Перейти к содержанию

Экштейн Г. Рикардо в критическом освещении Маркса1⚓︎

Сборник «Основные проблемы политической экономии», 1922 г., с. 305—332

1. Метод⚓︎

В предисловии к своим «Principles» Рикардо говорит: «Если принципы, которые автор считает правильными, действительно будут признаны такими, то задачу проследить их во всех их главных следствиях возьмут на себя другие, более талантливые писатели» (цитир. по переводу Н. Рязанова).

Более талантливым, на долю которого выпала эта задача, оказался Карл Маркс, и этим он был обязан прежде всего превосходству своего метода.

Адаму Смиту необходимо было прежде всего наметить область новой науки и описать ее явления. При этом он группировал и систематизировал их и пытался свести к более простым принципам. Вполне естественно, что на этом пути он не мог прийти к строго выдержанному единому воззрению, что его принципы противоречат друг другу; последнее только затушевывалось тем, что он не дал им точной формулировки. Рикардо сделал значительный шаг вперед по сравнению с методом своего учителя, признав основным положением своей науки закон стоимости и стремясь доказать, что все явления этой науки не только не противоречат указанному закону, но могут даже быть выведены из него, как из объясняющего их принципа. Громадный прогресс Рикардо по сравнению со Смитом можно сравнить с тем открытием в астрономии, которым законы Кеплера были сведены к принципу тяготения. Но свой наивысший триумф астрономия торжествовала только тогда, когда, доказав, что известные небесные явления обусловлены силою тяготения, она не удовлетворилась этим и перешла к тому, чтобы из этого принципа реконструировать все строение мира, благодаря чему, например, еще до открытия планеты Нептуна была доказана необходимость ее существования; подобно этому, и политическая экономия нашла свое наиболее яркое выражение лишь тогда, когда Маркс развил всю совокупность ее явлений из ее основного принципа, из закона стоимости.

Метод Маркса многократно толковался неправильно. В нем видели произвольную конструкцию, смешивая его метод изложения с методом исследования. Лишь проследив различнейшие явления политической экономии вплоть до их общего корня, до закона стоимости, Маркс смог приступить к тому, чтобы развить эти явления из указанного закона, подобно тому, как Лаплас мог построить в идее новую систему мира только после того, как было доказано, что вся совокупность небесных явлений представляет проявление силы тяготения.

С особенною яркостью должна была обнаружиться сущность метода Маркса тогда, когда он приступил к принципиальному разбору наиболее выдающегося из своих предшественников, с которым он имеет общую исходную точку зрения, но от которого значительно отклоняется в дальнейшем развитии. Уже по этой причине можно было ожидать с большим нетерпением выхода второго тома «Теорий прибавочной стоимости», содержащего критику системы Рикардо, и этот том не обманул возлагавшихся на него ожиданий.

2. Стоимость определяется рабочим временем. Цены производства⚓︎

Основу системы Рикардо образует, как известно, закон стоимости, согласно которому стоимость товара определяется количеством труда, необходимого для его производства. Но уже при формулировке этого закона Рикардо не вполне ясно выражает, что он собственно понимает под стоимостью. Он говорит о стоимости и меновой стоимости, об относительной и абсолютной или реальной стоимости, не проводя, однако, последовательно этих различий. Более того, в дальнейшем изложении его первоначальный взгляд, по которому содержащаяся в товаре трудовая стоимость должна лишь обнаруживаться в меновой стоимости, уступает место более поверхностному взгляду, по которому сущность стоимости исчерпывается в обмене.

Вообще, понятиям Рикардо часто недостает надлежащей точности, хотя он значительно превосходит в этом отношении Смита. При его методе, это не давало себя особенно чувствовать. Но для того, чтобы органически развить из закона стоимости всю систему политической экономии, необходима была совершенно точная формулировка, как ее дал Маркс.

Само собою ясно, что для стоимости товара определяющим является не только то количество труда, которое непосредственно затрачено на его производство. Напротив, в нем также воспроизводится стоимость сырого материала, вспомогательных средств, орудий труда и т. п., словом, всего того, что Маркс объединил именем постоянного капитала. Но Рикардо некритично смешал это существенное для производства различие между переменным капиталом, затраченным на заработную плату, и прочим постоянным капиталом с другими различием, взятым из сферы обращения, — различием между оборотным и основным капиталом. Вследствие этого ему не удалось также дать точную формулировку двух последних категорий. В другом месте Маркс уже показал, какие ошибки возникли отсюда при исследовании обращения капитала2. Еще более роковым должно было, понятно, оказаться это смешение для исследования образования стоимости. Именно оно привело Рикардо к тому, что он совсем упустил из виду сырой материал и вспомогательные средства, не укладывавшиеся у него вполне ни в одну из этих двух категорий. Оно же сделало для него невозможным понимание сущности прибавочной стоимости, ибо, сосредоточив все свое внимание только на различиях обращения капитала, он упустил из виду всю важность отношения между оплаченным трудом и неоплаченным, между переменным капиталом и прибавочною стоимостью. Поэтому он просмотрел также значение длины рабочего времени для нормы и массы набавочной стоимости и рассматривал рабочий день как данную и постоянную величину.

Не выступает у него с полною ясностью и сущность прибавочной стоимости, как неоплаченного труда, доставленного рабочим и присвоенного капиталистом. Это происхождение прибыли и ренты было развито только социалистическими учениками Рикардо.

Только тем обстоятельством, что Рикардо неясно понимал органический состав капитала и смешивал оборотный капитал с переменным, объясняется также следующее: он не заметил, что произведенная отдельным капиталом прибавочная стоимость находится в определенном отношении к его переменной части, но не к общей его величине, что поэтому образование прибавочной стоимости из неоплаченного труда на первый взгляд как будто противоречит признаваемому им равенству нормы прибыли. Это уравнение прибылей не представляло для него вопроса, он даже не исследовал, насколько оно согласуется с законом стоимости, он наивно принимал его, как данный факт. Лишь Маркс показал, что здесь заключается мнимое противоречие, которое не может быть преодолено при изолированном рассмотрении отдельного капитала. Только конкуренция, которая властно гонит капитал в те сферы приложения, где производится прибавочная стоимость, превышающая средний уровень, и изгоняет его из тех сфер, где имеет место противоположное, приводит к отклонению индивидуальной прибыли от прибавочной стоимости и тем самым к принципиальному различию между индивидуальною стоимостью данного сорта товаров и его рыночною стоимостью3.

Правда, и от самого Рикардо не вполне ускользнуло, что не все явления образования цен могут быть прямо сведены к формулированному им закону стоимости. Смит, исходя из своего второго взгляда на стоимость товара, как на сумму необходимых для его производства заработной платы, прибыли и ренты, утверждал, что только повышение заработной платы постоянно приводит к вздорожанию продукта. Рикардо опроверг это положение, доказав, что при известных условиях повышение заработной платы может повести даже к понижению рыночной стоимости. В этом случае он очень близко подходит к истине, не сознавая, однако, всю важность и принципиальное значение своего открытия. Так, например, он говорит:

«Если товары, продаваемые за 5 000 фунтов стерлингов, произведены капиталом, равным по величине тому, которым производятся товары, стоимостью в 10 000 фунтов стерлингов, то прибыли будут в обоих случаях равны; но прибыли не были бы равны, если бы цены товаров не изменялись в зависимости от повышения или понижения нормы прибыли».

Этим положением Рикардо признает зависимость товарных цен от повышения или понижения нормы прибыли; но он делает это в такой неясной и неопределенной форме, что сам не замечает, как наносит этим удар постоянно отстаиваемому им взгляду, по которому рыночные цены товаров представляют лишь выражение их трудовых стоимостей.

То, что Рикардо не оценил все значение подобного ограничения закона стоимости, вытекало уже из исходного пункта исследования. Рикардо, как упомянуто, исходил не из вопроса о том, каким образом уравнение нормы прибыли происходит на основе закона стоимости, или, — что более соответствовало бы его методу исследования, — каким образом оно согласуется с этим законом; его интересовало прежде всего исследование вопроса о влиянии повышения заработной платы на рыночную стоимость продукта. Но при этом он заранее затруднил себе разрешение этого вопроса, рассматривая его в совершенно неправильной связи.

Мы видели, что Рикардо неизвестно было различие между постоянным и переменным капиталом, что он знал лишь различие между основным и оборотным, причем, однако, он часто смешивает оборотный капитал с переменным. При этом ему должен был невольно навязываться вопрос о влиянии состава капитала на стоимость продукта; но, вследствие своей неправильной терминологии и понятий, он смешал этот вопрос с вопросом о значении для образования стоимости различной скорости обращения капиталов; кроме того он заранее устранил важнейший пункт в разрешении этого вопроса, превращение прибавочной стоимости в прибыль и уравнение нормы прибыли; поэтому его попытка разрешить вопрос могла только повести к той путанице понятий, которая господствует в четвертом разделе первой главы.

Там Рикардо утверждает, что в результате происшедшего в ходе исторического развития разделения капиталов на такие, в которых преобладает основная часть, и на такие, в которых преобладающую роль играет заработная плата, закон стоимости видоизменился. По мнению Рикардо, — здесь он не критично следует за Смитом, — стоимость товара разлагается на три формы дохода: заработную плату, прибыль и, в некоторых случаях, ренту. Постоянный капитал, стоимость которого вновь появляется в продукте, здесь также совершенно забывается. Так как, по мнению Рикардо, рабочий день есть постоянная величина, то определенное число рабочих доставляет всегда одну и ту же массу стоимости. Если же возрастает часть стоимости, приходящаяся на долю рабочих, т. е. заработная плата, то это может произойти лишь за счет прибыли (причем опять забывается часть, падающая на ренту). Следовательно, повышение заработной платы вызывает всегда понижение нормы прибыли. Здесь Рикардо опять не замечает, что норма прибыли определяется отношением прибавочной стоимости не к заработной плате, а ко всему капиталу что, следовательно, норма прибыли падает и тогда, когда этот капитал возрастает быстрее, чем производимая им прибавочная стоимость. Итак, при общем повышении заработной платы капиталы различного состава будут приносить очень различную прибыль. Для того капитала, который содержит сравнительно незначительную сумму заработной платы, прибыль уменьшилась бы сравнительно немного; напротив, для капитала, содержащего более значительную сумму заработной платы, прибыль могла бы быть совершенно уничтожена. Но тогда конкуренция вызвала бы усиленный прилив капитала, преимущественно в форме кредита, в наиболее прибыльные сферы производства и отлив их из бесприбыльных или убыточных. Таким образом образуется новая, более низкая всеобщая норма прибыли: одни стоимости повысятся, другие упадут.

Рикардо не пришло в голову исследовать, не является ли это отклонение «относительных стоимостей» от трудовых стоимостей более общим явлением, и не предполагает ли уравнение нормы прибыли принципиально подобное отклонение. Напротив, он считал это бросающееся в глаза явление столь несущественным, что в дальнейшем изложении совершенно игнорировал его.

Рикардо, не проводя различия между прибавочною стоимостью и прибылью, не мог правильно развить обе эти категории; в особенности он должен был прийти к совершенно ложным взглядам насчет природы нормы прибыли. Как значительно было у него смешение понятий в этом вопросе, видно между прочим из того, что он в одном месте прямо говорит об отраслях производства, в которых прибыли «пропорциональны капиталу, а не количеству затраченного труда». Этим действие всеобщей нормы прибыли, то есть равного отношения между прибылью и всем капиталом, ограничено у него только некоторыми отраслями производства.

Как указано, это ошибочное объяснение прибыли приводит Рикардо к тому, что он считает сумму заработной платы и прибыли величиною постоянною, поэтому повышение заработной платы всегда вызывает уменьшение прибыли и тем самым нормы прибыли. Он не замечает, что норма прибыли может повышаться или падать в результате падения или повышения ренты, что масса прибыли зависит не только от нормы прибавочной стоимости, но и от числа употребляемых рабочих, что даже при данной норме прибавочной стоимости норма прибыли зависит от органического состава капитала и от соотношения стоимости различных его частей, что, наконец, различия в обращении, не влияя на норму прибавочной стоимости, влияют, однако, на норму прибыли.

3. Абсолютная земельная рента. Родбертус⚓︎

Уравнение прибылей и вместе с тем превращение стоимостей в цены производства предполагает развитую капиталистическую организацию хозяйства, господство свободной конкуренции. Последняя время от времени гонит капитал из тех отраслей производства, где стоимость товаров стоит ниже их цены производства, то есть где органический состав капитала выше среднего уровня, в те отрасли, где имеет место противоположное. Последние отрасли с более низким органическим составом капитала обыкновенно не в состоянии помешать притоку новых капиталов, и потому не могут удержать исключительно для себя прибавочную стоимость, поскольку она превышает норму прибыли. Они вынуждены поделиться ею с другими капиталистами, если только не могут устранить действия свободной конкуренции по отношению к какому-нибудь средству производства, необходимому для данной отрасли. Но именно такое ограничение действия свободной конкуренции имеет место во всей добывающей промышленности благодаря частной собственности на землю. Земля предоставляется капиталу для эксплуатации только за особое вознаграждение. Но так как в сельском хозяйстве, как и в горном деле, состав применяемого капитала низкий, то есть живой труд применяется в сравнительно большом количестве, то стоимость здесь выше цены производства, и эта разница может быть предложена собственнику земли в виде вознаграждения за разрешение эксплуатировать ее; она образует источник абсолютной земельной ренты. Так как Рикардо неизвестно принципиальное различие между стоимостью и ценою производства, то абсолютная земельная рента была ему вообще непонятна, и он ограничился теорией дифференциальной ренты, то есть объяснил различие ренты на неодинаково плодородных участках земли, оставив без всякого объяснения природу самой ренты, как таковой. По его мнению, наихудший из обрабатываемых участков не приносит никакой ренты, хотя такой вывод не вытекал даже из его собственных предпосылок. В третьем томе «Капитала» Маркс уже показал, что и наихудший из подвергаемых обработке участков может давать дифференциальную ренту, благодаря последовательному изложению все менее доходных капиталов на этом наихудшем участке или на лучшем4.

Как указано, Рикардо и его школа игнорировали и должны были игнорировать абсолютную земельную ренту, Родбертус же, напротив, сделал попытку объяснить абсолютную земельную ренту на основе закона стоимости и таким образом построить новую теорию ренты. Поэтому, прежде чем приступить к критике теории ренты Рикардо, Маркс подвергает разбору взгляды Родбертуса.

Последнему при исследовании закона стоимости бросилось в глаза, что прибавочная стоимость, которую он называет общим именем «рента», возрастает не в отношении ко всему затраченному капиталу, а лишь пропорционально к его переменной составной части; под последнею он, однако, понимает не только заработную плату, то есть оплату живой рабочей силы, но также изнашивание основного капитала, орудий труда, машин и т. п. Следовательно, только стоимость сырых и вспомогательных материалов, называемая им «стоимостью материалов» (Materialwert), входит в процесс образования стоимости, не создавая прибавочной стоимости. С другой стороны, при исчислении нормы прибыли не обращается никакого внимания на состав капитала, но лишь исчисляется отношение между произведенною «рентою» и всем капиталом. Если норма прибыли таким образом дана, то повсюду, где в производство входит только переменный капитал, остается еще разница между общею суммою «ренты» (прибавочной стоимости, произведенной в данной отрасли производства, и прибылью, приходящейся на ее долю согласно всеобщей норме. Но так именно обстоит дело в добывающей промышленности; ибо последняя «не нуждается в продукте предшествующего ей производства, как в материале, но сама начинает производство; в сельском хозяйстве частью капитала, аналогичною материалу, является сама земля, которая, однако, по учению всех теорий, ничего не стоит». Следовательно, в сельском хозяйстве остается часть стоимости продукта, достающаяся собственнику земли в качестве земельной ренты.

В этих рассуждениях бросается в глаза прежде всего ошибочное включение изнашивания основного капитала в его переменную составную часть. Но даже, исходя из такой точки зрения. Родбертус, рассуждая последовательно, должен был бы прийти к взгляду, что зависимость прибавочной стоимости от части капитала, неодинаковой в различных сферах приложения, вообще противоречит равенству нормы прибыли, поскольку предполагается, что товары обмениваются по своим стоимостям. Но Родбертус не сделал такого вывода, ибо, подобно Рикардо, он рассматривал норму прибыли, как данную величину, не видел в ней никакой проблемы и его интересовал только один вопрос: объяснение абсолютной земельной ренты.

Но в действительности, часть стоимости, падающая на возмещение орудий труда и т. п., принадлежит не к переменному, а к постоянному капиталу; поэтому, если даже признать правильность остальных рассуждений Родбертуса, то разница в постоянной части сельскохозяйственного капитала и промышленного капитала только количественная, и здесь, как и там, постоянный капитал существует. Но предпосылки Родбертуса ложны также постольку, поскольку он предполагает, что сельскому хозяйству не приходится доставать сырой материал; игнорирование им значения сырого и вспомогательных материалов в сельском хозяйстве объясняется только тем, что он был ограничен кругозором померанского землевладения, тогда еще в значительной степени отличавшегося натуральным хозяйством. На самом же деле в добывающей промышленности указанный элемент стоимости отсутствует только в промышленности, извлекающей продукты из недр земли (горное дело), но он отсутствует также в транспортной промышленности, которая, несмотря на это, не доставляет никакой особой ренты. В известной мере рассуждения Родбертуса могли показаться правильными только благодаря тому, что он противопоставлял сельское хозяйство, как целое, промышленности, которая получает сырые продукты от первого, в то время как сельское хозяйство само производит свои сырые и вспомогательные материалы и потому не должно никому возмещать их стоимость. Но, будучи последовательным, Родбертус должен был бы обратить внимание также на то, что сельское хозяйство в свою очередь обязано промышленности своими орудиями труда.

Таким путем Родбертус пришел к открытию, что прибавочная стоимость, произведенная отдельными капиталами, пропорциональна не самим этим капиталам, а лишь их переменным составным частям; этим открытием он близко подошел к истине, но все же не нашел ее, ибо не рассуждал последовательно и применил свое открытие только к объяснению одного определенного явления, земельной ренты, вместо того, чтобы вывести из его основных положений закон стоимости.

Марксова же теория абсолютной земельной ренты не только дает ее объяснение на основе закона стоимости, но одновременно показывает ее историческую обусловленность, условия, при которых она появляется, и влияния, которым она подчиняется.

Оставляя в стороне исключительный случай, когда земля сосредоточена в немногих руках и имеется в недостаточном количестве, благодаря чему продукты земли могут достигнуть монопольной цены, абсолютная земельная рента может существовать лишь тогда и до тех пор, пока органический состав сельскохозяйственного капитала ниже, чем состав промышленного капитала, вследствие чего в сельском хозяйстве производится излишек стоимости сверх нормы прибыли. До введения машинного производства в промышленность живой труд играл в последней еще большую роль, чем в добывающей промышленности. С тех пор это отношение совершенно изменилось; но в последнее время, с расцветом сельскохозяйственной химии и проникновением машинного производства также в область сельского хозяйства, наступает перемена; разница между стоимостью и ценою производства в сельском хозяйстве уменьшается, уменьшается вместе с нею и абсолютная земельная рента. Но последняя определяется также высотою всеобщей нормы прибыли; ведь эта норма входит как один из определяющих факторов в цену производства продуктов земли. Следовательно, с понижением нормы прибыли идет рука об руку повышение абсолютной ренты. Все влияния, вызывающие понижение нормы прибыли, одновременно повышают земельную ренту, если даже они одновременно не повышают в еще большей степени общую сумму прибавочной стоимости, создаваемой в добывающей промышленности.

Но для появления абсолютной земельной ренты необходимо еще второе предварительное условие. Собственность на землю должна выступать в форме, противоречащей владению капиталом, она должна представлять преграду приложению последнего. Там, где это не имеет места, как в крестьянском хозяйстве, где собственник сам обрабатывает свою землю, или в колониях, где земля еще не присвоена в частную собственность, или присвоена в минимальных размерах, или же где капиталисты ведут свои плантации, как всякое другое капиталистическое предприятие, — там не может быть речи об абсолютной ренте в капиталистическом смысле слова.

Это, однако, не значит, что абсолютная рента может быть объяснена из монополии, которая фактически в странах капиталистического хозяйства не существует. Требуется только, чтобы частная собственность на землю ставила преграду ее капиталистической эксплуатации — притоку капиталов. Будет ли эта преграда осуществлена и использована в полной мере, то есть сможет ли землевладелец присвоить себе всю разницу, — это зависит от обстоятельств.

Как мы видели, эта преграда приложению капитала к сельскому хозяйству не остается без влияния на образование цен. Она вызывает вздорожание сырых продуктов и одновременно понижение цен продуктов промышленности. Ибо благодаря тому, что более высокая прибавочная стоимость, созданная в сельском хозяйстве, удерживается в последнем, а не распределяется между всем остальным капиталом, всеобщая норма прибыли понижается, а вместе с нею понижаются и цены производства.

4. Стоимость определяется средним рабочим временем. Дифференциальная рента⚓︎

Из предыдущего изложения вытекает, что капиталисты заинтересованы в повышении нормы прибыли и тем самым в возможно более низком органическом составе капитала, землевладельцы же заинтересованы в низкой норме прибыли и еще более в том, чтобы разница между ценою производства сырых продуктов и их стоимостью была возможно больше, то есть чтобы капитал в сельском хозяйстве сохранял возможно более низкий состав, чтобы ручной труд играл в нем возможно большую роль, а постоянный капитал — возможно меньшую.

Но эта тенденция перекрещивается и уничтожается другою, более сильною. До сих пор мы говорили о стоимости или цене производства отдельных сортов товаров. Но эта стоимость или цена производства есть сама продукт конкуренции. Последняя распределяет совокупный капитал общества между различными отраслями производства в зависимости от общественной потребности в соответствующих товарах. Общая стоимость данного сорта товаров определяется всем затраченным на его производство рабочим временем, его цена производства — всем затраченным здесь капиталом. Индивидуальная же стоимость или цена производства отдельного товарного экземпляра, представляющая соответствующую часть этой общей суммы, регулируется средними условиями производства.

Те капиталисты, которые работают менее рационально по сравнению с средним уровнем их профессии, получают только часть обычной прибыли, те же, которые работают при помощи более производительных капиталов, получают сверхприбыль. Поэтому каждый отдельный капиталист старается повысить производительную силу своего собственного капитала, то есть применять возможно более сберегающие труд приемы, возможно более вытеснять переменный капитал постоянным. Поэтому производителю, не проникающему глубже внешних явлений конкуренции, кажется, что именно заработная плата есть «faux frais» бесполезное бремя производства; вместе с тем тот факт, что более производительный капитал доставляет бо́льшую массу товаров, вследствие чего падает цена отдельного товара, рождает в нем веру, что произвольным понижением цен он может увеличить сбыт и тем самым свою прибыль. Но повсюду, где господствует свободная конкуренция, она стремится к уравнению прибылей и вытесняет капиталы из отраслей с более низкою доходностью в более доходные, тем самым вынуждая капиталистов постоянно заботиться о замене переменного капитала постоянным. Таким образом стремление повысить свою индивидуальную прибыль приводит к понижению нормы прибыли в целом. От этой тенденции не может также уклониться капитал, применяемый в добывающей промышленности. Но хотя эта тенденция и приводит к понижению абсолютной земельной ренты, но на первых порах она доставляет землевладельцу двойную выгоду: во-первых, он часто получает долю от сверхприбыли арендатора, во-вторых, капиталы, приложенные к земле, сообщают последней прирост стоимости, который по истечении срока аренды бесплатно достается землевладельцу.

Там, однако, где свободное действие конкуренции ограничено тем, что определенные элементы производства не могут быть созданы в произвольном количестве или произвольного качества, не может иметь место также уравнение прибылей: некоторые из них останутся ниже среднего уровня, некоторые — выше. Наиболее важною отраслью, где так обстоит дело, является добывающая промышленность. Исходя из нее, Рикардо рассматривает указанное явление; поэтому он видит его односторонне, под неправильным углом зрения, не понимая его всеобщего значения. Рикардо знает только одну форму земельной ренты, а именно сверхприбыли, возникающие в сельском хозяйстве вследствие этого ограничения свободной конкуренции.

В своих рассуждениях о земельной ренте он исходит из воображаемой страны, где имеются участки земли различной плодородности, еще никем не присвоенные. При этом он собственно имеет перед глазами американские условия. Конечно, уже Кэри доказал, что именно там развитие пошло совсем иным путем. Но Рикардо полагает, что в подобной стране были бы присвоены прежде всего самые плодородные участки земли, и, пока они будут в изобилии, не будет вообще никакой земельной ренты. Фактически при таких условиях не было бы и капиталистического производства. По мнению Рикардо, прирост населения вынудит переходить постепенно также к обработке неплодородных участков земли, но это может произойти только тогда, когда повышение спроса на продукты земли повысит их цену настолько, что она будет возмещать, сверх затрат капитала, и обычную прибыль. Поэтому цена определяется индивидуальною стоимостью тех продуктов, которые производятся при наименее благоприятных условиях. Продукты, произведенные при более благоприятных условиях, доставляют излишек, ренту. «Рента есть всегда разница между доходностью равных количеств капитала и труда».

Рикардо приходит к этому выводу, потому что он следует мальтусовой теории народонаселения, согласно которой последнее постоянно давит на свои средства существования; потому что он исходит из ложной предпосылки, что обработка земли начинается с более плодородных участков и переходит к менее плодородным; потому что он не рассматривает в целом всю проблему уравнения цен продуктов, произведенных при различных условиях, но берет своим исходным пунктом лишь отдельный вопрос; потому что, наконец, он рассматривает товар и стоимость в их изолированном виде, а не как результат общественного процесса производства.

Развитие может пойти по пути, предположенному Рикардо, но это отнюдь не необходимо; более того, это было бы исключением. Сельское хозяйство в своем поступательном развитии обращается то к более плодородным, то к менее плодородным участкам земли, сами эти свойства почвы изменяются в зависимости от приемов производства и от количества прилагаемого капитала. Точно также количество произведенных продуктов земли иногда может соответствовать потребности, но иногда может превышать ее или отставать от нее. Но именно при тех условиях, какие предполагает Рикаpдо, не наступит то следствие, которого он ожидает. Если цена определяется хлебом, производимым при наихудших условиях, то, как мы видели, наихудший участок или, вернее, наименее доходный капитал также даст еще ренту. Законы Рикардо применимы, наоборот, только к тому случаю, который он как раз отрицает, к случаю, когда цена диктуется издержками производства при особенно благоприятных условиях, то есть когда имеется относительное перепроизводство продуктов земли, тогда значительная часть их будет продана ниже их индивидуальной стоимости, цена может упасть до уровня цены производства, так что на самом худшем участке земли исчезнет вся абсолютная рента, а на многих лучших участках она будет реализована только отчасти. Полное исчезновение абсолютной ренты вряд ли вообще возможно при предполагаемых Рикардо условиях капиталистического производства, ибо землевладелец не позволит обрабатывать его землю без всякого вознаграждения, но, может, конечно, случиться, что арендная плата будет уплачиваться даже тогда, когда уже нет более никакой ренты, например, при поселении наемных рабочих на маленьких парцеллах, когда арендная плата поглощает как возможную прибыль, так и часть заработной платы. Там, где землевладелец сам обрабатывает свою землю, особенно в крестьянском хозяйстве, не приходится вообще говорить о ренте, но вместе с тем и о капиталистическом производстве.

К дифференциальной ренте рассуждения Рикардо в общем применимы, хотя не во всем правильны. В особенности его предположение, что производство должно всегда обращаться к худшим земельным участкам, не только исторически ложно, но не имеет значения для его собственной теории ренты. Ее законы одинаково применимы как при повышении, так и при понижении производительности участков, взятых под обработку.

Но так как Рикардо видел в дифференциальной ренте единственно возможную форму ренты вообще, то он должен был приходить к неправильным выводам всякий раз, когда дело шло о законах ренты вообще. Так, например, Рикардо находит, что улучшения в сельском хозяйстве всегда приводят к уменьшению денежной ренты, независимо от того, состоят ли эти улучшения в лучшем использовании почвы благодаря более рациональным системам плодосмена, или же они вызваны удешевлением или улучшением постоянного капитала. Это также верно по отношению к дифференциальной ренте… Но благодаря удешевлению или улучшению постоянной части капитала изменяется его органический состав, размеры его племенной части увеличиваются, следовательно, к сырому материалу прилагается большее количество живого труда и прибавляется большая стоимость, в то время как издержки производства остаются без изменения; поэтому увеличивается разница между этими двумя величинами, то есть абсолютная рента. Таким образом и при указанном предположении общая сумма ренты может остаться без изменения или даже возрасти.

Рикардо рассматривает только указанный случай, когда один лишь постоянный капитал уменьшается в своей стоимости; но он не исследует в общем виде вопроса о том, как влияют на высоту ренты различные изменения в составе капитала, вызванные колебаниями цены его составных частей. И здесь Рикардо не удалось разрешить проблему, потому что он исходил от специального случая, а не рассматривал вопроса с принципиальной стороны.

Этот недостаток дает себя чувствовать также при рассмотрении вопроса, имевшего для Рикардо особенную важность, а именно, перехода земледелия к все более худшим участкам. Этим явлением Рикардо объясняет постоянно продолжающееся падение нормы прибыли, которое иным образом для него необъяснимо. Отожествляя прибавочную стоимость с прибылью, он из падения прибыли заключает, что оно возможно только в результате повышения заработной платы, вызванного вздорожанием жизненных припасов. Последнее же является естественным следствием падения производительности сельского хозяйства. Следовательно, по мере дальнейшего прогресса общества норма прибыли падает, заработная же плата, а в особенности земельная рента, постоянно возрастают. Здесь Рикардо не замечает, что при его предпосылках возрастание дифференциальной ренты при уменьшающейся производительности земледелия даже на лучших участках постоянно сопровождается уменьшением массы общего продукта по отношению к затраченному капиталу определенной величины. Вследствие вздорожания жизненных припасов увеличивается заработная плата; из затраченного капитала величиною, например, в 100, большая часть падает на переменный капитал, при помощи которого, однако, можно занять лишь меньшее число рабочих и переработать меньшее количество сырого материала. Если одновременно возрастает также стоимость составных частей постоянного капитала — а это необходимо принять по отношению как к сельскому хозяйству, так и к горному делу, ибо продукты здесь часто опять входят в производство в виде сырых и вспомогательных материалов или в форме основного капитала, — то число занятых рабочих испытает двойное уменьшение: с одной стороны, заработная плата увеличилась; с другой стороны, уменьшившийся в процентном отношении постоянный капитал замещает лишь часть поменявшихся ранее сырых и вспомогательных материалов или машин. Уменьшается не только масса продукта по отношению к затраченному капиталу, но также рента по сравнению с ее размерами в первом случае, в то время как Рикардо полагает, что вздорожание составных частей постоянного капитала должно, наоборот, привести к дальнейшему повышению ренты.

Но и независимо от этого, рассуждения и объяснения Рикардо насчет падения нормы прибыли ложны не только с точки зрения исторической, ибо этому падению не препятствовало также удешевление продуктов земли, но и с точки зрения теоретической: как уже было показано, норма прибыли не идентична с нормою прибавочной стоимости, прибыль исчисляется не на переменный, а на весь капитал. Это падение нормы прибыли происходит оттого, что под давлением конкуренции доля постоянного капитала всегда увеличивается за счет переменного, промышленность и одновременно также сельское хозяйство постоянно становятся более производительными. Правда, прибавочная стоимость возрастает по отношению к затраченной заработной плате, но она падает по отношению ко всему затраченному капиталу.

5. Стоимость определяется общественно-необходимым рабочим временем. Кризисы⚓︎

В одном месте Рикардо говорит: «Труд миллиона человек в промышленности создает всегда одну и ту же стоимость, но не всегда одно и то же богатство». Это утверждение совершенно неправильно, так как Рикардо опять забывает постоянный капитал, который, правда, не создает никакой новой стоимости, но стоимость которого всегда вновь появляется в продукте. Поэтому, чем больше постоянный капитал входит в процесс труда, тем больше, даже при неизменной длине рабочего дня, не только масса произведенных потребительных стоимостей, которые Рикардо называет богатством, но и произведенная стоимость. Если рабочее население останется даже в стационарном состоянии и изменится только органический состав капитала, то и тогда ежегодно производимая в промышленности масса стоимости будет постоянно возрастать. И действительно, применяемый капитал непрерывно возрастает. Рикардо понимает этот процесс совершенно неправильно, полагая, что накопление капитала происходит таким образом, что доход «потребляется производительными рабочими вместо непроизводительных», или, иными словами, что прибавочная стоимость превращается в переменный капитал. Здесь Рикардо опять-таки упускает из вида постоянный капитал, которой при накоплении возрастает даже быстрее переменного. Следовательно, это накопление предполагает не только увеличение рабочего населения или возможность удлинения рабочего дня, но и наличность составных частей постоянного капитала, который должен быть вновь образован. Накопление в одних отраслях промышленности предполагает такое же накопление во других отраслях. Но если бы даже превращение дохода в капитал, обусловленное, конечно, сущностью капиталистического производства, и не происходило вовсе, то существовал бы тем не менее фонд для накопления, о котором Рикардо совсем не знает. Основной капитал, машины, постройки и т. п., входит целиком в процесс труда, но обыкновенно его стоимость воспроизводится не в течение одного года; возмещение этой стоимости распределяется на целый ряд лет, по истечении которых соответствующие элементы основного капитала должны быть возобновлены и закуплены «in natura». В промежуточное же время, из года в год, накопляется стоимость, которая употребляется на расширение производства и может быть затрачена на оборотный капитал, стоимость которого постоянно возвращается к капиталисту.

Так возрастает производство благ и стоимостей. Вопрос только в том, не имеет ли этот процесс свой предел, не может ли наступить перепроизводство товаров и капиталов.

Рикардо отрицает возможность всеобщего перепроизводства, причем он пользуется аргументацией Сэя, согласно которой продукты всегда обмениваются на продукты, каждая покупка обусловливает продажу, и наоборот, спрос и предложение всегда покрывают друг друга. Перепроизводство возможно только в отдельных отраслях промышленности, так что нарушается правильная пропорция в запасах товаров. Но равновесие будет опять восстановлено спасительным действием свободной конкуренции, которая извлечет капиталы из этих отраслей и направит их в те, где произведено слишком мало продуктов.

Потребности общества фактически безграничны; ибо, хотя «спрос на хлеб ограничен числом потребляющих ртов», но, например, потребность в мебели и в всевозможных предметах роскоши фактически безгранична.

Все эти рассуждения обнаруживают поразительную наивность. Рикардо изображает дело так, как будто речь идет о действительных потребностях людей вообще, как будто капиталистическое общество имеет своей целью удовлетворение потребностей, как будто производители непосредственно обмениваются между собою средствами, служащими для удовлетворения этих потребностей. Капиталистический строй превращается в пастушескую идиллию. Для Рикардо эта иллюзия была еще возможна, ибо в раннюю эпоху капитализма все его противоречия не успели еще проявиться так ясно и резко. Но трудно понять, каким образом можно еще поныне отстаивать эту точку зрения.

Рабочее время, вложенное отдельными производителями в товар, не придает последнему никакой стоимости, если оно не является общественно-необходимым временем, то есть если оно не затрачено на удовлетворение общественной потребности. Но размеры этой потребности, в свою очередь, зависят от величины стоимости. Ибо в суровой действительности капиталистического мира спрос, например, на предметы питания определяется не размерами желудка, как наивно думают Смит и Рикардо, а размерами кошелька. Решающее значение имеет не потребность вообще, но лишь платежеспособная потребность. Здесь таким образом получается порочный круг: стоимость зависит от общественной потребности, последняя же — от величины стоимости. В этом часто усматривали внутреннее противоречие марксова учения о стоимости, хотя Маркс на самом деле открыл здесь основное противоречие капиталистического способа хозяйства. Действительно, ни один капиталист не знает, реализуют ли произведенные им товары свою цену, возместят ли они издержки производства плюс прибыль. Он может только строить на этот счет предположения большей или меньшей внятности. Он выносит товары на рынок по определенной цене, диктуемой ему издержками производства, то есть косвенно стоимостью, и должен ждать, найдут ли они своего покупателя. Если покупателя нет, капиталист, быть может, откажется от части прибыли или даже от всей прибыли; более того, если ему предстоят платежи, он подаст их ниже собственных издержек, действительная рыночная стоимость товара составит лишь часть его индивидуальной стоимости.

«В действительности, индивидуальный труд, который выражается в особых потребительных ценностях, становится всеобщим трудом, и поэтому общественным, лишь тогда, когда они фактически обмениваются пропорционально продолжительности содержащегося в них труда. Общественное рабочее время заключается в этих товарах, так сказать, в скрытой форме и обнаруживается только в процессе обмена… Следовательно, всеобщий общественный труд не есть заранее данное условие, но результат, который только получается»5.

На основе капиталистического производства это разительное противоречие устраняется тем, что один товар выступает, как воплощение общественного рабочего времени, как деньги, на которые каждый индивидуальный товар должен быть обменен для того, чтобы доказать свой общественный характер. Поэтому вопреки мнению Рикардо, деньги никоим образом не функционируют только, как средство обращения, для более удобного обмена благ. Это — мерило, которое прилагается к каждому товару для того, чтобы узнать, насколько он содержит в себе общественно-необходимый труд. Деньги таким образом делают возможным обращение благ на капиталистической основе, но они не могут уничтожить то огромное противоречие, что индивидуальный труд первоначально независимых друг от друга производителей в то же время должен быть трудом общественным6.

Дело таким образом обстоит совсем не так идиллически, как рисует его Рикардо, говоря, что продукты обмениваются друг на друга, а деньги играют только роль посредника. Для товара вся трудность заключается именно в превращении его в деньги. Hic Rhodus, hic salta. Лишь своею способностью превращаться в деньги товар выражает свой характер, как стоимость; до тех пор он представляет лишь потенциальную стоимость. С ним дело обстоит так же, как и с бесчисленными газетными фельетонами, которые ежегодно пишутся, но остаются в редакционной корзине. Лишь малая часть их принимается в какую-нибудь газету и появляется в свет.

Если предварительный расчет капиталиста оказался ошибочным, — а сделать правильный расчет становится все труднее и труднее, — или же во время производства изменился спрос, то значительному количеству товаров не удастся перескочить в денежную форму; наступит в больших размерах обесценение товаров и капитала, начинается кризис.

Правда, Рикардо не отрицает возможности частичного перепроизводства. Но он не понимает его значения. Ибо, при крайне искусственном и чувствительном организме капиталистической хозяйственной системы всякое значительное нарушения равновесия влечет за собою целую революцию. Если, например, в текстильной промышленности наступает переполнение рынка, то прядильщик уже не может сбывать свой продукт ткачу; вследствие этого уменьшается также потребление им шерсти, льна или шелка, угля и прочих вспомогательных материалов, машин и построек; во всех этих отраслях промышленности начинается застой, увольнение рабочих, понижение заработной платы. Одновременно сокращается и потребление капиталистов и рабочих, переполнение рынка наступает также в отраслях, производящих средства потребления, кризис из частичного становится всеобщим. Следовательно, аргумент о возможности только частичного перепроизводства является очень слабым утешением, ибо частичное перепроизводство должно необходимо превратиться во всеобщее.

Невозможность всеобщего перепроизводства Рикардо объясняет тем, что человеческие потребности безграничны, и каждый человек может достать средства для их удовлетворения, повышая свое собственное производство.

Здесь таким образом отождествляется не только покупатель с продавцом, но и производитель с потребителем. Но, не говоря уже о том, что значительное число потребителей вообще ничего не производит, уже одно только отношение наемного рабочего к капиталисту предполагает, что рабочие, т. е. большая часть потребителей, не являются потребителями значительной части своего продукта, а именно средств и материалов труда; оно же, далее предполагает, что рабочие являются потребителями, т. е. покупателями, лишь постольку, поскольку они производят прибавочную стоимость. Поэтому нелепо отождествлять производителя с потребителем. По мнению Рикардо, достаточно самому производить стоимости, чтобы можно было получать за них другие. При этом он отвлекается от всяких определенных форм капитализма. Он смешивает продукт со стоимостью и упускает из вида, что рабочий не владеет средствами производства и производит не для себя, но ради прибыли своего нанимателя. Это выступает особенно ярко, если свести его аргумент к простейшей форме и поставить вопрос: почему рабочие сами не производят необходимых для них товаров? Ведь у сапожника нет сапог как раз тогда, когда магазины переполнены этим товаром, и т. п. Пределы капиталистическому производству определены только самим капиталом, в то время как масса производителей остается ограниченной и, по самому характеру капиталистического производства, должна оставаться ограниченною средним уровнем потребностей. Отсюда тенденция капитализма расширять рынок всевозможными средствами, во что бы то ни стало. Рикардо, будучи последовательным, отрицает необходимость такого расширения; но теперь об этом уже не приходится спорить7.

Все эти внутренние противоречия капиталистической системы впервые проявляются в сфере обращения. Уже на основе простого товарного обращения кризисы возможны благодаря тому, что продажа и покупка далеко не обязательно совпадают, и деньги могут быть удержаны и накоплены в виде сокровища. Здесь это явление еще более или менее случайно, но на капиталистической основе оно становится регулярным.

Все противоречия этой системы выступают таким образом, что обе фазы товарного обращения, покупка и продажа, расчленяются. Когда деньги служат при этом только средствами обращения, то они могут быть удержаны в том случае, если процесс воспроизводства наталкивается на затруднения, потому ли, что рыночные цены товаров вследствие каких-нибудь обстоятельств падают ниже их цены производства, так что воспроизводство капитала, по возможности, ограничивается, или же потому, что какие-нибудь элементы постоянного капитала имеются в не достаточном количестве. В этом случае воспроизводство наталкивается на технические и в то же время на экономические затруднения, так как стоимость и цена указанных элементов возросли. Подобный случай может наступить вследствие плохих урожаев или же в результате чрезмерной затраты капитала на машины и т. п., вызванной надеждой на слишком быстрое расширение воспроизводства, — расширение, для которого потом не оказалось необходимых предварительных условий.

Но деньги могут также функционировать, как средство платежа, как кредитные деньги, когда они действуют в двух различных видах, как мерило стоимостей и как реализация стоимостей. Но из этой функции денег опять-таки сама собою вырастает возможность кризисов, если в промежуточное время произошли изменения в стоимости или в цене соответствующих товаров, или же если происходит задержка в реализации. В этих случаях наступает заминка в кругообороте денег, и весь ряд сделок, находящихся в зависимости от первой сделки, не может быть оплачен.

«Весь процесс накопления сводится прежде всего к расширенному производству, которое, с одной стороны, соответствует естественному росту населения, а, с другой стороны, образует внутреннюю основу для явлений, обнаруживающихся в кризисах. Мерилом этого расширенного производства является сам капитал, данная стадия условий производства и безграничное стремление капиталистов к обогащению и капитализации, но мерилом его отнюдь не является потребление, которое заранее ограничено, так как, с одной стороны, большая часть населения, — рабочий класс — может расширять свое потребление лишь в очень узких пределах; с другой же стороны, по мере развития капитализма спрос на труд относительно уменьшается, хотя абсолютно и возрастает. Сюда присоединяется также то, что все эти выравнивания носят случайный характер, и хотя пропорциональность в приложении капиталов к отдельным отраслям выравнивается при помощи постоянного процесса, но уже само постоянство этого процесса предполагает постоянною диспропорциональность, которую он должен постоянно, нередко даже насильственным путём, выравнивать»8.

В указанном месте Маркс не дает законченной теории кризисов, да и полемика с Рикардо не давала к тому никакого повода. По отношению к Рикардо ему надо было только показать возможность и форму кризисов. Действительный их характер мог быть изображен лишь на основе развитых законов конкуренции и кредита и действительной структуры общества, которое никоим образом не исчерпывается двумя классами; рабочими и промышленными капиталистами9.

Заключение⚓︎

В предшествующем изложении я пытался дать очерк хода мыслей Маркса в его критике Рикардо. В рамках настоящего очерка можно было дать только скудный остов идей; но я буду вполне удовлетворен, если этот очерк побудит прочесть новый посмертный труд Маркса. Всякий интересующийся вообще теоретическими исследованиями прочтет эту книгу с огромным наслаждением. Нигде, пожалуй, своеобразие метода исследования и изложения Маркса не выступает так ярко и рельефно, как здесь, где он в полемике противопоставляет этот метод родственному, но отличному от него воззрению Рикардо и где он на многочисленных примерах показывает, что точная формулировка закона стоимости приводит также к количественному анализу хозяйственных явлений10. Именно, с точки зрения методологической ясности, изложение земельной ренты, особенно абсолютной ренты, в этом сочинении превосходит изложение третьего тома «Капитала». Там Маркс поставил вопрос, согласуется ли существование абсолютной земельной ренты с законом стоимости. Он, следовательно, рассуждал в духе метода Рикардо. В «Теориях» он развивает абсолютную ренту именно из закона стоимости; достаточно сравнить оба изложения, чтобы убедиться, насколько более плодотворным является метод последнего сочинения, не говоря уже о том, что здесь изложение особенно оживляется благодаря полемике с Родбертусом.

Изложение дифференциальной ренты здесь также подробнее, глубже, а нередко и лучше, чем в «Капитале», и это не только благодаря полемике с Рикардо, но особенно потому, что эта форма ренты рассматривается здесь в связи с абсолютною рентою и на ее основе. Правда, здесь зато отсутствует весь разбор дифференциальной ренты II, возникающей в результате приложения в добывающей промышленности добавочных капиталов неодинаковой производительности. Рикардо лишь мимоходом коснулся этой формы, почему и не было повода к полемике с ним; с другой же стороны, эта форма ренты не так необходима для понимания других форм, чтобы в данном месте ее разбор был бы так же необходим, как разбор абсолютной ренты. Однако, не только в области теории ренты, но и в различных других вопросах изданный труд представляет желанное дополнение к главному теоретическому труду Маркса, особенно в исследовании проблемы кризисов. Конечно, на этом сочинении заметно, что самому Марксу не суждено было дать ему окончательную отделку; в нем встречается немало повторений, в то время как некоторые вопросы рассматриваются лишь кратко и в афористической форме.

Кроме критики основных положений системы Рикардо, в этом сочинении имеется целый ряд экскурсов, посвященных отдельным вопросам и историческому положению теории Рикардо. Так, например, подробно разбирается отношение Андерсона и Смита к теории ренты, вопрос о влиянии машин на процесс производства и создания стоимости в освещении Рикардо и Бартона и некоторые другие вопросы. Но как ни интересен разбор всех этих вопросов, отдельные частности отступают на задний план перед отличительною особенностью, проходящею через всю книгу, перед ее методологическим значением.

Не один только метод объясняет превосходство Маркса над Рикардо, не говоря уже об индивидуальных особенностях обоих исследователей, от которых мы здесь отвлекаемся. Второй фактор громадного значения — это изменение точки зрения исследователя.

Каждая эпоха ставит свои собственные проблемы, т. е. вскрывает явления, которые не укладываются в рамки обычных объяснений и не могут быть согласованы традиционным способом с комплексом родственных и уже известных фактов. Но естественная сила духовной инерции приводит к тому, что, пока только возможно, делаются попытки более или менее насильственно втиснуть новые явления в старые категории; это продолжается до тех пор, пока не появляется исследователь с достаточно свободным от предубеждений взглядом, который видит недостаточность прежних попыток объяснений и начинает перестраивать науку на новой основе. Но к тому времени масса и число новых явлений оказываются уже значительно возросшими, и вопрос в том, — каким именно явлениям исследователь в первую очередь уделит свое внимание? Но в этом он не совсем свободен. Формулировка проблем представляет задачу науки, постановка же их предшествует ей; здесь действуют не ее собственные законы и правила, но исследователь находится под сильнейшим влиянием своих личных чувств, своей индивидуальной судьбы, воспитания и жизненного положения, своей принадлежности к определенному классу.

Рикардо был банкиром и жил в эпоху юности капитализма, под опьяняющим впечатлением огромного повышения производительности общественного труда. Ему, как и Смиту, целью хозяйства казалось создание возможно большего богатства, и его исследование имело своею целью установить, какие условия должны быть даны для того, чтобы возможно больше способствовать этой цели производства богатства. Он видел, что капитализм дал для достижения этой цели такие средства, которых не давала ни одна из прежних форм хозяйства, и потому капитализм казался ему завершением экономических стремлений человечества; а так как внутренние противоречия этой системы хозяйства в его время резко еще не выступали, то он мог не заметить их, тем более, что, исходя из своих предпосылок, он даже не искал их. Кризисы, современником которых он был, он все еще мог объяснять наступлением случайных обстоятельств, которые, как казалось, не присущи капитализму как таковому; крупные кризисы на мировом рынке начались лишь позднее. Не проникли еще в сознание общества и соответствующие капитализму классовые противоречия. Поэтому Рикардо мог отрицать возможность кризисов, не замечая, что цель капиталистического производства — не удовлетворение потребностей, а прибавочная стоимость; он мог затушевывать классовый характер капитала, противопоставляя его живому труду, как труд накопленный, но не как силу, ставшую самостоятельною и противостоящую рабочему.

Хотя Рикардо был таким образом ограничен буржуазным кругозором, но он никоим образом не был апологетом буржуазии. Как истый человек науки, он выводил из своих теоретических взглядов следствия, не заботясь о том, какому классу или какой клике они пойдут на пользу. Этим он существенно отличался от своего современника Мальтуса, этого сикофанта класса землевладельцев. Маркс воздает величайшую дань уважения и восхищения искренности и теоретическому беспристрастию Рикардо, в противоположность пошлой манере Мальтуса, не то что не беспристрастного, но даже очень пристрастного к определенному классу.

Приступая к изучению экономических проблем, Маркс был философом и историком, прошедшим школу Гегеля, но вместе с тем радикальным демократом, который не оставался слеп к все усиливающемуся классовому антагонизму между капиталом и трудом. Он ставил вопрос не о цели хозяйства вообще, но о тенденциях развития исторически данной системы хозяйства, капитализма. Тем самым он стал на независимую, беспристрастную точку зрения. Он больше, чем кто бы то ни было из его предшественников, признал историческое оправдание и необходимость капитализма, но вместе с тем и присущие ему разрушительные тенденции и противоречия.

Поэтому он мог, как никто другой, вполне оценить величайшую заслугу Рикардо перед наукою и в то же время показать его историческую обусловленность, его ошибки.

Примечания⚓︎

  1. Neue Zeit, 1905—06. В. II. ↩

  2. «Капитал», т. II. Изд. 1919 г., стр. 193 и след. ↩

  3. Удивительно, что это развитие нормы прибыли у Маркса и отклонение рыночной стоимости от индивидуальной стоимости неоднократно объявляли противоречащим первому тому «Капитала»; дело изображали таким образом, что Маркс якобы уничтожил свой собственный закон стоимости, будучи вынужден сам признать его полную неприменимость в капиталистическом мире. Так, например, Бернштейн с большим одобрением цитирует следующее бессмысленное место из Туган-Барановского: «Или товарные цены суть конкретное выражение ценности, — и, в таком случае, ценность не может совпадать с трудовой затратой, так как цена не совпадает с трудовой затратой; или же товарные цены не суть конкретное выражение ценности, — и в таком случае понятие меновой ценности теряет всякий определенный смысл, так как меновую ценность нельзя иначе мыслить, как основание цены. В первом случае учение о ценности Маркса оказывается неверным; во втором случае оно утрачивает какое бы то ни было соотношение с реальными фактами товарного обмена, оно становится бессодержательным». (Цитир. по русск. изд. «Теоретические основы марксизма». 4-е изд. 1918 г. стр. 117.) Такими же аргументами можно было бы легко «доказать» ложность и ненужность законов математического маятника, которым прямо не подчиняется ни один физический маятник. ↩

  4. Здесь необходимо напомнить, что еще раньше экономисты вроде Мальтуса признавали существование дифференциальной ренты на наихудшем из обрабатываемых участков, так как и необрабатываемый участок может давать доход в качестве выгона для скота, пастбища и т. п. ↩

  5. Маркс. «К критике политической экономии». Перед. П. Румянцева, изд. 1907 г., стр. 27. ↩

  6. Вполне естественно, что экономисты, исходящие из буржуазной точки зрения и считающие аксиомою, что буржуазное капиталистическое хозяйство свободно от внутренних противоречий, не понимают теории, вскрывающей эти противоречия, и усматривают противоречия в ней самой. В их глазах хороша та теория, которая отвлекается от всяких определенных экономических условий и тем самым, конечно, от всех противоположностей и противоречий. По их мнению, капитализм, как и всякая другая форма хозяйства, преследует исключительно цель возможно более рационального удовлетворения потребностей. Вся разница между различными формами хозяйства состоит только в их различной способности достигать этой цели. Разумеется, с мощным повышением производительности, которое приносит с собою капитализм, достигнута высшая ступень совершенства. Кризисы — это только случайные недостатки, могущие быть устраненными. Понятно, что подобная теория удовлетворяет того, кто хочет видеть только то, что соответствует буржуазному сознанию. Но трудно понять, каким образом и социалисты могут обращаться к этой бессодержательной теории и видеть в сделанном Марксом открытии внутренних противоречий капитализма противоречия его теории. Ср. Bernstein, Allerhand werttheoretisches, «Dokumente des Soziaiismus», В. V. S. 557. ↩

  7. Лишь понимание имманентных противоречий закона стоимости, достигающих полного развития в капиталистическом мире, даст возможность понять не только хозяйственные кризисы, но и все отчаянные попытки капиталистического мира освободиться от этих противоречий, всю нашу торговую, таможенную и колониальную политику, направленную к искусственному расширению рынка, и картели, направленные к его искусственному регулированию. ↩

  8. Ср. Marx, «Theorien uber den Mehrwert», II, 2. S. 263. ↩

  9. Очень интересная попытка развить марксову теорию кризисов на основе закона стоимости сделана О. Бауэром («Neue Zeit», XXIII, 1, Heft 5—6). ↩

  10. Легко оценить правильность насмешливого замечания Бернштейна (указ соч., стр. 559): «Ныне мы можем исследовать законы образования цен более прямым путем, чем фокусничание с метафизическою вещью, именуемою стоимостью». Этим Бернштейн хочет показать ненужность исследований закона стоимости, полагая, что их бесплодность уже доказана его предшествующими рассуждениями. Но превосходство марксовой теории обнаруживается именно в том, что она дает нам объяснение явлений нашей хозяйственной жизни, в то время как, например, теория предельной полезности представляет только теоретическое украшение, об эстетической ценности которого можно, конечно, быть различных мнений. ↩