Рубин И. Абстрактный труд и стоимость в системе Маркса ¹

Журнал «Под знаменем марксизма», 1927, №6, с. 88—119

I

Товарищи, я выбрал темой для своего доклада вопрос об абстрактном труде и стоимости по двум причинам. Во-первых, насколько мне известно, у вас в семинариях наиболее горячо обсуждались вопросы об абстрактном труде и форме и содержании стоимости, — поэтому я и решил построить свой доклад таким образом, чтобы остановиться более подробно на вопросе об абстрактном труде, по вместе с тем охватить также вопрос о стоимости, ее форме и содержании.

Вторая причина, побудившая меня избрать данную тему, заключается в том, что данный вопрос является центральным для всей марксовой теории стоимости. Ведь не даром мы эту теорию называем теорией трудовой стоимости. Одно это название уже показывает, что центральным вопросом этой теории является вопрос о соотношении между трудом и стоимостью. Что такое труд, образующий или определяющий стоимость, и что такое стоимость, образуемая или определяемая трудом, — таков центральный вопрос марксовой теории, который я и считаю нужным осветить в .настоящем докладе.

Прежде, чем перейти к вопросу по существу, я хотел бы сделать краткие методологические замечания.

При помощи какого метода намерены мы подойти к решению поставленного вопроса? Маркс в своем «Введении к критике политической экономии» отметил, что экономическое исследование может вестись двумя методами: методом движения от конкретного к абстрактному и обратным методом движения от абстрактного к конкретному.

Первый метод, аналитический, заключается в том, что за исходный пункт нашего исследования мы берем сложное, конкретное явление и, оставляя в стороне множество его черт, выбираем только одну или некоторые его основные черты и, таким образом, от более конкретного понятия переходим к более абстрактному, более бедному, более тощему понятию, как говорит Маркс. Путем дальнейшего анализа мы от этого понятия передвигаемся к еще более бедному понятию, пока не доходим до наиболее абстрактных понятий в сфере данной науки или данного комплекса вопросов, который нас интересует.

Чтобы дать пример, иллюстрирующий это, из области тех вопросов, которые мы всегда обсуждаем, я хочу напомнить вам соотношение следующих понятий. Марксова теория стоимости построена на следующих основных понятиях: абстрактный труд, стоимость, меновая стоимость, деньги. Если мы берем наиболее сложное и конкретное из этих понятий — деньги, и путем исследования понятия денег переходим потом к меновой стоимости, как к тому более общему понятию, которое лежит в основе денег; если мы после этого переходим от меновой стоимости к стоимости, а от стоимости — к абстрактному труду, — мы подвигаемся от более конкретного к более абстрактному понятию, т. е. действуем методом аналитическим.

Но, говорит Маркс, аналитический метод, при всей необходимости пользования им на первой стадии научного исследования, сам по себе удовлетворить нас не может и должен быть дополнен другим методом. После того, как мы, путем анализа, свели сложное явление к его основным составным частям, мы должны теперь проделать обратный путь и, исходя из наиболее абстрактных понятий, показать, каким образом эти абстрактные понятия, развиваясь, приводит нас к более конкретным формам, более конкретным понятиям. Этот путь поступательного движения мысли от более бедных понятий к более богатым и сложным понятиям в нашем случае был бы путем движения от абстрактного труда к стоимости, от стоимости к меновой стоимости и от меновой стоимости к деньгам.

Этот метод Маркс в одном месте называет методом генетическим, потому что при помощи этого метода мы прослеживаем генезис и развитие более сложных форм. В других местах он называет его методом диалектическим. Условимся и мы называть первый метод аналитическим, а второй метод (включающий в себя как аналитический, так и синтетический методы) — диалектическим.

Маркс указывает, что единственным методом, наиболее удовлетворительно разрешающим вопросы науки, он считает метод диалектический. В согласии с этим указанием, мы должны интересующую нас проблему — вопрос об отношении труда к стоимости — подвергнуть исследованию не только при помощи метода аналитического, но и при помощи метода диалектического.

Маркс на многих примерах показывает нам, в какой мере недостаточен метод аналитический. Я приведу три примера.

Относительно теории стоимости Маркс говорит: «Правда, политическая экономия анализировала — хотя и недостаточно — стоимость и величину стоимости и раскрыла скрытое в этих формах содержание. Но она ни разу даже не поставила вопроса: почему это содержание принимает такую форму, другими словами, почему труд выражается в стоимости, а продолжительность труда, как его мера, в величине стоимости продукта труда» (Капитал, т. I. Русск. изд. 1923 г., стр. 47 — 48).

В другом месте, посвященном теории денег, Маркс говорит: «Если уже в последние десятилетия XVII века далеко ушедший в своих зачатках анализ денег пришел к тому, что деньги суть товар, то все же это лишь начало анализа. Трудность состоит не в том, чтобы понять, что деньги товар, а в том, чтобы выяснить, как и почему товар становится деньгами». (Там же, стр. 60). Здесь, как видите, опять метод диалектический отличается от метода аналитического.

И, наконец, еще в одном место Маркс, говоря о религии, повторяет неоднократно выражавшуюся им мысль, о том, что «конечно, много легче посредством анализа найти земное ядро причудливых религиозных представлений, чем, наоборот, из данных отношений реальной жизни вывести соответствующие им религиозные формы. Последний метод есть единственно материалистический, а следовательно, научный метод» (Там же, стр. 349).

В соответствии с этими указаниями Маркса мы должны решать нашу проблему следующим образом.

Наша задача заключается не только в том, чтобы показать, что стоимость продукта сводится к труду. Мы должны показать и обратное. Мы должны обнаружить, каким образом трудовые отношения людей находят свое выражение в стоимости.

Именно такова основная постановка вопроса, методологически наиболее правильная с точки зрения Маркса.

Если мы ставим вопрос таким образом, мы исходным пунктом исследования берем понятие труда, а не понятие стоимости, мы определяем понятие труда таким образом, чтобы из него вытекало и понятие стоимости.

Это методологическое требование уже дает нам указания на счет правильного определения понятия труда.

Понятие труда должно быть определено нами таким образом, чтобы в нем уже заключались признаки социальной организации труда, — признаки, из которых вытекает форма стоимости, присущая продуктам труда. Никакое понятие труда, из которого не вытекает понятие стоимости, в частности понятие труда в физиологическом смысле, т. е. понятие труда, лишенное признаков характерной для него социальной организации в товарном хозяйстве, не может привести нас к той цели, которая стоит перед нами с точки зрения метода диалектического.

В дальнейшем я постараюсь показать, что разногласия между социологическим пониманием абстрактного труда и физиологическим пониманием абстрактного труда отчасти сводится именно к различию этих двух методов, диалектического и аналитического. Если с точки зрения аналитического метода можно еще с большим или меньшим успехом отстаивать физиологическое понимание абстрактного труда, то с точки зрения диалектического метода это понятие труда заранее обречено на неудачу, ибо из понятия труда в физиологическом смысле вы никакого представления о стоимости, как о необходимой социальной форме продуктов труда, вывести не можете.

Итак, мы должны определить труд таким образом, чтобы из него — из труда — и его социальной организации для нас стала бы понятна вся необходимость стоимости, как основной социальной формы, принимаемой продуктами труда в товарном хозяйстве, и стали бы понятны законы движения стоимости.

Переходя теперь к анализу труда, мы, прежде всего, начнем с наиболее простого его понятия, с понятия труда конкретного или полезного.

Труд конкретный рассматривается Марксом, как труд в его полезном действии, труд, доставляющий продукты, необходимые для удовлетворения человеческих потребностей. Труд, рассматриваемый с этой материально-технической стороны, и составляет конкретный труд.

Само собой понятно, что пока речь идет об отдельном индивиде, о Робинзоне, который противостоит природе, его конкретный труд нас нимало не интересует, ибо предметом нашей науки является не хозяйство отдельного индивида, а хозяйство общественное, хозяйство целой группы лиц, ведущееся на основе известного общественного разделения труда. Система общественного разделения труда и есть совокупность различных конкретных видов труда, объединенных в одну известную систему и материально дополняющих друг друга.

Итак, от конкретного труда вообще мы перешли теперь к системе общественного разделения труда, как к совокупности различных конкретных видов труда.

На понятии общественного разделения труда нам придется остановиться несколько подробнее, так как оно играет центральную роль для понимания всей марксовой теории стоимости.

Маркс говорит, что система общественного разделения труда бывает двояка, как он называет ее — система, опосредственная обменом, и система, не нуждающаяся в таком опосредствовании обменом, напр., натуральное хозяйство большой семейной общины. социалистической общины и т. д.

Мы сперва остановимся на системе организованного общественного разделения труда, построенной без помощи обмена.

Поскольку речь идет об организованной системе общественного разделения труда, мы имеем перед собой не только конкретный, материально-технический труд, но имеем уже и труд общественный. У Маркса понятие общественного разделения труда стоит на грани между понятием конкретного полезного труда и между понятием общественного труда, общественного хозяйства. С одной стороны, Маркс в самом начале раздела о двояком характере труда (Капитал, т. I, гл. 1, разд. 2), рассматривает общественное разделение труда, как совокупность конкретных видов труда. В других же местах своей книги, в частности в главе о мануфактуре (гл. 12, разд. 4), он рассматривает систему общественного разделения труда с точки зрения характеризующих ее производственных отношений людей. В организованном хозяйстве эти отношения людей сравнительно простые и прозрачные, — труд получает непосредственно общественную форму, т. е. существуют известная общественная организация и определенные общественные органы, которые распределяют труд между отдельными членами общества, причем труд каждого лица непосредственно входит в общественное хозяйство, как конкретный труд со всеми своими конкретными материальными особенностями. Труд каждого лица является общественным именно потому, что он отличается от труда других членов общества и является материальным дополнением к ним. Труд в его конкретном виде является непосредственно трудом общественным. Вместе с тем он является и трудом распределенным. Ведь сама общественная организация труда и состоит в том, что труд распределяется между различными членами общества, и обратно, распределение труда является актом какого-нибудь общественного органа. Труд является одновременно общественным и распределенным, причем обоими этими признаками он обладает в своей материально-технической конкретной или полезной форме.

Теперь поставим следующий вопрос: является ли труд в организованной общине также и социально уравненным: встречаем ли мы в такой общине социальный процесс, который можно было бы назвать процессом социального уравнения труда?

По этому вопросу существуют различные мнения. Некоторые экономисты утверждают, что в любой хозяйственной общине, основанной на разделении труда, всегда существовало социальное уравнение труда и существовало именно, в такой форме, которая по существу не отличается от уравнения труда в товарном хозяйстве.

Противоположный взгляд высказывают некоторые экономисты, которые говорят, что процесс социального уравнения труда является процессом, присущим только товарному хозяйству и не имеющим места ни при какой другой форме хозяйства. В частности эти экономисты отрицают возможность и необходимость социального приравнивания труда в социалистическом хозяйстве.

Я в своей книге высказал среднее мнение: я указал, что всякое хозяйство, основанное на общественном разделении труда, прибегает в той или иной мере и в той или иной форме к социальному приравниванию труда различных видов и различных индивидов; но вместе с тем я указал, что в товарном хозяйстве это приравнивание труда приобретает совершенно особую социальную форму и дает поэтому место для появления совершенно новой категории абстрактного труда. Я думаю, что именно так смотрел на данный вопрос Маркс, хотя прямых высказываний его на этот счет мы не имеем. Мне известно наиболее прямое высказывание Маркса, которое относится еще к первому изданию «Капитала». Там Маркс говорит: «При каждой общественной форме труда труд различных индивидов отнесен так же друг к другу, как человеческий труд, но здесь (т. е. в товарном хозяйстве) само это отношение является специфической общественной формой труда». (Kapital, В. I, 1867, S. 32).

Конец фразы мы разберем позже, но пока я хочу лишь отметить, что, по-видимому, по мнению Маркса, при каждой общественной форме труда труд различных индивидов отнесен друг к другу, как человеческий труд. Правда, крайние сторонники физиологической версии могли бы утверждать, что Маркс имеет здесь в виду лишь физиологическое равенство разных работ, но такое толкование кажется мне большой натяжкой. Как прямой смысл данной фразы, которая говорит об «общественной форме труда», так и сопоставление ее со многими другими местами из «Капитала» показывают, что Маркс имеет здесь в виду процесс социального уравнения труда.

В приведенную формулу, согласно которой при любой общественной форме хозяйства имеет место социальное уравнение труда, я считал бы нужным внести некоторое ограничение.

Я считаю, что, скажем, в первобытной семье, где труд разделен между мужчинами и женщинами и фиксирован за представителями каждого пола, причем переход от занятий мужских к женским не существует и даже запрещен, процесс социального уравнения труда не может иметь места, хотя бы даже в самых зачаточных формах. Кроме того, в таких общественных организациях, которые были построены на крайнем неравенстве различных социальных групп (напр., на рабстве), социальное приравнивание труда могло иметь место только для членов данной социальной группы (напр., для рабов или для данной категории рабов). В таком обществе даже понятие труда как такового, как общечеловеческой функции, не могло быть выработано.

Итак, поскольку мы оставляем в стороне те социальные организации, которые были основаны на крайнем неравенстве полов или отдельных групп, и имеем в виду большую общину с разделенным трудом, напр., в роде большой семейной задруги у южных славян, я думаю, что процесс социального приравнивания труда был необходим. Тем более будет необходим такой процесс в большой социалистической общине. Но процесс этого приравнивания труда в организованной общине отличается коренным образом от того приравнивания, которое происходит в товарном хозяйстве. Действительно, представим себе какую-нибудь социалистическую общину, где труд распределен между членами общества. Определенный общественный орган приравнивает друг другу труд различных видов и индивидов, ибо без этого ни один хозяйственный план не может быть осуществлен. Но в такой общине процесс уравнения труда является второстепенным и дополнительным к процессу обобществления и распределения труда. Труд является прежде всего общественным и распределенным трудом; в качестве производного и добавочного признака сюда может входить также признак социально-уравненного труда. Основная характеристика труда является характеристикой его, как общественного и распределенного труда, а дополнительным признаком является признак социально-уравненного труда.

Здесь я уже воспользуюсь случаем, чтобы сказать, что мне представлялось бы полезным для более ясного обсуждения интересующих нас вопросов строго отличать друг от друга следующие три понятия равного труда:

1) физиологически-равный труд,

2) социально-уравненный труд и

3) тот абстрактный труд, который фигурирует у Маркса, или, еще лучше, абстрактно-всеобщий труд (термин, который Маркс употребляет в «Критике»).

Физиологическая однородность разных видов труда существовала во все исторические эпохи и, создавая возможность перехода индивидов от одних занятий к другим, является предпосылкою всякого общественного разделения труда. Социально-уравненный труд характерен для всех систем общественного разделения труда, где происходит процесс социального приравнивания труда, т. е. не только для товарного хозяйства, но, например, и для социалистической общины. Наконец, третье понятие труда, как абстрактно-всеобщего, характерно только для товарного хозяйства. На этом понятии мы еще остановимся ниже; до сих пор мы имели в виду второе понятие труда, как социально-уравненного и распределенного.

Посмотрим теперь, какие изменения в организации труда произойдут в нашей общине, если мы представим ее себе не в виде организованного целого, а в виде сочетания отдельных хозяйств частных товаропроизводителей, т. е. в виде товарного хозяйства.

В товарном хозяйстве мы также найдем перечисленные выше социальные признаки труда, которые были нами раньше прослежены в организованной общине; и здесь мы увидим труд общественный, труд распределенный и труд социально-уравненный, но все эти процессы обобществления, уравнения и распределения труда происходят совершенно в другой форме. Взаимное сочетание трех перечисленных признаков уже совершенно иное, и прежде всего потому, что в товарном хозяйстве отсутствует непосредственная общественная организация труда, и труд не является непосредственно общественным.

В товарном хозяйстве труд отдельного индивида, отдельного частного товаропроизводителя не регулируется непосредственно обществом и как таковой, в своем конкретном виде, еще не входит в общественное хозяйство. Труд становится общественным в товарном хозяйстве только таким образом, что он приобретает признак социально-уравненного труда, а именно труд каждого товаропроизводителя становится общественным лишь благодаря тому, что продукт его приравнивается к продуктам всех других товаропроизводителей, и тем самым труд данного индивида приравнивается труду всех других членов общества и всем другим видам труда. Другого признака для определения общественного характера труда в товарном хозяйстве не имеется. Здесь не существует заранее начертанного плана обобществления и распределения труда, и единственным признаком того, что труд данного индивида включается в общественную систему, хозяйства, является обмен продукта данного труда на все другие продукты.

Итак, в товарном хозяйстве, по сравнению с социалистической общиной, признак общественного и признак социально-равного или уравненного труда поменялись местами. Раньше характеристика труда, как равного или уравненного, была результатом производного процесса, производного акта общественного органа, который обобществлял и распределял труд. Теперь труд становится общественным только в той форме, что он становится равным всем другим видам труда, становится социально-уравненным.

Приведу вам только несколько цитат из Маркса, подтверждающих сказанное.

Наиболее яркое место вы найдете в «Критике», где Маркс говорит, что труд «становится общественным лишь благодаря тому, что он принимает форму абстрактной всеобщности», т. е. форму приравнения всем другим видам труда (Kritik, 1907, S.10). «Абстрактный и в этой форме общественный труд», — этими словами Маркс часто характеризует социальную форму труда в товарном хозяйстве. Напомню вам также известную фразу из «Капитала» о том, что в товарном хозяйстве «специфически общественный характер независимых друг от друга частных работ состоит в их равенстве как человеческого труда вообще» (Капитал, русск. изд. 1923 г., стр. 42).

Итак, в товарном хозяйстве центр тяжести социальной характеристики труда передвинулся с признака обобществленного труда на признак равного или социально-уравненного труда, уравненного через уравнение продуктов труда. Понятие равенства труда играет такую центральную роль в марксовой теории стоимости именно потому, что в товарном хозяйстве труд только в качестве равного и становится общественным.

Подобно тому, как из признака равенства труда в товарном хозяйстве вытекает признак общественного труда, точно так же из него вытекает и признак распределенного труда. Распределение труда в товарном хозяйстве состоит не в сознательном распределении его сообразно определенным выявленным заранее потребностям, а регулируется принципом равной выгодности производства. Распределение труда между отдельными отраслями производства происходит таким образом, чтобы во всех отраслях производства товаропроизводители при помощи затраты равного количества труда получали равную сумму стоимости.

Мы перечислили три признака труда — общественного, социально-уравненного и распределенного, которые присущи труду и в организованной социалистической общине, но совершенно изменили свой характер и взаимное сочетание в товарном хозяйстве. Здесь перечисленные три признака труда являются основой, на которой вырастают три стороны стоимости. Маркс рассматривает стоимость как единство формы, субстанции и величины стоимости (Wertform, Wertsubstanz, Wertgrösse). «Решающий важный пункт заключался в том, чтобы открыть необходимую внутреннюю связь между формою, субстанцией и величиной стоимости» (Kapital, В. I, 1867, S. 34). Единство формы, субстанции и величины стоимости является отражением единства труда, как общественного, социально-уравненного и количественно распределенного. В товарном хозяйстве производственно-трудовые отношения людей «овеществляются», и общественные признаки труда принимают форму «вещных» свойств продуктов труда. «Форма стоимости» есть общественная форма продуктов труда, отражающая своеобразный общественный характер труда в товарном хозяйстве. «Субстанцию стоимости» составляет социально-равный труд. Наконец, «величина стоимости» является выражением общественного распределения труда, точнее, количественной стороны этого процесса распределения труда.

Предложенная нами троякая характеристика труда помогает нам уяснить себе ту связь, которая в марксовой системе существует между формой, субстанцией и величиной стоимости. В частности это тройное деление очень многое выясняет в построении раздела Маркса о «товарном фетишизме».

Разрешите мне прочесть из второго абзаца этого раздела:

«Во-первых, как бы различны ни были отдельные виды полезного труда или производительной деятельности, с физиологической стороны они во всяком случае являются функциями человеческого организма, и каждая такая функция, каково бы ни было ее содержание и форма, является по существу своему тратой человеческого мозга, мускулов, нервов, органов чувств и т.д. Во-вторых, то, что лежит в основе определения величины стоимости, а именно продолжительность таких затрат или количество труда, уже непосредственно, осязательно отличается от качества труда… Наконец, раз люди так или иначе работают друг на друга, их труд получает тем самым, общественную форму». (Kapital, В. 1, 1914, S. 35. Русск. изд. 1923 г., стр. 39).

В цитированных трех пунктах Маркс указывает, что не только в товарном хозяйстве, но и при других формах хозяйства мы можем отметить три признака труда, как общественного, равного и количественно распределенного.

Но, — говорит Маркс, — откуда же вытекает загадочный характер продуктов труда, как товаров? И он отвечает: — именно из этой самой товарной формы, в которой все три перечисленные признака труда уже преобразованы и «овеществлены» в стоимости продуктов труда. «Равенство различных человеческих работ приобретает вещную форму равной стоимости продуктов труда; измерение затрат человеческой рабочей силы их продолжительностью получает форму величины стоимости продуктов труда; наконец, те отношения производителей, в которых проявляются эти общественные определения их труда, получают форму общественного отношения продуктов труда». (Там же). В этих трех пунктах у Маркса идет уже речь о субстанции, величине и форме стоимости. Особенно ясно можно проследить ход мыслей Маркса в первом издании «Капитала», где сейчас же после цитированных трех фраз идет целая страница о субстанции, величине и форме стоимости. Во втором издании эти рассуждения относительно субстанции, величины и формы стоимости Марксом как будто устранены, но на самом деле они только перенесены дальше. Три больших абзаца, которые Маркс предпосылает анализу различных типов хозяйства (хозяйства Робинзона, средневековья и т. д.), посвящены субстанции, величине и форме стоимости .

Я прихожу к следующему выводу. Равный труд может означать прежде всего труд физиологически-равный, на котором мы долго не останавливались; далее, он может означать труд социально-уравненный, и такой труд мы имеем не только в товарном хозяйстве, но, скажем, и в социалистической общине и в другой большой общине, построенной на общественном разделении труда; и, наконец, мы имеем труд абстрактно-всеобщий, т. е. труд социально-уравненный в специфической форме, присущей товарному хозяйству, труд, который только благодаря процессу социального уравнения становится трудом общественным и распределенным. Только этот социально-уравненный труд мы можем назвать трудом абстрактным или абстрактно-всеобщим. Следует сказать, что в «Критике политической экономии» Маркса можно заметить некоторые намеки на три вида уравнения труда: физиологическое уравнение, социальное уравнение вообще и социальное уравнение в товарном хозяйстве. Правда, вполне ясного различия Маркс не проводит, но все-таки следует отметить, что он различает три термина — человеческий труд, равный труд и абстрактно-всеобщий труд. Я не утверждаю, что эти три термина вполне совпадают с тем, что я раньше характеризовал, как физиологически равный труд, социально уравненный труд и абстрактный труд, но все-таки некоторые точки соприкосновения имеются.

Таким образом мы, при обсуждении проблемы абстрактного труда, не только не в праве останавливаться на предварительной характеристике труда как физиологически равного, но мы даже не вправе останавливаться на характеристике труда, как социально уравненного. Мы должны перейти от этих двух характеристик к третьей характеристике, рассмотреть ту специфическую форму уравненного труда, которая присуща только товарному хозяйству, т. е. системе общественного разделения труда, основанной на обмене.

Следовательно, ошибку делают не только сторонники физиологического понимания абстрактного труда, но ошибку делают, по-моему, и те товарищи, которые под абстрактным трудом понимают вообще социально-уравненный труд, независимо от специфической социальной формы, в которой это уравнение происходит.

Необходимо добавить, что эти два понятия труда, а именно физиологически-равного и социально-уравненного, очень часто друг с другом путаются и не достаточно ясно отличаются друг от друга. Понятие абстрактно-всеобщего труда предполагает, конечно, и физиологическое равенство и социальное уравнение труда, но, кроме этих двух признаков, оно предполагает социальное уравнение в той специфической его форме, которую оно имеет в товарном хозяйстве.

Что грубую ошибку против Маркса делают сторонники физиологического понимания абстрактного труда, можно доказать многими цитатами из Маркса; я хочу прочесть вам только одну цитату, в высшей степени характерную. Маркс в краткой характеристике взглядов Франклина говорит, что Франклин бессознательно для себя свел все виды труда к одному, не интересуясь, есть ли это труд сапожника, портного и т. д. Франклин считает, что стоимость «определяется абстрактным трудом, который не имеет никаких качеств и поэтому измеряется только по своему количеству» (Kritik, S. 38). Франклину был известен абстрактный труд, но, — прибавляет Маркс, — «так как он не развил понятие труда, содержащегося в стоимости, как абстрактно-всеобщего труда, как общественного труда, проистекающего из всестороннего отчуждения индивидуального труда, то он не мог понять деньги, как непосредственную форму существования этого отчужденного труда».

Вы видите, что Маркс здесь резко противопоставляет абстрактный труд абстрактно-всеобщему труду. Абстрактно-всеобщий труд, содержащийся в стоимости, есть труд, специфически присущий товарному хозяйству.

Я резюмирую следующим образом:

Если мы обсуждаем вопрос о соотношении между трудом и стоимостью не только с точки зрения аналитического метода, но и с точки зрения метода диалектического, то мы должны взять за исходный пункт понятие труда и из него развить понятие стоимости.

Если мы с вами пойдем путем аналитическим, если мы будем исходить из стоимости и спросим себя, что под этим понятием скрывается, то, пожалуй, мы можем сказать, что под стоимостью продуктов скрывается физиологически-равный труд или социально-уравненный труд, но оба эти ответа будут неудовлетворительны, так как от труда физиологически-равного или даже социально-уравненного перейти к стоимости мы никоим образом не сможем.

Для того, чтобы диалектически перейти от понятия труда в понятию стоимости, в понятие труда должны быть включены признаки, характеризующие социальную организацию труда в товарном хозяйстве и делающие необходимым появление стоимости, как особой социальной формы продуктов труда. Следовательно, это понятие абстрактно-всеобщего труда должно быть неизмеримо богаче не только понятия физиологического равенства труда, но и понятия социального уравнения труда вообще.

II

От физиологически-равного труда мы перешли к социально-уравненному труду, от социально-уравненного труда — к абстрактно-всеобщему.

Мы обогащали наше определение труда новыми признаками на трех стадиях нашего исследования, и только тогда, когда мы перешли уже к третьей стадии и определили труд, как абстрактно-всеобщий, мы получили такое полное определение труда, из которого с необходимостью вытекает категория стоимости, только тогда мы получили возможность перейти от труда к стоимости.

Приблизительно мы могли бы определить абстрактный труд следующим образом: абстрактным трудом называется часть совокупного общественного труда, уравненная в процессе общественного распределения труда со всеми другими частями того же совокупного общественного труда через рыночное уравнение продуктов труда.

Приблизительно такое определение дано мною и в моей книге «Очерки по теории стоимости Маркса». Я считаю нужным добавить, что социальная природа абстрактного труда не ограничивается тем, что из этого понятия с необходимостью вытекает понятие стоимости; как я мимоходом указал уже в своей книге, понятие абстрактного труда необходимо приводит также к понятию денег, и с точки зрения Маркса это вполне последовательно. Действительно, мы определили абстрактный труд, как труд, который уравнен через всестороннее уравнение всех продуктов труда, но уравнение всех продуктов труда невозможно иначе, как через уравнение каждого из них всеобщему эквиваленту. Следовательно, продукт абстрактного труда обладает способностью быть уравненным со всеми другими продуктами лишь в той форме, что он является всеобщим эквивалентом, или может быть обменен на всеобщий эквивалент.

Что понятие абстрактного труда неразрывно связано у Маркса с понятием всеобщего эквивалента, вы можете особенно наглядно проследить в «Критике политической экономии». Здесь Маркс к исследованию абстрактного труда подходит следующим образом. Как и в «Капитале», он сперва исходит из товара или стоимости и аналитическим путем находит скрытый под стоимостью товара абстрактно-всеобщий труд (Kritik, стр. 3 — 4). После того, как Маркс от равенства стоимостей пришел путем анализа к равенству труда, он переходит к детальной социологической характеристике этого равного труда, «общественных определений» этого труда, того «специфического вида общественности», который присущ товарному хозяйству (стр. 7). В товарном хозяйстве общественный характер труда проявляется таким образом, что «труд отдельного лица принимает абстрактную форму всеобщности, или продукт его — форму всеобщего эквивалента» (стр. 9 — 10). «Рабочее время, как всеобщее рабочее время, выражается во всеобщем продукте, всеобщем эквиваленте» (стр. 8). «Труд отдельного лица, чтобы иметь своим результатом меновую стоимость, должен иметь своим результатом всеобщий эквивалент» (стр. 8).

Как видим, Маркс ставит категорию абстрактного труда, в самую неразрывную связь с понятием всеобщего эквивалента или денег. Поэтому мы должны социальную характеристику абстрактного труда весть еще дальше и глубже, не ограничиваясь указанием на то, что труд этот уравнивается через уравнение его продуктов. Мы должны еще прибавить, что труд становится абстрактным через уравнение его одному выделенному виду труда, или через уравнение его продукта одному всеобщему эквиваленту, который поэтому рассматривается Марксом как овеществление или материализация абстрактного труда.

Только с изложенной точки зрения нам открывается одна интересная параллель между Марксом и Гегелем выданном вопросе. Самый термин «абстрактно-всеобщий» напоминает, как вы знаете, Гегеля. У него абстрактно-всеобщее отличается от конкретно всеобщего. Различие между ними сводится к тому, что конкретно-всеобщее есть всеобщее, не исключающее различия предметов, охватываемых им, в то время как абстрактно-всеобщее исключает такие различия.

Чтобы понять, почему именно Маркс называет уравненный труд товаропроизводителей абстрактно-всеобщим, сравним процесс уравнения труда в социалистической общине с процессом уравнения труда в товарном хозяйстве. Нам бросится в глаза следующее различие. Предположим, что какой-нибудь орган социалистической общины приравнивает друг другу различные виды труда. Что он при этом делает? Он берет все эти виды труда в их конкретной полезной форме, ибо именно в этой форме он их и связывает, но при этом он отвлекает от них одну сторону и говорит, что в данном отношении они друг другу равны. В этом случае равенство выступает, как признак этих конкретных видов труда, как признак, от них отвлеченный, но эта общая категория равенства не уничтожает их конкретного различия как полезных видов труда.

В товарном хозяйстве такое уравнение невозможно, ибо нет органа, сознательно уравнивающего эти виды труда. Труд прядильщика и труд ткача не могут быть уравнены друг с другом, пока они остаются конкретными полезными видами труда. Уравнение их друг с другом происходит лишь косвенным путем, через уравнение каждого из них третьему, выделенному виду труда, «абстрактно-всеобщему» труду (Ср. Kritik, стр. 8 — 9). Этот выделенный вид труда является «абстрактно-всеобщим» (а не конкретно-всеобщим) именно потому, что он не включает в себя различий разных конкретных видов труда, а исключает эти различия. Он противостоит всем конкретным видам труда, являясь их заместителем или представителем.

Что Маркс в данном случае имел в виду различие абстрактно-всеобщего и конкретно-всеобщего, которое намечено у Гегеля, мы можем очень ярко проследить по первому изданию «Капитала», где вообще следы гегелевской схемы и гегелевской терминологии гораздо ярче выступают, чем во втором издании. У Маркса есть один абзац, который гласит: «В выражении стоимости абстрактно-всеобщее выступает не как особенность конкретного, чувственно-действительного, но, наоборот, чувственно-конкретное выступает лишь как форма проявления или осуществления этого абстрактно-всеобщего… Это извращение, благодаря которому чувственно-конкретное выступает лишь как форма проявления абстрактно-всеобщего, а не, наоборот, абстрактно-всеобщее как особенность конкретного, характеризует выражение стоимости и делает его особенно трудным для понимания». (Kapital, В. I, 1867, S. 771).

В другом месте Маркс говорит: «Тут получается то же самое, как если бы наряду с тиграми, львами, зайцами и всеми другими реальными животными, которые, соединяясь в группы, образуют различные роды, виды, подвиды, семейства и т. п. животного царства, существовало еще животное, как таковое, индивидуальное воплощение всего животного царства» (Там же, стр. 27).

Если мы расшифруем это выражение Маркса, то мы скажем, что, действительно, в товарном хозяйстве абстрактно-всеобщее выступает не как признак или как особенность конкретного, чувственно-действительного (т. е. конкретных видов труда), ибо для того, чтобы отвлечь от этих конкретных видов труда известные общие черты, нужен был бы единый общественный орган, которого в товарном хозяйстве нет. Поэтому здесь конкретные виды труда уравниваются друг с другом не через отвлечение от них некоторых общих признаков, а через противопоставление и уравнение каждого из них с особым выделенным конкретным видом труда, который служит «формою проявления» всеобщего труда. Для того, чтобы конкретный труд стал всеобщим, всеобщий труд должен выступить в форме конкретного труда. «Рабочее время отдельного лица представляется как всеобщее рабочее время, или всеобщее рабочее время представляется как рабочее время отдельного лица» (Kritik, стр. 8).

Только в свете этих рассуждений Маркса, которые носят явные следы влияния Гегеля, вам станут понятны и упомянутые мною раньше места из «Критики», где Маркс говорит, что в товарном хозяйстве труд становится общественным лишь благодаря тому, что он принимает «форму абстрактной всеобщности».

Эта мысль Маркса имеет большое родство вообще со взглядами его на буржуазное общество. Уже в ранних работах Маркса, напр., в «Немецкой идеологии», вы найдете выражение той мысли, что в буржуазном обществе, где отсутствует центральная общественная организация хозяйства, представительство общественного интереса всегда переходит к какой-нибудь отдельной организации, к группе лиц, к отдельному классу. Отдельный общественный класс свои частные интересы объявляет интересами всего общества и своим идеям придает «форму всеобщности» (Form der Allgemeinheit). «Особенный интерес представляется в качестве всеобщего (allgemeines) и всеобщее — в качестве господствующего» (Marx-Engels, Archiv, В. I, S. 266, 267). Если мы сравним с этими выражениями слова Маркса в «Критике», что общественный труд принимает «абстрактную форму всеобщности» (abstrakte Form der Allgemeinheit), и что стоимость товаров принимает форму особенного, выделенного товара, денег, — глубокое идейное родство этих концепций бросается в глаза.

Теперь, чтобы закончить вопрос об абстрактном труде, мне остается только коснуться двух упреков, которые делались мне как в статье Дашковского («Под Знаменем Марксизма» 1926 г., № 6), так и различными товарищами.

Первый из них заключается в том, что я будто бы заменяю абстрактный труд процессом абстрагирования от конкретных особенностей труда, т. е. подставляю вместо абстрактного труда — социальную форму организации труда.

Следует признать, что такая подстановка, если бы она имела место, расходилась бы с марксовой теорией. Ведь мы утверждаем, что самый характер производственных отношений людей в товарном хозяйстве необходимо приводит к тому, что труд, как с качественной, так и с количественной своей стороны, находит свое выражение в стоимости и величине стоимости товаров. Если бы мы вместо абстрактного труда взяли только социальную форму организации труда, то при ее помощи мы могли бы объяснить лишь «форму стоимости», т. е. социальную форму, принимаемую продуктами труда. Мы могли бы объяснить, почему продукт труда принимает форму товара, обладающего стоимостью. Но мы не знали бы, почему этот продукт обладает именно данною, количественно определенною стоимостью. Чтобы объяснять стоимость, как единство формы, субстанции и величины стоимости, мы должны исходить из абстрактного труда, который является не только общественным и социально-уравненным, но и количественно-распределенным трудом.

У самого Маркса вы можете найти такие формулировки, которые, при желании, дадут вам повод сказать, что Маркс заменяет труд социальною формою труда. Так как было бы слишком долго ссылаться на различные места из сочинений Маркса, я приведу вам только одну фразу, которая показалась бы вам еретической в чьих бы то ни было устах, кроме Маркса. Фраза гласит: «Труд, образующий стоимость, есть специфическая общественная форма труда» (Kritik, S. 13). И тут же в примечании Маркс говорит, «что стоимость есть общественная форма богатства». Если вы соедините обе эти фразы, то вместо положения, что труд образует стоимость, вы получите положение, что общественная форма труда создает общественную форму богатства. Какой-нибудь критик мог бы, пожалуй, сказать, что Маркс целиком заменяет труд общественной формой труда, — что Марксу, конечно, и в голову не приходило.

Теперь перехожу ко второму упреку.

Говорят, что в моем изложении получается представление, будто абстрактный труд создается только в акте обмена. Отсюда можно было бы сделать вывод, что и стоимость возникает также только в обмене, между тем как, с точки зрения Маркса, стоимость, а, следовательно, и абстрактный труд должны существовать уже в процессе производства. Тут затронут очень серьезный, глубокий вопрос об отношении между производством и обменом. Как нам разрешить эту трудность? С одной стороны, стоимость и абстрактный труд должны существовать уже в процессе производства, а с другой стороны, Маркс в десятках мест говорит, что абстрактный труд имеет своею предпосылкою процесс обмена.

Разрешите привести несколько примеров. Возвращаюсь к Франклину. Маркс говорит: «Франклин понимал труд как абстрактный, но не понимал, что это есть абстрактно-всеобщий, общественный труд, проистекающий из всестороннего отчуждения индивидуального труда» (Kritik, S. 38 — 39). Главная ошибка Франклина состояла, следовательно, в том, что он не принял во внимание, что абстрактный труд возникает из отчуждения индивидуального труда.

В данном случае у Маркса речь идет не об отдельной фразе. Я вам покажу, что в последующих изданиях «Капитала» Маркс все резче подчеркивал ту мысль, что в товарном хозяйстве только обмен сводит конкретный труд к абстрактному труду.

Я возвращаюсь к известной фразе, которую я уже упоминал: «Люди сопоставляют друг с другом продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот. Приравнивая друг другу в обмене разнородные продукты как стоимости, они тем самым приравнивают друг другу свои различные работы, как человеческий труд вообще» (Капитал, т. I, русск. изд., стр. 41).

В первом издании «Капитала» эта фраза имела совершенно противоположный смысл. Эта фраза у Маркса гласила так: «Если люди относят свои продукты друг другу как стоимости постольку, поскольку эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда» и т. д. (Kapital, В. I, 1867, S. 38).

Маркс, опасаясь, что его поймут в том смысле, будто люди заранее сознательно приравнивают друг другу свой труд как абстрактный, во втором издании совершенно изменил смысл фразы и подчеркнул ту. мысль, что уравнение труда как абстрактного происходит только через обмен продуктов труда. Это характерное изменение от первого издания к второму.

Как вы знаете, Маркс не ограничился вторым изданием первого тома «Капитала». Он еще исправил впоследствии текст для французского издания 1875 года, причем писал, что он внес туда такие исправления, которые он не успел внести во второе немецкое издание. На этом основании Маркс приписывал французскому изданию «Капитала» самостоятельную научную ценность наряду с немецким оригиналом.

Во втором издании «Капитала» вы встречаете известную фразу: «Равенство работ, toto coelo различных друг от друга, может существовать лишь в отвлечении от их действительного неравенства, в сведении их к тому общему характеру, которым они обладают как затраты человеческой рабочей силы, абстрактно-человеческого труда» (русск. изд., стр. 41).

Во французском издании Маркс в конце этой фразы заменяет точку запятою и прибавляет: «и только обмен производит эту редукцию, противопоставляя друг другу на началах равенства продукты самых различных видов труда» (стр. 29 франц. изд. 1875 г.). Вставка эта в высшей степени характерна и ярко показывает, как далек был Маркс от физиологического понимания абстрактного труда. Как же нам эти высказывания Маркса, которые можно насчитать десятками, примирить с основным положением, что стоимость создается в производстве?

Примирить их не трудно.

Дело в том, что товарищи, обсуждавшие вопрос об отношении между обменом и производством, по-моему, недостаточно отличают два понятия обмена. Мы должны отличать обмен, как социальную форму воспроизводственного процесса, от обмена, как особой фазы этого воспроизводственного процесса, перемежающийся с фазою непосредственного производства.

На первый взгляд обмен кажется нам отдельной фазой процесса воспроизводства. Мы видим, что сперва идет процесс непосредственного производства, затем наступает фаза обмена. Здесь обмен отделен от производства и ему противопоставлен. Но обмен есть не только отдельная фаза процесса воспроизводства, он кладет свою специфическую печать на весь воспроизводственный процесс, он представляет собою особую социальную форму общественного процесса производства. Производство, основанное на частном обмене, — этими словами Маркс часто характеризует товарное хозяйство.

Чтобы вам моя формулировка не показалась спорною, я приведу из III тома «Theorien über den Mehrwert» (1921, S. 153) слова Маркса, что «обмен продуктов как товаров есть определенная форма общественного труда или общественного производства». В том же III томе «Теорий» (стр. 470) вы найдете у Маркса положение, которое объяснит вам, почему он обмен рассматривал как социальную форму труда: «Вся экономическая структура общества вращается вокруг формы труда, т. е. вокруг формы, в которой работник присваивает себе средства существования». Поставим теперь вопрос, в какой именно форме присваивает себе средства существования работник в товарном хозяйстве.

У Маркса вы найдете несколько раз на этот вопрос следующий ответ: в товарном хозяйстве единственной формой присвоения продуктов является форма их отчуждения. А так как форма присвоения продуктов есть форма общественного труда, то отчуждение, обмен является специфическою формою общественного труда, характеризующею товарное хозяйство.

Если вы примете во внимание, что обмен есть социальная форма самого производственного процесса, форма, которая накладывает печать на ход самого процесса производства, то многие выражения Маркса вам станут вполне понятны. Когда Маркс постоянно повторяет, что абстрактный труд является только результатом обмена, это значит, что он является результатом данной социальной формы производственного процесса. Лишь по мере того, как процесс производства принимает социальную форму производства товарного, т. е. основанного на обмене, труд принимает форму абстрактного труда, и продукты труда принимают форму стоимости.

Итак, обмен есть форма всего производственного процесса или форма общественного труда. Как только обмен стал действительно господствующею формою процесса производства, он кладет свою печать и на фазу непосредственного производства. Иначе говоря, так как люди производят сегодня не в первый день, так как производитель производит после того, как он вступал в акты обмена, и перед тем, как он вступит в последующие акты обмена, то и процесс непосредственного производства приобретает определенные социальные признаки, соответствующие организации товарного хозяйства на началах обмена. Товаропроизводитель, хотя бы он находился еще у себя в мастерской и в данный момент не вступал в обмен с другими членами общества, — уже чувствует на себе давление со стороны всех тех лиц, которые выступают на рынке в качестве его покупателей, конкурентов, лиц, покупающих у его конкурентов, и т. д., — в конечном счете давление со стороны всех членов общества. Эта хозяйственная связь и производственные отношения, которые непосредственно реализуются в обмене, продолжают свое действие и по прекращении данных конкретных актов обмена. Они накладывают резкую социальную печать и на индивида, и на его труд, и на продукт его труда. Уже в самом процессе непосредственного производства производитель выступает в качестве товаропроизводителя, труд его приобретает характер абстрактного труда, а продукт — характер стоимости.

Здесь, однако, я должен предостеречь против ошибки, делаемой очень многими товарищами. Очень многие думают, что так как процесс непосредственного производства уже обладает определенною социальною характеристикою, значит, и продукты труда и труд в фазе непосредственного производства отличаются точь в точь теми же социальными признаками, которыми они отличаются в фазе обмена. Такое предположение глубоко ошибочно, ибо хотя обе фазы (фаза производства и фаза обмена) тесно связаны друг с другом, но, тем не менее, фаза производства не стала фазою обмена. Между обеими фазами не только имеется известное сходство, но и сохраняется известное различие. Иначе говоря, с одной стороны, мы признаем, что с того момента, когда обмен становится господствующей формой общественного труда, и люди производят специально для обмена, — уже в фазе непосредственного производства принимается во внимание характер продуктов труда как стоимостей. Но этот характер продуктов труда как стоимостей еще не есть тот характер, который они приобретут тогда, когда они будут действительно обменены на деньги, когда их, по выражению Маркса, «идеальная» стоимость превратится в «реальную», и социальная форма товара будет заменена социальною формою денег.,

То же самое относится и к труду. Мы признаем, что товаровладельцы в своих трудовых актах уже в процессе непосредственного производства принимают во внимание состояние рынка и спроса и заранее производят исключительно для того, чтобы превратить свой продукт в деньги, а тем самым свой частный и конкретный труд в общественный и абстрактный труд. Но это включение труда отдельного индивида в трудовой механизм всего общества является лишь предварительным и гадательным; оно подлежит еще суровой проверке в процессе обмена, — проверке, которая для данного товаропроизводителя может дать положительный или отрицательный результат. Таким образом, трудовая деятельность товаропроизводителей в фазе производства является непосредственно частным и конкретным трудом и лишь посредственно, косвенно или скрыто (latent), как выражается Маркс, является трудом общественным.

Поэтому, когда мы читаем Маркса, в частности его высказывания о том, как влияет обмен на стоимость и на абстрактный труд, мы должны всегда ставить себе вопрос, что имеет в виду в данном случае Маркс — обмен ли, как форму самого производственного процесса, или обмен, как отдельную фазу, противостоящую фазе производства.

Поскольку речь идет об обмене, как о форме производственного процесса, Маркс решительно заявляет, что без обмена не существует ни абстрактного труда, ни стоимости, что лишь по мере развития обмена труд приобретает характер абстрактного труда. Именно эти бесспорные положения Маркса я и развивал в своей книге.

Там же, где речь идет об обмене, как об отдельной фазе, противостоящей производству, там Маркс говорит, что труд и продукт труда еще до процесса обмена обладают определенным социальным характером, но этот характер должен еще реализоваться в процессе обмена. В процессе непосредственного производства труд еще не является абстрактным трудом в полном смысле, слова, он еще становится (werden) абстрактным трудом. И такие выражения вы найдете в большом количестве у Маркса. Приведу только две цитаты из «Критики». «На деле индивидуальные работы, представленные в этих особенных потребительных стоимостях, становятся (werden) всеобщим и в этой форме общественным трудом лишь тогда, когда они действительно обмениваются друг на друга пропорционально продолжительности заключенного в них труда. Общественное рабочее время существует в этих товарах, так сказать, лишь скрыто (latent) и проявляется (offenbart sich) лишь в процессе их обмена» (Kritik, S. 24). В другом месте Маркс пишет: «Товары противостоят теперь друг другу как двойные существования, реально как потребительные стоимости, идеально как меновые стоимости. Они представляют теперь друг для друга двойственную форму содержащегося в них труда, так как особенный реальный труд действительно существует как их потребительная стоимость, между тем как всеобщее абстрактное рабочее время получает в их цене мысленно представляемое существование (vorgestelltes Dasein)» (Там же, стр. 52).

Маркс утверждает, что товар и деньги не теряют своих различий от того, что каждый товар должен непременно превратиться в деньги; каждый из них есть реально то, чем другой является идеально, и идеально то, чем другой является реально. Все эти выражения Маркса доказывают, что мы не должны в данном пункте мыслить слишком прямолинейно. Мы не должны думать, что раз уже в процессе непосредственного производства товаропроизводители связаны друг с другом определенными социальными отношениями, то их продукты и их труд носят уже непосредственно общественный характер. Нет, труд товаропроизводителя является непосредственно частным и конкретным, но он получает вместе с тем дополнительную, «идеальную» или «скрытую социальную характеристику в качестве труда абстрактно-всеобщего и общественного. Маркс всегда смеялся над утопистами, которые мечтали об уничтожении денег и верили в догмат, что «содержащийся в товаре особенный труд частного индивида есть непосредственно-общественный труд» (Kritik, S. 73).

Таким образом, наши выводы таковы: абстрактный труд и стоимость в процессе непосредственного производства создаются и становятся (werden — этот термин Маркс неоднократно применяет к этому процессу) и полностью осуществляются лишь в процессе обмена.

III

До сих пор я говорил об абстрактном труде. Теперь я должен перейти к стоимости. В вопросе о стоимости моя задача совершенно однородна с той, которая стояла передо мной в вопросе об абстрактном труде. Я старался доказать, что в понятие абстрактного труда мы должны включить признаки социальной организации труда в товарном хозяйстве. Точно так же я хотел доказать, что в понятие стоимости мы должны непременно включить социальную форму стоимости, — социальную форму, принимаемую продуктами труда в товарном хозяйстве. Внести социальную форму и в понятие абстрактного труда и в понятие стоимости, — такова задача, которая стоит передо мной.

Как обычно определяется стоимость в отличие от меновой стоимости?

Если вы возьмете наиболее популярные и широко распространенные взгляды, то, пожалуй, можно сказать, что под стоимостью обычно понимается труд, который необходимо затратить на производство данного товара. Под меновой же стоимостью данного товара понимается тот другой продукт или та сумма денег, на которые обменивается данный товар. Если данный стол произведен при помощи трехчасового труда и обменивается на три стула, то обычно говорят, что стоимость стола, равная трем часам труда, нашла свое выражение в другом продукте, отличном от самого стола, а именно в трех стульях. Три стула составляют меновую стоимость стола.

При таком популярном определении обычно остается не совсем ясным, определяется ли стоимость трудом, или же стоимость и есть самый труд. Конечно, с точки зрения марксовой теории правильно будет сказать, что стоимость определяется трудом. Но тогда перед нами встает вопрос, — что же такое есть эта стоимость, определяемая трудом, и на этот-то вопрос мы обычно удовлетворительного ответа в популярных изложениях не находим.

Поэтому очень часто у читателя рождается представление, что стоимость продукта и есть не что иное, как труд, который необходимо затратить на его производство. Получается ложное представление о полном тождестве труда со стоимостью.

Такое представление наиболее широко распространено в антимарксистской литературе. Можно сказать, что большая часть тех недоразумений и лжетолкований, которые вы встретите в антимарксистской литературе, построена на ложном представлении, будто у Маркса труд и есть стоимость.

Такое ложное представление часто проистекает из непонимания терминологии и смысла сочинений Маркса. Например, известные слова Маркса о том, что стоимость есть «застывший» или «кристаллизованный» труд, обычно истолковываются в том смысле, что труд и есть стоимость.

Этому ошибочному представлению способствует двусмысленность русского глагола «представлять». Стоимость «представляет» труд, — так переводим мы немецкий глагол «darstellen». Но эта русская фраза может быть понята не только в том смысле, что стоимость является представителем или выражением труда, — понимание, единственно соответствующее мысли Маркса, — но и в том смысле, будто стоимость есть труд. Такое представление, наиболее распространенное в критической литературе, направленной против Маркса, конечно, является совершенно ложным.

Те критики, которые истолковали слова Маркса о том, что труд составляет субстанцию стоимости, в смысле полного отождествления обоих этих понятий, не обратили внимания на то, что в данном случае Маркс заимствовал терминологию у Гегеля. Тот, кто знаком с «Логикою» Гегеля, с его учением о сущности, может вспомнить, что Гегель, желая выяснить отношение между двумя объектами — определяющим и определяемым, прибегает к различным терминам. Сначала он говорит, что один объект является «сущностью» (Wesen) другого, потом он определяет его как «основу» (Grund) последнего объекта, далее называет его содержанием (Inhalt) в отличие от формы, после этого он рассматривает тот же объект как субстанцию, как причину, и, наконец, Гегель переходит к рассмотрению взаимодействия между двумя объектами. Мы можем теперь отметить любопытный факт, что у Маркса в применении к труду вы найдете всю эту гамму названий, которую мы встречали у Гегеля. Труд называется и сущностью стоимости, и ее основой, содержанием, субстанцией и причиной. Все эти выражения мы должны привести в связь с теми методологическими принципами, на которых построено учение Гегеля, и тогда для нас станет ясным, что никоим образом нельзя истолковать положение Маркса о том, что труд есть субстанция стоимости, в смысле полного их отождествления.

Именно это положение я и выдвинул в своей книге, в главе о содержании и форме стоимости. Я ставил главной своей целью доказать, что труд есть только субстанция стоимости, но еще не составляет стоимость. Иначе говоря, если критики Маркса говорят: субстанцией стоимости у Маркса является труд, следовательно, труд есть стоимость, — то я подчеркиваю, что труд есть только субстанция стоимости, а для того, чтобы получить стоимость в полном смысле этого слова, мы должны к труду, как субстанции стоимости, прибавить еще что-то другое, а именно, социальную форму стоимости. Только тогда мы получим понятие стоимости в том смысле, в каком мы встречаем его у Маркса.

Что же такое представляет собою стоимость, как единство содержания или субстанции (т. е. труда) с формой стоимости? Что такое у Маркса эта стоимость в отличие от меновой стоимости? Чтобы ответить па этот вопрос, нам лучше всего задать себе следующий вопрос: каким образом Маркс переходит от меновой стоимости к стоимости? Почему Маркс считает нужным, наряду с меновой стоимостью, которая проявляется в реальной действительности в актах обмена, построить еще новое, более абстрактное понятие стоимости?

Вы знаете, что в «Критике политической экономии» Маркс еще не проводит резкого различия между меновой стоимостью и стоимостью. В «Критике» Маркс начинает свое изложение с меновой стоимости, а от последней сейчас же переходит к стоимости (которую он называет еще Tauschwert). Переход этот у него очень незаметный, плавный, как будто само собой разумеющийся.

Совершенно иначе, делает Маркс этот переход в «Капитале», и очень любопытно сравнить первые две страницы «Критики» с «Капиталом».

Первые две страницы в обеих книгах совершенно соответствуют друг другу, изложение одинаково начинается с потребительной стоимости, а затем переходит к меновой стоимости. Фраза, что меновая стоимость представляется в виде количественного соотношения или пропорции, находится в обеих книгах, но после этого начинается расхождение в тексте. Если в «Критике» Маркс от меновой стоимости незаметно переходит к стоимости, то в «Капитале» он, напротив, в данном пункте как будто останавливается, предвидя возражения со стороны своих противников. Вслед за упомянутою фразой Маркс замечает: «Меновая стоимость кажется поэтому чем-то случайным и совершенно относительным, внутренняя для товара имманентная меновая стоимость представляет, по-видимому, бессмыслицу. Рассмотрим дело ближе».

Как видите, Маркс имел здесь ввиду какого-то противника, который хотел бы доказать, что ничего, кроме относительной меновой стоимости, не существует, что понятие стоимости является совершенно излишним в политической экономии. Кто был этот противник, на которого намекал Маркс?

Я не буду, сейчас излагать вам подробно и обосновывать свое утверждение, но я полагаю, что этот противник был Бэйли, который доказывал, что понятие стоимости вообще в политической экономии не нужно, что мы должны ограничиться наблюдением и изучением отдельных пропорций, в которых обмениваются различные товары. Бэйли своей поверхностной, но остроумной критикой Рикардо, имевшей большой успех, пытался подорвать самые основы теории трудовой стоимости. Он утверждал, что мы не можем говорить о стоимости стола, а можем только сказать, что стол обменивается один раз на три стула, другой раз на 2 фунта кофе и т. д.; величина стоимости стола есть нечто совершенно относительное и в разных случаях различное. Отсюда Бэйли делал вывод, который сводился к отрицанию понятия стоимости, поскольку последняя отличается от относительной стоимости данного продукта в данном акте обмена. Представим себе такой случай: стоимость стола равна трем стульям. Через год стол этот обменивается на 6 стульев. Мы считаем себя вправе сказать, что, хотя изменилась меновая стоимость стола, но его стоимость осталась неизменною, а упала лишь вдвое стоимость стульев. Бэйли же находит это утверждение нелепым. Раз изменилось меновое отношение стульев к столу, то изменилось и меновое отношение стола к стульям, а только в этом и состоит стоимость стола.

Чтобы опровергнуть это учение Бэйли, Маркс счел нужным в «Капитале» развить положение о том, что меновая стоимость не может быть нами понята, если она не будет сведена к некоторому единству стоимости. 1‑й раздел первой главы «Капитала» посвящен обоснованию этой мысли, переходу от меновой стоимости к стоимости, и от стоимости к единству, лежащему в ее основе, к труду. 2‑й раздел является дополнением к первому, так как он лишь поясняет подробнее понятие труда. Мы можем сказать, что Маркс от различий, обнаруживающихся в сфере меновой стоимости, переходит к единству, лежащему, в основе всех меновых стоимостей, а именно к стоимости (и в последнем счете к труду). Здесь Маркс показывает ошибочность мнения Бэйли о возможности ограничить наше исследование сферою меновой стоимости. В 3‑ем разделе Маркс предпринимает обратный путь и поясняет, каким образом единая стоимость данного продукта выражается в самых различных его меновых стоимостях.

Раньше Маркс перешел от различий к единству, теперь он переходит от единства к различиям. Раньше он опровергал учение Бэйли, теперь он дополняет учение Рикардо, у. которого отсутствовал переход ют стоимости к меновой стоимости. Для того, чтобы опровергнуть учение Бэйли, надо было развить дальше теорию Рикардо.

Действительно, задача Бэйли доказать, что, кроме меновой — стоимости, никакой стоимости не существует, значительно облегчалась благодаря односторонности Рикардо, который не сумел показать, каким образом стоимость проявляется в определенной форме стоимости. Поэтому перед Марксом стояли две задачи: 1) доказать, что под меновой стоимостью мы должны вскрыть стоимость, и 2) доказать, что стоимость необходимо приводит к различным формам ее проявления, к меновой стоимости. В настоящем докладе я остановлюсь только на первой из этих задач, так как моя тема заключается именно в том, чтобы выяснить понятие стоимости, полное же выяснение понятий меновой стоимости и денег в мою тему не входит.

Каким образом переходит Маркс от меновой стоимости к стоимости?

Обычно критики и комментаторы Маркса считают, что центральная аргументация его заключается в знаменитом сравнении пшеницы: с железом на 3‑й странице первого тома «Капитала». Если пшеница и железо уравнены друг с другом, то — рассуждает Маркс — в них должно быть что-то общее равной величины, они должны быть равны чему-то третьему, а это третье и есть их стоимость. Обычно считают, что здесь заключена главная аргументация Маркса, и на эту аргументацию обычно и направляйся все критические удары противников Маркса. Нет, пожалуй, ни одного сочинения, направленного против Маркса, в котором не указывалось бы, что Маркс хочет при помощи чисто отвлеченного рассуждения доказать необходимость понятия стоимости.

Что осталось совершенно незамеченным, это следующее обстоятельство: абзац Маркса, который трактует о сравнении пшеницы с железом, является не более, как выводом из предыдущего абзаца, который обычно оставляется без всякого внимания не только критиками, но, мне кажется, и комментаторами Маркса.

Предыдущий абзац гласит: «Известный товар, например, 1 квартер пшеницы в самых различных пропорциях обменивается на другие товары, например, на 20 фунтов сапожной ваксы, или на 2 аршина шелка, или на ½ унции золота и т. д.; однако меновая стоимость квартера пшеницы остается неизменной, выражается ли она в сапожной ваксе, шелке или золоте. Следовательно, меновая стоимость должна иметь какое-то содержание, отличное от этих способов выражения» («Капитал», т. I, русск. изд., стр. 3). Приведенный абзац Маркс тщательно обрабатывал и давал различные его варианты в разных изданиях. Мы привели цитату по русскому переводу, который сделан с немецкого издания, редактированного К. Каутским. Еще яснее мы можем проследить мысль Маркса по второму изданию «Капитала», где конец приведенного абзаца гласит: «Но так как X сапожной ваксы, равно Y шелка, Z золота и т. д., составляют каждое меновую стоимость квартера пшеницы, то X сапожной ваксы, Y шелка, Z золота должны быть способны замещать друг друга или должны представлять одинаковые меновые стоимости. Из этого следует, первых, что меновые стоимости, на которые обменивается один и тот же товар, равны между собою» (Курсив наш).

Иначе говоря, два товара, равные данному нашему товару — пшенице, равны между собой. Если вы примете во внимание этот вывод, который Маркс подчеркивает в приведенном варианте, то вы увидите, что следующий абзац является логическим следствнем из данного абзаца. Действительно, из того факта, что один и тот же товар может быть выражен в самых различных потребительных стоимостях, Маркс в цитированном абзаце делает вывод, что два товара, обмениваемые на один и тот же товар, или равные третьему товару, равны между собой. Отсюда с логическою необходимостью вытекает обратный вывод, который Маркс делает в следующем абзаце: если два товара равны между собою, то они равны чему-то третьему. Именно эту мысль Маркс выражает в том абзаце, где сравнивается пшеница с железом. Итак, положение Маркса о той, что два товара, равные между собою, должны быть равны чему-то третьему, является лишь выводом из его предыдущего положения, согласно которому два товара, равные третьему, равны между собой. Только соединение обоих абзацов освещает истинный смысл аргументации Маркса. Исходный пункт всей аргументации Маркса заключается в констатировании всем известного факта, свойственного товарному хозяйству, факта всестороннего приравнивания всех товаров друг другу и возможности приравнивания данного товара бесконечному множеству всех других товаров. Иначе говоря, исходным пунктом всех рассуждений Маркса является конкретная структура товарного хозяйства, а отнюдь не чисто логический прием сравнения двух товаров друг с другом.

Итак, Маркс исходит из факта всестороннего приравнения друг другу всех товаров, или из факта, что каждый товар может быть приравнен множеству других товаров. Однако эта предпосылка сама по себе еще недостаточна для всех выводов, которые Маркс сделал. В основе этих выводов лежит еще одна молчаливая предпосылка, которую Маркс часто выражает в других местах.

Вторая предпосылка заключается в следующем: мы предполагаем, что обмен нашего квартера пшеницы на любой другой товар является обменом, который подчинен известной закономерности, и закономерность этих актов обмена заключается в зависимости их от процесса производства. Мы отвергаем предположение, что квартер пшеницы может быть обменен на произвольное количество железа, кофе и т. д. Мы не можем согласиться с предположением, что каждый раз в самом акте обмена устанавливаются эти пропорции обмена, которые носят совершенно случайный характер. Напротив, мы утверждаем, что все эти возможности для данного товара быть обмененным на другой товар подчиняются известной закономерности, — закономерности, имеющей свою основу в производственном процессе. В таком случае вся аргументация Маркса принимает следующий вид.

Маркс говорит: — Возьмем не случайный обмен двух товаров — железа и пшеницы, а возьмем этот обмен в том виде, как он действительно происходит в товарном хозяйстве, и тогда мы увидим, что каждый предмет может быть всесторонне приравнен всем другим предметам, иначе говоря, мы наблюдаем бесконечное множество пропорций обмена данного продукта со всеми другими. Но эти пропорции обмена не случайны, они закономерны, и закономерность их определяется причинами, лежащими в производственном процессе.

Таким образом, мы приходим к выводу, что независимо от того, что стоимость одного квартера пшеницы выражается один раз в двух фунтах кофе, другой раз в трех стульях п т. д., эта стоимость квартера пшеницы во всех этих случаях остается одной и той же. Если бы мы предположили, что в каждой из бесчисленных меновых пропорций квартер пшеницы имеет иную стоимость, — а к этому сводятся утверждения Бэйли, — то мы признали бы полный хаос в явлениях ценообразования, в том грандиозном явлении обмена продуктов, через посредство которого, происходит всестороннее связывание всех видов труда.

Из изложенного хода рассуждений Маркса, который привел, его от меновой стоимости к стоимости, мы можем сделать следующие выводы. Один вывод я уже сделал выше, когда указал, что за исходный пункт всего своего исследования Маркс берет товарное хозяйство с присущим ему всесторонним приравниванием всех продуктов, — приравниванием, тесно связанным с ходом производственного процесса. Маркс исходит не из придуманного примера случайного сравнения двух товаров и к из чисто-логического анализа тех признаков, которые могут быть им общими, а из реальных форм обмена продуктов, характерного для товарного хозяйства. Второй наш вывод сводится к следующему: когда Маркс сравнивает пшеницу с железом и находит в них что-то «общее», этим «общим» он примет «стоимость» продуктов. В популярной литературе вы не найдете ясного ответа на вопрос, о том, что такое то «общее» в обмениваемых продуктах, о котором говорит Маркс. Иногда это общее правильно рассматривается как стоимость, иногда же оно лождествляется с трудом. Если мы обратимся к Марксу, то на 5‑й странице найдем ясный ответ на этот вопрос: «То общее, что выражается в меновом отношении или меновой стоимости товара, и есть его стоимость». Маркс, следовательно, от меновой стоимости не переходит непосредственно к труду. От меновой полости Маркс переходит к понятию стоимости. И только путем дальнейшего анализа он переходит от понятия стоимости к труду. Ход мыслей Маркса, строго говоря, идет по трем ступеням: от меновой стоимости к стоимости и от стоимости к труду.

Вывод, который я делаю, сводится к тому, о чем я говорил раньше, что надо строго отличать понятие стоимости от понятия труда, хотя часто, особенно в популярном изложении, мы склонны их отождествлять.

Что же такое эта стоимость, которую мы получили путем отвлечения от тех конкретных меновых пропорций, в которых наш квартер пшеницы приравнивается другим продуктам? Хотя мы сейчас отвлекаемся от тех конкретных продуктов, на которые обменивается наш квартер пшеницы, но мы все же не отвлекаемся от социальной формы стоимости, которою обладает этот квартер пшеницы, т. е. мы утверждаем, что наш квартер пшеницы обладает способностью быть обмененным в известной пропорции на любой другой продукт, имеющийся в данном обществе. Далее, эту способность товара к обмену мы рассматриваем как признак его, подчиняющийся известным законам, и, в частности, тесно связанный с условиями производства данного товара. Иначе говоря, в наше понятие стоимости пшеницы входит нечто большее, чем одно только понятие общественного труда, необходимого для его производства. В него входит понятие общественного труда, принявшего «вещную» форму, форму особого свойства продукта. В наше понятие входит и «содержание» стоимости и «форма стоимости». Чтобы доказать, что Маркс отличает стоимость от труда, как содержания стоимости, приведу только одну цитату: «Продукт труда при всяких состояниях общества есть предмет потребления, но лишь одна исторически определенная эпоха развития превращает продукт труда в товар, — а именно та, которая труду, затраченному на производство предмета потребления, придает вид „вещественного“ свойства последнего, вид его стоимости» («Капитал», т. I, русск. изд., стр. 29). В понятие стоимости, таким образом, входит и содержание стоимости (т. е. труд) и социальная форма стоимости (Wertform). Что же такое эта «форма стоимости», которая, в отличие от меновой стоимости, входит в самое понятие стоимости?

Я приведу лишь одно наиболее яркое определение формы стоимости в первом издании «Капитала»: «Общественная форма товара и форма стоимости (Wertform) или форма обмениваемости (Form der Austauschbarkeit) суть, таким образом, одно и то же» («Kapital», В. I, 1867, S. 28. Курсив Маркса). Как видите, формою стоимости называется форма обмениваемости или социальная форма продукта труда, заключающаяся в его способности быть обмененным на любой другой товар, поскольку, эта способность определяется количеством труда, необходимого для производства данного товара. Таким образом, когда мы перешли от меновой стоимости к стоимости, мы не отвлеклись от социальной формы продукта труда. Мы только отвлеклись от того конкретного продукта, в котором выражается стоимость товара, но социальную форму продукта труда мы все время имеем в виду.

Наш вывод можно формулировать еще таким образом: Маркс анализирует «форму стоимости» (Wertform) отдельно от меновой стоимости (Tauschwert). Для того, чтобы в самое понятие стоимости внести социальную форму продукта труда, мы вынуждены были произвести как бы расщепление или раздвоение социальной формы продукта на две формы: на Wertform и Tauschwert, понимая под первою социальную форму, продукта, еще не конкретизировавшуюся в определенной вещи, а представляющую собой как бы абстрактное свойство товара. Именно это отличие «формы стоимости» от «меновой стоимости» я и выяснил в своей книге. Правда, там я рассматривал их, как качественную и количественную стороны меновой стоимости; я сделал это главным образом потому, что у Маркса в некоторых местах термины Wertform и Tauschwert почти не отличаются друг от друга. Однако полное отождествление Wertform с качественною стороною, а Tauschwert с количественною не может быть признано правильным, так как оба эти понятия должны рассматриваться и с качественной и с количественной стороны. Этот вопрос не имеет прямого отношения к нашей теме и потому я дольше останавливаться на нем не буду. Замечу лишь, что именно раздвоение социальной формы продукта на форму, стоимости и меновую стоимость подробно обосновано в моей книге, в согласии с поставленною мною себе задачей. Я должен был внести в самое понятие стоимости признаки социальной формы продукта труда и тем самым доказать недопустимость отождествления понятия стоимости с понятием труда, — отождествления, к которому, часто приближались популярные изложения Маркса. Иначе говоря, я должен был доказать, что стоимость состоит не только из субстанции стоимости (т. е. труда), но и из «формы стоимости», а для того, чтобы форму стоимости внести в самое понятие стоимости, я должен был отделить ее от меновой стоимости, которая рассматривается Марксом отдельно от стоимости. Я должен был расчленить социальную форму продукта на две части: на социальную форму, еще не принявшую конкретного вида, и на ту же форму, уже принявшую конкретный и самостоятельный вид.

Теперь, после того, как выяснено отличие формы стоимости от меновой стоимости, разрешите мне остановиться на понятии стоимости и проследить отношение между разными его сторонами: содержанием или субстанцией стоимости (Wertsubstanz) и формою стоимости.

Какое отношение существует между трудом и той социальной формой стоимости, на которой я остановился? Общий ответ на этот вопрос гласит: форма стоимости является адекватною и точною формою выражения содержания стоимости (т. е. труда). Чтобы пояснить эту мысль, вернемся к прежнему примеру: стол обменивается на три стула. Мы говорим, что этот процесс обмена подчиняется известной закономерности и зависит от развития и изменений производительности труда. Но меновая стоимость есть такая социальная форма продукта, которая не только выражает изменения труда, но которая также замаскировывает и скрывает эти изменения. Она скрывает их по той простой причине, что меновая стоимость есть отношение между двумя товарами, — между столом и стульями, и поэтому изменение меновой пропорции между этими двумя предметами ничего не говорит нам о том, действительно ли изменился труд, затраченный на производство стола и стульев. Если стол по прошествии некоторого времени обменивается уже на 6 стульев, меновая стоимость стола изменилась, между тем как стоимость самого стола, быть может, ни в малейшей мере не изменилась. Для того, чтобы изучить в чистой форме процесс зависимости изменения социальной формы продукта от количества труда, затраченного на его производство, Марксу пришлось данное явление разделить на две части, рассечь его и сказать, что мы должны изучать отдельно те причины, которые определяют стоимость стола, и т. п.ичины, которые определяют стоимость стульев; и что одно и то же явление обмена (именно тот факт, что теперь стол обменивается на 6 стульев вместо 3) может вызываться либо причинами, лежащими на стороне стола, либо причинами, коренящимися в условиях производства стульев. Чтобы изучить отдельно действие каждого из этих причинных рядов, Марксу пришлось рассечь факт изменения меновой стоимости стола на две части и предположить, что изменения эти вызываются исключительно причинами, действующими на стороне стола, т. е. изменением производительности труда, необходимого для производства стола. Иначе говоря, он должен был предположить, что все другие товары, на которые обменивается наш стол, сохраняют свою прежнюю стоимость. Именно при этом предположении изменение стоимости стола послушно следует за изменением количества труда, необходимого для его производства, и социальная форма стоимости оказывается вполне точным и адекватным выражением содержания или субстанции стоимости (т. е. количества труда, затрачиваемого в процессе производства).

Благодаря определению стоимости, как единства содержания (т. е. труда) и социальной формы стоимости, мы получаем следующие преимущества. Мы сразу порываем с распространенным отождествлением стоимости с трудом, и таким образом правильнее определяем отношение понятия стоимости к понятию труда. С другой стороны, мы правильнее определяем отношение стоимости к меновой стоимости. Раньше, когда стоимость рассматривалась просто, как труд, и не получала более отчетливой социальной характеристики, эта стоимость, с одной стороны, отождествлялась с трудом, а с другой стороны, была пропастью отделена от меновой стоимости. В понятии стоимости экономисты нередко только дублировали тот же труд и из этого понятия стоимости никак не могли перейти к понятию меновой стоимости. Теперь, когда мы рассматриваем стоимость, как единство содержания и формы, мы через содержание связываем стоимость с предшествующим понятием — с трудом, а с другой стороны, через форму стоимости мы уже связываем понятие стоимости с последующим понятием — меновою стоимостью. Действительно, раз мы утверждаем, что стоимость представляет собою не труд вообще, а труд, принявший «форму обмениваемости» продукта, то от стоимости мы должны непременно перейти к меновой стоимости. Таким образом, понятие стоимости оказывается неразрывно связанным, с одной стороны, с понятием труда, а с другой стороны, с понятием меновой стоимости. Но неразрывная связь всех этих понятий не должна привести к их отождествлению. Стоимость мы рассматриваем, как общественный труд, принявший форму «вещного» свойства продукта труда, или как свойство продукта быть обмененным на любой другой продукт, поскольку это свойство продукта зависит от количества общественного труда, необходимого для его производства.

В заключение я хотел бы отметить, что способ расщепления социальной формы продукта на две части (на Wertform и Tauschwert, из которых первая сама входит в понятие стоимости, в то время как меновая стоимость является только формою проявления стоимости), может быть, напоминает аналогичный прием у Гегеля. Хотя Маркс в данном случае нигде не намекает на связь своего построения с философией Гегеля, но вы найдете значительное сходство между расщеплением социальной формы продукта у Маркса и учением Гегеля об «удвоении формы». Я приведу несколько строк, из так называемой малой «Логики» Гегеля: «Содержание само по себе не лишено формы, но оно заключает в себе самом форму, как, с другой стороны, форма есть нечто внешнее по отношению к нему. Здесь имеется удвоение формы, которая один раз является как рефлектированное в себе содержание, а другой раз — как не рефлектированное в себе внешнее существование, безразличное к содержанию» (Hegel, Werke, В. 6, 1843, S. 264, § 133). Я думаю, что проводимое Марксом различие между «формою стоимости», которая заключена в самой стоимости, и «меновой стоимостью», которая представляет собою нечто «внешнее» и «безразличное» по отношению к стоимости, — обнаруживает признаки сходства с тем удвоением формы, которое встречается у Гегеля.

Теперь мне остается перейти к последней части доклада, к вопросу о содержании или субстанции стоимости. Все марксисты сходятся в том, что труд образует содержание стоимости, но весь вопрос в том, о каком именно труде здесь идет речь. Уже из предыдущей части доклада вы могли убедиться в том, какие различные понятия могут быть скрыты под словом «труд». Какой же именно труд образует содержание стоимости? Большинство читателей поняли меня в том смысле, что я под содержанием стоимости понимаю труд в его материально-технической форме. Я вполне признаю, что читатели могли понять меня именно так, ибо в моей книге «Очерки по теории стоимости Маркса» в некоторых местах даны приблизительно такие формулировки. Тем не менее, я должен отметить, что в моей книге в той же самой главе о содержании и форме стоимости не один раз, а три раза даны формулировки, которые могли бы показать, во всяком случае, что под содержанием стоимости у меня речь шла не о труде, рассматриваемом исключительно с материально-технической стороны. На стр. 89 — 90 я писал: «Труд, как субстанция стоимости, рассматривается Марксом, не как определенное количество труда, взятое само по себе, как нечто самостоятельное и абсолютное, накопленное и материально овеществленное в продукте. Этот труд рассматривается с точки зрения процесса распределения общественного труда между различными отраслями производства, он берется, как часть совокупного общественного труда, в его отношении к последнему, как к целому». В другом месте (стр. 85) я цитирую слова Маркса о стоимости, как «форме, в которой проявляется пропорциональное распределение труда». Наконец, окончательный итог, к которому я прихожу в упомянутой главе, гласит: «Со стороны качественной, соотношение между трудом, как „субстанцией“ стоимости, и „формою стоимости“ означает соотношение между процессом распределения труда и его специфическою социальною, а именно — товарною формою» (стр. 91). Приведенные цитаты дают мне право утверждать, что я под содержанием стоимости на самом деле имел в виду не труд, рассматриваемый исключительно с материально-технической стороны, а моя мысль приближалась к тому понятию социально-уравненного и распределенного труда, о котором я говорил выше. Под содержанием стоимости я разумел труд, взятый как часть совокупного общественного труда, уравненного и распределенного. Но это понятие, которое встречается в моей книге во многих местах, не было у меня достаточно выработано и нуждалось в серьезном исправлении. Только в настоящем докладе я провел резкое разграничение между социально-уравненным трудом вообще (который существует не только в товарном хозяйстве, но может существовать, например, и при социализме) и абстрактно-всеобщим трудом, как трудом, уравненным в специфической форме, присущей товарному хозяйству. Сейчас я ставлю вопрос: понимает ли Маркс под содержанием стоимости социально-уравненный труд вообще или же абстрактно-всеобщий труд? Иными словами, когда мы говорим о труде, как содержании стоимости, включаем ли мы в понятие труда все те признаки, которые были мною выше включены в понятие абстрактного труда, или же мы берем труд в смысле-социально-уравненного труда, не включая в него тех признаков, которые характеризуют социальную организацию труда в товарном хозяйстве? Совпадает ли понятие труда, как «содержания» стоимости, с понятием абстрактного труда, «образующего» стоимость, или же первое понятие имеет более широкий характер? На первый взгляд вы найдете у Маркса доводы в пользу обеих этих значений «содержания» стоимости. С одной стороны, вы найдете доводы, которые как будто говорят, что под трудом, как содержанием стоимости, мы должны понимать нечто более бедное, чем абстрактный труд, т. е. труд вне тех социальных признаков, которые ему присущи в товарном хозяйстве.

Какие доводы мы находим в пользу такого решения вопроса?

Вы часто найдете, что Маркс под содержанием стоимости понимает нечто такое, что может принять социальную форму стоимости, но может принять также и другую социальную форму. Под содержанием понимается нечто, способное принимать различные социальные формы. Такою именно способностью отличается социально-уравненный труд, а не абстрактный труд, т. е. труд, уже принявший определенную социальную форму. Социально-уравненный труд может принять форму труда, организованного в товарном хозяйстве, и форму труда, организованного, напр., в социалистическом хозяйстве. Иначе говоря, мы в данном случае берем социальное уравнение труда в его абстрактном виде, не обращая внимания на те модификации, которые в самом содержании (т. е. труде) вызываются той или другой его формой.

Встречается ли у Маркса понятие содержания стоимости в таком смысле? На этот вопрос мы можем ответить утвердительно. Вдумаемся, напр., в слова Маркса о том, что «меновая стоимость есть лишь определенный общественный способ выражать труд, потраченный на производство вещи» (Капитал, т. I, русск. изд., стр. 50). Очевидно, труд рассматривается здесь как абстрактное содержание, могущее принять ту или другую социальную форму. Когда Маркс в известном письме к Кугельману от 11 июля 1868 г. говорит, что общественное распределение труда проявляется в товарном хозяйстве в форме стоимости, он опять-таки рассматривает общественно-распределенный труд, как содержание, которое может принять ту или другую социальную форму.

Во втором абзаце раздела о товарном фетишизме Маркс прямо заявляет, что «содержание определений стоимости» мы найдем не только в товарном хозяйстве, но и, напр., в патриархальной семье или средневековом поместье. И здесь, как видим, труд представляет собой то содержание, которое может принять различные социальные формы.

Теперь разрешите мне привести доводы в пользу противоположного положения, согласно которому мы под содержанием стоимости должны понимать труд абстрактный. Прежде всего мы найдем у Маркса некоторые выражения, прямо утверждающие это, напр., следующее: «Они (товары) относятся к абстрактному человеческому труду, как к своей общей общественной субстанции», (Kapital, В. I, 1867, S. 28. Курсив наш). Это выражение как будто не оставляет никаких сомнений в том, что абстрактный труд является не только образователем стоимости, но и субстанцией или содержанием стоимости. К тому же выводу мы придем на основании методологических соображений. Я выше доказывал, что социально-уравненный труд принимает в товарном хозяйстве форму абстрактного труда, и только из этого абстрактного труда вытекает с необходимостью стоимость, как социальная форма продуктов труда. Отсюда следует, что понятие абстрактного труда в нашей схеме непосредственно предшествовало понятию стоимости, и казалось бы, что именно это понятие абстрактного труда и должно быть нами принято за основу, содержание или субстанцию стоимости. Не следует также, забывать, что в вопросе о соотношении между содержанием и формою Маркс стоял на точке зрения Гегеля, а не Канта. Кант рассматривает форму, как нечто внешнее по отношению к содержанию и извне присоединяющееся к нему. С точки же зрения Гегелевой философии, содержание не представляет собою нечто такое, к чему форма извне прилагается, а само содержание, развиваясь, рождает эту форму, которая заключалась в том же содержании в скрытом виде. Форма вытекает с необходимостью из самого содержания.

Таково основное положение Гегелевской и Марксовой методологий, положение, противоположное Кантовской методологии. С этой точки зрения из субстанции стоимости должна с необходимостью вытекать и форма стоимости, а, следовательно, мы должны за субстанцию стоимости принять абстрактный труд, во всем богатстве его социальных определений, характерных для товарного хозяйства. И, наконец, в качестве последнего довода, укажем, что, если мы примем за содержание стоимости труд абстрактный, мы достигнем значительного упрощения всей Марксовой схемы, так как в этом случае труд, как содержание стоимости, не будет отличаться от труда, образующего стоимость.

Мы пришли к парадоксальному положению, что содержанием стоимости Маркс признает то социально-уравненный труд, то труд абстрактный.

Как же нам выйти из этого противоречия? Мне кажется, что это противоречие исчезает если вспомнить о противоположности обоих методов — аналитического и диалектического, о которых я говорил в начале доклада. Если мы исходим из стоимости, как определенной социальной формы, и ставим себе вопрос, каково содержание этой формы, то оказывается, что эта форма только выражает вообще тот факт, что затрачен общественный труд; стоимость оказывается формою, выражающею факт социального уравнения труда, — факт, происходящий не только в товарном хозяйстве, но могущий происходить и в другом хозяйстве. Подвигаясь путем анализа от готовой формы к ее содержанию, мы в качестве содержания стоимости находим социально-уравненный труд. Но к другому выводу мы придем,. если за исходный пункт исследования возьмем не готовую форму, а самое содержание (т. е. труд), из которого о необходимостью должна вытекать форма (стоимость). Чтобы от труда, рассматриваемого как содержание, перейти к стоимости, как к форме, мы должны в .понятие труда включить социальную форму организации его в товарном хозяйстве, т. е. содержанием стоимости признать абстрактно-всеобщий труд. Возможно, что именно различием обоих методов и объясняется кажущееся противоречие в определении содержания стоимости, которое мы встречаем у Маркса.

Резюмируя изложенное выше в нашем докладе, мы можем сказать, что основные понятия, на которых построена марксова теория стоимости и денег, составляют следующие пять понятий: 1) производственные отношения товаропроизводителей, 2) абстрактный труд, 3) стоимость, 4) меновая стоимость и 5) деньги.

Энгельс в своей статье о «Критике политической экономии» Маркса указал, что заслуга Маркса заключается в том, что он показал нам всю систему буржуазной экономии в ее внутренней связи. В применении к перечисленным пяти категориям заслуга-Маркса заключается в том, что он нам показал внутреннюю неразрывную связь всех этих категорий. К сожалению, эта связь нередко ускользала от глаз читателей, и перечисленные категории рассматривались каждая в отдельности. Вспомним, как обычно представляли себе соотношение между перечисленными пятью категориями.

Начнем с производственных отношений товаропроизводителей. Это было понятие, известное каждому марксисту. Все знали, что изучение производственных отношений людей составляет основу марксовой экономической теории. Но при этом не делали ясной попытки показать, каким образом из производственных отношений людей вытекают те категории, о которых я говорил. Поэтому, когда мы переходили к абстрактному труду, получался полный разрыв между первым и вторым понятиями. Абстрактный труд определялся, как физиологически равный труд, т. е. совершенно отметалась форма производственных отношений людей как товаровладельцев. Эта форма нами забывалась, и мы вдруг оказывались в сфере физиологически-равного труда, одинакового для всех исторических эпох.

Переходя от понятия абстрактного труда к понятию стоимости, я должен отметить, что эти два понятия были всегда в марксистской литературе тесно связаны, между собою. Было бы, действительно, в высшей степени странно, если бы сторонники теории трудовой стоимости не связывали понятие труда с понятием стоимости. Но связь эта покупалась дорогою ценою, а именно тем, что стоимость почти отождествлялась с трудом, и не было ясно, чем собственно стоимость отличается от труда. При дальнейшем переходе от стоимости к меновой стоимости получался опять разрыв. Стоимость отождествлялась с трудом, и поэтому неизвестно было, каким образом меновая стоимость вытекает из стоимости. Наконец, между понятием меновой стоимости и понятием денег в марксистской литературе связь всегда была очень прочна, так как Маркс эту связь подчеркнул и выяснил с особою силою. Таким образом, перечисленные пять категорий разбивались на три группы. В первой группе были производственные отношения товаропроизводителей; во второй — абстрактный труд и стоимость, и в третьей — меновая стоимость и деньги. Система перечисленных пяти категорий была разорвана в двух местах, именно в том месте, где от производственных отношений мы должны перейти к абстрактному труду, и в том месте, где от стоимости мы должны перейти к меновой стоимости.

Эти разрывы исчезают, если мы будем рассматривать абстрактный труд как труд, обладающий определенной социальной формой, и если мы под стоимостью будем понимать единство содержания и формы стоимости.

Благодаря этим двум преобразованиям, мы получаем неразрывную логическую связь всех перечисленных категорий. Из определенной формы производственных отношений людей, как товаропроизводителей, вытекает понятие абстрактного труда. Из абстрактного труда, рассматриваемого не как физиологически-равный труд, а как труд социально-уравненный в специфической форме, присущей товарному хозяйству, вытекает с необходимостью понятие стоимости. Понятие стоимости, рассматриваемой как единство содержания и формы, оказывается связанным через свое содержание с предшествующим понятием абстрактного труда, а через свою форму — с последующим понятием меновой стоимости. Наконец, развитие меновой стоимости необходимо приводит к деньгам.

Я не хотел бы, чтобы намеченная мною тесная связь всех этих категорий представлялась вам каким-то логическим самодвижением понятий, рождающих друг друга. Указанная тесная связь понятий, логически вытекающих друг из друга, объясняется тем, что все они построены на понятии производственных отношений людей, как товаровладельцев. Это понятие включает в себя богатое многообразие реальных общественных отношений людей, постоянно сталкивающихся и непрерывно развивающихся. Экономические «категории выражают формы бытия, условия существования, часто только отдельные стороны этого определенного общества» (Маркс, «Введение к критике политической экономии»). Реальным единством этого общества, истинного объекта нашего исследования, и объясняется логическое единство экономических категорий.

Примечания

---

1. Исправленная стенограмма доклада, прочитанного на заседании Обще-Экономической Секции Института Экономики 31 мая и 7 июня 1927 г. ↩