Иолк Е. К вопросу об «азиатском» способе производства¹

Журнал «Под знаменем марксизма», 1931, № 3, с. 133—156

Для марксистов-ленинцев, работающих над вопросами колониальных революций, чрезвычайно важно выяснение специфических, своеобразных черт исторического процесса на Востоке. Известно, какое внимание уделили этой проблеме Маркс и Энгельс, когда в связи с Тайпинской революцией в Китае и так называемым «сипайским» восстанием в Индии они вплотную занялись Востоком. Нет нужды также напоминать все, что сказано и написано по этому вопросу Лениным. С этой точки зрения надо приветствовать стремление товарищей дать марксистский анализ особенностей исторического развития восточных стран в докапиталистическую эпоху. Это особенно важно, что такие экскурсы в историю делаются в связи с рассмотрением нынешнего общественного строя стран Востока, как это мы находим, напр., в работах Мадьяра, представляющих в ряде вопросов весьма ценный вклад в марксистское изучение экономики колониальных стран, в особенности с.-х. Китая.

Но плохо, если эти хорошие устремления приводят к конструированию лжи и к выводам, расходящимся с методологическими основами марксизма-ленинизма. Именно такого рода схемою является теория особого «азиатского» способа производства, развитая в некоторых работах тт. Мадьяра, Берина, и др.².

Недавно вышедшая специальная работа т. Мадьяра представляет собою новейшую попытку обосновать правомерность трактовки «азиатского способа производства» как особого, качественного отличного от феодализма и рабства способа производства. В этой работе автор с особой настойчивостью подчеркивает правоту и марксистскую ортодоксальность своей точки зрения, обвиняя всех инакомыслящих в эклектизме и искажении марксизма. Между тем, как это мы ниже покажем, концепция особого «азиатского» способа производства представляет собою по существу антимарксистскую систему, как таковая,— может служить основанием для оппортунистических политических выводов. Разоблачение ревизионистской сущности теории особой «восточной» общественно-экономической формации вследствие этого приобретает сугубо актуальное значение для дела революционной борьбы в странах колониального Востока.

I

Еще в 1928 году в своей известной работе по экономике сельского хозяйства в Китае³ т. Мадьяр выступил с утверждением, что «восточное общество, т. е. докапиталистический общественный строй стран Востока являет собою специфическую общественно-экономическую формацию, принципиально отличную от исторически существовавших в Европе докапиталистических классовых формаций — античного и феодального общества⁴. Тысячелетний китайский исторический процесс развивался, согласно концепции т. Мадьяра, на основе закономерностей этой особой «восточной» общественно-экономической формации. Иностранный капитал, вторгнувшись в Китай в XIX в., застал там не феодализм, но общественный строй, основанный на «азиатском» способе производства.

Из этой концепции тов. Мадьяра следовало, что в современном мире основной силой туземной реакции являются не элементы феодализма, а пережитки «восточного» общества. Из теории особого «восточного» общества (хотел этого автор или нет) вытекали политически ошибочные выводы об отсутствии феодализма в Китае и т. д., на что неоднократно указывалось в следующих дискуссиях по данному предмету.

В 1930 году на конференции аграрников-марксистов, а также в своей последней работе т. Мадьяр под давлением критики внес в свою концепцию весьма существенную поправку, признав ошибочной свою характер общественного строя современного Китая и др. стран Востока, как строя переходного от «азиатского» способа производства к капитализму. Вместе с тем т. Мадьяр продолжает настаивать на правильности своих выводов по поводу существования особой «восточной» общественно-экономической формации вообще.

Свой тезис т. Мадьяр базирует на толковании некоторых известных высказываний Маркса и Энгельса, относящихся к характеристике особенностей общественного и политического строя в некоторых странах Востока. Тов. Мадьяр пытается суммировать эти отдельные замечания и формулировки основоположников марксизма и построить на их основе схему особой «восточной» общественно-экономической формации, не задаваясь при этом таким «пустяковым» вопросом, насколько результат этой конструкции действительно соответствует сущности марксистского учения об обществе. Однако, здесь этот весьма упрощенный метод построения новой социально-экономической формации жестоко мстит за себя: ибо то, что тов. Мадьяр пытается представить как некую законченную систему, целиком, якобы, вытекающую из взглядов Маркса и Энгельса, на самом деле оказывается в непримиримом противоречии с самыми элементарными основами марксистского понимания социально-экономической формации, класса, государства и др.

Рассмотрим, как определяет тов. М. сущность «восточной» общественно-экономической формации.

«Итак, основное классовое деление», — пишет т. Мадьяр, — «происходит между основными крестьянскими массами, объединенными в общинах, и между выделившимися из них бывшими слугами общины, конституировавшими себя, как господствующий класс. (Жрецы в Египте, литераты в древнем Китае и т. д.). Форма государства — деспотия. Частная собственность на землю отсутствует. Верховным собственником земли и воды — этих основных условий производства — является государство. Основной экономической формой эксплуатации является налог, который совпадает с рентой. Господствующий класс эксплуатирует общины, взимая прибавочный продукт в виде налога — ренты. Экономическая форма высасывания прибавочного продукта в виде налога, который совпадает с рентой, несомненно, сближает этот способ эксплуатации с феодальным. Отсутствие феодальной собственности и класса феодалов все же создает принципиальное различие между восточным и феодальным обществом»⁵.

В интересах большей ясности мы рядом с этой выдержкой сопоставим также более четкую формулировку т. Мадьяра о сущности «азиатского» способа производства, данной им в тезисах на конференции аграрников⁶, в пункте 8 упомянутых тезисов т. М. пишет:

«Если сопоставить высказывания Маркса и Энгельса, то характерными чертами этого способа производства (т. е. азиатского. — Е. И.) являются следующие:

а) он возникает и развивается там, где искусственное орошение является первой предпосылкой земледелия,

б) возникновение классового общества связано с необходимостью организации искусственного орошения. Слуги общины — родовой ли, сельской ли или религиозной — выполнявшие функции организации орошения, в ходе развития конструируются в господствующий класс, который угнетает и эксплуатирует общину или род, присваивает прибавочный труд непосредственных производителей,

в) отсутствие частной собственности на землю является важнейшей характерной чертой азиатского способа производства. Государство здесь верховный собственник земли...

г) при азиатском способе производства государственной формой является восточная деспотия...».

Что здесь неверно?

В изложенной схеме, явно противоречащей марксизму-ленинизму, является та теория классообразования, которой пользуется т. Мадьяр. В особом «восточном» обществе, согласно т. Мадьяру, крестьянству противостоят в качестве господствующего и эксплуатирующего класса... жрецы, ученая бюрократия («литераты») и т. д. Господствующим классом эти «бывшие слуги» общины, согласно тов. Мадьяру, становятся в силу своих функций «организаторов» орошения. Само возникновение классового общества объяснено необходимостью организации искусственного орошения».

Таким образом, не отношение к средствам производства, что является действительно основой классообразования, кладется тов. Мадьяром в основу определения класса, а организаторская функция. Совершенно очевидно, что это противоречит марксистско-ленинскому учению о классах.

При этом сторонники теории особой «восточной» общественно-экономической формации пытаются прикрыть богдановскую методологию в этом вопросе ссылками на Энгельса и Маркса. Приводя известное место из Анти-Дюринга, где Энгельс разбирает вопрос о разложении первобытной общины, о «зачаточной государственной власти» должностных лиц общины, превращающихся из слуг ее в господ — т. Мадьяр пишет: «мы видим, таким образом, как необходимость искусственного орошения выделяет из общины группу лиц, которые, выполняя общественные функции как слуги общины, снабжаются известными полномочиями и как эти слуги общины превращаются в господ общины, как они конструируют (?) себя по отношению к общине, как господствующий класс. Политическая власть из служанки превращается в госпожу. Тем самым бывшие слуги общины, ставшие господами общины станут (?) и эксплуататорами общины. В этом смысле говорит Маркс о господстве жрецов в Египте» (стр. 11, подчеркнуто нами. — Е. И.).

Нам кажется, что т. Мадьяр в приведенной им цитате из Анти-Дюринга слишком поспешно увидел, как слуги общины превращаются в господствующий класс! Энгельс в данном месте как раз не останавливается на том, как происходит этот процесс конституирования господствующего класса. «Нам нет надобности излагать здесь, — пишет Энгельс, — каким образом эта самостоятельность общественных должностей по отношению к обществу усилилась со временем до господства над ним; как слуга при благоприятных условиях постепенно превратился в господина»⁷... Вместо того, чтобы дать марксистский ответ на вопрос, каким образом конституируется господствующий класс в «восточном» обществе, т. Мадьяр спешит приписать Энгельсу свои собственные неверные взгляды на основу классообразования.

То же пытается т. Мадьяр сделать и с Марксом. Какой же иной смысл имеет ссылка на известное замечание Маркса, где, действительно, говорится о господстве касты жрецов-руководителей земледелия в Египте⁸? Тов. Мадьяру, очевидно, неведомо, что верхушка разлагающейся общины могла конституироваться в господствующий класс лишь на основе монополии на важнейшие условия производства, что общественные функции, и особенно — сохранение их наследственными, как правило, могли быть монополизированы лишь экономически более сильными членами рода или общины. И жрецы могли выступать как господствующий класс, но только не на основе их организаторских функций, как это думает Богданов и вслед за ним сторонники теории «азиатского» способа производства, а на основе монополии на средства производства⁹.

Соскользнув с марксистских позиций по основному вопросу о классообразовании, тов. Мадьяр с неизбежностью приходит к теории надклассового государства. Восточная деспотия в изображении тов. Мадьяра есть государство, в котором господствующим «классом» являются «организаторы производства» — жречество, «литераты» (ученая бюрократия), «водяная и строительная» бюрократия¹⁰, т. е. социальные категории, которые, как известно, выполняли всегда определенные функции эксплуатации в интересах господствующего класса, которые, как мы уже выше указали, иногда могли выступать как господствующий класс, но исключительно в качестве собственников условий производства. Сами по себе, на основе своих организаторских общественных функций, они класса образовать не могут. Но в таком случае восточная деспотия, о которой говорит тов. Мадьяр, фактически является государством без господствующего класса.

Здесь тов. Мадьяр оказывается в непосредственном соседстве с самыми пошлыми теориями «надклассовой восточной деспотии», против которых он же несправедливо ополчается¹¹. Спрашивается, чем отличаются его взгляды на природу восточного государства от взглядов М. Вебера, Плеханова, Каутского и др.? Вероятно не случайно М. Вебер фигурирует в основной работе тов. Мадьяра в качестве авторитета по восточным делам и не случайно также тов. Мадьяр берет Вебера под свою защиту против т. Радека, критиковавшего в своей статье «Основные вопросы китайской истории» («Нов. Восток» №№ 16—17) историческую концепцию Вебера¹². И не случайно также тов. Мадьяр в своем «предисловии» противопоставляет взгляды Каутского 1927 года на восточную деспотию — взглядам Каутского 80-х годов, заявляя, что Каутский 1927 г. «докатился до полного отрицания классовой борьбы в восточных обществах» (стр. VI, подчеркнуто нами. — Е. И.). Тов. Мадьяр должен ведь знать, что взгляды Каутского на восточное государство с 80-х годов не претерпели существенного изменения и что еще в 1884 г. Каутский считал восточную деспотию бесклассовым государством, а в 1887 г. объяснял происхождение господствующего класса древне-азиатских деспотий, каковыми у него выступает «аристократия» — указанием на выполнявшиеся этим классом» общественные функции¹³.

II

Каковы же действительные взгляды Маркса и Энгельса на восточную деспотию? Маркс в тех случаях, когда речь шла не о рабовладельческих деспотиях, рассматривал восточную деспотию, как специфическую политическую форму, основанием которой являлись феодальные производственные отношения. Это неопровержимо следует хотя бы из того факта, что налог, который в восточной (не рабовладельческой) деспотии, есть форма высасывания прибавочного труда, рассматривается Марксом как форма ренты (именно: феодальной ренты). «Если не частные земельные собственники», — писал Маркс при анализе сущности феодальной ренты, — «а государство непосредственно противостоит им (непосредственным производителям. Е. И.), как это наблюдается в Азии, в качестве земельного собственника и вместе с тем суверена, то рента и налог совпадают, или, точнее, тогда не существует никакого налога, который был бы отличен от этой формы земельной ренты»¹⁴.

Рента-налог исторически выступает как простая превращенная форма феодальной земельной ренты. Здесь содержанием является то же отношение земельной ренты, выражающее эксплуатацию непосредственных производителей, владеющих своими собственными средствами производства — верховным номинальным земельным собственником. В азиатской деспотии в силу своеобразных специфических обстоятельств, подлежащих в каждом отдельном случае особому конкретному анализу, этим собственником выступает государство, как организация класса земельных собственников. Вследствие этой особенности меняется форма ренты, принимающая здесь вид налога.

В том, что мы здесь действительно имеем дело лишь с превращенной формой, нас убеждает еще ряд высказываний Маркса, который при анализе феодальной земельной ренты неоднократно указывает на «безразличное» отношение данной формы (ренты налога) к содержанию (феодальным производственным отношениям)¹⁵.

Феодальный характер восточной деспотии далее отчетливо подчеркнут в том месте «Капитала» (т. II, гл.IV), где Маркс останавливается на процессе поглощения кругооборотом промышленного капитала товаров, произведенных в самых различных некапиталистических условиях производства. Здесь наряду с производством, основанном на рабстве, общинным и мелкокрестьянским производством, Маркс упоминает и о государственном производстве, характеризуя его как производство, основанное на крепостной зависимости¹⁶.

И Ленин в полном согласии с Марксом определял классовую сущность азиатских деспотий, как государств, основанных на крепостничестве.

В 1911 г. в известной статье о Толстом Ленин писал, что толстовщина является идеологией «восточного строя, азиатского строя», что точка зрения Толстого «есть лишь идеологическое отражение старого («переворотившегося») строя, строя крепостного, строя жизни восточных народов¹⁷.

Крепостническую царскую монархию Ленин сближал с «азиатскими государствами» также в статье о Сун-Ят-Сене (1912). Далее, с наибольшей резкостью, Ленин подчеркнул именно феодально-крепостнический строй восточных обществ в статье «К вопросу об аграрной политике современного правительства» (1913 г.), где, анализируя крепостнический характер современного русского помещичьего хозяйства, Ленин писал: ...«Это не капитализм. Это не европейский способ хозяйства... Нет! Это совсем не по-европейски. Это по-старокитайски. Это по-турецки. Это по-крепостнически»¹⁸.

На II Конгрессе Коминтерна Ленин в докладе Комиссии по национальному и колониальному вопросам говорил также весьма определенно об угнетенных массах отсталых стран, эксплуатируемых «не только купеческим капиталом, но и феодалами и государством на феодальной основе»¹⁹.

Корень ошибок т. Мадьяра и всех других сторонников теории особой «восточной» общественно-экономической формации лежит в непонимании сущности ренты-налога. Товарищи не отдают себе отчета в том, что с точки зрения выяснения классовой природы данного общества безразлично, существует ли индивидуальная земельная собственность частных и номинально-самостоятельных по отношению к государству земельных собственников-помещиков («феодалов»), или мы имеем дело с концентрированной формой этой земельной собственности, формой, которая не меняет сущности определенных производственных отношений, выражением коих она является.

В восточных деспотиях²⁰, где земельная собственность «концентрирована в национальном масштабе» (Маркс), эксплуатации непосредственных производителей осуществляется агентами государства через выжимание прибавочного труда в форме ренты-налога на основе монопольной собственности государства на важнейшее условие производства — землю²¹) и, следовательно, в силу того, что указанные агенты государства выступают как представители этой монополии.

Если понимать под собственностью на землю определенные классовые отношения, то агенты государства в данном случае выступают как носители этого отношения и постольку они фактически являются собственниками данного условия производства. Эта земельная собственность сатрапа есть лишь проявление его собственности на прибавочный труд земледельцев-производителей в пределах территории его непосредственного господства²².

Таким образом, сатрапы, мандарины и пр. не только выступают как представители земельной собственности конституировавшегося в государство класса феодалов-крепостников, но они непосредственно и суть феодальные собственники, члены этого господствующего класса²³.

Дело не меняется от того, что, как это было в Китае, сатрап назначался в качестве политического властелина и верховного сборщика ренты-налога области на ограниченный срок (во избежание самозакрепления мандарина в определенной области центральная государственная власть в Китае пыталась установить 3-летний срок службы в какой-либо одной провинции для губернаторов и т. п.). Непосредственным производителям любой провинции в каждый данный момент противостояла фигура эксплуататора-собственника их прибавочного труда и верховного собственника важнейшего условия производства — земли.

Последнее обстоятельство, именно тот факт, что сатрапы и проч. агенты государства олицетворяют лишь господство отчужденных условий производства над непосредственными производителями, остается скрытым, замаскированным отношением непосредственного господства и подчинения, отношениями между барщинно-оброчно-налого-обязанными производителями, с одной стороны, и государством, с другой.

Отрицать феодальный крепостнический характер эксплуатации в форме ренты-налога на том основании, что-де в восточной деспотии отсутствует «помещик-феодал», отсутствует частная феодальная собственность европейского типа,—значит принижать научное марксистское понимание феодализма, как определенного типа производственных отношений, до уровня тривиальных буржуазных представлений о феодализме как «децентрализованном» строе частных собственников-феодалов и проч., и проч.²⁴

Не видеть в лице восточных сатрапов, выколачивающих прибавочный продукт из «вверенных» им крестьян такими же методами и на тех же «основаниях», как это проделывают «классические» западные бароны и сеньоры,— фактических верховных собственников условий производства — это значит впадать в самый грубый фетишизм, значит, вместо общественного отношения, видеть в земельной собственности вещь, значит видеть в земле или природе источник земельной ренты.

Если же под феодальными производственными отношениями мы вслед за Марксом будем понимать непосредственные отношения господства — подчинения, вырастающие из такого распределения средств производства, при котором на одной стороне стоят верховные номинальные собственники этих средств производства и на другой — масса непосредственных производителей, «владеющих» своими средствами производства, то мы бесспорно приходим к выводу, что отношения эксплуатации в восточной деспотии по существу являются отношениями феодальной эксплуатации и что, следовательно, особую «восточную» общественно-экономическую формацию на факте государственной собственности на землю построить нельзя, не порывая с духом марксизма. Разумеется, это должно остаться книгой за семью печатями для тех, кто находится в плену буржуазных, чисто формальных определений феодализма и вынужден поэтому при встрече с новыми формами либо отказаться от объяснения этих форм, либо прибегнуть для объяснения к выдумыванию новых общественно-экономических формаций.

С еще меньшим основанием, чем факт государственной собственности на землю, может быть использована для конструкции нового способа производства ссылка на общину как на характерную для восточных деспотий форму организации непосредственных производителей.

Бесспорно, устойчивость натурально-хозяйственного общинного строя, локализованность многочисленных изолированных сельских общин, образующих базу восточного деспотизма и т. д., составляли, как на это неоднократно указывали Маркс и Энгельс, особую отличительную черту азиатских застойных форм феодализма. Однако Маркс и Энгельс никогда не пытались на этом основании говорить об особой «восточной» классовой формации. Наоборот, основоположники марксизма не раз подчеркивали при анализе феодальных производственных отношений относительно несущественное значение этой формы для выяснения основного — характерной формы эксплуатации, вырастающей из вышеозначенного типа соединения рабочей силы и средств производства. В общине, согласно Марксу, не уничтожается та самостоятельность непосредственных производителей по отношению к номинальному землевладельцу, которая является основой феодального способа эксплуатации. С другой стороны, Маркс считал, что община (как коммунистическая, покоящаяся на кровном родстве, так и община «вторичной формации» — сельская) может служить также и формой, в которой совершается рабское закрепощение производителей в тех, очевидно, случаях, когда не только земля, но и остальные средства производства, а также и личность производителей апропприировались господствующим классом²⁵.

Возвращаясь к рассматриваемой концепции в целом и выясняя ее обще-методологические погрешности, мы констатируем, что здесь пытаются возвести в степень особого нового содержания (новые производственные отношения «восточной» общественно-экономической формации) то, что представляет собою различие формы (рента-налог — форма феодальной ренты²⁶.

Однако эта методологически неправомерная конструкция особой формации сейчас же обнаруживает свою несостоятельность: оказывается, что новая «восточная» общественно-экономическая формация не может быть представлена автором в сколько-нибудь существенных признаках, обязательных для марксиста при характеристике всякой социально-экономической формации. Таким существенным признаком, как известно, является тип или способ соединения рабочей силы и средств производства, обратной стороной которого являются определенные, соответствующие данному способу соединения рабочей силы и средств производства, производственные отношения и классы. Ахиллесовой пятой конструкции т. Мадьяра является именно вопрос о классах в этом «восточном» обществе, вопрос, на который ни один сторонник теории особого «азиатского» способа производства вразумительного ответа не дает и дать не может, не прибегая к сомнительному теоретическому арсеналу богдановской, веберианской и проч. методологии.

Декларативное признание т. Мадьяром основных положений Маркса, касающихся раскрытия «глубокой тайны, сокровенной основы всякого общества», и пространные цитаты из известных страниц «Капитала» не смогут исправить той схемы общественно-экономической формации, которая обоснована механистическими внешними, несущественными, не создающими нового качества формации — определениями (вроде необходимости искусственного орошения, государственной собственности на землю, роли общины, деспотии, как политической формы и т. д.).

И тов. Дубровский, как это достаточно уже вскрыто в дискуссии, конструирует «новый» способ производства — «крепостнический» — путем возведения простой превращенной формы — отработочной ренты — в новое содержание (новые «крепостнические» производственные отношения, качественно отличные от «феодальных»). Именно потому, что тов. Дубровский стоит на почве механистической методологии, он в своей критике теорий «азиатского» способа производства не может преодолеть концепцию тов. Мадьяра и, несмотря на целый ряд отдельных правильных критических замечаний (по вопросам государственной собственности на землю, о классовом характере восточной деспотии, об искусственном орошении), тов. Дубровский все же не дает законченной и действительной критики ошибочных воззрений т. Мадьяра (см. его книгу «К вопросу о сущности «азиатского» способа производства, феодализма, крепостничества и торгового капитала, М. 1929 г.).

III

В каком смысле Маркс и Энгельс говорили об «азиатском способе производства» и о «восточном обществе»?

Прежде всего необходимо внести ясность в формальную сторону вопроса именно потому, что она, собственно говоря, и служит глаиюй опорой сторонников теории особого «азиатского» способа производства. В дискуссиях исходным пунктом и обыкновенно также последним аргументом при защите правомерности конструкции особой «восточной» общественно-экономической формации — всегда являлась ссылка на то, что Маркс-де в одном из ответственнейших «документов, а именно, в известном «Предисловии» к «К критике», именно там, где им формулированы основы материалистического понимания истории, с неоспоримой ясностью говорит об особом азиатском способе производства.

Мы не согласны в данном случае с теми, кто пытается марксово высказывание в «Предисловии», как якобы противоречащее экономическому анализу азиатских форм феодализма, данного Марксом позже — объяснить влиянием Гегелевской схемы, недостаточным уровнем современной конкретно-исторической науки о Востоке и т. д. Вряд ли, кажется нам, в таком глубоком по содержанию и отточенном по форме произведении, как «Предисловие», Маркс допустил бы в 1859 г. и оставил бы неисправленным в последующем какие-либо случайные, ошибочные формулировки.

И вместе с тем никакого противоречия между сущностью марксовых взглядов и упомянутой формулировкой нет. Дело в том, что Маркс и Энгельс ни в данном месте, ни в каком-либо другом произведении не говорят об азиатском способе производства как о специфической общественно-экономической формации, со специфическим, только ей присущим способом эксплуатации и классами, со специфической, только ей имманентной закономерностью.

Там, где Маркс и Энгельс говорят об «азиатских формах», о «восточных» особенностях и т. д., речь идет либо 1) о древне-азиатской эпохе развития человеческой истории, либо — 2) о своеобразных модификациях феодальных отношений в некоторых странах эпохи европейского средневековья или современной Марксу эпохи. (При этом своеобразия, как, например, централизованная деспотия и государственная собственность на землю, общины и т. д. рассматривались как пережитки древне-азиатской эпохи, сохранившиеся вследствие застойного темпа развития).

В частности известное место в «Предисловии» (как и упоминание о «восточном обществе» на последних страницах «Введения к критике») несомненно трактует именно о древне-азиатской эпохе всемирно-исторического развития, как о первой ступени антагонистического общества, которое в отдельных странах (или в различные периоды в одной стране) базировалось на крепостническом (феодальном) или рабском способах производства. «В общих чертах, — пишет там Маркс, — азиатские, античные, феодальные и современно-буржуазные способы производства могут рассматриваемы как прогрессивные эпохи экономической формации общества»²⁷.

Формулировка Маркса: «азиатские, античные и т. д. способы производства, как прогрессивные эпохи экономического формирования общества» выдвигает вопрос о том, в каком значении в данном случае Маркс пользуется общим термином «способ производства»: в широком ли смысле слова, имея в виду определенную общественную форму производства, историческую классовую структуру общества, или в более узком смысле часто встречающегося у Маркса понимания способа производства как общественно-технического способа труда (ср. в «Капитале»: мелко-крестьянский способ производства, крупно-машинный, мануфактурный способ производства и т. д.).

Рассмотрение аналогичных формулировок в некоторых других работах Маркса и Энгельса, имеющих непосредственную историческую и логическую связь с «Предисловием», убеждает нас в том, что в данном случае мы имеем дело с последней трактовкой. Так, в ближайшем по времени написания произведении — в фрагменте Введения к критике (1857 г.) термин «способ производства» там, где он встречается, употреблен именно в значении непосредственного способа труда²⁸. Вопрос о том, какие способы производства (в узком значении термина) Маркс относил к отдельным перечисленным прогрессивным эпохам антагонистического общества, должен быть специально рассмотрен. В связи с нашей темой нам важно лишь подчеркнуть, во-первых ²⁹, что данная формулировка кладет конец легенде о том, что Маркс в «Предисловии» и еще где-либо говорил о каком-то одном определенном «азиатском» способе производства, как некой специфической классовой структуре, во-вторых, что данная формулировка в таком ответственном произведении Маркса не расходится с рядом других высказываний Маркса и Энгельса, не связывавших первую антагонистическую («азиатскую») эпоху человеческой истории с каким-нибудь одним, типическим для нее «азиатским» способом производства, и соответствующими «азиатским» способом эксплуатации и «азиатским» классом, допускавшим для этой эпохи на основании известной им конкретно-исторической литературы о Востоке в одинаковой мере и рабский и феодально-крепостнический способы производства.

Что в основании древних восточных деспотий (в случаях экспуатации производителей через форму ренты-налога), согласно Марксу, лежат феодальные производственные отношения, было показано выше.

Вместе с тем известны высказывания Энгельса (в «Анти-Дюринге» в полном согласии с Марксом) и Ленина о том, что именно первой антагонистической формой общества было общество, построенное на рабском труде³⁰. Ограничиваемся здесь приведением следующей мысли Энгельса (1887 г.):

«В азиатской и классической древности, — писал Энгельс, — преобладающей формой классового угнетения, было рабство, не столько экспроприация земли у масс, сколько апроприация их личностей»³¹.

Взгляд Маркса на характер производственных отношений и на способы эксплуатации, господствовавшие в Азии на первой ступени антагонистического общества, с особенной ясностью выражен в «Теориях» в книге Р. Джонсе. «Рента, — пишет Маркс, — исторически (так же у азиатских народов на высшей ступени развития) является общей формой прибавочного труда, безвозмездно выполняемого труда. Здесь присвоение этого прибавочного труда происходит не посредством обмена, как у капиталиста, — основой его служит насильственное господство одной части общества над другой, следовательно прямое рабство, крепостничество или политическое отношение зависимости». (Теории прибавочной стоимости, т. III, стр. 319, подчеркнуто нами. — Е. И.). Азиатские народы «на высшей ступени развития», т. е. на ступени классового общества³², таким образом, по мнению Маркса, не являлись носителями каких-то особых азиатских производственных отношений, а у них также господствуют те способы эксплуатации, какие знали народы европейского континента в соответствующие исторические эпохи.

Маркс, Энгельс и Ленин не находили в истории существовавших до сих пор обществ «азиатского» способа производства, а говорили только о рабстве и феодализме (крепостничестве) как о классовых докапиталистических способах производства³³.

Вместе с тем то, что Марис в своей схеме поступенного развития всемирной истории выделил азиатскую эпоху (или «восточное общество») как особую ступень развития, имело определенный смысл и до сих пор не утратило своего значения. Речь идет об эпохе, когда человечеству, как пишет Энгельс, «требовались варварские, почти зверские средства, чтобы выйти из варварского состояния». Эта первая прогрессивная полоса антагонистического общества не знала своего особого способа эксплуатации, а как бы предвосхищали в самых примитивных и грубых формах два исторически последующих докапиталистических способа эксплуатации — в одних случаях рабство, в других — крепостничество (феодальную зависимость). При этом отношение неприкрытого насильственного господства одной части общества над другой и присвоение на этой основе прибавочного труда производителей могло в некоторых случаях достигнуть такой степени напряжения, что это отношение не только выступало в форме собственности господствующего класса на часть или все средства производства, но могло одновременно выступать в форме неограниченной собственности на личность производителя. Отношения крепостничества сближались или совпадали с рабством.

В ряде случаев (как это было, например, в Индии) непосредственные производители продолжают вести свое хозяйство, будучи объединены в своих древних общинах, этих первобытных коммунистических организациях, сохранившихся в виде «обломка» архаической формации в условиях общества «вторичного образования» т. е. обществ «покоящихся на рабстве и крепостничестве» (Маркс). Здесь непосредственные производители оказываются в коллективных формах крепостной или рабской зависимости по отношению к господствующему классу, организованному в государстве, что, разумеется, не меняет самого характера эксплуатации и соответствующего способа производства.

На основе и в интересах грабежа непосредственных производителей (грабежа внутреннего и внешнего) и вырастают древние централизованные деспотии — государства господствующих классов крепостников-феодалов и рабовладельцев. Во всех случаях необходимость держать в повиновении эксплуатируемые массы производителей, необходимость подавления периодически вспыхивавших крестьянских войн и восстаний рабов гигантского размаха и в некоторых случаях, сверх этого, необходимость регулирования сил природы в крупных масштабах и т. п. — определяли политическую форму централизованной деспотии. Благодаря своеобразию географических условий, исторических влияний и пр. в определенные исторические периоды в определенных странах (не на всем востоке и не во всей Азии, конечно, и не только в Азии) устанавливался общественный строй весьма отличавшийся своей политической, правовой и идеологической надстройкой от так наз. «классических», античного и феодального, обществ, но имевший общий с этими обществами экономический базис — тождественные в основном производственные отношения, хотя и в значительно менее развитой, менее сложной и «зрелой» форме.

Здесь мы имеем дело с явлениями, о которых Маркс говорил следующим образом: один и тот же экономический базис — один и тот же со стороны главных условий — благодаря бесконечно различным эмпирическим обстоятельствам, естественным условиям, расовым отношениям, действующим извне историческим влиянием и т. д. может обнаруживать в своем проявлении бесконечные вариации и градации, которые возможно понять лишь при помощи анализа этих эмпирически данных обстоятельств»³⁴.

Те, кто конструирует новый, мнимый экономический базис — «восточную» общественно-экономическую формацию с «новыми» производственными отношениями — с самого начала закрывают себе путь к пониманию действительного многообразия и богатства форм, которым полна история человечества.

В свете изложенного совершенно неосновательным оказывается еще один довод т. Мадьяра, который он считает «решающим» (стр. ХХХ), а именно: тот факт, что «Маркс,— как пишет т. Мадьяр, — при анализе почти всех экономических категорий капиталистического общества часто ставит вопрос о роли и значении этих категорий при других общественных формациях, и в особенности при азиатском способе производства» (стр. XXX, подчеркнуто нами. — Е. И.). Верно, что Маркс часто затрагивает в порядке противопоставления вопрос о значении категорий буржуазного способа производства при докапиталистических общественных формациях. Верно также, что при этом Маркс иногда упоминает об азиатских формах тех или иных категорий в ряду прочих докапиталистических форм. Однако совершенно неверно утверждение, что. Маркс «в особенности» выделяет вопрос о значении соответствующих категорий при «азиатском способе производства». Это не могло иметь места, так как Маркс никогда и нигде не говорил о каком-либо специфически особом «азиатском способе производства». Это и фактически не имело места. Т. Мадьяр в своем «предисловии» добросовестно собрал почти все цитаты из «Капитала», где Маркс касается так или иначе Азии и Востока. И в приведенных т. Мадьяром выдержках говорится, например, о ростовщичестве при «азиатских формах» (стр. XXXIV) о роли кооперации при создании гигантских сооружений «древними азиатскими народами» (стр. XXXI), о формах земельной собственности в Азии (стр. XXXV) и т. п. Но нигде, ни в приведенных тов. Мадьяром местах, ни в тех текстах, которые им не приведены, Маркс при рассмотрении различных категорий не дает повода пониматься изученные формы тех или иных категорий как некие присущие особому способу производства формы.

Если даже те цитаты, в которых так или иначе затрагивается вопрос об азиатских формах не могут подтвердить «решающий» довод сторонников «азиатского» способа производства, то что сказать о тех многочисленных и пространных цитатах, которые ровно никакого отношения к вопросу имеют и которые приведены авторам, очевидно, только потому, что там говорится о «прежних способах производства», или просто потому, что там упоминается слово «Азия» или производное от него?³⁵.

Поистине, здесь можно с Гёте сказать:

«Словами диспуты ведутся, Из слов системы создаются».

IV

Весьма интересно проследить насколько рассматриваемая работа т. Мадьяра находится под непосредственным влиянием некоторых ошибочных взглядов Г. В. Плеханова³⁶. Можно сказать, что вся теория «восточного» общества стоит под знаком отрицательных сторон плехановского наследства. Изъянов плехановской методологии, например, тов. Мадьяр не видит и общетеоретическую систему взглядов Плеханова считает безукоризненной³⁷.

По поводу Плеханова тов. Мадьяр утверждает, что «Плеханов целиком вослринял Марксово учение об общественных формациях»³⁸.

Верно ли это? Не согласится ли тов. Мадьяр с нами, что давать подобную оценку Плеханову можно только забыв о том, что сущностью «марксова учения об общественных формациях является учение о революции. Говорить об авторе «Истории русской общественной мысли», о теоретике меньшевизма и социал-шовинизма, что он «целиком воспринял учение Маркса об общественно-экономических формациях», можно только отрывая метафизически теорию от практики, полагая, что возможно теоретически стоять на правильных позициях, а в политике быть оппортунистом. Наконец, не обязывали ли также т. Мадьяра известные ленинские характеристики Плеханова, как недиалектика³⁹ к максимально настороженному отношению к плехановским высказываниям?

О том, что вышеприведенной оценкой тов. Мадьяра мы имеем дело не просто с неудачной формулировкой, свидетельствует дальнейший текст, где он целиком солидаризируется с рядом на наш взгляд неправильных положений Плеханова. Так, например, он считает, что «Плеханов внес в учение Маркса весьма ценное уточнение смысле правильного толкования прогрессивности эпох экономического формирования общества»⁴⁰. Речь идет о тех страницах «Основных вопросов марксизма», где Плеханов, касаясь вопроса об «азиатском способе производства», и указывает, что Маркс ошибался, рассматривая азиатский, античный, феодальный и буржуазный способы производства как последовательные эпохи экономического формирования общества. Плеханов считает, что эпоха восточного общества и эпоха античного представляют собою не последовательные ступени развития, а что мы имеем дело с двумя сосуществующими типами развития, возникающими из одного и того же источника (в результате разложения родовой общины).

Ясно, что Плеханов здесь зря поправляет Маркса. Маркс, рассматривая упомянутые четыре эпохи, несомненно считал их исторически последовательными и одновременно прогрессивными ступенями развития человеческого общества. Эпоху, которую Маркс здесь называет эпохой «азиатских способов производства» и исторически действительно была первой ступенью классового общества. В свете данных археологической науки, добытых после 1859 года, общая схема поступенного развития конкретной человеческой истории, данная Марксом и Гегелем, в основном представляется правильной.

Надо лишь иметь в виду, что речь идет об общей линии развития человеческой истории, которую, разумеется, надо понимать как линию скачкообразного развития, складывающуюся из множества отдельных линий, зачастую обратно направленных, но образующих в целом тренд прогрессивного — в смысле подъема общего уровня производительных сил — развития человечества. Этой общей линии отнюдь не противоречит возможность для отдельных народов миновать ту или иную ступень развития или оборвать свое развитие на какой-либо достигнутой ступени. Плеханов же, вводя свою поправку к марксовой схеме, очевидно, приписывает Марксу мысль о том, что данные эпохи экономического формирования общества суть обязательные, последовательные для всех народов ступени развития. Но тем самым Плеханов обнаруживает лишь непонимание логического хода развития человеческой истории, знавшей в прошлом и раскрывающей в настоящем пути минования той или иной стадии развития отдельными народами. «Исправляя» мнимую ошибку Маркса, пытаясь объяснить необязательность прохождения отдельными народами фаз «азиатской» и античной — Плеханов исходит не из допущения возможностей минования для отдельных народов какой-либо из этих ранних стадий развития на основе признания исторической необходимости последовательного развития этих стадий во всемирно-историческом масштабе, но сводит весь вопрос к «сосуществующим типам», возникающим под непосредственным воздействием географического фактора. Такое «понимание» Маркса, кстати, целиком увязывается с меньшевистским отрицанием марксистско-ленинского учения о возможности минования капиталистического пути развития отсталыми странами в эпоху пролетарской революции.

Напрасно тов. Мадьяр поспешил согласиться с этим «уточнением» Маркса Плехановым!

Тов. Мадьяр считает «совершенно правильным» также объяснение Плехановым условий образования античного и «азиатского» «типов» новой классовой формации. Между тем на наш взгляд в этом своем объяснении Плеханов механистически выдвигает географическую среду, как фактор, непосредственно определяющий производственные отношения человеческого общества. «Если эти два типа («восточное» и античное общество — Е. И.), — пишет Плеханов, — весьма значительно отличаются один от одного, то их главные отличительные черты сложились под влиянием географической среды, в одном случае предписывающей обществу, достигшему известной ступени роста производительных сил, одну совокупность производственных отношений, а в другом — другую, в корне отличную от первой»⁴¹. Мы видим, что, согласно Плеханову, географическая среда «предписывает» обществу определенные производственные отношения⁴². Разумеется, это — упрощенная, вульгарно-материалистическая установка, которая не является случайной для Плеханова. И в других работах Плеханова мы наталкиваемся на аналогичные случаи механистического подхода к вопросу о соотношении географической среды и общества.

Правда, сам Плеханов неоднократно предостерегает от вульгарной материалистической трактовки этой весьма сложной проблемы. Плеханов не устает повторять, что географическая среда воздействует на общество опосредствованным образом, через экономику и т. д. Но это обстоятельство отнюдь не уберегло Плеханова от соскальзывания со строго диалектических позиций в этом вопросе как в обще-теоретических формулировках (укажем здесь на известный неверный тезис: «развитие производительных сил определяется свойствами географической среды» в «Основных вопросах марксизма»), так и, в особенности, при анализе конкретных исторических явлений. Как пример укажем на объяснение Плехановым процесса закрепощения крестьянства в северо-восточной Руси непосредственным географическим фактором⁴³. Относительное своеобразие русского исторического процесса Плеханов также объясняет непосредственно своеобразием географической среды⁴⁴.

Плехановская концепция «азиатского способа производства» и характеристика им восточной деспотии как надклассового государства, вполне гармонирует в своих методологических основах с вышеотмеченной механистической трактовкой роли географической среды. Теснейшая связь концепции особой «восточной» формации с этими теоретическими ошибками Плеханова очевидна.

Не нуждается в особом доказательстве тезис, что всякая ложная, от марксизма уклоняющаяся теория чревата политически ошибочными стратегическими и тактическими установками. Теоретически неверная концепция «азиатского» способа производства и азиатской деспотии, развернутая Плехановым, находилась в полном соответствии с его характеристикой русского самодержавия, как надклассовой государственной власти. Эта же концепция несомненно образовала «теоретическую» почву для меньшевистско- троцкистского игнорирования революционной роли крестьянства, равным образом как она служила теоретическим обоснованием социал-оборонческой позиции меньшевизма. Нет также никаких сомнений, что взгляды Троцкого на особенности русского исторического процесса и его концепция русского самодержавия, как государства, приближающегося по своему характеру к якобы надклассовым восточным деспотиям, — полностью гармонирует с «перманентной» «лево»-оппортунистов.

V

Какова же связь ныне реставрированной плехановской концепции «азиатского способа производства» с актуальными политическими проблемами великих колониальных революций на востоке?

Тов. Мадьяр поступил совершенно правильно, признав в данной своей работе ошибочным свое первоначальное (1928 г.) утверждение о господстве «азиатского» способа производства в современных странах Востока. Но тов. Мадьяр лишь «отодвинул» «азиатский» способ производства в более отдаленное прошлое, не отказавшись от этой теории по существу.

Можно было априорно предположить, что без подлинного отказа от этой теории по существу неизбежно окажутся возможными рецидивы неправильных политических выводов, касающихся современности. Так оно и произошло на деле.

В том же «Предисловии», где тов. Мадьяр на стр. LXIX «в порядке самокритики» признает ошибочным свой тезис о крупной роли пережитков «азиатского» способа производства в странах современного Востока, — на следующей же странице он снова допускает ту же ошибку. Здесь, на примере современного Китая тов. Мадьяр пытается доказать, что на Востоке сейчас имеют огромное значение пережитки «восточного» общества:

«Было бы неверно — пишет он — и не соответствовало бы действительному положению вещей, если бы мы искали в общественном строе этих стран вообще, и в аграрном строе в частности, только остатки и пережитки феодального способа эксплуатации и мобилизовали бы рабочие и крестьянские массы только против них. На довольно больших территориях Китая помещичья собственность играет сравнительно подчиненную роль (Хубей, Шанси, некоторые части Шаньдуна, Гуанси, Шэньси и даже Хэнань). На этих территориях прибавочный продукт выжимается из крестьянства в виде ренты-налога. И даже на тех территориях Китая, где преобладает помещичья собственность, эксплуатация крестьянства путем высасывания ренты-налога играет большую роль. Не случайно, что удары крестьянского движения в Китае направлены против арендной платы, налога и ростовщического процента. Не случайно, что крестьянское движение в Китае выдвинуло лозунг: «Долой помещиков и джентри». А объяснить джентри, как социальную категорию, никак нельзя без правильного понимания Марксова учения о восточном обществе»⁴⁵.

Итак, в чем видит в Китае тов. Мадьяр эти пережитки «восточного» общества, принципиально отличного, согласно его взглядам, от феодального общества? В китайском милитаризме и в фигуре джентри. Утверждение, что китайский милитаризм, чиновничество и джентри не есть явление феодального порядка, — увы! — неоригинально и, как известно, коренным образом расходится как с существом дела, так и с соответствующими, весьма недвусмысленными оценками Коминтерна и ВКП(б)⁴⁶.

Тов. Мадьяр, не понимая экономической сущности докапиталистической ренты-налога — этой превращенной формы феодальной ренты — естественно вынужден отрицать феодальную сущность эксплуатации китайского крестьянства со стороны милитаристов, чиновничества и джентри. По его представлениям, подчиненная роль помещичьей собственности в сев. Китае снимает вопрос о феодальном характере эксплуатации китайского северного крестьянства, а Янь Си-шань и Чжан Сюэ-Шань, к примеру, оказываются эксплуатирующими крестьянство своих провинций на основе отношения «азиатского» способа производства!

Тов. Мадьяр не понимает, что феодальная сущность эксплуатации крестьянства милитаристами (если последние, допустим, и не являются помещиками) заключается в том, что милитаристы, не являясь формально собственниками земельных территорий «своих» провинций, вместе с тем по отношению к непосредственным производителям — крестьянам, собственникам этой территории, выступают фактически верховными собственниками этих территорий. Это отношение собственности реализуется носителем ее — милитаристом — в процессе присвоения прибавочного труда непосредственных производителей — крестьян — в форме всевозможных налогов и поборов, осуществляемых через внеэкономическое принуждение. С соответствующими изменениями это относится также к вопросу об эксплуатации крестьянства со стороны джентри и чиновничества в тех случаях, когда агентура китайского милитаризма и класса помещиков непосредственно и не является частными земельными собственниками.

Здесь на примере китайского милитаризма феодальная сущность этой формы эксплуатации крестьянства выступает более наглядно, чем в аналогичном процессе эксплуатации непосредственных производителей сатрапами древне-восточных деспотий, где централизованный характер государства, необходимость уступки центру части ренты-налога и т. д. в значительно большей степени замаскировывали суть дела. Но как в том, так и в другом случае эта «суть» остается вне поля зрения тов. Мадьяра. В результате т. Мадьяр оказывается теоретически безоружным перед таким своеобразным явлением, каким, несомненно, является фигура китайского милитариста и джентри. В результате, мы имеем политически ошибочную характеристику лагеря китайской контрреволюции.

Другим весьма ярким примером того, как из антимарксистской концепции особого «азиатского» способа производства неизбежно вырастает «лево»-оппортунистическая политическая оценка движущих сил колониальной революции, служит статья т. Варга «Перспективы китайской революции», помещенная в виде особой главы в новой книге т. Мадьяра «Очерки по экономике Китая»⁴⁷.

Тов. Варга также принадлежит к числу сторонников теории «азиатского» способа производства. Еще в 1925 году, следовательно, когда еще не было сделано «открытие» Д. Пеппера и т. Л. Мадьяра о господстве в Китае особого «азиатского» способа производства, — т. Варга уже развивал взгляды на сущность общественного строя Китая, весьма и весьма родственные по существу с этой якобы марксистской концепцией. Так, например, тов. Варга утверждал, что «центральная и местная государственная власть возникла в Китае из необходимости регулировать водоснабжение, защититься от наводнений и обеспечить орошение земли»⁴⁸. «Итак, — писал т. Варга, — власть возникла для глубоко мирных целей, а не как в Европе, в борьбе королевской власти с феодалами и организованной по-военному городской буржуазии». Тов. Варга считал, что вследствие трудностей изучения китайского языка и необходимости письменных сношений мест с центром «получилось, что управление государством попало в руки грамотных людей». В результате — указывает далее т. Варга — «образовался господствующий класс совершенно особого типа, незнакомый области европейской культуры, именно класс грамотеев (literaten)»⁴⁹.

Позже, в 1928 г., тов. Варга для этих своих взглядов нашел адекватную «марксистскую формулировку в лице теории «азиатского» способа производства⁵⁰. На почве этих взглядов т. Варга продолжает стоять и сейчас (см. предисловие к рассматриваемой книге Л. Мадьяра, стр. 6). Правда, тов. Варга отрицает господство отношений «азиатского» способа производства в современном Китае. Но в данном случае (так же, как это имело место и в вышеразобранном «Предисловии» т. Мадьяра) это отрицание носит исключительно декларативный характер: продолжая считать теорию особого «азиатского» способа производства ортодоксально-марксистской, признавая, что китайский исторический процесс до какой-то исторической грани (никому, кроме т. Варга и т. Мадьяру, неизвестной) развивался на основе «азиатского» способа производства, — т. Варга приходит к тому, что на деле развивает троцкистскую точку зрения отрицания феодального характера аграрных отношений в современном Китае. Вот что пишет т. Варга по этому вопросу:

«В Китае существует, конечно, крупное землевладение, но нет феодального владычества... Там существует класс, живущий исключительно земельной рентой. Хотя эта земельная рента часто уплачивается натурой, она все же не является феодальной рентой, основанной на правах господства. Это — «капиталистическая», ростовщическая рента...»⁵¹.

Совершенно очевидно, что новые откровения т. Варга представляют собою лишь перепев старых установок троцкистской оппозиции, отрицавших феодальный характер эксплуатации китайского крестьянства, выдвигавших в связи с этим теорию «ростовщического землевладения». Ошибочность этих взглядов была исчерпывающе вскрыта т. Сталиным в дискуссии с оппозицией⁵².

Троцкий, для того, чтобы обосновать свою ликвидаторскую установку в китайском вопросе, провозглашает: «сословия помещиков в Китае почти нет, землевладельцы связаны с капиталистами неизмеримо теснее, чем в царской России...»⁵³.

Тов. Варга, исходя из неверной теоретической концепции, приходит к тому же выводу: «B Китае не существует обособленного от буржуазии и ей противостоящего класса — сословия феодальных землевладельцев, как то имело место в Европе перед буржуазной революцией»⁵⁴.

Троцкий, для того, чтобы оклеветать ленинскую тактику единого национального фронта, правильно примененную Коминтерном на первом этапе китайской революции, для того, чтобы протащить на китайскую почву свою пресловутую «перманентку», утверждает, что в Китае крепостнические отношения «химически слились с буржуазной эксплуатацией»⁵⁵. При этом Троцкий одобряет позицию т. Радека весной 1927 г., писавшего тогда, что в Китае союз, рабочего класса с крестьянством будет «бить не по двум классам, а по одному классу — буржуазии»⁵⁶.

Тов. Варга, исходя на теории «азиатского» способа производства, приходит к такой же установке. «Все слои господствующих классов», — пишет он, — «выступают в качестве землевладельцев»⁵⁷. ...«Ростовщики, торговцы, откупщики — эти характерные фигуры докапиталистической буржуазии — скупают землю и сливаются с помещичьим землевладением». И далее: «Правящий класс Китая необычайно беден капитализмом в форме средств производства. У всех слоев китайской буржуазии состояние это не средства производства, а земля»⁵⁸.

Мы видим, что тов. Варга «сливает» феодальных помещиков и китайскую буржуазию в один «правящий класс». В чем объективный политический смысл этого «теоретического» извращения действительных отношений в Китае, где мы имеем единый политический реакционный блок двух классов — феодалов и буржуазии?

«Химически сливая» два класса в один, путая вопрос о политическом блоке помещиков и буржуазии, вырастающем на основе известной (частичной) экономической сращенности («территориализация» части буржуазии), но отнюдь не определяемого только этим фактом, с вопросом об экономической структуре классов — т. Варга совершенно снимает вопрос о блоке и о гегемонии помещиков-феодалов в этом контрреволюционном блоке. Единственным правящим классом у т. Варга выступает буржуазия. Неудивительно поэтому, что т. Варга революционную борьбу масс, направленную в настоящее время против «правящего класса», квалифицирует как борьбу антикапиталистическую, что соответственно нынешний этап китайской революции рассматривается т. Варга не как этап антифеодальный, а как этап антикапиталистический⁵⁹. Другими словами, т. Варга вместе с Троцким приходит к отрицанию буржуазно-демократического характера нынешнего этапа китайской революции.

Почему у некоторых товарищей троцкистские выводы с неизбежностью вытекают из этой «теории»?

Потому что теория «азиатского» способа производства отрицает историческое существование феодализма в колониальных странах Востока. Потому что из этой теоретической концепции следует, что господствующими пережитками докапиталистических отношений в нынешнем социально-экономическом строе отсталых стран Востока не являются пережитки феодальных производственных отношений. Не будучи в состоянии с помощью своей концепции объяснить феодальную классовую природу господствующего класса помещиков, последователи этой теории в поисках за классовой характеристикой помещиков вынуждены дать феодальным или полуфеодальным помещикам характеристику класса... капиталистов и тем самым в экономическом смысле отождествить буржуазию с помещиками.

Не смея отрицать факта наличия эксплуатации крестьянства классом помещиков (что само по себе уже является величайшей непоследовательностью с точки зрения теории «азиатского» способа производства, признающей ведь только «государственную» собственность на землю), но отрицая феодальный характер ренты в странах Востока, сторонники этой немарксистской теории вынуждены определять ренту в колониальных странах как «ростовщическую», «капиталистическую» в кавычках, и т. д. При этом не только извращаются действительные отношения, но и грубо нарушаются элементарные положения марксистской методологии, не рассматривающей, как известно, ростовщическую эксплуатацию как особую, создающую новее качество, форму эксплуатации.

Отрицая феодальную сущность эксплуатации крестьянства классом помещиков, признавая отношения между помещиками и крестьянами отношениями эксплуатации на основе «ростовщичества», — сторонники теории «азиатского» способа производства естественно должны приходить к отрицанию антифеодального характера ближайших этапов колониальных революций, к утверждению антикапиталистического характера этих революций.

Но не только для «лево»-оппортунистических выводов эта концепция служит прекрасной лазейкой. С разным успехам теория особой «восточной» общественно-экономической формации является источником ряда право-оппортунистических идей. Такова уж судьба всякой построенной на анти-диалектических основах исторической концепции.

В качестве примера (рассмотрим известную правооппортунистическую теорию «хороших» джентри (или «революционных» милитаристов), т. е. взгляд на этих представителей феодального класса помещиков как на союзников крестьянства в аграрной революции.

Если китайский милитаризм и джентри не суть явления феодального порядка, а представляют собою пережитки господствующей бюрократии «восточного» общества, принципиально отличного от феодального, если эти пережитки существуют в Китае в лице китайского милитариста и джентри рядом с помещичьей эксплуатацией феодального типа, от которой они отличаются коренным образом, — то почему бы действительно принципиально и практически не признать возможности существования так называемых «революционных» (или «левых») милитаристов или «хороших» джентри? Раз интересы этих обломков «восточного» общественного строя органически не сливаются с интересами господствующего класса феодальных и полуфеодальных помещиков, то почему китайскому крестьянину — и в особенности арендатору — не допустить возможным появление «хорошего» милитариста и почему иному коммунисту в своей практической работе не ориентировать массовое крестьянское движение на союз с «революционным» генералом и «хорошим» джентри?

Поскольку милитарист и джентри не признаются плотью от плоти феодального класса помещиков, вышеприведенные рассуждения вполне правомерны. Они — глубоко оппортунистичны, но... они целиком обосновываются теорией особого «восточного» способа производства⁶⁰.

Фактом, показывающим, как махровая право-оппортунистическая идеология непосредственно вырастает из теории «азиатского» способа производства, являются взгляды, развитые Т. Бериным в его докладе в азербайджанском госуд. Научно-исслед. ин-те от 4/1V 1930 г. на тему «Восточный феодализм, или азиатский способ производства».

Тов. Берин, подобно другим сторонникам теории особой «восточной» общественно-экономической формации, усматривает сущность «азиатского» способа производства в отсутствии частной собственности на землю, во всеопределяющем значении искусственного орошения, в политической форме — восточной деспотии и т. д. Результаты своих теоретических изысканий т. Берин пытается применить к конкретной истории Персии и дореволюционного Азербайджана, двух стран, в общественном строе которых Берин открывает «азиатский» способ производства. Каковы же классовые отношения в этих странах?

«Классовая борьба,— пишет Верин — между баями и кулаками, с одной стороны, ронджбарами и бедняками, — с другой, хотя постоянна и упорна, но вследствие деспотического господства государства (главный присвоитель прибавочного продукта) над всеми ими, — она (классовая борьба) мало эффективна для экономического и технического прогресса страны в целом»⁶¹.

Совершенно ясно, что т. Борин, последовательный сторонник теории «азиатского» способа производства, не мог не сделать из нее пошлейших буржуазных выводов о надклассовом характере восточного государства и об отсутствии вследствие этого классовой борьбы в странах Востока (ведь так и только так следует понимать напыщенную тираду о «малой эффективности классовой борьбы для экономического и технического прогресса страны»).

Почему теория особого «азиатского» способа производства обязательно приводит к самым грубым правооппортунистичеоким установкам? Потому что она, как мы выше показали, не исходит из классовых отношений, как основы общественно-экономической формации, а из отношений внешних — формы государственного строя, юридической формы собственности и т. д. Поэтому эта «теория» не может вскрыть классового содержания исторического процесса в странах Востока и, следовательно, не может не отрицать значения классовой борьбы на современном Востоке. Если не все сторонники теории «азиатского» способа производства доходят до этого открытого отрицания классовой борьбы, то это свидетельствует лишь об эклектизме.

VI

Мы считаем необходимым особо подчеркнуть тот факт, что за последний год «оригинальная» теория особой «восточной» общественно-экономической формации стала приобретать некоторую популярность⁶². Оживление этой антимарксистской тенденции в нашей науке, представляя собою несомненно один из признаков отсталости «восточного» участка нашего исторического фронта, стоит в теснейшей связи с обострением классовой борьбы во всем мире и в частности на колониальном востоке. Объективно являясь отражением буржуазного влияния в нашей науке, теория особого «азиатского» способа производства получает особо опасное значение именно на настоящем этапе, когда требуются максимально четкие марксистско-ленинские методологические установки, надежно ориентирующие пролетарские массы в революционной борьбе.

В частности в Китае в настоящий исторический момент теория особой «восточной» общественно-экономической формации — эта антимарксистская концепция, прикрытая марксистской фразеологией — может сыграть весьма опасную роль.

Сейчас на фоне подъема революционной волны как никогда усилились всевозможные мелкобуржуазные радикальные идеологические течения. Появившаяся за последние годы разнообразная и большая литература (как издания легальные, так и полу- и нелегальные) по вопросам истории, философии, теоретической экономии и т. д. достаточно отражает происходящее в настоящее время огромное оживление интереса революционных классов к проблемам нарастающего революционного кризиса. Эта литература вместе с тем свидетельствует о значительном росте теоретического уровня нашей партийной печати. В известной мере это относится и к различным мелкобуржуазным изданиям. Прошло то время, когда в качестве властителей дум выступали американизированные «социологи» из числа retürned students!

Издающаяся литература свидетельствует также об определенной, все нарастающей тяге к марксизму⁶³. Можно считать, что теперь всякий «передовой» писатель по общественным вопросам вынужден в том или ином виде маскироваться под марксизм. Сейчас, например, не редки статьи и исследования, написанные буржуазными авторами, пестрящие цитатами и ссылками на работы Маркса, Энгельса, Ленина.

Подобные условия несомненно создают благоприятную почву для пропаганды всевозможных искажений марксизма, для преподнесения массам через легальную литературу различных марксистскообразных теорий, отстаивающих национал-реформистские, гоминдановские и проч. контрреволюционные интересы.

Нашим товарищам в Китае сейчас приходится вести теоретическую борьбу с мелкобуржуазными и неоконфуцианскими теориями, в числе которых, напр., выступает и одна, сильно напоминающая теорию особого «азиатского» способа производства. Автор ее Тао Си-шэнь в своей работе «Анализ истории китайского общества», напр., утверждает, что «в Китае после ханьской эпохи, т. е. после разложения феодализма, торговый капитал не смог захватить политическую власть, вследствие чего господствующим классом стала ученая бюрократия («шидафу»), возвышавшаяся над остальными классами». В настоящее время, согласно Тао, эта бюрократия «хотя, с одной стороны, часто управляет в интересах помещиков, но, с другой стороны, она также и угнетает помещиков и иногда благодетельствует крестьянам». Задачи революции Тао видит в том, чтобы «сознательная интеллигенция в союзе с рабочим классом, крестьянством, купечеством и городской мелкой буржуазией устранила этот разложившийся класс бюрократов и правила бы вместо него»⁶⁴. Реакционную неоконфуцианскую, гоминдановскую концепцию китайского исторического процесса Тао Си-шэнь приодел марксистской фразеологией. И он, как мы указали выше, не одинок.

* * *

Теория особой «восточной» общественно-экономической формации имеет много данных для того, чтобы быть горячо воспринятой не только китайской мелкобуржуазной, но и официальной гоминьдановской литературой. Здесь многое может быть использовано: и надклассовая характеристика восточной деспотии, и исключительная организаторская роль «водяной и оросительной» бюрократии, и коренное отличие классовых интересов помещиков и милитаристов и джентри, и, в особенности, выпячивание «восточной» и «азиатской» специфичности и самобытности и пр.

Теория особого «азиатского» способа производства, вместо чтобы на основе исторически-испытанного, единственно правильного марксистско-ленинского метода классового анализа объяснить действительную специфичность и своеобразия социально-экономического строя стран Востока, идет по линии смазывания классового характера общественных отношений у народов Востока, объективно сливается с империалистическими и национал-реформистскими идеями о мнимой специфичности «Востока», о мнимой «азиатской» и «восточной» самобытности, якобы не знавшей классов и классовой борьбы и т. п. Вместо того, чтобы помочь пролетарскому авангарду разобраться в сложнейшем переплете классовых сил на Востоке, эта «теория» приносит лишь вред, срывая всякое классовое определение существующих там общественных отношений и помогает реакционным, антипартийным течениям всячески искажать в своих классовых интересах эти отношения. В условиях начавшихся решающих боев на фронте колониальных революций антимарксистская, дезориентирующая наши братские партии оппортунистическая трактовка марксовых высказываний о Востоке должна встретить со стороны марксистов-ленинцев дружный и решительный отпор.

Примечания

---

1. Печатается в порядке обсуждения. Ред. ↩

2. Предисловие к книге М. Кокина и Г. Папаян. «Цзинтянь — аграрный строй древнего Китая», с предисловием Л. Мадьяра. Лен. Вост. И-т. Л. 1930 г. На самой книге, представляющей собою блестящую иллюстрацию бесплодности идеи азиатского способа производства в области объяснения исторических событий, мы в этой статье не останавливаемся. Отсылаем интересующихся к нашей рецензии в журн. «Проблемы Китая», № 4 1930 г. ↩

3. Л. Мадьяр. Экономика сельского хозяйства Китая, НИИ по Китаю, М. 1928. Еще раньше, а именно в мае 1927 г. взгляд на общественный строй современного Китая, как на строй «азиатского» способа производства, был высказан Дж. Пеппером в статье «Европейско-американский империализм и китайская революция». («Правда». I/V 1927 г.). ↩

4. См. стр. XIX «Предисловия»; ср. также § 5 тезисов доклада т. Мадьяра «Общественные формации и аграрный вопрос» на вост. секции Конференции историков-марксистов при Комакадемии в 1930 г. ↩

5. Предисловие, стр. III. ↩

6. См. лит. тезисы, к докладу т. Мадьяра «Общественные формации и аграрный вопрос». Заметим, что от этих тезисов т. М. не отказался и, как видно из сопоставления, они по содержанию целиком совпадают с последней работой автора. ↩

7. Анти-Дюринг, цит. по Мадьяру, стр. 51 (подчеркнуто нами.— Е. И.). ↩

8. Капитал, т. I, стр. 399. ↩

9. Может быть следующая цитата поможет сторонникам особого «азиатского» способа производства разобраться в вопросе о классах: «Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, рабочий, свободный или несвободный, должен присоединить к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, необходимое для того, чтобы произвести средства для собственника средств производства, причем безразлично, будет ли этот собственник афинский аристократ, этрусский теократ (жрец, которому принадлежит господство), римский гражданин, норманский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, современный лендлорд или капиталист». (Маркс, Капитал, т. I, стр. 166) (подчеркнуто нами. — Е. И.). ↩

10. «Экономика сельского хозяйства», стр. 53—65. ↩

11. Предисловие, стр. LXVI. ↩

12. «Экономика сельского хозяйства», стр. 55. ↩

13. См. рецензию К. Каутского на книгу А. Бебеля «Die mohammedenische Culturperiode» в «Neue Zeit», 1884, S. 237, также ст. «Die moderne Nationalität, № 7, S.397. Интересно отметить, что, как откровенно признает сам Каутский, он в конце концов пришел к своей собственной «отличной от энгельсовой» теории государства, главным образом под влиянием М. Вебера. См. «Die Materialistische Geschichtsauffassung», Berlin, 1929, 2 Auflage, В. II. S. 90. ↩

14. «Капитал», т. III, ч. 2, стр. 267. Гиз, 1928 г. ↩

15. «Капитал», т. III, ч. 2, стр. 270—271 «Теории приб. стоимости», т. III, стр. 310 и др. ↩

16. «Являются ли товары продуктом производства, основанном на рабстве или продуктом производства крестьян (китайцы, индийские районы), общинного производства (Голл. Ост-Индия), государственного производства (как основанного на крепостной зависимости производство, встречавшееся в ранние эпохи русской истории), или производство полудиких охотничьих народов и т. д.. («Капитал», Т. II, стр. 64). Мысль Маркса о русском государстве как классовом крепостническом государстве необходимо сопоставить с его же и Энгельсовой характеристикой русского государства, как государства типа восточной деспотии. (К. Маркс, Письма к В. Засулич. Архив М. и Э., т. I, стр. 273; см. также Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 167, Гиз, 1928 г.). Здесь с полной ясностью обнаруживается, какому способу производства соответствовала с точки зрения М. и Э. политическая форма восточной деспотии. ↩

17. Собр. соч. т. XV, 2-е изд., стр. 101. ↩

18. Собр. соч., т XVI, 2-е изд., стр. 459 (подчеркнуто Лениным. — Е. И.) ↩

19. Собр. соч., 2-е изд., т. XXV, стр. 353. (Подчеркнуто нами. — Е. И.) Ср. также характеристику Лениным крепостнического государства в «совершенно отсталых азиатских странах» в его лекции о государстве. («Правда» от 16/I 1929 г.). ↩

20. Мы рассматриваем здесь эту форму в чистом виде, допуская при этом: 1) что всевозможные «служилые» люди, номархи, сатрапы и пр. являются строго подчиняющимися центральной государственной власти фигурами и 2) что отсутствует всякая форма частной земельной собственности. ↩

21. К сведению т. Мадьяра и др. товарищей, упорно выдвигающих «воду» в качестве особой экономической категории «восточного» общества: Маркс воду с экономической точки зрения всегда относил к земле. См. хотя бы «Капитал», т. I, стр. 120, т. III, стр. 125, 266. ↩

22. Ср. формулировку Маркса, о земельной собственности, как лишь «акциденции» собственности определенных лиц на личность непосредственных производителей при рабстве или крепостничестве, — Капитал, т. III, ч. 2-я, стр. 140 (в русском переводе слово akzidens оригинала неточно переведено: «следствие»). ↩

23. Этим, между прочим, объясняется легкость превращения сатрапов единой централизованной деспотии в самостоятельных феодалов-сеньоров классического европейского типа, процесс, который имел место почти во всех восточных деспотиях. ↩

24. Для тех, кто, исходя из поверхностных (буржуазных узко-«европейских») представлений о феодализме, пытается отрицать феодально-крепостнический характер восточной деспотии, следующая глубоко правильная мысль Энгельса должна быть признана сугубо «немарксистской»: «Несомненно, — писал Энгельс Марксу в 1882 г — крепостное отношение не является специфической средневековой формой — мы встречаем его всюду, где завоеватели заставляют старых жителей обрабатывать землю». (Письма, сб. Адоратского, 3-е изд., стр. 312 (подчеркнуто нами — Е. И.) А известно ведь, что Маркс и Энгельс - неоднократно говорили о великих деспотиях древней и средневековой Индии, Китая, и Ближнего Востока», как о деспотиях завоевателей («мусульманских», «монгольских» и т. д.). ↩

25. Капитал, т. III, ч. 2, стр. 266; т. II, стр. 469—70, также Письма к В. Засулич, Архив, I, стр. 255. ↩

26. Здесь товарищи совершают ошибку, однотипную с той, которую допустил т. С. Дубровский при конструкции им особой «крепостнической» общественно-экономической формации, качественно отличной от феодализма. ↩

27. Сторонники «азиатского» способа производства исходят из неправильного русского перевода «Предисловия», преподносящего нам вместо «азиатские и т. д. способы производства» — «азиатский способ производства». Неточность перевода выясняется при сличении с оригинальным текстом: «In großen Umrissen können asiatische, antike, feudale und modern bürgerliche Produktionsweisen als progressive Epochen der ökonomischen Gesellschaftsformation bezeichnet werden.» См. Marx. «Zur Kritik der Politischen Oekonomie», Herausg, von K. Kautsky Berlin, 1924. S. LVI. Грамматически совершенно точно, но с заменой термина «способа производства» термином «производственные порядки», Ленин перевел указанное место следующим образом: «Рассматриваемые в общих чертах азиатские, античные, феодальные и новейшие буржуазные производственные порядки» могут быть рассматриваемы как прогрессивные эпохи в истории экономических формаций общества. («Что такое друзья народа», т. I, изд. 2-е, стр. 60). В полном соответствии с данным нами переводом находится и вторая (из двух единственных в сочинении Маркса и Энгельса, непосредственно трактующих об «азиатском способе производства» формулировок) фраза Маркса в «Капитале» т. I, стр. 37). «При древне-азиатских, античных и т. д. способах производства превращение превращение продукта в товар…» и т. д. Очевидно, по недосмотру неправильный русский перевод в указанном месте «Предисловия» оставлен и в последнем издании «К критике» (перевод Рубина) под редакцией Д. Рязанова, И-т М. и Э., М. Гиз, 1930 г. ↩

28. К. Маркс. К критике полит. экономии, ГИЗ Укр., 1923 г. См. «скотоводство» как способ производства у монголов (стр. 23); «земледелие при помощи крепостных» у германских варваров (стр. 14); там же говорится о «способе производства» «пастушеских народов» и мелком сельском хозяйстве дореволюционной Франции, как о способе производства, противоречавшем крупной земельной собственности. ↩

29. Ряд высказываний и замечаний Маркса, гл. обр. в «Капитале» и в «Теориях», позволяют предположить, что к азиатским способам производства Маркс вероятно относил «общинное производство» и «мелко-крестьянский способ производства»; к античным — «производство, основанное на рабском труде» и «свободное мелко-крестьянское производство»; к феодальным — «мелко-крестьянский способ производства» и «ремесленный способ производства»; к буржуазным — «мануфактурный способ производства» и «крупно-машинный способ производства». Кстати заметим, что о «буржуазных способах производства» Маркс говорит также в «Ком. Манифесте» (Собр. соч., т. V, стр. 487) и о «капиталистических способах производства» в «Капитале», т. III, ч. 2-я, стр. 124. ↩

30. «Анти-Дюринг», стр, 167—8, Ленин, «Лекция о государстве» см. «Новые статьи и письма», вып. I, стр. 95, 97, 100. ↩

31. «Положение рабочего класса в Англии» изд. 1928 г., стр. 48, предисловие к американск. изд. (подчеркнуто нами. — Е. И.). ↩

32. Здесь Маркс имеет в виду именно азиатское классовое общество в отличие от низшей ступени, где «азиатская община» рассматривалась Марксом как синоним «первобытного коммунизма» — ср. в той же главе о Джонсе формулировку Маркса «азиатская община» («первобытный коммунизм», стр. 329). ↩

33. «Ком. Манифест», Ленин — «Лекция о государстве», в статье «К пересмотру партийной программы», и др. Особенно хорошо сказано об этом у Энгельса в след. отрывке: «Существовавшему и существующему до сих пор обществу, которое движется в классовых противоположностях, было необходимо государство, т. е. организация эксплуататорского класса для поддержания его внешних условий производства, значит, в особенности для насильственного удержания эксплуатируемого класса в определяемых данным способом производства условиях подавления (рабство, крепостничество или феодальная зависимость, наемный труд).» — «Анти-Дюринг» стр. 291 (подчеркнуто нами. — Е. И.). ↩

34. Капитал, т. III, ч. 2, стр 267 (подчеркнуто нами — Е. И.). ↩

35. См. напр., цитату на стр. XXXII, где говорится только о том, что «при различных общественно-экономических формациях имеет место не только простое воспроизводство»... и т. д. Или на стр. XXIII, где в цитате, касающейся вопроса о сравнении издержек производства с ценой производства, сказано «в прежние периоды такое сравнение выпадает на долю купцов» и т. д. См. также цитату на стр. XXXVIII и др. ↩

36. В литературе и происходивших дискуссиях это обстоятельство уже отмечалось. ↩

37. Мадьяр ограничивается тем, что обращает внимание читателя лишь на то, что Плеханов допустил грубую ошибку, считая что в допетровской России существовал «азиатский» способ производства. См. «Предисловие», стр. LVII. ↩

38. «Предисловие», стр. LVI. Мы подчеркиваем, что данная формулировка ни в предшествующем, ни в последующем тексте не сопровождается никакими оговорками. ↩

39. См. гл. обр. замечания Ленина в его философских тетрадях. Кстати отметим, что в нашей литературе лишь за последнее время стали указывать на необходимость пересмотра ряда плехановских положений. См. ст. Ю. Минина в «Правде» в сент. 1930 г. ↩

40. «Предисловие», стр. LVI (подчеркнуто нами. — Е. И.). ↩

41. «Основные вопросы марксизма», цитировано по Л. Мадьяру. «Мы считаем это замечание совершенно правильным» — добавляет от себя т. Мадьяр к приведенному отрывку. «Предисловие», стр. LVII (подчеркнуто Плехановым). ↩

42. Тезис тов. Мадьяра о том, что «азиатский» способ производства «возникает и развивается там, где искусственное орошение является первой предпосылкой земледелия» (см. выше), целиком совпадает с ошибочной плехановской установкой. ↩

43. «История русской общественной мысли», т. I, стр. 62, М. 1918. ↩

44. См. «Относительное своеобразие русского исторического процесса в самом деле объясняется относительным своеобразием той географической среды, в которой пришлось жить и действовать русскому народу». (Там же, стр. 98). ↩

45. «Предисловие», стр. LXX, подчеркнуто автором. ↩

46. «Оппозиция не понимает, — писал т. Сталин еще в 1927 г., — что вся нынешняя военно-бюрократическая машина в Китае, бесчеловечно грабящая и угнетающая крестьянство, есть по сути дела политическая надстройка над сочетанием господства феодальных пережитков и феодальных форм эксплуатации с существованием купеческого капитала в деревне», (Собрание сочинений И. В. Сталина, т. 9, стр. 336, подчеркнуто автором). ↩

47. Л. Мадьяр. Очерки по экономике Китая. Под ред. с предисл. и заключит. статьей Е. Варга. Изд. Ком. ак. М. 1930 г. ↩

48. Е. Варга. «Эконом. проблемы революции в Китае», ст. в журн. «План. Хозяйство», №12, 1925 г., стр. 174. ↩

49. Там же, стр. 174. ↩

50. См. его статью «Основные проблемы китайской революции» в «Большевике» № 8, 1928 г., стр. 18. ↩

51. Л. Мадьяр. Очерки. Глава 9. (Статья Е. Варга), стр. 281. ↩

52. См. Сталин. Об оппозиции. 1928 г., стр 562—618 и др. ↩

53. Л. Троцкий. «Перманентная революция». Из-во «Гранит», Берлин, 1930 год, стр. 131, подчеркнуто нами — Е. И.). ↩

54. Е. Варга, назв. статья в книге Л. Мадьяpа, стр. 281, подчеркнуто нами — Е. И. ↩

55. Л. Троцкий, там же, стр. 132. ↩

56. Цит. по книге Троцкого, стр. 131 (подчеркнуто нами — Е. И.) ↩

57. Статья в книге Л. Мадьяра, стр. 281. ↩

58. Там же, стр. 228 (подчеркнуто нами. — Е. И.). ↩

59. Колониальная буржуазия, пишет т. Варга, — «лишь до тех пор может возглавлять национально-освободительное движение, покуда оно носит буржуазный характер, покуда оно не перерастет в движение антикапиталистическое» (стр. 292, цит. ст.) Отход кит. буржуазии от революции весной 1927 г., т. о., согласно т. Варга означает, что революция переросла в антикапиталистическую! ↩

60. Нам могут сказать, что поскольку китайское крестьянство призывается на борьбу против пережитков всех и всяческих докапиталистических способов производства, то не безразлично ли называть милитариста и джентри обломками «восточного» общества или феодального? Важно, дескать, то, что указывается на необходимость мобилизовывать крестьянство на борьбу как против тех, так и против других эксплуататоров. Но это возражение не выдерживает критики, ибо всем ясно, что существенное отличие большевизма от мелкобуржуазного революционаризма заключается в признании необходимости и в умении точно определить классовую природу противника. Без этого последнего условия, очевидно, у коммунистической партии не может быть правильной, подлинно революционной стратегии и тактики. ↩

61. Лит. тезисы доклада Т. Д. Берина «Восточный феодализм, или азиатский способ производства», читанного 4/IV 1930 г. в азербайдж. Гос. науч. исслед. ин-т, Баку, (подчеркнуто нами. — Е. И.). ↩

62. Об этом свидетельствуют, помимо книги Кокина и Папаяна, еще некоторые другие работы. Например, вышеупомянутое выступление Берина, книга Штуссера «Маркс об Индии» (М. 1930 г.), книга И. Рейснера «Афганистан» (М. 1930 г.), книга Витфогеля «Wirtschaft u. Gesellschaft Chinas». Leipzig. С. Hirschfeld (1930 г.). ↩

63. Укажем на тот характерный факт, что за последний год впервые легально изданы (в Шанхае) на китайском языке такие произведения, как: «Капитал» Маркса (В двух изданиях!), «18-е Брюмера», «Анти-Дюринг», «Происхождение семьи» Энгельса; «Материализм и эмпириокритицизм» и статьи по аграрному вопросу Ленинa (вышедшие, правда, под псевдонимами Ильич, Ильин, Ульянов) «К развитию монистического взгляда на историю». «Основные вопросы марксизма» и др. работы Плеханова, далее ряд статей Деборина и др. ↩

64. Цит. по ст. Цюй Сюй в журн. «Модэнцинянь (Современная молодежь).» ↩