Рубин И. Чернышевский как экономист

Журнал «Летописи марксизма», 1928, №7—8, с. 22—32

Товарищи!

Чернышевский занимает выдающееся место не только в истории русского социализма, русской критики и философии, — ему принадлежит также выдающееся место в истории русской политической экономии. Чернышевский был первым рус­ским публицистом-социалистом, который уделил не мало сил разработке экономи­ческих вопросов. Свои экономические исследования Чернышевский тесно связал с тем делом, которому он отдал всю свою жизнь, — с делом борьбы за социализм.

Своим глубоким интересом к изучению экономических вопросов Черны­шевский, несомненно, является одним из предшественников марксистов. В об­ласти философии Чернышевский имел в России предшественников в лице кружка Белинского, в лице русских шеллингианцев, гегельянцев, фейербахиан­цев; в области же политической экономии в России Чернышевскому приходи­лось строить на пустом месте. В этой области Чернышевский почти не имел предшественников в России и совершенно не имел их среди русских публици­стов; долгое время он не находил и последователей. Наиболее блестящие публицисты, писавшие одновременно с Чернышевским и после него, не уде­ляли экономическим вопросам никакого или почти никакого внимания. Доста­точно назвать имена Добролюбова, Писарева, Герцена, Лаврова, Михайловского. Только после того, как идеи марксизма стали находить доступ в Россию, формируя взгляды сперва отдельных лиц, находившихся под влиянием Маркса (например, Зибер, Николай—он), а впоследствии и более широких кругов, поли­тическая экономия заняла почетное место и стала одной из необходимых со­ставных частей социалистического мировоззрения. В своем выдающемся инте­ресе к экономическим вопросам Чернышевский в России далеко опередил свое время и является одним из предшественников марксизма.

Экономические интересы Чернышевского были очень многообразны. Ог­ромный общественно-политический темперамент Чернышевского толкал его прежде всего к исследованию тех вопросов, которые имели общественную злободневность и от разрешения которых зависела судьба народных масс. Россия переживала период подготовки к отмене крепостного права, и Черны­шевский пишет статьи «Устройство быта помещичьих крестьян» и свою зна­менитую статью «Критика философских предубеждений против общинного вла­дения». Либеральные русские профессора отстаивали учение о невмешательстве государства в экономическую жизнь. Чернышевский в статье «Экономическая деятельность и законодательство» доказывает отсталость и противоречивость идей экономического либерализма. Другие либеральные профессора старались перенести на русскую почву идеи вульгарной либеральной политической эко­номии, которая в 50-х годах пышно расцвела в Европе, особенно во Франции. Чернышевский в статье «Капитал и труд» с жестокой критикой обрушивается на вульгарную политическую экономию. Отметим еше превосходную статью Чернышевского о государственном кредите — «Кредитные дела» — и ряд инте­реснейших рецензий, в которых он вскрывает противоречия вульгарных эко­номистов (особенно интересна его рецензия на книгу Рошера в VIII томе Со­брания сочинений). Наконец, в 1860 г. Чернышевский предпринимает большой труд: в обширных примечаниях к сочинению Дж.-С. Милля «Основания полити­ческой экономии» — в «Очерках политической экономии по Миллю» — он ата­кует вульгарную политическую экономию по всему фронту. Особого упоминания заслуживает данная им критика закона народонаселения Мальтуса.

Неустанная борьба Чернышевского против вульгарной политической эко­номии составляет его великую заслугу. Именно за нее Маркс высоко ценил экономические работы Чернышевского, этого «великого русского ученого и критика», который мастерски показал банкротство буржуазной политической экономии» (слова Маркса в предисловии ко 2-му изданию первого тома «Капитала»).

При чтении экономических работ Чернышевского нельзя удержаться от чувства удивления и восхищения перед той проницательностью и силою мысли, которую он обнаруживает. Без преувеличения можно сказать, что страницы его сочинений представляют собою настоящие россыпи блестящих и глубоких мыслей, нередко напоминающих мысли Маркса. И все же мы должны признать, что, несмотря на ряд блестящих и даже гениальных мыслей, высказанных Чернышевским в его экономических работах, ему не удалось построить цель­ную экономическую теорию и открыть для экономической науки новые пути, как это сделал Маркс. Чернышевский шел по тому же пути, по которому шел Маркс, по пути соединения социализма с политической экономией; но дать синтез социализма и политической экономии Чернышевскому не удалось. От­части, быть может, причиной этого является то обстоятельство, что экономи­ческие теории наиболее тесно связаны с реальной экономической действитель­ностью, и отсталые хозяйственные условия России середины XIX века должны были сильнее сказаться на экономических работах Чернышевского, чем на его работах философских или литературно-критических. Правда, Чернышевский не упускал ни одного случая использовать богатый опыт Европы, практиче­ский и теоретический. Он следил за промышленным развитием Европы и об­наруживал подчас удивительное понимание тенденций ее экономического развития. Также внимательно следил он за экономическою литературою Европы. Но как раз в середине XIX века экономическая мысль в Европе пере­живала тяжелый кризис, вернее — находилась в тупике, из которого только Марксу удалось ее вывести благодаря счастливому сочетанию целого ряда условий. В Европе в это время господствовали идеи вульгарных экономистов, которые извратили экономическую теорию классиков и отказались от изучения внутренних зако­номерностей капиталистического хозяйства, ограничиваясь изучением его поверхностных явлений. В противовес этим вульгарным апологетам капитализма которые ограничивались изучением поверхностных явлений хозяйства и отвер­гали закон трудовой стоимости, установленный Смитом и Рикардо, — социалисты-утописты взяли за исходный пункт всех своих рассуждений принцип трудовой стоимости. Социалисты-утописты превратили закон трудовой стоимо­сти в этическую норму, в постулат, на основании которого они требовали пе­редачи всей стоимости продукта труда рабочим. Если вульгарные экономисты исходили из поверхностных явлений капиталистического хозяйства и отвергали закон трудовой стоимости, то социалисты-утописты, наоборот, признавали закон трудовой стоимости и на этом основании отвергали закономерность явлений капиталистического хозяйства (денег, капитала и т. д.). В их руках, принцип трудовой стоимости из теоретического закона, объясняющего реальные явления капитализма, превратился в практический постулат, на основе которого должно быть построено социалистическое хозяйство.

Социалисты-утописты не сумели из принципа трудовой стоимости объяс­нить явления капиталистического хозяйства, и эта слабость их экономической теории сказалась очень сильно на всех экономических воззрениях Чернышев­ского. Чернышевский, продолжая лучшие традиции классиков, придавал огром­ное значение закону трудовой стоимости. Но он не развил из него, целый ряд следствий и выводов, которые дали бы возможность объяснить реальные явле­ния капиталистического хозяйства. Следуя по пути социалистов-утопистов, он из закона трудовой стоимости прежде всего выводил требование переустройства общества на социалистических началах. «С человеческой точки зрения весь продукт обязан своим возникновением труду, стало быть — весь он должен со­ставлять принадлежность того самого организма, трудом которого создан» (т. VII, стр. 150). В этой формулировке принципа трудовой стоимости Чернышев­ский следует за социалистами-утопистами.

Но если Чернышевский не сумел использовать закон трудовой стоимости для объяснения явлений капиталистического хозяйства, то он очень искусно использовал его как острое оружие для разоблачения ложности и противоре­чивости вульгарной политической экономии. Главная задача Чернышевского заключалась в борьбе против вульгарных экономистов, в борьбе против огра­ниченности их кругозора внешними, поверхностными явлениями капиталисти­ческого хозяйства. В этой борьбе Чернышевский обнаружил огромной силы ум и огромную проницательность.

В своей критике вульгарных экономистов Чернышевский часто прибегает к следующему остроумному приему: он показывает, что те внешние, видимые, поверхностные явления хозяйства, на которые ссылаются вульгарные экономи­сты, никоим образом не могут дать нам познания сущности хозяйства. Для доказательства этого Чернышевский обычно берет образы яркие и примеры всем доступные. Например, один из часто выдвигаемых им аргументов против вульгарных экономистов заключается в следующем. Возьмем для примера па­рижских рабочих, которые работают на знаменитой фабрике Эрара, где изгото­вляются рояли. Эта фабрика отсылает рояли помещикам в Казань, из Казани, сало отправляется в Лондон, из Лондона стеариновые свечи едут в Шеффильд, где покупаются за них бритвы: бритвы эти едут в Нью-Йорк; из Нью-Норка идет за них хлопчатая бумага в Ливерпуль и т. д. Вы видите целый ряд де­нежных сделок, «механизм обменов», в которых каждая сделка как будто вы­годна и разумна. Буржуазные экономисты, наблюдая эту бесконечную цепь обменов и денежных сделок, приходят в восхищение от того, как разумно, успешно и выгодно работает механизм капиталистического хозяйства. «Вос­торг, восторг!», повторяют они: «должно быть, все это очень умно и выгодно». Но под этою видимостью умных и выгодных сделок скрывается глупая и вред­ная затрата труда на предметы роскоши. Мы не замечаем этого потому, что безграничная цепь обменов не вводит нас в сущность экономических яв­лений, а отдаляет нас от познания истинных законов хозяйства.

«Бродя по бесконечной цепи обменов, вы теряетесь в многосложной пута­нице их: но приведите вопрос к простейшему виду, к тому факту, чю у эра- рова работника плохое продовольствие, и вы сознаетесь, что этому работнику следовало бы заботиться о производстве хлеба, в котором нуждается, а не о производстве роялей, которые ему не нужны и которыми он не пользуется» (т. VII, стр. 443). Если вы «потрудитесь обратиться от этого механизма обме­нов к простой сущности дела», вы увидите, что парижский работник, который нуждается в хлебе, изготовляет рояли, вместо того, чтобы изготовлять средства существования, необходимые для него и для трудящихся народных масс. Если вы сорвете с капиталистического хозяйства денежные покровы, его окутывающие, вы найдете истинную сущность вопросов хозяйства. И Черны­шевский в своей борьбе против вульгарных экономистов, не устает повторять, что мы не должны ограничиться исследованием поверхностных явлений рыноч­ного обмена, а должны проникнуть в сущность дела. Эта мысль Чернышев­ского настолько важна, что я позволю себе привести ряд его выражений. Он противопоставляет «внешнюю форму» дела его существенным качествам», «внешнюю принадлежность» — «сущности дела», «поверхностные симптомы» — «сущности дела», «производные наружные явления» — «основным фактам», «временные формы экономического устройства» — «коренной сущности явле­ний» (т. VII, стр. 25, 29, 77—78, 156, 326, 328 и др.). Не обманывайтесь внешними формами явлений, — говорит Чернышевский экономистам, — отбросим их и постараемся найти за ними «коренной смысл дела», «коренную сущность дела», «коренные элементы» коренные элементы производства» (там же, стр. 28, 29, 156, 328 и др.). За внешним, обманчивым покровом экономиче­ских явлений Чернышевский хочет найти их «коренную», истинную сущность.

Эта «коренная» сущность хозяйства заключается в правильном распре­делении труда: «Мы располагаем известным количеством рабочего времени и рабочих сил; в какой пропорции выгоднее всего для нас распределить эти си­лы, это время между разными производствами на удовлетворение разных своих надобностей?» (там же, стр. 328—329). В этих словах выражена центральная идея Чернышевского: тайна всей хозяйственной жизни заключается в правиль­ном, пропорциональном распределении общественного труда между различными отраслями производства в целях удовлетворения насущных нужд народных масс.

К этой мысли о необходимости пропорционального распределения труда Чернышевский возвращается постоянно. Картина общины, планомерно распре­деляющей свой труд, составляет центральное ядро всей экономической теории Чернышевского. Он неоднократно прибегает к примеру такой общины, которая располагает известным количеством рабочих сил или рабочего времени (там же, стр. 59, 329, 447 и др.). Он указывает, что рабочее время должно быть распределено прежде всего для удовлетворения насущных потребностей низших классов населения. Только после удовлетворения этих насущных потребностей производительные силы могут быть перераспределены для производства пред­метов, удовлетворяющих более тонкие потребности. Производите сперва пред­меты необходимости и только после этого предметы комфорта и роскоши, — эта формула постоянно повторяется в статьях Чернышевского и составляет скрытую основу всех его экономических рассуждений. Чернышевский порицает капитализм именно за то, что в нем господствует нерасчетливое расхищение производительных сил, которые тратятся на производство предметов роскоши для высших классов населения. В капиталистическом хозяйстве отсутствует «точный счет общественных сил и потребностей» (там же, стр. 336). Капита­лизм «не соблюдает первого условия экономических дел — не ведет счетов» (стр. 332).

Как видим, Чернышевский хотел дефетишизировать все формы капитали­стического хозяйства. За этими обманчивыми формами он ищет сущность яв­лений и в этих поисках как будто стремится к тому же, к чему стремился и Маркс. Но разница между ними заключается в следующем. В то время как Маркс под сущностью экономических явлений понимал производственные отно­шения людей, присущие капиталистическому хозяйству. Чернышевский откры­вает коренные элементы, присущие всякому производству. Он открывает те элементы производства, которые присущи не только капитализму, но одинаково присущи всякой другой форме хозяйства. «Вы хотите разбирать, какие формы принимает труд для содействия производству: берите же ход производства и рассматривайте, какими способами соприкасается труд с производством про­дукта в разных фазах этого производства. Вы увидите, что для производства нужны: материал, инструмент и работник; вот вам труд на добывание матери­ала, на выделку инструмента, на заготовление пищи работнику и на приго­товление самого работника к делу... Таков метод исследования, приличный для науки: берите сущность дела и анализируйте ее» (там же, стр. 78).

Как видно из этой цитаты, Чернышевский в своих поисках «сущности дела» отбрасывает в сторону «временные формы экономического устройства» (стр. 156), т. е. социальные, исторически-преходящие формы капиталистичес­кого хозяйства: он берет коренные элементы материально-технического производства, которые присущи одинаково всем историческим эпохам. Эта точка зрения не смогла дать Чернышевскому ключа для понимания капиталистичес­кого хозяйства: она уводила его в сторону от такого понимания.

Чем объясняется преобладающий интерес Чернышевского к «коренным элементам» всякого материально-технического производства и игнорирование им специфической формы, присущей именно капиталистическому производству? Это обстоятельство объясняется прежде всего общею методологическою точкою зрения Чернышевского, которая роднила его с социалистами-утопистами. Подобно последним, Чернышевский не столько хотел объяснить явления капита­листического хозяйства, сколько хотел показать, как следует организовать хозяйство на социалистических началах для наилучшего удовлетворения на­сущных потребностей народных масс. Однако эта причина, отмеченная в рабо­тах Плеханова и Стеклова о Чернышевском, не единственная, которая толкала Чернышевского в сторону исследования коренных элементов, присущих всякому хозяйству, а не только капиталистическому. В эту сторону влекло его также желание сорвать покров, который скрывал сущность экономических явлений и давал вульгарным экономистам удобное средство для оправдания капитализма. Чернышевский хотел бить вульгарных экономистов их собственным же оружием. Вульгарные экономисты строили всю свою теорию на анализе потребностей, потребительной стоимости, закона спроса и предложения, принципа экономи­ческого расчета. Чернышевский берет у них эти же понятия и с величайшим диалектическим мастерством доказывает необходимость отрицания той формы, которую они принимают в капиталистическом хозяйстве. Вы исходите, гово­рит он экономистам, из человеческих потребностей; организуйте же хозяйство так, чтобы оно действительно служило удовлетворению этих потребностей. Вы исходите из потребительной стоимости продуктов; сорвите же с них ту форму меновой стоимости, которую они принимают при капитализме. «Отрицать мено­вую стоимость не мы хотим, а хочет тот самый принцип, который провозгла­шают основным началом политической экономии сами последователи рутинной школы» (т. VII, стр. 440). Привести вульгарную политическую экономию к ее собственному самоотрицанию, — такова задача, которую ставил себе Чернышевский.

На одном ярком примере мы покажем, как Чернышевский, сходясь с Марксом в стремлении дефетпшизировать экономические явления, уходит в своих исследованиях в другую сторону, чем Маркс. Чернышевский очень метко указывает, что вульгарные экономисты смешивают капитал как вещь, как средство производства, с теми людьми, которые владеют капиталом. Он говорит, что «вместо понятия о материальных вещах, продуктах труда, подстановляется (экономистами. — И. Р.) понятие человека, владеющего этими продуктами» (т. VII, стр. 133). Это характерное для капитализма смешение вещей и общественных отношений людей бросалось в глаза Чернышевскому так же, как Марксу. Но в то время как Маркс отбросил распространенное у буржуазных экономистов смешение капитала со средствами производства и дал свое гени­альное учение о капитале как выражении производственных отношений людей, Чернышевский избрал противоположный путь. Он разорвал связь между капи­талом и определенною социальною формою хозяйства и определил капитал как «продукты, которые нужны для нового производства» (т. VII, стр. 141). В капитале Чернышевский видит лишь искаженную форму средств производства, в меновой стоимости — искаженную форму потребительной стоимости, в капиталистическом хозяйстве — искаженную форму общественного распределения труда. Отвлекаясь от «временных форм экономического устройства» (а тем самым от меновой стоимости, денег, капитала и т. п.), Чернышевский сосредоточивает все свое внимание на материально-технических или «коренных элементах дела» (т. е. потребительной стоимости, средствах производства и т. п.) именно для того, чтобы показать, что эти элементы могут быть с большею пользою для народных масс организованы на социалистических началах.

Обрисованная нами общая установка экономической теории Чернышев­ского не могла дать ему средства для того, чтобы вывести политическую эко­номию из того тупика, в котором она находилась. Открыть перед экономи­ческой наукой новые горизонты Чернышевский не сумел. Но все же мы должны сказать, что в целом ряде вопросов Чернышевскому удалось наметить правиль­ную точку зрения. Даже в ошибках его, — как это часто бывает у глубоких мыслителей, — мы нередко открываем зерно истины. В указанных нами выше мыслях Чернышевского о распределении труда между различными отраслями производства мы должны отметить не только слабую, но и сильную сторону. Слабая сторона заключается в отвлечении от социально-исторических форм, в которых развивается хозяйство в период капитализма. Сильная сторона заклю­чается в том, что все внимание Чернышевского направлено на пропорциональ­ное распределение труда общества между различными сферами производства. А это обстоятельство действительно является основным для понимания всех явлений хозяйства и положено также Марксом в основу его теории стоимости. В пристальном внимании Чернышевского к проблеме пропорционального распре­деления общественного труда сказался не только страстный темперамент со­циалиста-реформатора, но и глубокий ум исследователя-экономиста.

Разрешите мне еще на нескольких примерах показать, как причудливо сплеталось у Чернышевского гениальное понимание экономических явлений с ложным и подчас наивным объяснением их. Возьмем вопрос о возникновении капитализма. Очень часто Чернышевский высказывал мысль о том, что капитализм возник в силу завоеваний и удерживается в силу невежества народных масс, — совершенно идеалистическое объяснение возникновения капиталистиче­ского хозяйства. Но наряду с этим вы найдете следующую глубокую мысль у Чернышевского в его примечаниях к Миллю:

«При грубых процессах производства, какими ограничивалась техника вар­варских обществ, рабский труд не представлял несообразности с орудиями, к которым прилагался: то и другое было одинаково дурно. Когда техника несколько развилась, когда явились довольно многосложные и деликатные орудия, грубый труд раба оказался непригодным: машина не терпит подле себя не­вольничества: она не выдерживает тяжелых рук его беспечности. Не выдержи­вают невольничества и все те мастерства, в которых введены сколько-нибудь усовершенствованные инструменты. Для них необходим вольный человек» (т. VII, стр. 212).

Как видим, переход от рабского труда к вольнонаемному был вызван, по мнению Чернышевского, переменами в характере орудий производства. Мимо­ходом отметим, что очень часто мы находим в сочинениях Чернышевского замечательное совпадение с мыслями Маркса. Маркс также говорит, что приме­нение рабского труда невозможно при сложных машинах, поэтому в южных штатах Америки, где был распространен рабский труд, нарочно употребляли самые грубые, неуклюжие орудия труда, так как более усовершенствованные орудия труда были бы испорчены рабами (Маркс, «Капитал», т. I, гл. V, прим. 17). Вы видите в данном случае, как и во многих других, полное совпа­дение замечаний Маркса и Чернышевского, но было бы ошибочно делать от­сюда вывод о влиянии одного из них на другого. Совпадение замечаний Маркса и Чернышевского в данном случае объясняется просто тем, что оба они живо интересовались положением дел в Америке. Маркс цитирует несколь­ко книг, описывающих положение рабов в Америке, и единством источников, которыми могли пользоваться Маркс и Чернышевский, объясняется в данном случае это совпадение их мыслей.

Если изменение характера орудий труда вызвало переход от труда раб­ского к вольнонаемному, то дальнейшее изменение орудий труда сделало, по мнению Чернышевского, необходимым переход от труда наемного к труду, организованному на социалистических началах. Но когда производство совершенствуется до того, что требует ведения в широком размере, для него стано­вится недостаточным одно то условие, чтобы работник был свободен» (там же, стр. 212). Развитие крупного производства делает необходимым переход от труда наемного к социалистическому.

Ниже мы увидим, какими наивными доводами Чернышевский обосновы­вает эти свои рассуждения, но, тем не менее, нельзя не отметить его глубокой мысли об изменении социальных форм труда в зависимости от изменений ха­рактера орудий труда. И Чернышевский заканчивает приведенные рассуждения следующим общим выводом: «Мы видим, что перемены в качествах труда вызываются переменами в характере производительных процессов. С одной стороны, это значит, что если изменился характер производительных процессов, то непременно изменится и характер труда, и что, следовательно, опасаться за будущую судьбу труда не следует: неизбежность ее улучшения за­ключается уже в самом развитии производительных процессов» (там же, стр. 213. Подчеркнуто нами. — И. Р.) Нельзя не преклоняться перед гениальностью ума Чернышевского, когда встречаешь в его сочинениях такие глубокие мысли, по­разительно напоминающие основные идеи теории исторического материализма.

Уже цитированные слова Чернышевского показывают, какое огромное значение придавал он развитию крупного промышленного производства. Чер­нышевский удивительно ясно понимал, что закон концентрации производства является основным законом капиталистического хозяйства. И опять-таки нельзя не удивляться и не восхищаться, когда читаешь его рассуждения о том, что основная черта всего промышленного развития капитализма заключается в уве­личении размеров производства, в устройстве крупных предприятий. В одном месте Чернышевский замечает, что характерная черта развития хлопчатобу­мажной промышленности в Англии состоит не в увеличении числа фабрик, а в увеличении их размеров. И с удивительной чуткостью Чернышевский пони­мал также и предсказывал, что концентрация производства не ограничится промышленностью, а непременно должна захватить и сельское хозяйство. «Скоро исчезнут причины различия между земледелием и фабричной промыш­ленностью по отношению к выгодности производства в большом размере» (т. VII, стр. 209). «Нет рациональных причин считать сельское хозяйство ис­ключением из общих законов промышленной деятельности. Перевес выгод, даваемых делу усовершенствованными процессами, требующими обширных разме­ров производства, так велик, что ни в какой отрасли экономического быта мелкое хозяйство не может выдерживать соперничества с большим, как скоро процесс технологии и механики открывает возможность усовершенствованных процессов в этол деле и начинает прилагаться к делу капитал большими мас­сами» (т. VII, стр. 361).

Чернышевский не только понимал, что концентрация производства есть основной закон капиталистического развития, — закон, от действия которого не свободно и сельское хозяйство. Он чувствовал также, как мы уже видели, что именно развитие крупного производства создает основу для перехода от капиталистического хозяйства к социалистическому. Но как доказывал он эту мысль? Если мы обратимся к его доказательствам, то увидим яркий пример того, как великий ум Чернышевского в поисках конкретного жизненного ма­териала, могущего подтвердить его гениальные догадки и мысли, натыкается, на ограниченные, отсталые условия окружающей его России и черпает из них аргументы, наивность которых бросается в глаза. Как доказывает Чернышевский, что развитие крупного производства вы­зывает необходимость перехода от капитализма к социализму? В большом предприятии, говорит он, хозяин не может уследить за наемным работником. Он может следить за ним только в мелком предприятии, в крупном же пред­приятии работник, не имея постоянного строгого надзора за собою, ленится и тратит половину времени зря (т. VII, стр. 212—213). Поэтому в крупном предпри­ятии работник должен быть уже не вольнонаемным, а должен быть сам заин­тересован в результате своего труда, т. е. должен работать на правах члена социалистической общины. В другом месте Чернышевский развивает ту же мысль. с другой стороны. «Предположим, — говорит он, — что хозяин возьмет управ­ляющего, который будет надзирать за рабочими. Но разве мы не знаем, что всякий управляющий работает небрежно, недобросовестно и старается прибрать, себе хозяйские деньги? Да, кроме того, сам хозяин, по мере того как увели­чивается его предприятие и благосостояние, теряет интерес к делу. Он начи­нает с жиру беситься, «делать пустые глупые расходы, приобретает привычку к дурачествам, которые скоро переходят в мотовство. И если не разорится сам хозяин, наверняка разорятся его дети» (т. VII, стр. 404).

В приведенных рассуждениях о ленивом работнике, недобросовестном управляющем и расточительном хозяине, — персонажах, как будто взятых из купеческой драмы Островского, — ярко сказалась отсталость тех хозяйственных условий, в которых действовал гениальный мыслитель. Когда Чернышевскому приходилось брать конкретный жизненный пример для подкрепления отвлечен­ной мысли, он брал его передко из отсталой хозяйственной действительности, которая была перед его глазами. Для подкрепления широких, иногда гениаль­ных, концепций привлекались, так сказать, местные, узко ограниченные в сво­ем действии факты, навеянные окружающей действительностью. И в этом была трагедия Чернышевского-экономиста. Этот обширный, мощный, постоянно действующий ум нуждался в огромном материале, жизненном и теоретическом, для переработки. Но жизненный материал он должен был черпать из отста­лых хозяйственных условий России эпохи разоряющихся Собакевичей и бога­теющих Колупаевых. Теоретический материал он вынужден был черпать, — если не говорить о классиках, — в сочинениях современных европейских экономи­стов вульгарной школы. Из этого неблагодарного, сухого жизненного и теоре­тического материала Чернышевскому при помощи усилий гениального ума удавалось высекать блестящие искры научного познания. Но ограниченность этого материала вместе с тем не могла не ограничивать и размаха научной деятельности Чернышевского. Она помешала ему выработать стройную систему экономической теории, а тем более открыть для политической экономии новые пути, —задача, которую благодаря стечению целого ряда, счастливых условий сумел выполнить только Маркс.

Если в области чисто теоретических вопросов Чернышевский нередко де­лал ошибки, то его чутье великого публициста давало ему возможность без­ошибочно определять классовую природу различных экономических школ. Только у Маркса можно найти такие меткие и сжатые характеристики различ­ных направлений буржуазной политической экономии. О классической школе Чернышевский писал:

«Писатели этой школы (Адама Смита. — И. Р.) были представители стремлений биржевого или коммерческого сословия в обширном смысле слова: банкиров, оптовых торговцев, фабрикантов и всех вообще промышленных лю­дей. Нынешние формы экономического устройства выгодны для коммерческого сословия, выгоднее для него всяких иных форм; потому школа, бывшая представительницею его, и находила, что формы эти самые лучшие по теории» (т. VII, стр. 138). В другом месте о той же классической теории читаем: «Дух ее совершенно соответствует положению среднего сословия в обществе и роду его занятий. Среднее сословие составляют хозяева промышленных заве­дений и торговцы; потому важнейшими из экономических явлений школа Адама Смита признает расширение размера фабрик, заводов и вообще про­мышленных заведений, имеющих одного хозяина с толпою наемных работни­ков, и развитие обмена» (т. VI, стр. 24).

Чернышевский, хотя и ясно видел буржуазную природу классической по­литической экономии, высоко ценил ее представителей: Адама Смита и Да­вида Рикардо. Он противопоставлял им вульгарных экономистов, апологетов капиталистического строя:

«Смит и Рикардо, когда писали свои произведения, вовсе не думали о коммунистических теориях, которые во время Смита не существовали, а во время Рикардо казались невинною шуткою, не обращавшею на себя ничьего серьезного внимания. Нынешний французский экономист, которому каждая блуза, встречаемая на улице, представляется символом коммунизма, грозящего разрушением французскому обществу, который был несколько раз в пух и прах побит Прудоном, осмеявшим его, выставившим его перед публикой за идиота и невежду, — французский экономист не может ни одной буквы на­писать, не думая о коммунизме» (т. VI, стр. 30). И потому вся деятельность вульгарных экономистов направлена не на открытие внутренних законов ка­питалистического хозяйства, а на поиски аргументов для оправдания его и защиты против нападок социалистов. Ту же апологетическую цель преследует и историческая школа, и классовую природу последней Чернышевский беспощадно разоблачает в своей замечательной рецензии на книгу Рошера: «Если разум говорит против тебя, хватайся за историю, она выручит» (т. VIII, стр. 139).

Анализ различных направлений политической экономии приводит Черны­шевского к выводу, что на деле существуют две политические экономии, две теории: «теория капиталистов» и «теория трудящихся» (т. VI, стр. 33). И Чернышевский страстно зовет политическую экономию стать «теорией трудя­щихся», выражением «простонародного элемента жизни и мысли» (т. VII. стр. 30). Он ставит перед экономической наукой высокую задачу, — занять определенное место в борьбе за освобождение рабочего класса и всего челове­чества, задачу содействия успеху этой борьбы. В этом страстном призыве раз­решать основные задачи, стоящие перед рабочим классом, Чернышевский жив и сегодня и в каждом из нас должен найти своего последователя.

Примечания