Перейти к содержанию

Сайгушкин М. Абстрактный труд как материалистическая категория⚓︎

Сборник «Рубинщина или марксизм? (Против идеализма и метафизики в политической экономии)», стр. 143—170

В дискуссии по вопросам марксовой теории стоимости, ведущейся в настоящее время, выдвинут целый ряд важнейших проблем теоретической экономии. Если для начала важно и необходимо было выяснить предмет дискуссии, дать верную постановку спорных вопросов и в некоторых случаях дать также решение в самой общей форме той или иной проблемы, то на данном этапе дискуссии нашей задачей является уже возможно более тщательное, детальное рассмотрение каждой из выдвинутых дискуссией проблем в отдельности. После ряда специальных работ по отдельным проблемам дискуссии необходимо будет снова вернуться к общим выводам, к подведению итогов, но эти итоги будут подводиться уже на более высокой и солидно разработанной основе. Исходя из этого, мы хотим обратить внимание читателя лишь на одну специальную проблему дискуссии, именно мы попытаемся выяснить вопрос о том, можно ли считать материалистическим учение И. Рубина о нематериальном абстрактном труде.

Марксизм признает материей объективно-реальное бытие, существующее независимо от человеческого сознания. В соответствии с этим социальной материей марксизм считает общественное бытие, существующее объективно и независимо от нашего сознания. «Материализм исторический признает общественное бытие независимым от общественного сознания человечества»1. Рубин и его сторонники пытаются опереться на это положение диалектического материализма, чтобы отвести выдвигаемое против них обвинение в идеалистической интерпретации Маркса. Нематериальный абстрактный труд, — говорят они, — существует в объективной социальной действительности и поэтому является материалистической категорией. «Боязнь критиков И. Рубина сделать различие между материальным производством и его общественной формой находит свое объяснение в том, что для них действительно, объективно, реально существующее лишь «материальное» — в узком смысле физического, т. е. чего-то видимого и осязаемого. Это — точка зрения механического материализма.

Установление связи социальной формы с материальным содержанием вовсе не означает их отожествления. Вовсе не устраняется реальное объективное, общественное существование, хотя в нем не заключено ни атома «естественного вещества», ни одного атома материи»2. Посмотрим теперь, существует ли в объективной, социальной действительности такой тонкий и «филигранный» объект, как нематериальный абстрактный труд.

Во внешнем мире, в товарном обществе существует процесс труда, процесс производства общественной жизни. Труд заключает в себе, во-первых, определенные технические приемы, целесообразные движения и операции; во-вторых, он есть затрата человеческой рабочей силы в физиологическом смысле, безотносительно к той или иной конкретной форме этой затраты; в-третьих, он заключает в себе общественную форму, определяющую последний как труд данной исторически определенной общественно-экономической формации. Конкретный труд не есть то, что соответствует понятию абстрактного труда, — это ясно само собой. Может быть рубинскому понятию нематериального абстрактного труда соответствует действительно существующая во внешнем мире производительная физиологическая затрата человеческой рабочей силы? Оказывается — нет. Рубин нам разъясняет, что «как физиологический труд вообще, так и физиологически равный труд не представляют собой абстрактного труда, хотя и являются его предпосылкой»3.

Что же соответствует в таком случае рубинскому понятию нематериального абстрактного труда? На этот вопрос дается следующий ответ: «Абстрактный труд включает в себя определение труда с точки зрения общественной формы организации человеческою труда»4. В пояснение этого тезиса Рубин говорит в другом месте, что ошибочным является представление «будто Маркс видит в труде метафизическую сущность стоимости, ее, так сказать, материальный субстрат», ибо «такой натуралистический взгляд на отношении между трудом и стоимостью чужд Марксу»5. Физиологическая затрата рабочей силы или «материальный субстрат» труда таким образом не входит в понятие абстрактного труда; последний заключает в себе определение общественной формы труда —- и только. Верные ученики и последователи Рубина дают на поставленный выше вопрос такой ответ: «Абстрактный труд выступает в качестве общественной характеристики труда, но не выступает в виде его материальною субстрата»6.

Итак, понятию абстрактного труда, по Рубину, соответствует в объективной действительности не физиологическая затрата рабочей силы человека в определенном социальном качестве, в определенной общественной форме, не материальный субстрат труда с внутренне присущей ему определенной формой общественности труда, а общественная форма труда как таковая, общественная форма труда без самого труда. Здесь мы подошли к самой сути разногласий с автором «Очерков». Мы считаем, что общественная форма труда как таковая, т. е. общественная форма труда без материального субстрата труда, есть фикция, пустышка, которая существует только в голове Рубина. В реальной действительности не существует общественной формы труда без самого труда; в реальной действительности существует содержательная общественная форма труда, заключающая в себе физиологическую затрату человеческой рабочей силы как свое материальное содержание, или, что тоже, существует физиологическая затрата человеческой рабочей силы в определенной общественной форме. Общественную форму труда нельзя понимать как пустую, бессодержательную, бесплотную форму, ибо такой общественной формы труда не существует в объективной действительности. На этот счет Маркс дал совершенно ясные и точные указания в первом томе «Капитала». «В противоположность этому возникла система реставрированного меркантилизма (Ганиль и т. д.), которая в стоимости видит лишь общественную форму или, вернее, лишь ее отблеск, лишенный субстанции (substanzlöser Schein)»7. Абстрактный труд, не заключающий в себе физиологической затраты человеческой рабочей силы и понимаемый как бессодержательная общественная форма труда, и есть не что иное как substanzlöser Schein, т. е. фикция, пустышка, не имеющая соответствующего ей аналога во внешнем мире. Ошибка Рубина заключается, следовательно, в том, что он отрывает форму от содержания, грешит против диалектической логики. Вот что говорит Гегель по интересующему нас вопросу о взаимоотношении формы и содержания:

«Материя заключает форму, как скрытую в материи».

«Форма определяет материю, а материя определяется формою». «Фирма и материя взаимно предполагают одна другую».

«То, что является деятельностью формы, есть в той же мере собственное движение самой материи»8.

Ленин, конспектируя это место «Науки логики», делает следующее замечание, сжато передающее суть дела. «Форма существенна. Сущность формирована так или иначе в зависимости и от сущности»9. В другом месте Ленин говорит: «Гегель же требует логики, в коей формы были бы gehaltvolle Formen, формами живого реального содержания, связанными неразрывно с содержанием»10.

Если Рубин желает быть диалектиком, он должен признать, что существующая в реальной действительности общественная форма труда является не пустой, а «существенной», или содержательной формой, а из этого неизбежно следует вывод, что понятие абстрактного труда необходимо должно заключать в себе «материальный субстрат» труда — физиологическую затрату человеческой рабочей силы в определенной общественной форме, а не общественную форму труда как таковую, — форму труда без самого труда.

Методология диалектического материализма отмечает ряд основных понятий, лежащих в основе всякого научного познания: форма и содержание, количество и качество, общее и частное и т. д. Для материалиста-диалектика эти категории, применяемые в каждой науке, общи как мышлению, так и бытию. Основная особенность этих категорий состоит в том, что каждая из них не существует отдельно без другой противоположной категории: форма без содержания, качество без количества, общее без частного и т. д. «Общая природа этих понятий такова, что каждое из них требует как дополнения своей противоположности. Понятия же эти суть: бытие и становление, форма и содержание, субстанция и причинность, качество и количество, единство и множественность, конечное и бесконечное, движение и покой, часть и целое, непрерывность и прерывность, всеобщее и частное, сущность и явление и т. д. Ни одна наука не может обойтись без этих основных понятий»11.

Метафизик обычно представляет два противоположных определения единого объекта, например форму и содержание, как абстрактное тожество, в котором теряются различия, полнота содержания и богатство понятия, действительность сводится к одному отвлеченному принципу и выступает односторонне, однобоко в метафизически-извращенном виде. Такая же точно метафизическая ошибка получится и в том случае, если исследователь берет лишь одно из противоположных определений, например форму, отдельно и оторванно от содержания и пытается уложить реальную действительность в прокрустово ложе этого однобокого рассудочного построения. «Метафизики и брали обычно одну сторону, скажем... отвлеченную форму... и таким образом приходили к какому-нибудь отвлеченному принципу, в который укладывалась якобы вся действительность»12.

Исключать физиологическую затрату рабочей силы человека из понятия «абстрактный труд», видеть в нем бессодержательную (не имеющую «материального субстрата») общественную форму труда — это и значит метафизически отрывать одну «сторону от целого, от материи труда. Ленин говорил о таком отрывании одной из сторон от материи следующее: «Философский идеализм есть только чепуха с точки зрения материализма, грубого, простого, метафизического. Наоборот, с точки зрения диалектического материализма философский идеализм есть одностороннее преувеличенное, überschwangliches (Ditzgen) развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный»13. Абстрактный труд без материального содержания труда, сведенный к общественной форме труда — и только, и есть не что иное, как «сторона», оторванная от материи и преувеличенно раздутая в «Очерках» Рубина.

Рубинская «филигранная» интерпретация заменяет марксово учение о двойственном характере труда, производящего товары, учением о тройственном характере последнего. Маркс различал: 1) конкретный труд и 2) абстрактный труд и понимал под абстрактным трудом физиологическую затрату человеческой рабочей силы (содержание, количество) в определенной общественной форме, в определенном социальном качестве, т. е. как единство формы и содержания, количества и качества.

Рубин различает: 1) конкретный труд, 2) физиологический труд и З) абстрактный труд. Физиологический труд, по Рубину, — это не абстрактный труд и не конкретный труд, — это биологическая «предпосылка» абстрактного труда. Нетрудно видеть, что это учение Рубина о тройственности труда есть непосредственный результат метафизического отрыва формы от содержания, качества от количества, одной «стороны» труда от материального содержания или «материального субстрата» труда. «Вырвав «обломок» из всей совокупности явлений, оторвав его от материи, идеалисты свой «оттенок», «обломок», имеющий несомненные корни в действительности, раздувают до размеров целого, до размеров абсолюта. Диалектический же материализм прекрасно понимает, что этот «обломок», будучи вырван из общей связи и оторван от материи, лишен реальности и представляет собой «пустоцвет»14.

Рубин думает, что упрек в идеализме он может отвести фразой — я де признаю объективное существование нематериального абстрактного труда, а потому я материалист.

Материализм отнюдь не состоит в том, чтобы признавать объективное существование фикции, «обломка» действительности, оторванного от материи и лишенного реальности. Людей, признающих объективное существование фикций — идеи, разума с большой буквы и т. д. — марксисты называют идеалистами вовсе не потому, что идея или разум не существуют в объективной действительности, а потому, что эта «сторона» или форма материи отрывается идеалистами от «материального субстрата», от материи.

Социальная «сторона» или общественная форма труда, представляемая как бессодержательная форма, как форма без «материального субстрата» или содержания, без физиологической затраты рабочей силы человека, составляющей общий признак для всех индивидуальных работ, есть «обломок» действительности, оторванный от материи, «пустоцвет», лишенный реальности, т. е. фикция, идеалистическая выдумка.

Различие между конкретным и абстрактным трудом можно представить иначе как различие между частным и общим, или иначе, — между видовым и родовым понятием. Маркс указывал, что абстрактный труд есть «общее», заключающее в себе материальное содержание каждой конкретной работы, именно: затрату человеческой рабочей силы в физиологическом смысле. «Как портняжество, так и ткачество, несмотря на качественное различие этих видов производительной деятельности, представляют производительную затрату человеческого мозга, мускулов, нервов, руки т. д. и в этом смысле являются одним и тем же человеческим трудом»15. Общее, родовое не существует без частного, оторванно от частного. «Всякое общее есть частичка или сторона, или сущность отдельного»16. Однако особенность товарного общества состоит в том, что труд людей здесь удваивается, имеет два самостоятельных, отдельных, отчужденных друг от друга существования: одно существование как конкретного труда, в бесконечном разнообразии потребительских стоимостей, и другое существование в качестве абстрактного труда — в виде денег. Общее, родовое отделяется от частного, видового. «Это совершенно все равно, как если бы рядом с львами, тиграми, зайцами и всеми другими действительно существующими животными животного царства существовало бы еще животное как таковое, индивидуальное воплощение всего царства животных»17. Поэтому Маркс и говорит, что абстрактная всеобщность труда в товарном обществе представляет собой «извращение», которое и делает особенно трудным исследование общественного труда в товарном обществе. «Это извращение, благодаря которому чувственно-конкретное выступает лишь как форма проявления абстрактно-всеобщего, а не наоборот, абстрактно-всеобщее как особенность конкретного, — характеризует выражение стоимости и делает его особенно трудным для понимания»18.

В действительности «общее» существует в «отдельном», в индивидуальном труде общественное рабочее время заключается, как говорит Маркс, в скрытой форме и обнаруживается только в процессе обмена. «Мы не исходим из труда индивидуумов как общественного труда, но наоборот, отправляемся от особого индивидуального труда, который только в меновом процессе, через уничтожение его первоначального характера, обнаруживается как всеобщий общественный труд»19. «Общее» существует отдельно от «частного» только в этом меновом обнаружении общественного характера индивидуального труда, только в этой извращенной, фетишистской, иррациональной видимости. Величайшей заслугой Маркса является то, что он свел два самостоятельные, отчужденные существования труда к единому труду, понимаемому как единство противоположностей, как единство конкретного и абстрактного труда, и внешне выражающему свои противоположные стороны в самостоятельном существовании абстрактного труда — в деньгах и конкретного труда — в товарах.

Обратимся теперь к рассмотрению того, как толкует различие между конкретным и абстрактным трудом Рубин. Рубин думает, что конкретный и абстрактный труд «это не видовое и родовое понятия труда, а исследование труда с двух точек зрения: материально-технической и социальной»20.

У всякого марксиста здесь, естественно, возникает сильнейшее недоумение. Если эти две противоположные точки зрения объясняют различие между конкретным и абстрактным трудом, а на учении о двойственном характере труда, по Марксу, основывается вся его теория, то кажется в высшей степени странным, почему Маркс нигде и никогда не говорил о противоположности между социальной и материально-технической точками зрения, как о противоположности социального и материального. Недоумение это, однако, очень быстро рассеивается. Рубин показывает нам различие между материальной и социальной точками зрения, выясняя противоположность между потребительной и меновой стоимостью. «Противоположность между ними, — говорит Рубин, — вытекает из противоположности между методом естественно-научным, изучающим товар как вещь, и методом социологическим, изучающим общественные, производственные отношения, «сращенные с вещью»21. Теперь секрет открылся. Противоположность материальной и социальной точек зрения вытекает из противоположности между естественно-научным и социологическим методом.

Нельзя не поблагодарить Рубина за эту редкую для него откровенность, так много дающую для уяснения его «оригинальной» позиции в трактовке абстрактного труда. Дело в том, что противоположность между естественно-научным (каузальным, реально-причинным) методом и социологическим (культурно-научным, историческим) методом выдвигается Риккертом и всеми неокантианцами. Природа, мир материальных вещей, процессов и явлений познается, по Риккерту, при помощи естественно-научного метода, а общественные явления — мир субъектов, мир идеальных отношений — изучаются при помощи социологического метода. Противоположность этих двух методов вытекает из противоположности материи и духа. Мир природы, по учению Риккерта, неисторичен, здесь господствуют всегда одни и те же законы. Этому материальному и неисторическому миру противопоставляется исторический и нематериальный объект общественной социальной науки. Социальное для неокантианца есть духовное, идеальное, противоположное материальному: это либо нормы внешнего регулирования — обычаи, соглашения, право (Штаммлер), либо определенный порядок социальной жизни, обусловленный велениями категорического императива (Риккерт), либо психические переживания хозяйствующего субъекта (Бем-Баверк).

У Рубина между социальным и материальным также лежит целая пропасть, для него — это непримиримые понятия: материальное несоциально и неисторично. В трактовке абстрактного труда он выдвигает поэтому такую дилемму: или признавай, что абстрактный труд есть категория социальная и историческая, и тогда он не может быть материальным, или соглашайся с тем, что абстрактный труд материален, и тогда он не будет социальной и исторической категорией.

Или — или, tertium non datur.

«Одно из двух: если абстрактный труд представляет затрату человеческой энергии в физиологическом смысле, то и стоимость имеет вещественно-материальный характер. Или же стоимость есть явление общественное, — и тогда абстрактный труд тоже должен быть понимаем как явление социальное, связанное с определенной общественной формой производства. Также невозможно примирить физиологическое понимание абстрактного труда с историческим характером образуемой им стоимости. Физиологическая затрата энергии, как таковая, одинакова во все исторические эпохи и, казалось бы, во все эпохи создавала она стоимость»22.

Разумеется, у Маркса нет ничего похожего на такое неокантианское противопоставление двух методов: естественно-научный метод — для изучения материального мира, мира природы, и другой «противоположный» ему социологический метод — для изучения социальных фактов. Марксизм следует единому методу диалектического материализма и в изучении вещей, предметов, явлений природы и в изучении общества. «Я рассматриваю развитие экономической формации общества как естественно-исторический процесс», — говорит Маркс в предисловии к первому тому «Капитала». Маркс, например, о процессе мышления говорил, что «процесс мышления сам является естественным процессом». Марксизм рассматривает социальную жизнь как особую форму движения материи и не противопоставляет социальное материальному, ибо социальное также материально. Особая форма движения материи обусловливает особую закономерность социальной жизни, отличную от законов, скажем, физики или химии и несводимую к ней. Марксист может и должен различать социальную закономерность от биологической, химической, физической закономерности, но противопоставлять естественно-научный метод социологическому он не может, ибо у марксиста не два метода, а один, именно метод диалектического материализма. У эклектиков-неокантианцев два метода: один — естественно-научный метод — для изучения материи, и другой — социологический метод — для познания духа, субъекта, идеальных общественных отношений. У Маркса невозможное для всякого неокантианца «примирение» социального, исторического с материальным совершенно неизбежно вытекает из тожества или единства двух противоположностей, субъекта и объекта, материи и духа. Последнее превосходно выражено в следующих словах Плеханова: «Я — субъект и в то же время объект». «Объективный мир находится не только вне меня, он также — во мне самом, в моей собственной коже. Человек есть лишь часть природы, часть бытия»23.

В высшей степени поучительно в данном случае сравнить точку зрения Рубина и Петри. Петри, как истинный неокантианец, не может признать труд проявлением деятельности человека как объекта внешнего мира, как материального существа, а общественные отношения людей признать отношениями людей как материальных существ, как объектов внешнего мира по той причине, что такая трактовка социального «примиряла бы» социальное с материальным, а неокантианская социология боится материи, как чорт ладана. Петри говорит: «В общественных отношениях производства находят свое выражение не реально-причинные отношения вещей или людей, как объектов внешнего мира, а идеальные отношения людей, как субъектов»24. Естественно, что и понятие труда у Петри не может заключать в себе никакого «материального субстрата». Петри утверждает, что «Маркс понимал труд в материальном производстве как поглощение моральной личности»25, а не как физиологическую затрату рабочей силы человека. Для неокантианца социальное абсолютно противоположно материальному; между ними нет ничего общего. Допустить, что общественный абстрактный труд есть общественная форма, заключающая в себе материальное содержание — физиологическую трудовую затрату, — Петри не может, ибо тогда рухнет вся его социология. По мнению Петри, конкретный и абстрактный труд — это не видовое и родовое понятия, а исследование труда с двух разных точек зрения: материально-технической и социальной. Мы читаем: «Всеобщность труда — это не естественно-научное родовое понятие, заключающее в себе только общее физиологическое содержание, наоборот, как абстрактно-всеобщий, а тем самым общественный труд частных индивидуумов представляется как выявление деятельности субъекта права»26.

Труд у Петри не единство противоположностей, а две разорванных половинки. Конкретный, физиологический, словом — материальный труд принадлежит к миру природы — это естественнонаучное понятие. «Труд, поскольку он рассматривается только в его технической роли, как создатель потребительных стоимостей, выступает в качестве лишь одного из координированных факторов продукта наряду с капиталом как орудием производства; как сила природы, он сам является только естественной силой человеческого организма»27. Абстрактный или общественный труд у Петри, разумеется, не выражает деятельности человека как объекта внешнего мира, как материального существа, не принадлежит к миру природы, не заключает в себе никакого материального содержания. «Но совсем в ином аспекте рассматриваем труд и его продукт мы, поскольку мы рассматриваем его как субстрат общественных производственных (идеальных, конечно. М. С.) отношений, как абстрактно-всеобщий труд»28.

У Рубина в понимании различия конкретного и абстрактного труда мы видим то же самое. Рубин солидарен с Петри в том решающем пункте, что труд, поскольку он выступает как общественный труд, или, говоря словами Петри, «труд, поскольку он принимает определенные общественные формы», не заключает в себе ничего материального. Материальным, по Рубину, является конкретный труд, а также физиологический труд, но общественный или абстрактный труд у Рубина, так же как и у Петри, не заключает в себе никакого материального содержания. Рубин говорит: «Нисколько не поможет нам указание Маркса, что стоимость создается не трудом конкретным, а абстрактным, если мы будем понимать последний в физиологическом смысле. Ведь и такой абстрактный труд принадлежит к миру природы, отличаясь от конкретного только меньшим количеством признаков. При таком понимании труд абстрактный относится к конкретному, как родовое понятие к видовому. При общепринятом понимании абстрактного труда как трудовой затраты в физиологическом смысле слова неизбежно натуралистическое толкование марксовой теории стоимости»29.

Здесь рыба крепко попалась, скажем мы словами Маркса.

Рубин метафизически разрывает труд на две не имеющие между собой ничего общего части. Конкретный труд материален, принадлежит к миру природы, является натуралистической категорией, абстрактный же труд не материален и является социальной категорией. Неокантианское противопоставление естественно-научного метода социологическому, материального — социальному выступает здесь со всей очевидностью. Совершенно ясно, что ни один марксист не может согласиться с такой неокантианской трактовкой различия между конкретным и абстрактным трудом. Достаточно сопоставить высказывания Маркса и Рубина, чтобы увидеть, как искажает Рубин учение Маркса. По Марксу, «всякий труд есть, с одной стороны, затрата человеческой рабочей силы в физиологическом смысле слова, и в этом качестве одинакового или абстрактно-человеческого труд образует стоимость товаров». По Рубину, понимание абстрактного труда как «трудовой затраты в физиологическом смысле слова» означает «натуралистическое» толкование стоимости. Выходит, что «натуралистическое» толкование стоимости дает сам Маркс. По мнению Рубина, указание Маркса, что абстрактный труд есть затрата рабочей силы в физиологическом смысле, нам не поможет, ибо «такой абстрактный труд принадлежит к миру природы, отличаясь от конкретного только меньшим количеством признаков». Маркс же говорит совершенно иное. «Труд, как основа ценности, это не особый труд, не труд особого качества.

Рикардо смешивает труд, поскольку он выражается в потребительной ценности и поскольку он представлен в меновой ценности. Во всяком случае последний вид труда есть лишь первый труд в абстрактном виде»30. Мысль Маркса ясна — абстрактный труд есть тот же конкретный труд товаропроизводителя, выступающий в абстрактном виде, т. е. тот же конкретный труд, только с меньшим количеством признаков. Рубин, напротив, подвергает эту мысль жесточайшей критике, видя в ней «натуралистическое» толкование социального. Материалист-диалектик Маркс и неокантианский разоблачитель «натуралистического» толкования социальных категорий занимают, как видим, прямо противоположные позиции.

Отвлечение от конкретной целесообразной формы труда отнюдь не означает отвлечения от материального содержания труда; это отвлечение, напротив, выявляет материальное содержание труда. Если мы отвлечемся не только от конкретных форм чувственно-человеческой деятельности, но и от ее материального содержания, — у нас останется тогда только пустая общественная форма, «не имеющая реальности, пустоцвет», nihil, фикция. Абстрактный труд есть категория материалистическая, ибо по своему содержанию это есть объективно-существующая чувственная деятельность живого материального существа человека, являющегося частью природы, абстрагированная от конкретной целесообразной формы этой деятельности, — затрата человеческой рабочей силы в физиологическом смысле в ее исторически-определенном социальном качестве.

У Маркса можно встретить немало высказываний, свидетельствующих о том, что он понимал абстрактный труд как «предметность», «как вещь», как материю sui generis: «Рассмотрим теперь residium, этот остаток продуктов труда. Каждый из них вполне сходен с другим. От них ничего не осталось, кроме одинаковой для всех призрачной предметности (gespenstige Gegenständlichkeit), простого сгустка безразличного человеческого труда»31. Для Маркса абстрактный труд есть «предметность», особого рода материя, которую он зазывает «призрачной». Понятно почему. Предметность труда представляется (sich darstellt) товарным телом, его физической грубо-вещной предметностью. Поэтому и обнаружить абстрактный труд нельзя иначе, как лишь путем отвлечения от всех вещных свойств товара. Отвлекаясь от осязаемой предметности товарного тела, мы получаем общественную субстанцию товара, призрачную предметность, неосязаемый руками сгусток абстрактного труда. Маркс говорит по этому поводу следующее: «Предметность человеческого труда, который сам абстрактен, без всякого дальнейшего качества и содержания есть поневоле абстрактная предметность, мыслительная вещь (Gedankending)»32. Абстрактность этой предметности отнюдь не означает ее нематериальности. Отвлеченное понятие «собака» или «собака вообще» — это также «призрачная предметность», тем не менее это есть материалистическая категория, ибо это есть «сторона» или «сущность» реальной действительности, всех конкретных собак, родовое понятие, являющееся единством формы и материального содержания объективной действительности.

У Рубина же абстрактный труд не есть родовое понятие, а простая бессодержательная форма.

Маркс употребляет также и самое слово «материя» для обозначения абстрактного труда. В «Капитале» мы читаем следующее: «В форме стоимости товар отрешается от всякого следа своей естественной потребительной стоимости и от того частного вида полезного труда, которому данный товар обязан своим происхождением, и превращается в однообразную общественную материю (Materiatur) безличного человеческого труда»33. Что же составляет материю абстрактного труда? На этот вопрос Маркс дает совершенно недвусмысленный ответ. «Всякий труд есть расходование человеческой рабочей силы в физиологическом смысле, и в этом качестве (in dieser Eigenschaft) одинакового человеческого или абстрактно-человеческого труда образует он стоимость товара»34. «Шитье и ткачество хотя качественно суть различные производительные деятельности, однако обе они представляют производительное расходование человеческого мозга, мышц, нервов, рук и т. д. и в этом смысле (in diesem Sinn) обе — человеческий труд»35.

Выразиться яснее невозможно!

Труд, образующий стоимость товара, есть «выявление деятельности человека как субъекта права», или «поглощение моральной личности», — так думает Петри36. Труд, образующий стоимость, есть чувственная материальная человеческая деятельность, затрата человеческой рабочей силы в физиологическом смысле, а не идеалистическая пустышка, — так думает Маркс. Читатель видит, за кем — за Петри или за Марксом — следует Рубин.

Человек есть объект внешнего мира, материальное существо. Рабочая сила человека есть телесная, чувственная сила живого человеческого организма. Расходование или затрата рабочей силы человека означает поэтому не что иное, как расходование его телесных, органических, физиологических сил, мускулов, нервов, мозга, рук и т. Д. Нетрудно понять, что поскольку Маркс понимает под абстрактным трудом расходование рабочей силы человека, а не какое-нибудь «воплощение моральной личности», он разумеет при этом именно физиологическую затрату рабочей силы, ибо никакой иной нефизиологической затраты рабочей силы и не может быть.

Мы подошли теперь к пункту, подвергшемуся наиболее жестокому обстрелу со стороны Рубина и его единомышленников. Прежде всего Рубин всячески старается умалить значение приведенной нами выше решающей формулировки Маркса (а таких формулировок у Маркса очень много) о том, что абстрактный труд есть затрата рабочей силы человека в физиологическом смысле. Высказывается «сожаление» по поводу того, что Маркс ввел во втором издании «Капитала» эту формулировку37, внушается читателю мысль о «предварительных определениях, даваемых Марксом на первых страницах его труда», и т. д.38. «Сожалеть» о том, что Маркс, как бы предвидя, что у него будут подобные Рубину интерпретаторы, ввел эту подчеркивающую материальность создающего стоимость труда формулировку, Рубин может сколько ему угодно. Что же касается якобы «предварительных определений», даваемых Марксом на первых страницах его труда, то эту басню нужно самым решительным образом отнести. Маркс нигде говорил, что им дано в первой главе первого тома «Капитала» неполное, недостаточное, «предварительное определение» абстрактного труда. Маркс не мог давать каких-то «предварительных определений» в ответственнейшем пункте, имеющем, по его же собственному заявлению, центральное значение для правильного понимания основных вопросов политической экономии. Обратимся, однако, к непосредственной аргументации Рубина в защиту того положения, что затрата рабочей силы в физиологическом смысле не входит в понятие абстрактного труда. Рубин считает, что затрата человеческой рабочей силы в физиологическом смысле есть натуралистическая, несоциальная категория, и поэтому приходит к выводу, что «при общепринятом понимании абстрактного труда как трудовой затраты в физиологическом смысле слова неизбежно натуралистическое толкование марксовой теории стоимости»39. Приведя цитату из Каутского, определяющего абстрактный труд как «производительную трату человеческой рабочей силы вообще», Рубин заявляет, что «при таком определении понятие абстрактного труда есть понятие физиологическое, лишенное всяких элементов социальных и исторических»40. Если понятие затраты человеческой рабочей силы не имеет никаких социальных элементов, то нет никакой разницы между затратой рабочей силы человека и, скажем, лошади, эти затраты тожественны как несоциальные, натуралистические категории. В действительности же они глубоко различны. Различие это заключается в том, что человеческий труд или «трата человеческой рабочей силы есть общественный факт, социальная материя, затрата рабочей силы лошади есть факт не социальный, а биологический и физиологический. Затрата человеческой рабочей силы производится членом общества, в обществе, для общества и потому не может быть сведена к физиологическому, несоциальному понятию. Рубин, так же как и Петри, упускает из виду это обстоятельство и сводит затрату человеческой рабочей силы к физиологическому понятию, лишенному каких бы то ни было социальных элементов. Затрачивая свои мускулы, нервы, мозг и т. д., человек тем самым относит себя к обществу, расходованием своей рабочей силы связывает себя с социальным целым, физиологическая трудовая функция человека является вместе с тем его социальным действием, материально связывающим его с обществом.

Затрата рабочей силы человека для общества и есть то, что составляет материально-трудовую общность данного человека со всеми остальными членами общества, сообща производящими свою жизнь, Марксизм рассматривает социальную общность людей именно как материально-трудовую общность, а не как психическую, этическую, юридическую или иную чисто идеальную общность. Разумеется, каждая общественно-экономическая формация имеет особую форму этой общности, но мы уже знаем, что, по Марксу, форма общественности труда, сама по себе взятая, оторванно от материального содержания труда, есть лишь «бессубстантная видимость», «substanzlosen Schein», совершенно пустая абстракция. Для марксиста пет ничего более абсурдного, чем рубинское отрицание социального качества у трудового действия человека, которое по своему материальному содержанию есть расходование телесных, т. е. физиологических сил человеческого организма. Тесная связь социального с материальным и состоит здесь именно в том, что материальный, чувственный акт производительного расходования человеческих мускулов, нервов, мозга и т. д. есть в то же время социальный акт, материально связывающий человека с другими членами общества, которые в свою очередь также материально и социально относятся к нему тем, что производительно расходуют свои рабочие силы, т. е. свои мускулы, нервы и т. д., создавая необходимые для данного индивида продукты. Если рассматривать физиологическую затрату человеческой рабочей силы как несоциальное явление, тогда нет никакой разницы между «работой» ветра, воды, морских волн, лошади и человека. Все это будет асоциальное материальное действие объектов внешнего мира, сил природы — и только.

Политическая экономия знает попытку Туган-Барановского рассматривать общественное производство как чисто физический процесс, в котором железо нужно для производства угля, а уголь — для производства железа, а к людям и их потребностям этот процесс не имеет никакого отношения. Но эта попытка единодушно осмеяна и отвергнута всеми марксистами как очевиднейшая бессмыслица. Также бессмысленно рассматривать физиологическую затрату человеческой рабочей силы как асоциальный факт, как явление, лежащее вне сферы общественных наук, как физиологическое понятие вообще. Естественные науки изучают расходование физиологических сил человеческого организма со своей точки зрения: они вскрывают (при помощи диалектического материалистического метода!) особую чисто физиологическую закономерность процессов, происходящих в человеческом организме. Общественная наука, политическая экономия, рассматривает (тоже при помощи диалектического материалистического метода!) затрату человеческой рабочей силы как материальное содержание общественного труда. Этим вскрывается материальный характер социальной общности людей и ставится на единственно возможную, единственно правильную материалистическую основу все изучение социальных экономических явлений, Этим в частности обеспечивается возможность количественного выражения социальных понятий, например общественного труда. Бесплотные же фикции, пустые идеалистические абстракции, вроде нематериального абстрактного труда, никакого количественного выражения иметь не могут.

Идеалист Петри сходится с Рубиным в том, что физиологическая затрата рабочей силы человека, как реально-причинное явление внешнего мира, есть факт несоциальный, лежащий вне области социальных наук. Петри видит у Маркса особый «антропоцентрический предрассудок» в том, что Маркс материальное, реально-причинное явление — физиологическую затрату рабочей силы человека — выделяет из других реально-причинных явлений внешнего мира как нечто совершенно своеобразное, как социальный факт, как явление, принадлежащее к области общественных наук. Идеалист-неокантианец никак не может понять того, почему реально-причинное явление внешнего мира — физиологическая затрата рабочей силы человека — относится у Маркса к миру социальных явлений, ибо социальные явления для Петри — это явления из мира всяких идеальных отношений субъектов, изучаемых социологическим методом, материальные же факты изучаются, с точки зрения Петри, естественно-научным (реально-причинным) методом и лежат в области естественных наук. Рубин тоже никак не может понять того, что физиологическая затрата рабочей силы человека лежит в области социальных наук, что у марксистов нет никакого «антропоцентрического предрассудка», что в отличие от физиологической затраты рабочей силы ослов, лошадей и т. д. физиологическая затрата рабочей силы человека есть социальный факт.

Для социальной науки физиологическая затрата рабочей силы человека только и существует в ее социальном значении и качестве. Из этого следует, во-первых, что нельзя сводить абстрактный труд к «физиологическому понятию» вообще, ибо это означает отожествление социального факта с несоциальным, а во-вторых, столь же недопустимо сведение даже физиологического понятия вообще к «механической работе», ибо это означает отожествление физиологического факта с нефизиологическим, с «работой» парового молота, трактора, ветра, водопада и т. д.

Рубин же солидарен со Струве в том, что признавать абстрактный труд затратой рабочей силы в физиологическом смысле — это значит видеть в нем физиологическое понятие вообще и признавать сверх того сводимость его к механической работе. Именно поэтому Рубин и отказывается включить в понятие абстрактного труда затрату рабочей силы человека в физиологическом смысле и пытается дать особое чисто социологическое и нематериальное толкование абстрактного труда.

Совершенно иначе смотрел на это дело Маркс. Маркс был материалистом-диалектиком и поэтому никак не мог отожествить качественно отличные понятия: 1) социальная человеческая физиологическая трудовая затрата, 2) физиологическое понятие вообще и 3) механическая работа.

Нужно быть вульгарным материалистом, грубым механистом, чтобы думать подобно Струве и солидарному с ним в данном случае Рубину, что если признал абстрактный труд затратой рабочей силы человека в физиологическом смысле, то отсюда неизбежно вытекает, что абстрактный труд есть физиологическое понятие вообще, сводимое к механической работе.

Социальное есть материальное, но это особая форма материи, которой присуще особое качество, особая форма движения, особая закономерность развития. Сводить социальную человеческую затрату рабочей силы в физиологическом смысле к физиологическому понятию вообще, а это последнее к механической работе, считать кроме того это сведение неизбежным — может только вульгарный материалист, грубый механист, ибо это означает игнорировать два несводимых качества: 1) социальное качество, исключающее отожествление социальной физиологической трудовой затраты человека с «физиологическим понятием», и 2) органическое качество, исключающее отожествление даже физиологического понятия вообще (работа лошади) с механической работой.

Вот что говорит материалист-диалектик Энгельс о сведении физиологической работы человека к механической работе: «Кажется, некоторые ученые были бы непрочь перенести термодинамическую категорию работы обратно в политическую экономию — как это сделано с дарвиновской борьбой за существование, — причем в итоге получилась бы только чепуха. Пусть попробуют выразить какую-нибудь skilled labour в килограммометрах и попытаются определить на основании этого заработную плату. С физиологической точки зрения человеческое тело содержит в себе органы, которые можно рассматривать в их совокупности — с одной стороны (Курсив Энгельса. М. С.) как термодинамическую машину, которая получает теплоту и переводит ее в движение. Но, предположив неизменные условия для остальных органов тела, спрашивается, можно ли исчерпывающим образом выразить произведенную физиологическую работу — даже работу поднимания — просто в килограммометрах? Ведь в теле одновременно совершается внутренняя (курсив Энгельса. М. С.) работа, которая не проявляется во внешнем результате, ведь тело — не просто паровая машина, испытывающая только трение и изнашивание. Конечно, можно сравнить между собой две физиологические работы, происходящие при прочих равных условиях, но нельзя измерять физической работы человека по работе какой-нибудь паровой машины»41.

У Маркса, определявшего абстрактный труд как затрату рабочей силы человека в физиологическом смысле, также нигде нет ни одного слова о килограммометрах или тепловых единицах или о каких-либо других физических мерах абстрактного труда. Количественная характеристика абстрактного труда у Маркса и не могла быть основана на подобном сведении физиологической трудовой затраты к физическим единицам, ибо Маркс не был механистом. Марксова количественная характеристика абстрактного труда основывается на том, что такое сведение невозможно и абсурдно, что человеческий труд имеет свою имманентную, прирожденную меру.

«Можно сравнивать между собой две физиологических работы, происходящих при прочих равных условиях» — положение, лежащее в основе марксовой количественной характеристики абстрактного труда. Мерой абстрактного труда Маркс считает затрату рабочей силы в физиологическом смысле такой продолжительности, какая необходима при общественно-нормальных условиях производства, при средней ловкости и интенсивности работы. Такую физиологическую затрату рабочей силы он называет общественно-необходимым трудом.

Физиологическая затрата человеческой рабочей силы есть факт социальный, поэтому и количественная характеристика ее должна быть дана с социальной точки зрения. У Рубина социальная точка зрения выдвигается только для качественной характеристики абстрактного труда. У Маркса и количественная характеристика абстрактного труда дается тоже с общественной точки зрения. Если бы Маркс был вульгарным материалистом, если бы он сводил абстрактный труд к физиологическому понятию вообще, тогда, очевидно, он выдвинул бы какую-нибудь чисто физиологическую меру абстрактного труда, например физиологическую затрату рабочей силы физиологически среднего, физиологически нормального организма (средний рост, средний вес, средняя работа сердца, легких и т. д.). Но Маркс рассматривает абстрактный труд — затрату рабочей силы в физиологическом смысле — в ее социальном качестве, в ее общественном значении, а не как физиологическое понятие вообще. Поэтому критерий для измерения физиологической трудовой затраты у него общественный. Различные физиологические затраты рабочей силы сравнивают между собой не по количеству физиологической энергии, израсходованной работником на единицу продукта, а по их общественному результату. Сапожники физиологически могут быть различны: один высокого роста, атлетически сложен, обладает большой мускульной силой, другой тщедушный щуплый человек. Физиологической энергии они потратили неодинаковое количество, но общественный результат одинаков — пара сапог первого одинакова с парой сапог второго. Если второй работал при общественно-нормальных условиях производства, то физиологическая затрата рабочей силы первого для общества, т. е. с точки зрения ее общественного результата, представляет то же, что и физиологическая затрата рабочей силы второго. Различные физиологические затраты рабочей силы приводятся, так сказать, к одному знаменателю с точки зрения их общественного результата. Если для производства пары сапог общественно-необходима 10-часовая продолжительность физиологической траты рабочей силы человека, то индивидуалу отличия всех других физиологических затрат рабочей силу — 5-часовых или 15-часовых — нивелируются, для общества они своему общественному результату представляют 10-часовую логическую затрату человеческой рабочей силы.

Общественно-необходимая продолжительность физиологической затраты рабочей силы или, что то же, физиологическая затрата рабочей силы общественно-необходимой продолжительности и есть общественно-необходимое рабочее время — мера абстрактного труда. Рабочее время не есть бесплотное, так сказать, время. Рабочее есть продолжительность производительной траты рабочей силы, есть время, в течение которого человек расходует свои мускулы, нервы, мозг и т. д. Следовательно, рабочее время и физиологическая затрата определенной продолжительности есть одно и то же. У Маркса выражения «количество труда», «рабочее время», «продолжительность физиологической затраты рабочей силы» имеют совершенно одинаковый смысл, одно и то же значение. Ввиду того, что Рубин имеет свой особый, «оригинальный» взгляд и на этот, казалось бы, совершенно ясный и бесспорный вопрос, мы вынуждены привести следующую цитату из первого тома «Капитала», показывающую, что Маркс употреблял эти слова как совершенно одинаковые обозначения одного и того же понятия: «Мистический характер товара порождается таким образом не потребительной его стоимостью. Столь же мало порождается он содержанием определенной стоимости. Потому что, во-первых, как бы различны ни были отдельные виды полезного труда или производительной деятельности, с физиологической стороны они являются во всяком случае функциями человеческого организма, и каждая такая функция, каково бы ни было ее содержание и ее форма, является по существу своему затратой человеческого мозга, нервов, мускулов, органов чувств и т. д. Во-вторых, то, что лежит в основе определения величины стоимости, а именно продолжительность такой (!) затраты (die Zeitdauer jener Verausgabung) или количество труда (вот каким «вульгарным натуралистом» был Маркс! М. С.), уже непосредственно, осязательно отличается от качества труда. При всяких условиях то рабочее время, которого стоит производство средств существования, должно было интересовать людей, хотя и в неодинаковой степени на разных ступенях развития»42.

В приведенной цитате из главы о товарном фетишизме речь идет о содержании стоимости. Содержание стоимости есть физиологическая затрата рабочей силы человека, не порождающая мистического характера товара. Эта сторона дает количественную характеристику абстрактного труда, а тем самым определяет и величину стоимости. Количество труда для Маркса есть определенная продолжительность затраты рабочей силы человека или, иначе говоря, рабочее время. Именно потому, что рабочее время не есть бесплотное время, а представляет физиологическую затрату рабочей силы определенной продолжительности, оно и является прирожденной мерой материального человеческого труда, т. е. физиологической затратой рабочей силы. Мера и измеряемое не могут быть нетожественны по своему материальному содержанию: «Как количественная сущность движения измеряется временем, точно так же количественная сущность труда измеряется рабочим временем. Оно является жизненной сущностью труда в количественном отношении, имеющей вместе с тем свою прирожденную меру»43.

В высшей степени «оригинально», должна ставиться проблема количественной характеристики абстрактного труда с точки зрения Рубина. Можно даже сказать, что разрешение этой проблемы представляет самую любопытную часть всей его книги. Здесь все его ошибки выступают, так сказать, в наиболее концентрированном виде. В этом нет ничего удивительного. Ведь абстрактный труд Рубина нематериален; это — бесплотная категория, идеалистическая пустышка. Количественное же определение предполагает некоторую «материю», некоторое реальное содержание. Естественно, что именно в этом пункте Рубин должен изворачиваться всякими путями для того, чтобы количественно охарактеризовать то, в чем нет никакого количества, никакой материи, никакого содержания. Пусть пред нами два товара: \(*А*\) и \(*Б*\). Мы хотим знать, что означает эквивалентность определенного количества товара \(*Б*\) определенному количеству товара \(*А*\); по Марксу, этот вопрос решается без особых головоломок: равенство определенного количества товара \(*Б*\) известному количеству товара \(*А*\) есть равенство двух количеств абстрактного труда, двух количеств рабочего времени. Совершенно иначе должно выглядеть это дело с точки зрения Рубина. Абстрактный труд не заключает в себе физиологической затраты рабочей силы («ни одного атома материи»). Рубин говорит нам, что абстрактный труд заключает в себе один признак: связанность товаропроизводителей в обмене44. Иначе говоря, абстрактный труд есть производственное отношение между товаропроизводителями45. При этом надо иметь в виду, что это производственное отношение, по Рубину, очевидно тоже нематериально, ибо тогда абстрактный труд заключал бы в себе хоть какую-нибудь материю. Вопрос, таким образом, должен быть поставлен, по Рубину, в такой примерно форме: какое количество нематериальной общественной связанности в товаре \(*Б*\) эквивалентно известному количеству идеального производственного отношения в товаре \(*А*\).

И эта бессмыслица есть единственно возможная постановка вопроса о количественной стороне стоимости с точки зрения нематериального абстрактного труда Рубина. Именно такая постановка вопроса неизбежно вытекает из его теории; никакой другой постановки нельзя дать, если стоять на его точке зрения.

Измерять абстрактный труд рабочим временем Рубин не имеет права, ибо эта мера есть мера материальная, рабочее время не бесплотная видимость, а определенная продолжительность реального материального процесса — производительного расходования физиологических сил человеческого организма. Ведь не может же быть в самом деле продолжительности материального процесса без самого этого процесса! Итак, рабочее время есть мера материальная, а абстрактный труд Рубина нематериален. Измерять нематериальный рубинский абстрактный труд материальной мерой — рабочим временем — это все равно, что определять древность города Москвы кубическими метрами. Измеряемое и мера должны быть тожественны по своему материальному содержанию.

Из тупика, в который завело Рубина фатальное противопоставление социального материальному, нет никакого выхода, и Рубин сам не замечает того, что всякий раз, когда он прибегает для количественного определения своего нематериального абстрактного труда к такой материальной мере, как рабочее время (продолжительность физиологической трудовой затраты), он контрабандно вводит физиологическую трактовку абстрактного труда. Так мстит за себя игнорирование «материи» человеческого труда. После того как она торжественно, по всем правилам риккертианской методологии, изгнана, ее приходится, к стыду и сраму ее «гонителя», его же собственными руками контрабандно вводить в понятие абстрактного труда.

У Рубина есть еще и другой аргумент против физиологической трактовки абстрактного труда, сводящийся к тому, что физиологичность или материальность абстрактного труда непримирима с историческим характером последнего. Рубин говорит: «Также невозможно примирить физиологическое понимание абстрактного труда с историческим характером образуемой им стоимости. Физиологическая затрата энергии, как таковая, одинакова во все исторические эпохи и, казалось бы, во все эпохи создавала она стоимость. Мы приходим к грубейшему пониманию теории стоимости, находящемуся в резком противоречии с учением Маркса»46.

Этот аргумент Рубина несостоятелен прежде всего потому, что социальная материя — затрата рабочей силы члена общества — предполагает определенное социальное качество, исторически определенную форму общественности труда. Общественному труду менового стихийного хозяйства присуща специфическая форма общественности, то, что он является общественным в абстрактной форме. Общественный труд менового общества является абстрактным не потому, что в голове экономиста происходит отвлечение от конкретных видов труда. Наоборот, это отвлечение совершается независимо от него в объективной социальной действительности. Обмен товаров соответственно количеству затраченного на их производство человеческого трудя и есть процесс объективно совершающегося отвлечения от конкретных видов труда. Маркс говорит: «Это приведение (разных видов труда к однородному. М. С.) является абстракцией; однако это — абстракция, которая в общественном процессе производства совершается ежедневно. Превращение всех товаров в рабочее время нисколько не большая, но и не менее реальная абстракция, чем превращение всех органических тел в воздух»47.

В меновом обществе общественный труд выступает в качестве общественного только в абстрактной форме. Абстрактность общественного труда, существующая объективно, и есть его специфическая форма общественности: «Мера общественности должна быть заимствована из природы условий, свойственных каждому способу производства, а не из представлений ему чуждых»48. Эта форма и характеризует абстрактный труд как общественный труд особого вида, т. е. характеризует исторически как труд, образующий стоимость.

Таким образом аргумент Рубина о невозможности примирить физиологическую трактовку абстрактного труда с историческим характером образуемой им стоимости отпадает.

Но он несостоятелен также и по другим соображениям. Утверждение Рубина, что «физиологическая затрата энергии, как таковая, одинакова во все исторические эпохи», нам представляется также ошибочным. Рабочая сила человека в различные эпохи общественной жизни различна: при господстве ручного труда характерно преимущественное расходование мускульной силы, а при современном развитии техники, со свойственной ей в общем тенденцией все большей больше стирать грань между физическим и умственным трудом, возрастающее значение приобретает мозговая работа, нервное напряжение работника. Маркс совершенно определенно указывал на это обстоятельство. В «К критике политической экономии» он дает следующую формулировку, в которой соединяются эти «непримиримые», по Рубину, моменты и признается историчность физиологической затраты рабочей силы человека: «Поскольку труд проявляется в меновых ценностях, он может быть представлен как всеобщий человеческий труд. Эта абстракция всеобщего человеческого труда существует в среднем труде, который в состоянии выполнить каждый средний индивидуум данного общества; это — определенная производительная трата человеческих мышц, мозга, нервов и т. д. Это — простой труд, которому может быть научен каждый индивид и который он, в той или иной форме, должен выполнять. Характер этого среднего труда различен в разных странах и в разные эпохи культуры, но в данном обществе он является определенным»49.

Абстрактный труд заключает в себе не только содержание, но ему присуща также и специфическая форма общественности. Если считать, что содержание не изменяется, является одинаковым во все эпохи, тогда невозможно понять, почему изменяется форма общественности труда. Физиологическая затрата рабочей силы есть лишь сторона материального производства. Изменение материального производства влечет за собой изменение и этой его стороны. Каждая эпоха характеризуется особой степенью интенсивности труда, особой пропорцией в роли умственного и физического труда, продолжительностью труда, особым распределением рабочего времени и т.д. Содержание так же исторично как и форма. Поэтому нет никаких оснований соглашаться с мнением Рубина о «непримиримости» этих моментов. О «надъисторическом» характере затраты рабочей силы можно говорить лишь в том смысле, что человек во все эпохи истории остается человеком, он не превращается в другой естественный вид, в какого-нибудь «сверх-человека»; у него на протяжении тысячелетий одни и те же органы тела, одна и та же естественная конституция. Физиологическая затрата человеческой рабочей силы сохраняет свое специфическое отличие от всех других физиологических затрат в в этом смысле остается «надъисторической» и является общей чертой всех видов общественного труда.

Ошибка Рубина относительно «непримиримости» физиологичности абстрактного труда с его историчностью состоит, следовательно, в том, что упускается общий для всех видов общественного труда, в том числе и для абстрактного труда, признак: затрата рабочей силы человека в ее специфическом отличии от затраты рабочей силы, скажем, лошади. Рубин исходит, в сущности, из того неуклюжего соображения, что если абстрактный труд не похож на общественный труд других экономических формаций, то он должен быть непохож, так сказать, на все сто процентов. Допущение самого ничтожнейшего, общего как для абстрактного труда, так и для других видов общественного труда признака есть для Рубина опаснейшее посягательство на историчность абстрактного труда.

Совершенно противоположную ошибку делают другие экономисты, например Дашковский. Он признает, что в понятие абстрактного труда входит момент физиологической затраты рабочей силы человека. Это, конечно, правильно. Но из этого он делает тот неверный вывод, что абстрактный труд есть категория, общая для всех экономических формаций. Вот центральное место в аргументации Дашковского: «Если регулирование труда — экономическая необходимость при социализме (и при всякой другой форме хозяйства, поскольку люди всегда интересовались количеством затраченного на производство средств существования труда), то в такой же мере необходимо постоянное отвлечение от конкретных видов труда. Абстракция в этих условиях не роскошь, не пустая игра фантазии, а жизненная потребность. В товарном обществе она совершается стихийно и через посредство вещей, в организованном — сознательно, но от этого ее качественная природа не меняется»50. Получается, что один и тот же качественно неизменный абстрактный труд в одних обществах создает меновую стоимость, а в других не создаёт. Результатом отвлечения от конкретных видов труда в социалистическом хозяйстве является, бесспорно, некоторое абстрактное понятие, выражающее только самое материю человеческого труда в ее безразличии к форме общественности труда, — рабочее время, ибо субъективное отвлечение не выражает формы общественности рабочего времени. Результатом же объективного, стихийно-рыночного отвлечения от конкретных видов труда является иное абстрактное понятие — абстрактный труд, — выражающее не только рабочее время, не только физиологическую затрату рабочей силы человека безотносительно к форме затраты, которая, как мы видим, также исторична, но и общественность, исторически определенное социальное качество этой затраты, специфическую форму общественности человеческого труда при анархии производства. При субъективном только отвлечении мы имеем не абстрактный труд, а рабочее время, если угодно — голую абстракцию труда, как затрату человеческой рабочей силы в физиологическом смысле — и только. При объективном же, стихийно-рыночном отвлечении от конкретных видов труда мы имеем более богатое понятие — исторически и общественно определенное рабочее время, абстрактный труд, образующий меновую стоимость товаров.

Вернемся, однако, к Рубину. После всего сказанного выше, мы можем теперь критически осветить и его profession de foi, его понимание материализации, овеществления или кристаллизации абстрактного труда в товаре. Рубин борется с тем взглядом, по которому материализация абстрактного труда понимается как физическая конденсация последнего в товарном теле, как придание товарному телу новых осязаемых сторон и признаков. В этом он прав. Абстрактный труд, как мы уже показали выше, есть «призрачная предметности, совершенно отличная от физической предметности товарного тела. Поэтому в товарном теле нельзя увидеть глазами никаких следов абстрактного труда. Внешне видимые следы человеческой работы на товарном теле не говорят ничего в пользу мнения о физической конденсации абстрактного труда, ибо это — следы конкретного труда, обнаруживающегося именно во внешних полезных свойствах товарного тела, в потребительной стоимости. Если бы Рубин говорил только это, его позиция была бы правильной, и не было бы никакой необходимости критиковать его точку зрения в этом опросе. Но Рубин говорит не только это. Основываясь на том, что материализация абстрактного труда не есть внешняя фиксация или конденсация его в товарном теле, он делает тот вывод, что за товарной стоимостью, вообще говоря, нельзя видеть никакой материализации труда, нельзя говорить вообще об овеществлении материального труда, вывод, что абстрактный труд, овеществленный в товаре, нематериален. Рубин думает, что раз нет такого абстрактного труда, который можно трогать руками или видеть глазами его следы на товаре, раз нет физической конденсации абстрактного труда в товарном геле, то нет и материального абстрактного труда, а «материализация» абстрактного труда, о которой говорит Маркс, есть лишь фетишистское овеществление не труда, а производственного отношения. Рубин рассуждает по схеме: раз нет физически-вещной материальности абстрактного труда, нет вообще никакой материальности абстрактного труда, он нематериален. Рубин этим показывает только, что он, как и все вульгарные материалисты, не знает никакой другой материи, кроме физической, никакого материализма, кроме механистического.

Отвлечение от конкретных видов труда, от конкретных форм «чувственно-человеческой деятельности» не есть отвлечение от ее «чувственности», от ее «предметности», от ее материальности. Поэтому когда Рубин из того обстоятельства, что материализация абстрактного труда в товаре не есть физическая конденсация его в товарном теле, делает вывод, что материализацию абстрактного труда надо понимать как представление (Darstellung) вещами какого-то нематериального труда, то он делает грубейшую ошибку, извращает глубочайшую философскую основу экономической теории Маркса. Верно, что товар только представляет (darstellt) абстрактный труд, а не заключает последний физически в своем товарном теле. Но из того, что представляемый вещью абстрактный труд не есть физическое свойство товара, вовсе не следует, что представляемое нематериально.

Маркс понимал абстрактный труд как особую «предметность», как абстрагированную от конкретных форм проявления «чувственно-человеческую деятельность». Овеществление труда в товаре означает, что вещь-товар представляет (darstellt) именно эту «призрачную предметность», мысленную «вещь», материальный абстрактный труд, а не какую-то бесплотную фикцию. С первого взгляда трудно даже уловить, в чем разница между Рубиным и Марксом в этом вопросе. Оба подчеркивают, что абстрактный труд есть нечто противоположное «чувственно-грубой субстанции товарных тел», что абстрактный труд есть отвлеченная категория, что абстрактный труд представляется товарным телом. И это все верно. Но как только мы поставим вопрос о том, что представляется, о материальном содержании абстрактного труда, разница мгновенно обнаруживается: у Маркса абстрактный труд имеет материальное содержание — физиологическая затрата рабочей силы человека или абстрагированная от конкретных форм проявления чувственно-человеческая деятельность, — а у Рубина — бесплотная фикция, нематериальный труд,

В заключение рассмотрим еще новый и, по мнению Рубина, убийственный для «физиологистов» аргумент, который приводится в третьем издании «Очерков». Аргумент этот состоит в... цитате, в которой Маркс осуждает Адама Смита за то, что последний понимал овеществление создающего стоимость труда «по-шотландски» грубо в том смысле, что абстрактный труд оставляет «след» па товарном теле. Вот эта цитата: «Однако нельзя так, по-шотландски, понимать овеществление труда, как понимал его А. Смит. Если мы говорим о товаре как об овеществлении труда — в смысле его меновой ценности, — то речь идет у нас только о воображаемой, т. е. только о социальной форме существования товара, не имеющей ничего общего с его вещественным существованием; мы представляем себе его в виде определенного количества общественного труда или «денег»51.

Посмотрим теперь, может ли служить эта цитата аргументом в пользу рубинского нематериального абстрактного труда и его бесплотной «материализации». О чем идет речь в данном случае у Маркса?

Маркс критикует взгляды Адама Смита по вопросу о производительном и непроизводительном труде. Адам Смит считал производительным, производящим ценность, трудом такой труд, который внешне воплощается в каком-нибудь предмете, фиксируется в самом товарном теле, оставляет на нем видимый след. Непроизводительным, не создающим ценность Адам Смит считал такой труд, который не оставляет внешне видимого следа, не фиксируется внешне в каком-либо предмете. Вот как определяет А. Смит это различие:

Непроизводительный труд: «Труд прислуги не воплощается ни в каком определенном предмете, ни в какой такой вещи, которую можно было бы продать. Услуги этого рода исчезают в тот самый момент, как они оказаны, и почти никогда не оставляют после себя никакого следа в виде ценности, на которую потом можно было бы приобрести такое же количество услуг».

Производительный труд: «Труд рабочего воплощается или овеществляется в каком-нибудь материальном предмете, в подлежащей продаже вещи, которая продолжает существовать хоть некоторое время после того, как закончен обращенный на нее труд»52.

С точки зрения такого понимания труд, скажем, транспортных рабочих, работающих в капиталистическом предприятии, не создает стоимости. Неправильное понимание овеществления труда, производящего стоимость, как внешне-видимой фиксации, как оставление следа в каком-нибудь предмете, Маркс и подвергает критике.

Приведенная Рубиным якобы убийственная для «физиологистов» цитата содержит следующие утверждения Маркса:

1) при овеществлении труда речь идет о меновой стоимости товара:

2) овеществленный труд или меновая стоимость есть воображаемая социальная форма существования товара;

3) овеществленный труд или меновая стоимость, или воображаемая социальная форма существования товара не имеет ничего общего с вещественным существованием последнего;

4) овеществленный труд или меновую стоимость, или воображаемую социальную форму существования товара мы представляем себе в виде определенного количества общественного труда или денег

Ни одно из этих утверждений не дает ничего нового по сравнении с «Капиталом». Это всем известные положения марксовой теории стоимости.

Рубин придает, очевидно, большое значение слову «воображаемый», он думает, что если Маркс говорит здесь о воображаемой социальной форме существования товара, то это подтверждает рубинскую концепцию нематериального абстрактного труда. В действительности же в этом высказывании Маркса нет ничего, что бы говорило о правильности рубинского понимания.

Социальная форма существования товара или меновая стоимость есть цена, а последняя есть мысленное, воображаемое социальное бытие товара как меновой стоимости. Цена всегда существует как определенное количество идеального, воображаемого золота или денег53. Сколько бы Рубин ни приводил цитат о том, что меновая стоимость или цена есть воображаемое, идеальное золото или деньги, представляющие общественный труд, этим он никогда не докажет того, что общественный труд, представляемый деньгами, есть нематериальный труд. Нематериальный труд существует только в нелепых представлениях идеалистов, с которыми солидарен Рубин. Мы видим, что и этот новейший аргумент Рубина оказывается несостоятельным. Резюмируем сказанное об овеществлении, материализации или кристаллизации абстрактного труда:

1) Материализация абстрактного труда в товаре не означает внешней фиксации его в товарном теле как физического свойства товара.

2) Абстрактный труд отличен от физической вещной природы товара.

3) Овеществление абстрактного труда в товаре надо понимать так, что товар представляет (darstellt) материальную физиологическую затрату рабочей силы человека, совершенную при производстве данного товара.

4) Эта материальная затрата человеческой рабочей силы соответственна данному товару, а не какому-нибудь другому, ибо она совершена при производстве именно этого, а не другого товара.

5) Поэтому стоимость товара имеет субстанциональный (а не идеальный и не номинальный) характер, т. е. товар представляет (darstellt) не бесплотную абстракцию, а реальный, материальный факт физиологической затраты человеческой рабочей силы.

6) Поэтому также и товар, представляющий абстрактный труд, не является символом, иероглифом абстрактного труда, ибо материальной абстрактно-трудовой затрате соответствует действительный товар, при производстве которого эта затрата совершалась, бесплотному же абстрактному труду ничто не может соответствовать во внешнем мире.

7) Товар, представляющий абстрактный труд, не является символом и произвольным иероглифом абстрактного труда также и по той причине, что овеществление труда есть неизбежный в меновом обществе единственно возможный способ выражения общественного характера труда членов общества, специфическая форма общественности труда.

8) Абстрактный характер общественного труда в товарном обществе, существование его в воображаемой социальной форме меновой стоимости (цены) или иначе, его бытие как «призрачной предметности», как «сверхчувственной вещи», как «воображаемой социальной формы» существования товара свидетельствует не о том, что общественный труд, менового общества — абстрактный труд — есть нематериальный труд, а о том, что в меновом обществе материальный общественный труд имеет специфическую иррациональную, нелепую вещную форму проявления, представляется (sich darstellt) продуктом труда, товаром.

* * *

Рубин утверждает, что его целью при составлении «Очерков» была критика буржуазных интерпретаторов Маркса, дававших вульгарное, механистически-натуралистическое истолкование теории стоимости Маркса. «Можно сказать, что «Очерки» написаны специально для того, чтобы окончательно разоблачить легенду о «натуралистическом» характере марксовой теории стоимости»54, — говорит Рубин в своих «Очерках».

Нельзя отрицать того, что разоблачение вульгарного механистически-натуралистического понимания теории стоимости Маркса есть дело хорошее, полезное и нужное для марксистской теории. Нельзя отрицать также и того, что Рубин принес большую пользу своими «Очерками», заострив внимание вокруг проблемы о «натуралистическом» истолковании стоимости и обстоятельно, хотя и однобоко, исследовав вопрос о товарном фетишизме.

Однако нужно со всей силой подчеркнуть то обстоятельство, что война с «натуралистическим» истолкованием теории стоимости Маркса грозит превратиться в войну с материализмом в марксистской политической экономии.

Отрицательное отношение буржуазных ученых к «натуралистическому» характеру марксовой теории стоимости означает не что иное, как неприятие ими материалистического характера этой теории.

Риккертианец Петри начинает свою критику Маркса именно с этого пункта, заявляя, что у Маркса имеется неестественное соединение социального (а социальное для идеалиста, конечно, идеально) с материальным, — соединение двух, по его мнению, взаимно исключающих друг друга точек зрения: естественно-научной (читай: материалистической) и культурно-научной (читай: социальной в идеалистическом смысле). Для Петри материалистический («натуралистический») подход Маркса к социальным категориям является ненаучным, неприемлемым методом. Петри самым грубым и беспардонным образом извращает метод Маркса, выдвигая совершенно ничем не обоснованный тезис о методологическом дуализме марксовой теории, и после этого незаметно подсовывает Марксу сочиненный самим Петри, освобожденный от материализма, идеалистический культурно-научный (социологический) метод, рассматривающий общественные отношения людей как идеальные отношения абстрактных правовых субъектов и труд как воплощение моральной личности.

Струве также считает, что метод Маркса дуалистичен, и задачу научной критики марксовой теории видит в разъединении, по его мнению, непримиримых точек зрения; материалистической и социологической, или, как он выражается, «механически-натуралистического и социологического мотива мысли».

Рубин, взявшись за дело разоблачения «легенды» о «натуралистическом» характере марксовой теории стоимости, должен был, как марксист, как материалист, в первую голову критически обстрелять методологические основы, из которых исходили буржуазные критики Маркса. Только при этом условии его критика вульгарной натурализации марксовых экономических категорий была бы правильна. Но вместо этого он сам перенес в свою теорию основную ошибку тех, кого он взялся критиковать, — именно он некритически ввел в свою теорию неокантианское противопоставление социального материальному и противоположность между естественно-научным и социологическим методом. Естественно, что это не могло привести ни к чему другому, кроме извращения марксовой теории стоимости.

Когда Струве, Петри и им подобные воюют с «натурализмом» марксовой теории, они знают, чего они хотят. Для этих господ все дело в том, чтобы изгнать материализм из политической экономии, очистить теорию Маркса от «натуралистических» элементов, а социальную форму хозяйства, оторванную от материального производства, очищенную от материализма, они охотно приемлют, так как нематериальные производственные отношения они без всякое труда могут свести к взаимодействию хозяйствующих субъектов и тем самым превратить Маркса в самого заурядного Grenznutzlera. Такую именно операцию и проделывает Петри. После того как им из категории абстрактного труда выхолощено всякое материальное содержание и абстрактный труд превратился в субстрат идеальных отношений хозяйствующих субъектов, ему нетрудно было показать, что нет существенной разницы между Марксом и Бем-Баверком. Петри и приходит преблагополучнейшим образом к этой желанной цели. Он заканчивает свое исследование теории стоимости Маркса следующим выводом: «Поскольку речь идет об объяснении явлений обмена, между Марксом и субъективной теорией стоимости при всем различии в отдельных деталях нет принципиального различия (kein prinzipieller Unterschied)»55.

Вот та «высокая» цель, ради которой велась сокрушительная война с «натуралистической» точкой зрения Маркса, выдвигалось якобы глубоко-научное обвинение Маркса в методологическом дуализме, ради которой нужен нематериальный абстрактный труд!

Рубин, последовательно проводя в своей интерпретации Маркса противопоставление социального материальному и упорно защищая свою концепцию нематериального абстрактного труда, расчищает тем самым путь для идеалистической критики марксистской политической экономии.

Выступить против этого есть обязанность всех действительных последователей Маркса.

Примечания⚓︎

  1. Ленин, Собр, соч., т. XIII, 2-е изд., стр. 266. ↩

  2. Греблис, Коровой и Степанов, К спорным вопросам теории стоимости, «Большевик» № 3, 1929, стр. 66—67. ↩

  3. Рубин, Очерки, стр. 163. ↩

  4. Там же, стр. 156. ↩

  5. Рубин, Классики политической экономии, стр. 276. ↩

  6. «Большевик» № 3, 1929, стр. 72. ↩

  7. Капитал, т. I, стр. 50. Здесь, как и в дальнейшем, цитирую изд. 1920 г. ↩

  8. Гегель, Наука логики, стр. 55—56. ↩

  9. IX Ленинский сборник, стр. 135. ↩

  10. Там же, стр. 39. ↩

  11. Деборин, Маркс и Энгельс, «Под знаменем марксизма», № 3, 1924, стр. 18. ↩

  12. Там же, стр. 19. ↩

  13. Ленин, Собр. соч., т. ХIII, стр. 304. ↩

  14. Деборин, Ленин о сущности диалектики, «Под знаменем марксизма», 1925. № 5—6. ↩

  15. Капитал, т. I, стр. 11. ↩

  16. Ленин, Собр. соч., т. XIII, стр. 303. ↩

  17. Капитал, т. I, 1872, стр. 22. ↩

  18. Там же, стр. 22. ↩

  19. Маркс, К критике политической экономии, 1922, «Московский рабочий», стр. 27. ↩

  20. Рубин, Очерки, стр. 136. ↩

  21. Там же, стр. 38. Курсив наш. М.С. ↩

  22. Рубин, Очерки, стр. 150. ↩

  23. Плеханов, Основные вопросы марксизма, стр. 18 и 20. ↩

  24. Петри, Социальное содержание теории ценности Маркса, стр. 29. ↩

  25. Там же, стр. 38. ↩

  26. Там же, стр. 46. ↩

  27. Там же, стр. 44. ↩

  28. Петри, Социальное содержание теории ценности Маркса, стр. 44. ↩

  29. Рубин, Очерки, 2-е изд., стр. 107—108. ↩

  30. Маркс, Теории прибавочной стоимости, т. III, стр. 11 ↩

  31. Капитал, т. I, стр. 6. ↩

  32. Там же, 1872, стр. 14. ↩

  33. Капитал, т. I, стр. 56. ↩

  34. Там же, стр. 14. ↩

  35. Там же, стр. 11. ↩

  36. Петри, Социальное содержание теории ценности Маркса, стр. 39. ↩

  37. Рубин, Очерки, 2-е изд., стр. 110. ↩

  38. Там же., 3-е изд., стр. 150. ↩

  39. Там же., 2-е изд., стр. 108. ↩

  40. Там же, 3-е изд., стр. 146. ↩

  41. Энгельс, Диалектика природы, стр. 67—69. См. также сказанное Энгельсом по поводу открытия Подолинского: «Я думаю, что выразить экономические отношения в физических мерах прямо невозможно» (Маркс и Энгельс, Письма, стр. 258). ↩

  42. Капитал, т. I, стр. 39—40. ↩

  43. Маркс, К критике политической экономии, стр. 44. ↩

  44. «Отвлечение от конкретных видов труда, как основная общественная связь отдельными товаропроизводителями, — вот что характеризует абстрактный труд» («Очерки», стр. 159). ↩

  45. «Трудом же, точнее абстрактным трудом, мы называем само производственное отношение между товаропроизводителями» (Очерки, 2-е изд. стр. 112). ↩

  46. Рубин, Очерки, стр. 150. ↩

  47. Маркс, К критике политической экономии, стр. 44. ↩

  48. Капитал, т. I, 1872, стр. 26. ↩

  49. Маркс, К критике политической экономии, стр. 44—45. ↩

  50. «Под знаменем марксизма», № 6, 1926, стр. 210. ↩

  51. Маркс, Теории прибавочной стоимости, т. I, стр. 179. ↩

  52. Адам Смит, Исследование о богатстве народов, сокращенный перевод, изд. «Прибой», 1924, стр. 174. ↩

  53. «Цена или денежная форма товаров, как и всякая форма их стоимости, есть нечто отличное от их чувственно воспринимаемой реальной телесности, следовательно, лишь идеальная, лишь существующая в представлении форма» (Капитал, т. I, стр. 64). ↩

  54. Рубин, Очерки, стр. 359. ↩

  55. Петри, Социальное содержание теории ценности Маркса, стр. 88. ↩