Материалист. Ответ тов. Преображенскому

Журнал «Под знаменем марксизма», 1922, № 9—10, с. 221—224

Если бы я хотел последовать примеру тов. Преображенского, то должен был бы, во-первых, озаглавить свой ответ как-нибудь едко (вроде, скажем, «сановная амбиция» или что-либо подобное), а во-вторых, вести весь спор в высоком «штиле» благородного негодования. Но я этого не делаю по двум соображениям: во-первых, потому, что я больше, чем он, заинтересован в выяснении истины, а во-вторых, вопросы, которые он, кстати или некстати — другое дело, поднял в своей маленькой заметке, имеют большой принципиальный интерес.

В чем заключалась суть моего «Запроса»? В утверждении, что, во-первых, «нельзя канонизировать — издавать от имени партийного издательства — даже лучшие труды бывших марксистов», не говоря уже о Форлендере, а во-вторых, что при издании некоммунистических трудов надлежит выбирать самые талантливые, а не «труды» ограниченных посредственностей.

Мне казалось, что эти оба положения столь просты и азбучны, что было бы оскорблением для наших читателей дальнейшие разъяснения по поводу этих утверждений, и поэтому я их не сопроводил никакими комментариями.

Теперь я вижу, как я жестоко ошибся. Я упустил из виду, что бывают вполне образованные люди, которым иная азбука кажется аз-мукой.

Тов. Е. Преображенский взял на себя благородную задачу защиты «всероссийского рабочего» от опеки «классных дам от марксизма» (он употребляет это выражение по моему адресу, как наиехиднейшее из всех выражений, ему известных, — мало же ему известно оных ехидств!), которые, якобы, препятствуют «нашей молодежи получить возможность критически читать противников». Это прямо неверно. Речь идет совсем не об этом, а о том, следует ли Московскому Комитету РКП пропагандировать материализм через К. Форлендера, т. е., еще проще, позволительно ли Московскому Комитету довести членов РКП до понимания «Плеханова и Энгельса» через К. Форлендера?

Нам казалось, наоборот, что критическое отношение к противникам приобретается в результате известного и довольно длительного воспитания, казалось также, что стихийный прирожденный материализм рабочего мало даст для критики противников на той ступени, когда он еще не дорос до «понимания Энгельса и Плеханова». Тов. Е. Преображенский сам чувствует, сколь зыбки основы его новой теории, он говорит: «идеалистических или эклектических введений в философию этому читателю рекомендовать нельзя». Почему нельзя? Потому, вероятно, что они не дадут ясной и точной, соответствующей истине, картины развития философских идей; они отражают философию, как кривое зеркало.

На этом же самом основании нельзя рабочему, желающему подняться до Энгельса и Плеханова, подставить такие лестницы, как Форлендер.

«Опасность для рабочего класса заразиться идеалистической философией минимальна, если она вообще существует.» — Это утверждение в ребяческой наивности своей способно вызвать умиление не у одного читателя, но вряд ли кого в чем убедит.

Во-первых, рабочий класс и рабочий это не одно и то же, и не подвержены одним и тем же законам. То, что невозможно для класса, становится возможным для лиц. Так, например, не было еще в истории случая, чтобы рабочий класс переходил в сторону буржуазии, да это и логически немыслимо, в то время, как т. Е. Преображенскому известно не менее моего случаев предания рабочими своего класса.

И в области идеологии мы имеем массу доказательств против т. Преображенского. Богдановщина — несомненно, идеалистическое учение (может быть, это не несомненно для т. Преображенского?), а мало ли среди наших коммунистов-рабочих богдановцев? Огромное большинство пролеткультовских питомцев — несомненно, очень сознательных — сторонники идеалистической Богдановской философии. Откуда же это получилось? Это небезызвестно и тов. Преображенскому: этим рабочим, рвущимся к знанию, но не доросшим до понимания Плеханова и Энгельса, услужливые радетели подставляли… богдановскую лестницу, которая привела их не к Плеханову и Энгельсу, а к самому несомненному идеализму. Мало ли мы искалечили пролетариев, с самым несомненным стихийным материализмом, в наших совпартшколах таким манером?

Боюсь, что тов. Преображенский из этого сделает вывод, будто я придерживаюсь той точки зрения, что идеология класса зависит от его воспитания. Это была бы действительно точка зрения классной дамы. Не это вытекает из моих предыдущих рассуждений, а то, что политическая партия пролетариата, которая стоит у власти, не может уповать на «стихийный материализм», на инстинкты своего класса, а обязана, если хочет иметь достойную себе смену, — инстинкт и стихию сделать сознанием, как она это делает в политике, и что этого нельзя сделать через идеалистов, эклектиков и т. д., а можно достичь лишь в последовательном развитии последовательно-классовой точки зрения.

Я не обижаюсь, когда т. Преображенский пытается кивнуть в сторону моей «интеллигентской психологии». Но, право же, из письма т. Преображенского так и брызжет интеллигентское слабоволие, расхлябанность и упование на «инстинкт и стихию класса» — разве сама собой не напрашивается аналогия с подобными же рассуждениями интеллигентов в начале 900 годов по отношению к политическим задачам пролетариата?

Теперь два слова о книге Форлендера. Перечисляя ее достоинства, т. Преображенский пишет, что их три: «1) она самая популярная из всех историй; 2) автор пытается в ряде случаев связывать возникновение тех или иных теорий с социальными условиями своего времени; 3) он довольно внимательно прослеживает историю социалистической мысли». — С подробной критикой книжки подождем, пока она будет у читателя на руках, — теперь же я должен отметить следующее: она не может быть самой популярной, ибо представляет собою сокращение двухтомника в своей огромной части. Форлендер так же справляется с историческим материализмом при объяснении происхождения «тех или иных идей», как медведь в известной басне Крылова — с дугой. Историю социалистической мысли он действительно «прослеживает» в том же самом смысле, в каком Евангелие Матфея «прослеживает» родословие Иисуса: „Абраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и т.д.» Но зато он так безобразно прослеживает историю материализма, что после чтения книги Форлендера простодушный коммунист-читатель, вероятно, только разведет руками. Далее тов. Преображенский говорит: «В пролетарской психологии, как правило, нет преемников для идеалистического понимания мира: все же рассуждения старичка Форлендера насчет „высокого нравственного идеализма“ будут отскакивать от сознания рабочего читателя, как от стены горох, если не вызовут просто смех»… Только чрезвычайно веселый нрав не позволил, очевидно, т. Преображенскому заметить, что речь идет совсем не об этом. Разве идеализм Форлендера выразился лишь в этих невинных рассуждениях «старичка»? Разве неокантианская история отличается от приемлемой для нас истории только такими невинными рассуждениями?¹ Но, повторяю, на книге и ее содержании мы остановимся по ее выходе.

Еще два слова о нашем втором требовании. Т. Преображенский думает, что я не логичен: «Если от идеалистической истории философии вред так велик, как представляется автору письма, то, надо полагать, этот вред будет больше от такой идеалистической истории философии, которая написана более талантливо, следовательно, более убедительная для читателя».

Так выходит, по-вашему, что, чем посредственнее «труд», тем безвреднее? Бога вы не боитесь, тов. Е. Преображенский!

Я только теперь начинаю понимать, почему вы согласились редактировать «ограниченный и посредственный» труд К. Форлендера.

Т. Преображенский — ответственный литературный деятель нашей партии. Что будет, если он станет не на шутку проводить последовательно свою точку зрения? Единственное, на что я надеюсь, это на то, что т. Преображенский будет непоследовательным, ибо, вопреки революционному рассудку моему, я должен признать, что в данном случае последовательность была бы большим несчастием для Преображенского-писателя.

Примечания

---

1. В качестве одного из самых непреодолимых возражений тов. Преображенский выдвигает то, что нет материалистической истории философии, и, что, когда тов. Деборин напишет таковую, он, Преображенский, первый будет против Форлендера. Но, чем выражать пожелания (из которых «История философии» не рождается), не лучше ли было бы тов. Преображенскому добиться от соответствующих заинтересованных учреждений отпуска тов. Деборину месяцев этак на 5—6: тогда и «История» была бы на руках у пролетарского читателя. ↩