Перейти к содержанию

Меринг Ф., Карский Ю. Из истории полемики вокруг «Накопления капитала» Розы Люксембург⚓︎

Журнал «Под знаменем марксизма», 1927, №2—3, с. 76—94

Предисловие⚓︎

Основные положения «Накопления капитала» Розы Люксембург достаточно известны; точно также хорошо известна и т. п.лемика в нашей литературе, которая была вызвана русским переводом этой книги. Основные ошибки Р. Люксембург вскрыты теперь с исчерпывающей полнотой; едва ли, поэтому, нам нужно здесь на них останавливаться. Однако появление этого теоретического труда Р. Люксембург в свое время вызвало также полемику и в рядах немецких марксистов. Русский читатель может познакомиться с одной стороной, выступавшей в полемике по статьям Отто Бауэра и Густава Экштейна1. Здесь мы печатаем статью Ю. Карского (Мархлевского) — она появилась в «Münchener Post» 30—31 января 1913 г., — и статьи Ф. Меринга, появившиеся в «Leipziger Volkszeitung» 16, 17 и 18 января 1913 г.

Авторы этих статей становятся на защиту позиции Р. Люксембург. Ошибки Р. Люксембург, как мы уже указали, вскрыты, установлены и авторитет таких крупных имен, как Мархлевский и Меринг, навряд ли сможет убедить читателя в правильности защищаемой ими теоретической концепции. Поэтому эти статьи и публикуются нами, главным образом, в качестве исторических документов; а исторический интерес они, несомненно, имеют.

Во-первых, всегда интересно выслушать не только одну, но и другую сторону, в особенности, если она представлена такими именами; во-вторых, они, вместе со статьями Бауэра и Экштейна, показывают, какого характера была эта полемика, из-за чего, собственно говоря, шел тогда спор в Германии перед войной.

В этом отношении наша русская полемика резко отличается от немецкой. В нашей полемике на первом плане стоял теоретический интерес; не столько те практические выводы, которые делала Р. Люксембург, сколько критика с ее стороны некоторых положений Маркса в теории воспроизводства, а в связи с этим и собственный методологический подход самой Р. Люксембург — стояли в центре полемики. Можно даже сказать, что по поводу книги Р. Люксембург снова пересматривали целый ряд важнейших и сложнейших в политической экономии проблем: проблему воспроизводства и накопления капитала, проблему реализации, рынка, кризисов, проблему империализма.

Не то было в Германии. Достаточно, хотя бы бегло, ознакомиться со статьями Бауэра или Экштейна — последняя появилась в «Vorwärts’е» после выхода в свет книги Р. Люксембург, — чтобы убедиться, что теоретические проблемы вовсе не стояли в центре внимания; не они играли в полемике главную роль.

«Leipziger Volkszeitung» даже считал эту статью Экштейна просто «недостойной руганью»2, и мы в значительной степени должны с этим согласиться.

Что касается теоретического содержания этой статьи, то уже в самом начале мы встречаемся в ней с весьма и весьма значительным непониманием Маркса. Проблему воспроизводства у Маркса Экштейн сводит к «исследованию зависимости между производством и потреблением». В этом отношении Р. Люксембург, конечно, стоит намного выше Экштейна. Собственно говоря, Экштейна здесь весьма мало интересуют теоретические проблемы сами по себе, но зато мы здесь встречаемся с целым рядом мест вроде следующих:

«Но гораздо менее основательно, чем Туган-Барановский, поняла сущность, цель и значение анализа Маркса тов. Р. Люксембург»; «автор (т. е. Р. Люксембург) не понял смысла и цели марксова анализа», «самое неумение пользоваться схемами Маркса» и т. д. И Экштейн в заключение ссылается на следующие слова Меринга, сказанные им, конечно, не по поводу книги Р. Люксембург: «Несомненно неприятно давать отрицательный отзыв о книге единомышленника. Но мы потеряли бы всякое право рассматривать под увеличительным стеклом буржуазную литературу о Марксе, как мы это привыкли делать, если бы мы с такой же остротой не критиковали таких вещей. Но это еще не решающий мотив. Не только из-за противника, но и в интересах нашей собственной партии не следует с этим считаться».

И, однако, нужно сказать, что эта полемика была направлена не против концепции Р. Люксембург, а против самой Р. Люксембург, или, вернее, против той политической линии, представительницей которой была Р. Люксембург.

О критической статье Бауэра мы говорить не будем. Его теория перенакопления и недонакопления не имеет ничего общего с теорией Маркса. В лице же F. Sternberg’a3 (правда, в несколько модифицированном виде) она, между прочим, дала и свои ягодки в виде оправдания империализма.

Неудивительно, что Мархлевский и Меринг самым решительным образом должны были встать на сторону Р. Люксембург. Ведь спор шел не о теоретических проблемах воспроизводства, реализации и т. д., в центре стоял вопрос об империализме или, вернее, вопрос о практическом отношении социал-демократии к империалистической политике. Заключительные страницы статьи Меринга как раз и подчеркивают эту сторону дела4.

Недаром на редакцию «Vorwärts’a» короткая газетная заметка в «Leipziger Volkszeitung» с критикой позиции «Vorwärts’a» в делах пресс-бюро, а также его «трактовки» книги Р. Люксембург «подействовала как укус тарантула». Ибо вопрос шел о чрезвычайно актуальном вопросе практической политики.

Та же «Leipziger Volkszeitung» в следующих словах характеризует и положение вещей смысл полемики, разгоревшейся вокруг книги Р. Люксембург, и все практическое значение этих, по-видимому, чисто теоретических разногласий.

«Разногласия, о которых идет речь при оценке книги Люксембург, в сущности те же, что и разногласия, которые вот уже в течение некоторого времени внутри партии настоятельно требуют своего разрешения: установление своей позиции по отношению к империализму. Не напрасно автор дал своей книге подзаголовок: «К экономическому объяснению империализма». В этом вопросе наш центральный орган постоянно занимал позицию, не благоприятствующую разрешению этих противоречий. Тем более достойно сожаления, — но вместе с тем яснее также становилось и положение дела, — что это противоречие по существу вопроса, благодаря позиции «Vorwärts’a», получило внешнюю видимость личных столкновений. Но именно потому, что здесь дело идет не о личностях, но о разногласиях по существу, нашей обязанностью и было это прямо высказать»5.

При этих условиях нам становится вполне понятной позиция авторов печатаемых ниже статей. Она определялась именно этими моментами, и читатель не должен упускать этого из виду при чтении данных статей. Теоретический спор, как мы сказали, стоял на втором плане, и та же «Leipziger Volkszeitung» специально подчеркивает это обстоятельство.

Если мы обратимся, однако, к теоретическому содержанию статей, то статья Карского (Мархлевского) интересна главным образом, тем, что, кратко излагая взгляды Р. Люксембург, он дает возможность легче вскрыть основные ошибки в ее построениях, ибо при этих условиях они выступают здесь гораздо выпуклее.

Что касается статьи Меринга, то он, стремясь защитить основные положения Р. Люксембург, подменяет, в сущности, проблему, поставленную ею, совершенно другой проблемой. Kaк известно, главное затруднение Р. Люксембург видела в невозможности реализации накопляемой прибавочной ценности. Меринг вместо него говорит о другом затруднении — о трудности найти в капиталистической стране выгодное вложение для накопленной прибавочной ценности (см. III главу его статьи). Вместе с тем, конечно, проблема, поставленная Р. Люксембург, снимается, и вопрос ставится в надлежащую плоскость.

Статья Ф. Меринга⚓︎

I⚓︎

В то время как буржуазные партии и их идеологи уже давно отказались от всякого теоретического изучения своего собственного общественного строя, — и прозябают в плоском эмпиризме, одна только социал-демократия стремится к научному познанию капиталистического способа производства; она имеет при этом в руках ариаднину нить в лице марксистской теории, которая и ведет ее сквозь поистине не поддающийся распутыванию лабиринт современного общества. Не то, чтобы на стороне буржуазии совершенно отсутствовало социальное изучение, которое не представляло бы, хотя в некотором отношении, несомненной ценности. Наоборот, имеется целый легион книг, занимающихся исследованиями отдельных явлений нашей общественной жизни; в этой области скорее, делается слишком много, чем слишком мало, и это с явным отчаянием должны признать и буржуазные ученые, как это делает, напр., Карл Лампрехт в своем многотомном труде по немецкой истории. Однако, если речь идет о том, чтобы как-нибудь упорядочить этот хаос единичных явлений, эта гора специальной научной литературы оказывается почти непереходимой горной цепью, которая отнимает всякую надежду на это — и, вместе с тем, делает невозможным всякое ориентирование. Именно неспособность буржуазных ученых к обобщениям, т. е. их неспособность вывести из всего многообразия явлений законы социального движения, т. е. понять, таким образом, сущность существующего общества и затем снова проследить эту сущность в каждом единичном явлении, — вот что делает в общем таким бесплодным это, совершенно не поддающееся обозрению книжное море, несмотря на ценные исследования отдельных сторон. Они держат отдельные нити в руках, но у них отсутствует их внутренняя (geistige) связь.

Этот познавательный недостаток лежит не в умственной ограниченности буржуазных ученых. Это было бы слишком близоруким объяснением. Он лежит, напротив, в их социальной ограниченности: они являются представителями господствующих классов, они стоят на почве буржуазного общества, вне которого для них ничего не дано; им даже и на ум не приходит сомневаться в его неизменном существовании. Они видят в капиталистическом обществе не нечто исторически ставшее, и именно поэтому по необходимости также и преходящее явление, по основу их классового господства, потрясать которую — дерзость и преступление; их отношение к нему не критическое, но исключительно апологетическое. При всякой серьезной критике существующего порядка приходит в движение их классовый интерес. Поэтому уже тридцать лет тому назад Фридрих Энгельс мог написать: социальные теоретики могут быть только на стороне революции.

Действительно, только потому научный социализм и оказался в состоянии открыть социальные законы развития социалистического общества, что он был «революцией», т. е. что он, как представитель пролетариата, совершенно не был заинтересован в сохранении существующего общества. Только поэтому он мог приобрести и научную объективность, и широкий исторический взгляд. Но они необходимы, чтобы рассматривать лишь как простой эпизод окружающий нас мир явлений капитализма, с его неслыханными чудесами и его гигантскими жизненными силами, (которые, казалось бы, в состоянии сопротивляться всем нападениям; эпизод во всемирно-историческом смысле лишь необычайно короткий, хотя и очень важный, который уже при своем зарождении несет в себе зародыш гибели и имеет смысл только в качестве предвестника чего-то более великого и более высокого — социализма.

Положительное выполнение этой задачи, как известно, делом Карла Маркса. Правда, мы иной раз встречаемся с утверждением, что работа Маркса должна быть признана устаревшей по той простой причине, что она была совершена пятьдесят лет тому назад. Между тем капитализм проделал такой исключительный путь развития, и это развитие обусловило назреванием таких новых явлений, для которых не может оказаться правильной теория, при создании которой эти явления были совершенно еще неизвестны.

Доказательством этой бесплодности марксизма в целом и выставляется то обстоятельство, что он ничего не дал помимо уже совершенного Марксом, между тем как хозяйственная жизнь изобиловала новыми явлениями, настоятельно требующими и нового объяснения.

В этой аргументации верно только то, что капиталистический мир в 60-х годах, когда Маркс дал письменное изложение своей теории, не был еще развит в такой мере, как теперь — спустя 50 лет. Что за эти пятьдесят лет созрели какие-то явления, которые оказались в противоречии с марксизмом — это, правда, в свое время утверждал ревизионизм, но он этого никогда не доказывал. Наоборот, при попытке дать это доказательство он сам уже десять лет тому назад потерпел полное научное крушение, и обретается теперь в катакомбах прошлого. Поскольку новые явления хозяйственной жизни действительно ставили новые проблемы, их можно было разрешить на основе марксистской теории. Мы напомним здесь только ту совершенно изменившуюся за время с 1848 года проблему, которая, благодаря пробуждению неисторических наций в Австрии и на Востоке поставила перед социал-демократией национальный вопрос и на которую, с точки зрения основ марксизма, был брошен новый свет в прекрасной работе нашего австрийского товарища Отто Бауэра.

Точно так же и новейшая фаза капиталистического развития — империализм — создала явления, научно-теоретическое преодоление которых возможно только па почве марксистской теории. «Финансовый капитал» Рудольфа Гильфердинга, — книга, которая, также как и книга Бауэра, в свое время была подробно разобрана па страницах «Leipziger Volkszeitung» — и представляет первую работу в данной области; она только потому и является достойной внимания, что в ней для объяснения явлений империализма в первый раз в немецкой литературе привлечен второй том «Капитала».

То же самое, но, без сомнения, гораздо глубже, дает только что появившаяся книга Розы Люксембург «Накопление капитала». В своем предисловии автор замечает:

«Когда я в январе текущего года, после выборов в рейхстаг, снова взялась за работу, чтобы по крайней мере в основных чертах закончить эту популяризацию экономического учения Маркса, я натолкнулась на неожиданное затруднение. Мне не удавалось представить с достаточной ясностью совокупный процесс капиталистического производства, в его конкретных отношениях, а также его объективные исторические границы. При ближайшем рассмотрении я пришла к убеждению, что здесь дело идет не только о вопросе изложения, но что перед нами проблема, которая теоретически находится в связи с содержанием II тома «Капитала» Маркса и в то же время связана с практикой современной империалистической политики и ее экономическими корнями».

Таким образом, здесь мы имеем дело с попыткой научно-теоретически обосновать необходимость краха капитализма и неизбежность социализма. В дальнейшем мы увидим, как справился автор с этой задачей.

II⚓︎

Первый том «Капитала», как известно, посвящен процессу производства капитала. В нем изображается производство и присвоение капиталистами прибавочной ценности. Движущей целью капиталистического производства является создание не предметов потребления, но прибавочной ценности. Но процесс производства необходимо есть вместе с тем и процесс воспроизводства: не приходится иметь дело с однократным актом производства, оно должно непрерывно повторяться. И не только это: оно должно точно так же непрерывно расширяться. Именно потому, что капиталистический способ производства имеет своей целью не удовлетворение человеческих потребностей, но исключительно получение прибавочной ценности, в нем уже с самого начала заложено стремление к безграничному расширению. Производят, совершенно не учитывая действительные человеческие потребности, и в хозяйственных кризисах явным образом и выступает наружу это несоответствие между растущими производительными силами и отстающими от них возможностями сбыта. Эти кризисы представляют характерное явление капиталистического способа производства, — никакое другое, общество их не знало, и соответственно с этим они, как известно, играли в социалистической теории крупную роль. Тем не менее, если желательно представить себе сущность капиталистического воспроизводства, следует отвлечься от этих кризисов, ибо они представляют собой только колебания процесса воспроизводства, но не сам этот процесс, точно так же как при представлении о ценности товара следует отвлечься от спроса и предложения, которые равным образом обусловливают только колебания цен, но не саму ценность.

Расширенное воспроизводство при капиталистических отношениях сводится, таким образом, к производству постоянно растущей массы прибавочной ценности; она присваивается классом капиталистов. Но что делают они с этой прибавочной ценностью? Они используют ее частью для целей личной роскоши, частью же для расширения производства. Поскольку имеет место последнее, поскольку прибавочная ценность, таким образом, капитализируется, мы говорим о накоплении капитала. Одно ясно: чем дальше идет процесс накопления капитала, тем сильнее растет присваиваемая классом капиталистов масса прибавочной ценности, и снова встает вопрос: что же делают они с этой прибавочной ценностью?

Присмотримся несколько поближе к этому процессу накопления.

Класс капиталистов производит не для того, чтобы удовлетворять человеческие потребности, но исключительно в цели получения прибавочной ценности. Но эта прибавочная ценность заключена в товарах, с которыми отдельный капиталист ничего не может предпринять. Он должен продать их, иначе его производство не имело никакого смысла, прибавочная ценность для него потеряна. Кто же купит у него товары, в которых заключена эта прибавочная ценность? Рабочий класс не может этого сделать: рабочие получают заработную плату, но заработная плата представляет только часть капитала, авансированного капиталистами до начала производственного процесса, которую они возвращают из продукта по окончании этого производственного процесса. Из прибавочной ценности рабочий класс не получает ни атома. Но и класс капиталистов не может этого сделать. Конечно, некоторую часть прибавочной ценности они потребляют в виде предметов личной роскоши. Однако эта роскошь не может никогда поглотить всей прибавочной ценности, ибо иначе не было бы никакого накопления капитала. Личная роскошь класса капиталистов может расти, и она фактически растет вместе с ростом прибавочной ценности, но все же предпосылкой накопления является то, что не вся прибавочная ценность потребляется. Кроме того, значительная доля прибавочной ценности появляется на свет уже в таком виде, который заранее исключает ее личное потребление, и непосредственно предназначает ее для расширения воспроизводства, — а именно она появляется в виде средств производства, т. е. машин и орудий.

Чтобы представить в чистом виде законы капиталистического способа производства, Маркс, естественно, должен был предположить полное господство капитализма с его двумя классами — капиталистами и наемными рабочими. Но эти два класса оказываются совершенно недостаточными, чтобы сделать возможным накопление капитала, и вместе с тем вообще обеспечить жизненное условие капиталистического общества.

Однако, капиталистическое общество, которое состояло бы исключительно из капиталистов и наемных рабочих, само по себе невозможно, оно должно рушиться.

В действительности капиталистическое общество состоит не только из этих двух классов. Мы имеем там еще землевладельцев, служащих, врачей, адвокатов, художников, ученых; существует еще церковь со своими слугами, а также государство со своими чиновниками и солдатами. Быть может, мы здесь найдем покупателей накопляемой, т. е. не потребляемой самим классом капиталистов, части прибавочной ценности? Ни в коем случае! Маркс сам отклонил подобных «третьих лиц» в качестве покупателей, как увертку. И, действительно, все названные профессии или — как землевладельцы — сами часть класса капиталистов, или же, как либеральные профессии, получают свой доход из рук класса капиталистов, или же, в-третьих, как церковь и государство, содержатся за счет налогов и пошлин, падающих как на заработную плату рабочих, так и на потребляемую капиталистами прибавочную ценность. Так же мы не находим выхода из нашего затруднения в росте населения, или же в ссылке на внешнюю торговлю, посредством которой можно было бы перебросить за границу массу накопленной прибавочной ценности. При исследовании процесса накопления капитала мы имеем дело не с отдельной страной, а со всем мировым рынком, а для него не существует никакой заграницы. Еще в I томе «Капитала» Маркс, выдвинул это положение:

«Чтобы понять предмет исследования в его чистом виде, без мешающих побочных обстоятельств, мы должны здесь рассматривать весь торговый мир, как одну нацию, предполагая при этом, что капиталистическое производство утвердилось везде и захватило все отрасли промышленности».

Как же теперь решить это затруднение? У самого Маркса этого решения мы не найдем. Правда, во II томе он все снова и снова ставит вопрос: откуда берутся деньги, чтобы оплатить накопленную прибавочную ценность? Но ответа он сам не дает. Анализ этих частей II тома у Маркса, данный товарищем Люксембург, принадлежит к числу наиболее блестящих в теоретическом отношении сторон ее книги; благодаря ей впервые в немецкой литературе сделалось ясным истинное значение этого трудного и апокрифического II тома. Сам Энгельс дал, как известно, совет читать соответствующие части II тома только после ознакомления с III томом. В действительности трудности понимания II тома возрастают еще более, благодаря самой форме рукописи, не предназначенной для печати; ибо он существует в том виде, в каком Энгельс нашел его в оставшихся после Маркса бумагах; относительно отдела о воспроизводстве и обращении общественного капитала Маркс прямо заявлял о том, что он настоятельно «нуждается в переработке».

На это указывает и Люксембург:

«Если спросить, почему в «Капитале» Маркса нельзя найти решения этой важной проблемы капиталистического накопления, то прежде всего придется принять во внимание, что II том «Капитала» представляет собою не законченное произведение, а оборванную на полуслове рукопись».

Сюда привходит другой момент, на который настойчиво указывает Люксембург. В анализе процесса воспроизводства у Маркса на первый план выдвигается полемика с Адамом Смитом относительно проблемы возмещения постоянного капитала из совокупного продукта. Здесь концентрирует все свое внимание Маркс. Тем самым вторая проблема, проблема накопления, и именно реализации прибавочной ценности в целях капитализации, отодвигается на задний план и, в конечном счете, едва лишь Марксом намечена. Но это не уменьшает заслуги товарища Люксембург, ибо она впервые определенно указала на этот пробел.

При этом вопрос, о котором здесь идет речь, является вопросом громаднейшей важности для политической экономии. И по этому не было в том никакого чуда, что он постоянно все снова всплывал, как до, так и после Маркса, и требовал своего разрешения. Из числа этих исторических попыток его разрешения книга товарища Люксембург приводит нам три попытки, которые связаны с именами Сисмонди — Рикардо, Кирхман — Родбертуса и, наконец, с именами русских теоретиков: Струве, Булгакова, Туган-Барановского, с одной стороны, Воронцова и Николая-она — с другой.

Путешествие, которое мы предпринимаем здесь на протяжении 150 страниц по истории теории, является в высшей степени поучительным и чрезвычайно наглядным; здесь празднует свой счастливый триумф искусство автора в изящной разработке трудных проблем и в их изложении, понятном даже для не подготовленных масс. Эти теоретические споры выступают здесь перед нами не как бескровные абстракции и пустые словопрения, но как исторические акты социального самопознания; их характер самым тесным образом зависит от той степени исторической зрелости, которой достигло буржуазное общество. Первый спор между Сисмонди и великим Рикардо разыгрывается в первой четверти XIX столетия, его место действия — Англия и Франция; там возникают уже первые сильные сомнения в богоустановленности капиталистического порядка, что так живо проявляется в полных темперамента жалобах мелкобуржуазного Сисмонди. Второй спор разыгрывается около середины XIX столетия; его место — Германия, или, точнее, Померания, область не очень счастливая для политической экономии. Третий спор, наконец, имеет свое место России в конце XIX столетия. В нем выступают в первый раз марксисты, уже знакомые и со II томом «Капитала». Во все этих трех спорах повторяется одна и та же ситуация: на одной стороне стоят мелкобуржуазные скептики — Сисмонди, Кирхман, Николай-он, которые объявляют невозможным капиталистическое накопление, а на другой — грубые оптимисты — Рикардо, Родбертус. Туган-Барановский, для которых капитализм в своей основе вечен, ибо он сам может оплодотворять себя безгранично, и подобно тому как эти три спора образуют собой восходящую линию, и их все более и более широкие точки зрения обуславливаются все большей степенью зрелости буржуазного обществ подобно этому же, все они терпят крушение у границы, которая полагается этой же степенью зрелости. Но и в них мы не находим никакого удовлетворительного ответа на интересующий жизненный вопрос капиталистического хозяйства: каким образом возможно накопление капитала?

Посмотрим теперь, какой ответ на этот вопрос дает товарищ Люксембург.

III⚓︎

Если мы раньше указывали на то, что три исторические попытки дать ответ на вопрос о возможности капиталистического накопления самым непосредственным образом были обусловлены соответствующей степенью зрелости буржуазного общества, то, само собой понятно, это верно и по отношению к ответу, даваемому товарищем Люксембург.

У ней эта обусловленность выступает даже еще явственней. Уже на титульном лист. е. книги можно прочесть: к экономическому объяснению империализма.

В действительности, уже сам империализм, т. е. наиболее зрелая и наиболее развитая форма, которая свойственна капитализму, дает ответ на вопрос: каким образом возможно капиталистическое накопление? Или, другими словами: куда девается непотребленная капиталистами прибавочная ценность?

В хозяйственном еженедельном обозрении «Leipziger Volkszeitung» от 11 января наши читатели могут найти обзор гигантского английского экспорта капиталов. Из 4¼ миллиардов марок английского капитала, которые видимым образом были вновь вложены только в последнем году, 1.430 миллионов мигрировали в английские колонии, 1.290 миллионов в Россию, Южную Америку, Азию и другие экзотические страны, 470 миллионов в Соединенные Штаты, которые в некотором смысле являются еще новой страной для капиталистического развития. Другими словами, 3.210 миллионов, или ¾ миллиарда из 4¼ вновь вложенного английского капитала, мигрировали в некапиталистические страны, в Англии остался только один миллиард, а в западно-европейские страны мигрировали только 100 миллионов. Сама капиталистическая действительность, таким образом, дает нам ответ на вопрос: куда же девается непотребленная капиталистами, т.е. накопленная прибавочная ценность? Эта прибавочная ценность идет туда, в это еще не открытые для капитализма области и классы. Но это есть также и ответ товарища Люксембург.

«Решение проблемы, о которой в политической экономии спорили почти целое столетие, лежит между двумя крайностями: между мелкобуржуазным скептицизмом Сисмонди, Киркмана, Воронцова и Николая — она, которые считали накопление невозможным, и грубым оптимизмом Рикардо, Сэя, Туган-Барановского, для которых сам капитализм может беспредельно себя оплодотворять и, следовательно, — это только логический вывод — существовать вечно. Решение проблемы в духе марксова учения заключается в диалектическом противоречии: капиталистическое накопление для своего движения нуждается в некапиталистических общественных формациях, как в окружающей его среде; оно «прогрессирует в постоянном обмене веществ с этими формациями и может существовать лишь до тех пор, пока оно находит эту среду».

Теоретическому и историческому обоснованию этого положения посвящена последняя треть книги Люксембург. При этом автор особенно настойчиво подчеркивает, что здесь нет ни «преодоления Маркса», ни «расширения марксизма» или как бы ни гласили сбивающие с толку выражения, — это решение продолжает оставаться строго в рамках марксистской теории; более того, оно получается само собой, если только вдуматься в то, что Маркс специально говорит в III томе своего труда об общем ходе капиталистического накопления. Но и в этом случае таким положением дела заслуга товарища Люксембург отнюдь не умаляется. После того, как она первая установила наличие пробела у Маркса, она же и заполнила этот пробел. Что она при этом оказалась в состоянии воспользоваться тем строительным материалом, который она нашла у самого Маркса, это точно так же послужило к ее чести, как и к чести Маркса.

Мы видели, что капиталистическое общество, в котором существуют только капиталисты и рабочие, вместе с примыкающими к ним «третьими лицами», само по себе невозможно. В нем не может совершаться накопление капитала. Однако это накопление, т. е. реализация прибавочной ценности, является для него абсолютной необходимостью.

Это накопление только тогда и возможно, если имеются налицо такие общественные слои и страны, которые еще производят некапиталистически и для которых капиталистические государства доставляют средства производства и средства потребления. Английская хлопчатобумажная промышленность, напр., в течение первых двух третей XIX столетия доставляла, а частично еще и сейчас доставляет, хлопчатобумажные ткани крестьянству и городской мелкой буржуазии европейского континента, а также, далее, и крестьянству Индии, Америки, Африки. Это потребление некапиталистических слоев и стран и создало основу для чрезвычайного расширения английской хлопчатобумажной промышленности. Но для этой хлопчатобумажной промышленности в самой Англии развивалась обширная машиностроительная промышленность, которая доставляла ей прядильные и ткацкие станки, а дальше, в связи с ней, и металлургическая и угольная промышленность. Или, наоборот, капиталистические государства доставляют средства производства, которые превышают их собственную потребность; так, напр., немецкая химическая промышленность доставляла краски, которые находил массовый сбыт в Азии, Африке и т. д. В самих же капиталистических государствах для растущей рабочей армии этих отраслей промышленности должно производиться больше средств потребления.

Но не только для реализации созданной прибавочной ценности капиталистическое общество не может обойтись без некапиталистических стран и слоев, оно нуждается в них и до создания самой прибавочной ценности. Чем больше растет производительность труда, тем в больших массах сырья и средств производства нуждается капитал, и он стягивает их отовсюду. Постоянный капитал возрастает не только абсолютно, но также и относительно, в сравнении с переменным, т. е. требуется все меньше человеческой рабочей силы, чтобы переработать большую массу сырья. Таким образом не только для реализации прибавочной ценности, но также и для обеспечения стран капиталистического производства сырыми материалами, мировой обмен является историческим условием его существования. Но мировой обмен при современных отношениях означает обмен между капиталистическими и некапиталистическими формами производства. Захватить в свои руки распоряжение всем земным шаром, чтобы иметь неограниченный выбор средств производства, — есть абсолютная потребность капитализма.

У нас остается еще один вопрос: откуда берется добавочная рабочая сила, которая необходима для столь сильно возрастающего постоянного капитала, т. е. сырья, машин, и которую он стягивает отовсюду. Хотя постоянный капитал и растет быстрее переменного, однако рост переменной части также весьма значителен. В первую очередь эту необходимую рабочую силу доставляет разложение еще не капиталистически производящих слоев общества в Европе, — крестьянства и ремесленников. Но сколь же мало капиталистическое производство может ограничиться только естественными богатствами и производительными силами умеренного пояса, а, напротив, для своего развития нуждается в возможности использования их во всех климатических поясах, столь же мало может оно обойтись рабочей силой только белой расы. Капитал нуждается для использования тех областей, где белая раса не в состоянии работать, в других расах, он нуждается вообще в неограниченном распоряжении всеми рабочими силами земного шара, для того чтобы привести в движение все производительные силы Земли, поскольку этому не ставит границы производство прибавочной ценности.

Поскольку Маркс трактует эти вопросы, это имеет место только с точки зрения так называемого первоначального накопления, т. е. часа рождения капитала, его выхода из недр феодального общества. Но как только он переходит к теоретическому исследованию капиталистического процесса, он постоянно возвращается к своей предпосылке: всеобщему и исключительному господству капиталистического способа производства.

Тов. Люксембург, напротив, доказывает — и в этом центральный пункт ее книги, — что капитализм не только при своем возникновения, но также и в период полной своей зрелости, в любой час своей жизни и в любом отношении — и в отношении постоянного капитала, и в отношении прибавочной ценности — не может обойтись без одновременного сосуществования некапиталистических слоев и обществ. Он может существовать только до тех пор, пока существуют они; но одновременно он все более и более разрушает существование таких слоев и обществ, и вместо с тем он роет свою собственную могилу.

«Капитализм является первой хозяйственной формой, обладающей пропагандистской силой; это — форма, которая имеет тенденцию распространяться по всему земному шару и вытеснить все прочие хозяйственные формы и которая никаких других хозяйственных форм рядом с собою не терпит. Но капитализм — первая хозяйственная форма, которая без других хозяйственных форм, как ее среды и питательной почвы, существовать не может; она, обладая тенденцией превратиться в мировую форму, разбивается о свою внутреннюю неспособность стать мировой формой производства. Капитализм есть живое историческое противоречие в себе самом, процесс движения его накопления является выражением, непрерывным разрешением и в то же самое время усложнением этого противоречия. На определенной высоте развития это противоречие но может быть разрешено иначе, как применением основ социалистического хозяйства, той формы хозяйства, которая по природе своей является в одно и то же время мировой формой и гармонической в себе системой, потому что она основана не на накоплении, а на удовлетворении жизненных потребностей трудящегося человечества путем развития всех производительных сил земной поверхности».

Этими положениями и заканчивается книга.

Большая часть ее последней трети посвящена историческому доказательству необходимости для капитализма некапиталистических стран. Изображение английского господств Индии, французского — в Алжире, англо-французского «открытая дверей» Китая посредством пушек, история американских фермеров, буров в Южной Африке упадок египтян и турок, — все это в высшей степени жизненно и бросает всю полноту света на новейшие проблемы империалистической политики. В особенности то, что автор говорит в двух последних главах об «охранительных пошлинах и накоплении» и о «милитаризме, как поприще капиталистического накопления», является крайне актуальным: этими вопросами нам придется заниматься и в дальнейшем. Она образуют, мимоходом будь сказано, между прочим, также блестящее обоснование той позиции, которую автор этих строк занял в вопросе о разоружении. Автор дал своей книге подзаголовок «к экономическому объяснению империализма» и в предисловии говорит:

«Если попытка дать научное решение этой проблемы мне удалась, то моя работа, помимо чисто теоретического интереса как мне кажется, должна иметь и некоторое значение для нашей практической борьбы с империализмом». Книга и имеет это значение в высшей мере... Она нам теоретически показывает, что империализм отнюдь но является случайной прихотью, таким явлением, которое могло бы выглядеть так, но которое также хорошо могло бы выглядеть и иначе, напр., он мог бы быть миролюбивым, как в свое время утверждалось в «Neue Zeit». Она показывает нам далее, что то мощное усиление, которое, без сомнения представляет для капиталистического общества империализм, означает не обеспечение его существования, но, наоборот, ускоренное приближение его конца, ибо в обществе, покоящемся на классовых противоположностях, господствующий класс никогда не исчезает и другой не заступает его место, прежде чем этот господствующий класс не достигнет высшей точки своей силы. Книга тов. Люксембург знаменует собой очень существенное обогащение нашего теоретического познания империализма, и задача партийной прессы — перечеканит. е. сокровища в ходящую разменую монету, тем более, что некоторые части книги одолеваются не без трудностей. За нами дело не станет.

(«Leipziger Volkszeitung» от 16, 17 и 18 января 1913 г.)

Статья Ю. Карского⚓︎

I⚓︎

В буржуазном лагере часто оспаривается научное значение марксизма указанием на то, что ученики Маркса дали мало научных работ. В этом лежит, по мнению противников, доказательство того, что учение превратилось в догму, что оно стало неспособным к развитию. Это — ложный вывод. Мы, марксисты, лучше всего знаем, как бесконечно много еще нужно сделать, как бесконечно много нужно еще открыть в области истории, экономии, социологии при помощи нашего метода. Если, несмотря на это, научная работа остается незначительной в сравнении с задачами, то это имеет свою причину именно в том, что мы являемся марксистами. Ибо это значит, что мы хотим быть в первую очередь борцами за дело пролетариата. А так как для этого в настоящее время прежде всего требуется, чтобы были выполнены задачи агитации и организации, то место марксистов — даже если они выказывают способность к научной работе — в редакциях рабочих газет, в бюро профессиональных союзов, в парламентах, а не в кабинетах ученых. Тем более должно нас радовать, когда появляется ценная, строго научная марксистская работа. Таковая и лежит перед нами в виде книги тов. Розы Люксембург: «Накопление капитала. К вопросу об экономическом объяснении империализма».

Проблема, которой посвящена данная работа, на первый взгляд кажется очень простой, однако эта проблема оказывается, при ближайшем рассмотрении, чрезвычайно сложной. Она гласит так: каким образом возможно расширенное воспроизводство капитала. Откуда берутся покупатели той части произведенного продукта, в которой воплощена прибавочная ценность?

Мы знаем, что капиталистическое хозяйство покоится на присвоении прибавочной ценности. Капиталистические предприниматели производят продукты только с определенной целью получить прибыль; они вкладывают определенный капитал в производство и рассчитывают при этом путем продажи продуктов получить некоторый излишек ценности, по сравнению с тем, что они сами затратили, причем этот излишек должен превратиться в деньги. Тайну этого процесса вскрыл Карл Маркс; он доказал, что присвоение прибавочной ценности оказывается возможным только потому, что рабочий класс вынужден собственниками средств производства передать им часть плодов их, создающего ценность, труда.

Вторая характерная черта капиталистического способа производства, состоит в том, что производство постоянно расширяется, и оно должно расширяться. Только одна часть присвоенной прибавочной ценности затрачивается классом капиталистов для обеспечения себе средств существования, другая же часть превращается в новый капитал, накопляется. Этот накопленный капитал снова бросается в производство, он снова должен высиживать прибавочную ценность. Так же беспрестанно растет масса производимых продуктов.

Здесь оказывается противоречие. Издержки существования рабочего покрываются из заработной платы. Класс капиталистов затрачивает некоторую часть капитала на оплату купленной рабочей силы; эта часть капитала является переменным капиталом. Заработная плата отдельного рабочего может, правда, расти, но общая сумма всей заработной платы не может вырасти так, чтобы поглотить ценность всего прибавочного продукта, который был получен в результате применения рабочей силы. Это не может случиться уже потому, что тогда исчезнет прибыль, отпадет то побуждение, которое заставляет капиталиста производить. Но если только часть продукта труда может быть потреблена рабочим классом, если другая часть, именно та, которая содержит прибавочную ценность и притом в той форме, в какой она находится налицо, не может быть потреблена капиталистами, то спрашивается, откуда же берутся для нее покупатели? Однако продажа, превращение товара в деньги необходимы, ибо капиталистический предприниматель заставляет занятых у него рабочих производить не потребительные ценности для своего частного потребления, но товары, продукты для рынка. Его цель получить деньги, но присвоенный прибавочный продукт состоит из продуктов, из железных рельс, смазочного масла, хлопчатобумажной ткани, предметов питания и иных прекрасных и полезных вещей, но которые радуют сердце капиталиста только тогда, когда они уходят прочь, когда они проданы. Часть этих благ в конечном счете поглотил рабочий класс, и оплатил их своей заработной платой; в результате переменный капитал притек обратно к классу капиталистов. Другая часть идет в обмен между капиталистами. Но как быть с прибавочной ценностью, кто купит ту товарную массу, в которой воплощена эта прибавочная ценность?

Чтобы выяснить проблему теоретически, предположим, что капитализм развился до своих последних пределов, что он господствует на всем земном шаре и что, таким образом, существуют лишь капиталисты и пролетарии. Итак, человечество состоит из двух классов: многочисленный класс пролетариев создает продукты, из которых они могут купить только часть и тем удовлетворить свои потребности; другой класс — капиталисты — удерживает у себя ту часть этих продуктов, в которой воплощена прибавочная ценность. Но эти блага должны быть проданы, прибавочная ценность должна накопиться как капитал и быть применена для производства еще большей массы продуктов, но откуда же берутся покупатели?

Следовало бы думать, что этот вопрос должен был стоять в центре экономического исследования. Однако Роза Люксембург показывает нам в своем экскурсе в историю политической экономии, что хотя этот вопрос и поднимался в той или иной форме у теоретиков до Маркса, но он не мог быть отчетливо сформулирован, (ибо отсутствовало представление об основных законах производства прибавочной ценности. Другое основание, думаем мы, лежит в том, что со времени Адама Смита у экономистов отсутствовал взгляд на производственный процесс, как нечто целое. Они углублялись в анализ взаимных отношений отдельных хозяйств или хозяйствующих индивидуумов и теряли из виду весь комплекс явлений, как некий целостный процесс.

У предшественников Смита было иначе. Физиократы, и прежде всего Кенэ в своей Tableau économique (экономической таблице) пытался исследовать, как, при сохранении постоянства производственного процесса, продукты общественного труда распределяются между различными группами общества. Это решение вопроса, однако, лучше подходило для феодального, чем для капиталистического общества.

Пришел Маркс и дал гениальное объяснение этим основным законам. Этой гигантской работе посвящен первый том «Капитала». Дальнейшая работа была предвосхищена и уже намечена; во втором и третьем томах его главного труда должно было быть дано движение капиталистического хозяйства, взятого в целом. Смерть похитила исследователя преждевременно, так что эти тома, в том виде, как мы их знаем, представляют из себя только фрагменты.

Поставленный вопрос должен был интересовать Маркса. Люксембург и показывает нам, что в обоих томах повторяются попытки его разрешить, однако само решение отсутствует.

Большая часть книги Розы Люксембург посвящена изложению трактовки проблемы у Сисмонди, Мак-Куллоха, Сэя, Родбертуса, Маркса, а также у русских марксистов. Это изложение, остроумное вылущивание проблемы при всем ее значении, привлечет внимание всякого, кто интересуется политико-экономическими исследованиями.

Может быть, некоторые читатели, вместе с нами сочтут ненужным иногда весьма агрессивный тон автора; мы полагаем, что нет необходимости слишком полемизировать с теми, кто давно находится ужо в могиле. Однако это вопрос темперамента; зато мы вполне будем вознаграждены остро отточенным стилем, ясным изложением, постоянно выдвигающим самое существенное.

II⚓︎

Решение, которое находит Роза Люксембург для поставленной проблемы, является отрицательным. Она показывает, что это противоречие в капиталистическом обществе вообще неразрешимо: при предпосылке господства капитализма на всем земном шаре, распадения общества на два резко разделенных класса, отсутствует всякая возможность реализовать эту заключенную в продуктах прибавочную ценность, для нее нельзя найти никакого сбыта. Это, тривиально выражаясь, проблема борющихся львов, которые пожирают друг друга вплоть до кончиков хвостов.

Это значит, что капитализм в качестве единственной господствующей хозяйственной формы вообще немыслим. В этом его отличие от всех прежних хозяйственных форм, основанных на натуральном хозяйстве. И эти более ранние формы вели к «расширенному воспроизводству», но там отсутствовала необходимость продажи, поисков покупателей для прибавочного продукта. В обществе, базирующемся, напр., на рабском труде и, следовательно, на беспощадной эксплуатации, производительность труда могла, правда, сильно возрастать, и она возрастала. Рабы производили больше, чем потребляли, рабовладельцы могли в таком случае часть рабочей силы применить для создания лучших средств производства, для дальнейшего увеличения производительной силы. Они могли также часть излишней рабочей силы, т. е. ставшей излишней после удовлетворения жизненных потребностей рабов и господ, применить для умножения предметов роскоши всякого рода.

Гигантские оросительные сооружения в Индии, Египте, Вавилоне, постройка храмов и пирамид, которые приводят нас в изумление массой затраченного при этом человеческого труда, свидетельствуют о том, как обстояло дело. Если же мы представим себе капиталистическую хозяйственную форму в качестве единственной господствующей, то мы признаем тотчас же невозможность такого решения.

Единичный капиталист ничего не может предпринять с прибавочным продуктом, пока он его не продаст. Он не может прибегнуть и к тому, чтобы прямо затратить на себя присвоенный им прибавочный труд, излишнюю рабочую силу эксплуатируемой им рабочих. Пожалуй, можно бы представить себе дело так, но господствующие капиталисты выступают не индивидуально, но как замкнутый класс, который планомерно применяет излишнюю рабочую силу рабочего класса, чтобы производить все больше и больше предметов роскоши, в то время как рабочий класс удовлетворяет только простые жизненные потребности. Однако это не было бы капиталистическим обществом, ибо отсутствовал бы основной элемент — индивидуальный способ ведения хозяйства и индивидуальное присвоение прибавочной ценности. Эта общественная форма к тому же тотчас же разлетелась бы вдребезги: отношения эксплуатации были бы столь осязательны и очевидны, что эксплуатируемые скоро покончили бы с ними.

Но от такого господства капитализма на всем земном шаре мы еще очень далеки. До сих пор во всех капиталистических странах существуют еще социальные слои, которые находятся между пролетариатом и классом капиталистов — крестьяне и мелкие самостоятельные производители. Они и поглощают часть прибавочного продукта, с другой же стороны, они платят дань капиталу (задолженность). Но, прежде всего, существуют еще и такие страны, производство которых покоится на натуральном хозяйстве. И эти страны поглощают товары капиталистического производства и оплачивают их произведениями своего труда.

Разграбление таких народов дало основу для «первоначального накопления»; посредством прямого грабежа народов Америки-Индии, Азии, — мореплаватели, авантюристы, купцы отчасти сколотили капитал, при помощи которого они потом основали в Европе мануфактуры и фабрики, благодаря чему ремесленники были пролетаризованы и были вынуждены превратиться в наемных рабочих. В дальнейшем ходе вещей «солидная» торговля с теми же народами служит тому, чтобы реализовать выжатый из этих наемных рабочих прибавочный продукт. Но дело не исчерпывается простым обменом товаров. Капиталисты переходят к вывозу в отдаленные страны не только товаров, но и капитала. Накопленная прибавочная ценность, превратившаяся в новый капитал, служит средством тому, чтобы открыть для капитализма и те народы, которые еще живут в условиях иных хозяйственных форм, чтобы пролетаризировать новые народные массы, чтобы выжимать новую прибавочную ценность.

Роза Люксембург и показывает нам, что это стремление к господству над чужими народами, с целью подчинить их ярму капитализма — что мы в новейшее время называем империализмом — отнюдь не является случайным явлением. Напротив, это необходимое следствие капиталистической системы. Класс капиталистов, выжимая из пролетариев своей страны все большие массы прибавочной ценности, вынужден применять прибавочный продукт в других странах, вкладывать в них накопленный капитал с тем, чтобы он снова высиживал там новую прибавочную ценность. Так совершается расширение хозяйственного господства капитала, и чтобы его обеспечить, должен последовать также и политический захват чужих стран. Это в свою очередь требует сильнейшего увеличения милитаристического аппарата, не только потому, что всякое капиталистическое государство нуждается в армии и флоте для порабощения и захвата народов иных культурных ступеней, но также и потому, что каждое из этих капиталистических государств видит во всех других своих соперников по ограблению. Оно должно противостоять им вооруженным до зубов, если оно только желает обеспечить свой грабеж и продолжато его в дальнейшем. Издержки милитаризма и маринизма покрываются, однако, не из прибавочной ценности, но перекладываются на трудящиеся массы, в то время как поставка орудий убийств государству означает для капиталистов лишь выгодное вложение капитала.

Тов. Люксембург дает нам, таким образом, научное объяснение империалистических тенденций. Она разъясняет нам теоретические положения, показывая на примерах капиталистической экспансии в Америке, Индии, Египте и Китае, каким образом, посредством импорта товаров, посредством займов, путем устройства фабрик разлагаются и разрушаются хозяйственные системы народов некапиталистической культуры.

Так класс капиталистов стремится к тому, чтобы расширить капиталистическое хозяйство, сделать его единственно господствующим. Но одновременно он рубит тот сук, на котором сидит; ибо с каждой областью, которая открывается для капитализма, с каждым народом, который загоняется под капиталистическое ярмо, возрастает также масса прибавочной ценности, но вместо с тем исчезает возможность сбыта продуктов, в котором заключается эта прибавочная ценность.

«Капитализм, — говорит автор, — является первой хозяйственной формой, обладающей пропагандистской силой; эта форма, которая имеет тенденцию распространиться по всему земному шару и вытеснить все прочие хозяйственные формы и которая никаких других хозяйственных форм рядом с собой не терпит. Капитализм — первая хозяйственная форма, которая без других хозяйственных форм, как ее среды и питательной почвы, существовать не может; она, обладая тенденцией превратиться в мировую форму, разбивается о свою внутреннюю неспособность стать такой мировой формой производства. Капитализм есть живое историческое противоречие в себе самом, процесс движения его накопления является выражением, непрерывным разрешением и вместе с тем усилением этого противоречия. На определенной высоте развития это противоречие не может быть разрешено иначе, как применением основ социалистического хозяйства, — формы хозяйства, которая по природе своей является в одно и то же время мировой формой и гармонической в себе системе, потому что она основана не на накоплении, а на удовлетворении жизненных потребностей трудящегося человечества путем развития всех производительных сил земной поверхности»6.

(«Münchener Post» № 24 — 25, 30 — 31 января 1913 г.).

Примечания⚓︎

  1. Эти статьи приложены к русскому изданию «Накопления капитала» Р. Люксембург. (См. III издание). ↩

  2. См. «Aus der Partei» — письмо Ю. Карского и Ф. Меринга в «Leipziger volkszeitung» 21 февраля 1913 г. ↩

  3. См. F. Sternberg. Der Imperialismus. Malik-Verlag. Berlin. ↩

  4. О том же свидетельствует и К. Каутский в одной из своих последних работ «Встречались даже социалисты, — говорит он, — которые мечтали о том, что будто бы, возможно заинтересовать в социализме даже монархии в том случае, если преподнесть его в качестве средства, которое удовлетворяло бы их жажду завоеваний, именно в их колониальной политике, пушки за права народа. Это представление, полагавшее полагало (так в оригинале), что можно избежать насильственного низвержения милитаристической монархии, т. е. революции путем постепенных реформ, противопоставлялось революционное как реформистское. Вокруг этого вопроса кипела в последние два десятилетия перед войной ожесточеннейшая борьба внутри партии» (Курсив наш). К. Kautsky, Die proletarische Revolutionen und ihr Programm, 2-e Aufl., 1922, стр. 83. ↩

  5. См. «Aus der Partei». ↩

  6. См. Роза Люксембург, Накопление капитала, русский перевод Ш. Дволайцкого, 3-е изд., стр. 489—490. ↩