Ильенков Э. К «Тайне рождения души». Гегель⚓︎
Ильенков Э. Идеальное и реальность.1960—1979, 2018, с. 255—261
Гегель в «Феноменологии духа» (<в разделе> «Достоверность и истина разума») специально рассматривает вопрос об отношении «внутреннего» к «внешнему» в связи с критикой «физиогномики» и «френологии». Критика эта чрезвычайно актуальна в той части, где речь идет об отношении органа деятельности — к самой деятельности, к «внешнему обнаружению» этой деятельности. Недаром он так часто вспоминает тут о руке как об органе внешней (предметной) деятельности.
Орган (рука) не выражает «внутреннего» — он его осуществляет. — «Внутреннее, поскольку оно существует в органе, есть не выражение деятельности, а сама эта деятельность» (стр. 140)1.
«Работающая рука… является осуществляющим и действующим органом, заключающим в себе делание как делание, как таковое, или внутреннее…
Обнаружение же, коего внутреннее достигает посредством руки, есть ее дело, как отделившаяся от индивида (и от руки) действительность…» (там же).
(То же — ходьба по отношению к ногам. Ноги не «выражают» ходьбу, они ее осуществляют, и ходьба есть «внутреннее» ног прямо и непосредственно — «между ними нет опосредствующего звена», они суть прямо и непосредственно одно и то же.)
«Внутреннее само проявляется в них, не оставляя между собою и ими никакой противоположности; они передают не только выражение внутреннего, а его самое непосредственно» (всё там же).
Здесь «внутреннее» можно отделить от его «внешнего» осуществления только в абстракции. На самом деле это — одно и то же, и глупо спрашивать, как они тут «связаны» или «взаимодействуют».
С мозгом то же самое. Для Гегеля «психофизической» проблемы нет именно потому, что для него «внутреннее» (душа) = деятельности органа, функции органа — мозга, и потому для него сразу же снимается вопрос об «отношении» их друг к другу, — ибо «относиться друг к другу» вообще могут только разные вещи, а это — одна и та же вещь, только один раз — в бездействующем состоянии, а другой раз — в акте действия.
«Выражается» же эта деятельность не в имманентных шевелениях «волокон» — будь то волокна ног или мозга, — а в другом.
Деятельность ног — в пройденном пространстве, а деятельность «мозга» — в продуцированных им образах, словах, поступках.
Поэтому-то — «по делам их узнаете их», а не по рисунку и шевелениям «волокон»… Ибо «волокна» не «выражают» внутреннего, а осуществляют его, непосредственно и есть это «внутреннее».
Здесь Гегель мыслит как Спиноза контра Декарт. А с другой стороны, Спиноза тут ближе к Шеллингу, чем считается, ибо он это «внутреннее» считает природно врожденным телу и мозгу человека, — это умение совершать действие «по форме и расположению внешних тел», которым тело человека от рождения вовсе не обладает, а обретает его — и именно в ходе реального действования.
Тут дело сводится к противоположности схем Спинозы и Фихте, только с той оговоркой, что Спиноза сам не разобрал становления сей способности, а рассматривает ее готовой. И потому для Фихте ничего не стоило формально перевернуть схему.
«Внутреннее» относится к «внешнему» (к своему «обнаружению») как мыслящее тело — к продукту его деятельности, а «внешнее» к «внутреннему» <относится> как продукт деятельности других («неорганическое тело человека») — к мыслящему телу, в частности, к мозгу индивида.
И «распредмеченный дух» — это и есть душа; но дух — это предварительно опредмеченная душа, которая «сама в себе» уже есть Дух.
Тут-то идеализм Гегеля — Шеллинга.
Всерьез требует разбора отношение органа и функции:
Критика рассудочной абстракции, которая отделяет функцию от органа, а потом не знает, как их «соединить». И основа этой рассудочной фикции заключается в том, что «функция» действительно может осуществляться вне и независимо от этого (единичного) органа — органом другого человека…
(И верно, что вообще «внутреннего» не может быть вне индивида вообще. Но оно может существовать вне этого индивида…)
Аргументы Гегеля против дуализма вполне достаточны, и потому вопрос об отношении «души» к «телу индивида», т. е. «психофизиологическая проблема», и не представляет ни труда, ни интереса. Она разрешается просто и блестяще.
Зато весь вопрос переносится в план отношения «духа» вообще — к телесности вообще, — в подлинно философский план из плана психофизиологии, где он и неразрешим…
Дух — это схема деятельности, осуществляемой телом, и фиксация схемы действия в противоположность самому действию — это и есть рассудочная абстракция, делающая возможным и даже неизбежным и дуализм, и спиритуализм, который и есть представление о «схеме деятельности» как таковой, — могущей существовать вне самой предметной деятельности, иначе, как ее непосредственная схема.
И факт, лежащий в основе, именно тот, что в развитой человеческой культуре схема деятельности может осуществляться вне самой деятельности — как чертеж хотя бы или как словесно описанная схема, инструкция насчет пути, а затем и в виде знаковой системы, что и лежит в основе всякого объективного идеализма.
Действие, совершаемое при отсутствии реального предмета, — идеальное, как «чистая схема деятельности», — жест, затем знак. Здесь и секрет изображения (рисунка), и игры, и даже театра. Эту диалектику превращения реального в идеальное — контра Гегель, контра его схемы, превращения идеального в реальное как процесса «обнаружения внутреннего» — и показать на ребятках2: распредмечивание как начало, а не «опредмечивание», как у Гегеля, которое есть вторая и производная фаза процесса…
Специально разобрать вопрос: почему по наблюдению за органом — сегодня за мозгом, как вчера за черепом или лицом, — нельзя установить того «внутреннего процесса», который и именуется «духовным», «психическим». И показать тупик, в который идет тут мышление, руководствующееся «принципом дополнительности» Бора — Гейзенберга, — статья «Психика и физика» («Наука и жизнь» № 7 за 71). Т. е. по существу та же кантовская невозможность соединить антиномически разведенные абстракции от одного и того же — от функционирующего органа, поскольку схема «функции» с самого начала локализована под черепной крышкой, как схема электромеханических процессов внутри мозга, а не как схема предметного действия человека (т. е. тела, бесконечно более сложного, чем «мозг», и вплетенного в сети действительности).
В мозгу — «кусочек», фрагмент этой «схемы», а начала и концы ее — вне мозга, в пространстве человек — его предмет, где человек вначале — такой же «предмет», в коем нет и не может быть никакого «духа» ни «в себе», ни, тем более, «для себя»… А ведь это именно и предположено Гегелем в его «Реальной философии» и везде далее в той форме, что язык рассматривается как первая форма «обнаружения духа», а деятельность руки — как вторая и производная функция уже наличного (для себя) духа, проснувшегося в проговаривании себя, своей уже до этого сформировавшейся деятельности с ее схемами…
Культура — как вне, до и совершенно независимо от этого индивида сформировавшаяся культура, — неорганическое тело человека, вся масса предметов, созданных человеком для человека и его деятельностью постоянно воспроизводимая, — и есть то, что у Гегеля выступает как «опредмеченный дух», как мышление всех предшествующих поколений, реализованное и в каждый момент воспроизводимое в ходе создания и воспроизводства вещей (и самого человека), — как система схем, по коим начинают работать органы индивида. Перенимается тут деятельность с ее схемой — в том числе мозг (все контакты между нейронами, которых до этого не было) — «душа».
Все дело в том и заключается, что схема работы органа (руки) в структуре этого органа никак не заложена генетически, заложена лишь потенция — свобода от предопределенной изнутри схемы и потому возможность действовать по любой…
Схема перенимается «без материи» — отсюда и мудрое определение Аристотеля насчет «формы без материи» как сути ощущения.
Мне не приращивают чужую руку, умелую руку другого человека, я перенимаю схему ее работы и осуществляю собственной рукой, — это и есть акт распредмечивания (прекрасный термин — зачем «интериоризация» в паре с «экстериоризацией», то бишь «опредмечиванием»?).
Мозг — коротко о нем — относительно «вариабельности» нейродинамических стереотипов, обеспечивающих одну и ту же схему деятельности.
На ребятах видно, что одно и то же — слово «ложка» — обеспечивается совсем другими морфологическими системами, — не системой «голосовые связки — ухо», а «пальцы — ладонь». Стало быть, резонно допустить, что и нервно-мозговые контакты образуют совсем иные рисунки и конфигурации, чем у слышащего…
Резонно далее допустить, что и у двух слышащих системы контактов, обеспечивающих одно и то же действие, однозначно не предопределены, а завязываются так или иначе, в ту или другую конфигурацию в зависимости от условий, не от них зависящих.
У одного слово «мама» представлено в мозгу цепочкой А-Г-Ц-Р-П, а у другого — К‑Л‑М‑Н-О-П… Установив у одного цепочку и пытаясь вызвать ее деятельность в другом мозгу, мы получим не слово «мама», а, скажем, «шкаф» или, еще того хуже, акт мочеиспускания… Это гораздо более резонная гипотеза, чем гипотезы кибернетики, где схема связи нейронов обязательно и однозначно обеспечивает определенное действие в любом единичном теле. Это верно только по отношению к насекомому, и то сомнительно без оговорок и поправок, вносимых «единичностью»…
Мозг, по-видимому (А. Б. Коган3, представляет такую сеть «связей» между нейронами, в которой каждый нейрон практически (потенциально) связан с каждым другим нейроном. А их 14 000 000 000… — это не «цепочки», а именно сеть цепочек, и какая из переплетающихся между собою цепочек замыкается, зависит не от нее, как таковой, а от всей сети. Нейрон на один и тот же «входной» сигнал среагирует не однозначно, а или «да», или «нет», — замкнет или не замкнет цепь в зависимости от «настроения» всей массы окружающих его и соединенных с ним через синапсы других нейронов…
Посему было бы нелепо ожидать, что одно и то же «воздействие» (как хотелось бы механистам всякого рода, включая бихевиористов) на два разных мозга образует в обоих один и тот же рисунок, одну и ту же «цепочку» контактов — особенно в коре!
(Например, слово «свобода» у двух лиц с разным жизненным опытом и соотв<етственно> различными системами идеологических представлений… У одного оно запустит в ход одни «цепи», у другого — совсем другие, вплоть до цепей, связующих кору с таламусом (эмоциями) и пр. …)
Именно индивидуальность и психики, и мозга исключает тут возможность установить однозначную связь одного и того же предмета (и действия) с определенной системой нейроэлектрических контактов…
Эта система контактов — как и «орган вообще» у Гегеля — не обнаруживает, а осуществляет деятельность как таковую; обнаруживает же она ее лишь в сфере внешнего действия, как своей противоположности, которой тут нет, а есть «одно и то же» (ср. Фейербах о мозге4).
Примечания⚓︎
-
Ильенков приводит здесь номер страницы в дореволюционном издании: Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа /Пер. под ред. Э. Л. Радлова. СПб., 1913. На самом деле, однако, эта и все нижеследующие цитаты даны в собственном переводе Ильенкова, далеко не совпадающем с радловским. ↩
-
«Ребятками» Ильенков называл воспитанников Загорского интерната для слепоглухих детей. ↩
-
Коган Александр Борисович (1912—1989), нейрофизиолог с мировым именем, лауреат премий имени Павлова и Сеченова, с 1971 года возглавлял НИИ нейрокибернетики в Ростове-на-Дону. Полемизируя с Ильенковым, Коган доказывал возможность построения кибернетической модели человека, со всеми присущими ему «психическими явлениями» (О «тайнах черного ящика» // За советскую науку, 13 июня 1964, с. 4). ↩
-
«“Мышление есть деятельная функция живого мозга, от материи мозга не отделимая. И если в виду имеется материя мозга, то вообще нелепо спрашивать, как мышление «связано» с ней, как одно соединяется и «опосредствуется» с другим, ибо тут попросту нет «одного» и «другого», а есть одно и то же: реальное бытие живого мозга и есть мышление, а реальное мышление есть бытие живого мозга”… Так понимаемое “тождество” мышления и бытия и должно составить, по Фейербаху, “аксиому истинной философии”» (Ильенков Э. В. Вопрос о тождестве мышления и бытия в домаркситской философии // Диалектика — теория познания: историко-философские очерки. М.: Наука, 1964, с. 36). ↩