Перейти к содержанию

Позняков В. У истоков трудовой теории ценности⚓︎

Журнал «Под знаменем марксизма», 1925, № 12, с. 143—163

Нужно в общем признать, что история политической экономии до сих пор еще не написана. Правда, мы имеем целый ряд всевозможных курсов и отдельных исследований буржуазных экономистов, предметом которых является как раз история политической экономии; и, тем не менее, когда соприкасаешься близко с тем или иным моментом развития экономической мысли, поневоле приходишь к этому выводу. Ибо все эти курсы и истории очень далеки от научно-объективного исследования и изложения. С одной стороны, это обстоятельство коренится просто в неспособности буржуазного экономиста объективно оценить и даже просто представить себе взгляды того или иного экономиста (это, в особенности, относится в отношении к представителям трудовой теории ценности), с другой же стороны, мы встречаемся и с заранее поставленной целью, — путем историко-экономических изысканий подвести фундамент под заранее данную школу или направление буржуазной экономии.

Как это ни звучит на первый взгляд парадоксально, но, действительно, объективную историю политической экономии может дать только марксист; лишь сторонник «классовых» теорий (с точки зрения буржуазной экономии) способен дать объективно-научное исследование хода развития экономической мысли. Ибо в современный исторический момент его классовая истина необходимо совпадает с объективной истиной. Именно, применение марксистского метода дает ему возможность, с одной стороны, понять истинный характер экономических построений тех или иных, в том числе и буржуазных, экономистов, а также, с другой стороны, и установить их действительное значение в развитии экономической науки вообще.

Мы далеки от намерения писать такую историю; мы думаем остановиться здесь только на одном, но при том очень интересном моменте этого развития. Вместе с тем, дальнейшее послужит и некоторой иллюстрацией к выставленному выше общему положению.

Основная проблема всей политической экономии — это, без сомнения, теория ценности. Трудовая теория ценности, получившая свою законченную форму у Маркса, в сколько-нибудь развитом и более или менее связном виде была впервые изложена Смитом. Что важнее, у Смита она легла в основу целой экономической системы, правда, не без значительных противоречий. Отсюда вполне понятно то крупное место, которое занимает Смит в истории политической экономии. Но в то же время именно при определении развитой им теории ценности, исследователи встречают наибольшие трудности. И, однако, и сама теория ценности Смита, и история этой теории, по большей части, совсем отсутствуют в обычных «историях» политической экономии. То что излагается там под видом теории Смита, обычно представляет не взгляды самого Смита, а то, что считает нужным вложить в его уста данный историк. Мы попытались в своей работе о теории ценности и прибыли А. Смита1 дать представление о действительных взглядах Смита по этим вопросам. Конечно, наше понимание и изложение также субъективны; насколько они в то же время и объективны, об этом пусть судит читатель. Но в ожидании этой оценки, мы хотели бы здесь отметить и исправить некоторые несоответствия «объективности» в нашей работе. Такие несоответствия в ней имеются. Но вина в том не в нашем «субъективном» подходе, а в субъективных построениях некоторых историков экономической мысли; каемся, тогда мы им поверили на слово, но иного нельзя было и требовать от нашей, по существу, ученической работы.

В ней мы, между прочим, писали: «Исследование о богатстве народов появилось в 1776 году, но в существенном экономическое учение Смита было выработано к 1763 г., к каковому времени относится найденный в 1896 г. курс лекций, читанный Смитом в Глазго»2. Это положение совершенно не соответствует действительности; нас ввел в заблуждение Ш. Жид, который в своей «Истории экономических учений» утверждал: «В своем, читанном в Глазгове «Курсе», он (т. е. Смит. В. П.) касается лишь вопроса о производстве богатств»3. В другом же месте он говорит: «Известно, впрочем, что теория распределения Смита менее всего оригинальна: он, так сказать, пристегнул ее к своей первоначальной концепции, где главное место занимало изучение производства. Легко убедиться в этом, сравнив «Богатство народов» с «Курсом» лекций, читанных Смитом в Глазгове в 1763 г.: в последнем речь идет только о производстве»4. Только под влиянием физиократов Смит, по словам Ш. Жида, включил теорию распределения богатств в свой первоначальный план. Но у Жида мы находим и следующие слова: «Поскольку, по его мнению (т. е. по мнению Смита. В. П.) стоимость производства является регулятором цены, поскольку анализ стоимости производства, изучение причин, определяющих размер заработанных плат, прибыли и ренты, является делом первостепенной важности»5. Отсюда мы и сделали вышеприведенный вывод; полагаем, что мы имели на это некоторое право. Тем более, что эти лекции («Juris Prudence or Notes from the Lectures on Justice, Police, Revenue, and Arms delivered in the University of Glasgou by Adam Smith Professor of Moral Philosophy». MDCCLXVI), найденные в 1896 г. и опубликованные в том же году6 остались совершенно неизвестными в нашей экономической литературе. Если мы развернем хотя бы «Историю экономических учений» Лященко7, то мы там не найдем ни малейшего указания на то, что эти лекции были известны их автору. С самими «Лекциями» в то время мы не были знакомы; повторяем, что это была ученическая работа.

Лишь в самое последнее время они становятся, как будто, известными и у нас. На них, напр., останавливается Штейн8; но он не сумеет использовать их и сделать надлежащие выводы. А между тем эти «Лекции» бросают яркий свет на историю развития теории Смита; кроме того, они ставят еще целый ряд очень интересных проблем. Эти «Лекции» мы и сделаем темой нашей статьи.

Предварительно нам нужно ознакомиться с некоторыми данными и датами из биографии А. Смита.

После того, как Смит пробыл студентом в Глазговском Колледже (с 1737 года до весны 1740 г.), он получает стипендию и, в качестве стипендиата, отправляется в Оксфорд. Формально не окончив его, он уезжает к себе домой в Киркальди, затем переезжает в Эдинбург и там начинает чтение своих публичных лекций по истории английской литературы и критики. В 1751 году он становится профессором Глазговского университета, будучи 28 лет от роду, сперва, в течение одного года — логики, а затем — нравственной философии. Следуя плану, принятому в свое время Гетчесоном, профессором нравственной философии в том же Глазговском университете, его предшественником и в то же время его учителем, он также разделил читаемый им курс нравственной философии на четыре основные части: первая имела своим предметом естественную теологию; вторая излагала этику в собственном смысле слова, — позже она была обработана им и выпущена в 1759 году в виде «Теории нравственных чувств». Третья часть была посвящена праву (Justice), т. е. естественному праву, и, наконец, последняя — практическим приложениям права, или, собственно говоря, политике. Здесь он, по словам Dugald Stewart’a, рассматривал политические установления, касавшиеся торговли, финансов, церковных и военных учреждений. Его учение о естественном праве, т. е. третья части его курса вместе с последней четвертой частью, записанные одним из его слушателей-студентов, и лежит сейчас перед нами в виде «Lectures on Justice, Police, Revenue and Arms».

В 1764 году он соглашается, наконец, на предложение, делавшееся ему и раньше, сопровождать в качестве учителя и воспитателя молодого Buccleungh в его путешествии за границу; он отказывается от профессуры, и в марте того же года Смит и его воспитанник выезжают в Париж. Однако, пробыв там всего десять дней, они отправляются затем в столицу Лангедока — в Тулузу, где и остаются в течение полутора лет. По-видимому. Смит там скучал, ибо, «чтобы убить время», как он выражается в письме к Юму, он начал писать книгу; этой книгой и было «Богатство народов»9. Из Тулузы они отправляются в Женеву, там Смит встречается с Вольтером, затем они приезжают снова в Париж и остаются там в течение десяти месяцев, где Смит знакомится лично с физиократами, бывает у них, в частности у Кенэ и Тюрго. Особенно близкое знакомство связывает его с Тюрго. В октябре 1766 года он, вместе с учеником, снова возвращается в Англию. Следовательно, — и это мы подчеркиваем — этот найденный курс «Лекций» относится во всяком случае ко времени до путешествия Смита во Францию и до знакомства его с физиократами. Таким образом, благодаря ему, мы получаем возможность наблюдать Смита, еще свободного от «физиократической инфекции»; тем больший интерес должны представить для нас эти «Лекции».

Как известно из биографий Смита, перед своей смертью он заставил в своем присутствии сжечь все начатые, но не оконченные им работы, а также и все свои записки. Эта участь постигла, в числе прочих, и начатую им «Историю цивилизации». Тогда же, несомненно, погибли в огне и его лекции по нравственной философии, где он трактовал также и экономические вопросы. О развитии экономических идей Смита мы могли поэтому судить лишь настолько, насколько давали для того материал оставшиеся после него работы, т. е., главным образом, его «Теория нравственных чувств».

Но, благодаря счастливому случаю, мы теперь обладаем гораздо более богатым материалом. Во время одной из своих случайных встреч, — рассказывает Е. Кэннан (это было 21 апреля 1895 года), — когда разговор коснулся Смита, один из его собеседников, адвокат Maconochie сообщил ему, что в его семье сохранилась запись лекций Адама Смита в Глазго, и что она находится в его обладании. Кэннан, после тщательного анализа этого манускрипта, приходит к заключению, что он действительно представляет таковую запись, и довольно подробную, лекций самого Смита, и что записанный курс лекций, хотя на обложке стоит 1763 год, должен был быть прочитан скорее всего в 1763—64 академическом году, т. е. накануне его отъезда во Францию, или в предыдущем 1762—63 академическом году10. Действительно, ход мыслей в этих «Лекциях», их построение, отдельные выражения и примеры, при сравнении их с «Богатством народов» с несомненностью свидетельствуют об их принадлежности Адаму Смиту.

Обращаясь к этим «Лекциям», мы, прежде всего, остановимся на внешнем содержании и расположении всего материала. «Лекции» распадаются на пять частей; первая (on justice) касается естественного, а также и положительного права (государственного, гражданского и уголовного). По объему эта часть занимает немного более половины всей книги. Вторая, озаглавленная «On police», трактует вопросы политики, или скорее мы это передали бы — «О полиции», понимая слово «полиция» в смысле прежде употребительного термина «полицейское право», позже замененного административным правом. Он говорит здесь о так называемой полиции безопасности и благосостояния; но первой он уделяет едва одну страницу и почти исключительно сосредоточивает свое внимание на полиции благосостояния. Дальнейшие части посвящены налогам, армии и международному праву.

Первую часть мы намерены совершенно оставить в стороне, ибо, во-первых, мы связаны местом, а, во-вторых, главное, что нас здесь интересует, это — экономическая теория Смита и сам Смит, как экономист.

Уже одно это расположение материала указывает также на тот путь, которым Смит пришел к своей экономической теории. В своей, прежде упомянутой, статье мы по этому поводу писали: «экономически-политическая программа Смита требовала теоретического обоснования», и это обоснование было им дано в теоретических главах «Богатство народов». Теперь мы ближе и точнее можем определить этот путь; более того, мы ясно можем проследить и предыдущий этап его пути: каким образом, от нравственной философии, точнее от естественного права, составляющего ее часть, Смит мог перейти к своей экономической политике.

«Полиция (police) есть вторая общая часть юриспруденции», так начинается вторая части его «Лекций». «Собственно говоря, — продолжает Смит, — под таковой следовало бы понимать всю политику гражданского правительства, на это указывает и этимология слова. Но теперь под этим словом разумеют лишь низшие части правительственной деятельности, а именно: заботу о чистоте, безопасности и дешевизне или изобилии»11. Тут же он оговаривается, что рассмотрение вопросов этой «полиции», поскольку они касаются чистоты или безопасности, не входит в его задачу; но он все же считают нужным сделать одно или два замечания, прежде чем перейти к собственно экономическим вопросам (т. е. к дешевизне (cheapness) и изобилию (plenty). Он останавливается на безопасности и отмечает, что для предупреждения преступлений недостаточно одних предписаний. Скорее наоборот: «Мы замечаем, — говорит Смит, — что в городах, где имеется очень большое количество полицейских предписаний, — там не всегда бывает большая безопасность»12. В Париже имеется масса подобных предписаний и, однако, там совершается большое количество преступлений; в Лондоне есть только два или три простых предписания и, тем не менее, там очень мало преступлений. Однако при феодальном режиме и в Англии мы встречаемся с таким же явлением, какое имеет теперь место в Париже. И он вполне материалистически объясняет этот факт; именно, остатки феодального режима, громадное количество праздной дворни у дворянства влекут за собой такие последствия; ибо сплошь и рядом, слуги выгоняются вон и им ничего не остается делать помимо разбоя. Вообще, — говорит Смит, — материальная зависимость развращает людей. «Согласно этому принципу, следовательно, нет лучшей полиции, которая предупреждает совершение преступлений, как иметь возможно меньшее количество людей, живущих за счет других. Ничто так сильно не развращает человека, как зависимость, в то время как независимость всегда увеличивает честность народа»13. Но залог этой независимости Смит видит в развитии торговли и мануфактур. Учреждение торговли и мануфактур, — говорит он, — которые влекут за собой независимость, есть лучшее средство (police) для предупреждения преступлений». Ибо «народ (kommon-peohle) будет иметь этим путем лучший заработок, чем как-либо иначе, и вследствие этого общая честность будет иметь место в целой стране»14. Слова, ясно показывающие, насколько капиталистические отношения были еще мало развиты в то время. Мануфактура, — по словам Смита, — доставляет массе населения независимость! (Надо, впрочем, заметить, что вообще «мануфактура» у Смита — это кустарное производство, а иногда и простое ремесло).

Мы видим, вместе с тем, каким путем пришел, или каким путем шел Смит к «Богатству народов» и к своей экономической теории. «Экономически-политическая программа Смита требовала теоретического обоснования и первые две книги он посвятил экономической теории, создав более или менее единую и более или менее стройную систему политической экономии»15. Но мы видим теперь, что к экономической политике в свою очередь он подошел от Jurisprudence.

Уменьшение преступлений, общественная безопасность — такова цель, по крайней мере для Смита времени чтения этих лекций в Глазго; лучшим средством для этого он считает благосостояние нации. И он естественно переходит к тем причинам, которые обусловливают это благосостояние. Главные признаки его — это дешевизна и обилие (plenty); эту дешевизну и обилие в то же время он отождествляет с «наиболее соответствующим путем достижения богатства и изобилия (abundance)». И далее он продолжает: «Дешевизна, в действительности, есть то же самое, что и обилие. Только, ввиду обилия воды, она стоит столько, сколько требуется, чтобы поднять ее (т. е. ничего не стоит. В. П.), и только в силу редкости алмазов (ибо их действительная польза, кажется, еще не открыта), они стоят так дорого»16.

Мы встречаемся, таким образом, и в «Лекциях» с его известным сопоставлением воды и алмаза, знакомым нам по «Богатству народов». Хотя нужно сказать, что оно более старо: Смит взял его у Пуффендорфа, оно же встречается у Лоу и у Harris’a. Но вот что интересно. Тогда как в «Богатстве народов» различие в ценности воды и алмаза он сводил к труду, необходимому для их добывания, только, идя при этом обратным путем, он доказывал, так сказать, от противного, наглядно показывая этим примером, что их цены нисколько не зависят от их полезностей, что они скорее обратно пропорциональны им, — здесь, в «Лекциях», решающим моментом, определяющим различие их цен, он считает их редкость или обилие.

Следующие два параграфа (оговариваемся, что разбивка на параграфы принадлежит издателю «Лекций») Смит посвящает вопросу о причинах возникновения и развития промышленной деятельности людей. Он начинает с параллели между животным и человеком. Природа, — говорит он, — производит все необходимое для существования животного, последнее пользуется готовыми благами природы и не нуждается в их искусственном улучшении. Кроме того, и его потребности очень просты. Но человек имеет такую деликатную природу (the delicacy of man), что ни один предмет, данный природой, не соответствует его вкусам. Он находит, что каждая вещь нуждается в усовершенствовании. Таким образом возникает промышленная деятельность в виде всевозможных ремесел и искусств. Более того, человек обладает не только более утонченным строением тела, но он обладает еще и более утонченным умом, который точно также предъявляет свои притязания.

«Вся промышленная деятельность человека в течение жизни, — говорит он, — направлена не только на добывание предметов, удовлетворяющих три низших рода наших потребностей — в пище, одежде и жилище, но и на создание таких удобств в них, которые согласуются с разборчивостью и деликатностью нашего вкуса. Улучшение и умножение материалов, которые являются главными предметами удовлетворения наших потребностей, есть причина всего разнообразия ремесел и искусств»17. Затем он перечисляет различные виды этих ремесел и искусств: земледелие, промышленность (manufactures) и торговлю; последняя собирает продукты всех этих различных видов ремесел и искусств, очевидно, с целью доставить их населению. Этому же предмету, но только косвенно, служит также искусство письма, геометрия, а также законы и правительство, которые обеспечивают каждому пользование его собственностью и плодами ее. Таким образом, — говорит Смит, — все эти вещи служат снабжению нас всем необходимым.

И он переходит, вслед за этим, к разделению труда; мы опускаем его рассуждения, ибо они почти полностью воспроизведены в «Богатстве народов». Тут же, между прочим, мы можем узнать источник знаменитого примера с булавочной мануфактурой. Это не плод самостоятельных наблюдений Смита —таких крупных мануфактур (с 18 рабочими) сам он не наблюдал, — он заимствовал его из французской энциклопедии18. Какое громадное значение придавал он разделению труда, как фактору, увеличивающему производительность труда, и, тем самым, стало быть, создающему богатство, или изобилие, показывают следующие его слова: «Может быть, что двадцать миллионов человек в большом обществе, которые работали бы, так сказать, передавая предмет из рук в руки, произвели бы, в силу разделения труда, в тысячу раз более благ, чем другое общество, состоящее только из двух или трех миллионов»19.

Такое значение, придаваемое Смитом разделению труда, и исключительное внимание, которое он уделяет ему, является в высокой степени характерным для современной ему экономики. Другой, более мощный фактор роста производительности труда, а именно, машины, ведь, в то время еще не существовали! Да и то разделение труда, о котором преимущественно говорит Смит, было общественным разделением труда, а не разделение труда внутри мастерской20. Пример булавочной мануфактуры, как мы только что видели, был ведь заимствован из литературы. Ко всему этому, не нужно упускать при этом из виду, что полем его деятельности в то время была Шотландия. (Эдинбург и Глазго), а в это время там тогда не было даже и земледелия, как говорит John Rae21, вернее, оно стояло на очень низкой ступени развития.

«Таким образом, — заканчивает Смит свое рассуждение о разделении труда, —разделение труда есть самая важная причина (the great cause) возрастания общественного благосостояния, которое всегда пропорционально промышленной деятельности народа... А промышленная деятельность народа всегда пропорциональна разделению труда»22.

Смит теперь должен был бы перейти к своей основной задаче — полемике с меркантилизмом. Основное положение меркантильной школы, как известно, заключается в том, что истинное благосостояние нации они видели в золоте, вообще в деньгах. Отсюда запретительные меры по отношению к вывозу из страны благородных металлов. Но это золото страна могла получить лишь в результате благоприятного торгового баланса, вывозя больше, чем сама ввозит. Размер этого вывоза и ввоза определялся также и высотой цен на ввозимые и вывозимые товары. Но, с другой стороны, стеснение ввоза и поощрение вывоза, эти главные требования меркантильной политики, достигались или путем установления запретительных или очень высоких пошлин на предметы ввоза, или, наоборот, путем премий на вывозимые товары, что, в свою очередь, опять-таки влияло на цены товаров. Смиту в его критике меркантилизма нельзя было, таким образом, избежать вопросов о цене и о деньгах: они требовали некоторого теоретического исследования. Только установив «истинную» природу цены и денег, можно было затем показать, насколько все основы меркантилизма противоречат этим истинам экономической теории. Следовательно, главам, где он в полемике с меркантилистами развивает собственную экономическую политику, он должен был предпослать некоторый теоретический экскурс. Так было построено «Богатство народов»; с этим экскурсом мы встречаемся и в «Лекциях».

И там, и здесь он переходит к нему путем постановки вопросов. Сопоставление этих вопросов в «Лекциях» и в «Богатстве народов» бросает очень яркий свет на все различие между этими двумя работами, т. е. оно наглядно показывает, какой путь должен был проделать в своих теоретических воззрениях Смит, чтобы от Глазго прийти к «Богатству народов». Для наглядности приведем их параллельно:

Постановка вопросов в «Лекциях». Постановка вопросов в «Богатстве народов».
«Показав, что создает общественное благосостояние, при дальнейшем рассмотрении этого предмета мы предполагаем исследовать: во-первых, какие обстоятельства определяют цену товаров; во-вторых, деньги с двух точек зрения: во-первых, как мерило ценности и, затем, как орудие торговли; в-третьих, историю торговли, в которой должны быть определены причины медленного прогресса благосостояния в древнее и новое время; эти причины должны быть показаны как по отношению к земледелию, так и к искусствам и мануфактурам; наконец, влияние торгового духа на правительство, характер и нравы народа, хорошо ли оно или дурно и подходящие средства для исправления»23. «Для исследования принципов, которые устанавливают меновую ценность товаров, я постараюсь показать, во-первых, что представляет действительное мерило меновой ценности, или в чем состоит действительная цена всякого товара; во-вторых, каковы различные части, из которых составляется действительная цена; и, наконец, каковы различные обстоятельства, которые иногда возвышают некоторые или все эти составные части выше их естественной или обыкновенной цены, или иногда понижают их ниже нее; или каковы причины, которые препятствуют иногда рыночной цене, т. е. реальной цене товаров, точно совпадать с той, которая может быть названа их естественной ценой»24.

Для более полного сравнения, сюда же нужно добавить еще план сочинения, данного Смитом во «Введении» к «Богатству народов»25. Перечень вопросов в «Лекциях» распался в «Богатстве народов» на два; приведенные вопросы из «Богатства народов» собственно развивают только первый вопрос «Лекций». Нo интереснее то, что в то время, как в «Лекциях» глухо говорится о цене товаров, в «Богатстве народов» мы встречаемся ужо с расчлененной системой вопросов, включающих в себе также теорию ценности.

Итак, мы подошли к самой интересной части его «Лекций», можно сказать, к первому наброску его экономической теории.

«У каждого товара, — так начинает Смит, — есть две различные цены, которые, правда, кажутся независимыми, однако будет показано, что они имеют необходимую связь, — т. е. естественная цена и рыночная цена»26. С естественной ценой мы встречаемся также и в «Богатстве народов». Как известно, Смит, развив свою теорию трудовой ценности, установив, что ценность определяется трудом или ценностью труда, — под последним выражением он, несомненно, понимает ценность, созданную затраченным трудом27, или, применяя современную нам терминологию, ценность, как овеществленный труд, — Смит затем вдруг объявляет ее «неприложимой» к «цивилизованному» обществу; под последним он понимает такое общество, в котором ужо скопились капиталы и возникла частная собственность на землю. Ибо в таком цивилизованном обществе он встречается с новыми категориями доходов, такими, как прибыль на капитал и земельная рента, на которые теперь, видимо, также распадается цена всякого товара. Смит, однако, не ограничивается только таким разложением цены товара на доходы, он идет дальше. Заработная плата, прибыль и рента в то же время и составляют эту цену; они становятся уже конституирующими моментами, определяющими величину цены товара. Итак, цена товара, определяющаяся обычной, как он говорит, естественной заработной платой, обычными или естественными прибылью или рентой, называется им естественной ценой. Давно отмечено, что теория естественной цены представляет у него порочный круг. Ибо ее составные части — естественная заработная плата, прибыль и рента — в свою очередь, по Смиту, сами определяются естественными же ценами товаров. Эта теория естественной цены очень плохо вяжется с только что развитой им теорией ценности. Между ними, несомненно, явное противоречие. Обычное объяснение этого противоречия, или, вернее, происхождения этого противоречия в построениях Смита дано было в нашей, прежде упоминавшейся статье: «Основное, только что установленное Смитом положение о труде, как единственном факторе ценности, терпит крушение, оказывается неприложимым к явлениям капиталистической действительности». И «Смит пытается выбраться из этого противоречия путем теории естественной цены»28. Другими словами, согласно этой общепринятой гипотезе, намечается такая последовательность: сперва Смит развивает свою теорию ценности, а затем, увидев ее неприложимость к капиталистическому обществу, строит ad hoc теорию естественной цены.

То же самое, по существу, говорит и Маркс. Он различает в трудах Смита две стороны: эсотерическую там, где Смит исследует сущность явлений, где он, по словам Маркса, изучает физиологию буржуазного общества; и другую — эксотерическую, где он вращается на поверхности буржуазного общества, где он «только описывает, каталогизирует, рассказывает и подводит под схематизирующие определения понятий то, что внешним образом обнаруживается в жизненном процессе, и притом так, как оно обнаруживается и проявляется»29. С одной стороны, мы имеем у него соответственно теорию ценности, с другой — теорию естественной цены.

В другом же месте Маркс отмечает странный ход мыслей в книге Смита. Действительно, всякому, знакомому с «Богатством народов», эта странность бросается в глаза. Охарактеризуем ее словами самого Маркса: «Сначала он исследует стоимость товара и местами определяет ее правильно, до такой степени правильно, что А. Смит при этом открывает, в общем, происхождение прибавочной стоимости, особых ее форм и, таким образом, выводит из этой стоимости заработную плату и прибыль. Но затем он вступает на противоположный путь и пытается вывести, наоборот, стоимость товаров (из которой он уже вывел заработную плату и прибыль) из сложения естественных цен, заработной платы, прибыли и поземельной ренты»30. Этому странному ходу мыслей соответствует и весьма странная архитектоника «Богатства народов».

После глав, в которых он говорит о разделении труда (I—III главы 1-й книги), он переходит затем к деньгам. Но здесь Смит дает лишь внешнюю историю денег; вопроса о ценности денег здесь он даже и не ставит. Следующая (V) глава посвящается исследованию цены товара; в ней мы и находим его классическую трудовую теорию ценности, правда, еще далеко не свободную от противоречий. Любопытно, что здесь он говорит также и о ценности денег (золота и серебра), сводя ее точно также к затраченному труду. Но далее (в VI и VII главах) у него как-то неожиданно выплывает «первобытное» общество, в котором только, будто бы, цены определяются трудом, и он переходит затем к разложению и составлению цены из доходов, т. е. к своей естественной цене. Что особенно бросается при этом в глаза —Смит как бы совершенно забывает о своей собственной, только что изложенной, теории ценности.

Его «Лекции» вполне объясняют и непоследовательность и скачки в его ходе мыслей, и это странное построение «Богатства народов». Вместе с тем они бросают яркий свет и вообще на ход развития экономических взглядов Смита. Одно сравнение «Лекций» с «Богатством народов» показывает, что его теория естественной цены есть первоначальное наслоение, что, наоборот, трудовая теория ценности была разработана им позже. К естественной цене он прислонил затем трудовую теорию ценности, и притом мало их согласовал; впрочем, согласовать их он и не мог. Сказанное Марксом о двух сторонах его учения остается в полной силе. Отсюда же и соответствующее расположение материала в «Богатстве народов». Легко заметить, что вся V глава вставлена потом; первоначальную редакцию VI и VII глав мы имеем в §7 его «Лекций». Наконец, глава IV—это §8 «Лекций» (о деньгах), но перенесенный раньше. Обнаружение действительной последовательности во времени выработки им теории ценности и теории естественной цены ставит в то же время ряд чрезвычайно интересных проблем; но о них ниже.

Представление о труде, как мериле и источнике ценности, было чуждо Смиту еще в 1762 или 1763 году, т. е. накануне его отъезда во Францию, — таков факт, который непререкаемо вытекает из простого сравнения содержания его Глазговского курса и «Богатства народов». Мы привели выше его слова из «Лекций», которыми он начинает свое исследование цены: он различает там естественную цену (natural price) и рыночную цену market price); кроме этих видов цены, иного в «Лекциях» Смита мы не находим.

Но, с другой стороны, — и это представляет большой интерес для эволюции взглядов Смита, — его постановка вопроса о естественной цене в «Лекциях» существенно иная, чем в «Богатстве народов», хотя в то же время легко проследить, как последняя получилась из первой. Предвосхищая дальнейшее, отметим, что она в известном отношении лишена той вульгаризации, которая отмечает естественную цену «Богатства народов», и что, вообще говоря, его «Лекции» с этой точки зрения представляют логически более стройное целое. Итак познакомимся с естественной ценой Смита в ее раннем издании.

Мы уже знаем, что Смит различает здесь только естественную и рыночную цену. Этими двумя ценами обладает всякий товар31; обе они определяются известными обстоятельствами. Хотя и кажется, говорит он, что они независимы друг от друга, однако они необходимым образом связаны друг с другом32. В чем выражается эта связь, к этому мы вернемся позже, а теперь займемся естественной ценой. Чем же, по Смиту в «Лекциях», определяется естественная цена?

Прежде всего отметим, что сама постановка этого вопроса очень интересна; в ней мы встречаемся с зародышем учения о ценности, как регуляторе производства; именно эту сторону усиленно подчеркивает Смит.

«Когда люди привлекаются к одному какому-либо виду промышленности предпочтительнее, чем к другому, они должны добывать посредством этого занятия столько, сколько необходимо для их существования в то время, как они работают»33. Одним словом, «человек только тогда получает естественную цену его труда, когда он получает то, что достаточно для его существования, покрывает издержки его обучения, и вознаграждает его за риск прожить не достаточно долгое время или за риск не успеть в этом занятии»34. Смит здесь заговорил об обучении; но оно не одинаково у различных работников и требует различных издержек; он естественно обращается поэтому к вопросу о простом и обученном труде.

Пока мы здесь отметим еще одну черту: как видит читатель, все эти положения Смита имеют смысл лишь тогда, когда мы вставим их, так сказать, в рамки общества самостоятельных товаропроизводителей. Ибо несомненно, что Смит в своих построениях, — и здесь, и даже в «Богатстве народов», — исходил из представлений о таком обществе, иначе они, повторяем, теряют всякий смысл. В «Богатстве народов», напр., отсутствует понятие основного капитала и, временами, даже и постоянного, как постоянных категорий; тут в «Лекциях» отсутствует также и капитал вообще. В параграфе, посвященном капиталу (и озаглавленном издателем «О капитале»), он говорит лишь о государственных займах. Правда, в некоторых местах он говорит и об ином виде капитала, но это всегда капитал купца или торговый капитал. Без сомнения, это общество самостоятельных товаропроизводителей, которое было для Смита исходным пунктом, носило только такую видимость; на самом деле современная Смиту экономическая действительность была домашней формой капиталистического производства, скорее — кустарным производством.

«Лекции» Смита еще в большей степени, чем «Богатство народов», отражают именно эту действительность, с тем, пожалуй, отличием, что эту видимость явлений Смит принимал за саму реальность.

Естественная цена товара должна вознаграждать работника и за издержки его обучения и за риск не использовать вполне результатов обучения из-за преждевременной смерти, или за риск оказаться неудачником. Он подробно останавливается на этом пункте, но, в общем, повторяет Кантильона, развивая теорию, самое новейшее издание которой мы неожиданно находим в «Курсе политической экономии» Любимова. По крайней мере, все существенные ингредиенты теории редукции Любимова даны уж здесь и в той же комбинации.

В самом деле, такие, напр., работники, как портной или ткач, — указывает Смит, — не могут быть обучены посредством только случайных наблюдений и небольшого опыта, как это бывает достаточно для, поденщика; это обучение требует большого количества времени и труда. Но «когда какое-либо лицо предпринимает их (т. е. труды по обучению. В. П.), его работа в течение значительного времени оказывается бесполезной для его мастера, и, следовательно, его мастер должен быть вознагражден и за содержание его и за свои труды (т. е. содержание обучающегося и труды по обучению. В. П.»35. На ряду с этим существуют и такие занятия, которые требуют предварительного приобретения некоторых общих познаний, как, напр., арифметики, геометрии или астрономии (для часовщиков), и «их заработок должен быть несколько более высоким, чтобы компенсировать эти добавочные издержки». «Следовательно, их заработки (всех обученных работников. В. П.) должны быть выше в отношении (in proportion) к тем издержкам, которые имели место, к риску жить недостаточно долго и к риску не приобрести достаточной ловкости, чтобы справляться со своим занятием»36. Он приводит в пример адвоката и говорит, что едва ли один из двадцати приобретает такие знания и такое умение, чтобы в состоянии возвратить издержки по своему обучению. Поэтому, хотя их вознаграждение и кажется столь высоким, однако, оно скорее ниже, чем оно должно бы быть соответственно всем затратам и риску; правда, отчасти компенсацией является то почтение, которое оказывают представителям этой профессии.

Необходимые средства существования работника, издержки по обучению и компенсация за риск — все это и определяет естественную цену труда. Но, с другой стороны, это естественная цена труда определяет и естественную цену товара. «Когда человек получает это (т. е. естественную цену труда. В. П.). имеется достаточное побуждение для работника, и товары будут производиться в соответствии со спросом»37. Здесь Смит опять подчеркивает роль естественной цены, как регулятора производства. Когда товары продаются по их естественным ценам, и в то же время работники выручают естественную цену труда, — это значит, что все потребности соответственно удовлетворены и, стало быть, труд соразмерно распределен по различным занятиям и профессиям.

Каким образом происходит это распределение, Смит покажет, рассматривая связь рыночной цены с естественной ценой. Если рыночная цена какого-либо товара, — говорит он, — очень велика, и труд очень высоко вознаграждается, рынок чрезмерно наполняется этим товаром, производится большее количество его, и он может быть продан более низшим слоям народа. Если бы каждые десять алмазов превратились в десять тысяч, они могли бы были быть приобретены всяким, ибо они стали бы очень дешевы, и понизились бы до своей естественной цены. Опять, когда рынок переполнен (каким-нибудь товаром. В. П.), и труд промышленника выручает недостаточно, никто не захочет связываться с этим товаром, ибо он не сможет получить достаточных средств существования, так как рыночная цена упадет тогда ниже естественной цены. Говорят, что, когда цена хлеба падает, заработок рабочего тоже должен понизиться, так как в таком случае он лучше вознаграждался бы. Верно, что если средства существования были в течение долгого времени дешевы, то больше народу притекало бы к тому труду, где заработки высоки, и, в силу конкуренции труда, заработки понизились бы; однако, когда цена хлеба увеличивается вдвое, мы находим, что заработки продолжают оставаться теми же самыми, ибо работники не имеют другого пути (для приложения своего труда. В. П.), к которому они могли бы обратиться»38.

Теперь можно подвести некоторые итоги. Мы уже раньше сказали, что экономические взгляды Смита, развитые им в «Лекциях», отличаются и большей цельностью, и большей стройностью, чем его «Богатство народов». С внешней стороны имеющаяся тут естественная цена очень походит на естественную цену «Богатства народов»; однако более внимательный анализ показывает нам нечто иное. Хотя текст «Лекций» не дает точного и полного определения естественной цены, хотя здесь мы встречаемся с некоторыми противоречиями и некоторой путаницей, — он говорит, напр., то о естественной цене труда, то о естественной цене товаров (не знаем, быть может, их следует отнести на счет неточной записи), — тем не менее то, что мы находим, позволяет все же сформулировать определенную теорию естественной цены. Здесь же, мимоходом, укажем, что только теория Маркса дает нам возможность понять истинный смысл этой первоначальной Смитовской концепции. «Намеки на высшее у низших видов животных могут быть поняты только в том случае, если это высшее уже известно»39. В данном случае этим низшим является первоначальная редакция экономического учения Смита, да, впрочем, и все его учение.

Итак, данную теорию естественной цены Смита мы можем свести к следующему: колеблющиеся рыночные цены (о них речь будет итти дальше) в своих колебаниях стремятся к некоторой точке; этой точкой и является естественная цена. Она, в свою очередь, определяется возможностью для работника получить естественную цену труда. С первого взгляда кажется, что Смит сводит здесь естественную цену к ценности труда, т. е. к заработной плате. Но эта «заработная плата» у Смита, даже в «Богатство народов», по большей часть ееть не что иное, чем общепринятая теперь категория заработной платы; скорее это вознаграждение самостоятельного товаропроизводителя, но товаропроизводителя, становящегося уже, рядом незаметных переходов, наемным рабочим. Русский переводчик Бибиков словами «заработная плата» перевел the wages or maintenance, — мы думаем, что правильнее было бы сказать «заработок». Еще в большей степени это было бы правильнее по отношению к его «Лекциям». Заработок работника — это та ценность, которую такой работник — самостоятельный товаропроизводитель (хотя самостоятельный, быть может, только формально) создает своим собственным трудом. И вполне естественно, что при такой постановке вопроса Смит наталкивается только на одно затруднение; та вопрос об обученном труде. Но Смит здесь не формулирует ясно этого положения; он ограничивается только тем, что сводит естественную цену товара к заработку работника. Формально мы имеем, конечно, построение, сходное с естественной ценой в «богатстве народов», если только наряду с заработной платой, как доходом рабочего, привлечем еще и другие доходы, т. е. прибыль и ренту.

Но, по существу, Смит исходил из общества самостоятельных товаропроизводителей; поэтому у него отсутствуют и т. п.отиворечия, с которыми мы встречаемся позже, и, вместе с тем, сама естественная цена получает иной смысл. Ведь, в самом деле, в таком простом товарном обществе, на что совершенно справедливо указывает и сам Смит, ценность продукта труда работника составляет его естественное вознаграждение, т. е. его заработок. Эта ценность вместе с тем является и его доходом. Смит и подходил в «Лекциях» именно с этой стороны; он берет ее именно в качество дохода.

Вместе с тем, становится чрезвычайно ясным тот путь, которым Смит пришел к своему более позднему изданию естественной цены; стоит только рядом с заработком поставить также прибыль и ренту, и пред нами естественная цена «Богатства народов». Поэтому Кэннан40, а также и другие буржуазные экономисты и приходят к тому выводу, что, собственно говоря, экономическая теория Смита, данная в «Богатстве народов», была развита им полностью уже в Глазговском курсе «Лекций»; ибо для них вся экономическая теория Смита замыкается в его эксотерической, вульгарной естественной цене.

Но не приходится, с другой стороны, видеть в естественной цене «Лекций» и трудовой теории. Представление о труде, как источнике ценности, было тогда еще чуждо Смиту; вообще, при его подходе к вопросу, — он подходил к нему в этом случае не с точки зрения производства, как совершенно напрасно утверждает Ш. Жид, — труд, как источник ценности, неизбежно должен был остаться в стороне. Правда, дальше мы встречаемся с отдельными заявлениями Смита в этом духе, но это были лишь отдельные, мимоходом брошенные мысли, логически не увязанные притом с его естественной ценой. Обобщая все сказанное, можно сказать, что его естественной цене не хватает фундамента; свое исследование Смит обрывает на полпути. Но в то же время все его построение свидетельствует о том, что у него, по крайней мере, должна создаться определенная восприимчивость к трудовой теории ценности.

Эту раннюю естественную цену не приходится рассматривать, как некоторый вид трудовой теории; нельзя вкладывать в нее тот смысл, которого она не имела у самого Смита. Новым доказательством тому служат его рассуждения о рыночной цене.

«Рыночная цена благ, — говорит Смит, — регулируется совершенно другими обстоятельствами»41, чем их естественная цена. И он поясняет: «Когда покупатель приходит на рынок, он никогда не спрашивает у продавца, какие издержки имели у него место при их производстве»42. Следовательно, перед Смитом встает задача ближе определить эти условия, определяющие рыночную цену. Он насчитывает три таких условия: во-первых, «спрос, или нужда в товаре; нет спроса для вещи очень небольшой пользы; она не является разумным предметом для желания»43. Итак, рыночная цена зависит от полезности данного блага: полезность определяет спрос, а уже спрос определяет высоту цены. Во-вторых, таким обстоятельством является редкость. Редкостью (или изобилием) он объясняет высокую цену алмазов и низкую —железа; впрочем, как он сам оговаривается, это скорее нужно отнести на счет третьего условия.

«В-третьих, — продолжает Смит, — богатство или бедность тех, кто предъявляет спрос. Когда произведено недостаточно, чтобы удовлетворить всех, только достаток соперников определяет цену»44. Это, конечно, правильно по отношению к редким вещам, но вслед за этим Смит обобщает этот вывод и говорит: «По этому принципу, каждая вещь дорога или дешева сообразно с тем, покупает ли ее более высокие или более низкие слои народа»45, и он приводит конкретный пример с золотой и серебряной утварью. Точно также «цены хлеба или пива определяются тем, что может дать за них всякий, и поэтому — заработок поденщика имеет большое влияние на цену хлеба»46. Тут мы встречаемся с очень курьезным представлением: рыночная цена зависит от того, какие слои народа покупают данный предмет. Т. е. он, в сущности, выставляет такое положение: не потому бедные покупают данную вещь, что она дешева, но она дешева, так как ее покупают бедняки.

Но мы знаем в то же время, что рыночная цена связана, и связана необходимо, с естественной ценой. Покупательная способность различных слоев населения, следовательно, необходимо должна определять и естественную цену всякого товара. Это странное положение, однако, не так нелепо, как это кажется на первый взгляд. Покупательная способность различных слоев народа определяется естественной ценой их труда; мы имеем, поэтому, лишь новую формулировку уже известного нам положения, что естественная цена труда определяет естественную цену товара; можно разве добавить, что естественная цена труда в данном случае есть естественная цена труда покупателя товара, а не его производителя. Эта путаница составляет лишь любопытную параллель к его более поздней путанице, когда ценность товара (его действительную цену) он определял то трудом, затраченным на его изготовление, то ценностью этого труда.

Но эта курьезная теория в то же время лишает нас всякой возможности признать в Смите эпохи чтения лекций в Глазго сторонника трудовой теории ценности: физиология буржуазного общества осталась для него в то время еще совершенно незатронутой областью.

Установив естественные, так сказать, нормальные причины, влияющие на высоту рыночной цены, Смит усматривает далее и целый ряд искусственных условий, которые точно также могут влиять на величину рыночной цены. Прежде всего он выставляет тезис: «дороговизна и недостаток есть в действительности одно и то же». Так, что «все, что постоянно удерживает блага выше их естественной цены, уменьшает благосостояние нации»47. Но меркантильная политика сводилась именно к этому: «искусственные» меры, предпринимаемые правительствами, как раз и стремились к такому постоянному повышению рыночной цены, и, следовательно, —заключает Смит, — они неизбежно должны приводить к разрушению или, во всяком случае, уменьшению общественного благосостояния. «Мы можем заметить, что, если какая-либо политика стремится повысить рыночные цены выше естественных цен, она ведет к уменьшению общественного изобилия»48. К этим искусственным мерам Смит причисляет, «во-первых, все налоги на промышленность, т. е., собственно говоря, косвенные налоги на продукты промышленности; во-вторых, к тому же результату приводят все монополии и исключительные привилегии в области торговли и промышленности».

Но и, обратно, понижение рыночной цены ниже естественной цены точно также губительно действует на благосостояние нации. «Подобно тому, как то, что возвышает рыночную цену выше естественной цены, уменьшает общественное изобилие, точно также и то, что уменьшает ее ниже естественной цены, имеет тот же самый результат»49. К такому результату должны привести, напр., поощрительные премии за вывоз. И Смит может теперь перейти к своей главной задаче, — к критике меркантилизма и изложению основ правильной экономической политики.

Изложенным и ограничивается интерес, который представляет для нас этот курс Глазговских лекций. Правда, мы имеем там у него еще исследование о деньгах. Этот отдел может все же дать нам кое-что с интересующей нас точки зрения; о нем нам придется сказать несколько слов. В дальнейшем же изложении Смит развивает положения той экономической политики, с которой мы уже знакомы по его «Богатству народов».

Но неужели у Смита Глазговского периода нет даже никаких намеков на трудовую теорию ценности, или, хотя бы, на роль труда в данном отношении? Как мы видели, трудовая теория ценности у него отсутствует, если и можно вывести абрисы этой теории, то это будут уже выводы из взглядов Смита, им самим притом не сделанные. Она в то время лежала еще вне поля сознания Смита; вне поля сознания, конечно, в том смысле, что он ее не осознавал, как таковую, как определенную теорию ценности.

Но некоторые намеки на развитую Смитом позже трудовую теорию мы там все же находим. Однако они остаются только намеками: никакого развития они у него не получают, — он бросает их вскользь, и к тому же они несомненно заимствованы без уяснения при том их истинного теоретического значения. Эти намеки встречаются как раз в связи с постановкой вопроса о деньгах.

Известна теория денег Смита, или, правильнее, теории, ибо и здесь мы находим у него свойственные ему противоречия. С одной стороны, констатируя, что деньги тот же товар, он сводит их ценность, как и ценность любого товара, совершенно правильно к труду; но, с другой стороны, у него мы встречаем целое наслоение количественной теории. Здесь в «Лекциях» мы имеем дело только с этой второй, количественной теорией; в них он следует вполне за Юмом. Тем не менее в ход изложения у него вкраплены положения, несомненно заимствованные им у Петти. Для сравнения приведем то место из Петти, которое цитирует и Маркс в I томе «Теорий прибавочной ценности»: «Если кто-нибудь может добыть из перуанской почвы и доставить в Лондон одну унцию серебра в то же самое время, в течение которого он в состоянии произвести один бушель хлеба, то первая представляет собой естественную цену другого; если же, благодаря новым, более богатым копям, он окажется в состоянии так же легко добыть две унции серебра, как прежде — одну, то хлеб будет так же дешев, при цене в десять шиллингов за бушель, как прежде был при цене в пять шиллингов ceteris paribus»50.

Смит (в «Лекциях») рассматривает деньги, во-первых, как мерило ценности (the measure of value) и затем, как средство обращения или обмена (the medium of permutation or exchange). Дальше в ходе изложения мы и находим у него такую вскользь брошенную фразу: «Мы показали, что делает деньги мерилом ценности, но нужно заметить, что труд, а не деньги, есть истинное мерило ценности»51.

В том же параграфе находится и другой намек на будущую трудовую теорию. «Почти любая часть земной поверхности, — говорит Смит, — может быть сделана, путем соответствующей обработки, способной производить хлеб, но золото не может быть найдено всюду и даже там, где его находят, оно скрыто в недрах земли, и для того, чтобы добыть небольшое количество его, требуется много времени и большой труд»52. Однако, наряду с этим, мы у него находим и редкость, и изобилие, как моменты, определяющие ценность53; и что, главное, последнее определение было основным, преобладающим в этих «Лекциях».

Несомненно, что Смит читал Петти; несомненно также, что видимыми следами этого чтения явились только что приведенные места, стоящие притом совершенно особняком в ходе мыслей Смита того времени. Можно более того утверждать, что он и не мог оценить всей глубины и правильности этих положений Петти и их значения для экономической теории; за это ручается также и весь контекст. В данном месте «Лекций» и дальше он полемизирует с меркантилистами: но для них золото, или деньги вообще, были богатством par excellence, самой квинтэссенцией богатства. Накопление золота или серебра — это сама мистерия богатства. Отсюда буржуазный экономист, по словам Маркса, «пытается рассеять мистический характер золота и серебра, подсовывая вместо них менее блестящие товары и с постоянно подновляемым чувством удовольствия отчитывая каталог всей той товарной черни, всех тех предметов низшего рода, которые в свое время играли роль товарного эквивалента»54. Нет ничего удивительного, что Смит был склонен скорее к противоположной крайности; он скорее был склонен развенчать деньги и из качества вообще товара; фактически, это он и делает. В этом же, между прочим, лежит и объяснение тяготения вообще классической школы к количественной теории денег; количественная теория денег in statu nascendi являлась боевой антитезой меркантилизма. Трудовая же теория ценности строится ими прежде всего для всей прочей товарной черни, и если они прилагают ее к золоту, то предварительно они развенчивают его, сводя его к качеству одного из простых членов этой товарной толпы.

На этом мы расстанемся с «Лекциями» Смита. Мы, само собой разумеется, не могли в короткой статье полностью исчерпать этот интересный вопрос о развитии экономической теории Смита, проследить, весь ход развития во всех его подробностях; мы оставляем, однако, за собой право снова вернуться к этой теме, а заодно и к тем проблемам, которые одновременно встают при попытке простого сравнения как содержания «Лекций», с одной стороны, и «Богатства народов», с другой, так, наряду с этим, из сопоставления дат появления этих работ. Поэтому мы ограничимся здесь лишь общими выводами, а вместе с тем, только наметим ряд проблем для дальнейшего исследования.

Ряд выводов мы уже попутно сделали; нам остается добавить лишь немногое; до сих пор мы сравнивали «Лекции» с «Богатством народов»; попробуем теперь, наоборот, сравнить «Богатство народов» с «Лекциями». Посмотрим, какие части этого более позднего экономического труда Смита отсутствуют в его Глазговском курсе? Мы отмечали уже выше, что в нем отсутствует вся та часть, в которой Смит развивает теорию действительной цены или трудовую теорию ценности.

Но в них отсутствует также и другая, также чрезвычайно существенная часть экономической системы Смита, именно весь отдел о накоплении капитала и смитовское учение о воспроизводстве, т. е. вся II книга «Богатства народов». Это вполне понятно, ибо эта книга была явно написана Смитом в противовес учению физиократов, с которыми он ознакомился ближе во Франции. Невольно перед нами встает вопрос, не обязан ли Смит своему путешествию во Францию, другими словами, знакомству с физиократами, также и своей трудовой теорией ценности? Во всяком случае мы имеем право поставить этот вопрос; Смит читает курс лекций в Глазго в 1762 или 1763 году, и в нем совершенно отсутствует трудовая теория ценности, именно, как таковая. Мы не можем назвать такой теорией ценности тот уклон в ее сторону, который там несомненно имеется, а также и тех нескольких мимоходом брошенных выражений, явно притом заимствованных и, главное, помещенных им в явно неподходящем месте и не увязанных с остальным текстом. Затем следует знакомство во Франции с физиократами, и, по истечении нескольких лет научной работы в Киркальди, в 1776 году появляется его «Богатство народов», содержащее в себе уже вполне развитую, по крайней мере в своих основах, трудовую теорию.

Но если это так, если тут имеет место влияние французских экономистов на развитие экономических. взглядов Смита — мы стоим перед новым вопросом: какой характер носит это влияние или каковы истинные взаимоотношения между Смитом и физиократами? Заимствовал ли Смит трудовую теорию ценности во Франции, и, в таком случае, кому принадлежит приоритет в данном отношении? Или, быть может, физиократия и споры вокруг нее дали только толчок к самостоятельной разработке Смитом этой теории?

Все это — вопросы, на которые должна дать ответ история экономических учений. И нужно сожалеть, что этот, опубликованный 25 лет тому назад, курс «Лекций» привлек к себе так мало внимания, а, между тем, он дает очень много данных для правильного разрешения этих проблем.

Значение этого раннего курса лекций Смита для истории политической экономии очень хорошо, — правда, в полемической форме, — характеризует Делатур; во избежание недоразумений напомним, что он писал эти слова до того, как были найдены записи «Лекций».

«Что касается, — говорит он, — уничтожения тетрадей с его лекциями, то почти не приходится сожалеть о них в отношении их ценности; но, как документы, они были бы очень полезны биографу, позволяя ему более легко проследить ход развития ума знаменитого философа. Но нам было бы желательно, напр., установить состояние экономического учения Смита в таком виде, в каком он их изложил в Глазго до своего путешествия во Францию, и сравнить их с «Богатством народов», для того, чтобы выяснить все влияние, которое оказало на него пребывание в нашей стране и общение с физиократами. Действительно, несмотря на все усилия, затраченные Dugald Stewart’oм, с целью доказать, что великий шотландец мало был обязан Франции, и что вся его теория была выработана уже к 1752 году, мы сознаемся; что мы мало убеждены в точности этих утверждений: мы можем, напротив, отметить, что настойчивость, проявленная д-ром Смитом в деле уничтожения рукописей своих лекций, и стремление не допустить, чтобы их читали, более чем достаточно, кажется, свидетельствует об их относительно низшем качестве... Мы признаем огромное значение «Богатства народов» и значительный прогресс, которым политическая экономия обязана ему; мы желаем только отметить преувеличения некоторых английских биографов, которые не останавливаются перед утверждением, что к 1755 и даже к 1752 годам, задолго до появления работ Кенэ, учение их соотечественника целиком уже находилось в его уме, и что до своего путешествия на континент он выработал во всех частностях ту науку, принципы которой он должен был развить в «Богатстве народов»55.

Нельзя не признать, что Делатур оказывается правым своих сомнениях относительно состояния экономического учения Смита до времени его путешествия, и что, кроме того, проблемы намечены здесь довольно правильно. Но одновременно мы видим также, что вопрос переносится в совершенно иную плоскость: чувствуются определенные националистические нотки, совершенно неуместные в подобных случаях. Тогда как одни стремились утверждать полную экономическую самобытность Смита, другие, наоборот, стремились видеть в нем лишь английское эхо французских экономических теорий. Доказательством этого последнего, как мы только, что видели, служил даже такой факт, как сожжение Смитом всех своих бумаг перед смертью. Нельзя сказать, чтобы эта националистическая контроверза сколько-нибудь способствовала выяснению самого вопроса, — скорее, наоборот. Но, конечно, дело не только в этом: современная буржуазная экономия страдает, и не может не страдать, своеобразным дальтонизмом: она просто не замечает наиболее правильной, наиболее глубокой стороны экономической системы Смита, его эзотерического учения.

Все Смитовское учение для нее ограничивается его чисто внешними описаниями явлений и их поверхностным объяснением; они и составили, между прочим, в дальнейшем исходный пункт для позднейшей вульгарной экономии. А в этом отношении «Богатство народов», действительно, не отличается от его курса «Лекций», а если и отличается, то скорее в обратную сторону; в нем он, можно сказать, еще более вульгаризировал то, по существу, вульгарное учение, — если можно по отношению к Смиту употребить этот термин, — которое мы находим в его «Лекциях». И мы закончим тем же, чем и начали: в настоящее время объективной, научной историей экономических учений может быть только марксистская история политической экономии.

Примечания⚓︎

  1. «Проблема ценности и прибыли в учении А. Смита». Статья в сборн. «Проблемы теоретической экономии». М. 1925. ↩

  2. Ук. ст., стр 2 — 29. ↩

  3. Русск. пер. М. 1914. стр. 30. ↩

  4. Ук. с., стр, 45. Добавим, что в действительности дело обстоит скорее наоборот. ↩

  5. Там же. ↩

  6. «Lectures on Justice, Police. Revenue and Arms», delivered in the University of Glasgou by Adam Smith. Edited by Edwine Cannan, Oxford, 1896. ↩

  7. Нов. изд. 1924 r. ↩

  8. Проф. В. M. Штейн, Развитие эконом. жизни, т. I, 1924. Ленинград. ↩

  9. См. A. Delatour, Adam Smith, sa vie, ses trouvaux, ses doctrines, Paris 1886, стр 28. ↩

  10. «Lectures on Justice, Police, Revenue and Arms», Introduction, стр. XX. ↩

  11. «Lectures etc », стр. 154 ↩

  12. Там же, стр 154. ↩

  13. Там же, стр. 155. ↩

  14. Там же. ↩

  15. Там же. ↩

  16. Там же, стр. 157. Ср. с «Богатством народов», русск. пер. П. Бибикова, т. I, стр. 132. ↩

  17. «Lectures etc.», стр. 160. ↩

  18. Статья «Epingle» в V томе «Encyclopé‎die», 1755 г. ↩

  19. «Lectures etc », стр. 206. ↩

  20. По этому можно судить, насколько понимает экономическую систему у Смита хотя бы Штольцман, если он выставляет такое положение: «Адам Смит и те, кто ему следовали, имели в виду разделения труда только в пределах фабрики» K. Stolzmann, Die Krisis in der heutigen Nationalӧkonomie. Jena 1925, стр. 113. ↩

  21. «Scotch agriculture was not born in 1740, even in the Lothians». John Rae, Life of Adam Smith, London. 1895, стр. 18. ↩

  22. «Lectures etc.», стр. 172. ↩

  23. «Lectures etc.», стр. 172—173. ↩

  24. «Богатство народов». Русск. пер. П. Бибикова, 1866, т. I, стр. 133. ↩

  25. См. там же, стр. 93 и сл. ↩

  26. «Lectures etc.», стр. 173. ↩

  27. «Естественную награду, или плату за труд, — говорит Смит, — составляет произведение труда». «В первобытном состоянии общества всё произведение безраздельно принадлежало работнику» («Богатство народов», I т. Русск. пер., стр. 190). Работнику же принадлежала, следовательно, и вся ценность, созданная им. Но, с другой стороны, она составляла его вознаграждение, она была в то же время и ценностью его труда. ↩

  28. См. мою статью, стр. 60—61. ↩

  29. К. Маркс, Теории прибавочной ценности, II, 1923, стр. 10. ↩

  30. К. Маркс, Теории прибавочной ценности, 1906, т. I, стр. 133. ↩

  31. «Lectures etc.», стр. 178. ↩

  32. Там же. ↩

  33. Там же, стр. 173. ↩

  34. Там же, стр. 176. ↩

  35. «Lectures etc.», стр. 174. ↩

  36. Там же, стр. 175. ↩

  37. Там же, стр. 176. ↩

  38. Там же, стр. 178. ↩

  39. К. Маркс. Введение к критике политической экономии, см. его «К критике пол. эк.» М. 1923, стр. 29. ↩

  40. См. Introduction к «Lectures etc.». ↩

  41. «Lectures etc.», стр. 173. ↩

  42. Там же. ↩

  43. Там же. ↩

  44. Там же, стр. 177. ↩

  45. Там же, стр. 177. ↩

  46. Там же. ↩

  47. «Lectures etc.», стр. 179. ↩

  48. Там же, стр. 178. ↩

  49. Там же, стр. 180. ↩

  50. W. Petty. Les oevreus économiques money (франц. пер.), т. I, Paris, 1905, стр. 51. ↩

  51. «We have showū what rendered money the measure of value, but it is to be observed that labour, not money is the true measure of value». «Lectures etc.», стр. 190. ↩

  52. «Lectures etc.», стр. 198. ↩

  53. См., напр., там же, стр. 197—198. ↩

  54. К. Маркс, Капитал, т. I, русск. пер. 1907 г., стр. 18—19. ↩

  55. A. Delatour, A. Smith, стр. 168—169. ↩