество произведенных товаров данного сорта соответствует размерам общественной потребности в них или — что то же самое — если количество труда, затраченное фактически в данной отрасли промышленности, совпадает с тем количеством труда, которое общество при данном состоянии производительных сил может затратить на производство данного сорта товаров. Но ведь очевидно, что последнее количество труда зависит от размеров общественной потребности в данном продукте или от размеров спроса на него. Значит, стоимость товара зависит не только от производительности труда, выражающейся в том количестве труда, которое при данных средних технических условиях требуется для производства единицы товара, но и от размеров общественной потребности или спроса. Противники изложенного мнения возражают, что изменения в спросе, не сопровождаемые изменениями в производительности труда и технике производства, вызывают только временные отклонения рыночных цен от рыночной стоимости, но не длительное, постоянное изменение средних цен, т. е. не вызывают изменения самой стоимости. Чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо рассмотреть, как действует механизм спроса и предложения (или конкуренции)¹¹⁸.

«Предложение равно сумме продавцов или производителей данного определенного вида товаров, а спрос равен сумме покупателей или потребителей (индивидуальных или производительных) того же самого вида товаров» (К., III ¹, с. 142). Останавливаясь сперва на спросе, мы должны определить его точнее: спрос равен сумме покупателей, умноженной на среднее количество товаров, покупаемых каждым из них, т. е. спрос равен сумме товаров, которые находят себе покупателей на рынке. На первый взгляд кажется, что размер спроса есть величина точно определенная, зависящая от размеров общественной потребности в данном продукте. Но это не так. «Количественная определенность этой потребности во всяком случае эластична и не постоянна. Она только кажется фиксированной. Если бы средства существования были дешевле, или денежная заработная плата была выше, то рабочие покупали бы больше, и таким образом обнаружилась бы более настоятельная «общественная потребность» в данных сортах товаров» (К., III ¹, с. 138. Выделение наше). Как видим, размер спроса определяется не только настоятельностью данной потребности, но и размерами доходов или платежеспособностью покупателей, а также ценами товаров. Спрос крестьянского населения на ситец может расширяться: 1) либо вследствие увеличения потребности крестьянского населения в ситце вместо домотканого холста (мы оставляем здесь в стороне вопрос о том, какими экономическими или вообще социальными причинами вызывается такое изменение потребностей); 2) либо вследствие увеличения доходов и покупательной способности крестьянства; 3) либо вследствие понижения цены ситца. При данной скале потребностей и данной покупательной силе (т. е. при данном распределении доходов в обществе) спрос на данный товар изменяется в зависимости от изменения его цены. Спрос «изменяется в направлении, противоположном ценам: повышается, когда падают эти последние, и наоборот» (К., III ¹, с. 140). «Расширение или сокращение рынка зависит от цены отдельного товара и находится в обратном отношении к повышению или падению этой цены» (там же, с. 71). Влияние, оказываемое удешевлением товара на расширение потребления его, будет сильнее в том случае, если это удешевление носит не скоропреходящий, а длительный характер, т. е. если оно вызвано развитием производительности труда в данной отрасли и уменьшением стоимости продукта (К., III ², с. 159).

Итак, размер спроса на данный товар изменяется при изменении цены последнего. Спрос представляет величину определенную только при данной цене товара. Зависимость размера спроса от изменений цены имеет для различных товаров неодинаковый характер. Спрос на предметы первой необходимости, например, хлеб, соль и т. п., отличается малой эластичностью, т. е. колебания размеров их потребления и, следовательно, спроса на них не так значительны, как вызывающие их колебания цен. Если цена хлеба упадет в два раза, размеры потребления хлеба увеличатся не вдвое, а меньше. Но, тем не менее, удешевление хлеба все же вызовет увеличение спроса на него. Отчасти увеличится непосредственное потребление хлеба. Далее, «часть хлеба может быть потреблена в виде водки или пива, а возрастающее потребление обоих этих продуктов отнюдь не ограничено узкими пределами» (К., III ², с. 159). Наконец, при удешевлении, например, пшеницы «вместо ржи или овса главным средством питания массы народа сделается пшеница» (там же, с. 159), что увеличит спрос на нее. Таким образом, даже предметы первой необходимости подчиняются общему закону, согласно которому размеры потребления и, следовательно, спроса на данный товар изменяются в обратном отношении к изменению его цены. Эта зависимость спроса от цены вполне понятна, если вспомнить ограниченность покупательных сил широких масс населения, и в первую очередь наемных рабочих, в капиталистическом обществе. Только дешевые товары доступны трудящимся слоям населения. Только по мере своего удешевления различные товары входят в круг потребления широких масс населения, становятся предметами массового спроса.

В капиталистическом обществе не только общественная потребность вообще, но даже платежеспособная общественная потребность или спрос не представляют, как мы видели, фиксированной, точно определенной величины. Величиной определенной спрос становится только при данной цене. Если мы говорим, что спрос на сукно в течение года в данной стране равен 240 000 метрам, то мы должны непременно прибавить: «при данной цене», например, 2 р. 75 к. за метр. Таким образом, спрос может быть нами представлен в виде схемы, показывающей различные размеры спроса, соответствующие различным ценам.

Представим себе следующую схему спроса на сукно¹¹⁹:

Схема №1
При цене в рублях (за метр):	Спрос равен (в метрах):
7 р. 00 к.	30 000
6 р. 00 к.	50 000
5 р. 00 к.	75 000
3 р. 50 к.	100 000
3 р. 25 к.	120 000
3 р. 00 к.	150 000
2 р. 75 к.	240 000
2 р. 50 к.	300 000
2 р. 00 к.	360 000
1 р. 00 к.	450 000

Эту схему можно продолжить и вверх и вниз: вверх до тех пор, пока товар будет находить хотя бы небольшую группу покупателей из богатых классов общества, вниз до тех пор, пока потребность широких масс населения в сукне не будет уже удовлетворена настолько полно, что дальнейшее удешевление сукна не вызовет расширения спроса. Между этими двумя пределами возможно бесконечное число комбинации размера спроса с уровнем цены. Какая же из этих возможных комбинаций осуществится в реальной действительности? Из самого спроса мы не можем усмотреть, имеет ли больше шансов на реальное осуществление размер спроса в 30 000 метров при цене 7 руб. за метр или 450 000 метров при цене в 1 руб., или же какая-нибудь комбинация, лежащая между этими двумя крайними. Реальный размер спроса определяется развитием производительности труда, которое находит свое выражение в стоимости метра сукна.

Обратимся к условиям производства сукна. Предположим, что все суконные фабрики работают при одинаковых технических условиях. Производительность труда в суконной промышленности находится на таком уровне, при котором на производство метра сукна необходимо в среднем затратить 2¾ часа труда (включая затраты на сырье, машины и пр.). Предполагая, что час труда создает стоимость, равную одному рублю, получаем рыночную стоимость одного метра сукна 2 р. 75 к. В условиях капиталистического хозяйства средняя цена сукна равна не трудовой стоимости, а цене производства. В таком случае предположим, что цена производства равна 2 р. 75 к. Вообще под рыночной стоимостью в дальнейшем можно понимать безразлично и трудовую стоимость, и цену производства. Рыночная стоимость 2 р. 75 к. представляет минимум, ниже которого цена сукна надолго не может упасть, так как такое падение цены вызвало бы сокращение производства сукна и отлив капиталов в другие отрасли. Предположим, далее, что стоимость метра сукна равна 2 р. 75 к. независимо от того, изготовляется ли большее или меньшее количество сукна. Иначе говоря, увеличение производства оставляет неизменным количество труда или издержек производства, затрачиваемых на изготовление одного метра сукна. В таком случае рыночная стоимость 2 р. 75 к., «этот минимум, которым могут удовольствоваться производители, будет также максимумом»¹²⁰, выше которого цена не может надолго подняться, так как такое повышение цены вызвало бы прилив капиталов из других отраслей и расширение суконного производства. Таким образом, из бесчисленного количества возможных комбинаций размера спроса с ценой только одна комбинация имеет шансы на длительное существование, а именно та комбинация, в которую в качестве цены входит рыночная стоимость, т. е. комбинация, занимающая в нашей схеме № 1 седьмое место сверху: 2 р. 75 к. — 240 000 метров. Разумеется, эта комбинация не осуществится в точности, но будет представлять то состояние равновесия, тот средний уровень, вокруг которого будут колебаться действительные рыночные цены и действительный размер спроса. Рыночная стоимость 2 р. 75 к. определяет размер платежеспособного спроса, 240 000 метров, и к этой же цифре будет тяготеть и предложение, т. е. размер производства. Увеличение производства, например, до 300 000 метров, вызовет, как видно из схемы, падение цены ниже рыночной стоимости, приблизительно до 2 р. 50 к., что невыгодно для фабрикантов и заставит их сократить производство. Обратное будет происходить в случае сокращения производства ниже 240 000 метров. Нормальные размеры производства или предложения будут равны 240 000 метров. Таким образом, все комбинации нашей схемы, за исключением одной, могут иметь только кратковременное существование, отражающее ненормальную рыночную конъюнктуру и означающее отклонение рыночных цен от рыночной стоимости. Из всех возможных комбинаций только та, в которую входит рыночная стоимость: 2 р. 75 к. — 240 000 метров, представляет состояние равновесия. Рыночная стоимость 2 р. 75 к. может быть названа ценой равновесия или нормальной ценой, а размер производства 240 000 метров количеством равновесия¹²¹, представляющим одновременно и нормальный спрос и нормальное предложение.

Среди бесчисленного множества неустойчивых комбинаций спроса мы нашли только одну устойчивую комбинацию равновесия, состоящую из цены равновесия (стоимости) и соответствующего ей количества равновесия. Устойчивость этой комбинации объясняется устойчивостью именно цены равновесия (стоимости), а не количества равновесия. Механизм капиталистического хозяйства не объясняет нам, почему количество предложения, при всех колебаниях вверх и вниз, должно тяготеть именно к величине 240 000 метров; но он вполне объясняет нам тот факт, что рыночные цены, при всех своих колебаниях вверх и вниз, должны тяготеть к стоимости (или цене производства) 2 р. 75 к., вследствие чего и количество предложения тяготеет к 240 000 метров. Состояние техники определяет стоимость продукта, а стоимость в свою очередь определяет, при данном состояний потребностей и платежеспособности населения, нормальный размер спроса и соответствующий ему нормальный размер предложения; отклонение фактического предложения от нормального (т. е. перепроизводство или недопроизводство) вызывает отклонение рыночных цен от стоимости, которое в свою очередь вызывает тенденцию к изменению фактического предложения в сторону нормального. Если вся эта система колебаний или механизм спроса и предложения вращается вокруг постоянной величины — стоимости, определяемой техникой производства, — то изменение этой стоимости в результате развития производительных сил вызывает соответствующие изменения во всем механизме спроса и предложения, создает в нем новый центр тяготения, изменяет величину нормального спроса и нормального предложения. Если вследствие развития производительности труда количество общественно-необходимого труда, требуемого для производства метра сукна, уменьшилось с 2¾ часов до 2½ часов и, следовательно, стоимость метра сукна упала с 2 р. 75 к. до 2 р. 50 к., то тем самым, при прежних потребностях и покупательных силах населения, размер нормального спроса и нормального предложения установится на уровне 300 000 метров. Изменение стоимости вызывает изменение спроса и предложения. «Поэтому, если спрос и предложение определяют рыночные цены или, точнее, отклонения рыночных цен от рыночной стоимости, то, с другой стороны, рыночная стоимость регулирует отношение спроса и предложения или тот центр, вокруг которого изменения спроса и предложения заставляют колебаться рыночные цены» (К., III ¹, с. 132). Иначе говоря, стоимость (или нормальная цена) определяет нормальный спрос и нормальное предложение; отклонения фактического спроса или предложения от их нормального уровня определяют «рыночные цены или, точнее, отклонения рыночных цен от рыночной стоимости», отклонения, которые в свою очередь вызывают тенденцию к движению в сторону равновесия. Стоимость регулирует цены через нормальный спрос и нормальное предложение. Состоянием равновесия между спросом и предложением мы называем такое состояние, при котором товары продаются по своей стоимости. А так как продажа товаров по их стоимости соответствует состоянию равновесия между различными отраслями производства, то получаем следующий вывод: равновесие между спросом и предложением наступает при наличии равновесия между различными отраслями производства. Мы допустили бы методологическую ошибку, если бы приняли равновесие между спросом и предложением за исходный пункт экономического исследования. Таковым остается по-прежнему равновесие в распределении общественного труда между различными сферами производства.

Хотя взгляды Маркса на спрос и предложение, изложенные в десятой главе III тома «Капитала» и мимоходом в других местах, носят отрывочный характер, тем не менее мы встречаем у него указания, свидетельствующие о том, что механизм спроса и предложения понимался им в изложенном выше смысле. Как говорит Маркс, рыночная цена будет соответствовать рыночной стоимости при том условии, если продавцы выбросят на рынок «массу товаров, соответствующую общественной потребности, т. е. такое количество их, за которое общество способно уплатить рыночную стоимость» (К., III ¹, с. 131). По словам Маркса, «общественной потребности» соответствует такое количество товаров, которое находит себе покупателей по цене, равной стоимости, т. е. количество, которое мы выше назвали «нормальным спросом» или «нормальным предложением». В другом месте Маркс говорит о «разнице между количеством произведенных товаров и тем количеством их, при котором они продаются по их рыночной стоимости» (там же, с. 135), т. е. о разнице между фактическим и «нормальным предложением». Этим самым для нас объясняются многочисленные места Маркса, где он говорит об «обычной» общественной потребности, «обычных» размерах спроса и предложения. Он имеет в виду «нормальный спрос» и «нормальное предложение», соответствующие данной стоимости и изменяющиеся при ее изменении. Об одном английском экономисте Маркс пишет: «Мудрый автор не понимает, что в разбираемом случае как раз изменение в издержках производства, а следовательно, и в стоимости, изменяет спрос и, следовательно, отношение спроса к предложению, и что это изменение спроса может вызвать изменение предложения; а это доказывает как раз противоположное тому, что пытается доказать наш автор, — это доказывает, что издержки производства отнюдь не регулируются отношением спроса к предложению, но, наоборот, сами регулируют это отношение» (там же, с. 141, примечание. Выделение наше).

Мы видели, что изменение стоимости, при прежних потребностях и покупательных силах населения, вызывает изменение нормального размера спроса. Посмотрим теперь, не существует ли здесь также обратная зависимость: не вызывает ли длительное изменение спроса, при неизменившейся технике производства, изменение стоимости продукта? Мы говорим о длительном, постоянном изменении спроса, а не о скоропреходящем, оказывающем влияние только на рыночную цену. Такое длительное изменение, например, увеличение спроса на данный продукт независимо от изменения стоимости последнего, может произойти либо от увеличения покупательных сил населения, либо от усиления интенсивности потребности в данном продукте. Интенсивность потребности может возрасти вследствие причин социального или естественного характера (например, вследствие длительного изменения климатических условий сделалась более настоятельной потребность в теплой одежде). Ниже мы рассмотрим этот вопрос подробнее, пока же примем за данное, что схема спроса на сукно изменилась, например, вследствие возросшей потребности в теплой одежде. Изменение этой схемы выражается в том, что теперь большее число покупателей согласно уплатить за сукно высшую цену, или — что то же самое — каждой цене сукна будет соответствовать большее количество покупателей или больший спрос. Схема принимает следующий вид:

Схема №2
При цене в рублях (за метр):	Спрос равен (в метрах):
7 р. 00 к.	50 000
6 р. 00 к.	75 000
5 р. 00 к.	100 000
3 р. 50 к.	150 000
3 р. 25 к.	200 000
3 р. 00 к.	240 000
2 р. 75 к.	280 000
2 р. 50 к.	320 000
2 р. 00 к.	400 000
1 р. 00 к.	500 000

При прежней схеме спроса стоимость равнялась 2 р. 75 к., а нормальные размеры спроса и предложения 240 000 метров. Изменение спроса, показанное в схеме № 2, немедленно вызовет повышение рыночной цены сукна приблизительно до 3 р. за метр, так как на рынке имеются всего 240 000 метров сукна, а по нашей схеме как раз такое же количество требуется покупателями при цене в 3 рубля. Все производители продадут свой товар не по 2 р. 75 к., как раньше, а по 3 р. Так как техника производства, по нашему предположению, не изменилась, то производители получат сверхприбыль в 25 к. на метр, что вызовет расширение производства и, быть может, даже прилив капиталов из других сфер (через расширение кредита, оказываемого банками суконной промышленности). Расширение производства будет продолжаться до тех пор, пока снова не установится равновесие между суконной промышленность и другими отраслями производства. А это произойдет тогда, когда суконная промышленность расширит свое производство с 240 000 до 280 000 метров, которые будут продаваться по прежней цене 2 р. 75 к., соответствующей состоянию техники и рыночной стоимости. Увеличение или уменьшение спроса при неизменившихся технических условиях производства не может повысить или снизить стоимость продукта, но может вызвать расширение или сокращение производства в данной отрасли. Стоимость же продукта определяется исключительно состоянием производительных сил и техникой данного производства. Спрос, следовательно, не влияет на величину стоимости; но стоимость, комбинируясь со спросом, который отчасти определяется ей же, определяет размер производства в данной отрасли, т. е. распределение производительных сил. «Настоятельность потребности влияет на распределение производительных сил в хозяйстве, но относительная ценность различных продуктов определяется затратами труда на их производство»¹²².

Но если мы признаем влияние изменений спроса на размеры производства, на его расширение и сокращение, не противоречит ли это основному положению марксовой экономической теории, что развитие хозяйства определяется условиями производства, состоянием и развитием производительных сил? Нисколько. Если изменения спроса на данный товар влияют на размеры его производства, то, в свою очередь, эти изменения спроса вызываются следующими причинами: 1) либо изменением стоимости данного товара, например его удешевлением, следовательно, развитием производительных сил в данной отрасли производства; 2) либо изменением покупательной способности или доходов разных групп населения; а это значит, что спрос определяется доходом различных классов общества (К., III ¹, с. 143), «обусловливается отношением различных классов друг к другу и их экономическим положением» (там же, с. 132), которое в свою очередь изменяется в зависимости от изменения производительных сил; 3) либо, наконец, изменением интенсивности или настоятельности потребности в данном товаре. На первый взгляд кажется, что в последнем случае мы ставим производство в зависимость от потребления. Однако поставим себе вопрос, чем же вызываются изменения в настоятельности потребности в данном товаре. Предположим, что, при прежней цене железных плугов и прежней покупательной силе населения, потребность в них увеличивается ввиду перехода крестьян от деревянной сохи к железному плугу. Увеличившаяся потребность вызовет временное повышение рыночной цены плугов выше их стоимости и, как результат этого, увеличенное производство плугов. Увеличившаяся потребность или спрос вызвали расширение производства. Но это увеличение спроса было вызвано развитием производительных сил, хотя не в данной отрасли производства (в отрасли производства плугов), а в других (в земледелии). Возьмем другой пример, относящийся к средствам потребления. Успехи антиалкогольной пропаганды сократили потребление спиртных напитков, цена их временно упала ниже стоимости, и в результате сократилось винокуренное производство. Мы нарочно выбрали такой пример, где сокращение спроса, вызывается социальными причинами идеологического, а не экономического характера. Тем не менее, очевидно, что сами-то успехи антиалкогольной пропаганды обусловливаются экономическим, бытовым, культурным и моральным уровнем различных групп населения, уровнем, который в свою очередь изменяется под влиянием сложного ряда окружающих социальных условий, объясняемых в последнем счете развитием производительной деятельности общества. Наконец, от причин экономических и социальных, изменяющих спрос, перейдем к явлениям естественным, которые также в некоторых случаях могут влиять на размеры спроса. Резкое и длительное изменение климатических условий могло бы усилить или ослабить потребность в теплой одежде и в результате вызвать расширение или сокращение суконного производства. Но, не говоря уже о редкости случаев изменения потребностей под влиянием причин чисто естественного характера и вне зависимости от причин социального характера, такие случаи не противоречат положению о примате производства над потреблением. Это положение не надо понимать в таком смысле, будто производство совершается «автоматически» в какой-то безвоздушной среде, вне общества живых людей с их различными потребностями, в основе которых лежит ряд потребностей биологического характера (в пище, в защите от холода и т. п.). Но как предметы, при помощи которых человек удовлетворяет свои потребности, так и способ их удовлетворения обусловливаются развитием производства и в свою очередь видоизменяют самый характер данной потребности и даже создают новые потребности. «Голод есть голод, однако голод, который удовлетворяется вареным мясом с помощью ножа и вилки, это иной голод, чем тот, который заставляет проглатывать сырое мясо с помощью рук, ногтей и зубов»¹²³. Голод в этой определенной своей форме есть результат долгого исторического, социального развития. Точно так же изменение климатических условий вызвало потребность именно в данном предмете, в сукне, и притом в сукне определенного качества, определенной выработки, т. е. потребность, характер которой обусловлен предшествовавшим развитием общества и, в конечном счете, производительных сил. Количественное возрастание этого спроса на сукно различно для разных классов населения, в зависимости от их доходов. Если для данного периода производства определенное состояние потребности в одежде, — потребности, выросшей на биологической основе, — представляет заранее данный факт или предпосылку производства, то это состояние потребности в одежде в свою очередь является продуктом предшествовавшего социального развития. «В самом процессе производства они (предпосылки производства. — И. Р.) обращаются из естественных в исторические, и если для одного периода они являются естественными предпосылками производства, то для другого они представляли исторический результат» (там же, с. 20 или 3-е издание, с. 19). Потребность в данном продукте, хотя бы имеющая в своей основе биологическую потребность, в своем характере и изменениях определяется развитием производительных сил, которое происходит либо в данной сфере производства, либо в других, которое либо имеет место в настоящее время, либо имело место в предшествовавший исторический период. Маркс не отрицает влияния потребления на производство и взаимодействия между ними (там же, с. 23 или 3-е издание, с. 22). Но он стремится в движении потребностей найти социальную закономерность, которая в последнем счете объясняется закономерностью развития производительных сил.

II. Стоимость и пропорциональное распределение труда

Мы пришли к выводу, что, при данных потребностях и покупательных силах населения, размер спроса на данный продукт определяется стоимостью последнего и изменяется по мере изменения этой стоимости. Развитие производительных сил в данной отрасли изменяет стоимость продукта и тем самым размеры общественного спроса на него. Как видно из схемы спроса № 1, данной стоимости продукта соответствует определенное количество спроса, т. е. число единиц товара, спрашиваемых по данной цене. Произведение стоимости единицы продукта, определяемой техническими условиями производства, на число единиц, находящее себе сбыт при данной стоимости, — и выражает платежеспособную общественную потребность в данном продукте¹²⁴. Это и есть то, что Маркс называет «количественно определенной общественной потребностью» в данном продукте (К., III ², с. 142), «количеством общественной потребности» (К., III ¹, с. 135), «определенным размером общественной потребности» (там же, с. 137). Этой общественной потребности соответствует «определенный размер общественного производства в различных отраслях» (там же, с. 137), «обычный масштаб воспроизводства» (там же). А этот обычный, нормальный размер производства определяет «количества всего общественного рабочего времени, приходящиеся на различные особые сферы производства», т. е. пропорциональное распределение труда между различными сферами производства (К., III ², с. 142).

Итак, данная величина стоимость единицы товара определяет число единиц товара, находящее себе сбыт, а произведение обоих этих чисел выражает размер общественной потребности, под которой Маркс всегда разумеет платежеспособную общественную потребность (К., III ¹, с. 132, 138, 141). При стоимости метра в 2 р. 75 к. число спрашиваемых на рынке метров сукна равно 240 000. Размер общественной потребности выражается цифрой: 2 р. 75 к. × 240 000 = 660 000 руб. Если рубль представляет стоимость, созданную трудом одного часа, то, при пропорциональном распределении труда между отдельными сферами производства, на суконное производство затрачивается 660 000 часов среднего общественного труда. Эту цифру в капиталистическом обществе никто заранее не устанавливает, не проверяет и не заботится о ее поддержании. Она устанавливается только в результате рыночной конкуренции, в процессе, постоянно прерываемом отклонениями и нарушениями, «прихотливой игрой случая и произвола», о которой Маркс не уставал повторять в очень сильных выражениях (К., I, с. 268 и к., III 1, с. 137). Эта цифра выражает только средний уровень или устойчивый центр, вокруг которого колеблются фактические размеры спроса и предложения. Устойчивость этой цифры общественной потребности (660 000) объясняется исключительно тем, что она представляет собой комбинацию или произведение двух цифр, из которых одна, 2 р. 75 к., есть стоимость единицы товара, определяемая техникой производства и являющаяся устойчивым центром колебаний рыночных цен, а другая цифра, 240 000 метров, обусловливается первой. Размер общественной потребности и общественного производства в данной отрасли колеблется вокруг цифры 660 000 именно потому, что рыночные цены колеблются вокруг стоимости 2 р. 75 к. Устойчивость данного размера общественной потребности есть производное устойчивости данной величины стоимости как центра колебаний рыночных цен¹²⁵.

Сторонники «экономического» понимания общественно-необходимого труда ставят весь процесс на голову, принимая его конечный результат-цифру 660 000 руб., стоимость всей массы товаров данной отрасли — за исходный пункт исследования. Они говорят: при данном состоянии производительных сил общество может затратить на суконное производство 660 000 часов труда, который создает стоимость, равную 660 000 руб. Стоимость товаров данной отрасли должна быть поэтому точно равна 660 000, она не может быть ни больше, ни меньше. Эта точно фиксированная цифра определяет стоимость отдельной единицы товара: последняя равняется частному от деления цифры 660 000 на число произведенных единиц. Если сукна произведено 240 000, то стоимость метра равна 2 р. 75 к.; если производство возрастет до 264 000 метров, то стоимость упадет до 2 р. 50 к.; если же производство упадет до 220 000 метров, то стоимость поднимется до 3 руб. Каждая из этих комбинаций (2 р. 75 к. × 240 000, 2 р. 50 к. × 264 000, 3 р. × 220 000) равна 660 000. стоимость единицы продукта может изменяться (2 р. 75 к., 2 р. 50 к. или 3 р.) даже при неизменившейся технике производства. Постоянный, устойчивый характер имеет только общая стоимость всех продуктов данной отрасли (660 000 руб.) или общее количество труда, приходящееся на данную сферу производства при пропорциональном распределении труда (660 000 часов труда). При данных условиях это — постоянная математическая величина, могущая самым различным образом комбинироваться из двух множителей: стоимость единицы продукта и числа изготовленных продуктов (2 р. 75 к. × × 240 000 = 2 р. 50 к. × 264 000 = 3 р. × 220 000 = 660 000). Таким образом, стоимость продукта определяется не количеством труда, необходимого для производства единицы продукта, а общим количеством труда, приходящимся на данную сферу производства¹²⁶, деленным на число изготовленных продуктов.

Изложенная аргументация сторонников так называемой «экономической» версии общественно-необходимого труда представляется нам неправильной по следующим соображениям:

1) Принимая количество труда, приходящееся на данную сферу производства, — этот результат сложного процесса рыночной конкуренции — за исходный пункт исследования, экономическая версия представляет себе капиталистическое общество по образцу организованного, социалистического, с заранее рассчитанным пропорциональным распределением труда.

2) Она оставляет без исследования вопрос о том, чем определяется количество труда, приходящееся на данную сферу, — количество, которое в капиталистическом обществе никем не устанавливается и сознательно не поддерживается. Такое исследование показало бы, что указанное количество труда представляет производное или произведение стоимость единицы продукта на число продуктов, спрашиваемых на рынке при данной стоимости. Не стоимость определяется количеством труда, приходящимся на данную сферу, а последнее количество уже предполагает стоимость, как величину зависимую от техники производства.

3) Вместо того, чтобы устойчивый, постоянный (при данных условиях) размер труда, приходящегося на данную сферу (660 000 часов труда), выводить из устойчивой стоимость единицы продукта (2 р. 75 к. или 2¾ часа труда), экономическая версия из устойчивого характера первой цифры делает заключение о возможности комбинирования ее из двух самых различных и изменяющихся множителей; т. е. делает заключение о неустойчивой, изменяющейся величине стоимость единицы продукта (2 р. 75 к., 2 р. 50 к., 3 р.). Этим совершенно отрицается значение стоимость единицы продукта, как центра колебаний рыночных цен и основного регулятора капиталистического хозяйства.

4) Экономическая версия упускает из виду, что из всех возможных комбинаций, составляющих 660 000, при данном состоянии техники (а именно при затрате на производство метра сукна 2¾ часов общественно-необходимого труда) только одна комбинация, а именно 2 р. 75 к. × 240 000 = 660 000, является устойчивой, постоянной комбинацией) равновесия. Остальные же комбинации могут быть только кратковременными, преходящими комбинациями неравновесия. Экономическая версия смешивает состояние равновесия с состоянием нарушенного равновесия, стоимость с ценой.

В экономической версии необходимо отличать две стороны: она пытается, во-первых, констатировать определенные факты и, во-вторых, дать им теоретическое объяснение. Она утверждает, что всякое изменение размеров производства (при неизменившейся технике) вызывает обратно-пропорциональное изменение рыночной цены данного продукта; благодаря этой обратной пропорциональности изменений обеих величин произведение их представляет величину неизменную, постоянную. Так, при сокращении производства сукна с 240 000 до 220 000 метров, т. е. до \(\frac{11}{12}\) цена метра сукна повысится с 2 р. 75 к. до 3 руб., т. е. до \(\frac{12}{11}\) . Произведение числа продуктов на цену единицы товара в обоих случаях равно 660 000. Переходя к объяснению этих фактов, экономическая версия утверждает, что количество труда, приходящееся на данную сферу производства (660 000 часов труда), есть величина постоянная, определяющая сумму стоимостей и рыночных цен всех продуктов данной сферы. Раз эта величина носит постоянный характер, то изменение числа изготовленных в данной сфере продуктов вызывает обратно-пропорциональное изменение как стоимости, так и рыночной цены единицы продукта. Количество труда, приходящееся на данную сферу производства, регулирует как стоимость, так и цену единицы продукта.

Если бы даже экономическая версия правильно констатировала факт обратно-пропорциональных изменений количества продуктов и цены единицы продукта, ее теоретическое объяснение не переставало бы быть ложным. Повышение цены метра сукна с 2 р. 75 к. до 3 р. в случае сокращения производства с 240 000 до 220 000 метров означало бы изменение рыночной цены сукна и отклонение ее от стоимости, которая оставалась бы по-прежнему, в соответствии с изменившимися техническими условиями, равной 2 р. 75 к. Таким образом, количество труда, приходящееся на данную сферу производства, не являлось бы регулятором стоимости единицы продукта, но регулировало бы только ее рыночную цену. Рыночная цена продукта в любой момент была бы равна указанному количеству труда, деленному на число изготовленных продуктов. Так представляют себе дело некоторые сторонники «технической» версии, которые признают факт обратной пропорциональности изменений количества продуктов и их рыночных цен, но отвергают то объяснение, которое этому факту дается экономической версией¹²⁷. Нет сомнения, что такой взгляд, согласно которому сумма рыночных цен продуктов данной сферы представляет, при всех колебаниях этих цен, величину постоянную, определяемую количеством труда, приходящимся на данную сферу, — находит опору в некоторых замечаниях Маркса¹²⁸. Тем не менее, мы полагаем, что и это положение об обратной пропорциональности изменений числа изготовленных продуктов и их рыночных цен также наталкивается на целый ряд очень серьезных возражений.

1) Это положение противоречит эмпирическим фактам, показывающим, что, например, при увеличении числа продуктов вдвое их рыночная цена падает не ровно вдвое, а больше или меньше, в различной степени для различных продуктов. Особенно резкая разница в этом отношении замечается между предметами первой необходимости и предметами роскоши. По некоторым расчетам, увеличение количества хлеба вдвое понизит его цену в четыре-пять раз.

2) Теоретически положение об обратной пропорциональности изменений количеств продуктов и цен на них не доказано. Почему при сокращении производства с 240 000 до 220 000, т. е. до 11/12 прежнего размера, цена должна подняться с нормальной цены или стоимости 2 р. 75 к. ровно до 3 руб., т. е. до 12/11 первоначального размера? Нельзя ли считать возможным, что в данном производстве, например, суконном, цена 3 руб. соответствует размеру производства не в 220 000 метров, как предполагает тезис обратной пропорциональности, а в 150 000 метров, как показано в нашей схеме спроса № 1? Где в капиталистическом обществе тот механизм, который делает сумму рыночных цен сукна неизменно равной 660 000 руб.?

3) Последний вопрос вскрывает методологическую слабость разбираемого тезиса. В капиталистическом обществе законы экономических явлений действуют наподобие «закона тяготения, когда дом рушится на чью-нибудь голову» (К., I, с. 34), т. е. как тенденция, как центр колебаний и постоянных отклонений. Разбираемый же нами тезис превращает тенденцию или закон явлений в эмпирический факт: сумма рыночных цен, — не только при условии равновесия, т. е. как сумма рыночных стоимостей, но при любой рыночной конъюнктуре, в любой момент, — вполне точно совпадает с количеством труда, приходящимся на данную сферу. Предположение такой «предустановленной гармонии» не только не доказано, но и не соответствует общим методологическим основам марксовой теории капиталистического хозяйства.

Изложенные соображения заставляют нас отвергнуть тезис об обратной пропорциональности изменений количества продуктов и их рыночной цены или — что то же самое — об эмпирическом постоянстве суммы рыночных цен продуктов данной отрасли. Соответствующие выражения Маркса надо, по нашему мнению, понимать не в смысле точной обратной пропорциональности, но лишь в смысле обратного направления изменений количества продуктов и их рыночной цены. Всякое увеличение производства сверх его нормального размера вызывает падение цены ниже стоимости, сокращение производства — повышение цены. Оба эти фактора (количество продуктов и их рыночная цена) изменяются в обратном направлении, хотя и не обратно пропорционально.

Благодаря этому количество труда, приходящееся на данную сферу, не только играет роль центра равновесия, среднего уровня колебаний, к которому тяготеет сумма рыночных цен, но и представляет в известной мере математическую среднюю этой повседневно изменяющейся суммы рыночных цен. Но этот характер математической средней никоим образом не означает точного совпадения обеих величин и, кроме того, не имеет особого теоретического значения. Именно такую более осторожную формулировку обратного изменения количества продуктов и их рыночных цен мы находим у Маркса наиболее часто (К., III ¹, с. 130; Theorien, III, S. 341). Мы тем более вправе понимать Маркса именно в таком смысле, что у него самого мы иногда встречаем прямое отрицание обратной пропорциональности изменений количества продуктов и их цен. Маркс отмечает, что в случае неурожая «сумма цен уменьшившейся массы хлеба больше, чем была сумма цен большей массы хлеба» (Kritik, S. 95, русск. перев. с. 90). В этом выражается известный упомянутый выше закон, что уменьшение производства хлеба повышает цену центнера хлеба более чем вдвое, так что общая сумма цен хлеба увеличивается. В другом месте Маркс отвергает мнение Рамсея, согласно которому падение стоимости продукта вдвое, вследствие улучшений в его производстве, будет сопровождаться увеличением производства ровно вдвое же: «Стоимость (товара) упадет, но не пропорционально увеличению его количества. Например, количество его может удвоиться, стоимость же отдельного товара может упасть с 2 до 1\(\frac{1}{4}\) , а не до 1» (Theorien, III, S. 407), как следовало было мнению Рамсея и по мнению сторонников разобранного нами взгляда. Если удешевление продукта, вследствие улучшений техники, с 2 р. до 1\(\frac{1}{4}\) р. может сопровождаться увеличением производства его вдвое, то, обратно, ненормальное увеличение производства вдвое могло бы сопровождаться падением цены с 2 р. до 1\(\frac{1}{4}\) руб., а не до 1 руб., как этого требует тезис обратной пропорциональности.

Итак, мы считаем неправильным утверждение, будто количество труда, приходящееся на данную сферу производства и разделенное на число изготовленных в ней продуктов, определяет стоимость единицы продукта (как думают сторонники экономической версии) или точно совпадает с рыночной ценой единицы продукта (как думают сторонники экономической версии и некоторые сторонники технической версии). Стоимость единицы продукта определяется количеством труда, общественно-необходимого для его производства и при данном состоянии техники представляет величину постоянную, не изменяющуюся в зависимости от количества изготовленных продуктов. Что касается рыночной цены, то она зависит от количества изготовленных продуктов и изменяется в обратном направлении (но не обратно пропорционально) с изменениями этого количества; однако она не совпадает точно с частным от деления количества труда, приходящегося на данную сферу, на число изготовленных продуктов. Не значит ли это, что мы совершенно игнорируем количество труда, приходящееся на данную сферу производства при пропорциональном распределении труда? Нисколько. Тенденция к пропорциональному, точнее было бы сказать: определенному, устойчивому¹²⁹распределению труда между различными сферами производства, в зависимости от общего состояния производительных сил, представляет основное явление хозяйственной жизни, подлежащее нашему изучению. Но, как мы уже неоднократно подчеркивали, в капиталистическом обществе с его анархией производства эта тенденция представляет не исходный пункт экономического процесса, а его конечный результат, который не проявляется в точности в эмпирических фактах, но лишь служит центром их колебаний и отклонений. Мы признаем, что количество труда, приходящееся на данную сферу производства при пропорциональном распределении труда, играет в капиталистическом хозяйстве известную роль регулятора, но: 1) это — регулятор в смысле тенденции, уровня равновесия, центра колебаний, но отнюдь не в смысле точного выражения эмпирических явлений, а именно рыночных цен; и 2), что еще важнее, этот регулятор не является основным и самостоятельным, но принадлежит к целой системе регуляторов и является производным от основного регулятора этой системы, — стоимости, как центра к�