Григоровичи Т. Теория стоимости у Маркса и Лассаля

Предисловие к настоящему изданию

Сам по себе Ф. Лассаль, как экономист, мало интересен, и не для ознакомления читающей публики с его теоретико-экономическими построениями мы выпускаем в русском переводе эту книжку. Предлагаемая вниманию читателя работа интересна тем, что она подвергает тщательному анализу один из существеннейших моментов экономической системы марксизма — вопрос о толковании понятия «общественно-необходимый труд». На первый взгляд может показаться странным, как это столь прочно укоренившееся в сознании марксистов понятие может еще подвергаться толкованию? И тем не менее споры относительно «общественно-необходимого труда», как фактора, образующего стоимость (ценность), имеют уже свою историю,  — и не только в немецкой, но и в русской экономической литературе. Споры эти, как увидит читатель, касаются вовсе не филологических исследований; они, как небо от земли, далеки от буквоедства. Повторяем: речь идет об одном из основных моментов экономической теории Маркса, и принятие точки зрения, отличной от той, которую развивает автор настоящего этюда, неизбежно приводит не только к ревизии марксизма, но и к полному отрицанию экономического учения основоположника научного социализма. Вот почему мы и придаем такое большое значение проблеме, рассматриваемой Татьяной Григоровичи. Разделяя точку зрения Григоровичи, мы в настоящем предисловии хотели бы привести несколько добавочных аргументов в пользу отстаиваемого ею толкования спорного понятия. В своем анализе Григоровичи основывается, по преимуществу, на цитатах, позаимствованных из «Капитала». Наша задача — обосновать ее выводы с точки зрения общей методологии марксизма. С этой целью нам придется «забежать несколько вперед и хотя бы в сжатых чертах изложить сущность спора.

Маркс, как известно, определял величину стоимости, «количеством труда или количеством рабочего времени, общественно-необходимого для его производства». Но что такое общественно-необходимое рабочее время? На этот вопрос Маркс на первых же страницах I тома «Капитала» дает ответ, не подающий никаких поводов для кривотолков: «общественно-необходимое рабочее время — говорит он — есть то рабочее время которое требуется для изготовления какой-либо потребительной стоимости при наличных общественно-нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда». Само это определение, равно как и приводимая непосредственно после него иллюстрация не оставляют в читателе никаких сомнений, что общественно необходимое рабочее время (при средней умелости и интенсивности) определяется Марксом моментом общественной техники — и только.

Совершенно иное толкование этого понятия мы находим у ряда авторов как из числа критиков Маркса, так из числа его последователей. Один из первых авторов, вступивших на путь расширительного толкования «общественно-необходимого труда», выдвинул ту точку зрения, что это понятие «имеет еще другую сторону». «Случается, — говорит он, — что не только какие-нибудь отдельные вещи без всякой потребительной стоимости не имеют никакой меновой стоимости, потому что они никому не нужны, но даже вполне годные и полезные, вещи оказываются в положения ненужных и бесполезный по той простой причине, что потребность в таких товарах уже удовлетворена». Исходя из этого положения, наш автор продолжает свои рассуждения примерно в следующем духе. Положим, что речь идет о производстве столов. Каждая семья нуждается, скажем, в трех столах. Но столяры, не зная размеров спроса, произвели такое количество столов, что на каждую семью придется по 50 штук этого «положительно необходимого предмета обмеблировки». Между столярами и главами семейств происходят поучительные прения, в результате которых выясняется, что в 50 столах, требующих для своего производства по одному дню, скрыто «три дня общественно-необходимого труда и 47 дней бесполезного труда». «Но так как меновую стоимость образует лишь «общественно-необходимый» труд, то в 50 столах заключается столько же стоимости, как если бы они представляли три необходимых каждой семье стола. Если столяры с досады сожгут по 47-ми столов из каждых 50, то в руках у них останется столько же меновой стоимости как и в случае, если бы они изготовили всего только по 3 стола на семью… Вследствие перепроизводства числа столов, необходимого для покрытия существующей в них общественной потребности, в каждых 50 столах заключается столько же стоимости, как в обычное время в трех столах. Если 50 столов стоят столько же, сколько обыкновенно стоят 3, то что же стоит один стол? — 50 столов = 3 дня работы, следовательно, 1 стол = \(\frac{3}{50}\) рабочего дня». Другой пример, приводимый тем же автором (Шраммом) свидетельствует о том, что если бы столов было произведено вдвое меньше, чем «необходимо для покрытия существующей в них потребности», то стоимость стола была бы в два раза больше, чем «обыкновенно»… Логический вывод из этой теории таков: если на производство стола требуется в среднем (в техническом смысле) день труда и если столов произведено вдвое меньше против количества, необходимого «для покрытия общественной потребности», то стоимость стола будет определяться 2 днями труда; часть стоимости, соответствующая одному дню труда, оказывается таким образом созданной «общественной потребностью»… Наш автор так и пишет: марксово определение общественно необходимого рабочего времени в цитированной выше формулировке недостаточно, «требуется еще, чтобы это общественно необходимое рабочее время было необходимо для покрытия существующей в обществе потребности».

Эту точку зрения, которую я в одной своей статье определил, как «общественно-потребительскую», кроме авторов, цитируемых Татьяной Григоровичи, развивают Будин, Франк, Миклашевский и (с совершенно несущественной, на наш взгляд, оговоркой) т. А. Мендельсон¹.

Мы утверждаем, что эта точка знания не мирится с методологическими основами учения Маркса.

Возьмем общество простых товаропроизводителей, в котором закон стоимости не усложняется превращением последней в цену производства и в котором этот закон действует в чистом виде, подобно закону падения тел в абсолютно пустом пространстве. Мы имеем здесь сложную систему разделения труда, множество отраслей промышленности, из которых каждая охватывает тысячи отдельных формально друг от друга независимых товаропроизводителей. Ни один «хозяйствующий субъект» не производит для личного потребления: все продают весь продукт своего производства. Для простоты предположим далее (для простого товарного производства это вполне допустимо), что количество индивидуально необходимого труда для разных товаропроизводителей совпадает с количеством общественно-необходимого труда в том смысле, как он определен в приведенной выше цитате из Маркса. При таких условиях, каждый товаропроизводитель выполнит определенную долю совокупного общественного труда и получит за свои товары такое количество других товаров, которое соответствует количеству труда, им самим затраченному. Отдельные части нашей сложной общественной системы будут, таким образом, прилажены, пригнаны друг к другу, а сама система будет находиться в состоянии равновесия. Закон стоимости выступит, таким образом, в качестве закона равновесия системы простого товарного производства. Но товарное хозяйство есть хозяйство анархическое. Отдельные товаропроизводители данной отрасли, а стало быть, и вся отрасль в целом может произвести больше товаров, чем общество при данных условиях может поглотить. В таком случае отдельные товаропроизводители этой отрасли, обменивая свои продукты, вынуждены будут довольствоваться получением в качестве эквивалента такого количества товара, которое является носителем меньшего количества общественного труда, чем то, какое они внесли в фонд совокупного общественного труда. Наши товаропроизводители понесут тяжелый ущерб: их потребности будут удовлетворены хуже, чем прежде, их хозяйства начнут слабеть и разрушаться. Словом, предположенное нами равновесие нарушится, и система в целом выйдет, так сказать, из своих пазов. Но в этом нарушении равновесия скрыта возможность его восстановления, ибо рынок, этот единственный регулятор анархического хозяйства, потребует перераспределения производительных сил общества. Часть средств производства и рабочей силы, функционировавших раньше в отрасли, представленной нашими неудачниками, будет перенесена в другие отрасли промышленности; равновесие восстановится, и закон стоимости, к которому общественная система неизбежно приспособляется, опять будет действовать в своем «чистом» виде до тех пор, пока не наступит новое нарушение. Нарушение закона стоимости, порождающее противоречия между интересами товаропроизводителей, неизбежно приводит к тому, что закон стоимости снова «вступает в свои права». И здесь совершенно нечего смущаться тем обстоятельством, что состояние равновесия является лишь исключительным случаем: сам Маркс это неоднократно подчеркивал.

Итак, возможность несоответствия между количеством общественно-необходимого труда (в техническом смысле), затраченного на производство данного вида товаров, и количеством труда, которое общество может дать в обмен за этот вид товаров, несомненна. По нашему мнению, такого рода несоответствие приводит к нарушению закона стоимости: товары продаются по ценам, которые либо превосходят, либо не достигают их стоимости; по мнению наших противников, товары, как и прежде, продаются по своей стоимости. А если это так, то авторы, стоящие на «общественно-потребительской» точке зрения исходят в своем анализе закона стоимости не из случая равновесия, а из случая нарушенного равновесия. Но что сказали бы про физика, если бы он вздумал устанавливать закон равновесия тела (или системы тел) в условиях, когда оно стремительно летит вниз? Сам Маркс такого приема, во всяком случае, не одобрял. «Обмен или продажа товаров по стоимости — читаем мы в III томе «Капитала» — есть рациональный базис естественный закон их равновесия; исходя из последнего, следует объяснять отклонение, а не наоборот, из отклонений выводить самый закон». Но именно так поступают наши противники. Они берут случай, когда общество отдает за произведенный в данной отрасли товар больший или меньший стоимостный (ценностный) эквивалент, они, другими словами, берут случай нарушенного равновесия и выводят отсюда «самый закон». Общество, выражаясь грубо-механически, уподобляется физическому телу, которое сохраняет равновесие при каком-угодно положении. Проблема цен при таком толковании совершенно исчезает из экономической системы марксизма: они всегда совпадают со стоимостями.

В связи с этим уместно предложить сторонникам расширительного толкования понятия «общественно-необходимый труд» такую задачу. Для сохранения равновесия между отдельными отраслями промышленности (для простоты мы все время предполагаем простое товарное производство) необходимо произвести миллион столов. Произведено, однако, 2 милл., причем на каждый стол затрачено в среднем по 10 часов (в смысле техническом). По нашему мнению, стоимость стола определяется в таком случае 10 часами, правда, цена его будет меньше. Нет, говорят сторонники «общественно-потребительской» версии, стоимость его составит лишь 5 часов. Пусть так. Но предположим, что столяры, которые не так уже глупы, чтобы давать себя безнаказанно стричь, воздержатся от продажи своего товара. Через короткое время может оказаться, что сократившееся предложение приведет к тому, что за стол будут платить суммы, соответствующие не то что 10 часам, но, быть может, даже 15-ти. Такие случаи не только возможны, но и вполне реальны. Выходит, что «стоимость» повысится. Но ведь никакого (или для точности, скажем: почти никакого) добавочного труда на столы по затрачено, воскликнет изумленный читатель: откуда же взялась новая стоимость? Единственный ответ, какой могут дать наши противники таков: она создана общественной потребностью. Так именно и поступает последовательный в своих суждениях проф. Миклашевский: учение Маркса о стоимости превращается в его руках в «учение о редкости».

Против «общественно-потребительского» толкования марксовой теории стоимости говорит и другой методологический принцип, играющий решающую роль не только в экономической, но и в социологической системе марксизма. Мы говорим о признании примата производства над всеми другими явлениями социальной жизни: и над распределением, и над обменом, и над общественным потреблением. Всякому, знакомому с работами Маркса, известно, конечно, что этот принцип всюду является руководящей нитью исследования для автора «Капитала». В наиболее сжатой и общей форме постулат примата производства был сформулирован Марксом в его изумительном по глубине содержания «Введении к критике политической экономии», появившемся в прошлом году в русском переводе². Специально насчет производного характера размеров общественных потребностей Маркс высказывается неоднократно в III томе «Капитала» (см. гл. X). «При падении рыночной стоимости, общественная потребность в среднем расширяется и в известных границах может поглотить более значительные массы товаров. При повышении рыночных стоимостей, общественная потребность в товарах сокращается и поглощает меньшие массы их». Тут же мы можем прочитать, что «общественная потребность» обусловливается, «во-первых, отношением всей прибавочной стоимости к заработной плате и, во-вторых, соотношением различных частей, на которые распадается прибавочная стоимость (прибыль, процент, земельная рента, налоги и т. п.). Таким образом здесь снова обнаруживается, что отношение спроса и предложения абсолютно ничего не в состоянии объяснить, пока не раскрыт базис, на котором покоится само это отношение». Но базис этот лежит в области производства, и общественная потребность поэтому обусловлена категориями стоимостными. Но если это так, если размер общественной потребности находится в функциональной зависимости от стоимости, то как же, спрашивается, можно выставлять общественную потребность как фактор, образующий стоимость? Совершенно ясно, что подобный прием неизбежно приводит к такому порочному кругу, из которого не выпутаешься ни при каких ухищрениях. Кит на воде, вода па земле, земля на ките и т. д³.

В заключение мы считаем полезным ответить на одно возражение, направленное против нашего понимания теории стоимости Маркса. «Принятие одной только технической трактовки, не коррегированной категорией “общественной потребности” лишает категории стоимости ее общественного характера. Между тем как с точки зрения Маркса создателем стоимости является именно общественный человеческий труд, а не просто труд, как технический фактор». Это возражение основывается на явном недоразумении. На самом деле. Что «просто труд, как технический фактор», не создает стоимости и что ее создает «именно общественный труд», не подлежит абсолютно никакому сомнению. Но вместе с тем абсолютно непонятно, почему это общественный труд превращается «в технический фактор», коль скоро мы измеряем его величину, исходя из общественно-нормальных технических условий производства? Совершенно очевидно, что общественный труд не перестает от этого быть общественным трудом. Напротив того, всякая попытка коррегировать отстаиваемую нами точку зрения при помощи «общественной потребности» сдвигает всю проблему с рельс общественного производства на рельсы общественного потребления. Что более приемлемо для марксиста, судить нетрудно⁴.

^* _* ^*

Работа Татьяны Григоровичи была напечатана в 1910 году в третьем томе «Marx-Studien» вместе с «Финансовым капиталом» Гильфердинга. Перевод первой половины сделан т. Вайсбергом; вторая половина переведена т. Михалевским. Весь перевод проредактирован мною.

Ш. Д.

Введение

В предисловии к первому изданию «Капитала» Маркс, как известно, оправдывал свое намерение популяризировать в «Капитале» анализ субстанции и величины стоимости, уже данный в «Критике политической экономии», главным образом, тем, что даже Лассаль не понял его анализа этих понятий. Популяризация, говорится в упомянутом предисловии, представляется тем более необходимой, что «даже в том отделе работы Ф. Лассаля, направленной против Шульце-Делича, где дается, как утверждает автор, «духовная квинтэссенция» моего (Маркса) исследования, по этому предмету имеются существенные недоразумения».

Это примечание Маркса не оставляет никакого сомнения в том, что Лассаль неправильно понял Марксову теорию стоимости, но в чем собственно заключается это непонимание, об этом сам Маркс не сказал. Констатировав лишь различие между своей теорией стоимости и теорией Лассаля и не охарактеризовавши это различие, Маркс в этом вопросе оставил широкий простор как для своих собственных истолкователей, так и для интерпретаторов Лассаля.

В начале полагали, что упомянутое примечание Маркса о том, что Лассаль неверно понял его теорию стоимости, можно игнорировать, и даже после появления первого тома «Капитала» допускали, что теория стоимости Лассаля вполне согласуется с теорией Маркса⁵; но с течением времени в этом вопросе наступила реакция, и постепенно одержала верх другая точка зрения. Последняя заключается в том, что Лассаль не только неправильно понял Марксову теорию стоимости, но, что он придал ей такое толкование, которое превращает ее в свою прямую противоположность. Теория стоимости, как ее изложил Лассаль в своем «Шульце-Деличе» — говорилось теперь — отнюдь не идентична с теорией Маркса; напротив того, она способна опровергнуть теорию стоимости Маркса вместе с теми выводами, которые он из нее сделал.

Взгляд этот получил широчайшее распространение, и нередко можно было наблюдать, как противники Марксовой экономической системы боролись против нее при помощи аргументов, заимствованных из теории стоимости Лассаля, из той самой теории, которая представляла собою дальнейшее развитие рикардовской теории стоимости и которая в глазах самого Лассаля была ничем иным, как «квинтэссенцией» из сочинения Карла Маркса «К критике политической экономии».

Причину ошибки, в которую впал Лассаль, видели в том, что у Лассаля был отличный от Маркса взгляд на понятие «общественно-необходимого труда», как единственного источника всякой стоимости. В этом сходились как противники, так и сторонники Марксовой теории стоимости, хотя последние остерегались делать из этого те выводы, которые делались первыми.

Это единодушие противников и сторонников Маркса в отношении различий между теориями стоимости Маркса и Лассаля должно было быть тесно связано с единодушием по вопросу о том, что сам Маркс вкладывал в понятие «общественно-необходимый труд». Но поскольку был подвергнут сомнению самый смысл этого Марксова понятия — а спорным этот вопрос оставался вплоть до настоящего времени — спор по первому вопросу должен разгореться снова. И на самом деле, мы по этому вопросу находим в настоящее время в литературе самые различные мнения. Одни и теперь еще усматривают различие между обеими теориями стоимости в различном понимании «общественно-необходимого труда». Другие возвращаются к старому взгляду, согласно которому Лассаль совершенно правильно понял теорию стоимости Маркса. И если теперь уже не осмеливаются полностью игнорировать примечание Маркса к первому тому «Капитала», то все же указывают на то, что «неверное понимание», о котором говорил Маркс, носит второстепенный характер. Иные поступают более осторожно: они ограничиваются констатированием того, что теория стоимости Лассаля расходится с теорией Маркса, и ссылаются при этом на вышеупомянутое примечание Маркса, но не останавливаются на сущности этого различия. Нет недостатка и в попытках придать делу новый оборот; подобного рода попытка была сделана Францем Мерингом, но он, к сожалению, не развил своей точки зрения подробнее, почему она и не вызвала к себе достаточного внимания.

Мнения о том, в чем именно Лассаль неправильно понял теорию стоимости Маркса, как мы видим, сильно расходятся, и тем не менее ни одно из этих мнений не обосновано в достаточной мере. Все это — вскользь брошенные замечания, которые принято делать о вещах давным-давно установленных и не нуждающихся в подробном обосновании, — о вещах, в которых никто уже не сомневается. В действительности же намеченная нами проблема принадлежит к числу наименее выясненных проблем. Мы поэтому считаем небесполезным исследовать этот вопрос более основательно, и уделить ему больше внимания, чем это делалось до сих пор.

В настоящей книжке мы намерены заняться разрешением этого вопроса, причем мы руководствуемся следующим планом. Прежде всего мы останавливаемся на выводах некоторых критиков, занимавшихся этим вопросом. Далее мы излагаем пункты расхождения между Лассалем и Марксом и параллельно с этим рассматриваем вопрос о том, насколько основательна точка зрения того и другого автора. Наконец, мы излагаем те различия в понимании теории стоимости Марксом и Лассалем, которые на наш взгляд фактически существуют.

Глава первая. Различие между теориями стоимости Маркса и Лассаля в рамках старой критики

Как мы заметили уже во введении, наиболее распространенный взгляд на пункты расхождения между теориями стоимости Маркса и Лассаля сводится к тому, что черты различия между этими теориями следует искать исключительно только в различном понимании «общественно-необходимого труда». Эта точка зрения, насколько нам известно, впервые была высказана Генрихом Зибелем в его работе «Учения современного социализма и коммунизма» (1872 г.); эту же точку зрения защищали Франц Меринг в своей книге «Германская социал-демократия, ее история и ее учение» (1877 г.) и редакция социалистического журнала «Die Zukunft»; наконец, в середине девяностых годов ее сторонниками и защитниками были Густав Майер и Ламперт Отто Брандт.

Если формулировать в нескольких словах господствующую точку зрения на различие между теориями стоимости Лассаля и Маркса, — точку зрения, которая была высказана впервые в начале семидесятых годов и которая находит сторонников среди различных авторов вплоть до наших дней, — то ее можно выразить следующим образом: различие это состоит в том, что понятие «общественно-необходимого труда», принимаемого и Марксом и Лассалем за единственный источник всякой стоимости, имеет у одного одно значение, а у другого — другое. Маркс понимает под «общественно-необходимым трудом» труд средней степени умелости и интенсивности, выполняемый при нормальных условиях производства, тогда как Лассаль вводит в это определение еще новый элемент, элемент целесообразности, приспособления к реальным количественным потребностям общества. Для того, чтобы труд был «общественно-необходимым» и создавал стоимость, он, по мнению Лассаля, должен не только протекать при нормальных условиях производства и при средней интенсивности и умелости, как думал Маркс, но и соответствовать данному количеству общественных потребностей и в этом смысле быть затраченным целесообразно. Таким образом, определение «общественно-необходимого труда», данное Марксом, становится уже и одностороннее Лассалевского определения и составляет только часть последнего.

Это различие определений «общественно-необходимого труда», как источника всякой стоимости, логически должно было привести Маркса и Лассаля к различным результатам в дальнейшем развитии их экономических построений. Если этого не случилось, то это объясняется исключительно только непоследоватеьностыо Лассаля.

Такова в кратких чертах сущность господствующего мнения о различии между теориями стоимости Маркса и Лассаля. Послушаем однако сторонников этой точки зрения и присмотримся внимательно к их аргументации.

«Маркс вполне прав, — читаем мы в «Учениях современного социализма и коммунизма» Генриха фон-Зибеля, — когда он говорит, что труд создает стоимость лишь постольку, поскольку он является “общественно-необходимым” трудом. Если машинное прядение в определенный промежуток времени может дать в 30 раз больше пряжи, чем ручной прядильщик, то пряжа ручного прядильщика, даже, если бы он изо всех сил старался в продолжение целого месяца, представляет лишь стоимость одного рабочего дня. Но прав и Лассаль, когда он говорит: если человеческое общество сегодня, например, нуждается в одном миллионе аршин шелка, а предприниматели произвели пять миллионов аршин, то стоимость аршина шелковой материи должна упасть, по крайней мере, до одной пятой, ибо потребность всех индивидуумов в труде, затрачиваемом на производство шелка, не возросла; четыре пятых затраченного труда не оказались таким образом “общественно-необходимыми”. Нетрудно видеть, — продолжает Зибель, — что термин “общественно-необходимый труд” в обоих случаях употребляется в совершенно различном смысле. В первом случае он обозначает минимум труда, необходимого для того, чтобы произвести определенную массу товаров, а во втором — максимум труда, удовлетворяющего совокупной потребности рынка. В первом случае товарная стоимость изменяется, благодаря изменению производящей рабочей силы; во втором случае она, при той же рабочей силе, изменяется благодаря изменению последней по отношению к потребности»⁶.

Итак, различие между теорией стоимости Маркса и теорией Лассаля ясна. Оба считают «общественно-необходимый труд» единственным источником всякой стоимости, но в то время как Маркс понимает под «общественно-необходимым трудом» человеческий труд, как таковой, труд, необходимый для производства определенного предмета, Лассаль понимает под этим не просто продолжительность, но и целесообразность труда в смысле его соответствия количеству общественных потребностей.

Зибель придает огромное значение этому различию в определении «общественно-необходимого труда», как источника всякой стоимости, ибо если признать, что труд сам по себе, безотносительно к его целесообразности, есть источник всякой стоимости, то, оставаясь последовательным, придется согласиться с Марксом и в том, что стоимость создают только рабочие и что прибыль предпринимателей объясняется исключительно только эксплоатацией рабочих, несправедливым присвоением излишка продукта, их труда над заработной платой. Но мы придем к другим, выводам, — рассуждает Зибель, — если мы будем считать источником и мерилом стоимости целесообразность труда, ибо отсюда с неоспоримой ясностью вытекает, «что только тот человек в действительности придает труду стоимость, который накладывает на него печать целесообразности, ставит перед ним полезные цели и для осуществления этих целей открывает и применяет соответствующие средства»⁷; в применении к процессу труда на крупной мануфактуре или на фабрике это означает, что лицом, придающим «обрабатываемым материалам качество стоимостей», следует считать не рабочего, а того, кто ставит перед трудом цель, т. е. предпринимателя. «Он нащупывает конъюнктуру, определяет соответственно конъюнктуре характер и объем производства, достает машины, заботится об их усовершенствовании, подбирает и нанимает рабочих»⁸, словом, лишь он превращает сам по себе мертвый труд в труд целесообразный, создающий стоимость. Наемные же рабочие суть лишь орудия в руках предпринимателя, «одушевленные человеческие орудия, которые в силу этого являются для процесса труда, протекающего на фабрике, ничем иным, как особого рода инструментами, функционирующими наряду с машинами»⁹. Они поэтому создают стоимость лишь в том же смысле, «как машины, с которыми они работают совместно»¹⁰. Конечно, заработная плата входит в стоимость товара, но лишь в том смысле, «как часть издержек на иголку и ножницы входит в сюртук, изготовленный портным». Но никто не будет делать отсюда того вывода, «что иголка и ножницы создали сюртук и его стоимость; в крупной промышленности создателем стоимости и прибавочной стоимости является, таким образом, не труд рабочего, обслуживающего машину, а умственный труд господствующего над машиной предпринимателя»¹¹.

Этот вывод, по мнению Зибеля, логически неизбежен, если вместе с Лассалем считать источником стоимости не просто труд, а целесообразный труд. И этот вывод, который опрокидывает как теорию стоимости и прибавочной стоимости Маркса, так и всю его экономическую систему, лишний раз показывает, какое огромное принципиальное различие существует между теориями стоимости Маркса и Лассаля. Если Лассаль сам был недостаточно проницателен, чтобы заметить это различие, то острый ум Маркса обнаружил его с первого взгляда. Отсюда и его полемика против Лассаля. Ту же точку зрения на различие между теориями стоимости Маркса и Лассаля, которую развивал Зибель, защищал и Франц Меринг в своей работе «Германская социал-демократия, ее история и ее учение»¹². Меринг тоже сводит это различие к различному пониманию «общественно-необходимого труда» у Маркса и у Лассаля. Правильность этой точки зрения Меринг доказывает, цитируя и сопоставляя два примера, которые были употреблены Марксом и Лассалем для иллюстрации их теорий стоимости.

«В первом томе “Капитала” — рассуждает Меринг — Маркс дает следующее определение “общественно-необходимого труда”, овеществленного в стоимости товаров: общественно-необходимый труд или общественно-необходимое рабочее время есть “рабочее время, которое требуется для изготовления какой-нибудь потребительной стоимости при наличных нормально-общественных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда”¹³. Для того, чтобы разъяснить это определение читателю, Маркс приводит следующий пример: “Так, в Англии, после введения парового ткацкого станка, для превращения данного количества пряжи в ткань требуется, быть может, лишь половина того труда, который затрачивался на это раньше. Конечно, английский ручной ткач и после того употребляет на это превращение столько же рабочего времени, как прежде, но теперь продукт его индивидуального рабочего часа представляет лишь половину по сравнению с общественным рабочим часом, и стоимость этого продукта уменьшилась поэтому вдвое. Итак, — заключает дальше Маркс, — величина стоимости данной потребительной стоимости определяется лишь количеством труда, или количеством рабочего времени, общественно необходимого для его изготовления”¹⁴».

Сопоставляя только что приведенное место из «Капитала» с примером Лассаля о 5-ти миллионах аршин шелка, Меринг заявляет, что понятие «общественно-необходимого труда» имеет у Маркса другой смысл, чем у Лассаля. «Маркс имеет в виду труд, как таковой, поскольку он не расточается в силу индивидуальной ленности, неумелости, непригодности орудий и т. п. Лассаль же, как видно из его примера, считает эту предпосылку далеко недостаточной, ибо он предполагает, что его 5 миллионов аршин шелка произведены вполне целесообразно; он признает, что труд образует стоимость лишь постольку, поскольку он сообразуется «с действительными потребностями отдельных индивидуумов», т. е. с целями общества, и поскольку он представляет собой, целесообразно направляемый труд…». «По Лассалю — пишет Меринг — только цель, которая ставится труду, может вдохнуть в само по себе мертвую рабочую силу общественную душу стоимости; вообще, только эта цель делает рабочую силу фактором, образующим стоимость»¹⁵.

Введя момент целесообразности в качестве необходимого условия всякого образующего стоимость труда, Лассаль, по мнению Меринга, вносит в теорию Маркса совершенно новый элемент, элемент изменяющихся общественных потребностей. Но с введением этого элемента в Марксову теорию стоимости «в учении Маркса исчезает все характерное и решающее, все социалистическое, ибо предприниматели, которые направляют труд сообразно изменяющимся потребностям общества, являются при этих условиях не бесполезными трутнями в пчелином улье, а принимают такое же участие в создании стоимостей, как рабочие, которые выполняют работу»¹⁶. Меринг полагает, что Маркс в силу этого соображения по праву упрекает своего бывшего друга и ученика, Лассаля, в том, что он в значительной мере не понял его учения. «На самом деле, — аргументирует Меринг, — если признать, что только цель делает само по себе мертвую рабочую силу фактором, образующим стоимость, то тем самым «переворачивается краеугольный камень учения Маркса, и построенное им с таким усилием здание трескается по всем швам»¹⁷, ибо отсюда логически вытекает, что сам по себе человеческий труд может создавать стоимость, т. е. представляет собой необходимый фактор стоимости…, но, что он фактически создает стоимость лишь постольку, поскольку он сообразовывается с вечно меняющимися «реальными потребностями индивидуумов»¹⁸. Дело рабочего производить работу; дело предпринимателя приспособлять ее к потребностям общества. А если это так, то необходимо признать, что рабочий и предприниматель являются «равноправными, одинаково важными факторами»¹⁹ образования стоимости.

Как теория стоимости, так и теория прибавочной стоимости Маркса кажутся этим самым опровергнутыми. Поскольку отвлекаются от целесообразности труда, последний сам по себе не создает никакой стоимости. Труд же предпринимателя, который заключается в определении цели производства, образует необходимый фактор образования стоимости; следовательно, предпринимательская прибыль ни в коем случае не покоится на эксплоатации рабочих; более того, она является заслуженной долей предпринимателя в продукте процесса труда, ибо его труд создает стоимость.

В 1894 году появилась диссертация Густава Майера под заглавием: «Лассаль, как социал-экономист». В этой работе мы находим ту же точку зрения, что и у Меринга. «Маркс, — говорит Майер, — совершенно прав, утверждая, что Лассаль неверно понял его, Маркса, теорию стоимости, ибо она действительно приняла у Лассаля совершенно другой вид»²⁰. Но если мы спросим, в чем заключается этот «совершенно другой вид», то мы получим тот же ответ, что у Зибеля и Меринга. «Общественно-необходимый труд», который и Маркса, и Лассаль считают единственным источником всякой стоимости, имеют у обоих различный смысл: «По Марксу общественно-необходимым рабочим временем является время, которое требуется для изготовления какой-либо потребительной стоимости при наличных общественно-нормальных условиях производства, и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда. Лассаль, напротив того, определяет общественно-необходимое рабочее время следующим, образом: под общественно-необходимым рабочим временем следует понимать то время, которое требуется для производства какого-нибудь предмета в таком количестве, какое необходимо для покрытия существующей потребности»²¹.

«Нетрудно видеть, — продолжает Майер, — глубокое различие между этими двумя концепциями. В то время, как Маркс в своем определении общественно-необходимого рабочего времени, как и во всей своей теории стоимости, совсем не учитывает момента потребностей, определение Лассаля покоится целиком на этом моменте. В то время, как Маркс сознательно элиминирует соотношение между спросом и предложением, Лассаль своим определением снова вводит эту специфическую черту индивидуалистического народного хозяйства»²². Подобно Зибелю и Мерингу, Майер доказывает это на основании известного примера Лассаля о 5-ти миллионах аршин шелка, причем он приходит к тем же самым выводам, что и названные авторы. «Именно отвлечение от потребностей в данных товарах придала теория стоимости Маркса ее социалистический Лассаль же, поставив стоимость товаров в зависимость от колебаний спроса, незаметно для самого себя стал на почву капиталистического хозяйственного строя и на сторону либеральных экономистов»²³.

«Вывод отсюда тот, что социалистические построения Лассаля, поскольку они вытекают из его теории стоимости, находятся в вопиющем противоречии с последней. Так, например, совершенно непонятно, каким образом Лассаль мог вывести из своей теории стоимости право рабочего на полный продукт труда и неправомерность предпринимательской прибыли, «раз именно из его учения о стоимости вытекает, что сословие предпринимателей в пределах народного хозяйства, организованного на началах обмена, не только необходимо, но что оно непосредственно создает стоимости. Предприниматель является теперь тем элементом, который стремится внести порядок в хаос потребления и производства; он сравнивает наличный запас благ с тем количеством товаров, которое необходимо для покрытия потребностей, и соответственно этому направляет производство как в количественном, так и в качественном отношении. Предприниматель изучает конъюнктуру и ставит свою производительную деятельность в зависимость от общественных потребностей. Само собой разумеется, что он не может этого делать безвозмездно. Избыток над издержками производства, который перепадает ему при продаже благ, т. е. предпринимательская прибыль, является при современных условиях вполне законной. Если бы рабочие стали производить без руководства и без знания законов мирового рынка, то их труд почти никогда не был бы трудом, создающим стоимости»…²⁴.

Впрочем, изложение Майера покоится целиком на выводах Меринга, работу которого («Германская социал-демократия, ее история, ее учение») он часто цитирует.

С той же точкой зрения мы встречается, наконец, у Л. О. Брандта, в его диссертации: «Социально-экономические воззрения и практические предложения Фердинанда Лассаля»²⁵.

Но если ранее цитированные нами авторы считали необходимым подкрепить свои взгляды кое-какими доказательствами, то Л. О. Брандт уже считает это совершенно излишним. Ему оставалось только констатировать давным-давно установленный факт. И на самом деле, представление о том, что различие между теориями стоимости Маркса и Лассаля сводится к различному пониманию общественно-необходимого труда, получило столь широкое распространение, что его одинаково разделяли и друзья, и недруги, и сторонники, и противники Марксовой теории стоимости.

Так, например, в социалистическом журнале «Die Zukunft» была помещена рецензия на книгу Франца Меринга «Германская социал-демократия и т. д.», в которой рецензент, сторонник Марковской теории стоимости, пишет следующее: «К понятию общественно-необходимый труд, под которым Маркс разумеет… (следует Марксово определение общественно-необходимого труда), Лассаль, и другие ученики Маркса прибавили еще такую мысль: рабочее время, необходимое для того, чтобы доставить обществу такое количество продуктов, которое соответствует его реальным потребностям. Различие бьет в глаза, но это толкование… чуждо марксистской теории, по крайней мере, той, которая изложена в “Капитале”»²⁶.

Редакция «Zukunft’а», между прочим, согласилась с мнением рецензента.

Итак, большинство сторонников Марксовой теории стоимости разделяли вместе со своими противниками тот взгляд, что Лассаль дал неверное толкование заимствованному им у Маркса понятию общественно-необходимого труда. Они, однако, не усматривали в этом ни малейшего повода к тому, чтобы согласиться с теми выводами, которые сделали из этого противники Маркса. И они поступили совершенно правильно. Сам по себе факт расхождения между лассалевским определением понятия «общественно-необходимый труд» и определением Маркса, — если расхождение это заключалось в том, на что указывалось выше, — не имеет никакого отношения к тем выводам, которые сделали из него противники Маркса, так как поскольку они, — базируясь на определении, согласно которому, трудом, создающим стоимость, является труд, затрачиваемый целесообразно и соответствующий количественным и качественным потребностям человеческого общества, — силились доказать, что производителен не только физический, но и умственный труд, их попытки были совершенно напрасны. Ибо ни о Марксе, ни о Лассале нельзя сказать, что они недооценивали умственный труд по управлению предприятием. Им и в голову не приходило, каким бы то ни было образом оспаривать право на вознаграждение этого рода труда. Напротив того, поскольку этот труд не покоится на антагонизме между рабочими и собственником средств производства, но вытекает из самой природы общественного процесса труда, как Маркс так и Лассаль считали его трудом, образующим стоимость, но именно поэтому они относили вознаграждение предпринимателя за затраченный им в качестве руководителя производства умственный труд, равно, как и вознаграждение рабочих за их физический труд, не к предпринимательскому доходу, а к заработной плате. Маркс определенно указывает на то, что «представление о предпринимательской прибыли, как о вознаграждении за труд надзора, покоится отчасти на том, что часть прибыли в самом деле можно обособить, как заработную плату, и она действительно обособляется таким, образом, или, точнее, наоборот: часть заработной платы на основе капиталистического способа производства кажется составной, слагающей частью прибыли»²⁷. Но эта часть дохода капиталиста не имеет ничего общего с предпринимательской прибылью, как таковой. Она может быть представлена самостоятельно, отдельно от предпринимательской прибыли, а именно «в форме содержания управляющего в таких отраслях предприятий, размер и т. д. которых допускает настолько достаточное разделение труда, что можно установить особую заработную плату для управляющего»²⁸. Лассаль также подчеркивает, что та часть дохода предпринимателя, которая составляет вознаграждение за затраченный им в качестве руководителя предприятием труд, «не включается им в понятие прибыли на капитал»²⁹. В «Системе приобретенных прав» Лассаль определяет прибыль на капитал, как премию, которая «возникает из разности между продажной ценой продукта и суммой заработных плат и жалований, выплачиваемых всем, в том числе и умственным работникам, которые каким бы то ни было образом способствовали производству прибыли»³⁰. Исполняется ли эта умственная работа самим предпринимателем или работниками умственного труда, которые у него служат, — это безразлично.

Итак, вопрос не в том, создается ли стоимость умственным трудом, в частности, трудом руководителя предприятия. Этого никто не оспаривал. Дело идет и не о том, имеет ли предприниматель право на вознаграждение за затраченный умственный труд. Этого тоже не оспаривали ни Маркс, ни Лассаль. Вопрос ставится так: весь ли предпринимательский доход может быть сведен к заработной плате? Ибо, что отличало в этом вопросе Маркса и Лассаля от их критиков, так это то, что последние видели в предпринимательском доходе только возмещение за умственный труд предпринимателя, тогда как Маркс и Лассаль считали доказанным, что это возмещение (предполагается, что капиталист является в то же время управляющим предприятия) представляет собой лишь незначительную часть предпринимательской прибыли и что оно поэтому не в состоянии объяснить последнюю. Это возражение остается, очевидно, в силе, независимо от того, понимаем ли мы создающий стоимость общественно-необходимый труд в техническом смысле, как Маркс, или же в смысле его соответствия количественным потребностям общества, как у Лассаля. А если это так, то попытку вывести из второго определения общественно-необходимого труда оправдание предпринимательской прибыли, — попытку сведения последней к заработной плате за труд, образующий стоимость, следует признать неудавшейся. Что управление предприятием является умственным трудом, образующим стоимость, — этого не отрицали ни Маркс, ни Лассаль; доказывать это было бы излишне. Но что предпринимательская прибыль есть не что иное, как вознаграждение за этот производительный труд, — этого ни на основании первого, ни на основании второго определения труда, создающего стоимость, доказать нельзя.

Для нас, поскольку мы поставили себе определенную, узкую, ограниченную задачу, эта сторона вопроса не имеет особого значения. Мы отмечаем ее только для того, чтобы, показать, какое оружие критики научного социализма надеялись найти в новом понимании общественно-необходимого труда.

Нас интересует в первую голову вопрос о том, насколько цитированные выше авторы правильно поняли различие между теориями стоимости Маркса и Лассаля, когда они усматривали это различие в различном понимании общественно-необходимого труда. Верно ли, что Лассаль понимал общественно-необходимый труд в приписываемом ему смысле, и если да, то противоречит ли его понимание пониманию Маркса? На эти вопросы мы должны ответить до того, как мы перейдем к обсуждению вопроса о значении для теории стоимости этого различного понимания одного и того же термина.

Но прежде, чем заниматься этими вопросами, придется ответить еще на один вопрос, а именно, что сам Маркс вкладывал в понятие общественно-необходимого труда? Чтобы судить о Лассале и правильности его понимания термина Маркса, мы сперва сами должны уяснить себе смысл, который вкладывал в этот термин Маркс. Эта тема представляется нам тем более благодарной, что в этом вопросе, вплоть до настоящего времени существуют самые разнообразные мнения.

Глава вторая. Понятие общественно-необходимого труда, как фактора, образующего стоимость, у Маркса и у Лассаля

Первые нападки на теорию стоимости Маркса сводились к обвинению его в односторонней постановке проблемы стоимости. Его упрекали в том, что он учитывал только техническую сторону вопроса и не принимал во внимание влияния изменяющихся общественных потребностей на меновую стоимость товаров. Как мы уже видели в предыдущей главе, это доказывалось на основании Марксовых определений общественно-необходимого труда, образующего стоимость. Этот упрек теории стоимости Маркса делали не только его безусловные противники, но и такие люди, как А. Шеффле, который своей «Сущностью социализма» снискал себе всеобщую симпатию в рядах социалистов. При таких обстоятельствах сторонники Марксовой теории стоимости сочли себя вынужденными подвергнуть понятие общественно-необходимого труда основательному анализу. Результаты этого анализа были весьма различны. В то время, как одни — именно те, которые сумели устоять против аргументации противников — остались при старом понимании этого термина, другие, менее устойчивые марксисты, думали выпутаться из затруднительного положения, утверждая, что в самом выражении «общественно-необходимый» труд уже заключается момент потребностей.

Насколько нам известно, автором, сделавшим первую попытку придать такое толкование пониманию «общественно необходимый труд», был А. К. Шрамм, восторженный сторонник Марксовой теории стоимости. Он был первым и вместе с тем самым типичным представителем этой точки зрения. Но его трактовка этого вопроса заслуживает особого внимания еще и по другой причине: хотя на его рассуждениях легче всего показать ошибочность поддерживаемого им толкования «общественно-необходимого труда» у Маркса, тем не менее оно казалось столь заманчивым, что с течением времени нашло себе довольно много сторонников, особенно среди приверженцев Марксовой теории стоимости.

Когда Маркса упрекают в односторонности, когда его обвиняют в том, что он при определении стоимости товаров совершенно не принимал, во внимание количественно изменяющихся общественных потребностей, но этот упрек, — говорит Шрамм, — объясняется не неправильным определением общественно-необходимого труда Марксом, а неправильным, односторонним пониманием этого термина его интерпретаторами. Ибо уже в самом Марксовом определении стоимости, по которому последняя создается не общественно-средним, а общественно необходимым, средним трудом, в достаточной мере учтено влияние изменяющихся общественных потребностей на образование стоимости.

Шрамм поясняет это примером.

Положим, что общество нуждается в определенном количестве хлеба. Всеобщий общественно-необходимый человеческий труд, затраченный или долженствующий быть, затраченным на производство указанного количества хлеба и измеряемый в единицах времени, определяет стоимость всего собранного хлеба. Если хлеба произведено больше, чем нужно, то при этом было затрачено и больше труда, чем это было общественно-необходимо; следовательно, если хлеба произведено вдвое больше, то в нем заключается не весь труд, фактически затраченный на производство хлеба, а лишь половина общественно-необходимого труда.

Наоборот, если общественная потребность только наполовину покрывается урожаем, то на производство хлеба было затрачено недостаточное количество «общественно-необходимого труда». Наличное количество хлеба представляет, таким образом, вдвое большую меновую стоимость, чем то количество общественно-среднего труда, которое действительно затрачено на его производство.

Если предположить также, что цена и стоимость стоят на одном уровне, то хлебная цена при обильном урожае упадет, хлеб станет дешевле, и на продукты одного часа труда можно будет купить вдвое больше хлеба, чем в обычные годы. Наоборот, если собрана только половина того количества, которое необходимо для покрытия общественных потребностей, то хлебная цена поднимается, и на продукт одного часа труда можно будет купить вдвое меньше хлеба, чем обычно³¹.

Что труд, употребленный на изготовление товаров, только тогда образует стоимость, когда он соответствует господствующим условиям производства, — это Шрамм считает само собой разумеющимся; на это, по его мнению, указывает уже то обстоятельство, что, по Марксу, стоимость товара определяется не индивидуальным, а общественным рабочим временем. Пример, приведенный Шраммом для разъяснения термина «общественно-необходимый труд», должен был только показать, как следует понимать словечко «необходимый». По его мнению, — мы уже это видели — овеществленный в товарах общественно-средний труд можно рассматривать, как «необходимый» в Марксовом смысле только в том случае, если он количественно соответствует общественным, потребностям.

Таким образом, если понятие «общественно-средний труд» включает в себе технический момент, то в понятии «необходимый» труд заключается момент потребностей. Следовательно, понятие общественно необходимого труда заключает в себе оба момента: и технический момент, и момент потребностей. Загадка была разрешена, и Шрамм остался доволен собой. Теперь ему уже нечего было бояться упреков противников, так как он мог им доказать, что Марксова формула стоимости вовсе не так узка, как они утверждали, и что она гораздо шире, чем можно было бы подумать.

В толковании Шрамма Марксово понятие общественно-необходимого труда, как фактора, образующего и определяющего стоимость, применимо с одинаковым успехом, как к тем благам, на производство которых требуется исключительно человеческий труд, так и к тем благам, производство которых зависит не только от человеческого труда, но и от естественных факторов; как к тем благам, количество которых можно умножить в любых размерах, так и к благам, составляющим редкость. При определении стоимости благ, количество которых может быть увеличено произвольно, решающим является технический момент, и стоимость товаров соответствует тому общественно-среднему труду, который в них заключается. Что же касается благ, производство которых зависит от естественных факторов и количество которых невозможно увеличивать или уменьшать соответственно общественным требованиям, то по отношению к ним решающим является момент потребностей. «И в хорошем и в плохом урожае заключается, конечно, одно и то же количество человеческого рабочего времени, но стоимость всего продукта, соответствует при этом не только тому рабочему времени, которое фактически затрачено, но и тому рабочему времени, которое необходимо для покрытия общественных потребностей, что и придает одному шеффелю хлеба при плохом урожае более высокую стоимость»³².

То обстоятельство, что Марксово понятие общественно-необходимого труда, образующего стоимость, заключает в себе и технический и момент потребностей и что оно, вследствие этого, применимо к любым благам, казалось Шрамму даже характерной особенностью Марксова учения о стоимости. Он буквально заявляет, что усматривает в этом «глубоко научное значение Марксовой теории стоимости»³³, ибо если термин «общественно-необходимый труд» понимать так, как интерпретаторы Маркса, то в чем же заключается различие между определениями стоимости у Маркса и у Кэри? Ведь определение стоимости, данное Кэри, сводится к тому, «что субстанцией стоимости является не труд, фактически затраченный на производство товара, а труд, который необходимо затратить на его воспроизводство»³⁴. Поэтому тот, кто под «общественно-необходимым трудом» понимает только труд, который при данных условиях производства технически необходим для изготовления какой-нибудь потребительной стоимости, по мнению Шрамма, совершенно не понимает сущности Марксовой теории стоимости. Для того, чтобы труд был «общественно-необходимым» в Марксовом смысле, он, по Шрамму, должен отвечать еще одному условию. Условие это состоит в том, что произведенные этим трудом продукты, должны количественно соответствовать общественным потребностям: они не должны ни превышать общественной потребности в этих продуктах, ни отставать от нее, и лишь тот труд, который отвечает обоим этим условиям, т. е. как технической стороне дела, так и количественно определенным человеческим потребностям, может быть рассматриваем, как «общественно-необходимый труд» в Марксовом понимании.

Многие — говорит Шрамм — этого не поняли и могли упрекать Маркса в том, что он «слишком односторонен и потому неправильно трактует труд, как истинную субстанцию стоимости», тогда как «на образование стоимости огромное влияние оказывают», как известно, «и редкость товара и природные факторы»³⁵. Этот факт — думает Шрамм — объясняется тем, что Маркс в качестве примеров меновых стоимостей брал всегда блага, количество которых можно увеличить произвольно; но количество подобных благ, в виду их свободной воспроизводимости в каких угодно размерах, легко может быть приведено в соответствие с общественными потребностями, и потому момент потребности при определении их стоимости не может играть существенной роли³⁶.

Но если мы хотим познать истинную природу понятия, «общественно-необходимый труд» и то влияние, которое потребности оказывают на образование стоимости, то это понятие следует демонстрировать не на таких благах, количество которых может быть произвольно увеличено, а на таких потребительных стоимостях, производство которых, зависит от природных факторов. Ибо «здесь мы имеем тот общий случай, когда человеческий общественный труд, измеряемый временем, выражает свою стоимость таким образом, что слово необходимый труд обозначает отношение между потребностями всего общества и тем количеством труда, которое достаточно для удовлетворения этих потребностей»³⁷.

Но если познать истинное значение понятия «общественно-необходимый труд», и признать, что это понятие «в равной мере учитывает и труд, необходимый для покрытия общественных потребностей, и труд, требуемый при данном способе производства»³⁸, то все возражения, выдвинутые против Марксовой теории стоимости, по мнению Шрамма, отпадают, и последняя не оставляет желать ничего лучшего. А в чем эти возражения заключаются, мы уже слыхали: Марксова теория стоимости слишком односторонне подчеркивает труд, как подлинную субстанцию стоимости; она применима лишь к тем благам, количество которых можно увеличить произвольно и т. д.

И на самом деле, если признать, что общественно-необходимый труд, как труд, образующий стоимость, заключает в себе и технический момент, и момент потребностей, то на основе этой формулы можно разрешить все противоречия. Когда один момент окажется недостаточным для объяснения стоимости, на его место выступает другой момент. Но мы уже видели, как стоимость товаров, по Шрамму, определяется то действительно заключающимся в нем общественно-средним трудом, то трудом, необходимым для покрытия общественных потребностей, — смотря по тому, что ему более подходит. Однако, на основании этой формулы стоимости столь же легко доказать, — и Шрамм это действительно доказывает, — что труд не единственная, субстанция стоимости и что природному фактору принадлежит столь же активная роль в определении стоимости. От природного фактора зависит производительность труда, от производительности труда — масса произведенных продуктов, а от массы продуктов зависит возможность удовлетворения общественных потребностей в этих продуктах. Общественные же потребности оказывают влияние на стоимость товаров. Следовательно, природный фактор косвенным образом выступает, как фактор, определяющий стоимость, ибо, на самом деле, по толкованию Шрамма, с повышением или с понижением производительности труда упадет или поднимется не только стоимость каждого отдельного товара (что вполне соответствует закону стоимости Маркса)³⁹, но и всего продукта, хотя заключающийся в нем труд не убывал и не возрастал. Такая теория стоимости, по мнению Шрамма, применима также и к редкостным благам и может соответствовать представлениям изолированного человека⁴⁰. Однако вся беда в том, что эта теория страдает одним недостатком: она не представляет собой теории Маркса, за каковую ее старается выдать Шрамм. Теория стоимости Маркса считает труд «истинной субстанцией стоимости»; по теории стоимости Маркса, ни редкость товара, ни природный фактор не являются факторами, определяющими стоимость; наконец, Марксова теория стоимости претендует на значимость только в отношении тех благ, количество которых можно увеличивать произвольно, но не в отношении редких благ. Задача сторонников Марксова учения о стоимости заключается поэтому в том, чтобы показать, что это учение, несмотря на все это, или, вернее, именно в силу этого, есть единственно правильное учение о стоимости. Шрамм же пошел по другому пути. Он стремится доказать правильность учения Маркса тем, что вводит в него все то, чего не хватало в этом учении, с точки зрения его противников. Поэтому нечего удивляться, когда противник Марксовой теории стоимости А. Шеффле, ссылаясь на статью Шрамма. в «Vorwarts'e», с удовлетворением констатирует в третьем издании своей «Сущности социализма», что социалисты вынуждены были по его требованию «коренным образом исправить основной тезис Маркса о социальной трудовой стоимости благ», рискуя в противном случае превратить все экономическое учение социализма в утопию. «Vorwärts» — с полным основанием утверждает Шеффле, — «дает Марксову понятию «общественно-необходимого рабочего времени» такое толкование, которое вкладывает в термин «общественно-необходимый» то, что я (Шеффле) называю потребительной стоимостью»⁴¹. Правда, Шеффле, считал, что такого рода понимание общественно-необходимого труда было чуждо Марксу; тем не менее он заявляет, что ничего не имеет против толкования, данного «Vorwarts’ом», так как оно, «по крайней мере, принципиально- признает отмеченное им (Шеффле), влияние меняющихся потребностей на определение меновой стоимости»⁴². Против Марксова учения о стоимости в таком понимании Шеффле имеет лишь одно возражение. Он не совсем понимает, для какой цели «второй совершенно самостоятельный момент определения меновой стоимости, именно социальная потребительная стоимость, втискивается в величину, выражающую общественно-трудовые затраты»⁴³. По мнению Шеффле, гораздо проще и гораздо практичнее было бы сказать, что «и социальные трудовые затраты, и общественные потребности являются совершенно самостоятельными факторами определения стоимости, которых не следует смешивать друг с другом»⁴⁴.

Как же ответил на это Шрамм? Он, со своей стороны, «с удовольствием согласился» с признанием Шеффле, «что против Марксовой теории в этом (т. е. Шраммовском) понимании какого-нибудь веского возражения выставить нельзя»⁴⁵.

Итак, Шеффле нечего возразить против Марксова учения о стоимости в толковании Шрамма только потому, что оно ничем, кроме большей спутанности и неясности, не отличается от его собственного учения. Тем самым, что Шрамм, несмотря на это совершенно ясное заявление Шеффле, не сделал никакой попытки опровергнуть его и с радостью согласился со сделанным в такой форме «признанием», — он признал и то, что между обоими теориями стоимости нет никакого существенного различия. Ибо, на самом деле, в чем же может заключаться различие между двумя теориями стоимости, из которых одна признает только один, а другая — два фактора определения стоимости, причем первая придает своему единственному фактору такое освещение, что он включает в себе и второй фактор? Между теорией стоимости Шеффле и теорией Маркса, если брать ее в Шраммовском освещении, по существу нет никакого различия. На самом деле, если рассуждать по Шрамму, то мы имеем следующее: Шеффле признает два фактора, определяющих меновую стоимость — общественные трудовые издержки и общественные потребности; Маркс же признает только один фактор определения стоимости — «общественно-необходимое рабочее время», но он придает этому одному фактору такой смысл, что в нем содержатся оба элемента: как общественные потребности, так и общественное рабочее время.

Насколько трудно разграничить эти различные по форме, но тождественные по содержанию понятия, — об этом свидетельствует то обстоятельство, что Шрамм, вообще говоря, боровшийся против определения стоимости буржуазной политической экономией, в отдельных случаях все же не мог не признавать это определение подходящим для примеров, приводимых им для иллюстраций существа стоимости.

В своей статье «Представление о стоимости у изолированного человека» Шрамм хочет доказать, что Марксова теория стоимости действительна и для хозяйства изолированного человека, что она соответствует представлению изолированного человека о стоимости. Он приводит следующий пример. Предположим, что Робинзон на обработку определенного участка земли под маис потратил 120 часов. Вследствие неблагоприятной погоды, маис дал ему только 60 мер урожая, тогда как ему для удовлетворения своих потребностей нужно ежегодно 120 мер. Если бы Робинзон предвидел такой урожай, то он для получения своих 120 мер, обработал бы вдвое больший участок земли; он затратил бы не 120, а 240 часов. Но так как стоимость продукта, по Марксу, измеряется не тем количеством среднего труда, который в нем содержится, а тем трудом, который необходим для покрытия общественных потребностей, то стоимость 60 мер маиса должна составлять 240 часов; следовательно, одна мера, т. е. продукт двухчасового труда, должна представлять 4 часа труда. Далее Шрамм ставит вопрос о том, оценит ли Робинзон меру маиса столь же высоко или же он «оценит ее лишь соответственно фактически затраченному труду»⁴⁶? Шрамм доказывает, что Робинзон оценит каждую меру маиса в два раза выше, т. е. как раз в такую сумму, которая получится, «если определить стоимость всего наличного количества маиса рабочим временем, необходимым для удовлетворения всей его потребности в маисе; дело, стало быть, обстоит так, как если бы в основание расчета была положена Марксова теория стоимости»⁴⁷. Непосредственно после этой цитаты он продолжает: «В этом особом случае стоимость действительно может быть определена, «как комбинация потребительной стоимости и стоимости издержек («Kostwerte») (определение стоимости, которое Шрамм в качестве сторонника Марксовой теории в начале той же статьи осмеял), ибо стоимость всей массы данного блага, которая должна быть выражена в необходимом рабочем времени, определяется в данном случае произведением двух множителей (\(2 \times 120=240\) час. за 60 мер), из коих первый выражает отношение количества этого блага, необходимого для удовлетворения его потребностей, к наличному количеству (т. е. \(120 : 60=2\)), а второй представляет собой стоимость издержек, т. е. рабочее время, фактически затраченное на производство наличной массы рассматриваемого блага (120 часов)»⁴⁸.

«В этом особом случае, — полагает Шрамм, — стоимость представляет собой комбинацию потребительской стоимости и стоимости издержек». Но разве этот случай составляет исключение? Разве Шрамм не приводит его в качестве случая, который тем и замечателен, что он иллюстрирует Марксову теорию стоимости в ее самой чистой форме, и что «в основе его лежит теория стоимости Маркса»? Если стать на точку зрения Шрамма, то она разве может представлять что-нибудь иное, кроме «комбинации истребительной стоимости и стоимости издержек?» А ведь эта формула совершенно не изменяется, если вместо «потребительной стоимости» поставить «общественная потребность», а вместо «стоимости издержек» — «общественно-средний труд». И если Шрамм, не имея на то ни малейшего права, все же возражает против этой формулы стоимости и считает возможным применять ее лишь в виде исключения, то это объясняется тем, что он сам, по-видимому, понял, что его понимание стоимости ровно ничем не отличается от понимания тех экономистов, которые, по его собственному ироническому выражению, «все еще выдвигают труд, как фактор, образующий стоимость», «но наряду со Смитовским трудом» признают и «потребности Бастиа»⁴⁹.

Сколько бы Шрамм не утешал себя тем, что он официально отвергает формулу стоимости «буржуазных» экономистов, мы все же не видим, чем его формула стоимости отличается от формулы последних.

Значение такого рода понимания общественно-необходимого труда для Марксовой теории стоимости должно было выявиться особенно резко, когда сторонники этой теории стали перед известной загадкой: каким образом примирить закон стоимости Маркса, согласно которому только живой труд создает новые стоимости, с тем фактом, что одинаковые капиталы, безотносительно к их органическому составу, дают в одно и то же время одинаковую прибыль?

Первое, что при решении этой задачи должно было придти в голову ученикам Маркса заключалось в том, что продукты, обмениваемые по их стоимости, безусловно должны приносить различные нормы прибыли и что равные нормы прибыли при одинаковом строении капиталов могут возникнут только от того, что продукты обмениваются не по их стоимости и что цена и стоимость не совпадают. Следовательно, проблема могла состоять лишь в том, чтобы доказать, что отклонение цен продуктов от их стоимости, вызванное спросом и предложением, не противоречит закону стоимости. Именно так ставили вопрос те, которые, поняв правильно Марксову теорию стоимости, подошли более или менее близко к разрешению загадки, предложенной Энгельсом.

Для сторонников Шраммовского понимания «общественно-необходимого труда» у Маркса такая постановка проблемы была совершенно невозможна, ибо конкуренция, изменение спроса и предложения, словом, общественные потребности, были для них фактором, который в первую голову оказывает влияние на самую стоимость продукта. Если в силу перепроизводства или недопроизводства возникает колебание цен, то последнее, по мнению сторонников Шрамма, соответствует лишь колебаниям стоимости продуктов, обусловленным теми же явлениями перепроизводства и недопроизводства, и ни о каком расхождении между ценами и стоимостями в таких случаях говорить не приходится.

Так ставит вопрос и Гуго Ланде, один из тех, которые пытались разрешить загадку нормы прибыли. Находясь под влиянием Шраммовской точки зрения на понятие общественно-необходимого труда, он считал «совершенно излишними» те «плодотворные усилия», которые были сделаны Конрадом Шмидтом для того, чтобы доказать, что отклонение цен от стоимости не противоречит закону стоимости. «Это отклонение не находится ни в каком противоречии с законом стоимости. Более того, поскольку оно покоится исключительно только на перепроизводстве или на недопроизводстве, оно попросту включено в самый закон стоимости»⁵⁰. По мнению Ланде, это ясно для всякого, кто помнит, что, по Марксу, стоимость товара определяется не фактически затраченным на его производство общественно-средним трудом, а «общественно необходимым рабочим временем» в смысле его количественного соответствия общественным требованиям.

«При перепроизводстве затраченное рабочее время не есть “общественно необходимое” время; излишне затраченное рабочее время не создает никакой стоимости, и весь продукт содержит в себе столько стоимости, сколько при нормальном производстве содержалось бы в меньшем количестве продуктов». При недопроизводстве, само собой разумеется , имеет место обратный случай: «цены соответствуют не тому рабочему времени, которое действительно затрачено на производство продуктов, а кристаллизировавшемуся в них общественно необходимому рабочему времени; цены, по закону стоимости, безусловно соответствуют стоимости продуктов, и ни о каком расхождении между ценой и стоимостью вообще не может быть речи»⁵¹. Оставаясь последовательным, Ланде приходит к тому выводу, что у Маркса цена и стоимость вообще идентичны, и что Маркс, «говоря о возможности несовпадения… имеет в виду исключительные случаи»⁵².

И когда Конрад Шмидт, базируясь на анализе самого Маркса, пытался доказать Ланде, что конкуренция представляет собою не ту силу, «которая непосредственно реализует идеальное отношение стоимости товаров, а ту силу, которая реализует это отношение, модифицированное большей или меньшей возможностью обмена товаров»⁵³, то Ланде вполне резонно ответил, что различия между ним и Шмидтом следует искать прежде всего в различном понимании общественно-необходимого труда. Ибо, на самом деле, если признать, что под общественно-необходимым рабочим временем следует понимать «средне необходимое рабочее» время, т. е. общественно-необходимое в техническом смысле, то Конрад Шмидт безусловно прав; если же стать на ту точку зрения, что понятие общественно-необходимого рабочего времени содержит и момент потребностей, то ясно , что «колебаниям цен, происходящим в силу конкуренции, — т. е. вследствие изменчивости спроса и предложения — соответствуют точно такие же изменения в стоимостях, и что поэтому ни о каком противоречии говорить не приходится»⁵⁴.

Уже в первом томе «Капитала» имеется достаточно указаний относительно того, какую роль Маркс приписывал конкуренции, как хозяйственному фактору. Третий же том «Капитала», в котором этот вопрос трактуется особенно обстоятельно, не оставляет больше никаких сомнений в том, что конкуренция, т. е. отношение между предложением и спросом, по Марксу, влияет только на цену, а не на стоимость товара, что цена регулируется стоимостью лишь в «последней инстанции», но не совпадает с ней непосредственно, а если и совпадает, то крайне редко, — именно в том случае, когда спрос и предложение совпадают, или иными словами, когда их влияние уничтожается. Этим самым было опровергнуто ошибочное представление Ланде о той роли, которая, по теории Маркса, будто бы выпадает на долю конкуренции в деле установления стоимости и цены. Более того, этим самым должно было быть опровергнуто и его понимание общественно необходимого труда, как фактора, определяющего стоимость, ибо его представление о влиянии конкуренции на стоимость было лишь необходимым логическим следствием из его понимания общественно-необходимого труда. А раз выводы оказались неверными, то это значит, что неверны были и те предпосылки, из которых они сделаны.

И тем не менее, именно третий том «Капитала» содействовал упрочению того мнения, будто Маркс включил в понятие общественно-необходимого труда, как фактора, определяющего стоимость, момент потребностей. Изменилось только одно — оценка этого определения стоимости некоторыми сторонниками теории Маркса. Шрамм, как мы видели, усматривал «высокое научное значение Марксовой теории стоимости» как раз в том, что, по этой теории, определяющий стоимость общественно-необходимый труд содержит в себе как технический момент, так и момент потребностей, тогда как именно это понимание общественно-необходимого труда заставило другого ученика Маркса, Эдуарда Бернштейна, отказаться от Марксовой теории стоимости и присоединиться к теории Л. Буха, согласно которой следует строго различать два рода стоимости: трудовую стоимость (определяемую заработной платой и рабочим временем) и оценочную стоимость, Schätzungswert (стоимость, которую продукт получает на рынке). Хотя Бернштейн и считает теорию Буха не совсем «безупречной», однако ему казалось более целесообразным оперировать с двумя понятиями стоимости, чем давать одному и тому же понятию определение, включающее два нейтрализующих друг друга принципа, как это имеет место в случае с «общественно-необходимым рабочим временем»⁵⁵.

На основании нашего предыдущего анализа нетрудно заключить, что и мы охотно присоединились бы к мнению Бернштейна, если бы дело действительно обстояло так, что понятие общественно-необходимого труда, по Марксу, содержит эти два друг друга исключающих принципа. Но так ли это на самом деле?

На наш взгляд безусловно нет. Подойдем к этому вопросу поближе.

Если Шрамм и его сторонники хотели доказать, что Маркс при анализе закона стоимости не игнорирует того, что меняющиеся общественные потребности имеют значение для стоимости товаров, то им незачем было стараться разъяснять понятие общественно-необходимого труда, ибо определение, данное этому понятию самим Марксом для этой цели вполне достаточно. В этом определении ясно сказано, что под общественно-необходимым следует понимать тот труд, который, при данных общественно нормальных условиях производства, необходим для изготовления какой-нибудь потребительной стоимости. Мы подчеркиваем, что здесь говорится не о производстве какого-нибудь продукта или какой-либо полезной вещи, а о производстве потребительной стоимости. Но слово «потребительная стоимость», взятое в этой связи, т. е. в смысле носителя меновой стоимости, для Маркса отнюдь не тождественно с естественной потребительной стоимостью, со способностью какой-либо вещи удовлетворять какой-либо человеческой потребности. Если на какой-нибудь продукт, который сам по себе может быть очень полезным, нет общественного спроса; другими словами, если этот продукт, несмотря на свою способность удовлетворять человеческую потребность, несмотря на свою естественную потребительную стоимость, не в состоянии удовлетворить общественную потребность, ибо на него нет общественного спроса, то он перестает быть общественной потребительской стоимостью, а тем самым и потребительной стоимостью, которая является носительницей меновой стоимости⁵⁶. Следовательно, Маркс под потребительской стоимостью в этом смысле понимает не естественную, а общественную потребительную стоимость, и только как таковая потребительная стоимость имеет значение для товара, как меновой стоимости.

Но если понимать «потребительную стоимость» в этом смысле, т. е. в смысле общественной потребительной стоимости, то ясно, что в самом этом слове уже заключается момент изменяющихся общественных потребностей, ибо для того, чтобы продукт был потребительной стоимостью, необходимо, чтобы общество имело в нем потребность. Следовательно, для того, чтобы продукты какой-нибудь целой отрасли производства были потребительными стоимостями, должна существовать потребность в каждой единице этого общего продукта; иначе говоря, для того, чтобы продукты какой-нибудь целой отрасли производства были потребительными, а, следовательно, и меновыми стоимостями, они должны быть произведены в количестве, не превышающем общественную потребность. Размеры производства наперед ограничиваются, таким образом, общественными потребностями, или, что то же, тем условием, в силу которого продукты, чтобы быть меновыми стоимостями, должны прежде всего представлять собою потребительные стоимости.

Когда Маркс ставит общественно-необходимый труд, создающий стоимость, в зависимость от того, является ли произведенный этим трудом продукт потребительной стоимостью; когда он далее в первом томе «Капитала» говорит о том, что потребительная стоимость есть «носитель меновой стоимости»⁵⁷, что ни одна вещь не может быть стоимостью, не будучи «предметом потребления»⁵⁸; что товары, «прежде чем они получат возможность реализоваться как потребительные стоимости, должны реализоваться как стоимости»⁵⁹; что «затраченный на них труд, идет в счет лишь постольку, поскольку он затрачен в форме, полезной для других»⁶⁰ и т. д., — то это в достаточной мере показывает, что Маркс, развивая свой закон стоимости, несомненно, учитывая роль общественных потребностей. Если же Шрамм и его последователи совершенно не обратили внимания на приведенные цитаты из Маркса, то это объясняется, по-видимому, тем, что они неверно понимали «потребительную стоимость» у Маркса, или же (тем, что они убедились, что из этого понятия нельзя сделать нужных им выводов.

Какую же роль Маркс приписывает потребительной стоимости в отношении меновой? — Только роль «материального носителя меновой стоимости». Только в форме потребительной стоимости меновая стоимость получает возможность реализоваться в процессе обращения. Быть потребительной стоимостью, такова само собой разумеющаяся предпосылка меновой стоимости. Но этим значение потребительной стоимости для меновой стоимости и исчерпывается. Помимо этого между меновой стоимостью и потребительной стоимостью нет никакой связи. Более того, исследовать сущность меновой стоимости, познать субстанцию и масштаб ее изменения, по Марксу, можно только в том случае, если отвлечься от потребительной стоимости товаров. «Характерным для менового отношения товаров является именно его независимость от потребительных стоимостей. В пределах менового отношения товаров каждая потребительная стоимость играет совершенно ту же роль, как и всякая другая, если только она имеется в надлежащей пропорции»⁶¹. Как меновые стоимости, товары не заключают в себе ни одного атома «потребительной стоимости»⁶². Стоимость товара образуется исключительно только содержащимся в нем абстрактно человеческим трудом⁶³. Только содержащееся в товаре количество этой «создающей стоимость субстанции» (поскольку оно представляет количество, в среднем необходимое для производства продукта), измеренное в единицах времени, определят величину стоимости товара. И если Маркс определяет образующее стоимость общественно-необходимое рабочее время, как рабочее время, «которое требуется для изготовления какой- либо потребительной стоимости, при наличных общественно нормальных условиях и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда»⁶⁴, то эту формулу следует понимать не иначе, как в том смысле, что потребительная стоимость является предпосылкой, заключенный в товаре абстрактно человеческий труд — субстанцией, а потраченное на производство товара технически-необходимое среднее рабочее время — масштабом меновой стоимости. Потребительная стоимость является, таким образом, носителем меновой стоимости, но она не имеет отношения к сущности стоимости и не оказывает никакого влияния на величину стоимости. Потребительная стоимость товара является лишь побудительным мотивом обмена товаров, но она не определяет того отношения, в котором один товар обменивается на другой, другими словами, она не определяет ни стоимости, ни величины стоимости товара. Одно из двух: либо товар не представляет собой потребительной стоимости для других, в таком случае не существует, конечно, побудительного мотива для обмена, и меновая стоимость товара не может реализоваться, а заключенный в товаре труд затрачен бесполезно и не принимается в расчет; либо товар есть потребительная стоимость, тогда величина его стоимости не зависит от потребительной стоимости и определяется целиком и исключительно заключенным в товаре технически-необходимым трудом. Итак, если потребительная стоимость и имеет огромное значение для реализации меновой стоимости, то она все же не имеет никакого значения в качестве фактора, определяющего стоимость и величину стоимости.

Если принять во внимание, что общественная потребность, по выражению Маркса, представляет собою ничто иное, как «потребительную стоимость в общественной потенции»⁶⁵, как общественную потребительную стоимость, то станет ясно, что Маркс в отношении меновой стоимости не мог приписывать общественным потребностям никакой иной роли, кроме той, которую он приписывает потребительной стоимости. Роль же эта сводится к тому, что потребительная стоимость является само собой понятной предпосылкой всякой стоимости (без общественной потребности нет потребительной стоимости, без потребительной нет меновой стоимости), но отнюдь не фактором, образующим стоимость.

Впрочем, нет никакой надобности устанавливать окольными путями, какую роль Маркс приписывал общественным потребностям в отношении меновой стоимости, ибо Маркс сам подробно рассмотрел этот вопрос в III томе «Капитала» в главе о рыночной стоимости. Только здесь, при обсуждении закона стоимости в его применении не только к отдельным товарам, но и к целым отраслям производства, интересующий нас вопрос мог быть подвергнут основательному исследованию. И Маркс вполне прав, когда он пишет: «что товар имеет потребительную стоимость», означает лишь, что «он удовлетворяет какой-либо общественной потребности»⁶⁶. «Пока мы имели дело с отдельными товарами, мы могли довольствоваться допущением, что существует потребность в этом определенном товаре, — количество которого уже подразумевается его ценой, — и не касались вопроса о величине потребности, подлежащей удовлетворению. Но эта количественная сторона дела становится существенным моментом, раз мы имеем с одной стороны продукт целой отрасли производства, а с другой стороны общественную потребность в нем»⁶⁷.

Посмотрим теперь, как сам Маркс решает этот вопрос.

При анализе отдельного товара в 1-м томе «Капитала» Маркс, чтобы вскрыть сущность стоимости и фактор, ее образующий, абстрагировался от потребительской стоимости. Тот же метод он употреблял и при анализе стоимости продукта целой отрасли промышленности: чтобы вскрыть сущность стоимости и, если можно так выразиться, фактор, образующий рыночную стоимость, он также абстрагируется от момента потребности; рыночную же стоимость товаров целой отрасли производства он так же, как и стоимость единичного товара, определяет трудом, общественно-необходимым для их производства. Этот общественно-необходимый труд, определяющий рыночную стоимость, представляет собою лишь технически-средний труд, определяемый «всей стоимостью, получаемой в результате сложения отдельных стоимостей товаров, произведенных при самых разнообразных условиях, и той частью этой суммы, которая приходится на каждый отдельный товар»⁶⁸.

Само собой разумеется, что рыночная стоимость товара будет определяться товарными массами, произведенных либо при средних, либо при лучших, либо при худших технических условиях, смотря по тому, какая из этих трех категорий товаров занимает самое большое место. Соответственно этому, рыночная стоимость товаров то повышается, по понижается, но определяющим для нее моментом остается во всех этих случаях технический момент, технические условия, — при которых эти товары производятся.

Лишь после того, как Маркс объяснил таким образом образование рыночной стоимости, он ставит вопрос о том, при каких условиях эта рыночная стоимость, абстрактно определенная техническим моментом, действительно будет реализована на рынке, и только в связи с этим, т. е. с вопросом о реализации рыночной стоимости, Маркс приходит ко второму моменту, к моменту потребностей.

Если — рассуждает Маркс — спрос настолько велик, чтобы поглотить всю товарную массу по ее рыночной стоимости, то спрос и предложение — совпадают: «товар продается по его рыночной стоимости, каким бы из трех исследованных выше способов ни регулировалась эта рыночная стоимость. Товарная масса не только удовлетворяет потребность, но удовлетворяет ее в общественных размерах. Если количество товаров на рынке больше или меньше, чем спрос на них, то имеют место отклонения рыночной цены от рыночной стоимости»⁶⁹; рыночная цена стоит выше или ниже рыночной стоимости, рыночная стоимость и рыночная цена не совпадают. Таким образом отношение между спросом и предложением, или, иначе говоря, момент потребности, влияет не на изменение рыночной стоимости, но лишь на отклонение рыночных цен от рыночных стоимостей товаров, хотя и в первом, и во втором случае создается иллюзия, будто сама рыночная стоимость изменилась под влиянием изменения соотношения между спросом и предложением, так как рыночная стоимость в первом случае регулируется товарами, произведенными при худших условиях, а во втором случае — товарами, произведенными при лучших условиях.

Рыночная стоимость товара не находится ни в какой связи с общественной потребностью в этом товаре. Рыночная стоимость определяется исключительно только техническим моментом, а общественная потребность имеет значение лишь для реализации рыночной стоимости, для определения условий, наличие которых только и дает возможность продавать товар по его рыночной стоимости, ибо для того, «чтобы товар мог быть продан по его рыночной стоимости, т. е. по цене пропорциональной заключающемуся в нем общественно-необходимому труду, все количество общественного труда, употребленного на производство всей массы данного вида товаров, должно соответствовать величие общественной потребности в них, разумеется, платежеспособной общественной потребности»⁷⁰. Но как раз то обстоятельство, что приходится предполагать, что спрос и предложение взаимно покрывают друг друга, по правильному замечанию Маркса, и является достаточным свидетельством того, что спрос и предложение не могут оказывать влияния на рыночную стоимость. «Если предложение и спрос покрывают друг друга, то они перестают действовать, и именно потому товары продаются по их рыночной стоимости. Если две силы, равные по величине, действуют в противоположных направлениях, то они взаимно уничтожаются, вовсе не действуют во вне, и явления, возникающие при этом условия, должны быть объяснены как-нибудь иначе, а не действием этих двух сил… Действительные внутренние законы капиталистического производства, очевидно, не могут быть объяснены из взаимодействия спроса и предложения, так как законы эти оказываются осуществленными в чистом виде лишь тогда, когда спрос и предложение перестают действовать, т. е. покрывают друг друга»⁷¹. Поэтому, когда Маркс для объяснения образования рыночной стоимости отвлекается от момента потребности, который выражается во взаимодействии предложения и спроса, то он при этом вовсе не абстрагирует от «фактора, определяющего стоимость»⁷², как полагает Эд. Бернштейн, напротив того, Маркс предполагает, что предложение и спрос друг друга покрывают, и он делает это предположение для того, чтобы рассматривать явления в их закономерном, отвечающем их понятию, виде, т. е. рассматривать их, независимо от того, чем они кажутся вследствие колебаний спроса и предложения»⁷³.

Итак, сказанное здесь Марксом относительно общественных потребностей и их значения для стоимости товаров, по существу, ничем не отличается от того, что он уже в первом томе «Капитала», при рассмотрении вопроса о стоимости отдельного товара, сказал относительно потребительной стоимости; а в 1-м томе он показал, что потребительная стоимость, правда, не представляет собою фактора, определяющего стоимость, но все же является предпосылкой всякой стоимости. И действительно, отклонение рыночной цены от рыночной стоимости, вызываемое различием между спросом и предложением, может быть объяснено тем же законом стоимости, по которому потребительская стоимость служит предпосылкой всякой стоимости. Ибо если в какой-нибудь отрасли производства создано больше продуктов, чем это требуется для общества, то товары должны продаваться по цене производства, которая стоит ниже рыночной стоимости, так как одна часть продуктов, именно та, которая превышает общественную потребность, перестает быть потребительной стоимостью, вследствие чего, заключенная в ней стоимость не может быть реализована.

Для того, чтобы товар представлял собою меновую стоимость, необходимо, чтобы он был потребительной стоимостью. Но это условие принимает несколько другую формулировку, когда мы говорим не об отдельных товарах, а о массах продуктов. Чтобы отдельный товар был потребительной стоимостью, необходимо, чтобы в нем была какая-нибудь общественная потребность; чтобы масса продуктов была потребительной стоимостью, она должна удовлетворять количественно-определенной общественной потребности⁷⁴; ибо если масса продуктов количественно превышает существующую потребность в ней, то часть продуктов становится бесполезной и перестает быть потребительной, а тем самым и меновой стоимостью. Если указанное условие в отношении единичного товара выражается в том, что товар этот должен быть потребительной стоимостью, то это условие в отношении совокупной массы продукта может быть перефразировано в том смысле, что эти продукты должны быть произведены в количестве, соответствующем общественным потребностям. На первый взгляд может показаться, что мы имеем здесь дело с двумя различными условиями: с одним — в отношении единичного товара и с другим — в отношении массы продуктов. Но на самом деле это не так, потому что оба условия могут быть сведены к одному и тому же закону стоимости, именно, к закону, согласно которому товар представляет собою меновую стоимость лишь в том случае, если он является потребительной стоимостью для других.

В том месте третьего тома «Капитала», где Маркс исследует действие закона стоимости в отношении совокупной массы продукта, он попутно определяет общественно-необходимое рабочее время, как рабочее время, «которое при данных средних общественных условиях производства необходимо для того, чтобы произвести все общественно-необходимое количество различных товаров, находящихся на рынке⁷⁵. Это определение общественно-необходимого рабочего времени вполне соответствует тому определению, которое дано в первом томе «Капитала». В первом же томе, где исследуется стоимость единичного товара, говорится, что под общественно-необходимым рабочим временем следует понимать то рабочее время, которой необходимо при данных средних общественных условиях производства для изготовления «какой-нибудь потребительной стоимости». Выражение: «для того, чтобы произвести все общественно-необходимое количество», приведенное в первом определении общественно-необходимого рабочего времени, означает то же самое, что выражение: «для изготовления какой-нибудь потребительной стоимости» во втором определении этого понятия. И как на основании определения, данного в первом томе «Капитала», нельзя сделать того вывода, что потребительная стоимость, так из определения, данного в третьем томе «Капитала», нельзя сделать того умозаключения, что фактором, определяющим стоимость, является общественная потребность. Как мы уже показали, и в первом, и во втором случае, находит свое выражение закон, по которому потребительская стоимость является предпосылкой всякой стоимости вообще, но фактором, определяющим стоимость, в обоих случаях остается исключительно только технический момент, т. е. содержащийся в товаре технически-необходимый труд.

Учитывая значение для стоимости товаров технического момента, определяющего стоимость, и момента потребностей, Маркс столь строго разграничивает эти два момента во всех трех томах «Капитала», особенно в третьем, что приходится удивляться, как это третий том «Капитала» мог способствовать укреплению того мнения, что Маркс понимал момент потребностей, как фактор, определяющий стоимость. На наш взгляд эта ошибка может быть объяснена лишь следующим обстоятельством.

Когда мы говорим о соотношении между предложением и спросом, то мы понимает под этим соотношение между имеющимся на рынке количеством продуктов и общественной потребностью в этих продуктах. Предложение и спрос совпадают, если произведено ровно столько продуктов произведено больше или меньше, чем того требует предложение и спрос отклоняются друг от друга, если продуктов произведено больше или меньше, чем того требует общество⁷⁶. Но то же самое соотношение между предложением и спросом может быть представлено и иначе, а именно, в рабочем времени. Количество произведенного продукта может быть выражено в том рабочем времени, которое общество потратило на его производство; общественная потребность в этих продуктах — в том рабочем времени, которое общество в состоянии уплатить за них; соотношение между этими количествами рабочего времени и образует соотношение между предложением и спросом.

«При данном уровне производительности труда в каждой данной сфере производства для изготовления определенного количества товаров требуется определенное количество общественного рабочего времени, хотя в различных сферах производства отношение это, конечно, различно и не стоит ни в какой внутренней связи с полезностью данного товара или специфической природой его потребительной стоимости. Если количество \(a\) данного сорта товаров стоит \(b\) рабочего времени, то при прочих равных условиях, количество \(na\) стоит \(nb\) рабочего времени»⁷⁷. Это количество общественного рабочего времени, потраченного на производство определенного количества товаров (данный уровень производительности труда заранее учтен), образует рыночную стоимость этого продукта, представляя в то же время и предложение этих продуктов.

«Далее: поскольку общество хочет удовлетворять свои потребности и производить с этой целью продукты, оно должно оплатить последние. В самом деле, так как при товарном производстве предполагается разделение труда, то общество покупает продукты, употребляя на их производство часть находящегося в его распоряжении рабочего времени, следовательно, покупает их при помощи определенного количества рабочего времени, которым оно — это данное общество — может располагать. Та часть общества, которой благодаря разделению труда приходится употребить свой труд на производство данного определенного товара, должна получить эквивалент в общественном труте, воплощенном в товарах, удовлетворяющих ее потребности»⁷⁸. То количество рабочего времени, которое общество может употребить для покупки определенных продуктов, образует спрос на эти продукты.

Если это количество общественного рабочего времени соответствует тому количеству, которое действительно затрачено на производство продукта и должно было быть потрачено при определенных условиях производства, то предложение и спрос совпадают. В этом случае продукты будут продаваться по их рыночной стоимости, т. е. соответственно заключающемуся в них общественно-необходимому труду. «Но не существует никакой необходимой, а наблюдается лишь случайная связь между всем количеством общественного труда, затраченного на данный общественный продукт, т. е. между той соответственной частью всей рабочей силы, которую общество употребляет на производство этого продукта, следовательно, между размерами, которые производство этого продукта занимает во всем производстве, с одной стороны, и с другой стороны, между теми размерами, в которых общество стремится покрыть потребность, удовлетворяемую данным общественным продуктом»⁷⁹. Отсюда вытекает тот вывод, что предложение и спрос часто друг друга не покрывают и что продукты продаются по рыночной цене, стоящей выше или ниже рыночной стоимости. «Хотя каждый отдельный продукт или каждое данное количество определенного сорта товаров заключает в себе лишь общественный труд, необходимый для его производства, и с этой точки зрения рыночная стоимость всей массы данного сорта представляет только необходимый труд, тем не менее, раз определенный товар произведен в количестве, достаточно превышающем общественную потребность, часть общественного рабочего времени открывается растраченной попусту, и вся масса товаров представляет тогда на рынке гораздо меньшее количество общественного труда, чем то, которое в нем действительно заключается… Поэтому эти товары должны быть уступлены ниже их рыночной стоимости, а часть их и вовсе не может найти покупателей. Как раз обратное будет иметь место, если количество общественного труда, затраченного на производство определенного сорта товаров слишком мало по сравнению с размерами общественной потребности, подлежащей удовлетворению при помощи данного продукта»⁸⁰. Для того, чтобы товары продавались по их рыночной стоимости, «количество общественного труда, затраченного на производство определенного продукта» должно соответствовать «размерам подлежащей удовлетворению общественной потребности»⁸¹.

То, что сказано здесь Марксом, не содержит в себе ничего такого, что нам не было бы известно из данного выше анализа влияния момента потребностей на товарные цены. Разница заключается только в следующем: рыночное отношение между предложением и спросом выражалось как отношение вещей, как отношение между количеством определенных продуктов, имеющихся на рынке, и количеством тех же продуктов, соответствующим потребностям общества; теперь это отношение представлено в виде отношения количеств рабочего времени, а именно, как отношение между тем рабочим временем, которое фактически потрачено на производство продукта, и тем рабочим временем, которое нужно было бы затратить для производства продуктов в количестве, отвечающем общественной потребности.

Это различие относится исключительно к форме. Оно не имеет никакого отношения к существу дела. Но оно имеет значение постольку, поскольку именно эта внешняя форма изложения немало способствовала тому, что Маркс был столь неправильно понят.

На самом деле, представление отношения предложения, и спроса в виде отношения определенных количеств рабочего времени привело к тому, что один и тот же термин «общественно-необходимый труд» имеет у Маркса два различных значения. Выражением «общественно-необходимый труд» по Марксу обозначает: во-первых, рабочее время, технически необходимое, для производства товаров, и во-вторых — количество рабочего времени, которое общество должно затратить на производство определенного рода продуктов в размерах, необходимых, для удовлетворения его потребностей в этих продуктах⁸². Это не два различных определения одного и того же понятия, как многие склонны думать, а, наоборот, один и тот же термин для двух различных понятий.

Сам Маркс проводит резкую грань между этими двумя видами общественно-необходимого, труда. Как мы видели, одни и те же товары, по Марксу, могут содержать общественно-необходимый труд в одном смысле и в то же самое время больше или меньше труда, чем общественно-необходимо в другом смысле. Этот последний случай имеет место тогда, когда товары произведены хотя и при нормальных условиях производства, но в таком количестве, которое превышает или не достигает того количества товаров, которое необходимо для удовлетворения общественных потребностей.

Что же касается роли, которую каждый из этих двух видов общественно-необходимого труда играет в отношении стоимости, то она, согласно Марксу, тоже весьма различна. Общественно-необходимый труд в техническом смысле представляет собою фактор, определяющий стоимость, тогда как общественно-необходимый труд во втором смысле, — в смысле пропорционального распределения по отдельным отраслям производства всей совокупности рабочего времени, которым располагает общество, соответственно количеству общественных потребностей — не имеет никакого влияния на величину стоимости товаров. Закон стоимости связан с общественно-необходимым рабочим временем во втором смысле лишь постольку, поскольку от последнего зависит предпосылка стоимости товарной массы (предпосылка, выражающаяся в том, что эта стоимость должна быть потребительной стоимостью), и следовательно, ее реализация. «Общественная потребность, т. е. потребительская стоимость в общественном масштабе, — вот, что определяет… количества всего общественного рабочего времени, приходящиеся на различные особые сферы производства. Но это все тот же закон, который обнаруживается уже по отношению к отдельному товару, а именно тот закон, согласно которому потребительная стоимость товара есть предпосылка его меновой стоимости»⁸³.

В одном месте Маркс прямо заявляет, что общественно-необходимый труд в этом смысле, т. е. в смысле пропорционального распределения всей совокупности общественного рабочего времени, имеет «другой смысл», чем технически необходимый труд, определяющий стоимость. «Эта количественная граница, — читаем мы у Маркса — тех количеств общественного рабочего времени, которые можно целесообразно затратить на различные особые сферы производства, есть лишь более развитое выражение закона стоимости вообще, хотя необходимое рабочее время приобретает здесь иной смысл»⁸⁴. Для удовлетворения определенной общественной потребности необходимо столько-то рабочего времени. Ограничение проявляется здесь при посредстве потребительной стоимости»⁸⁵.

Несмотря на эти ясные заявления Маркса о двух различных смыслах термина общественно-необходимый труд, все же оставалась возможность смешивать их друг с другом, и объяснялась она именно тем, что мы имеем тут для двух понятий один и тот же термин. И что же это, как не смешение этих двух понятий, когда например, А. Венкштерн заявляет, что Маркс характеризует общественно-необходимый труд, определяющий стоимость, совершенно «произвольно», смотря по тому, что ему в данном случае удобнее, — что он обозначает его то, как труд, «создающий при наличии общественно-технических условий просто потребительную стоимость («Gebrauchswert an sich»), то как «труд, создающий при наличии общественно-технических условий потребительную стоимость… стоимость, которая в качестве таковой реализуется»?⁸⁶. А что это как не смешение тех же двух понятий, когда, например, Эд. Бернштейн заставляет Маркса определять величину стоимости товаров двумя моментами — «моментом полезности (потребительная стоимость, спрос)» и «моментом издержек производства (трудовая стоимость» ⁸⁷), когда тот же Бернштейн далее утверждает, то Маркс «очень энергично втискивал в понятие общественно-необходимого рабочего времени, определяющего стоимость, момент потребностей»⁸⁸, и когда он в связи с этим заявляет, что Маркс, абстрагируясь при анализе закона стоимости от колебаний спроса и предложения, тем самым абстрагировался и «от другого фактора, определяющего стоимость»⁸⁹. Мало того, в качестве прямого доказательства правильности того мнения, что Маркс вводит в понятие общественно-необходимого времени момент потребностей, Бернштейн ссылается на то, что Маркс употребляет это понятие «как для рабочего времени, необходимого для производства единицы товара при нормальной технике, так и для рабочего времени, необходимого для производства товаров в таком количестве, которое рынок может поглотить»⁹⁰.

Что Маркс употребляет выражение «общественно-необходимый труд» то в чисто техническом смысле, то в смысле его приспособления к общественным потребностям, не подлежит сомнению. Но Адольф Венкштерн и Эдуард Бернштейн не заметили того, что оба эти определения общественно-необходимого труда соответствуют у Маркса двум понятиям, различным как по своему содержанию, так и по своей роли в определении стоимости.

Интересно отметить, что Бернштейн, в цитированном выше месте, указывает на то, что Маркс «употребляет выражение общественно-необходимый труд еще в третьем смысле», а именно для обозначения той части рабочего дня, в течение которого рабочий воспроизводит стоимость своей рабочей силы. Правда, Бернштейн замечает при этом, что дальнейшее рассмотрение этого третьего определения общественно-необходимого труда «нас в данном случае (при анализе Марксова закона стоимости. — Т. Г.) не касается». Но именно то обстоятельство, что Маркс употребляет выражение «необходимый труд» для обозначения различных понятий, должно было показать Бернштейну, что при исследовании общественно-необходимого труда, образующего и определяющего стоимость, следует быть тем более осторожным, чтобы не спутать различных понятий в силу одной только общности терминологии.

Резюмируем:

1. По Марксу, общественно-необходимое рабочее время, определяющее стоимость, есть то рабочее время, которое технически необходимо для того, чтобы, при определенных условиях производства, изготовить какой-либо товар; следовательно, момент потребностей как фактор, определяющий стоимость, в понятии общественно-необходимого времени не содержится.
2. Общественная потребность играет в отношении стоимости товара лишь роль потребительной стоимости. Она является, таким образом, лишь предпосылкой для реализации стоимости.
3. От общественно-необходимого рабочего времени, определяющего стоимость, следует отличать то общественно-необходимое рабочее время, под которым Маркс разумеет количество рабочего времени, которое общество должно затратить на производство каждого особого рода продуктов для удовлетворения своих потребностей. Общественно-необходимое рабочее время в этом смысле есть не что иное, как общественная потребность, выраженная в единицах рабочего времени; оно, в силу этого, имеет для стоимости товаров такое же значение, как общественная потребность.

Тот факт, что некоторые авторы, после выхода в свет третьего тома «Капитала», пришли к убеждению, что сам Маркс признавал момент потребностей моментом, определяющим стоимость, можно объяснить только смешением двух рассмотренных видов общественно-необходимого рабочего времени.

^* _* ^*

А Лассаль? Что он понимал под общественно-необходимым рабочим временем, определяющим стоимость?

«Труд есть деятельность и, следовательно, движение. Но всякое количество движения есть время»⁹¹. «Сведение всякой стоимости к количествам труда, а количеств труда к рабочему времени, — это блестящее приобретение и высшая точка, которой буржуазная экономия достигла благодаря Рикардо»⁹². «Всякая стоимость сводится к рабочему времени, необходимому для производства какого-нибудь продукта»⁹³. Таковы общие определения стоимости у Лассаля. Что это «рабочее время» может играть роль фактора, определяющего стоимость, только в качестве общественно-среднего рабочего времени, — это Лассаль считает фактом, само собой разумеющимся. «Ибо индивидуальная неумелость не составляет экономического возражения, и согласно тому принципу (принципу рикардовской теории трудовой стоимости. — Т. Г.), каждый может требовать только оплаты нормального количества труда, потребного для изготовления продукта; это было… с самого начала понятно всякому»⁹⁴. Лассаль считает поэтому смешным стремление опровергнуть трудовую теорию стоимости такими «ребяческими примерами», как пример о «булочнике, которому не удалось тесто, или о неумелом рабочем, которому требуется восемь дней для того, чтобы произвести продукт двухдневной работы»⁹⁵. Против всяких таких доводов следует заявить, что только «нормальное количество труда (стоимость издержек), необходимое для изготовления какого-нибудь предмета, является мерилом его стоимости»⁹⁶.

Напротив того, другие возражения, которые могут быть выдвинуты против теории трудовой стоимости, представляются ему более серьезными. По его мнению, существуют три возражения, достойные внимания.

«Если, например, сегодня, благодаря какому-либо приобретению или хотя бы незначительному улучшению методов, произойдет более или менее значительное сокращение издержек, а, следовательно, и количества труда, потребных для производства какого-либо предмета, то все имеющиеся в запасе, продукты того рода подвергнуться такому же понижению цены. Тщетно производители взывают, что новая цена ниже стоимости производства, т. е. ниже количества труда, которое до сих пор и не далее как вчера должно было нормально и необходимо фиксироваться в этом продукте. Без всяких разговоров приходится отдавать эти проекты по их сегодняшней цене, хотя бы она выражала только половину фиксированного в них количества труда».

«Нужно ли в таком случае — спрашивает Лассаль — говорить, что нормальное количество труда (стоимость издержек производства), необходимое для производства предмета, является мерилом его стоимости?»

«Или представим себе такой случай, когда, как это регулярно случается, время от времени наступает изменение вкуса и потребностей известного периода. Предметы, до сих пор удовлетворявшие вкусам и потребностям, тотчас, несмотря на все фиксированное в них и притом необходимо фиксированное в них количество труда, превращаются в хлам и находят на толкучке исход, для своего разбитого существования».

«Или помимо изменения вкусов и потребностей обнаруживается перепроизводство какого-нибудь товара, и хотя ни одному производителю нельзя вменить в вину, что его конкуренты в Европе и других частях света произвели больше, чем он мог ждать, хотя ни потребность в этом продукте, ни количество труда, необходимое для его изготовления не уменьшилось, однако цена всех этих продуктов падает, быть может, до половины цены издержек, и их приходится отдавать за половину фиксированного к них полезного и необходимого труда».

«Возможно ли — спрашивает Лассаль — в виду этих явлений отстаивать принцип, согласно которому фиксированное в данном предмете количество труда является мерилом его стоимости»?⁹⁷.

И его ответ гласит: да, теория трудовой стоимости остается незыблемой, если только принять во внимание.

1. Что под рабочим временем, определяющим стоимость, следует понимать не индивидуальное, а всеобщее общественное рабочее время, что только последнее «представляет единицу измерения для застывшего в продукте количества труда»⁹⁸.
2. Что предпосылкой всякой меновой стоимости является ее бытие, как потребительной стоимости для других. «Производимая мною меновая стоимость только в том случае будет меновой стоимостью, когда она превратится в потребительную стоимость, в полезный объект для кого-нибудь другого»⁹⁹.

Ибо, имея в виду эти два пункта, легко, по мнению Лассаля, видеть, как указанные выше мнимые трудности разрешаются теорией трудовой стоимости.

«Если кто-нибудь употребил на изготовление предмета только нормально-необходимые издержки производства, которые все сводятся к рабочему времени, и вследствие — появившегося в одно прекрасное утро нового изобретения, удешевляющего производство, оказался вынужденным сбыть свой продукт за половину стоимости производства»¹⁰⁰, то это совершенно просто объясняется тем, что «хотя индивидуальный труд, который фиксировался в продукте и в свое время необходимо должен был в нем фиксироваться, остался тем же самым, но общественное рабочее время, сгусток которого составляет вещь, концентрируется, сгущается еще больше»¹⁰¹. Первая трудность, таким образом, разрешается совершенно просто тем, что, согласно теории трудовой стоимости, стоимость товара определяется не индивидуальным, а общественно-необходимым трудом, содержащимся в товаре, и при том необходимым в техническом смысле. В приведенном случае товар должен быть продан по более низкой цене, потому что сама стоимость товара, в связи с новым изобретением, понизилась. Изменение цены здесь ни мало не противоречит закону стоимости; напротив того, цена регулируется стоимостью, общественно-необходимым трудом, воплощенными в товаре.

Далее: «Если вследствие изменения вкуса или под влиянием перепроизводства, продукты должны быть выброшены на рынок по цене гораздо низшей необходимых издержек производства, а то и совсем не находят сбыта, — то вы видите теперь, как все это гармонируем с теорией рабочего времени. Эти товары не могут проделать «salto mortale» превращения в деньги, так как теперь в них — в случае изменения вкуса — вообще уже не представлено общественное рабочее время; они не могут быть меновыми стоимостями, так как перестали быть потребительными стоимостями»¹⁰². Таким образом, второе затруднение разрешается в свою очередь тем, что в случае изменения вкуса, остается неисполненным второе требование закона стоимости, согласно которому всякая меновая стоимость должна прежде всего быть потребительной стоимостью. Если же товар не представляет собою потребительной стоимости, он, естественно, не может проявиться, как меновая стоимость. Содержащееся в нем общественно-необходимое рабочее время тогда, вообще, не принимается во внимание.

«В случае перепроизводства — продолжает Лассаль — то же можно сказать об излишнем количестве вещей. Если, например, для человеческого общества требуется 1 миллион аршин шелку, а предприниматели произвели 5 миллионов аршин, то, хотя они выбросили много индивидуального рабочего времени, общественное рабочее время, фиксированное в шелковых товарах, от этого не возросло, так как действительная потребность всех индивидуумов в труде, фиксированном в шелковых товарах, не возросла. Стало быть, теперь в 5 миллионах аршин шелка заключается то же самое количество общественного рабочего времени, которое раньше заключалось в одном миллионе, и следствием этого должно явиться то, что эта 5 миллионов специального труда, противопоставленные своей совести, осуществлению общественного труда — деньгам — весят не более, чем весил раньше один миллион аршин»¹⁰³.

Таков тот знаменитый пример о 5 миллионах аршин шелка, на который, как мы указали в первой главе, ссылаются все желающие доказать, что понятие общественно-необходимого труда, заключает в себе у Лассаля момент потребности, который в силу этого является у него фактором образования стоимости.

И действительно, если вырвать этот пример из общей связи и рассматривать его самостоятельно, то при его посредстве можно доказать не только, что фактор образования стоимости содержит, по Лассалю, момент потребности, но даже то, что Лассалевское определение стоимости основано единственно на этом моменте. Но давно известно, что, опираясь на отдельные, вырванные из общей связи цитаты, можно приписать что угодно любому автору, тем более Лассалю, который в отношении точности экономических определений оставлял желать весьма многого. Так, например, нельзя не согласиться, что выражение, будто предприниматели, произведшие 5 миллионов аршин шелка при общественной потребности в одном миллионе аршин, «выбросили много индивидуального рабочего времени» — очень неудачно и может дать повод для всяких ошибок. Ибо, если предприниматели потратили на производство каждого аршина шелка только технически необходимое или, как выражается Лассаль, «нормально необходимые издержки производства», — а это оговорено Лассалем в его примере, — то они расточили слишком много не «индивидуального», а общественного рабочего времени. Если здесь вместо выражения общественное рабочее время поставить выражение «индивидуальное время», то может получиться, будто технически необходимый труд, вообще, не есть фактор, определяющий стоимость, так как и по Лассалю, стоимость определяется только общественным рабочим временем. Однако, такой вывод находится в явном противоречии с Лассалевским законом стоимости. Одного этого выражения достаточно, чтобы Лассаль остался непонятым. Вывод отсюда тот, что если мы желаем узнать подлинную сущность Лассалевского определения стоимости, то мы и пример 5 миллионов аршин шелка должны брать не изолированно, а в связи со всем, что написано им на эту тему. Если же не допускать явного заблуждения и принять во внимание, что Лассаль сводил изменение цен, вызываемое перепроизводством, к той же причине, что и обесценение продуктов вследствие перемены вкусов (в случае перепроизводства то же можно сказать об излишнем количестве вещей); что эта причина — отсутствие потребительной стоимости, как предпосылки меновой стоимости; что Лассаль при разрешении первого мнимого затруднения, возникающего при введении нового изобретения, говорит, что продукт произведенный при старых условиях производства, должен быть продан за половину своей стоимости, между тем, как в случае перемены во вкусах или перепроизводства Лассаль говорит о необходимости сбыть продукт «ниже его необходимой себестоимости» и, наконец, что для Лассаля необходимая себестоимость или необходимые издержки производства — «только практический оборот речи для выражения требуемого для производства продукта количества рабочего времени», — или, другими словами, практическое выражение для стоимости самого товара, если, повторяем, все это принять во внимание, тогда не подлежит более никакому сомнению, как следует понимать Лассалевский пример о 5-ти миллионах аршин шелка. Если каждый отдельный аршин шелка произведен при нормальных условиях производства, то и все 5 миллионов аршин содержат только необходимое для их производства общественное рабочее время, и только последнее есть то рабочее время, которое обусловливает стоимость товара. Но так как из этих 5-ти миллионов аршин только один миллион удовлетворяет тому требованию, согласно которому стоимость должна быть потребительной стоимостью, то стоимость остальных четырех миллионов не может быть реализована, в результате чего весь товар должен быть продан в процессе обращения по цене, соответствующей стоимости только одного миллиона аршин. Каждый аршин щелка продается, по крайней мере, в 5 раз ниже стоимости или, как выражается Лассаль, «необходимой себестоимости». Таким образом, перепроизводство обусловливает только отклонение цены от стоимости продукта. Подобное отклонение постольку не противоречит закону трудовой стоимости, поскольку стоимость продукта по этому закону может только в том случае проявиться, если продукт этот прежде всего есть потребительная стоимость, потребительная стоимость для других. В случае же перепроизводства часть товара становится бесполезной, необходимым следствием чего является невозможность для части содержавшегося в продукте необходимого рабочего времени реализоваться. Весь продукт поэтому представляет на рынке меньшее количество общественного труда, нежели в нем действительно содержится. Указание этой зависимости между законом стоимости и вызываемыми перепроизводством колебаниями цен не было, по нашему мнению, той целью, которую преследовал Лассаль, приводя свой пример о 5-ти миллионах аршин шелка.

Вот почему Лассаль в первом случае, в случае введения нового изобретения, рассматривает падение цены продуктов, как отклонение от индивидуальной «стоимости производства» товаров (ибо, если раньше до нового изобретения эта стоимость производства была нормально нужной и необходимой, то она после введения нового изобретения перестает быть таковой. Вновь образованная цена поэтому отклоняется только от индивидуальной «стоимости производства» продукта, а не от от необходимой стоимости производства, т. е. не от стоимости продукта), во втором же и в третьем случае, в случае перемены во вкусах или перепроизводства, — как отклонение цены от необходимой «стоимости производства», т. е. от стоимости продукта. Впрочем, самое надежное разъяснение по поводу этого спорного вопроса мы можем найти в учении Лассаля о цене, ибо если бы было верно, что Лассаль рассматривал момент потребности, как момент, образующий стоимость, то этот взгляд должен был бы отразиться в его учении о цене, поскольку он необходимо должен был допускать. что стоимость и цена, по крайней мере, до известной степени покрывают друг друга. Ибо если цена определяется непосредственно отношениями предложения и спроса, то, с другой стороны, те же отношения предложения и спроса должны были бы влиять и на стоимость. Колебаниям цены, вызванным предложением и спросом, должны были бы соответствовать колебания стоимости, и эти согласованные колебания должны были бы, в свою очередь, обусловливать известную стационарность отношений между стоимостью и ценой.

Ничего подобного мы в учении Лассаля о цене не находим. Стоимость товара у него определяется «необходимыми издержками производства», или, что, по Лассалю, одно и то же, «необходимым для его производства количеством рабочего времени, к которому могут быть сведены все издержки производства»¹⁰⁴. Предложение и спрос определяет лишь рыночную цену товара. Результат, естественно, тот, что стоимость и цена непосредственно не совпадают и что закон рыночной цены состоит в постоянном колебании между перебором и недобором, между ущербом для покупателя и ущербом для продавца¹⁰⁵. Цена продукта также, как и по Марксу, определяется стоимостью товара лишь в «последней инстанции»¹⁰⁶, ибо капиталы, благодаря свободной конкуренции всегда устремляются в те сферы производства, где рыночная цена стоит выше стоимости. Этим регулируется отношение спроса и предложения; влияние последних в конечном счете сводится на нет, и закон стоимости становится решающим и для определения цены товара.

«Количество рабочего времени, требующегося для изготовления продукта, вот истинное мерило и масштаб стоимости, совесть буржуазного производства, хотя эта совесть обнаруживается всегда только в ее оскорблениях, в колебаниях на подобие маятника рыночных цен, в постоянных отклонениях последних в обе стороны от среднего положения»¹⁰⁷. Этими словами Лассаль заканчивает изложение своего учения о цене.

Лассаль сам хорошо понимал, что указываемый им способ разрешения мнимых трудностей, встречаемых теорией трудовой стоимости, только тогда может быть правильно понят, если прежде всего принять во внимание его учение о цене. Он поэтому и замечает, что он хочет «вкратце объяснить, как эти кажущиеся затруднения устраняются и с точки зрения принципа стоимости Рикардо, хотя это объяснение в его надлежащей форме может быть дано только при анализе свободной конкуренции и действующего при ней закона рыночных цен»¹⁰⁸.

И действительно, если бы Лассаль дальше развил свое учение о цене и если бы он в связи с этим учением показал, как устранить вышеизложенные затруднения с точки зрения теории трудовой стоимости, то он не был бы в такой степени плохо понят своими интерпретаторами. Ибо, если известно, что, по Лассалю, продукт только тогда может быть продан по своей стоимости, когда предложение и спрос друг друга покрывают, т. е., когда их влияние устраняется, то ясно, что предложение и спрос могут обусловливать отклонение цены от стоимости, но не оказывать влияние на величину стоимости товара; другими словами, что, по Лассалю, момент потребности, не есть момент, определяющий стоимость.

^* _* ^*

Но если фактором, определяющим стоимость товара, как по Марксу, так и по Лассалю, является только труд в техническом смысле общественно-необходимый для его производства, и если в этом пункте между пониманием Маркса и Лассаля нет расхождения, то остается открытым вопрос, в каком именно пункте Марксово учение о стоимости было плохо понято Лассалем. Прежде, чем вернуться к этой основной нашей теме, мы хотели бы указать еще на последствия, к которым ведет новое понимание общественно-необходимого труда у Маркса.

Оно повело прежде всего к тому, что упреки по адресу Лассаля по необходимости становились все мягче и мягче. Ведь он первый правильно подошел к труднейшему понятию в Марксовом учении о стоимости, оказавшемуся столь головоломным для других последователей Маркса, хотя он (Лассаль) знал только «Zur Kritik».

Так, Эдуард Бернштейн, касаясь в предисловии к «Бастиа-Шульце» учения Лассаля о стоимости, говорит, следующее: «Отдельные погрешности Лассаля в отношении анализа величины и субстанции стоимости не помешали ему правильно понять и ярко изложить основы Марксовой теории стоимости». Хотя Бернштейн не указывает, в чем состоят «отдельные погрешности Лассаля», однако, из этого замечания не трудно видеть, что они казались ему второстепенными и неважными. Получается даже впечатление, что Бернштейн упоминает об этих отдельных погрешностях только из уважения к известному примечанию Маркса в 1-м томе «Капитала».

Некоторые идут еще дальше и прямо обвиняют Маркса, будто он, из одной зависти к этому гениально одаренному человеку, упрекает его в несуществующих погрешностях.

Более предусмотрительные люди вообще не останавливаются на этом вопросе. Так, проф. Карл Диль ограничивается в своей статье «Фердинанд Лассаль» в «Handwörterbuch der Staatswissenschaften» указанием, что теории стоимости Маркса и Лассаля, вопреки своему сходству «ни в коем случае не идентичны», но он не указывает ни одной черты различия между этими теориями. Достаточным доказательством правильности его взгляда служит для него неоднократно цитированное нами примечание Маркса в «Капитале».

Первая и вместе с тем единственно достойная внимания попытка дать новое решение вопроса о различии между теориями стоимости Маркса и Лассаля исходит от Франца Меринга. Он первый указал на то, что пробелы в Лассалевском понимании Марксовой теории стоимости могут быть сведены к «глубочайшему различию», которое вообще, существует между Лассалем и Марксом, «к различию между философско-правовым и экономическо-материалистическим пониманием»¹⁰⁹. Ибо, как правильно говорит Меринг, Лассаль брал из Марксовой теории стоимости «только то, что соответствовало его философско-правовому мировоззрению: положение, что всеобщее общественное рабочее время, образующее стоимость, делает обобществление производства необходимым условием обеспечения трудящемуся всего продукта его труда». Зато он, по мнению Меринга, совершенно проглядел «различие между трудом, поскольку он производит потребительные стоимости, и трудом, поскольку он производит меновые стоимости»¹¹⁰.

В этих немногих словах Меринг характеризует разницу между теориями стоимости Маркса и Лассаля. И если Меринг далеко не исчерпывает вопроса, то заслуга его все же заключается в том, что он первый указал единственно верный путь, где следует искать различия между обеими теориями стоимости.

Глава третья. Характер труда, образующего стоимость, у Маркса и Лассаля

Учение, что труд — единственный источник стоимости, восходит, как известно, до Рикардо, и не построение этой теории в ее общем виде доставило широчайшую славу теории стоимости Маркса. То новое, что он дал в этой области, заключается в том, что он подверг исследованию характер труда, образующего стоимость, и впервые указал на то, что стоимость товара определяется не просто трудом, а трудом, рассматриваемым с определенной точки зрения.

В высшей степени важно было то, что Маркс исходил из двоякого характера товара, как потребительной и меновой стоимости. Это давало ему путеводную нить, при помощи которой он с такой удивительной логической последовательностью вывел двоякий характер труда, воплощенного во всяком товаре.

Если товары, как потребительные стоимости, служат прежде всего для удовлетворения различных человеческих, потребностей, то они эту функцию могут выполнять лишь потому, что они представляют собой продукт целесообразной производительной деятельности. То, «что вещественно проявляется, как различие потребительных стоимостей, выступает в процессе возникновения, как различие деятельностей, производящих эти потребительные стоимости»¹¹¹.

Потребительные стоимости могут удовлетворять различным потребностям лишь в силу своего качественного различия. Из этого необходимо вытекает, что и труд, поскольку он, производит различные потребительные ценности, должен быть качественно различен.

Но качественно различным и соответствующим особенным человеческим потребностям труд может быть лишь, как проявление индивидуально различных деятельностей.

Так как, далее, наличие потребительных стоимостей является естественным условием существования человека, то ясно, что деятельность, создающая потребительные стоимости, должна существовать всегда, как в первобытные времена, так и в развитом капиталистическом обществе. «Труд, как созидатель потребительных стоимостей, как полезным труд, является независимым от всяких общественных форм условием существования людей, вечной естественной необходимостью: без него не был бы возможен обмен веществ между человеком и природой, т. е. не была бы возможна сама человеческая жизнь»¹¹².

Поэтому, труд, как источник потребительной стоимости, или, что то же, как источник материального богатства, может существовать лишь, как полезная, качественно дифференцированная, индивидуальная деятельность.

Для Маркса с самого начала было ясно, что труд в своей конкретной полезной форме может быть лишь источником потребительной, но отнюдь не меновой стоимости: меновая стоимость, по его собственному выражению, не содержит «ни атома потребительной стоимости». В самом методе уже был дан верный путь к открытию сущности труда, образующего стоимость.

Раз Маркс для познания сущности стоимости отвлекался от потребительной стоимости товаров, то он должен был отвлечься от определенной, конкретной, полезной формы труда, чтобы установить природу труда, создающего стоимость. Если товар для Маркса уже не стол и не дом и не пряжа или какая-либо иная полезная вещь, то он для него «уже не продукт работы столяра, или плотника, или прядильщика, или, вообще, какого-либо иного определенного производительного труда. Вместе с полезным характером продукта труда исчезают, следовательно, различные конкретные определенные формы этих работ»¹¹³.

Но если мы отвлекаемся от определенной, полезной формы труда, то содержание понятия труд сводится только к одному признаку. Труд выступает исключительно, как расходование человеческой рабочей силы, вообще, как трата человеческого мозга, мускулов, нервов и т. д., словом, как абстрактный человеческий труд. Только это расходование человеческой рабочей силы в физиологическом смысле, независимо от определенной формы, в которой оно происходит, — обще всем продуктам человеческого труда и, следовательно, лежит в основе их взаимной обмениваемости. Только как кристалл такого труда продукты представляют собой стоимости, меновые стоимости.

Этим путем Маркс вскрыл двоякий характер труда, производящего товары, и показал, что один и тот же труд, рассматриваемый с различных точек зрения, как потребительная стоимость и как меновая стоимость, обладает не только различными, но и противоположными признаками.

1. В то время, как отличительный признак труда, производящего потребительные стоимости, состоит в том, что он представляет собой ту или иную определенную, особую форму труда, — труд, производящий меновую стоимость, есть абстрактный всеобщий труд. «Различные потребительные стоимости являются продуктами деятельности различных индивидуумов, следовательно, результатом различного индивидуального труда, но как меновые стоимости, они представляют одинаковый безразличный труд, т. е. труд, в котором индивидуальность трудившихся исчезает. Следовательно, труд, образующий меновую стоимость, есть абстрактный всеобщий труд»¹¹⁴.
2. В то время, как труд, создающий потребительные стоимости, различается качественно, труд, как источник меновой стоимости различается только количественно. Меновая стоимость выступает прежде всего, как «количественное отношение, в котором потребительные стоимости обмениваются одна на другую»¹¹⁵.

3. В то время, как труд, производящий потребительные стоимости, в качестве целесообразной полезной деятельности, свойственен человеческому обществу во все эпохи, независимо от уровня экономического развития, — труд, производящий меновые стоимости, есть «специфически общественная форма труда»¹¹⁶. Если труд, как источник потребительных стоимостей был известен еще в эпоху «законодателя Моисея», то, труд, создающий меновые стоимости, т. е. абстрактно всеобщий труд, является продуктом такого хозяйственного строя, при котором производят не для своего, а для чужого потребления и при котором производятся не только потребительные, но и меновые стоимости. И, наконец,

4. В то время, как труд, создающий потребительные стоимости, не есть единственный источник производимого им богатства — ибо природа является здесь не менее важным фактором, чем труд, — труд, создающий меновые стоимости, есть единственный источник производимого им богатства, т. е. богатства, поскольку оно состоит из меновых стоимостей. «Так как меновая стоимость товаров, в действительности, не что иное, как взаимное отношение труда отдельных лиц в качестве равного и всеобщего, и как вещественное выражение специфически общественной формы труда, то утверждение, что труд составляет единственный источник меновой стоимости, а потому и богатства, поскольку оно состоит из меновых стоимостей, есть тавтология. Такой же тавтологией является утверждение, что материя, как таковая, не имеет стоимости, так как не заключает труда, и обратно, что меновая стоимость, как таковая, не заключает материи»¹¹⁷.

В зависимости от того, рассматриваем ли мы продукт, как потребительную или меновую стоимость, он выступает, то как воплощение конкретного особого индивидуального труда, то как воплощение труда всеобщего, абстрактного, общественного. «Всякий труд есть, с одной стороны, затрата человеческой рабочей силы в физиологическом смысле слова, — и, в качестве такого одинакового или абстрактно-человеческого, труд образует стоимость товаров. Всякий труд есть с другой стороны, затрата человеческой рабочей силы, в особой целесообразной форме, и в качестве этой конкретной полезной работы труд создает потребительные стоимости»¹¹⁸.

Таковы, вкратце, результаты Марксова исследования двоякого характера труда, содержащегося в товарах, исследования, которое Маркс сам называет «центральным пунктом, от которого зависит правильное понимание основных вопросов политической экономии»¹¹⁹. В полном сознании важности своего достижения, он указывает, что двойственная природа заключающегося в товаре труда впервые скрыта¹²⁰ им¹²¹. Классическая политическая экономия, говорит Маркс, «нигде прямо не проводит вполне отчетливого и сознательного различия между трудом, как он выражается в стоимости, и тем же самым трудом, поскольку он воплощается в потребительной стоимости продукта. Фактически она, конечно, считается с этим различием, так как в первом случае рассматривает труд с количественной, во-втором, — с качественной его стороны. Но ей и в голову не приходит, что чисто количественное различие работ предполагает их качественное единство или равенство, следовательно, их сведение к абстрактно-человеческому труду»¹²².

Теперь посмотрим, как обстоит дело по этому пункту у Лассаля, который утверждает, что он только дает «квинтэссенцию» мыслей, изложенных Марксом в «К критике политической экономии».

Лассаль, подобно Марксу, не ограничивается уже простым определением труда, как единственного источника стоимости, и определением последней, как овеществленного человеческого труда. Лассаль тоже ставит вопрос о том, что следует понимать под трудом, образующим стоимость, но метод, которым он пользуется при анализе сущности труда, образующего стоимость, совершенно другой, чем у Маркса. Вместо того, чтобы, подобно Марксу, исходить из единичного товара, функционирующего, как потребительная и как меновая стоимость, Лассаль прибегает к сравнению и противопоставлению двух различных периодов существования человеческого общества: одного, когда производят для собственного потребления, т. е. только потребительные стоимости, и другого периода, когда производятся исключительно меновые стоимости.

«Я работаю» — рассуждает Лассаль, — «и если исходить из субъекта этого предложения, всякий труд кажется индивидуальным трудом. Он был бы таковым и по объекту предложения, по предмету, который является результатом этого движения работника, т. е. по количеству движения (времени), которое фиксировалось в продукте, если бы я производил реальные полезные объекты, предметы моего личного потребления». Другими словами, в ту эпоху, когда люди производят для своего собственного потребления, т. е., когда они производят только потребительные стоимости, труд, производящий продукты, является индивидуальным трудом, а впитанное продуктами рабочее время — индивидуальным рабочим временем. «Но такое положение вещей давным давно отошло в прошлое. Я работаю для удовлетворения потребностей других людей, но не своих потребностей; я произвожу в год столько-то миллионов булавок; я создаю меновые стоимости и все прочие «я» делают то же самое, они также производят в создаваемых ими меновых стоимостях предметы для потребностей других людей, а не для себя»¹²³. Вывод отсюда тот, что труд, производящий товары, есть уже не индивидуальный труд, а «индивидуальный труд всех индивидумов, т. е. всеобщий, общественный труд», и что воплощенное в товарах рабочее время представляет собой «не индивидуальное рабочее время, а всеобщее общественное рабочее время»¹²⁴.

Лассаль, как мы видим, отличает труд, поскольку он производит потребительные стоимости, от труда, поскольку он производит меновые стоимости. Как труд, производящий потребительные стоимости, он представляет собою индивидуальный труд, а кристаллизуемое им рабочее время — индивидуальное рабочее время. Как труд, создающий меновые стоимости, он является всеобщим общественным трудом, а кристаллизуемое им рабочее время — всеобщим общественным рабочим временем.

Если бы Лассаль, по примеру Маркса, с самого начала исходил из исследования отдельного товара, как потребительной стоимости и меновой стоимости, то он, дойдя до различия между трудом, как источником потребительной стоимости, и трудом, как источником меновой стоимости. сам должен бы придти к тому выводу, что если каждый товар есть в одно и то же время и потребительная, и меновая стоимость, то и труд, содержащийся в нем представляет собой индивидуальный труд, поскольку он производит потребительную стоимость товара, и всеобщий общественный труд, поскольку он производит меновую стоимость. Иными словами, Лассаль из двойственного характера товара, на основании своих собственных рассуждений, должен был бы заключить к двойственному характеру труда, производящего товары.

Однако Лассаль, как мы видели, этого заключения не сделал. С его точки зрения, человеческий труд может быть рассматриваем как индивидуальный труд только в ту эпоху, когда не было еще товарного производства и когда все производилось для собственных потребностей, — но не в настоящее время, когда все производство направлено к удовлетворению не своих, а чужих потребностей, к созданию не потребительных, а меновых стоимостей. В настоящее время содержащийся в продуктах труд (или рабочее время) есть уже не индивидуальный, а всеобщий общественный труд. В то время, как, по Марксу, человеческий труд и в настоящее время должен быть рассматриваем с двоякой точки зрения, — и как индивидуальный труд, создающий потребительные стоимости, и как всеобщий общественный труд, создающий меновые стоимости, — Лассаль признает одно из двух: либо производятся потребительные стоимости, и труд в таком случае является индивидуальным трудом, либо производятся меновые стоимости, и труд в таком случае представляет собой всеобщий общественный труд. К такому заключению Лассаль мог придти только потому, что его исходная точка зрения была ложна с самого начала, ибо потребительная и меновая стоимость, равно как труд, производящий потребительные стоимости, и труд, производящий меновые стоимости, выступают в его исследовании не в качестве двух сторон одного и того же предмета, как у Маркса, а связываются им с двумя различными отделенными друг от друга периодами существования человеческого общества. Таким образом, Лассаль проглядел двоякий характер воплощенного в товаре труда именно потому, что он вывел общественный характер труда, образующего стоимость не «по Марксу», как думает Меринг, а по способу, совершенно отличному от способа Маркса.

Мало того, раз Лассаль не понял существа двоякого характера заключающегося в товарах труда, то для него должна была остаться непонятной и сущность общественного труда, образующего стоимость. Что меновая стоимость может быть таковой, только будучи в то же самое время потребительной стоимостью, и при том потребительной стоимостью для другого, — это Лассаль понимал. «Производимая мною меновая стоимость — писал Лассаль — тогда только будет меновой стоимостью, когда она превратится в потребительную стоимость, в полезность для другого»¹²⁵. Но если всякая меновая стоимость для того, чтобы оказаться таковой на деле, должна быть и потребительной стоимостью, то это возможно — рассуждает Лассаль — только в том случае, если всеобщий общественный труд, производящий меновые стоимости. представляет собой труд различных видов работников, именно труд «реальный (т. е. создающий потребительные стоимости»)¹²⁶.

Тут Лассаль впадает в новую ошибку: он ошибочно определяет всеобщий общественный пруд, образующий меновую стоимость.

Маркс впервые постиг общественный характер труда, образующего стоимость, и в этом, несомненно, заключается его величайшая заслуга перед экономической наукой. Но его заслуга тем больше, что он указал и специфически общественный характер этого труда. Так как люди, насколько нам известна их история, всегда жили и работали большими или меньшими обществами, то их производство, т. е. их труд всегда носил общественный характер; правда, форма проявления последнего была различна и зависела от формы хозяйства. При первобытном коммунизме каждая единичная работа являлась непосредственно функцией того или иного члена общественного организма. В средние века с их натуральными повинностями и оброками дифференцированность труда образует его общественную связь. В патриархально-деревенском хозяйстве каждая единичная работа являлась общественной в пределах семьи. «Семейная связь… с ее естественно выросшим разделением труда накладывала свою особенную общественную печать на продукты труда»¹²⁷. В период же товарного производства специфичность общественного характера труда, образующего стоимость, выявляется в том, что единичная работа становится общественной лишь в силу того, что она принимает форму непосредственной своей противоположности, форму абстрактной всеобщности»¹²⁸. Форму же абстрактности единичная работа, — которая в качестве продукта определенной индивидуальной деятельности отличается от всякой другой работы, — принимает лишь после того, как мы отвлекаемся от ее индивидуальной, особой, реальной формы, являющейся источником потребительной стоимости, и сводим ее «к единообразному простому труду, — короче, к труду, который качественно одинаков и потому представляет только количественные различия»¹²⁹. Другими словами, частичный труд принимает форму абстрактной всеобщности лишь, как абстрактный человеческий труд. Только в силу того, что содержащиеся в товарах индивидуальные работы сводятся к безразличному, единообразному, абстрактному человеческому труду, «рабочее время отдельного индивидуума выступает в меновой стоимости непосредственно, как всеобщее рабочее время, и этот всеобщий характер отдельного труда, как его общественный характер. Рабочее время, выраженное в меновой стоимости, представляет рабочее время отдельного лица, но отдельного лица без всякого отличия от других лиц, рабочее время всех отдельных индивидуумов, поскольку они исполняют одинаковый труд, — поэтому рабочее время, нужное одному для производства какого-нибудь товара, есть необходимое время которое употребил бы для производства того же самого товара всякий другой. Оно представляет собою рабочее время отдельного лица — его рабочее время; но это верно лишь, поскольку это рабочее время обще всем и поскольку совершенно безразлично, чьим именно рабочим временем оно является»¹³⁰.

Таким образом, по Марксу, труд, образующий меновую стоимость, лишь постольку является всеобщим общественным трудом, поскольку он прежде всего — абстрактный человеческий труд.

Иначе обстоит дело у Лассаля. Он, правда, позаимствовал Марксово определение труда, образующего стоимость, как всеобщего общественного труда; но он заимствовал лишь внешнюю форму этого определения, но отнюдь не его внутреннее содержание. То, что Лассаль понимает под всеобщим общественным трудом, не есть, как у Маркса, содержащийся в товарах абстрактный человеческий труд, а по собственному определению Лассаля, «реальный, (т. е. создающий потребительные стоимости) индивидуальный труд всех индивидуумов»¹³¹. Но лассалевское определение всеобщего общественного труда не только противоречит марксовскому, по само заключает в себе внутреннее противоречие. Ибо главный признак реального, создающего потребительные стоимости труда и по Лассалю, состоит в том, что он приставляет собой определенную особую форму труда, — труда с каким-либо особым содержанием, а в качестве такового он является лишь различным индивидуальным трудом, но отнюдь не всеобщим общественным трудом.

И это противоречие в лассалевском определении всеобщего общественного труда, образующего стоимость, не случайность. Оно было необходимым следствием того, что Лассаль не понял двоякого характера труда, содержащегося в каждом товаре. Ибо для кого труд существует только, как труд, создающий меновые стоимости, для того он не может быть абстрактным человеческим трудом; если, с одной стороны, субстанция, образующая стоимость, должна быть общей для всех меновых стоимостей и если овеществленный в них труд должен быть, вследствие этого, всеобщим человеческим трудом, то, с другой стороны, этот всеобщий труд никоим образом не может быть абстрактным человеческим трудом, так как в качестве продукта абстрактного человеческого труда, т. е. в качестве простой затраты человеческой рабочей силы, вне всякой зависимости от конкретной формы этой затраты, товары не могут быть потребительными стоимостями. Между тем, каждая меновая стоимость, и по Лассалю, обязательно должна быть потребительной стоимостью. Это заставляет его противоречиво определять труд, образующий меновую стоимость, с одной стороны, как «всеобщий общественный» труд, с другой стороны, как труд «реальный, создающий потребительные стоимости».

Таким образом, непонимание двоякого характера труда, как труда, создающего потребительные и меновые стоимости, теснейшим образом связано у Лассаля с непониманием характера субстанции, создающей стоимость. Но если откинуть эти главные моменты Марксова учения о стоимости, заимствованием которых Лассаль, как ему казалось, развил теорию Рикардо, то невозможно установить, чем собственно теория стоимости Лассаля отличается от теории стоимости классической политической экономии. Если это отличие заключается в определении труда, образующего стоимость, как всеобщего общественного труда, то это определение превращается у Лассаля в пустую, лишенную всякого конкретного содержания фразу. Однако сам Лассаль не сознавал этого. Он был уверен, что понял Марксову теорию стоимости в совершенстве. Поэтому неудивительно, если он находит возможным принимать ряд теоретических положений, выведенных Марксом из его теории стоимости, не замечая, что эти положения, вытекая с логической необходимостью из Марксовой теории, находятся в прямом противоречии, с его, Лассаля, трактовкой теории стоимости. Так, Лассаль считал возможным принимать учение о деньгах, которое Маркс развил на основе своей теории стоимости, и даже не заметил при этом, что это учение не только не находится ни в какой связи с его собственной теорией стоимости, но прямо ей противоречит.

Глава четвертая. Несовместимость учения Маркса о деньгах с учением Лассаля о стоимости

Анализ потребительной и меновой стоимости товара и двоякого характера труда, производящего потребительные и меновые стоимости, послужил Марксу основой для развития его знаменитой теории денег. Только на основании этого анализа ему удалось доказать, что развитие денег следует рассматривать не как случайное явление, а как необходимое следствие товарного производства и как необходимый продукт процесса обмена, ибо противоположность между товаром и деньгами есть только внешнее отражение внутреннего противоречия товара, который в одно и то же время представляет и потребительную и меновую стоимость.

Как единство потребительной и меновой стоимости, товар заключает в себе ряд противоречий, разрешение которых может быть объяснено только возникновением денег. Одно из этих противоречий состоит в том, что продукт в форме товара является и потребительной стоимостью и меновой и в то же время не является ими. Ибо как потребительная, так и меновая стоимость не существуют непосредственно, а только представляют результат процесса становления. И действительно, если товар есть потребительная стоимость, то не для своего владельца, а для тех, кому он нужен, как средство удовлетворения тех или иных потребностей. Для того, чтобы быть потребительной стоимостью, товар должен перейти из рук своего владельца в руки тех, для кого он таковую представляет, т. е. товар должен быть обменен. Но товар может быть обменен только, как меновая стоимость. Поэтому необходимым условием осуществления товара, как потребительной стоимости, является его осуществление, как меновой стоимости.

Но с другой стороны, товар может осуществиться, как меновая стоимость, лишь осуществившись, как потребительная стоимость. Ибо абстрактный человеческий труд, воплощенный в товаре, только в том случае может быть рассматриваем, как труд всеобщий, образующий стоимость, если он был затрачен в определенной полезной форме. Быть потребительной стоимостью — вот материальное условие всякой меновой стоимости. Если осуществление товара, как потребительной стоимости, предполагает его осуществление, как меновой стоимости, то, наоборот, и последнее предполагает первое.

Отчуждение товаров, как потребительных и меновых стоимостей, предполагает, однако, два диаметрально противоположных условия. В качестве потребительных стоимостей, товары могут быть обменены только, как качественно различные вещи, которые являются продуктами особого индивидуального труда и обладают способностью удовлетворять различным человеческим потребностям; напротив того, в качестве меновых стоимостей, товары могут быть обменены только, как воплощение абстрактного всеобщего, равного труда, следовательно, независимо от потребительной стоимости товара и заключающегося в нем особого индивидуального труда. «Одно и то же отношение должно являться отношением товаров, как величин, по существу одинаковых, только количественно различных; равенством их, как овеществлений всеобщего рабочего времени, и вместе с тем отношением, товаров, как качественно различных вещей, или определенных потребительных стоимостей, служащих для удовлетворения определенных потребностей словом, отношением, при котором они различаются, как действительные потребительные стоимости»¹³².

Другое противоречие состоит в том, что товар, как мы видели, должен вступить в процесс обмена одновременно как продукт особенного индивидуального труда и как продукт абстрактного всеобщего труда; между тем, он непосредственно может вступить в обмен только, как продукт индивидуального труда. Товар есть воплощение особенного индивидуального труда. Только в силу того, что мы в процессе обмена отвлекаемся от этого особенного индивидуального труда, товар выступает, как продукт всеобщего общественного труда. Трудность состоит в том, «что товары, с одной стороны, должны вступить в процесс обмена, как овеществленное всеобщее рабочее время, а с другой, само это овеществление индивидуального рабочего времени, как всеобщего и общественного, может быть лишь результатом процесса обмена»¹³³.

Все эти трудности и противоречия суть следствие того, что один и тот же товар в одно и то же время есть потребительная стоимость и стоимость, продукт индивидуального и всеобщего абстрактного труда, вследствие чего, он в одно и то же время должен выполнять совершенно противоположные функции.

Как же эти противоречия разрешаются?

Ответ Маркса гласит: они разрешаются сами собой в процессе обмена, путем образования денег.

Разрешение этого противоречия содержится даже в простом выражении стоимости товара. Если какая-нибудь — потребительная стоимость, скажем холст, обменивается на любую другую потребительную стоимость, скажем, на сюртук, то уже в этом простом процессе обмена противоположные функции товара, как потребительной и меновой стоимости, разделены между двумя различными товарами. Холст выступает в этом случае непосредственно, как потребительная стоимость; стоимость его выражается в товаре сюртук, который служит только эквивалентом, материалом для выражения стоимости товара холст.

Но выступая, как выражение стоимости холста, сюртук уже не является более потребительной стоимостью, а только стоимостью, ибо только в качестве таковой он приравнивается холсту. Потребительная стоимость сюртук становится формой проявления своей противоположности, стоимости¹³⁴.

Однако приравнивая сюртук, как стоимость, холсту, мы этим самым приравниваем труд, содержащийся в сюртуке, труду, содержащемуся в холсте, как труд общий им обоим — холсту и сюртуку. Но труд портного может быть приравнен труду ткача, лишь поскольку им обще то, что они являются абстрактным человеческим трудом. «Конкретный труд становится здесь формой проявления своей противоположности, абстрактного человеческого труда»¹³⁵.

Но если труд портного выступает, как абстрактный человеческий труд, то он вместе с тем, выступает, как труд, общий всем товарам. Это уже не частный труд, а труд «в непосредственно общественной форме»¹³⁶.

Таким образом мы видим, что уже в простом выражении стоимости товара содержащееся в товаре противоречие потребительной стоимости и стоимости переходит в противоречие внешнее: товар, стоимость которого выражается, выступает непосредственно, как потребительная стоимость; товар, в котором выражается стоимость, выступает непосредственно, как стоимость меновая. «Простая форма стоимости данного товара есть простая форма проявления заключающегося в нем противоречия между потребительной стоимостью и стоимостью»¹³⁷.

И если содержащееся в товаре противоречие находит внешнее отражение в простой форме стоимости только случайно (сюртук только случайно служит выражением стоимости холста), то это внешнее отражение указанного противоречия принимает постоянный характер, когда простая форма стоимости переходит в денежную, т. е. когда не какой-нибудь случайный товар служит выражением стоимости другого товара, как при простой форме стоимости, а — когда из всех товаров выделяется один определенный товар, в котором все другие товары выражают свою стоимость.

Этот особый товар, служащий для измерения стоимости других товаров и называемый деньгами, на первых порах представляет собой такой же товар, как и всякий другой, т. е. потребительную стоимость и продукт определенного индивидуального труда. Но благодаря тому, что все другие товары в процессе обмена выражают в нем свою стоимость, он приобретает специфически общественную функцию всеобщего эквивалента всех других товаров, в силу чего он является непосредственным бытием всеобщего человеческого труда, бытием меновой стоимости.

Таким образом противоречивые элементы, воплощенные в каждом отдельном товаре, разделяются в процессе обмена между различными товарами: особый товар, играющий роль денег, противостоит всем другим товарам, как меновая стоимость, и для своего превращения в потребительную стоимость он должен быть обменен на другие товары, тогда как все другие товары противостоят этому особому товару, как потребительные стоимости, могущие реализовать свою меновую стоимость только в этом особом товаре, только в деньгах.

Благодаря превращению товаров в процессе обмена в товар и деньги, — благодаря этому высшему проявлению содержащейся в каждом товаре противоположности между потребительной стоимостью и стоимостью, — исчезает, как вся эта противоположность, так и связанные с нею противоречия.

«Денежный кристалл, — читаем мы у Маркса, — есть необходимый продукт процесса обмена, в котором разнородные продукты труда фактически приравниваются друг к другу и тем самым фактически превращаются в товары. Исторический процесс расширения и углубления обмена развивает дремлющее в товарной природе противоречие между потребительной стоимостью и стоимостью. Потребность дать для оборота внешнее выражение этому противоречию заставляет искать самостоятельные формы для воплощения товарной стоимости и не дает покоя до тех пор. пока задача эта не решается окончательно путем раздвоения товара на товар и деньги. Следовательно, в той же самой мере, в какой осуществляется превращение продуктов труда в товары, осуществляется и превращение товара в деньги». («Капитал», т. I, стр. 56)¹³⁸.

Итак, вся Марксова теория денег покоится на его основном учении о двояком характере товара и воплощенного в нем труда. Казалось бы, что для того, кто не воспринял этого основного учения Маркса, неприемлемы и необходимо вытекающие из него выводы касательно теории денег.

Между тем мы видим, что именно учение о двояком характере товара и труда не было понято Лассалем. Он облегчил себе вопрос тем, что он перенес на разные периоды противоположности, которые для Маркса были воплощены в одном и том же товаре, и рассматривал продукт, ставший товаром, непосредственно как меновую стоимость, как непосредственный продукт всеобщего общественного труда. При такой постановке вопроса сами собой исчезают все те затруднения и противоречия, которые, по Марксу, находят свое разрешение в процессе обмена, благодаря деньгам, — а вместе с ними исчезает и основа Марксовой теории денег.

Тем не менее мы читаем у Лассаля:

«Но всеобщее общественное рабочее время имеет свое самостоятельное бытие в форме денег. Деньги — это овеществленное общественное рабочее время, очищенное от всякой индивидуальной определенности отдельного вида труда (труда в булавках, в деревне, в полотне и т. д.). Товар делается тем, чем должен быть, т. е. осуществляется, как бытие общественного рабочего времени только через «salto mortale» в золото¹³⁹.

«И видите, г. Шульце», — восклицает дальше Лассаль, «все, что я вам только что изложил насчет денег и общественного значения рабочего времени, как единицы меры стоимости, — все это в своей духовной сути позаимствовано мною и представляет лишь квинтэссенцию из одного в высшей степени важного и мастерского сочинения, из которого взяты и только что цитированные слова, а именно, из… превосходного, сделавшего эпоху, сочинения К. Маркса «К критике политической экономии»¹⁴⁰.

Совершенно верно, что этот краткий очерк, определяющий деньги, как получившее самостоятельное существование бытие всеобщего общественного рабочего времени, согласовывается с определением Маркса и позаимствован из «К критике». Но, что совершенно неверно и не может быть верно, так это попытка Лассаля согласовать Марксов анализ сущности денег со своим собственным анализом товарной стоимости. Если отрицать, подобно Лассалю индивидуальный труд, содержащийся в товаре, и рассматривать последний, как непосредственный продукт всеобщего общественного труда, то совершенно непонятно, почему товар должен еще сделать «salto mortale» и превратиться в золото, чтобы выступить, как бытие общественного рабочего времени. Раз Лассаль изображает товар, взятый сам по себе, уже как простое воплощение всеобщего общественного рабочего времени; раз он утверждает, что индивидуальный труд, хотя и существовал во времена производства для личного потребления, но не существует теперь, когда продукты производятся, как товары, как потребительные стоимости для всего света, — то он, оставаясь до конца верным себе, должен был бы оспаривать положение Маркса, что деньги — неизбежное и необходимое следствие товарного производства. Он должен был бы доказать на основании своего анализа стоимости, что товары, как непосредственное воплощение всеобщего общественного рабочего времени, для своей взаимной обмениваемости, совершенно не нуждаются в помощи денег. Это, разумеется, было бы неверно, но зато совершенно последовательно, с точки зрения Лассалевской теории стоимости, ибо для кого товар — непосредственный продукт всеобщего общественного труда, для того любой товар представляет собою деньги и потому может обойтись без денег.

С этой стороны Марксова критика теории денег Грея может быть отнесена и к Лассалю. «Товары, — говорит Маркс, — могут относиться друг к другу только в качестве того, что они составляют в действительности. Товары являются непосредственным продуктом труда отдельных независимых частных лиц, которые только посредством отчуждения их в процессе обмена, должны выступать, как всеобщий общественный труд; или труд, совершаемый на основе товарного производства, становится трудом общественным. только вследствие всестороннего отчуждения индивидуальных работ. Если, однако, Грей принимает рабочее время, заключенное в товарах, за непосредственное общественное, то он принимает его за общественное рабочее время, или за рабочее время непосредственно ассоциированных лиц. Тогда, действительно, один специфический товар, напр., золото или серебро, не мог бы выступить относительно других товаров, как воплощение всеобщего труда»¹⁴¹.

Если деньги все же противополагаются другим товарам, как воплощение всеобщего общественного рабочего времени, то у Лассаля это можно объяснить, по-видимому, тем, что в деньгах, по его мнению, представлено всеобщее общественное рабочее время другого рода, чем в других товарах. И, действительно, Лассаль определяет всеобщее общественное рабочее время, содержащееся во всех товарах, как «реальный… индивидуальный труд всех индивидуумов». Деньги же, по его представлению, являются «объективированным общественным рабочим временем, очищенным от всякой индивидуальной определенности частной работы (как-то: булавочной, деревообделочной, ткацкой и т. д.)»¹⁴². Другими словами, деньги, по Лассалю, суть, в противоположность другим товарам, овеществленное общественное рабочее время в Марксовом смысле, в смысле абстрактного человеческого, труда.

В этой связи мы у Лассаля вообще встречаем понимание всеобщего общественного труда, как абстрактного человеческого труда. С удивлением спрашиваешь себя, каким образом этот абстрактный человеческий труд может получить в процессе обмена самостоятельное существование, если, по Лассалю, его совершенно нет в товарах? Что мы находим у Лассаля, так это то, что товар хотя и есть продукт всеобщего общественного труда, но этот всеобщий общественный труд тождественен с «реальным… индивидуальным трудом всех индивидуумов». О всеобщем же общественном труде, как об абстрактном человеческом труде, вообще не было речи у Лассаля. И вдруг он всплывает в деньгах неизвестно откуда и почему.

Остается, повторяем, допустить, что Лассаль различал двоякий общественный труд: реальный общественный труд, воплощенный во всех товарах, и абстрактный общественный труд, воплощенный в деньгах. В процессе обмена противостоят друг другу не индивидуальный и всеобщий общественный труд, как у Маркса, а общественный труд двоякого характера: реальный общественный труд и абстрактный человеческий труд, что само по себе бессмысленно.

Как ни подойдешь к вопросу, все равно наталкиваешься на противоречие между теорией денег, заимствованной Лассалем у Маркса, и его собственным анализом субстанции товарной стоимости. И если Лассаль тем не менее и в том, и в другом случае ссылается на Маркса, то это объясняется лишь тем, что он сам не отдавал себе отчета, как плохо он понял основные мысли Маркса и как глубоко различие между его собственным анализом стоимости и соответствующим анализом Маркса. Он ни на минуту не сомневался, что он в кратких словах точно передал Марксову теорию стоимости и денег, но Маркс, как мы видим, имел достаточно оснований быть недовольным лассалевской трактовкой его теории стоимости.

Впрочем, Лассаль грешил не только против Марксовой теории стоимости, но и против теории трудовой стоимости вообще.

Глава пятая. Образование стоимости и общественные взаимоотношения у Лассаля

От последователя теории трудовой стоимости, мы вправе требовать, чтобы он не только заявил себя сторонником этой теории, но чтобы он продумал ее во всех деталях и согласовал бы с нею все явления экономической жизни.

Лассаль в этом отношении оставляет желать весьма многого. Глубоко убежденный в верности теории, он думал, что от труднейших проблем этой теории можно отделаться посредством туманных выражений и ничего не значащих фраз. Впечатление получается такое, что не полнейшая ясность этих проблем для самого Лассаля делает его скупым в объяснениях для других, а наоборот, что туманность выражений, в которые Лассаль часто облекает эти проблемы, является для него средством, при помощи которого он отделывается от плохо продуманных вопросов.

Особенно ясно это проявляется в одном из труднейших вопросов теории стоимости, в вопросе о влиянии общественных взаимоотношений на возникновение новых стоимостей и капиталов.

Шульце-Делич видел в капитале продукт бережливости. В полемике с ним Лассаль пытался доказать, что образование капитала, ни с народно-хозяйственной, ни с частно-хозяйственной точки зрения, не имеет ничего общего с бережливостью. Единственный источник народно-хозяйственных капиталов — производство¹⁴³. Частно-хозяйственные капиталы возникают от накопления продуктов чужого труда, что, по словам Лассаля, даже в настоящее время, может быть названо «скорее грабежом или, по крайней мере, эксплоатацией»¹⁴⁴, чем сбережением.

Так было в древности, в период господства рабского труда, когда работники вместе со всем тем, что они производили, составляли собственность господина. Так было в средние века, когда место рабства заняла крепостная зависимость и когда «если не весь человек», то «его воля и отдельные акты его воли»¹⁴⁵ были частной собственностью господина. Так оно осталось и после французской революции 1789 года, так как частная собственность на средства производства дает классу капиталистов возможность присваивать часть продукта труда рабочих.

С развитием разделения труда и техники, производительность труда непрерывно возрастает. Но так как заработная плата, по Лассалю, не может надолго подняться выше стоимости обычно необходимых средств существования, то повышение производительности труда приводит только к тому, что все больший избыток продукта труда может быть превращен предпринимателями в капитал. Пока все обстоит благополучно.

Оставалось нанести Шульце-Деличу последний удар и доказать ему окончательно, как мало общего между происхождением капитала и «бережливостью». С этой целью Лассаль приводит следующие два примера:

«Я покупаю имение за 100 000 талеров. Берем такой случай: я получаю с имения 5 процентов с моего капитала и затрачиваю их полностью. Я, стало быть, ничего не «сберегаю». Мало того, я ежегодно затрачиваю 2 000 талеров сверх моего дохода, стало быть, расточаю, вхожу в долги. Но, спустя десять лет, я продаю имение и, вследствие происшедшего за это время повышения цен на хлеб и земельные участки, получаю за него 200 000 талеров. Я выплачиваю 20 000 талеров долга, образовавшегося вследствие десятилетних расточительных затрат, и у меня все таки оказывается новый капитал в 80 000 талеров». «Откуда он взялся?» — спрашивает Лассаль. «Он создан общественными взаимоотношениями. Он образовался, вследствие того, что на той же земельной площади оказалось более многочисленное и густое население. Он образовался вследствие того, что теперь для удовлетворения потребностей нации в средствах существования, приходится возделывать и менее плодородные почвы, на которых получение урожая обходится дороже, причем рыночная цена хлеба должна оплатить и эти издержки производства на неплодородных полях, — а это дает мне возможность продавать и мой хлеб по повышенной цене».

«Он образовался, быть может, благодаря тому, что возросшее богатство какого-нибудь другого населения дает здешнему возможность, вследствие усиленного спроса на хлеб, поднять на него цену; или благодаря тому, что отмена хлебных пошлин в какой-нибудь другой стране привела к такому же результату».

«Короче сказать, он может образоваться всячески — только не моим трудом и не моим «сбережением».

«Или возьмем (Лассаль берет второй пример) такой случай: при постройке Кельн-Минденской железной дороги, я купил на 100 000 талеров акций al pari. Затем, не пошевелив пальцем для этой дороги, я в течение многих лет получал, сначала, 5, потом 10, потом 12, потом 13 процентов на затраченный мною капитал, т. е. поистине исполинские дивиденды и безжалостно истратил их до последней полушки. Я продаю теперь эти Кельн-Минденские акции по существующему курсу в 175 и таким образом приобретаю новый капитал в 75 000 талеров, хотя ни одной полушки я не «накопил» и не «сберег из моих доходов».

«Как, — спрашивает Лассаль, — образовался этот новый капитал? Он создан общественными взаимоотношениями, господин Шульце!»

«Пассажирское движение возросло; возросло и товарное-движение; благодаря изобретению какого-нибудь английского инженера уменьшились, быть может, расходы по ведению дела; словом, вследствие общественных взаимоотношений — только не вследствие моего труда и моего «сбережения» — крупное предприятие, называемое Кельн-Минденской железной дорогой, а, стало быть, и каждая отдельная частица (акция) его, представляет теперь действительно повысившуюся капитальную стоимость»¹⁴⁶.

«Если образование нового капитала в первом случае, в случае с землею, было следствием вызванного общественными взаимоотношениями повышения цен на хлеб, то образование нового капитала во втором случае, в случае с Кельн-Минденской железной дорогой, есть следствие повышения стоимости железной дороги. Ибо в этом случае мы, по мнению Лассаля, имеем, дело с возникновением «действительной, реальной новой капитальной стоимости. Вследствие усилившегося движения, уменьшившихся издержек по эксплоатации и т. д., вся Кельн-Минденская дорога, — а вместе с тем и каждая доля в ней в настоящее время действительно стоит дороже»¹⁴⁷. Шульце-Делич опровергнут. Приведенные Лассалем примеры ясно доказывают, что возникновение капитала ничего общего не имеет с бережливостью, но те же примеры опровергают и утверждение Лассаля, что капиталы возникают только в производстве, ибо как раз приведенный Лассалем пример Кельн-Минденской железной дороги доказывает, что новые капиталы, как и вообще новые стоимости, возникают и другим путем.

Если согласиться, что «стоимость Кельн-Минденской железной дороги действительно возросла» и что это возрастание есть следствие «усиления движения, уменьшения издержек по эксплоатации и т. д.», одним словом, следствие общественных взаимоотношений, то надо признать, также, что последние являются действительным фактором образования стоимости, а следовательно и капитала, при том капитала не только в частно-хозяйственном, но и в народно-хозяйственном смысле. Ибо ясно, что всякое возникновение нового частного капитала, связанное с возникновением новой стоимости, есть вместе с тем и увеличение общественного капитала.

Но этим самым опрокидывается вся теория трудовой стоимости, строгим приверженцем которой считал себя Лассаль. Помимо труда мы имели бы еще один источник стоимости — общественные взаимоотношения.

Лассаль не мог не заметить той бреши, которую он сам пробил в своей теории стоимости. Он поэтому старался согласовать создание стоимости общественными взаимоотношениями с общей теорией стоимости, утверждая, что новая стоимость в примере Кельн-Минденской железной дороги в конечном счете создана «Кельн-Минденскими железнодорожными рабочими и всеми другими группами рабочих, содействовавших им в достижении этого результата, а потом передана… обладателю железнодорожный акций»¹⁴⁸.

Это замечание Лассаля, долженствующее объяснить возрастание стоимости Кельи-Минденской железной дороги с точки зрения теории трудовой стоимости, свидетельствует лишь о благом намерении Лассаля сохранить верность теории трудовой стоимости и свести возникновение всякой новой стоимости в конечном счете к единственному источнику стоимости, к человеческому труду. Ибо о чем другом свидетельствует это замечание? Оно не говорит ни о том, какова связь между образованием нового капитала (которое, как мы видим, было обусловлено возрастанием стоимости Кельн-Минденской жел. дороги) — с одной стороны и рабочими этой самой дороги — с другой, ни о том, что следует понимать под «другими группами рабочих». Остается неясным и выражение: «содействовавших тому же результату». Следует ли под тем же результатом понимать создание новой стоимости, или же обусловленное участием рабочих возникновение тех общественных взаимоотношений, результатом которых было возникновение новой стоимости? На все эти вопросы мы напрасно стали бы искать ответа.

Вообще все это место у Лассаля так туманно и неясно, что поневоле спрашиваешь себя, не является ли эта туманность следствием того, что сам автор хорошенько не знал, как ему решить, во всяком случае, нелегкую задачу: учесть все факты действительности, не потрясая основ теории трудовой стоимости.

Что это предположение не лишено основания, доказывает еще другое место у Лассаля: «Благодаря всевозможным общественным взаимоотношениям и определяемой этими отношениями меновой стоимости… каждую минуту меняются все мое и твое в обществе и… всякая индивидуальная собственность перераспределяется»¹⁴⁹. Тут мы встречаемся у Лассаля с тем же противоречием, которое мы подчеркнули уже выше. С одной стороны, общественные взаимоотношения являются «определяющими» для меновой стоимости; они же, с другой стороны, являются только (фактором распределения, который «меняет в обществе все мое и твое».

Противоречие, содержащееся в этом объяснении, резко бросается в глаза. Если верно, что общественные взаимоотношения являются «определяющими» для меновой стоимости, т. е. что они могут, смотря по обстоятельствам, повышать и понижать стоимость товара, то они являются фактором не только распределения, но и стоимости. Если же принять, что единственным фактором стоимости является человеческий труд и что общественные взаимоотношения представляют только фактор распределения, то они могут влиять на цену, но отнюдь не на стоимость.

Эти противоречия, эта туманность и расплывчатость Лассалевской трактовки вопроса об общественных взаимоотношениях объясняется тем, что Лассаль с одной стороны, был убежденным последователем теории трудовой стоимости, а с другой стороны, не обладая Марксовой глубиной мысли в области политической экономии, не был в состоянии продумать эту теорию до конца и выяснить с ее точки зрения все те трудности, которые перед ней возникают.

Лассаль не мог не признавать, что бывают случаи, когда стоимость вещей кажется возросшей без того, чтобы увеличилось количество труда, потребное для их производства, и что основанием возрастания стоимости являются общественные взаимоотношения. Поэтому ему действительно казалось, что последние производят новые стоимости и влияют определяющим образом на меновые стоимости. С другой стороны, он как последователь теории трудовой стоимости, знал, что стоимость может быть создана только трудом и старался поэтому свести общественные взаимоотношения к роли факторов распределения.

Известно, как Маркс разрешил это затруднение с точки зрения теории трудовой стоимости. Он не отрицал, что «стоимость вещей» может возрастать под влиянием общественных взаимоотношений без увеличения количества затраченного на них труда, но он блестяще доказал, что возросшая под влиянием общественных условий стоимость не настоящая, а фиктивная, иллюзорная стоимость. После того, как в капиталистическом обществе привыкли всякий капитал рассматривать, как капитал, приносящий проценты, всякий регулярный доход уже как бы бессознательно рассматривается, как проценты с капитала, величина которого выводится на основании существующей нормы процента. Вследствие этого ценные бумаги, например, представляющие собою титул на определенный доход, обладают, независимо то капитальной стоимости, которую они действительно выражают, еще особой капитальной стоимостью, которая может быть выше или ниже действительной в зависимости от величины дохода и от нормы процента. Эта стоимость имеет свое особое независимое от действительной стоимости движение и целиком подвержено влиянию общественных взаимоотношений. Характерным признаком такой капитальной стоимости является ее иллюзорность; она представляет собою «всегда лишь капитализированный доход, т. е. доход, исчисляемый на фиктивный капитал в соответствии с существующим размером процента»¹⁵⁰, и не имеет ничего общего с действительной капитальной стоимостью.

Если руководствоваться этим анализом Маркса, то легко видеть, как приведенные Лассалем случаи вздорожания стоимости земли или Кельн-Минденской железной дороги объясняются с точки зрения теории трудовой стоимости.

И в том и в другом случае общественные взаимоотношения обуславливают повышение стоимости, но какой стоимости? Вследствие повышения спроса на хлеб, в обработку вступают новые худшие земли. Это влечет за собой повышение цен на хлеб, а вместе с тем и повышение ренты с более плодородных земель. Воплощенный в ренте регулярный доход с земли капитализируется и принимает вид стоимости самой земли, которая в действительности никакой стоимостью не обладает, ибо она не представляет собою продукта человеческого труда. Но так как высота земельной ренты определяется общественными взаимоотношениями, то ими же определяется и «стоимость» земли, которая есть не что иное, как капитализированная земельная рента. Но полученная таким образом «стоимость» совершенно не нарушает теории трудовой стоимости, как таковой, ибо упомянутая «стоимость», определяемая общественными взаимоотношениями есть не настоящая, а иллюзорная, фиктивная стоимость.

Так же обстоит дело и с акциями Кельн-Минденской железной дороги. Вследствие различных «общественных взаимоотношений» дивиденд на акции возрос постепенно с 6 до 13%. Капитализация более высокого дивиденда — 13% — дает естественно более высокую «стоимость» самой акции, но это стоимость опять-таки фиктивная, иллюзорная стоимость, ничего общего не имеющая с действительной капитальной стоимостью, воплощенной в элементах основного и оборотного капитала железной дороги.

В обоих случаях, — как в случае с землею, так и в случае с железной дорогой, по Марксу, — не возникало никакой новой стоимости. Благодаря общественным взаимоотношениям возросла лишь фиктивная стоимость товаров, которую следует строго отличать от их действительной стоимости.

Таким образом, роль, которую общественные взаимоотношения играют в экономической системе Маркса, выясняется сама собою. Так как создаваемая ими стоимость носит фиктивный характер, то они могут быть лишь причиной того, что уже существующая в стране стоимость перераспределяется, переносится из рук одних капиталистов в руки других. Одним словом, общественные взаимоотношения суть лишь факторы распределения.

Но вывод этот только в том случае логичен и последователен, если вместе с Марксом признать, что стоимости, созданным общественными взаимоотношениями, имеют лишь иллюзорный характер. Наоборот, нелогично и непоследовательно — рассматривать, с одной стороны, общественные условия исключительно, как факторы распределения, а с другой стороны, видеть в созданных этими условиями стоимостях действительно вновь возникшие капитальные стоимости. Ибо, если верно, что в случае с Кельн-Минденской желейной дорогой, как полагает Лассаль, действительно возникла новая капитальная стоимость, если Кельн-Минденская железная дорога, благодаря влиянию общественных взаимоотношений, «действительно повысилась в стоимости», то общественные условия являются не только факторами распределения, но и факторами стоимости, и утверждение последователей теории трудовой стоимости, что труд — единственный фактор, образующий стоимость, лишено всякого логического основания, ибо у нас в таком случае оказался бы не один, а два фактора стоимости: труд и общественные взаимоотношения.

Лассаль упрекает Шульце-Делича в том, что он объявляет источником возникновения капитала то труд, то сбережение. «Выходит, что мы имеем целых два фактора образования капитала»¹⁵¹ — с ужасом восклицает Лассаль.

Он и не подозревает, что тот же упрек может быть сделан и по его адресу.

Таким образом последователи не только Марксовой теории стоимости, но и теории трудовой стоимости вообще имеют достаточно оснований быть недовольными Лассалем, как теоретиком стоимости.

Глава шестая. Идеализм Лассаля, как главная причина его ложного понимания Марксова определения стоимости

Причину того, что Лассаль, несмотря на свое знакомство с учением Маркса, о стоимости, впал в старую ошибку классической политической экономии и проглядел двоякий характер содержащегося в товарах труда вместе со всеми вытекающими из него последствиями, следует, и по нашему мнению (мы в этом вполне согласны с Ф. Мерингом), искать в том глубоком различии, которое вообще существовало между Марксом и Лассалем, — в различии между материалистическим и идеалистическим пониманием. В то время, как Маркс, в качестве материалиста, мог в своих экономических исследованиях преследовать только одну цель: объективно, не ограничивая себя при этом какими бы то ни было субъективными идеологическими мотивами, вскрыть внутренние законы экономической жизни общества, для Лассаля, как идеалиста, цель — осуществление социалистического общественного строя, в котором он видел единственное спасение человечества — была дана заранее. Все его экономическое учение было для него лишь резервуаром, из которого он черпал аргументы и средства для осуществления этого идеала.

Что же удивительного, если Лассаль, вместо того, чтобы, подобно Марксу, выводить свои идеалы из объективных законов хозяйственного развития человеческого общества, часто конструирует эти самые законы в соответствии со своим идеалом или, в лучшем случае, прослеживает эти законы в их развитии лишь постольку, поскольку это необходимо для получения желательных для него выводов?

В связи с этим можно объяснить, причину того, что Лассаль, оставаясь в достаточной степени верным материализму в характеристике прошлого, тем резче обнаруживает свой идеализм, чем ближе он подходит к исследованию настоящего или будущего. Чем ближе ему рисуется осуществление его идеала, тем менее его удовлетворяет медленный ход хозяйственного развития и тем больше он ищет убежища в том понимании истории, которое будто предоставляет человеку возможность вмешательства в ход истории.

Лассаль, объяснявший господство дворянства и духовенства в средние века исключительно только «экономической, хозяйственной действительностью средневековья», «состоянием его производства»¹⁵², Лассаль, выводивший усиление класса буржуазии из прогресса промышленности, который ан считал «действительно и истинно революционным»¹⁵³ движением, в отличие от крестьянских войн, революционных только по видимости, Лассаль, который в соответствии с этим считал переход к машинному производству революцией «an und für sich»¹⁵⁴, оставляет эту чисто материалистическую точку зрения, как только он переходит к тому периоду истории, когда к власти поднимается пролетариат.

Напрасно мы стали бы искать у Лассаля достаточного экономического обоснования этой необходимой перемены в соотношении сил классов. Здесь нет уже прежней точности в прослеживании тех законов экономического развития, которые должны обусловливать победу пролетариата с той же естественной необходимостью, с какой они в средние века дали власть дворянству и духовенству, а в новые века — буржуазии.

Ход хозяйственного развития казался Лассалю слишком медленным для теге, чтобы он мог поставить осуществление своих идеалов в зависимость от экономического развития человеческого общества. Нужно было отыскать новый исторический фактор, и Лассаль нашел его в абстрактной идее — в идее государства.

Маркс смотрел на государство лишь как на внешнее политическое выражение существующих экономических отношений общества, которым оно подчинено, — тогда как Лассаль видел в нем самостоятельный, независимый от общества, надобщественный фактор исторического развития.

Государству он приписывал «приведение человека к положительному прогрессивному развитию и расцвету», завершение «воспитания и развития человеческого рода для свободы»¹⁵⁵. Государство он делает исходным пунктом своего экономического идеала — социализма.

В противоположность феодальному и буржуазному государству, в котором политическое государство высших классов было результатом их экономического господства, новое государство, основанное на всеобщем и равном, избирательном праве, должно сделать политическое господство численно преобладающего рабочего класса исходным пунктом его экономического освобождения.

Путь постепенного осуществления социализма государством, который мыслил Лассаль, — производственная кооперация рабочих при государственном кредите — достаточно известен.

Лассаль не отвергает материалистического метода исследования. Он пользуется им до тех пор, пока он соответствует его целям и немедленно оставляет его, как только он начинает его стеснять.

Это характерная черта всех вообще экономических исследований Лассаля. Они, как мы уже говорили, служили для него лишь резервуаром, откуда он черпал средства и аргументы для своих наперед данных идеалов.

В силу этого экономический анализ Лассаля был наперед поставлен в узкие рамки, что не могло не отразиться на его учении о стоимости. Ибо если для Маркса учение о стоимости было ключом к пониманию всего капиталистического хозяйственного строя, «нитью, по которой — по выражению Меринга — можно проследить образование стоимости и прибавочной стоимости, как мировой хозяйственный процесс, долженствующий превратить капиталистическое общество в социалистическое», то Лассаль в теории стоимости видел лишь этическое обоснование необходимости отмены частной собственности и введения новых форм собственности, основанных на труде.

Само собою разумеется, что исходя из такой тесно ограниченной точки зрения, Лассаль не мог видеть всего значения и силы Марксовой теории стоимости. Чтобы использовать эту теорию, как этическое обоснование отмены частной собственности, Лассалю достаточно было выхватить из нее два следующих пункта. Во-первых, что труд является единственным источником стоимости, ибо если один только труд создает стоимость, то из этого следует, что стоимость должна доставаться одним только рабочим, которые одни трудятся, и, следовательно, одни создают стоимость. Во-вторых, определение труда, образующего стоимость, как всеобщего общественного труда, ибо из этого определения вытекает с еще большей определенностью необходимость коллективного распределения.

Если стоимость товаров есть воплощение всеобщего общественного труда, то справедливость требует, чтобы продукт этого общественного труда не был монополизирован отдельными индивдуумами, а был бы распределен между всеми, принимавшими участие в его производстве. Другими словами, общественный характер современного производства требует общественного же распределения продукта между производителями. Всякое другое распределение должно противоречить человеческому правосознанию.

«Современный общественный труд — читаем мы у Лассаля — в подавляющем большинстве случаев, представляет не совокупность рядом идущих самостоятельных деятельностей, но тесное общественное соединение взаимно переплетающихся работ многих над производством одного и того же продукта»¹⁵⁶. В то время, как производство уже теперь «стало общим, кооперативным, распределение производимых продуктов, — в этом одно из основных противоречий современного общества, — остается не общим, а индивидуальным, т. е. продукт не только, как предмет, но и как стоимость, становится личной собственностью предпринимателя, который пользуется им только для своей выгоды. Все же работники, объединившие свой труд для производства» лишаются части продукта своего труда и эксплоатируются по закону заработной платы.

«Эта уже существующая общность производства и этот крайний индивидуализм и в распределении, — продолжает Лассаль, — составляют то глубокое противоречие, на основе которого современное человеческое общество, «существенно определяет форму и способ совершения работы»¹⁵⁷, — то противоречие, вследствие которого один человек получает от «человеческого общества», от общения людей, так много, а другой так мало пользы»¹⁵⁸.

Что такое положение несправедливо, и что оно в силу этого должно быть изменено, — это, по мнению Лассаля, не подлежит сомнению. Вопрос лишь в том, чтобы исследовать причину того, что во власти отдельной личности или класса превратить общественный продукт в свою индивидуальную собственность и найти соответствующее средство для устранения этой причины.

Более близкое исследование вопроса убедило Лассаля, что причина этого заключается единственно только в том, что все необходимые для производства материальные ресурсы составляют индивидуальную собственность, класса капиталистов. Частная собственность на средства производства — вот что заставляет юридически свободных, но экономически зависимых рабочих продавать капиталисту единственное свое достояние — рабочую силу. И так как продажа товара «рабочая сила» на рынке совершается так же, как и продажа всякого другого товара (ибо «рынку решительно все равно, что на нем продается… У него на все одно мерило и одна совесть: спрос и предложение, отношение которых в последней дистанции определяется необходимыми издержками производства»), то рабочие получают за свой товар, за рабочую силу, только возмещение затрат, необходимых для производства этого товара, или, другими словами, стоимость обычно необходимых средств существования. Всякий излишек продукта труда над обычно необходимыми средствами существования попадает в карманы класса капиталистов и образует так называемую прибыль на капитал. Таким образом, прибыль есть не что иное, как вычет продукта труда рабочего, который (вычет) только потому возможен, что все необходимые для производства ресурсы находятся в руках отдельных лиц. Если бы средства производства перешли непосредственно в распоряжение рабочих, то ничто не заставляло бы их уступать часть продукта их труда предпринимателям.

Отделение рабочего от орудий его труда — вот причина тех отношений собственности, при которых «каждый может назвать своим лишь то, что не составляет продукта его труда»¹⁵⁹.

И анархическое распределение собственности, определяемое лишь волею случая, господствует не только в отношениях между классами рабочих и капиталистов, но и внутри класса капиталистов.

«Каждое событие в Турции или Мексике, война и мир — да не только война и мир! нет, — каждое проявление «общественного мнения», болтовня журналистов, обманная депеша, заем в Париже или в Лондоне, урожай на Миссисипи, золотые россыпи в Австралии — короче, каждое объективное событие, чисто объективные движения общества, как такого, происходят ли они в в политической, финансовой, меркантильной и проч, сферах, — ежедневно определяют и устанавливают на бирже мое и твое индивидуумов»¹⁶⁰.

А основа этого явления? Ее следует, по мнению Лассаля, искать в том, что экономическая область «есть область общественных связей, т. е. солидарности или общности»¹⁶¹, тогда как последствия этой общности ложатся не на все общество, а на единичного индивидуума. Естественным следствием этого является то, «что и в среде капиталистов каждый ответственен за то, что он не делал, что условия производства, обратившиеся в игру случая, играют людьми и капиталами, как мячиками»¹⁶² — и тем в большей степени, чем меньше труд направлен на производство полезностей для собственного потребления и чем более он направлен на производство общественных меновых стоимостей. В капиталистическом же обществе, где главный признак производства состоит в том, что оно представляет собой почти исключительно производство меновых стоимостей, действует только один принцип: «собственность есть противоположность собственности» («Eigentum ist Fremdentum»)¹⁶³.

Если мы хотим уничтожить господство этого принципа и действительно ввести «индивидуальную собственность», собственность, основанную на труде»¹⁶⁴, то раз причина существующих отношений собственности найдена, надо стремиться к устранению этой причины. Средства для этого напрашиваются само собою.

«Разделение труда уже само по себе есть общий труд, общественная связь с целью производства. Это и нужно за ним закрепить. Для этого требуется только во всем производстве устранить индивидуальное авансирование производства (так как именно оно приводит к… захвату продукта производства предпринимателем, причем в его руках остается весь избыток над средствами, необходимыми для поддержания жизни), вести и без того общую работу на общие же средства, а продукт производства распределять между всеми его участниками сообразно работе каждого»¹⁶⁵.

Переходной мерой к этому, и притом «самой легкой и безобидной мерой», являются, по мнению Лассаля, «производительные ассоциации рабочих при поддержке государственного кредита». Производительные ассоциации — если мы уже оставляем в стороне «существующую собственность» — должны привести к тому, чтобы «путем преобразования производства превратить, по крайней мере, еще не возникшую, будущую собственность в собственность труда»¹⁶⁶.

Таким образом, Лассаль выясняет несправедливость существующего способа распределения, равно как и причину этой несправедливости. Он выясняет, почему этот способ распределения должен быть заменен общественным распределением. Он, наконец, указывает и средство, с помощью которого старый способ распределения может быть упразднен и заменен новым. И основой всех этих важных, даже важнейших для Лассаля выводов служит, как мы видели, ссылка на общественный характер современного производства и труда, производящего товары. Этим и объясняется, почему Лассаль так отстаивает Марксово определение труда (образующего стоимость), как всеобщего общественного труда, хотя он себе не отдавал точного отчета, какое содержание вкладывает в это определение Маркс. Это определение одинаково оказывало нужную Лассалю услугу, не в зависимости от того, понимать ли под трудом., образующим стоимость, абстрактно человеческий или реальный труд, принимать ли во внимание двоякий характер труда или нет и т. д. Все эти вопросы были важны для материалиста Маркса, у которого учение о стоимости является только основой целого, весьма сложного экономического построения. Но они не имели значения для Лассаля, который в теории стоимости видел не что иное, как этическое обоснование отмены частной собственности. Ибо в качестве такого обоснования Марксово определение стоимости, как воплощения всеобщего общественного труда, было вполне пригодно, независимо от того, понимать ли общественный труд в Марксовом или в каком-либо ином смысле. Для него была важна лишь форма, но не содержание определения стоимости.

Идеалистическое миропонимание вообще и идеалистическое понимание теории стоимости в частности, — вот что мешало Лассалю понять Марксово учение о стоимости во всем его объеме.

Тот образ мыслей, который был так характерен для Лассаля, как оратора несравненного пафоса и политического деятеля необычайного размаха и силы, и для всей его исторически своеобразной личности, оказался роковым для Лассаля-исследователя. Но и в экономических заблуждениях Лассаля видно все величие его личности: законченность философского мышления, мощная воодушевленность в борьбе за великую цель и страстное служение идеалу, которому он посвятил свою жизнь.

Примечания

---

1. Более подробные данные о позиции противников нашего понимания общественно-необходимого труда автор найдет в журнале «Под знаменем марксизма», где по этому вопросу открыта дискуссия. ↩

2. См. сборник «Основные проблемы политической экономии», Москва, 1922 г., стр. 19—23. ↩

3. Тов. Мендельсон, основываясь на Марксе, пытается провести грань между «общественной потребностью» и «спросом». Но мы думаем, что это разграничение основано на недоразумения. Тов. Мендельсон цитирует следующее место из III тома «Капитала»: «Пределы, в которых потребность, представленная на рынке, или спрос на товары, количественно отклоняется от действительной общественной потребности, конечно, очень различны для различных товаров». Но тов. Мендельсон не обратил, по-видимому, внимания на вторую половину того же предложения, где Маркс дает пояснение своей мысли: «я разумею разницу между количеством товаров, на которое был фактически предъявлен спрос, и тем количеством их, на которое был бы предъявлен спрос при иных денежных ценах товаров или при иных денежных или жизненных условиях покупателей». Тов Мендельсону, несомненно, известно, что говоря об общественных потребностях Маркс для пояснения частенько ставит в скобках слово спрос, ибо его интересует не «абсолютная потребность вообще», а «платежеспособная потребность», т. е. то, что мы называем спросом. ↩

4. Читателя, который по прочтении книжки Татьяны Григоровичи, заинтересуется затронутыми в ней проблемами, мы отсылаем к незакончившейся еще дискуссии в журнале под «Знаменем марксизма». ↩

5. Так, Е. Егер говорит в своем сочинении «Der moderne Sozia lismus» (Берлин, 1873, стр. 248) о «полном» совпадении этих двух теорий стоимости, не упоминая даже о том, что сам Маркс был другого мнения на этот счет. ↩

6. Heinrich v. Sybel, Die Lehren des heutigen Sozialismus und Kommunismus», Bonn 1872, стр. 14—15. ↩

7. Heinrich v. Sybel, там же, стр. 29. ↩

8. Там же, стр. 30. ↩

9. Там же, стр. 31. ↩

10. Там же. ↩

11. Там же, стр. 32. ↩

12. Правда, Меринг, как мы увидим ниже, изменил свою точку зрения в этом вопросе. Мы, однако, считаем необходимым остановиться детальнее на взглядах, излагаемых им в упомянутой книге, ибо на ней базируется ряд работ, появившихся в свет значительно позже работы Меринга. ↩

13. К. Маркс. «Капитал», т. I, стр. 5—6 (мы цитируем по русскому переводу Базарова и Степанова, изд. 1920 г.). ↩

14. Там же, стр. 6. ↩

15. Franz Mehring, «Die deutsche Sozialdemokratie. Ihre Geschichte und ihre Lehre. 3. Auflage, Bremen. 1879, стр. 292. ↩

16. Там же, стр. 290. ↩

17. Там же, стр. 292. ↩

18. Там же, стр. 294. ↩

19. Там же, стр. 295. ↩

20. Gustav Mayer. «Lassalle als Nationaloekonom» Berlin, 1894, стр. 103. ↩

21. Впрочем, мы у Лассаля нигде не находим дословно такого определения «общественно-необходимого труда». Его можно вывести разве только из упомянутого примера о 5-ти миллионах аршин шелка. ↩

22. Там же. стр. 103—104. ↩

23. Там же, стр. 105—106. ↩

24. Там же, стр. 106—107. ↩

25. L. О. Brandt, «Ferdinand Lassalles sozialökonomische Anschauungen und praktische Vorschläge». Jena, 1895, стр. 50. ↩

26. «Die Zukunft». Sozialistische Revue. Berlin, 1877, стр. 94, примечание. ↩

27. «Капитал», т. III, часть I, стр. 309—370 (цитировано по русскому переводу изд. 1923 г.). ↩

28. Там же, стр. 370. ↩

29. «Ferdinand Lassalles Reden und Seliriflen». Berlin 1893. Том III, стр. 205. Мы цитируем Лассаля по Глаголевскому изданию, но не везде буквально. ↩

30. Там же, стр. 798. ↩

31. A. C. Schramm. «Die Quintessenz des Sozialismus», «Vorwärts». 1877, №62. ↩

32. «Der Einfluss des Privateigentums auf den Wert und die Verteilung der Produkte». «Zukunft», 1877—78, стр. 476—477. ↩

33. Schramm, «Quintessenz des Sozialismus», «Vorwärts», 1877, № 62. ↩

34. Там же. ↩

35. Schramm, «Die Werttheorie von Karl Marx». «Zukunft», Heft 5, стр. 127. ↩

36. То обстоятельство, что Маркс демонстрировал свою теорию только на благах, количество которых можно произвольно увеличивать, Шрамм объясняет опять только тем, что 1) «при неограниченной конкуренции, при полной свободе торговли бывает мало товаров, стоимость которых нельзя было бы сводить к рабочему времени, как к единственной субстанции стоимости; даже природной фактор теряет силу, когда каждая страна может беспрепятственно удовлетворять свои потребности в хлебе, дереве, угле, коже и т. д. привозом из всех других стран». Второе, и более правдоподобное объяснение Шрамма формулируется им в виде вопроса: так как Маркс в «Zur Kritik» и в I-м томе «Капитала» критикует классическую политическую экономию, рассматривая Рикардо, как завершителя последней, то не этим ли объясняется тот факт, что он при рассмотрении «товара» и «товарной стоимости» поставил себе те же границы, что и Рикардо?» (Там же, стр. 128). ↩

37. «Zukunft», стр. 133—134. ↩

38. Там же, стр. 476. ↩

39. При увеличенной производительности труд, содержащийся во сем продукте, распределяется на большее количество продуктов. Труд, затраченный на производство отдельного продукта, уменьшается, отчего должна понизиться и стоимость каждого единичного товара. В обратном случае, когда производительность труда уменьшается, результат получается противоположный. Но, как в первом, так и во втором случае, весь продукт, но Марксу, будет иметь одну и ту же стоимость, ибо труд, затраченный на производство всего продукта, в обоих случаях один и тот же. Ясно, что в обоих случаях величина стоимости определяется исключительно тем общественно-средним трудом, который в них действительно заключается. ↩

40. См. статью Шрамма «Die Wertvorstellung des isolierten Menschen», «Zukunft», Heft 4. ↩

41. А. Schäffle, «Die Quintessenz des Sozialismus». 7 Auflage, Gotha 1879, стр. 48, примечание. ↩

42. Там же. ↩

43. Там же. ↩

44. «Vorwärts». 1877, №128. ↩

45. Там же, стр. 4. ↩

46. «Zukunft», Heft 4, стр. 112. ↩

47. Там же, стр. 113. ↩

48. Там же. ↩

49. Там же, стр. 107. ↩

50. Hugo Lande, «Mehrwert und Profit», «Neue Zeit», IX, I. Стр. 590. ↩

51. Там же, стр. 590. ↩

52. Там же, примечание. ↩

53. Konrad Schmidt, «Wert und Preis. Eine Antwort an Herrn Hugo Landé», «Neue Zeit», XI, 2. ↩

54. Lande, «Die Profitrate». «Neue Zeit», XI, 2. ↩

55. Ed. Bernstein, «Arbeitswert oder Nutzwert? Geschichte und Theorie: des Sozialismus». Berlin 1901. Стр. 372. ↩

56. «Чтобы произвести товар он (производитель) должен произвести не просто потребительную стоимость, но потребительную стоимость для других, общественную потребительную стоимость». («Капитал», т. I, стр. 7). ↩

57. Капитал, т. I, стр. 2. ↩

58. Там же, стр. 8. ↩

59. Там же, стр. 55. ↩

60. Там же. ↩

61. Там же, стр. 4. ↩

62. «Капитал», т. I, стр. 4. ↩

63. «Итак, потребительная стоимость, или благо имеет стоимость лишь потому, что в ней овеществляется или материализуется абстрактно человеческий труд». («Капитал», т. I, стр. 5). ↩

64. Там же, стр. 5—6. ↩

65. Ср. «Капитал», т. III, ч. II, стр. 176 (Цитируется по русскому изданию 1923 г.). ↩

66. «Капитал», т. III, ч. I, стр. 163. ↩

67. Там же, стр. 163—164. ↩

68. Там же, стр. 162—163. ↩

69. Там же, стр. 162—163. ↩

70. Там же, стр. 172. ↩

71. Там же, стр. 168—169. ↩

72. Ed. Bernstein, «Zur Geschichte und Theorie des Sozialismus». Стр. 369. ↩

73. «Капитал», т. III, часть I, стр. 169. ↩

74. «Если потребительная стоимость отдельного товара, зависит от того, удовлетворяет ли он сам по себе какую-либо потребность, то потребительная стоимость известной массы общественных продуктов зависит от того, адекватна ли она количественно-определенной общественной потребности в продукте каждого особого рода, и, следовательно, от того, пропорционально ли, в соответствии ли с этой общественной, количественно-определенной, потребностью, распределен труд между различными сферами производства». («Капитал», т. III, ч. II, стр. 176). ↩

75. «Капитал», ч. II, стр. 181. ↩

76. По всей видимости, здесь имеется некоторая ошибка перевода (либо набора текста). В оригинале данное предложение звучит так: «Angebot und Nachfrage fallen zusammen, wenn von den Produkten genau so viel produziert wird, als die Gesellschaft kaufen kann, und umgekehrt, Angebot und Nachfrage weichen voneinander ab, wenn die Produkte in einer grösseren oder kleineren Menge hervorgebracht wurden, als die Gesellschaft braucht.» (Grigorovichi T. Die Wertlehre bei Marx und Lassalle, 1908, S. 40—41). Мы предлагаем наш перевод:

    «Спрос и предложение совпадают, когда производится ровно столько продукции, сколько общество может купить, и наоборот, спрос и предложение расходятся, когда продукция производится в большем или меньшем количестве, чем нужно обществу». — Р. Ф. ↩

77. «Капитал», т. III, ч. I, стр. 165—166. ↩

78. Там же, стр. 166. ↩

79. Там же. ↩

80. Там же. ↩

81. Там же, стр. 166—167. ↩

82. «Перед нами всегда — труд, необходимый для производства особого рода предметов, для удовлетворения особой потребности обществ в этих особых предметах». «Капитал», т. III, ч. II, стр. 176. ↩

83. «Капитал», т. III, ч. II, стр. 176. ↩

84. В оригинале это предложение не подчеркнуто. ↩

85. «Капитал», т. III, ч. II, стр. 177. ↩

86. Adolf v. Wenckstern, «Marx», Leipzig. 1896. Стр. 58. ↩

87. «Zur Geschichte und Theorie des Sozialismus», стр. 368. ↩

88. Там же. ↩

89. Там жо, стр. 369. ↩

90. Там жо, стр. 368—369. ↩

91. Lassalles Reden und Schriften, т. III, стр. 153. ↩

92. Там же. ↩

93. Там же, стр. 59. ↩

94. Там же, стр. 146—147. ↩

95. Там же, стр. 146. ↩

96. Там же, стр. 147. ↩

97. Там же, стр. 147—148. ↩

98. Там же, стр. 160. ↩

99. Там же, стр. 159. ↩

100. Там же, стр. 161. ↩

101. Там же, стр. 161—162. ↩

102. Там же, стр. 162. ↩

103. Там же, стр. 162. ↩

104. Там же, стр. 194. ↩

105. Там же, стр. 163. ↩

106. Там же, стр. 140. ↩

107. Там же, стр. 194—195. ↩

108. Там же, стр. 158. ↩

109. Franz Mehring, «Die Geschichte der deutschen Sozial demokratie», I издание, стр. 101. ↩

110. Там же. ↩

111. Ср. К. Маркс. «К критике политической экономии». Петроград 1918 г., стр. 7. ↩

112. «Капитал», т. I, стр. 9—10. ↩

113. Там же, стр. 4. ↩

114. «К критике», стр. 8. ↩

115. «К критике», стр. 6. ↩

116. Там же, стр. 2. ↩

117. Там же, стр. 15. ↩

118. «Капитал», т. I, стр. 14. ↩

119. Там же, стр. 8. ↩

120. Здесь, по всей видимости, опечатка. В оригинале написано «nachgewiesen worden ist», что можно перевести как «была доказана», «была открыта». Возможно, в русском переводе имелось в виду «вскрыта». Во втором издании собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, данный фрагмент («Diese zwieschlächtige Natur der in der Ware enthaltenen Arbeit ist zuerst von mir kritisch nachgewiesen worden.») переведен как «Эта двойственная природа содержащегося в товаре труда впервые критически доказана мною» {Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений, изд. 2, т. 23, с. 50} — Р. Ф. ↩

121. Там же. ↩

122. Там же, т. I, стр. 49, примечание. ↩

123. Lassalles, Reden und Schriften, т. III, стр. 159. ↩

124. Там же, стр. 160. ↩

125. Там же, стр. 159. ↩

126. Там же, стр. 160. ↩

127. Ср. «К критике», стр. 12—13. ↩

128. Там же, стр. 13. ↩

129. Там же, стр. 9. ↩

130. «К критике», стр. 11. ↩

131. Lassalles, Reden und Schriften, т. III, стр. 160. ↩

132. Ср. «К критике», стр. 25. ↩

133. Ср. «К критике», стр. 27. ↩

134. «Капитал», т. I, стр. 24. ↩

135. «Капитал», т. I, стр. 26. ↩

136. Там же. ↩

137. Там же, стр. 29. ↩

138. Заметим мимоходом, что по Марксу, деньги далеко не такой же товар, как все другие. Правда, товар только потому может стать деньгами, что он вначале был таким же товаром, как и все другие; однако же, как только определённый, товар в силу общественного процесса обмена стал деньгами, он уже представляет собою нечто большее, чем всякий другой товар. «В противоположность товарам, которые только представляют самостоятельное бытие меновой стоимости, всеобщего и общественного труда, абстрактного богатства, товар деньги есть материальная сущность абстрактного богатства» («К критике»). Но даже с точки зрения потребительной стоимости, деньги представляют собою нечто большее, чем всякий другой товар. Ибо, если всякий товар выражает «своим отношением к отдельной потребности только один момент материального богатства», то деньги «удовлетворяют всякой потребности, поскольку они могут быть непосредственно обменены на предмет любой потребности. Их собственная потребительная стоимость реализуется в бесконечном ряде потребительных стоимостей, которые составляют эквивалент денег. В своей металлической вещественности деньги заключают все материальные богатства, разбросанные в товарном мире». Товар деньги есть поэтому «материальный представитель вещественного богатства; золото — «précis de toutes les choses», компендиум общественного богатства. «Оно есть всеобщее богатство, как индивидуум» («К критике», стр. 116—117).

     Маркс решительно опровергал то мнение, что денежный товар сам по себе, от природы, обладает свойством непосредственной обмениваемости. Это дало повод полагать, что Маркс считает деньги таким же товаром, как все другие товары. Но это товрешенпо неверно. Маркс настаивал только на том, что способность денег быть всеобщим эквивалентом всех других товаров есть не природное качество того или иного товара, играющего роль денег, а продукт общественных отношений, который в качестве такового существует только в пределах этих общественных отношений. Но это обстоятельство совершенно не мешает деньгам быть чем-то большим, нежели другие товары и, по Марксу, дело обстоит именно так. Вот почему Маркс в «Zur Kritik» сравнительно мягко обходится с монетарной и меркантильной системой. Он видит в стремлении меркантилистов к деньгам, как «к единственному богатству» не просто стремление к товарам золото и серебро, а к золоту и серебру, как к «чистой, осязательной, блестящей форме меновой стоимости», форме абстрактного богатства. «Деньги, — говорит Маркс, — как цель обращения, являются меновой стоимостью или абстрактным богатством, а не каким-либо его материальным элементом, который составляет цель и мотив производства» («К критике», стр. 154). Маркс поэтому энергично опровергает критику экономистов, видевших в монетарной и меркантильной системе «простое заблуждение и просто ложную теорию…, не узнавая в ней варварской, формы своего собственного основного положения» («К критике», стр. 155). Аналогичную точку зрения на систему меркантилнима защищает и профессор Август Онкен в своей «Geschichte der Nationalökonomie», Leipzig, 1902, том 1, стр. 153—156. ↩

139. Lassalles Reden und Schriften, том III, стр. 160. ↩

140. Там же, стр. 160—161. ↩

141. «К критике», стр. 72—73. ↩

142. Lassalles Reden und Schrilton, т. III, стр. 160. ↩

143. Lassalles Reden und Schrilton, т. III, стр. 101. ↩

144. Там же, стр. 106. ↩

145. Там же, стр. 180. ↩

146. Lassalles Reden und Schriften, т. III, стр. 116—118. ↩

147. Там же, стр. 121. ↩

148. Там же, стр. 121. ↩

149. Там же, стр. 218. ↩

150. «Капитал», т. III, ч. II, стр. 5. ↩

151. Lassalles Reden und Schriften, т. III, стр. 98. ↩

152. «Arbeiterprogramm», Lassalles Reden und Schriften, т. II, стр. 10. ↩

153. Там же, стр. 16. ↩

154. Там же, стр. 26. ↩

155. Там же, стр. 46. ↩

156. Lassalles Reden und Schriften, т. III, стр. 59. ↩

157. Там же, стр. 59. ↩

158. Там же, стр. 61—62. ↩

159. Там же, стр. 217—218. ↩

160. Там же, стр. 217—218. ↩

161. Там же, стр. 42. ↩

162. Там же, стр. 216. ↩

163. Там же, стр. 217. ↩

164. Там же, стр. 218. ↩

165. Там же, стр. 219—220. ↩

166. Там же, стр. 219. ↩