Позняков В.¹ Рыночная ценность и ее место в экономической системе Маркса²

Журнал «Под знаменем марксизма», 1929, № 10—11, с. 57—75; № 12, с. 130—159

В 10-й главе III тома «Капитала» мы встречаемся с новым термином: до сих пор у Маркса всюду говорится о ценности или о меновой ценности, здесь же неожиданно появляется этот новый термин — рыночная ценность. Естественно, что сейчас же встает вопрос: что представляет из себя эта рыночная ценность, и если это новая категория, то что это за категория, в каком отношении она стоит к тем категориям, о которых Маркс говорил раньше, а именно к ценности и к меновой ценности. Все эти вопросы в марксистской экономической литературе оставались почти что не разрешенными.

Нужно сказать прямо, что этой категории решительно не повезло: возьмите любой учебник или курс политической экономии, возьмите даже всевозможные работы, представляющие интерпретацию или комментарии учения Маркса, вы там или вовсе не встретитесь с этой категорией рыночной ценности, или же, если и встретитесь, то она просто отождествляется с ценностью; между ними ставится знак равенства. Самое большее, о чем при этом может только идти речь, что все дело сводится к некоему терминологическому нововведению. Поэтому-то выше я и говорил о новом термине, а не о новом понятии или новой категории; представляет ли этот новый термин в то же время и новую категорию, к этому и сводится та проблема, которой нам и придется сейчас заняться.

Действительно, можно ли ставить знак равенства между ценностью и рыночной ценностью? Данный вопрос заинтересовал меня, главным образом, тогда, когда мне пришлось ближе столкнуться с учением о ренте, и именно с теорией дифференциальной ренты, так как там этот вопрос встает в самой резкой форме. Ведь все обычное представление о теории дифференциальной ренты Маркса покоится на основе этого отождествления. Но в то же время достаточно даже самого поверхностного анализа для того, чтобы убедиться, что оно приводит к абсурду, к самому кричащему противоречию с теорией ценности Маркса. Поэтому мне пришлось начать с этого пункта; в результате дальнейшего исследования я пришел к ряду интересных выводов, изложение которых и явится содержанием последующих страниц.

I

Обычное в нашей экономической литературе смешение или отождествление ценности и рыночной ценности, поскольку вообще привлекают рыночную ценность, приводит, однако, к невозможности разрешить целый ряд и других проблем политической экономии, помимо ренты.

Проиллюстрирую это на одном примере. Для этого я обращусь к дискуссии об общественно-необходимом труде, происходившей в 1922—1923 гг. и которую, наверное, все еще помнят. В этой дискуссии выявились две версии в понимании общественно-необходимого труда — версия «техническая» и версия «экономическая». Я не буду излагать содержания этой дискуссии и тех выводов, к которым пришли обе стороны, полагая, что они достаточно известны. Мимоходом отмечу только, что сами названия этих двух версий довольно-таки неуклюжи и отнюдь не характеризуют сути их взглядов.

Эта дискуссия, на мой взгляд, не привела ни к какому результату. Написано было изрядное количество статей, но вопрос так и остался невыясненным; и он остался таковым просто потому, что вопрос, о рыночной ценности так и не был поставлен. Впрочем, этот вопрос фактически был поставлен, насколько мне известно, лишь в одной статье тов. Ковалевского³, которая, кстати, представляла собой лучшее и наиболее глубокое, что только было написано во время дискуссии., Но эта статья не оказала никакого влияния на ход дискуссии и, можно сказать, осталась почти совершенно незамеченной. Возможно, это случилось потому, что она была написана позже; а вероятнее потому, что она так и осталась непонятой. Но если мы обратимся к сторонникам как «технической», так и «экономической» версий, то мы увидим, что и ту, и другую сторону, характеризует как раз полное отождествление ценности и рыночной ценности.

К чему же привело подобное отождествление?

Здесь мне придется вкратце остановиться на сущности этой дискуссии, и притом постольку, поскольку это имеет отношение к интересующему нас сейчас вопросу.

Основное разногласие заключалось в том, что в то время, как так наз. «техническая» версия рассматривала общественно-необходимый труд, а следовательно, и величину ценности в качестве момента, определяемого только состоянием общественной техники, вне всякой зависимости от состояния общественной потребности, так наз. «экономическая» версия, опираясь при этом на ряд мест из Маркса и Энгельса, утверждала, что в понятие общественно-необходимого труда входит также и момент соответствия произведенной массы товаров наличной общественной потребности Таким образом, в случае перепроизводства какого-либо товара, — тут приводился, наверное, знакомый читателю пример с электрическими лампочками, — мы будем иметь уже изменение величины общественно-необходимого труда и падение ценности лампочки; иными словами на величину ценности товара оказывает влияние и соотношение предложения и наличной потребности.

Правда, представитель этой версии — тов. Мендельсон — отвергал возможность повышения ценности в случае недопроизводства. Но это было, на мой взгляд, логической непоследовательностью. Если ценность товара должна была падать в случае перепроизводства, то по тем же самым основаниям она должна и возрастать в случае недопроизводства.

Если тов. Мендельсон признавал одну возможность и отвергал другую, то, повторяю, здесь следует говорить о логической непоследовательности. Но, если мы согласимся с экономической версией и встанем на ее точку зрения, мы фактически отождествим ценность и цену, так как при этих условиях действительно трудно провести какое-либо различие между ними. Конечно, рыночные цены в каждый данный момент могут и не совпадать с ценностью, но средние рыночные цены при этих условиях целиком совпадут с ней.

Я не буду подвергать эти взгляды подробному критическому разбору, ограничусь лишь изложением того общего впечатления, которое я вынес из всей этой дискуссии. А это впечатление таково, что, если к сторонникам «технической» версии привлекают совершенно правильные конечные выводы, то в вопросе об их обосновании никак нельзя согласиться с ними. С этой стороны все симпатии лежат на стороне тов. Мендельсона, выступившего в защиту экономической версии, но принять конечные выводы тов. Мендельсона совершенно невозможно. С обоснованием технической версии нельзя согласиться потому, что ее представители просто обошли целый ряд мест у Маркса. Они не попытались их понять или так или иначе истолковать; они просто замалчивали их или отбрасывали в сторону, — путь явно неправильный. Им приходится поэтому, как мы увидим немного ниже, говорить о неувязках и даже о противоречиях у Маркса. Но это, конечно, очень плохое обоснование самого по себе совершенно верного конечного положения.

А с другой стороны, я считаю, что обе эти версии в известном отношении правы. Я готов одновременно согласиться и с технической, и с экономической версией, но все дело в том, что обе эти версии говорят в сущности о двух разных вещах: в то время, как техническая версия говорит о ценности, экономическая версия говорит о рыночной ценности. При отождествлении рыночной ценности с ценностью здесь, конечно, оказывается почва для дискуссии. При этих условиях безусловно приходится выбирать одну из них, но в действительности они могут быть соединены в нечто целое и единое; видимое же противоречие между ними просто сводится к различию этих двух категорий — ценности и рыночной ценности. Основная ошибка «экономической» версии и сводится, таким образом, к этому неразличению данных категорий; если тов. Мендельсон и говорил об отличии рыночной ценности от ценности и о том, что это несколько иные категории, то в конце концов он вернулся к прежнему отождествлению, поскольку он пришел к выводу, что общественно-необходимое рабочее время, определяющее величину ценности в смысле первого тома «Капитала» зависит также и от состояния общественной потребности.

Однако по той же самой причине «технической» версии пришлось, как я уже отмечал, говорить о неувязках и новых противоречиях у Маркса. Так, напр., тов. Дволайцкому, в самом конце одной из своих статей, написанных в защиту «технической» версии⁴ приходится согласиться с Т. Григоровичи, что Маркс употребляет понятие «общественно-необходимый труд» в двух различных смыслах, и он сам называет это фактом. Но тов. Дволайцкий даже и не ставит вопроса, каким же образом эти два смысла увязывались у Маркса в некоторое единство, — а в этом ведь и заключается весь гвоздь вопроса. Мало констатировать факт, нужно или увязать эти два смысла, или же прийти к выводу, что они друг другу противоречат. Другой представитель «технической» версии, Богданов, также отмечает, что у Маркса можно, встретить ряд мест, которые явно тяготеют к версии, защищаемой Лассалем, т. е. к «экономической» версии, в противоречии с изложением доктрины в ее целом⁵.

Также и тов. Мотылев в своей статье⁶ констатирует, что у Маркса есть место, которое вызывает сомнения. Это место, — в нем Маркс говорит о регулировании рыночной ценности наихудшими условиями производства — по его словам, «дает повод для утверждений, что, по мнению Маркса, при несоответствии между спросом и количеством товаров происходит соответственное изменение рыночной стоимости». К этому месту мне еще придется вернуться ниже; но тов. Мотылев, встретившись с этим местом, вынужден прибегнуть к следующему, весьма сомнительному истолкованию: «под словами “регулирует рыночную стоимость” Маркс подразумевает отклонение цен от рыночных стоимостей, а не изменение стоимостей». Таким образом, он стремится представить дело так, что под «регулированием» рыночной ценности нужно понимать отклонение цен от ценности. По существу это верно, но с точки зрения тов. Мотылева это уже ни в коем случае не является выходом из данного положения.

Таким образом, в итоге мы видим, что эта дискуссия по существу уперлась в проблему рыночной ценности. И если она не дала никаких результатов, то это получилось в силу того, что сама категория рыночной ценности так и осталась невыясненной. Поскольку обе стороны исходили в отождествления рыночной ценности с ценностью, постольку приходилось или говорить о местах у Маркса, вызывающих сомнения, а то и просто о противоречиях, или же приходить к таким явно абсурдным положениям, как констатирование на ряду с трудом и иного фактора ценности. Мне, поэтому, придется обратиться к понятию общественно-необходимого труда и посмотреть, не может ли дать нам само это определение общественно-необходимого труда кое-какого материала для решения проблемы рыночной ценности.

II

На вопрос о том, что такое общественно-необходимый труд, ответ дается в том самом определении, с которым мы встречаемся в самом же начале I тома «Капитала»: «Общественно-необходимым рабочим временем является то рабочее время, которое, при существующих нормальных в данном обществе условиях производства и средней степени умелости и напряженности труда, необходимо для изготовления той или другой полезной вещи»⁷. Непосредственно же перед этим он говорит: «Совокупная рабочая сила общества, выражающаяся в товарных ценностях, рассматривается здесь, как одна и та же рабочая сила, хотя она состоит из бесчисленного множества индивидуальных рабочих сил. Каждая из этих индивидуальных рабочих сил представляет собой такую же человеческую силу, что и все другие, поскольку она обладает характером средней общественной рабочей силы и, как таковая, действует, т. е. употребляет для производства какого-либо товара лишь средне-необходимое или общественно-необходимое рабочее время»⁸. Следовательно, отсюда мы должны сделать тот вывод, что общественно-необходимый труд находится в самой тесной связи с производительной силой труда.

Да и сам Маркс эту связь тут же прямо и устанавливает: «Величина ценности какого-либо товара, — пишет он, — была бы поэтому постоянной, если бы необходимое для его производства рабочее время оставалось тоже постоянным. Это последнее, однако, меняется с каждой переменой в производительной силе труда»⁹. Эту связь и эту зависимость он формулирует в виде одного из законов своей теории ценности: «Величина ценности какого-либо товара изменяется, следовательно, прямо пропорционально количеству и обратно пропорционально производительной силе воплощающегося в нем труда»¹⁰.

Другими словами, мы должны прийти к тому выводу, что все те моменты, которые определяют производительную силу труда (или производительность труда), должны оказывать влияние и на общественно-необходимое рабочее время, так как они, как мы только что видели, стоят в самой тесной и непосредственной связи.

Что же это за моменты? И опять-таки в том же самом месте I тома «Капитала» мы находим у Маркса перечисление этих моментов. «Производительная сила труда, — пишет Маркс, — определяется разнообразными условиями, между прочим, средней умелостью рабочих, степенью развития науки и ее технического применения, общественными условиями процесса производства, размеров и ролью средств производства и, наконец, чисто-естественными условиями»¹¹.

Этот перечень не является исчерпывающим, на это обстоятельство, хотя бы, указывают уже слова «между прочим» («unter anderen»); следовательно, этот перечень можно уточнить, детализировать и т. д., но в то же время несомненно, что в данном ответственном месте Марксом в основном исчерпаны все главные классы тех обстоятельств, которые оказывают влияние на производительную силу труда и которые, таким образам, ее определяют. И если мы присмотримся ко всем этим обстоятельствам, то легко можем заметить, что все они укладываются в три основные группы. И, несмотря на то, что эта классификация, как мы увидим дальше, играет чрезвычайно существенную роль в теории ценности, этому вопросу до сих пор едва ли придавали какое-либо значение.

Что же это за группы? Тут я обращусь к другой части того же первого тома «Капитала». Приступая к анализу абсолютной прибавочной ценности, Маркс посвящает прежде всего целую главу анализу процесса труда вообще. Там он говорит, что «потребление рабочей силы — это самый труд». Он приступает затем к анализу этого процесса труда, но исследует прежде процесс труда, как таковой, «независимо от какой бы то ни было определенной общественной формы».

В этом смысле процесс труда, как известно, сводится к процессу, протекающему между человеком и природой, к воздействию на данную природой материю (Naturstoff), «для того чтобы присвоить себе материю в пригодной для него форме».

Анализируя этот процесс, Маркс устанавливает, что простые моменты процесса труда следующие: 1) целесообразная деятельность или самый труд, 2) предмет, на который действует труд, и 3) орудия, которыми он действует.

На ряду с этим выступает еще и земля, как «всеобщий объект человеческого труда», как «первоначальный арсенал его (человека. В. П.) орудий труда» и, наконец, как «всеобщее орудие труда», дающее «рабочему locus standi, а процессу — его сферу действий (field of employment»)¹². Она представляет собой «непроизведенное средство труда», как выражается еще Маркс.

Следовательно, если мы берем процесс труда, как таковой, вне его общественной формы, то мы встречаемся здесь со следующими тремя факторами: 1) с трудом, 2) орудиями труда и 3) землей, при чем первый фактор или труд является субъективным фактором производства, два же других — его объективными факторами.

Теперь, если мы возьмем этот субъективный фактор и будем рассматривать его, как процесс, совершающийся между человеком и природой, то мы легко можем заметить, что успешность данного процесса зависит не только от личных свойств, заложенных в самом этом труде, который в данном случае выступит перед нами только в качестве одного из технических факторов, зависит не только от ловкости, искусства, интенсивности труда и тех общественных условий, в которых действует труд, но которых нам здесь пока не дано, поскольку мы говорим только о процессе труда, как таковом, и абстрагируемся поэтому от определенной общественной формы, — но и объективные факторы процесса труда точно так же играют решающую роль в определении успешности или производительности труда. Величина и дееспособность орудий труда самым непосредственным образом влияет на производительность данной массы применяемого труда. Точно так же и различие в естественных свойствах различных участков обрабатываемых земель самым непосредственным образом обусловит то количество продуктов, которые будут произведены одним и тем же количеством труда, а, следовательно, определит и производительность этого труда¹³. Поэтому то же самое количество труда, но затраченное на более плодородном участке, дает большее количество продуктов, но оно отнюдь не может создать и большую по величине ценность, как нас в этом хотят уверить некоторые интерпретаторы теории земельной ренты Маркса¹⁴.

Таким образом, мы видим, что производительность труда, а тем самым и величина общественно-необходимого рабочего времени определяется тремя моментами; ее определяют с одной стороны субъективный фактор — труд, и все то, что лежит на стороне труда, а с другой стороны — объективные факторы производства, т. е. все то, что лежит на стороне «капитала» в буржуазном понимании этого слова, или орудий труда и на стороне земли.

Так, Маркс в одном месте говорит: «Различная производительность труда — независимо от того, является ли это различие следствием различных естественных условий труда, или различных общественных условий труда, или различных технологических условий — ничего не изменяет в том, что ценность товаров равняется овеществленному в них количеству труда»¹⁵. Мы видим, что Маркс и здесь проводит то же различение или то же расчленение, что и раньше. Он говорит об естественных условиях, — с другой стороны, о технологических условиях; общественные же условия труда, очевидно, включают в себя все те условия, которые лежат на стороне субъективного фактора — так как всегда приходится говорить при этом об общественно-средней умелости, интенсивности и ловкости. Правда, сюда привходит еще ряд моментов, которые на данной стадии — поскольку идет речь о процессе труда вообще — не могут быть еще привлечены.

Перед нами естественно встает вопрос: являются ли все эти моменты вполне равноправными или, лучше сказать, вполне равносильными, играют ли они одинаковую роль при определении ценности товара, или же между ними можно провести различие? Конечно, если мы будем оставаться в пределах процесса труда вообще, то с этой точки зрения мы абсолютно не сможем провести между ними никакого принципиального различия; труд при этом выступит перед нами в качестве лишь одного из технических факторов. Но в таком случае отпадает всякое различие между трудом человека и трудом животных, напр., рабочего скота. И недаром Адам Смит в некоторых местах своего «Богатства народов» ставил знак равенства между трудом человека и трудом рабочего скота. Все дело в том, что он, анализируя товарную форму общества, анализируя процесс производства товаров, в качестве исходного пункта и объекта своего исследования фактически брал процесс производства как таковой. Правда, он говорил об определенной форме общества, об обществе, где накоплены капиталы и появилась частная собственность на землю, но эта форма общества выводилась им из природы человека, она определялась естественными законами и бралась им поэтому просто как реальная данность, или, лучше сказать, как некая идеальная данность, поскольку были налицо еще многочисленные остатки прежних отношений, мешающих полному проявлению законов естества. Но поэтому вопрос о форме общества, о форме общественного производства им сознательно не ставился и не мог быть даже поставлен. Но тем самым в годовой труд нации он фактически должен был включить и труд рабочих волов.

До сих пор мы имели дело только с процессом труда, лишенным всякой общественной формы; но если мы привлечем эту общественную форму производства, то эти три фактора уже перестают быть только такими факторами всякого процесса производства. Они получают и общественную характеристику.

В товарном или товарно-капиталистическом обществе все эти факторы производства выступают носителями определенных общественных отношений. Они получают дополнительную характеристику, приобретают определенную социальную форму. «Те самые составные части капитала, которые, с точки зрения процесса труда, различаются как объективные и субъективные факторы, как средства производства и рабочая сила, различаются, с точки зрения процесса возрастания ценности, как капитал постоянный и капитал переменный»¹⁶.

«Точно так же, как и капитал, наемный труд и земельная собственность суть исторически определенные общественные формы: первая — труда, вторая — монополизированного земного шара, и притом обе суть формы, соответствующие капиталу и принадлежащие одной и той же экономической формации общества»¹⁷.

Если мы учтем эту общественную характеристику или социальную форму факторов производства, то вместе с тем мы должны будем констатировать принципиальное различие между трудом как субъективным фактором производства и прочими объективными факторами производства. Конечно, если стать на точку зрения крайнего физиологизма, то это различие совершенно стирается; но ведь точка зрения последовательного физиологизма как раз и характеризуется полным неразличением этих двух сторон процесса производства — технической и общественной. «Arbeitsprozess» и «Verwertungsprozess» — при этом сливаются воедино в некий процесс труда или траты энергии. Но если труд рассматривать просто как трату энергии вообще, то, действительно, трудно найти сколько-нибудь существенную разницу между затратой энергии человеком и такой же затратой домашним животным.

Ведь с точки зрения физиологического процесса труд животного характеризуется теми же чертами, что и труд животного — вида «homo sapiens».

Как фактор процесса производства вообще, как технический фактор труд исчерпывается своим физиологическим содержанием. Но как источник или субстанция ценности этот труд выступает в качестве общественного труда, и притом специфически общественного труда или общественного труда в специфической форме абстрактно-человеческого труда. Объективные факторы производства превращаются в вещи, выступающие в роли носителей определенных общественных отношений.

В капиталистическом обществе субъективный фактор или труд также получает вполне определенную социальную характеристику, выступая в виде наемного труда. Однако его социальная характеристика этим далеко еще не исчерпана. Капиталистический способ производства есть лишь капиталистическая форма товарного производства. Труд наемного рабочего создает в то же время товары, т. е. он образует ценность. И ветчина ценности определяется количеством затраченного им труда. То же обстоятельство, что он является наемным рабочим, а его труд представляется как наемный труд, приводит только к тому, что на его долю приходится лишь часть образуемой им ценности; другая же часть без всякого эквивалента притекает собственникам объективных факторов производства; в силу этого эти вещи и получают социальную характеристику и превращаются: средства труда и сырье — в капитал, земля — в земельную собственность.

Однако труд рабочего, поскольку он образует ценность, должен выступить как средний, общественно-необходимый труд, должен обладать средней мерой своей производительности. Но она зависит, как я уже указывал, от условий, лежащих на стороне всех трех факторов производства.

Подчеркну еще раз, что если в капиталистическом обществе и применяется наемный труд, но постольку, поскольку речь идет о производстве товаров, т. е. о процессе образования ценности, труд характеризуется не той своей чертой, что он является наемным трудом, а той, что он является просто общественным трудом и (специфически общественным трудом), другими словами, рабочий, затрачивающий труд, выступает здесь в качестве простого среднего, типичного члена данного товаропроизводящего коллектива и идет в счет именно как таковой. С этой точки зрения его труд является лишь \(1/n\)-й частью всего совокупного общественного труда, если мы примем, что данный трудовой коллектив, — а всякое товарное (и капиталистическое) общество в своей совокупности и представляет, — правда, весьма своеобразную и специфическую форму такого трудового коллектива, — состоит из \(n\) таких отдельных индивидуумов. Реально общественный труд состоит из бесчисленной массы затрат труда со стороны отдельных членов общества. Каждый отдельный товар представляет ценность лишь постольку, поскольку он воплощает некоторое количество этого общественного труда. Производительность труда, произведшего его, самым непосредственным образом отражается поэтому на величине ценности данного товара, так как она определит и самое количество затрачиваемого на его производство общественного труда. Подобное изменение величины ценности будет иметь место во всех случаях изменения в производительной силе труда, вне всякой зависимости от того, в силу чего наступило это изменение в производительной силе труда, т. е. вызвано ли оно моментом, лежащим на стороне субъективного фактора производства, или на стороне объективных факторов производства. Другими словами, произойдет ли это изменение в результате перемены в среднем уровне интенсивности, или от изменений в ловкости или умелости рабочего, произойдет ли оно в результате применения новых, более производительных машин или потому, что будут подвергнуты обработке более плодородные участки земли — во всех этих случаях производительная сила труда изменится, изменится также и величина ценности отдельного товара. Но так дело будет обстоять именно только с точки зрения отдельного товара, т. е. поскольку мы говорим о ценности отдельной штуки товара; и любопытно, что Маркс в данном месте применяет особую терминологию, каковая особенность исчезла в русском переводе: тогда как товар обычно обозначается им словом «Waare», здесь Маркс говорит «Artikel»¹⁸.

Это положение об обратной зависимости величины ценности от производительной силы труда в действительности верно лишь по отношению к каждому единичному экземпляру товара, но оно перестает быть верным, если только мы берем всю товарную массу или весь товар отдельной отрасли производства. Здесь-то на первый план и выступает принципиальное различие между теми факторами, которые оказывают влияние на производительность труда и таким образом определяют ценность отдельного товара. Поэтому, если мы встречаемся с изменением в производительности труда, то в данном отношении нам прежде всего нужно поставить вопрос, чем вызвано это изменение, так как результаты этого в различных случаях будут также различны. Но тем самым мы вплотную подошли к вопросу об абсолютной ценности.

III

Что такое абсолютная ценность, и в чем ее отличие от относительной ценности? Какое теоретическое значение имеет это разграничение между абсолютной и относительной ценностью? И в каком отношении стоит к ним теория ценности Маркса? — На все эти вопросы мы можем ответить проще всего, если в самых кратких чертах охарактеризуем в этом вопросе позицию классиков — этих предшественников Маркса. Нам ясна станет вместе с тем и вся теоретическая важность этого понятия — абсолютной ценности.

Обращусь прежде всего к Адаму Смиту; была ли известна ему эта абсолютная ценность, или же ценность для него выступает в виде чего-то совершенно относительного? Существует ряд комментаторов классической школы, — главным образом, они комментируют Рикардо, — которые стремятся истолковать и Смита, и Рикардо и представить их типичными представителями теории относительной ценности. По их словам, у Смита, напр., ценность есть не что иное, как отношение; у него, будто бы, нельзя найти никакого понятия абсолютной ценности. На самом деле, это, конечно, не так. Для этого будет достаточно привести лишь несколько цитат. Прежде всего здесь придется привести его известное место о козе и бобре:

«В раннем и первобытном состоянии общества, которое предшествует накоплению капитала и обращению земли в частную собственность, отношение между количествами труда, необходимыми для приобретения различных предметов, является, по-видимому, единственным условием, которое может дать какое-либо правило для обмена различных предметов. Если, наприм., у какого-нибудь охотничьего племени для убийства бобра требуется обыкновенно в два раза больше труда, чем для убийства козы, то один бобр, будет, понятно, обмениваться на двух коз или, — другими словами, — стоить двух коз. Вполне естественно, чтобы обычный продукт труда двух дней или двух часов стоил в два раза больше, чем продукт труда одного дня или одного часа»¹⁹. Таким образом, хотя Смит и говорит тут об относительной ценности, об отношении двух количеств труда, но этой относительной ценностью является отношение двух величин, которые даны и вне этого отношения, и которые сводятся к затратам труда.

В другой цитате мы встречаемся у Смита с очень интересной постановкой вопроса, где Смит не только проводит это различение, но и на примере показывает маскировку действительного отношения этим относительным выражением. Он говорит, что по мере развития разделения труда, т. е. по мере увеличения его производительной силы «все предметы становились бы постепенно дешевле... Однако же, хотя в действительности все предметы стали бы дешевле, тем не менее, многие вещи показались будто бы дороже, чем прежде, и за них давалось бы в обмен большее количество других товаров. Положим, например, что в наибольшем числе отраслей промышленности производительная сила труда удесятерилась, т. е. что труд одного дня производит в настоящее время в десять раз больше произведений, чем прежде; положим, сверх того, что в одной из этих отраслей сила труда только удвоилась, т. е. что в одном из промыслов однодневная работа производит только в два раза больше произведений, чем прежде. При обмене произведений однодневного труда такой отрасли промышленности, усовершенствование которой удесятерилось, на однодневное произведение последнего промысла отдано будет в десять раз большее, противу прежнего, количество произведений, чтобы купить только двойное противу прежнего количество последнего. Поэтому определенное количество, напр., фунт последнего произведения, покажется в пять раз дороже, чем прежде, между тем как, на самом деле, оно будет в два раза дешевле против первоначальной цены своей. Ибо хотя при покупке его придется отдать в пять раз больше других товаров, тем не менее в настоящее время требуется только половинное количество труда против того, что было нужно, в прежнее время для его изготовления»²⁰.

Мы видим, таким образом, что хотя Смита, по его словам, и интересовало больше исследование относительной ценности товаров, но эта относительная ценность сводится им в конце концов к отношению абсолютных ценностей двух товаров, каковыми он считает количества труда, которых стоило производство этих товаров или которые могут быть куплены за эти товары; более того, он тут же показывает, что это относительное выражение, или относительная ценность может иной раз весьма своеобразно представить это действительное отношение: действительная (абсолютная) ценность понизилась, а относительная (или меновая) ценность возросла.

Если мы возьмем другого классика — Рикардо, то, опять-таки, помимо того, что он в общем соглашается с вышеприведенными положениями Сита, сам цитирует его слова о козе и бобре, он дает еще и следующую четкую формулировку: «Если я считаю труд и источником всякой стоимости и относительное количество его мерилом, которое почти²¹ исключительно определяет относительную стоимость товаров» и т. д.²² (и дальше Рикардо говорит о трудности сведения качественно различных трудов, т. е. видов труда различной квалификации). Количество подобных цитат можно без труда умножить; поэтому я ограничусь только еще одной. «Относительная стоимость двух товаров, — пишет Рикардо, — изменяется; как же узнать, в котором из них действительно произошло изменение? Сравнив настоящую стоимость одного со стоимостью обуви, чулок, шляп, железа, сахара и всех других товаров, мы находим, что он обменивается на то же самое количество этих вещей, что и прежде. Сравнив с этими же товарами другой, мы находим, что он изменился относительно всех их; в таком случае мы можем с большим вероятием заключить, что изменение произошло в этом товаре, а не в товарах, с которыми мы его сравнивали. Если, исследуя подробнее все обстоятельства, связанные с производством этих различных товаров, мы найдем, что на производство обуви, чулок, шляп, железа, сахара и проч, затрачивается то же количество труда и капитала, что и прежде, а на производство того единственного товара, относительная стоимость которого изменилась, иное, то вероятность превратится в достоверность, и мы будем уверены, что изменение произошло единственно в этом товаре: мы открываем, таким образом, причину его изменений»²³.

Приведенных цитат, я думаю, достаточно для доказательства того, что классикам была известна также и действительная, реальная или абсолютная ценность, которая сводилась к затрате труда.

Довольно дикие попытки доказать, что у них речь идет только об относительной ценности, т. е. об отношении между двумя «ничто», только и могла прийти в голову современным буржуазным апологетам капиталистического строя, которым для этой цели приходится прибегать и не к таким еще нелепостям. Конечно, всякое отношение есть отношение между двумя или несколькими величинами, но эти величины, очевидно, существуют и вне этого отношения. Это настолько естественно, что вряд ли Смит и Рикардо могли даже и представить себе необходимость какого-то доказательства этого самоочевидного положения. Этот вопрос очень четко и ярко поставлен в работе одного французского экономиста-рикардианца, которому, как математику, нелепость какой-либо иной трактовки должна была сама собой бросаться в глаза. При помощи «в высшей степени простой и совершенно точной аналогии» с относительными движениями в системе точек, обусловленными абсолютными движениями этих же самых точек, он приходит к тому выводу, что «мы можем определить ценность одного какого-либо товара только через отношение его к другим товарам. В этом смысле даны только относительные ценности. Но, если эти относительные ценности изменяются, то для нас ясно, что это изменение должно быть отнесено на счет изменения или одной стороны этого отношения, или другой стороны»... «Соответственно с этим мы очень хорошо различаем относительные изменения ценности, которые обнаруживаются посредством изменений относительных ценностей, и абсолютные изменения ценности того или другого товара, которые обменом приводятся в соотношение»²⁴.

Повторяю, что с точки зрения и логики, и здравого смысла это была единственно возможная постановка проблемы. Между прочим, Маркс в своей критике Рикардо, как бы в противовес той плеяде «критиков», которые стараются насильственно затащить чуть ли не всю классическую школу в лоно исключительно относительной ценности, отмечает как раз обратное положение. Если Рикардо, по его словам, и исследовал, главным образом, относительную ценность, но он сводил ее к абсолютной ценности; однако при этом он слишком абсолютизировал эту абсолютную ценность, не заметив того, что и она в свою очередь относительна. В этом и заключается коренная ошибка Рикардо. Но эта относительность имеет другой смысл.

Действительно, относительная ценность есть прежде всего меновая ценность или цена; она показывает лишь меновое отношение товара. «Выражаю ли я, — говорит по этому поводу Маркс, — ценность двух товаров взаимно в их собственных потребительных ценностях или представляю оба товара в их действительной цене в потребительной ценности третьего товара, эти относительные или сравнительные ценности или цены суть те же самые, и их изменения следует различать от изменений их относительных ценностей в первом смысле, т. е. поскольку они не выражают ничего другого, кроме изменения рабочего времени, требующегося для их собственного производства, следовательно, в них самих реализованного. Последняя относительная ценность является, следовательно, «абсолютной ценностью» сравнительно с относительными ценностями во втором смысле, в смысле реального выражения меновой ценности одного товара в потребительной ценности другого или в деньгах»²⁵.

Вот этой-то относительности «в первом смысле» и не могли вскрыть ни Рикардо, ни классики, ни их критики, напр., тот же Бэйли. Классики вполне верно за меновой ценностью или сравнительной ценностью видели абсолютную ценность, правильно сводили ее к затраченному труду, но они совершенно не ставили дальнейшего вопроса о характере этого труда. Они просто брали труд как затрату труда, и этим ограничивались. Тем самый они абсолютизировали эту затрату труда, а вместе с тем и ценность. Но крайности сходятся, или, если применить диалектический термин, вещи превращаются в свою противоположность. При такой постановке проблемы эта абсолютная ценность должна была неизбежно остаться sine usu и выпасть вообще из всего хода их теоретического исследования. Практически им и осталось только исследовать относительную или сравнительную ценность или, если применить терминологию Маркса, — меновую ценность. Причина этому ясна: классики не ставили вопроса о форме ценности, в силу этого не могли различить двойственной природы труда, не могли поэтому понять труд, как «абстрактно-всеобщий и в этой форме общественный труд»²⁶. «Иначе Бэйли (а сказанное по адресу Бэйли de facto приложимо в данном случае и к классикам. В. П.) увидел бы, что относительность понятия ценности никоим образом не уничтожается тем, что все товары, поскольку они меновые ценности, являются только «относительными» выражениями общественного рабочего времени и что их относительность никоим образом не состоит только в отношении, в каком они обмениваются друг на друга, но в отношении всех их к этому общественному труду, как их субстанций»²⁷.

Этот небольшой экскурс в историю политической экономии дает возможность сделать некоторые выводы. Мы видим, что 1) классическая политическая экономия установила понятие абсолютной ценности, сведя ее к затрате труда, но 2) она не поставила вопроса о форме ценности и вообще о социальной форме всех экономических категорий и в силу этого 3) хотя мы там и встречаемся иной раз с очень верным разграничением двух сторон труда²⁸, но это различение проводилось ею без ясного сознания всего его значения; она в таких случаях только верно отображала реальную действительность, 4) поэтому же она не могла понять общественной характеристики труда и всей специфичности этой характеристики в товарном обществе; она не могла проникнуть к общественному труду, как субстанции ценности. Она должна была, поэтому, абсолютизировать ценность, но в таком случае терялась всякая связь ее с относительной или меновой ценностью. Понять последнюю, как форму проявления первой, она решительно была не в состоянии. Метод классической школы не дал ей возможности сделать все надлежащие выводы из абсолютной ценности.

Но вместе с тем становится ясным все значение этой абсолютной ценности в экономической системе Маркса. В ней мы поистине имеем media res, тот фундамент и тот исходный пункт, откуда исходит и на котором строится теория ценности Маркса.

IV

Я должен подойти к этому чрезвычайно важному вопросу еще и с другой стороны: для этого мне придется еще раз вернуться к общественно-необходимому труду. Однако предварительно сделаю одно беглое замечание.

У нас укоренилась весьма нехорошая привычка сводить роль закона ценности чуть ли не исключительно к роли регулятора производства. Иной раз из регулирования стремятся даже вывести самую сущность ценности. Мне кажется, что здесь вещи перевернуты на голову; ведь стоит только поставить вопрос, что же за регулятор действует в товарно-капиталистическом обществе, как ответ явствует сам собой: этим регулятором является рыночная конкуренция, механизм цен или, если хотите, таким регулятором можно назвать меновую ценность.

Таким образом, начав с регулятора, мы в крайнем случае дальше меновой ценности не пойдем; но тем самым мы поставим задачу на голову. Поэтому нельзя начинать с регулирования, но этим регулированием нужно кончить; регулирование станет нам понятным лишь после того, как выведена и понята форма меновой ценности, но ведь не из меновой ценности следует выводить ценность. Это — путь, по которому пошел тот же Бэйли и на который он приглашает вступить и нас. Но у меня нет никакой охоты следовать за ним. В доказательство своей точки зрения я могу сослаться на известное письмо Маркса к Кугельману, — к нему, впрочем, я вернусь еще ниже — а, кроме того, я могу привести хотя бы следующую цитату: «Во-первых, постоянные уклонения цены товаров от их стоимости составляют необходимое условие, при котором и посредством которого только и может проявляться (подчеркиваю: проявляться. В. П.) сама стоимость товаров. Только постоянными колебаниями конкуренции, а вместе с нею товарных цен, осуществляется свойственный товарному производству закон стоимости и становится действительностью определение стоимости общественно-необходимым рабочим временем... Во-вторых, в обществе обменивающихся товаропроизводителей конкуренция, приводя в действие свойственный товарному производству закон стоимости, тем самым вносит в общественное производство единственную, возможную при данных обстоятельствах, организацию и порядок. Только посредством обесценения или дороговизны продуктов отдельные производители узнают на собственной шкуре, сколько и чего нужно или не нужно обществу. Между тем, именно к уничтожению этого-то единственного регулятора и стремится та утопия, одним из защитников которой является Родбертус»²⁹.

На этом я и кончаю свое замечание; но вместе с тем основной вопрос остается еще не решенным, — откуда же следует выводить ценность? Я должен здесь вернуться к общественно-необходимому труду, при чем прежде всего коснусь более общего вопроса, а именно вопроса об основном методологическом различии, разделяющем Маркса от классиков. Затронуть этот вопрос тем более необходимо, что по существу и теперь у нас сплошь и рядом исходят из методологических основ классиков; одновременно это позволит мне подойти ближе и к интересующей меня в данный момент теме.

Когда встает вопрос об общественно-необходимом труде, то эта проблема иной раз — и весьма, к сожалению, часто — ставится таким образом: положим, перед нами одна штука товара и другая штука товара, они произведены на двух разных предприятиях двумя различными производителями при различной у каждого затрате труда. Но на одном и том же рынке не может быть двух цен на один и тот же товар, его цена едина, независимо от того, при каких условиях произведены отдельные экземпляры этого товара И перед экономистом в таком случае встает следующий теоретический вопрос: каким же образом прийти от этих нескольких — двух, трех, четырех и т. д. — товаров с различными затратами труда на их производство к общей им всем единой цене или ценности? Мы видим, что при этом в качестве исходного пункта берут единичные товары, а затем начинают отыскивать тот товар, который играет главную роль, затрата труда на который является регулирующей, определяющей ценность товаров данного рода, на которую, следовательно, равняются рыночные цены или рыночные ценности вообще всех товаров этого рода.

Но эта постановка вопроса как раз и характерна для классиков. Сошлюсь при этом на Рикардо. Правда, у него нет самого термина «общественно-необходимый труд», но по существу он дает определение общественно-необходимого труда, когда говорит, что ценность всякого товара определяется той затратой труда, которая необходима для его производства при наихудших условиях³⁰. Любопытнее всего, что это положение выставляется тогда, когда он переходит к анализу ренты. В сельском хозяйстве мы действительно встречаемся с несколько иным процессом ценообразования или иным образованием рыночной ценности его продуктов; Рикардо же 1) обобщает это положение и 2) относит его к определению самой ценности товаров. И первое, и второе было явным образом неверно. Здесь странно лишь то, что этот рикардианский закон ценности в виде «закона ценности хлеба» перекочевал в марксистскую экономическую литературу и выдается здесь за \(100\)%-ный марксизм. От этого он, конечно, не становится ни на йоту правильнее. Каковы же методологические корни этого ошибочного положения? — Все та же методология классиков, их индивидуалистический и рационалистический подход. Принципиально, перед ними стоял такой вопрос: дан ряд отдельных товаров или товаров-индивидуумов, и нужно было перейти от них к общей им всем ценности. Или же, если мы сделаем ударение на труде, перед ними был ряд отдельных индивидуумов, каждый из которых при производстве какого-либо товара затрачивал различное количество труда, и тот же вопрос поворачивался следующим образом: труд какого индивидуума является регулирующим или общественно-необходимым трудом, на который равняются или по которому оцениваются все затраты труда остальных индивидуумов? Исходным пунктом здесь, таким образом, является или отдельный, единичный товар, или отдельный индивидуум. Такая глубоко индивидуалистическая постановка вопроса очень хорошо гармонировала с индивидуализмом классиков, но она совершенно чужда Марксу. И неудивительно, что это сказалось даже на терминологии: Рикардо, как мы видели, говорит просто о «необходимом» труде, для него это был труд того индивидуума, который случайно попал в регулирующееся положение. Он не мог говорить об «общественно-необходимом» труде, так как для этого требовалось ясное понимание характера общественного труда и его специфичности в условиях товарного производства. Но тут их метод лежал у них поперек пути.

Иной метод обусловил у Маркса принципиально совершенно иной подход и к проблеме общественно-необходимого труда. Если классики исходили от индивидуума, а общество рассматривали, как простую сумму индивидов, то для Маркса исходный пункт — общество. Приведу только всем известные цитаты, которые, по моему мнению, говорят сами за себя. «Однако труд, — говорит Маркс, — образующий субстанцию ценностей, есть одинаковый человеческий труд, затрата одной и той же человеческой рабочей силы»³¹. И он следующим образом расшифровывает последнее понятие: «Совокупная рабочая сила общества, выражающаяся в ценностях товарного мира, имеет здесь значение как одна и та же человеческая рабочая сила, хотя она состоит из бесчисленного множества индивидуальных рабочих сил»³². Лишь после этого Маркс переходит к индивидууму: «Каждая из этих индивидуальных рабочих сил представляет собою такую же человеческую рабочую силу, как и все другие, поскольку она обладает характером средней общественной рабочей силы и как таковая средняя общественная рабочая сила действует, т. е. употребляет для производства какого-либо товара лишь в среднем необходимое или общественно-необходимое рабочее время»³³.

Мы видим, что у Маркса прежде всего говорится о совокупной рабочей силе общества; лишь затем он переходит к отдельным индивидуумам, да и то здесь отдельный индивидуум идет в счет лишь постольку, поскольку он представляет некое общественное среднее, лишь среднего, типичного члена данного общества.

Та же мысль подчеркивается Марксом и в других местах. Так, в «Нищете философии» он пишет: «То обстоятельство, что мерилом стоимости служит одно лишь количество труда, без всякого отношения к его качеству, предполагает, в свою очередь, что простой труд сделался основой промышленности. Оно предполагает, что различные роды труда уравниваются путем подчинения человека машине или путем крайнего разделения труда, что труд оттесняет человеческую личность на задний план, что часовой маятник сделался точною мерою относительной деятельности двух работников, точно также, как он служит мерою скорости двух локомотивов. Поэтому не следует говорить, что час (труда) одного человека стоит часа другого, но вернее будет сказать, что человек в течение одного часа стоит человека в течение другого часа. Время — все, человек — ничто: он только воплощение времени»³⁴. Нелепо было бы думать, что человек здесь выступает воплощением просто времени, он является носителем совокупного рабочего времени, и лишь в таком качестве данный человек на один час стоит человека в течение другого часа. Точно так же в другой работе Маркса — «К критике политической экономии» мы опять находим ту же мысль: «Превращение (Die Auflösung) всех товаров в рабочее время нисколько не большая, но и не менее реальная абстракция, чем превращение всех органических тел в воздух. Труд, измеряемый таким образом временем, выступает в действительности не как труд различных индивидуумов, но скорее различные трудящиеся индивидуумы выступают, как простые органы этого труда»³⁵.

Я должен констатировать совершенно такой же ход мыслей у Маркса, если мы от труда перейдем к материализации этого труда — к товару. Исходный пункт для Маркса и здесь — вся совокупная масса товаров; напомню только цитированное мною выше место: «Совокупная рабочая сила общества, выражающаяся в ценностях товарного мира (in den Werthen der Waarenwelt)». «Каждый отдельный товар, — продолжает Маркс, — считается здесь вообще как средний экземпляр данного рода товара»³⁶.

Сказанным я здесь и ограничусь; впрочем, к этому вопросу мне придется еще вернуться в дальнейшем. Теперь же отмечу, что, по моему мнению, именно в таком подходе к экономическим проблемам и лежит Trecificum всей экономической системы Маркса, поэтому естественно, что отсюда вытекает целый ряд чрезвычайно важных выводов, остановиться на которых, однако, я лишен возможности в настоящую минуту; они могут стать предметом особой работы.

Здесь же я хочу только затронуть один вопрос и провести одну аналогию.

Я уже останавливался на регуляторе и законе ценности и отмечал, что было бы в высшей степени ошибочно при выведении закона ценности исходным пунктом брать регулирование. Наоборот, сущность ценности должна быть выведена помимо регулирования; лишь после того, как эта сущность выведена, нам становится понятной и такая функция закона ценности, как регулирование. Поясню свою мысль на следующем примере. В дискуссии о действии или наличности закона ценности в условиях переходного периода сплошь и рядом вся проблема упирается в это регулирование, в вопрос, что является здесь регулятором? Если конструируют стихийное регулирование, то отсюда умозаключают к наличию и закона ценности. Другими словами, ход исследования таков: раз регулирование, протекающее помимо нашей воли, является сущностью закона ценности, и раз мы встречаемся с такого рода регулированием, не подчиняющимся нашей воле во всех отношениях, то, очевидно, приходится признать господство закона ценности. И это господство закона ценности иной раз провозглашается чуть ли не для всей переходной эпохи. Вместе с тем попадают в тупик и вынуждены в силу этого говорить удивительные вещи, так как легко представить себе, что регулирование может не удаться по самым различным причинам. Сама по себе невозможность точного регулирования (а не точное регулирование не является вообще регулированием) еще отнюдь не дает права заключать о действии закона ценности.

Вопрос становится очень простым, если мы и в этом случае будем исходить из совокупного труда общества и его специфической формы в переходную эпоху. Его специфической формой в товарном обществе является то обстоятельство, что он есть совокупность отдельных затрат труда со стороны независимых, автономных частных собственников, связанных разделением труда. И вся данная проблема и сводится к установлению того, в какой мере эти социальные отношения являются господствующими в переходный период; ответ при этом ясен сам собой. Лишь на следующем этапе исследования можно поставить вопрос о регуляторе.

По той же самой причине я не могу согласиться и с постановкой вопроса И. И. Рубиным, правда, глубокой и интересной, но все же, на мой взгляд, недостаточной. Для него главное и существенное в законе ценности — это распределение труда. По крайней мере, в тех цепочках, которые он дает, конечным звеном выступает распределение труда, т. е. по сути дела то же регулирование. Я полагаю, что тем самым анализ не доведен до конца и оборван на полпути, так как само распределение труда еще только должно быть выведено из закона ценности.

Для доказательства прибегну к аналогии и возьму другую экономическую категорию — заработную плату. Здесь заработную плату также можно связать — и фактически это очень часто делается — с распределением наемного труда по различным отраслям; и здесь также приходится говорить о спросе и предложении, но только на рынке труда. Спрос и предложение вызывают перелив наемного труда (его распределение) из одной отрасли производства в другую, — отсюда и выводят заработную плату или ценность рабочей силы. Но Маркс подробно останавливается на этом вопросе в «Капитале» и настоятельно подчеркивает, что так ставить вопрос совершенно нельзя. Если мы будем брать отдельных рабочих и прослеживать всю механику, приводящую к их постоянным миграциям по отдельным отраслям производства, то мы никоим образом не сможем подойти к закону ценности рабочей силы. Он прямо говорит: «Если, напр., вследствие благоприятного стечения обстоятельств, накопление в известной отрасли производства становится особенно оживленным, прибыль в ней поднимается выше средней прибыли, добавочный капитал устремляется туда, то, конечно, увеличивается спрос на труд и заработная плата. Высокая заработная плата привлекает большую, чем прежде, долю рабочего населения в эту, находящуюся в благоприятных условиях, сферу производства, пока она не насытится рабочей силой, и заработная плата не упадет опять надолго до своего прежнего уровня или ниже его, если наплыв был слишком велик. Тогда иммиграция рабочих в эту отрасль промышленности не только прекращается, но даже уступает место эмиграции из нее»³⁷. И Маркс говорит. «Тут экономист может видеть, «где и как» при повышении заработной платы происходит абсолютное увеличение числа рабочих, а при абсолютном увеличении числа рабочих — уменьшение заработной платы; но на самом деле он видит только местное колебание рабочего рынка в одной какой-нибудь отрасли промышленности; он видит только явления распределения рабочего населения в различных сферах приложения капитала, в зависимости от изменяющихся потребностей последнего»³⁸. Такого рода представления он называет «экономической фикцией». Непосредственно перед приведенными словами он говорит: «Разобранная нами выше экономическая фикция (а в приведенных мной выше словах Маркс дает резюме этой «фикции». В. П.) смешивает законы, управляющие общим движением заработной платы или отношением между рабочим классом, т. е. совокупной рабочей силой, и совокупным общественным капиталом, с законами, распределяющим рабочее население между различными сферами производства»³⁹.

Мысль Маркса ясна и выражена отчетливо; извольте, говорит он по адресу экономистов, вывести общее движение заработной платы или закон ценности рабочей силы, исходя из отношений двух классов, взятых каждый в совокупности; а когда вы его выведете, вы сможете перейти и к законам, распределяющим рабочую силу по различным отраслям, вы поймете тогда и движение каждого отдельного рабочего.

Но совершенно так же дело обстоит и с законом ценности, и с распределением труда или регулированием производства. Закон ценности должен быть выведен из всей общественной совокупности, и лишь затем только станет понятным и само регулирование. В противном случае неизбежно придется в качестве исходного пункта взять отдельный товар и отдельного индивидуума; но тем самым общественная точка зрения Маркса будет отброшена ради индивидуалистического метода буржуазной экономии.

В еще более — я сказал бы — наглядной форме Маркс характеризует свой метод в известном письме к Кугельману, на которое, между прочим, опираются все теории регулятора:

«Болтовня о необходимости доказать понятие стоимости покоится лишь на полнейшем невежестве как в области того предмета, о которой идет речь, так и в области научного метода. Всякий ребенок знает, что каждая нация погибла бы с голоду, если бы она приостановила работу, не говорю уже на год, а хотя на несколько недель»⁴⁰. Что это значит? О чем это говорит? — О труде всей нации, т. е. о совокупном общественном труде, как условии существования этой нации. И в этом — как доказательство категории ценности, так и исходный пункт для ее выведения.

Дальше Маркс продолжает: «Точно так же известно всем, что для соответствующих различным массам потребностей масс продуктов требуются различные и количественно определенные массы общественного совокупного труда». Вы видите, что от совокупной массы труда и совокупной массы товаров Маркс переходит к отдельным сферам производства и говорит, что для производства определенных масс определенных продуктов в каждой сфере производства должна быть затрачена определенная доля совокупного общественного труда.

«Очевидно само собой, что эта необходимость разделения общественного труда в определенных пропорциях никоим образом не может быть уничтожена определенной формой общественного производства; измениться может лишь форма ее проявления. Законы природы вообще не могут быть уничтожены. Измениться, в зависимости от различных исторических условий, может лишь форма, в которой эти законы проявляются. А форма, в которой проявляется эго пропорциональное распределение труда, при таком общественном устройстве, когда связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда, — эта форма и есть меновая стоимость этих продуктов»⁴¹. Подчеркну еще, что это письмо написано уже после появления в свет «Капитала», где Маркс провел четкое разграничение между меновой ценностью и ценностью; и мы видим, что в этом письме Маркс связывает регулирование именно с меновой ценностью, однако наряду с этим говорит и об имманентном содержании ценности. Таким образом мы снова вернулись к абсолютной ценности и можем подвести некоторые итоги.

V⁴², ⁴³

Итак, снова поставим тот же вопрос: является ли теория Маркса теорией абсолютной ценности? — Как мы видели, на этот вопрос может быть дан только положительный ответ. Если ценность выступает только в виде отношения, или относительной (меновой) ценности, то это является лишь формой ее проявления; но то, что в ней проявляется, существует и вне этого отношения, дано до этого отношения, более того, оно определяет и само это отношение. Общеизвестно, что это содержание сводится к труду. Труд, но труд общественный и притом специфически общественный, т. е. абстрактный, является этим имманентным содержанием ценности. Таким образом вопрос об абсолютной ценности тесно связан с вопросом об имманентном содержании ценности. Для того, чтобы еще нагляднее выяснить этот чрезвычайно существенный пункт, я несколько иначе сформулирую прежний вопрос. Возможно ли, с точки зрения теории ценности Маркса, говорить о совокупной ценности всей массы товаров, произведенных в данном товарном обществе? Ответ не может вызывать ни малейших сомнений: не только можно говорить о такой совокупной ценности, но и должно говорить о ней; без такого понятия целый ряд проблем станет совершенно неразрешимым. Маркс в целом ряде мест прямо говорит об этой совокупной ценности. Но эта совокупная ценность сводится в таком случае непосредственно к имманентному содержанию ценности, к совокупному общественному труду. Труд и притом труд не как простая физиологическая грата энергии, а в качестве абстрактно-человеческого труда, т. е. включающего в себя и специфическую общественную форму труда в товарном обществе, этот труд и есть ценность.

Это заключение, быть может, для многих покажется неожиданным. Обычно стараются провести резкое различие между трудом и ценностью. Так, иной раз говорят, что труд — это есть живой процесс, а ценность — это труд, но уже в овеществленной форме. При чем этому различию стараются придать глубоко принципиальное значение. На мой же взгляд, подобное различение носит в значительной степени схоластический отпечаток. Конечно, труд есть процесс, но именно потому, что это есть процесс, сам труд носит мимолетный характер, это есть затрата рабочей силы, но сама эта затрата связана с его овеществлением. Без наличия предмета труда нелепо говорить и о самом труде: процесс труда есть в то же время процесс его овеществления, и поскольку имеется овеществление, постольку можно говорить и о самом труде. Различие проходит в другой плоскости. Нелепо говорить об овеществлении труда в том случае, если имеют перед собой только одну единичную вещь. Овеществленный труд выступает как таковой, если и поскольку ему противопоставляется другой овеществленный труд, или овеществленный труд другого. Но в таком случае мы должны уже говорить не ценности, а о меновой ценности, как форме проявления этой ценности. Но какое же имманентное содержание проявляется в этой форме? Ответ один — общественный труд. Выдвигать на первый план процесс овеществления — это значит вместо ценности подставить меновую ценность; но в таком случае сама ценность неизбежно превратится просто в живой труд или процесс труда, при чем труда просто, как затраты мускулов, нервов и т. д., т. е. в физиологическую категорию, лишенную всякой исторической обусловленности.

В связи с этим я должен отметить и другое, чрезвычайно широко распространенное, понимание этого взаимоотношения: обычно говорят о том, что труд создает ценность, что ценность создается трудом, и что поэтому нельзя их отождествлять. Прежде всего я должен отметить, что оно базируется на не совсем точном переводе соответствующих мест в «Капитале». Если в распространенном русском переводе труд и создает ценность, то с подобным термином — «создает» (schafft) мы у Маркса встречаемся крайне редко и при том не в решающих для теории ценности местах. Но здесь мы всюду находим: труд образует (bildet) ценность, представляется или выражается (sich darstellt) в виде ценности.

Наконец, можно привести и целый ряд мест, где Маркс прямо делает такое отождествление. Уже в самом начале I тома «Капитал» Маркс говорит: «Рассмотрим теперь то, что после всех этих отвлечений осталось в продуктах труда. От них осталась только одна, общая им всем и как бы призрачная сущность, простой сгусток безразличного человеческого труда, т. е. затрата человеческой рабочей силы — безотносительно к форме затраты. Все эти вещи теперь выражают собою лишь тот факт, что при их производстве потрачена человеческая рабочая сила, что в них накоплен человечий труд. В качестве кристаллов этой общей всем «общественной субстанции они являются ценностями — товарными ценностями»⁴⁴.

Смысл ясен: Маркс прямо говорит, что все эти вещи, как простые сгустки труда или кристаллы труда, суть ценности.

Я лишен здесь возможности подробно остановиться на обосновании этого положения и привести исчерпывающие доказательства; я могу здесь привести еще ряд цитат.

Не только в приведенном только что месте, но и в целом ряде других мест Маркс сводит всю массу ценностей прямо к совокупному общественному труду. Так, например, во II томе «Капитала», критикуя воззрения Смита, Маркс пишет: «То, что имеет силу для товара, произведенного в отдельном промышленном предприятии каждым отдельным рабочим, имеет силу и по отношению к годовому продукту всех отраслей предприятий в целом. То, что относится к дневному труду индивидуального производительного рабочего, имеет силу и относительно годового труда, приведенного в движение всем производительным рабочим классом. Он «фиксирует» (выражение Смита) в годовом продукте совокупную ценность, определяемую количеством затраченного годового труда, и эта совокупная ценность распадается»⁴⁵ на две части.

Возвращаясь снова к тому же вопросу о воспроизводстве в III томе Маркс говорит: «Итак, вся часть (gesammte Wertteil) ценности товара, в которой реализуется весь труд рабочих, присоединяемой в продолжение одного дня или одного года, совокупная ценность годового продукта, которую создает (schafft) этот труд, распадается на ценность заработной платы, прибыль и ренту»⁴⁶.

Итак, тут мы имеем точно также отождествление всего вновь присоединяемого труда рабочих с совокупной ценностью годового продукта. Правда, в этой же фразе Маркс применяет, как мы видим, и слово творить (schafft), точно так же, как он делает это и в следующем абзаце, но это последнее словоупотребление, несомненно, нужно отнести на счет того, что в основу третьего тома легли черновые, неотредактированные рукописи Маркса. (Кстати сказать, в I томе — отредактированном и «вылизанном» Марксом — этот термин почти не встречается). И это тем более, что двумя страницами дальше Маркс говорит: «Весь вновь присоединяемый труд представлен (ist dargestellt) во вновь созданной в продолжение года ценности, которая опять-таки целиком разлагается на три вида доходов»⁴⁷.

И что такое толкование есть единственно возможное, доказывает ряд мест из методологически чрезвычайно важного отдела (последнего, VII, отдела III тома «Капитала»), где Маркс уже по самой сути излагаемых вопросов должен был чрезвычайно осмотрительно относиться к формулировкам, хотя он эти черновые наброски и писал пока для себя.

Так, в этом отделе мы читаем:

«Но каким образом земля может создать (schaffen) ценность, т. е. общественно определенное количество труда и даже ту особую часть ценности ее собственных продуктов, которая образует ренту?.. Поскольку ценность представляется (sich dargestellt) в пшенице, пшеница рассматривается лишь как определенное количество овеществленного общественного труда, совершенно безразличное к тому особенному веществу, в котором представляется этот труд...»⁴⁸.

«Ценность есть труд (Wert ist Arbeit). Поэтому прибавочная ценность не может быть землей. Абсолютное плодородие не приводит к чему-либо иному, как только к тому, что известное количество труда дает известный, обусловленный естественным плодородием земли, продукт. Различие в плодородии земли приводит к тому, что одни и те же количества труда и капитала, таким образом, одна и та же ценность (dass dieselben Mengen von Arbeit und Kapital, also dieselben Wert) выражаются в различных количествах земледельческих продуктов; следовательно, что эти продукты имеют различные индивидуальные ценности. Уравнение этих индивидуальных стоимостей по рыночным ценам приводит к тому, что «выгоды, получаемые от более плодородной почвы по сравнению с худшей... переносятся от возделывателя или потребителя к лэндлорду» (Ricardo)⁴⁹.

Прежде всего может показаться, что эта цитата мало относится к делу, так как тут Маркс говорит о земле, о невозможности для нее быть источником ценности, а потому резко противопоставляет труду, и что поэтому здесь к этому отождествлению ценности с трудом следует относиться cum grano salis. Правда, здесь дано противопоставление земли и труда; но если ценность и труд были бы различными вещами, если бы труд был создателем, ценность же результатом создания, первый — причиной, а вторая — следствием, то тогда, я утверждаю, Маркс и в этом случае не прибегнул бы к такому обороту, он и здесь не отождествил бы их друг с другом; подчеркну еще раз, что вообще этот раздел носит по преимуществу методологический характер. Второе замечание, которое я сделаю сейчас же, хотя это и будет сколько преждевременно, заключается в следующем. Я нарочно последнюю фразу из этой цитаты привел по имеющемуся русскому переводу. Однако у Маркса здесь говорится существенно иное, а именно: «Уравнение этих индивидуальных ценностей в рыночные ценности (а не «по рыночным ценам») (Die Ausgleichung dieser individuellen Werte zu Marktwerten) производит то, что и т. д.». Поэтому, во-первых, наличие таких переводов заставляет меня всюду ориентироваться на немецкий текст и сверять все приводимые мною места, а сплошь и рядом давать и свой перевод. А, во-вторых, пока отвечу, что эти слова Маркса очень плохо вяжутся с обычной у нас трактовкой как рыночной, так и индивидуальной ценности. Мы видим, что здесь Маркс самым определенным образом связывает с рыночной ценностью (общественной ценностью в смысле 1-й главы I тома «Капитала» по преобладающему мнению) процесс распределения; но распределение не есть первичное, наоборот, оно является уже производным, вторичным моментом. Грубой ошибкой было бы, поэтому, связывать явление вторичного порядка с первичной, самой основной категорией. Это подчеркивает, между прочим, и сам Маркс и как раз в том же отделе:

«Напротив, распределение предполагает наличность этой субстанции, именно совокупной ценности годового продукта, которая есть не что иное, как овеществленный общественный труд⁵⁰.

Таким образом, раз вопрос стоит так, и ценность сводится к общественному труду, а совокупная ценность всей товарной массы ко всему общественному труду, то тем самым мы получаем количественную определенность ценности. Ее величина определяется количеством общественного труда или количеством общественного рабочего времени. К этому сводится та основная мысль, которая проходит у Маркса на протяжении всех трех томов «Капитала»: количество общественного труда «фиксирует» величину ценности или величина ценности «фиксируется» количеством общественного труда.

При такой постановке вопроса мы в то же время можем очень быстро дать ответ и на вопрос о том, каким образом исчислить ценность единичного товара. Можно ли говорить о ценности, как о средне-арифметическом? Я считаю, что иного ответа и быть не может. Если мы действительно в качестве исходного пункта должны брать всю совокупную массу труда или всю массу труда (или рабочего времени), затраченного на производство определенной массы товаров, при чем труд отдельного индивидуума выступит здесь, как средний труд или труд среднего индивидуума, и если, с другой стороны, отдельный товар играет для нас роль лишь как средний экземпляр своего рода, то очевидно, что ценность этого товара и выразится в виде частного от деления всей той доли общественного труда, которая затрачена на производство товаров данного рода, на число штук этих товаров. И мы увидим, что, поскольку речь идет о ценности или имманентном содержании меновой ценности, Маркс постоянно ставил вопрос именно таким образом, т. е. трактовал ценность (в смысле величины), как средне-арифметическое.

Повторяю, что так вопрос ставится в том только случае, если говорят о ценности, или о содержании ценности; но мы знаем, что она не проявляется как таковая, что она имеет специфическую форму проявления. Эта форма проявления сводится к тому, что ценность не выступает непосредственно в виде труда; этот труд выступает в обобществленном виде, в виде меновой ценности. Субстанция, или то содержание, до которого нужно добраться, исходя из меновой ценности, и сводится к общественному труду, но в своей форме проявления он выступает в виде труда уже овеществленного. Поэтому я склонен это обобществление ставить именно на пути от ценности к ее форме проявления или меновой ценности.

Но это одна сторона дела; однако имеется и другая сторона, на которой следует остановиться, дабы избежать недоразумений.

Было бы неверно истолковывать это понимание, как сведение ценности без всяких околичностей просто к труду, например, к труду, как физиологической трате мускулов, нервов и т. д. Это было бы слишком просто и в корне неверно. Ведь речь идет об общественном и специфически общественном труде. А это значит, что форма этой общественности выступает при этом в виде такой предпосылки, которую постоянно следует держать в уме. Другими словами, сама эта форма проявления ценности или форма ценности уже включена в само понятие ценности; труд, как ценность, неизбежно предполагает и его необходимость выступить на поверхности в овеществленном виде, и более того, лишь посредством такого овеществления и сопоставления с другим овеществленным трудом и приравнения к нему, стать общественным трудом во всей специфичности общественности в товарном обществе, базирующемся на частной собственности. В понятие ценности, таким образом, уже включена форма ценности или неизбежность и необходимость его выступления в виде меновой ценности. Можно сказать, что это две стороны одного и того же единства — ценности как категории. И если я до сих пор отрывал ценность от формы ценности и их противопоставлял друг другу, то дело шло лишь о теоретическом разрыве в целях анализа двух сторон этого единства и внутри единства, которому, впрочем, соответствует и вполне объективный факт: развитие противоречий внутри категории ценности⁵¹.

Нам нужно, поэтому, остановиться немного на меновой ценности.

VI

Среди широкой публики, интересующейся политической экономией, еще сравнительно недавно — по крайней мере до последних дискуссий — различие между ценностью и меновой ценностью было весьма смутным. По обычному представлению, а этому представлению в свое время отдал дань и автор этих строк, это различие, если и существует, то является весьма тонким, философским. Но в действительности это различие не только не принадлежит к числу таких тонких и философских различений, оно весьма толстое и само собой бросается в глаза. Тут мы имеем дело с одной стороны с сущностью, а с другой — с видимостью, или формой проявления этой сущности. Маркс, подойдя к меновой ценности, на вопрос о том, что такое меновая ценность, дает следующий ответ: «Меновая ценность представляется, прежде всего, в виде количественного отношения, пропорции, в которой потребительные ценности одного рода обмениваются на потребительные ценности другого рода»⁵². Другими словами, меновая ценность выступает в виде количественной пропорции или отношения двух вещей. Отношение двух вещей — такова форма меновой ценности, но она не сводится только к такому отношению. Поэтому Маркс стремится проникнуть к содержанию, которое проявляется в этой форме. Таким образом, можно дать и следующее определение: меновая ценность есть форма проявления имманентного содержания. Но эта форма не только проявляет, но в то же время и замаскировывает или извращает эту проявляющуюся в ней сущность, она все ставит на голову. Первая основная маскировка сводится к тому, что здесь количества, квоты совокупного общественного труда, воплощающиеся или представляющиеся в тех или иных товарах, выступают в виде отношения вещей. Но эта общая проблема товарного фетишизма — вещь общеизвестная, и не она нас здесь интересует. В связи с нашей темой гораздо интереснее маскировка другого порядка; если мы оставим в стороне первую маскировку, относящуюся к качественной стороне вопроса, и обратим внимание на количественную сторону дела, то увидим, что и в этом отношении меновая ценность весьма своеобразно выражает ценность.

Меновая ценность есть меновое отношение двух товаров. Это есть некоторое количество товара, или ценность товара \(А\), выраженная в некотором количестве другой вещи \(В\). Количество и именно количество этой другой вещи или потребительной ценности (\(В\)) является показателем величины ценности товара \(А\). Если мы говорим, что такой-то товар стоит один золотник золота, а другой два золотника золота, то количественное отношение этих величин показывает отношение величин ценности этих товаров. Или, если нам говорят, что какой-нибудь товар в такое-то время стоил два золотника золота, а в другое время стоит один золотник золота, то количественное изменение этих величин указывает на движение величины ценности данного товара. При чем дело идет тут не о величине ценности золота или эквивалента, а именно о ценности товара, находящегося к относительной форме. Конечно, эквивалент или товар, стоящий в эквивалентной форме, сам должен обладать ценностью, но она как раз в этом сражении ценности не получает своего ни количественного, ни качественного выражения. Но если она и не получает здесь своего выражения, то тем не менее она может определять и самым непосредственным образом определяет величину меновой ценности другого товара. И Маркс в «Капитале» прямо ставит этот вопрос.

Предположим, что ценность товара \(А\), стоящего в относительной форме, упала в два раза. Тогда и его меновая ценность упадет в два раза. Если теперь, при неизменной ценности товара \(А\), возрастает в два раза ценность эквивалента, то и в этом случае меновая ценность товара \(А\) также упадет в два раза, хотя его ценность и останется неизменной. Движению меновой ценности не будет соответствовать движение ценности, т. е. того, формой проявления чего и служит меновая ценность. И дело сводится к тому, что меновая ценность есть меновое отношение двух товаров, что ее выражение находится в зависимости и от ценности и ее движения на стороне второго товара, эквивалента, и что из самой формы меновой ценности вытекает, следовательно, возможность и необходимость самостоятельного движения, независимого от движения ценности первого товара; это самостоятельное движение и замаскировывает сущность дела.

Таким образом, меновая ценность может изменяться как в результате изменения ценности товара, так и в результате изменения ценности эквивалента, хотя мы имеем меновую ценность товара, стоящего в относительной форме.

Это несовпадение движений меновой ценности и ценности играет чрезвычайно важную и существенную роль. Однако значение этого несовпадения не только не недооценивается многими, но навряд ли даже представляют себе, какие и скопь интересные проблемы поднимаются в связи с этим⁵³.

Для иллюстрации прибегнем к нарочито упрощенному примеру. Представим себе, что у нас имеется три товара, или три товарных вида — \(а\), \(b\) и \(d\). На их производство затрачено всего \(300\) часов общественного труда по \(100\) часов на каждый товарный вид. Если предположить, что весь товарный мир данного общества исчерпывается этими тремя товарами, то \(300\) часов представят совокупную массу общественного труда. Он явится содержанием ценности, тем содержанием, которое выражается в некоторой сумме меновых ценностей; вместе с тем это количество труда определит величину всей совокупной ценности. Предположим далее, что штука товара \(а\) требует для своего производства 4 часа труда, и всего их произведено \(25\) шт.; штука товара \(b\) — \(2\) часа труда, всего штук — \(50\). Товара же \(d\) производится \(100\) единиц, при чем производство каждой единицы требует одного часа труда; и пусть товар \(d\) будет товаром — всеобщим эквивалентом или деньгами. При этих условиях меновая ценность выразится:

\(1\) тов. \(а\) = \(4\) ед. \(d\)

\(1\) тов. \(b\) = \(2\) ед. \(d\)

а меновая ценность всех товаров каждого вида (\(а\) и \(b\)) будет:

\(25\) шт. тов. \(а\) = \(100\) ед. \(d\)

\(50\) шт. тов. \(b\) = \(100\) ед. \(d\)

И, кроме того, произведено еще \(100\) ед. \(d\). Итак, общая сумма меновых ценностей будет равна \(300\) ед. \(d\). Если одну единицу \(d\) мы назовем рублем, то эта общая сумма выразится цифрой — \(300\) рублей; эта сумма и будет показателем всей совокупной ценности, более того, только таким образом и можно выразить эту совокупную ценность, сводящуюся, как мы видели, к массе общественного труда — выразить в виде некоторого весового количества некоего товара (золота).

Представим теперь, что возрастает в два раза производительность труда при производстве товара \(d\) — золота, но что масса затрачиваемого здесь труда остается прежняя. Ценность единицы золота упадет в два раза, в силу этого меновые ценности всех товаров возрастут в два раза, и в результате мы получим:

\(25\) шт. тов. \(а\) = \(200\) ед. \(d\)

\(50\) шт. тов. \(b\) = \(200\) ед. \(d\)

так как теперь меновая ценность \(1\) шт. \(а = 8\), а 1 шт. \(b = 4\). И, кроме того, у нас будет еще произведено \(200\) ед. \(d\). Итого, совокупная меновая ценность также возрастет в два раза; она теперь будет представлять уже \(600\) ед. \(d\) или \(600\) рублей. Масса меновых ценностей будет различна, хотя она и в том, и в другом случае будет представлять одну и ту же массу общественного труда, или одно и то же содержание. Хотя производительная сила труда относится к конкретной стороне труда и поэтому никакие изменения в производительности труда не могут вызвать какого-либо движения в величине ценности, тем не менее, оно может вызвать движение меновой ценности. «Таким образом, действительные перемены в величине ценности явственно и целиком не отражаются в относительном выражении или в величине относительной ценности. Относительная ценность товара может изменяться и тогда, когда ценность его остается постоянной. Его относительная ценность может оставаться неизменной и тогда, когда его ценность изменяется и, наконец, даже одновременные перемены в величине ценности и в относительном выражении этой ценности вовсе не должны непременно совпадать по своей величине»⁵⁴. Статистики иной раз стремятся учесть национальное богатство той или другой страны; иногда учитывается масса воссозданной ценности; но при этом, строго говоря, всегда учитывается «новая ценность и, следовательно, в одну кучу валится то, что вытекает из изменений, происходящих на стороне ценности, и то, что является результатом лишь движения самой формы меновой ценности. Как мы увидим ниже, сюда привходит и еще одно движение, которое вытекает из усложнения этой формы.

Действительно, до сих пор по существу я находился в пределах лишь простой или случайной формы ценности: для выведения формы меновой ценности требуется наличие лишь двух товаров. Но мы знаем, что простая или случайная форма ценности в результате развития превращается сперва в полную или развернутую форму ценности, а затем во всеобщую и денежную. Но вместе с тем простой обмен товаров превращается в товарное обращение, в массовый обмен товаров или в обмен массы товаров одного и того же рода. Следовательно, всеобщая форма предполагает массовое товарное производство; но массовое товарное производство есть капиталистическое производство, специфической чертой которого является производство относительной прибавочной ценности. Однако мы знаем, что оно неразрывно связано с постоянной технической революцией, предполагает ее и может происходить только на ее основе. Но это само собой приводит к тому, что отдельные доли массы товаров одного и того же рода производятся при разных условиях и с неодинаковой затратой труда. Иными словами, отдельные экземпляры товара явятся уже представителями неодинаковых квот общественного труда. Но на одном и том же рынке отдельные экземпляры товара не могут иметь различные меновые ценности; их меновая ценность одна — общественная меновая ценность. Таким образом мы получаем новое усложнение формы с возможностью нового самостоятельного движения, вытекающего из этой формы, и с неизбежностью новой дальнейшей маскировки. Эта общественная меновая ценность и есть рыночная ценность.

Прежде чем перейти непосредственно к рыночной ценности и к 10-й главе III тома «Капитала», я остановлюсь еще на одном пункте.

Я уже указывал, что трактовка ценности, как среднего арифметического, является единственно возможной. Но такой средне-арифметический подход к меновой ценности был бы абсолютно не верен; меновая ценность может определяться различным образом.

Я пока оставлю в стороне дальнейшие осложнения, о которых речь пойдет ниже, в связи с 10-й главой III тома; но, оставаясь даже принципиально в пределах просто меновой ценности, как формы проявления ценности, и данной нам при наличии двух товаров, мы можем лучше понять все значение различения между субъективными факторами, с одной стороны, и объективными, с другой, процесса производства. Это различие выступает теперь перед нами в новом свете. Если мы берем факторы, лежащие на стороне субъективного фактора — труда, то здесь мы вплотную стоим перед вопросом о количестве общественного труда. Индивидуальные отличия отдельных работников должны прежде всего сгладиться. Труд большей или меньшей ловкости, умелости и интенсивности, чем средняя, будет представлять большую или меньшую квоту общественного труда. Если количество членов общества будет \(n\), то каждый трудящийся индивидуум будет представлять \((1/n)\) всей рабочей силы общества или совокупного общественного труда. Труд большей интенсивности и т. д. выступит в таком случае в виде \(х*(1/n)\), труд меньшей интенсивности и т. д., наоборот, в виде \((1/х)*(1/n)\). Другими словами, эти изменения окажут влияние и на их сумму, т. е. на величину всей совокупной ценности. С другой стороны изменения, лежащие на стороне объективных факторов, и относящиеся к конкретной стороне труда, хотя и оказывают влияние на производительность труда и даже на ценность отдельных экземпляров товара, но не могут оказать никакого влияния на общую сумму ценностей; ведь масса общественного труда остается неизменной. Но на меновую ценность, и даже на совокупную меновую ценность, они могут оказать, как показывает мой самый простой пример, самое непосредственное влияние. Поэтому и следует проводить здесь принципиальное различие, так как в одном случае мы берем моменты, определяющие самое общественную рабочую силу, а в другом — такие моменты, не заключающиеся в самой рабочей силе, которые хотя и определяют производительность или продуктивность этой общественной рабочей силы, но совершенно не затрагивают ее количества.

Неразличение этих моментов и связанное с ним неразличение ценности и рыночной ценности приводит к самым абсурдным выводам. Это можно показать на следующем примере. В своем «Курсе политической экономии» тов. А. Кон совершенно правильно принимает средне-арифметическую для ценности; но в то же время он смешивает или отождествляет рыночную ценность с ценностью, относя к ценности все то, что говорится Марксом о рыночной ценности. Но в результате получается грубейшая методологическая ошибка, так как отождествляется сущность не только с формой проявления, но и с усложненной, т. е. стоящей ближе к поверхности явлений, формой проявления. Если поэтому и рыночная ценность определяется по этому же принципу, т. е. средне-арифметически, то тогда тов. Кон встает перед той дилеммой, которую поставил перед ним И. Рубин. «Если бы А. Кон захотел сделать все выводы из своей арифметической формулы, он необходимо пришел бы к заключению, что закон трудовой стоимости не имеет силы в применении к земледельческим продуктам. А. Кон стоит перед следующею дилеммою. Если он поддерживает свой взгляд, что рыночная стоимость всегда равняется частному от деления суммы всех индивидуальных стоимостей на число продуктов, то, очевидно, он должен признать, что земледельческие продукты продаются, в виде общего правила, выше своей рыночной стоимости. Если же он признает, что и земледельческие продукты продаются по своей рыночной стоимости, то, очевидно, последняя не всегда равняется частному от деления суммы индивидуальных стоимостей на число продуктов»⁵⁵.

Эта дилемма для т. А. Кона принадлежит к числу тех дилемм, из которых ему не выйти. Но для меня тут нет никакой дилеммы, я равно соглашусь и с тем, и с другим положением. В своей полемике с Любимовым я утверждал, что ценность хлеба, так же как и ценность всякого иного товара, определяется средней затратой труда или затратой труда в среднем; однако рыночная ценность хлеба определяется иначе — она может определяться и наибольшей затратой труда, или затратой труда при наихудших условиях. Все дело в том, что ценность и рыночная ценность не одно и то же, они представляют различные категории. Однако к более детальному анализу этого различия я и должен теперь перейти.

VII

Вопрос о рыночной ценности в более или менее развернутой форме впервые ставится Марксом в 10-й главе III тома «Капитала». Мне и нужно будет поэтому обратиться к этой главе.

«Часть сфер производства имеет средний состав примененного в них капитала, т. е. вполне или приблизительно состав среднего общественного капитала. В этих сферах цена производства произведенных товаров вполне и приблизительно совпадает с их ценностью, выраженной в деньгах (mit ihrem in Geld ausgedriickten Wert)»⁵⁶. Здесь я только обращу внимание читателя на подчеркнутые мною слова; мы имеем тут, следовательно, дело не с ценностью, а с меновой ценностью, или даже с ценой, так как ценность, выраженная в деньгах, и есть цена. «И если бы, — продолжает Маркс, — не было никакого иного способа достигнуть математического предела, то можно было бы воспользоваться этим». Мы увидим в дальнейшем, что Маркс неоднократно достигает этого математического предела. Из приведенных слов Маркса можно сделать два существенных вывода: первый состоит в том, что, как я только что указал, тут мы имеем дело не просто с ценностью и не с меновой ценностью, с ценой, но не с ценой вообще, а с вполне определенной ценой. С ценой, по своей величине совпадающей с меновой ценностью или точно выражающей ее, следовательно, при условии абстрагирования от того движения, которое вытекает только из формы цены, т. е. той ценой, которую поэтому немного ниже Маркс называет «Wertpreis», что я перевел бы «ценностная цена»⁵⁷. Второй вывод сводится к тому, что если в данном месте Маркс и говорит о совпадении вполне или приблизительно цены производства с ценностью по отношению к отраслям производства, имеющим средний состав капитала, то это можно принять только в качестве первого приближения, вполне, впрочем, достаточного пода его рассуждений в данном месте.

Мы видим, таким образом, что Маркс начинает главу анализом цены производства; да и вообще весь отдел, куда входит 10-я глава, посвящен проблеме средней прибыли и цены производства. Естественно встает вопрос: почему мы в этой 10-й главе встречаемся с категорией рыночной ценности, и почему она в первый раз появляется только в этой главе. Нам нужно будет осветить этот момент.

Предыдущая 9-я глава посвящена вопросу об образовании средней нормы прибыли; процесс уравнения прибылей в среднюю прибыль означает в то же время продажу товаров не по ценностям, а по отличным от них ценам производства. Однако Маркс на этом не мог остановиться. Ведь кроме того нужно было показать, что эта новая категория — цена производства не только не отрицает ценность, но что, напротив, сама она выступает в виде некой превращенной формы той же ценности, известной ее модификацией.

Процесс образования средней прибыли есть результат действия конкуренции. «Очевидно, процесс уравнения норм прибыли в различных сферах производства с различным составом капитала всегда должен стремиться уравнить эти сферы с теми, где состав капитала средний, совпадает ли этот последний вполне или только приблизительно с математической средней всего общественного капитала. В отраслях производства, более или менее приближающихся к средней, опять-таки наблюдается тенденция к уравнению, которая стремится к идеальному, т. е. в действительности не существующему среднему уровню, другими словами, наблюдается тенденция приспособляться к этому идеальному уровню, как к норме. Итак, в этом отношении неизбежно господствует тенденция сделать цены производства просто превращенной формой ценности...»⁵⁸.

Мы видим, что перед Марксом стояла задача показать, что цена производства является не чем иным, как только превращенной формой ценности. В средних отраслях производства, — а с них Маркс и начинает главу, — цена производства совпадает с ценностью. Если конкуренция приводит к тому, что цена производства в любой отрасли строится подобно цене производства этой средней отрасли, то тогда, — говорит Маркс, — сумма прибылей всех сфер производства равна сумме прибавочной ценности, а сумма цен производства равна сумме ценностей. Дальше Маркс указывает, что и сама средняя прибыль, очевидно, не может быть чем-нибудь иным, как превращенной формой прибавочной ценности.

Однако установлением указанных положений отнюдь не исчерпывается вся трудность этой проблемы. Именно Маркс тут же и указывает, что «действительная трудность вопроса заключается здесь в следующем: каким образом происходит это уравнивание прибылей в общую норму прибыли, раз оно, очевидно, есть результат и не может быть исходным пунктом»⁵⁹.

В самом деле, если бы средняя прибыль была не только результатом, но и исходным пунктом, то это значило бы, что таким же исходным пунктом является цена производства. Но тогда мы не могли бы трактовать цену производства, как превращенную форму ценности; она тогда выступала бы, как нечто первичное. В этом случае у нас не было бы никакого логического права говорить о действии какого-то закона ценности, отличного от закона цены производства. Тем самым закон ценности был бы отменен законом цены производства.

В подобное положение и попадают, когда к ценности и к цене производства подходят исключительно с точки зрения регулятора, т. е. всю сущность закона ценности сводят только к регулированию; как регулятор, цена производства начисто отвергает этот закон, отбрасывает ценность, так как в капиталистическом обществе в этой регулирующей роли она вполне замещает ценность.

Очевидно, что продажа товаров по ценности должна выступить не только в качестве логического prius’a, но она непременно должна быть и историческим prius’oм. При этом данная историчность может быть двоякого рода. С одной стороны, ценность предшествует цене производства в том смысле, что до развития капитализма она не посредственно выступала в том неразвитом товарном обществе, схема которого, доведенная до своего логического конца, дает нам то, что обычно называется у нас простым товарным обществом. Но, с другой стороны, в каждый данный момент уже в развитом капиталистическом обществе она является тем первичным, что дано до цены производства, по отношению к которой она и выступает таким историческим prius’oм в рамках данного момента. Легко заметить, что эта историчность в последнем смысле совпадает с ее характеристикой как логического prius’a, которая является лишь теоретическим отображением этого факта. Трактовка же ценности, только как логического prius’a, превращает ее в пустую абстракцию; а если к тому же к этим категориям подходят под углом зрения регулирования или распределения труда, то она исчезает и явным образом; привлечение ценности в качестве какого бы то ни было prius’a при этих условиях теоретически никак не может быть обосновано.

К этому вопросу мы можем подойти еще и с другой стороны. Превращение ценности в цену производства обусловлено, как мы знаем, конкуренцией капиталов. В результате этого процесса конкуренции мы имеем перераспределение вновь созданной ценности, точнее, той ее части, которая представляет неоплаченную, прибавочную ценность, но которая первоначально дана в товарной форме. Кругооборот капитала, самодвижение его ценности, обусловливает также процесс ее реализации, превращение ее в денежную форму. Но тут вмешивается указанный процесс перераспределения, в результате которого каждый капиталист реализует лишь долю прибавочной ценности pro rata величины своего капитала. И вот естественно встает вопрос: может ли быть примирен данный процесс перераспределения, приводящий к тому, что отдельный товар обменивается уже не в соответствии с количеством овеществленного в нем труда, с законом ценности, утверждающим, что меновая ценность товара определяется количеством овеществленного в нем труда.

Вопрос именно ставится таким образом: Маркс и показывает, что подобное несовпадение и такое выравнивание цены товара, которое приводит к такому видимому противоречию с развитым раньше законом ценности, не только не противоречит этому закону, но, наоборот, является лишь дальнейшим определением самой ценности. Количество рабочего времени определяет ценность, эта же ценность в процессе капиталистического производства товаров проявляется в виде некоего менового отношения, не совпадающего с меновой ценностью товара. Другими словами, цена производства есть меновая ценность, опосредствованная процессом капиталистического обращения товаров.

Таким образом, все дело сводится здесь к некоторому процессу перераспределения созданной ценности; коснувшись этого процесса перераспределения, Маркс и встает перед вопросом, каким образом лучше всего, нагляднее показать, что данный процесс перераспределения отнюдь не противоречит развитому им закону ценности. Процесс такого перераспределения не представляет какой-либо новости, которая колебала бы всю его концепцию и с которой мы сталкиваемся только в случае цены производства. Тут-то он и говорит о рыночной ценности.

Смысл его рассуждения таков: вот мы имеем перед собой цену производства, которая, по видимости, отрицает закон ценности. В результате цены производства получается известное перераспределение; ценность претерпевает некоторое превращение. Но это превращение является только превращением формы; закон же ценности этим самым остается незатронутым; самое большее он выступает теперь на поверхности в более осложненном, модифицированном виде. А кроме того, возможность подобного перераспределения не только не является чем-то принципиально несовместимым с законом ценности, наоборот, она уже включена в само понятие формы ценности. Действительно, своим изложением в данном месте Маркс как бы говорит: посмотрите, даже в отдельных отраслях производства, — а если мы берем отдельные отрасли производства, то там нет конкуренции капиталов, и, стало быть, отвлекаемся от этой конкуренции капиталов, — даже здесь мы уже встречаемся с некоторым процессом перераспределения, аналогичным тому, с которым мы встречаемся в случае превращения ценности в цену производства, так как здесь ценность выступает в виде общественной (общественной меновой) или рыночной ценности.

Уже из одного этого вытекает, что анализ рыночной ценности, данный в 10-й главе III тома, поэтому не может быть полным и исчерпывающим; Маркс привлекает здесь эту категорию лишь постольку, поскольку это необходимо ему для указанной цели. Здесь речь идет о дальнейшем превращении формы ценности, обусловленной процессом конкуренции.

VIII

Однако раз мы подошли к конкуренции, то мы не должны забывать факта, что на данной стадии исследования, т. е. при анализе капиталистического процесса производства, эта конкуренция играет уже двоякую роль. С одной стороны, мы имеем дело с конкуренцией между различными отраслями производства, а с другой, — с конкуренцией внутри каждой отдельной сферы производства. По этому поводу Маркс говорит: «В конкуренции нужно различать двоякого рода движение выравнивания. Капиталы внутри одной и той же сферы производства выравнивают цены товаров, произведенных внутри этой сферы, в одну рыночную цену, каково бы ни было отношение ценности этих товаров к этой цене. Средняя рыночная цена должна была бы равняться ценности товара, если бы не происходило выравнивания между различными сферами производства. Между этими различными сферами конкуренция выравнивает ценность в цены производства, поскольку взаимодействие капиталов не встречает препятствия, не нарушается третьим элементом — землевладением и т. д.»⁶⁰. Мы видим, что здесь Маркс говорит о ценности, которой должна была бы равняться средняя рыночная цена, если бы отсутствовала конкуренция между различными отраслями производства. Что тут речь идет именно о меновой ценности и об общественной меновой ценности, или рыночной ценности, доказывает следующее место из «Капитала»: «Что совершает конкуренция, прежде всего, в одной сфере, это — создание одной одинаковой рыночной ценности и рыночной цены из различных индивидуальных ценностей товаров. Но только конкуренция капиталов в различных сферах создает цену производства, которая уравнивает нормы прибыли между различными отраслями. Для последнего требуется уже более высокое развитие капиталистического способа производства, чем для первого»⁶¹. Эти два процесса различны и приводят к противоположным результатам. Если мы берем различные сферы производства, то мы видим, что здесь борьба идет из-за нормы прибыли. Здесь уравниваются прибыли в среднюю норму прибыли, но это уравнение достигается путем отклонения цен товаров от их ценностей (меновых ценностей). Если же мы берем отдельную сферу производства, то там также происходит процесс уравнивания, но здесь конкуренция идет из-за цены товара или из-за его меновой ценности; в результате мы имеем одну общую для всех товаров одного и того же вида рыночную цену или одну общественную меновую ценность, но в силу этого нормы прибыли отдельных предприятий неизбежно должны быть различны.

Между прочим, при помощи различения этих двух процессов мы можем разрешить и одно видимое противоречие между теорией Маркса и капиталистической действительностью. В самом деле, если мы возьмем конкуренцию капиталов, то уравнение прибыли в среднюю норму прибыли, как известно, происходит путем перелива капитала. Так как норма прибыли, т. е. прибавочная ценность, исчисленная на равновеликие капиталы, выше там, где органический состав капитала ниже, то в силу этого капиталы переливают из отраслей с высоким органическим составом капитала в отрасли с низшим органическим составом. И подобный перелив в капиталистическом обществе должен представлять собою всеобщее и постоянное явление; другими словами, мы должны, по-видимому, констатировать тенденцию к постоянному понижению органического состава всего общественного капитала; однако, в действительности, мы наблюдаем как раз обратный случай: органическое строение все время возрастает. Подобное положение дела, необъяснимое с точки зрения конкуренции и переливов капитала, становится легко понятным, если мы учтем иного рода конкуренцию, конкуренцию внутри каждой отдельной сферы производства. Эта конкуренция обуславливает иную, противодействующую первой, тенденцию. Уравнение цен в одну рыночную цену доставляет сверхприбыль в тех предприятиях, которые индивидуально повышают органический состав своего капитала, и эти сверхприбыли могут быть выше нормы прибыли в отраслях с низким органическим составом капитала (предполагая отсутствие перелива капитала между отдельными отраслями производства). Следовательно, в результате такой внутри-отраслевой конкуренции капиталы всех отраслей устремляются в наиболee технически совершенные предприятия, безразлично, к какой бы сфере производства они ни принадлежали. Практика показывает, что эта тенденция перевешивает первую, но только перевешивает, а не уничтожает ее; капитал притекает также и к отраслям низкого органического состава, хотя и не в такой степени. Одним словом, наличие этих двух тенденций прекрасно объясняет нам двоякую экспансию капитала: его рост не только вглубь, но и вширь.

Я указывал уже выше, что ценность выступает по отношению к цене производства в виде и логического, и исторического prius’a. Я сказал даже, что таким историческим prius’oм она выступает в капиталистическом обществе в каждый данный момент. Ее логическое первородство только и может быть теоретическим отражением этого факта. Теперь, в свете различения двоякого характера конкуренции данное обстоятельство получает более глубокое обоснование. Если мы даже предположим, что в силу конкуренции между различными сферами производства произошло полное выравнивание, и во всех отраслях установилась одна, средняя норма прибыли, то конкуренция в каждой отдельной из этих отраслей производства сейчас же приведет к тому, что это равновесие будет нарушено. В погоне за максимальной прибылью отдельные капиталисты введут новые, более производительные методы производства, понизят в силу этого издержки производства товара, а тем самым и его индивидуальную ценность, и тем дадут толчок к новой конкуренции, или конкуренции на новой основе, которая обеспечит им добавочные сверхприбыли. Здесь важно и существенно то, что эта конкуренция будет идти из-за установления новой средней цены на данный товар, другими словами, явления ценообразования, возникающие здесь, будут складываться принципиально по типу ценности, а не по типу цены производства. Правда, за этим последует новая конкурентная борьба уже за норму прибыли. Но логически это будет уже следующим вторым этапом, вызванным и обусловленным первым. Принципиально прежде всего встанет вопрос о единой рыночной ценности или единой средней рыночной цене, и лишь после этого придется говорить о ее превращении в цену производства, но цену производства, устанавливающуюся на новом уровне. А это и означает, что изменениям типа цены производства предшествуют изменения типа ценности, которые и обуславливают их: иными словами, ценность выступает здесь в качестве исторического prius’a по отношению к цене производства.

IX

После этого небольшого экскурса я снова могу вернуться к рыночной ценности. Однако здесь нужно сделать одно небольшое замечание терминологического порядка. В третьем томе «Капитала», который представляет собой, по существу, лишь черновые наброски Маркса, им самим не отредактированные и от редактирования которых совершенно правильно уклонился Энгельс, мы сплошь и рядом встречаемся с нечеткостью в формулировках. Во многих местах поэтому Маркс рыночной ценностью обозначает просто среднюю рыночную цену, какова бы она ни была. Так Маркс неоднократно говорит о «рыночной ценности» акции⁶². Если строго следовать за буквой текста Маркса, то мы должны здесь говорить и о ценности акций, и сводить ее к количеству овеществленного в ней труда, но это было бы нелепо. Поэтому, когда мы встречаемся у Маркса с термином «рыночная ценность», го нам всегда нужно ставить перед собой вопрос, что в данном месте обозначает этот термин, и отбросить те места, где она явным образом обозначает просто цену, как, например, в только что указанном случае.

Итак, как же Маркс ставит вопрос о рыночной ценности? Если мы берем какой-либо товар и говорим о его ценности, то мы берем его в таком случае просто как средний экземпляр товаров данного рода, а его ценность сводится, как мы видели, к той квоте общественного труда, которая в нем овеществлена. Когда Маркс, в самом начале I тома, ставит вопрос о ценности и говорит об общественно-необходимого труде, то эта проблема берется им в самых общих и в то же время существенных своих чертах; там он не осложняет без надобности своего анализа. Он просто говорит там о средних общественных условиях, о средних качествах данного индивидуума, о средних технических условиях. Это было все, что было необходимо для решения этой проблемы на данной стадии исследования; дальнейшие различия и дальнейшие усложнения формы его там пока не интересовали, да и не могли интересовать. Впрочем, подобный метод представляет собой единственно возможный метод: при анализе той или иной проблемы всегда следует отвлекаться от того, что не существенно для данной проблемы, или для решения данной проблемы при принятых предпосылках. Но в 10-й главе III тома «Капитала», при достигнутом здесь этапе исследования, с таким очень общим определением, выведенном раньше, мало что можно сделать, так как тут та же проблема должна быть поставлена уже в условиях капиталистического производства и при наличности опосредствующего процесса обращения. Здесь ценность выступает уже в форме, опосредованной процессом обращения, т. е. рынком, и если раньше шла речь о меновой ценности, то она выступала там скорее в виде голой формы, которая только здесь наполняется вполне конкретным содержанием. Процесс конкуренции в капиталистическом обществе неизбежно связан с процессом перераспределения, т. е. и с самостоятельным движением, вытекающим из самой формы .меновой ценности. Действительно, развитие капитализма — это есть процесс производства относительной прибавочной ценности, предполагающий постоянную техническую революцию. Здесь происходят постоянный и одновременно неравномерный рост органического состава капитала; в силу этого техника, а следовательно, и производительность труда на различных предприятиях различны. Поэтому прежнее определение должно быть развито: здесь должно быть дано дальнейшее определение ценности.

И так как тут дело идет именно о дальнейшем определении самой ценности, то предпосылкой своего анализа Маркс берет в этом месте совпадение спроса и предложения; иначе пришлось бы уже говорить о цене, отличающейся от ценности. Таким образом, если мы возьмем некоторое определенное состояние спроса, а также и определенный уровень предложения, причём будем исходить из их совпадения, то в таком случае масса общественного труда, которая будет овеществлена в данной массе товаров, будет различна в зависимости от того, при каких технических условиях производится этот товар. Если все предприятия мы грубо разобьем на три категории: первую, в которую войдут предприятия с обычной, средней техникой, вторую — охватывающую предприятия с лучшей, по крайней мере выше чем средней техникой, и третью — с техникой ниже средней, то мы увидим, что в зависимости от различного соотношения этих трех категорий между собой масса общественного труда, которую потребуется затратить в каждом отдельном случае для производства одной и той же массы товаров, будет различна; различна будет в этих случаях, добавлю, и ценность отдельного экземпляра товара.

В интересующем нас месте (т.е. в 10-й главе III тома) Маркс и анализирует как раз эти три случая, обусловленных преобладанием каждой из этих трех категорий предприятий.

«Хотя оба, — пишет Маркс, — и товар, и деньги, единства меновой ценности и потребительной ценности, тем не менее мы уже видели (книга I, гл. 1, 3), как в купле и продаже оба определения полярно распределяются на этих двух крайностях, так что товар (продавец) представляет потребительную ценность, а деньги (покупатель) меновую ценность. Что товар имеет потребительную ценность, следовательно, удовлетворяет общественную потребность, это было одной предпосылкой продажи. Второй же было, что количество труда, содержащееся в товаре, представляет общественно необходимый труд, и что, следовательно, индивидуальная ценность (и продажная цена, что при этой предпосылке одно и то же) совпадают с его общественной ценностью»⁶³. Мы видим, что в качестве исходного пункта Маркс берет здесь определение первого тома; но он тотчас же его детализирует: «Применим это, — говорит Маркс, — к находящейся на рынке товарной массе, которая образует продукт какой-нибудь целой сферы»⁶⁴.

Определение, данное в первом томе, принимает здесь поэтому следующий вид: «Дело представится всего легче, если мы всю товарную массу таким образом прежде всего одной отрасли производства, будем рассматривать как один товар, а сумму цен многих тождественных товаров как суммированную в одну цену»⁶⁵. Маркс говорит, что это будет всего легче, но это будет всего легче именно потому, что и в действительности исходным пунктом является как раз вся эта масса товаров. «Что было сказано тогда в отношению к отдельному товару, применимо буквально по отношению к находящейся на рынке товарной массе какой-либо определенной отрасли производства. Чтобы индивидуальная ценность товара соответствовала его общественной ценности, это осуществляется теперь так (jetzt dahin verwirklicht) или определяется дальше, чтобы вся масса товаров (das Gesammtquantum) содержала общественно необходимый для ее производства труд, и чтобы ценность этой массы = ее рыночной ценности»⁶⁶.

Таков первый случай, который Маркс в применении к условиям капиталистического производства, с неизбежно присущими ему различиями в производительности труда на отдельных предприятиях, расшифровывает следующим образом: «Итак, примем, что значительная масса этих товаров произведена приблизительно при одних и тех же нормальных общественных условиях, так что эта ценность вместе с тем есть индивидуальная ценность отдельных товаров, составляющих эту массу. И если относительно небольшая часть произведена ниже этих условий, а другая выше, так что индивидуальная ценность одной части больше, а индивидуальная ценность другой меньше, чем средняя ценность большей части товаров, но обе эти крайности уравниваются, так что средняя ценность принадлежащих к ней товаров равна ценности товаров, принадлежащих к средней массе, тогда рыночная ценность определяется ценностью товаров, произведенных при средних условиях»⁶⁷. И Маркс тут же делает следующие выводы: «Ценность всей товарной массы равняется действительной сумме ценностей всех отдельных товаров, вместе взятых, как тех, которые производятся при средних условиях, так и тех, которые производятся ниже или выше их. В этом случае рыночная ценность или общественная ценность товарной массы — необходимо содержащееся в них рабочее время — определяется ценностью значительной средней массы»⁶⁸. Итак, как мы видим, рыночная ценность всей массы товаров равна сумме их индивидуальных ценностей или, точнее, сумме их индивидуальных меновых ценностей, предполагая, что в данном случае меновая ценность точно и адекватно выражает ценность. При этих условиях рыночная ценность регулируется ценностью в самом строгом смысле слова. Это как раз и представляет случай, о котором Маркс говорит в начале первого тома; если там Маркс просто говорил о средних условиях, то здесь он расшифровывает это в том смысле, что для совпадения рыночной ценности с ценностью обязательно требуется уравновешивание худших и лучших условий.

Перехожу ко второму случаю. Маркс говорит о нем следующее: «Примем напротив, что совокупное количество вынесенного на рынок товара, о котором встает вопрос, остается тем же самым, но ценность товаров, произведенных при худших условиях, не уравнивается ценностью товаров, произведенных при лучших условиях; так что часть массы, произведенной при худших условиях, образует относительно значительную величину как по отношению к средней массе, так и по отношению к другой крайности: тогда рыночную ценность или общественную ценность регулирует масса, произведенная при худших условиях»⁶⁹. Замечу мимоходом, что эта общественная ценность, о которой говорит здесь Маркс, есть без сомнения общественная меновая ценность.

Но как обстоит в этом случае с ценностью? — Ответ дается в следующем отрывке: «Во втором случае индивидуальные массы ценности, произведенные при обеих крайностях, не уравновешиваются, но решают произведенные при худших условиях. Если взять строго, то средняя цена или рыночная ценность каждого отдельного товара или каждой аликвотной части всей совокупной массы определялась бы совокупной ценностью массы, которая получилась бы путем сложения ценностей товаров, произведенных при различных условиях, и той аликвотной частью, которая падала бы из этой совокупной ценности на этот отдельный товар. Полученная таким образом рыночная ценность стояла бы выше индивидуальной ценности не только товаров, принадлежащих к наиболее благоприятной крайности, но также и... принадлежащих к среднему слою; но она стояла бы все еще ниже индивидуальной ценности товаров, произведенных при неблагоприятной крайности. Насколько она приближается к этой или, наконец, с ней совпадает, это зависит от объема, который занимает произведенная при неблагоприятной крайности товарная масса в соответствующей товарной сфере. Если спрос хотя бы немного превышает, то рыночную цену⁷⁰ регулирует индивидуальная ценность товаров, произведенных в неблагоприятных условиях»⁷¹. Какие же выводы отсюда следуют? Укажу, что они могут быть различны: эти слова, взятые сами по себе, еще допускают возможность того или иного их истолкования.

Надлежащее их толкование может быть достигнуто лишь тогда, когда мы и сопоставим с целым рядом других мест у Маркса. К этому мне придется еще вернуться ниже, а теперь я обращусь к третьему случаю, который является противоположностью второго случая. Маркс говорит тут о пресыщающей массе товаров, произведенных при наилучших условиях. «Тогда рыночную ценность регулирует часть, произведенная при наилучших условиях. Точно также и здесь он говорит о ценности или «средней ценности» (Durchschnittswert), «исчисляемой путем сложения сумм ценностей обеих крайностей и середины». Но здесь в отличие от второго случая, при отсутствии равновесия между спросом и предложением, Маркс говорит уже о рыночной ценности, а вместе с тем также и о рыночной цене. «Здесь следует отвлечься от переполнения рынка, когда рыночную цену (Marktpreis) регулирует часть, произведенная при наилучших условиях». И Маркс так мотивирует это: «Но здесь мы имеем дело не с рыночной ценой, поскольку она отлична от рыночной ценности, но с различными определениями самой рыночной ценности»⁷². Однако на следующей странице Маркс утверждает нечто иное: «С этой индивидуальной ценностью товаров, произведенных при наилучших условиях, рыночная ценность никогда не совпадает, за исключением очень сильного преобладания предложения над спросом»⁷³.

Итак, во-первых, Маркс говорит тут о влиянии спроса (конечно, сравнительно с предложением) на величину рыночной ценности, по крайней мере, в данном месте; во-вторых, мы встречаемся тут как будто с противоречием у Маркса. Однако я предоставлю его любителям всякого рода противоречий у Маркса; сам же я только напомню сказанное мною выше о терминологии Маркса: о том, что в целом ряде мест Маркс употребляет термин «рыночная ценность» вместо цены. Нужно ли произвести здесь эту подстановку, и если нужно, то какую: заменить ли «рыночную ценность» ценой или обратно, ответ на это даст последующее изложение. Во всяком случае мы должны иметь дело не с отдельными фразами или отрывками из Маркса, а с единой системой, внутренне целостной и единой.

В заключение этой части своего изложения я приведу только то примечание, которое делает Маркс в данном месте, и которое, по моему мнению, бросает достаточно света на суть трактуемой проблемы: «Таким образом спор между Шторхом и Рикардо (спор лишь в смысле объективного содержания их учений: фактически они не полемизировали друг с другом), затронувший по поводу земельной ренты вопрос о том, регулируется ли рыночная ценность (у них скорее рыночная цена или цена производства) товарами, произведенными при наихудших (Рикардо) или, наоборот, при наилучших (Шторх) условиях! — спор этот разрешается в том смысле, что оба они правы и оба не правы, и что оба они совершенно упустили из виду средний случай. Сравни у Corbett’a о тех случаях, когда цена регулируется товарами, произведенными при наилучших условиях: «Не следует думать, будто он (Рикардо) утверждает, что две определенные партии двух различных товаров, как, напр., одна шляпа и пара башмаков, обмениваются одна на другую, если каждая из этих двух определенных партий произведена одинаковым количеством труда. Под «товаром» мы должны понимать здесь «определенный «вид товаров» («the description of commodity»), а не данную индивидуальную шляпу, данную пару башмаков и т. п. В этом смысле весь труд, который производит все шляпы в Англии, должен рассматриваться как разделенный между всеми этими шляпами. Мне кажется, что первоначально это не было указано и упускается из виду в обычных изложениях этой доктрины» (Observations of some verbal disputes in Pol. Econ. etc., London 1821, p. 53, 54)⁷⁴.

X

Предыдущее изложение содержания части десятой главы должно привести нас к тому выводу, что категория рыночной ценности есть нечто отличное, чем ценность. В то время как ценность Маркс всюду сводит здесь к среднему арифметическому — она получается путем суммирования индивидуальных ценностей всех товаров и деления на число штук товара, — рыночная ценность может определяться и наихудшими, и наилучшими условиями. Смысл всего этого тот, что тут Маркс под рыночной ценностью несомненно разумеет общественную меновую ценность, одну и ту же для одного и того же товара, независимо от того, при каких индивидуальных условиях производства он произведен. Только при таком понимании весь этот раздел у Маркса получает ясный и определенный смысл и вместе с тем исчезает его загадочность.

Однако это толкование, поскольку иметь в виду только то место из Маркса, откуда приводились цитаты, может, конечно, быть оспариваемо. Сказанное тут Марксом, путем некоего более или менее насильственного истолкования, еще может быть согласовано с обычным пониманием рыночной ценности, как просто другого названия для ценности. Тем более, что почти вслед за этим мы находим у Маркса, по-видимому, совершенно иную постановку вопроса, а именно там, где Маркс переходит к анализу «другого пункта»⁷⁵, и исследует соотношение спроса и предложения, то здесь о рыночной ценности он говорит нечто иное. Это различие в трактовке было уже отмечено т. Мотылевым; он говорит, что у Маркса одно место «вызывает сомнение»: «Эта цитата (Маркс говорит о регулировании рыночной ценности наихудшими условиями производства. В. П.) дает повод для утверждений, что, по мнению Маркса, при несоответствии между спросом и предложением и количеством товаров происходит соответственное изменение рыночной стоимости»⁷⁶. Но, во-первых, это «сомнение» может возникнуть лишь при чтении русского перевода; у Маркса говорится в этом месте о рыночной цене; во-вторых, это «сомнение» тем не менее остается, так как Маркс все же говорит об определении рыночной ценности при несоответствии спроса и предложения наилучшими условиями; а, в-третьих, непосредственно вслед за местом, где Маркс самым определенным образом с изменениями в соотношении спроса и предложения связывает изменения рыночной цены, ее отклонения от рыночной ценности, следует фраза, могущая вызвать еще большие «сомнения». Так, на стр. 164 говорится: «В данных выше определениях рыночной ценности предположено, что масса произведенных товаров остается той же самой, есть величина данная, что имеет место только изменение в соотношении составных частей этой массы, производящихся при различных условиях, и что поэтому рыночная ценность одной и той же массы товаров регулируется различным образом». Если мы имеем дело с «обычным» предложением и «обычным» спросом, «то товары продаются по их рыночной ценности, каким бы из трех выше исследованных случаев ни регулировалась эта рыночная ценность… Товарная масса удовлетворяет не только потребность, но она удовлетворяет ее в ее общественном объеме. Напротив, если количество для этого меньше или больше, чем спрос, то имеют место отклонения рыночной цены от рыночной ценности». Таким образом Маркс переходит уже к анализу случая несовпадения спроса и предложения и в связи с этим говорит уже об отклонениях цены от рыночной ценности. Другими словами, рыночная ценность дана там, где налицо это совпадение; самостоятельное ее движение, то обстоятельство, что она может регулироваться различным образом, зависит от внутренних соотношений внутри данной товарной массы. Правда, тотчас же за приведенными словами Маркс и пишет фразу, которая может вызвать эти еще большие «сомнения». Как мы видели, он только что говорил об отклонениях рыночной цены от рыночной ценности. И первое отклонение заключается в том, что, если количество слишком мало, рыночную ценность всегда регулируют товары, произведенные при самых худших условиях, и если слишком велико, всегда произведенные при наилучших условиях; что, таким образом, несмотря на то, что по простому отношению масс, произведенных при различных условиях, должен был бы иметь место другой результат»⁷⁷. Следовательно, по смыслу этих слов само регулирование рыночной ценности наихудшими или наилучшими условиями является лишь отклонениями цены от этой же рыночной ценности. Вопрос о том, как истолковать это место, я оставлю открытым; возможно это сомнение разрешить так, что в данном месте рыночная ценность просто обозначает рыночную цену; напомню только снова свои слова по этому поводу, сказанные мною раньше. Впрочем, на мой взгляд, тут возможно и другое решение, но которое, за недостатком места, придется оставить в стороне: это тем более возможно, что моя концепция рыночной ценности отнюдь не опирается на это место.

Следом за приведенным местом Маркс останавливается на предложении и говорит здесь о «массе годового воспроизводства в каждой определенной отрасли промышленности». Это годовое воспроизводство представляет прежде всего некоторое количество; «оно есть не только потребительные ценности, удовлетворяющие человеческие потребности, но эти потребительные ценности находятся на рынке в данном объеме. Но, во-вторых, эта товарная масса обладает определенной рыночной ценностью, которую можно выразить в виде кратного рыночной ценности товара или товарной меры, служащими единицей»⁷⁸. А дальше мы находим у него такую фразу: «На данном базисе производительности труда производство некоторого определенного количества товаров (Artikel) в каждой особой сфере производства требует определенного количества общественного рабочего времени... Предположив равными все другие обстоятельства: если количество \(а\) какого-либо товарного вида стоит (kostet) \(b\) рабочего времени, то количество \(na\) стоит \(nb\) рабочего времени». Дальше Маркс пишет об общественно-необходимом времени «в особом смысле слова», о затрате излишнего рабочего времени, хотя оно и является необходимым для производства каждого отдельного товара, по сравнению с общественной потребностью. Это как раз то место, на которое опирались сторонники так наз. «экономической» версии. «Но если объем (Umfang) общественного труда, затраченного на производство штуки определенного товара (eines bestimmten Artikels) соответствует объему подлежащей удовлетворению общественной потребности, так что таким образом произведенная масса соответствует обычному масштабу воспроизводства при неизменном спросе, то товары продаются по их рыночной ценности»⁷⁹. Обычно именно отсюда черпают свои аргументы сторонники отождествления рыночной ценности с ценностью: Маркс говорит здесь о рыночной ценности и ставит ее в самую непосредственную связь с общественным трудом, или, как они понимают это место, с общественно-необходимым трудом. Прежде всего отмечу мимоходом, что Маркс эту развиваемую им здесь «экономическую» версию общественно-необходимого труда ставит в связь именно с рыночной ценностью, а не с ценностью. Мы имеем перед собой очень интересную проблему, войти в рассмотрение которой я, к сожалению, опять-таки лишен здесь возможности по соображениям места; но это и не так уж необходимо для хода моего изложения. Здесь будет достаточно только подчеркнуть, что у Маркса речь идет об общественном труде и общественном рабочем времени, а не об общественно-необходимом. И это имеет свое более глубокое обоснование: в данном случае Маркса интересует лишь качественная сторона, вопрос же о количественном определении величины рыночной ценности, в сущности говоря, здесь безразличен. Каким бы образом ни определялась рыночная ценность, во всяком случае товар выступит в виде носителя некоторого количества — большего или меньшего — общественного труда. И рыночная ценность массы товаров всегда представит произведение рыночной ценности отдельного товара на число штук этого товара. Впрочем, Маркс сам говорит об этом expressis vebris.

С другой стороны, нельзя упускать из виду, что Маркс перешел теперь к анализу другого пункта — проблемы спроса и предложения, — и что и в этом случае он остается верным своему методологическому принципу: каждое явление анализировать в наиболее простых условиях, отвлекаясь от всего того, что не существенно для данной проблемы.

Различные определения рыночной ценности имеют место, как мы видели, при условии совпадения спроса и предложения; они обусловлены различиями в условиях производства одной и той же массы товаров. Но когда говорят о спросе и предложении, то дело идет как раз об отсутствии такого совпадения. И как бы ни определялась рыночная ценность, она, очевидно, будет данной при совпадении спроса и предложения. Так как способ ее определения в этом случае безразличен, то Маркс и отвлекается от него, беря в качестве исходного пункта такую рыночную ценность, которая точно выражает ценность данного товара. Привлечение самостоятельного движения, вытекающего из самой формы рыночной ценности, явилось бы при этих обстоятельствах лишь таким моментом, который осложнил бы анализ, ничего не прибавив в то же время к его результату.

Итак, хотя 10-я глава отнюдь не дает исчерпывающего и самостоятельного анализа рыночной ценности, однако разбор выставленных здесь положений подтверждает высказанную мною раньше точку зрения на рыночную ценность.

Я могу положение вещей изобразить в виде такого ряда: \(ценность — меновая ценность — общественная меновая ценность или рыночная ценность\),

из которых каждое последующее звено представляет дальнейшее усложнение формы, с вытекающей отсюда возможностью самостоятельного движения. Между прочим, дальнейшим звеном в этой цепи явится цена, с возможностью такого же самостоятельного движения, вытекающего только из формы цены. Напомню только слова Маркса о возможности как количественного, так и качественного несовпадения цены с ценностью (цена земли и т. д.). Это самостоятельное движение рыночной ценности я, для краткости, проиллюстрирую на примере:

Спрос равен — \(100\) ед.

Рыночная ценность определяется:

		Средними условиями			Худшими			Лучшими
Пред- приятия	Затрата труда на ед.	Произ-ведено	Цен-ность	Рыночн. ценность	Произ-ведено	Цен-ность	Рыночн. ценность	Произ-ведено	Цен-ность	Рыночн. ценность
Лучшее	1 ч.	20	20	40	10	10	30	60	60	60
Среднее	2 ч.	60	120	120	30	60	90	30	60	30
Худшее	3 ч.	20	60	40	60	180	180	10	30	10
Итого			200	200		250	300		150	100

Итак, во втором и третьем случаях мы будем иметь дело с таким состоятельным движением рыночной ценности. При определении ее наилучшими условиями, часть ценности вовсе не получает своего выражения в меновой ценности. Наоборот, при ее определении наихудшими условиями рыночная ценность будет превышать ценность. Легко заметить, к чему приводит подобное положение дела: различные группы предприятий в силу этого получат или добавочные прибыли или должны будут терпеть убытки. Но это в свою очередь должно немедленно привести к соответствующему движению: к переливу труда, а в капиталистическом обществе и капитала, к расширению лучших предприятий и сокращению худших. Тем самым всякий, так сказать, отход рыночной ценности при условии беспрепятственного перелива, — а в промышленности, как общее правило, это и имеет место — вызывает обратно направленное движение, которое стремится привести рыночную ценность к точному выражению ценности товара. Таким образом в промышленности, или при нормальных предпосылках капиталистического способа производства, рыночная ценность в этой своей особенности от ценности (меновой ценности) представит временное, мимолетное явление. Но всякое подобное отклонение рыночной ценности всегда знаменует собой то или иное перераспределение произведенной ценности.

Из сказанного вытекает один очень существенный вывод. Те добавочные прибыли, которые получают капиталисты, владельцы технически более совершенных предприятий, имеют своим источником именно эту фиктивную ценность, обязанную своим происхождением самой форме общественной меновой или рыночной ценности. Фиктивной, подчеркну, в том смысле, что за ней не стоит затраченный общественный труд, но вовсе не фиктивной для ее получателя, так как в обмен на нее он получает на рынке самые действительные, реальные ценности. Именно этим путем и происходит перераспределение ценности. Этим источником отнюдь не является добавочная прибавочная ценность, а следовательно, и ценность, созданная на этом же предприятии, как это обычно представляют.

Данный вопрос встает в связи с относительной прибавочной ценностью. Мне придется обратиться к I тому «Капитала». Почти единственный серьезный аргумент, который может быть выдвинут против трактовки, развиваемой здесь, и который фактически и приводился, сводится к одному мету из 10-й главы I тома. «Следовательно, если капиталист, применивший новый метод, продает свой товар по его общественной стоимости в I шиллинг, он продает его на три пенса выше его индивидуальной стоимости и, таким образом, реализует избыточную прибавочную стоимость в \(3\) пенса...

При прочих равных условиях его товары могут завоевать себе большой рынок лишь путем понижения своих цен. Поэтому капиталист будет продавать их выше их индивидуальной, но ниже их общественной стоимости, напр., по \(10\) пенсов за штуку. Таким образом из каждой штуки он все-таки выжмет избыточную прибавочную стоимость в \(1\) пенс»⁸⁰. Опираются на последнюю фразу и говорят, что если речь идет о прибавочной ценности и притом утверждается, что она «выжимается», то это может иметь лишь один смысл; прибавочная ценность только и может выжиматься из рабочего; но тем самым, значит, рабочий и создает на данном предприятии эту прибавочную ценность. Действительно, аргумент был бы неопровержим, если бы Маркс сказал это; но она «выжимается» только в русском переводе; Маркс же здесь говорит, что капиталист «получит» или «выручит» ее⁸¹. Но это меняет дело, и единственный аргумент падает.

С рыночной ценностью, таким образом, практически мы встречаемся только в капиталистическом обществе, так как только здесь действительно имеется массовое производство товаров одного рода, при чем также неизбежно и дифференцирование условий их производства. Но в силу присущему капиталистическому способу производства свободному переливу капитала, а также неограниченной возможности любого расширения производства при тех или иных условиях, лишь был бы налицо достаточный капитал, рыночная ценность, как я сказал выше, стремится совпасть с ценностью; ее отходы от ценности носят поэтому временный характер. Но так обстоит дело только при предположении такого свободного притока капитала. Там же, где он наталкивается на препятствия, там мы встречаемся с рыночной ценностью, отличающейся от ценности, которая носит уже постоянный характер. В силу этого же и связанный с этим процесс перераспределения ценностей точно также превращается в постоянный процесс: он и порождает новые экономические категории.

С подобного рода обстоятельствами мы и встречаемся в земледелии. Применение капитала к сельскому хозяйству порождает специфический доход — дифференциальную земельную ренту, основанием для которой служит как раз закон рыночной ценности, а источником — та фиктивная ценность, которая в силу этого порождается.

Не случайно, что Маркс снова возвращается в «Капитале» к рыночной ценности и как раз именно в главах, посвященных дифференциальной земельной ренте. И нужно сказать, что Марксом дается здесь очень яркая и очень точная формулировка.

Однако приведу это место; а так как оно имеет решающее значение, то приведу его целиком:

«В случае дифференциальной ренты вообще следует заметить, что рыночная ценность всегда стоит выше совокупной цены производства массы продуктов. Возьмем, напр., таблицу 1. Совокупный продукт в 10 квартеров продается за 600 шилл., так как рыночная цена определяется ценой производства \(А\), которая составляет 60 шилл. за квартер. Но действительная цена производства такова:

\(А\) \(1\) квартер \(= 60\) шилл.; \(1\) квартер \(= 60\) шилл.

\(В\) \(2\) „ \(= 60\) „ ; \(1\) „ \(= 30\) „

\(С\) \(3\) „ \(= 60\) „ ; \(1\) „ \(= 20\) „

\(Д\) \(4\) „ \(= 60\) „ ; \(1\) „ \(= 15\) „

\(10\) квартеров \(= 24\) шилл.; среднее \(1\) квартер \(= 24\) шилл. Действительная цена производства \(10\) квартеров — \(240\) шилл.; они продаются за \(600\), дороже на \(250\)%. Действительная средняя цена \(1\) квартера — \(24\) шилл.; рыночная цена \(60\) шилл., равным образом дороже на \(250\)%.

Это есть определение посредством рыночной ценности, как она осуществляется на базисе капиталистического способа производства посредством (vermittels) конкуренции; эта последняя производит (erzeugt) ложную социальную ценность (falschen socialen Wert). Это вытекает из закона рыночной ценности⁸², которому подчинены продукты почвы. Определение рыночной ценности продуктов, следовательно, также продуктов почвы, есть общественный акт, хотя и совершаемый общественно-бессознательно и не преднамеренно, который необходимо покоится на меновой ценности продукта, не на земле и на различиях ее плодородия. Если представить себе, что уничтожена капиталистическая форма общества, и общество организовано как сознательная и планомерная ассоциация, то \(10\) квартеров представят количество самостоятельного рабочего времени, равное тому, которое содержится в \(240\) шилл. Общество таким образом не покупало бы этот продукт почвы за действительное рабочее время, которое в нем заключено, умноженное на \(2½\); тем самым отпал бы базис класса земельных собственников. Это оказало бы совершенно такое же действие, как удешевление продукта на равную сумму посредством иностранного ввоза. Поэтому насколько правильно говорить, что при сохранении теперешнего способа производства, но при предположении, что дифференциальная рента достается государству — цена продукта при прочих остающихся равными обстоятельствах осталась бы той же самой, настолько ложно было бы говорить, что ценность продукта осталась бы той же самой при замене капиталистического производства ассоциацией. Тождество (Dieselbigkeit) рыночной цены для товаров одного и того же вида есть способ, в котором на базисе капиталистического способа производства и вообще производства, покоящегося на товарном обмене между отдельными (производителями В. П.), осуществляется общественный характер ценности. То, что общество, рассматриваемое как потребитель, переплачивает за продукты почвы, то, что образует минус в реализации его рабочего времени в продукции почвы, образует теперь плюс для одной части общества, для земельных собственников»⁸³.

Мы видим, что в этом отрывке Маркс, во-первых, говорит об особом законе рыночной ценности; отмечает также, что ему подчинены продукты почвы; более того, он связывает ее с меновой ценностью, отмечая, что она покоится на ней; и в то же время эта рыночная ценность создает в процессе конкуренции и посредством конкуренции ложную социальную ценность. Мы находим здесь, следовательно, все те моменты, которые были выдвинуты в предшествующем изложении.

В данном случае любопытно вот что: весь этот отрывок представляет впечатление некоего экскурса. Все исследование дифференциальной ренты в «Капитале» Маркс ведет, исходя из цены производства. Однако источник ренты при этих условиях остается не вскрытым, тем самым сама рента остается не объясненной до конца. Различие цен производства, напр., на различных участках земли не может быть понято, если только цены производства не выступят здесь в качестве простой превращенной формы ценности, соответственно рыночной ценности. Иными словами, в данном случае цена производства только «заступает» рыночную ценность. Поэтому Маркс и должен был выйти за пределы принятых предпосылок и поскольку он поставил вопрос об источнике ренты, поставить вопрос о «ложной социальной ценности». Я подошел вплотную к сельскому хозяйству и к земельной ренте; я должен поэтому обратиться к теории земельной ренты и посмотреть, не найдется ли там чего-нибудь любопытного с интересующей нас точки зрения.

Однако, прежде чем перейти непосредственно к «Теориям прибавочной ценности», сделаю одно небольшое замечание, дабы избежать всякого рода недоразумений.

Может показаться, что вся развитая мною выше концепция грешит каким-то механистическим отрывом меновой ценности от ценности, и в силу этого превращением самого понятия ценности в некую метафизическую категорию. Раз затрачен труд, хотя бы и труд общественный, то мы и будем иметь ценность, как некую вещь, в себе, которая может проявиться, а может и не проявиться в обмене. Конечно, это было бы не верно. Ценность, вообще не проявляющаяся, не есть ценность. Она сама включает в себе эту форму, эту необходимость проявиться в обмене⁸⁴. Я уже отмечал, что ценность сводится к специфически-общественному труду, т. е. к абстрактному труду. Но ведь абстрактный труд есть продукт обмена: он создается в обмене⁸⁵. Поэтому содержание нельзя рассматривать вне формы, как и форма без содержания бессмысленна. Но я утверждаю, что такое абсолютизирование, и даже, пожалуй, метафизирование в целях теоретического анализа является единственно возможным методом. В самом деле, к каким результатам мы смогли бы прийти в анализе прибыли, процента, ренты, если бы при этом не метафизировали прибавочную ценность, которая в этом случае выступит как вся масса неоплаченного прибавочного труда рабочих, а ее величина определится количеством этого неоплаченного труда.

Точно так же немного даст нам анализ меновой ценности, рыночной ценности, цены производства и цены, если при этом мы не будем брать ценность, как нечто вполне определенное, и именно определенное количеством затраченного общественного труда. Только в этом случае мы сможем отличить движения, вытекающие из этих форм проявления ценности от движений самой ценности, а тем самым и познать эти движения, как движения вторичного порядка.

XI

В мои задачи не входит изложение теории земельной ренты вообще; я затрону здесь лишь те вопросы из области этой теории, которые непосредственно соприкасаются с нашей проблемой — с рыночной ценностью; правда, эти вопросы в то же время принадлежат к числу наиболее существенных и для самой категории земельной ренты. А с другой стороны, так как продукты сельского хозяйства, как мы узнали из слов Маркса, специально подчинены закону рыночной ценности, то на примере земельной ренты мы сможем еще более уточнить эту категорию, лучше понять ее специфические черты, а вместе с тем решить и те неясности, с которыми мы до сих пор встретились у Маркса. Я уже указывал на одно такое сомнительное место: беря тот случай, когда преобладающая масса товаров произведена при худших условиях, и она не уравновешивается товарами, произведенными при лучших условиях, Маркс отмечает, что «тогда рыночную ценность или общественную ценность регулирует масса, проведенная при худших условиях»⁸⁶. Дальше, немного ниже Маркс говорит: «Если спрос хотя бы немного преобладает, то рыночную цену регулирует индивидуальная ценность товара, произведенного при неблагоприятных условиях»⁸⁷. А еще ниже он пишет уже об отклонениях «рыночной цены от рыночной ценности». И первое отклонение заключается в том, что при указанных выше условиях рыночную ценность определяют товары, произведенные при самых плохих условиях. Все эти места как будто плохо увязываются друг с другом, в последнем положении, которое я текстуально приводил раньше, как будто наблюдается простое смешение или отождествление рыночной ценности вообще с ценой. С одной стороны, Маркс вполне определенно говорит о влиянии спроса на величину рыночной ценности, но дальше, при анализе влияний спроса и предложения, он уже говорит, что в случае настоятельности спроса происходит отклонение рыночной цены от рыночной ценности.

Если бы мы имели только 10-ую главу третьего тома и нигде в другом месте Маркс не говорил бы о рыночной ценности, то можно бы, пожалуй, говорить о неувязках и даже противоречиях. Я лично полагаю, что это проще всего объяснить тем обстоятельством, что в конце концов мы в III томе имеем лишь черновики или первоначальные наброски, которых Марксу так и не пришлось самому отредактировать. Но в «Теориях прибавочной ценности», и притом в той их части, где трактуется земельная рента, мы находим вполне четкий и совершенно определенный ответ по этому вопросу. Там говорится о законе рыночной ценности; и этот закон формируется следующим образом: «Этот закон, что рыночная ценность не может быть произведена выше индивидуальной ценности продукта, который производится при наихудших условиях производства, но который доставляет часть необходимого предложения, Рикардо переворачивает таким образом, что рыночная ценность не может упасть ниже ценности этого продукта, следовательно, всегда определяется ею»⁸⁸. Итак, пока цена товара, под влиянием спроса, поднимаясь вверх, не превышает индивидуальной ценности товара, произведенного при наихудших условиях, с наибольшей затратой труда, мы должны говорить о рыночной ценности; перед нами будет цена, определяемая рыночной ценностью. Но если цена продолжает подниматься, и поднимается над этим уровнем, то перед нами будет уже цена, оторвавшаяся от рыночной ценности, непосредственно ею не определяемая; в таком случае приходится говорить уже об отклонении рыночной цены от рыночной ценности.

В чем смысл подобного разграничения? я напомню, во-первых, уже цитированные слова Маркса, а именно, что на данном базисе производительности груда в каждой сфере производства требуется определенное количество общественного труда для производства определенного количества товаров⁸⁹. Дело в том, что, пока цена не перешла указанной границы, она еще не совсем оторвалась от этого базиса; сама наличность этих наихудших предприятий, и степень их отсталости, по сравнению со средними, определяется именно степенью развития производительности труда и всего того, чем она определяется, например, дееспособностью и размерами орудий труда и т. д. Поэтому неверен русский перевод, где говорится: «при данном уровне производительности труда»⁹⁰. При таком переводе устанавливается прямая и непосредственная связь, тогда как Маркс применяя более неопределенное выражение — «auf einer gegeben Basis der Produktivität der Arbeit», — подчеркивает, что хотя эта связь и существует, но она не такая уже непосредственная, и может быть опосредована определенными моментами, т. е. как мы уже знаем, самостоятельным движением формы общественной меновой ценности.

А, во-вторых, это различение имеет еще то чрезвычайно важное основание, что всякая экономическая категория не только есть выражение общественных отношений, что характеризует ее качественную сторону, но она обладает также количественной характеристикой: она должна быть дана и как количественно определенная величина. И более того, сама ее количественная определенность, ее мера сама вытекает из ее качественной характеристики. Если ценность сводится (качественно) к труду, то количество труда и образует ее имманентную меру, определяет ее и количественно. Рыночная ценность или общественная меновая ценность есть все же форма проявления ценности, и такая форма, которая не может еще целиком отрицать ценность, как это, видимо, имеется у такой формы как цена. Правда, это движение меновой ценности влечет за собой процесс перераспределения, но это перераспределение иной природы, а следовательно, имеет иные закономерности, чем перераспределение, вытекающее из движения цен. Цена также имеет свою количественную определенность, но, чтобы ее вывести, нам нужно будет подняться этажом выше в своем теоретическом исследовании: только анализ спроса и предложения и их закономерности дадут нам возможность количественно определить цену. Но рыночная ценность есть все-таки ценность, поэтому при ее анализе нам нечего делать со спросом и предложением. Здесь достаточно лишь учесть простой факт напряженности спроса; но это вовсе не анализ спроса.

Сказанное можно подкрепить еще примером той категории, к какой я в настоящее время перешел, а именно — земельной ренты. Маркс, между прочим, различает монопольную ренту и абсолютную ренту. Прибавлю, что некоторые марксисты, напр., тот же Каутский, не видят этого различия. Действительно, различие между абсолютной рентой и монопольной сводится к тому, что если цена сельскохозяйственного продукта, того же хлеба, поднимается мне цены производства, но не достигает ценности, или совпадает с ценностью, то мы имеем абсолютную ренту. Если же она поднимается выше ценности, то следует говорить уже о монопольной ренте. Абсолютная рента, согласно своему определению, есть разница между ценностью и ценой производства. Но тем самым дана и ее количественная определенность. Кроме того, образование этой категории абсолютной ренты связано с вполне определенным процессом в области распределения, а именно распределения прибавочной ценности. Созданная в сельском хозяйстве прибавочная ценность не попадет в общий котел, а ее излишек по сравнению со средней нормой прибыли, обособляется и превращается в абсолютную ренту. Но во всяком случае минимальная и максимальная границы абсолютной ренты даны; они даны ценой производства, с одной стороны, и ценностью — с другой.

Напротив, для монопольной ренты дана только минимальная граница — ценность; ее максимальная величина и ее определенность в каждый данный момент — конечно, если она вообще в этот момент существует, — хотя и даны, но даны явлениями совсем иного порядка. Для этого требуется уже анализ спроса и предложения. В силу же этого и процесс распределения здесь уже существенно иной; тут приходится говорить уже о перераспределении между различными отраслями. Источник монопольной ренты — прибавочная ценность, созданная в других отраслях производства, но не в сельском хозяйстве.

XII

Я уже неоднократно приводил положение Маркса, что продукты почвы подчинены закону рыночной ценности. Добавлю также еще, что меня лично к постановке вопроса о рыночной ценности подвела критика обычной традиционной трактовки теории ренты, трактовки, которая получила наиболее законченную и в то же время наиболее абсурдную формулировку в работе Л. Я. Любимова⁹¹. Согласно широко распространенному и среди марксистов взгляду, ценность хлеба определяется тем количеством труда, которое нужно затратить на его производство в наихудших условиях, т. е. ценность хлеба сводится не к средней, а к наибольшей затрате труда.

Критику этого положения — главным образом, с методологической стороны я дал в своих критических статьях⁹², в настоящее же время я остановлюсь на положительной стороне своего понимания.

Обычно считается, что это определение ценности хлеба наибольшей затратой труда или затратой груда при наихудших условиях является чуть ли не на 100% марксистским; но после небольшого размышления неизбежно должно прийти к выводу, что тут, по существу, мы имеем дело, просто говоря, с точкой зрения Рикардо; и если это определение навязывают Марксу, то тем самым стирают всякое различие между Марксом и Рикардо: Маркс превращаается в рикардианца. Больше того, при этом отпадает самое существенное, го специфическое, что отличает теорию ренты Маркса от теории ренты того «Рикардо, и, между прочем, тем самым заставляют теорию ренты Маркса в такой трактовке терпеть то же самое крушение, которое потерпел и Рикардо. Действительно, в марксистской литературе стало общим местом, что у Рикардо налицо противоречия. Он не мог справиться с ценой производства, поэтому должен был констатировать целый ряд исключений из выведенного им трудового принципа ценности. Но он потерпел крушение также и в теории денег. Более того, хотя мне и не приходилось встречать указаний на это, его трудовая теория ценности потерпела такое же крушение и в теории ренты. И то, что осталось незамеченным для его критиков, очень хорошо чувствовал сам Рикардо. Развив свою теорию ценности в первой главе своих «Principles», Рикардо непосредственно вслед за этим сейчас же обращается к ренте и ставит решающий вопрос, как бы чувствуя, что принимаемая им теория земельной ренты противоречит развитым им положениям. «Теперь нужно еще рассмотреть, — так начинает он свою II главу «О ренте», — не вызывает ли обращение земли в собственность и следующее за ним создание ренты какого-либо изменения в относительной стоимости товаров независимо от количества труда, необходимого для производства»⁹³.

И он приходит к выводу, что не противоречит; но какой ценой было достигнуто это? Ему пришлось дать следующую формулировку закона ценности, которая, — что всего любопытнее, — дана как раз в этой главе о ренте: «меновая стоимость всех товаров, — будут ли то фабричные изделия, или продукты рудников, или земледельческие произведения, — никогда не регулируется наименьшим количеством труда, необходимого для их производства при очень благоприятных условиях, составляющих удел тех, кто пользуется особенными удобствами. Напротив, она регулируется наибольшим количеством труда, необходимо затрачиваемого на их производство теми, кто не пользуется такими удобствами; теми, кто продолжает производить при самых неблагоприятных условиях, — понимая под последними самые неблагоприятные из тех, при каких необходимо вести производство, чтобы было произведено необходимое количество продукта»⁹⁴.

Итак, чтобы избежать явного противоречия, Рикардо приходится формулировать этот общий закон. Но он был неверен; во всяком случае он плохо мирился с тем трудовым принципом, который самим же Рикардо был положен в основу ценности. Из источника ценности труд в таком случае неизбежно превращался в какое-то внешнее мерило, и величина ценности переставала уже определяться количеством затраченного труда. И это обстоятельство должно было со всей силой оказаться именно в теории ренты; ведь продукты сельского хозяйства, как мы знаем, подчинены закону рыночной ценности. И не удивительно поэтому, что Маркс еще в то время, когда он принимал теорию Рикардо, тем не менее отбрасывал данное его положение об определении ценности наибольшей затратой труда. Так, в «Нищете философии» он выставляет как раз противоположное положение, которое, однако, также было неверно, а потому мы с ним уже не встречаемся в «Капитале». Маркс там пишет: «Очень важно не упускать из виду того обстоятельства, что стоимость вещи определяется не временем, в продолжении которого она была произведена, а минимумом⁹⁵ времени, в которое она может быть произведена»⁹⁶.

Итак, рикардианский закон об определении ценности наименее благоприятными условиями противоречил им же развитой теории ценности; этот же закон, но в применении к сельскохозяйственным продуктам, под видом «закона ценности хлеба», перенесенный в марксистскую политическую экономию, точно так же не в меньшей степени противоречит теории ценности Маркса. Прежде всего, вместе с формулировкой этого закона, как я уже указывал в своих статьях, в теорию ценности вносится принципиальный дуализм: приходится говорить уже о двух законах ценности — одном для промышленных товаров и другом для хлеба и др. сельскохозяйственных проектах, а также и для продуктов всей добывающей промышленности. А, во-вторых, при этих условиях все отличие второго закона от первого только и может сводиться к тому, что если в первом случае величина ценности определяется трудом, и только трудом, то во втором приходится говорить и о втором факторе ценности, или, если об этом прямо и не говорится, то фактически этот второй фактор вносят: рента, а вместе с тем и ценность начинает произрастать на земле; величина ценности начинает определяться в таком случае также и качеством земли, т. е. ее плодородием, как таковым.

В наиболее резкой и законченной форме этот пресловутый «закон ценности хлеба» был выставлен Л. Любимовым в его «Учении о ренте». Несомненной заслугой его перед марксистской политической экономией представляет то обстоятельство, что он не побоялся такой резкой формулировки и то же время сделал отсюда все надлежащие выводы: тем самым он привел его к абсурду. Так, на ряду с этим «законом», он пишет: «На лучшей земле производится при той же затрате труда (и капитала) большее количество килограммов пшеницы. А так как стоимость килограмма хлеба определяется тем количеством труда, которое идет на выращивание килограмма его на худшей общественно-необходимой земле, то, следовательно, на лучшей земле производится большая стоимость, чем на худшей»⁹⁷. Надо признать, что это положение является необходимым выводом из определения ценности хлеба худшими условиями. Но вместе с тем очевидно, что здесь мы имеем и разложение данной теории. Поэтому неудивительно, что я счел себя обязанным подвергнуть эту теорию резкой критике, и критике, на мой взгляд, вполне заслуженной, а, с другой стороны, этот абсурдный вывод побудил меня еще раз пересмотреть те положения, в которых он вытекал с логической необходимостью.

Л. Любимов счел нужным выступить на защиту этого оспариваемого мною положения. Но, если раньше разложение этой теории и не выступало в столь очевидной форме, то его защита такова, что оно теперь буквально бросается в глаза.

В своей статье «Возрождение булгаковщины»⁹⁸ он пишет: «Определение стоимости общественно-необходимым временем, затрачиваемым на его производство, при тех или других наихудших (но общественно-необходимых) условиях, вопреки мнению Булгакова-Познякова, отнюдь не противоречит теории трудовой стоимости, наоборот, вытекает из нее, тем более, что форма проявления всякого основного экономического закона должна быть многоразлична и многообразна»⁹⁹. Последнее совершенно справедливо, но естественно встает вопрос, что же Л. Любимов понимает под этой «многоразличной и многообразной» формой проявления? Ответ на это дается немного ниже: «Прибавим, — пишет наш автор, — что касается пунктов 1 (только что приведенного мною. В. П.) и 2, то было бы в высшей степени странно¹⁰⁰, если бы тот же самый закон стоимости проявлялся совершенно одинаково и в отношении товаров, все элементы производства которых находятся в избытке, и в отношении тех товаров, которые находятся в противоположных условиях»¹⁰¹. И он поясняет это еще таким образом: «В-третьих, Позняков не знает и не понимает того, что та же самая экономическая категория может выражаться не одним способом, а несколькими»¹⁰². Опять-таки, повторю, что это святая истина. Но в данном случае приходится однако сказать, что Л. Любимов «слышал звон, да не знает, где он». Он слышал, что в дискуссиях последнего времени много говорится о «форме», и сам решил привлечь себе на помощь эту форму проявления для вящего посрамления своего противника. Но посрамил он только самого себя.

В самом деле, что понимает Л. Любимов под этой формой проявления?» — Ответ дает его пункт 2: «Стоимость товаров, при производстве которых нет недостатка ни в одном из необходимых элементов производства, определяется обычно тем количеством общественно-необходимого времени, которое идет на их производство при средних условиях производства. Стоимость товаров, при производстве которых какого-нибудь элемента производства определенного качества может и не хватить, определяется, как правило, количеством общественно-необходимого труда, идущего на их производство при прочих средних условиях, но при пользовании наихудшими условиями (из общественно-необходимых) для того из них, которого не хватает»¹⁰³.

Итак, формой проявления Л. Любимов называет определение ценности трудом. Я держусь того взгляда, что здесь речь идет о содержании ценности; если это было бы лишь формой, то тогда к чему же сводится его содержание? Впрочем, полагаю, что совершенно излишне приводить какие-либо доказательства этой азбучной истины.

Теперь, если мы расшифруем любимовский пункт 1 при помощи его же пункта 2, то получим следующее: закон ценности должен быть многоразличен и многообразен. Таким образом, Л. Любимов начал с особого «закона ценности хлеба», и в конце концов, идя по раз избранному пути, пришел к многообразным и многоразличным законам ценности. Но законы ценности — это не закон ценности, это уже самое очевидное разложение всякой вообще теории ценности

Может показаться, что неверность подобного закона ценности хлеба, или определения его ценности количеством труда, затрачиваемого при наихудших условиях, может быть доказана гораздо проще, а именно лишь одной цитатой из Маркса. Тем более, что подобная попытка делалась некоторыми сторонниками той же трактовки, которую защищаю и я. Я разумею следующее место у Маркса: процитировав Рикардо, где последний говорит о том, что «ценность хлеба регулируется количеством труда, затраченного на производство его на земле того качества или с той долей капитала, которая не платит ренты», Маркс замечает: «После моих прежних объяснений излишне еще доказывать ошибочность положения, что «ценность хлеба определяется количеством труда, затраченного на производство его на земле того качества... которая не платит ренты»¹⁰⁴.

Однако эти слова, несмотря на кажущуюся видимость, не могут быть каким-либо доказательством правильности моей точки зрения. Под «ценностью хлеба» здесь понимается «меновая ценность», и, как это явствует из всего контекста, дело в данном случае сводится к тому, что при определенных обстоятельствах эту меновую ценность (т. е. рыночную ценность) хлеба определяют не те земли, которые не платят ренту. В качестве абсолютного правила это приведенное Марксом положение Рикардо неправильно даже по отношению к рыночной ценности хлеба. Ясно поэтому, что это место совершенно не касается вопроса об определении ценности хлеба.

Доказывать правильность своей трактовки я буду поэтому иным путем. Для этого я возьму то положение Л. Любимова, которое я подверг своей критике и в котором обычная трактовка была приведена ad absurdum, и формулирую ее несколько иначе. Если мы скажем, что при одной и той же затрате общественного труда на различных участках земли, независимо от количества производимого продукта создается одна и та же ценность, но так как на лучшей земле количество продуктов большее, а на рынке существует одинаковая меновая ценность для всех продуктов этого рода, то на лучших участках земли вследствие этого получится большая рыночная ценность — если мы так сформулируем это положение, то мы дадим правильное положение, вместе с тем сформулируем и всю суть проблемы рыночной ценности.

Действительно, в том именно и состоит различие между ценностью и рыночной ценностью, что, в то время как ценность представляет общественно среднюю затрату труда, т. е. средне-арифметическое¹⁰⁵, рыночная ценность на продукты почвы в общем, если отвлечься от только что указанных случаев, регулируется затратой труда на наихудшем участке, или индивидуальной ценностью его продукта. Впрочем, и раньше мы уже встречались с этим понятием индивидуальной ценности. В виду того, что и дальше, при анализе тех таблиц, которые дает Маркс в своих «Теориях прибавочной ценности», неоднократно придется иметь дело с индивидуальной ценностью, мне придется несколько остановиться на этом понятии. Само название показывает, что этой индивидуальной ценности нужно противопоставить общественную ценность. Но ведь всякая ценность есть общественная ценность, по самой сути она общественная категория. Итак, что же должен обозначать этот, казалось бы, внутренне нелепый термин — индивидуальная ценность?

В тех местах у Маркса, где говорится об этой индивидуальной ценности, она всегда обозначает самую настоящую, доподлинную ценность, ценность в смысле первого тома. Обычно же под этим понятием понимают индивидуальную затрату груда. Но это не верно: индивидуальная затрата труда есть индивидуальная затрата или индивидуальный труд, но она никогда не может быть ценностью. Здесь я напомню то различие, которое я провел раньше между субъективным фактором процесса производства и его объективными факторами. Для того, чтобы выступить в качестве ценности, индивидуальный труд должен выступить, как общественный труд, следовательно, он может стать ценностью лишь в том случае, если он перестанет быть индивидуальным трудом и предстанет перед нами в виде некоей частицы общественного труда, аликвотной доли совокупного общественного труда. Если Маркс говорит об индивидуальной ценности, то ясно, что мы тут имеем дело именно с общественным трудом и притом специфически общественным трудом или абстрактно-человеческим трудом. А это и приводит нас к определению ценности, данному в первом томе. Но количество труда, выражением которого служит тот или иной экземпляр любого товара, зависит также и от прочих объективных факторов производства. Но они могут быть различны в каждом отдельном случае; затрата труда, и труда общественного, в каждом данном случае, может быть неодинакова, индивидуальна. Следовательно, индивидуальная ценность есть затрата общественного, абстрактного труда или общественно приведенного труда, но при индивидуальных прочих условиях производства. Мы видим, что здесь и выступает in actu на первый план то различие между субъективными и объективными факторами производства, на котором я остановился выше в связи с трактовкой общественно-необходимого груда.

Доказательством того, что иначе этот термин нельзя и понимать, послужат следующие слова Маркса:

«Следовательно, когда сказано, что ценность продукта, созданного капиталом в \(100\), равна \(120\), то это означает лишь то, что в продукте содержится рабочее время, овеществленное в капитале \(100\) плюс одна шестая неоплаченного, но присвоенного капиталистом рабочего времени. Совокупная ценность продукта равна \(120\) ф. ст., производит ли капитал в \(100\) в одном классе рудников \(60\) тонн, в другом \(65\) или \(75\) или \(92½\). Но ясно, что ценность отдельной аликвотной части, измеряется ли она тонной, как здесь, квартером, аршином и т. д., совершенно различна в зависимости от производительности (durchaus verschieden ist nach der Produktivität). Если мы возьмем нашу таблицу (то же самое действительно для любой иной товарной массы, как результата капиталистического производства), то ценность \(1\) тонны \(= 2\) ф. ст., если весь продукт капитала \(= 60\) тоннам, следовательно, \(60\) тонн обладают ценностью в \(120\) ф. ст. (also \(60\) Tonnen \(120\) ф. ст. wert sind) или представляют рабочее время равное тому, которое овеществлено в \(120\) ф. ст. Если весь продукт \(= 65\) тоннам, то ценность одной тонны \(1 11/13\) ф. ст.; если он \(75\) тонн, то ценность отдельной тонны \(= 1 ⅗\) ф. ст.; если он наконец \(= 92 ½\) тоннам, то ценность тонны \(= 1 11/37\) ф. ст. Так как совокупная масса товаров или тонн, произведенных капиталом в \(100\), имеет постоянно одну и ту же ценность, \(120\) ф. ст., так как она постоянно представляет одну и ту же совокупную массу труда, которое содержится в \(120\) ф. ст., то именно поэтому ценность отдельной тонны различна, в зависимости от того, представляется ли одна и та же ценность в \(60, 65, 75\) или \(92½\) тоннах, следовательно, в зависимости от различий в производительности труда. Это различие в производительности труда и производит только то, что то же самое количество труда выражается то в меньшей, то в большей общей массе товаров, — отдельная аликвотная часть этой совокупной массы, таким образом, содержит в себе большее или меньшее количество затраченного труда, соответственно с этим имеет, следовательно, то большую, то меньшую ценность. Эта различная ценность отдельных тонн, в зависимости от того, прилагается ли капитал в \(100\) в более богатых или менее богатых рудниках, следовательно, в зависимости от различной производительности труда, и есть то, что в таблице фигурирует как индивидуальная ценность отдельных тонн»¹⁰⁶.

Это место у Маркса никак не может быть истолковано в том смысле, что Маркс говорит тут об индивидуальном труде; речь тут идет о труде, выраженном в некоторой капитальной ценности, которая в свою очередь выступает перед нами в виде некой суммы денег, т. е. как непосредственное воплощение общественного труда. Следовательно, — и это единственно возможный вывод, — эта индивидуальная ценность есть ценность в самом настоящем смысле этого слова, или ценность первого тома «Капитала». А, с другой стороны, различие в ценности отдельных тонн обусловлено именно различием в условиях применения различных долей этого труда, в данном случае различием в богатстве рудников, влекущем за собой различную производительность отдельных частей этой массы труда.

Немного ниже Маркс снова подчеркивает ту же мысль. «В зависимости от различной производительности труда совокупная ценность в \(120\) ф. ст. будет распределяться на большее или меньшее количество продуктов, следовательно, ценность отдельного продукта в соответствии с этим — пропорционально — будет равна большей или меньшей аликвотной части \(120\) ф. ст. Операция здесь очень простая. Если весь продукт, напр., \(=60\) тоннам угля, то \(60\) тонн \(= 120\) ф. ст. и \(1\) тонна \(= 120\) ф. ст. : \(60 = 2\) ф. ст.; если продукт \(65\) тонн, то ценность отдельной тонны \(120\) ф. ст. : \(65 = 1 11/13\) ф. ст.; если продукт \(= 75\) тоннам, то ценность отдельной тонны \(= 120\) ф. ст. : \(75 = 1⅗\) ф. ст.; если, \(92½\) тонны, то \(= 1 11/37\) ф. ст. Таким образом, ценность (цена) отдельного товара равна совокупной ценности продукта, разделенной на общее количество продуктов, которое измеряется соответствующей им как потребительным ценностям массой, как-то: тоннами, как выше, квартерами, аршинами т. д.»¹⁰⁷.

И Маркс тотчас же снова повторяет: «Если, таким образом, цена отдельного товара равна совокупной ценности товарной массы, произведенной (определенным) капиталом, разделенной на общее количество товаров»¹⁰⁸. С другой стороны, продолжает Маркс, совокупная ценность равна цене отдельного товара, умноженной на число штук товара. Но последнее положение нельзя брать слишком абсолютно; но верно только в том случае, если эта цена получена только что указанным способом, иными словами: если она и есть ценностная цена (Wertpreis). Впрочем, Маркс сам предостерегает против такого неверного обобщения: «Поэтому нет ничего ошибочнее представления, — пишет он, — что если ценность отдельного товара при растущей производительности труда падает, то совокупная ценность произведенного каким-либо определенным капиталом — напр. 100 ф. ст. — труда в силу возросшей массы товаров, в которых он выражается, возрастает»¹⁰⁹.

Мы видим, следовательно, что все эти цитаты подкрепляют те положения, которые были мною выставлены раньше. Во-первых, ход исследования Маркса здесь выступает с особенной яркостью: не от отдельного товара к их массе, и не от ценности отдельного товара к их общей ценности, а как раз наоборот; по существу мы имеем тут конкретное развитие той же мысли, которую он высказал еще в начале первого тома, а именно, что отдельный товар идет в счет «как средний экземпляр своего рода». Во-вторых, если Маркс в начале 10-й главы III тома и говорит, что ценность товара вполне или приблизительно совпадает с ценностью товара, произведенного в средних предприятиях, и что это было достаточно для него на том этапе исследования, если бы почему-либо нельзя было достигнуть математического предела, то теперь, как мы видим, Маркс достигает именно этого математического предела. Ценность, по Марксу, представляет средне-арифметическое, получаемое путем деления всего труда на все количество произведенных товаров. И это положение выставляется здесь в виде общего правила: продукты земледелия не составляют в этом отношении какого-нибудь исключения. Более того, он именно и имеет их в виду, так как здесь Маркс говорит о продукте угольных копей, а также о квартерах, несомненно, квартерах хлеба. Следовательно, не остается никакого места для какого бы то ни было особого закона ценности хлеба. Напротив, последняя цитата как будто бы непосредственно направлена против того положения Л. Любимова, которое я привел выше. Но Маркс не только подчеркивает ложность этого положения, он в то же время и указывает, откуда вырастает такое представление: «Так как в конкуренции все представляется в ложном и извращенном виде, то отдельный капиталист воображает себе: ..... 2) что он устанавливает цену отдельного товара и определяет совокупную ценность путем умножения; в то время как первоначальный процесс есть деление, а умножение правильно только как последующий акт, при предпосылке этого деления¹¹⁰. Вульгарный экономист в самом деле не делает чего-либо иного, как переводит эти удивительные представления капиталистов, охваченных конкуренцией, на кажущийся более теоретическим язык и пытается конструировать правильность этих представлений»¹¹¹.

Пресловутое определение ценности хлеба затратой труда при наихудших условиях по сути дела и представляет только такое умножение. Если даже мы не будем говорить о «теоретическом» отражении «удивительных представлений» капиталистов, тем не менее мы должны согласиться, что подобное определение ценности хлеба только потому и оказалось возможным, что здесь покидают почву общественного метода Маркса и переходят на позиции буржуазной экономии: на почву индивидуалистического метода. Исходным пунктом делают отдельные индивидуальные мешки хлеба. А так как на рынке существует одна цена и одна общественная меновая ценность, то и ставят вопрос: а на какой же мешок равняется эта цена и эта меновая ценность? Практика показывает, что она равняется на худший мешок. Но в результате вся масса товаров представляет простую сумму таких индивидуальных мешков, а ее ценность определяется простым умножением; но деление исчезло.

До сих пор, однако, я говорил лишь об индивидуальной ценности и о ценности. Теперь посмотрим, как ставит Маркс в своих «Теориях» вопрос о рыночной ценности?

«Однако на рынке находился уголь, который является продуктом — копей различной производительности, которые я обозначил, начиная с худших копей, \(I, II, III, IV\). Так, напр., в первом классе продукт капитала в \(100\) ф. ст. представляет \(60\), во втором классе он \(65\) тонн и т. д. Одинаковой величины капиталы — \(100\) ф. ст., с одинаковым органическим строением, внутри одной и той же сферы производства, здесь, следовательно, различаются по своей производительности, при чем степень производительности труда различна в зависимости от степени производительности рудника, вида почвы, короче — естественного фактора. Но конкуренция устанавливает рыночную ценность для этих продуктов, имеющих различную индивидуальную ценность... Разницу между рыночной ценностью и индивидуальной ценностью я обозначаю дифференциальной ценностью»¹¹². И немного ниже Маркс дает следующее определение: «Этот излишек рыночной ценности для совокупного продукта (особого) класса над индивидуальной ценностью его продукта, обязанный относительно большему плодородию (Fruchtbarkeit) земли или рудника, образует дифференциальную ренту, так как цена производства для капитала остается той же»¹¹³.

«Дифференциальная рента, напротив, равна излишку рыночной ценности над его индивидуальной ценностью»¹¹⁴.

Полагаю, что специальные комментарии к этому, после всего сказанного, излишни; отмечу только, что все эти цитаты взяты мною с тех страниц Теорий», где Маркс дает объяснение приведенных им таблиц. Я ограничусь поэтому тем, что дам здесь эти таблицы, отчасти сокращенные, отчасти расширенные введением новых рубрик, под углом зрения той цели, которую я ставлю перед собой в настоящей работе^{115 116}:

Класс	Капитал	Число тонн	Совокупн. (рыночн.) ценность	Рыночная ценность тонн	Индиви-дуальная ценность тонн	Сумма индиви-дуальн. ценно-стей	Диффе-ренц. цен-ность тонны	Сумма диффе-ренциаль-ных ценно-стей
1	2	3	4	5	6	7	8	9
А
I	100	60	120	2	2	120	0	0
II	100	65	130	2	1 (11/13)	120	(2/13)	10
III	100	75	150	2	1 (3/5)	120	(2/5)	30
Всего	300	200	400			360		40
В
II	50	32 (1/2)	60	1 (11/13)	1 (11/13)	60	0	0
III	100	75	138 (6/13)	1 (11/13)	1 (3/5)	120	(16/65)	18 (6/13)
IV	100	92 (1/2)	178 (10/13)	1 (11/13)	1 (11/37)	120	(264/481)	50 (10/13)
Всего	250	200	369 (3/13)			300

Легко заметить¹¹⁷, что перед нами та же таблица¹¹⁸, которую Маркс дает в отделе о дифференциальной ренте в «Капитале» и по поводу которой он говорит о ложной социальной ценности. Дифференциальная ценность и есть эта ложная социальная ценность, вытекающая из самой формы общественной меновой или рыночной ценности. И в «Теориях» Маркс противопоставил рыночную ценность индивидуальной ценности, как действительной ценности. Сумма же индивидуальных ценностей, очевидно, явится суммой действительных ценностей, или действительной суммой ценности.

«Действительная сумма ренты, которую платит наихудшая земля, зависит не от излишка ценности своего собственного продукта над его ценой производства, как полагает Рикардо, а от излишка рыночной ценности над его ценой производства. Но это весьма различные вещи. Если (наихудшая земля) сама определяет рыночную ценность, то рыночная ценность равна ее действительной ценности (wirklichen Werte), поэтому излишек его рыночной ценности над его ценой производства равен излишку его собственной индивидуальной, действительной ценности над его ценой производства»¹¹⁹. На этом я покину дифференциальную ренту и перейду к абсолютной ренте.

XIII

В мою задачу и в данном отношении не входит изложение теории абсолютной ренты. И здесь я коснусь ее лишь постольку, поскольку она дает нам кое-что для лучшего понимания категории рыночной ценности. Поэтому я ограничусь здесь рассмотрением двух вопросов: первого — о мнимом противоречии у Маркса в отношении трактовки абсолютной ренты в «Капитале» и в «Теориях», и второго — об одинаковости абсолютной ренты с различных участков земли.

Был высказан взгляд¹²⁰, что тут, если и не приходится говорить о противоречии¹²¹, то во всяком случае имеется различие принципиального характера между определениями абсолютной ренты в III томе «Капитала» и в «Теориях»; и вообще в них дается совершенно иная принципиальная постановка вопроса: «В «Теориях» в отделе о ренте, — пишет Л. Вольфсон, — Маркс становится на позицию Рикардо (а может быть и стоит еще на ней?..)..., а в III томе «Капитала» он развивает свою теорию ренты, отличающуюся от «очищенной» рикардовой теории»¹²².

Эта теория о каких-то принципиальных различиях между «Капиталом» и «Теориями», конечно, в корне неверна. Формально Маркс дает различные формулировки, но это две формулировки одного и того же определения; различие между ними объясняется очень просто, а именно тем, что исследование ведется Марксом при различных предпосылках. В «Теориях» он берет ренту в более осложненном виде, и это было необходимо сделать, ибо там ему приходилось иметь дело с учением о ренте Рикардо и Смита: приходилось сопоставить его лицом к лицу как с действительностью и с тем трудовым принципом, который они сами же клали в основу экономической теории. Но в «Капитале» мы имеем дело с положительным изложением теории ренты. Поэтому, когда Маркс ставит вопрос о дифференциальной ренте, он начисто отвлекается от всякого различия в органическом составе капитала. И это вполне правильный методологический прием, так как привлечение этого момента ничего не могло бы дать для понимания дифференциальной ренты; для такого ее понимания достаточно предположения, что продукты сельского хозяйства продаются по ценам производства, как бы ни были образованы последние. Дифференциальная рента будет объяснена, если будет показано, как при наличии одной общей общественной цены производства в силу различной производительности труда на различных участках будут различные индивидуальные цены производства¹²³. Эта же различная производительность труда обусловливается факторами естественного порядка, — различным плодородием и различием в местоположении. Хотя эти естественные факторы сами изменяются в ходе исторического развития, но для данного отрезка времени они представляют собой не нечто временное и случайное, а явления постоянные. Для понимания дифференциальной ренты также не существенно, в какую сторону происходят изменения этих факторов — возрастает ли или убывает плодородие, существенно то, что оно различно на разных участках в каждый данный момент.

Но когда Маркс переходит к абсолютной ренте, то он совершенно абстрагируется от всех этих различий. Для понимания абсолютной ренты существенно только одно: различие в органическом составе капитала, занятого в сельском хозяйстве, по сравнению с составом капитала в промышленности. Привлечение иных различий усложнило бы анализ, но ничего нового не дало бы для понимания сущности абсолютной ренты.

Но в реальной действительности участки земли приносят как дифференциальную, так и абсолютную ренту. Следовательно, и в теории, после того как выведена сущность как дифференциальной ренты, так и абсолютной, их нужно наложить одну на другую и исследовать те усложнения их форм, которые отсюда возникают. Но это, во всяком случае, есть уже второй этап исследования, ведущийся при более осложненных условиях.

Но в «Теориях» Маркс и исследует ренту в этих более усложненных условиях. Он исходит из совместного сосуществования и действия этих двух рент; поэтому там ему приходится говорить о рыночной ценности.

Известно, что дифференциальная рента возникает в силу того, что индивидуальные цены производства различны на различных участках при наличии общей общественной цены производства; последняя регулируется ценой производства наихудшего, как общее правило, участка.

Но если мы примем во внимание и наличность абсолютной ренты, то в этом случае не приходится уже говорить о цене производства хлеба; его рыночная цена будет уже определяться ценностью. Но в то же время на различных по плодородию и по положению участках индивидуальные ценности будут различны. Естественно, что при этом встает вопрос о регулирующей индивидуальной ценности. Общественная меновая ценность или рыночная ценюсь в таком случае и будет определяться этой регулирующей индивидуальной ценностью, т. е. индивидуальной ценностью на наихудшем участке. Именно так Маркс и ставит вопрос в «Теориях»; говорить о принципиальных различиях у Маркса и даже чуть ли не о противоречиях между «Капиталом» и «Теориями» можно только в том случае, если не иметь никакого представления об особом характере рыночной ценности.

Могу только добавить, что Маркс осложняет свой анализ ренты в «Теориях» не только в этом отношении. Все исследование ренты в «Капитале», да и в «Теориях», ведется в условиях монокультуры. Но в «Теориях» он, при критике взглядов А Смита, ставит и попутно решает вопрос о ренте при наличии разнородных сельскохозяйственных продуктов. Однако тут еще остается широкое поле для более конкретного исследования. Во-вторых, в «Теориях» затрагивается и еще один любопытный момент; превращение не только части прибыли, но и капитала сельскохозяйственного предпринимателя в ренту. Удешевление его средств производства, хотя бы в силу роста производительности труда в отраслях промышленности, обслуживающих сельское хозяйство производством для него средств производства, это удешевление ведет к тому, что часть освобождающегося в силу этого капитала превращается в ренту. Интересный момент, также требующий ближайшего анализа.

Второй вопрос, на котором мне придется остановиться, это вопрос об одинаковости абсолютной ренты. Иной раз высказывается тот взгляд, что абсолютная рента одинакова на различных участках. В наиболее резкой и вместе с тем абсурдной форме этот взгляд был высказан опять-таки Л. Любимым, утверждавшим, что она абсолютно одинакова на одинаковых по величине участках. Единственным аргументом при этом была ссылка на само ее название: иначе она не называлась бы абсолютной. Отбросив эту детскую аргументацию и перейдя к существу вопроса, я могу только сказать, что Маркс неоднократно подчеркивал нелепость отнесения абсолютной ренты к земле; величина абсолютной ренты стоит в связи с моментами, характеризующими капитал, приложенный к сельскому хозяйству. Норма ренты зависит от органического состава капитала и только, а сумма ее при данной норме только от величины приложенного капитала. Таким образом, если норма ренты дана, то абсолютная рента будет одинакова на равновеликие капиталы. Если капиталы одинаковой величины применяются: один — на \(1\) гектаре, а другой на \(3\) гектарах, то масса абсолютной ренты будет одинакова как в том, так и в другом случае. Понятно, что при расчете на гектар, десятину и т. д. она будет различной.

Но спор, собственно говоря, идет в другом направлении. Суть его лучше всего характеризуется той дилеммой, которую я поставил перед Л. Любимовым. «Если прав Маркс, и абсолютная рента есть разница между ценой производства и ценностью хлеба (пуда, центнера, квартера и т. д. хлеба), то абсолютная рента будет неодинакова на неодинаковых по урожаю участках земли. Или если рента будет абсолютно одинакова со всех участков земли, то приходится отбросить первое определение Маркса»¹²⁴. Выбраться из этой дилеммы Л. Любимов не мог; да и вообще отсюда нельзя выбраться, если стоять на почве особого закона ценности хлеба, или определения ее затратой труда при наихудших условиях, так как при этих условиях мы будем иметь одну ценность, а следовательно, и одну цену производства для всего хлеба, независимо от того, на каком участке он собран. Если мы будем исходить из того предположения, что затраты капитала одинаковые, что участки одинаковы по своей величине, но они различны по качеству, то тогда на различных участках будут, правда, различные затраты труда, но это будут затраты индивидуального труда. Но с каких же это пор затрата индивидуального труда образовала ценность? Повторяю, с оспариваемой мною точки зрения вопрос неразрешим. А между тем решение его крайне просто с точки зрения развитого мною понимания рыночной ценности.

Кстати, некоторые на основании поставленной мной дилеммы приписывали мне тот взгляд, что я держусь взгляда о неодинаковости абсолютной ренты, т. е. взгляда, развиваемого Каутским. Должен заявить, что я не придерживался и не придерживаюсь точки зрения Каутского; я считаю ее также ошибочной. Да, и вообще, в своей указанной выше статье я не высказывал своего взгляда; там я только предложил Л. Любимову, опираясь на свой закон ценности хлеба, решить поставленный вопрос.

Моя же точка зрения такова: я принимаю определение Маркса, что абсолютная рента есть разница между ценностью и ценой производства; наряду с этим я утверждаю, что абсолютная рента одинакова на равные капиталы или на одинаковые участки земли, если при этом вложены равные капиталы. И, в-третьих, еще раз подчеркну, что только понимание рыночной ценности как общественной меновой ценности, с вытекающим отсюда ее самостоятельным движением, дает нам возможность решить эту проблему.

Это решение я представлю в виде небольшой таблицы с соответствующими пояснениями, чем и закончу это свое исследование рыночной ценности.

Эта таблица такова:

\(А, В, С\) одинаковые, но различные по плодородию участки земли; на каждом из них затрачивается капитал в \(100\), который приносит \(20\) прибавочной ценности. Участок \(А\) дает \(200\) центн., \(В\) — \(150\) центн. и \(С\) — \(100\) центн. Рыночная ценность определяется индивидуальной ценностью участка \(С\) и равна \(1,2\) за центнер. Норма прибыли \(10\)%; цена производства \(= 1,1\).

Как показывает таблица, абсолютная рента будет одинакова на всех участках, так же как будет одинаковой и ценность; это само собой понятно, если учесть, что на всех участках затрачено одинаковое количество общественного труда, и так как при данной норме прибыли, а стало быть, до данной цене производства абсолютная рента представит одинаковую долю неоплаченного труда или прибавочной ценности. Вывод, который может быть сделан отсюда, сводится к тому, что источником абсолютной ренты является прибавочная ценность, созданная тут же, в сельском хозяйстве.

Ценность центнера хлеба будет неодинаковой в зависимости от того, выражается ли одно и то же количество труда в \(100\), \(150\) или \(200\) центнерах. Точно так же неодинакова будет и абсолютная рента на центнер хлеба. С другой стороны, мы будем иметь одну и ту же рыночную ценность хлеба, регулируемую индивидуальной ценностью участка \(А\); на лучших участках она породит ложную социальную ценность: на участке \(В\) величиною в \(80\), а на участке \(С\) в \(120\). Эта ложная социальная ценность, или разница между рыночной ценностью и индивидуальной ценностью, и образует дифференциальную ренту.

Таким образом различение рыночной ценности и ценности дает нам возможность без труда разрешить этот, по-видимому, затруднительный вопрос.

Примечания

---

1. Статья представляет переработанную стенограмму доклада, прочитанного автором в Институте Экономики (РАНИОН) 29 марта и 11 апреля 1929 г. ↩

2. Статья печатается в порядке обсуждения. Ред. ↩

3. Н. Ковалевский, К проблеме общественно-необходимого рабочего времени, — «Под Знаменем Марксизма» 1923 г., № 11—12, стр. 252 и сл. ↩

4. См. ст. Ш. Двойлацкого, К теории ценности Маркса, в «Под Знаменем Марксизма» за 1922 г., № 5—6, стр. 106—107. ↩

5. См. Богданов и Степанов, Курс политической экономии, т. II, вып. 4, изд. 2, 1924 г., стр. 121, сноска. ↩

6. В. Мотылев, К вопросу об общественно-необходимом рабочем времени, «Под Знаменем Марксизма» 1923 г., № 2—3, стр. 212. ↩

7. Цитирую по русск. пер. под ред. П. Б. Струве как более точному. К. Маркс, Капитал, т. I, изд. 3-е, 1907 г., стр. 4. ↩

8. Там же. ↩

9. Там же, стр. 5. Курсив мой. ↩

10. Там же. Курсив мой. ↩

11. Там же. ↩

12. См. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 110—111. ↩

13. Ср., напр., «Одно и то же количество труда выражается, напр., в восьми бушелях пшеницы в урожайный год и в четырех — в неурожайный; одно и то же количество труда доставляет большее количество металлов в богатых рудниках, чем в бедных, и т. д.» (К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 5). «Следовательно, когда сказано, что ценность продукта, созданного капиталом в 100 ф. ст., равна 120, то это означает лишь то, что в продукте содержится рабочее время, овеществленное в капитале 100, плюс одна шестая неоплаченного, но присвоенного капиталистом рабочего времени. Ценность всего продукта равна 120 ф. ст., безразлично, доставляет ли капитал в 100 ф. ст. в одном руднике 60 тонн, в другом 65 или 75, или 92½. Но ясно, что ценность одной аликвотной части, безразлично, измеряется ли она тонной, как в нашем примере, квартером и т. д., совершенно различна в зависимости от производительности... Эта разница в производительности труда и служит причиной того, что одно и то же количество труда выражается то в меньшей, то в большей массе товаров; что одна аликвотная часть всей этой массы содержит в себе, следовательно, то большее, то меньшее количество затраченного труда и, соответственно этому, имеет то большую, то меньшую ценность» (К. Маркс, Теории прибавочной ценности, т. II, ч. 2, изд. «Прибой», 1925 г, стр. 25—26). ↩

14. См., напр., Л. Любимов, Учение о ренте, и К. Островитянов, К вопросу о земельной ренте в советском хозяйстве, Гиз, 1929 г. ↩

15. К. Маркс, Теории, т. II, ч. 2, стр. 25. ↩

16. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 132. ↩

17. К. Marx, Kapital, III, 2, 6 Aufl., 1922, S. 350—351 (В русск. пер. изд. 1928 г. это место на 287 стр.). ↩

18. К. Marx, Kapital, I, 10 Aufl., 1922, S. 7. ↩

19. Адам Смит, Богатство народов, т. I, русск. пер. П. Бибикова, 1865, стр. 167. Это место в тексте дано по переводу Рязанова — см. Давид Рикардо. Собр, соч., т. I, Начала полит, экономии, 1908 г., стр. 6—7. ↩

20. А. Смит, Богатство народов, т. I. стр. 190—191. ↩

21. Рикардо говорит здесь почти, так как он не различает ценности и цены производства; на величину последней действуют и другие факторы; это действие Рикардо переносит и на ценность, но рассматривает это как исключения. ↩

22. Рикардо, Начала политической экономии, стр. 11. ↩

23. Там же, стр. 9—10. Ср. также последующие рассуждения. ↩

24. Augustin Cournot, Untersuchungen über die mathematischen Grundlagen der Theorie des Reichtums, Jena 1924, S. 14—15. За отсутствием под рукой оригинала, ссылаюсь на немецкий перевод. ↩

25. К. Маркс, Теории прибав. ценности, вып. II, изд. Комм. Ун-та Зиновьева, 1923 г., стр. 15—16. ↩

26. Там же, стр. 16. ↩

27. Там же, стр. 16—17. ↩

28. Напомню хотя бы блестящее различение у Рикардо между ценностью и богатством, проведенное им в XV главе «Начал». ↩

29. Из предисловия Ф. Энгельса к 1 немецкому изданию «Нищеты философии». См. К. Маркс, Нищета философии, Гиз, 1928 г., стр. 11—12. Курсив мой. ↩

30. «Меновая стоимость всех товаров, — будут ли то фабричные изделия, или продукты рудников, или земледельческие произведения, — никогда не регулируется наименьшим количеством труда, необходимого для их производства при очень благоприятных условиях, составляющих исключительный удел тех, кто пользуется особенными удобствами. Напротив, он регулируется наибольшим количеством труда, необходимо затрачиваемого теми, кто не пользуется такими удобствами; теми, кто продолжает производить при самых неблагоприятных условиях, понимая под последними самые неблагоприятные из тех, при каких необходимо вести производство, чтобы было произведено необходимое количество продукта» (Д. Рикардо, Начала и т. д., стр. 38). ↩

31. К. Маркс, Капитал, т. 1, стр. 4. Неточность перевода здесь, также как и в дальнейших цитатах, исправлены мною. ↩

32. Там же. «Die gesammte Arbeitskraft der Gesellschaft, die sich in den Werthen der Waarenwelt darstellt, giet hier des eine und dieselbe menschliche Arbeitskraft, obgleich sie aus Zahllosen individuellen Arbeitskraften besteht». ↩

33. Там же. ↩

34. К. Маркс, Нищета философии, стр. 53. ↩

35. К. Маркс, К критике политической экономии, изд. 4-е, «Моск. Раб.» 1923 г., стр. 44. ↩

36. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 4—5. «Die einzelne Waare gilt hier überhaupt als Durchschnittsexemplar ihrer Art». Очень характерны и слова Le Trosne’a, которые Маркс приводит в сноске к этому месту; очевидно, они хорошо поясняли его мысль. Le Trosne говорит: «Toutes les productions d’un même genre ne forment proprement pu’une masse, dont, le prix se détermine en général et sans égard aux circonstances particuliéres». ↩

37. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 458—459. ↩

38. Там же, стр. 459. Курсив мой. ↩

39. Там же, стр. 458. Курсив мой «Jene ökonomische Fiktion verwechselt die Gesetze, welche die allgemeine Bewegung des Arbeitslohns Oder das Verhältnis zwischen Arbeiterklasse, d. h. Gesainmtarbeitskraft und gesellschaftlichen Gesammtkapital regeln mit den Gesetzen, welche die Arbeiterbevölkerung unter die besondren Produktionssphären vertheilen». ↩

40. К. Маркс, Письма к Л. Кугельману, Гиз, 1920 г., стр. 62. ↩

41. Там же, стр. 63. ↩

42. Статья печатается в порядке обсуждения. Ред. ↩

43. См. «П.3.М.» № 10—11, за этот год. ↩

44. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 3—4. «Als Krystalle dieser ihnen gemeinschaftlichen gesellschaftlichen Substanz sind sie Werthe — Waarenwcrthe». ↩

45. K. Marx, Kapital, II, 7 Aufl., 1922, S. 350. ↩

46. К. Marx, Kapital, III, 2, 6. Aufl., 1922, S. 369. ↩

47. Ibidem, S. 371. ↩

48. Ibidem, S. 351. ↩

49. Ibidem, S. 350. В русском переводе, изд. 1928 г., стр. 287. ↩

50. Ibidem, S. 357. ↩

51. Повторяю, что в рамках настоящей работы не может быть дано подробного и исчерпывающего обоснования этих положений, но на них все же нужно было остановиться, так как без выявления моей точки зрения по этому вопросу / трактовка рыночной ценности осталась бы непонятой. ↩

52. Капитал, т. I, стр. 2. ↩

53. Эта недооценка видна хотя бы из того факта, что в общеупотребительных прах и учебниках по политической экономии этот вопрос едва ли и затрагивается. ↩

54. Капитал, т. I, стр. 16. ↩

55. И. И. Рубин, Очерки по теории стоимости Маркса, изд. 3-е, стр. 370. ↩

56. K. Marx, Kapital, III, 1, 6 Aufl., 1922, стр. 151. ↩

57. Ibid, стр. 153. В имеющемся русском переводе этот термин очень неудачно переведен «по ценам их стоимости». ↩

58. Ibidem, стр. 152. ↩

59. Капитал, т III, ч. 1, изд. 1907 г., стр. 149. ↩

60. К. Marx, Theorien über den Mehrwert, II, 2, 5 Aufl., 1923, стр. 14 (сноска). ↩

61. Kapital, III, 1, стр. 159; разрядка моя. ↩

62. См., напр., К. Marx, Kapital, III, 2, 6 Aufl., 1922, стр. 6 (в русском переводе — изд. 1928 г., стр. 4). ↩

63. Kapital, III, 1, стр. 161. ↩

64. Там же; разрядка моя. ↩

65. Там же. ↩

66. Там же. ↩

67. Там же; разрядка моя. ↩

68. Там же, стр. 161—162; разрядка моя. ↩

69. Там же, стр. 162; разрядка моя. ↩

70. В русском переводе в данном месте «Marktpreis» переведено «рыночную стоимость». ↩

71. Там же, стр. 163. ↩

72. Там же, стр. 162. ↩

73. Там же, стр. 163. «Ausser bei sehr starkem Überwiegen der Zufuhr über die Nachfrage». ↩

74. Там же, стр. 162. Привожу по имеющемуся русскому переводу, представляющему довольно точное изложение. ↩

75. В русском переводе: «другой стороны вопроса». ↩

76. В. Мотылев, К вопросу об общественно-необходимом рабочем времени, «Под Знаменем Марксизма» № 2—3, 1923 г., стр. 212. ↩

77. «Und die erste Abweichung ist, dass, wenn das Quantum zu klein, stets die unter den schlechtensten Bedingungen produzierte Ware den Marktwert reguliert, und wenn zu gross, stets die unter den besten Bedingungen produzierte». ↩

78. Kapital, III, I, стр. 165. ↩

79. Там же, стр. 167. ↩

80. Капитал, т. I, цитирую по русскому переводу, изд. 1928 г., стр. 236—237. ↩

81. «So schlägt er an jedem einzelnen Stück immer noch einen Extramehrwerth von 1 d. heraus». Это место является решающим, и если бы действительно тут дело шло о «выжимании» или создании прибавочной ценности, то вся моя трактовка должна была бы упасть; поэтому я должен привести здесь переводы этого места в других изданиях «Капитала». Н.—он это место переводит: «Таким образом он все-таки будет класть себе в карман на каждой штуке товара по 1 пенни сверх обычной прибавочной стоимости» (3-е изд., 1898 г., стр. 270). Перевод под ред. Струве: «Таким образом, на каждой штуке он зарабатывает лишней прибавочной ценности на 1 п.» (3-е изд., 1907 г., стр. 215). Во французском переводе это место гласит: <Et il rеtirеra quand même de chaque piece une plus value extra de 1 d.» (Перевод J. Molitor, 1924 г., т. II, стр. 203). В английском переводе: «Thus he will continue to pocket an extra surplus value, amounting in this case to 1 d. per article» (Перевод Eden and Cedar Paul, 1929, стр. 331). И, наконец, в очень хорошем украинском переводе мы читаем: «Таким чином iз кожноi поодинокоi штуки вiн усе ще видобуде окрему додаткому вартiсть 1 пенс» (1927 г., стр. 181). Не может быть, скажу я, чтобы все переводчики, кроме одного, неправильно поняли это место. ↩

82. При отождествлении рыночной ценности с ценностью, а, стало быть, и закона рыночной ценности с законом ценностей, получается, что из закона ценности вытекает эта ложная социальная ценность, т. е. сама ценность отчасти превращается в ложную ценность. Тут что-то друг с другом не вяжется. ↩

83. Kapital, III, 2, 6 Aufl., 1922, стр. 200—201. ↩

84. Конечно, речь идет не о случаях (весьма частых) не реализации этой ценности, а о принципиальной невозможности для нее проявиться в более конкретной категории. ↩

85. Я нарочно заостряю это положение, заранее предвидя те нападения, которым подвергнусь со стороны критиков: у автора-де труд создается в обмене. Но эти критики упускают из виду, что эта категория определяется именно двумя словами, и нельзя отдирать одно слово от другого, и что specificuin ее выражается именно прилагательным, и не существительным. Точно также, если бы мы вздумали охарактеризовать особенности нашего государственного устройства и сказали бы «советское государство», то очевидно, что это specificum дано именно в слове «советское». Поэтому, если я выставляю положение, что советское государство было создано в 1917 году, то было бы нелепо оспаривать это положение указанием на то, что государство вообще существовало и до 1917 года. Что касается категории абстрактного труда, то здесь логическое ударение лежит именно на слове «абстрактный», но где совершается это абстрагирование? — ответ ясен — на рынке, в процессе обмена; здесь и создается эта категория абстрагированного труда. Конечно, процесс обмена не создает труда; труд затрачивается в производстве, но этот процесс абстрагирования совершается лишь путем всестороннего отчуждения продуктов труда. ↩

86. Kapital, III, I, стр. 162. ↩

87. Там же, стр. 163. ↩

88. К. Marx, Theorien über den Mehrwert, II, 2, 5 Aufl., 1923 r, стр. 51—52. ↩

89. См. III, 1, стр. 166. ↩

90. Капитал, т. Ill, ч. 1, изд. 1907 г, стр. 162. ↩

91. Л. Я. Любимов, Учение о ренте, 1927 г. ↩

92. См. статьи в «Под Знаменем Марксизма»: «Теория ренты в «новом» освещении (№4 за 1927 г.) и «О законе ценности, хлебе и методологии» (№ 1 за 1928 г.). ↩

93. Д. Рикардо, Собр. соч., т. I: Начала политической экономии и податного обложения, пер. Н. Рязанова, Спб. 1908 г., стр. 34. ↩

94. Там же, стр. 38; разрядка моя. ↩

95. Подчеркнуто Марксом. ↩

96. «Нищета философии», 1928 г., стр. 64. ↩

97. Л. Любимов, Учение о ренте, стр. 17. То же самое сказано и в его «Азбуке политической экономии», см. стр. 112. ↩

98. См. «Социалистическое Хозяйство» кн. V—VI, 1928 г. ↩

99. См. стр. 43. ↩

100. Разрядка моя. ↩

101. Там же, стр. 44. ↩

102. Там же. ↩

103. Там же, стр. 43. ↩

104. К. Marx, Theorien über d. Mehrwert, ч. 2, стр. 89. ↩

105. И, конечно, взвешенное среднее. ↩

106. К. Marx. Theorien über d. Mehrwert, II, 2, стр. 37—38. ↩

107. Там же, стр. 39; разрядка моя. ↩

108. Там же. ↩

109. Там же, стр. 38. ↩

110. «Dass er den Preis der einzelnen Ware festsetzt und durch Multiplikation den Gesammtwert des Produkts bestimmt; während der ursprüngliche Prozess die Division ist, und die Multiplikation nur in zweiter Hand, auf der Voraussetzung jener Division, richtig ist». ↩

111. K. Marx, Theorien. II, 2, стр. 44. ↩

112. Там же, стр. 45—46. ↩

113. Там же, стр. 47. ↩

114. Там же, стр. 48. ↩

115. См. там же, стр. 40—41; в русском переводе см. стр. 29. Мною добавлены здесь графы 7 и 9. При этом я опускаю случаи \(С\)​, \(Д\)​ и \(Е\)​, где рыночная ценность определяется не наихудшими участками и где, стало быть, дифференциальная ценность для некоторых разрядов земель является отрицательной величиной. Случаи — чрезвычайно интересные для теории дифференциальной ренты, но для нашей проблемы не имеющие значения. ↩

116. Число вида «138 (6/13)» представляет собой отражение дробного числа типа \(138 \frac{6}{13}\). Оцифр. ↩

117. Не следует забывать, что в ценность продукта, помимо капитала в \(100\)​, входит еще \(⅕\)​ его, — неоплаченный труд или прибавочная ценность. Вся ценность продукта будет поэтому \(= 120\)​. ↩

118. С округлением. ↩

119. К. Marx, Theorien, II, 2, стр. 117. Разрядка моя. ↩

120. Л. Вольфсон, Против путаницы в теории ренты, «На Аграрном Фронте», № 9 за 1928 г. ↩

121. Не приходится говорить о противоречии потому, что, по взгляду Л. Вольфсона, перед нами два различных этапа в разработке экономической теории Маркса. ↩

122. См. стр. 53. ↩

123. Ответ же на вопрос об источнике дифференциальной ренты давался в предыдущих отделах о цене производства; впрочем, Маркс в немногих словах, как мы видим, освещает и этот вопрос. ↩

124. См. мою статью «Теория ренты в „новом” освещении». «Под Знаменем Марксизма», № 4 за 1927 г., стр. 130. ↩