Перейти к содержанию

Рязанов Д. Страничка из жизни Маркса⚓︎

Журнал «Под знаменем марксизма», 1922, №3, с. 26—32

Смешно делать из Маркса кабинетного мыслителя, или ученого анахорета. Вся жизнь его была целиком посвящена делу революции, он знал одной лишь думы власть — мысль об освобождении пролетариата от ига капиталистического рабства. Но все же жизнь его нельзя сравнить с жизнью таких революционеров, практиков, как Иоанн Филипп Беккер или Огюст Бланки. Маркс не был, подобно им, революционным бойцом, и в жизни его мы не найдем событий, которые могли бы послужить благодарным материалом для романиста или драматурга.

Но, мы хорошо знаем, — и каждый день с того времени, когда открылись архивы старого прусского режима, когда становятся доступными для исследования прежде скрытые материалы, приносит нам новые доказательства — что Маркс до последней капли испил всю горечь, которую буржуазное общество так щедро припасает для своих классовых врагов, что, не будучи никогда ожесточенным фанатиком, он с удивительным стоицизмом переносил самые жестокие удары судьбы — долгие годы изгнания, тяжелую, временами невыносимую нужду, преждевременную смерть своих детей. Мы знаем также, что Маркс — и он это великолепно показал в годы революции — обладал непоколебимым мужеством, бесстрашием капитана, спокойно стоящего на своем посту на борту корабля и уверенно ведущего борьбу с бушующим ураганом, чтобы вывесть его из опасности, а если это невозможно, то последним покинуть свой корабль или погибнуть вместе с ним.

Не мало однако было в жизни Маркса и тех преследований, которым правящие классы подвергают своих врагов, преследований, которые не убивают свою жертву, но гоняют ее с места на место, как затравленное животное, не давая ему ни отдыха, ни срока. Сам он никогда не рассказывал об этих «мелких деталях», хото ему и часто представлялся случай напомнить о них тем, которые так любили нападать на «мирного» теоретика. Маркс не выносил никакой рекламы и еще больше той кричащей саморекламы, которую так охотно пускают в ход революционные матадоры, рядящиеся в красные перья, точно они боятся, что без этой рекламной шумихи история о них так же скоро забудет, как она забыла о многих революционных героях на час. С презрительным молчанием перенося все направленные лично против него нападки, он никогда не распространялся по поводу преследований, мишенью которых он являлся со стороны буржуазных правительств, и по поводу лишений, которые он терпел из-за них. Всякая попытка задрапироваться в плащ политического мученичества казалась ему недостойной, всякая поза казалась ему всегда заслуживающей лишь презрения.

Выдающаяся роль Маркса, как самого деятельного и талантливого редактора «Рейнской Газеты» (1842 — 43), в которой он последовательно и решительно разоблачал всю несостоятельность абсолютного режима, охраняемого прусскими Плеве того времени и ограждаемого бюрократией, саблей и кадилом — эта роль сосредоточила на нем пристальное внимание всех прусских полицейских ищеек. Они не оставляли Маркса своим вниманием даже тогда, когда он уехал в Париж. Сейчас же, после появления «Немецко-французской летописи», в которой Маркс впервые формулировал историческую миссию пролетариата вообще и немецкого в особенности, был издан приказ об его аресте. И хотя сотрудничество Маркса в немецкой газете «Вперед», которая выходила в Париже, было только случайным, прусское правительство бомбардировало министерство Гизо своими доносами и просьбами, пока ему не удалось добиться изгнания Маркса из Франции.

«Прием, оказанный изгнанному Марксу Бельгией, был очень суров — пишет Меринг. — Когда он приехал в Брюссель, он должен был подписать в департаменте полиции обязательство не печатать в Бельгии ничего по вопросам текущей политики, или точнее, не принимать участия в общественной жизни Бельгии и не входить в нее открыто».

Власть тогда находилась в руках смешанного католико-либерального министерства, которое должно было считаться с сильной радикальной оппозицией. Но обстоятельства изменились, когда, после июньских выборов 1847 года, король был вынужден уже в августе передать управление делами министерству, составленному исключительно из либералов. Во главе нового кабинета стал Шарль Рожье, который недавно кокетничал с фурьеристами и хотел теперь доказать, что и либералы способны создать «сильную» власть и быстро справиться с радикалами.

Маркс, который в 1845 и 1846 году сосредоточил все свои силы на выработке своего нового мировоззрения и со второй половины 1846 года развернул, совместно с Энгельсом, интенсивную организационную деятельность, чтобы объединить коммунистов в международной организации, использовал политическую обстановку, которая казалась тогда благоприятной, и основал в Брюсселе две открытых демократических ассоциации: одну — немецкую, состоявшую из рабочих, другую, — интернациональную, названную «Демократическим обществом», в которой членами были бельгийцы, французы, поляки, швейцарцы и немцы.

«Если ты остановишься здесь на один день, — писал Маркс Гервегу 26-го октября 1847 года, — ты убедишься, что в маленькой Бельгии можно сделать гораздо больше для непосредственной пропаганды, чем в большой Франции. Впрочем, я думаю, что общественная деятельность, как бы минимальна она ни была, производит на человека бесконечно укрепляющее влияние».

Но не смотря на это оптимистическое настроение, Маркс не мог скрыть своих предубеждений против нового министерства Рожье.

«Возможно, что именно теперь, когда государством правит либеральное министерство, нам грозит ряд полицейских каверз, ибо либералы никогда не откажутся от своих излюбленных приемов. Но мы с ними справимся. Здесь не так, как в Париже, где иностранцы не находят никакой защиты пред правительством».

Маркс ошибся только в последнем пункте. Либералы действительно не отказались от своих приемов, и он же явился первой их жертвой.

Министерство надеялось удовлетворить демократическую оппозицию кое-какими крохами реформ. Но внезапно приходит известие, что в Париже разразилась революция, и что там провозглашена республика. Тот самый тесть Леопольда I, короля Бельгии, храбрый Луи-Филипп, который несколько месяцев тому назад советовал своему зятю сохранить старое министерство и раздавить демократов, с трудом успел спастись в Англию, переодевшись в дамский салоп.

Не нужно было быть «сверх-лукавым» Кобургом, как говорит Стефан Борн в своих «Воспоминаниях», чтобы верно понять положение. Министры короля, с Шарлем Рожье во главе, не были настолько глупы, что ему нужно было бы еще накачивать их, чтобы грубо и неожиданно обрушиться на демократические элементы бельгийской столицы.

Боязнь, что французская республика снова, как в 1792—94 г.г. напишет на своих знаменах принципы революционной пропаганды, сразу объединила всех имевшихся в Бельгии «друзей порядка» — от клерикалов до либералов — вокруг министерства Рожье, спасителя общества и порядка. А тут еще в Брюсселе имелась организация, где все демократические элементы больших городов встречались с «иностранцами». Так вот эта самая организация уже 28 февраля послала французскому временному правительству адрес, подписанный, между прочим, и Марксом в качестве вице-президента — адрес, в котором выражалось убеждение, что «страны, которые окружают непосредственно Францию, будут первыми, которые последуют за ней по новому пути».

Министерство Рожье поспешило составить новую программу, в которой фигурировал ряд реформ, объявленных за несколько недель пред этим чем-то вроде конечной цели, осуществимой только после основательной разработки и не менее основательной подготовки всей страны. Теперь эти реформы внезапно оказались совершенно практичными и сейчас же осуществимыми. А в заседании палат 1‑го марта министр иностранных дел мог прочитать телеграмму Ламартина, в которой временное правительство новой республики принимало на себя торжественное обязательство оставаться безусловно «лояльным».

После «исторического заседания» парламента для Маркса и его друзей стало ясно, что уже не могло быть больше речи о продолжении их деятельности в Брюсселе. Принять необходимые меры было для них тем более необходимо, что Центральный Комитет Союза Коммунистов, находившийся в Лондоне, сейчас же после получения известия о февральской революции, передал свои полномочия брюссельскому Окружному Комитету.

3‑го марта состоялось заседание нового Центрального Комитета в Брюсселе. И видя создавшееся положение, когда члены комитета были уже высланы бельгийским правительством или арестованы, как Вильгельм Вольф, или могли с часу на час ожидать высылки или ареста, Комитет решил распуститься и передать «временно центральное руководство всеми делами Союза» Карлу Марксу, которому в то же время поручалось организовать новый Центральный Комитет в Париже.

Маркс уже собирался переехать в Париж, куда приглашал его Флокон, старый редактор «Реформы», теперь член временного правительства, следующим письмом:

«Французская республика.

Свобода. Равенство. Братство.

Временное правительство.

Именем французского народа

Париж, 1‑го марта 1848 г.

Смелый и честный Маркс.

Почва французской республики является убежищем для всех друзей Свободы. Тирания вас изгнала, Свободная Франция открывает двери Вам и всем, кто сражается за священное братское дело всех народов. Все агенты французского правительства должны истолковывать свою миссию именно в этом смысле.

С братским приветом, Фердинанд Флокон, член временного правительства».

Но Маркс рассчитывал без своего хозяина, Рожье. В тот же день к 5‑ти часам он получил приказ покинуть Бельгию в течении 24 часов. Не удовлетворившись этим, полиция в ту же ночь нагрянула на его квартиру и объявила его арестованным.

Что произошло дальше, расскажет сам Маркс. Он это сделал в письме, адресованном редакции газеты «Реформы», которое мы нашли в комплекте этой газеты (№ от 8‑го марта 1843 года).

«Господин редактор,

в этот момент Бельгийское правительство целиком перешло на сторону политики Священного союза. Его реакционные неистовства падают с неслыханной жестокостью на немецких демократов. Если бы мы не были так возмущены преследованиями, специальным объектом которых мы являемся, мы весело рассмеялись бы над глупостями, которые выделывает министерство Рожье, обвиняя нескольких немцев в желании учредить в Бельгии республику, вопреки желанию бельгийского населения. Но при тех особенных обстоятельствах, о которых мы говорим, гнусное берет верх над смешным.

Прежде всего, господин редактор, необходимо знать, что все брюссельские газеты редактируются французами, которые в своем большинстве спаслись из Франции, чтобы избежать позорного наказания, угрожавшего им на родине. Эти французы сейчас очень заинтересованы в том, чтобы защищать независимость Бельгии, которую они предали в 1833 году. Король, министры и их приближенные пользуются подобного рода листками, чтобы создать впечатление, что бельгийская революция в республиканском смысле будет полной противоположностью «Francequillonerie»1 и что вся демократическая агитация, которая наблюдается сейчас в Бельгии, провоцируется только экзальтированными немцами.

Немцы абсолютно не отрицают, что они открыто объединены с бельгийскими демократами, но они это сделали безо всякой экзальтации. В глазах королевского прокурора это однако было возбуждением рабочих против буржуа, это было выражением недоверия немецкому Королю бельгийцев, которого они так любят, это было открытием дверей Бельгии для французского завоевания.

После того, как я получил 11-го марта в пять часов вечера приказ покинуть Бельгийское королевство в 24 часа, я в ту же ночь занялся приготовлениями к отъезду, как вдруг комиссар полиции, сопровождаемый десятком муниципальных гвардейцев, проник в мою квартиру, обыскал весь дом и закончил моим арестом под предлогом, что я не имею документов. Не говоря о совершенно правильных документах, которые г. Дюшатель мне вручил, высылая меня из Франции, я держал в руке паспорт для выезда, предоставленный мне Бельгией всего только несколько часов тому назад.

Я не стал бы вам говорить о моем аресте и о грубостях, которым я подвергся, если бы они не были связаны с обстоятельством, которое с трудом можно понять даже в Австрии.

Непосредственно после моего ареста моя жена отправилась к г. Жотрану, председателю Бельгийского демократического союза, чтобы попросито его принять необходимые меры. Вернувшись домой, она встретила у своей двери муниципального сержанта, который ей сказал с изысканной вежливостью, что если она хочет говорить с г. Марксом, то она может следовать за ним. Моя жена охотно приняла его предложение. Ее провели в полицейское бюро, и комиссар объявил ей, прежде всего, что Маркса здесь не было; после он грубо спросил ее, кто она, что она собиралась делать у г. Жотрана и имеет ли она с собой документы. Бельгийский демократ Жиго, который провожал мою жену в полицейское бюро вместе с муниципальным сержантом, возмущаясь глупыми и грубыми вопросами этого комиссара, был вынужден к молчанию гвардейцами, которые схватили его и бросили в тюрьму. Под предлогом бродяжничества моя жена была уведена в тюрьму «Hotel de ville» и заперта вместе с проститутками в темной комнате. В 11 часов утра она была переведена среди белого дня под конвоем жандармов в камеру судебного следователя. В течение 2‑х часов она была заключена в карцере, несмотря на настоятельные протесты, которые раздавались со всех сторон. Она оставалась там, терпя суровый холод и, кроме того, возмутительнейшее обращение жандармов.

Наконец она была отведена к следователю, который был очень удивлен, что полиция в своем усердии не арестовала также и маленьких детей. Допрос был только формальный. Вся вина моей жены состояла только в том, что хотя и принадлежа к прусской аристократии, она разделяет демократические убеждения своего мужа.

Я не вхожу в детали этого возмутительного дела. Скажу только, что, когда мы были выпущены на свободу, 24-часовой срок уже кончился, и мы были вынуждены уехать, не забрав самых необходимых вещей.

Карл Маркс.

Вице-президент Брюссельской демократической Ассоциации».

Достаточно сравнить это письмо с рассказом Борна в его «Воспоминаниях», чтобы еще раз убедиться, как сдержан Маркс в описании этого случая. И, однако, рассказ Борна, в живых красках рисующий нам отчаяние г‑жи Маркс, подтверждается во всех существенных пунктах тамошними газетами.

В Бельгийской палате специальный запрос по этому делу был сделан Брикуром. Он произнес очень резкую речь и требовал судебного преследования против всех виновных.

Министр юстиции Госси и, после него Рожье оправдывали высылку Маркса. Ответственность за все грубости против него и его жены министры свалили на муниципальную полицию и обещали произвести расследование по этому делу.

31 марта адвокат Маркса Виктор Федер подал в палату соответствующее заявление, и Брикур доказал, что полиция в своем докладе извратила факты. Напрасный труд: дело было положено под сукно.

Маркс имел на руках более важное дело, чем ведение малой войны против бельгийской юстиции. Как только мартовская революция открыла ему доступ в Германию, он уехал на родину и основал в Кельне «Новую Рейнскую Газету», которая в продолжении всей революции служила знаменем для всей пролетарской демократии.


  1. Это слово означает на фламандском жаргоне французов.