Угаров А. Государственная теория денег в разработке Кнаппа и попытки ее экономического обоснования⚓︎
Бендиксен, К. Эльстер
Сборник «Проблемы теоретической экономии», 1925, с. 257—329
«Новый день манит к новым берегам». (Эльстер «Душа денег»),
«Сказка о неразрешимой проблеме денег звучит, как оскорбление человеческого рассудка».
«Государственная теория денег есть элементарное учение о деньгах, о котором так же мало спорят, как о таблице умножения».
(Бендиксен — «Валютная политика и теория денег в свете мировой войны»).
Предисловие⚓︎
Проблема денег издавна занимает умы многочисленных исследователей экономистов. И не мудрено. Деньги — это узел всех экономических связей развитого товаропроизводящего (капиталистического) общества; в них находит свое выражение его специфически-исторический характер, присущее ему особое строение производственных отношений. Деньги — дитя и спутник развитого товарного хозяйства. Отсюда вытекает основное методологическое условие успешного решения проблемы денег — анализ денег на основе явлений, порожденных товарной системой хозяйства — явлений ценности. Вопрос о ценности денег, вырванный из анализа всей цепи ценностных отношений, или (что одно и то же) взятый вне связи с основными элементами товаропроизводящего общества, совершенно не допускает правильного решения и неминуемо приводит к заключению о номинальной ценности денег, что искажает их природу. Деньги в этом случае представляются искусственным образованием, сознательным человеческим установлением, удобным инструментом в производственно-меновых отношениях, квитанцией на получение благ. Практически остается лишь задача усовершенствования денег, создание классических денег, и эта задача ложится на плечи государства. В ряду номиналистических теорий видное место занимает так называемая государственная теория денег, связанная с именем Кнаппа. «Новое слово» государственной теории денег облетело весь мир. Она явно претендует вытеснить из обихода все остальные теории денег. А между тем, по содержанию нет более бедного учения о деньгах, нежели государственная теория денег. Мы ставим своей задачей дать критический разбор государственной теории денег в ее новейшей формулировке. Историческое ее подготовление остается за пределами нашей работы. Рассматривая попутно работы продолжателей Кнаппа, номиналистов- не-государственников, мы имеем возможность остановиться на логическом разборе корней номинализма вообще. Кто знает, как много нашумел о себе номинализм в предвоенной и особенно в послевоенной литературе о деньгах, тот поймет важность и значение затрагиваемых здесь вопросов. Если бы номинализму удалось отстоять свои позиции в области теории денег, — это означало бы необходимость ревизии всех основных проблем политической экономии. Поэтому критика номинализма решает одновременно большую положительную задачу — она укрепляет важнейшие завоевания экономической мысли. Что особенно важно подчеркнуть, номиналистические построения опровергаются только с точки зрения политической экономии марксизма и в то же время являются выражением полного банкротства идей школы предельной полезности, для которой проблема денег представляется неразрешимой проблемой, пусть даже это звучит «как оскорбление человеческого рассудка» (Бендиксен). Снова и еще раз доказательство того, что лишь политическая экономия Маркса в состоянии дать теорию капиталистического хозяйства.
Часть I. Изложение государственной теории денег⚓︎
1. Путь исследования Кнаппа⚓︎
Мы можем предположить содержание государственного учения о деньгах известным русскому читателю. В работе Лоевецкого («Государственная теория денег») и очерке Зейлингера (Сборник «Новые идеи в экономике») сущность государственной теории денег изложена весьма удачно и обстоятельно, при чем в первой работе изложение подчас (ведется языком самого автора «Государственной теории денег», что еще более повышает достоинства изложения. Поэтому мы остановимся лишь на самых существенных сторонах государственной теории денег. Архитектоника труда Кнаппа выражена в трех больших разделах книги. Раздел I. — Платеж, деньги, металл. Раздел 2. — Устройство денежного обращения внутри страны. Раздел 3. — Устройство мирового денежного обращения. Путь исследования ясен. От анализа сущности денег к изучению замкнутой денежной системы и, наконец, анализ международного денежного оборота. Путь к определению сущности денег лежит через определение явлений платежа. Платеж, платежные средства — родовое понятие, деньги — частный вид платежных средств. В историческом развитии представление о деньгах ассимилировалось с представлением о металле. Как относятся деньги к металлу — в этом направлении движется мысль Кнаппа. Правовой порядок выступает с первых же строк анализа, как творец денег. «Душа денег, — говорит Кнапп, — лежит не в материи денежных знаков, но в правовом порядке, который регулирует их употребление». Порядок доказательства следующий. Всякие деньги — будь то металлические или бумажные деньги — только особенный случай платежного средства вообще. «В рамках исторического развития права образуется понятие платежного средства — верховное понятие, которому подчиняется понятие — деньги, т. к. существуют платежные средства, которые еще не деньги, позднее, которые суть деньги, еще позднее такие, которые уже не деньги» («Государственная теория денег»). Однако, не существуют ли понятия, которому в свою очередь подчинялось бы понятие платежного средства. Иногда прибегают к понятию менового блага и с его помощью пытаются определить платежное средство. Безуспешно. Ибо, во-первых, не всякое платежное средство в то же время меновое благо (пример — бумажные деньги: они общественно признанное меновое средство, но отнюдь не благо), во-вторых, не всякое меновое благо является платежным средством, им является лишь общественно признанное меновое благо, которое регулярно исполняет функцию всеобщего эквивалента и в этой роли признается первоначально обычаем, а позднее законом. Итак, в общественно признанном меновом благе мы не имеем определения платежного средства, оно лишь одна из форм платежного средства, простейшая его форма. Наиболее широко распространенным всеобщим меновым благом в развитии платежных средств выступают металлы. Организация платежного оборота на основе металла обозначается Кнаппом, как автометаллическое устройство. Его характерная особенность: металл фигурирует только, как вещество, материя без всяких юридических определений, количественные измерения материи получают физическое выражение. Металл принимается по весу. Но уже автометаллизм позволяет нам открыть сущность платежного средства. Для этого необходимо вдуматься в положение получателя металла (безразлично — меди, серебра, золота). Тот, кто получает металл в обмен за его товары, может употребить его двояко: технически, реально — на приготовление металлических изделий, или циркуляторно — в качестве средства обмена на приобретение других товаров. Обладатель металла по своему выбору может получить или реальное удовлетворение или циркуляторное. Каково взаимоотношение этих двух способов применения металла? Несомненно, реальное удовлетворение образует предварительное условие того, чтобы благо вступило в положение общественно-признанного менового блага.
Не будь металлы столь важны в технике, не могло бы возникнуть и автометаллизма. Однако, реальное удовлетворение существует в каждом благе, но вовсе не каждое из них возвышается на степень общественно-признанного блага. Следовательно, одного условия реального удовлетворения недостаточно для выступления блага в роли всеобщего менового средства. Иное дело циркулярное удовлетворение. В нем ключ к уразумению понятия платежного средства. «Оно необходимое и достаточное свойство всякого платежного средства, в частности и автометаллических» («Госуд. теор. ден.»). Только циркуляторное применение образует качество платежного средства. Более точного определения платеж-«в себе» были бы платежными средствами, чего на самом деле нет. Но самое циркуляторное применение есть явление правовой жизни, так что уже автометаллизм есть правовое установление платежного средства. Так устанавливается правовая природа платежных средств. Явления денег пока еще нет. Что же такое платежное средство? «Платежное средство, движимый предмет, который во всяком случае применим циркуляторно», — отвечает Кнапп. Реальное удовлетворение этим вовсе не исключается, оно попросту отбрасывается, как не характерное, несущественное для понятия платежного средства. Более точного определения платежного средства дать нельзя, подобно тому, как в математике нельзя сказать, что такое линия и число. Платежное средство — элементарное, первичное понятие.
2. Единица ценности, номинализм единицы ценности⚓︎
Можно сказать: платежное средство — движимый предмет, который правопорядком рассматривается, как носитель единиц ценности, но понятие единицы ценности не разумеется само собой, оно чрезвычайно спорное понятие. Кнапп определяет его следующим образом: «Единица ценности не что иное, как единица, в которой выражают суммы платежей». Единицы ценности во всех странах носят определенное имя, в одних это имя остается подолгу неизменным (фунт, стерлингов), в других меняется (Австрия — крона с 1892 года, раньше гульден). Важно знать, что означает единица ценности. Определяется ли она технически (марка 1/1395 часть ф. золота), так думают металлисты, или технически ее определить невозможно и надо искать другого пути? В этом задача номиналистов. «Человек от природы металлист, человек науки вынужден стать номиналистом, т. к. невозможно во всех случаях определить единицу ценности, как количество металла (чистые бумажные деньги)». Так аргументирует Кнапп номинализм единицы ценности. Правда, это не все. Уже в эпоху автометаллизма номинализм единицы ценности пробивается наружу при переходе от одного металла в качестве платежного средства к другому. При переходе понятие единицы ценности явственно выступает, как независимое от прежнего металла (технически). Причина тому, что при любых условиях единица ценности определяется исторически, а не технически — существование долгов. Государство, как организация, охраняющая права граждан, не остается безучастным в деле выполнения денежных обязательств и поддерживает своим авторитетом и властью существующие обязательства. Обязательства, долги — явление не техническое, а правовое. Дело идет об обязательствах, которые носят «литрический характер», т. е. выражены в существующих единицах ценности и погашаются существующими в данное время платежными средствами. Что образует содержание литрического долга при автометаллизме, общее автогилизме. (Автогилизм — платежный оборот на основе физически измеряемых материальных предметов. Hyle — материал). Единица ценности определяется при автогилизме физически. Всякий знает, что такое рожь, пшеница, серебро, медь, как физические тела, шеффель и фунт, как единицы меры. При определении долга вещь, по действующему праву служащая средством платежа, устанавливается технически. Тут литрические обязательства суть реальные долги. Если бы правовой порядок оставался бы неизменным, литрическому законодательству пришел бы конец. Мы по сию пору имели бы автогилическое устройство платежной системы, не могло бы возникнуть денег. Но в потоке времени ничто не остается неизменным. Уже в эпоху автометаллизма государство иногда меняет металл, исполняющий роль платежного средства. Оно не заботится об абсолютной величине обязательства, ограничиваясь их относительной величиной, ибо при этом не происходит нарушения имущественных отношений граждан. Государство в момент перехода от меди к серебру трактует существующие обстоятельства, как номинальные долги, и само определяет платежный материал, а также отношение новой единицы к прежней rekurrente Anschluss. Государство рассматривает прежнюю единицу ценности, как имя для прежнего платежного средства. В этой же решающей главе книги Кнаппа имеется еще один подход к доказательству номинальности единицы ценности. По мнению металлистов, — думает Кнапп, — о ценности блага можно говорить лишь тогда, если его сравнивают с другим благом. Но известны и другие случаи, когда перед хозяйствующим субъектом блага для сравнения нет. Ценность его блага будет в этом случае выражена во всеобщем меновом средстве; само же меновое средство никакой ценностью обладать логически не может. И только подставляя на место менового средства металл, металлисты открывают дорогу рассуждениям о ценности менового средства. То обстоятельство, что первые суждения о ценности возникли на основе сравнения благ, ничего абсолютно не доказывает. Раз они укоренились, более в сравнении двух благ по ценности нужды нет. Суждение о ценности блага могут высказываться посредством номинальной и исторически определяемой единицы ценности. Номинальность единицы ценности не новое явление, она соединима со всякой формой платежного средства, она предварительное необходимое условие для перехода от одного платежного средства к другому. Вмешательство государства в организацию платежного оборота наблюдается с того момента, когда происходит изменение платежного средства. При переходе к новому платежному средству государство, во-первых, описывает в интересах распознавания новое платежное средство, во-вторых, устанавливает имя новой единицы ценности, в-третьих, устанавливает отношение, новой единицы ценности к прежней.
3. Хартальные платежные средства⚓︎
Развитие платежных средств не останавливается на автометаллической стадии. Пензаторно (физически измеряемые) применяемые платежные средства сменяются «морфическими», оформленными платежными средствами со знаками юридического происхождения. Эта новая стадия в развитии платежных средств еще не несет с собой появления денег. Морфическое устройство уже более не автогилистично. В последнем, правда, также платежным средством служат куски, рассматриваемые технически, определенной формы и имеющие на себе знаки, но эти знаки технического, а не юридического характера, и это главное. Как только форма и знаки становятся показателем того, что является платежным средствам, мы имеем веред собой морфизм. Сам по себе морфизм не исключает физического изменения платежных средств. Теоретически мыслим случай морфнопензаторных платежных средств, когда в обращении будут находиться оформленные монеты, но приниматься они будут лишь по весу. Дальнейший этап — устранение физического измерения достоинства оформленных знаков. Когда значение платежного средства определяется не путем физического измерения, а распоряжением государства, налицо прокламаторные средства платежа. Прокламаторные средства платежа всего-навсего платежные марки, они хартальные платежные средства. Как для всяких других марок, квитанций, для них характерно то, что они носят знаки, установленные правопорядком. С хартальными платежными средствами открывается возможность таких платежных средств, которые уже более не связаны с каким-либо материалом, негилогенных (Hyle — материал), или, как выражается Кнапп, автогенных платежных средств. Однако, хартальность допускает и гипогенные платежные средства. После всего сказанного великий вопрос литрологии, что есть деньги, получает ответ: «Деньги — хартальное платежное средство». Исторический путь, пройденный платежными средствами, прежде чем они развились до формы денег, отмечен такими вехами: гипогенные платежные средства с пензаторным применением, морфнопензаторные платежные средства и хартальные платежные средства. Эта схема есть отражение действительного исторического развития платежных средств. Хартальное устройство платежного оборота связано с государством, которое его вводит, ограничено его пределами, и логически невозможно мыслить какого-нибудь интернационального хартального устройства платежной системы, при условии, конечно, что между двумя или несколькими государствами не заключено соглашение. Кнапп дает в заключение этого раздела сводную таблицу платежных средств по генетическому принципу, т. е. по способу их возникновения.
Таблица № 1
| Платежные средства бывают | ||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||
|
Дальше Кнапп переходит к классификации денег по признаку их отношения к металлу.
4. Троякий тип отношения между деньгами и металлом⚓︎
Кнапп различает троякого рода отношения между деньгами и металлом: 1) по признаку материального содержания денежных знаков; 2) по условиям превращения металла в деньги; 3) по условиям образования цены на металл, служащий материалом для приготовления денег. Отношения на основе материального содержания денежных знаков наименее важная категория. Их определение не обогащает теории денег. Технический момент образует их душу. По материальному содержанию деньги распадаются на две большие группы: монеты и свидетельства. В группе «монеты» можно выделить подгруппу — монеты из благородных металлов и монеты из неблагородных металлов. Деньги в форме монеты постоянно связаны с монетной стопой, — понятие чисто техническое, и его смысл в том, чтобы указать, сколько одинаковых по весу монет чеканится из определенной весовой единицы металла. Монетная стопа не касается, во-первых, условий превращения данного металла в деньги (свободная или закрытая чеканка), во-вторых, не устанавливает достоинства., значения монеты. Последнее присваивается монете только правопорядком. Английское денежное законодательство и германское доставляют лучшую иллюстрацию этого положения. Монетная стопа предписывает чеканить из 40 тройских фунтов стандартного золота 1.869 соверенов. Однако, достоинство соверена нам вовсе неизвестно. Соверен равен 1 ф. ст. Об этом мы узнаем из другого источника, из хартального права. Монетная стопа регулирует только абсолютное содержание монеты, к этому прибавляется оценка, определение достоинства монеты, в силу чего монета приобретает еще специфическое содержание, т. е. содержание металла на единицу достоинства металла. Специфическое содержание кроны 1/1395 фун. чистого золота. Абсолютное и специфическое содержание могут совпадать (пример: соверен — фунт стерлингов). Этим и исчерпываются отношения денет и металла по признаку материального содержания монеты. Генетические отношения доставляют гораздо больше материала для литрологии. Решающим для их характеристики служат правовые установления о превращении металла в деньги. Если денежное законодательство допускает какой-нибудь металл к неограниченному превращению в деньги, мы имеем гилический металл, а деньги, приготовленные из такого металла, будут гилогенными деньгами. Превращение гилического металла в деньги управляется известной нормой, гилогенной нормой, устанавливающей отношение между весовой единицей металла и прокламаторным значением его частиц, получающих форму монеты. Гилогенная норма — правовое установление, т. е. юридическое, а не физическое явление. Она фиксирует, что единица ценности, напр., фунт стерлингов, приходится на такое-то весовое количество чистого золота (40/1869 фунт. золота). Гилогенная норма — ключ к пониманию гилогенных денег. Их антитеза — автогенные деньги, деньги, не имеющие в основе своей гилического металла и не связанные никакой нормой. Частный и важнейший (случай гилогенных денег — наличные деньги. Наличные деньги предполагают: а) гилический металл, 6) гилогенную норму. Так как гилогенная норма периодически изменяется, то для наблюдения следует избрать определенный момент времени. При данных предпосылках и при условии, если специфическое содержание монеты или соответствует гипогенной норме, или выше ее, пред нами случай наличных денег. Для наличных денег Кнапп предлагает особое название ортотипические деньги, подчеркивая тем их связь с определенной нормой. Все остальные виды денег, не наличные, обозначаются им, как паратипические, лишенные нормы. Наука ощупью приближалась к этому делению, противополагая наличные деньги кредитным деньгам, но различие это успеха иметь не могло, ибо в основу брали признак разменности кредитных денег на наличные, что не всегда имеет место. На положении типического металла могут быть не один, а два металла (биметаллизм). В этом случае будет два вида наличных денег. Наличные деньги — подвид гилогенных денег, их антитеза (автогенные деньги) — также имеют свой подвид — собственно бумажные деньги. Отрицательная характеристика автогенных денег сводится к тому, что они возникают не посредством превращения гилического металла в деньги. Положительная характеристика — это оформленные денежные знаки с прокламаторным достоинством. Генетическое деление платежных средств вообще и денег в частности Кнапп изображает в двух следующих таблицах:
Таблица № 2
| Платежные средства бывают | ||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
|
Таблица № 3
| Деньги бывают | |||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||
Третий тип отношений — курсовые отношения между металлом и деньгами. Литрическое управление ставит иногда своей задачей придать устойчивую цену металлу. Совокупность мероприятий, направленных к этой цели, Кнапп называет гилодромией. Автогилическая и автометаллическая платежные системы еще не нуждаются в гилодромии. Они «в себе» заключают устойчивый курс платежных средств, но уже морфнопензаторные средства требуют известного регулирования цены металлов. В них дана только верхняя граница цены. Никто за фунт серебра в слитке не станет платить больше в монете. Но наплыв сырого металла на рынок может вызвать оценку его в монете ниже его металлического содержания. Предупредить это явление можно лишь распоряжением о свободном превращении металла в слитках в монету в любом количестве. Это мероприятие литрического управления Кнапп называет гилолепсией. Гилический металл не содержит еще обязательно этого признака. Гилолепсия обеспечивает минимальную цену металла. Так как в «наличном устройстве» денег отсутствует и верхняя граница цены металла, то требуется особое мероприятие литрического управления для обеспечения этой верхней границы. Оно достигается установлением предела терпимости снашивания монеты в обращении. Кнапп обозначает это мероприятие как гилофантизм. Гилолепсия и гилофантизм, сочетаясь друг с другом, и вводят в твердые рамки цену гилического металла. Гилодромия возможна также для гилогенных не ортотипических денег. Пусть государство взамен фунта золота выдает 1395 марок в свидетельствах (гилолепсия) и пусть за каждые 1395 марок в свидетельствах выдает фунт золота (гилофантизм), устойчивая цена металла будет тем самым установлена. Гилический металл — предпосылка гилодромии. Гилодромия логически прекращает свое существование там же, где и гилический металл. Гилодромия не есть продукт сознательного правотворчества, она неощутимо прокралась в денежное законодательство. Фискальные интересы подсказали королям выгоды свободной чеканки для казны (монетная пошлина), так родилась гилолепсия. Гилофантизм возник позднее. Корень его — в снашивании монет и в вырастающих отсюда периодических нарушениях денежного обращения. Первый шаг гилофантизма — определение пределов снашивания, завершение приема государством монет по их нарицательной цене, по прокламаторному значению, независимо от снашивания, но выпуск государством исключительно полноценных монет.
5. Устройство денежного обращения внутри страны⚓︎
После изолированного рассмотрения отдельных видов денег и классификации по признаку отношения к металлу, Кнапп переходит к анализу денежной системы государства в целом, в которой различные виды денег существуют один подле другого. Денежная система всегда нечто сложное, предполагающее ряд правил, упорядочивающих взаимоотношение частей. Сами правила могут быть установлены или законом или распоряжением правительства. По месту, занимаемому в денежной системе, Кнапп намечает новую классификацию денег — «функциональную». Подобная классификация требует, прежде всего, установления границ денежной системы государства и ее характеристики. Что входит в состав денежной системы государства? «Все платежные средства, которыми можно производить платежи государству», — отвечает Кнапп. «Акцептация», прием государственными кассами, точнее центральной кассой, содействующей по поручению государства литрическому управлению в его операциях, решает вопрос о принадлежности того или иного средства платежа к государственной денежной системе (центральная касса — касса рейхсбанка в Германии и государственного банка в России). Исходный пункт функционального разделения денег — момент участия в платежах государства. Платежи с участием государства Кнапп называет центрическими, ибо государство рассматривается, как центральный пункт, от которого берет начало весь платежный оборот. Платежи без участия государства — парацентрические платежи (платежи между частными лицами). Центрические платежи распадаются на эпицентрические (государство выступает, как получатель), и апоцентрические (государство — плательщик). Парацентрические и апоцентрические платежи объединяются у Кнаппа общим именем анепицентрических платежей. После этих предварительных замечаний легко построить функциональную схему денег. Первая схема строится по признаку обязательного приема денег при платежах. Тут мы находим облигаторные деньги, безусловно обязательные к приему в анепицентрических платежах и необязательные к приему в тех же платежах факультативные деньги. Для некоторых видов денег обязательный прием в анепицентрических платежах связан с особым условием, с суммой платежа. Они обязательны к приему только до критической суммы, за ее пределами принимаются только по соглашению. Это Scheidegeld по терминологии Кнаппа. Деньги, безусловно облигаторные, у Кнаппа получают название «курантных» денег. Эта первая схема функционального деления выражена в приводимой таблице.
Таблица № 4
По признаку условий приема при платежах деньги бывают:
|
||||||||||||
Вторая схема строится по признаку разменности. В государстве всегда существует один вид окончательных неразменных денег. Понятие окончательных денег содержит в себе следующий момент: производимый ими платеж исчерпывает собой всякие отношения по трем линиям: прекращается обязательство должника, теряет силу право кредитора, не остается никаких претензий к эмитенту денег — государству или банку. Противоположность им образуют провизорные, разменные деньги, обладание которыми заключает в себе право обмена их на окончательные деньги в эмитировавшем их учреждении. Третья схема намечается из апоцентрических платежей. Она касается только окончательных денег. В денежных системах некоторых государств наблюдались случаи параллельного существования двух видов окончательных денег, тем не менее государство в каждый данный момент производит апоцентрические платежи одним каким-нибудь видом окончательных денег, оно принудительно их навязывает получателям. Они суть валютарные деньги, все остальные акцессорные. Какие деньги являются валютарными, решает не закон, а живая административная практика государства. Принятие государством тех или иных денег в качестве валютарных затрагивает весь платежный оборот. Платежные обязательства отныне погашаются валютарными деньгами, и во всех конфликтах на почве исполнения обязательств государство будет принуждать к приему валютарных денег. Таким образом, валютарные деньги становятся обязательными для частного оборота. Но и это не охватывает всего значения валютарных денег. «Валютарные деньги определяют единицу ценности... Валютарные деньги — полюс всей литрической системы» («Гос. теор. денег»). Таблица № 5 дает наглядную картину разделения денег по признаку их приема в платежах и разменности.
Таблица № 5
|
|||||||||||||||
6. Различные типы валют⚓︎
Основой классификации валют являются валютарные деньги. Дальнейший вопрос, имеют ли валютарные деньги наличное или какое-либо другое устройство, при наличном устройстве валютарных денег возникает вопрос о гилическом металле и гилодромии. Главнейшие типы валют: 1) Валютные деньги имеют наличное устройство, гилический металл, серебро (Англия до XVIII в., Германия до 1871 г.) — серебряная валюта; 2) гилический металл, золото (Англия в конце XVIII в., Германия 1876 г.), Англия — незавершенная гилодромия, в Германии гилодромия почти доведена до совершенства —- золотая валюта; 3) валютарные деньги имеют нотальное устройство: а) денежные знаки приготовляются из металла, б) денежные знаки приготовляются из бумаги. Мы видим отсюда, что в основу характеристики различных типов валют Кнаппом положены генетические, материальные и курсовые особенности валютарных денег. Под этим углом зрения обычное деление валют по материальному содержанию валютарных денег (золотая, серебряная, бумажная валюты) явно недостаточно. Неудовлетворительно с этой точки зрения и понятие двойной валюты, параллельной валюты, так как в них остается совершенно неясным, какой вид денег образует валютарные деньги. Двойная валюта, параллельная валюта, а также хромающая валюта вовсе не особые валюты, а особые состояния денежной системы.
7. Денежная система государства и средства платежа кредитных учреждений⚓︎
До сих пор Кнапп молчаливо исходил из предпосылки, что единственным эмитентом платежных средств является государство. В жизни это не так. Средства платежа (банкноты) выпускаются и другими учреждениями. Как относятся эти средства платежа к денежной системе государства? Кнапп исследует природу банкноты и жиро-платежа. Банкнота по общему определению — обещание банка уплатить предъявителю определенную сумму валютарных денег. Такое определение не охватывает момента возможной неразменности банкнот, т. е. не отличается всеобщностью. Поэтому, не довольствуясь им, Кнапп дает свое определение. «Банкнота — хартальное свидетельство, на котором обозначена определенная сумма валютарных денег, ее правовая природа в том, что банк обязан при платежах принимать эти свидетельства в любом количестве» («Гос. теор. денег»). Клиенты банка и банк образуют частное платежное общество в пределах публичного платежного общества государства. Банкноты «an sich» не государственные деньги, они могут ими стать, если государство распространит на них акцептацию. Жиро-платежи совершаются в частном платежном товариществе, подобно обращению банкнот. Их принципиальное отличие от платежа в банкнотах — отсутствие всякого знака, предмета, который передавался бы при платежах. Этим исключается хартальностъ, так как отсутствуют знаки, к которым хартальность юридически прикрепляется. Жиро-платежи раздвигают рамки понятия платежа. Теперь можно представить понятие платежа в развернутой формулировке. Для понятия платежа существенно — не вещественная передача знаков, но юридическое перенесение встречных требований в единицах ценности, требований, направленных к центральной кассе платежного общества, будь то государство или банк — перенесение от одного лица к другому. Платежи совершаются всегда при посредстве центрального учреждения — метацентрически. Возникает затруднение: какое требование находится в руках обладателя окончательных денег к центральному учреждению. Казалось бы — никакого. На самом деле это не так. Его требование потенциально. Оно становится действительным, когда к нему обращено требование центрального учреждения, которое он и погашает окончательными деньгами. Из понятий платежа изгоняется всякое материальное содержание. Теоретически можно поставить вопрос об организации государственного жиро-оборота, при котором исчезли бы деньги. По этому поводу не следует выражать особенного беспокойства. «Наша экономическая организация, которую мы так охотно называем денежным хозяйством, зависит не от денег. Главное в ней обязательства, которые выражены в единицах ценности, — они сохраняют силу и без денег. Платежные отношения возможны без автогилизма, гилогенных денег, даже автогенных без всяких денег, но немыслимы без какого-нибудь учреждения, которое определяло бы единицу ценности. Платежной оборот внутренним образом связан с единицей ценности». На этом Кнапп заканчивает свое исследование сущности платежных отношений.
8. О товарной природе денег (явления лажа)⚓︎
В науке было много споров о том — товар или не товар деньги. Победа осталась за теми, кто отрицал качество товара за деньгами. Логически такое решение единственно возможно и до осязательности ясно. Товар необходимо предполагает возможность быть проданным, т. е. быть обмененным на платежное средство — уже по одному этому деньги не могут быть товарами. Тем не менее, это утверждение справедливо лишь при двух предпосылках: 1) если в государстве существует один только вид денег; 2) если имеется в виду только внутреннее обращение. Кнапп пока остается в пределах внутреннего обращения и рассматривает только первую предпосылку. Она представляется ему не реальной. На ряду с валютарными деньгами существуют деньги акцессорные, для которых не исключена возможность превращения их, при известных условиях, в товар. Эти условия — превышение цены денежного материала, из которого приготовляются акцессорные деньги, — цены, выраженной в валютарных деньгах над их платежной силой. При наличии указанных условий мы будем иметь лаж на акцессорные деньги. Обратное явление известно под именем дизажио. Лаж и дизажио — явление рыночного порядка, наступление их и размер диктуют положение рынков металла.
9. Типы перехода от одной валюты к другой⚓︎
Переход к новой валюте происходит в силу решений государства. Государство двояким путем может ввести новую валюту: обструкционно — вследствие чрезмерного скопления в государственных кассах акцессорных денег (наводнение акцессорными деньгами государственных касс, как выражается Кнапп) или экзакторно, по свободному решению государства. Государство при переходе может восстановить в роли валютарных денег те акцессорные деньги, которые раньше когда-нибудь были на положении валютарных — случай реставраторного перехода. Введение совершенно новых валютарных денег будет означать новаторный переход. По признаку лажа на акцессорные деньги, возводимые в положение валютарных денег, переход может быть восходящим (положительный лаж), нисходящим (отрицательный лаж) и колеблющимся (паритет). Этой характеристики возможных переходов вполне достаточно для уяснения основных линий действительных исторических изменений валюты. Исторический пример — обструкционный переход Франции в 1860 г. (переход к золотой валюте). Образец экзакторного перехода — Англия после Наполеоновских войн, Россия в 1897 г., Германия —1876 г. Первый случай — реставраторный переход, второй и третий — новаторный. Наряду с радикальным изменением валюты наблюдается и модификаторные изменения. Модификаторное изменение присуще гилогенным валютам. Их источник, во-первых, отсутствие гилодромии, благодаря чему сношенные монеты мало-помалу становятся единственным орудием обращения; во-вторых, изменение гилогенной нормы.
10. Международное денежное обращение⚓︎
Правильное понимание мировых денежных отношений теснейшим образом связано с понятием интервалютарного курса. Валютарные деньги — душа всей денежной системы каждого государства, поэтому и отношения между двумя государствами в сфере денежного обращения получают форму интервалютарного курса, как показателя всей системы их денежных отношений. Обычно интервалютарные отношения называют вексельным курсом. Такое обозначение, по мнению Кнаппа, неудовлетворительно. Во-первых, потому, что в нем нет указания на валютарные деньги, которые единственно вступают в определенные отношения в денежном обороте двух государств; во-вторых, потому, что интервалютарные отношения не нуждаются в вексельном обращении, как в своей основе. Интервалютарный курс существовал бы и тогда, если бы никакой торговли векселями не было. По ту сторону границ государства его законы бессильны. Интервалютарный курс не подчиняется регулирующему определению государства. «Интервалютарный курс — чисто рыночное явление… его высота — результат игры стихийных сил. Действующий субъект не государство и его органы, а всевластная биржа. «An sich», — не существует никакого паритета для интервалютарного курса» («Гос. теор. ден.»). Утверждение металлистов, что монетный паритет сам по себе является интервалютарным паритетом, ошибочно по многим причинам: 1) Монетный паритет не существует для стран с различной валютой (серебряная в одной и золотая в другой стране). Ценностное отношение между серебром и золотом, которое привлекают для объяснения паритета, в этом случае, заводит в порочный круг. 2) Монетный паритет может существовать, но будет выражать собой отношение валютарных денег одной и акцессорных другой и, наконец, 3) если даже существует монетный паритет между валютарными деньгами двух стран, он вовсе не обеспечивает устойчивого курса их. Колебания интервалютарного курса, как знает всякий, этим не устраняются. Следовательно, интервалютарного паритета можно достигнуть лишь с помощью особых мероприятий. Методологически неправильно исходить из паритета an sich, монетного паритета. Постоянные колебания интервалютарного курса обязывают теорию объяснить возникающее иногда в виде исключения устойчивое выражение курса, а не отправляться от данного паритета. Такое методологическое требование заложено в самой природе интервалютарного курса. Интервалютарный курс обусловливается всей системой отношений двух стран, отношений, из которых возникают платежные обязательства. К этому прибавляются спекулятивные расчеты на будущее — психологический момент. Многочисленность влияний, воздействующих на интервалютарный курс, удерживает его постоянно от резких колебаний. Всю сумму влияний, определяющих высоту интервалютарного курса, Кнапп называет пантополическими отношениями. Паритета «в себе» не существует; однако, этим нимало не устраняется правомерность таких понятий, как, «курс выше и ниже паритета». Следует лишь точно установить их значение. Эти выражения не означают ничего другого, кроме того, что литрическая политика государства направлена к поддержанию курса валютарных денег данной страны по отношению к валютарным деньгам других стран на определенном, уровне. Этот уровень и есть паритет. Для выбора паритета необходима экзодромическая деятельность. Пантополизм, стихийность влияний, формирующих интервалютарный курс, не препятствует сознательной экзодромической деятельности государства. Он лишь требует особых форм воздействия. В выборе паритета государство может руководиться различными соображениями. Иногда он берет в основу монетный паритет, иногда по историческим соображениям принимает за исходную точку высоту курса в какой-нибудь момент времени, иногда устанавливает ее по соображениям целесообразности. Отклонение от паритета вверх Кнапп называет валютарным лажем, отклонение вниз валютарным дизажио. Паритет всегда продукт решения двух государств, даже в том случае, если они имеют одинаковую металлическую валюту.
11. Экзодромическая деятельность государства⚓︎
Экзодромическая деятельность государства наблюдается обычно в государствах, достигших высокой ступени развития. Суть ее в поддержании намеченного паритета валютных денег по отношению к валютарным деньгам других стран. Интервалютарный курс образуется вначале стихийно, на основе рыночных влияний спроса и предложения. Если государство хочет осуществить экзодромию, оно должно опереться на те же рычаги. Экзодромическая деятельность прибегает к помощи биржевых средств, это единственная форма ее успешного применения. Характер экзодромических мероприятий легче всего уяснить на ряде примеров: пусть мы имеем два государства с гипогенными валютарными деньгами, приготовляемыми из одного и того же типического металла с гилодромией и наличным устройством валютарных денет. При такой предпосылке налицо монетный паритет. Является ли он сам по себе интервалютарным паритетом? Обычно думают, что да, и полагают, что в этом случае колебания интервалютарного курса выравниваются автоматически. Это представление ошибочно. Автоматическое регулирование имеет силу только при условии незначительных по силе и непродолжительных по времени колебаний. При длительных нарушениях платежных отношений автомат перестает действовать. Золотому запасу страны-плательщицы угрожает опасность. Тогда прибегают к экзодромическим мероприятиям — к возвышению учетного процента. Возьмем другой случай. Две страны с неодинаковой валютой — страна с золотой и страна о бумажной валютой. Как поддерживается между ними интервалютарный курс? Посредством особых экзодромических мероприятий. Автоматическое регулирование невозможно. Возвышение учетного процента нежелательно. Прибегают к иным мероприятиям. Образец таких мероприятий дает австро-венгерский банк. Банк некоторую часть своих капиталов держит в векселях на Англию и отдает векселя по паритету при неблагоприятном отклонении гульдена от паритета. Если пантополические отношения не потрясены глубоко, такая политика приводит к успеху. Третий пример: практика русского министерства финансов — посылка Банковому Дому в Берлине русских денег и немецких марок для свободного обмена одних на другие по паритету. Во всех случаях экзодромической деятельности не следует забывать одного. В последнем счете судьба вексельного счета лежит в пантополических отношениях. Так аргументирует Кнапп необходимость экзодромической деятельности государства.
12. Твердый курс, как конечная цель⚓︎
Поддержание устойчивого интервалютарного курса оказывает решающее влияние на выбор валютарных денег, разумеется, когда он совершается свободно, а не под давлением обстоятельств. Переход Германии к золотой валюте в 1871 г. был подражанием, правда, бессознательным, Англии. Скрытая его цель сводилась к обеспечению интервалютарного курса против Англии. Так же обстояло дело в Австрии в 1879 г., когда без труда можно было ввести серебряную валюту, а вместо этого готовили реформу в пользу золота. Отсталые страны равнялись по своим могущественным экономическим соседям, в выборе валюты, в их решении превалировали постоянно экзодромические соображения. Англия при выборе золотой валюты была свободна от этих соображений. Во всех остальных случаях укрепление интервалютарного курса против экономически могущественных стран играло решающую роль при выборе валюты. Параллельно процессу внедрения золота или, лучше сказать, английской валюты в качестве валютарных денег в оборот различных стран развивается процесс высвобождения золота из каналов внутреннего обращения. Валютарные деньги вытесняются нотальными акцессорными деньгами из внутреннего оборота. Этот процесс доказывает, что для внутреннего обращения достаточно применения нотальных денег. Тем не менее, государства правы, когда они сохраняют наличное устройство валютарных денег, ибо это облегчает экзодромическую деятельность. Наличное устройство имеет только экзодромический смысл. Теоретически представляется несомненно любопытным поставить такой вопрос. В самом ли деле существенно важно для интервалютарных отношений наличное устройства валютарных денег? Теория, отвечает Кнапп, этого не требует. Допустим, что ни в Англии, ни в Германии не существует более наличных валютарных денег, обращение состоит из банкнот, причем по предъявлении выдают в обмен за 1869 фун. ст. 40 фун. стандартного золота в слитках в Англии и 1395 марок за фунт чистого золота в Германии. Осуществлению экзодромии ничто не препятствует. Можно ли для валютарных денег исключить вовсе гилодромию? Ее важность в том, что она облегчает экзодромическую деятельность. Все же укрепления интервалютарного курса можно достигнуть и без нее. Для этого необходимо только, чтобы два государства условились о паритете (напр., Англия и Германия 20 марок — 1 фунт ст.) и о том, чтобы по этому паритету литрические управления свободно обменивали деньги своей страны на деньги государства, участвующего в соглашении. Таким образом, теоретически устанавливается, что для внешнего денежного оборота нет необходимости в наличном устройстве денег. Перед теорией тут открываются новые задачи: 1) раскрыть детали автогенного устройства, установить, что только государство должно и может создавать деньги; 2) продумать, какими нормами руководилось бы государство во всем, что касается количества создаваемых денег. Однако, все это лишь смелый теоретический полет мысли. А теория обязана показать, что при данных условиях является наилучшим. «Наилучшее остаться при галогенных деньгах, — говорит Кнапп, — наилучшее удержать золото в роли гилического металла, наилучшее сохранить наличное устройство валютарных денег и наполнить акцессорными деньгами внутреннее обращение» («Государ. теор. ден.»). Здесь начинается сфера практической политики. Здесь кончается теоретическое исследование Кнаппа. Практика удерживает смелого теоретика (в пределах разумного.
Часть II. Исходный пункт критики⚓︎
Критика теории Кнаппа⚓︎
Теория Кнаппа нуждается в особой, самостоятельной критике, независимо от позднейших попыток (связанных, главным образом, с именами Бендиксена и Эльстера) углубления государственной теории денег и ее экономической «отделки», ибо она представляет собою сознательное отречение от исследования экономических моментов в явлении денег. Стремление открыть в ней зародыш новой хозяйственной теории (Эльстер) поэтому заранее обречено на неудачу. Тем не менее от подхода Эльстера к государственной теории денег нельзя просто отмахнуться; в том случае, если бы удалось установить, что стержнем государственной теории денег является неосознанная и непродуманная Кнаппом до конца новая «всеобщая экономическая теория», как думает Эльстер, необходимо было бы центр тяжести критики перенести в область анализа, пусть даже выступающих пока что в неясных очертаниях, элементов всеобщей теории хозяйства (Эльстер и не подозревает, что его комментарии к государственной теории денег развенчивают ее творца). Государственная теория денег, смысл и значение которой, а также доказательность, раскрываются только во «всеобщей теории хозяйства», в корне отличной от господствующей, превращается в теоретически шаткую и не обоснованную конструкцию. На самом же деле и похвалы Кнаппу, расточаемые Эльстером, и упреки в недостаточной разработке экономической стороны проблемы денег, одинаково неосновательны. На этом следует остановиться, от этого зависит все построение критического анализа. В чем видит Эльстер элементы новой теории хозяйства у Кнаппа? «Деньги не благо, «так называемая» ценность денег, Gemeinschaft, как предпосылка хозяйства, в котором существуют платежи, — что означают эти указания, как не принципы новой всеобщей теории хозяйства?» («Душа денег», стр. 7). Проверим соображения Эльстера. Равнодушие Кнаппа к экономическим сторонам проблемы денег ярче всего выступает в знаменитом и вместе с тем «несчастном», по выражению Эльснера, в 20 параграфе книги Кнаппа (2 изд.), озаглавленном: «К пониманию ценности денег и цен» в параграфе, которому «нечего делать с основными истинами теории Кнаппа» (Эльстер — «Душа денег»), В начале этого параграфа Кнапп восстает, по своему обыкновению, против неясности термина «ценность денег», однако в своих пространных рассуждениях по этому поводу он безнадежно запутывает вопрос. Термин «ценность денег» кажется ему многосмысленным. Государственная теория денег вовсе не отказывается от этого понятия, она лишь ограничивает сферу его употребления. Трактуя о ценности денег, она разумеет или: 1) ценность иностранных валютарных денег, или 2) ценность туземных акцессорных, или 3) ценность синхартальных денег. Перечень показывает, что для государственной теории денег понятие ценности денег выражает лишь определенное отношение отдельных видов денег, образующих денежную (систему государства или служащих основой интервалютарных отношений между собой. Во всех случаях средством сравнения выступают валютарные деньги. Никакой ценности денег «в себе» для государственной теории денег не существует. «Совсем по другому, — говорит Кнапп, — нежели государственная теория денег, понимает этот вопрос учение о народном хозяйстве. Наши экономисты много спорят о ценности денег, подразумевая под последней всеобщее выражение цен. Тут господствует путаница» («Государственная теория денег», стр. 437). Кнапп выдвигает ряд остроумных возражений против метода индексных чисел, как метода изучения движения ценности денег. Но для нас важное и существенное не в этом, а в его утверждении: «индексные числа и их изменения не могут ничего сказать о юридической особенности денег и относятся поэтому не к государственной теории денег, а к учению о народном хозяйстве» (там же, стр. 439). Между тем статистики принимают, будто ценность денег и значение знаков одно и то же. К тому же «индекс числа не дает никаких других (сведений, кроме удобных сведений, об изменениях цен. Некоторые думают, будто они окрывают (сохранена орфография источника - Оцифр.) также изменения ценности денег. Это приводит к неслыханному порочному кругу. Изменения ценности денег выводят из статистики цен; таким образом изменения ценности благ должны быть открыты из самих себя» (там же). Само по себе бесспорное указание на недостаточность индексных чисел, как точных показателей динамики ценности денег, у Кнаппа служит формальным доводом в пользу упразднения самого понятия ценности денег. О другой стороны, с ясностью, не оставляющей сомнений, Кнапп отклоняет экономическую постановку проблемы денег, не исследует экономического отношения между обращающейся массой товарных ценностей и деньгами, а замыкает анализ в рамки отношений между государством и деньгами, оставляя меновой оборот и роль денег в нем за пределами исследования. Некоторые отрывочные замечания, рассеянные по всей книге Кнаппа, на первый взгляд могут ослабить это положение, на самом деле, при ближайшем рассмотрении его подтверждают целиком. Остановимся на наиболее характерных. В одном место Кнапп излагает взгляды «металлистов» следующим образам: «Металлисты рассуждают так: о ценности блага можно говорить только в том случае, если его сравнивать с другим благом. Кто хочет приобрести благо, тот указывает, какое количество другого блага он готов за него отдать. Кто хочет отдать благо, тот назовет, какое количество другого блага он хочет получить за него. Каждый раз должно быть названо благо для сравнения, чтобы представление о ценности стало ясным и однозначным. Ценность покоится на решении... когда прямо не называется благо для сравнения, тогда ценность вещи означает постоянно литрическую ценность, которая возникает посредством сравнения ценности вещи с всеобщим средством обмена — откуда следует, что в этом смысле не может идти речь о ценности самого менового средства («Государственная теория денег», стр. 8). Или в другом месте: «Я думал, подобно многим, что суждения о ценности могут образоваться только путем сравнения благ между собой... теперь же можно лишь утверждать, что этим путем возникли только первые суждения о ценности. Как только этот род суждения укоренился, тогда более нет надобности сравнивать одно благо с другим; тогда суждения о ценности могут высказываться с помощью номинальной, исторически устанавливаемой единицы ценности» (там же, стр. 14). Если к этому прибавить упоминание Кнаппа о том, что особенность современного хозяйства не в том, что в нем существуют деньги, а в том, что в нем имеют место обязательства, выраженные в единицах ценности, и что платеж предполагает Gemeinschaft, упоминание, из которого Кнапп не делает никаких выводов, то по сути дела в этом вся теоретическая аргументация Кнаппа, опровергающая самостоятельную ценность денег, содержащая в себе намек на новую теорию хозяйства и опирающаяся на исследование меновых и платежных отношений, т. е. аргументация экономического порядка. Корнями своими она уходит в субъективно-психологические построения австрийской школы и разделяет вместе с ней беспомощность «последнего слова науки» в политической экономии перед основным фактом современной системы хозяйственных отношений — денежным обращением. Примитивным логическим ухищрением Кнапп освобождает себя от обязанности вскрыть действительное отношение между товаром и деньгами. Если все товары выражают свою ценность во всеобщем меновом средстве, то как последнее само может обладать ценностью, раз для него нет «формы ценности?» Таким путем разрешена проблема ценности денег, или лучше, если оставаться ближе к Кнаппу, проблема ценности платежных средств вообще. Никакое платежное средство по природе своей логически не может иметь ценности. Видеть в этих случайных замечаниях и упоминании о Gemeinschaft, как о предпосылке платежа Кнаппа, зачатки новой всеобщей теории хозяйства, а с ней и денег, подобно Эльстеру, значит проявлять большую теоретическую непритязательность. Эти замечания Кнаппа врываются резким диссонансом в логически стройный ход историко-правового исследования явлений денег у Кнаппа. Вопреки этим замечаниям, государственная теория денег остается «чистой» юридической концепцией денег, целостным и замкнутым вне-экономическим построением. Такое признание ко многому обязывает критику. Критик, который подходит к Кнаппу и его теории с требованиями, предъявляемыми им ко всякой экономической теории денег, будет торжествовать легкую победу и вместе с Мизесом и Лотцем объявит: «До сих пор теория Кнаппа не пыталась хоть отчасти выяснить влияние различных денежных устройств на образование цен» (Лотц. «Новая теория денег». Сборн. «Новые идеи в экономике», № 6). «Это учение тогда лишь имело бы содержание, если бы государство устанавливало конкретную высоту цен. Между тем государственная теория денег ограничивается лишь тезисом — государственное веление определяет значение «достоинство», а не ценность номинальных денежных единиц в обороте, отказываясь таким образом от всякой попытки объяснить проблему денег (Мизес. Сборн. стат. «Основные проблемы денежного обращения»). Другими словами, экономист вряд ли найдет благодарный для него материал в государственной теории денег. Экономической теории денег она не обогащает. Успех Кнаппа может быть объяснен лишь тем, что он привлек внимание экономической науки к обсуждению новых фактов денежного обращения, не вмещавшихся непосредственно в старую металлистичеокую теорию денег (кстати сказать, о металлистах у Кнаппа чрезвычайно общее и расплывчатое представление). Кнапп дал толчок к рассмотрению номиналистической природы денег на основе новых фактов. Но напрасно мы стали бы у него искать какой-нибудь теории номинализма, какой-нибудь новой теории «идеальной единицы денежной меры» (Маркс). Номинализм кнапповской единицы ценности заложен в природе вещей; государство не создает номинальности единицы ценности, оно в своем поведении считается с ней, как с фактом. Установить это имеет крупное значение для понимания теории Кнаппа.
В самом деле, послушаем самого Кнаппа. Как известно, Кнапп открывает свое исследование выяснением понятия платежного средства. Это выяснение сплетается у него теснейшим образом с анализом влияния государства, правопорядка на развитие платежного оборота. Больше того: можно сказать, что платежной оборот начинает свою историю лишь с определенного момента вмешательства государства в его организацию. Логически эта точка зрения у Кнаппа не вполне выдержана потому, что он допускает возможность существования общественно-признанного менового блага, которое в силу нравов, благодаря своему циркуляторному применению, становится платежным средством и лишь позднее получает санкцию государства.
В развитии платежного оборота для нас особый интерес представляет случай перехода от одного платежного средства к другому, тот первоначальный случай, который имел место еще в эпоху авто-металлизма. Кнапп так характеризует этот переход: «Всякое изменение платежного средства предполагает, что единица ценности, по крайней мере в момент перехода, рассматривается, как номинальная... номинальность единицы ценности, также литрических обязательств, не только не новое, а первоначальное (uralte) явление, которое продолжает жить сегодня, будет жить завтра и останется вечно, она соединима со всяким качеством платежного средства. Она есть не что иное, как необходимое условие перехода от одного платежного средства к другому. Она остается незамеченной в те периоды, когда не совершается перемен платежного средства» («Гос. теория денег»). Обращает внимание способ выражений, который употребляет Кнапп, изображая переход от одного платежного средства к другому. Он нигде не говорит, что государство создает номинальность единицы ценности. Государство лишь трактует прежнее обязательство так, как если бы единица ценности имела только имя... В момент перехода от меди к серебру существующее обязательство рассматривается государством, как номинальное обязательство... Государство рассматривает прежнюю единицу платежного средства так, как если бы она была только символом, именем для прежней единицы платежного средства — вот обычный оборот речи там, где Кнапп касается отношений между государством и номинализмом единицы ценности. Экономическая формулировка номинализма у Кнаппа так беспомощна, что она вряд ли может претендовать на какое-нибудь научное значение, к тому же мало вяжется со всей его системой, а юридическая формулировка номинализма принимает номинализм, как готовую исходную посылку. Это обязывает нас признать, что теории номинализма у Кнаппа нет. Его теория, по праву именуемая государственной, есть систематика платежных средств (вообще и важнейшего из них — денег, в частности, под углом зрения государства, всестороннее определение зависимости между развитием платежного оборота и государством. Наиболее крупные из его «учеников» (Бендиксен и Эльстер) в своих работах вполне отдают себе отчет в формально ограниченном значении теории Кнаппа, а усердие, с каким они добиваются теоретической мотивировки номинализма, лишний раз подчеркивает юридический ее характер. Лишь твердо установив это положение, можно поставить на правильные рельсы дело критики. Подойти к «Кнаппу и его теории с методологической и логической критикой, принимая за отправной пункт его же собственные посылки — необходимое условие плодотворной критики. Однако, в экономической литературе, посвященной Кнаппу, мы замечаем скорее обратное. Экономисты «насилуют Кнаппа», навязывают ему свою точку зрения и грудой исторических фактов расплющивают безжалостно своего противника.
Два момента необъяснимы вовсе для государственной теории денег: 1) явление цены, 2) влияние денежного обращения на динамику цен. Явление цены, как увидим впоследствии, камень преткновения номинализма вообще. Для государственника аксиомой является индпферентизм денег по отношению к товарному обращению. Его мысль работает в плоскости «государство-деньги», а не й плоскости «деньги— товарное обращение, государство в системе меновых связей товаро-производящего общества». Обнаружение методологической беспомощности теории Кнаппа, как государственной теории, и развязывание логических противоречий его теории должно быть задачей критики. Таким образом наш ближайший вывод: 1) Кнапп не фундаментирует государственной теории денег какой-либо новой экономической теорией современного хозяйства, 2) государственная теория денег не является теорией номинализма денег, 3) критиковать Кнаппа можно и должно, как автора государственной теории в узком смысле, т. е. формально юридического построения.
Методологическая критика⚓︎
2. Государственная и «безгосударственная» теория денег⚓︎
Имеется ли в труде Кнаппа методологическое обоснование права на самостоятельное существование государственной, т. е. формально-юридической теории денег наряду с экономической теорией? Это основной вопрос, на который прежде всего надо дать ответ, и ответ приходится дать отрицательный. Кнапп нигде не пытается методологически оправдать появление в свет особой государственной теории денег. В качестве методологических опорных пунктов особой государственной теории денег из произведений Кнаппа можно извлечь следующие три (систематически им не развитых и не приведенных в необходимую связь): а) при государственном понимании денег мы получаем чрезвычайно удобный классификационный принцип, позволяющий установить простую схему многообразных видов денег, в) платежной оборот в своем возникновении, еще больше в своем развитии, тесно примыкает к государству, а ведь известно, что даже такой «антигосударственник» в понимании денег, как Маркс, писал в «Критике политической экономии»: «С организацией капиталистического производства, вообще, функция денег, как платежного средства., расширяется за счет функции их, как покупательного средства, еще больше как элемента собирания сокровищ... Степень, до которой развиваются деньги, как исключительно платежное средство, указывает на степень, в которой меновая ценность овладела производством вглубь и вширь» (стр. 137—138). Если функция денег, как платежного средства, неразрывно связана с существованием государств и связь эта будет теоретически определена, как сложная и многосторонняя, могущая быть понятой только при самостоятельном анализе отношений государства и платежного оборота, этим доказана была бы необходимость особой государственной теории денег и, наконец, с) рационализация денежного обращения, проводимая государством, в особенности значительная в интервалютарных отношениях. Эти три момента не одинакового логического порядка. Первые два касаются формально-юридического значения государства, третий — форм участия государства в игре стихийно экономических сил, момент, чужеродный построению Кнаппа. Остановимся теперь на характеристике каждого из этих моментов. Прежде чем перейти к их подробному рассмотрению, надо вырешить один вопрос: была ли когда-либо теория денег «безгосударственной», т. е. игнорирующей государство и его влияние на денежное обращение. Справедливо замечает Лотц: «и металлист вынужден согласиться с Кнаппом в том, что теория денег не должна быть безгосударственной. Денежная теория, которая исходит из допущения робинзонад (Лотц путает государственную и общественную точку зрения, что, однако, не ослабляет существа его возражений), должна быть оставлена в стороне; то, что государственная теория денег не имеет права на существование, вытекает из ряда соображений, которых Кнапп как раз не выставляет» («Новые идеи в экономике». Сборн. № 6). Но в этом смысле и обмен предполагает некоторые юридически-правовые условия, охраняемые государством. «Чтобы поставить вещи во взаимное отношение, хранители должны относиться друг к другу как лица, воля которых царит в этих вещах. Они должны признавать друг друга частными собственниками. Это юридическое отношение, формой которого является договор, есть волевое отношение, отражающее в себе экономическое отношение» (Маркс «Капитал» т. I). Экономисты до Кнаппа и после Кнаппа не исключали влияние государства на институт денег: они утверждали лишь, что на долю правительства выпадают формальные операции, и если правительства хотят играть какую-нибудь большую роль в денежном обращении, они должны включиться в меновой оборот наравне с прочими хозяйствующими субъектами. Формальный характер государственного вмешательства в денежный оборот, нимало не нарушающий законов рынка, освобождал экономистов от обязанности теоретического определения роли и положения государства в системе экономических связей товарно-капиталистического общества, а для особой юридической теории денег, по понятным причинам, не оставалось места. Кнапп ставит заново проблему «деньги и государство». Казалось бы, что это обязывает его к рассмотрению положения государства на рынке, форм влияния государства на рыночное отношение средств, которыми располагает государство для воздействия на рынок, или к детальному анализу формально-юридических отношений между государством и деньгами, что могло бы дать основание государственной теории денег. Взглянем на методологические посылки государственной теории денег: 1) Государственная теория денег, как принцип классификации несомненно весьма удобный, хорошо действующий принцип, позволяющий группировать явление денег почти исчерпывающим образом. Государственная теория денег «вводит остроумно-расчлененную сеть понятий, которая включает все явления денег в их покоящемся бытии (для себя) и в их формальных взаимных отношениях» (Лексис)... Без сомнения, думает Лексис, это ограниченное содержание сочинений Кнаппа образует само по себе замкнутое и закругленное целое, оно может притязать на то, чтобы считаться самостоятельной ветвью знания, подобно кристаллографии наряду с кристаллофизикой или систематической зоологией, на ряду с физио-и-биологией, но в таком случае она не может быть, да и желает быть, законченным учением о деньгах, которое должно охватить наряду со статикой и динамику их» (Лексис). Вряд ли кто-нибудь согласится признать за государственной теорией денег в таком ее виде сколько-нибудь серьезное значение и как теории вообще, и как государственной теории, в частности. 2) Даже и государственное учение о деньгах неразрывно связано с динамической стороной явлений денег. Тот же Лексис замечает правильно: «И с точки зрения государственного понимания денег важно исследовать, при каких условиях, насколько далеко в состоянии государство поддерживать созданную им правовую систему денег против натиска стихийных хозяйственных сил». «Исследование стихийных хозяйственных сил» с точки зрения государственной теории денег должно было бы означать определение пределов и условий рационалистической деятельности государства. Оно грозило бы государственной теории денег смешением формально-юридического подхода к явлению денег и экономического подхода смешения, тем более опасного, что оно неизбежно выявило бы для Кнаппа теоретическую бессодержательность формально-юридической теории денег. Кнапп боязливо обходит «проблему рационалистической деятельности государства, ограничиваясь самыми общими указаниями, а так как, например, в интервалютарных отношениях ему приходится высказаться ясно о значении государства в международных денежных отношениях, он вынужден признать решающее значение стихийных сил (пантополитических отношений). У его продолжателей рационалистический момент в деятельности государства привел к попыткам построения чуть ли не новой теории государства, Шмидт определяет государство, «как организованный народ». Это нас убеждает, что Кнапп сознательно ограничивает свой анализ изучением формально-юридических зависимостей между деньгами и государством. Следовательно, ни как классификационный принцип, ни как теория, устанавливающая новое место государства в сфере денежного обращения и рыночных связей, государственная теория денег не может считаться обоснованной и не может претендовать на самостоятельное существование. Методологическое оправдание государственной теории денег надо искать в другом месте — в зарождении и развитии платежного оборота и роли в нем государства. Поводом создания государственной теории денег могла бы послужить роль государства при следующих условиях: 1) если бы организация платежного оборота немыслима была без участия государства, 2) если бы включение государства в организацию платежного оборота, сложившегося ранее, сопровождалось каким-нибудь качественным изменением его организации (например, государство произвольно устанавливало бы платежный материал и платежные средства), 3) если бы государство могло поддерживать без нарушения существующую организацию платежного оборота. Ни первого, ни второго, ни третьего доказать нельзя, сам Кнапп доказывает противное. Кнапп говорит: «Платеж есть факт, который предполагает во всяком случае Gemeinschaft, пусть это будет государство, круг клиентов банка или даже платежной союз. Платежное товарищество могло бы выйти даже за пределы государства, как, например, в эпоху автометаллизма, когда платежное товарищество состояло из всех тех, которые признавали меновым благом серебро, медь или золото». Если к этому прибавить, что общественно признанное меновое благо, которое становится платежным средством в эпоху автогилизма, выделяется сначала, «благодаря нравам», а позднее признается в роли платежного средства правопорядком, как излагает сам Кнапп (Кнапп, как верно отмечает Соколов, придает понятию платежного средства весьма широкое значение... понятие платежного средства сливается у него иногда с понятием орудия обмена». «Проблемы денежного обращения», стр. 86), то совершенно очевидно, что государство попросту фиксирует сложившееся отношение, как орган сознания бессубъектной системы товаро-производящего хозяйства. К тому же, если: брать понятие платежа в том широком смысле, в каком его употребляет Кнапп, то в развитии менового хозяйства была длительная полоса, когда меновой оборот обходился без какого то ни было участия государства (автогилизм — начальная стадия автометаллизма). Вот что пишет Евзлин («Деньги»): «В период, когда в роли денег, в роли всеобщего менового средства (т. е. платежного средства) выступали предметы украшения, непосредственного потребления, определение доброкачественности и пригодности этих предметов при совершении меновой сделки не представляло никаких трудностей и было доступно всем. Благородные металлы обращались слитками и кусками различной величины. Самая трудная и обременительная операция при обращении слитков в качестве денег — это установление подлинности благородных металлов и их чистого содержания. С целью устранения этого затруднения для торгового оборота выделывались лишь слитки определенного содержания металла, при этом они снабжались знаком или клеймом какого-нибудь общепризнанного авторитета... такую денежную систему имели многие народы на заре их исторического развития. Большая часть циркулирующих в Китае денег состоит из маленьких серебряных, башмакообразных слитков, снабженных штемпелями известных торговых фирм, определяющими их пробу... дело клеймения слитков перешло очень рано к государственной власти (стр. 40—41. «Деньги»). Следовательно, возникновение платежного оборота исторически не связано с государственной властью и ее санкцией. Какие качественные изменения вносит первый акт и последующие акты государственной власти в платежной оборот. Первый акт государственной власти — возвышение общественно-признанного менового блага на положении законного платежного средства не меняет по существу ничего. Он лишь открывает возможность более успешного решения тех задач, что предстояло решить самому меновому обороту. Вмешательство государства избавляет меновой оборот от ряда технических неудобств. Клеймение слитков дополняется операциями их деления и штампования, снабжением государственным гербом, т. е. подготовляет переход от пензаторных аморфных платежных средств к оформленным платежным средствам. Первый акт государства не вводит никакого нового платежного материала, да и не может его ввести, его деятельность примыкает к уже существующим отношениям платежного оборота и опирается на них. «Платежной материал всегда дается общественными условиями. Если бы государство захотело ввести в качестве денег каменные глыбы, оно потерпело бы неудачу» (Мануйлов). Этот факт для государственной теории денег закрывает возможность сколько-нибудь полного изложения истории денег. Действительное научное понимание денежной истории развития денежных форм возможно только на основе изучения общественных условий производства и обмена. Государственная теория денег, которая усердно искала «душу денег», вытравила эту душу формально бездушным подходом, оторвавшим деньги от их питательной почвы — менового обращения. Мы должны согласиться с Мизесом: «Новая государственная теория денег скомпрометировала себя сразу при своем появлении, благодаря неудачной попытке изложить валютную историю с точки зрения акаталлактики... Кнапп и его ученики перечисляют законы и декреты, но не могут ничего сказать об их мотивах и влиянии, о том, что сторонники той или иной валюты образуют целые партии, даже не упоминается... ни одна школа не давала более бессодержательного изложения валютной истории» (Новые идеи в экономике). Оставляя без рассмотрения вопросы о свободном выборе денежного материала, о свободе или несвободе государства в переходе от одного платежного материала к другому, Кнапп тем самым не дает никакой характеристики значения государства в сфере платежного оборота, а изложением своим только укрепляет сомнение насчет влияния государства с достаточной определенностью, подчеркивая отсутствие качественных перемен, которое вносило бы государство своей деятельностью в платежный оборот. Наконец, государство не обладает силой удержать сложившуюся платежную организацию. Она развивается по своим стихийным законам. Государство и правительство в этом убедились не раз. Бумажные деньги при известных условиях внедряются в оборот и вытесняют из обращения полноценную монету в силу известного закона Грешама, и никакие правительственные распоряжения не могут в этом что-либо изменить. Правда, правительство располагает могущественными средствами дезорганизации платежного оборота посредством эмиссии бумажных денег, но и дезорганизация платежного оборота совершается по внутренним законам менового обращения. Все это вместе взятое и приведенные выше соображения о роли государства в определении номинальности денежной единицы и значения номинализма в системе Кнаппа вообще позволяют заключить, что государственная теория денег, как самостоятельная теория, методологически оправдана быть не может. Слабость государственной теории денег не в том, что она государственная теория, а в том, что она вообще не является в строгом смысле слова теорией, ибо она не смогла да и не сможет отмежевать себе того участка явлений, на котором она могла бы плодотворно работать. Государственная теория денег имеет перед наукой ту заслугу, что она описывает всесторонне связи и отношения, которые существуют между государством и деньгами.
3. Логическая характеристика государственной теории денег⚓︎
Если понять формально ограниченное значение теории Кнаппа (недурно выраженное Эльстером: «государство признает экономический факт номинальности единицы ценности и обеспечивает обращение платежными средствами, которым оно доставляет значение в единицах ценности. Настолько и поскольку государство создатель денег»), — то сколько-нибудь значительных логических возражений теория Кнаппа не вызывает. Поэтому мы остановимся лишь на тех спорных вопросах, которые обычно обсуждаются в экономической литературе.
4. Классификация платежных средств⚓︎
Можно ли считать удачным с точки зрения самого Кнаппа ограничение понятия денег путем признания качества денет лишь за хартальными платежными средствами? Думается, нет. Что составляет специфический признак хартальности — прокламаторное применение оформленных платежных средств. Вносит ли оно что-нибудь новое в качество платежных средств вообще в их природу? В самом определении хартальности это прямо отрицается. Номинальная природа единицы ценности присуща всякому платежному средству, несущественно, что в условиях автометализма пензаторное применение платежных средств заслоняет собой номинальную природу платежей. В прокламаторном применении номинализм единицы ценности лишь обнаруживается. Почему при этих допущениях только хартальные платежные средства — деньги? Едва ли новый способ (технических) расчетов (счет вместо взвешивания, как происходило дело в эпоху автометаллизма) может служить основанием для выделения хартальных платежных средств в группу «деньги». Логическое размежевание проводится по линии определенной формы вмешательства государства в систему платежных отношений. Мы не оспариваем того, что с возникновением хартальных платежных средств государству открываются более широкие «возможности», становятся возможными мошеннические проделки правительства — выпуск в обращение неполноценных монет и финансирование государства путем выпуска бумажных денег в критические эпохи (войны, революция). Но это все относится к соображениям финансовой политики. Кнапп же чистый теоретик, стоящий «по ту сторону добра и зла» (Лексис). Та или иная степень близости государства к платежному обороту основанием для раздела платежных средств на две большие группы (пензаторные и хартальные) быть не может, так как она схватывает лишь внешние моменты, а не внутреннюю природу платежных средств. Точно также логически непонятно изображение жирооборота, как безденежного оборота. Признак жирооборота то, что в нем клиенты жиро между собой производят платежи путем списывания долгов. Первоначально определение платежа, правда, не формулированное отчетливо Кнаппом до главы «Банкноты и жирооборот» заключенные в понятии платежного средства и исследований долговых отношений в свете жирооборота, становится явно недостаточным. «Движимые вещи не употребляются в жирообороте вовсе. Между тем существенный признак всякого платежа может быть открыт только в жироплатежах. Этот существенный момент не «материальное перенесение знаков», но «юридическое перенесение встречных требований» к центральному учреждению, выраженных в единице ценности, жироплатежи — наглядная иллюстрация к этому. Современные жиросоюзы имеют в основе валюту государства. Сводя природу платежа к юридическому перенесению встречных требований к центральному учреждению, неразрывно связывая понятие платежа с понятием единицы ценности, которая образовалась в обществе (как. Кнапп оставляет без объяснений), классификацию платежных средств по схеме — платежные средства еще не деньги, платежные средства — деньги и уже деньги. — Кнапп строит по совершенно второстепенному логическому признаку. Платежные средства — не оформленные вещи, оформленные вещи с прокламаторным значением — невещественное перенесение требований. Такая классификация заслоняет общность внутренней природы всех этих платежных средств и имеет в значительной мере искусственный характер. Произведение Кнаппа выиграло бы в стройности, если бы Кнапп в самом начале признал деньгами единицу ценности, санкционированную или установленную государством. К этому обязывало его также неоднократное подчеркивание того обстоятельства, что душа денег не в их материальной оболочке, а в их номинальной природе объявляемой «прокламаторно». Тогда определенный способ расчетов (платежи по весу, платежи хартальными платежными средствами, жироплатежи) не представляли бы собой признака для выделения особой группы платежных средств — деньги, а понятие денег номиналистическое не сочеталось бы с чуждым ему элементом материи «оформленные платежные средства». Классификация платежных средств, с точки зрения Кнаппа единственно правильная, была бы такая: бесформенные, пензаторно применяемые, оформленные и прокламаторно употребляемые платежные средства, при чем обнаружилось бы, что платежное средство — внешнее по отношению сущности платежа явление, обнаружилась бы также полная несостоятельность выделения в особую группу денег, как оформленных, прокламаторно употребляемых платежных средств. Сторонники Кнаппа (Бендиксен и Эльстер) вполне сознают этот логический промах Кнаппа. Так Бендиксен говорит: «Для нашей цели благоразумно придерживаться обычного словоупотребления (обычного где?): единицу ценности называть деньгами... следует отчетливо различать в теории единицу ценности, абстрактное представление и платежные средства (денежные знаки, жиро-счета), выраженные в единице ценности. По мнению Кнаппа, деньги лишь хартальные платежные средства. С юридической точки зрения это правильно» («Сущность денег»). Бендиксен не объясняет, почему это правильно. Совершенно непонятно даже под углом зрения Кнаппа, почему необходимо, отвлекаясь от существа платежа, в классификации платежных средств выделить деньги, которые свое бытие заимствуют из сущности платежа и без него утрачивают всякое содержание. Так смешение и неотчетливо выраженное соотношение сознательно вводимых в теорию юридических моментов с номиналистическими элементами, как готовой посылкой, вторгаясь в классификацию платежных средств, опутывает ее логические основания.
5. Валютарные деньги⚓︎
Теперь остановимся на понятии валютарных денег. Валютарные деньги по Кнаппу — это окончательные деньги, которые государство навязывает при апоцентрических платежах получателям. Относительно валютарных денег нас интересуют два вопроса: 1) Подтверждает ли история денежного обращения, что в каждый данный момент в государстве есть какой-либо один вид валютарных денег? 2) Достаточно ли для государственной теории денег простого констатирования факта существования валютарных денег? Некоторые из критиков Кнаппа отказывают в ясности даже самому понятию валютарных денег. «Понятие валютарных денег страдает некоторой неясностью и неопределенностью. (Лоевецкий «Государственная теория денег»), Кнапп указывает два признака, характеризующих валютарные деньги: во-первых, готовность со стороны государства, в конечном счете, прямо или косвенно расплачиваться данным видом денег и, во-вторых, навязывание этих денег получателю со стороны государства. Указанные два признака характеризуют собой как будто два совершенно разных явления. На самом деле никакой неясности в определении валютарных денег у Кнаппа нет. Он говорит: «Валютарные деньги — те окончательные деньги, которые государство держит для апоцентрических платежей и рассматривает как обязательные к приему деньги». Зато безусловно правильное указание Лоевецкого, что история доставляет многочисленные примеры одновременного существования двух видов валютарных денег (Россия 1876 г., Австрия 1879 г. после приостановки чеканки серебра). Как русские, так и австрийские литрические управления не навязывали; при апоцентрических платежах исключительно бумажные или исключительно серебряные деньги. Кнапп думает, что это невозможно. Однако, это не колеблет ни в какой степени его построение. Гораздо важнее другая сторона дела. Имеет ли право государственная теория денег ограничиться голым констатированием факта валютарных денег? Несомненно, нет. С этого пункта начинаются главные трудности, один за другим набегают вопросы. Чем руководствуется государство в выборе валютарных денег? Какими средствами располагает для удержания прежних валютарных денег? Отдел «изменения валюты» в книге Кнаппа как будто отвечает на этот вопрос, на самом же деле обходит его и содержит описание форм изменений валюты и систематику их, не укладывая явлений в причинную зависимость.
6. О лаже⚓︎
Надо отметить также главу о лаже на «акцессорные» деньги. Лаж на «акцессорные» деньги — будь то положительный или отрицательный лаж — есть рыночное явление, поэтому высота его меняется непрерывно сообразно положению рынка металлов. Явление лажа Кнапп определяет так: «Цена акцессорных денежных знаков, рассматриваемых как товар, выраженная в единицах ценности страны, уменьшена до их платежного значения, также выраженного в валютарных деньгах». Такое понимание лажа не обнимает всех условий его возникновения, в частности, не оставляет места для тех явлений лажа, которые обусловлены переменами в денежном обороте и свободных от влияния рынка металлов. Такого рода случай — случай позитивного лажа. Государство возводит в положение валютарных денет новый вид денег. Прежние, экс-валютарные деньги становятся акцессорными и сохраняются в качестве члена денежной системы. Совершается помимо воли и намерений государства всеобщее номинальное перечисление цен в переводе на новые деньги. Экс-валютарные металлические деньги приобретают лаж. Австрийский серебряный гульден в 1859 г. — исторический пример такого явления. Позитивный лаж в данном случае возник без того, чтобы в остальном мире произошло что-нибудь с серебром. Подобную картину можно также наблюдать в условиях валютарного положения бумажных денег. Туган-Барановский, изучивший обесценение русских ассигнаций за период 1790 и 1823 год, и Фалькнер, посвятивший специальное исследование бумажным деньгам французской революции 1789 года, несмотря на сложность вводимых ими в объяснение лажа на металлические деньги моментов, одинаково сходятся на признании количества вылущенных ассигнаций одним из факторов лажа. От Кнаппа нельзя требовать анализа той сложной ткани экономических отношений, а подчас и политических влияний, которые в совокупности оказывают влияние на высоту лажа акцессорных денег, но уклониться от объяснения влияния увеличения количества бумажных денег — валютарных денег — на высоту лажа на акцессорные деньги, он был не в праве, так как выпуск бумажных, денег тесно связан с государством, и если самой постановкой вопроса о лаже на акцессорные деньги Кнапп нарушил замкнутое формально-юридическое построение привнесением рыночных влияний, то было необходимо остановиться во всей полноте на учете этих влияний.
7. Интервалютарные отношения⚓︎
Глава об интервалютарных отношениях — одна из любопытных глав книги Кнаппа. Тут излагаются те явления, которые обозначаются обычно, как вексельный курс. Кнапп отвергает это обозначение, как недостаточное. Предмет его изучения — отношение между валютарными деньгами двух стран. Старое учение о вексельном курсе опиралось либо на монетный паритет (в случае одинаковых металлических денег в различных странах), либо на ценностное отношение между монетами различного металлического содержания. Методологическую правомерность этого пути Лексис выражает так: «Металлист склонен исходить из случая наиболее простого и наглядного, именно когда в обеих странах существует одинаковая металлическая валюта. Пантополические отношения не поддаются определенному учету, поэтому мы не в состоянии, исходя из них, объяснить в отдельных случаях колебания интервалютарного курса. Если, же обе страны имеют действительно золотую валюту, тогда нечего заботиться об их пантополических отношениях. Монетный паритет тогда образует вполне реальный центр, около которого курс может колебаться в очень узких пределах, вдобавок эти колебания вполне поддаются определению и зависят от стоимости пересылки страховки и чеканки золота (Сб. «Новые идеи в экономике», № 6). Это обоснование нам кажется не вполне убедительным; наиболее простой и наглядный случай не исключает необходимюсти выработки более общей точки зрения, и когда тот же Лексис пишет: «Интервалютарный курс определяется пантополически по мнению Кнаппа. Это положение теоретически правильно, если исходить из общего понятия денег, которое охватывает все виды денег, в том числе и бумажные с принудительным курсом», он косвенным образом признает заслуги Кнаппа в обобщении большего числа теоретически возможных типов интервалютарных отношений и теоретического объяснения. Между тем основное возражение против пантополического понимания интервалютарных отношений в духе Кнаппа должно быть построено по двум линиям — определение роли металла в интервалютарных отношениях (когда один и тот же металл образует основу валюты в обеих странах) и по линии оценки теоретической возможности интервалютарных отношений без металлического базиса. Только при этих условиях станет очевидным теоретическое значение новой точки зрения. Какую роль играет металл в интервалютарных отношениях — служебно-подчиненную? Второстепенную по отношению к пантополическим связям или имеет самостоятельное значение, определяемое внутренней общественной природой металла и его общественным предназначением. Номиналист Кнапп невольно отожествляет роль металла в международных платежных отношениях с автогенными платежными средствами. Для анализа предположим такой случай. Пантополические отношения двух государств складываются неблагоприятно для одного из них, платежной баланс не в его пользу — как скажутся эти пантополические влияния в интервалютарном курсе между этими государствами? До тех пор, пока государство с неблагоприятным курсом в состоянии расплачиваться золотом, оставляя в стороне всякую экзодромию, размах колебаний интервалютарного курса не выйдет за пределы золотых точек. Следовательно, неверно утверждение, будто в этом случае интервалютарный курс определяется пантополическими отношениями; правильно лишь утверждение, что колебание интервалютарного курса происходит под влиянием пантополических отношений, но центр колебания и граница колебания даны в монетном паритете. Кнапп спасается от этого вывода тем, что объявляет нормальным состоянием постоянное колебание интервалютарного курса, а в этом колебании видит отсутствие всякого центро-колебания паритета, и задачей теории объявляет не определение центра-колебания, а самих колебаний. Ошибка Кнаппа в том, что он хотя и не отрицает товарной природы золота на мировом рынке, он не продумал вытекающих отсюда следствий. Именно, как мировой товар, обладающий самостоятельной ценностью, товар, которого никогда не бывает слишком много, золото образует устойчивую точку колебаний интервалютарного курса; здесь с особенной силой пробивается наружу характер золота, как мировых денег, и характер капиталистической системы, как стихийной неорганизованной системы. В состоянии было бы государство при золотой валюте или серебряной избрать другой паритет, нежели паритет на основе металлического содержания монет? Разумеется, нет. Кнапп думает обратно. Достаточно лишь вдуматься в последствие введения нового паритета, чтобы открыть ошибку Кнаппа. Пусть государство (немецкое) объявило бы, что паритет русского рубля и немецкой марки при золотой валюте на один рубль равняется 2,16 марки, а три марки равняются одному рублю. Желательное для него округление до трех имело бы место лишь при дробном выражении русского рубля. Оборот насильственно приравнял бы паритет к металлическому содержанию монет, и номиналистически настроенное государство с растерянным видом созерцало бы плоды своего могущества и поплатилось бы к тому же золотым фондом. Всеобщность теории пантополических отношений ущемляется исключением из ее ведения интервалютарного курса при металлической валюте. Посмотрим, как широки ее владения и пределы ее безраздельного господства. Чистый случай пантополического определения интервалютарного курса — установление курса между двумя государствами с бумажной валютой. По мнению Кнаппа, это вполне возможно. «Для этой цели не требуется ничего другого, кроме решения двух государств, желающих установить интервалютарный курс, избрать паритет и поддерживать его» (стр. 280). Если бы теоретически была доказана такая возможность, это содействовало бы укреплению хартальной теории и означала бы ее серьезную победу. Правда, для нее остались бы неразрешимыми по-прежнему вопросы теории денег, связанные с металлическим обращением, но она могла бы занять место теории денег в современном хозяйстве, точнее в его последней стадии — широко разветвленной системе кредитных отношений внутри страны с вексельным обращением на мировом рынке. Конечно, и в этом случае теория Кнаппа нуждалась бы в еще очень большой дополнительной обработке. Надо было бы определить природу современного кредитного хозяйства и его основу. Но вся беда в том, что предположенный случай невозможен. Международные отношения, отношения мирового рынка есть та область, где полнее всего раскрывается природа капиталистического хозяйства, как мирового хозяйства, где форма денег становится адекватной их содержанию и их общественной функции. В сфере мирового рынка номинализм наталкивается на тот подводный камень, о который он разбивает себе голову. У Кнаппа эта беспомощность в объяснении явлений мирового рынка проявляется в его голом утверждении о возможности интервалютарного паритета между странами, имеющими бумажную валюту. Способов поддержания паритета между бумажными деньгами двух стран Кнапп не указывает и указать не может. Кнапп, вырывая золотую основу международных отношений, лишает государства того инструмента, который обеспечивал государству возможность воздействия на состояние интервалютарных отношений. Кнапп не пытается определить, каким способом могло бы государство управлять без золота игрой стихийных сил спроса и предложения иностранной валюты. Те многосложные связи, которые он называет пантополическими, учету не поддаются, колебания интервалютарного курса были бы непрерывными, предел их не был бы ничем ограничен, никакое международное товарообращение не было бы возможно. Те же последствия наступят и в том случае, если мы рассматриваем отношение двух государств, из которых одно имеет металлическую, другое бумажную валюту. Послевоенное денежное обращение достаточно ярко иллюстрирует это положение. Эта практическая неосуществимость прямого и непосредственного определения интервалютарного курса через пантополические отношения теоретически свободно объясняется именно старой теорией интервалютарных отношений и старой «металлической» теорией денег. Ошибка Кнаппа в том, что он постоянно сбивается на такое понимание денег, когда последние изображаются как нечто постороннее самому капиталистическому способу производства, как нечто не связанное и логически и исторически с его природой. Логические возражения Кнаппа против монетного паритета вовсе неубедительны. Они в основном сводятся к следующему: 1) монетный паритет не существует между странами с неодинаковой металлической валютой; 2) между двумя странами, из которых одна имеет металлическую, другая бумажную валюту; 3) монетный паритет может быть, но деньги в одном случае будут занимать положение валютарных, в другом случае акцессорных денег; 4) монетный паритет немыслим между двумя странами с чисто-бумажной валютой. Эти логические соображения увлекли мысль Кнаппа на неверный путь, заставили провозгласить последний решающей причиной интервалютарного курса пантополические отношения, теоретически изгнать золото из его последнего убежища, вместо того, чтобы теоретически поставить и разобрать два предельных случая: 1) интервалютарный курс между двумя странами с одинаковой металлической валютой и 2) курс для двух стран с бумажной валютой, когда стало бы совершенно очевидным, что в первом случае колебания интервалютарного курса заключены в пределы золотых точек, а во втором международный оборот лишился бы всякой устойчивости и жестоко был бы наказан за доверие к номиналистическим учениям. Теоретическая несостоятельность теории пантополизма вытекает из непонимания характера товаропроизводящего общества. Так как Кнапп во всем своем труде нигде не ставит себе задачу — подробной характеристики современного хозяйства., то требовать от него в его теории пантополических отношений экономической обстоятельной аргументации нельзя. С точки зрения архитектоники труда Кнаппа вся его глава о международном денежном обороте мало вяжется со всем подходом к проблеме денег.
Таким образом, заканчивая рассмотрение основных идей труда Кнаппа, мы должны признать: 1) с формальной точки зрения его построение не является вполне выдержанным и законченным. Сознательно отстранив экономическую проблему денег, Кнапп иногда переходит к изучению влияния рыночных моментов в явлениях денег, что нарушает стройность и целостность его произведения (глава лаж на акцессорные деньги и международный денежный оборот); 2) по существу государственная теория денег не представляет собой теоретической конструкции, а является описательной работой; 3) классификационный принцип, установленный государственной теорией денег в группировке различных видов денег, принес пользу экономической науке и представляется удобным и простым принципом, могущим служить основой классификации. Продолжателям Кнаппа оставалось сделать после учителя многое. Если они хотели и считали необходимым построить государственную теорию денег, они должны были бы заново обосновать эту теорию; если они хотели видеть в теории Кнаппа основу для экономической номиналистической теории денег, они должны были поступить так же. Большинство из последователей Кнаппа пошло по второму пути. Они занялись экономической отделкой государственной теории денег. Они стали работать над теорией номинализма. Заново строя номинализм, они совершенно напрасно назвали Кнаппа своим учителем.
Часть III. Продолжатели и «ученики» Кнаппа⚓︎
1. Эклектик Гейн, бесцветные Зингер, Шмидт⚓︎
Мы должны оговориться заранее о неполном привлечении к критическому рассмотрению «предшественников» и «учеников» Кнаппа и высказать мотивы такого ограничения. Следовало бы затронуть Зингера, Шмидта, Гейна. Но первые два отнюдь не оригинальные представители номинализма, скорей его популяризаторы, Гейн же образует переходную форму к номинализму и самими номиналистами не считается своим. Гейн — эклектик. Эклектицизм Гейна проявляется в двух пунктах (сам Гейн признает ряд существенных несовпадений его взглядов с хартализмом. «Представляемое мной направление в существенных пунктах отклоняется от учений Кнаппа». Ежегодник Конрада, 106 том, 1916 г.): 1) в определении ценностного базиса хартальных денег и 2) в признании чрезвычайно важного значения исторической преемственности в развитии бумажных денег. Номиналистом Гейна можно именовать только условно, пусть даже он в категорических выражениях заявляет о себе, как одном из старейших, «если не самом старейшем представителе хартальной теории». «Харталисты, — и против этого я возражаю, — пишет Гейн, — утверждают, что государство может доставить выпускаемым им платежным средствам не только номинальную, но и фактическую, положительную ценность (покупательную силу)... это последнее утверждение образует собственно содержание хартальной теории» (там же). Харталисты под пером Гейна становятся неузнаваемыми. Относительно застрельщика хартальной теории Кнаппа сомнений быть не может, строители номинализма на экономической основе неповинны также в том, что Гейн объявляет содержанием их учения. Гейн вводит свое объяснение покупательной силы хартальных денег, он выводит ее непосредственно из менового оборота в строгом согласии с законами спроса и предложения. На чем покоится, — спрашивает Гейн, — покупательная сила или меновая ценность, лучше цена, определяющая меновую ценность всякого хозяйственного блага, и отвечает: «на способности блага служить какой-нибудь человеческой потребности и на том, что его нельзя получить без издержек». Каковы же по своей природе хартальные деньги? Во-первых, они наделены от государства платежной силой (ими погашаются долги, уплачиваются налоги); они, благодаря этому, становятся для многих лиц пригодными. Во-вторых, государство никому не уступает их безвозмездно, они чего-то стоят для частных лиц. Государственный бумажный знак, нота, обладает полезностью и стоимостью, т. е. двумя качествами, необходимыми для того, чтобы всякая вещь, всякое благо в меновом обороте получило цену. Так Гейн возводит ценностный базис хартальных денег. Это его первое расхождение с харталистами. Цена государственных денег в обращении управляется спросом и предложением денег. Но закон спроса и предложения только увертка, а фундаментировать цену хартальных денег государственным велением (принимается в качестве платежного средства) и государственным поведением (государство не отдает хартальных денег безвозмездно), значит беспомощно топтаться на месте. Гейн спасается из этого неприятного положения посредством исторической вылазки: «Государственные деньги никогда не вступают в жизнь непосредственно, но постоянно заступают место других денег... обычно полноценных металлических. Этот их предшественник отдавался и принимался в обращение по вполне определенной цене... Марка имела вполне определенное содержание — она означала 40 штук белых булок, 1 фунт мяса, 1/4 ежедневного заработка рабочих и т. д. При выпуске государственных бумажных денег, государство сделает попытку отдавать их по той же цене, как прежние металлические деньги. Это в его интересах и соответствует постулату устойчивости ценности денег». Галиматья, высказанная Гейном раньше по поводу покупательной силы бумажных денег, понемногу проясняется, а их ценностное основание пробивается наружу. Исторической справкой Гейн побивает самого себя. Ударение на происхождение бумажных денег из металлических второе, что отличает Гейна от чистых харталистов. Для более подробного критического рассмотрения Гейн не любопытен, его теория номинализма не продумана и не разработана, отсюда ее эклектический характер. Вменить в заслугу Гейну обоснование хартализма, на что он явно претендует, нельзя. Методологическое уравнение хартальных денег со всеми благами и выведение их ценности обычным для всех хозяйственных благ путем — делает претензии Гейна совершенно неосновательными. Эльстер прав: «Металлист видит в деньгах хозяйственное благо... Гейн также признает ценность денег на подобие ценности других благ. От обоих воззрений нет перехода к государственной (точнее — номиналистической теории Бендаксена и самого Эльстера) теории (Эльстер «Душа денег»), Харталисты с полным правом отстаивают альтернативную постановку вопроса. «Или металлистическое или номиналистическое понимание денег, другого нет», — подчеркивает Шмидт («Валютные вопросы современности»). Несколько слов надо сказать о Зингере и его работе «Деньги как знак». В основном и главном он только популяризатор идей хартализма, но попутно он методологически «углубляет» хартализм. Само по себе полезное упражнение, продолженное за пределы необходимого у Зингера, упраздняет всякое raison d’etre номиналистической теории. «Действительно — всеобщая теория денег не может ограничиваться рассмотрением сущности платежа в свободном рыночном хозяйстве. Деньги существовали и в то время, когда свободный рыночный оборот допускался только в узких пределах, деньги также будут существовать, если бы рыночное обращение перестало быть решающей формой экономических связей» (стр. 88). Требование такой всеобщей теории, «к счастью», высказывается только одним Зингером, оно есть выражение экономической безграмотности в последней степени. Научного развития как будто вовсе не существовало и не существует для Зингера, и он с самым серьезным видом составляет методологические рецепты, убивающие экономическую науку. Зингер, не характерный представитель хартализма, сбивчиво и путанно представляет себе его роль и значение, не принадлежит к числу вождей нового направления и может иллюстрировать собой лишь шатание и разброд мысли в лагере номиналистов, еще лучше — номиналистическое недомыслие. Место и положение в плеяде номиналистических писателей, занимаемое Шмидтом, всецело связано с популяризацией идеи номинализма. Кто хочет знать азбуку номинализма, кому надо начать с его азов, самое лучшее обратиться к Шмидту.
2. Теория номинализма Бендиксена-Эльстера⚓︎
Истинным баяном современного номинализма выступает Бендиксен, его академическим защитником К. Эльстер. Оба ведут родословную от Кнаппа. Но генеалогия нимало не определяет логической основы их учения. Логически же они независимы от Кнаппа. «Ссылка Бендиксена (добавим от себя и Эльстера) на государственную теорию денег Кнаппа совершенно ложна и в рамках его воззрений вообще непонятна», — справедливо замечает одинокий глашатай ультраноминализма Лифман («Золото и деньги», стр. 177). Взгляды Бендиксена и Эльстера образуют нечто теоретически законченное, одно целое, в совокупности образуют теорию номинализма, и этим они в корне отличаются от Кнаппа, принимающего номинализм, как готовую посылку. Экономическая формулировка номиналистической теории в произведениях Бендиксена, Эльстера позволяет добраться до корней номинализма. Однако, почему Бендиксена и Эльстера иногда причисляют, да и они сами себя относят, к последователям Кнаппа? Ответ на этот вопрос мы получаем от них самих». «Государственная теория денег доставила единственное прочное основание экономической теории денег» (Бендиксен «Валютная политика и теория денег в свете мировой войны»), ибо «учение Кнаппа о номинальности единицы ценности имеет глубоко проникающее значение для экономической стороны проблемы денег, особенно для так называемой ценности денег» (Бендиксен — «Деньги и капитал»), «С познанием только номинальной природы единицы ценности уничтожается весь меновой характер денег... Для понимания всех явлений ценности это познание означает полный переворот. До сих пор видели все ценности вращающимися вокруг золота, как центральной твердой устойчивой точки, теперь знают, что это фикция. В действительности, все ценности вращаются вокруг идеального среднего пункта номинальной единицы ценности... ядро государственной теории денег для меня в номинальности единицы ценности (там же), — так определяет значение Кнаппа для экономического анализа денег Бендиксен. Эльстер повторяет и развивает ту же мысль, подчеркивая всю важность результата анализа Кнаппом платежных средств, того результата, что деньги не благо, что стремился доказать хотя и не доказал Кнапп. Признание Кнаппом номинальности единицы ценности, — вот мостик, ведущий от Кнаппа к Бендиксену и Эльстеру. Признание, не имеющее под собой теоретического фундамента, как мы доказали выше, но столь важное для экономической теории денег, что, Бендиксен готов объявить сочинение Кнаппа «делающим эпоху». Кнапп не был теоретическим отцом номинализма, теория номинализма Бендиксена и Ольстера целиком и полностью является их научной собственностью. Мы излагаем взгляды Бендиксена, Эльстера как теорию номинализма Бендиксена—Эльстера. Это обязывает нас, хотя бы и мимоходом, отметить долю участия каждого из них в выработке этой теории. В самой общей форме научные заслуги того и другого могут быть определены так: Бендиксену принадлежит «наметка» номиналистической теории денег, возведение «лесов», набросок, эскиз ее, Эльстер — архитектор-конструктор. Бендиксен превосходно понимал свою роль в деле закладки основ номиналистического понимания денег. Его статьи во многих местах полны жалоб на недостаточность его сил для такого большого дела, и он звал и ждал. «Если бы только в скором времени нашелся человек, который произведение Кнаппа дополнил бы систематической теорией денег (экономической) («Деньги и капитал»). Пришел Лифман, громко возвестил о своем пришествии, но никем услышан не был. И только Эльстер систематически до конца продумывает основные идеи Бендиксена, завершает начатую им работу и доставляет науке в связном изложении «всеобщую теорию денег». Теория Бендиксена-Эльстера и будет предметом нашего анализа.
Основные идеи теории Бендиксена-Эльстера можно свести к двум: а) «современное денежное хозяйство» есть хозяйство sui generis; б) генетическая точка зрения (литературно-историческая в терминах Бендиксена) в изучении явлений денег скрадывает существо денег, т. к. сущность экономического факта — его функция, а не генеалогия. Старое учение обычно рассматривало денежное хозяйство, как одну из форм менового хозяйства. Взгляд в корне неправильный с точки зрения Бендиксена-Эльстера. Современное денежное хозяйство не меновое хозяйство — это его отрицательная характеристика. Источник ошибки (отожествления менового и денежного хозяйства) — недостаточно продуманный подход к изучению денег. Любое явление можно исследовать или в его возникновении или в его бытии. Прежняя теория сбивалась чаще всего, на первый путь, и от нее ускользало бытие денег в современном хозяйстве, составляющем, правда, продолжение менового хозяйства, но могущим быть понятным только в противоположности к нему. «Настоящее открывает при таком изучении наряду с тем, что было вчера, совершенно новые явления и поэтому может быть осмысленно только из самого себя» (Эльстер — «Душа денег»). Бендиксен с присущим ему литературным блеском излагает тот же взгляд следующим образом: «Если мы хотим объяснить явление денег в современном хозяйстве, нам не поможет ни средневековье, ни строжайшее исследование генетической природы денег, экзотических состояний. Мы должны изучить настоящее и спросить о цели, которой служат деньги в современном хозяйстве»... (Бендиксен — «Валютная политика» и т. д.). Теория денег металлистов остается безнадежной попыткой наше современное денежное хозяйство объяснить при помощи понятий, которые дает обмен в предысторические времена, до начала торговли и возникновения рынков» («Деньги и капитал»). «Психология обмена принципиально отлична от психологии покупки. В обмене оценивающая мысль, в равной мере, охватывает покупаемое и продаваемое благо. В покупке тот, кто платит деньгами, не обсуждает, какую пользу ему может принести обладание деньгами... он сравнивает ценность покупаемых предметов с ценностью других, которые можно получить за ту же сумму денег. Обмен управляется субъективной ценностью, в покупке-продаже господствует объективное число — цена, и перехода от ценности, как субъективного ощущения, к цене, как объективному числовому выражению, нет» (Эльстер — «Душа денег»). «С началом народного хозяйства рынок с его ценами побеждает оценивающую душу субъекта (Бендиксен — «Деньги и капитал»). Таково принципиально различие обмена и покупки. Поэтому, теория ценности для теории денег не имеет абсолютно никакого значения, она в этом смысле «wertlose» — по выражению Бендиксена. Поныне металлисты учат, что деньги полноценное меновое благо, товар, как будто деньги являются предметом индивидуальной оценки. Так логически упраздняется проблема ценности денег. Однако, аргументация в пользу номинализма этим не исчерпывается. Исторически номинальная единица ценности образовалась из всеобщего менового блага, но, поскольку представление о ценности стало достоянием народа, единица ценности ведет свою собственную жизнь, как общий знаменатель ценностей. «Деньги — общий знаменатель ценностей в смысле искусства счета. В этом ключ к разрешению загадки денег» (Бендиксен «Деньги и капитал»). «Субъективная оценка всеобщего менового блага — мать абстрактной единицы ценности, но это имеет лишь исторический, а не догматический интерес» (Там же, стр. 26). Ни Бендиксен, ни Эльстер не прослеживают перехода от субъективных оценок к объективной ценности (цене). Бендиксен только декларирует «непрерывность ценностных суждений и цен». Что скрывается за этой непрерывностью — никому неизвестно, больше того, она необъяснима посредством теории денег, «она покоится на той же основе человеческой природы, как и другие проявления человеческого духа, нравы, мышление, речь» (Бендиксен «Валютные вопросы» и т. д.). Послушаем еще Эльстера: «Мир чисел, ценностей и цен возник вследствие того же индивидуально-психологического процесса, который в свое время поставил блага в положение денег, значение которого для современного хозяйства мы должны признать, но его причинной обусловленности мы не можем открыть в скрытых мотивах человеческого духа и поэтому оставляем в стороне как проблему хозяйства» («Душа денег»). «Как было возможно образование первых цен, это одна из тех проблем, в разрешение которых когда-нибудь я не могу верить» (Эльстер, там же), так решают номиналисты Бендиксен и Эльстер проблему первых цен. Подтверждением номинализма должен быть всеобщий процесс человеческого духа. «Развитие человеческого духа», как в жизни народов, так и отдельного индивидуума, исходит от грубо конкретного взгляда на вещи и возвышается до способности абстрактного мышления. Всякий знает, что ценность и цена не свойство вещей, как длина и тяжесть. Она лежит не в вещах, а в людях. Поэтому также измерение длины предметов совершенно другая операция, нежели исчисление цены или оценка вещей. Но, что цены так же, как и измерение длины, выражаются и сравниваются в единицах меры — это не случайность, а лишь специальный случай всеобщего явления человеческого мышления» (Бендиксен). Человеческий дух своим присутствием избавляет Бендиксена от труда серьезного анализа. Деньги не обладают самостоятельной ценностью. «Понятие — ценность денег — означает рефлективное представление о ценах, оно есть вытяжка из всех известных нам цен» (Бендиксен — «Деньги и капитал»). Деньги имеют ценность всего того, что можно на них купить. Таким образом, ближайший вывод — деньги не обладают самостоятельной ценностью, по природе своей они — абстрактно-номиналистическое понятие. «Комплекс вопросов, который до сего времени определялся, как денежная проблема, разрешается и исчерпывается, как только научились отличать абстрактную единицу ценности от конкретных денежных знаков» (Бендиксен). Положительная природа денег раскрывается при более близком рассмотрении теории денежного хозяйства, к чему мы и приступаем.
3. Денежное хозяйство, его особенности⚓︎
Бендиксен бегло определяет принципы денежного хозяйства. Отбрасывая его характеристику при помощи понятий: «разделение труда», «обмен» (понятий недостаточных, ибо первое выражает собой скорее технический факт, чем экономический, второе не схватывает существа современного хозяйства), Бендиксен характеризует современное хозяйство, как работу «всех на всех», как работу на удовлетворение потребностей других, безотносительно, кото именно. Индивид работает для общества. Так выглядит современное производство с точки зрения труда (рабочего). Каждый рабочий образует лишь частицу коллективного рабочего, труд которого делает возможным существование целого общества. «Капиталы также участвуют в этой работе “всех на всех“». Капиталист доставляет капитал другим, а капитал в производстве экономически равносилен труду.
Все производство имеет вид безграничной любви к ближнему. Другой крайний полюс — потребление, где эгоизм вступает в свои права. Между ними связкой являются распределительные отношения. Последние могут строиться двояко: или они организуются общественной властью, государством, указывающими каждому его долю в готовой к потреблению продукции, — это мечта социалистов, желающих смести с лица земли индивидуалистический строй; или устанавливаются частным соглашением (современные отношения). Равновесие производства и потребления достигается индивидуальным путем; каждый должен заботиться сам о том, чтобы ценность его услуги находилась в соответствии с тем, что он получает от общества, в виде одежды, питания и других потребительных благ. Индивидуальное равновесие услуг предполагает всеобщую способность измерять ценности, путем применения общепризнанной единицы ценности и употребление знаков, выражающих единицу ценности и общепризнанных, как свидетельства оказанных услуг и ценности последних. Этим предпосылкам удовлетворяют деньги... Деньги исполняют служебно-вспомогательные функции. Они посредники между производством и потреблением. Деньги в хозяйственном отношении представляют собой основанное на предварительном оказании услуг право на свободно продаваемые потребительные блага... индивидуальному равновесию услуг как бы противоречит борьба цен. Но с более общей точки зрения, с точки зрения, хозяйственной перспективы борьба цен является лишь мирным процессом выявления ценностей при наличности противодействующей силы... все же равновесие суммы требований в деньгах в какой-либо момент во всем хозяйстве и предназначенных к продаже объектов не следует понимать механически, но как результат борьбы цен и конкуренции. Таково денежное хозяйство и роль денег в нем по представлению Бендиксена. Важнейшие пункты в его теории сводятся к следующим четырем: 1) денежное хозяйство есть общественное хозяйство — работа «всех на всех». Индивид работает для общества. Попутно воскрешение «печальной памяти» теории услуг, 2) денежное хозяйство есть своеобразное общественное хозяйство с особым распределительным механизмом, 3) своеобразный распределительный механизм требует специального служебно-вспомогательного инструмента, назначение которого быть конкретным воплощением абстрактной единицы счета, ценности, 4) деньги, что вытекает из их определения, человеческое установление и должны быть доведены до совершенства. Отсюда — поиски классических денег. Более подробно анализирует денежное хозяйство Эльстер. Эльстер пытается у Кнаппа открыть зародыш всеобщей экономической теории, принципиально отличной от господствующей. Кнапп, по его мнению, исходит из определения платежного средства потому, что денежный оборот не содержит в себе никакого обмена, а имеет свою особую природу. «Борьба Кнаппа за овладение понятием платежа и платежного средства есть борьба за овладение «душою денег». Борьба окончилась неудачей для Кнаппа, но путь им намечен правильно. Явление платежа, по мысли Кнаппа, опирается на существование Gemeinschaft, это решающее указание. Меновой оборот вовсе не требует Gemeinschaft. Денежное хозяйство есть общественное хозяйство, и в этом смысле оно противоположно единичному хозяйству. Zahlgemeinschaft Кнаппа и Gemeinschaft Бендиксена в производстве и потреблении различны только под различными углами зрения. Их органическая связь (т. е. то, что они служат лишь проявлением Gemeinschaft) неразрывна. Само Gemeinschaft не могло бы возникнуть из единичного хозяйства. В эпоху единичного хозяйства не было и тех понятий, что образуют сущность денежного хозяйства. Эльстер дает систематику различных типов хозяйства:
Таблица 6
| Eigenwirtschaft | Gemeinwirtschaft | ||||
| in Erzeugung und Verbrauch | in Erzeugung Verteilung und Verbrauch | ||||
|
|
Различение единичного и общественного хозяйства проходит у Эльстера по линии значения для того и другого субъективной ценности. Единичное хозяйство управляется субъективной ценностью, общественное хозяйство независимо от нее. Принципиальное отличие денежного хозяйства от социалистического — не авторитарное распределение в первом. Отличие социалистического хозяйства от денежного Ольстером до конца не продумано, этим объясняется его утверждение, будто классические деньги возможны только в социалистическом обществе. Деньги для Эльстера тоже служебно-вспомогательный инструмент, «возможность участия в общественном продукте». Продукт работы «всех на всех» (Эльстер принимает характеристику денежного хозяйства, развитую Бендиксеном) есть социальный продукт. Важно знать, чем измеряется участие отдельных лиц в общественном продукте и каким способом они осуществляют свое участие. «В этом двойном вопросе скрыто зерно теории денег». Участие отдельных лиц в общественном продукте не устанавливается авторитарно. Право участия в общественном продукте покупается, покупательная сила хозяйствующих лиц определяет их участие, пределу покупательной силы даны количеством денег. Следовательно, деньги по своей сущности — «возможность участия в общественном продукте», что еще раз подчеркивает их абстрактную природу. Деньги так же мало благо, как собственность, идентично с предметами, в которых она существует. Абстрактная возможность на практике сливается с конкретными вещами, носителями этой возможности, конкретными денежными знаками, что и производит путаницу. Художественное сравнение позволяет выразить эту зависимость таким образом: «Деньги в покое — возможность участия в общественном продукте, деньги в движении — платежное средство». Платеж не что иное, как перенесение возможности участия в общественном продукте. Понятно, что денежное хозяйство синтетически объединяет Zahlgemeinschaft, Productions und Konsumgemeinschaft. Больше того, Zahlgemeinschaft есть его специфическая характеристика. Теория Zahlgemeinschaft обнимает всю сумму вопросов о принципах и формах, по которым и в которых совершается участие отдельных хозяйствующих лиц в продукте общей работы... Не всякое Gemeinwirtschaft есть в то же время платежное товарищество. Особенность современного денежного хозяйства — в его распределительных отношениях — последние идентичны с платежным товариществом. «Платежное товарищество — форма проявления современного Gemeinwirtschaft, но отнюдь не необходимая логическая форма проявления всякого Gemeinschaft» («Душа денег»). Остается еще большой и трудный вопрос о размерах участия в общественном продукте. Размер участия определяется суммой денег. Деньги есть число. Не безразлична для определения размеров участия отдельных хозяйствующих лиц цена. Однако, анализ платежного товарищества заставляет признать факт, «что существующая цена имеет определяющее значение для всех вновь возникающих цен, но не делает ясным, как было возможно образование первых цен и их высоты. Размер участия выявляется из законов цены. В деньгах есть еще и третья сторона, — они не только возможность участия и платежное средство, они также масштаб участия или единица ценности. Синтетическое объединение возможности участия платежного средства, масштаба (участия) и дает понятие денег. Все три понятия различны по сущности и содержанию, но возникли вместе, тесно связаны условиями бытия между собой, так что логически конец одного должен означать конец другого. Таким образом, как мы видим, Эльстеру принадлежит синтез различных сторон явления денег, в то время как Бендиксен провозглашает деньгами единицу ценности. Несколько более широко определяет Эльстер и возможность участия в общественном продукте. Деньги по Бендиксену притязание на созревшие потребительные блага. Общественный продукт Эльстера обнимает все, без исключения, предметы, которые получают форму цены, сюда входят одинаково все вещественные блага и услуги. Любопытно отметить, как представляют себе номиналисты Бендиксен—Эльстер отношение между количеством денег и товарами. Бендиксен констатирует и Эльстер подхватывает: «сумма требований, выраженная в деньгах в каждый данный момент во всем хозяйстве равна сумме предназначенных к продаже объектов (Бендиксен). Совокупное количество денег равно совокупному общественному продукту» («Душа денег»). Учение о деньгах, рассматривающее их, как притязание на встречные услуги, за услуги, оказанные обществу, как возможность участия в общественном продукте, приводят к учению о параллелизме между количеством денег, с одной стороны, и произведенным фондом потребления (или общественным продуктом, как у Эльстера), с другой. Количество денег есть причина, которая на стороне денег определяет высоту цен. «Причина эта, надо сказать, единственная» («Душа денег»). У Бендиксена решающее влияние количества денег на товарные цены получило выражение в разработке проблемы классических денег, которая трактуется им как проблема количества денег, необходимых для обращения.
4. Классификация денег у Эльстера и Бендиксена⚓︎
Деньги есть то, что функционирует как деньги. Лишь только тот или иной предмет начинает выступать как носитель возможности участия в общественном продукте (его реальная форма и физические качества безразличны), он становится деньгами. Деньги по Бендиксену банкноты (независимо от разменности и принудительного курса) — металлические деньги, бумажные деньги, принимаемые по их номинальному значению. Эльстер разбивает все виды денег на две большие группы:
I. Handgeld:
a) Warengeld, pensatorisches geld, chartales Geld.
II. Buchgeld.
Giralgeld.
Систематика денег Бендиксена-Эльстера не совпадает с классификацией Кнаппа.
5. Теория создания денег⚓︎
Классические деньги⚓︎
В номиналистической теории Бендиксена—Эльстера постоянно пробивается рационалистический момент. Деньги есть человеческое установление, теория должна исследовать условия создания «классических денег». Классические деньги — деньги, не влияющие на строение и динамику товарных цен. Как исходный пункт для учения о создании классических денег должны быть приняты следующие положения: 1) классические деньги не нуждаются в субстанциональной ценности; 2) создание денег необходимо сосредоточить в одном центральном учреждении; 3) решающим показателем для создания денег надо принять потребности самого оборота. Тип классических денег — деньги на основе акцептованных товарных векселей. Банкноты, выпущенные под учет товарных (не финансовых) векселей, конкретный образчик классических денег. С увеличением количества товара необходимо должно быть умножено количество денег, поступающих в обращение. Не требуется никакого увеличения товаров для создания денег, необходимых к удовлетворению нужды в деньгах по четвертям года (погашение долгов, уплата процентов, содержаний, квартирных плат). В этом случае деньги через несколько же дней возвращаются выдавшему их учреждению. Также мало оснований требовать свидетельств об умножении товаров для выпусков денег, поступающих в кассовые запасы населения, запасы, возрастающие с экономическим благосостоянием наций. Прообразом создания классических денег могла бы служить такая организация. Представим себе хозяйственное общество из двенадцати производителей, ежедневные услуги которых обществу равноценны; каждый вечер они продают друг другу их продукты, цель была бы достигнута, если бы государство каждому хозяйствующему лицу предоставляло в порядке ссуды ценность ежедневной услуги в денежных знаках. Это было бы прообразом нашего современного эластичного, построенного на вексельном кредите, создания банкнот (Бендиксен — («Деньги п капитал»). Эльстер принципиально нового в учение о создании денег не вносит, ограничиваясь лишь утверждением, что классическими деньгами денег Бендиксена он не может признать и что существование классических денег в современном обществе невозможно вообще, поскольку наше хозяйство в существенном остается неизменным. Поскольку экономические отношения существуют в таком виде как ныне, действующие на стороне денег и определяющие цену, основания, суть Gottgegebene Realitäten в смысле Бисмарка. «К идеалу классических денег можно прийти лишь путем разрушения современного хозяйства, но вряд ли мы пожелали бы наше хозяйство разрушить ради одной цели во вновь образованном строе отношений, тотчас прийти к идеалу классических денег» («Душа денег», стр. 308). Эльстер писал свой труд в те дни, когда государство немецкой буржуазии было охвачено судорогами гражданской войны. За классическими деньгами Эльстеру мерещится призрак коммунистической революции.
Критика «кнаппианцы» по недоразумению⚓︎
1. Логическая природа номинализма⚓︎
Логическая предпосылка номинализма в теории денег, несомненно, сложившийся аппарат цен; в своем развитии номинализм иногда переходит к допущениям, выходящим за пределы неорганизованного товарного хозяйства, а потому может ошибочно показаться выводом из молчаливой посылки организованного общества. Смешение исходного отправного пункта номинализма с его логическими следствиями сбивает критику с правильного пути, облегчая ее дело, но в то же время скрадывая сущность номиналистических учений. Разберем прежде всего рассуждения номиналиста Эльстера и Бендиксена по поводу литературно-исторической и аналитической точек зрения в экономической науке. Они оба обрушиваются на генетический подход к проблеме денег. Что исторически деньги возникли из всеобщего менового блага — неоспоримый факт. Но «душа.» денег раскрывается не в их генеалогии, а в их функции в рамках денежного хозяйства. Так ставят вопрос не только номиналисты Бендиксен и Эльстер. Эту же постановку, правда, для ограниченного случая бумажных денег, принимает и Гильфердинг. «Что бумажные денежные системы возникли исторически из металлических систем, это вовсе не основание рассматривать их так и теоретически. Стоимость бумажных денег следует вывести, не прибегая к металлическим деньгам» («Финансовый капитал»). Это настойчивое желание отмахнуться от исторической точки зрения в изучении явлений денег не случайно, оно заложено в самой основе номинализма. История денег есть история развития формы ценности, по выражению Маркса, от простой через развернутую до всеобщей, или возвышение формы ценности до формы цены. Проследить этот процесс значит теоретически открыть явление цены основной категории буржуазного хозяйства. Денежная форма товара есть всеобщая форма ценности, форма цены. Именно это значение генезиса денег позволяет Марксу сказать: «главная трудность в анализе денег устраняется с того момента, когда понято их происхождение из товара» («К критике политической экономии»). Загадка денежного фетиша есть та же загадка товарного фетиша, который лишь ослепляет взор своим металлическим блеском («Капитал», т. I). Явление цены пробный камень для любой теории денег. Ignoramus, Ignoramibus, — бормочет Эльстер, припертый к стене явлением цены, не дело экономической теории объяснить цены «себе», демонстрируя свою беспомощность, возвещает Бендиксен. На явлении цены терпит банкротство номинализм вообще. Для теоретического банкротства Бендиксена и Эльстера есть и своя особая причина. Субъективная теория ценности, вершина мудрости буржуазно-политической экономии, во многом повинна в скандальном итоге беглых набросков Бендиксена и ученого объемистого труда Эльстера по теории денег. В погоне за душой денег они объявили непознаваемой подлинную душу капиталистического хозяйства — цену. Бендиксен и Эльстер недурно показали невозможность разгадки цены для субъективной теории ценности, но результат их положительного анализа сулит ничуть не лучшие перспективы. Корень ошибки Бендиксена и Эльстера в их теории современного хозяйства. Бендиксен и Эльстер подмечают правильно в нем общественный характер процесса производства: «все работают на всех», правильно отмечают своеобразный распределительный механизм, посредством которого достигается «индивидуальное равновесие услуг», правильно определяют распределительное отношение с точки зрения формы («стихийный процесс»), а не существа, — но что остается совершенно вне их анализа и что решает весь вопрос, это — исследование современного хозяйства с точки зрения его исторических особенностей. Существо современного хозяйства, по их мнению, стихийно протекающий распределительный процесс, но он берется сам по себе, оторванно от всей системы производственных отношений, эти последние вовсе не изучаются под углом зрения их формы, т. е. их исторической характеристики. Отсюда легко сделать такой вывод, что формы распределительных отношений есть нечто случайное, постороннее процессу производства, и процесс производства находит возможным избавиться от ее недостатков путем введения вспомогательно-технических средств денег, обслуживающих распределение общественного продукта. То, что Бендиксен и Эльстер оперируют, первый — «готовыми потребительными благами», второй — общественным продуктом, и у обоих отлетает от продуктов форма ценности, ярко иллюстрирует, как мало способны эти теоретики современного хозяйства понять его сущность. «Рационалистический момент» — в теории номиналистов — деньги «человеческое установление» — целиком и полностью объясняется забвением формы современного хозяйства. Взятое вне его исторических определений современное хозяйство есть процесс производства и воспроизводства. Его крайние полюсы — производство и потребление. Распределение — промежуточное звено. Деньги — технически вспомогательный инструмент. Бендиксен и Эльстер забыли сущий «пустяк» — форму ценности продукта «самую абстрактную, но в то же время и самую общую форму буржуазного производства, которое характеризуется ей как явление историческое. Поэтому, если ее считают за вечную естественную форму общественного производства, то неизбежно выпускают из виду особенности формы ценности, следовательно и товарной формы, а в дальнейшем развитие и форму денег» («Капитал», том I).
Бендиксен и Эльстер, задумав теоретически вскрыть специфические черты современного хозяйства, «денежного хозяйства», не справились с элементарными вещами, необходимыми для его уразумения. Настойчиво отклоняя исторический метод в изучении денег, они бессознательно изгоняли форму ценности, а с ней и душу денег. Торжественное Ignoramibus убийственное признание Бендиксена и Эльстера логически вытекало из отказа формулировать признаки современного хозяйства, как исторически особенной формы хозяйства, неразрывно связанной с формой ценности, тем самым ставившей перед экономистом задачу генетического анализа денег. Несостоятельность господствующей теории ценности в объяснении денег отрезала путь Бендиксену и Эльстеру к пониманию денежного хозяйства. За первой неудачей следовали и другие. Отвергая сближение современного денежного хозяйства с меновым хозяйством, разрывая между ними историческую и не только историческую, но и принципиально; логическую связь, Бендиксен и Эльстер впадают в грубую ошибку отождествления один в большей, другой в меньшей степени современного денежного хозяйства с организованным хозяйством. Знаменитое общество из двенадцати производителей, построенное Бендиксеном общество, где государство каждому работнику оплачивает его ежедневную услугу, равную по ценности услуге любого другого работника (все работают друг на друга), знаками, которые, по мысли Бендиксена, могут служить прообразом классических денег, иллюстрирует это сближение достаточно определенно. Неправильным, однако, было бы заключить отсюда, будто номиналистическое учение имеет скрытую предпосылку организованного хозяйства. Из того, что номиналисты Бендиксен и Эльстер не понимают природы современного хозяйства, а потому сбиваются на его отождествлении с организованным хозяйством, делать вывод, что в основе номинализма лежит допущение сознательно регулируемого производственного процесса, едва ли позволительно. Углубить теорию современного хозяйства Бендиксену и Эльстеру не удалось, и все оттого, что они вовремя не вспомнили золотых слов самого Бендиксена: «Кто хочет объяснить какое-нибудь явление более глубоко, чем того требует его природа, тот не объясняет, а затемняет его». А как бы ни оскорблялся рассудок Бендиксена, денежное хозяйство осталось им непонятым. Объявив цену непознаваемой, без всяких трудностей можно совершить переход к отрицанию самостоятельной ценности денег, т. е. к номинализму.
2. О ценности денег⚓︎
Налицо сложившийся аппарат цен. Посредством цен устанавливается необозримая цепь отношений между товарами. Все цены выражены в деньгах. Единица денег служит единицей счета. Процесс обращения ничего другого, кроме масштаба цен, не требует. В качестве масштаба цен могут функционировать «идеальные деньги», «идеальная единица денежной меры», «номинальная единица ценности», «единица счета». Заметим, что из всех этих выражений наиболее удачным является определение денет, как единицы счета; в нем исчезает, с одной стороны, всякий намек как масштаба, выступает природа номиналистических денег, как масштаба цен. Поскольку номиналисты Бендиксен и Эльстер искажают сущность денежного хозяйства, устраняют ценностную основу его, для них естественно погашается всякое различие между металлическими и бумажными деньгами. Быть масштабом цен становится единственным назначением денег. Как стара и вместе с тем какой живучестью отличается эта теория, показывает следующее замечание Маркса: «теория идеальной единицы денежной меры так полно развита у Джемса Стюарта, что его бессознательные последователи бессознательны потому, что они его не знали, не могли изобрести ни нового способа выражений, ни нового примера. Счетные деньги, говорит он, вещь совершенно отличная от монетных денег, которые являются ценой (цена — реальный эквивалент, как у английских писателей XVIII в.); они могут существовать, хотя бы на свете не было никакой субстанции, которая была бы пропорциональным эквивалентом для всех товаров. Счетные деньги играют такую же роль для ценности предметов, как градусы, минуты и секунды для углов или масштаб для географических карт. Во всех этих изобретениях мы принимаем некоторые определения за единицу. Полезность этих установлений ограничивается единственно тем, что они являются показателями пропорций, в том же полезность денежной единицы... деньги только идеальный масштаб с разными делениями» («К критике политической экономии»). Приведем тут же слова Бендиксена: «всякий знает, что меновое обращение — необозримая цепь ценностных отношений. Для сравнения необходимо свести их к общей единице счета. Эту услугу оказывают деньги. Деньги общий знаменатель ценности. Деньги абстрактная единица ценности» («Деньги и капитал», стр. 18). Пред нами воскресший Джемс Стюарт. Недостатки теории Джемса Стюарта и иже с ним так полно разобраны Марксом, что нам не остается ничего другого, как привести его возражения против этой теории. Источник ошибки Джемса Стюарта и причина появления таких учений, а за ним его бессознательных последователей Бендиксена и Эльстера, не помнящих родства, упрек в большей степени применимый к Эльстеру, чем к Бендиксену, тот, «что товары в своих ценах превращаются в золото только в идее, а потому золото только в идее превращается в деньги». Так как при обозначении цен функционируют только воображаемые золото и серебро, то утверждали, что название фунт, ливр, шиллинг не представляет каких-нибудь весовых количеств металла, а является лишь идеальными атомами ценности... Стюарт (Бендиксен—Эльстер — А. У.) берет прямо форму денег, в которой деньги выступают в обращение, как масштаб цен и как счетные деньги. Если цены различных товаров показаны в прейскуранте 15, 20 и 36 марок, то в сущности при сравнении величины и ценности не интересны ни серебряные содержания, ни названия их. Числовые отношения 15, 20 и 36 говорят здесь все, число единица сделалось единственной единицей мер. Чисто отвлеченное выражение пропорций есть вообще только сама абстрактная числовая пропорция (там же). Теоретическое обоснование номинализма единицы ценности у Бендиксена—Эльстера, как мы видели, состоит из признания непригодности субъективной теории ценности для объяснения ценности денег и ссылок на природу человеческого духа. Оба эти утверждения неубедительны — первое потому, что неудачное объяснение ценности денег субъективной ценностью не освобождает еще экономиста от обсуждений проблемы ценности денег, за попытку исключить самостоятельную ценность денег Бендиксен и Эльстер жестоко поплатились в анализе цены. Ссылки на природу человеческого духа, шествующего от конкретного к абстрактному, есть отказ от всякого объяснения. Теория сменяется описанием практики. Цены выражаются в деньгах, доходы выражаются в ценах, посредством денег считают и т. д. Масштаб цен становится решающим для анализа. Деньги исследуются не в отношении к миру товарных ценностей, а к самим себе, измеряя условной единицей свою величину. Если цена непознаваема, деньги — идеальная счетная единица, не обладающая ценностью, то динамика товарных цен при этом условии будет зависеть от количества денег, как причины, действующей на стороне денег. Номиналистическая теория Бендиксена и Эльстера свободно переходит в количественную теорию. Вместе с количественной теорией она разделяет все ее недостатки — путает металлическое обращение с бумажным, не понимает сущности современного хозяйства и избегает формально-логически лишь одного промаха — не пускает в обращение товары без цены, а деньги без ценности; для номиналистов Бендиксена и Эльстера сложившийся механизм товарных цен служит исходной точкой. Деньги постоянно выступают у них, как знаки цен. Теоретически остается необъясненным, благодаря этому, само явление товарных цен и непонятым металлическое обращение. Не вскрывая природы современного хозяйства, номиналисты Бендиксен и Эльстер не могут видеть производного и ограниченного значения бумажных денег.
Наблюдая австрийское денежное обращение и движение цены индийской рупии, они получили подтверждение своих сомнений о ценности денег. В фактах из истории денежного обращения Австрии и Индии (возвышение платежной силы австрийского гульдена над его металлическим содержанием в 1878 и 1879 гг. и рупии в 1893 и следующих годах) с особенной силой выявились законы денег, знаков, цен. Номиналисты пытаются в своих теоретических рассуждениях опереться на эту практику денежного обращения в условиях закрытой чеканки серебра. То обстоятельство, что исторически отрыв ценности (покупательной силы) денег от движения цены на металл, служащий денежным материалом, выступал, как отрыв серебряных денег от цены на серебро в странах закрытой чеканки серебра, в переходную эпоху замещения одного денежного материала другим, — серебра золотом, — проявлялся в обстановке, когда на мировом рынке действительным мерилом ценности одинаково были золото и серебро — запутывает анализ типических моментов случая расхождения ценности металлических денег и ценности металла денежного материала. Анализ этого случая в чистом виде должен быть построен на такой основе: 1) исследуется движение ценности металлических денег в стране, прекратившей свободную чеканку металла, из которого до тех пор приготовлялись деньги; 2) исключаются связи данной страны с международным рынком; 3) металл, исполнявший роль денежного материала, добывался и добывается по-прежнему в пределах данной страны и потребляется в этой же стране. Что означает в таком случае прекращение свободной чеканки металла? Формально — невозможность превращения слитков в монеты. Для полноты анализа следует предположить и обратное условие — невозможность превращения монет в слитки (теоретически это можно представить себе так — монеты изготовляются с примесью такого химического состава, что переплавка их невозможна). По существу: а) превращение денежного материала в простой товар, в) определение ценности денежных металлических знаков прямо и непосредственно законами товарного обращения, с) выпадение мерила ценности из оборота и сохранение только масштаба цен. Как простой товар, металл, бывший денежным материалом, при таких предпосылках может колебаться в цене по двум направлениям: возвышаясь над ценностью монет и опускаясь ниже их ценности. Исторически имели место несколько случаев второго рода; однако, теоретически при посылке, что переплавить монет в слитки нельзя, можно представить и первый случай. Допустим, что серебро (безразлично — золото) после его низведения на положение простого товара становится товаром, вызывающим все новый спрос, при возрастающей трудности его добывания. Трудовая ценность его растет. Не будет ничего удивительного, если за фунт серебра (золота) будут платить такое число рублей, франков, гульденов (серебряных, золотых), которые заключают в себе большое количество серебра (золота). Золото (серебро) с прекращением свободной чеканки представляет собой непосредственно знаки цен. Сложившийся в ту пору, когда еще золото (серебро) были мерилом ценности аппарата цен, делает это реально возможным. В механике рынка нет препятствий к тому, чтобы обращение обходилось в дальнейшем без действительного мерила ценности. Золото и серебро сослужили огромную службу рынку — позволили найти выражение ценностных отношений товаров во всеобщей форме цены. Это их историческая заслуга. В дальнейшем рынок обходится (при условиях, допущенных выше) без них. Легко понять, что если в исходный момент превращение денежного материала в обыкновенный товар, а металлических монет в знаки цен (прекращение чеканки) обращение товаров ценностно, т. е. как сумма цен требует монет (при данной быстроте оборота, монет и технике безденежных расчетов) на сумму 5 милл. руб., а потом в силу увеличения количества товаров по прежним ценам выступающих на рынке, сумма цен товаров (в прежнем золотом исчислении) поднимается допустим до 7,5 милл. при неизменном количестве денежных знаков покупательная сила денежного знака поднимается над их первоначальным значением — 7,5 милл. «В прежнем золотом исчислении» может дать повод думать, будто золото все-таки остается мерилом ценности. Однако, это не так. Это выражение имеет силу только, как изображение тех явлений, что неизбежны в изменившейся обстановке рынка. Аппарат цен, образовавшийся благодаря присутствию в обороте реального мерила ценности, продолжает действовать без перебоев. Металл в его новом положении отнюдь не мерило ценности, металлические монеты также. Металл в прежней ценности не может быть мерилом ценности потому, что он рассматривался бы в таком случае как товар, обладающий постоянной неизменной ценностью, что совершенно неправильно. Оборот оперирует только с масштабом цен. Чем же объяснить такую странность, что ценность товара непосредственно выражается в знаках цен. Тем, конечно, что они посредством действительного золота (серебра), как мерила ценности, ранее приведены в определенные отношения между собой тем, что ценности ранее превратились в цены. Раз это произошло, самочувствие рынка не меняется от одного факта смещения с трона золота или серебра, как иногда с удовольствием подчеркивают номиналисты. Однако, все наше рассуждение построено при одном очень «скромном» допущении, что капиталистическое хозяйство не есть мировое капиталистическое хозяйство. Допустив это совершенно непозволительное методологическое условие, мы подошли вплотную к выводам, которые в признании исторической значимости золота (образование цен) расходятся коренным образом с номиналистическими утверждениями Бендиксена—Эльстера, — в признании возможного действия рыночного механизма на основе сложившихся цен, независимо от металлического содержания денег, как бы косвенно подтверждают номиналистические взгляды. Как только мы берем капиталистическое хозяйство, как мировое хозяйство, дело принимает совершенно другой вид. Мировые деньги должны обладать самостоятельной ценностью, они должны быть мировым товаром. И то, что историческое развитие денежного обращения не дает нам примеров интервалютарных отношений на основе бумажно-денежного обращения, вовсе не вытекает из недостатка денежного устройства различных стран, а заложено в самом капиталистическом’хозяйстве. Сколько бы ни повторяли об исключении золота из мирового обращения (по соображениям целесообразности — истощение золотых запасов, трудность добывания нового золота и т. д.) и о замене золотых паритетов «паритетами покупательной силы» (Кассель), пока что «паритеты без золотого центра и без золотых предельных точек — благочестивое пожелание. Мировой рынок при этих условиях приходит во всеобщее расстройство. Мировой рынок не имеет мировых денег, связь между его частями становится невозможной»—правильно замечает Членов (Журнал «Народное Хозяйство». Январь 1924 г. «Валютный демпинг»). Мировой рынок мог бы многому научить номиналистов, но, не имея понятия об основном принципе современного хозяйства (форме ценности), они не исследуют нигде мирового рынка. Он для них не существенный момент. Расчетные платежные отношения без мировых денег, полноценных, нарушаются, они невозможны. Отвергая золото в данных исторических условиях, по крайней мере, теоретически, как основу интервалютарных отношений, номиналисты вынимают душу мирового рынка, или, что одно и то же, капиталистической системы хозяйства. Под этим углом зрения представляется совершенно в новом свете внутреннее денежное обращение. Оно, поскольку данная страна включена в мировой оборот (а какая развитая капиталистическая страна не связана с мировым рынком), необходимо должно опираться на базис мировых полноценных денег, в данных исторических условиях — на золотой базис. Золотой базис денежной системы не тождественен с золотым обращением внутри страны. Золото остается мерилом ценности, а в обращении может быть заменено частью кредитными деньгами, частью разменной монетой. «Ценность денег, обращающихся внутри страны, должна поддерживаться на равном уровне с интернациональными платежными средствами, иначе неминуемы были бы торговые потрясения. Последнему требованию удовлетворяет система и политика австрийского банка, при чем нет никакой необходимости, чтобы золото поступало во внутреннее обращение» (Гильфердинг «Финансовый капитал»). Но неправильно было бы, подобно Гильфердингу, в этой возможности замещения золота бумажно-денежными знаками во внутреннем обращении видеть возможность рационализации общественных отношений, хотя бы в узких, осуществимых в рамках капитализма пределах. Факт замещения золота бумажками во внутреннем обращении не выражает собой ничего другого, кроме факта лучшего приспособления денежной системы к потребностям капиталистического оборота. Как только мы обращаемся к мировому рынку, вступает в силу положение, давно уже отмеченное Марксом. «Только на мировом рынке, — писал Маркс, — деньги функционируют в полном объеме как товар, натуральная форма которого есть вместе с тем непосредственная общественная форма воплощения абстрактного человеческого труда. Форма их существования приходит в точное соответствие с их идеей и становится адекватною» (Маркс — «Капитал», т. I). В пределах данного общественного целого, в сфере внутреннего обращения, функция денег исчерпывается вполне их ролью средства обращения» (там же, стр. 71). Забвение мирового рынка придавало видимость основательности номиналистическим теориям Бендиксена—Эльстера; само же забвение коренится в их беспомощном анализе современного денежного хозяйства.
После всего сказанного необходимо сделать лишь несколько замечаний по поводу теории классических денег, ее принципиальных оснований, а не деталей. Эта теория неразрывно связана с номиналистическим пониманием денег. Вспомогательно-технический инструмент, человеческое установление — деньги — необходимо довести до совершенства, — вот лейтмотив Бендиксена в рассуждениях на эту тему. Поскольку мы показали несостоятельность теории вспомогательных технических функций денег и теории денежного хозяйства, мы легко поймем вздорность всех проектов классических денег на почве товарного хозяйства, на почве капиталистического стихийного способа производства, подвижной, постоянно колеблющейся системы. Теория классических денег разве что имеет за собой ту научную заслугу, что она обобщает практику эмиссионных банков по выпуску кредитных денег. Товарный вексель несомненно самый верный показатель потребностей обращения, но и только. Служить основой «классических денег» он не может в силу характера капиталистического общества, как неорганизованного хозяйства. Классические деньги при товарном производстве явная утопия. Их назначение — соизмерять ценности товаров. Товары должны обладать до соизмерения общими свойствами, что и делает их соизмеримыми. Деньги, служащие целям измерения товарных ценностей, могут выражать собой именно общее свойство товаров. Их общее свойство — они продукт общественного труда. Продолжительность трудовой затраты измеряется рабочим временем. Последнее выражается в рабочих часах. Номинальные деньги должны непосредственно выражать рабочее время, номиналисты Бендиксен-Эльстер прямехонько впадают в плоскую «утопию рабочих денег». Утописты рабочих денег не понимают элементарных вещей в сфере товарного обращения. Почему меновая ценность развивается в цену, остается у них без ответа. Утопия рабочих денег — логически неотвратимое продолжение номинализма Бендиксена—Эльстера (но не их исходный пункт; их «услуги» отличаются от трудовых часов только большей путанностыо и неясностью. Номиналисты Бендиксен и Эльстер предстают перед нами, как проповедники идей, заключающих в себе элементарное непонимание необходимой связи между товаром и деньгами». «Новый день манит к новым берегам» (Эльстер — «Душа денег»). Мы подводим итоги: 1) Номиналистическая теория Бендиксена—Эльстера не является логически необходимым продолжением Кнаппа (за исключением разве формальной связи — у Бендиксена—Эльстера, как и у Кнаппа, государство «создает» — т. е. технически приготовляет платежные знаки), она вполне самостоятельная попытка возвести экономический фундамент номиналистической теории денег.
2) «Органический» порок теории Бендиксена—Эльстера, как и номиналистических теорий вообще, непонимание специфической природы современного хозяйства и роли денег в нем.
3) Логически исходным пунктом номиналистической теории Бендиксена-Эльстера является сложившийся на почве металлического обращения аппарат цен, замещение во внутреннем обращении полноценных денег знаками цен.
4) Продолжение теории Бендиксена-Эльстера — утопия «рабочих денег».
5) Номинализм переходит в количественную теорию. «Сказка о неразрешимой проблеме денег звучит, как оскорбление человеческого рассудка» (Бендиксен).