Плотников И. Меркантилизм

Русская экономическая литература очень бедна переводами произведений иностранных экономистов. Это относится не только к новейшей буржуазной литературе, но также к экономической литературе до Маркса.

Настоящий сборник имеет своим содержанием меркантилизм и его разложение. В сборнике помещена большая вступительная статья, посвященная характеристике меркантилизма и его разложения, и переводы десяти наиболее характерных памфлетов.

Пять первых памфлетов — произведения меркантилистов, пять последних характеризуют разложение меркантилизма.

Памфлеты снабжены краткой характеристикой каждого автора и примечаниями.

В связи с введением в экономических вузах курса истории политической экономии сборник даст возможность студентам и преподавателям политической экономии углубить свои знания по истории политической экономии.

Меркантилизм и его разложение

И. С. Плотников

Глава 1. Экономическое положение Европы в XVI веке

Эпоха Великих географических открытий и перемещение торговых путей

XVI век может быть охарактеризован как период резкого перелома в экономическом развитии европейских государств, примыкавших к Атлантическому океану, и перемещения к этим государствам центра тяжести экономического прогресса из торговых городов Италии. Расцвет итальянских торговых городов продолжался до 1453 г., когда Византия была завоевана турками, прервавшими торговые сношения итальянцев, а через их посредство — и остальной Европы, с богатым Востоком. Завоевание Византии привело к потере итальянцами монополии в восточной торговле и к попыткам найти новые пути к богатствам Востока: Персии, Индии и Китая. Но для этих целей географическое положение стран, примыкающих к побережью Атлантического океана (Португалии, Испании, Франции, Англии, Голландии), было гораздо благоприятнее.

В 1492 г. Христофор Колумб, в поисках морского пути в Индию, основываясь на правильной мысли о шарообразности земли, открывает берега Америки, в которой он упорно видел Индию. В 1497 г. португалец Васко де-Гама огибает мыс Доброй Надежды и проникает в Индию. Драгоценные металлы обильным потоком устремляются из Мексики и Перу в Испанию, а оттуда через посредство торговли в другие европейские страны, особенно во Фландрию, представлявшую часть огромной монархии Карла V. Португальцы становятся монополистами в торговле индийскими пряностями.

При всем стремлении испанцев и португальцев остаться монопольными посредниками между Европой и новооткрытыми землями, им этого не удается осуществить. Вслед за португальцами и испанцами проникают в Индию и Америку голландцы, французы, англичане. В этот период XVI в. кладется начало колониальным владениям европейцев.

Две цели влекли многочисленных авантюристов, пускавшихся на утлых суденышках в плавание по неизвестным морям: найти дорогу к таинственной стране золота Эльдорадо, где драгоценные металлы так же распространены, как булыжники в Старом свете, и овладеть богатствами Индии и Персии — шелками и пряностями, высоко ценимыми в Европе. Погоня за золотом и торговлей с Востоком явилась следствием того, что примитивное натуральное хозяйство раннего феодализма давно уже отошло в прошлое, что товарное хозяйство, возникшее на основе отделения города от деревни, вытеснения ремесла из сельского хозяйства, достигло известной степени развития в отдельных странах, например в Италии — даже очень значительного.

Торговля и ее организация в XVI веке

Торговля не ограничивалась только узкими рамками обмена между городами и прилегающими к каждому из них сельскими округами. Уже задолго до эпохи великих географических открытий (т. е. конца XV и начала XVI вв.) развивается торговля между различными странами, примером чему может служить торговля Италии с Востоком, торговля Ганзы с Новгородом и Англией и торговля Фландрии с Испанией и Англией. Замечательное описание богатого торгового города Фландрии — Антверпена, относящееся к XVI в., мы находим у Гвиччиардини. С конца XV в. мы наблюдаем значительный промышленный расцвет в Англии, Франции и особенно Голландии. Фландрия производит для экспорта ковры, кружева, полотно и тонкое сукно; Италия — шелка, материи, вытканные золотом и серебром, бархат, стекло, знаменитые венецианские зеркала, кружева; Испания — шелка, тонкое сукно, оружие.

Как была организована торговля? Необходимо прежде всего провести черту между внутренней и внешней торговлей. Первая носит, как правило, примитивный характер. Ремесленники обмениваются непосредственно продуктами с крестьянами или, даже при продаже за деньги, обходятся без посредничества торговца. Так дело обстоит, например, в Англии еще в XVII в. Иное дело — внешняя торговля. Здесь с самого начала главную роль играет профессиональный торговец, представитель зарождающегося торгового капитала. В средние века внешняя торговля организована в виде торговых гильдий, аналогичных ремесленным цехам. Торговые гильдии представляют объединения, созданные для целей защиты интересов своих членов, особенно в чужих странах, в обстановке, когда торговый капитал действует среди экономически еще чуждой ему среды господствующего патриархального, феодального хозяйства. Каждый же член торговой гильдии ведет торговлю самостоятельно от других. Некоторые торговые объединения носят такой характер вплоть до XVII в. Примером может служить английская Компания Странствующих Купцов (Company of Merchants Adventurers), имевшая монополию на торговлю сукном от Атлантического океана до Эльбы. Такой же характер носила Левантийская компания, ведшая торговлю с Малой Азией и процветавшая до появления Ост-Индской компании. Для этих компаний англичане употребляли особое название регламентированных компаний (regulated companies).

Другой тип торговой компании представляет возникшая в 1600 г. английская Ост-Индская компания. Это — пример «компании с объединенным капиталом» (joint stock company). В отличие от регламентированных компаний, они вели торговлю за счет общего капитала, складывавшегося из паев отдельных участников.

Сравнительно крупные размеры объединенного капитала, большие расходы по торговле с отдельными странами, пользование в широких размерах наемным трудом — придавали им с самого начала крупнокапиталистический характер. Однако и регламентированные компании с течением времени также принимали такой же капиталистический характер, лишь внешне сохраняя облик торговой гильдии. Можно сослаться на Джона Уилера, секретаря Компании Странствующих Купцов. В опубликованном им в 1601 г. «Рассуждении о торговле» он вынужден был признать наличие обвинений в монополии против этой регламентированной компании. Уилер пробует отвести эти обвинения ссылкой на то, что членами компании состояло около 4000 английских купцов. Но он забывает добавить, что господствующую роль в компании играли по существу несколько наиболее богатых купцов, и следовательно, обвинения в монополии имели за собой основание.

Можно считать, что XVI в. является периодом, когда в большинстве европейских стран складывается крупный торговый капитал, в той или иной форме монополизирующий внешнюю торговлю, и происходит таким образом вытеснение гильдейских форм средневековой торговли крупнокапиталистическими формами. Как мы уже выше отметили, это относится собственно только ко внешней торговле. Так, мы читаем у английского автора Робертса: «Необходимо признать, что существуют определенные виды торговли, которые должны были бы быть предоставлены беднякам и рядовым людям для их обогащения; но существуют и другие виды торговли, более благородные, заниматься которыми способны лишь те, кто знаком с чужими странами; это — торговля с отдаленными странами, находящимися за морем: люди, ведущие такую торговлю, являются наиболее знающими, полезными и выгодными государству... и они заслуживают больше чести и уважения, чем питают к ним в настоящее время во Франции и в некоторых других странах» (Roberts, «The Treasure of Traffique», 1641, стр. 52—53).

По мнению Робертса, таким купцам следовало бы давать дворянское звание, а с другой стороны, — дворянам следовало бы заниматься такой торговлей. Это доставило бы им больше чести, чем занятие ростовщичеством, как это делают дворяне в Италии, или прокучивание своих поместий.

Робертс характеризует два типа торговли: раннюю капиталистическую и позднейшую крупнокапиталистическую.

В наиболее чистом виде раннюю капиталистическую организацию торговой гильдии мы встречаем до XVI в. включительно. Примером могут служить так называемые «Купцы Складочного Места» (The Merchants of the Staple). Английские купцы, ведшие торговлю с Фландрией, получили отведенную специально для их торговли территорию, которая, собственно, и носила название складочного места. Внутри этой территории они пользовались правом самоуправления, подчинялись законам и властям своего государства. Другим примером может служить территория Ганзейской компании в Лондоне при Елизавете. Складочное место английских купцов во Фландрии или немецких купцов Ганзы в Лондоне являлось как бы частью соответствующей государственной территории, в первом случае — английской, а во втором — немецкой. В этом случае торговля регламентировалась властями, поставленными своим государством, или властями, выбранными самими купцами, но несшими ответственность перед собственным правительством. Если же купец торговал индивидуально в чужой стране, он был предметом мелочного и придирчивого контроля со стороны властей соответствующего государства.

Политика денежного баланса

И в том и в другом случае контроль и регламентация преследовали одну и ту же цель: принудить купцов деньги, вырученные от продажи товаров, доставить в свою страну, или, напротив, помешать иностранцу-купцу вывезти эти деньги из страны. Эта политика регламентации торговли складывается довольно рано. Первые английские складочные места во Франции и Фландрии мы находим уже в начале XIV в.

Само собой разумеется, что экономическая политика, направленная к тому, чтобы привлечь максимум денег в страну и не допустить их вывоза, была осуществима лишь при условии самого тщательного и мелочного контроля. Этой цели служила организация складочных мест с их властями, учреждение должностей сыщиков и таможенных досмотрщиков, учреждение монетного двора и должности королевских менял, наконец — закон об истрачении. Иностранный купец, если он торговал самостоятельно, должен был обязательно останавливаться на квартире у назначенного ему властями туземного купца, хозяина, который вел опись покупкам и продажам иностранца, причем копии этих книг представлялись властям два раза в год. Во второй половине XV в. институт хозяев в Англии был уничтожен, но они были заменены сыщиками и таможенными досмотрщиками.

Борьба цеховой организации промышленности с развивающимся капитализмом

Мелочная регламентация торговли, которую мы изложили, была частью всей средневековой системы корпоративной организации промышленности и торговли, соответствовавшей низкой ступени их развития, ограниченному местному рынку и способствовавшей устранению конкуренции. Каждый ремесленник должен был быть членом цеха, торговец — членом гильдии. Все мелочи торговой и промышленной деятельности регулировались этими учреждениями. С этими пережитками средневековья мы встречаемся очень поздно. Они сильны в XVI и даже в XVII вв., и полностью исчезают только в XIX в. С фактами их жизненности мы сталкиваемся в многочисленных петициях ремесленников против «незаконной» конкуренции лиц, не выполнивших установленного срока ученичества и не прошедших в члены цеховых организаций.

Государственное вмешательство еще больше усиливало эту организацию, видя в ней источник доходов. Превращение отдельных занятий в государственную монополию позволяло правительству получать крупные суммы путем предоставления их отдельным лицам, иногда даже непосредственно этим делом не занимавшимся, а перепродававшим его другим. При Елизавете злоупотребление этим достигло таких размеров, что вызвало серьезное возмущение парламента, вынудившего Елизавету явиться лично и обязаться на будущее время не предоставлять помимо парламента никаких монополий частным лицам.

Характерно то обстоятельство, что наряду с борьбой против монополии в отдельных случаях зарождающийся торговый и промышленный капитал сам использует монополии в интересах быстрого накопления. Таким образом, в экономической жизни мы наблюдаем сложное переплетение монополистических тенденций средневековых ремесленных цехов и торговых гильдий с монополистическими стремлениями торгового капитала, наряду с попытками государственной власти использовать механизм монополии в интересах роста государственных доходов.

Монополистические тенденции ремесленных цехов направлены против распространения домашней капиталистической промышленности, вызывающей падение цехового ремесла и упадок старых ремесленных городов. Приведем один пример. Мы имеем в виду декрет от 1555 г., цитируемый Андерсоном под названием: «Кто может заниматься ткацким ремеслом». Декрет гласит: «Так как богатые суконщики (купцы. — И. П.) притесняют ткачей, причем одни из них устанавливают в своих домах различные ткацкие станки, на которые они ставят поденщиков и неумелых людей; другие покупают ткацкие станки и берут за пользование ими такой высокий процент, что бедные ремесленники не в состоянии содержать ни себя, ни своих жен и детей; некоторые из ремесленников получают за работу значительно меньшую плату, чем раньше, так что совершенно вынуждены забросить свое ремесло, — то настоящим постановляется: 1) ни один суконщик, живущий вне города, местечка или рыночного места, не может держать у себя больше одного ткацкого станка, ни отдавать их внаймы; 2) ни один ткач, живущий вне города, местечка или рыночного места, не должен держать больше двух ткацких станков и двух учеников; 3) ни один ткач не должен держать валяльной мельницы, ни быть валяльщиком или красильщиком; 4) валяльщик не должен держать у себя ткацкого станка; 5) никто, кто не был раньше суконщиком (мастером. — И. П.), не должен впредь изготовлять или ткать какой бы то ни было сорт широких белых шерстяных материй, иначе чем в городе, местечке и т. д., где такого рода материи изготовлялись за 10 лет до настоящего декрета; 6) никто не может заниматься ткацким делом, если он не пробыл 7 лет в ученичестве» (Anderson, «Geschichte des Handels», стр. 39—40).

В декрете утверждается средневековая структура ремесла со всеми его деталями, но она уже фактически перестала существовать, о чем свидетельствуют явления, против которых декрет направлен.

С другой стороны, ремеслу угрожала не только формирующаяся домашняя капиталистическая промышленность наряду с капиталистической мануфактурой, но и капиталистическое перерождение самого ремесла, все более впадавшего в зависимость от купца, особенно в таких отраслях, как суконная промышленность, которые работали на экспорт. Мы находим следующее описание организации шерстяной и суконной промышленности в Суффольке (Англия): «Первая стадия была... покупка шерсти после стрижки. Она могла производиться непосредственно суконщиком (производителем) у овцевода, но уже за сто лет до этого периода (конца XVI — начала XVII в. — И. П.) вмешательство посредника становилось все более необходимым. По мере роста промышленности овцевод и суконщик часто оказывались в различных графствах и не имели времени для поисков друг друга. Даже когда они соприкасались, необходим был капитал на время периода ожидания. Иногда этот капитал предоставляли более богатые овцеводы или суконщики, но в большинстве случаев у обеих групп средства были невелики, а особенная потребность в капитале ощущалась при стрижке. Таким образом посредник, который предварительно покупал шерсть, собирал ее и снабжал ею в кредит или выжидал спроса, выполнял роль необходимого звена между мелкими овцеводами и суконщиками» (Usher, «An Introduction to the industrial History of England», 1921).

Сами суконщики в это время представляют собой экономически довольно разнородную группу, со значительной дифференциацией. Некоторые из них употребляли много наемного труда и в то же время были значительными торговцами; другие же только стремились удержаться в несколько более высоком положении, чем рабочие. Мы встречаем многочисленные жалобы и петиции суконщиков на то, что им приходится по чрезмерной цене покупать шерсть. Такие петиции были представлены суффолькскими суконщиками правительству в 1575 и 1585 гг. Кроме того, суконщикам приходилось по низкой цене продавать сукно монополистам — купцам из компании «Merchants Adventurers». На это указывает упоминаемый нами выше Уилер. Последний, как секретарь компании, является ее апологетом, но пишет, что «приблизительно 14 лет тому назад, на двадцатом году царствования ее величества, овцеводы, суконщики, ткачи и другие лица, связанные с суконной промышленностью, испытывая недостаток в обычных средствах к жизни, в заработке и в работе, подали серьезную жалобу. Они считали, что единственным средством, чтобы устранить это положение, является предоставление свободы всем подданным ее величества и прочим лицам покупать и перевозить сукно, согласно установленным законом ограничениям, вопреки всяким привилегиям и правам, предоставленным до сих пор ее величеством компании странствующих купцов» (J. Wheeler, «А Treatise of Commerce», 1601, стр. 61—62).

Монополия торговли была отнята временно, но ненадолго у странствующих купцов, к ущербу для Англии и к радости для купцов Ганзы, как говорит апологет компании Джон Уилер. Иного мнения по этому вопросу придерживается анонимный автор оставшегося в рукописи памфлета от 1623 г. под названием «Правдивое раскрытие причин упадка торговли и уменьшения количества денег в стране, с указанием средств против этого» («А true discovery of the decay of trade and decrease of money with the remedies thereof»). Автор обвиняет странствующих купцов в том, что они понижают цену суконщиков, а это обескураживает последних. Он предлагает установить свободу торговли сукном, если Merchants Adventurers откажутся брать его от суконщиков на более выгодных для последних условиях. По мнению автора, суконщик вообще является центральной фигурой английского народного хозяйства. Он пишет: «Если не ухаживать за суконщиком и не поддерживать его промышленности, дворянин не сможет продавать своей шерсти, фермер и земледелец не смогут процветать и оплачивать ренты, купец не будет иметь чем торговать за границей, не говоря уже о многих тысячах маленьких людей, как например ткачи, валяльщики, чесальщики шерсти, красильщики и некоторые другие профессии, не имеющие других средств существования, кроме заработков, которые они получают у суконщиков. Последние являются источником жизни и краеугольным камнем для всей торговли и промышленности в королевстве» (стр. 565). Автор имеет в виду суконщиков-капиталистов и подтверждает их существование в начале XVII в. «На каждого обыкновенного суконщика работает много сотен бедняков» (стр. 566). Вся книга проникнута апологией суконной промышленности и направлена против торговых компаний, обладающих монопольным правом торговли. Апологет суконщиков, так красноречиво ратовавший за свободу торговли сукном, в свою очередь был сторонником монополии, поскольку дело касалось торговли шерстью. Суконщики боролись за то, чтобы вывоз шерсти из Англии был запрещен и нарушение этого запрета каралось суровым образом.

Вывоз английской шерсти во Фландрию до конца XVI в. был важным источником государственных доходов, так как этот вывоз облагался пошлинами. Так, в 1551 г. были отправлены из Саутгэмптона (Англии) во Фландрию 60 судов, груженых шерстью.

Одновременно с вывозом шерсти происходит вывоз сукна и шерстяных некрашеных материй (до XVII в. их красили во Фландрии). В том же 1551 г. ганзейские купцы вывезли из Англии 44 000 кусков сукна. Конкурировавшие с ними Merchants Adventurers обвиняли Ганзу в том, что ее купцы злоупотребляют предоставленными им в Англии привилегиями, что благодаря им цена на английскую шерсть была значительно снижена. Королевским указом от 1552 г. были отменены все привилегии Ганзы и купцы были приравнены ко всем иностранным купцам, платя 20% пошлины на экспортируемые и импортируемые ими товары вместо 1%. Стремление английских суконщиков обеспечить себе монополию по продаже сукон за границей побуждало их добиваться запрещения вывоза английской шерсти, которая уже в XVI в. считалась лучшей в Европе. Вышеупомянутый анонимный автор одобряет постановление Эдуарда III, запрещавшее вывоз английской шерсти. Но запрещение вывоза сельскохозяйственного сырья противоречило интересам землевладельцев и крестьян, так как снижало цены на шерсть в Англии.

Развитие английской суконной промышленности и экспроприация крестьянства

Как известно, производство шерсти в Англии для вывоза ее во Фландрию приобретает большой размах с начала XVI в. Под влиянием спроса на английскую шерсть началась экспроприация крестьянства в массовых размерах, знаменующая период так называемого первоначального накопления. Интересные сведения об этой эпохе дает Клемент Армстронг в памфлете от 1535 г. под названием «Трактат, касающийся. складочного места и продуктов этого королевства» («А treatise concerning the staple and the commodities of this realm»). Автор является современником описываемой эпохи. Дело представляется ему таким образом, что спрос на шерсть увеличился вследствие роста числа торговцев складочного места. «После того как число торговцев складочного места увеличилось благодаря ученичеству, независимо от богатства этого королевства, шерсть, которую бог давал ежегодно Англии в дни короля Эдуарда..., оказалась недостаточною для наличного числа торговцев, они стали конкурировать друг с другом в поисках шерсти в королевстве» (стр. 15—16). Это привело к повышению цены шерсти, а ее усиленный вывоз и вздорожание — к сокращению количества шерсти для английских суконщиков. «Цена на шерсть поднялась настолько, что фермеры и джентльмены стали превращать свою землю в пустоши, устраивая на них пастбища для овец с целью увеличить производство шерсти» (стр. 22). Лорды и фермеры занялись расчетом сравнительной выгодности хлебопашества и овцеводства. Эти расчеты имели своим следствием то, что помещики стали сгонять крестьян с земли и заменять их овцами. О результатах перехода к овцеводству Армстронг пишет: «Таким образом пастбища овец... в течение 60 лет разрушили от 400 до 500 деревень в средней части королевства» (стр. 27—28).

Экспроприация крестьян была важнейшим актом в подготовке предпосылок для развития капитализма. Но об этом мы распространяться не будем, поскольку эта эпоха прекрасно освещена у Маркса в 24-й главе первого тома «Капитала». С XVI в. в Англии берет свое начало многочисленная армия экспроприированных крестьян, поглощение которой развивающейся промышленностью потребовало значительного времени. Отметим только, что экспроприация крестьян была лишь начата в XVI в., а окончательно завершена только в XVIII в. Развитие суконной промышленности привело, как мы знаем, к запрещению вывоза шерсти, т. е. к установлению монополии английских суконщиков на производимую в Англии шерсть.

Возникновение меркантилизма и его классовая сущность

Среди всех этих противоречивых и сталкивавшихся интересов к началу XVII в. приобретают важное значение интересы торговых монополий, представлявших на ряду с ростовщичеством наиболее раннюю форму капитала. Меркантилизм представляет идеологию монопольных торговых компаний, формы торгового капитала и ранней формы развивающегося капитализма. Поскольку интересы торговых монополий выражали прогрессивную экономическую тенденцию, меркантилизм является реакцией против примитивной политики, стремившейся удержать деньги, привлекаемые торговлей в страну, путем непосредственного регулирования движения самих денег, как например запрещением их вывоза, организацией складочных мест, требованием, чтобы вся иностранная монета обменивалась у королевского менялы и перечеканивалась на монетном дворе, государственным регулированием денежного курса (валюты). Все эти методы возможны были на более ранней ступени развития торговли. Защита этих методов в конце XVI — начале XVII в. у Мильса и Меляйнса носит реакционный характер. Против них и выступают меркантилисты, защищая интересы торгового капитала против интересов фиска.

Первым представителем меркантилизма является в Англии Томас Ман, секретарь Ост-Индской компании, с 1613 г. превратившейся в «компанию с объединенным капиталом». Памфлет Мана «Рассуждение о торговле Англии с Ост-Индией» был опубликован в 1621 г., но еще до Мана появился трактат, защищавший меркантилистическую политику — в 1613 г. в Италии. Это был памфлет Антонио Серра под названием «Краткий трактат о причинах, которые могут снабдить большим количеством золота и серебра государства, не обладающие собственными рудниками драгоценных металлов» («Breve trattato delle cause che possono far abbondaregliregni doro e dargento dove non sono miniere»). B нашем изложении меркантилизма необходимо прежде всего отметить, что он не представляет направления, школы в области экономической теории, как последующие направления в развитии экономической мысли. В меркантилизме мы имеем главным образом систему экономической политики. Само собой разумеется, что эта система экономической политики имеет своей теоретической предпосылкой определенные представления о сущности богатства, о деньгах и т. д., но они не представляют собой чего-то систематического ни по своему существу, ни в своем изложении у разных меркантилистов. В период господства меркантилизма как экономической идеологии, длившийся с начала XVII до последней четверти XVIII столетия (последним крупным произведением меркантилистической литературы является большое произведение Jamesa Stewarta «Исследование о принципах политической экономии» — «An inquiry into the principles of political economy», первое издание которого было опубликовано в 1767 г., т. е. за девять лет до знаменитого произведения Адама Смита), экономическое мышление не поднимается над уровнем вульгарной трактовки явлений обращения, видит в нем источник роста богатства. К концу этого периода в борьбе против воззрений меркантилизма (разложение меркантилизма) создаются предпосылки возникновения классической политической экономии.

Глава 2. Развитие экономических воззрений у меркантилистов

Роль меркантилизма и его разложения в развитии политической экономии

Предметом нашего исследования является выяснение развития экономических воззрений у меркантилистов. Этот вопрос до сих пор почти не подвергался систематическому рассмотрению. Немногие писатели, занимавшиеся меркантилизмом, либо по своим воззрениям не могли дать правильной картины значения меркантилизма, например Рошер, уже в пятидесятых годах прошлого столетия написавший «К истории английской науки о народном хозяйстве», либо же они исследовали это направление для иных целей (Янжул, «Английская свободная торговля»). Курсы по истории политической экономии, число которых довольно велико, довольствуются большей частью изложением теории торгового баланса и характеризуют меркантилизм как экономическую политику, совершенно не выясняя его классовой сущности и его значения для возникновения политической экономии. А между тем меркантилизм, и особенно эпоха его разложения, имеет огромное значение в развитии экономических идей.

Роль меркантилизма и его разложения в деле создания экономической науки Маркс указал в своем «Введении к критике политической экономии». Характеризуя метод политической экономии, Маркс пишет: «Если я таким образом начал бы с населения, то я дал бы хаотическое представление о целом и только путем более частичных определений я аналитически подошел бы ко все более и более простым понятиям; от конкретного, данного в представлении, ко все более и более тощим абстракциям, пока не достиг бы простейших определений. И тогда я должен был бы пуститься в обратный путь, пока снова не подошел бы к населению, но уже не как к хаотическому представлению о целом, а как к богатой совокупности с многочисленными определениями и отношениями. Первый путь — это тот, по которому политическая экономия исторически следовала при своем возникновении. Экономисты XVII в., например, всегда начинают с живого целого, населения, нации, государства, нескольких государств и т. д., но они всегда заканчивают тем, что путем анализа выделяют некоторые определяющие абстрактные общие отношения, как разделение труда, деньги, стоимость и т. д.»¹

Экономисты XVII в., о которых пишет Маркс, это меркантилисты, точнее — английские меркантилисты и представители разложения меркантилизма. Их роль в истории политической экономии заключается в том, что они впервые выделили из конкретного хаотического материала действительности основные абстрактные понятия, легшие в основу позднейшей системы политической экономии. В двойственном пути познания действительности (и это характерно для всякой науки, а не только для политической экономии) от чувственно-конкретного к абстрактному и на обратном пути от абстрактного к рационально-конкретному — меркантилистам и представителям разложения принадлежит заслуга движения по первой половине пути, попытки анализа действительности, что и сделало возможным синтез, который Маркс называет правильным в научном отношении. Вот эта-то сторона экономического мышления XVII в. никогда не подвергалась систематическому исследованию.

В настоящей статье мы ограничиваемся исключительно английским меркантилизмом XVII в. и периодом его разложения. Это обширная тема и огромный материал. Достаточно припомнить, что «Алфавитный и хронологический список книг и памфлетов по торговле», составленный неутомимым собирателем английской экономической литературы Иосифом Месси (Joseph Massie) и доведенный им до 1764 г., насчитывает 2377 названий². Вероятно, только меньшая часть этого количества относится к XVII в., так как рост числа экономических памфлетов в Англии совершался в геометрической прогрессии, однако и составленный нами список экономических произведений XVII в. и первого десятилетия XVIII в. подходит к 500 названиям.

Не следует представлять себе этого движения теоретической мысли как самодвижение, происходившее путем логического углубления. Совершенно отчетливо можно проследить в движении идей, постепенно шедших от поверхности явлений к сущности, отражение развития экономической действительности и вытекавших из этого развития столкновений практических классовых и групповых интересов. Классовая борьба обнаруживает себя не только как движущую пружину объективного развития, но и прогресса теоретических идей.

Проблема богатства в постановке меркантилистов

Основная проблема, поставленная меркантилизмом и образующая как бы красную нить, которая проходит через все остальные вопросы, — это есть проблема богатства. Апогей этой традиции мы находим в названии знаменитого произведения Адама Смита. Богатство выражается в изобилии драгоценных металлов в стране. «Деньги — богатство королевства», пишет Меляйнс в «Englands views in the unmasking of two paradoxes» (1603). Истинное богатство — это золото и серебро. Иногда к ним присоединяют и драгоценные камни.

Некоторые наивно связывают характер богатства, присущий драгоценным металлам, с их физической природой, т. е. с их прочностью, сравнительной неизменяемостью и тому подобными свойствами, тогда как обыкновенные товары быстро портятся.

Большинство меркантилистов понимает, что драгоценные металлы — богатство в силу своей общественной функции, т. е. как деньги. Этим они отличаются от прочих товаров, которые в своем натуральном виде не способны выполнять общественной функции денег. «Money answers all things» (деньги все могут) — это изречение, приписываемое меркантилистами царю Соломону и ставшее названием произведения Вандерлинта (1734 г.), выражает характер денег, как всеобщего эквивалента, т. е. их специфически общественную сущность. Но меркантилизм не умеет связать общественной природы денег с их внешней формой, и некоторые приходят к представлению об условном характере денег, о том, что стоимость им придана общественным соглашением, в противоположность другим товарам, стоимость которых обусловлена их потребительной стоимостью.

У Рейнеля мы читаем: «В настоящее время деньги стали общепринятыми и мерилом для всех людей в торговле между собой; поэтому нация, которая имеет больше денег, сильнее и богаче» (Carew Reynell, 1674)³.

Меркантилисты видели в деньгах общественную вещь, по преимуществу — всеобщий эквивалент. Неумение разглядеть в деньгах товар, выполняющий общественную функцию, приводило большинство к мысли о чисто условном характере стоимости денег.

Что деньги — богатство, — этот основной принцип меркантилизма находил себе опору в двух обстоятельствах. Во-первых, это самая поверхностная, тем самым по необходимости исходная точка зрения политической экономии. Последняя, как и всякая наука, начинает свое историческое развитие с видимости (Schein), т. е. от фактов, непосредственно данных на поверхности общественной жизни, чтобы лишь значительно позже прийти к сущности. Всякий знает, если он даже ничего не знает, что деньги — богатство.

Второе, более важное, обстоятельство заключается в том, что меркантилизм родился на заре капиталистического общества, которое разлагало натурально-феодальные отношения. Власть денег, деньги как основная общественная сила, — вот что выступает на первый план. Особенно ярко потребность в деньгах, их превращение в важнейшую общественную силу, испытывает государство, например для ведения войны, для содержания армии и флота.

Эти обстоятельства и привели непосредственно к положению: деньги — богатство.

Деньги не только превращенная форма всех товаров, они также исходная точка торгового капитала, в отличие от промышленного капитала, кругооборот которого мы можем вести не только с Д, но и с П или Т1. Формула Д — Т — Д1 в ее простейшем виде, т. е. без опосредствующего ее процесса капиталистического производства, или в еще более сжатой форме Д — Д1, исторически является исходным пунктом в движении капитала. Поэтому две проблемы — процента и внешней торговли — играют важнейшую роль в меркантилизме.

Внешняя торговля как источник богатства

Классическая точка зрения меркантилизма заключается в том, что источником богатства, т. е. денег, является внешняя торговля. Льюис Робертс начинает свое произведение (1641 г.) с методов обогащения государства. Он находит, что таких методов существует три: война, колонии и внешняя торговля. Первые два — ненадежны, т. е. не всегда приводят к цели. «Но третий и последний — внешняя торговля — считается самым надежным и легким!»⁴. Такое же рассуждение мы находим у Мана, самое название главного произведения которого выражает эту мысль: «Богатство Англии — во внешней торговле». Мы не станем приводить дальнейших примеров, так как эта мысль меркантилистов, занимающая в их теории центральное место, общеизвестна.

Источником богатства является не просто торговля, а именно внешняя торговля, которую многие меркантилисты сознательно противопоставляют внутренней, как бесплодной с точки зрения роста богатства страны.

Приведем выдержку из произведения писателя конца XVII в. Давенанта: «От того, что потребляется внутри страны, нация в общем ничуть не становится богаче; что один теряет, то другой выигрывает. Но все, что вывозится за границу, есть очевидная и верная прибыль»⁵. Отметим, что Давенант выражает эту мысль в терминах, соответствующих периоду, когда на первый план, как источник обогащения страны (через внешнюю торговлю), выступила мануфактура. Хотя и во внешней торговле прибыль одного — проигрыш другого, но здесь результат иной, поскольку соприкасаются представители различных стран. От того, что один выигрывает за счет другого, страна в целом становится богаче.

Меркантилисты в общем стояли на точке зрения profit upon alienation — прибыли от отчуждения (обмена неравных эквивалентов). Когда Маркс в 4-й главе первого тома «Капитала» анализирует противоречие общей формулы движения капитала Д — Т — Д1 и доказывает невозможность возникновения прибавочной стоимости из процесса обращения, его критика направлена прежде всего против меркантилистической вульгарной теории прибыли от отчуждения товаров.

Как мы указывали выше, внешняя торговля играет особенно важную роль в экономических теориях меркантилизма, потому что она рассматривается как единственный источник накопления богатства. В этой извращенной форме отразился тот факт, что внешняя торговля была наиболее ранним проявлением капиталистического накопления.

Ростовщический капитал

Быть может, еще более ранней формой был ростовщический капитал, но он занимает особое место. Ведь ростовщический капитал, по указанию Маркса, носит не столько конструктивный, сколько разрушительный характер. Сам по себе, если нет благоприятных условий для развития новых, более прогрессивных форм хозяйства, он создает вокруг себя пустыню в экономическом смысле слова. Припомним его роль в античном мире. Он в этом случае, как свинья в басне Крылова, подрывает свою собственную базу, т. е. те отсталые формы хозяйства, на основе которых он живет и с уничтожением которых он сам погибает. При этом возможны два исхода: либо ростовщический капитал уступает место новым, прогрессивным формам промышленного и торгового капитала, либо мы имеем переход к низшим формам натурального хозяйства. Последнее было в значительной части стран греко-римского мира классической древности.

В Англии XVI в. ростовщический капитал играет довольно значительную роль в связи с развитием товарно-денежного хозяйства. Об этом дают представление специальные памфлеты против ростовщичества, в изобилии появившиеся в конце XVI и начале XVII вв. Большинство этих памфлетов написано попами, вращающимися в кругу канонических законов против ростовщичества, но можно указать на такой памфлет как Вильсона «Рассуждение о ростовщичестве» (1572 г.), автор которого был светским и довольно видным в политическом отношении лицом. В прекрасном предисловии к современному изданию этой книги английский экономист Тони (Tawney) сводит корни ростовщичества к четырем основным группам: ростовщические займы мелкому крестьянину и ремесленнику, предоставление ссуды жившему не по средствам дворянину-землевладельцу, финансирование капиталистической промышленности и торговли, валютное обращение. Первые два типа ростовщичества приводили к ускоренному разрушению феодальных отношений, расчищая почву для развивавшегося капитализма в промышленности и торговле. Поповские жалобы на ростовщичество были бессильным протестом отмиравших классов (преимущественно дворянства) против процесса, вырывавшего почву у них из-под ног. Автор трактата о ростовщичестве от 1611 г. поп Фентон пишет, быть может преувеличивая: «Город и деревня не только запятнаны грехом, но он настолько сплелся с каждым занятием и видом торговли, что структура и течение торговли должны быть изменены, раньше чем можно его уничтожить»⁶. Однако ростовщический капитал, поскольку он проникал в торговлю и промышленность, свидетельствовал о развитии капиталистических предприятий, в первую очередь, конечно, торговых, определивших прогрессивное движение английского хозяйства.

Значение денег как представителя торгового капитала

Значение денег меркантилистами расценивается главным образом с точки зрения формулы Д — Т — Д1, т. е. как обращение торгового капитала. Именно это значение денег подчеркивает Ман своим утверждением, что деньги важны не сами по себе: «Я заявляю, что деньгами нужно пользоваться, чтобы расширить нашу торговлю, привозить в нашу страну больше иностранных товаров, чем мы делали до сих пор, для того чтобы перепродавать их в другие страны и этим путем заработать значительные суммы».⁷

Деньги, следовательно, важны не сами по себе, а как капитал. Но функционирование денег, как капитала, противоречит их накоплению в виде застывшего сокровища. Меркантилисты приходят таким образом к выводу, который противоречит их исходному основному положению: деньги — богатство.

Деньги, которые копят вместо того, чтобы пустить их в обращение, неизбежно уменьшаются. «Если денежный фонд, на который ведется народом торговля, постоянно увеличивается (предполагая, что люди не копят денег, как сокровище), то необходимо следует, что эти деньги, постоянно отталкиваемые... (словно плотиной), постепенно притянут к себе такое количество товаров..., что их богатство во всяких вещах значительно превзойдет их денежный фонд»⁸. Поттер только развивает образную аналогию, которую проводит Ман между вывозом денег из государства в целях торговли и бросанием семян в землю при посеве.

Мы видим, как постепенно деньги из самоцели, из внутреннего существа торговли, как формы накопления сокровищ, превращаются в несущественный момент, играющий подчиненную роль в фазе процесса движения и метаморфоза стоимости, превращающего их в капитал. Но так как психология торгового капиталиста видит источник чудодейственной способности денег к самовозрастанию во внешней торговле, а не в производстве, он считает деньги богатством лишь как орудие внешней торговли. Поскольку деньги рассматриваются не изолированно, а в их кругообороте, как капитал, естественно является следующая мысль: деньги привлекают товары, но последние в свою очередь снова привлекают деньги. В движении, приводящем к прибыли, последнюю дает только движение, важны не столько деньги сами по себе («деньги остаются неизменными и не приносят никакой прибыли», пишет Ман), сколько товары, являющиеся объектом торговли и действительным источником прибыли. Отсюда следующее рассуждение Папильона: «Это большая, хотя и очень распространенная ошибка — воображать, что обилие или недостаток денег — причина обширной или слабой торговли. Не столько деньги воздействуют на торговлю, сколько последняя открывает находящиеся в скрытом состоянии деньги»⁹. Многие меркантилисты ссылаются на Испанию, как на пример того, что деньги, достающиеся стране не в результате торговли, не приводят к ее обогащению, а скорее к прямо противоположным результатам — разорению, поскольку превращают такую страну в покупательницу иностранных товаров. Таким образом богатства новооткрытых стран (Индия, Америка) перешли от Испании к Англии, Голландии и Франции.

Борьба меркантилизма с теорией денежного баланса

Чтобы понять особенности меркантилизма, необходимо иметь в виду, что он возникает в процессе борьбы торгового капитала против так называемой политики денежного баланса. В противоположность последней его называют поэтому иногда политикой торгового баланса. Общим в системах денежного и торгового баланса является представление о деньгах, как единственном богатстве страны. На этом основании рассматривают иногда систему денежного баланса как ранний меркантилизм, а систему торгового баланса — как меркантилизм в собственном смысле слова. Так, Янжул пишет: «Для достижения этих целей установилась очень сложная система торговой политики, которую можно лучше всего назвать системой денежного баланса, так как деятельность государства и его контроль прямыми и незатейливыми способами направлялись к получению денежного перевеса в свою пользу при каждой торговой операции англичанина с иностранцем. Поэтому вывоз денег за границу был абсолютно воспрещен.

«Эта система, которая отличается от позднейшего торгового баланса только иными средствами для одной и той же цели, преследовала ее двумя способами: одни меры были направлены к усилению ввоза монеты, а другие — к предупреждению ее удаления из страны» (Янжул, «Английская свободная торговля», т. I, стр. 5).

Мы считаем, однако, что системы денежного и торгового баланса нельзя подводить под одно общее видовое понятие меркантилизма. Во-первых, их возникновение относится к различным эпохам и соответственно этому отражает различные ступени экономического развития. Во-вторых, система торгового баланса, как мы уже выше сказали, рождается в процессе борьбы, как антагонист системы денежного баланса, тем самым свидетельствуя о том, что обе системы представляют различные классовые интересы. Это было ясно для самих меркантилистов в собственном смысле слова. Исторически система денежного баланса складывается в Англии уже к концу XIV в. В царствование Ричарда II (1377— 1405 гг.) складывается законодательство, цель которого заключается в том, чтобы сначала привлечь как можно более монеты из-за границы, затем употребить все усилия, чтобы удержать ее в стране и помешать снова исчезнуть. Практическими средствами для этой цели были: система складочных мест, законы об истрачении (обо всем этом речь шла в начале), учреждение монетного двора и должности королевских менял.

Вывоз денег частными лицами был абсолютно запрещен.

Высшего развития эта политика достигла в Испании, где за вывоз золота и серебра закон карал смертью. Такая политика преследовала чисто фискальные цели и была мыслима лишь до тех пор, пока внешняя торговля не выходила из рамок средневековой гильдейской структуры, из рамок меновой торговли.

Система денежного баланса совместима, следовательно, лишь со средневековым строем торговли, со средневековыми торговыми гильдиями. Напротив, в системе торгового баланса выступает на сцену более высокая форма торгового капитала. Целью его деятельности является нажива, самовозрастание капитала. Оно происходит на основе внешней торговли по причинам, которые мы выяснили раньше. Необходимым условием для этого является постоянно расширяющаяся торговля, вывоз денежного капитала для купли товаров в одной стране и продажи их по выгодной цене в другой. Томас Ман, секретарь Ост-Индской торговой компании, доказывает в своем памфлете от 1621 г. «А discourse of trade from England to East-India», что вывоз денег должен быть разрешен компании, так как, применяя их для закупки индийских товаров, компания в конечном счете возвращает стране больше денег, чем их вывезла. Смысл денег не в том, чтобы накоплять их как сокровище, а в том, чтобы с их помощью увеличивать денежное богатство страны, но это возможно лишь при условии, что деньги можно свободно вывозить для купли товаров там, где это выгодно.

Меркантилизм выступает против системы складочных мест, кодекса об истрачении, наконец против попытки государства регулировать валютный курс. В этом смысл полемики начала XVII в. между Миссельденом (Misselden), выражающим меркантилистическую точку зрения, и Мэляйнсом (Malynes), который является еще сторонником системы денежного баланса. Это — борьба крупного торгового капитала против средневековой торговли.

Внешне дело, действительно, обстоит как будто так, что система денежного и система торгового баланса стремятся к одной и той же цели, к увеличению массы драгоценных металлов в стране, но видят путь к этому в различных средствах. Система денежного баланса стремится достигнуть этого путем непосредственного регулирования движения денег. Система торгового баланса стремится достигнуть того же путем регулирования движения товаров, их ввоза и вывоза.

Однако деньги для системы торгового баланса — это не просто деньги, а денежный капитал. Сохранение принципа системы денежного баланса меркантилизмом, а именно, что драгоценные металлы являются единственным богатством страны, предполагает совершенно иное содержание, выражает иные классовые интересы. В системе торгового баланса (или, что с нашей точки зрения — то же, — в меркантилизме) этот принцип становится выражением интересов торговых монополий, крупного торгового капитала.

Сохранение меркантилизмом основного принципа системы денежного баланса, стремление к возможно большему накоплению драгоценных металлов в стране, как богатства par excellence (по преимуществу), представляет собой своеобразный компромисс между фискальной политикой полуфеодального государства, заинтересованного в росте своих денежных средств (с развитием товарного хозяйства), и интересами торгового капитала. Если политика денежного баланса представляла в наиболее чистом виде фискальные интересы этого государства, то в системе торгового баланса делается попытка примирить интересы фиска и интересы крупных торговых монополий. С одной стороны, целью торговли ставится увеличение денежного богатства страны, с другой — условием достижения этого объявляется разрешение вывоза денег из страны компаниями для торговых целей. Вместе с тем торговые компании используют фискальную цель государства для того, чтобы доказать выгодность для него ведения торговли монополиями, а не частными лицами. Тем самым, принцип активного баланса превращается в оружие, направленное, с одной стороны, против преследующей чисто фискальные цели политики денежного баланса, а с другой стороны — против стремления частных купцов принять активное участие в выгодной внешней торговле и подорвать тем самым систему торговых монополий.

Если государство заинтересовано в увеличении массы драгоценных металлов в стране, то оно должно подчинить внешнюю торговлю регламентации. Интересы государства и интересы частного торговца не всегда совпадают. Последний всегда выигрывает, так как, не получая барыша, он не стал бы и вести соответствующей торговли. Но выгодная для него данная отрасль торговли может быть невыгодной для государства. Так, например, торговля французским вином разоряет Англию, граждане которой расплачиваются полноценными деньгами за вино. Но купцы, ведущие эту торговлю, на ней получают такую же прибыль, как и от всякой другой торговли. Государство не может поэтому полагаться на свободный выбор купцом сферы деятельности, а должно подчинить торговлю своей регламентации. Легче всего это сделать путем предоставления права торговли торговым монополиям, деятельность которых легче можно контролировать. У упомянутого нами выше Уилера мы находим доводы в защиту монополии странствующих купцов. Он утверждает, что при свободной торговле сукном Англия вдвойне потеряет. Конкуренция английских торговцев сукном между собой заставит их дешевле продавать еео за границей, и та же конкуренция поднимет цены на ввозимые в Англию иностранные товары. И то и другое значительно уменьшит актив торгового баланса и невыгодно для Англии. Так принцип, лежащий в основе меркантилизма, превращается в обоснование монопольной торговли и выражает интересы торговых монополий.

Экономические взгляды Томаса Мана

Выяснив экономическую основу меркантилистических воззрений на роль денег и показав, почему именно внешняя торговля заняла центральное место в теории, перейдем к изложению взглядов самих меркантилистов. Одной из наиболее замечательных и самой ранней работой, в которой мы находим систематическое изложение теории торгового баланса, является памфлет Томаса Мана от 1621 г. «Рассуждение о торговле Англии с Ост-Индией». Ман напоминает изречение Катона: Patrem familias opportet esse vendacem non emacem¹⁰. Это изречение на разные лады повторяется всеми меркантилистами. Почему же это так? — спрашивает Ман, и приводит следующее сравнение. Допустим, что владелец имения хочет разбогатеть. Как он должен поступать? Ман предполагает, что помещик находится в торговых связях с внешним миром, иначе, с его точки зрения, он не может ни разбогатеть, ни разориться. Если владелец имения живет выше своих средств, иными словами — проживает большую сумму денег, чем выручает в обмен на свои продукты, то он в конце концов разоряется. Когда Ман предполагает, что его помещик проживает бóльшую сумму денег, он не имеет в виду обязательно того, что эти деньги тратятся непроизводительно, т. е. на личное потребление. Достаточно того, что вообще на покупки тратится больше денег, чем выручается от продажи продуктов собственного имения. Если же собственник хочет разбогатеть, он должен, напротив, выручать больше, чем тратит, чего он может достигнуть путем максимального сокращения своего потребления. Излишек денег, который приобретается таким образом, является показателем обогащения нашего помещика. Пока он поступает таким образом, он богатеет и состояние его растет.

Проанализируем рассуждение Мана. Богатство заключается в деньгах. Оно получается в результате торговли, причем она должна давать активный баланс. Пример с помещиком взят Маном из жизни, при этом для английских помещиков из дворян XVII в. баланс часто оказывался пассивным и они разорялись. Хозяйство, которое имеет в виду Ман, является уже в значительной степени товарным и имеет главной своей задачей не производство продуктов для собственного потребления, а производство продуктов, предназначенных для обмена, и накопление. С другой стороны, под образом помещика Ман представляет интересы и точку зрения торгового капиталиста. Изложив свой пример, Ман делает тот вывод, что и государство должно поступать таким же образом, как индивидуальное лицо, если желает разбогатеть. Оно должно стремиться к тому, чтобы его граждане как можно больше товаров вывозили за границу и как можно меньше сами покупали иностранных товаров. Избыток вывоза над ввозом по стоимости должен быть покрыт наличными деньгами и образует активный торговый баланс нации, в результате которого увеличивается ее богатство.

Мы уже выяснили выше значение, которое приобрели деньги для государства с развитием товарно-денежного хозяйства. Когда деньги начали становиться крупной общественной силой, государство стало обращать больше внимания на увеличение своих денежных доходов. Так как эти доходы зависели в свою очередь от высоты денежных доходов граждан государства, проблемы экономической политики стали играть важную роль и интересовать в немалой степени правительство. Об этом свидетельствует наличие правительственных советников по делам торговли и финансов при короле, которых мы встречаем уже с середины XVI в. Напомним о роли финансового советника Грешема при Елизавете, участие Коттона, Меляйнса, Поттера, Робинсона и других в специальных правительственных совещаниях по вопросам экономической политики и финансов. Конечно, это не было еще систематическим представительством торговой буржуазии в правительстве, вследствие чего мы почти с начала XVII в. встречаем у всех меркантилистов требование организации постоянного торгово-промышленного совета при правительстве (Council of trade), но все же нельзя сказать, что правительство не считалось с интересами и мнениями наиболее крупных торговцев, впрочем, не столько в их интересах, сколько в своих собственных финансовых выгодах.

Это приводит нас к постановке вопроса о классовой природе английского государства конца XVI и XVII вв. Великая английская революция, начавшаяся во второй четверти XVII в., представляла собой форму, в которой протекала буржуазная революция в Англии. Монархия Стюартов, уничтоженная английской революцией, представляла собой своеобразную английскую форму абсолютной монархии, форму, которая получила общее распространение в других европейских государствах в эту эпоху, например во Франции со времени Генриха IV. Своеобразие английской формы этого государства заключалось в том, что здесь роль парламента (палаты общин) была гораздо более значительной и систематической, чем роль генеральных штатов во Франции, и это мешало укреплению абсолютной монархии. Английским королям приходилось не раз отступать перед сопротивлением палаты общин. Примером этого может служить вынужденный сопротивлением парламента отказ королевы Елизаветы от бесконтрольной раздачи промышленных и торговых монополий. Тем не менее общее направление развития государственной власти в Англии шло в сторону укрепления абсолютной монархии, которая достигла своего апогея при Стюартах (Карле I и Карле II).

Абсолютная монархия в европейских государствах сложилась на основе известного и временного равновесия сил между феодализмом и развивавшимся буржуазным хозяйством. В борьбе против политического значения феодалов королевская власть опиралась на развивавшуюся буржуазию, точкой опоры которой были городские коммуны (как их называли во Франции), растущие в своем политическом и экономическом значении города.

С другой стороны, буржуазия не была еще достаточно сильна, чтобы одержать верх в своей борьбе с феодалами и установить соответствующий ее интересам политический строй, как это произошло позже, в эпоху буржуазных революций.

Таким образом на основе более или менее длительного равновесия сил между феодалами и буржуазией, экономическим базисом которого было разложение феодального хозяйства и развитие товарно-капиталистического хозяйства, укрепляется абсолютная монархия.

Последняя, однако, остается по своей классовой природе феодальным государством, выражавшим интересы феодального землевладения. Борьба развивавшейся абсолютной монархии с феодалами преследовала лишь одну цель: сломить политическую самостоятельность и государственный суверенитет феодалов на своих вотчинах — явления, характерные для типичного средневекового феодализма. Абсолютная монархия отнюдь не ставила себе целью сломить экономический базис феодального землевладения, а стремилась лишь превратить феодалов в служилое, подчиненное королевской власти, сословие. Эта задача и была осуществлена укреплением абсолютной монархии.

Разложение феодализма и развитие товарно-капиталистического хозяйства содействовало укреплению королевской власти теми изменениями, которые они вносили в экономический строй общества. Растущее значение промышленности и денег укрепило военную, силу монархии и сломило значение средневековых феодальных дружин. «Введение огнестрельного оружия внесло коренные изменения не только в военное дело, но и в политические отношения господства и подчинения. Для того чтобы иметь порох и огнестрельное оружие, необходимы были индустрия и деньги; тем и другим располагают горожане. Поэтому огнестрельное оружие было с самого начала орудием городов и опиравшейся на них монархической власти в борьбе против феодального дворянства. Прежде неприступные стены дворянских бургов падали под ядрами пушек горожан, а пули бюргерских винтовок пробивали рыцарскую броню. Вместе с облаченной в рыцарские доспехи кавалерией дворянства рухнуло также и дворянское владычество» (Энгельс, «Анти-Дюринг», стр. 223—224).

Весь этот ход развития Энгельс резюмирует следующим образом: «Борьба буржуазии против феодального дворянства — это борьба города против деревни, промышленности против землевладения, денежного хозяйства против натурального, а решающим оружием бюргеров в этой борьбе была их экономическая мощь, постоянно возраставшая благодаря развитию сперва ремесленной промышленности, перешедшей потом в мануфактуру, в распространение торговли. Во время всей этой борьбы политическая власть была на стороне дворянства, за исключением одного периода, когда корона пользовалась бюргерством как орудием против дворянства, с целью держать оба сословия во взаимном равновесии, но с того момента, как политически все еще бессильная буржуазия, благодаря своему возрастающему экономическому могуществу, начала становиться опасной силой, — королевская власть вновь заключила союз с дворянством, вызвав этим сначала в Англии, а потом во Франции буржуазную революцию» («Анти-Дюринг», стр. 219—220).

Мы выяснили тем самым характер взаимоотношений королевской власти и буржуазии в Англии. Политика денежного баланса выступает как чисто фискальная политика, направленная к выгоде государственной власти. Политика торгового баланса, или меркантилизм, — как компромисс между королевской властью и торговыми монополиями, в котором на первом плане стоят интересы государства, но делается известная уступка развивающейся капиталистической торговле.

Развитие английской торговли

Мы можем проследить по литературе XVI и XVII вв. основные этапы развития английской торговли. Начало поворота в сторону активного участия англичан во внешней торговле нужно отнести к тридцатым годам XVI в., по сообщению Клемента Армстронга. Это подтверждается также Джоном Гельсом, или его издателем Вильямом Стаффордом (1547 или 1581 г.). У позднейших писателей XVII в. именно эпоха Елизаветы рассматривается как тот период английской истории, когда было положено начало блестящего расцвета торговли и промышленности XVII в., который выдвинул Англию на первое место среди европейских держав. В первой половине XVII в. примером для Англии в отношении промышленности и торговли все английские писатели приводят Голландию, начиная с Рэли, Дигса, Тобиаса, Кеймора и др. Даже Вильям Темпль в опубликованной им в 1672 г. работе и Вильям Петти в своих сочинениях все еще ставят Голландию в пример Англии, но уже на первое место выдвигается во второй половине XVI в. конкуренция Франции. Фортрей в 1663 г. сигнализирует об опасности англо-французской торговли, вследствие ее огромного пассива для Англии. Конец XVII в. ознаменован рядом войн с Францией, продиктованных как торговым соперничеством, так и борьбой против политической гегемонии Людовика XIV в Европе.

Вернемся однако к концу XVI в. В самой Англии правительство содействовало развитию суконной промышленности, принимало эмигрантов из Фландрии, бежавших от религиозных преследований со стороны Маргариты Пармской и герцога Альбы. Уже при Генрихе VII были заложены основы суконной промышленности в Англии, при Елизавете вывоз шерсти был окончательно запрещен законом, хотя борьба с контрабандным вывозом продолжается еще целых два столетия, порождая большую памфлетную литературу.

Развивавшаяся торговля встала в противоречие с политикой денежного баланса и привела к формулировке теории торгового баланса.

Мы отметили значительное развитие уже к концу XVI столетия торговли сукном, с которой связаны были существование и расцвет Компании Странствующих Купцов. Во второй половине и конце XVI в. широко развивается английская внешняя торговля, представленная компаниями Левантийской, Московской, Эстляндской и, наконец, с 1600 г. — Ост-Индской. Прямое запрещение вывоза денег становится непереносимым тормозом для внешней торговли. Новая теория торгового баланса считает, что правительство должно прекратить политику непрестанного регулирования вывоза золота и серебра. Иногда такой вывоз только выгоден стране, если он ведет в окончательном итоге к активному балансу. В XVII в. эта точка зрения вообще господствует в теории, если не всегда на практике. Конечно, и в памфлетах мы встречаемся иногда с рецидивом устарелых воззрений о необходимости запрещения вывоза золота и серебра, например у Милльса, Меляйнса, Томаса Вайолета.

Экономическая политика правительства в течение всего XVII в. требовала, чтобы вывоз драгоценных металлов производился каждый раз лишь с особого разрешения государственной власти, причем в принципе он мог происходить только за счет ввозимой иностранной монеты. Так, Ост-Индская компания могла вывозить только испанские серебряные реалы, полученные ею от продажи индийских товаров испанцам. Вывоз английских денег и переплавка их в слитки с целью вывоза рассматривались как государственное преступление. Нет ничего удивительного в том, что одним из первых защитников свободного вывоза драгоценных металлов в торговых целях был Томас Ман. Он выражал своей позицией интересы Ост-Индской компании, торговля которой основывалась на большом по тому времени вывозе драгоценных металлов, особенно серебра. Не случайно Ман сравнивает купца, вывозящего драгоценные металлы (деньги), с хлебопашцем, бросающим семена в землю для посева. Ман, однако, вовсе не противник законодательного регулирования внешней торговли. Почти ни один из меркантилистов не объявлял себя безусловным сторонником внешней торговли quand-meme, независимо от ее результатов. Все стояли только за такую внешнюю торговлю, которая дает непосредственно или в окончательном итоге активный баланс.

Развитие меркантилистических воззрений на регулирование внешней торговли отражает ход развития экономической жизни от эпохи торгового капитала до расцвета капиталистической промышленности и превращения Англии после промышленного переворота XVIII в. в капиталистическую мастерскую мира.

В общем и целом верно, когда считают классическую политическую экономию представительницей лозунга laissez faire, laissez passer, т. e. полной свободы экономической деятельности, в чем бы она ни проявлялась, и противопоставляют ее меркантилистической политике регулирования торговли и покровительственных тарифов. Но уже при меркантилизме можно видеть, как постепенно распространяется новое воззрение о необходимости большей или меньшей свободы торговли. Хотя мы находим даже в. заголовках меркантилистических памфлетов выражение «свободная торговля»¹¹, а в их содержании — требование свободной торговли, но в начале XVII в. это выражение имеет иной смысл, чем впоследствии, и является преимущественно отражением борьбы против монополии торговых компаний. Того смысла, который это выражение имеет у классиков (невмешательство государства в экономическую деятельность частных лиц, отмена покровительственных пошлин), мы у меркантилистов почти не находим. Впрочем, проблема развития идеи свободной торговли может быть предметом самостоятельного исследования, которое отчасти выполнено в известной работе Янжула.

Регламентация государством внешней торговли

Представления Мана о торговом балансе и связанные с ними мысли об экономической политике основаны на том положении, что интересы государства и интересы купца не всегда совпадают. Прибыль торговца может означать убыток для государства. Так, например, когда торговец ввозит предметы роскоши, он может получать большие барыши, государство же терпит убыток, поскольку оно расплачивается за них золотом и серебром. После появления памфлета Фортрея¹² обвиняли в таком вредном для Англии действии французскую торговлю, пассив от которой Фортрей определял в 2 млн. фунтов стерлингов в год — колоссальные по тому времени деньги. Раз внешняя торговля сама по себе, в своем естественном течении, не обязательно приносит выгоду государству, возникает необходимость ее регулирования, поощрения выгодных видов внешней торговли, стеснения или даже запрещения невыгодных. Многие меркантилисты, особенно позднейшие (конец XVII — первая половина XVIII в.), детально исследовали разные направления внешней торговли с точки зрения выгоды или невыгоды их торгового баланса¹³. Безусловно выгодными считались: левантийская, эстляндская, московская, норвежская торговля, торговля с Испанией и Португалией, Африкой и Вест-Индией, сомнительной представлялась ост-индская торговля, бывшая постоянно предметом памфлетных дискуссий. Наконец, определенно невыгодней считалась, как мы указали выше, торговля с Францией.

Мы выяснили, почему меркантилисты были сторонниками активного торгового баланса. В этом отражалась точка зрения торгового капитала, стремящегося к накоплению. Какие же причины приводили меркантилистов к мысли о необходимости регулирования торговли? Ведь в отдельных случаях такое направление экономической политики несомненно сталкивалось с интересами довольно влиятельных торговых групп. Это заставляет нас поставить вопрос: чьи интересы находили отражение в практике законодательного регулирования торговли, которая характерна для эпохи меркантилизма? Мы уже указывали, что высокая оценка денег, как исключительной формы богатства, была связана с их ролью торгового капитала. Помимо этого, мы знаем их значение для государства, которое всеми мерами поощряло прилив драгоценных металлов в страну и стесняло отлив их из страны. Уже в XVI в. мы находим целую систему соответствующих экономических мероприятий, вплоть до попыток монополизировать в руках государства exchange (торговлю валютой).

Напомним роль Грешема при Елизавете (середина XVI в.). Запоздалые отголоски этих попыток регулирования курса валюты, ограничить вывоз драгоценных металлов, нашли свое отражение у Милльса и в полемике Миссельдена и Меляйнса. В вопросе об активном денежном балансе меркантилисты таким образом как бы продолжают традиции прошлого века, стоявшего на позиции денежного баланса, вернее — перерабатывают ее в соответствии с интересами торгового капитала.

Каковы же были эти специфические интересы? Мы укажем на три основных момента, игравших, по нашему мнению, самую главную роль. С самого начала XVII в. мы встречаемся с борьбой между ранними сторонниками «свободной торговли» в вышеуказанном смысле и их противниками, высказывающимися за регулирование и ограничение доступа к внешней торговле.

Сторонники свободной торговли имели сильную правовую опору в том, что монополия противоречит «равенству прав свободно рожденных англичан». Во внутренней экономической жизни уже Елизавета была вынуждена уступить требованиям парламента и отказаться от всех торгово-промысловых монополий, утвержденных ею за отдельными лицами и группами лиц. С тех пор установилось правило, что законной силой обладают лишь те привилегии, которые подтверждены актом парламента. Торговые же привилегии, данные властью одного короля, незаконны. Отметим, что при Елизавете и частично при Стюартах, особенно при Иакове I, была широко распространена система монопольного предоставления отдельным лицам и группам лиц права производства и торговли различными продуктами широкого потребления (мыло, вино, окраска сукна, селитра). Эти привилегии оправдывались стремлением к насаждению и поощрению новых производств, на деле же Стюарты ими пользовались для финансовых целей или для награждения фаворитов. Это обстоятельство играло не последнюю роль в возраставшем раздражении буржуазии против Стюартов, приведшем к революции. Ост-Индской компании, несмотря на ее богатство и могущество, в течение всего XVII в. не удалось добиться парламентской хартии, признававшей за ней право исключительной торговли с Ост-Индией. Практика исключительных привилегий под разными соусами широко применялась до английской революции, соблазняя королей проистекавшими из нее доходами, независимыми от постановлений парламента.

Одним из важнейших доводов участников торговых компаний, особенно паевых товариществ, joint-stock companies, в пользу компаний был довод о несоответствии интересам Англии свободной, неупорядоченной торговли (interlopers’s trade). Представители Ост-Индской компании подчеркивают в некоторых случаях, что они к невыгоде для себя часто вывозят сукно из Англии на большую сумму и тем поддерживают основной отечественный промысел (staple trade). К числу своих заслуг компании относят также постройку кораблей для заморского плавания, могущих быть использованными государством в случае войны, ввоз промышленного сырья и предметов военного снаряжения. Все эти положительные черты могут осуществляться будто бы только компаниями, которые сознательно исходят в своей деятельности из интересов государства и умеют, поскольку это нужно, приносить им в жертву собственные интересы, не так, как при анархической торговле индивидуального купца, который, конечно, в первую очередь заботится о себе. Именно таков объективный смысл рассуждений о возможном противоречии между интересами индивидуального купца и государства.

Сторонники свободной торговли примыкают к тому же кругу идей, но только доказывают, что свободная торговля была бы гораздо выгоднее для торгового баланса Англии. Напомним еще раз, в каком смысле мы употребляем здесь термин «свободная торговля» в соответствии со взглядами XVII в. Она противопоставляется ограниченной торговле, участие в которой предоставляется монопольно только членам торговых компаний, делившихся на регламентированные компании и паевые товарищества. Индивидуальные купцы (interlopers), стоявшие вне компаний, обвиняли одинаково и те, и другие в монопольном характере. Сами же участники их оправдывали ту форму, к которой они принадлежали, и приписывали монопольную сущность другой форме. Участники регламентированных компаний (например Левантийской) заявляли, что в них может принимать участие каждый английский купец, уплачивая лишь небольшой вступительный взнос (5 фунтов стерлингов в Компании Странствующих Купцов) и сверх того периодические взносы для обслуживания организации. Защитники Компании Странствующих Купцов, оправдываясь от обвинения в монополии, указывали, что она включает свыше 3000 членов. Противники же ее говорили, что фактически вся власть в руках нескольких человек, которым принадлежат все выгоды от организации. Причину этого монопольного использования привилегии компании мы видим в том, что внешняя торговля требовала крупных капиталов и тем фактически ограничивала число участников. Она препятствовала свободной конкуренции между отечественными и иностранными купцами действовать повышательно на цены национальной продукции и понижательно на цены иностранных ввозных товаров. Монопольному характеру регламентированных компаний участники паевых товариществ противопоставляли якобы демократический характер последних. Они торговали на общий капитал, который получался путем публичной подписки на паи при организации компании. Когда капитал достигал заранее условленной величины, подписка закрывалась. Все подписавшиеся получали паи, соответственно сумме их подписки, и выбирали правление, которое вело все дела компании. После закрытия подписки новые лица могли войти в монополию лишь тогда, когда кто-нибудь из владельцев паев их продавал. Участники паевых товариществ видели демократию в том, что каждый человек, владевший большей или меньшей суммой денег, мог войти в компанию и участвовать во всех выгодах, даже если незначительные размеры капитала лишали его возможности вести индивидуальную торговлю или этому препятствовали личные обстоятельства (малолетние сироты, вдовы).

Ограничение доступа к торговле только владельцам паев они считали справедливым, указывая, что никаких препятствий для участия в подписке при организации компании никому не ставилось. Если же они не подписывались в начале, и дела компании шли хорошо, новые участники должны оплатить достигнутые компанией выгоды в виде повышенной стоимости паев, передаваемых участниками компании. Нужно отметить, что паевые товарищества в своей торговой деятельности не всегда довольствовались собранным паевым капиталом. Они часто прибегали к более или менее крупным займам на денежном рынке того времени, получая таким образом в свое распоряжение средства зажиточных, но не торговых кругов населения. Им компании платили 5—6% на заемный капитал, сами же наживали, как писал один из противников, 50—60%. Все сказанное особенно применимо к Ост-Индской компании, которая на протяжении всего века играет важнейшую роль не только в хозяйственной, но и в политической жизни страны. Другие обвиняли Ост-Индскую компанию в том, что она вообще торгует не на свои, а на заемные средства. В случае торговых неудач страдают не официальные члены компании, а владельцы капитала, предоставленного ей в ссуду. Широкое пользование заемным капиталом делало членов Ост-Индской компании сторонниками законодательного понижения процента.

Представитель Ост-Индской компании сходился в своей защите законодательного ограничения процента с идеологами помещичьих групп (например Кольпепер — отец и сын), хотя из совершенно других соображений.

Вся внешняя торговля XVII в., за исключением торговли с Испанией и Португалией, которую не удалось регламентировать, делилась между обоими видами компаний, и последние в одинаковой мере боролись с interlopers. Последние, стоя вне указанных компаний, высказывались за свободу торговли и ратовали против монополий. Впрочем, это стремление к свободе торговли едва ли было в достаточной мере искренним. Получив доступ к ост-индской торговле в конце XVII в. путем организации новой компании, они в свою очередь добивались исключительной монополии и ограничения доступа новых участников.

Борьба меркантилизма с расточительной роскошью

Перейдем ко второй причине, побуждавшей к требованию законодательного регулирования внешней торговли. Это была борьба с роскошью, и особенно в отношении иностранных (ввозных) предметов роскоши. Борьба с роскошью была в известной мере программным требованием меркантилизма. Помещик, фигурирующий в памфлете Томаса Мана, должен был в целях накопления возможно меньше покупать и как можно больше продавать. Евангелие накопления требовало возможно большего ограничения личного потребления. Пуританизм был наиболее подходящей религией для фанатиков накопления. Борьба против роскоши, как экономически вредного явления, достигла, однако, наивысшего уровня не в Англии, а во Франции XVIII в. Особенно отрицательные суждения о роскоши мы находим у французских материалистов XVIII в. И Гельвеций, и Дидро видят в роскоши причину упадка государств и величайшее общественное зло. Объясняется это тем, что во Франции роскошь, которую громили материалисты, была придворной и дворянской роскошью. Буржуазия с возмущением видела как деньги, выколоченные всякой правдой и неправдой¹⁴ из нее и народных масс, паразитически проживались и расточались духовенством, дворянством и двором. В Англии борьба с роскошью не приняла таких широких размеров, так как общественные отношения были иными, пережитки феодализма далеко не имели такой силы, как во Франции. Старое феодальное дворянство Англии было уничтожено в войне Алой и Белой Розы, в новых же помещичьих кругах процесс капиталистического перерождения пошел несравненно дальше, чем во французском дворянстве XVIII в. Немалое значение сыграла аграрная революция XVI в. в Англии, разрушившая патриархально-феодальные отношения в сельском хозяйстве. Причины, по которым английские меркантилисты восставали против роскоши, отчасти отражали интересы торгового капитала, отчасти вытекали из новых соображений покровительства национальной промышленности, что приводит нас к третьей причине, обусловившей важное значение в XVII в. теории торгового баланса и идеи законодательного регулирования внешней торговли.

Мысль о вреде роскоши основана на теории торгового баланса. Особенно вреден ввоз предметов роскоши из-за границы. Для того чтобы торговый баланс был возможно активным, необходимо как мощно больше вывозить и как можно меньше ввозить. Ограничение ввоза должно главным образом происходить за счет предметов роскоши. Как мы видели выше, борьба с роскошью не приняла широких размеров в Англии, особенно в первой половине XVII в., когда на первом плане стоят еще интересы торгового капитала, как такового. Большой размах борьба против ввозных предметов роскоши приобретает во второй половине XVII в., когда ее источником становится стремление к протекционизму по отношению к отечественной промышленности. Некоторые писатели указывают, что роскошь вредна не сама по себе, а поскольку она влечет за собой ввоз иностранных товаров.

Развитие промышленного протекционизма

Перейдем к третьему и важнейшему пункту. Требования законодательного регулирования внешней торговли и борьба за активный торговый баланс получили широкую поддержку в потребностях и интересах развития национальной промышленности. Именно эти интересы были положены в основу борьбы против французской торговли во второй половине XVII в. и против ост-индской торговли в конце XVII и начале XVIII в. С интересами национальной промышленности связаны все детальные мероприятия экономической политики, разработанные меркантилистами в целях получения активного торгового баланса. Так старые идеи, являвшиеся руководящими в политике торговых монополий, постепенно проникаются новым экономическим содержанием. Мы видели, как это случилось с примитивной теорией денежного баланса, выражавшей фискальные интересы феодального государства на первых шагах развития товарно-денежного хозяйства. Мы увидим, как это теперь происходит с экономической политикой торгового капитала, постепенно преобразующегося в промышленный, вернее — постепенно отодвигаемого на задний план развитием промышленного капитала. Отметим, что экономическая политика протекционизма продиктована интересами промышленного капитала, а не ремесленной промышленности.

В конце XVI и начале XVII вв. борьба между торговыми компаниями и промышленностью (например суконщиками) несомненно имела место, как видно из памфлета Уилера и анонимного памфлета «А true discovery...» от 1623 г., но перевес в этой борьбе был на стороне торговых компаний, поскольку противниками в основном выступали ремесленные цехи. Иное дело в конце XVII — начале XVIII вв., когда с монополистическими торговыми компаниями сталкивается промышленный капитал. В этой борьбе терпит поражение даже сильнейшая и старейшая Ост-Индская торговая компания. Ее победители — производители шелка и хлопчатобумажных тканей.

Развивавшаяся внешняя торговля, с одной стороны, опиралась на промышленность страны, с другой — подталкивала ее в сторону капиталистического развития. В Англии, в отличие от Голландии, транзитная торговля в XVII в. все же не имела такого значения, как торговля продукцией отечественной промышленности. Причину этого английские экономисты справедливо видели в скудности Голландии естественными богатствами, в бесплодии почвы, и противопоставляли ей богатую природу Англии. Однако, в силу многих причин, английской промышленности приходилось выдержать тяжелую конкуренцию, и в первую голову с Голландией, чтобы занять достойное положение на иностранных рынках. Весь XVII в. проходит под знаком экономической борьбы с Голландией, что естественно приводило к литературным попыткам выяснения причин экономической, финансовой и морской мощи Голландии. Это косвенно содействовало развитию английской политической экономии.

Борьба с Голландией, отражение которой в экономической литературе мы рассмотрим позднее, толкала к покровительственным мерам по отношению к английской промышленности. Впоследствии такую же роль сыграла конкуренция с Францией и Индией.

Вся совокупность мероприятий экономической политики была направлена к тому, чтобы привлечь в страну как можно больше денег. Так как для государства, лишенного собственных рудников драгоценных металлов, единственным способом их привлечения является активная внешняя торговля, теория торгового баланса заняла центральное место у экономистов-писателей XVII в. Мы установили, что в той преувеличенной роли, которая отводилась деньгам, последние все же рассматривались преимущественно не как непосредственная, натуральная форма богатства, а как денежный (торговый) капитал. Отсюда — связь, которую видели меркантилисты между деньгами и внешней торговлей. Если, с одной стороны, изобилие денег в стране — продукт активной внешней торговли, то, с другой стороны, сама торговля имеет своей предпосылкой обладание достаточным денежным капиталом. Последняя мысль особенно усиленно пропагандировалась представителями Ост-Индской компании, заинтересованными в свободном вывозе драгоценных металлов, а потому постоянно подчеркивающими роль денег как капитала, т. е. как средства для извлечения прибыли путем торговли.

Связь, существующая между деньгами и товарами, приводит к постановке вопроса о способах умножения количества товаров, необходимых для торговли. Прибыль торговца пропорциональна при прочих равных условиях размерам его капитала, последний же связан в известной мере с физическим (вернее — стоимостным) объектом торговли. Следовательно, уже для торговцев и их идеологов вопрос об источнике товаров приобретает важное значение. Свойственный капиталистическому обществу фетишизм приводит экономистов к той извращенной точке зрения, при которой вещам приписываются свойства, вытекающие из общественных отношений. В наиболее резкой форме фетишизм проявляется, когда деньгам, как таковым, приписывается способность создавать дополнительные деньги, т. е. прибавочную стоимость. Особенно отчетливо дело представляется так ростовщику или представителю ссудного капитала. Купец видит, что получение прибыли связано с процессом Д — Т — Д1, т. е. постоянно повторяющимся превращением денег в товар и обратно. Купец, следовательно, склонен, в отличие от ростовщика, приписывать основное значение наряду с деньгами товару. Сами деньги для него — богатство лишь постольку, поскольку они — превращенная форма всех товаров.

Маркс различает в понятии богатства вещественное содержание и социальную форму. «Какова бы ни была общественная форма богатства, потребительные стоимости образуют всегда его содержание» («К критике политической экономии», стр. 60). В первой главе «Капитала» Маркс пишет: «Потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова был ни была его общественная форма» (стр. 2). Постоянное противоречие потребительной и меновой стоимости, вещественного содержания и общественной формы, разрешается в движении Д — Т — Д1. Соответственно этому мы находим у меркантилистов, наряду с представлением, что деньги — богатство, утверждение, что товары — богатство.

Определение источника богатства у меркантилистов

Фортрей, определив богатство как изобилие естественных и искусственных благ, также указывает на то, что «торговля — это средство, благодаря которому нация может получить все, в чем она нуждается извне, и продавать с наибольшей выгодой то, что может быть сбережено от своей собственной продукции»¹⁵. «Поэтому мы должны заботиться главным образом о том, чтобы увеличить производство вещей, которые являются наименее обременительными для страны и обладают наибольшей стоимостью в чужих странах»¹⁶. Нетрудно усмотреть из этого подчеркивания значения торговли, что мы имеем высказывания представителей торгового капитала, которые признают все значение товаров, но лишь постольку, поскольку они — объект торговли, меновые стоимости, а не просто потребительные стоимости.

В интересах торговли возможно большее увеличение товарной массы. Какими же способами это может быть достигнуто? В изыскании этих способов заключается одна из существенных особенностей меркантилизма. Английские писатели большей части XVII в. брали в качестве образца для Англии Голландию. Мы очень часто встречаемся у англичан с постановкой и попытками разрешения вопроса: в чем причина экономического процветания Голландии? Голландия — страна, лишенная собственного сырья, не имеющая достаточной сельскохозяйственной продукции или ископаемых богатств. Почти всё, в чем она нуждается, она вынуждена привозить извне, в частности из Англии. Чем же она все это приобретает, и притом не беднеет, а обогащается с каждым днем? Мы не будем перечислять всех причин, указываемых различными английскими писателями начиная с конца XVI в. Отметим лишь важнейшие. Это — рыболовство, промышленность и транзитная торговля, особенно первые две. Они доставляют огромное количество богатства (товаров), в обмен на которое голландцы выручают за границей большие деньги.

Причиной процветания Голландии являлась высоко развитая по тому времени промышленность, которая поддерживалась почти исключительно на иностранном сырье, в частности на английской шерсти. Последняя до конца XVI в. вывозилась сравнительно свободно. Елизавета попыталась запретить ее вывоз и поощрять вывоз сукна. Но и в XVII в. голландцы получали контрабандную шерсть из Англии или же перерабатывали неотделанное и некрашеное сукно, которое вывозили англичане, не скоро научившиеся хорошо красить и отделывать сукна. Помимо суконной промышленности в Голландии процветала полотняная и шелковая промышленность.

Земля и труд как источники богатства

Товары, которые страна производит и которыми она торгует, делятся на две группы: естественные и искусственные блага. Уже Ман, определив богатство как изобилие благ, необходимых для жизни, продолжает: «Это изобилие бывает двоякого рода: одни блага являются естественными и имеют своим источником саму территорию; другие — искусственные и зависят от трудолюбия населения»¹⁷.

В более позднем произведении Ман повторяет свое деление продуктов страны на естественные и искусственные. Национальный доход складывается, по Ману, из двух частей: 1) продуктов сельского хозяйства и 2) промышленных продуктов. Чтобы увеличить богатство страны, нужно расширить сельское хозяйство.

Перейдем к более детальному изложению значения, которое придавалось в XVII в. развитию промышленности.

Основным видом промышленности считалась суконная. Уже с конца XVI в. (со времени царствования Елизаветы) обращалось большое внимание на ее развитие. Всякие жалобы на плохое положение этой отрасли вызывали назначение специальных королевских комиссий для расследования. В памфлете Wheeler’а, вышедшем в 1601 г., сообщается, что по жалобам в 1577 г. была временно отменена монополия Странствующих Купцов на вывоз сукна из Англии. Вопрос о способах возможно большего развития суконной промышленности и монополизировании всех выгод от нее за Англией весьма часто является предметом специальных памфлетов, помимо того, что ему уделяется немало места в более общих экономических произведениях. Главным средством для закрепления монополии в производстве сукон и шерстяных материй англичане считали строжайшее запрещение вывоза сырой шерсти из Англии. Английская шерсть (заслуженно или незаслуженно) считалась совершенно исключительной по качеству и единственно пригодной для изготовления тонких сортов сукна. Напротив, континентальная шерсть была гораздо грубее и считалась пригодной сама по себе лишь для изготовления простых, не экспортных сортов сукна. Только в смеси с английской (в отношении 1 части английской и 2 частей континентальной) она давала хорошее сырье для суконной промышленности. Английские памфлетисты считали, что, удерживая английскую шерсть в стране, удастся значительно развить производство и экспорт сукна. На эту точку зрения стало под влиянием суконщиков и английское правительство, строго каравшее за вывоз шерсти и вспомогательных материалов, необходимых в суконном производстве (например сукновальная глина). Временами законы карали за вывоз шерсти как за государственную измену (felony).

Меркантилисты были сторонниками поощрения не одной суконной промышленности, а всех ее видов вообще, в частности полотняной, железоделательной, шелковой. Последняя приобрела особенное значение к концу XVII в., причем ее интересы пришли в резкое столкновение с интересами Ост-Индской компании, ввозившей большие количества дешевых шелковых изделий из Индии.

Мы показали то значение, которое придавали меркантилисты развитию промышленности и сельского хозяйства. Оно обусловлено было прежде всего стремлением елико возможно увеличить товарную массу, торговля которой была источником прибыли купца. Но необходимость развития промышленности и сельского хозяйства непосредственно обосновывалась тем соображением, что вывоз товаров увеличивает приток драгоценных металлов, делает торговый баланс активным. При этом особенно важную роль играет перерабатывающая промышленность, которая в данном отношении стоит выше сельского хозяйства и добывающей промышленности. Продукты сельского хозяйства, будучи подвергнуты промышленной переработке, представляют значительно большую стоимость и обмениваются на гораздо большее количество драгоценных металлов; следовательно, в большей степени, чем вывоз продуктов сельского хозяйства, повышают активность торгового баланса. На этом вопросе останавливается подробно анонимный автор памфлета о суконной промышленности от 1623 г. Он делит все изложение на четыре части. В первой доказывается, что «организация цветущей и богатой торговли покоится на переработке отечественного сырья»¹⁸. Продажа изготовленных промышленных изделий дает выгодный торговый баланс. «Приложение труда подданных государства к отечественному сырью и соблюдение должного порядка, чтобы промышленные изделия могли быть проданы... являются главным средством для получения активного торгового баланса»¹⁹. Это относится к промышленным изделиям в особенности. «В превращении сырья в промышленные изделия заключено такое выдающееся богатство и длительное сокровище, что это даже невыразимо. Ибо шерсть, стоящая не больше 2 шиллингов, превращенная в сукно даст 20, 30, даже 40 шиллингов»²⁰.

Но этого мало. Вывоз и производство промышленных изделий важны еще в том отношении, что они дают содержание многим беднякам.

Борьба с пауперизмом

Не забудем, что Англия XVII в. уже страдала от избытка рабочей силы и имела много бедняков, лишенных средств существования. Ведь в средине XVI в. начался процесс экспроприации крестьянства, выбросивший десятки тысяч пауперов, бродяг, на улицу. Английский рабочий класс, пишет Маркс, цитируя Торнтона, из своего золотого века без всяких переходных ступеней попал в железный век. «Законодательство было испугано этим переворотом. Оно еще не стояло на той высоте цивилизации, на которой национальное богатство, т. е. созидание капитала и беззастенчивая эксплуатация и пауперизация народной массы, считается последним словом всякой государственной мудрости».²¹ Вопрос о применении труда бедняков много занимал экономистов XVII в., и в промышленности они видели один из наилучших способов для осуществления этого.

Стремление найти занятие для бедняков и тем избавиться от люмпен-пролетариата, а кстати заодно и от больших денежных затрат в виде налога для бедных, падавшего довольно тяжелым бременем на зажиточных прихожан, скоро заменяется новой точкой зрения: мыслью о выгодности труда бедняков. Она, а не филантропические соображения, толкает к тому, чтобы возможно больше использовать рабочую силу бедняков. Создаются проекты о том, как засадить за работу принудительно всех трудоспособных, начиная с четырехлетних детей и кончая глубокими стариками.

Большинство экономистов XVII в. относится неодобрительно к законам Елизаветы о бедных, продиктованным тоже не чувством филантропии, а страхом перед множеством разоренных и лишенных обычных средств существования бедняков. Закон Елизаветы превратил добровольные пожертвования в пользу бедных, собиравшиеся приходским священником, в обязательную повинность, падавшую на всех состоятельных членов прихода.

Мысль об огромной выгоде, доставляемой трудом бедняков в промышленности или в сельском хозяйстве, естественно приводит к постановке вопроса о труде, как источнике богатства, в его специфически товарной форме, т. е. меновой стоимости.

Но этот переход к представлению, что труд является источником буржуазного богатства, знаменует собой уже разложение меркантилизма и подготовку классической политической экономии. Основоположник теории трудовой стоимости Вильям Петти тем самым является отцом классической политической экономии.

Теория трудовой стоимости, перенося проблему создания богатства из сферы обращения, из которой выводят его меркантилисты, в сферу производства, становится исходным пунктом критики меркантилистических воззрений. Мы покажем подробнее противоположность между новой концепцией и взглядами меркантилистов в критике меркантилизма.

«Богатство государства заключается исключительно в применении труда бедняков и в превращении в рабочих тех, кто раньше не работал»²². Chamberlen яснее многих других формулирует положение, что труд — единственный источник богатства. Однако эта мысль в XVII в. становится общераспространенной и так или иначе признается всеми. Этот переход от чистой политики торгового капитала к поощрению промышленности и труда мы находим в несколько общей форме уже у Мана. «Чтобы жить хорошо, процветать и стать богатыми, — пишет он, — мы должны найти способ сбыть наш избыток... И вот тут-то трудолюбие должно сыграть свою роль, не только в увеличении внешней торговли, но и в поощрении и умножении промышленности дома»²³.

Роль труда в создании богатства

Естественно, что огромное значение труда в создании богатства яснее всего видели промышленники, в частности суконщики. Уже неоднократно цитированный нами автор памфлета 1623 г. подчеркивает, какое огромное богатство скрыто в превращении сырья (шерсти) в промышленные изделия (сукно).

В своей основной работе Ман пишет «Мы должны елико возможно использовать как естественные богатства, так и промышленные изделия нашей страны, и так как страны, в которых живут только ремесленники, больше населены, чем другие, нужно стремиться иметь возможно большее количество бедняков, в труде которых заключается величайшая сила и все богатства короля и государства, ибо это неоспоримая вещь, что повсюду, где процветает промышленность, торговля также имеет значительные размеры»²⁴. Potter, признавая важную роль в создании богатства за природой, все же считает, что на первом плане должен быть поставлен труд, «ибо очевидно, что как бы страна ни была плодородна сама по себе и как бы она ни была удобно расположена для рыболовства и торговли с другими нациями, однако продукты этой страны не могут быть умножены и их стоимости увеличены без труда ее населения в различных отраслях производства»²⁵.

Поскольку меркантилизм остается верен своей позиции в вопросе об источниках богатства, он рассматривает труд как источник потребительной стоимости наряду с природой. Меновой стоимостью продукт труда становится лишь постольку, поскольку он превращается в объект внешней торговли, вывозится за границу и доставляет стране в качестве своего эквивалента драгоценные металлы. Поскольку же экономисты ставят вопрос о труде как создателе стоимости (меновой стоимости), они тем самым отрицают точку зрения меркантилизма и знаменуют переход к разложению меркантилизма. Этот переход совершается вначале до некоторой степени бессознательно. Рождение новой экономической концепции на первых порах не только не видит еще прямой противоположности вытекающих из нее выводов меркантилизму, но, напротив, внешне связывает себя с ним, как бы рождается из него. Этим объясняется то, что гениальнейший экономист XVII века Вильям Петти, основоположник классической политической экономии, сочетает в своих произведениях свои новые экономические воззрения с рядом меркантилистических пережитков, не замечая внутреннего противоречия. К Петти, как отцу классической политической экономии, примыкает ряд экономистов, ставящих вопрос о труде как источнике стоимости. Лишь исторически внешне они еще связаны с меркантилизмом, теоретически они уже глубоко враждебны ему и выражают разложение меркантилизма.

Теория народонаселения

Перейдем теперь к другому вопросу, который получил широкое развитие у меркантилистов и находится в связи с признанием ими роли труда в создании богатства. Мы имеем в виду теорию народонаселения меркантилистов, если, конечно, позволительно говорить об их взглядах по этому вопросу как о теории.

Многим современным экономистам осталось совершенно непонятным значение населения в теории меркантилистов. Известный английский экономист Роджерс в статье о Robinson’е, помещенной в «Palgraves Dictionary of political economy», пишет: «Робинсон хвалил торговлю, потому что она увеличивает количество народонаселения, тогда как Фортрей и последующие за ним экономисты перевернули и тем самым извратили это положение»²⁶. А между тем это положение, именно в перевернутой форме, т. е. большее народонаселение увеличивает богатство страны, является важнейшим элементом учения меркантилистов и ничего карикатурного для той ступени развития капитализма, о которой идет речь, в себе не заключает.

В чем же заключались взгляды меркантилистов на значение населения? Мы видели, как меркантилисты, выражая интересы торгового капитала, выдвинули теорию активного торгового баланса. Для получения такого баланса необходимо вывозить как можно больше и как можно более ценные товары, и напротив, ввозить как можно меньше и менее ценные товары. Количество товаров определяется размерами производства. Товары бывают двух родов: естественные и искусственные. Для первых имеет значение естественное богатство страны, для вторых — основное значение имеет труд. Труд повышает в огромных размерах богатство страны. Но количество труда, затрачиваемого населением на производство, определяется количеством населения. Поэтому из положения: труд — источник богатства — вытекает положение: население — величайшее сокровище страны.

Какие же меры предлагались меркантилистами? Они были прежде всего сторонниками возможно широкой иммиграции иностранцев-протестантов, бежавших от религиозных преследований на родине, особенно гугенотов из Франции.

Поощрение иммиграции, очевидно, должно было дополняться отрицательным отношением к эмиграции, которая была связан с ростом колониальных владений Англии в Сев. Америке. Чайльд готов даже допустить натурализацию для евреев, что в XVII в. значило очень много. Интересно отметить еще один способ, имевший целью увеличение населения, вернее — противодействие его уменьшению. Мы имеем в виду предлагавшуюся многими писателями XVII в. отмену кровавых уголовных законов того времени, которые присуждали к смертной казни за незначительную кражу. Борьба с этими законами вызывалась не филантропическими соображениями, а стремлением сохранить нации возможно больше населения. Меркантилисты предлагали заменять смертную казнь в некоторых случаях принудительными работами.

Отметим автора «Britannia languens», который к вопросу о росте населения подходит с иной точки зрения, чем его современники. Он считает многочисленное население важным в том отношении, что оно понижает заработную плату. Поэтому нужно не просто обилие людей, но именно пролетариев, вынужденных продавать свою рабочую силу. «Обилие населения должно вызывать понижение и дешевизну зарплаты; последняя же удешевляет промышленные изделия»²⁷. Но все, что удешевляет изделия промышленности, облегчает вывоз товаров за границу и конкуренцию на внешних рынках, что является источником богатства для страны. По поводу же необходимости не просто множества людей в стране, а именно множества пролетариев, автор пишет: «Население, которое я имею в виду и которое одно лишь может быть полезно для промышленности, это то избыточное население, которое не может найти применения своему труду ни в сельском хозяйстве, ни каким-нибудь иным способом в промышленности и торговле²⁸. Анонимный автор своим рассуждением как бы иллюстрирует одну мысль Маркса о меркантилизме. Маркс видел в стремлении меркантилистов к возможно большему ввозу драгоценных металлов способ понизить заработную плату рабочих. Во всяком случае автор «Britannia languens» именно с этой точки зрения рассматривает роль многочисленного народонаселения. В бедняках в современной автору Англии недостатка, очевидно, не было. «Наше недавно богатое крестьянство обнищало... Едва можно найти в графстве трех фермеров, могущих платить годичную аренду 300—400 фунтов стерлингов. Подсчитано, что число наших бедняков возросло вдесятеро по сравнению с прежним и что их содержание обходится нации в 400 000 ежегодных налогов»²⁹. Другие меркантилисты также подчеркивают, что дело не просто в росте населения, а в росте числа работающих: ремесленников, промышленников и сельскохозяйственных рабочих. Автор «Britannia languens», перечисляя способы умножения товаров, на первом месте ставит «численность рабочих или ремесленников, и от этого прежде всего зависит изобилие произведенных товаров»³⁰. То же подчеркивает Evelin, который пишет: «Не размеры территории, не удобства положения, не обильное население, но его искусство и трудолюбие обогащают нацию». R. Coke подчеркивает важное значение ремесла для создания богатства в противоположность розничной торговле, которую он считает паразитическим занятием и доступ к которой предлагает ограничить. «При существующей организации розничной торговли труд промышленных производителей (artificers), от которых зависит все богатство страны, встречает большие затруднения, и бедные труженики осуждены на лишения и бедность и неспособны улучшить свое личное положение»³¹.

Учение о производительном труде

Вопрос о производительном труде ставился уже меркантилистами и находится у них в непосредственной связи с вопросом об источнике богатства.

У меркантилистов мы находим следующий взгляд на природу производительного труда. Они считают производительным труд в той мере, в какой он содействует увеличению денежного богатства страны, накоплению сокровища (treasure).

Внешняя торговля является непосредственным источником драгоценных металлов. Промышленность является условием получения активного баланса, если ее продукты экспортируются за границу, причем приложенный к отечественному или иностранному сырью труд промышленных рабочих значительно повышает его стоимость.

Вывоз сельскохозяйственных продуктов тоже является источником ввоза драгоценных металлов. Однако, получать их путем вывоза сельскохозяйственных продуктов или сырья невыгодно, так как стоимость их невысока, а используемые иностранцами для развития собственной промышленности, они становятся тормозом для развития отечественного промышленного экспорта. Выгоднее всего его перевозить в переработанном виде продуктов промышленности. Маркс пишет об этой точке зрения меркантилистов следующее: «Их (меркантилистов) основным представлением было то, что труд производителен только в тех отраслях производства, продукты которых, будучи вывезены за границу, возвращают стране больше денег, чем они стоили или чем нужно было на них затратить, т. е., стало быть, дают стране возможность в усиленной мере присваивать себе продукты вновь открытых золотых и серебряных копей. Они видели, что в таких странах происходит быстрый рост богатства и среднего класса населения. Чем же на самом деле обусловливалось это влияние денег? Возрастание заработной платы не поспевало за ростом товарных цен; стало быть, она уменьшалась, а вместе с тем увеличивалась относительная прибавочная стоимость, повышалась норма прибыли, не потому, что рабочие становились производительнее, а потому, что уменьшалась абсолютная величина заработной платы (т. е. сумма получаемых рабочим средств существования), словом — потому, что ухудшалось положение рабочих. Таким образом труд действительно становился в этих странах производительнее для предпринимателей. Это обусловливалось притоком благородного металла, и это обстоятельство служило для меркантилистов, хотя и смутно понимаемым, побуждением считать производительным только тот труд, которой затрачивался в этих отраслях производства».

Критика меркантилизма

Раньше, чем перейти к систематическому изложению взглядов, характеризующих разложение меркантилизма и зарождение классической политической экономии, остановимся на критике меркантилизма, как он развивается у классических представителей этого направления — Мана, Фортрея, Чайлда и других. Меркантилизм представляет собой предысторию политической экономии. Он вырос непосредственно из практической деятельности торгового капитала в форме торговых монополий XVII в. и отражает их экономическую деятельность.

Поэтому меркантилизм является не столько экономической теорией, сколько экономической политикой. В вопросах теоретического обоснования этой политики он не возвышается над вульгарными представлениями, вытекающими из процесса обращения торгового капитала.

Для торгового капитала источник капиталистической прибыли представляется как результат процесса обращения, продажи товаров выше их стоимости или купли товаров ниже их стоимости. Эти представления подверглись всесторонней критике у Маркса в четвертой главе первого тома «Капитала». Меркантилизм не доходит до понимания производства, как действительного источника прибавочной стоимости. Переход к производству, как источнику прибавочной стоимости, является действительной предпосылкой научной политической экономии. Этот переход характеризует возникновение классической политической экономии, и первые шаги в этом направлении отражают разложение меркантилизма. Экономический базис последнего (разложения меркантилизма) — развитие промышленного капитала.

Торговые монополии, первая форма, в которой развивается крупный торговый капитал, появляются прежде всего во внешней торговле. В борьбе против индивидуальных конкурентов торговые монополии подчеркивают свое преимущество над ними: возрастание торгового капитала есть одновременно рост денежного богатства страны, находящий свое выражение в активном торговом балансе. Здесь меркантилизм в своем понимании богатства как денег непосредственно примыкает к теории денежного баланса, но в отличие от нее считает средством увеличения денежного богатства страны не регулирование движения (вывоза) денег, а регулирование торговли. Регламентация торговли наилучшим образом обеспечиваемая торговыми монополиями, регулирование ввоза и вывоза товаров, может дать активный торговый баланс. В росте treasure (денежного запаса страны) меркантилизм видит рост буржуазного богатства, создание и увеличение прибавочной стоимости.

Эта точка зрения не имеет ничего общего с действительным ростом буржуазного богатства, с прибавочной стоимостью как результатом эксплуатации наемного труда. Поэтому зарождение правильного взгляда на источник прибавочной стоимости неизбежно приводит по всем линиям к критике меркантилизма. Если процесс производства является источником прибавочной стоимости, то внешняя торговля не играет здесь никакой роли, кроме того, что содействует реализации произведенной прибавочной стоимости. Хотя в процессе реализации капитал проходит необходимо через денежную форму, но действительным накоплением капитала не является накопление денег. Следовательно накопление капитала ничего общего не имеет с активным торговым балансом и не находит в нем ни своего выражения, ни показателя. Буржуазное богатство одинаково выражается как в деньгах, так и в товарной массе, обладающей меновой стоимостью.

Меркантилизму присуща фетишизация денег, как исключительной формы буржуазного богатства, но фетишизация денег неизбежно ведет к регламентации внешней торговли, которая (регламентация) является тормозом для развивающегося промышленного капитала.

При анализе меркантилизма мы видели попытку поставить вопрос о роли производства, о значении размеров товарного производства. При этом, однако, меркантилисты поставили проблему богатства в его вещественной форме и его источников: земли и труда. Однако в постановке этой проблемы меркантилизмом производство играет подсобную роль для торгового капитала. Не производство само по себе — источник буржуазного богатства, а лишь постольку, поскольку его продукция может обеспечить при надлежащей регламентации активный торговый баланс. Производство рассматривается меркантилизмом только с этой точки зрения. При переходе через разложение меркантилизма к классической политической экономии отношение внешней торговли и производства изменяется в диаметрально противоположном направлении: не производство для целей активной внешней торговли, а внешняя торговля (все равно — с активным или пассивным торговым балансом), как одно из средств реализации произведенной прибавочной стоимости. Не стеснение или регламентация внешней торговли, а возможно большая ее свобода. Развитие промышленного капитала наносит смертельный удар меркантилизму.

Меркантилизм, этот детский лепет возникающего капиталистического способа производства, зародышевая форма погони за меновой стоимостью и прибавочной стоимостью, смыкается с неомеркантилизмом современного капитализма эпохи империализма, старческим хрипением дряхлости капиталистического способа производства. Таможенные барьеры, наступательная таможенная политика, таможенные войны, стремление к автаркии, погоня за колониальными владениями, монопольными рынками сбыта и источниками сырья, формально сближают последний период капитализма с его первым периодом. Они свидетельствуют о том, что капитализм перезрел, что он вступил в стадию общего кризиса и мировой пролетарской революции, тогда как на первой стадии это были предпосылки мощного развития капиталистического способа производства, невиданного расцвета производительных сил. В неомеркантилизме современного капитализма находит свое выражение то, что производительные силы переросли капиталистические производственные отношения и нуждаются для своего дальнейшего мощного роста в уничтожении частной собственности на средства производства, в социалистических производственных отношениях.

Победоносные итоги первой пятилетки и первых лет второй пятилетки, мощный расцвет производства в СССР — являются наглядным доказательством гигантских возможностей развития производительных сил с уничтожением сковывающей их оболочки частной собственности.

Глава 3. Разложение меркантилизма

Классовые корни разложения меркантилизма

В предшествующих главах мы познакомились с тем, что представляет собой меркантилизм в своей развитой и законченной форме. Это — определенная система экономической политики, имеющая своей основой определенные взгляды на природу буржуазного богатства. Практически меркантилизм требует всестороннего вмешательства государства в экономический процесс. Он исходит в этом вопросе из того положения, что интересы индивида, например частного купца, могут не совпадать с интересами государства и даже противоречить друг другу.

Мы читаем у Мана в его основном произведении «Богатство Англии во внешней торговле», в этом евангелии меркантилизма, как называет его Маркс: «Внешняя торговля дает нам пользу трех видов: во-первых, пользу государству, которая существует даже тогда, когда купец (который является главным действующим лицом в торговле) теряет. Во-вторых, прибыль самого купца, которую он иногда справедливо и заслуженно получает, хотя бы государство при этом и теряло. В-третьих, доходы короля, в которых он всегда уверен, даже когда и государство, и купец теряют» (Т. Mun, «Englands treasure by foreign trade»).

Рассматривая интересы государства как основные, которым должны быть подчинены интересы отдельных купцов, меркантилизм требует системы экономической регламентации, направляющей внешнюю торговлю и хозяйственную деятельность вообще (промышленность и сельское хозяйство) по такому руслу, которое обеспечивает государству возможно больший активный баланс. Это учение о несовпадении интересов индивида и государства является логической основой для защиты торговых монополий, как форм, обеспечивающих в наибольшей степени как интересы государства (как их понимают меркантилисты), так и контроль над торговлей со стороны государства.

Вот почему меркантилизм представляет собой идеологическое выражение политики торговых монополий. В международных отношениях меркантилизм не является сторонником политики «живи и жить давай другим». Он исходил из положения, что экономические интересы различных государств противоречат друг другу.

Торговая прибыль от отчуждения товара (profit upon alienation) требует, чтобы активный баланс одного государства получался за счет пассивного баланса другого. Точно также экономическая политика вывоза и ввоза, протекционизма и вывозных премий, сталкивала лбом друг с другом государства, проводившие меркантилистическую политику. XVII век — эпоха почти беспрерывных торговых войн как в самой Европе, так и в колониальных владениях, особенно из-за ост-индской торговли.

Англия видит основную задачу в первой половине XVII века в том, чтобы вырвать торговое преобладание из рук Голландии, богатству которой она завидует. Только при Кромвеле, после ряда войн, Англии удается победить. Но тут она сталкивается с новым противником — Францией, знаменитый министр которой Кольбер тоже проводит меркантилистическую политику, строит военный и торговый флот, создает колониальную империю в Северной Америке, протягивает жадные руки к Индии и ее богатствам. Во второй половине XVII в. начинается ряд войн между Англией и Францией.

Меркантилизм агрессивен не только во вне, но и внутри государства. Здесь он приносит в жертву интересам торговых компаний интересы производителей-промышленников, например суконщиков, примеров чему мы видели в предшествующем изложении немало, начиная с конца XVI в. Монопольные компании подавляют также своих конкурентов — частных купцов, которых они окрестили презрительной кличкой «контрабандистов» (interlopers).

Мы встречаемся в многочисленной экономической литературе эпохи с неоднократными жалобами частников, которым иногда удается сломить монополию. Так, при Кромвеле в течение трех лет не функционировала монополия Ост-Индской компании.

Наконец, экономическая политика меркантилизма подавляет интересы сельского хозяйства, в частности землевладения.

Ведь одним из канонов меркантилизма является положение, что отечественное сырье, например шерсть, не может подлежать вывозу из государства иначе как в переработанной форме продуктов промышленности, как-то: сукна, шерстяные изделия.

Такая политика естественно вела к снижению цен на сельскохозяйственное сырье, поскольку запрещение вывоза имело смысл лишь в том случае, если цены на шерсть вне Англии были выше, чем внутри страны. Можно было бы указать также на интересы денежных капиталистов, вступавшие в противоречия с меркантилистической политикой регулирования денежного процента в направлении понижения процента законом. Монополистический торговый капитал, тщательно следивший за соблюдением своих монопольных прав по части вывоза отечественных товаров и торговли ими за границей, мало считался, однако, с национальной промышленностью в своей ввозной политике. В конце XVII в. мы имеем острое столкновение между Ост-Индской компанией, ввозившей из Индии шелковые и хлопчатобумажные материи, с ткачами шелка и бумажных материй в самой Англии. Эти столкновения привели к драматическому парламентскому разбирательству вопроса о взятках, раздававшихся Ост-Индской компанией высокопоставленным лицам, и к временной отмене ее монополии. Мы перечислили ряд противников монопольных компаний, причем некоторые из них, как например промышленность и ростовщический капитал, выросли в значительной степени под крылышком и покровительством меркантилистической политики. Ведь торговый капитал был заинтересован в росте отечественной промышленности, в увеличении ссудного капитала.

Об этом свидетельствуют почти все памфлеты. Размеры торговли, а следовательно, и торговой прибыли, зависят не только от величины денежного капитала, находящегося в руках у торговцев, но и от товарной массы, могущей быть предметом внешней торговли. Можно торговать не только товарами отечественного производства, но и товарами других стран, т. е. заниматься транзитной торговлей, но Голландия была примером ненадежности такой торговли. Навигационный акт Кромвеля, запретивший ввоз в Англию товаров на судах иного происхождения, чем сами товары, был направлен против Голландии и в значительной степени сломил ее торговое могущество. Но даже и в том случае, когда ввозящими странами не принималось особых мер против транзитной торговли других стран, все же и в этом случае гораздо труднее было осуществить монополию. Так последовательно, шаг за шагом, была сломлена монополия Португалии в Ост-Индии и на островах Южного моря голландцами, затем монополия голландцев — французами и другими народами Европы. Иное дело отечественные продукты, если их производство опиралось на могущее быть монополизированным национальное сырье, как шерсть, лес, шелк, лен и т. п. Для Англии такую роль играла суконная промышленность.

Как известно, торговый капитал исторически предшествует промышленному капиталу. При своем возникновении торговый капитал сталкивается с докапиталистическими формами производства в промышленности и в сельском хозяйстве, и с докапиталистическими формами собственности. Это — ремесло и крестьянское хозяйство, это — феодальная собственность. Торговый капитал подчиняет себе эти докапиталистические формы производства и при определенных исторических и экономических условиях разрушает их, создавая на их месте капиталистический способ производства.

Процесс разорения мелкого производителя, попадающего в зависимость от скупщика — представителя торгового капитала, превращение домашних крестьянских промыслов и производства самостоятельного ремесленника в домашнюю капиталистическую промышленность и мануфактуру — этот процесс прекрасно освещен Лениным в его труде «Развитие капитализма в России», и мы не будем его касаться. Мы могли бы привести немало примеров по истории английского хозяйства, иллюстрирующих этот процесс; поскольку это частично было сделано раньше, мы к этому вопросу также не будем возвращаться.

В своей борьбе против эксплуатирующего и разоряющего его торгового капитала мелкий производитель-ремесленник оказался бессильным: не помогли ни петиции в парламент с жалобами против скупщиков-суконщиков, ни декреты, запрещавшие купцам-суконщикам ставить станы в деревне и привлекать крестьян в качестве рабочей силы вне сферы действия цеховых статутов.

Уже в XVI в. процесс развития капиталистических форм производства находится на полном ходу благодаря наличию экспроприированных крестьян, которых государство насилием загоняло в возникавшие капиталистические мастерские. Мелкий производитель был также бессилен в борьбе против монополистического торгового капитала. Государство, нуждаясь в деньгах, вынуждено было раздавать монополии, еще больше ухудшавшие положение мелких производителей, ускорявшие их разорение и возникновение капиталистической промышленности. Таким образом под прикрытием экономической политики меркантилизма совершается развитие капиталистической промышленности. Но тот же процесс протекает быстрым темпом и в сельском хозяйстве. Экспроприация крестьян в начале XVI в. имела другой своей стороной переход от средневекового потребительского сельского хозяйства к хозяйству, направленному к получению возможно большей прибыли и ренты. Этот процесс уничтожения мелкого крестьянского хозяйства и создание фермерского, капиталистического, хозяйства не завершился в XVI в.: он растянулся больше чем на два столетия, и только во второй половине XVIII в., после введения законов об огораживании, покончил с мелким самостоятельным крестьянином — yeomanry, игравшим еще такую большую роль в английской революции XVII в.

Развитие фермерского хозяйства изменяло природу земледелия. Землевладелец конца XVI и начала XVII вв. — еще полуфеодальный земельный собственник, проматывающий свое имение в расточительной жизни сверх средств. Он — желанная и беспомощная жертва ростовщика, который захватывает постепенно его поместья, несмотря на анафемы, расточаемые против ростовщиков попами, идеологами феодального землевладения. Новый владелец земли смотрит на нее как на область наиболее надежного помещения капитала.

Новые землевладельцы, вышедшие из презираемых ростовщиков, недовольны тем, что правовые отношения собственности на землю сохраняют еще феодальные пережитки, стесняющие мобилизацию земельной собственности. В ряде памфлетов их представители добиваются введения земельного кадастра, что намного облегчит переход земли из рук в руки. Отношение к земле как к источнику дохода, специфически капиталистическое отношение, выступает уже в проводимом экономистами (например у Петти) сравнении между земельной рентой и процентом на капитал. Уже до Петти Кельпепер рассматривает цену земли как капитализированную из обычного денежного процента земельную ренту. Так меняется отношение к земле, уходящей из рук феодалов и переходящей к разбогатевшей буржуазии: к ростовщикам, купцам. Наряду с капиталистом-фермером и параллельно с ним появился землевладелец-капиталист. Первая революция XVII в. ускорила этот процесс уничтожения и разорения прежней знати и дворянства и перехода земли в новые руки.

О том, насколько далеко пошел этот процесс, свидетельствует установленная в 1689 г., после второй «достославной революции» — glorious revolution, система хлебных законов, просуществовавших в Англии почти до 1849 г., когда она была отменена пришедшей к власти промышленной буржуазией.

Образцом новых землевладельцев является авантюрист и гениальный экономист Вильям Петти. От людей этого рода ведет главным образом свое происхождение современная английская аристократия, как это показал Маркс на примере лорда Лендсдоуна, потомка Вильяма Петти. Когда монополист-торговец и промышленник сталкивались с крестьянином и феодальным землевладельцем в вопросе о вывозе сельскохозяйственного сырья, им легко удавалось одержать верх. Промышленности давалось предпочтение перед интересами крестьянства, так как она имела большее значение для прилива денег в страну и пополнения пошлинами государственного казначейства. Для землевладельца полуфеодального типа вопрос о защите интересов сельского хозяйства не играл большой роли. Его доходы от земли давно получал не он, а ростовщик.

Главными источниками средств для него являлись государственная служба и подачки короля, но с развитием нового капиталистического землевладения и фермерского хозяйства усиливается сопротивление землевладельца политике, приносившей сельское хозяйство в жертву промышленности. Доход землевладельца капиталистического типа — это рента, остающаяся за вычетом из цены сельскохозяйственных продуктов стоимости капитала и средней прибыли. Здесь рента не может быть повышена за счет нажима на арендатора, если последний — капиталист, а не мелкий крестьянин. Вопрос о ценах на сельскохозяйственные продукты приобретает первостепенную важность.

Но раньше чем мы перейдем к рассмотрению вытекавших отсюда последствий, остановимся на оппозиции индивидуальных купцов торговым монополиям. Само собой понятно, что они — наиболее ранняя по времени оппозиция. Она выдвигает лозунг свободной торговли, «free trade», — термин, который мы находим уже в заголовках и содержании очень ранних памфлетов. В этих ранних памфлетах, однако, термин «свободная торговля» часто имеет чисто меркантилистический смысл и противопоставляется не монопольным компаниям, а монетарной системе, защищавшей законы против вывоза денег и все те меры, которые, по их мнению, могли вести к этой цели. Так, чистым меркантилистом является Misselden, хотя он и защищает «свободную торговлю». Однако наряду с чистыми меркантилистами появляются авторы, защищающие свободу торговли против монопольных привилегий крупных компаний.

Напомним точный смысл этого термина в рассматриваемую нами раннюю эпоху. Он вовсе не означает отмены правительственной регламентации, покровительственной системы, всего арсенала экономической политики меркантилизма. Этот смысл он приобретает лишь значительно позже, особенно у классиков. Рассматриваемые нами писатели XVII в. сами стоят на меркантилистических позициях, но они за то, чтобы все английские купцы пользовались одинаковыми льготами в области торговли, как и торговые компании, т. е. они — сторонники уничтожения монополистических компаний, причем они аргументируют теми соображениями, что от такой политики повысится активный баланс. С новыми нотками мы встречаемся, когда защитниками свободы торговли выступают представители другого класса — землевладения. В этом отношении очень интересен памфлет анонимного автора под названием «Доводы в пользу ограничения вывоза шерсти» («Reasons for a limited exportation of wool», 1677). Автор с самого начала выявляет свои классовые симпатии. Он пишет о «справедливых жалобах лендлордов и фермеров нашей страны, которые приписывают основную причину своей скудости дешевизне шерсти» (стр. 3). Памфлет написан против таможенного досмотрщика по борьбе с контрабандой шерсти Вильяма Картера, автора нескольких памфлетов по этому вопросу, в частности памфлета «Утверждение интереса Англии в торговле» («England’s interest by trade asserted»). На заявление Картера, что мануфактуры дают занятия беднякам, аноним отвечает, что мануфактуры увеличивают число бедняков. «Я не могу согласиться, — пишет он, — с тем, что мануфактуры делают бедняков менее бедными; думаю, что скорее — наоборот. Хотя они и дают имеющимся беднякам работу, но они при этом создают еще большее число бедняков. При этом капиталисты (masters) дают такую ничтожную заработную плату, которая лишь позволяет беднякам не умирать с голоду, пока они в состоянии работать; когда же возраст, состояние здоровья или смерть отнимет у них возможность работать, их жены и дети чаще всего поступают на попечение прихода. Вот почему в тех городах, где исчезла суконная промышленность, как например в графстве Кентском, имеется теперь меньше бедняков, чем было раньше» (стр. 41). Нельзя отказать автору в очень тонко подмеченной черте капитализма.

Вместе с тем невольно вспоминается позднейшая борьба в XIX в. между землевладельцами и промышленными капиталистами, в которой каждая сторона вскрывает слабые стороны другой. Так, землевладельцы писали о безудержной эксплуатации рабочих на капиталистических фабриках и выступали сторонниками сокращения рабочего дня, конечно в промышленности. Промышленники в свою очередь рекомендовали посмотреть на положение сельскохозяйственных батраков. Так и автор нашего памфлета, защищая интересы землевладельцев, подчеркивает отрицательные стороны капиталистической промышленности: низкую оплату труда, необеспеченность существования рабочих, люмпен-пролетариат.

Само собой разумеется, что интересы землевладельцев представлены у него как совпадающие с интересами всей нации в целом. Он пишет: «Величайший интерес и забота государства должны быть направлены к тому, чтобы охранять знать, дворянство и вообще тех, кому принадлежат земли в нашей стране, во всяком случае в гораздо большей степени, чем немногих промышленников, занятых переработкой избытка нашей шерсти, или купцов, которые получают барыши на вывозе наших промышленных изделий» (стр. 51). В аргументации автора в защиту землевладельцев мы находим некоторые мысли, которые внешне напоминают те, что впоследствии развиваются физиократами. Автор говорит о землевладельцах, что «они являются собственниками и хозяевами земли, которая представляет основу всякого богатства народа, так как всякая прибыль происходит от земли (all profit arising of the ground). Они оплачивают все налоги и несут на себе все бремя государства (единый налог физиократов. — И. П.); ведь все оплачиваются только теми, кто покупает, но ничего не продает. Все же продавцы могут повысить цены на свои товары или понизить их качество в зависимости от высоты налогов... Они (землевладельцы. — И. П.) содержат большие семьи, что очень содействует потреблению продуктов нашей промышленности. Много народу зависит от них, быть может столько же, сколько зависит от состояния суконной промышленности» (стр. 51). Автор подсчитывает убытки, которые терпит землевладение от запрещения вывоза шерсти, введенного в 1647 г. До этого запрещения шерсть продавалась по средней цене 12 фунтов стерлингов за тюк в 240 фунтов. Теперь (т. е. в 1677 г.) цена — 4—5 фунтов стерлингов. Очень характерно, и мы полагаем, что автор памфлета не ошибается, когда он считает акт 1647 г. революционным, результатом политической борьбы и победы в этой борьбе буржуазных классов над помещиками. «Правительство того времени (периода английской революции. — И. П.) получило поддержку в гражданской войне со стороны большого числа рабочих-суконщиков, которые больше предпочитали грабить и воровать за полкроны в день³², чем заниматься монотонной работой за 6 пенсов в день; чтобы поощрить и вознаградить их и чтобы ослабить дворянство, они установили это запрещение, как я утверждаю» (стр. 8). В других своих высказываниях автор последовательно защищает политику, выгодную землевладельцам. Он пытается доказать, что низкая цена шерсти невыгодна даже производителям-суконщикам, труд которых оплачивается ниже. Выигрывает только небольшая группа, которых автор называет посредниками-суконщиками: «Род людей, которые сами именуют себя купцами складочного места (the merchants of the staple), но в действительности являются лишь спекулянтами; эти столпы торговли являются заклятыми врагами бедняков. Они получают свои барыши главным образом на человеческой нужде. Они зарабатывают на продавцах и на покупателях, которые от этого теряют. Суконщику (производителю. — И. П.) они плачутся, что сукно не находит сбыта, что шерсть настолько дешева, что сукно почти ничего не стоит. Когда же они его купили по низкой цене и намерены его продать торговцу или суконщику (оптовому купцу), тогда они начинают петь по-иному. Шерсть, мол, настолько дорога, что бедные суконщики с трудом могут выручить достаточные цены за сукно» (стр. 17). Автор памфлета вообще высказывается против суконной промышленности на том основании, что там, где много мануфактур, там всегда, или по большей части, больше и бедняков... «Справедливо, что при возникновении мануфактур последние применяют много бедняков, но так продолжается недолго» (стр. 19). Что касается практических предложений самого автора, то они довольно умеренны и мало расходятся с общим духом меркантилизма. Он добивается свободной торговли шерстью внутри страны и разрешения вывозить излишек ее за границу. Мы привели большие выдержки из этого замечательного трактата потому, что он дает представление о наиболее раннем литературном проявлении оппозиции землевладения против экономической политики меркантилизма, ударявшего по карману землевладельцев.

Автор анонимного памфлета «Reasons for a limited exportation of wool» — не одиночка в своей оппозиции меркантилизму. Отметим другого интересного писателя, автора ряда памфлетов, — Рожера Кука. В его произведении «Трактат, в котором доказывается, что английская церковь и государство находятся в равной опасности с торговлей страны» («А treatise wherein is demonstrated that the church and state of England are in equal danger with the trade of it», 1671) переплетаются меркантилистические аргументы с критикой традиционной меркантилистической политики. Он выступает против колоний и Навигационного акта Кромвеля. В ряде мест Кук выказывает себя защитником сельского хозяйства; в частности, он противник запрещения вывоза шерсти. Он пишет: «Пусть читатель посмотрит на положение бедного сельского хозяина (country-man). Ведь считается государственной изменой вывозить шерсть, вследствие чего она превратилась в малоценную дрянь в нашей стране. Поскольку сельский хозяин не может продать у себя в стране своей шерсти, он разорен; если же он попытается доставить себе пропитание путем вывоза ее на внешний рынок, он подвергается наказанию» (стр. 18). Против Навигационного акта Кук также выступает с точки зрения интересов сельских хозяев. Мы находим также у Кука возражение против монополистических торговых компаний и требование свободы торговли. «Продукты сельского хозяйства и промышленности Англии, вывозимые за границу, достаются небольшому числу английских купцов, которые могут покупать что им угодно и на условиях, какие они пожелают. Остальное же они оставляют на руках у бедных соотечественников, лишенных возможности облегчить свое положение каким-нибудь способом. 1) Поэтому наши отечественные товары не имеют той стоимости, которую они имели бы, будь торговля свободной. 2) Как в отношении отечественных, так и иностранных товаров купец-экспортер и местные торговцы могут установить любую цену» (стр. 49). Кук неоднократно подчеркивает, что свобода хозяйственной деятельности способствует расцвету хозяйства. «Торговля тем в лучшем состоянии, чем она свободнее» (стр. 64). Специально он выступает против монополии. «Английские корпорации препятствуют улучшению наиболее ценных отраслей хозяйственной деятельности в Англии» (стр. 70). В свободе торговли он видит причину процветания Голландии, которую ставит, конечно, в пример Англии. «Причина того, что голландское хозяйство более развито и голландцы работают дешевле, заключается в свободе торговли; торговля в Англии ограничена только англичанами, а среди последних — привилегиями корпораций. Если вы хотите получить какой-либо продукт, вы должны его оплачивать по той цене, как заблагорассудится немногим англичанам, производящим его. Свобода торговли в Соединенных Королевствах Нидерландов увеличивает число рабочих рук и делает население более трудолюбивым: так как множество людей конкурирует друг с другом, возникает стремление у каждого превзойти других» (стр. 113— 114). Мы привели последнюю цитату из другого памфлета Кука: «Причины роста голландской торговли» («Reasons of the increase of the Dutch trade», 1671).

Мы ограничимся этими соображениями Кука. То, что мы хотели показать, это — факт возникновения оппозиции, выражающей интересы землевладения, против экономической политики меркантилизма; главным практическим требованием этой оппозиции является свобода торговли и вообще хозяйственной деятельности. В отношении сельскохозяйственных продуктов и особенно сельскохозяйственного сырья (например шерсти) это было требование свободы вывоза их.

Подведем итоги. Разложение меркантилизма обусловлено дальнейшим развитием товарно-капиталистического хозяйства и глубокими экономическими переменами, которые оно вызвало в структуре сельского хозяйства, промышленности и торговли. Эти перемены обусловили изменения в классовой структуре английского общества, в соотношениях различных классов между собой и к государству.

В сельском хозяйстве происходит переход земельной собственности в руки нового класса — капиталистов, для которых земля представляет лишь выгодное применение капитала. Возникает капиталистическое сельское хозяйство, начинает развиваться класс фермеров-капиталистов, хотя до полного оформления его и вытеснения крестьянства в XVII в. еще далеко.

В промышленности развивается капиталистическая мануфактура, дополняемая домашней капиталистической промышленностью. Ремесло вытесняется или попадает в полную зависимость к скупщикам-капиталистам.

Рамки торговых монополий становятся тесными для растущего производства в промышленности и в сельском хозяйстве. Интересы капиталистической промышленности и капиталистического сельского хозяйства вступают в противоречие с интересами монополии и жесткой государственной регламентацией внешней торговли.

Сама торговля выходит за рамки торговых монополий. Увеличивается число interlopers, добивающихся-уничтожения монополий и свободы торговли. Наряду с этим появляются тенденции к уничтожению оков государственной регламентации по отношению к торговле.

Буржуазия, окрепшая как в экономическом, так и в политическом отношении, не довольствуется прежним компромиссом с государственной властью, приводившим в таможенной политике и в экономическом регулировании к ее подчинению интересам фиска.

Таким образом мы можем наметить три классовых струи в движении против меркантилизма: со стороны землевладения, промышленной буржуазий и самой торговой буржуазии.

Критика меркантилизма со стороны указанных групп идет в следующих направлениях: во-первых, она направлена против монополий, государственной регламентации экономической жизни, идет под лозунгом свободы торговли в том смысле, в каком этот лозунг нашел свое завершение у классиков. Во-вторых, мы видим критику учения меркантилистов о деньгах, как богатстве по преимуществу, и о решающем значении активного торгового баланса для роста богатства.

Наконец, в-третьих, эти критические тенденции противопоставляют меркантилизму учение о труде, как источнике стоимости, и о присвоении прибавочного труда (прибавочной стоимости) как действительной сущности буржуазного богатства.

Само собой разумеется, о последней струе мы можем говорить лишь в ограниченном и, в известной мере, условном смысле. В ней находит свой исходный пункт зарождение классической политической экономии, получившей свое дальнейшее развитие в учении А. Смита и Д. Рикардо.

Перейдем теперь к рассмотрению ряда авторов, в произведениях которых находят свое выражение все эти элементы разложения меркантилизма. Исходным пунктом являются в этом отношении экономические воззрения Вильяма Петти, гениальнейшего экономиста XVII в.

Вильям Петти

Центральной фигурой, представляющей начало разложения меркантилизма и возникновения классической политической экономии, является Вильям Петти. Время появления основных экономических произведений Петти относится к периоду расцвета английского меркантилизма.

У Петти, как и вообще в экономической литературе этой эпохи, мы не находим оформленной экономической системы в собственном смысле слова. Больше того, теоретические вопросы политической экономии не занимают большого места в его произведениях. Теоретических вопросов он касается лишь вскользь, среди статистических, описательных работ, по поводу статистических подсчетов. Не следует забывать, что Петти является основоположником статистики, политической арифметики, как он ее называл. Опровергая мнение Дюринга о «легкомысленном образе мысли» Петти, «отсутствии понимания более глубоких и тонких различий понятий» и т. д., Маркс пишет: «Да это, ведь, вполне в порядке вещей, что напыщенная посредственность может относиться только с ворчливым недовольством к гениальнейшему и оригинальнейшему экономисту-исследователю за то, что яркие искры светлой теоретической мысли не выступают у него сплошь, как готовые аксиомы, но рассеяны в глубине грубого практического материала, например «налогов». (Энгельс, «Анти-Дюринг», ч. 2, гл. 10).

Современники и последующие экономисты считали Вильяма Петти статистиком, а не экономистом. Так, Девенант (экономист конца XVII столетия) называет Петти родоначальником «политической арифметики» в вопросах торговли и финансов. Теоретические же заслуги Петти прошли мимо современников и даже экономистов XIX столетия; понадобилась глубокая эрудиция Маркса, чтобы стряхнуть пыль веков с теоретического наследства В. Петти.

Эта странная участь, постигшая гениального экономиста, несомненно объясняется тем, что его идеи, дающие Марксу безусловное право считать его «отцом политической экономии», у самого Петти, как мы уже говорили, не систематизированы. Прошло около столетия, раньше чем они приняли более или менее систематический облик у Адама Смита, который оказал такое сильное влияние на развитие политической экономии, что заслуги его предшественников были забыты.

В. Петти принадлежит ряд произведений, посвященных экономическим вопросам. В 1662 г. появилось его первое экономическое сочинение: «А treatise of taxes and contributions» («Трактат о налогах и податях»). В 1672 г. вышли: «Политическая анатомия Ирландии», «Политическая арифметика», «Опыты по политической арифметике», «Трактат об Ирландии». Произведение Петти «Quantulumcunque concerning money» («Кое-что о деньгах») написано в 1682 г. в связи с предполагавшейся денежной реформой.

Петти открывает своими произведениями период разложения меркантилизма и кладет начало классической политической экономии. В этом его важнейшая черта и специфическая роль в истории политической экономии. Тем не менее необходимо отметить, что, наряду с этими основными чертами экономического творчества Петти, мы находим у него ряд меркантилистических пережитков. В этом отношении Петти несколько напоминает А. Смита. Подобно тому как Смиту не удалось полностью изжить физиократические воззрения (например в теории земельной ренты, в вопросе об особенно высокой производительности земледельческого труда), так и Петти сохраняет не мало меркантилистических пережитков, не замечая их внутреннего противоречия с теми взглядами, которые характеризуют его как основоположника классической политической экономии. Мы начнем с краткого изложения меркантилистических элементов у Петти.

Элементы меркантилизма в экономических воззрениях Петти

Как мы уже отметили выше, элементы меркантилизма зачастую переплетаются у Петти с его правильными, т. е. идущими по линии классической политической экономии взглядами, причем он сам не замечает этого противоречия. Так, мы находим у него меркантилистическое понимание богатства как денег (драгоценных металлов), притом обосновываемое совершенно вульгарным образом. Петти пишет:

«Важнейший и конечный результат торговли — не богатство в широком смысле слова, но главным образом изобилие серебра, золота и драгоценных камней, которые не гибнут, не так изменчивы, как прочие товары, но являются всегда и повсюду богатством, тогда как обилие вина, хлеба, дичи, мяса и т. п. — богатства лишь hiс et nunc (здесь и теперь), так что производство и торговля такими товарами, которые наполняют страну золотом, серебром, драгоценными камнями и т. п., выгоднее всех других»³³.

Петти сводит преимущества драгоценных металлов и камней к их естественным свойствам, фетишизирует драгоценные металлы как форму стоимости. Но он признаёт, как и другие развитые меркантилисты, что деньги важны не сами по себе, не своим количеством. «Не является ли страна более бедной, когда у нее меньше денег? Не всегда; подобно тому как самые деловые люди держат при себе мало денег или совсем их не держат, но обращают их на покупку и продажу всяческих благ для извлечения наибольшей прибыли, так может обстоять дело и с целым народом, который есть не что иное, как множество людей»³⁴. Как и Ман, Петти указывает на средство заменить недостающие стране деньги, — а именно на организацию банка. Выше было цитировано мнение Петти о том, что нужно производить такие товары, вывоз которых может снабдить страну драгоценными металлами, т. е. дать активный торговый баланс. По общему мнению меркантилистов, активный торговый баланс является преимущественно результатом вывоза промышленных изделий. Чем больше развита промышленность, тем ценнее вывоз, тем больше активность баланса. Меркантилисты, вообще говоря, не отрицали, что и вывоз сельскохозяйственных продуктов может быть выгоден стране, но относительно выгоднее вывоз промышленных изделий. Сукно имеет гораздо большую стоимость, чем шерсть; выгоднее вывозить сукно, чем шерсть. Вообще меркантилисты считали, что надо всячески стремиться развивать национальную промышленность, перерабатывать сырье в фабрикаты и вывозить главным образом последние. Напротив, если ввоз неизбежен, то надо стараться ввозить как можно меньше или совсем не ввозить фабрикатов, а главным образом ввозить промышленное сырье для поощрения национальной промышленности. На этой точке зрения, в общем, стоит и Петти. «Можно больше заработать промышленностью, чем сельским хозяйством, а торговлей больше, чем промышленностью»³⁵. Под торговлей Пети понимает транзитную и внешнюю торговлю. К вопросу о роли налогов Петти подходит и с другой стороны, а именно с точки зрения их влияния на богатство страны. В основном Петти становится тут на меркантилистическую точку зрения. Поскольку налоги не влияют на количество денег в стране и на богатство страны, т. е. не увеличивают и не уменьшают количества денег в ней, они не уменьшают богатства страны.

В отличие от большинства меркантилистов, выступавших против расточительства и роскоши, Петти считает, «что они не приносят ущерба богатству страны, поскольку ограничиваются продуктами отечественного производства, т. е. не влекут за собой вывоза денег за границу.

По этим двум вопросам Петти пишет в «Трактате о налогах и податях».

Он начинает с утверждения, что как бы велики ни были налоги, «если взятые деньги не выходят из страны, последняя остается неизменно богатой по отношению ко всякой другой стране»³⁶. Поэтому Петти считает неправыми тех, кто ворчит по поводу того, «что деньги тратятся на увеселения, великолепные зрелища, триумфальные арки и т. п.; на это я отвечаю, что это, собственно, означает переход денег к промышленникам, которые изготовляют соответствующие вещи; и хотя эти промыслы кажутся суетными и обслуживающими только потребности в украшениях, они влекут перелив денег к наиболее полезным промыслам, а именно к пивоварам, пекарям, портным, сапожникам и т. п.»³⁷.

Следующим важным пунктом, в котором Петти примыкает к меркантилистам, является вопрос о двух источниках богатства: земле и труде, соответственно чему богатство делится на естественное и искусственное, т. е. на продукты сельского хозяйства и добывающей промышленности, с одной стороны, и на продукты обрабатывающей промышленности — с другой.

Новое у Петти — в том, что он в связи с этим делением делает попытку выразить стоимость продукта в обоих составных факторах; затем он переходит к сведению их к единому источнику — труду; тем самым Петти становится основоположником теории трудовой стоимости, о чем речь будет идти дальше.

Вопрос о роли труда, как одного и важнейшего источника богатства, приводил, как мы видели, меркантилистов к их теории народонаселения и его влияния на рост богатства страны. Аналогичные взгляды на народонаселение мы находим у Петти. В IV главе «Политической арифметики» Петти мы читаем: «Если бы в Англии жил только один человек, вся территория страны давала бы лишь столько, сколько необходимо для существования одного человека; если бы к этому человеку присоединились и другие люди, рента или выгода от той же земли была бы двойной (при присоединении к первому человеку второго), тройной (при прибавлении двух человек) и т. д., пока на этой территории не будет жить столько человек, каковому количеству она сможет только доставить пищу»³⁸. В «Трактате о налогах» Петти резюмирует свои взгляды на население: «Малочисленность народонаселения — действительная бедность. Народ, состоящий из 8 000 000 душ, более чем вдвое богаче, чем народ из 4 000 000 душ, живущий на такой же территории». И Петти особенно ярко выражает связь между населением и трудом, говоря о десятине (налоге в пользу церкви): «Десятина возрастает на определенной территории по мере того, как возрастает труд этой страны; а труд страны должен расти по мере того, как растет население»³⁹. Все указанные соображения объясняют нам, почему меркантилисты были сторонниками всех мер, ведущих к увеличению населения. К тому же Англия XVII в. далеко не страдала от избытка народонаселения, определявшегося, по весьма приблизительным подсчетам современников (King), в 6—7 миллионов человек.

Мы находим у Петти также меркантилистические воззрения на производительный труд. Поскольку меркантилисты считают причиной роста богатства страны активный торговый баланс, они рассматривают как непосредственно производительный труд (т. е. труд, увеличивающий богатство страны) тот, который приводит к активному торговому балансу. Это прежде всего и непосредственно — труд, занятый во внешней торговле, косвенно лишь — труд в производстве. На первом месте стоит промышленность, второе место занимает сельское хозяйство.

Эту градацию производительного труда с точки зрения его роли в активном торговом балансе мы находим также у Петти.

Последний вопрос, в решении которого мы находим некоторые черты сходства у Петти с меркантилистами (например с Чайльдом), это — вопрос о проценте.

Вместе с Чайльдом Петти разделяет тот взгляд, что высота процента влияет на цены товаров, а тем самым — на внешнюю торговлю и развитие промышленности. «В Ирландии уровень процента равен 10, что является большим препятствием для торговли, поскольку процент повышает цену ирландских товаров и дает возможность другим нациям конкурировать с Ирландией, продавая свои товары дешевле». По указанию Маркса, называющего Петти, наряду с Буагильбером, основоположником классической политической экономии, меркантилистические воззрения сильнее выступают в его ранних произведениях. «Совершенно законченный, как бы отлитый из одного куска труд представляет собой сочинение Петти «Кое-что о деньгах», опубликованный в 1682 г. Здесь совершенно уже исчезли последние следы меркантилистических воззрений, которые встречаются в других его сочинениях»⁴⁰. Мы выяснили, в каких отношениях можно считать Петти меркантилистом. Если бы вышеуказанным ограничивались взгляды Петти, он не выделялся бы ничем из массы современников-экономистов. Но наряду с обычными меркантилистическими воззрениями мы встречаем у Петти глубоко оригинальные мысли, которые делают из него основателя классической политической экономии. При этом он затрагивает почти все важнейшие вопросы науки: теорию стоимости, теорию денег, проблему прибавочной стоимости, земельной ренты, процента, заработной платы. Этого перечня достаточно для того, чтобы показать, насколько широки интересы Петти и его значение почти для всех проблем политической экономии.

Проблема стоимости

Роль Петти, как основоположника теории трудовой стоимости, должна быть особенно подчеркнута. До Петти теории стоимости в собственном смысле слова нет; мы не находим ни у одного меркантилиста даже такого простого вопроса: чем определяется меновая стоимость данного товара? Не нужно смешивать, рассматривая историю вопроса, проблемы стоимости и проблемы цены. Уже в конце XVI столетия Боден формулирует теорию, которая впоследствии получила название количественной теории денег. Она была непосредственно подсказана революцией в ценах, происшедшей в связи с огромным приливом драгоценных металлов из новооткрытой Америки. Но утверждая, что цены товаров пропорциональны количеству золота и серебра в стране и обратно пропорциональны массе товаров, Боден далек от того, что мы понимаем под теорией стоимости. После Бодена и до Петти мы не находим ни у одного из меркантилистов (французских, английских или итальянских) даже попытки двинуться дальше в вопросе о цене и стоимости.

Довольно значительную экономическую литературу вызвали столь обычные в XVI и XVII вв. порча и «повышение» монеты, но и тут даже у наиболее проницательных экономистов (например у Роберта Коттона) дело шло не дальше положения: стоимость монеты зависит не от наименования, а от количества содержащегося в ней драгоценного металла. Издатель собрания экономических произведений Петти Hull в предисловии, посвященном характеристике экономических воззрений Петти, считает возможным указать на Гоббса как на автора, натолкнувшего Петти на теорию трудовой стоимости. Hull отмечает ошибочно XXIV главу книги Гоббса «О гражданине». На самом деле речь идет о XXIV главе «Левиафана». Кое-что можно найти для характеристики экономических взглядов Гоббса в главе XIII «О гражданине». Мы покажем, путем анализа Гоббса, насколько ошибочно указание Hull’я, оспаривающее оригинальность Петти.

Глава XXIV «Левиафана» носит название «О питании и размножении государства». «Питание государства, — говорит Гоббс, — заключается в изобилии и распределении пригодных для жизни веществ. Это изобилие ограничено природой теми благами, которыми нас снабжают две груди нашей общей матери (природы) — земля и море, или же которые она продает человечеству в обмен на труд». Гоббс поясняет дальше смысл последнего выражения: «Материю питания, заключающуюся в животных, растениях и минералах, бог свободно предоставил нам на поверхности земли или вблизи нее; так что мы не нуждаемся ни в чем, кроме труда и трудолюбия, для получения их, поскольку обилие зависит, помимо божьего благоволения, исключительно от труда и трудолюбия людей». Нет страны, которая не обладала бы излишком какого-нибудь продукта. Этот излишек перестает быть таковым, если он выменивается на продукты, производимые в других странах. Последние могут быть получены или путем обмена на собственный излишек продуктов, или посредством войны, или, наконец, в обмен на труд, «так как человеческий труд — тоже товар, который можно выгодно выменять, как и всякую другую вещь». Гоббс имеет в данном случае в виду факты, характерные для Голландии, на которую вообще в XVII в., начиная уже с Рели, указывало, как на образец для Англии, большинство английских экономистов. Именно к Голландии относятся преимущественно слова Гоббса о странах, которые, «имея не большую территорию, чем необходимо было населению для жилья, не только сохранили, но и увеличили свое могущество отчасти трудом, выражающимся в транзитной торговле, отчасти же продажей промышленных изделий, сырье для изготовления которых было доставлено из других мест». Труд, как мы видим, рассматривается как источник потребительной стоимости, материального богатства.

Обмен труда на товары фактически имеет место уже у ремесленника, работающего из материала заказчика.

Еще более элементарны экономические рассуждения Гоббса в опубликованном значительно раньше произведении «О гражданине». Видеть в приведенных нами рассуждениях даже зародыш трудовой стоимости — совершенно несостоятельно, иначе пришлось бы честь открытия приписать не Гоббсу, а имеющему несравненно больше прав на нее писателю первой половины XVI в. Клементу Армстронгу. В его небольшом произведении мы читаем: «Все богатство государства имеет своим источником труд простого народа».

О выгоде вывоза сырья, превращенного уже в самой стране в промышленное изделие, знают даже самые ранние меркантилисты, т. е. они уже проповедуют обмен труда на товары. Тот же Армстронг: «Если бы вся шерсть была обработана в самом королевстве, труд (изделия) народа имел бы гораздо большую стоимость для королевства, чем ныне вся шерсть вместе с дающими ее овцами». Мы могли бы процитировать аналогичные места из знаменитых диалогов Джона Гельса, относящихся к 1547 г. Можно ли проводить хоть какую-нибудь параллель между крайне тощими экономическими мыслями Гоббса, который в этом отношении нисколько не интересен, и замечательными взглядами Петти на стоимость и труд, как создателя стоимости? После Петти вопрос о причинах стоимости в той или иной постановке уже не сходит со сцены. Им занимаются в конце того же века, в котором писал Петти, Локк, Барбон, Чемберлен, причем Барбон впервые набрасывает теорию спроса и предложения. Но Петти, повторяем, является первым в истории экономической мысли, кто поставил проблему стоимости и дал в сущности наиболее правильное ее решение, не превзойденное никем до Адама Смита. При этом Петти не бредет бессознательно по никем до него не проложенному пути, а отдает себе ясный отчет во всей важности проблемы. В «Политической анатомии Ирландии», где Петти подходит к стоимости как к производному земли и труда, он считает необходимым выразить стоимость в одном из двух факторов, для чего нужно найти соотношение между ними. Выражение соотношения между землей и трудом, т. е. в конечном итоге выражение стоимости в труде, Петти называет важнейшей проблемой в политической экономии.

Мы находим у него различение цены и стоимости. Первая — это так называемая «политическая» цена, стоимость же он называет естественной ценой. Излагая теорию стоимости, Петти заключает свое изложение фразой, свидетельствующей о том, что он видел в стоимости не непосредственную внешность явлений, а их глубокое основание, скрытое под сложной надстройкой.

Что стоимость определяется трудом, затраченным на производство, и только им, видно по следующей цитате из «Трактата о налогах»: «Если бы кто-нибудь добыл из рудников Перу и привез в Лондон унцию серебра, затратив на это то же самое количество времени, в какое он мог бы произвести бушель зерна, то одно было бы естественной ценой другого; если бы, благодаря новым, более богатым рудникам ему удалось бы так же легко добыть две унции, как прежде одну, то зерно, при цене в 10 шиллингов за бушель, было бы теперь так же дешево, как прежде при цене 5 шиллингов ceteris paribus»⁴¹. Совершенно также определяет Петти в другом месте того же сочинения сравнительную стоимость хлеба и серебра, но только вводит в свои расчеты земельную ренту: «Представим себе, что какой-нибудь человек в состоянии обработать собственными руками определенное пространства земли, вспахать, заборонить, засеять, снять и свезти зерно, обмолотить, промять, — словом, сделать все, чего требует земледелие, и что у него есть достаточное количество семян, чтобы засеять поле. Если он вычтет из урожая семена, а равно и все то, что он потребил сам и отдал другим в обмен на платье и другие необходимые ему предметы, то остаток зерна составит естественную и действительную ренту за данный год»⁴².

Если мы выразим современным экономическим языком расчет Петти, то можно сказать, что он представляет продукт (стоимость) как сумму двух частей, так как его рента, в сущности, есть прибавочная стоимость. Петти ставит вопрос, как выразить эту ренту (прибавочную стоимость) в деньгах: «Следующий, хотя несколько особняком стоящий вопрос, может быть: в каком количестве английских денег выражается стоимость этого зерна или ренты? Я отвечаю: она равна сумме денег, которую другой человек мог бы сберечь в то же самое время за покрытием своих расходов, если бы он всецело занялся производством денег. Предположим, что этот другой человек отправляется на серебряные прииски, добывает там серебро, очищает его, перевозит его в то место, где первый производит свое зерно, чеканит из серебра монету и т. д. Предположим далее, что это лицо во все время производства серебра приобретает также необходимые средства пропитания, одежду и т. д. Серебро второго должно быть равно по стоимости зерну первого; если серебра имеется, положим, 20 унций, а хлеба 20 бушелей, то цена одного бушеля зерна будет равна одной унции серебра»⁴³. Петти приравнивает стоимость всей добытой массы серебра за вычетом того количества, которое было затрачено на существование производителя, к количеству хлеба, произведенного такой же затратой труда, за вычетом средств существования производителя. Петти мог бы обойтись без расчленения стоимости на заработную плату и прибавочную стоимость, но в данном случае его интересовало определение прибавочной стоимости в хлебе.

Петти не только определяет стоимость затратой труда, но попутно отмечает трудности количественного приравнивания качественно разнородных видов труда и разрешает эту задачу: «Поскольку производство серебра, быть может, требует большего умения и сопряжено с большими случайностями, чем производство зерна, все же это сводится к одному: пусть сто человек занимаются в течение десяти лет производством зерна, и столько же народу в течение того же времени — производством серебра. Я утверждаю, что совокупный чистый продукт серебра равен совокупному чистому продукту зерна и что цена определенной части одного продукта равна цене такой же части другого»⁴⁴.

Задача сведения сложного труда к простому также остроумно разрешена Петти, который рассматривает сложный труд как более производительный. Ведь в конце концов важно не правильное решение Петти той или иной частной проблемы, а самое дерзание «найти равенство между искусством и простым трудом».

Хотя стоимость определяется трудом, однако непосредственно она измеряется двойной мерой: землей и трудом. «Но то, что я должен сказать по этому поводу, это — то, что все вещи должны измеряться двумя естественными мерами; таковыми являются земля и труд, т. е. мы должны сказать, что овца или одежда стоит такого-то количества земли и такого-то количества труда; так как и овцы и одежда — продукт земли и человеческого труда на ней». Тут мы сталкиваемся с мыслью, которая нашла хороший прием у ряда крупнейших экономистов после Петти, особенно у Локка и Кантильона.

Определение стоимости товара землей и трудом свидетельствует о том, что Петти видит в труде только его конкретный характер, а в товаре — потребительную стоимость. Как потребительные стоимости, все товары для своего создания нуждаются в материале, непосредственно данном природой, землей, и в различных видах производительного, полезного труда, видоизменяющих природу. В этом именно смысле нужно понимать сведение всякого товара к земле и труду. Особенно ярко эта мысль выступает у одного из «верных» (наиболее заимствовавших) последователей Петти — английского философа Джона Локка. У самого же Петти мысль о сведении стоимости к земле и труду не получает дальнейшего развития. Таким образом Петти обнаруживает верный экономический инстинкт, не развивая в сущности неправильной линии в вопросе о стоимости, после того как он дал правильное решение вопроса.

Локк, уже после Петти, пытается установить отношение между стоимостью как продуктом земли, и той долей стоимости, которая является продуктом труда. Петти, следовательно, как мы уже говорили, не случайно наряду с выражением стоимости через труд применяет также определение стоимости трудом и землей. Он в этом отношении частично примыкает к меркантилистам, и его правильное чутье сказалось в том, что он сумел перейти от этого определения к истинному. Если Локк еще оставляет для стоимости, созданной землей, одну десятую или одну сотую всей стоимости товаров, то Петти ничего не оставляет стоимости из земли в своем втором определении.

Отметим еще пару замечаний Петти. Он пишет: «Пропорция между хлебом и серебром означает лишь искусственную стоимость, а не естественную по причине сравнения между вещью естественно полезной и вещью самой по себе бесполезной»⁴⁵. Очевидно это место нужно понимать так, что выражение стоимости хлеба в серебре не есть адекватное выражение стоимости. Последнее же мы получаем, когда рассматриваем выражение стоимости в труде. Поэтому вышеприведенную цитату он через несколько слов так продолжает: «Естественная дешевизна или дороговизна зависят от большего или меньшего количества рук, необходимых для получения средств существования: хлеб дешевле, когда один человек производит для десяти, чем тогда, когда он производит для шести»⁴⁶. В вопросе о стоимости денег, т. е. драгоценных металлов, мы находим у Петти также двойственную позицию, причем наряду с неправильным взглядом, характерным для его предшественников, и более правильное решение.

Наконец, у Петти мы находим также представление о меновом обществе, как целом, которое лежит в основе теории трудовой стоимости у Смита: «Если на определенной территории живет тысяча человек, — пусть сто из них производят пищу и одежду для всей тысячи; двести производят товары в таком количестве, сколько можно выменять у других народов на товары или деньги; четыреста заняты украшениями, предметами комфорта и благолепия для целого; допустим, что есть еще двести правителей, священников, судей, врачей, оптовых и розничных торговцев, всего 900 человек»⁴⁷. Хотя эта таблица имеет целью показать наилучшее применение для сотни лишенных средств к существованию бедняков путем использования их труда в постройке дорог и прочих общественных работах, но она вместе с тем показывает, какое представление имел Петти об общественном разделении труда и о структуре товарного хозяйства, в котором каждое звено общественного разделения труда вырабатывает товары для всего общества и получает необходимые товары, производимые другими, путем обмена на свои. Это неизбежно приводит к труду как основе стоимости, поскольку представляет обмен товаров, как обмен трудовых затрат.

Не лишне будет отметить, что Петти и в вопросе о деньгах стремился провести точку зрения теории трудовой стоимости и выгодно отличается этим не только от своих непосредственных преемников, но даже от Смита и Рикардо. Мы имеем в виду объяснение у Петти соотношения стоимости золота и серебра. Обычная для этой эпохи и для количественной теории денег вообще точка зрения выводит отношение стоимости обоих драгоценных металлов из их сравнительных количеств. Петти же объясняет пропорцию стоимости из относительной производительности занятого в их производстве общественного труда, т. е. из сравнительной затраты труда на их производство. «Пропорция стоимости между чистым золотом и серебром меняется, когда земля и человеческий труд производят больше одного, чем другого»⁴⁸. Несмотря на такой способ выражения, совершенно очевидно, что земля здесь фигурирует не как нечто самостоятельное, а как естественный элемент, обусловливающий производительность труда.

Мы рассмотрели все рассеянные по произведениям Петти отрывки, имеющие непосредственное отношение к теории стоимости. Нам остается остановиться на особняком стоящем у Петти определении стоимости товара не трудом, затраченным на его производство, а заработной платой (точнее — количеством дневных пайков) произведшего его рабочего. «Я оценил ирландскую хижину количеством дневных пайков, которые мастер потребил во время ее производства»⁴⁹. Маркс замечает по этому поводу, что для Петти этот способ выражения не имеет непосредственной связи со стоимостью, а аналогичен цене (т. е. денежному выражению). Подобно тому как стоимости двух товаров пропорциональны их ценам, так они пропорциональны и приведенному у Петти мерилу (количеству дневных пайков). Это — удобное мерило сравнительной стоимости, в силу своего постоянства, такое же удобное, как денежное мерило, «вследствие чего средний дневной паек человека, а не дневной труд — обычное мерило стоимости и кажется столь же регулярным и постоянным, как и стоимость чистого серебра»⁵⁰. Напомним, что у Смита мы также встречаемся с двойственным определением стоимости товара. Маркс подводит такое резюме теории стоимости Петти: «У него имеются три определения стоимости, перекрещивающиеся друг с другом: а) величина стоимости, определяемая равным количеством рабочего времени, причем труд рассматривается как источник стоимости; б) стоимость как форма общественного труда; поэтому деньги представляются действительным выражением стоимости; с) смешение труда как источника меновой и потребительной стоимости, причем он предполагает естественный материал (землю). В действительности же Петти разрубает отношение равенства между землей и трудом, так как он представляет цену первой как капитализированную ренту и, следовательно, говорит о земле не как об естественной основе реального труда»⁵¹.

Теория денег

Денежная проблема была у экономистов XVII в. не столько теоретическим, сколько практическим и злободневным вопросом. Государственная власть часто вмешивалась в регулирование денежной системы, причем это вмешательство носило грубый и бесцеремонный характер, часто становясь поперек интересам торговой буржуазии. В XVI и даже в начале XVII вв. в правительстве еще господствуют представления, получившие название системы денежного баланса. Основной принцип государственной политики сводился к тому, чтоб удержать в стране деньги путем запрещения их вывоза и всячески поощрять ввоз денег в страну. Эта политика характерна для первых ступеней денежного хозяйства при слабом развитии международного обмена. Уже в начале XVI в. Клемент Армстронг жалуется на то, что английские купцы перестали следовать принципу продажи шерсти во Фландрию за наличные деньги, благодаря чему государство всегда имело в изобилии драгоценные металлы. Вместо этого они стали ввозить товары и прибегать к векселям в своих расчетах.

Хотя, как мы видим, система денежного баланса устарела для XVI в. (начала), она была еще распространена до известной степени и в XVII в. Так, Ост-Индской компании, основанной в 1600 г., приходилось часто брать разрешение на вывоз испанских серебряных реалов — наиболее ходкой европейской монеты в Ост-Индии, причем это разрешение ей давалось на определенную, строго ограниченную сумму. Такая политика рано разошлась с потребностями торгового капитала, нуждавшегося в вывозе денег для прибыльных торговых операций в колониях и на внешних европейских и внеевропейских рынках. На место системы денежного баланса вырабатывались система и теория торгового баланса. Вывоз денег должен быть свободным, если в итоге страна получит больше денег. Запрещение вывоза денег наряду с грубыми полицейскими формами дополнялось и более тонкими псевдоэкономическими мерами. Чтобы деньги не уходили из страны вследствие колебаний вексельного курса, считалось необходимым последний регулировать: все расчеты по векселям производить по строго установленному курсу через правительственную расчетную палату. Наконец, как один из способов удержания денег в стране рекомендовались порча и «повышение» монеты; и то и другое сводилось в основном к тому, что количество драгоценного металла в монете понижалось, при сохранении неизменного наименования, путем примеси большей лигатуры или деления одного фунта чистого серебра на большее количество шиллингов,

У писавшего в 1635 г. Вогана мы находим подробный анализ всех доводов за и против перечисленных операций с монетой. Рассмотрим, в частности, то значение, которое придавали повышению монеты. Одним из важных соображений политики денежного баланса было, как мы видели, стремление удержать деньги в стране. Поскольку экономистами того времени стоимость монеты связывалась с ее наименованием, считалось, что при повышении монеты иностранным купцам выгодно будет ввозить свои деньги в страну с повышенной валютой, так как перечеканив ее в национальную монету, они могли купить больше товаров. То же соображение должно было помешать отливу национальной монеты в чужие страны. Совершенно такими же доводами обосновывалась порча монеты или взимание особой платы за чеканку.

Порча или повышение монеты возбуждали страстные споры, потому что задевали экономические интересы различных социальных групп. Это было широко распространенным методом пополнения государственной, точнее — королевской, казны. Как в Англии, так и особенно во Франции короли широко злоупотребляли этим методом, несмотря на то, что это было орудие о двух концах. Если оно временно увеличивало (до повышения товарных цен) покупательные средства казны и соответственно сокращало ее долги, то оно впоследствии понижало всяческие поступления в государственную казну (налоги, платежи за землю) соответственно падению покупательной силы монеты. Повышение денег тяжело отражалось на кредиторах — рантье и на землевладельцах, рентные платежи которым имели установленную договорами или обычаем денежную величину, наконец, на ремесленниках и рабочем классе, заработная плата которых отставала от роста цен. Это вызывало жалобы на дороговизну. Если основной причиной дороговизны в XVI в. было влияние прилива драгоценных металлов в Европу в связи с открытием Америки, то все же немалое значение имела и порча монеты, как на это указывает Джон Гельс, для которого второй причины (прилива драгоценных металлов) еще не было. Замечания о влиянии притока драгоценных металлов в сочинении Гельса представляют позднейшую вставку, быть может, издателя Стаффорда под влиянием Бодена.

Теоретические взгляды Петти на деньги высказаны им в связи с намечавшимися в Англии начиная с восьмидесятых годов XVII столетия планами денежной реформы, обусловленными принявшей грандиозные размеры стрижкой монеты и выросшей на этой основе спекуляцией полновесной серебряной монетой. Сама реформа была осуществлена только в 1695 г., причем она затрагивала самые разнообразные экономические интересы и послужила поводом к чрезвычайно ценной теоретической дискуссии о деньгах (Барбон, Норс, Локк, Лоундес и т. д.). Гвоздем реформы был вопрос о том, за чей счет должна быть произведена перечеканка монеты, т. е. кто должен взять на себя потери от превращения старой неполноценной монеты в новую полноценную с соответственно понизившимся наименованием.

Однако раньше чем перейти к постановке проблемы денег у Петти, мы кратко коснемся разработки вопроса у двух предшественников Петти — Роберта Коттона и Вогана. В относящемся к 1609 г. произведении первого: «Какими способами и средствами английские короли периодически поддерживали и улучшали свой бюджет» — мы находим такую оценку установившейся практики повышения монеты: «Этим некоторые короли как будто выигрывали, но на деле этот способ чреват опасностями и недоверием к государству, и в конечном итоге он даже невыгоден королю. Поскольку государственные доходы заключаются по преимуществу в ренте определенного размера, они должны в истинной своей стоимости, если не словесно (т. е. в наименовании), понизиться в той же пропорции, в которой понижены деньги. И каждый человек будет оценивать свой товар при продаже не соответственно количеству пенсов или фунтов, но по весу чистого серебра, содержащегося в ходячей монете». К этому Коттон добавляет: «Деньги оцениваются не просто по чеканке или наименованию, но по весу металла в монете. Серебро является таким же товаром, как и другие, и свою оценку получает от своего качества».

В другом произведении, относящемся к 1627 г., — «Речь Роберта Коттона об изменении монеты», мы находим объяснения причин, требующих неизменности содержания металла в монете. «Чтобы избежать хитростей, связанных с обменом, деньги были установлены как показатель и мерило для товара; если они непостоянны, никто не может с уверенностью сказать ни что он имеет, ни что он должен; никакой договор не может быть прочным; как общественная, так и частная торговля неизбежно будет разрушена, и люди будут снова вынуждены обмениваться вещами, не подверженными обману»... «Короли не могут, — говорит Коттон, — изменить ценность денег к ущербу для подданных, но подвергаясь упреку в изготовлении фальшивой монеты». В другом месте того же произведения он впервые устанавливает различие между внутренней и внешней стоимостью денег. «Я должен различать золотые и серебряные деньги, поскольку они деньги или товар и поскольку они — мера: одно, внешнее качество, подлежит наименованию в зависимости от произвола короля, подобно другим мерам; другое, внутреннее содержание чистого металла, подлежит оценке купца. Соответственно тому как мера уменьшается или увеличивается, так изменяется и количество измеряемого в ней товара. Отсюда необходимо следует, что все вещи первой необходимости, равно как предметы роскоши, должны повыситься в цене. Кто же потерпит от повышения монеты? Король, знать и вообще все те, кто имеет ранее установленные ренты, годичные доходы, пенсии и займы. Точно также пострадают рабочие и ремесленники в силу реального уменьшения установленной статутом заработной платы». Наконец приведем другую цитату: «Золото и серебро имеют двоякую оценку: внешнюю, поскольку они монета, т. е. королевские меры, данные народу, и это — прерогатива короля устанавливать их; внутреннюю, поскольку они товары, оценивающие себя взаимно (т. е. золото оценивает серебро и наоборот), соответственно их обилию или редкости, а также все другие товары оцениваются ими; и эта оценка исключительно во власти торговли». Предложение повысить монету подсказано, по мнению Коттона, ювелирами, заинтересованными в том, чтобы выигрывать на вывозе из страны старой полноценной монеты. Нужно иметь в виду, что ювелиры до учреждения Английского банка в 1694 г. играли большую роль в торгово-промышленной жизни страны в качества банкиров, сосредоточивавших у себя огромные денежные средства. Достаточно напомнить конфискацию Карлом II их заемных средств, хранившихся в Тауэре.

Воган свое единственное произведение «Рассуждение о деньгах и чеканке» целиком посвящает теории денег. Он не скрывает сложности этой проблемы, но самонадеянно собирается раскрыть внимательному читателю все тайны денег. Поскольку знакомство с двумя авторами (Воганом и Коттоном) имеет целью лишь раскрыть место, занимаемое в истории теории денег Петти, мы не будем останавливаться подробно на Вогане, а дадим лишь краткую характеристику его взглядов. Воган объясняет, почему золото и серебро стали выполнять функции денег. Это объясняется, во-первых, тем, что они полезны и, следовательно, обладают стоимостью. Лучше же других товаров они подходят к роли денег потому, что обладают определенными естественными свойствами: не слишком распространены делимы, их части снова соединяются в единое целое, легко принимают любую форму, что облегчает чеканку, не изменяются в своем качестве от времени. Воган целиком принимает ту точку зрения, что внутренняя стоимость монеты не зависит от чеканки и определяется исключительно содержанием драгоценного металла. «Я хочу затем опровергнуть важную и широко распространенную ошибку, заключающуюся в убеждении многих, будто короли могут дать золоту и серебру такую стоимость какую пожелают, повышая или понижая монету; на деле золота и серебро сохраняют то же отношение к другим вещам, какое придало им общее согласие прочих народов, с которыми существуют торговые сношения; благодаря, такой торговле всякое повышение цены золота или серебра тотчас же соответственно повышает цены всех товаров». Всеобщую стоимость драгоценных металлов, т. е. ту их стоимость, которая устанавливается в международной торговле, Воган называет внутренней. Она зависит исключительно от содержания драгоценного металла в монете. Внешней же стоимостью Воган называет ту, которую дает монете чеканка. Чеканка монеты первоначально имела назначением только свидетельствовать о пробе, наименование же монеты обозначало вес драгоценного металла. Впоследствии чеканка стала обозначать не только пробу, но и вес. При желании можно найти у Вогана намек на различение потребительной и меновой стоимости. «Польза и удовольствие, или мнение о существовании таковых, — вот причина, почему вещи получают цену и стоимость, и их относительная цена или стоимость целиком определяется их редкостью или изобилием; поэтому относительная стоимость золота и серебра должна быть различна в разное время и в разных местах, соответственно редкости или изобилию этих металлов». Воган впервые ставит вопрос о количестве денег, необходимых для обслуживания обращения, и считает, что их может быть недостаточно или слишком много. В заключение Воган считает, что деньги должны цениться и приниматься исключительно по весу.

Итак, оба виднейшие предшественники Петти бесповоротно осудили манипуляции с монетой, исходящие из неправильного представления, что стоимость монеты определяется правительственной чеканкой, а не действительным содержанием драгоценного металла. Но вопрос о собственной стоимости денег остался совершенно нерешенным или был решен неправильно. Единственной теорией до Петти является взгляд, высказанный еще в 1576 г. Боденом, по которому цена товаров определяется соотношением между количеством товаров и денег. Его принимает издатель сочинений Гельса Вильям Стаффорд. Наконец, его формулирует один из крупнейших авторитетов начала XVII в. Герард Меляйнс в следующей форме: «Изобилие или количество товаров, и много или мало покупателей, или недостаток в товарах — вызывает повышение или понижение цен; и точно также изобилие денег делает вещи дорогими, а недостаток денег делает их очень дешевыми, в силу свойства, присущего монете как истинному мерилу»⁵². У Вогана мы находим более отчетливую формулировку количественной теории, которая сочетается с определением относительной цены товаров их сравнительной редкостью или изобилием. У Петти же, как нам уже известно, вопрос решается в том смысле, что стоимости товаров определяются сравнительным количеством затраченного на их производство труда, причем такое определение стоимости относится как к товарам в собственном смысле слова, так и к деньгам, которые Петти также считает товаром. Следовательно, количественной теории денег у Петти нет.

Главным произведением, содержащим мысли Петти о теории денег, является «Кое-что о деньгах», кроме того отдельные, иногда очень важные замечания рассеяны по всем другим произведениям Петти. Эта небольшая брошюра написана в связи с проектом денежной реформы и представляет собой ответ на 31 вопрос. Даже в это время вопрос, не является ли пониженная монета (т. е. содержащая меньше драгоценного металла) гарантией против плавки и вывоза в другие страны серебра и золота, возбуждал серьезное внимание. Поскольку, с точки зрения Петти, реальная: стоимость монеты определяется исключительно весом металла , а не чеканкой и наименованием, последние не могли оказать никакого влияния на вывоз монеты. В вопросе 9-м спрашивается: «Если бы шиллинг при новой чеканке был доведен до 3/4 своего теперешнего веса, то не будем ли мы вследствие этого иметь на 1/3 больше монет и не будем ли мы во столько же раз богаче?» Ответ отрицателен. Власть не может придать уменьшенной монете прежней покупательной силы. Поэтому Петти высказывается с неодобрением обо всех попытках государственной власти, испортить или повысить монету, называя их государственным банкротством. Он также противник всех законов (английских), запрещающих вывоз монеты, считая их противоречащими законам природы.

Нам остается заняться еще одной проблемой, если не впервые поставленной, то, по крайней мере, впервые решенной Петти, а именно вопросом, сколько денег нужно стране для обслуживания обращения. Ответ Петти замечателен. Мы находим его в «А treatise of taxes and contributions». Он исходит из двух моментов: размера расходов и скорости обращения. Рассчитав, что годичный расход нации составляет 40 000 000 фунтов стерлингов, и исходя из того, что огромное большинство бедняков (ремесленников и рабочих) получает зарплату раз в неделю, Петти устанавливает потребность в деньгах для этой цели в 40/52 от одного миллиона фунтов стерлингов. Дальше, принимая во внимание, что платежи за землю и налогов производятся четыре раза в год, если бы необходимо было в такие сроки уплатить сумму в 40 000 000 фунтов стерлингов — понадобилось бы десять миллионов. Петти в заключение берет среднюю арифметическую обоих чисел, что составляет 5½ миллионов.

Нами уже рассматривались взгляды Петти на денежную реформу. Мы у него находим правильные, вполне современные представления о биметаллизме, который применялся в современной ему Англии. Уже в «Трактате о налогах» мы читаем: «Люди измеряют вещи золотом и серебром, но преимущественно последним; не может быть двух мер, и следовательно лучшая из двух должка быть единственной». Второй металл, т. е. золото, уже не является деньгами, а только товаром. Наконец мы находим у Петти правильное понимание сущности билонной (разменной) монеты. Количество ее должно быть строго ограничено потребностью, поскольку она не полноценна. А эта потребность зависит от нужд размена и от размера наименьшей серебряной монеты. Поэтому если мы, скажем, уменьшим наименьшую серебряную монету с шести до двух пенсов, потребность в разменной монете значительно сократится. Общая теория денег у Петти представляет несомненный прогресс по сравнению со всеми предшественниками и значительно превосходит то, что дали преемники Петти. Некоторое преувеличенное представление о роли денег в хозяйстве страны и в связи с этим теория торгового баланса общи Петти со всеми меркантилистами.

Прибавочная стоимость и земельная рента

В «Теориях прибавочной стоимости» Маркс начинает с Петти, как основоположника учения о прибавочной стоимости. Маркс совершенно прав в этой оценке Петти. Основные вехи учения о прибавочной стоимости, как известно, могут быть сведены к следующим: 1) теория трудовой стоимости; 2) стоимость рабочей силы; 3) прибавочная стоимость; 4) ее подразделения (прибыль, рента и процент). Для правильной оценки значения Петти необходимо иметь в виду, что до него теории прибавочной стоимости, как и теории стоимости, — нет. Впрочем, и после Петти теория прибавочной стоимости существует даже у Смита и Рикардо в неразвитой форме, причем они ее смешивают с ее подразделениями: прибылью и рентой.

Мы показали выше, что Петти впервые формулирует теорию трудовой стоимости. То же можно сказать в отношении теории прибавочной стоимости. Однако и здесь мы можем указать на некоторые зачатки представлений о прибавочной стоимости, как продукте труда. Прежде всего отметим особняком стоящую фигуру Питера Чемберлена, автора «Poor man’s advocate». Как и многие меркантилисты, он указывает на труд бедняков как на важнейший источник общественного богатства. «Всякое богатство происходит из труда и трудолюбия бедняков». В другом месте он пишет: «Единственное богатство государства заключается в применении труда бедняков и в превращении тех, кто не работал, в трудящихся». Мы сказали, что эти мысли не представляют ничего исключительного для эпохи меркантилизма, но Чемберлен от них переходит к прибавочному продукту. Он — автор полусоциалистического проекта организации труда бедняков, который полстолетия спустя нашел себе горячего защитника в лице Джона Беллерса. Предлагая создать капитал для организации коммунистических общин, он заранее отводит возражения о непроизводительности такого применения капитала: «Бедняки не только не уменьшают капитала, но, напротив, улучшают и увеличивают его». Особенно же замечательно следующее место: «Все должны заметить, особенно это относится к государственным людям, что на бедняков не следует смотреть как на бремя, но как на величайшее сокровище нации, если труд их правильно и хорошо организован. Это особенно становится очевидным, если мы, во-первых, примем во внимание, что хотя бедняки размножаются быстрее богачей, они не только кормят и одевают самих себя, но сами богачи получают пищу, одежду, и становятся богатыми за счет того, что дает труд бедняков сверх необходимого для их собственного содержания». Если приводимая нами цитата, совершенно недвусмысленно указывающая на прибавочный продукт, который дает труд бедняков, покажется недостаточной или жалким намеком человеку, избалованному знакомством с марксовой теорией, то мы только напомним, как тщательно Маркс собирал у своих ближайших предшественников выражения на эту тему, едва ли превосходящие определенностью и четкостью приведенную нами цитату.

С противопоставлением труда, как источника прибавочной стоимости, внешней торговле, которая реализует существующие богатства, мы встречаемся уже после Петти в трактовке производительного труда, как труда, создающего прибавочную стоимость. Приведем несколько примеров такого понимания. Reynell считает некоторые профессии производительными потому, что занятые в них зарабатывают больше денег, чем расходуют. «Существуют некоторые ремесла и занятия, что даже женщины и восьми — девятилетние дети зарабатывают больше, чем они тратят»⁵³. Отчетливее это понимание выступает у R. Coke’а. При разделении труда последний становится высокопроизводительным. «Провидение так заботится о трудолюбивых людях, что едва ли найдется такой человек, который не мог бы своим трудом заработать больше, чем необходимо для удовлетворения его потребностей, и поскольку человек, будучи трудолюбивым, зарабатывает сверх необходимого для удовлетворения своих нужд, это выгодно для него самого и его семьи и обогащает государство»⁵⁴. Однако представление о прибавочной стоимости чаще встречается у позднейших представителей разложения меркантилизма. В этом отношении особенно замечательны взгляды Bellers’a, который резко расходится с меркантилистами в оценке внешней торговли: «Земля и труд — основа богатства, и чем меньше у нас незанятых рабочих рук, тем быстрее возрастает наше богатство; расходовать меньше, чем мы производим, гораздо более надежное средство стать богатыми, чем какое бы то ни было сравнение импорта и экспорта»⁵⁵. Специально на вопросе о производительном труде останавливается Т. Dalby. Он делит население страны на три группы: 1) людей, которые потребляют больше, чем зарабатывают; 2) людей, потребляющих столько же, сколько они зарабатывают, и, наконец, 3) людей, потребляющих меньше, чем они зарабатывают. Относительно первых он говорит: «Такой человек является меньшим бременем для страны, чем тот, кто ничего не делает». Вторую группу он не считает бременем. Относительно же третьей он говорит: «Но тот человек, который своим трудом не только содержит себя и семью, но и обогащается сам, в меру своего обогащения увеличивает внутреннюю стоимость государства»⁵⁶.

Особенно интересны рассуждения о производительном и непроизводительном труде Pollexphen’a: «Хотя во всех нациях всегда были различные сословия и группы людей, но нельзя достаточно подчеркнуть то обстоятельство, что дворянин, хотя бы он имел земли, приносящие 10 000 или 20 000 фунтов стерлингов в год, или даже золотые рудники, а также священники, юристы, врачи, каковы бы ни были их заслуги или притязания на доход, вовсе не обогащают нации. И хотя они сами обладают богатством, но остались бы без помощи работающих без всяких средств к существованию и денег для приобретения их... Если те, чье богатство и все необходимое зависят от пота и труда других людей, многочисленнее по сравнению с теми, чей труд снабжает их всем необходимым, то существует опасность, что богатство нации будет потреблено, в результате чего возникнут недостаток и бедность»⁵⁷.

В приведенных нами выдержках характерно стремление связать рост богатства с трудом, а не непосредственно с внешней торговлей. Все же в большинстве случаев можно допустить, что их авторы еще не выходят за пределы меркантилистических представлений. Ведь и у Мана и у Миссельдена, правоверных меркантилистов, трудолюбие и бережливость, избыток производства над потреблением, рассматриваются как условия роста богатства. Однако, в некоторых случаях мы имеем, четкое противопоставление роста богатства от прибавочного труда (прибавочного продукта) активному торговому балансу. Таковы взгляды Беллерса и Полексфена. Эти новые представления, приближающиеся к взглядам классической политической экономии, значительно учащаются после Петти.

Перейдем к изложению взглядов Петти на прибавочную стоимость. Последняя представлена у него только в двух частных формах: земельной ренты и денежной ренты (процента).

Петти земельная рента представляется истинной и первоначальной формой прибавочной стоимости. Она еще не обособилась от прибыли и не выделилась в особую от нее категорию. Но по существу то, что Петти называет земельной рентой, не есть земельная рента в современном смысле слова, а скорее прибыль и рента, т. е. вся прибавочная стоимость.

Приведем определение ренты, которое мы находим в первом произведении Петти от 1662 г.: «Представим себе, что какой-нибудь человек в состоянии обработать собственными руками определенное количество земли: вспахать, заборонить, засеять, снять с десятин зерно, обмолотить, провеять, словом — сделать все, чего требует земледелие, и что у него есть достаточное количество семян, чтоб засеять поле. Если он вычтет из урожая семена, а равно и все то, что он потребил сам и отдал другим в обмен на платье и другие необходимые ему предметы, то остаток зерна составит естественную и действительную ренту за данный год, а среднее за семь лет или, лучше, за целый ряд лет, в течение которых чередуются недороды с обильными урожаями, даст обычную земельную ренту, выраженную в зерне». То, что Петти называет рентой, есть весь прибавочный продукт или натуральное выражение прибавочной стоимости. Он представляет его в денежном выражении, приравнивая к прибавочной стоимости, заключенной в добытом за то же рабочее время серебре. Петти заранее предполагает однородность этих различных видов труда или сведение их к одинаковому труду.

В приведенной нами выдержке Петти рассматривает земельную ренту, т. е. прибавочную стоимость, как продукт труда. Но мы у него находим другое место, в котором он принимает наличие ренты от земли, (а не труда) и устанавливает отношение между землей и трудом. Это место находится в «Политической анатомии Ирландии». «Вопрос об определении стоимости земли, — говорит Петти, — приводит меня к важнейшему вопросу политической экономии, а именно: как провести сравнение и установить равенство между землей и трудом так, чтобы выразить стоимость одного через другое». Способ, к которому прибегает Петти для разрешения этой проблемы, сводится в основном к следующему. Допустим, что мы помещаем на огороженную пахотную площадь в два акра теленка для откорма и что он за год увеличивается в весе на известную величину. Это количество мяса плюс процент за год на сумму, представляющую первоначальную цену теленка, есть годичная земельная рента. Если же мы приложим труд человека к этому участку и получим большее количество пищевых рационов для откорма теленка, то избыток и представит стоимость, созданную трудом и выраженную в тех же единицах, т. е. в кормовых рационах, для теленка. С этой точки зрения земля создает стоимость сама по себе, без вложенного в нее труда. Труд и земля — два источника стоимости, существования материальных благ. Петти, как видим, стоит здесь на той точке зрения, которая выражена впоследствии Локком в его «Двух трактатах о гражданской власти»: «Акр земли, который приносит здесь 20 бушелей пшеницы, и другой — в Америке, который при том же ведении хозяйства доставляет такой же урожай, несомненно обладают одинаковой естественной внутренней стоимостью. Но выгода, которую человечество получает от одного в год, составляет 5 фунтов стерлингов, а выгода, предоставляемая другим, быть может меньше одного пенса, если бы мы ее расценили и продали здесь, или, можно сказать, едва ли составляет одну тысячную. Следовательно, труд дает наибольшую часть стоимости, получаемой от земли, которая без него едва ли имела бы какую-нибудь ценность. Ему мы обязаны наибольшей частью всех продуктов земли, ибо все сено, хлеб от посеянного акра, поскольку он превосходит продукт акра столь же хорошей земли, если она не обработана, есть результат труда».

Вторым моментом, который необходимо рассмотреть в проблеме прибавочной стоимости, является вопрос о стоимости рабочей силы. По Петти, труд обладает способностью давать, за вычетом стоимости рабочей силы, еще избыток, который есть прибавочная стоимость. Это относится не только к земле и сельскому хозяйству, но и ко всем другим продуктам, в частности к драгоценным металлам. Что представляет собой заработная плата? Говоря о влиянии повышения денег на заработную плату, Петти пишет: «Если бы было объявлено, что заработная плата не должна повыситься вследствие повышения денег, то такой акт был бы только налогом на рабочих, принуждая их терять половину своей заработной платы, что было бы не только несправедливо, но и невозможно, если они не в состоянии жить на эту половину (чего нельзя предположить), ибо в этом случае закон, определяющий заработную плату, был бы плох, так как он должен предоставлять рабочим ровно столько, сколько необходимо для жизни; если вы дадите рабочему вдвое больше, он будет работать вдвое меньше времени и сделает половину прежней работы». Мы не останавливаемся подробно на проблеме прибавочной стоимости, поскольку вопрос исчерпывающе представлен у Маркса.

Перейдем к определению цены земли у Петти. Отметим прежде всего, что связь, существующая между ценой земли и процентом на денежный капитал, установлена до Петти. У Кельпепера-старшего, писавшего в 1621 г., мы находим впервые следующее соображение о соотношении процента и цены земли: «То, что имеет большее значение, чем все остальное, и является величайшим грехом против земли, это — то обстоятельство, что высокий процент делает землю дешевой». В другом месте того же произведения он еще отчетливее выражает эту мысль: «Я рекомендую им (ростовщикам) припомнить, что то, что они теряют на деньгах (от низкого процента), они выигрывают на земле; земля и деньги всегда находятся в противоположном отношении, и там, где деньги дороги (т. е. процент на денежный капитал высок), земля дешева, и наоборот, где деньги дешевы — земля дорога». Петти за исходный пункт берет цену земли, а высоту денежного процента определяет, исходя из соотношения между ценой земли и земельной рентой. «После того как мы нашли ренту или ценность (usufruit) за год, вопрос заключается в том, в какой сумме годовых рент выразится естественная ценность свободной земли. Если мы скажем: в бесконечном числе, то в таком случае один акр земли по ценности будет равен тысяче акров такой же земли, что, конечно, нелепо. Бесконечность единиц равна бесконечности тысяч. Следовательно мы должны указать более ограниченное число, и я думаю, что таким будет число лет, которые рассчитывают прожить одновременно живущие: 50‑летний, 28‑летний и 7‑летний, следовательно — дед, отец и сын. Только у небольшого числа лиц существуют причины, заставляющие их заботиться о более отдаленном потомстве, ибо кто является прадедом — уже так близок к смерти, что обыкновенно в непрерывном ряде нисходящих одновременно живут только три поколения... Поэтому я считаю сумму годовых рент, составляющих естественную ценность какого-либо земельного участка, равной естественной продолжительности жизни трех указанных лиц. В Англии мы считаем эту продолжительность в 21 год, и потому ценность земли приблизительно равна такой же сумме годичных рент»⁵⁸. В противоположность Чайлду, который выводит повышение земельной ренты из повышения цены земли, Петти совершенно правильно за исходный пункт принимает земельную ренту и выводит из нее цену земли. По этому поводу Маркс пишет: «Определив таким образом ренту, которая у него (Петти) равна всей прибавочной стоимости, включая и прибыль, и найдя ее денежное выражение, Петти приступает к определению цены земли, что опять-таки чрезвычайно гениально»⁵⁹. Тот способ определения цены земли, который мы находим у Петти, ошибочен. Маркс объясняет эту ошибку тем, что поскольку Петти фактически в виде земельной ренты берет всю прибавочную стоимость, он не может предположить данным процент на капитал, а наоборот, должен выводить его из ренты, как особую ее форму. Он называет процент на капитал денежной рентой и определяет его тем процентом, который образует земельная рента к цене земли. «Что же касается процента, то величина его должна быть, по крайней мере, не меньше ренты с такого количества земли, которое может быть куплено на эти деньги, где обеспеченность несомненная; там же, где обеспеченность менее надежна, там род страховки должен переплетаться с простым естественным процентом, что может значительно поднять уровень процента по сравнению с капиталом»⁶⁰.

Вторым вопросом, связанным с проблемой процента, был вопрос о том, должен ли процент (уровень его) регулироваться законодательным путем... Нужно иметь в виду, что денежный процент в XVI и даже в XVII вв. еще рассматривался как нечто предосудительное, несовместимое с христианством. Особенно в конце XVI в., когда ростовщичество чрезвычайно распространилось в Англии, как результат аграрного переворота и возникновения домашней капиталистической промышленности, публиковалось множество памфлетов, преимущественно написанных попами, против ростовщиков и ростовщичества. Кельпепер, о котором мы выше говорили, желая отделить свою брошюру от поповских памфлетов, указывает в начале ее, что он предоставляет попам заниматься религиозными доводами против ростовщичества, сам же он стремится привести некоторые аргументы, чтобы выявить, какой огромный ущерб оно причиняет королевству, которое не обладает золотыми и серебряными рудниками, но изобилием товаров, а также многочисленными и большими торговыми преимуществами; для торговли же высокий уровень процента — большое неудобство».

У Чайльда та же позиция продиктована стремлением крупного торгового капитала (Ост-Индской компании) получить необходимый для оборотов ссудный капитал по возможно более низкому проценту. Но уже довольно рано в литературе возникает течение, представители которого выступают сторонниками отмены всякого законодательного нормирования процента, политики «laisser faire, laisser passer» в этом отношении. Конечно, ростовщики всегда были заинтересованы в возможно более высоком проценте и довольно легко обходили рогатки законов. Но в XVII в. впервые возникает, как мы уже сказали, течение, которое, уже не довольствуясь голой практикой, выступает с теоретической и притом довольно удачной защитой своей позиции.

Таков анонимный автор (не Manley ли?) цитируемого Марксом памфлета «Interest of money mistaken». Он утверждает в 1668 г., что «понижение процента — следствие, а не причина богатства нации». Мы у него находим тот взгляд, что уровень процента не во власти людей и не поддается регулированию. «Понизить процент постановлением закона до 4 или даже до 3 на сто, что одно лишь якобы в состоянии нас сделать богатыми, привести к расцвету торговли и в общем позволить нам противостоять Голландии, — я отрицаю все это, так как он (Чайльд) предлагает насиловать природу, которая, как он сам признается, не допускает над собой насилия; если в Англии все подготовлено для понижения процента, так что этого нельзя избежать, как он сам утверждает, то мы не нуждаемся в законе для проведения этого, так как природа у нас будет действовать, как и в других странах». У этого же автора мы находим закон, определяющий уровень процента и формулированный следующим образом: «Изобилие денег и надежное обеспечение — истинная причина, почему они (голландцы) получают не больше 3 или 4%». Петти примыкает к этой точке зрения. В памфлете «Кое-что о деньгах» на вопрос 32-й: «Что вы думаете о наших законах, ограничивающих уровень процента?» — он отвечает: «То же, что и о законах, ограничивающих вывоз денег, и то же, что о законах, регулирующих курс валюты».

Заключение

Мы рассмотрели основные проблемы, которыми занимается Петти. Сравнение, проведенное нами между Петти и его предшественниками, несомненно, позволяет видеть в нем крупнейшего мыслителя, который впервые дал теоретическое выражение взглядам, вошедшим в фонд классической политической экономии.

Петти хотя и занимается теоретическими вопросами не систематически, а среди своих статистических исследований, но стремится сознательно создать экономическую науку. Это изложено им в предисловии в «Политической анатомии Ирландии», впервые опубликованной в 1691 г.: «Сэр Фрэнсис Бэкон в своем «Приращении наук» провел разумную параллель во многих отношениях между естественным и политическим организмом (body) и между способами, пригодными для предохранения здоровья и силы обоих. Настолько же разумно, что как анатомия является наилучшим основанием одной науки, так же она (политическая анатомия) является лучшим основанием и другой: действовать в политической области, не зная симметрии, структуры и пропорций ее — дело столь же случайное, как практика старых баб и эмпириков».

Маркс, рассматривая заслуги А. Смита в истории политической экономии, указывает на две стороны его научной деятельности. С одной стороны, Смит дал систематическое описание экономических явлений, с другой — сделал попытку проникнуть во внутреннюю структуру капиталистического хозяйства. Вильям Петти ценен именно в этом последнем отношении. Он — первый теоретик товарно-капиталистического общества, и вплоть до Адама Смита и физиократов — крупнейший и гениальнейший его теоретик. Задолго до Смита, а по мнению Маркса — лучше, чем Смит, он дал картину разделения труда и его значения для товарного хозяйства. Понимание товарного хозяйства, как обширной системы разделения труда, представляло несомненно теоретическую основу для проникновения в его внутреннюю структуру: «В таком большом городе промышленные предприятия порождают друг друга, и каждое предприятие дробится на столько подразделений, сколько возможно, вследствие чего труд каждого производителя становится простым и легким. Например в производстве часов один человек изготовляет колеса, другой — пружину, третий — штампует коробку, четвертый — вставляет в нее механизм; в итоге часы лучше и дешевле, чем если бы вся работа выполнялась одним человеком. Мы видим это также в городе. На улицах большого города, жители которого почти все принадлежат к одной профессии, присущей данному месту, товары изготовляются лучше и дешевле, чем в других местах».

Перейдем теперь к другому крупному представителю периода разложения меркантилизма — Дэдли Норсу. Последний выступает идеологом торгового капитала, боровшегося против торговых монополий, и развивает преимущественно взгляды в защиту свободы торговли.

Дэдли Норс

Мак-Кулох впервые познакомил с Норсом Рикардо, и последний был поражен глубиной его взглядов для той эпохи. Эти взгляды изложены Норсом в памфлете «Очерки о торговле» («Discourses upon trade», 1691 г.). Установка автора в основном дана им в резюме предисловия к памфлету. Норс там пишет: «Может показаться странной речь о том, что весь мир в отношении торговли является лишь одним народом или страной, нации которого все равно, что отдельные люди; что не может быть торговли невыгодной для общества, так как если какая-либо область торговли оказывается невыгодной, то люди ее прекращают, когда же купцы процветают, то общество, часть которого они составляют, процветает также; что если заставлять людей действовать по предписанному способу, то это может принести пользу лишь тем, кому случайно такой способ подходит, но общество от этого не выиграет ничего, так как то, что отнимается у одного подданного, отдается другому; что никакие законы не могут устанавливать цены на товары, размеры которых должны и будут устанавливаться сами (но если такие законы издаются и действуют, то они служат препятствием торговле, а потому пагубны); деньги — это товар, которого может быть как слишком много, так и недостаточно, даже до затруднений; что деньги, вывозимые за пределы страны при торговле, увеличивают богатство страны, но тратимые на войну и платежи за границу — приводят к обеднению. Короче: все, что делается в пользу одной отрасли торговли или одних интересов против других, является злоупотреблением и уменьшает доход общества» (Норс, «Discourses upon trade»).

Взгляды Норса по существу, как видно из некоторых приведенных нами положений, уже тождественны со взглядами Адама Смита на свободу торговли. В отличие от меркантилистов, для которых международные экономические отношения покоятся на принципе: «выигрыш одной нации есть потеря другой», — Норс отождествляет отношения между нациями с отношениями между членами одного и того же государства. Нации служат рынком друг для друга. Выигрыш одной невозможен без выигрыша другой. Но отсюда следует, что нелепо устанавливать таможенные рогатки между нациями, как нелепо было бы поощрять торговлю между гражданами одного и того же государства, препятствуя им торговать друг с другом.

Если первые робкие высказывания о свободе торговли имели в виду мысль об ограничении торговых монополий, но отнюдь не выступали против святая-святых меркантилизма — регламентации торговли с помощью системы торговых пошлин с целью осуществления активного торгового баланса, — то первое положение Норса заключает в себе многообещающее требование полной свободы экономической деятельности.

Мы видели, какое значение меркантилисты придавали положению, что интересы индивида и государства могут не совпадать. Торговля, которую ведет купец, может быть выгодной для него, но невыгодной для государства. Мы видели также, как Ман пытался доказать, что Ост-Индская компания ведет торговлю разорительную для ее участников, но крайне выгодную для государства; последний случай, однако, мало вероятен. Первый же, поскольку выгодной для государства считалась лишь торговля, дающая активный баланс, вполне возможен. В зависимости от политических и экономических интересов дня, а также той или иной группы торговцев или промышленников, разорительными для государства объявлялись различные виды торговли. То это была торговля с Францией, то ост-индская торговля и т. д.; но это положение Норса, что не существует торговли невыгодной для общества, так как если бы торговля была невыгодна для ведущего ее купца, он прекратил бы ее, — это положение представляет собой настоящую революцию. При этом Норс прямо указывает, что процветание общества тождественно с процветанием его членов. Совершенно аналогичное положение мы находим у Смита. Признание его означает, с одной стороны, утверждение индивидуалистического понимания общества, как простой суммы составляющих его членов. Поэтому интересы общества в целом тождественны с интересами составляющих его членов. Но каждый индивид лучше чем государство знает, в чем заключаются его интересы. Он не нуждается в руководстве и регламентации со стороны государства. Государство может предоставить ему полную свободу выбора поприща экономической деятельности, и оно может быть уверено в том, что то, что он выберет, будет в конечном итоге наиболее выгодным для него, а следовательно и для государства. Это то же положение Смита, согласно которому общая гармония вытекает из эгоистических стимулов, лежащих в основе деятельности каждого индивида.

Такой вывод из приведенных нами положений мы находим уже у самого Норса, который выступает против попыток заставить людей действовать в области хозяйства по предписанному им государством способу. Норс конкретизирует свою мысль, выступая против пагубной политики регулирования цен. Он провозглашает великий принцип, что цены должны устанавливаться сами. Этот принцип выражает действительное существо товарно-капиталистического общества, основанного на анархии общественного производства. Цены товаров (но то же относится и к другим экономическим категориям) не являются и не могут быть искусственно установлены. Они естественно складываются, независимо от воли людей. Перед нами два основных положения классической политической экономии: 1) экономические категории являются естественными категориями; 2) принцип невмешательства в экономическую деятельность.

Если отвергается государственная регламентация, то необходимо отбросить также положение, что деньги — единственное богатство страны. Признание необходимости активного торгового баланса требовало, в качестве необходимого дополнения, государственной регламентации хозяйственной деятельности. Норс становится на ту точку зрения, что нет никакой разницы между товарами и деньгами, что деньги — такой же товар, как и все товары, могущий найти себе применение лишь в определенной пропорции к остальным товарам. Эту мысль мы находим также у Барбона, который пишет: «Количество железа или свинца на 100 фунтов стерлингов имеет такую же меновую стоимость, как количество серебра или золота на 100 фунтов стерлингов» («А discourse of coining the new money lighter»). Это положение, цитируемое Марксом и представляющее собой тоже очевидную истину, исторически сыграло огромную роль. Оно направлено было против меркантилизма с его фетишизацией денежной формы богатства.

Подрывая это основное положение меркантилизма (что только деньги — богатство), борясь против него, они, быть может, даже не отдавали себе ясного отчета, что они подрывают всю систему во всех ее проявлениях. В самом деле, отрицание денег, как единственного богатства, делает ненужной политику активного торгового баланса и регламентацию хозяйственной жизни, по крайней мере, поскольку последняя имеет свой целью достижение активного торгового баланса. Тем самым падают: вся экономическая; политика меркантилизма и соответствующие ей фрагменты экономической теории. Но это создает потребность в новой теории, которая должна быть противопоставлена экономическим воззрениям меркантилистов.

Но раньше чем перейти к той теории, которая вырастает из критики меркантилистов, сделаем еще некоторые замечания относительно характера этой критики. Норс — идеолог купечества. Барбон — идеолог землевладения. В борьбе против меркантилизма у каждого со своей классовой позиции создается аргументация, закладывающая основы новых теоретических воззрений. В зависимости от классового различия автора мы наблюдаем известное различие аргументов и вообще теоретических взглядов при общности врага — меркантилизма.

Наиболее близок к классикам Норс. Основная линия, которую он защищает в ряде своих очерков, составляющих содержание памфлета «О проценте, чеканке, обрезывании монет, умножения денег», это — линия свободы экономической деятельности. В очерке о понижении процента он разбирает доводы тех, кто стоит за законодательное понижение процента (очень распространенная, по разным соображениям, точка зрения в XVII в.). В критике этого положения Норс, быть может, исходит из интересов представителей денежного капитала. Правда, он заявляет: «Я не выступаю в роли защитника прав ростовщиков» («Discourses upon trade»). Норс защищает свободное установление уровня процента на основании опроса и предложения ссудного капитала, причем ссудный капитал он защищает, уподобляя его землевладению. «Но точно так же, как владелец земли сдает ее в аренду, так и владельцы капиталов дают их взаймы. Они получают за свои деньги проценты, которые являются тем же самым, что и рента за землю... Таким образом, быть владельцем земли или владельцем капитала — одно и то же» («Discourses upon trade»). Рассматривая доводы сторонников законодательного понижения процента, Норс кончает следующим заявлением: «Для страны лучше будет предоставить заемщикам и заимодавцам самим вырабатывать условия сделок в соответствии с обстоятельствами».

Во втором очерке о чеканке монеты Норс рассматривает и критикует взгляды меркантилистов на природу денег. Первым долгом он доказывает, что деньги не имеют самодовлеющего значения, не являются богатством par excellence. «Во всех тех случаях, когда торговец или производитель считает, что он нуждается в деньгах, он по существу нуждается не в деньгах, а в сбыте своих товаров. Последний же ограничен не недостатком денег, а недостатком покупателей внутри страны и за границей. При трудолюбии нации и достаточном количестве товаров народ никогда не будет испытывать недостатка в деньгах, которые не отличаются от других товаров»... «Золото и серебро не отличаются от других товаров, но берутся у тех, кто имеет их много, и передаются тем, кто в них нуждается и желает иметь их с хорошей пользой, как и от других товаров... Но это положение, такое простое и единственно правильное, редко настолько хорошо понимается, чтобы быть принятым большинством человечества. Люди думают силой законов удержать в своей стране все золото и серебро, которые приносит торговля, и таким путем разбогатеть немедленно. Все это глубоко ошибочно и является лишь препятствием росту богатства во многих странах» («Discourses upon trade»). Норс против регламентации торговли, так как отрицает вообще значение активного торгового баланса, как единственного способа обогащения страны. Он выступает противником законов против роскоши и расточительности. Норс — противник регулирования законом количества денег в стране. Он заканчивает свой памфлет фразой, прямо направленной против меркантилистов: «Ни один народ никогда еще не разбогател с помощью политики, лишь мир, трудолюбие и свобода приносят торговлю и богатство — и больше ничего». Норс — один из самых последовательных сторонников свободы экономической деятельности среди ранних экономистов.

Николай Барбон

У других экономистов этого направления, например у Барбона, идеолога землевладения, мы встречаемся с менее последовательными и логически выдержанными взглядами. В предисловии к своему очерку о торговле («Discourse upon trade», 1690) Барбон выступает против меркантилистов, в частности называет Мана. Он пишет: «Как ни убедительны и хороши могут показаться вступительные части их доводов в пользу расширения и продвижения торговли, — заключительные части, призывающие к ограничению числа лиц и мест, прямо противоположны условиям, необходимым для расширения торговли».

Чрезвычайно интересны доводы, приводимые Барбоном против известной аналогии Мана между купцом и земледельцем, бросающим семена в землю. Барбон — противник положения, что страна может разбогатеть лишь на основе бережливости и умеренности. «Разница между богатством индивида и богатством страны, — утверждает Барбон, — заключается в том, что первое конечно, а второе бесконечно. Бесконечны естественные богатства страны, а это значит, что бесконечны и ее искусственные богатства, т. е. продукты ее промышленности». Главной причиной хозяйственного упадка Англии (модная тема в XVII в.) Барбон считает множество запретительных законов и высокий денежный процент: «Запретительные законы в торговле являются причиной ее упадка, так как все заграничные товары привозятся в обмен на отечественные товары нашей страны, так что запрещение ввоза какого-нибудь товара из-за границы препятствует производству и вывозу соответствующего количества отечественных, какие должны были бы быть произведены и обменены на них». Этот довод предвосхищает положение классиков: товар обменивается на товар, — он совершенно аналогичен положению Норса, что народы в отношениях между собой — то же, что отдельные индивиды внутри каждого народа.

Барбон считает, что меркантилистическая политика была обусловлена стремлением к защите отдельными группами торговцев и промышленников своих узко эгоистических интересов в ущерб интересам общества в целом. Выступая сторонником свободной торговли, Барбон не остается верен себе и высказывается за законодательное понижение уровня процента до 3. Этим он стоит ниже Норса и напоминает Кельпепера тем, что аргументирует в пользу понижения процента ссылкой на повышение цены земли. Неправильна и другая установка Барбона, выводящего стоимость, вернее — покупательную силу денег, из государственной чеканки. «Деньги — это стоимость, созданная законом». В дискуссии о денежной реформе конца XVII в. Барбон стоит на стороне тех, кто считает необходимым «повышать» деньги, т. е. чеканить новую монету по весу старой обрезанной и сохранять за ней, несмотря на уменьшение веса драгоценного металла, то же название. Этому посвящен памфлет «Очерки о чеканке новой более легкой монеты» («А Discourse of coining the new money lighter», 1696).

Каковы бы ни были исходный пункт и классовая позиция противников меркантилизма, все они в большей или меньшей степени, с теми или иными ограничениями, — сторонники свободы экономической деятельности. Все они считают, что процветание страны достигает наибольшей степени, когда каждый человек действует сообразно с собственными интересами. Все они одинаково отрицают основное положение меркантилизма о том, что только деньги — богатство. Но тем самым отвергается основной принцип экономической политики меркантилизма — достижение активного торгового баланса. Вопрос о природе буржуазного богатства и о способах его достижения должен быть поставлен по-иному. Должна быть создана теоретическая система, которая явилась бы основанием политики невмешательства государства в хозяйственную жизнь. Меркантилизм не нуждался в теоретической системе, выражавшей познание действительности, поскольку для него процветание государств является результатом правильной политики, т. е. зависит от законодателя. Но для представителей разложения меркантилизма экономическая жизнь государства должна складываться без вмешательства со стороны государства, есть дело природы, а не человеческого произвола. Поэтому она должна быть объектом научного исследования.

В каком направлении разрешается эта задача? Мы показали, как, начиная с Петти, складывается теория трудовой стоимости. Она становится основой теоретической системы, с помощью которой обосновывается экономическая политика laissez faire, laissez passer. Для ее истории характерно то, что основоположником ее является Вильям Петти — отец политической экономии (т. е. классической школы, этой первой системы политической экономии), одновременно еще в ряде существенных пунктов стоящий на позициях меркантилизма, иногда даже в самой грубой форме. Вместе с тем мы находим у него в основном ряд теоретических воззрений классической политической экономии. Помимо теории трудовой стоимости мы находим у Петти основанную на теории трудовой стоимости теорию денег, замечательным изложением которой является памфлет «Кое-что о деньгах» («Quantulumcunque concerning money», 1682). У него же наряду с вульгарным меркантилистическим представлением прибыли от отчуждения товаров (profit upon alienation) мы находим зародыш правильного понятия о природе прибавочной стоимости. Точно также у Петти переплетаются меркантилистические представления о регламентации торговли и промышленности в целях получения активного торгового баланса с представлениями об обществе как естественном организме (body natural), с глубоким учением об общественном разделении труда. В отдельных случаях он становится на позицию защиты невмешательства государства в хозяйственную жизнь. Так он рассуждает в отношении уровня процента и правительственных махинаций с деньгами. Петти — основоположник классической политической экономии, достигшей своего наивысшего развития у Адама Смита и особенно у Давида Рикардо. Но то, что нам хотелось показать, это — историческую обусловленность классической школы, ее возникновение из борьбы против экономической политики меркантилизма за свободу экономической деятельности, классовые интересы, лежавшие в основе ее возникновения.

Краткий трактат о средствах снабдить в изобилии золотом и серебром королевства лишенные рудников драгоценных металлов⁶¹

Антонио Серра

Часть первая

Глава I. О средствах, благодаря которым королевства могут иметь в изобилии золото и серебро

Насколько важно для государства иметь в изобилии золото и серебро как для народов, так и для государей, какие это дает выгоды и насколько это является мощным средством, предотвращающим многие преступления, хотя некоторые в силу своих капризов хотели бы противоположного, — обо всем этом я не счел нужным говорить; точно также — и о том, какой ущерб причиняет бедность, так как мне кажется, что это каждый понимает, если и не отчетливо, то, по крайней мере, смутно. Считая поэтому это положение доказанным, я буду рассматривать средства, которые могут привести к изобилию драгоценных металлов. Эти средства распадаются на два рода: естественные и искусственные. Естественным средством можно считать только тот случай, когда в государстве имеются золотые и серебряные рудники. В этом случае государь должен действовать иначе, чем в том случае, если бы их не было. Об этом я не стану говорить, поскольку этот случай не имеет места ни в нашем государстве, ни во всей Италии, в которой нет никаких рудников драгоценных металлов, за исключением Савареца в великом княжестве Тосканском. Следовательно речь будет идти лишь об искусственных средствах, которые можно применить преимущественно в нашем королевстве и во всей Италии. При сравнении как сходных, так и противоположных вещей в одних и тех же обстоятельствах легче будет вскрыть истину.

Глава II. Об искусственных средствах и о специфических средствах

Искусственные средства подразделяются на специфические и обычные. Специфические средства — это те, которые присущи определенному государству и не встречаются или не могут встречаться в других государствах. Специфические средства, которые могут доставить государству изобилие золота и серебра, сводятся преимущественно к двум: во-первых — это избыток продуктов сельского хозяйства, производимых в стране, над количеством, необходимым для удовлетворения потребностей самой страны; если эти товары вывозятся в страны, где их не хватает, или если приезжают за ними из этих стран, или из других мест, то необходимо оплачивать их золотом и серебром.

Мы называем это средство специфическим потому, что не всякое государство может иметь избыток сельскохозяйственных продуктов; такой избыток, как известно, существует в нашем государстве в большей степени, чем в какой-либо другой части Италии.

Другим специфическим средством является местоположение государства в отношении других государств и частей света. Это местоположение может быть важнейшим условием и даже причиной большой торговли государства как с другими частями света, так и внутри самой страны и является тем самым причиной изобилия золота и серебра. Это средство должно рассматриваться как одно из специфических средств. Мы будем говорить о нем, когда будем рассматривать обычные средства торговли. На первом месте в этом отношении стоит Венеция не только в Италии, но даже вообще в Европе и Азии, тогда как, напротив, наше государство больше всякого другого лишено этого средства, как об этом подробнее будет сказано в надлежащем месте.

Глава III. Об обычных средствах

Обычные средства делятся на четыре главные группы, а именно: количество ремесел, характер населения, размеры торговли и политика правителей. Мы называем их обычными средствами потому, что они могут иметь место во всякой стране. Действуя в каком-нибудь месте даже в том случае, если бы страна не рождала даже никаких сельскохозяйственных продуктов сверх собственного потребления, но нуждалась бы в снабжении ими извне, эти средства могли бы создать в ней изобилие драгоценных металлов и при отсутствии рудников.

Многочисленные и различные ремесла доставят государству или городу в изобилии деньги, если они производят необходимые средства существования, предметы комфорта и роскоши в таких размерах, которые превышают потребности страны. Это средство не только должно быть поставлено во главе общих средств, но во многих отношениях должно предпочитаться перед специфическим средством избытка сельскохозяйственных продуктов вследствие его большей надежности. Ведь более уверенным является барыш, когда он получается от занятия тем или иным ремеслом, чем доход крестьянина или других лиц, обрабатывающих землю или производящих продукты сельского хозяйства. Доход последних зависит не только от труда человека, но и от климатических условий и погоды. Земли нуждаются в различных атмосферных условиях, в одних случаях они требуют дождя, в других — солнца. Если нет необходимых условий или наступает непогода, то труд не только не приносит никакой выгоды, но зачастую люди теряют вместо того, чтобы выиграть. Напротив, в ремесле выигрыш всегда надежен.

Во-вторых, в ремеслах продукция может умножаться и соответственно увеличиваться барыш, что невозможно в сельском хозяйстве, поскольку его продукция не может по желанию умножаться. Так, например, если на определенной площади можно посеять 100 мер пшеницы, то никто на этой площади не сможет посеять 150 мер. В промышленности же дело обстоит как раз наоборот. Ее продукция может быть не только удвоена, но даже возрасти сторицей и с пропорционально меньшими издержками. В-третьих, вывоз промышленных изделий более надежен, чем вывоз сельскохозяйственных продуктов; следовательно и барыш обеспеченнее. Вывоз их более надежен уже потому, что, как очевидно, сельскохозяйственные продукты могут с трудом быть предохранены от порчи. Отсюда видно, как их опасно вывозить в отдаленную страну. Если от них нельзя отделаться сейчас же и их необходимо сохранять продолжительное время, то неизбежна опасность порчи. Совсем иначе дело обстоит в промышленности, продукты которой очень легко сохраняются не только в течение короткого, но и весьма продолжительного времени и по этой причине могут с удобством вывозиться в любую отдаленнейшую страну. Искусство мореплавания в настоящее время так усовершенствовалось, что только в этом отношении современные народы превзошли древних. Они ведут торговлю не только между Западом и Востоком, Югом и Севером, но даже между одним и другим полушариями, причем товары легко перевозятся из одного в другое. Кто же не согласится с тем, что по этой причине более надежен вывоз промышленных изделий, чем сельскохозяйственных продуктов, а следовательно, и получение барыша от торговли промышленными изделиями. В-четвертых (и в-последних), чаще всего гораздо больше выручают от продажи промышленных изделий, как это можно видеть в отношении шерстяной промышленности, особенно тонких сукон, в промышленности полотняной и шелковой, в производстве оружия, картин, статуй, гравюр, во всех отраслях, относящихся к колониальным товарам, и в бесчисленном количестве других отраслей, перечислять которые излишне. В каждой отрасли промышленности изобилие ее продуктов должно быть предпочитаемо по сравнению с избытком продуктов сельского хозяйства. Если эти отрасли промышленности достигают совершенства в каком-нибудь городе или государстве, то они являются одной из могущественнейших причин изобилия в государстве золота и серебра, в значительно большей мере, чем избыток продуктов сельского хозяйства.

В Италии занимает первое место и достигает наибольшего совершенства в этом отношении город Венеция, где ремесленниками производится множество товаров, от продажи которых поступают, как известно, деньги.

Напротив, город Неаполь окажется позади, так как он далек от совершенства в этом отношении: там не только отсутствуют все или большая часть ремесел, но и те, что в нем имеются, за исключением производства шелка, распространены недостаточно для вывоза за границу их изделий, что необходимо для привлечения денег. Более того, их производство даже недостаточно для Неаполя и королевства в такой мере, чтобы не приходилось оплачивать иностранную промышленность. Это будет доказано путем сравнения Неаполя с Венецией в отношении изобилия денег.

Глава IV. О характере населения

На втором месте мы перейдем к средствам, находящимся в связи с характером населения. Мы будем считать, что такое средство существует в каком-нибудь королевстве или городе, если жители этой страны по своей природе трудолюбивы и изобретательны, так что торгуют не только у себя в стране, но и с другими странами, и ищут, где и каким способом они могли бы применить свой труд. Благодаря их труду город несомненно будет иметь в изобилии золото и серебро, так как они будут извлекать деньги из промышленной деятельности не только в своей стране, но и из других стран. Это средство занимает первое место скорее в качестве специфической причины изобилия денег в государстве или городе, чем в качестве обычной причины. В этом отношении первым городом в Италии является Генуя, где это средство достигает наибольшего совершенства, вследствие чего там такое обилие денег, как ни в каком другом итальянском городе; на втором месте стоит Флоренция, а затем Венеция. Хотя торговля Венеции превышает торговлю всех других итальянских городов, вместе взятых, но в рассматриваемом нами отношении она занимает лишь третье место. С другой стороны, Неаполь вместе со своим королевством является тем городом, где мы не находим этого средства: жители страны так ленивы, что не торгуют за пределами своей страны, — не только с другими странами Европы, например с Испанией, Францией, Германией и пр., но даже в самой Италии с другими провинциями. Они не производят также достаточно промышленных изделий для самой страны. Поэтому в страну приезжают иностранцы из других итальянских провинций, главным образом для занятия ремеслом, как генуэзцы, флорентийцы, жители Бергама, венецианцы и другие. Несмотря на то, что жители Неаполя видят, как иностранцы, занимаясь промышленной деятельностью в их стране, обогащаются, — они не подражают им и не следуют их примеру, т. е. не работают у себя дома. В этом отношении они прямо противоположны генуэзцам, которые не довольствуются той деятельностью, какая может выполняться в их провинции или даже в Италии, не жалеют трудов и не боятся опасностей, путешествуя с этой целью по всем странам Европы и других частей света, вплоть до Новой Индии, если могут получить разрешение на въезд туда от его католического величества. По следствиям этого можно судить о том, насколько важно средство, связанное с характером населения, так как генуэзцы, несмотря па то, что их страна совершенно бесплодна, имеют множество денег, тогда как неаполитанцы при всем плодородии их страны бедны.

Глава V. О значительной торговле

На третьем месте стоит средство, заключающееся в значительной торговле, самым могущественным условием и отчасти причиной которой является местоположение, т. е. средство, которое мы упоминали в главе о специфических средствах. Торговля доставит стране в изобилии деньги, если она ведется иностранными товарами в большей степени, чем отечественными. В самом деле, торговля, которая ведется путем вывоза избытка собственных товаров, не может быть значительной. К тому же в этом случае обилие денег должно приписываться не самой торговле, а избытку отечественных товаров. Если же происходит ввоз иностранных товаров для удовлетворения потребностей страны, то торговля ими не только не дает стране изобилия денег, но, напротив, приведет к ее обнищанию. Отсюда мы можем сделать заключение, что значительная торговля лишь в том случае вызовет изобилие денег в стране, если она ведется товарами, приобретаемыми в одних странах, для вывоза их в другие страны, а не в нее, что привело бы к противоположному следствию. Как уже было сказано, самым важным условием и причиной такой торговли является местоположение. Что там, где происходит значительная торговля, необходимо должно быть изобилие денег, не приходится доказывать, поскольку торговля без денег не может происходить и только ради них ведется.

Как уже было сказано в предыдущей главе, город Венеция занимает первое место не только в Италии, но и во всей Европе в смысле местоположения. Из опыта видно, что все товары, которые прибывают из Азии в Европу, проходят через Венецию и оттуда распределяются по другим местам; точно также все товары, которые направляются из Европы в Азию, одинаково проходят через Венецию. Вследствие этого там имеет место величайшая торговля, поскольку из нее товары направляются в столько различных мест. И это обусловлено не только удобством местоположения на пути из Азии в Европу и наоборот, но и в самой Италии, поскольку большинство итальянских рек впадает в море близ Венеции, что облегчает перевозку товаров в различные места.

Кроме того, Венеция расположена почти в самом боку Италии и находится на небольшом расстоянии как от северной, так и от южной оконечностей, что дает преимущество для вышеуказанных перевозок. Этому же обстоятельству содействует множество ремесел в Венеции, каковая причина обусловливает огромное стечение людей, приезжающих туда впрочем не только ради ремесел, но и в силу действия этих двух причин, из коих одна усиливает другую, а именно: там имеет место большое стечение людей как вследствие торговли, так и вследствие удобства местоположения. Значительная торговля ведет к многочисленности ремесел, а их многочисленность ведет к большому развитию торговли.

Напротив, город Неаполь и его королевство не имеют внешней торговли, а только ту, которая предназначена для самого государства. Из опыта известно, что кроме сельскохозяйственных продуктов, которые растут в Неаполитанском королевстве, немногие товары вывозятся через него за границу. Причиной этого является неудобное местоположение Неаполитанского королевства. Италия имеет форму руки, протянутой из тела; поэтому она и названа была полуостровом. Неаполитанское же королевство расположено в крайней оконечности этой руки. Это делает неудобной перевозку товаров в Неаполь для вывоза их в другие места. Поэтому местоположение королевства является невыгодным, поскольку никто не имеет нужды проехать через Неаполь для того, чтобы отправиться в другие страны, из какой бы части мира и в какую бы части его он ни намерен был бы ехать, если только не делает этого по собственному желанию для того, чтобы удлинить путь, или же если он не отправляется туда по собственным делам. Вследствие этого не только торговцам неудобно посылать туда свои товары для вывоза их в другие места, но это причиняет им настоящий ущерб; и если сочетать указанное неудобство местоположения королевства с преобладанием в нем людей, не занимающихся никаким трудом, и с нищетой ремесленников, то это неизбежно обусловливает отсутствие торговли, кроме той, что предназначена для самого Неаполя. Но такая торговля не может быть значительной, и она не может также обусловливать изобилие денег, но скорее вызывает их недостаток, если исключить вывоз избыточных сельскохозяйственных продуктов, о чем речь шла выше.

Глава VI. О политике правителя

Последним средством является политика правителя, который руководится местоположением своего государства, различными присущими ему обстоятельствами, равно как обстоятельствами соседних и отдаленных государств, с которыми оно имеет или может иметь торговлю, и, исходя из этого, устанавливает средства, которые могут доставить в изобилии деньги его государству, равно как и те, которые могут помешать отливу денег. Государь применяет различную политику в зависимости от различных результатов, которых хочет достигнуть, устраняя препятствия на пути к поставленной им цели. Но, как уже было сказано в предисловии, не так легко применять это средство тому, кто управляет: приходится при этом внимательно рассматривать не одну только вещь, но многие вещи, обратить внимание на неудобства и всякие другие следствия, которые могут быть вызваны его политикой, не обманываться насчет основных средств, так как из-за трудностей зачастую разум наш принимает одно обстоятельство за прямо противоположное. Особенно сложным это является вследствие того, что следствия политики зависят не от какой- либо необходимой, но лишь от случайной причины, каковой является человеческая воля. Для того чтобы правильно направлять эту волю, необходимо предусматривать многие вещи, так как одна и та же причина зачастую вызывает различные следствия у разных людей, подобно тому, как солнце высушивает грязь и размягчает воск, а легкий свист раздражает собак и успокаивает лошадей. Как уже было сказано, соблюдение политики государя зависит от воли людей, и если государь может принудить к этому своих подданных, то необходимо предусмотреть, чтобы они не воспрепятствовали его воле каким-нибудь косвенным путем, которых имеется в их распоряжении очень много; трудность заключается не только в этом, она существует и в отношении тех людей, которые не являются его подданными: их он должен либо привлечь своей политикой, либо действовать таким путем, чтобы они содействовали ему из собственных интересов. Таким образом он должен рассматривать, как те или иные средства могут применяться в его государстве, что, как уже было выше сказано, является чрезвычайно трудным. Лишь немногие дошли до этого совершенства, и среди них, по моему мнению, должен считаться одним из первых как в древности, так и в настоящее время папа Сикст V, который хорошо знал обстоятельства своих владений, то, что могло улучшить их положение, средства, необходимые для устранения недостатков, и который незамедлительно эти средства применял. Трудность заключается не только в этом, но и в том, что если даже известна правильная политика, то государь не должен соблазняться никакими стремлениями, которые помешали бы правильному пути.

Если это средство осуществляется в совершенстве в каком-нибудь государстве, то нет сомнения, что оно является наиболее могущественным для достижения изобилия золота и серебра в государстве, так как его можно назвать действующей причиной и высшим фактором среди всех других средств. Оно может обеспечить действие всех других средств при различных бесчисленных обстоятельствах и сохранить благоденствие государства, устраняя все препятствия, причем позволяет достигнуть этого не только в тех странах, где имеют место вышеназванные условия, но даже и в таких странах, где не существует ни одного из этих условий.

Из опыта известно, что во время пребывания на папском престоле Сикста V в городе Риме не было ни одного из названных нами выше средств, не было также удобства местоположения. Деньги, которые там находятся, привезены приезжающими туда иностранными государями и князьями святой церкви, а также послами, которые приезжают ко двору папы. Туда стекается весь христианский мир по различным делам. Но все это вещи, играющие подчиненную роль по сравнению с торговлей. Только политика Сикста V обусловила собою то, что, несмотря на тяжелые времена, когда он вступил на папский престол, он сумел не только в одно мгновение создать спокойствие и изобилие во всем государстве святой церкви, восстановить правосудие в такой степени, которой оно редко достигало, украсить и значительно увеличить Рим, израсходовав на это огромные средства, как это можно видеть в настоящее время, но он увеличил средства папского казначейства до 5 миллионов золотом, чего, может быть, никогда не было в Риме в течение многих сотен лет. Не думаю также, чтобы столько там было средств в настоящее время, так как деньги были израсходованы по многим причинам.

Из всего этого можно сделать вывод относительно того, какое значение имеет политика правителя. Она производит особенно удивительные последствия в такое время, когда, вследствие бдительности правителя, не допускается ее нарушения, в отличие от тех времен, когда беспорядки в государстве делают затруднительным осуществление этой политики, особенно когда эти беспорядки сильны и закоренелы.

Итак я скажу, что это средство, поскольку оно надлежащим образом действует, является величайшим из тех, которые могут применяться в государстве, и подобно тому, как правосудие заключает в себе все другие добродетели, будучи их госпожой и заставляя их действовать для достижения своей цели, как говорит святой Фома, точно также это средство, т. е. политика государя, содержит в себе все другие средства, их сохраняет и заставляет их надлежащим образом действовать. И если мне скажут поэтому, что я ошибся, поместив не это средство на первом месте, а многочисленность ремесел в государстве, то я отвечу, что сделал это, имея в виду то обстоятельство, что действие последнего средства совершенно надежно, тогда как первое средство не всегда надежно. Оно ненадежно не само по себе, но в отношении правителя, проводящего его, учитывая трудности, связанные с ним, и в этом отношении я следую мнению тех, кто предпочитает надежность вещи ее благородству.

Глава VII. Не существует никаких других средств кроме вышеназванных

Не существует никаких других средств, кроме вышеназванных, которые не были бы подчиненными им средствами или обстоятельствами. Так, например, если указывают в качестве важной причины на низкий курс валюты, то я считаю, что это лишь обстоятельство, подчиненное общей причине — торговле; точно также низкая цена ввозимых товаров равно является лишь подчиненным торговле обстоятельством, точно так же, как высокий курс денег является частью средства, заключающегося в политике правителя. Как это средство, так и подобные им не могут рассматриваться даже как средства второстепенные, но лишь как обстоятельства, потому что они вызывают соответствующее следствие не необходимо. Напротив, по мнению де-Сантиса, низкий курс валюты представляется не только главным и могущественным средством, но даже единственным, точно также и высокий курс денег, о чем мы будем говорить во второй и третьей части. Для того чтобы доказать, что нет других основных средств, кроме вышеназванных, мы, для примера, сопоставим средства, применяемые городом Неаполем, с некоторыми другими городами Италии.

Глава VIII. Сравнение города Неаполя с городами Венецией и Генуей в отношении вышеуказанных средств

Венеция и Генуя являются итальянскими городами, которые не только не отличаются избытком сельскохозяйственных продуктов, но где, скорее, имеет место прямо противоположное, так как ни в одном из них эти продукты не производятся в достаточном количестве, хотя бы даже частично; напротив, Неаполь является городом, в котором сельскохозяйственные продукты имеются в избытке, так что они даже вывозятся из государства, по подсчетам де-Сантиса, приблизительно на шесть миллионов в год. Впрочем, для меня мало важно — так ли это или не так. Тем не менее, первые города имеют огромное количество денег, а Неаполь крайне беден.

Поэтому мне казалось, что я должен сравнить между собой эти итальянские города с Неаполем в отношении причин, вызывающих изобилие монеты. Причем я должен был выбрать именно эти города, прямо противоположные Неаполю в отношении избытка сельскохозяйственных продуктов, для того чтобы установить причины противоположных следствий. Из сравнения указанных городов с Неаполем каждому легко будет сделать вывод в отношении всех других итальянских городов, так как это сравнение делается мною лишь для большей ясности. Поскольку Венеция в наибольшей степени противоположна Неаполю в отношении указанных средств, а также противоположны и другие обстоятельства, которые могут обусловить изобилие денег, мы предварительно сравним Неаполь с Венецией, после чего будет яснее сравнение его с Генуей. Для этого мы противопоставим прежде всего особенности Венеции и Неаполя.

Глава IX. Условия Неаполя и Венеции в отношении к рассматриваемому средству

Неаполитанское государство имеет не только все необходимое для существования его жителей, но оттуда даже ежегодно вывозится сельскохозяйственных продуктов почти на 6 миллионов. Венеция не имеет никаких сельскохозяйственных продуктов в достаточном количестве для существования ее граждан, и оттуда не только ничего не вывозится за границу, но ей приходится, напротив, ежегодно тратить приблизительно 8 миллионов или даже больше на ввоз средств потребления для своих граждан. Как золото, так и серебро в Неаполе расцениваются выше, чем во всей Италии, а следовательно выше, чем в Венеции, так что из какой бы части Италии ни были привезены деньги в Неаполь, — тот, кто их привозит, зарабатывает на серебре приблизительно 5% или даже больше, на золоте же, которое не имеет твердой цены и не имеет, можно сказать, хождения в качестве монеты, зарабатывает еще больше. Напротив, если деньги везти из Неаполя в какую бы то ни было часть Италии, то на этом теряют приблизительно 8%. Если кому-нибудь покажется, что дело обстоит не так, то он сможет свою ошибку понять, поработав немножко для того, чтобы уяснить себе истину.

Как золотые, так и серебряные деньги в Венеции, по сравнению с Неаполем, оцениваются по низкому курсу, так что если привезти деньги из Венеции в Неаполь, то на серебре, как уже было сказано, зарабатывают приблизительно 5%, а на золоте — в зависимости от существующего курса. Напротив, если отвезти деньги из Неаполя в Венецию, то теряют, как уже было сказано. Если вывезти деньги из Венеции в другие места Италии или из этих мест в Венецию, то при этом теряется лишь стоимость чеканки.

Из Неаполя запрещено вывозить как иностранные деньги, так и национальную монету, золотую и серебряную, под страхом сурового наказания и потери этих денег, а также оплаты (в настоящее время) тройного штрафа. Из Венеции можно вывозить любое количество местной монеты, но не иностранные деньги, и почти ежегодно из Венеции вывозят на Восток около 5 миллионов. В Неаполе ввозные пошлины низки, так что можно заработать на ввозе товаров от 7 до 8 или 10%; учитывая большое количество старых долгов и недостаток денег, там можно с выгодой применить любую крупную сумму. В Венеции ввозные пошлины высоки, так что там нельзя заработать больше 4 или 5% на ввозе товаров. Поэтому тот, кто хотел бы применить в Венеции свои деньги, мог бы заработать лишь немного.

В Неаполе доходы от ввозных пошлин поступают его величеству католическому королю. Они все расходуются в этом же королевстве. Никакая часть этих доходов не отсылается королю; напротив, очень часто туда еще посылаются миллионы наличными деньгами, однако и они почти не остаются в казне, так как целиком превращаются в стипендии привилегированных лиц или идут на содержание армии в королевстве. В Венеции же не расходуются все деньги, поступающие в государственную казну, но больше остается в ней, а после оплаты займа, заключенного в 1570—71 г. для содержания армии прокуратором Фриуля, ежегодно в государственном казначействе остается около 600 тысяч дукатов, помимо доходов, поступающих на монетный двор.

Таким образом, при сравнении условий того или другого города мы видим, что Неаполь обладает всеми средствами и обстоятельствами, которые обусловливают изобилие денег. Напротив, условия Венеции являются скорее причиной и обстоятельством ее обнищания; однако, на деле мы видим прямо противоположное, а именно — Венеция изобилует деньгами, а Неаполь беден. Рассмотрим же, чем обусловлены эти противоположные следствия.

Глава X. Как, несмотря на вышеуказанные условия, Венеция изобилует золотом и серебром, и почему?

Все условия Венеции, как было уже сказано, имеют большее значение для отлива денег; напротив, условия Неаполя — для прилива денег, так что первый город должен был бы быть беден, а последний — богат деньгами; на деле же мы видим противоположное положение. Мы должны, следовательно, найти причину этих противоположных следствий.

Начнем с Венеции. Так как отлив денег предполагает их предварительный прилив (в противном случае отлив был бы невозможен), трудность следовательно заключается в том, чтобы найти такой источник прилива денег, который был бы не только достаточен для обеспечения их отлива, но и превосходил бы его настолько, чтобы обусловить в стране изобилие денег; если мы его установим, то исчезнут удивление и указанное противоречие. Нет сомнения, что поскольку мы находим в Венеции три вышеустановленные нами обычные средства, т. е. многочисленность ремесел, большую торговлю и соответствующую политику правителей, мы можем заключить, что именно указанными средствами обусловлен прилив денег, которого не только хватает на покрытие отлива, но достаточно и для изобилия денег в стране.

В отношении первых двух средств, указанных нами, не приходится даже доказывать их наличия, так как это всем известно. Что же касается третьего средства, то его существование вытекает уже из наличия последствий. Ведь мы говорили о том, что политика правителя является главным действующим средством, которое обусловливает и сохраняет все остальные средства. Именно политика правителя создает порядок, без которого ничто в мире не может быть хорошим, и напротив, из смуты, в противоположность порядку, рождается всякое зло. Вышеуказанные средства находятся в таком хорошем состоянии в Венеции, что обеспечивают большой прилив денег, который создает большее изобилие монеты даже за вычетом тех денег, которые вывозятся из государства, чем во всяком другом государстве не только Италии, но даже в таких, где существуют рудники драгоценных металлов. Положение в Венеции таково, что одно средство содействует и улучшает другое. Так, значительная торговля содействует и улучшает средство, заключающееся в многочисленности ремесел, а многочисленность и развитие ремесел улучшают и содействуют внешней торговле. Точно также политика правителей сохраняет и направляет к общему благу эти средства, устраняя препятствия и одновременно обеспечивая условия, чтобы ремесленники и торговцы, которые живут в этом городе, могли продолжать свое ремесло и свою торговлю настолько, чтобы даже из других стран они стекались туда.

В отношении торговли и политики правителей указанный город обладает некоторыми преимуществами по сравнению с другими местами, где хотели бы применить те же средства. С одной стороны, он имеет для торговли удобное местоположение, как сказано было выше, с другой стороны, в отношении политики правителей там есть то преимущество, что его правительство может считаться всегда одним и тем же, чего никогда не было ни в монархиях, ни в республиках. Во всяком королевстве одно и то же правительство не может существовать больше 50 лет в среднем, что имеет место в том случае, если там правит все это время один и тот же государь и если он от начала до конца обладает теми же знаниями и опытом; там же, где нет государя, неизменность политики существует лишь в течение того времени, пока вице-король остается на своем месте. Ведь в королевстве, как известно, лишь постольку может существовать одинаковое правление, поскольку жив тот же король. Когда он умирает, все равно — будет ли его сын его преемником или другое лицо, — правительство, которое приходит на смену, не бывает никогда таким же, как прежнее. Поэтому даже существует поговорка: новый король — новые законы. Ведь новый король не сходится во всех мнениях со своим предшественником и не может также знать, что его предшественник считал бы беспорядком в государстве, какую политику он вел бы, что он сделал бы для устранения беспорядка; поскольку же новый король начал бы действовать по-своему, то не может быть уверенности, что его опыт удался бы. Вот в силу какой причины подданные Папского государства, вследствие постоянных перемен в правительстве, не обладают таким хорошим правительством, каким они могли бы обладать, если бы власть носила более устойчивый характер.

Но в Венеции, где правительство с самого начала стремилось управлять хорошо и имеет своей целью общественное благо, были установлены многие различные учреждения и создавались постоянно все новые, улучшая или устраняя прошлые учреждения, чего мы никогда не находим в других монархиях и республиках. Как доказал опыт, не существует никакого государства или республики в мире, которое просуществовало бы столько же времени, сколько существует Венеция, которая, можно сказать, еще девственница, а между тем прошло уже около 1200 лет с того времени, как она была выстроена после нашествия Атиллы.

В Венеции способ выбора правителей достиг такого совершенства, что невозможно, чтобы кто-либо мог стать правителем путем подкупа или лести и чтобы он мог достигнуть высшей ступени, если не обладает опытом в делах малых и средних и если в этом опыте он не достиг хороших результатов.

Совет старейшин является высшим учреждением в Венеции, как в древности сенат в Риме. Он имеет право издавать и изменять законы, объявлять войну и мир. В этом совете постоянно имеется около 150 сенаторов и даже больше. Они как бы бессмертны; их опыт переходит к новым властям, и не существует никаких властей, которые обладали хотя бы в течение кратчайшего времени высшей властью без согласия совета старейшин.

Такое устройство правительства неизбежно должно было привести к тому последствию, что оно всегда остается одинаковым, поскольку сенаторы там многочисленны и как бы бессмертны. Не может случиться, чтобы одновременно умерли все или большинство сенаторов, чтобы те, которые становятся сенаторами, не знали, что предшественники их считали беспорядком или какие средства они предлагали для устранения недочетов, или, чтобы, зная это, они хотели разойтись с ними в своем мнении; напротив, те, кто становятся сенаторами, оказываются постоянно среди несравненно большего числа старых сенаторов, от которых знакомятся с прошлыми беспорядками или настоящими недочетами, а также с возможными будущими недостатками и средствами к их устранению. Даже если бы они хотели разойтись с ними в мнениях, они не могут установить других законов. Для этого надо было бы, чтобы они были единодушны или, по крайней мере, чтобы большинство шло за ними.

Итак, в этом государстве все происходит постепенно, и можно сказать по указанной причине, что там всегда существует одно и то же правительство, что чрезвычайно важно. Врач, который будет обладать более надежным опытом, вообще будет достигать хорошего излечения и его действия будут наиболее успешными. Тот, кто много раз лечил больного, знает лучше его организм и его свойства, чем тот, кто лечит его впервые. Тот, кто лишь впервые лечит больного, может лишь догадываться об его организме и не имеет достаточного опыта для успешного действия применяемых им лекарств.

Мне кажется, существует такое же различие между политикой, которую проводит человек, впервые управляющий государством, и политикой, которую проводит человек, давно уже находящийся у власти, знакомый с прошлыми беспорядками и средствами, примененными для устранения недочетов в государстве.

Итак, установив, откуда происходит этот прилив денег, и видя следствия, которые он вызывает, я могу считать это действительным доказательством того, что я не ошибся, предпочтя обычное средство, состоящее в многочисленности ремесел, специфическому средству, каким является избыток сельскохозяйственных продуктов. Мне остается лишь перейти к влиянию условий, в которых находится Неаполь.

Глава XI. Почему, принимая во внимание условия Неаполя, последний беден золотом и серебром?

Мы выяснили условия Венеции, благоприятствующие отливу денег, и источник прилива драгоценных металлов в нее; условия Неаполя, напротив, благоприятствуют приливу и мешают отливу денег. Трудность здесь заключается не в вопросе о приливе драгоценных металлов. Чтобы разрешить ее. необходимо, чтобы одно из двух положений было ложным: либо отрицание отлива металлов, либо отрицание их прилива, что включало бы в себе противоречие; так как это затруднение вызывало во всех удивление и так как де-Сантис не мог его разрешить иным способом, то он приписал высокому курсу валюты недостаток прилива и рост отлива драгоценных металлов; об этом мнении речь будет во второй части; там станет ясным, какие причины в Неаполе обусловливают ничтожный прилив драгоценных металлов или полное отсутствие его, а также куда происходит отлив их, без того, чтобы это вызвано было высоким или низким курсом валюты.

Желая отыскать истину, необходимо знать, что известная доля истины имеется и в первом и во втором положении; не делая предположений относительно ненадежных вещей, мы должны знать истину относительно прилива драгоценных металлов, каковой, как было сказано выше, согласно мнению де-Сантиса, равняется ежегодно пяти миллионам, за вычетом стоимости сельскохозяйственных продуктов, потребность в ввозе которых составляет ежегодно, согласно его мнению, приблизительно 600 тысяч дукатов. Принимая во внимание, что пошлины, сданные в аренду иностранцам, приносят им приблизительно такую же сумму, поскольку мы допустили, что вывоз сельскохозяйственных продуктов за границу равен 6 миллионам, и отнимая вышеназванные 1200 тысяч, которые составляют стоимость ввозимых товаров и пошлин, мы должны каждый год иметь остаток денег в 5 миллионов. Мы допустили, что сельскохозяйственных продуктов вывозится на 6 миллионов, чем обусловлен соответствующий прилив драгоценных металлов, причем мы не будем спорить — так ли это или нет, но лишь о том — действительно ли имеет место прилив, а если он имеет место, то необходимо установить — чему равен отлив драгоценных металлов; таким образом, дело сводится к тому, чтобы знать, не существует ли какого-либо другого отлива и действительно ли происходит прилив денег в страну. Так как отлив драгоценных металлов значительно отличается от выше приведенной суммы, тогда как ввоз товаров и доходы иностранцев, вместе со стоимостью сельскохозяйственных продуктов, привозимых извне, значительно превосходят названное количество, то отсюда следует, что приведенное выше мнение неверно, чем и разрешается трудность: почему Неаполь беден золотом и серебром, несмотря на то, что оттуда ежегодно вывозятся сельскохозяйственные продукты приблизительно на сумму в 6 миллионов. Чтобы знать это, нужно прежде всего установить, в каких товарах Неаполь нуждается, являются ли они предметами необходимости, комфорта или роскоши. Следует затем рассмотреть — на какую сумму ввозят эти товары и с какой целью, поскольку необходимо вычесть стоимость экспортируемых товаров, чтобы не считать их дважды. Начнем прежде всего с совершенно очевидной вещи, а именно с того, что в государстве отсутствует суконная промышленность, производящая тонкие сукна, и что предметы одежды ввозятся в Неаполь (с чем соглашается де-Сантис). Если судить грубо, исходя из того, что в государстве имеется приблизительно миллион домов, если учесть число лиц в каждом доме и сколько из них могут употреблять тонкое сукно для одежды (ведь помимо знати, купцов и богатых горожан, каждый, даже средний ремесленник, хочет быть одетым в тонкое сукно, по крайней мере в праздник), если сосчитать, во сколько обходится платье и сколько времени оно носится; одним словом, если все это учесть, то мы получим итог в 3 миллиона. Но я удовольствуюсь тем, что допущу отлив драгоценных металлов, обусловленный куплей сукна, меньше чем в 2 миллиона. Кроме того, необходимо считать всех священников и монахов, большинство которых одевается в иностранное сукно, которое, ведь, кое-что тоже стоит. Следовательно приведенная мною выше сумма скорее мала, чем велика.

Помимо этого государство нуждается во всяких пряностях. Я назову главнейшие из них, как горчица, грибы и прочие растения, или некоторые сложные составы, как противоядия, которые почти все приходят из Венеции; точно также всякие ароматические вещи, как перец, сахарный тростник, кардамон, мускатный орех, мирро, стиракс и бесчисленные другие, не считая сахара. Учитывая, как уже было сказано, величину государства и количество названных вещей, в частности перца, так как не существует ни одного дома, где не потреблялось бы ежегодно его на полдуката и на равную сумму всех этих специй, — так вот, если учесть соответственно эти расходы, они, может быть, составят по размерам такую же сумму, как та, которая тратится на сукно, или немногим меньшую.

Мы должны еще рассмотреть также аптекарские продукты — как искусственные, так и естественные. Все они приходят также из-за границы и большей частью из Венеции, как например серная кислота, ртуть, сулема, киноварь, аммиак, сурьма, мышьяк, окись свинца, камфора, алуны и всякие другие вещи, необходимые красильщикам, а также многие другие аптекарские продукты, которых имеется огромное количество. И хотя и кажется, что эти вещи нужны лишь в ничтожном количестве, поскольку все они не являются необходимыми, но интересующими лишь отдельных лиц, тем не менее большая часть названных вещей и других служит для нужд ремесел, а учитывая величину государства, количество этих вещей становится довольно значительным; но даже и те вещи, которые не нужны для ремесел и не являются предметами необходимости или комфорта, а только каприза, учитывая опять-таки величину государства, также требуются в довольно значительном количестве, как например сулема, которая главным образом служит для натирания лица женщин; сделав таким образом подсчет и приняв во внимание величину государства, мы найдем, что все это достигает, по меньшей мере, суммы в один миллион. Точно также в государстве нет никаких руд, кроме железных, причем даже их недостаточно для собственного потребления; большая часть металлов приходит из-за границы, как например вся медь, свинец, олово, и если принять все это во внимание, то количество, которое необходимо ввозить, учитывая повседневное потребление этих металлов, особенно меди и олова для артиллерии и колоколов, кроме потребления частных лиц, весьма значительно, точно также из-за границы приходит вся бронза и всякого рода стекла. Затем нужно учесть также и все книги в различных отраслях знаний и искусств, ибо хотя в Неаполе и имеется типография, тем не менее книги этого рода печатаются там лишь в ничтожном количестве, так как в Неаполе нет достаточно бумаги. Иногда мы также нуждаемся в привозе пшеницы из-за границы, как это было в последние годы, вследствие чего вообще не осталось полновесной монеты и ее стоимость поднялась на 10 процентов.

Точно также из-за границы приходят всякого рода предметы роскоши, как голландское полотно, французские материи и грубые полотна, всякое оружие; хотя теперь и установилось производство аркебузов и другого оружия, но лишь в небольшом количестве. Точно также, вследствие отсутствия трудолюбия у жителей, не только названные вещи и другого рода продукты промышленности имеются в недостаточном количестве, но имеется также и много таких продуктов, которые хотя и создаются в государстве, но так как их не умеют достаточно искусно изготовлять, приходится привозить их из-за границы и оплачивать, как например рафинад, который привозят из Венеции; хотя сахар изготовляется в королевстве, а также из него производится карамель, но производство так незначительно, что не имеет смысла научиться искусству очищать его, поэтому рафинад привозится из Венеции по двойной цене. То же самое относится к очищенному воску. Если даже иногда та или иная промышленность и вводилась в королевстве, то это происходило под влиянием иностранцев и не продолжалось долго.

Если бы мы пожелали рассуждать обо всех вещах, которые привозятся из-за границы, и в частности о ремеслах, то понадобилась бы целая книга, и если мы все это взвесим, то мы найдем размеры отлива драгоценных металлов. Но я допущу даже, что отлив драгоценных металлов меньше, чем прилив их. Придется однако принять во внимание не только доходы иностранцев от пошлин в королевстве, но также продукты сельского хозяйства и промышленности, которые производят в королевстве. Бо́льшая часть этих товаров производится иностранцами вследствие пренебрежения, лучше сказать — неаккуратности граждан страны, которые не только не занимаются промышленностью за границей, но даже в собственной стране не умеют изготовлять нужных им товаров, хотя и видят, как производят их иностранцы. Я скажу, следовательно, что необходимо рассмотреть все эти вещи, потому что, поскольку иностранцы получают в королевстве доходы от пошлин или от промышленной деятельности, они не нуждаются в ввозе денег из-за границы для вывоза сельскохозяйственных продуктов из страны, а покупают эти продукты на указанные выше доходы, хотя де-Сантис и утверждает, что эта сумма не превышает 600 тысяч дукатов; даже если бы это относилось к одним пошлинам, а не ко всем вышеназванным вещам, не приходится говорить о том, насколько он ошибся. Говоря о доходах иностранцев от пошлин, он упустил из виду то, о чем сам писал в другом месте. А именно, касаясь вопроса о том, почему иностранцы не превращают своих доходных бумаг в капитальную сумму, он приводит тот довод, что им нечего больше вывозить из страны, так как они уже выпили всю кровь граждан государства.

Отсюда можно сделать тот вывод, что если бы иностранцы пожелали извлечь из страны и извлекали бы насколько возможно те деньги, которые они получают от пошлин или от промышленной деятельности, то отлив драгоценных металлов превзошел бы сумму в 6 миллионов, которую мы получаем за вывозимые за границу сельскохозяйственные продукты, тем более, если бы мы присоединили к этому стоимость тех, в которых мы нуждаемся; и если вычесть 6 миллионов за вывозимые сельскохозяйственные продукты, то мы не видим оснований, по которым еще должны были бы поступать в государство деньги. Но так как иностранцы не употребляют для вывоза товаров все их доходы от пошлин и промышленной деятельности, а стремятся их употреблять дальше, то им выгодно иметь больше денег в государстве, чтобы быть в состоянии вложить их в большей степени в промышленность или в аренду государственных пошлин. Отсюда и вытекает, что государство не остается полностью без денег. При всем том, если бы его величество католический король или частные лица, в своих интересах, не привозили бы некоторое количество серебра или золота, то королевство неоднократно оставалось бы совершенно без денег; в частности в прошлом году, если бы частные лица не привезли небольшого количества золотой и серебряной монеты, то всем известно, какой огромный недостаток ее ощущался бы; хотя привезенные суммы и были незначительными, они показались очень большими и до известной степени устранили недостаток денег в королевстве, а это является очевиднейшим показателем большой нищеты.

Поскольку вышесказанным разрешается упомянутая трудность, почему в Неаполе нет денег, то, по указанным причинам, остается только удивляться тому, что их имеется хотя бы и небольшое количество. Причину эту нельзя видеть в высоком или низком курсе валюты, но единственной причиной недостатка денег следует считать указанные нами обстоятельства. Поэтому и средством излечить его является что угодно, только не курс валюты, о чем будет сказано полнее во второй и третьей частях.

Что же касается высокого курса золотых или серебряных денег, то, как уже было сказано, это не может являться причиной, а скорее является обстоятельством, зависящим от других, и оно никогда не создавало в государстве само по себе изобилия денег, о чем сказано также в третьей части; то же нужно сказать о высоких пошлинах.

Другие условия касаются сохранения, а не прилива денег. В третьей части мы скажем также о том, надлежит ли запрещать вывоз денег. Итак, разрешается также и та трудность, почему, при вывозе ежегодно из государства вышеназванной суммы, в нем не остается денег, несмотря на их прилив. Тем более их не может быть по другим причинам. Ведь в стране, как уже было сказано, отсутствуют те обычные средства, которые могли бы вызвать изобилие золота и серебра, а также там нет и рудников драгоценных металлов. Поэтому, несмотря на то, что деньги поступают в страну вследствие вывоза избытка сельскохозяйственных продуктов, но поскольку отсутствуют все другие причины их притока, остается только удивляться тому, как еще там есть небольшое количество денег, которым поддерживается торговля с помощью банков, применяющих бумажные деньги.

Рассуждение о торговле Англии с Ост-Индией ответ на различные возражения, которые обычно делаются против нее⁶²

Томас Ман

Торговля товарами является не только похвальной практикой, которая так достойно осуществляет общение между народами, но и, как я бы сказал, поистине пробным камнем процветания государства, если только при этом заботливо соблюдаются известные правила.

Рассматривая хозяйство частных лиц, мы можем считать, что только тот человек процветает и богатеет, который, имея больший или меньший доход, соответственно соразмеряет свои расходы; он может в таком случае ежегодно производить сбережения для своего потомства.

То же происходит в тех государствах, которые с большой заботой и бережливостью стараются продать больше своих отечественных товаров, чем ввозят и потребляют иностранных товаров; ведь вследствие этого остаток несомненно возвращается к ним в виде денег. Но если вследствие легкомыслия и расточительности поступают иначе, чрезмерно тратят свои и чужеземные товары, то необходимо вывозить деньги, как средство оплаты этих излишеств; и так, из-за распущенного образа жизни, многие богатые страны крайне обеднели.

Поэтому трудолюбие, которое увеличивает богатство, и бережливость, которая его сохраняет, являются поистине верными стражами богатства государства даже в тех случаях, когда сила и боязнь королевских запретов не в состоянии удержать еео.

Совершенно ясно, что в ввозе иностранных товаров всегда должна быть соблюдаема известная пропорциональность, точно также необходимо учитывать их качество и назначение.

Так, например, нужно отдавать преимущество предметам первой необходимости, каковы пища, одежда и припасы для войны и торговли, изобилие чего является великим благословением для страны. На следующем месте за ними должны стоять товары, нужные для здоровья и ремесел, и наконец на последнем — те, которые служат для удовольствия и украшения.

Поскольку провидение одарило Английское королевство изобилием дорогих товаров, которыми оно долгое время пользовалось, оно имеет не только множество вышеупомянутых благ, но еще также, благодаря их избытку, значительно увеличило свои денежные богатства за счет ввоза денег из чужих стран. Это дало жизнь многим видам торговли, в числе их Ост-Индской компании. Хотя она и пользуется широкой славой по всему миру, однако же здесь дома по поводу нее раздаются такие громкие сетования и жалобы, что и мне самому, как участнику компании, немало приходилось испытывать смущение и задумываться, чтобы понять причины и действительные основания этих недоразумений.

Наконец я решил, что большая часть этих жалоб вызвана незнанием, неумением разобраться в столь важных делах, завистью со стороны тех, кто не участвует в компании или испытывает из-за нее (как они думают) затруднения в своих делах⁶³.

Другие лица, совершенно ослепленные своим пристрастием, не только сами пребывают в этом ошибочном убеждении, но и старательно распространяют его, смущая других. Так что то, что является благом и славой нашего королевства, то, чего ни хитрость, ни слава иностранцев не могли бы так легко уничтожить, разрушается нами же самими.

Пришло время дать отпор такой несправедливой точке зрения верным изображением ост-индской торговли и ответить на многие возражения, которые делаются против нее.

Об этих недоразумениях и ошибках должно стать известно всему населению королевства, которое в настоящее время наиболее достойно представлено благородными собранием палаты общин, где, я надеюсь, значение этой торговли будет исчерпывающе обследовано, и она таким образом получит, наконец, доверие и одобрение.

Первое возражение

Было бы счастьем для христианства (так говорят многие), если бы морской путь в Ост-Индию через мыс Доброй Надежды никогда не был открыт, так как туда ежегодно из Англии, Португалии и Нидерландов вывозятся кораблями для покупки бесполезных товаров золото, серебро и христианская монета. А в особенности много денег уходит из нашего королевства.

Ответ

Это возражение слишком веско и потому нуждается в подробном ответе. Я разделю его на три части.

Во-первых, я рассмотрю необходимость потребления товаров, которые обычно привозятся из Ост-Индии в Европу; таковы: лекарства, пряности, шелк-сырец, индиго и хлопчатобумажные ткани.

Во-вторых, я изложу способы, какими эти товары приходили раньше и доставляются теперь в Европу.

В третьей и последней части я докажу, что денежные фонды Англии вследствие этой торговли не только не уменьшаются, а скорее увеличиваются.

Первая часть касается потребления индийских товаров.⁶⁴

Приступая к первому вопросу, спросим: кто же так мало сведущ, что не согласился бы с умеренным потреблением полезных лекарств и приятных пряностей? Они являлись желанными во все времена и для всех народов не для того, чтобы пресыщать или угождать сластолюбивым вкусам, как фрукты или вина, но скорее как вещь, необходимая для сохранения здоровья или лечения болезней, как это отмечено многими учеными, которые писали по этому вопросу. Поэтому совершенно бесполезно здесь спорить об их большом значении и ценности, принимая во внимание, что тот, кто хочет, легко может получить все сведения о них. Достаточно прочесть томы, которые написаны учеными для блага всех, кто будет ими пользоваться.

Сэр Т. Эллиот — его «Замок здоровья». Додонеус — его «История растений». Французская Академия, ч. II, и др.

Если бы кто-нибудь все же настаивал на том, что различные народы живут, не потребляя лекарств и пряностей, то мы бы ответили, что или этот народ не знает их пользы и поэтому очень страдает от недостатка столь целебных товаров, или же они крайне бедствуют, не имея средств получить вещи, в которых так нуждаются. Но так как я намереваюсь быть кратким, я не буду более останавливаться на этом пункте. Мои противники также могут отрицать потребление сахара, вина, оливкового масла, винограда, винных ягод, изюма и с еще большим основанием могли бы возражать против табака, тканей, шитых золотом и серебром, батиста, бумажного батиста, золотых и серебряных кружев, бархата, сатина, тафты и разных других тканей, ежегодно доставляемых в нашу страну на бесконечно большую сумму.

Несомненно, что потребление этих вещей пожирает наше богатство.

Однако, несмотря на это, умеренное потребление всех этих товаров всегда великолепно уживалось с богатством и величием королевства.

Теперь я перейду к шелку-сырцу и индиго, которое так великолепно красит наши шерстяные материи, поэтому столь ценимые во всех странах света.

Англия и Нидерланды в последние годы производят много шелковых материй, которые они раньше получали из Италии, Франции, Южной Берберии⁶⁵ и других стран.

Эти украшения являются вместе с тем и большим облегчением жизни и поддержкой для многих сотен бедняков⁶⁶, постоянно занятых кручением, прядением и тканьем этих материалов.

Тем более что благодаря покровительству этому делу (так как его величество со своей стороны милостиво соизволил снизить налоги на шелк) можно надеяться, что в короткое время наша шелковая промышленность будет процветать с неменьшей пользой для этого королевства, чем это происходит (и уже много лет) в различных государствах Италии и, наконец, в последнее время — во Французском королевстве и в Соединенных Штатах Нидерландов.

Теперь перейдем к торговле бумажными тканями различных сортов, которой недавно стали заниматься англичане. Хотя и нельзя наверное сказать, что эти товары выгодны вообще для христианского мира (так как они вырабатываются неверными и большей частью потребляются христианами), однако, не взирая на это, эти товары также чрезвычайно полезны, в особенности для нашего государства.

Они полезны не только для увеличения торговли с соседними странами, но еще и потому, что очень снижают чрезмерно высокие цены на батист, голландское полотно и на другие льняные ткани, которые ежегодно ввозятся в это королевство на очень большие суммы денег.

Этого достаточно для доказательства необходимости потребления индийских товаров. Дальше я изложу способы и средства их ввоза в Европу.

Вторая часть показывает виды и способы, какими индийские товары доставлялись раньше и теперь в Европа.

Те, кто думает, что ост-индская торговля с Европой началась только с открытием морского пути вокруг мыса Доброй Надежды, ошибаются⁶⁷. Ведь за много лет до этого времени торговля этих стран шла таким образом: морским путем из различных частей Индии товары доставлялись в Мошу на Красном море и Бальзеру в Персидском заливе.

Из обоих этих мест товары (с большими расходами) перевозились по суше турками на верблюдах в течение 50 дней пути до Алеппо в Сирии и Александрии в Египте. Они являются рыночными городами, из которых как турецкие, так и христианские купцы развозят эти товары по морю в различные страны Европы.

На этом пути общий враг христиан (Турция) был хозяином торговли, которая давала занятие и обогащала ее подданных, а также наполняла денежные сундуки их таможен пошлинами, которые они взыскивали в очень высоком размере.

Но, промыслом всемогущего бога, открытие морского пути в Ост-Индию через мыс Доброй Надежды (теперь так часто используемого англичанами, португальцами и голландцами) не только привело к упадку⁶⁸ торговлю между Индией и Турцией в Красном море и в Персидском заливе, к бесконечному ущербу для них и к большому росту христианской торговли, но создало еще и дальнейшие благоприятные условия для христианского мира вообще, в особенности же для Английского королевства, для продажи большого количества английских товаров; и вообще для вывоза меньшего количества серебра. Его вывозится теперь ежегодно из Европы к неверным на многие тысячи фунтов меньше, чем это делалось в прежние времена, и я докажу это более ясно нижеследующим.

Во-первых, необходимо выяснить количества пряностей, индиго и персидского шелка-сырца (которые ежегодно потребляются Европой) и по всем видам принять в соображение цену, с расходами погрузки этих товаров на борт кораблей из Алеппо, и сравнить с теми же товарами, как они обычно отправляются из портов Ост-Индии. Отсюда станет ясной выгода ост-индской торговли, против которой многие выступают, особенно наши земляки, под предлогом интересов государства. Либо по незнанию, или вследствие враждебного отношения, они не только сильно сами ошибаются, но и побуждают других препятствовать насколько возможно тому, что служит славе и благополучию этого королевства. Я перейду теперь к вопросу о количестве и ценах вышеназванных товаров, во-первых, в Алеппо.

В Алеппо

Количество пряностей, индиго и персидского шелка сырца, ежегодно потребляемого в Европе.

Шесть миллионов фунтов перца, считая по два шиллинга за фунт, стоят шестьсот тысяч фунтов стерлингов. Четыреста пятьдесят тысяч фунтов гвоздики, по четыре шиллинга девяти пенсов фунт, стоят сто шесть тысяч восемьсот семьдесят пять фунтов десять шиллингов. Сто пятьдесят тысяч фунтов мускатного цвета, по четыре шиллинга девять пенсов за фунт, стоят там тридцать пять тысяч шестьсот двадцать шесть фунтов. Четыреста тысяч фунтов мускатного ореха, по два шиллинга четыре пенса за фунт, стоят сорок шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть фунтов тринадцать шиллингов четыре пенса. Триста пятьдесят тысяч фунтов индиго, по четыре шиллинга четыре пенса за фунт, стоят семьдесят пять тысяч восемьсот тридцать три фунта шесть шиллингов восемь пенсов. Один миллион фунтов персидского шелка-сырца, по двенадцати шиллингов за фунт, стоит шестьсот тысяч фунтов. Вся сумма составляет 1 465 001 фунт 10 шиллингов. Рассмотрим теперь цены тех же товаров в том же количестве и того же качества при покупке и погрузке.

В Ост-Индии

Шесть миллионов фунтов перца стоят, по два с половиной пенса за фунт, шестьдесят две тысячи пятьсот фунтов. Четыреста пятьдесят тысяч фунтов гвоздики, по девяти пенсов за фунт, стоят шестнадцать тысяч восемьсот семьдесят пять фунтов.

Сто пятьдесят тысяч фунтов мускатного цвета, по восьми пенсов за фунт, стоят пять тысяч фунтов. Четыреста тысяч фунтов мускатного ореха, по четыре пенса за фунт, стоят шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть фунтов тринадцать шиллингов четыре пенса. Триста пятьдесят тысяч фунтов индиго, по четырнадцать пенсов за фунт, стоят двадцать тысяч четыреста шестьдесят фунтов двенадцать шиллингов четыре пенса. Миллион фунтов персидского шелка-сырца, по восьми шиллингов за фунт, стоит четыреста тысяч фунтов. Вся сумма составляет пятьсот одиннадцать тысяч четыреста пятьдесят восемь фунтов пять шиллингов восемь пенсов (511 458 фунтов 5 шиллингов 8 пенсов).

Из существа вопроса и из приведенных расчетов вполне выясняется, что покупка указанного количества шелка-сырца, индиго и пряностей может быть произведена в Индии примерно за третью часть наличной монеты, которая обычно за это уплачивалась Турции.

Ежегодно сберегаются 953 543 фунтов стерлингов, уплачивавшиеся раньше христианами Турции.

Тем самым сберегаются каждый год девятьсот пятьдесят три тысячи пятьсот сорок три фунта четыре шиллинга четыре пенса наличной монетой, которая раньше вывозилась из христианских стран в Турцию. Это является делом такого значения и имеет такие последствия, что даже кажется невероятным, пока все обстоятельства должным образом не взвешены. Для того чтобы не оставалось сомнений, необходимо выяснить некоторые частности.

Отнюдь не следует думать, будто бы большая выгода, о которой мы говорили, поступает исключительно купцам в качестве барыша. Христианские государства получают от этого тоже очень большую выгоду в виде дешевизны товаров, как мы покажем (с божьего соизволения) в надлежащем месте.

Во-вторых, время ожидания торговцами возврата капитала и процентов по нему очень велико. Расходы по перевозке и страховке значительно больше. Иными словами, расходы на корабли, жизненные припасы, заработную плату моряков и торговых агентов много больше, чем при поездке в Турцию. В виду этого отмеченная нами прежде большая разница в ценах должна быть отнесена к этим особенностям. Мы должны заметить к нашему удобству, что материалы королевства и применение труда его подданных (вместо наличной монеты) являются очень большой частью цены, которую мы платим за ост-индские товары. Но это не может повредить государству⁶⁹, как некоторые ошибочно полагают, но, напротив, очень выгодно для него, как я еще лучше докажу это дальше.

Прежде всего, я считаю несомненной истиной, что персы, мавры, индийцы, которые торгуют с Турцией в Алеппо, Моша и Александрии шелком-сырцом, лекарствами, пряностями, индиго и хлопчатобумажными тканями, всегда получают плату наличными, так как имеется очень мало таких товаров, которые они хотели бы получить из-за границы. Это лишь некоторое количество камелота, кораллов, шелковых изделий, шерстяных материй и еще разные безделушки, в общем в год не больше, чем на сорок или пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, что является совершенно незначительной суммой, если принять во внимание деньги, которые вывозятся из Алеппо и Константинополя в Персию за шелк-сырец, что составляет по меньшей мере пятьсот тысяч фунтов стерлингов ежегодно.

Десять шиллингов, затраченные на покупку перца в Ост-Индии, превращаются в тридцать пять шиллингов, считая все расходы по доставке его в Лондон. Большая сумма денег, ежегодно вывозимая из Индии и Персии в Турцию.

А из Моши вывозится ежегодно свыше шестисот тысяч фунтов стерлингов (также в Индию) за ситец, лекарства, сахар, рис, табак и другие вещи. Таким образом, торговля между этими неверными еще очень велика, и не только хлопчатобумажными тканями разного рода и другими товарами, которые ими же потребляются, но также и шелком-сырцом из Персии, который почти весь перевозится в христианские страны.

Сколь же почтенным предприятием является вследствие этого английская Ост-Индская компания?

Ост-Индская компания берется доставлять шелк-сырец из Персии прямо по морю. Марсель посылает ежегодно в Алеппо и Александрию по крайней мере 500 000 фунтов стерлингов и очень мало товаров.

Венеция вывозит около 100 000 фунтов стерлингов и очень много товаров.

Нидерланды вывозят деньгами 50 000 фунтов стерлингов и очень мало товаров. Мессина — 25 000 фунтов стерлингов монетой.

Чьими усилиями теперь создается обоснованная надежда направить бо́льшую часть этой ценной торговли в Англию путем прямой перевозки этих товаров морем из Персидского залива? Благодаря этому положение турецких торговцев и доходы их таможен будут все более ухудшаться, а денежная наличность христианского мира будет меньше тратиться, как это уже произошло в торговле пряностями и индиго.

А кто же будет сомневаться в том, что мы нуждаемся в серебре, чтобы поддерживать торговлю? Ведь мы таким путем получаем шелк, который с большей выгодой и удобством будет привлекать деньги к нам, чем к отдаленному Турецкому государству, как это было раньше.

И пусть не думают, что покупка персидского шелка христианами в Турции производится путем обмена на другие товары или на деньги, вырученные от продажи большого количества дорогих товаров в Алеппо, Александрии, Константинополе и других местах. Ни Венеция, ни Франция, ни Голландия не продают в тех местах столько своих товаров, сколько сами покупают для своих нужд турецких товаров, каковы, например, тонкий шелк-сырец в Сирии, камелот, грогран, хлопок, хлопчатобумажная пряжа, чернильные орешки, лен, конопля, овечья шерсть, рис, кожа, воск и различные другие вещи, — так что все же персидский шелк-сырец должен покупаться на наличные деньги. Только англичане имеют больше преимуществ, чем какая-либо другая нация, в этой торговле, так как они продают такое большое количество тонких сукон, олова и других английских изделий, что вырученные от продажи суммы не только позволяют купить достаточное количество турецких товаров, подходящих для их нужд, но также около трехсот больших персидских мер шелка-сырца ежегодно.

И если в каком-либо году им случится купить больше шелка, тогда им приходится доставлять его за наличный расчет из портов Марселя, Генуи, Ливорно, Венеции или Нидерландов. Но это не единственный способ, которым Турецкая империя так обильно снабжается золотом и серебром для ведения торговли с Индией.

Ведь много христианских кораблей ежегодно грузится в Архипелаге⁷⁰ зерном, покупаемым за наличные деньги. Большую торговлю турки также ведут с Польшей, Венгрией, Германией, получая золото и талеры за камелот, грогран и другие вещи. Но что особенно замечательно, это — громаднее количество золота и некоторое количество серебра, хранимые в Великом Каире, которые двумя особыми караванами в слитках ежегодно доставляются туда из Абиссинской страны (Эфиопии) в оплату за множество дорогих товаров, как например бархат, сатин, золотые ткани, тафта, шерстяные материи, полированный коралл и другие вещи.

Абиссинцы — народ в Эфиопии, тупой, ленивый, без ремесел. Они имеют много золотых россыпей и одну серебряную, продукт которых оплачивает их потребность в чужеземных товарах.

Итак, обрисовав турецкую торговлю с христианами, персами и индийцами, я показал и виды и способы, которыми ост-индские товары доставлялись, а отчасть еее и теперь доставляются, в христианские страны. Но чтобы не показалось невероятным, что турки позволяют такому громадному количеству денег ежегодно проходить через их владения к индийцам и персам, их отъявленным врагам, я разъясню этот вопрос еще более обстоятельно.

Относительно шелка-сырца мы уже показали, что турки за него получают от христиан деньги. Помимо пошлин, которые они пожинают в своих таможнях, турки получают от торговли еще немало занятий для своих подданных. Что же касается хлопчатобумажных тканей (все Турецкое государство не имеет совсем, или имеет очень мало, льняных тканей), то оно не может обходиться без них, хотя это и очень сильно опустошает денежные фонды государства.

Турция имеет мало возможности производить полотно и получает его только из Индии.

Они не имеют хлопчатобумажной промышленности, в отличие от христиан, которые организовали производство шелковых материй к большой выгоде неисчислимого количества бедняков, обеспеченных правильной политикой благоустроенных и процветающих государств.

Как в этом, так и в других подобных случаях я мог бы привести в пример Геную, Флоренцию, Лукку, которые для поддержания ремесел и торговли покупают шелк-сырец из Сицилии на сумму, по меньшей мере, в пятьсот тысяч фунтов стерлингов ежегодно. И для оплаты его они продают в Неаполе, Палермо, Мессине известное количество флорентийской тисненой кожи и других товаров на сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов в год.

Выгоды некоторых государств Италии от поддержки ремесел. Наличные деньги, которые ежегодно ввозятся из некоторых государств Италии в Сицилию.

А остаток в триста пятьдесят тысяч фунтов стерлингов уплачивается наличными деньгами, с которыми они охотно расстаются для того, чтобы вести торговлю. Опыт их научил, что торговля, их профессия, всегда возвращает им деньги. Ведь с помощью денег, вырученных за этот шелк (когда его переработают, перевезут и продадут во Франкфурте или на других рынках), они смогут лучше исполнить свои договоры с испанским королем во Фландрии. И таким образом из Испании серебро вернется обратно в Италию.

Но если я буду уклоняться в эти и другие подробности (не относящиеся к нашей цели), это будет очень утомительно для читателя и поведет меня за пределы моей цели — быть кратким.

Теперь я постараюсь выяснить некоторые сомнения тех людей, которые, по всей вероятности, не имея сведений об иностранных государствах, могут думать, что ни у Венеции, ни у Марселя нет ни средств, ни намерений вывозить ежегодно столько наличных денег. Особенно это касается Марселя, являющегося частью Франции. Благодаря соседству с нею мы знаем, что золото и серебро не могут вывозиться из этого королевства на сколько-нибудь значительную сумму, бо́льшую, чем это дозволено для необходимых расходов путешественников. Однако, несмотря на это, опыт также учит нас, что для осуществления этой торговли, о которой мы теперь говорим и которую они так высоко ценят, там обеспечен свободный вывоз как золотых, так и серебряных денег; почему с деньгами там нет затруднений: ведь указанные товары доставляют их в изобилии.

Как Марсель и Венеция снабжаются наличными деньгами.

Во-первых, в Марсель деньги идут не только из Генуи, Ливорно, Картагены, Малаги и многих других портов Испании и Италии, но и из Парижа, Руана, Сент-Мало, Тулузы, Рошели, Диеппа и других городов Франции, у которых немало возможностей получать большие количества реалов и талеров из Испании и Германии.

Подобным же образом венецианцы вывозят указанный шелк-сырец и другие товары в различные государства Италии, Германии и Венгрии (которые имеют очень мало товаров, подходящих для обмена, но имеют лишь деньги) и обильно ими снабжаются деньгами; ведь рудники Венгрии и Германии доставляют большое количество золота и серебра. Подобным же образом и города Италии, в особенности Генуя, Флоренция и Милан, имеют всегда запасы из Испании, представляющие оплату многих больших закупок, которые их купцы делают по поручению испанского короля в Италии и Фландрии. По всем этим вопросам я мог бы написать целую книгу, но думаю, что сказал уже достаточно, чтобы показать, как торговля с Ост-Индией велась и ведется христианами вообще, как деньги ежегодно вывозятся и кем; указал также возможности и способы ведения этой торговли.

В ближайшем месте я дам удовлетворение возражающим мне и покажу, что не ост-индская торговля приводит к обеднению золотом, серебром, деньгами, — наше королевство, в частности.

Третья часть показывает, как ост-индская торговля обогащает наше королевство.

Кто не знает, что золото в Ост-Индии не имеет установленного законом отношения к серебру! Английская серебряная монета не находится там в том же отношении по стоимости к испанским реалам, что и здесь.

Как много денег и товаров Ост-Индская компания вывезла с начала своей торговли.

Его величество не разрешил Ост-Индской компании вывозить за границу ни золотой, ни серебряной английской монеты, но лишь некоторую ограниченную сумму иностранного серебра ежегодно, которой она не осмеливается превышать. Она даже до сих пор никогда не использовала этой нормы. Из ее книг ясно, что с начала возникновения ост-индской торговли в 1601 г. до июля 1620 г. она отправила за границу только пятьсот сорок восемь тысяч девяносто фунтов стерлингов, в испанских реалах и талерах, хотя по лицензии имела право вывезти за это время семьсот двадцать тысяч фунтов стерлингов.

Она вывезла также за границу в течение этих девятнадцати лет на двести девяносто две тысячи двести восемьдесят шесть фунтов стерлингов тонких сукон, кашемира, свинца, олова, вместе с другими английскими и заграничными товарами, что являлось хорошим добавлением к вывозу наших товаров в эти далекие страны, где до сих пор они совершенно не имели сбыта.

Рост вывоза английских товаров в Индию.

Заметьте, насколько время и развитие промышленности улучшили эту торговлю: ведь за три последних года в Индию было вывезено больше товаров, чем за шестнадцать лет до этого; однако нас это еще не удовлетворяет, так как эта новорожденная торговля с Красным морем и Персидским заливом дает нам надежду на большее.

Так, например, мы недавно узнали по письмам из Испании о больших количествах шелка-сырца, заготовленного английскими агентами, который мы можем (с божьей помощью) ожидать здесь к августу месяцу, с уведомлением о возможности также продать наши английские сукна и кашемир в больших количествах; то же предполагается относительно железа, олова и других вещей, ценность которых (на основании прежних продаж) достаточно доказана опытом.

Теперь мы пропустим много вопросов о возможностях каботажной торговли между различными портами Индии их же собственными товарами. Этим может быть значительно увеличено использование наших кораблей одновременно с ростом вывоза на них из Англии денежных сумм и товаров.

Наш капитал может быть значительно увеличен каботажной торговлей между различными портами Индии (см. прежние сообщения о торговле из Сурата в Ахен и во всей Южной и Восточной Индии, а также между Индией и Красным морем).*

В заключение я хочу показать, как его величество в патенте, жалованном Ост-Индской компании, тщательно позаботился о том, чтобы члены компании ежегодно ввозили столько же серебра, сколько они вывозят. Это всегда честно соблюдалось даже с избытком, что вело к увеличению денежных фондов королевства. Мало вероятно, чтобы иностранное серебро, закупаемое компанией по определенной цене, с обязательством поставки к установленному сроку, было ввезено в Англию, если бы не было такого контракта. Не будь уверенности в возможности продать эти деньги по хорошей цене, купцы несомненно предпочли бы закупить на них товары, избыточное потребление которых как я постараюсь показать дальше, было бы менее выгодно для государства.

В Индию вывозится только иностранная монета. Ост-Индская компания обязана ввезти в Англию столько же денег, сколько она вывезла оттуда.

Табак, виноград, растительное масло и вина — в них нет необходимости, скорее от них слишком много дыма, чада.

Размеры такой торговли и количество товаров, которые, как надеются, ежегодно будут доставляться в государство из Ост-Индии.

Предположим, что Ост-Индская компания может ежегодно вывозить сто тысяч фунтов стерлингов; несмотря на то, что торговля будет вестись наличными деньгами, она не только не уменьшит, но скорее увеличит денежные фонды государства. Чтобы доказать это, я кратко изложу существо английской торговли с Ост-Индией по количеству различных товаров, ежегодно привозимых из Индии в Англию, и приведу обычные цены их в обоих местах.

Начнем с их цен франко-борт в Ост-Индии.

В Ост-Индии

Два миллиона пятьсот тысяч фунтов перца, по два с половиной пенса за фунт, стоят двадцать шесть тысяч сорок один фунт стерлингов тринадцать шиллингов четыре пенса.

Сто пятьдесят тысяч фунтов гвоздики, по девяти пенсов за фунт, стоят пять тысяч шестьсот двадцать шесть фунтов. Сто пятьдесят тысяч фунтов мускатного ореха, по четыре пенса за фунт, стоят две тысячи пятьсот фунтов стерлингов. Пятьдесят тысяч фунтов мускатного цвета, по восьми пенсов за фунт, стоят тысячу шестьсот шестьдесят шесть фунтов стерлингов тринадцать шиллингов четыре пенса. Двести тысяч фунтов индиго, по четырнадцати пенсов за фунт, стоят одиннадцать тысяч шестьсот шестьдесят шесть фунтов стерлингов тринадцать шиллингов четыре пенса.

Сто семь тысяч сто сорок фунтов китайского шелка-сырца, по семи шиллингов за фунт, стоят тридцать семь тысяч четыреста девяносто девять фунтов стерлингов. Пятьдесят тысяч штук хлопчатобумажных тканей разного рода, по семи шиллингов в среднем за штуку, стоят пятнадцать тысяч фунтов. Итого — сто тысяч фунтов стерлингов.

Все эти товары часто покупались приблизительно по указанной нами цене. И мы надеемся с нашей стороны (помимо торговли шелком-сырцом с Персией) ежегодно доставлять из Индии такое количество различных сортов товаров, как здесь указано (если его величеству будет угодно оказывать нам покровительство и защищать нас на основании соглашения, заключенного с Голландией). Все эти товары будут продаваться в Англии по следующим ценам:

В Англии

Двести пятьдесят тысяч фунтов перца, по двадцати пенсов за фунт, стоят двести восемь тысяч триста тридцать три фунта шесть шиллингов восемь пенсов. Сто пятьдесят тысяч фунтов гвоздики, по шести шиллингов за фунт, стоят сорок пять тысяч фунтов стерлингов. Сто пятьдесят тысяч фунтов мускатного ореха, по два шиллинга шести пенсов за фунт, стоят восемнадцать тысяч семьсот пятьдесят фунтов стерлингов. Пятьдесят тысяч фунтов, мускатного цвета, по шести шиллингов за фунт, стоят пятнадцать тысяч фунтов стерлингов. Двести тысяч фунтов индиго, по пяти шиллингов за фунт, стоят пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Сто семь тысяч сто сорок фунтов китайского шелка-сырца, по двадцати шиллингов за фунт, стоят сто семь тысяч сто сорок фунтов стерлингов. Пятьдесят тысяч кусков хлопчатобумажных тканей разного рода, по двадцати шиллингов за штуку в среднем, стоят пятьдесят тысяч фунтов. Итого — четыреста девяносто четыре тысячи двести двадцать три фунта шесть шиллингов восемь пенсов.

Таким образом, мы вернем не только наши собственные деньги, но даже больше на триста девяносто четыре тысячи двести двадцать три фунта шесть шиллингов восемь пенсов. На эту сумму и увеличивается денежный фонд королевства.

Таким образом, мы вернем не только наши собственные деньги, но даже больше на триста девяносто четыре тысячи двести двадцать три фунта шесть шиллингов восемь пенсов. На эту сумму и увеличивается денежный фонд королевства.

Насколько денежный фонд королевства может ежегодно увеличиваться от торговли с Ост-Индией. Корабли, вместимостью в 2500 тонн, доставляют домой все товары из Ост-Индии. Сырье, доставленное одним рейсом, стоит более 15 000 фунтов стерлингов. Индийские товары будут доставлять королевству наличные деньги. Нет иных способов получить деньги, кроме торговли. Французы и венецианцы вывозят ежегодно 600 000 фунтов стерлингов наличными деньгами в Турцию. Торговля делает очень богатыми некоторые государства, которые имеют мало других способов разбогатеть. Если стоимость вывоза из нашего государства будет превышать стоимости ежегодного ввоза товаров, денежный фонд страны будет увеличиваться. Вывоз в Ост-Индию составляет ежегодно 480 000 фунтов стерлингов, а ввоз — 120 000 фунтов стерлингов. Так что пассив торгового баланса с Индией составляет 360 000 фунтов стерлингов. Однако каждая операция должна рассматриваться с точки зрения ее итога.

От продажи Ост-индских товаров на континенте выручаются деньги, которые могли бы быть доставлены в наше королевство, если бы не употреблялись на другие виды нашей торговли.

Хотя Ост-Индская компания будет расходовать бо́льшую часть этой суммы на оплату пошлин и налогов, а также на заработную плату торговых агентов, офицеров и моряков, на перевозку съестных припасов, снаряжение, страховку и тому подобное, все это (за исключением оборудования кораблей) только видоизменение, а не потребление товарных фондов нашей страны⁷¹.

Но если кто-либо возразит (как уже было отмечено), что эти товары, будучи доставлены в Англию, либо будут потреблены в самой стране, либо выменены за границей на другие товары, и мы все-таки потеряем нашу сотню тысяч фунтов стерлингов наличными, то мы ответим: во-первых, в нашем случае мы должны будем считать, что эти товары полезны государству лишь постольку, поскольку ими можно торговать.

Во-вторых, хотя эти товары и выменены на другие товары за границей, все же мы должны считать, что они увеличивают товарный фонд страны и дают работу подданным государства.

Наконец, если бы мы решили перестать потреблять их, кто же усомнится в том, что мы могли бы получить целиком их стоимость наличными деньгами? Ведь в Италии, Турции и в других местах, где их можно продать с наибольшей выгодой, — деньги может вывозить любой во всякое время.

Подобно тому, как с помощью вывоза некоторых других товаров из Англии были получены вышеупомянутые сто тысяч фунтов стерлингов наличными деньгами, предназначенные, как выше было указано, для торговли с Ост-Индией, — и индийские товары обладают способностью доставлять государству наличные деньги.

Пусть не сомневаются, что деньги следуют за товарами, так как деньги — цена товаров, и покупка товаров и есть подлинное назначение денег, — их связь неразрывна.

Если бы Франция и Венеция хотя бы сколько-нибудь сомневались в этом, они не разрешали бы так охотно ежегодно вывозить в Турцию шестьсот тысяч фунтов стерлингов, или более, в испанских реалах или талерах, из которых по меньшей мере три четверти употребляются только для закупки персидского шелка-сырца, каковой товар и дает им сейчас же возможность получать из различных государств наличные деньги для ведения торговли. Вследствие этих операций их богатство растет, и население этих стран находит значительное применение своему труду.

Итак, в заключение, я только добавлю, что одна лишь ост-индская торговля (хотя она и ведется не в больших размерах, чем выше описано) способна доставить королевству больше денег, чем все другие виды торговли (в том виде, как они сейчас ведутся), взятые вместе, если только верно правило, гласящее: когда ценность нашего вывоза превышает ценность иностранных товаров, которые потребляются в стране, то разница неизбежно вернется к нам в виде денег.

Я уверен, что после тщательного и честного обследования будет найдено, что активный баланс всех других видов торговли, взятых вместе, не достигает той суммы денег, которую дает одна ост-индская торговля.

Как уже было указано, на вывезенные сто тысяч фунтов стерлингов можно ввезти ост-индских товаров приблизительно на пятьсот тысяч фунтов стерлингов. Мы должны считать только ту часть ввезенных товаров в собственном смысле слова ввозом, которая потребляется в самом государстве, и она составляет около ста двадцати тысяч фунтов стерлингов ежегодно. Разница в триста восемьдесят тысяч фунтов стерлингов составляет экспорт в другие страны в виде сукна, свинца, олова и других отечественных товаров, что содействует значительному увеличению товарных фондов государства и его денежных средств.

Поскольку все человеческие действия имеют конец и определенную цель, подобным же образом мы должны установить цели и для ост-индской торговли, которые тогда только действительно могут быть признаны осуществленными, когда наше государство обслужено, остаток товаров послан за границу и продан там за наличные деньги, при условии, что эти деньги могут быть свободно вывезены оттуда.

Многим хорошо известно, что мы получаем деньги от продажи индийских товаров с барышом в Турции, Ливорно, Генуе, Нидерландах, Марселе и других местах; если даже все эти деньги или некоторая часть их не будут ввезены в Англию, но использованы каким-нибудь другим способом или на другие дела, все же придется признать, что вышеуказанные товары Индии имеют свой значительный баланс в монете.

Но достаточно нагромождать доказательства для подтверждения того, что уже настолько ясно. Постараюсь теперь дать ответ на следующее возражение.

Второе возражение

Бревна, толстые дубовые доски и другие материалы для сооружения кораблей расходуются в чрезмерных количествах и цены на них растут, так как Ост-Индская компания для своей торговли строит ежегодно большое количество крупных кораблей; государство же не имеет возможности ими в случае надобности пользоваться: ведь они либо вне Англии, либо если и возвращаются, то поврежденными, негодными для пользования.

Ответ

Эта ост-индская торговля, невидимому, какое-то чудовище, которое опустошает и тратит все и не приносит никакой пользы.

1) Но это возражение в известной части — слабо. 2) В остальном же оно основано на недоразумении.

Первая часть — о глупости возражения.

Во-первых, — разве наши леса и хорошие деревья предназначены для того, чтобы на них любоваться? Можно было бы с равным успехом запретить выработку шерсти и вывоз за границу нашего сукна; ведь и то и другое одинаково является средством для получения необходимых стране товаров. Разве они не знают, что деревья живут и растут и, вырастая, со временем гибнут и гниют, если только не дать им лучшего применения?

А какое же применение может быть более благородно или более выгодно, чем использование их на постройку хороших торговых и военных кораблей? Разве они не житницы нашего богатства и изобилия и не оплот мира и счастья? Разве их стройка не дает заработок многим сотням бедняков и не увеличивает значительно число ремесленников, которые так нужны государству? Не строятся ли корабли с помощью доставляемых ежегодно из Ирландии леса и других материалов? Ну, где же тогда опустошение и вздорожание? Я уверен, что Ост-Индская компания этого не находит; она делает закупки материалов только в Гэмпшире, Эссексе, Кенте и Беркшире, и во всех этих местах она покупает и бревна и доски для корпуса, доски для обшивки и деревянные нагели и т. п., все это хорошего качества и за дешевую цену, так же дешево (и даже дешевле), как пятнадцать лет тому назад.

Забота Ост-Индской компании о бревнах и досках. Ост-индская торговля не удорожает материалов для постройки кораблей.

За все это время книги компании ясно показывают, что цена этих материалов не изменяется значительно; если цена их несколько повышалась в течение одного года, то на другой год она падала до прежнего уровня. Кроме того, посмотрите, помимо кораблей Ост-Индской компании, сколько больших и хороших кораблей ежегодно строится частными купцами (каких Англия никогда не имела раньше). И что особенно замечательно, это — постоянная новая стройка на верфях его величества, которая ежегодно увеличивает силу и славу несравненного королевского флота. Так что, как мы видим, предполагаемые опустошение и недостаток лесных материалов не так уже велики.

Вторая часть показывает ошибки возражения.

Да, говорят они, но ост-индские корабли никогда не бывают на месте, если встретится в них надобность. Если же они и дома, то не в порядке и негодны для службы.

Военные запасы Ост-Индской кампании.

В торговом транспорте суда уходят и приходят, они не сделаны для того, чтобы стоять в гавани. Однако, несмотря на это, Ост-Индская компания хорошо подготовлена во всякое время нести службу его величества и королевства, имея большие запасы военного снаряжения, которые она всегда держит в готовности. Таковы: бревна, доски, железные изделия, мачты, такелаж, якоря, бочки, артиллерия, порох, бомбы, готовые припасы продовольствия, вино, сидр и целый склад всяких других вещей, нужных для постоянной стройки кораблей, их ремонта и отправки в море. Это можно видеть на верфях и складах компании в Дептфорде и особенно в Блеквале. Они стали так знамениты, что ежегодно посещаются иностранцами для осмотра — как посланниками, так и другими лицами, испытывающими большое удивление перед мощью и славой его величества, у которого одна лишь компания купцов способна по первому сигналу выставить флот большой силы и могущества.

Сила его величества в одной лишь Ост Индской компании.

Всем людям, желающим знать правду, достаточно хорошо известно, что Ост-Индская компания (помимо собственного флота из кораблей, отбывающих и прибывающих, а также плавающих в Индии) постоянно строит, чинит, оснащает такелажем, снабжает провиантом и снаряжает всеми необходимыми для длительного плавания материалами от семи до восьми больших судов в год.

Эти корабли можно видеть на якоре на Темзе; они с большой поспешностью снаряжаются в течение пяти — шести месяцев, прежде чем отправляются в Индию, что бывает в марте месяце; тотчас же после их отхода от берега Англии — приходят корабли, возвращающиеся из Индии. Эти корабли, однако, вовсе не возвращаются домой настолько поврежденными, как некоторым хотелось бы представить их. Как часто эти корабли совершают два или три последовательных путешествия в Ост-Индию! Теперь, после их возвращения, их ставят в док, они снова обшиваются, приводятся в порядок, и их опять спускают на воду, вполне пригодными для таких же поездок, меньше чем за два месяца. Но бесполезно тратить больше времени на опровержение этого возражения. Поэтому я перейду к рассмотрению следующих.

Третье возражение

Корабли, возвращающиеся из Ост-Индии, могут быть исправлены в очень короткий срок.

Поездки в Ост-Индию потребляют много провианта, губят моряков, после которых остается много бедных вдов и детей без помощи, помимо того, что из многих кораблей, отправляющихся в Ост-Индию, мало возвращается обратно. Торговля с Ост-Индией привела к упадку торговлю и судоходство с Дарданеллами⁷². Наконец, вышеуказанная торговля с Ост-Индией очень невыгодна для купцов; равно как и государство не получает больше прежнего выгод от дешевизны индийских пряностей.

Ответ

Где же это мы живем? В каком же это мире, полном несчастий, дороговизны, смертности, разорения, нищенства и т. д.?

Поистине целый поток несчастий, ведущих нас к нищете. Разве не пора уже искать средство против них? И это тем легче сделать, что эти беды никогда в действительности (по крайней мере до сих пор) не причинялись Ост-Индской компанией, как я покажу, отвечая на все части возражения по порядку. Во-первых, относительно дороговизны.

Во-первых — относительно дороговизны.

Ведь совершенно естественно и справедливо, чтобы каждое государство кормило и заботилось о своих сочленах, независимо от их общественного положения, в соответствии с их средствами.

Это относится не только к тем из них, кто находится дома, но и к тем, кто отправляется в чужие страны ради собственного пропитания и блага государства.

Каким образом Ост-Индская компания снабжает провиантом свои корабли.

Что касается снабжения провиантом (который ежегодно заготовляется для кораблей, отплывающих в Ост-Индию), то многим хорошо известно, что он всегда рассчитывается на восемнадцать месяцев, тогда как обычно путешествие продолжается на год больше. В течение этого времени они снабжаются продовольствием, закупаемым за границей.

Хлеб и сухари для этих кораблей делаются из французского зерна, специально для этого доставляемого сюда (и притом по дорогой цене) только для того, чтобы обеспечить изобилие нашего собственного хлеба. И разве совсем недавно фермеры не начали кричать, что дешевизна зерна не позволяет им платить высокую ренту? Не приспособляет ли Ост-Индская компания всеми способами свои действия ко благу государства?

Разве напитком для экипажа не является по большей части вода, немного вина и сидра и совсем мало пива?

Мясо состоит из говядины и свинины из расчета на три раза в неделю, остальные дни пищей экипажа является рыба, немного масла, сыр, горох, овсяная мука и другие вещи. Все это рассчитано по очень скудной норме на каждого человека. Здесь нет излишества или расточительности и ничего такого, что вызывало бы дороговизну и недостаток пищевых продуктов (внутри страны), как некоторые ошибочно предполагают. Скорее такой способ действия увеличивает изобилие в стране. А теперь я дам ответ на следующий пункт — относительно смертности и гибели моряков.

Вторая часть — о смертности.

Жизнь человека так драгоценна, что не следует ее подвергать опасности. И все же мы знаем, что все течение нашей жизни — только переход к смерти, причем ничто не может его ни остановить, ни замедлить, но все люди идут к ней одинаковым образом и с одинаковой скоростью.

Эту-то длительность жизни определяет природа, а государство стремится обеспечить ее достойным людям. Но никто не может считать столь достойным, как те, кто работает по своему призванию в интересах общества и к своей собственной выгоде.

Хорошие моряки считаются ценными членами общества.

Мы должны считать хороших моряков людьми очень полезными для общества, но если мы оторвем их от их привычной деятельности из-за отсутствия потребности в них, посмотрите, какие отчаянные поступки они совершают, соединяясь даже с турками и неверными, чтобы грабить и вредить всем христианским народам. Мы можем отсюда заключить, что мы должны не только воспитывать моряков, но также и искать способов торговлей давать им содержание и работу.

Пусть будет так, говорят некоторые, но Ост-Индская компания не воспитывает, не кормит, а уничтожает нужные нам кадры моряков.

Как может это быть, когда достоверно известно, что Англия (помимо ост-индского флота) никогда не имела бо́льше кораблей, чем теперь. Ведь ни один корабль не оставался в Англии из-за нужды в моряках, даже в то время, когда много сотен моряков находится на службе его величеству в королевском флоте; помимо большого количества наших лучших моряков, которых ежедневно убивают и берут в плен турки. Где же тогда этот недостаток моряков? Не есть ли это скорее недостаток в точных сведениях у тех, кто плохо относится к нашей компании.

Компания подготовляет ежегодно 400 моряков. Боязнь смерти не может нас остановить или помешать нам совершать почетное дело для службы королю и государству. Беспорядочный образ жизни наших моряков губит многих из них.

Разве неизвестно, что путешествие в Ост-Индию продолжается долго, так что по естественному ходу вещей многие могут умереть в течение этого времени, даже если бы они оставались и дома. Разве в возмещение тех, кто умирает, Ост-Индская компания не принимает во флот ежегодно, по меньшей мере, четыреста человек, которые в одно путешествие становятся хорошими моряками для службы королю и государству. Многие из них были тяжелым бременем для государства.

Таким образом государство освобождается от отчаянного и беззаконного элемента, который держат в повиновении суровой дисциплиной на море, так что они часто меняют свой прежний образ жизни и достигают благосостояния.

Наконец, эти путешествия вовсе не так опасны и не сопровождаются такой смертностью, как об этом говорят. Ведь много наших кораблей возвращается из Индии, не потеряв и пяти процентов экипажа.

Другие, правда, испытали больше трудностей вначале, когда климат местности и присущие ему заразные болезни не были так хорошо известны; с тех пор мы уже научились многому как в отношении сохранения здоровья, так и более быстрого переезда.

Но порядок моего изложения требует, чтобы я главным образом писал об этом в следующей части: «О гибели». Я разделю изложение этого вопроса на две части. Сначала я рассмотрю недостаток кораблей, которые погибли в Индии.

А во второй части я отвечу на вопрос о так называемом подрыве торговли и морских сношений с Турцией.

Третья часть касается убыли кораблей, посланных в Индию. О захваченных голландцами кораблях и причиненном ими ущербе (см. прежние донесения Спурвея, Гора, Ноуллиджа, а также показания различных лиц о природе всех этих путешествий в Индию). Двенадцать кораблей были: Лебедь, Защита, Соломон, Внимание (все захвачены в Банда до того, как сэр Томас Дель начал войну), Вероника, Звезда, Дракон, Медведь, Экспедиция, Роза, Самсон и Собака. Наши столкновения с голландцами. Размеры торговли с Индией с начала торговли составляют 366 288 фунтов стерлингов. Стоимость товаров, привезенных за них из Ост-Индии, составила 1 914 600 фунтов стерлингов.

Итак, во-первых, относительно гибели наших кораблей в Индии; нельзя отрицать, что им был нанесен большой ущерб за последние три года, но не опасностями моря и не силой врагов, но грубой и неожиданной ссорой с нашими соседями голландцами, которые внезапно захватили 12 наших кораблей в разное время и в различных местах. Это причинило нам невыразимый вред. Вместе с тем было убито много наших лучших моряков, а многие из них умерли в плену, и это еще более увеличило слухи о большой смертности среди них. Но я не хочу здесь изображать вещи хуже, чем они есть, а хочу только дать краткий ответ на возражение. Наш недавний союз⁷³ с Голландией обещает нам двойную выгоду на будущее время.

Те, кто изображает эту торговлю столь бедной и невыгодной, очень сильно ошибаются в подсчете. Настоящие потери, которые привели в отчаяние многих торговцев, объясняются не существом торговли, а несчастными обстоятельствами. Чтобы сделать это яснее, я должен коснуться некоторых подробностей, в числе которых я собираюсь очень кратко изложить размеры торговли англичан в Ост-Индии до настоящего времени.

Во-первых, я должен заметить, что с начала⁷⁴ этой торговли до июля прошлого, 1620, года было отправлено в разное время семьдесят девять кораблей. Из них тридцать четыре уже вернулись в целости и богато нагруженными домой, четыре были выведены из строя продолжительной каботажной службой в Индии, два были разбиты, шесть кораблей потонули, двенадцать были неожиданно захвачены голландцами, из них некоторые были настолько изношены, что немногого будут стоить, пока их не восстановят; а двадцать один хороший корабль еще остается в Индии. Вот правильный отчет о наших кораблях.

После этого перейдем к вопросу о нашем капитале.

Совершенно верно, что на всех этих кораблях было вывезено в чистой монете как из нашего государства, так и изо всех других мест пятьсот сорок восемь тысяч девяносто фунтов стерлингов в чужеземной монете.

Кроме того, было вывезено на двести девяносто две тысячи двести восемьдесят шесть фунтов стерлингов различного рода английских и иностранных товаров. Всего денег и товаров было вывезено на восемьсот сорок тысяч триста семьдесят шесть фунтов, судьба которых такова:

Во-первых, было потеряно тридцать одна тысяча семьдесят девять фунтов стерлингов на шести потерпевших крушение кораблях, а на тридцати четырех кораблях, вернувшихся в целости, было доставлено в Англию триста пятьдесят шесть тысяч двести восемьдесят фунтов стерлингов различного рода товарами, которые дали здесь в общем итоге миллион девятьсот четырнадцать тысяч шестьсот фунтов стерлингов; ведь расходы, производимые здесь, — это только превращение одной ценности в другую, как уже было указано раньше в этом сочинении.

В Индии остается еще и скоро прибудет в Англию четыреста восемьдесят четыре тысячи восемьдесят восемь фунтов стерлингов. Мы не думаем, чтобы наши расходы и убытки из-за Голландии превзошли восемьдесят четыре тысячи восемьдесят восемь фунтов стерлингов, так что еще остается четыреста тысяч фунтов стерлингов в хорошем состоянии в виде объединенного капитала компании.

А как велика может быть стоимость индийских товаров, которые с божьей помощью мы сумеем вскоре привезти на наших кораблях в Англию, — это может показать приведенный нами пример. Итак, несмотря на большие расходы, связанные с открытием новых стран, потери вследствие кораблекрушений, войн и бесконечных трений с Голландией, все же наше королевство получит свой капитал со значительным приростом, хотя барыши купцов на последние два объединенных капитала окажутся незначительными при сравнении с предыдущими экспедициями, которые не встретились с такими трудностями.

Так в немногих строках нами изложен большой материал, собранный не без труда из различных книг Ост-Индской компании.

Относительно упадка судоходства и торговли с Турцией.

Теперь, что касается упадка торговли и судоходства с Турцией, — не сомневаюсь, что со временем также будут утверждать, что Ост-Индская компания помешала продаже нашего некрашеного сукна в Нидерландах.

На деле же мы видим большой прирост числа кораблей, применяемых купцами, ведущими торговлю с Турцией, которые продают английского сукна больше (по крайней мере, на одну треть), чем до начала ост-индской торговли.

Но (говорят они) зато мы потеряли торговлю пряностями и индиго, шедшую через Алеппо.

С этим я согласен. Но зато государству удобнее другой путь, а они получили компенсацию в увеличении торговли, в вывозе отсюда тех же самых товаров в Италию, Турцию и другие места. Не менее выгодны также для государства прекращение торговли шелком-сырцом через Алеппо и доставка его из Персидского залива по более дешевой, по крайней мере на одну треть, цене, чем он сейчас стоит в Турции.

Помимо того, деньги, которые мы выручаем за наше английское сукно, олово и прочие товары в Турции (не находя там товаров, пригодных для ввоза в Англию), несомненно будут ввезены в Англию в виде золота, как это всегда случалось до этого времени, когда получался избыток стоимости пряностей и английских товаров. Торговцы, закупая на них достаточное количество турецких товаров, привозили в те годы домой разницу в виде золота на большую сумму.

Купцы, ведущие торговлю с Турцией, могут подтвердить это.

Таким образом очевидно, что этот переворот в торговле совершился и совершается ко благу государства. Никогда ост-индская торговля не наносила ущерба другой торговле, судоходству или морякам нашей страны, но, напротив, содействовала их росту. Рассмотрим теперь тот прирост силы и славы королевства, который она обеспечивает.

Я должен показать число наших английских кораблей, находящихся ныне в Индии или недавно ушедших туда. За последние три года они почти все скопились там, за исключением только пяти кораблей. Остальные оставались там, чтобы дать отпор ярости голландцев. Но теперь мы имеем с ними союз, и мы можем (с божьей помощью) ежедневно ожидать возвращения различных больших кораблей с дорогими товарами.

Мощь ост-индского флота.

На будущее время эта торговля, как я думаю, будет постоянно употреблять флот емкостью в десять тысяч тонн великолепных кораблей, считая как отбывающие и возвращающиеся из Индии корабли, так и суда, находящиеся там.

Этот флот даст работу, по меньшей мере, двум тысячам пятистам моряков. А постройка и ремонт этих кораблей будут требовать еще в Англии пятьсот человек плотников, резчиков, столяров, кузнецов и других рабочих, не считая большого числа служащих и около ста двадцати торговых агентов в различных местах Индии; а теперь перейдем от этих вопросов чрезвычайной важности к вопросу о нищенстве.

Четвертый раздел касается нищеты, вдов и т. п. Ост-индская торговля дает работу многим беднякам и беспутным людям, которых не принимают на работу другие предприятия. Жалование в других поездках не выдается вперед и нигде не бывает так велико, как в Ост-Индской компании.

Бедность вдов и сирот, конечно, заслуживает большого сострадания и всегда побуждала христианские сердца к соболезнованию и милосердию. Многие получают поддержку и помощь от тех, кого бог благословил большими средствами; однако представляется не только трудным, но и невозможным делом совершенно предупредить бедность. Ведь помимо несчастных случаев и бедствий, которым может подвергаться каждый человек, мы видим, как много людей ежедневно (по своему безумию и своенравию) безнадежно погружаются в несчастия.

А как велико число тех, которые обременены женами и семьями и лишены средств существования и возможности доставить их себе. Некоторые из них, не получая поддержки, совершают отчаянные поступки и преждевременно погибают.

Другие ищут работы, но не находят ее совсем или же находят лишь с большим трудом; ведь кто же станет охотно принимать на работу бедного, несчастного, обремененного семьей и, несомненно, испорченного человека.

Никто из наших купцов, ведущих торговлю с чужими странами, не принимает новичков, которые никогда не были на море. Так что когда все двери милосердия закрыты, ворота Ост-Индской компании широко открыты для нуждающихся и бедняков. Компания дает им хорошее содержание, жалование авансом за два месяца, чтобы они могли сделать необходимые запасы для дороги. За время их отсутствия их жены получают на жизнь, кроме того, еще двухмесячное жалование за каждый год службы. Если он случайно умрет в дороге, жена получает все заработанное ее мужем (если он не распорядился в своем завещании иначе), и это часто составляет бо́льшую сумму денег, чем они когда-либо имели в своем распоряжении.

Кто же из этих вдов просит милостыни в церкви, как это часто делают другие?

Разве не получают много бедных вдов, жен и детей в Блэкуолле, Лаймхоузе, Ратклиффе, Шедуелле и Ваппинге часто от Ост-Индской компании в большом количестве хорошую говядину и свинину, сухари и небольшие суммы наличными деньгами?

Разве многие из этих детей не получают работу от компании, подходящую к их возрасту или способностям? Разве не следует упомянуть о ремонте церквей, о содержании юных школьников, поддержке многих бедных проповедников значительными суммами денег и о различных других актах милосердия, которые выполняются компанией аккуратнейшим образом, даже в нынешние плохие времена? За все это, я надеюсь, компания и ее участники будут награждены.

Перехожу к пятому разделу третьего возражения.

Пятый раздел касается дешевизны пряностей и индиго по сравнению с прежним временем.

Здесь я должен показать, как сильно обманываются те, кто думает, что пряности и индиго не дешевле в Англии теперь, чем в прежнее время, до начала ост-индской торговли. Ведь несомненно верно, что мы в те дни часто платили шесть шиллингов или больше за фунт перца и редко или никогда не платили меньше, чем три шиллинга и шесть пенсов за фунт. Со времени же, как мы торгуем непосредственно с Индией, цена перца колеблется от шестнадцати пенсов и до двух шиллингов за фунт.

Разница в цене выступает еще яснее, если мы покажем все количество пряностей и индиго, ежегодно потребляемое в Англии, и сравним низшие цены, по которым мы их покупали в Турции или Лиссабоне, с теми ценами, по которым мы их привозим прямо из Ост-Индии.

Цена пряностей и индиго в прежнее время.

Четыреста тысяч фунтов перца из Турции, по три шиллинга шести пенсов за фунт, составляет семьдесят тысяч фунтов стерлингов; сорок тысяч фунтов гвоздики, по восьми шиллингов за фунт, составляет шестнадцать тысяч фунтов; двадцать тысяч фунтов мускатного цвета, по девяти шиллингов за фунт, — девять тысяч фунтов; сто шестьдесят тысяч фунтов мускатного ореха, по четыре шиллинга шести пенсов за фунт, — тридцать шесть тысяч фунтов; сто пятьдесят тысяч фунтов индиго, по семи шиллингов за фунт, — пятьдесят две тысячи пятьсот фунтов. Итого — сто восемьдесят три тысячи пятьсот фунтов стерлингов.

Цена на пряности и индиго в последнее время.

Рассмотрим то же самое количество и те же виды товаров по нынешним ценам. Четыреста тысяч фунтов перца, по двадцати пенсов за фунт, составляет тридцать три тысячи триста тридцать три фунта стерлингов шесть шиллингов восемь пенсов; сорок тысяч фунтов гвоздики, по шести шиллингов за фунт, — двенадцать тысяч фунтов; двадцать тысяч фунтов мускатного цвета, по шести шиллингов за фунт, — шесть тысяч фунтов; сто шестьдесят тысяч фунтов мускатного ореха, по два шиллинга шести пенсов за фунт, — двадцать тысяч фунтов; сто пятьдесят тысяч фунтов индиго, по пяти шиллингов за фунт, — тридцать семь тысяч фунтов. Итого — сто восемь тысяч триста тридцать три фунта стерлингов шесть шиллингов восемь пенсов.

Так что на одних лишь пряностях и индиго мы экономим ежегодно семьдесят четыре тысячи девятьсот шестьдесят шесть фунтов стерлингов тринадцать шиллингов четыре пенса, что заслуживает быть отмеченным, тем более что менее чем четвертая часть этой суммы денег достаточна для того, чтобы купить в Индии такое количество всех этих вышеописанных товаров, которого хватит на удовлетворение годовой потребности Английского государства.

Нужно иметь еще в виду, что таможенные сборы, налоги, жалование, провиант, расходы по судоходству и прочие расходы (которые нужно добавить) будут составлять большую сумму, чем то, что мы уплатили за эти товары в Индии. Но как я уже заметил раньше, эти расходы не истощают денежных средств государства, хотя и сильно уменьшают прибыль купцов.

Меньше чем на восемнадцать тысяч фунтов можно купить в Индии пряностей и индиго для удовлетворения потребностей государства в течение года. Это меньше половины той суммы, которая тратится на покупку только изюму или табаку. Одни лишь товары, вывозимые нами в Ост-Индию, обладают достаточной стоимостью, чтобы снабдить наше государство с избытком всеми видами индийских товаров (за исключением только персидского шелка-сырца).

И в заключение я добавлю к тому, что было сказано, следующее: товары, которые мы вывозим ежегодно в Ост-Индию и Персию, обладают достаточной стоимостью, чтобы получить в обмен на них индиго, пряности, лекарства и все другие виды индийских товаров (за исключением персидского шелка-сырца) для годового потребления Англии или даже больше.

Так что все деньги, которые мы вывозим, доставляют избыток сверх указанного количества для ведения торговли с Индией и другими странами, что дает работу большому числу подданных государства и ведет к обогащению его товарами и деньгами. Перейду к четвертому и последнему возражению.

Четвертое возражение

Было вообще замечено, что королевский монетный двор стал очень мало работать с тех пор, как началась торговля с Ост-Индией; отсюда ясно, что единственное средство против этого и многих других бедствий — это уничтожить эту торговлю. Какое же другое средство может быть найдено для блага государства?

Ответ

Первая часть касается королевского монетного двора. Двадцать пять тысяч фунтов серебра по весу (по — меньшей мере) ежегодном переплавляется на посуду, кроме старой посуды, переделанной на новую, как видно из достоверных сведений. На монетном дворе его величества с тех пор, как началась ост индская торговля, было отчеканено большое количество золотой и серебряной монеты.

Это четвертое возражение может быть разделено на три части: 1) говорится о вреде, 2) предлагается средство против него, 3) просят дать совет. Что касается нужды в серебре, я думаю, это является общей болезнью всех стран и так будет продолжаться до конца мира. Ведь и бедные и богатые жалуются, что денег никогда не хватает. Эта болезнь, как утверждают, развилась в смертельную с появлением Ост-Индской компании, и поэтому требуют средств против нее.

Полагаю, что мы больны лишь в воображении, раз все у нас является здоровым и сильным. Кому неизвестны неисчислимые денежные богатства нашего королевства, которыми в виде посуды владеют почти все классы народа и в таком размере, в каком этого никогда не было в прежние годы. Точно также хорошо известно, что на монетном дворе его величества в течение пяти лет с начала работы Ост-Индской компании было отчеканено шесть тысяч двести четырнадцать фунтов золота и триста одиннадцать тысяч триста восемьдесят четыре фунта серебра, что составляет в общем итоге миллион двести тринадцать тысяч восемьсот пятьдесят фунтов стерлингов. Почему же утверждают, что ост-индская торговля лишила работы монетный двор?

В некоторые годы, когда Ост Индская компания вывозила очень мало денег, — чеканилось также очень мало серебра.

Но, быть может, скажут, что мы должны обратиться к настоящему времени (монетный двор работает теперь вяло)? На это я отвечу, что монетный двор равным образом не имел работы по чеканке серебряной монеты и в прежние времена, когда эта компания вывозила не больше пятнадцати или двадцати тысяч фунтов стерлингов максимум в год, и даже в 1608 и в 1612 г., когда она вывезла (в 1608 г.) за границу только шесть тысяч, а в последнем (1612 г.) только одну тысячу двести пятьдесят фунтов стерлингов.

А с другой стороны, мы видим, что монетный двор имел очень много работы пять лет под ряд с тех пор, как Ост-Индская компания начала свою деятельность, тогда как он был без работы, когда Ост-Индская компания вывозила лишь ничтожные суммы. Очевидно должны быть какие-то другие причины, почему наше серебро не только не вывозится, но и не ввозится в страну в таком размере, как в прежнее время.

Некоторые причины ввоза серебра в государство ныне отсутствуют.

Так, мы не имели ни достаточно высокого урожая в собственной стране, ни неурожая у наших соседей (за последние четырнадцать лет), что дало бы нам возможность отправлять сотни кораблей, груженых зерном, как это было в прежние времена, и ввозить взамен серебро⁷⁵.

За последние годы, скорее (чего очень следует опасаться), большое количество наших денег вывозилось из королевства за зерно, которое доставлялось нам из восточных стран и других мест, чтобы покрыть нашу потребность в нем. Так времена меняются и наше положение меняется вместе с ними. Не буду больше останавливаться на тех средствах, которые раньше доставляли нам деньги даже из Франции и из других мест, что теперь прекратилось.

Перейду теперь к средству, которое некоторые предлагают, а именно — к ликвидации Ост-Индской компании.

Вторая часть касается упразднения Ост Индекса компании.

Большим удобством для нас является то, что те, кто нам возражает, не являются нашими судьями, чья мудрость и бескорыстие, работая на славу его величества и для блага королевства, скоро бы заметили вредные последствия предлагаемого средства.

Ост-индская торговля вызывает большой интерес со стороны других христианских государств.

То воображаемое зло, которое многие так хитро стремятся уничтожить, является скорее великим благом, которое другие народы стараются удержать надлежащей политикой или силой, или же приобрести этими способами. В этом отношении нам следует особенно подражать практике голландцев, которые с большой радостью забрали бы в свои руки всю торговлю с Ост-Индией; почему же нам отказываться от той части, которую мы теперь имеем? Ведь наш отказ от Индии не помешает нашему серебру уходить туда, поскольку голландцы туда ездят. Когда их корабли вернутся из Индии, разве наше серебро не уйдет к ним, причем нам придется платить двойную цену, или какую они запросят, за все те товары, в которых мы нуждаемся.

Голландцы могут лишь стать сильными и богатыми от нашего разорения.

Это позволит голландцам увеличить свою славу, богатство и силу, тогда как мы придем в упадок, обеднеем и ослабеем на море из-за отсутствия торговли. И вы это называете средством?! Скорее назовите это разорением, гибелью или как вы хотите.

Перехожу к заключению, или последней части.

Третья часть касается советов, которых у нас просят противники.

Здесь я должен признаться в своем собственном банкротстве. Этот вопрос слишком сложен для меня. Во всяком случае, я уже исполнил свою задачу — оправдать ост-индскую торговлю от нападок, которым она подвергается, что за недостатком учености я сделал без лишних слов и без красноречия, но со всем бескорыстием правды в каждой мелочи, как я готов доказать при всяком случае.

Раньше чем закончить, признаюсь, что хотя я и не мог удовлетворить желание каждого в такой мере, как это необходимо, однако я думаю, что не худо выполнил свою задачу, поскольку знаком с практикой и имею немалый опыт в торговле, которая является моей профессией.

Богатство государств бывает двоякого рода.⁷⁶

Богатство государства, как всем известно, состоит в обладании такими вещами, которые необходимы для жизни. Оно состоит из вещей двоякого рода: во-первых — из естественных продуктов территории, во-вторых — из искусственных продуктов труда его граждан.

Английское государство (благодарение богу) к счастью обладает и тем и другим. Во-первых, мы имеем большое количество естественного богатства: продуктов моря — рыбы, и суши — шерсти, скота, хлеба, свинца, олова, железа и многих других вещей для пищи, одежды и снаряжения; и настолько, что в случае необходимости эта страна может жить без помощи других стран. Но чтобы жить хорошо, процветать и богатеть, мы должны найти способы продавать наши избытки и таким путем снабжать и украшать себя деньгами и необходимыми товарами, которые производят другие страны. В этом деле труд должен сыграть свою роль не только в том отношении, чтобы увеличить и наладить нашу торговлю за границей, но и в том, чтобы поддерживать и умножить ремесла внутри страны. Если торговля или ремесла приходят в упадок, или не выполняются с надлежащим искусством, государство идет к упадку и беднеет.

Труд делает некоторые страны, которые сами по себе бедны, более богатыми и сильными с помощью других стран, которые имеют больше возможностей, но менее трудолюбивы. Четыре главных причины, почему происходит отлив золота и серебра.

Не всегда это легко заметить сразу, пока какой-нибудь несчастный случай не побудит наш ум искать действительную причину этого; и только устранив ее, мы прекратим ее последствия. Таков предмет нашего обсуждения в том, что следует.

Все, что я до сих пор приводил, носило скорее отрицательный характер: я защищал и доказывал положение, что Ост-Индская компания не нанесла ущерба государству; а теперь я должен установить действительную причину бедствий, которые мы стремимся устранить.

Этих важнейших причин существует (как я думаю) четыре:

1. Помехи торговле со стороны чужих стран.
2. Злоупотребления при обмене иностранной валюты.
3. Пренебрежение своим долгом со стороны некоторых подданных.
4. Наш убыток от торговли с иностранцами.

Обо всем этом я мог бы написать большую книгу, но моя цель — только объяснить значение каждого пункта, по порядку, так кратко, как я могу.

По вопросу о помехах торговле со стороны чужих стран. Под этим я подразумеваю те народы, которые либо понизили свой стандарт, либо повысили цену своих денег против того эквивалента, который раньше, у них существовал по отношению к стандарту и деньгам нашего государства⁷⁷. Им приходится допускать, чтобы не только их собственные деньги, но и деньги других стран (а особенно нашего государства) обращались у них по более высокой цене, чем нормальная. Этим мероприятием (которое прямо направлено против торговли) создается основание для вывоза денег из Англии в большем размере, чем было бы в ином случае. Хотя вывоз денег и сопряжен с большой опасностью для тех, кто этим занимается (как проступок против законов страны), однако, несмотря на это, алчность, всегда проявляющаяся в беззаконных проступках, не видит ничего преступного в том, что сулит некоторую прибыль. Не так легко найти способ борьбы с этим делом. Ведь снижение стоимости денег или повышение их разоряет частных лиц и⁷⁸ в конце концов оказывается бесцельным. Кто же не понимает, какие последствия вызовет за границей подобное изменение монеты у нас? Таким образом, зло останется, пока мы не найдем против него какого-нибудь другого лекарства.

Вторая причина касается обмена иностранной валюты. Действия иностранцев, занимающихся у нас в стране торговлей валютой.

Размен валюты, применяемый в торговых сношениях между разными странами, при правильном пользовании им очень похвальное и необходимое дело для содействия торговым операциям и помощи путешественникам в их нуждах, позволяющее избежать перевозки денег из одной страны в другую, неизбежной при этом опасности потери и ущерба как для частных лиц, так и для государства.

Однако, злоупотребление этим делом наносит большой ущерб, и особенно нашему государству. Тем временем возникает выгода для других стран, которые, внимательно следя за курсом валюты, могут получить барыш от вывоза золота и серебра из Англии. Это будет тогда, когда курс серебряной монеты ниже стандарта в том месте, куда ее вывозят.

Поскольку курс валюты повышается или падает, в зависимости от изобилия или недостатка для целей платежа, размен валюты превратился скорее в особую отрасль торговли для людей с крупными денежными средствами, чем в помощь подлинным торговым операциям купцов, как это должно бы быть при правильном обмене валюты.

Заграничные товары покупаются на наши наличные деньги, вывезенные из Англии.

Таким образом английские деньги часто вывозятся иностранцами с большой выгодой для себя за границу, с тем чтобы там получить вторично барыш, но зло этим еще не кончается.

Заграничные товары.

Ведь скупщик денег должен по необходимости вести торговлю с тем местом, из которого он вывозит деньги. Таким образом они нас наводняют иноземными товарами, препятствуя продаже наших собственных товаров. Но против этого большого зла имеется легкое средство; поэтому я перейду к ближайшей причине, заключающейся в пренебрежении долгом.

Третьей причиной считается пренебрежение долгом.

Моим намерением не является писать о долге во всем его многообразии, — но только о том виде долга, которым, как мы думаем, пренебрегают люди разных призваний. Так бывает, например, с теми, кто работает на королевском монетном дворе по чеканке золотой или серебряной монеты, если не позаботятся о том, чтобы размер каждой монеты в точности соответствовал ее установленному весу. Хотя при одновременном взвешивании многих вместе взятых монет их вес может быть признан соответствующим требованиям и условиям закона, несмотря на это многие из этих монет могут быть слишком легкими, а другие слишком тяжелыми. Это дает большую выгоду некоторым⁷⁹ при вывозе тяжеловесных монет, причем они оставляют нам легкие (если только они вообще нам что-нибудь оставляют). И это не единственное злоупотребление.

Точно также и ювелиры, соблюдая более свои выгоды, чем свой долг, с особой готовностью переплавляют тяжелые монеты — как золотые, так и серебряные — в посуду и украшения.

Наша тяжелая монета уходит за границу и переплавляется в посуду в нашем королевстве.

Но что же мы должны сказать о тех людях, которым дана власть и должность его величеством, если они не будут добросовестно выполнять свой долг в применении замечательного закона, которым повелевается, чтобы все деньги, вырученные иностранцами от продажи своих товаров, были затрачены на покупку английских товаров?⁸⁰

Год 17-й царствования Эдуарда IV.

Надлежащее исполнение этого закона не только предотвратило бы вывоз золота и серебра, но и явилось бы способом увеличить продажу наших товаров, о чем я предполагаю написать немного больше в ближайшей части, касающейся нашей торговли с иностранцами.

Четвертая причина: торговля с иностранцами.

А теперь я перехожу к последней части, которая, как я опасаюсь, не есть наименее важная среди причин недостатка денег (поскольку таковой может иметь место). Пусть никому не покажется странным, что торговля может нанести ущерб и разорить государство, хотя она повсюду признается лучшим способом его обогащения. Нельзя этого отрицать. Но ведь одинаково несомненно, что неумелое ведение торговли очень часто вызывало громадные убытки у тех народов, у которых случались такие ошибки.

Разве не часты такие примеры и среди наших купцов, которые теряют свое состояние не только из-за кораблекрушений или подобных им несчастий, но и вследствие неумения вести свои дела?

Неискусные купцы подрывают нашу торговлю.

Мы не можем назвать это только их потерей, но скорее государство несет на этом убыток.

Поэтому было бы желательно, чтобы ведение торговли было предоставлено только тем, кто получил соответствующее обучение.

Для ведения внешней торговли пригодны лишь купцы, получившие соответствующее обучение.

Надо, чтобы внешней торговлей не занимались те, кто, оставив свою специальность, разоряет из-за неумения самих себя и других, кто лучше осведомлен в этом деле.

Наша внешняя торговля может причинить еще большее несчастие, если окажется, что в страну ежегодно ввозится заграничных товаров на большую сумму, чем та, на которую мы вывозим наши собственные товары, что неизбежно сопровождается разорением нашего государства. Подобно тому, как существует определенный путь к обогащению как товарами, так и деньгами, — это вывоз наших товаров на бо́льшую сумму, чем мы ввозим иностранных товаров, — точно также противоположный образ действий должен с необходимостью вызвать обратный эффект.

*Как богатое государство может обеднеть.

Иностранные товары, доставленные для транзита, не могут нанести ущерба государству, но, наоборот, очень выгодны. Расчет на увеличение торговли путем вывоза индийских товаров за границу.*

Однако это относится лишь к товарам, которые потребляются в этом государстве. Все товары, которые ввозятся для вывоза в другие страны, не наносят ущерба, но выгодны государству, увеличивая таможенные доходы и торговлю, и дают занятия подданным. Это в особенности и составляет славу ост-индской торговли, которая доставила королевству в течение пятнадцати месяцев не только такое количество пряностей, которое соответствует его потребности для этого времени, но также и излишек на сумму более двухсот пятнадцати тысяч фунтов стерлингов, который был вывезен за границу. Так пусть же все люди судят, насколько больше мы сможем впоследствии вывозить, когда к пряностям мы присоединим (с божьей помощью) бесконечную стоимость шелка-сырца, индиго, хлопчатобумажных тканей и другие товары, которые мы можем получить в обмен на сукно, свинец, олово и другие наши товары к обогащению нашего государства и увеличению его товарных фондов.

В заключение скажем: мы не должны избегать ввоза иностранных товаров, но скорее взнуздать наши собственные склонности, чтобы быть умеренными в потреблении товаров.

Торговля с Ост-Индией доставит этому королевству большое количество денег, если вся торговля Англии в целом не будет препятствовать этому и приводить к отливу денег из страны.

В противном случае, хотя ост-индская торговля, в частности, является великолепным способом увеличить количество денег, которые мы туда ежегодно вывозим и которые мы выручаем в пятикратном размере в виде богатых товаров, могущих быть быстро превращенными в деньги, однако, если мы не сумеем быть экономными в потреблении этих индийских товаров и вывозить излишек их за границу для получения денег, наша торговля не сумеет обеспечить нас деньгами.

Вывоза индийских и наших местных товаров будет в этом случае недостаточно, чтобы покрыть наши излишества и чрезвычайное потребление заграничных товаров.

Чрезмерное потребление иностранных товаров приведет к перевесу ввоза над вывозом.

Поскольку за последнее время число населения в этом государстве быстро увеличивается (как за счет англичан, так и иностранцев), то вследствие этого потребляется и тратится все большее количество отечественных и иностранных товаров — двоякий способ уменьшения богатства государства⁸¹, постольку всем нам в целом и каждому в отдельности следует напрячь все силы ума и сообразительности для того, чтобы помочь увеличению естественного богатства страны с помощью труда и развития ремесел: ведь у нас достаточно сырых материалов для производства материй и других вещей, которые ежедневно ввозятся к нам из чужих стран к большой выгоде иностранцев и к неменьшему ущербу для нас. Не должны мы пренебрегать и богатствами, которые нам дают наши моря, тем более что другие народы своим трудом добывают из морей большие богатства⁸².

В частности, голландцы, как говорят, пожинают ежегодно так много денег от рыболовства, что без более достоверных сведений я даже не смею назвать эту сумму, настолько она покажется невероятной. Смотри по этому вопросу книгу Ди, а также кап. Смита.

Заботливое осуществление всех этих мероприятий полностью обеспечит бедняков и очень увеличит запасы товаров в нашем королевстве. Кроме того, мы должны тщательно избегать излишеств в еде и одежде⁸³, которые выросли до такого размера почти у всех классов народа, превышая их возможности, что это не имеет примера в прежнее время.

Мне не нужно излагать подробно эти злоупотребления, так как они слишком хорошо известны. Я уверен, что мудрость нашего правительства постарается это увидеть и исправить к вящей славе божией, чести короля и ко благу государства.

Аминь.

Богатство Англии во внешней торговле или баланс нашей внешней торговли как регулятор нашего богатства

Томас Ман

Глава II

Способы обогащения нашего королевства и увеличения количества денег в стране

Хотя королевство может быть обогащено дарами, полученными от других стран, или их грабежом, все же эти пути обогащения ненадежны и имеют малое значение.

Поэтому обычным средством для увеличения нашего богатства и денег является внешняя торговля. При этом мы должны постоянно соблюдать следующее правило: продавать иностранцам ежегодно на большую сумму, чем мы покупаем у них.

Внешняя торговля — регулятор количества денег в стране.

Предположим, что наше королевство обильно снабжено сукном, свинцом, оловом, железом, рыбой и другими отечественными товарами, избыток которых мы ежегодно вывозим за границу на сумму 2 200 000 фунтов; и в то же время мы покупаем за границей и ввозим к себе иностранных товаров для собственного потребления на 2 000 000 фунтов. При соблюдении этого правила в нашей торговле мы можем быть уверенными, что королевство будет обогащаться ежегодно на 200 000 фунтов, которые будут ввозиться к нам в виде денег, так как та часть наших товаров, за которую мы не получим в обмен товары же, будет по необходимости ввезена в виде денег.

В этом случае деньги переходят в сокровище королевства. Предположим, что кто-нибудь имеет тысячу фунтов дохода в год и две тысячи фунтов в виде денег в кассе. Если такой человек будет тратить ежегодно 1 500 фунтов, то весь его запас денег израсходуется в четыре года, но в такой же срок его запас удвоится, если он будет экономно расходовать только 500 фунтов в год. Это также верно и относительно государства в целом, за исключением некоторых случаев (не имеющих большого значения), о которых я буду говорить ниже, когда я покажу, кем и каким способом должен выводиться баланс королевства ежегодно или так часто, как государству понадобится знать, сколько мы выигрываем или теряем на нашей внешней торговле. Но сначала я расскажу кое-что, относящееся к путям и средствам, какими можно увеличить наш вывоз и уменьшить ввоз иностранных товаров, а затем я приведу некоторые другие аргументы — как положительные, так и отрицательные, в подкрепление высказанных здесь положений, и тем покажу, что все другие средства, какие обычно предлагаются для обогащения королевства деньгами, вообще недостаточны и ошибочны.

Глава III

Пути и средства увеличения вывоза наших товаров и уменьшения нашего потребления иностранных товаров

Масса товаров королевства, в обмен на которые мы снабжаемся иностранными товарами, делится на естественные и искусственные. Естественное богатство представляет собою лишь то, что мы можем уделить, сверх необходимого для нашего собственного потребления, и вывезти за границу⁸⁴. Искусственное богатство состоит из продуктов нашей промышленности и зависит также от торговли иностранными товарами, о чем я буду говорить ниже в подробностях, которые могут послужить нашей цели.

1. Во-первых, хотя наше государство чрезвычайно богато от природы, все же его богатство можно было бы еще увеличить, обрабатывая обширные пустоши (которые бесконечны) под такие культуры, которые не помешали бы доходам других обработанных земель, но помогли бы нам избавиться от ввоза таких товаров, как конопля, лен, свести, табак и различные другие предметы, которые теперь мы привозим из-за границы к великому нашему разорению.

2. Мы можем также уменьшить наш ввоз, если мы откажемся от чрезмерного потребления иностранных товаров в нашем питании и одежде, что при частой смене моды только увеличивает расточительность и расходы, каковые пороки в настоящее время распространены среди нас больше, чем в прежние времена. Эти недостатки легко можно исправить введением таких законов, какие практикуются в других странах против подобных излишеств, где существование приказов о потреблении товаров собственного производства препятствует ввозу иностранных, без каких бы то ни было запрещений или оскорблений для иностранцев в их взаимных торговых отношениях.

3. При нашем вывозе мы должны принимать во внимание не только наши излишки, но также и нужды наших соседей. За те товары, которые им нужны и которые они нигде в другом месте достать не могут, мы можем (помимо продажи сырья⁸⁵) много выиграть на переработке их и продаже полученных изделий по столь высоким ценам, какие возможны без уменьшения сбыта этих товаров. Но излишки таких наших товаров, которые хоть и нужны иностранцам, но могут быть получены ими также и из других стран, либо таких товаров, потребление которых они могут прекратить, заменив их подобными же, но более дешевыми товарами из других мест, — мы должны продавать по возможности дешево, лишь бы не терять сбыта таких товаров. Опыт последних лет показал нам, что, имея возможность продавать наше сукно в Турцию дешево, мы сильно увеличили наш вывоз туда, а Венеция настолько же потеряла вывоз своего, потому что оно оказалось дороже нашего. А с другой стороны, несколько лет тому назад, когда из-за высоких цен на шерсть наше сукно было очень дорогим, мы потеряли по крайней мере половину нашего сбыта за границу, который после того мог быть восстановлен не иначе, как сильным понижением цен на шерсть и сукно.

Государство в некоторых случаях выигрывает много, в то время как частные лица получают малые доходы.

Мы нашли, что снижение цены на эти и некоторые другие товары на 25% уменьшает доходы отдельных лиц, но повышает более чем на 50% вывоз этих товаров, что является благом для государства в целом. Когда сукно дорого, другие народы начинают сами выделывать его, и мы знаем, что они не нуждаются ни в мастерах, ни в материалах для этого. Когда же сукно дешево, они прекращают это производство, и это длится до тех пор, пока повышение цен не заставит их снова прибегнуть к этому средству. Такие изменения научили нас тому, что напрасно стали бы мы ожидать больших доходов от наших товаров, чем условия других стран позволяют им дать нам. И лучше нам приложить все усилия к тому, чтобы внимательной и старательной работой, без обмана, улучшить выделку нашего сукна и других промышленных товаров, что повысит оценку их и увеличит их потребление.

4. Стоимость вывозимых товаров точно также может быть сильно повышена, если мы сами будем вывозить их на наших собственных судах, так как тогда мы получим не только стоимость наших товаров у нас в стране, но также и т. п.льзу, которую получает иностранный купец, покупающий их у нас для перепродажи у себя на родине, а также сумму расходов на страховку и фрахт за перевозку их за море. Например, если итальянские купцы приедут сюда на своих собственных судах за нашим зерном или нашими сельдями или чем-нибудь в таком же роде, то королевство получит только 25 шиллингов за четверть пшеницы и 20 шиллингов за баррель сельдей; если же мы сами повезем эти товары в Италию по тем же ценам, то возможно, что мы получим 50 шиллингов за пшеницу и 40 шиллингов за сельдей, что составит уже большую разницу в доходах королевства. И хотя верно, что торговля должна быть свободной для иностранцев, чтобы они могли привозить и вывозить все, что пожелают, все же во многих местах вывоз провианта и военных припасов либо запрещен, либо, по крайней мере, ограничен правом производить его только подданным и на судах той страны, где эти товары производятся.

5. Точно также экономное потребление нашего естественного богатства⁸⁶ сильно повысило бы ежегодный вывоз его за границу. И если уж мы хотим быть расточительны в своей одежде, то пусть она будет сделана из наших собственных материалов и промышленных продуктов, как сукно, кружева, вышивки и т. п., тогда излишества богатых могут дать работу бедным, хотя их работа могла бы быть более прибыльной для государства, если бы она производилась для иностранцев.

6. Рыба в морях его величества в Англии, Шотландии и Ирландии является нашим естественным богатством, и добыча ее не требует ничего, кроме труда, который голландцы охотно затрачивают и тем ежегодно получают очень большую прибыль для себя, снабжая многие места христианского мира нашей рыбой; на средства, полученные от этого, они удовлетворяют свои нужды как в иностранных товарах, так и в деньгах, помимо того, что множество голландских моряков и судовладельцев получает также пользу. Но об этом надо много говорить, чтобы показать, как вести это важное дело. Точно также наши колонии в Новой Англии, Виргинии, Гренландии, на Летних островах и Ньюфаундленде обладают большими рыбными богатствами и могут дать работу для поддержания большого числа бедных и для увеличения нашей падающей торговли.

Как некоторые государства разбогатели.

7. Если мы станем складом⁸⁷ иностранного зерна, индиго, пряностей, шелка-сырца, хлопка или какого-либо другого товара, ввозимого из-за границы, то это увеличит судоходство, торговлю, количество денег в стране и королевские таможенные пошлины при вывозе этих товаров снова в места, где в них нуждаются. Такого рода торговля послужила главной причиной возвышения Венеции, Генуи, Нидерландов и некоторых других стран, а Англия для такой цели расположена наиболее удобно и не нуждается для этого ни в чем, кроме прилежания и старания своих подданных.

8. Мы должны также ценить и отдавать должное тем отраслям торговли, которую мы ведем с отдаленными странами, так как, помимо увеличения судоходства и числа моряков, товары, посылаемые туда и получаемые оттуда, дают гораздо больше выгоды для королевства, чем торговля с ближайшими странами⁸⁸.

Торговля с Ост-Индией является наиболее выгодной для короля и для королевства.

Например: предположим, перец стоит здесь два шиллинга за фунт, если купец привозит его из Голландии, из Амстердама, то, заплатив там 20 пенсов за фунт, он здесь хорошо заработает на нем. Но если тот же купец привезет этот перец из Ост-Индии, он там заплатит за него самое большее 3 пенса за фунт и получит огромную выгоду не только на перце, который нужен нам для удовлетворения наших потребностей, но также и на том огромном количестве его, которое мы вывозим ежегодно в различные другие страны для продажи там по более высоким ценам.

Мы получаем больше пользы на индийских товарах, чем сами индусы.

Из этого ясно, что мы получаем гораздо большую выгоду от этих индийских товаров, чем те страны, где эти товары произрастают и которым они, собственно, принадлежат, являясь естественным богатством этих стран.

Разница между выгодой для королевства и пользой купца.

Но для лучшего понимания этой подробности мы должны различать выгоду королевства и пользу купца, так как хотя королевству этот перец стоит не больше, чем ранее указано, либо какой-либо другой товар, купленный за границей, не дороже того, что иностранный купец получает от нас за него, — но купцу он стоит дороже, так как он, помимо указанной цены, платит также фрахт, страховку, таможенные пошлины и другие расходы, которые чрезвычайно велики в этих длительных путешествиях. Но все это не отражается на платежном балансе королевства, являясь лишь переходом средств от одного подданного к другому и не составляя убытка для королевства⁸⁹. Если все это принять во внимание, а также учесть, что такая торговля является поддержкой других видов нашей торговли и нашего судоходства во Францию, Италию, Турцию и восточные страны и другие места, благодаря доставке и продаже им товаров, которые мы ежегодно ввозим к себе из Ост-Индии, то это заставит нас приложить наивысшие старания к тому, чтобы поддерживать и расширять это великое и благородное дело, имеющее такое большое значение для блага, силы и счастья страны. И не менее честно разбогатеть (таким путем) за счет торговли товарами другой страны, чем на трудолюбивом увеличении наших собственных средств, особенно если эти последние развиваются с помощью первых, как это происходит в Ост-Индии, благодаря продаже туда больших количеств нашего олова, сукна, свинца и других товаров, причем с каждым днем увеличивается вывоз их в эти страны, которые недавно вовсе не знали употребления наших товаров.

9. Очень выгодно было бы также вывозить наши деньги, как и товары, так как если это делается только в целях торговли, то это увеличивает наше богатство⁹⁰, но об этом я поговорю более подробно в следующей главе.

10. Правильной политикой и выгодной для государства будет допускать, чтобы товары, изготовленные из иностранного сырья, как бархат и другие шелка, бумазеи, крученый шелк и т. п., вывозились беспошлинно. Эти производства дадут работу множеству бедного народа и сильно увеличат ежегодный вывоз таких товаров за границу, благодаря чему увеличится ввоз иностранного сырья, что улучшит поступление государственных пошлин. Я упомяну здесь о замечательном увеличении только одного нашего производства, а именно — кручения и витья иностранного шелка-сырца, которое 35 лет тому назад занимало не больше 300 человек в Лондоне и его окрестностях, а за эти годы на моих глазах выросло так, что в настоящее время этой работой занято свыше 14 000 человек, как мы узнали у королевских уполномоченных по торговым делам. И несомненно, если бы упомянутые иностранные товары могли вывозиться отсюда беспошлинно, это производство увеличилось бы еще больше и очень сильно, и также быстро уменьшилось бы в Италии и Нидерландах. Если же кто-нибудь сошлется на голландскую поговорку: «живи и дай жить другим», — то я отвечу, что голландцы, несмотря на свою собственную поговорку, не только в нашем королевстве вырывают у нас средства к существованию, но и в нашей внешней торговле они мешают нам в наших законных способах добывания средств к существованию (где только они имеют силу), отнимая у нас кусок хлеба изо рта, чему мы никогда не будем подражать, вырывая горшок из-под их носа, как за последние годы слишком многие из нас практикуют к великому ущербу и бесчестью нашей славной нации. Нам следовало бы лучше подражать прежним временам, усваивая умеренные и достойные пути, более приятные богу и подходящие для нашей старинной репутации.

11. Необходимо также не обременять слишком большими пошлинами наши отечественные товары, чтобы не удорожать их слишком для иностранцев и не препятствовать этим их продаже. И особенно это относится к иностранным товарам, ввезенным для дальнейшего вывоза, так как в противном случае этот вид торговли (столь важный для благосостояния страны) не сможет ни процветать, ни существовать. Но потребление таких иностранных товаров в нашем королевстве может быть обложено большими пошлинами, что составит выгоду для королевства в отношении торгового баланса и тем даст возможность королю больше средств сберегать из его ежегодных доходов. Об этом я намерен поговорить более подробно в надлежащем месте, где я покажу, сколько денег государь может сберегать, не нанося ущерба своим подданным.

12. И, наконец, мы должны стараться изготовить как можно больше своих собственных товаров, будь то естественные или искусственные. А так как людей, живущих ремеслами, гораздо больше, чем тех, кто добывает плоды земли, то мы должны старательнее всего поддерживать те усилия множества, в которых заключается наибольшая сила и богатство и короля и королевства, так как там, где население многочисленно и ремесла процветают, там торговля должна быть обширной и страна богатой. Итальянцы дают работу большему числу людей и получают больше денег на обработке сырого шелка королевства Сицилии, чем король Испании и его подданные имеют доходов от этого же товара. Но зачем нужны нам такие отдаленные примеры, когда мы сами знаем, что наши собственные естественные товары не дают нам столько доходов, как наши промышленные предприятия? Железная руда в рудниках не многого стоит по сравнению с пользой и работой, которые она дает, когда она вырыта, перевезена, куплена, продана, отлита в артиллерийские орудия, мушкеты и многие другие военные орудия для нападения и защиты, выкована в якоря, болты, клинья, гвозди и т. п., употребляемые для судов, домов, телег, карет, плугов и других орудий для обработки земли. Сравните нашу сырую шерсть с нашим сукном, для получения которого требуется стрижка, мытье, чесание, прядение, тканье, валянье, окраска и прочая отделка, и вы найдете, что эти ремесла более выгодны, чем естественные богатства. Я мог бы привесть еще другие примеры, но я не буду скучен, потому что если я буду останавливаться на этом и других ранее упомянутых моментах слишком долго, то материала окажется достаточно на то, чтобы написать толстую книгу; моим же желанием является доказать с краткостью и простотою только то, что я предлагаю на обсуждение.

Глава IV

Вывоз наших денег в торговле является средством увеличить наше богатство

Этот взгляд настолько противоположен обычному мнению⁹¹, что требует многих и сильных доводов для того, чтобы он был принят множеством людей горько сетующих, когда они видят, как деньги вывозятся из нашей страны, считая, что мы теряем окончательно это количество из наших средств и что это прямо противоречит давно существующим законам, введенным и подтвержденным мудростью нашего королевства в лице парламента, и что во многих местах, даже в самой Испании, которая является источником денег, вывоз их воспрещен, за исключением лишь некоторых случаев. На это я могу ответить, что Венеция, Флоренция, Генуя и Нидерланды и некоторые другие государства разрешают вывоз денег, их народы одобряют это и находят в этом большую выгоду. Но все это лишь разговоры, никого не убеждающие, а потому мы должны привести здесь такие доказательства, которые касаются поднятого нами вопроса.

Во-первых, я принимаю, как установленное, — и ни один разумный человек не станет этого отрицать, — что мы не имеем другого средства разбогатеть, как только с помощью внешней торговли, так как золотых и серебряных рудников мы не имеем для этого. А как получить эти деньги с помощью нашей внешней торговли, я уже показал: это достигается тем, что вывоз наших товаров должен превосходить стоимость ввозимых нами для собственного потребления иноземных товаров. Теперь остается только показать, как присоединить наши деньги к нашим товарам и как совместный вывоз их увеличит во много раз наше богатство.

Мы уже высказали раньше предположение, что если бы наше ежегодное потребление иностранных товаров составляло 2 000 000 фунтов, а наш вывоз превосходил бы ввоз на 200 000 фунтов, то для уравнения баланса эта сумма была бы ввезена в нашу страну в виде денег. Если же мы прибавим еще 300 000 фунтов в виде наличных денег к тому количеству товаров, которое мы вывозим ежегодно, то какую выгоду можем мы иметь от этого (скажут некоторые), хотя мы и ввезем при этом настолько же больше наличных денег, чем раньше, насколько больше мы вывезли.

Деньги порождают торговлю, а торговля увеличивает деньги.

На это я отвечу, что когда мы готовим товары для вывоза и отправляем каждого товара столько, сколько мы можем уделить, сверх необходимого для нас, то мы не хотим сказать, что для того мы должны вывозить наши деньги, чтобы ввозить обратно сейчас же эти деньги, но для того, чтобы сначала расширить нашу торговлю, закупая больше иностранных товаров, которые мы затем снова вывозим и таким путем увеличиваем количество денег нашей страны.

И хотя таким образом мы ежегодно увеличиваем наш ввоз для поддержания нашего судоходства и моряков, для увеличения пошлин его величества и других выгод, все же наше потребление иностранных товаров не увеличивается. Так что это увеличение ввоза товаров с помощью наших наличных денег, в конце концов, после вывоза этих товаров снова за границу, превращается в ввоз гораздо большего количества денег, чем было в свое время вывезено, что подтверждается следующими тремя примерами:

1. Я предполагаю, что 100 000 фунтов, посланные на наших судах в восточные страны, дадут возможность закупить там один миллион четвертей пшеницы франко-судно. Если затем эта пшеница будет привезена в Англию и будет храниться на складах для продажи ее в подходящий момент в Испанию или Италию, то она будет продана не меньше, как за 200 000 фунтов, что даст большую прибыль купцу, и в то же время мы видим, что королевство при этом удвоит отправленную за границу сумму.

Торговля с отдаленными странами более выгодна для государства.

2. Опять-таки прибыль будет гораздо больше, если мы будем вести торговлю в отдаленных странах, как например если мы пошлем 100 000 фунтов в Ост-Индию для покупки там перца, привезем его сюда и отсюда пошлем его в Италию или Турцию, где мы получим за него, по крайней мере, 700 000 фунтов, если принять во внимание огромные расходы, которые несут купцы в этих длительных путешествиях на оплату судов, жалования, провианта, страховки, процентов, таможенных пошлин, сборов и т. п., — все, что получит все же король и королевство.

3. Если же поездка коротка и товары дороги, то они не займут много судов, и прибыль на таких товарах будет гораздо меньше. Так что если мы вывезем 100 000 фунтов в Турцию и закупим там шелк-сырец, привезем его в Англию и затем вывезем во Францию, Нидерланды или Германию, то купец будет иметь хороший заработок, хотя продаст его только за 150 000 фунтов. Таким образом, если мы возьмем средний размер путешествия, то вывезенные деньги вернутся обратно более чем в тройном размере. Некоторые могут возразить, что они возвращаются в виде товаров, а не в виде наличных денег, как вывозятся.

На это я отвечу (стоя на прежней почве), что если наше годовое потребление иностранных товаров будет не больше того, о котором мы уже говорили, а наш вывоз так мощно увеличится описанным способом торговли наличными деньгами, то само собой понятно, что весь излишек или разница вернется к нам либо в виде денег, либо в таких товарах, которые, как уже ясно показано, будут еще лучшим средством увеличить наше богатство.

С капиталом королевства дело обстоит так же, как с имуществом частных лиц: ведь ни королевство, ни имеющие запас товаров частные лица не говорят, что они не рискнут или не будут торговать своими деньгами (что было бы смешно), но превращают их в товары, чем они умножают свои деньги и таким образом непрерывным и упорядоченным обменом денег на товары и товаров на деньги богатеют, а когда пожелают, превращают все свое состояние в деньги, так как те, кто имеет товары, не могут испытывать недостаток в деньгах.

Поговорка говорит: «Кто имеет товары, будет иметь в году и деньги»

Нельзя также сказать, что деньги — это жизнь торговли, как будто бы торговля не может существовать без денег. Ведь мы знаем, что существовала большая торговля путем обмена, так называемая меновая торговля, когда денег было очень мало. Итальянцы и некоторые другие народы имели такие средства против этого недостатка, что он не мешал им и не приводил к упадку их торговлю: они переводили долговые расписки и имели банки государственные и частные, где они производили ежедневно свои взаимные расчеты на очень большие суммы с легкостью и вполне удовлетворительно для всех с помощью одних только записей, в то время как их деньги, которые лежали в основе этих кредитов, использовались во внешней торговле как товар, и таким путем в этих странах им приходилось очень мало пользоваться деньгами, помимо обычных расходов. Следовательно, не противодействие отливу денег из нашего королевства, но нужда в наших товарах в других странах и их использование и наша нужда в их товарах создают вывоз и потребление с обеих сторон, что вызывает быструю и обширную торговлю. Если мы были некогда бедны, а теперь имеем некоторый запас денег, которые решили хранить у себя в королевстве, то заставит ли это другие страны потреблять больше наших товаров, чем прежде, и сможем ли мы сказать, что наш торговый оборот ускорился и расширился? Конечно, нет, мы не скажем, что это так, но даже скорее можем ожидать обратного, так как все люди знают, что обилие денег в королевстве делает отечественные товары дороже, что хотя, может быть, и выгодно некоторым частным лицам, но прямо противоположно благу государства в отношении размеров торговли⁹². Если обилие денег делает товары дорогими, то дороговизна заставляет уменьшать потребление и использование их, как было ясно показано в предыдущей главе на примере нашего сукна. И хотя это — жестокий урок для некоторых наших крупных землевладельцев, все же это урок полезный для всех, а то как бы не случилось, что мы потеряем вновь тот небольшой запас денег, который мы приобрели торговлей, если откажемся вложить наши деньги в торговлю. Я знаю одного знаменитого итальянского государя, Фердинанда Первого, великого герцога Тосканского, который, будучи очень богатым, пожелал с помощью своих сокровищ расширить торговлю, отдавая купцам большие суммы денег на очень малые проценты. Я сам получил у него 40 000 крон без процентов на целый год, хотя он знал, что я сразу же пошлю их в звонкой монете в Турцию, чтобы превратить их в товары для его страны, так как он был вполне уверен, что в этой торговой сделке они вернутся к нему снова (согласно старой поговорке) с уткой во рту. Этот благородный и трудолюбивый государь, благодаря его заботливой и внимательной поддержке и милости к купцам в их делах, так расширил круг купцов, что едва ли был дворянин или другой благородный человек во всех его владениях, который не торговал бы сам или в компании с другими, благодаря чему в течение последних тридцати лет торговля в его порту Ливорно настолько увеличилась, что из бедного маленького города (каким я сам знал его) он стал теперь красивым и сильным городом, будучи одним из наиболее знаменитых мест торговли во всем христианском мире. И все же заслуживает нашего внимания то, что множество судов и товаров, которые приходят сюда из Англии, Нидерландов и других мест, почти не имеет возможности уйти отсюда иначе как с наличными деньгами, которые они могут и действительно увозят отсюда свободно во всякое время, к невероятной выгоде упомянутого великого герцога Тосканы и его подданных, которые сильно обогащаются благодаря непрерывному большому скоплению купцов из всех соседних государств, привозящих им ежегодно изобилие денег для удовлетворения их нужд в вышеуказанных товарах. Таким образом мы видим, что торговля, при которой их деньги вывозятся, превращается в поток, несущий их обратно и в еще больших количествах.

Имеется еще одно-два возражения, таких же слабых, как и все остальные, а именно: если мы будем торговать нашими деньгами, мы будем вывозить меньше товаров; как будто бы те страны, которые до сих пор потребляли наше сукно, свинец, олово, железо, рыбу и т. п., будут теперь пользоваться нашими деньгами вместо этих товаров, что, конечно, просто нелепо было бы утверждать; или будто бы купец не станет скорее вывозить товары, на которых он может надеяться получить какую-то выгоду, чем деньги, которые остаются тем же, чем они были, без увеличения в количестве.

Наоборот, существует много стран, которые могут дать нам очень выгодную торговлю за наши деньги и которые в противном случае не имели бы с нами никакой торговли вообще, потому что они не потребляют наших товаров вовсе, как например Ост-Индия в самом начале нашей торговли с нею, хотя благодаря нашим стараниям эти страны уже начали потреблять много нашего свинца, сукна, олова и других предметов, что является ценным прибавлением к предыдущему экспорту наших товаров.

Опять-таки, некоторые люди ссылаются на то, что те страны, которые позволяют вывозить деньги, делают это потому, что они имеют мало или не имеют совсем товаров для торговли ими, у нас же имеется огромный фонд товаров, а потому их действия не могут быть примером для нас.

На это ответим коротко, что если мы имеем такие количества товаров, которые полностью снабжают нас всеми необходимыми нам вещами из-за границы, то почему мы должны сомневаться в том, что наши деньги, вывезенные для торговли, не вернутся к нам обратно снова в виде денег вместе с большой прибылью, как мы это описали ранее? А с другой стороны, если те страны, которые вывозят свои деньги, делают это потому, что у них мало собственных товаров, то как же получается, что они имеют так много денег, как мы постоянно видим это в тех местах, которые свободно разрешают вывозить деньги во всякое время и кому угодно? Я отвечаю: просто торговлей. Не то каким же еще другим путем могут они добыть деньги, не имея ни золотых, ни серебряных рудников?

О делах человеческих нужно судить по их результатам.

Таким образом ясно видно, что в том случае, когда это важное дело внимательно обсуждено до конца, — а так следует обсуждать каждое человеческое дело, — мы приходим к выводам, как раз обратным тем, какие делает большинство людей, так как они смотрят не дальше начала этого дела, что и приводит их к неправильным выводам. Ведь если мы будем судить о фермере по его действиям только во время посева, когда он бросает в землю много хорошего зерна, мы сочтем его сумасшедшим; если же мы посмотрим на то, что получилось из его трудов, при жатве, которая является завершением его стараний, мы увидим достойный и обильный результат его действий⁹³.

Глава V

Внешняя торговля является единственным средством повысить цену нашей земли

Всем известна пословица, что обилие или недостаток денег делают все вещи дорогими или дешевыми⁹⁴. Как я уже показал, количество денег либо увеличивается, либо уменьшается при внешней торговле — в зависимости от того, имеем ли мы в ней активный или пассивный баланс. Мое рассуждение опирается на то, что я различаю кажущееся обилие денег от действительного, которое одно только существенно и способно расширять внешнюю торговлю. Ведь существуют различные пути и средства, с помощью коих можно наводнить королевство деньгами, но которые не обогащают, а скорее разоряют его целым рядом всегда возникающих при этом затруднений.

Во-первых, если мы переплавим наши золотые и серебряные изделия на монеты (что не подходит для величия такого большого королевства, за исключением случаев большой крайности), то это даст обилие денег на время, но богаче мы от этого не станем, и даже в таком виде наши деньги окажутся более удобными для вывоза из королевства в том случае, когда мы разоряем себя ввозом излишка иностранных товаров, либо будем вести войну на море или на суше в тех местах, где мы не можем кормить и одевать солдат и снабжать армию нашим собственным отечественным провиантом; и таким путем наши деньги скоро истощатся.

Затем, если мы думаем накопить много денег, разрешая принимать иностранную монету по более высокому курсу, чем ее внутренняя стоимость, по сравнению с нашим стандартом, либо путем понижения или повышения стоимости наших собственных денег⁹⁵, то все это представит очень много затруднений и неудобств (о которых я расскажу позже). Но если даже допустить, что таким путем в королевство попадет много денег, то все же мы не станем от этого богаче, да и богатство это, полученное таким путем, не удержится долго у нас. Ведь если иностранные или английские купцы ввозят деньги, то это должно быть сделано в расчете на получение прибыли либо за уже вывезенные товары, либо за товары, которые должны быть вывезены позже; ничто не может помешать этому ввозу, за исключением только упомянутых выше опасностей войны или ввоза излишка иностранных товаров, истощающих наше денежное богатство; в противном случае то, что одни будут привозить в страну для получения на этом дохода, другие вынуждены будут вывозить из-за необходимости, так как всегда существует необходимость в балансе наших счетов с иностранцами, хотя бы это было сделано с потерей на курсе денег, либо даже с угрозой конфискации, если деньги будут найдены.

Как получить богатство, которое принадлежало бы нам.

Выводы вкратце таковы: деньги, которые привозятся в страну по балансу нашей внешней торговли, — это единственные деньги, которые у нас остаются и которыми мы обогащаемся. И таким путем (и никаким другим) доходы с наших земель увеличиваются, так как когда купец выгодно продал за морем свое сукно и другие товары, он тотчас же возвращается, чтобы купить еще большее количество их, что повышает цену на нашу шерсть и другие товары и, следовательно, увеличивает земельную ренту, так как ежедневно истекают сроки сдачи земли в аренду. А так как путем такой торговли люди много зарабатывают и больше денег привозится в королевство, то это дает возможность многим покупать землю, что и делает ее дороже. Но если наша внешняя торговля прекратится или придет в упадок вследствие пренебрежения к ней внутри страны или оскорблений за границей, — от чего купцы обеднеют, — то из-за этого товары нашей страны будут вывозиться в меньших количествах, и тогда все указанные блага прекратятся и наша земля будет падать в цене ежедневно⁹⁶.

Глава VII

Различные выгоды от внешней торговли

Внешняя торговля дает нам пользу трех видов: во-первых, пользу государству, которая существует даже тогда, когда купец (который является главным действующим лицом в торговле) теряет. Во-вторых, прибыль самого купца, которую он иногда справедливо и заслуженно получает, хотя бы государство при этом и теряло. В-третьих, доходы короля, в которых он всегда уверен, даже когда и государство и купец теряют.

Что касается первого из этих видов, то мы уже достаточно показали пути и средства, какими государство может быть обогащено торговлей, так что здесь бесполезно повторять это; я только повторяю здесь, что государство может быть в выигрыше даже тогда, когда купец со своей стороны не имеет пользы. Например, Ост-Индская компания посылает 100000 фунтов в Ост-Индию и получает обратно товаров на 300000 фунтов. Из этого видно, что средства государства утроились, и все же я могу смело сказать, и могу это доказать, что упомянутая компания купцов потеряет, по меньшей мере, 50000 фунтов на этой сделке, если привезет пряности, индиго, миткали, бензойную смолу, очищенную селитру и подобные им объемистые товары в различных количествах в соответствии с вывозом их и потреблением в различных частях Европы, потому что фрахт, страховка, расходы на комиссионеров за границей и служащих в своей стране, задержка сбыта товаров, королевские пошлины и сборы вместе с другими мелкими случайными расходами составят не меньше 250000 фунтов, что в прибавлении к капиталу и даст указанную выше потерю⁹⁷. И таким образом мы видим, что не только королевство, но и король, благодаря пошлинам и сборам, получит большой доход, в то время как купец понесет жестокую потерю. Это дает нам хороший случай поразмыслить о том, насколько же больше королевство обогащается с помощью этой благородной торговли, если все складывается так счастливо, что совместно с королевством купец также получает выгоду.

Далее я утверждаю, что купец, благодаря своим похвальным стараниям, может и вывозить и ввозить товары с хорошими барышами для себя, выгодно покупая и продавая их, что является целью его работы. И в то же время государство может приходить в упадок и беднеть вследствие беспорядков в народе, когда из-за гордости и других излишеств население потребляет иноземные товары на большую сумму, чем богатства королевства могут удовлетворить и оплатить вывозом наших собственных товаров; это — качество настоящего расточителя, который тратит свыше своих средств.

Наконец, король всегда уверен в своей прибыли от торговли, даже в том случае, когда и государство и купец теряют порознь, как было выше сказано, или вместе, как может иногда случаться, когда в одно и то же время иностранные товары перевешивают вывоз наших отечественных и купцы тоже теряют, вроде того, как выше было описано.

Но тут мы не должны понимать выгоду короля в таком широком смысле, не то мы могли бы сказать, что его величество выиграет, даже если половина торговли королевства будет потеряна. Предположим, что торговля страны — вывоз и ввоз — составляет в год около \(4\frac{1}{2}\) миллионов фунтов; пусть она может быть еще увеличена на 200 000 фунтов в год ввозом и потреблением иностранных товаров. Мы знаем, что таким путем король выиграет почти 20000 фунтов, но государство потеряет эти 200 000 фунтов, истраченных на излишества. И купец может тоже начать терять, если торговля будет таким путем увеличиваться к выгоде короля, который все же в конце концов будет иметь наибольшую потерю, если не будет препятствовать такой расточительности, разоряющей его подданных.

Глава VIII

Повышение или понижение стоимости наших денег не может ни обогатить королевство деньгами, ни помешать вывозу денег

Существуют три способа, коими обычно изменяется стоимость денег в стране. Первый заключается в том, что существующим монетам придается значение большего или меньшего числа фунтов, шиллингов или пенсов, чем прежде. Второй — в том, что существующую монету делают более легкой по весу, но оставляют в обращении по прежним наименованиям. Третий — в том, что изменяется стандарт содержания золота или серебра при прежнем наименовании денег.

Во всех случаях недостатка или изобилия денег в королевстве всегда находятся люди, которые, желая помочь найти средство против недостатка или избытка денег, прежде всего предлагают изменить монету. Они говорят, что при повышении денег их будут ввозить в страну из разных мест в надежде на выгоду. Снижение же стандарта или веса денег заставит отказаться от вывоза их из опасения потерь. Но эти люди, думающие лишь о начале такого важного дела, не принимают во внимание его течение и конец, на которые именно и должны быть направлены наши мысли и старания.

Деньги являются мерилом других наших средств.

Мы должны знать, что деньги являются не только истинной мерой всех наших средств в королевстве, но также мерой наших торговых сношений с иностранцами, которую мы поэтому должны стараться сохранять справедливой и постоянной во избежание тех замешательств, которые всегда сопутствуют таким изменениям⁹⁸. Во-первых, если обычная мера изменяется у себя в стране, то наша земля, арендная плата, товары иностранные и отечественные должны измениться соответственно в своем уровне. И хотя это не делается без большого беспокойства и ущерба также и для некоторых людей, все же в течение короткого времени все налаживается. Ведь не названия наших фунтов, шиллингов и пенсов принимаются во внимание, но истинная ценность нашей монеты⁹⁹, к которой нам нет надобности прибавлять дальнейшую стоимость, если в нашей воле сделать это, так как это будет лишь польза для Испании и акт, противоречащий нашим интересам и удорожающий товары другого государя.

Услуга Испании.

Эти способы, столь вредные для подданных, не помогут также и королю, как представляют себе некоторые, так как хотя снижение стандарта или веса всех наших денег должно принести в настоящий момент пользу (только один раз) монетному двору, все же вся польза, и даже больше того, снова будет скоро потеряна при будущих больших поступлениях в кассу его величества, когда подданные начнут платить королю деньгами меньшей внутренней стоимости, чем прежде. Нельзя также сказать, что вся потеря королевства будет прибылью для короля, так как имущество всех людей (будь то аренда, земля, долги, товары или деньги) пострадает в одинаковой пропорции, в то время как его величество будет иметь выигрыш только на том количестве наличных денег, которое будет заново отчеканено, что по сравнению с общими убытками будет иметь очень малое значение.

Все наличные деньги в королевстве оцениваются в сумму несколько больше одного миллиона фунтов.

Ибо хотя считают, что очень многие имеют свое имущество в деньгах в количестве 5 или 10 тысяч фунтов на человека или около того, что составляет много миллионов у всех вместе, все же они не имеют всех этих денег на руках сразу или все вместе, так как противно их интересам и прибыли было бы хранить на руках свыше 40—50 фунтов на необходимые расходы; остальное же постоянно переходит из рук в руки при торговле для их выгоды. Поэтому мы должны понять, что небольшое количество денег (являющихся мерою всех остальных наших средств) управляет и распределяет великие богатства ежедневно среди всех людей в справедливых пропорциях. И еще мы должны знать, что многие наши старые монеты стерлись от употребления и стали легкими, а такие деньги принесут малую выгоду или никакой выгоды монетному двору, выгода же на тяжелых монетах заставит наших бдительных соседей вывезти к себе большую часть их и вернуть их потом в монете новой чеканки. Не сомневаемся мы также, что некоторые из наших соотечественников также займутся перечеканкой монет, и даже с риском попасть на виселицу из-за этой выгоды, так что его величество в конце концов получит очень мало пользы от такой меры.

Некоторые люди скажут, что если его величество повысит стоимость денег, то большое количество их будет привезено к нам из чужеземных стран, так как мы уже видели на опыте, что последнее повышение нашего золота на 10% действительно вызвало большой приток его, и его стало больше, чем мы обычно имели в королевстве. Этого я не могу отрицать, но я также утверждаю, что это золото унесло все или большую часть нашего серебра (которое не было слишком стертым или слишком легким), что мы можем легко заметить по относительным количествам тех и других монет в обороте в настоящее время. Причиной было то, что наше серебро не поднялось соответственно нашему золоту, что и сейчас еще дает пользу купцу, привозящему в королевство ежегодный доход от торговли в золоте, а не в серебре.

Во-вторых, если мы будем непостоянны в нашей монете и тем будем нарушать законы внешней торговли, то другие государи, бдительные в этом случае, сейчас же произведут такие же изменения в своих деньгах, и что же станет тогда с нашими надеждами на пользу от такой меры? Если же они не сделают этого, то на что мы можем надеяться? Ведь если иностранный купец привезет свои товары и найдет, что наши деньги повысились, то разве он не станет ждать до тех пор, пока он сможет продать свои товары подороже? И разве цены на товары у тех купцов, которые обменивают свои товары в других странах, не повысятся в соответствии с нашими деньгами? А так как все это несомненно истинно, то почему наши деньги не смогут быть вывезены из королевства также и для получения такого же дохода после повышения их, как и до этого?

Но некоторые, может быть, все же скажут, что если наши деньги повысятся, а в других странах не повысятся, то это вызовет больший приток слитков и иностранной монеты, чем до того. Если бы это случилось, то это сделали бы либо купцы, вывозящие товары, либо купцы, которые рассчитывают купить наши товары, причем совершенно ясно, что ни те, ни другие не получат больше прибыли и пользы, чем до изменения монеты. Ведь если их слитки и иностранные монеты будут стоить больше, чем прежде, в наших фунтах, шиллингах и пенсах, то что смогут они получить за них, когда окажется, что наши деньги более низкопробны или более легки и, следовательно, цены на товары соответственно поднялись? Таким образом мы видим, что все эти нововведения не являются хорошими средствами ни для привлечения денег к королевство, ни для удержания их, когда мы их имеем.

Глава X

Соблюдение статута «Об истрачении» иностранцами не может ни увеличить, ни тем более удержать наши деньги в стране

Сохранение наших денег в королевстве не менее трудно и для этого требуется не меньше искусства, чем для увеличения их количества, так как причины сохранения и приобретения денег по природе своей одинаковы. Статут "Об истрачении", предписывающий обмен иностранных товаров на наши, кажется с первого взгляда хорошим и законным средством, ведущим к указанной цели. Но при исследовании его в подробностях мы найдем, что он не может дать таких хороших результатов.

Цель внешней торговли одинакова во всех странах.

Ведь если цель внешней торговли одинакова во всех странах, то легко можно предвидеть, что именно сделают иностранцы, если мы так поступим в этом важном деле, с помощью которого мы не только рассчитываем, благодаря вывозу наших товаров, удовлетворить наши потребности в иностранных товарах, но также и обогатить себя деньгами. Все это достигается разными способами торговли в соответствии с нашими возможностями и природой тех мест, с которыми мы ведем торговлю. Например, в некоторые страны мы ввозим свои товары и из них вывозим их товары или частично деньги, в другие страны мы ввозим свои товары и вывозим оттуда только деньги, так как у них либо мало, либо совсем нет товаров, которые нам подошли бы для обмена. Опять-таки, некоторые страны снабжают нас своими товарами, но мало или совсем не берут наших, не имея в них нужды, так что они берут наши деньги, полученные нами в других странах¹⁰⁰.

Как нарушается внешняя торговля.

Таким образом, по ходу торговли (которая изменяется в соответствии с требованиями времени) отдельные часть ее приспособляются друг к другу и составляют все тело торговли, которое всегда слабеет, если гармония его здоровья разрушается болезнями излишеств у себя в стране и насильственных мер за границей, налогами или ограничениями у себя или за границей. Но здесь я буду говорить только об ограничениях, о чем упомяну вкратце.

Существуют три вида ценностей, которые купец может получить в обмен на свои товары из-за моря, а именно: деньги, товары или векселя. Но статут "Об истрачении" не только ограничивает вывоз денег из страны (в чем имеется кажущаяся предусмотрительность и справедливость), но и уничтожает употребление векселей, что нарушает законы торговли и является в действительности актом беспримерным во всем мире, где бы мы ни вели торговлю. А потому следует подумать о том, что любая мера (такого рода), которую мы будем принимать в отношении иностранцев здесь, тотчас же будет сделана законом для нас в их странах, особенно там, где мы ведем наибольшую торговлю с нашими бдительными соседями, которые не пропускают ни единого случая или возможности поддерживать свою торговлю на равных правах и привилегиях с другими странами. И таким образом мы будем в первую очередь лишены и свободы и средств привозить деньги в свою страну, какими мы пользуемся теперь, и потому мы потеряем сбыт многих товаров, которые мы вывозим в другие страны, от чего наше богатство и наша торговля придут в упадок.

Во-вторых, если этим самым статутом мы навяжем иностранцам вывоз наших товаров (более, чем обычно), мы должны будем продавать их иностранным купцам в Англии, что будет ущербом для наших купцов, моряков и судовладельцев, помимо ущерба государству от продажи товаров королевства иностранцам по гораздо более низким ценам, чем те, которые мы могли бы за них получить, если бы мы продавали их в их собственных странах, что доказано мною в главе третьей.

В-третьих, мы уже достаточно ясно показали, что если иностранные товары превышают по стоимости наши товары, то должны быть вывезены частично наши деньги. Как можно с этим бороться, связывая руки иностранцам и оставляя свои свободными? Не заставит ли разве это сделать их то же самое по тем же причинам и для такой же выгоды, что делаем мы теперь? Или если мы установим статут (беспримерный), препятствующий одинаково и вывозу денег и ввозу товаров, то не уничтожим ли мы этим все сразу и пошлины короля, и прибыли королевства, так как такие ограничения по необходимости уничтожат большую часть торговли, потому что разнообразие требований и мест, которые ведут с нами торговлю, требует, чтобы одни купцы и вывозили и ввозили товары, другие только вывозили, третьи только ввозили, некоторые расплачивались векселями, другие принимали их, одни вывозили деньги, другие привозили их, и все это в больших или меньших количествах в соответствии с бережливостью или излишествами в королевстве, причем только в этом мы должны соблюдать строгие законы¹⁰¹, которые и будут регулировать все остальное, а без этого все остальные статуты не помогут нам ни удерживать, ни приобретать деньги.

Наконец, чтобы не оставить без ответа ни одно из возражений, если кто-нибудь скажет, что статут, объемлющий и наши права, и права иностранцев, должен будет по необходимости удержать наши деньги в королевстве, то что мы таким путем получим, если этот статут будет препятствовать ввозу денег к нам благодаря упадку той обширной торговли, которую мы сейчас свободно ведем? Не является ли лекарство хуже самой болезни? Не будем ли мы жить скорее как ирландцы, чем как англичане, когда вместе с торговлей придут в упадок и доходы короля, и наши купцы, моряки, судоходство, ремесла, земля, богатство?

Но некоторые скажут, что они ждут от этого статута лучших результатов, чем описанные здесь, так как цель статута заключается в том, чтобы все ввозимые к нам иностранные товары обменивались на наши, чтобы тем удержать деньги в пределах королевства. А кроме того, мы сможем, без сомнения, вывозить еще достаточное количество наших товаров за границу и привозить за них наличные деньги.

Хотя все это отрицается вышеприведенными соображениями, все же я согласен это принять, так как я хочу закончить спор. Но если верно, что другие будут покупать наши товары на большие суммы, чем мы потребляем их товары, то я утверждаю, что избыток обязательно вернется к нам в виде денег без применения статута, который в таком случае явится не только бесплодным, но и вредным, как и некоторые другие подобные же ограничения, если мы полностью раскроем их значение.

Глава XI

Наше богатство не увеличится, если мы предпишем купцу, вывозящему рыбу, зерно или военные припасы, ввозить обратно всю, или часть стоимости их в виде денег

Провиант и военные припасы так драгоценны для государства, что либо необходимо совсем запретить их вывоз, либо (если изобилие позволяет их вывозить) требовать за них столько денег, сколько только возможно получить без затруднений, так как Испания и другие страны охотно расстаются со своими деньгами ради таких товаров, хотя в других случаях торговли они решительно запрещают вывоз денег. Все это я признаю истинным, но, несмотря на это, мы должны знать, что все пути и средства, которые (в ходе торговли) привлекают деньги в королевство, не делают их нашими, так как этого можно достигнуть только законным заработком, а этот заработок не получается никаким другим путем, как только превышением нашего вывоза над ввозом, а такое превышение только уменьшается всякими ограничениями¹⁰².

Некоторые ограничения мешают торговле.

Поэтому такие ограничения препятствуют увеличению нашего богатства. Довод прост и не требует никаких дальнейших доказательств для своего подкрепления, если не считать, что есть люди, которые могут думать, что ограничения не вызовут уменьшения вывоза товаров. Но если даже это допустить, то предписание купцам привозить в страну деньги за вывозимый ими провиант и военные припасы не поможет нам иметь ни на один пенни больше денег в королевстве к концу года, так как то, что силой будет получено одним путем, должно будет быть отдано снова другим путем, потому что только то останется у нас, что мы заработаем и присоединим к имуществу королевства благодаря превышению нашего вывоза над ввозом.

Это может быть ясно из следующего примера: один англичанин купил для своего потребления товаров у разных иностранцев на сумму в 600 фунтов, а имея своих собственных товаров на 1000 фунтов, он продал их упомянутым иностранцам и тотчас же увез все свои деньги к себе. Однако, после расчета у него осталось только 400 фунтов, как разница между стоимостью проданных и купленных товаров, остальные же деньги вернулись туда, откуда он привез их. Этого примера достаточно, чтобы показать, что какими бы путями мы ни стремились ввезти деньги в королевство, останется всегда лишь столько, сколько мы выиграем на балансе нашей торговли.

Глава XV

О некоторых излишествах и злоупотреблениях в государстве, которые все же не приводят к упадку нашей торговли и богатства (денег)

Я не ставлю своей целью извинять или умалять даже наименьшее излишество или злоупотребление в государстве, но скорее одобрять и хвалить то, что было говорено или написано другими против этих злоупотреблений. Все же, как я уже утверждал в этом очерке о богатстве, есть истинные причины, которые могут либо увеличить, либо уменьшить наше богатство. Так что не будет неуместным продолжать мои отрицательные декларации о тех гнусностях и деяниях, которые не вредят богатству страны, как думают некоторые люди, так как в этом важном вопросе, если мы ошибаемся в природе болезни, мы всегда применяем такое лечение, которое, может быть, замедлить если и не помешает исцелению.

Начнем с ростовщичества. Если бы его можно было обратить в благотворительность, так чтобы богатые давали деньги взаймы бедным без процентов, то оно было бы делом, угодным всемогущему богу и выгодным для государства. Но если мы примем его в том виде, как оно сейчас существует, то можем ли мы сказать, что тогда, когда ростовщичество усиливается, торговля уменьшается? Хотя верно, что некоторые бросают торговлю и покупают землю или откладывают свои деньги, чтобы употреблять их, когда они разбогатеют или состарятся, или для какого-нибудь подобного же случая, все же из всего этого не следует, что торговля уменьшается, так как это дает возможность более молодым и более бедным купцам выдвинуться и расширить свои торговые дела, для чего, если они нуждаются в средствах, они могут и действительно берут их на проценты. Таким образом наши деньги не лежат мертвым капиталом, но снова входят в торговлю. Сколько купцов и лавочников начинали с малого или с полного отсутствия своих собственных средств и все же становились очень богатыми от торговли на деньги других. Не знаем ли мы, что при быстрой и хорошей торговле многие люди, благодаря своему опыту и на деньги, взятые на проценты, ведут гораздо большую торговлю, чем они могли бы на собственные средства? Таким путем дела государства увеличиваются, деньги вдов, сирот, нотариусов, дворян и других лиц, которые сами не хотят или не умеют заниматься торговлей, используются во внешней торговле. В настоящее время, несмотря на бедность, в которую мы впали из-за излишеств и потерь последнего времени, много людей все же имеют деньги и не знают, как их поместить, так как купцы не берут их на проценты (даже по низким ставкам), потому что прекратилась торговля с Испанией и Францией, из-за чего купцы не могут использовать даже свои собственные средства, и еще меньше чужие деньги. Так что по этой и некоторым другим причинам, на которые можно сослаться, мы можем заключить, в противоположность мнению тех, которые утверждают, что торговля падает, когда ростовщичество растет, что и торговля и ростовщичество развиваются и падают вместе.

Следующее место занимают адвокаты, которых очень осуждают. По неприятностям и издержкам, связанным с умножением судебных дел, мы превосходим все другие государства в христианском мире, но происходит ли это от алчности адвокатов или испорченности народа, большой вопрос. Но пусть это будет так или иначе, я не буду касаться этого вопроса более, чем того требует наша настоящая тема, касающаяся упадка нашей торговли и обнищания королевства. Я уверен, что судебные процессы делают многих бедными и оставляют без гроша, но как это может сделать нашу торговлю меньше хотя бы на один пенни, я понять не могу. И хотя среди большого числа тех, которые разоряются в спорах, могут быть всегда и купцы, все же мы знаем, что нужда одного человека становится счастливым случаем для другого¹⁰³. Я никогда не знал до сих пор об упадке нашей торговли и богатства из-за недостатка купцов или средств для торговли, но скорее из-за излишнего потребления иностранных товаров у себя в стране или из-за сокращения продажи наших товаров за границу, вызванного или разорительным влиянием войн, или какими-либо изменениями в мирное время, о чем я говорил более подробно в третьей главе. Но чтобы покончить с вопросом об адвокатах, я скажу, что их благородная профессия необходима для всех, а их судебные дела, софизмы, отсрочки и издержки разорительны для многих. Эти вещи действительно являются язвами на имуществе отдельных лиц, но не для государства, как некоторые предполагают, так как то, что один человек теряет, выигрывает другой, и это остается все-таки в королевстве, и я хотел бы, чтобы оно осталось в надлежащем месте.

Наконец, не следует избегать всех видов роскоши и пышности, так как если бы мы сделались настолько бережливыми, что потребляли бы мало или совсем не потребляли иностранных товаров, то как бы мы тогда вывозили свои собственные товары? Что стало бы с нашими судами, моряками, военными припасами, нашими бедными ремесленниками и многими другими? Могли ли бы мы надеяться, что другие страны платили бы нам только деньгами за все наши товары, не покупая или не обменивая их на свои товары? Это было бы напрасной надеждой. Гораздо безопаснее и вернее держаться среднего пути, тратить умеренно, что даст нам возможность в изобилии приобретать деньги.

Опять-таки пышность зданий, одежды и т. п. у высшего и среднего дворянства и других зажиточных людей не может разорить королевство. Если это вызывает спрос на редкие и дорогие работы из наших материалов и нашего производства, то это будет поддерживать бедных кошельком богатых, что является наилучшим распределением средств в стране. Но если кто-нибудь скажет, что если народ нуждается в работе, то рыбная ловля была бы для него лучшим занятием и гораздо более выгодным, то я охотно подпишусь под такими словами. В этом огромном деле достаточно средств, чтобы занять и богатых и бедных, о чем много было и сказано и написано. Остается сказать лишь одно: что-нибудь должно быть сделано для чести и богатства и короля и его королевства.

Глава XIX

О некоторых влияниях естественных и искусственных богатств на государство

В третьей главе настоящей книги я уже писал кое-что, касающееся естественных и искусственных богатств, и показал там, как много искусство человека прибавляет к природе. Но все же необходимо коснуться этой темы подробнее, чтобы яснее видеть их различное влияние на государство. Для этой цели я мог бы привести здесь некоторые сравнения с Турцией и Италией или какими-нибудь другими отдаленными странами, но мне нечего заходить так далеко, так как я имею достаточно материала здесь, в Великобритании и Соединенных Провинциях Нидерландов. Поэтому мы начнем кратко с Англии, и только в общих чертах, чтобы показать естественные богатства этой славной страны и некоторые влияния их на нравы населения и мощь королевства.

Если мы примем во внимание обширность, красоту, плодородие Англии, ее мощь как на море, так и на суше, благодаря множеству воинственных людей, лошадей, судов, боевых запасов, благоприятному расположению для обороны и торговли, числу морских портов и гаваней, труднодоступных для врагов, но легко и с удобством служащих для вывоза богатств населения, состоящих из превосходной шерсти, железа, свинца, олова, шафрана, зерна, съестных припасов, шкур, воска и других естественных богатств, то мы найдем, что это королевство способно быть образцом монархии. Какой еще большей славой и преимуществами может обладать какая-нибудь могущественная страна, чем владеть в таком изобилии всеми естественными богатствами, необходимыми для питания, одеяния, войны и мира, и не только для собственного обильного потребления, но также для удовлетворения нужд других стран в такой мере, которая, давая ежегодно большой приток денег, завершает счастье этого народа? Опыт показал нам, что, несмотря на обильное потребление в самом королевстве, не говоря уже о Шотландии, ежегодно вывозится наших отечественных товаров на сумму 2200000 фунтов стерлингов или несколько больше. И если бы мы не были так преданы гордости, чудовищным модам и разгулу, больше всех других народов, то 1 500000 фунтов было бы вполне достаточно для удовлетворения наших не необходимых потребностей (как я могу их назвать) в шелках, сахаре, пряностях, плодах и всем прочем, а 700000 фунтов ежегодно прибавлялось бы в виде денег, что сделало бы наше королевство чрезвычайно богатым и мощным в короткое время. Но то огромное изобилие, которое мы имеем, делает нас народом не только порочным и невоздержанным, расточающим средства, которые мы имеем, но также непредусмотрительным и небрежным в отношении многих других богатств, которые мы постыдно теряем, каковы например рыбные богатства в морях Англии, Шотландии и Ирландии, могущие дать не меньше пользы и работы населению, чем все остальные богатства, которые мы вывозим за границу.

Плоды праздности, которые иностранцы ставят нам всегда в упрек.

И в то же самое время (из-за бесстыдной праздности) огромное количество людей обманывает, ворует, грабит, блюдолизничает, нищенствует, чахнет и преждевременно погибает, людей, которые при помощи и при поддержке этого дела могли бы сильно умножиться к дальнейшему богатству и мощи нашей страны, особенно на море, обеспечивая нашу безопасность и устрашая наших врагов. Старания усердных голландцев служат достаточным доказательством этой истины к нашему великому стыду и к неменьшей опасности для нас, если только мы своевременно не примем мер.

Неблагодарность нидерландцев.

В то время как мы покидаем наши обычные честные занятия и науки, предаваясь удовольствиям и в последние годы одуряя себя трубкой и бутылкой, и уподобляемся животным, посасывая дым и выпивая за здоровье друг друга, пока смерть не заглядывает многим в лицо, упомянутые голландцы почти оставили эти скотские порока и восприняли нашу обычную доблесть, которую мы часто так хорошо проявляли и на море и на суше, и особенно в защиту этих же голландцев, хотя теперь они настолько неблагодарны, что даже не признают этого. В результате, распространенная среди нас проказа нашего курения, пьянства, празднеств, мод и дурного времяпрепровождения в праздности и развлечениях (вопреки закону бога и обычаям других народов) сделала нас изнеженными телом, слабыми в знаниях, бедными сокровищами, опустившимися в доблести, несчастливыми в делах и презираемыми нашими врагами. Я пишу так много об этих излишествах потому, что они сильно расточают наше богатство, которое является главной темой всей этой книги. И в действительности, наше богатство могло бы быть необычной темой для восхищения и страха всего христианского мира, если бы мы только прибавили искусство к природе, наш труд к нашим естественным средствам. Пренебрежение же к ним дало замечательные преимущества другим странам, и особенно голландцам, о которых я вкратце скажу в другом месте.

Но сначала я выскажу свое мнение о нашей суконной промышленности. Хотя она является величайшим богатством и наилучшим занятием для бедного люда королевства, все же мы могли бы, может быть, с большей безопасностью, изобилием и пользой для себя заниматься больше обработкой земли и рыболовством, а не посвящать себя целиком выделке сукна. Ведь если во время войны или по каким-нибудь иным случаям некоторые иностранные государи запретят потребление нашего сукна в своих владениях, то это может сразу вызвать сильное обеднение и опасные беспорядки, особенно среди наших бедняков, когда они окажутся лишенными своих обычных занятий и средств к существованию, чего не может быть в том случае, когда они работают на разных предприятиях. Кроме того, много тысяч из них будут лучше способны служить королевству во время войны, особенно на море. Теперь, оставив Англию, перейдем к Соединенным Провинциям Нидерландов.

Как изобилие и мощь делают народ порочным и непредусмотрительным, так лишения и нужда делают его разумным и трудолюбивым. В отношении последнего я мог бы привести в пример различные государства христианского мира, которые, имея мало или совсем не имея собственных территорий, все же добивались большого богатства и мощи своей усердной торговлей с иностранцами.

Богатство и трудолюбие голландцев.

Среди них Соединенные Провинции Нидерландов являются теперь величайшим и славным примером. С тех пор как они сбросили с себя ярмо испанского рабства, как чудесно они развили все свои способности! Какие большие средства получили они, чтобы защищать свою свободу против мощи такого великого врага! И не произошло ли все это благодаря их непрерывному усердию в торговле? Не являются ли их Провинции складами товаров для большинства стран христианского мира, благодаря чему их богатство, судоходство, моряки, ремесла, народ, а потому и общественные доходы и акцизы, выросли до удивительной высоты? Если мы сравним времена их порабощения с их настоящим состоянием, они покажутся нам другим народом.

Государи поддерживающие с охотой Голландию решительно сопротивляются Испании.

Кто не знает, какая нужда, волнения и беспорядки царили в этих Провинциях при испанском владычестве, что приносило испанцам скорее большие издержки, чем удовлетворение их честолюбия. Нетрудно было бы также соседним государям в короткое время восстановить Нидерланды до их прежнего состояния, если бы безопасность этих государств требовала этого, как несомненно было бы, если бы испанцы были единственными властителями Нидерландов. Но наш очерк не имеет своей целью показать все пути и средства этих изменений: наша цель показать главные причины богатства и величия Голландии. Всему миру чудом кажется, что такая маленькая страна, даже меньше наших двух лучших графств, имеющая мало естественных богатств, пищевых припасов, леса или других необходимых запасов для войны или мира, несмотря на это обладает всем этим в таком чрезвычайном изобилии, что, кроме своих собственных нужд (которые очень велики), она может снабжать и действительно снабжает и продает другим государствам суда, артиллерийские орудия, снасти, зерно, порох, пули и т. д. и все, что только голландцы собирают со всех концов мира благодаря своей усердной торговле.

Много политики, но мало честности.

В этом деле они не менее вредны для других (особенно для Англии), вытесняя их с рынков, чем заботливы в укреплении своего положения. А для того, чтобы достигнуть всего этого, и даже более того (их война с Испанией), они имели мало средств, кроме рыболовства, которое им разрешено производить в морях его величества. Оно действительно явилось для них средством невероятного обогащения и их силы и на море и на суше, как о том писали Роберт Гичкок, Тобиас Джентльмен и другие для тех, кто желал читать.

Часть прокламации Штатов, датированной в Гааге 19-м июля 1624 г.

И сами Генеральные Штаты в своей прокламации прямо описывают ценность рыболовства в следующих словах: «Крупное рыболовство и ловля сельдей являются главным занятием и основной золотоносной жилой Соединенных Провинций; благодаря им много тысяч хозяйств, семейств, ремесл, торговых дел и занятий процветают и работают, причем особенно высоко ценится судоходство и мореходство как внутри, так и вне этих Провинций. Кроме того, благодаря рыболовству мы получаем много денег, что увеличивает наши средства, наш флот, таможенные пошлины и доходы Провинций» и многое другое, что ярко выражено в прокламациях Генеральных Штатов в защиту сохранения рыболовства, без которого они не смогут долго сохранять свой суверенитет, так как если этот фундамент рухнет, то должно будет пасть все здание их богатства и силы как на море, так и на суше. Тогда значительная часть их судоходства сразу погибнет, их доходы и таможенные пошлины станут незначительными, их страна обезлюдеет из-за недостатка работы и заработка, из-за чего прекратится поступление налогов и сборов, и их торговля с Ост-Индией и другими странами придет в упадок. Таким образом, слава и мощь нидерландцев заключается в ловле сельди, налима и трески в морях его величества. Остается только узнать, какое право они имеют на это и как они могут обладать им и удерживать его против желания всех остальных стран.

Ответ на эти два вопроса не труден. Во-первых, конечно, не нидерландский автор "Маге liberum"¹⁰⁴ дает им право ловить рыбу в морях его величества. Ведь помимо справедливости этого дела и примеров других стран, на которые можно было бы сослаться я хочу только сказать, что такие права решаются скорее мечом, чем словами. Я без сомнения считаю, что рыба вольна приплывать сюда по своему желанию, но я не согласен признавать, что голландцы могут ловить и увозить рыбу отсюда без разрешения его величества. Можно еще политично смотреть на это сквозь пальцы и разрешать им ловлю рыбы, пока они находятся в союзе с Англией и в войне с Испанией. Но если бы испанцы были владыками Соединенных Провинций, как прежде, то наше королевство должно было бы предъявить свои права и использовать их настолько же хорошо для увеличения своего богатства и силы, чтобы противостоять этому сильному врагу, как делают теперь Нидерланды, которые потому и оказываются так хорошо приспособленными к этой цели. Из-за одного этого они должны были бы всегда сознавать необходимость крепкого союза с Англией, более чем со всякой другой страной, так как нет ни одной, которая могла бы предоставить им такую могущественную поддержку.

Сравнение ценности денег и рыболовства.

И Испания (если бы даже она снова завладела Нидерландами), несмотря на всю силу своих денег, не могла бы усилить свою мощь на море или на суше, чтобы напасть на наше королевство, в большей мере, чем теперь, со своими настоящими владениями, так как не место, а занятия, не голые Нидерланды, но богатое рыболовство дали основу для торговли и средства к существованию множеству судов, ремесл и людей, благодаря чему продолжают поступать акцизы и другие государственные доходы. Без этого занятия все указанные великие связи должны по необходимости распасться и погибнуть в очень короткое время, так как хотя я признаю, что деньги могут доставить им материалы (в которых они вообще нуждаются) и мастеров для достройки флота, но где же товары для перевозки на этих судах? Если деньги будут только единственным товаром для вывоза, то какое незначительное количество судов потребуется для этого товара. Или если неверная случайность войны должна будет поддержать их, то не потребует ли это другой Индии, да и то этого будет слишком мало для того, чтобы занять десятую часть этого количества судов и людей, какие сейчас заняты в Голландии на рыбной ловле и других занятиях,. связанных с ней и вытекающих из нее. Можно предположить, что если бы испанцы снова стали владыками Нидерландов, то тогда их расходы по настоящей войне прекратились бы и они использовали бы освободившиеся силы против нас. Ответ на это таков: когда государи посылают большие силы за границу, чтобы завладеть чужими странами, они должны точно также увеличить свои силы у себя в стране для защиты самих себя; и если бы испанцы, замыслили что-нибудь против нашего королевства, они должны были бы употребить большую часть своих средств на морской флот, а потому их средства нападения в деньгах я людях для высадки на сушу были бы гораздо меньше, чем они теперь в Голландии. Так что нам не надо считаться с ними, но всегда быть готовыми сопротивляться им, когда наше богатство и сила на море и на суше будут сильно увеличены расширением нашего рыболовства, о чем я еще буду говорить ниже, когда к тому представится случай. Здесь же я только прибавлю, что если бы Испания была единственным властелином Нидерландов, она должна была бы по необходимости вести большую торговлю на море для удовлетворения нужд Нидерландов, благодаря чему в случае войны мы могли бы ежедневно извлекать много богатств. Теперь же, когда Ис�