Позняков В. Проблема ценности и прибыли в учении Адама Смита

Сборник «Проблемы теоретической экономии», 1925, с. 11—80

Адама Смита принято считать отцом политической экономии. Ко времени выхода в свет его труда «Исследование о природе и причинах богатства народов» («An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations»), т. е. к 1776 году относят рождение этой новой отрасли науки. Но это не совсем верно: было бы ошибкой утверждать, что вопросы политической экономии¹ до Смита совершенно не поднимались и не обсуждались, и что лишь с Адама Смита началась их разработка. В трудах не только непосредственных предшественников Смита, но и в трудах представителей научной мысли средневековья и древнего мира они ставились, обсуждались и получали то или иное разрешение; более того, труд самого Смита опирался на эти предшествующие завоевания научной экономической мысли. Но все дело в том, что эти вопросы поднимались и трактовались разрозненно, отдельные вопросы ставились и разрешались вне связи с другими; заслугой Смита было соединить их вместе, связать их посредством общего принципа, т. е. создать систему новой экономической науки. Правда, и в этом отношении приоритет нужно отдать так называемой французской школе «экономистов», т. е. физиократам. Уже в 1756 году, т. е. за 20 лет до появления труда Смита, Ф. Кенэ опубликовал свою знаменитую «Экономическую таблицу», представлявшую собою гениальную, как ее характеризует Маркс, хотя и далеко несовершенную попытку охватить все производство страны, как единый процесс общественного воспроизводства, и притом с единой точки зрения. Тем не менее труд А. Смита является для современной политической экономии, по словам Ш. Риста² «точкой отправления» научной политической экономии, чего никак нельзя сказать об «Экономической таблице» Кенэ, которая в течение более чем столетия (вплоть до выхода II-го тома «Капитала» Маркса) оставалась даже для экономистов «книгой за семью печатями».

Смит немало почерпнул у своих предшественников и современников. Многие из них, как, напр., Петти, Локк и Юм в Англии, физиократы во Франции, по целому ряду вопросов опередили его и оказали немалое влияние на «Богатство народов». Но исследование генезиса учения Смита не входит в нашу задачу. Нас интересует экономическая система «отца политической экономии» в том ее виде, в каком мы находим ее в «Богатстве народов».

Смит не был экономистом, так , сказать, по специальности: его специальностью была философия. Когда он в 1751 году занял профессорскую кафедру в Глазговском университете, — одном, к слову сказать, из лучших в то время европейских университетов, — он начал чтение лекций по нравственной философии, заменив умершего профессора Craigie. Курс нравственной философии, читавшийся в университетах того времени, обычно распадался на три части — на этику, экономику и политику; но Смит, руководившийся в данном случае состоянием современной ему науки, принял несколько иной план: он подразделил этот курс на четыре части: на естественную теологию, этику, юриспруденцию (естественное право) и политику. Результатом чтения этого курса и его занятий философией явился его труд «Теория нравственных чувств» (вышел в 1759 г.), который охватывал вторую часть общего курса, именно этику. Но так как современная действительность все резче выдвигала вопросы экономики и особенно экономической политики, то ему пришлось уделить этим вопросам большое внимание. Это и послужило толчком к работе над «Исследованием о природе и причинах богатства народов», которое в значительной степени посвящено вопросам экономической политики, главным образом, полемике с господствовавшим в то время меркантилизмом. «Постепенно перед Смитом, — говорит Э. Лезер, — раскрылось столько многозначительных соображений в области экономической политики и некоторых близко связанных с нею других отраслей, что автор, первоначально весьма далекий от намерения поставить себе определенно установленную границу и не выходить из нее в своих исследованиях, должен был сделать хозяйственные вопросы главным предметом своего труда и в самом заглавии выдвинуть их, как содержание этого последнего. Но он не ограничился исследованием хозяйственных явлений в их значении для политики: только вторая, правда, более объемистая часть его труда имеет хозяйственно-политический характер, тогда как в первой развивается теория хозяйственных явлений, как прочное обоснование для практических заключений. Выделяя хозяйственную политику из ее обычной связи с другими отраслями политики, подводя под нее теоретическое обоснование, Смит возвел экономическую политику, вместе с ее теоретическим обоснованием, на степень новой науки — политической экономии»³. Экономически-политическая программа Смита требовала теоретического обоснования, и первые две книги он посвятил экономической теории⁴, создав более или менее единую и более или менее стройную систему политической экономии.

Что понимает Смит под политической экономией? «Политическая экономия, — говорит он, — рассматриваемая, как одна из наук, необходимых для законодателя и государственного человека, имеет предметом своим две цели: первая состоит в доставлении народу достаточного дохода или обильных средств существования, или же, вернее, в доставлении ему самому возможности получить эти обильные средства; вторая состоит в доставлении государству или обществу достаточного дохода на общественные потребности; она имеет в виду обогатить одновременно как народ, так и государство»⁵. Еще яснее он формулирует ту же мысль в другом месте. «В последнем параграфе первого издания («Теории нравственных чувств». — В. П.) я обещал публике изложение общих оснований законодательства, правительственного управления и исторический взгляд на изменения, сделанные в различные периоды общественного состояния в основаниях, как относительно финансов и военных сил, так и относительно управления вообще, и всего, что составляет предмет собственно так называемого законодательства. Обещание мое я старался исполнить в Исследованиях о природе и причинах богатства народов, по крайней мере, что касается до управления финансов и военного устройства»⁶.

Мы видим, таким образом, что для Смита политическая экономия еще не отдиференцировалась от политики, что он рассматривает ее не как теоретическую науку о народном хозяйстве, но как прикладную практическую дисциплину. Установив, что одной из целей ее является доставление народу «дохода или обильных средств существования», Смит должен был остановиться на вопросе об источнике этих доходов и средств существования. Этот источник он находит в труде. Годовой труд доставляет эти средства существования и доходы народа или прямо, непосредственно — отсюда изучение разделения труда, как фактора, увеличивающего производительную силу труда и, следовательно, увеличивающего благосостояние общества, или же косвенно — путем обмена продуктов этого годового труда, — отсюда анализ законов, которым «естественно повинуются люди при мене товаров один на другой или на деньги (which men naturally observe in exchanging them either for money or for one another), или меновой ценности товаров.

Всякая наука по существу своему монистична. Лишь постольку, поскольку мы можем тот или иной круг явлений свести к одному принципу, исходя из которого возможно причинно объяснить все бесконечное разнообразие действительности, мы можем говорить о науке. Политическая экономия, как наука, не составляет в этом отношении какого-либо исключения; и в ней должен быть единый принцип, основная ось, вокруг которой вращаются все ее построения. Таким основным принципом политической экономии является проблема ценности. Вот почему изучение Смита прежде всего ставит перед нами вопрос о его теории ценности.

Потребительная и меновая ценность

Если считать Адама Смита первым экономистом было бы и не совсем точно, то во всяком случае справедливо, что он был первым экономистом, который дал более или менее законченную экономическую теорию⁷. Но, поскольку мы говорим об экономическом учении Смита, как о научной теории, мы тем самым уже a priori предполагаем, что он должен был дать более или менее определенное учение о ценности. И, действительно, такое учение у Смита имеется; более того, оно занимает у него то центральное место, какое принадлежит ему по праву. «Каждая наука, — справедливо говорит Ю. Г. Жуковский, — имеет такое особое основное понятие, которым определяется предмет ее и круг подлежащего ее разработке материала, ее сфера. Смит сразу определяет круг предметов, подлежащих его исследованию, понятием цены. Цена служит для Смита тем общим генерическим родовым явлением, или, вернее, общим генерическим признаком экономического явления, которое обнимает все остальное⁸.

Смит различает два вида ценности: ценность потребительную и ценность меновую. «Заметим, — говорит он, — что слово ценность имеет два различных значения: иногда им обозначается полезность какого-либо известного предмета, а иногда оно обозначает возможность, представляемую этим предметом, купить на него другие предметы. Первую можно назвать ценностью в употреблении (т. е. потребительною ценностью, по общепринятой в политической экономии терминологии. — В. П.), а другую ценностью меновою (или относительною ценностью, как несколько выше поясняет сам А. Смит — В. П.)»⁹.

Но имеют ли они друг с другом какую-либо связь? Другими словами, определяется ли, по Смиту, меновая ценность товара его ценностью в употреблении или полезностью? На этот счет мы имеем самое решительное и недвусмысленное заявление самого же Смита. Непосредственно вслед за приведенными словами он продолжает: «Предметы, имеющие чрезвычайно высокую ценность в употреблении, нередко вовсе не имеют или имеют весьма ничтожную меновую ценность». И для того, чтобы яснее подчеркнуть свою мысль и нагляднее выставить абсурдность противоположного утверждения, Смит добавляет: «Ничего не может быть необходимее воды, но за нее едва ли что можно купить или выменять. Алмаз, напротив того, едва ли имеет какую ценность в употреблении, но за него часто можно выменять огромное количество других вещей»¹⁰. Из этих слов с несомненностью вытекает, что, по мнению Смита, полезность вещи или «блага», как любят выражаться буржуазные экономисты, не имеет никакой связи с его меновой ценностью, что эта меновая ценность определяется какими угодно иными факторами, но только не полезностью этого «блага». Что таков истинный смысл учения Смита в данном вопросе, подчеркивает также и Мак-Кулох. «Очевидно, — пишет Мак-Кулох, — что полезность предмета мены есть качество, не имеющее ничего общего с их способностью к обмену... Доктор Смит открыл это отличие и доказал необходимость не смешивать полезность предметов мены, или, как он выражается, ценность в употреблении, или естественную¹¹ от их меновой ценности. Смешивать такие существенно различные качества — значит, очевидно, выступать на путь самых нелепых заключений»¹².

Нам не пришлось бы специально останавливаться на этом пункте, если бы не находились экономисты, предпочитающие все-таки вступать «на путь самых нелепых заключений» и пытающиеся обработать А. Смита под родоначальника австрийской школы предельной полезности. К числу таких экономистов принадлежит, наприм., А. Мануйлов¹³. Правда, иные представители теории полезности ясно понимают всю безнадежность подобных предприятий, и поэтому предпочитают, упоминая о теории ценности Смита, просто рухнуться. «По правде сказать, — говорит, например, Ш. Рист, — все, относящееся в «Богатстве народов» до теории ценности до такой степени неопределенно, что следует оставить попытки найти там точность, которой Смит не вложил туда»¹⁴. Конечно, у Смита можно встретить выражения, которые при известном нажиме на логику как будто дают право провозгласить его родоначальником психологизма в политической экономии. Вот, например, одно из таких мест: «Настоящая причина особенного отвращения, возбуждаемого в нас животными склонностями, состоит в невозможности с нашей стороны разделять их; и даже лично для нас, как только мы удовлетворим такого рода желаниям, то возбудивший их предмет теряет в наших глазах недавнюю свою привлекательность; присутствие его нам не нравится; мы бесполезно силимся объяснить себе ту прелесть, которую он имел для нас за минуту пред тем: наше недавнее положение так же мало понятно нам, как и постороннему человеку. По удовлетворении голода, например, мы удаляем от наших глаз пищу; то же самое было бы с предметами самых страстных наших желаний, если бы они вызывали в нас одни только животные склонности»¹⁵. Немудрено, что Смит рассуждает здесь, как представитель психологической школы; ведь он тут и разрешает психологическую проблему; ценность же есть проблема экономическая; и упоминаемые им «отвращение», «привлекательность», «склонность» не имеют никакого отношения к ценности товаров. Но мы можем также найти отдельные еще более категорические выражения у Смита, которые, будучи выхвачены из контекста, как будто бы заставляют без рассуждений отнести Смита к числу основоположников психологической школы, «Люди, старавшиеся определить, — говорит Смит, — в чем состоит ценность, придаваемая нами тем или другим предметам, заметили, что она почти всегда определяется полезностью»¹⁶. И еще: «Назначение предметов, доставляющих нам удобство или удовольствие, назначение, чаще обусловливающее ценность их¹⁷...» В этих заявлениях нельзя не видеть основного положения психологической школы полезности. Но, во-первых, в «Исследовании о богатстве народов» мы встречаемся с весьма категорическим заявлением как раз противоположного смысла; во-вторых, первая, столь решительная цитата есть мнение Юма, к тому же оспариваемое Смитом, в-третьих, ясно, что значение слова «ценность» здесь совсем иное: ценность здесь так же мало является экономической категорией, как и богатство, когда Смит говорит, что «богатство и почести суть не более, как обман и суета»¹⁸. Но если ценность, по Смиту, ни в коем случае не определяется полезностью или потребительной ценностью, то чем же она определяется? Прежде чем перейти к этому вопросу, остановимся несколько на терминологии Смита.

Современная политическая экономия строго различает понятия ценности и цены. Не то у Смита: он безразлично употребляет оба эти термина для обозначения понятия «ценности»; в этом отношении его терминология еще не достигла строгой выработанности. Правда, слово «ценность» он больше употребляет в смысле меновой (относительной) ценности, а слово «цена» — в смысле абсолютной ценности; в этом последнем случае он говорит о «действительной» цене товара. Но он строго этой терминологии не придерживается. Различие между ценой и ценностью (в нашем смысле слова), однако, не ускользнуло от внимания Смита; поэтому он различает несколько видов цены. Мы только что упоминали о «действительной» (real) цене. Этой действительной ценой является труд. Но «каждый товар гораздо чаще променивается, а стало быть, и сравнивается с другими товарами, а не с трудом. А посему естественнее измерять его меновую ценность количеством какого-нибудь другого товара, нежели количеством труда, какое можно получить за него»¹⁹. Но такая непосредственная мена товара на товар в данное время уже не встречается, и меновая ценность одного товара непосредственно не выражается в другом товаре. С тех пор, как появились деньги, ценности всех товаров стали выражаться в деньгах. Это денежное выражение меновой ценности товара Смит называет «нарицательной ценой». «Труд есть действительная (real price), а деньги — нарицательная цена (nominal price) их²⁰. Сама эта нарицательная цена не может, конечно, оставаться неизменной. Денежные цены товаров колеблются в зависимости от спроса и предложения. Эти цены, по которым товары фактически продаются, Смит называет «рыночными ценами» (market price) и противопоставляет «рыночную цену» товара его «естественной цене» (natural price). «Рыночная цена каждого отдельного товара, — говорит Смит, — определяется отношением между количеством его, доставленным на рынок, и требованиями тех людей, которые готовы купить его по естественной цене, т. е. оплатить то, что стоил наем земли, капитала и труда для доставления его на рынок»²¹. Когда предложение расходится с действительным спросом, т. е. со спросом тех людей, которые согласны оплатить товар по его естественной цене, то рыночные цены отклоняются от их естественных цен. «Последняя (т. е. рыночная цена. — В. П.) может быть выше, ниже и на одном уровне с его естественною ценою»²². В дальнейшем Смит устанавливает, что эти рыночные цены, благодаря конкуренции, стремятся совпасть с естественными ценами. Таким образом, Смит называет рыночной ценой то, что мы называем просто ценой, естественной же ценой — их ценность или, точнее, их цены производства; но для Смита эта естественная цена совпадает или должна совпадать с действительной ценой или ценностью; но она с ней при капиталистическом способе производства не совпадает и совпасть не может, — противоречие, из которого, как мы увидим, Смит так и не смог выбраться.

Определение ценности

Итак, полезность вещи не может быть причиной ее меновой ценности; в основу ценности Смит кладет труд. «Годовой труд, — так начинает А. Смит свое «Исследование», — составляет главное средство, ежегодно доставляющее народу все предметы, удовлетворяющие его первым потребностям и служащие для удобства его жизни»²³. Богатство народа как раз состоит в изобилии этих предметов. Другими словами, Смит провозглашает здесь труд единственным источником богатства народов, которое он понимает как некое скопление потребительных ценностей. Это понимание источника богатства, несомненно, уже известной формулы Петти, который видел в труде лишь «отца» богатства, а в земле его «мать», но не нужно забывать, что весь труд Смита является полемическим оружием, направленным и против меркантилистов, и против физиократов. Если меркантилисты видели богатство в притекающих в страну деньгах, как результате благоприятного торгового баланса, то Смит резко противопоставлял их воззрениям труд, как главный и даже единственный источник богатства. С другой стороны, его теория заострена и против физиократов: он борется против «различных политико-экономических теорий, из которых одни преувеличивают значение городской промышленности, а другие — сельской». «Эти теории, — поясняет Смит, — имели сильное влияние не только на мнения ученых людей, но и на образ действий государей и правительств»²⁴. Основное же положение физиократов как раз и заключалось в признании только земледельческого труда производительным трудом; по их мнению, только он один, благодаря содействию природы, создает больше, чем потребляется во время работы.

В полемике с названными течениями Смит перегнул палку в другую сторону. В этой формуле Петти он увидел воплощение основного физиократического положения, поэтому он отбросил ее вторую половину²⁵. И поскольку Смит рассматривал богатство как массу потребительных ценностей, он был неправ. Но вместе с тем он поднялся выше физиократов. Источником богатства он провозглашает труд, труд вообще, независимо от его конкретного характера. Следует, однако, заметить, что тем самым Смит придает тут слову «богатство» иное значение: богатство есть скопление меновых ценностей; источником богатства в этом смысле действительно является только труд. Вообще же говоря, Смит в этом отношении не различает еще потребительной и меновой ценностей.

В установлении этой роли труда комментатор Смита Гарнье и видит главную научную заслугу Смита²⁶. Ту же мысль высказывает и Бланки: «восстановляя значение труда, как необходимого элемента для производства, Адам Смит открыл новые пути политической экономии; он открыл настоящий источник нашего благосостояния»²⁷.

Но если труд рассматривается Смитом, как источник всякого богатства, а, стало быть и как мерило ценности, и поэтому кладется им в основу всей своей экономической системы, — то сейчас же поднимается следующий вопрос: труд является мерилом ценности товаров, но какой труд выполняет эту функцию мерила? Тот ли труд, который был в действительности затрачен на производство данного товара или, может быть, таким мерилом является какой-либо иной труд? Приходится отметить, что полной определенности в этом отношении мы у Смита не находим. «Уже Смит сознавал, — говорит А. Чупров, — что основанием ценности служит труд; но, говоря об этом основании, он разумел то труд, затрачиваемый на производство вещи, то труд, который нужно выменять за данную вещь»²⁸. Чупров, следовательно, различает у Смита два определения ценности. Но это не совсем точно: в действительности различных определений ценности у Смита можно найти гораздо больше. Штольцман²⁹ различает у Смита три теории ценности: 1) ценность определяется количеством затраченного труда, 2) ценность определяется количеством труда, которое может быть куплено за товар, и 3) ценность определяется издержками производства. Энгельс по этому поводу говорит: «У Адама Смита мы, наконец, находим не только «следы противоречивых соображений» относительно понятия о ценности, и не только два, но три, и даже четыре противоположных взгляда на ценность, которые очень удобно уживаются друг с другом»³⁰. Более того, у Смита можно найти не только четыре определения ценности; по крайней мере, некоторые места его труда дают возможность построить еще несколько таких определений: в том месте, например, где Смит говорит об естественной цене, он сводит ее к издержкам производства: эти места или, вернее, выпячивание этих мест и дало начало вульгарной теории издержек производства. Но величина этих издержек в конце концов сводится к спросу и предложению. В другом месте в качестве моментов, определяющих цену или ценность, выступают непосредственно опрос и предложение. Говоря о ценности денег, он в одном месте сводит ее к редкости. Но все эти отдельные места вовсе не характерны для построений Смита. Они не вяжутся с общим духом его теории и могут быть проще всего объяснены тем указанным уже обстоятельством, что Смит был одним из пионеров политической экономии, а потому, как справедливо отмечает Энгельс, естественно, не смог еще вполне справиться с теоретическим хаосом.

Остановимся на его главных, основных определениях ценности.

Мы имеем у Смита одно, можно сказать, классическое место, где он одновременно дает сразу целых четыре определения, из которых каждое переплетается с остальными. «Действительная цена всякой вещи, то есть то, что на самом деле стоит вещь тому, кто желает приобрести ее, — это труд и усилия, какие необходимо употребить для приобретения ее. А действительная ценность вещи тому, кто приобрел ее и желает сбыть или променять ее на другую вещь, — это труд и усилия, которые могут быть обережены обладанием ею или которые могут быть получены от других людей при ее содействии. То, что мы покупаем за деньги или вымениваем за другие предметы, приобретаем мы трудом точно так же, как то, что получаем непосредственно нашими усилиями. Деньги и предметы мены избавят нас, правда, от этих усилий. В них заключается уже ценность известного количества труда, которое мы меняем на то, в чем предполагаем в таком случае ценность такого же количества труда. Труд был первоначальною ценою, ходячею монетой при первоначальной покупке. Не золотом и серебром, а трудом приобреталось первоначально всякое богатство; а ценность последнего для обладающего им человека, желающего обменять его на какие-либо новые произведения, совершенно равна количеству труда, какое может быть куплено или заказано за него»³¹. Немного ниже мы читаем: «Сверх того, каждый товар гораздо чаще променивается и тем самым сравнивается с другими товарами, а не с трудом. А посему естественно измерять его меновую ценность количеством какого-нибудь другого товара, нежели количеством труда, какое можно получить за него»³². Дальше он прибавляет, что с того момента, как появились деньги, ценность товаров перестала выражаться уже в других товарах.

Итак, действительная цена (или ценность) всякой вещи есть труд и усилия, какие необходимо употребить для приобретения ее. Таково первое и самое основное определение ценности, к которому Смит неоднократно возвращается на всем протяжении своего исследования. Так, например, рассуждая о деньгах, Смит говорит: «Отношение между ценностью золота и серебра и ценностью всяких других товаров нисколько не зависит от свойств или количеств каких бы то ни было бумажных денег, обращающихся в стране, но находится в постоянной зависимости от богатства или скудности рудников, снабжающих в известную эпоху драгоценными металлами великий рынок торгового мира». Но в чем же эта зависимость выражения? «Оно (т. е. отношение между ценностью золота и др. товаров. В. П.) зависит от отношения между количеством труда, необходимого для доставления на рынок известного количества золота и серебра, и количеством труда, необходимого для доставления на рынок известного количества прочих товаров»³³. Или, например, дальше: «Произведение труда есть ценность, придаваемая трудом предмету, к которому он прилагается»³⁴. Наконец, стоит только взять гл. III книги II («О скоплении капиталов»), чтобы видеть, что это определение ценности лежит в основе всех его рассуждений.

Действительная ценность вещи, — говорит дальше Смит, — этот труд и усилия, которые могут быть сбережены обладанием ею. Таково второе определение ценности, не играющее, можно сказать, никакой роли в теоретической части его труда. Что оно неправильно, доказывает сам же Смит всеми своими рассуждениями о разделении труда; наконец, он прямо говорит: «Жители деревни получают от города большее количество обработанных произведений за несравненно меньшее количество произведений собственного труда, чем какое потребовалось бы, если бы они вздумали сами приготовлять себе эти произведения»³⁵. Но если это определение и остается в совершенно неразвитом виде в теоретической части его труда, то оно в практической части, именно в IV книге, направленной против меркантилистов, наряду с следующим третьим определением играет довольно существенную роль.

Это третье определение, гласящее, что действительная ценность вещи равна количеству труда, какое может быть куплено или заказано за него, вместе с первым чаще всего встречается у Смита. В сущности, эти два определения ценности только и являются основными, знаменуя собою то основное противоречие в теории ценности Смита, которое было отмечено и Рикардо и Марксом. Какое из них является все-таки основным и решающим у Смита, и как примирить это противоречие, об этом мы скажем дальше, но сейчас только отметим, что совершенно неправильно сводить всю теорию ценности Смита к этому третьему (по нашему счету) определению, как это делает, например, Калина-Эйзенбух³⁶.

Четвертое определение: ценность определяется количеством другого товара, какое можно получить за него, — в сущности не является особым определением, ибо оно представляет не что иное, как развитие и следствие первого определения.

В нашу задачу не входит критика учения Смита, понимаемая в смысле раскрытия заключающихся в нем противоречий и непоследовательностей. Это уже сделано и сделано исчерпывающе в «Теориях прибавочной стоимости» Марксом. Ко всему этому после Маркса «раскритиковать» Смита не стоило бы большого труда. Перед нами стоит другая задача: подвергнуть учение Смита иной критике, критике при настоящих условиях более плодотворной, а именно постараться понять его, выяснить корни его противоречий и непоследовательностей в условиях современного ему экономического бытия. Ведь идеальное есть только переработанное в человеческой голове материальное. Наша задача — объяснить эти неувязки и противоречия в идеально-экономических построениях Смита, исходя из противоречий и неопределенности материальной действительности. А для этого нам нужно ознакомиться с этой материальной действительностью.

Социально-экономические предпосылки теории ценности Смита

Для наших целей достаточно будет ознакомиться с экономическим положением Англии половины и третьей четверти XVIII века в самых общих чертах, именно настолько, насколько это требуется нашей специальной задачей: понять экономические воззрения Смита. Поэтому читатель не должен здесь ожидать чего-либо иного, кроме самого беглого очерка. Прежде всего необходимо устранить одно недоразумение. Приходится встречаться иной раз с тем представлением, что А. Смит был представителем эпохи машинной индустрии, что он был глашатаем в экономической теории той промышленной революции, которая имела место в английской промышленности в конце XVIII века. Так, например, С. Калина-Эйзенбух говорит: «Выдающиеся писатели классической политической экономии Адам Смит, Томас Роберт Мальтус, Давид Рикардо, Джон Стюарт Милль и первый глашатай французского смитианства Жан Баптист Сэй были яркими представителями капиталистического способа производства крупной промышленности, возникшей на развалинах ремесла и мануфактуры, совершившей постепенно свое триумфальное шествие по всем отраслям английской промышленности³⁷. Здесь А. Смит безоговорочно относится к числу теоретиков крупной и притом машинной индустрии. С сходным взглядом мы встречаемся и у А. И. Чупрова в его «Истории политической экономии». «Адам Смит, — говорит он, — был живым свидетелем происходившего переворота (преобразования цехового ремесла в крупные мануфактуры; но и это фактически неверно, ибо вообще ни в Англии, ни в других странах мануфактура не вышла из разложения цехового ремесла — В. П.) и воочию видел, какое могущественное влияние оказывает он на возрастание производительности труда и накопление богатства. Он сам наблюдал на зародившихся в его время мануфактурах, какое поразительное действие оказывают на успешность труда разделение занятий и начинавшие появляться кое-где машины с применением механических двигателей, и, естественно, поражался могучим влиянием капитала»³⁸.

Эти утверждения хронологически неверны. Первым изобретением, внесшим, по словам Энгельса, «решительною перемену в положение английских рабочих», а также положившим начало той промышленной революции, которая характеризует конец XVIII века в Англии, было изобретение в 1764 г. ткачом Джемсом Гаргривсом из Стэнчилля близ Блэкберна прядильной машины «Дженни», приводившей в движение сразу 8 веретен и заменившей пальцы рабочего кареткой. В 1767 году Ричардом Аркрайтом была изобретена тонко-прядильная машина (spinning throstle), которую Энгельс называет «важнейшим механическим открытием XVIII века», наряду с паровой машиной. Сочетанием их Самуил Кремптон из Фирвуда (в Ланкашире) в 1785 году получил мюль-машину, которая и «привела к окончательному господству фабричной системы в области хлопчатобумажного дела». В том же 1785 году д-р Картрайт изобрел механический ткацкий станок, а «около 1804 года довел его до такого состояния, что он мог с успехом конкурировать с ручным ткачом». В 1769 г. Джемс Уатт берет патент на изобретенную им паровую машину, которая с 1785 года уже применяется на прядильных фабриках³⁹. До этого в горном деле еще с начала XVIII века применялась машина Ньюкомена, крайне несовершенная.

«Исследование о богатстве народов» появилось в 1776 году, но в существенном экономическое учение Смита было выработано к 1763 г., к каковому времени относится найденный в 1896 г. курс лекций, читанный Смитом в Глазго. Кроме того, Смит по возвращении в Шотландию из своего путешествия во Францию поселился в Киркальди, маленьком местечке, где он жил до 1773 г. и где он, естественно, не мог быть в курсе всех последних изобретений.

Уже одно простое сопоставление дат доказывает, что Смит совершенно не мог знать машинной индустрии. И, действительно, в его «Исследовании» упоминаются, только следующие усовершенствования: замена веретена самопрялкой, применение аппаратов, облегчающих подготовку основы и утка, введение сукновалок. Кроме того, упоминается еще изобретенный в 1738 году Кэем автоматический челнок, но сам Смит указывает, что он получил применение только в 1760 году.

Поэтому нельзя не согласиться с Кулишером, что «сочинение Адама Смита предшествует эпохе великих изобретений, оно появилось до наступления эры машинного производства»⁴⁰.

Общий вывод из этого тот, что Англия эпохи Смита не была страной машинного производства и фабрики, в том значении этого слова, какой ему придается в настоящее время⁴¹. Можно ли сказать относительно Англии времен Смита, что она только переходила от натурального к денежному хозяйству, как это делает Чупров? Не говоря уже о городе, в английской деревне уже к половине XIV века денежное хозяйство развилось в значительной степени; об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что к этому времени относится коммутация⁴². Отчеты мэнориальных приказчиков, даваемые лордам и их сенешалам (Ministers’ Accounts) уже к половине XIII века свидетельствуют о наличии денежного хозяйства; об этом же говорят и сотенные списки (Rotuli hundredorum). Но развитие в деревне денежного, т. е. товарного, хозяйства должно было неизбежно вызвать расслоение крестьянства и выделение рабочего класса. Так оно и было в действительности: при Эдуарде III появляются ордонанс 1349 и статут 1350—51 г., имевшие целью регулировать рабочий вопрос, правда, исключительно сельскохозяйственный рабочий вопрос. Но этот сельский пролетариат не был еще похож на современный: он еще не совсем оторвался от земли. «Сельский рабочий XIII столетия в большинстве случаев имел и в своем собственном распоряжении два, три или несколько более акров земли, за которые нес следуемые лорду повинности натурой или деньгами... Таких малоземельных людей было очень много в средневековой английской деревне, едва ли не большинство ее населения состояло из них»⁴³. Необходимые средства для жизни он должен был добывать работой по найму в крупных сельских хозяйствах, но он в дальнейшем составил те кадры, из которых рекрутировались рабочие домашней формы капиталистического производства. Что это положение имело место в некоторых глухих уголках тогдашней Англии еще и во время Смита, об этом можно судить на основании слов самого же Смита. «Во многих местностях Шотландии, — говорит он, — существует еще особый класс полевых работников, называемых cotters или cottagers, который еще немного лет тому назад был гораздо многочисленнее, чем в настоящее время. Это — род внешних работников поземельных собственников и фермеров. Пo давнему обычаю, они получают от хозяина хижину, маленький огород, количество сена, необходимое для прокормления одной коровы, да иногда еще акр или два плохого пахотного поля»⁴⁴.

Была ли Англия страной ремесленного производства? Об этом, конечно, говорить не приходится; уже в XV и XVI, даже в XIV веке ремесло разлагалось под сильным натиском торгового капитала. Торговый капитал или захватывал те существовавшие уже и раньше отрасли ремесленного производства, продукты которых стали экспортироваться на внешний рынок; производство в этих отраслях по сути дела должно было теперь вестись в крупном масштабе (суконное производство). Или же торговый капитал захватывал вновь возникающие отрасли производства, самое появление которых было обязано, главным образом, тому же торговому капиталу (производство войлочных шляп, устэдских сукон, хлопчатобумажное производство). В последнем случае торговый капитал, вдобавок, не натыкался на цеховые рогатки и ограничения. К XV веку относится распространение кустарного производства в шерстяной промышленности. И эта форма производства являлась и продолжала в течение довольно продолжительного времени — вплоть до развития машинного производства — оставаться господствующей. Мануфактуры, как централизованные крупные предприятия, основанные на ручном труде, в это время встречаются, но их удельный вес в хозяйственной жизни страны был незначителен; это не умаляет, конечно, чрезвычайно важного принципиального значения мануфактуры, которое и привлекло к ней внимание и Смита, а с другой стороны побудило Маркса остановиться подробно на исследовании мануфактурного производства.

Упоминания о мануфактурах в Англии относятся еще к началу XVI века. Суконная мануфактура Джека из Ньюбери или Джона Уинчкэмба упоминается в начале XVI века, суконная мануфактура Стёмпа в Мэмсберийском аббатстве в середине XVI века, упоминается еще о сукновальне в Сайсистере, но, насколько эти упоминания исторически достоверны, сказать трудно⁴⁵. Во всяком случае, если взять Англию времени Смита, то имевшиеся в ней более крупные мануфактуры можно, пожалуй, пересчитать по пальцам.

Такие мануфактуры имелись, например, в таких центрах текстильной промышленности, как Норвиче, Фроме, Таунтоне, Девайзе, Стоутбридже; правда, они были невелики и работа собственно в мануфактуре, т. е. в одном здании, соединялась с раздачей работы на дом. Были мануфактуры и в хлопчатобумажной промышленности в Ланкашире: мануфактура в Дарлингтоне более чем с 50 станками, мануфактура в Бойтоне с 150 рабочими, шелковая мануфактура в Шеффильде с 152 рабочими. Мануфактуры существовали и в производстве изделий из металла, например, в Шеффильде и Бирмингаме. Но что это были за мануфактуры, об этом повествует сам же Смит. Так в первой же главе «о разделении труда» он приводит классический пример булавочной мануфактуры, кочующий до сих пор по страницам курсов политической экономии. «Для примера, — говорит он, — возьмем самое незначительное производство, но в котором разделение труда тем не менее весьма заметно — булавочную фабрику», на которой весь процесс изготовления булавок разделен на восемнадцать отдельных операций, «которые на некоторых фабриках исполняются таким же числом рабочих, хотя на других один и тот же работник исполняет два или три дела». Но сам Смит видел только небольшое заведение подобного рода, где работало всего лишь 10 чел. рабочих⁴⁶. Вообще же в Англии во второй половине XVIII века централизованная мануфактура была скорее исключением⁴⁷. Одним словом, к Англии эпохи Смита можно в значительной степени применить ту характеристику, которую дал Энгельс Италии конца 50-х и начала 60-х годов XIX века: «В Италии в то время господствовало еще собственно-мануфактурное производство, крупная промышленность была в пеленках. Рабочий класс был далеко не сплошь экспроприирован и пролетаризован; в городах он работал еще собственными орудиями производства, в деревнях промышленным трудом занимались малоземельные и крестьяне-арендаторы, как побочным промыслом»⁴⁸. Можно сказать, что в середине и в третьей четверти XVIII века Англия была типичной страной кустарной промышленности, т. е. в ней господствовала домашняя форма крупного капиталистического производства.

Маркс называет Смита «обобщающим экономистом мануфактурного периода»⁴⁹. Мы видим, что это надо понимать cum grano salis: А. Смит является типичным представителем экономики переходной эпохи, экономистом кустарно-мануфактурного периода, пожалуй, даже с ударением на слове кустарный⁵⁰. Конечно, из этого не следует, что у Смита форма кустарной промышленности (домашней формы капиталистического производства) застилала все. Он был знаком с мануфактурами, бывал далее на некоторых из них, как сам на это указывает, но тем не менее в большинстве случаев он — может быть, и бессознательно — исходил в своих теоретических построениях именно из представления об этой господствующей форме производства. На самом деле, возьмем рассуждения Смита o разделении труда. Маркс отмечает, что у Смита смешивается разделение труда внутри общества между отдельными хозяйственными единицами с техническим разделением труда внутри мастерской⁵¹. Вернее, у Смита так называемое общественное разделение труда является превалирующим, оно почти застилает техническое разделение труда в его рассуждениях; Смит, правда, оговаривается, что видимость явления получается обратная, но это потому, что в мастерской все рабочие перед глазами, тогда как в другом случае они рассеяны на большом пространстве. Этим он вскрывает и причину того малого значения, какое он придавал разделению труда в рамках одной мастерской: мастерские были невелики, число работников, занятых в них, было незначительно⁵²; выгоды же общественного разделения труда при господстве домашней формы капиталистического производства сами собой бросались в глаза.

Для характеристики «экономического быта» времени Смита небесполезно обратиться к его собственным работам, в которых теоретические рассуждения в изобилии иллюстрируются конкретными примерами, взятыми из окружающей действительности.

У Смита очень часто встречается термин мануфактура («manufacture», «manufacturer»)⁵³; но было бы совершенно ошибочно вкладывать в эти термины (а это часто делается) то содержание, которое вообще вкладывается в них в настоящее время. Понятия мануфактуры и фабрики установились только постепенно: определенное содержание они получили только в трудах Маркса. До тех пор содержание этих понятий было весьма неустановившимся: отличали, например, фабрику от мануфактуры тем, что на фабрике работа шла при помощи огня и молота. Но также часто и мануфактурой и фабрикой называли безразлично всякое промышленное предприятие, каково бы оно ни было; чаще же всего в эпоху Смита под этими словами подразумевалась вообще какая-либо отрасль производства. Это путанное словоупотребление, могущее вводить в заблуждение, мы встречаем и у Смита.

Мы уже приводили слова Энгельса, из которых видно, что он подразумевает под словами «мануфактурное производство». Энгельс держится обычной в смитовское время терминологии и тогда, когда он в одной из своих ранних работ — в «Принципах коммунизма» — так формулирует различие между пролетарием и рабочим в мануфактуре: «Рабочий в мануфактуре с XVI по XVIII столетие почти всюду обладал своими средствами производства: своим ткацким станком, веретенами для своей семьи и маленьким участком земли, который он возделывал в свободные от работы часы. У пролетария ничего этого нет. Рабочий мануфактуры живет почти всегда в деревне и состоит в более или менее патриархальных отношениях со своим помещиком или работодателем. Пролетарий обычно живет в больших городах, и с работодателем его связывают только денежные отношения. Крупная промышленность выталкивает рабочего в мануфактуре из его патриархального состояния, лишает его собственности, которая еще у него оставалась, и превращает его в пролетария»⁵⁴. Но в этих словах заключается, между прочим, также хорошая характеристика экономических отношений Англии середины XVIII века.

Можно привести очень длинный ряд цитат из Смита, иллюстрирующих это положение, но мы ограничимся лишь несколькими, наиболее характерными.

«О влиянии разделения труда, — говорит Смит, — вообще на производительность общества легче всего составить себе понятие, если обратить внимание на последствия этого разделения в каком-нибудь отдельном производстве» (manufactures) (т. е. в отрасли производства, ибо ему он противопоставляет производство в небольших заведениях). «На больших фабриках (great manufactures), предназначенных для производства предметов, необходимых для всей массы народонаселения, напротив того, каждая отдельная ветвь производства занимает нередко огромное число рабочих, которые не могут сходиться в одной мастерской» (trifling ones). Так, например, на сколько различных занятий, — продолжает Смит, — разделяется каждая ветвь мануфактурной производительности, обрабатывающей лен или шерсть (each branch of the linen and woollen manufactures), начиная с земледельца и пастуха и кончая работником, занимающимся белением и лощением полотна или крашением и наведением ворса на сукно». И тут же Смит называет представителями такого «мануфактурного производства» плотника и кузнеца⁵⁵. Но кузнец, как это видно у самого Смита, есть еще типичный ремесленник. Такое же содержание вкладывается в понятие «мануфактура» в следующей цитате: «Если бы на самом деле, для народной безопасности потребовалась какая-нибудь особенная фабрика (particular manufacture), то, может быть, было бы не совсем благоразумно находиться в постоянной зависимости от соседей по снабжению себя изготовляемыми ею произведениями; а если бы такая фабрика (such manufacture) не могла существовать у нас без покровительства, то благоразумно было бы обложить пошлиной все ветви народной промышленности для ее поощрения»⁵⁶. В виде примеров такой «особенной» мануфактуры, требующей покровительства, Смит называет парусное производство и производство пороха.

Или как, например, понимать такое место: «Когда, по окончании последней войны, уменьшена была численность армии и флота, то более ста тысяч солдат и матросов (а такое число людей бывает занято только в самых обширных мануфактурах) было лишено своих обычных занятий»⁵⁷. Ясно, что «мануфактура» означает целую отрасль производства, ибо предполагать, что во времена Смита существовали крупные предприятия, занимающие по 100.000 рабочих, нет никаких оснований. Между тем в существовании даже и во время Смита отраслей производства, охватывающих по 100.000 работников, конечно, нет ничего удивительного. Так, например, в 1727 году, т. е. за полстолетия до выхода труда Смита, в Бирмингамских металлических промыслах было занято 50.000 человек⁵⁸. Но Смит теми же словами обозначает и отдельные предприятия, по большей части ремесленные и кустарные; фабрикантом (manufacturer) он называет одинаково кустаря и ремесленника.

Экономическую действительность своего времени Смит сам великолепно описывает. «Наша пряжа, — говорит он, — приготовляется беднейшими людьми, большею частью женщинами, рассеянными по всем местностям страны и лишенными всякого покровительства и защиты»⁵⁹. «Во многих местностях Шотландии можно иметь вязаные чулки несравненно дешевле, чем они стоили бы всюду, если бы сделать из вязания чулков самостоятельное ремесло: они приготовляются там лицами, находящимися в услужении, и работницами, зарабатывающими, главным образом, свое пропитание другою работою»⁶⁰. Оттуда они вывозятся в больших количествах, при чем производители их получают ничтожную заработную плату. «Прядение ниток производится в Шотландии почти таким же образом, как и вязание чулков, то есть, женщинами, нанятыми, главным образом, для других занятий»⁶¹. Для характеристики форм промышленности эпохи Смита не менее показательна и следующая выдержка: «Открывая фабриканту (manufacturer) немедленный сбыт, освобождая его от товаров, по мере их приготовления, нередко уплачивая ему вперед, прежде чем они выйдут из работы, оптовый купец доставляет ему возможность постоянно употреблять в производство весь свой капитал, а иногда так даже больше, чем он имеет, и, следовательно, дает ему средства приготовить гораздо большее количество товаров, чем сколько он был бы в состоянии сбыть их сам как непосредственным потребителям, так и мелочным торговцам. Кроме того, так как капитал оптового купца нередко превосходит капитал нескольких фабрикантов, то устанавливающиеся между ними отношения дают возможность первому поддержать небольшие капиталы и помогать им в случае потерь или несчастий, которые в противном случае могли бы разорить их»⁶². Нетрудно видеть, что Смитовский «фабрикант» является просто напросто кустарем. К какому, наконец, обществу, кроме общества: мелких товаропроизводителей, подойдет следующая характеристика Смита выгод разделения труда: «Это огромное увеличение количества произведений во всех искусствах и ремеслах, вытекающие из разделения труда, в благоустроенном обществе, вызывает общее благосостояние, разливающееся до самых последних классов народа. У каждого работника является излишек в произведениях его труда, которым, за удовлетворением своих потребностей, он может распорядиться по своему усмотрению; а так как прочие работники находятся в таком же положении, то у него является возможность обменить значительное количество изготовленных им произведений на значительное количество предметов, ими изготовленных, или, что то же, на цену этих предметов»⁶³

Вообще, насколько в эпоху Смита отдельные классы капиталистического общества еще не отдиференцировались друг от друга, и что представлял еще в то время рабочий класс, показывают следующие строки: «В урожайные годы работники часто оставляют своих хозяев и работают независимо, в надежде добыть себе средства существования собственными трудами»⁶⁴. «В неурожайные годы затруднение и ненадежность добыть себе средства существования побуждают бедного человека поскорее пристроиться к месту»⁶⁵. Объективно такой переход от работы на капиталиста к самостоятельной работе и обратно возможен только при кустарной форме производства., и разве еще в начальной стадии развития мануфактуры; крупное производство оказалось бы невозможным при таких постоянных миграциях рабочих между мануфактурой и собственной мастерской. Имевшиеся все же в то время в Англии предприниматели-мануфактуристы должны были остро чувствовать все неудобство этого положения. И, в самом деле, один из представителей меркантилистов — Джи (Gee) — так формулирует эти жалобы: «Вырвать народ из безделья и приучить к труду — это значит уничтожить порок в его сердце и воспитать в добродетели». А что это за порок и безделье? «Наши мануфактуристы, — поясняет Джи, — часто замечали, что, когда хлеб дешев, они едва в состоянии были находить ткачей и других ремесленников. Ремесленники, которые зарабатывали достаточно в два или три дня, чтобы существовать в течение целой недели, всегда желали остальные дни проводить в пьянстве и безделья; совершенно противоположное замечалось, когда хлеб был достаточно дорог; работники принуждены были работать целую неделю. Мануфактуристы имели работников, сколько хотели»⁶⁶. На то же явление указывает и Смит, с той только разницей, что он объясняет его экономически, а не ссылается только на людской порок. «Нередко также случается, — говорит он, — что во время дороговизны бедные независимые работники проедают небольшие капиталы, служившие им для закупки сырых материалов, и бывают вынуждены обратиться к поденщине, чтобы добыть себе средства существования»⁶⁷. «В дешевые годы число независимых работников увеличивается сравнительно с числом наемных людей и поденщиков, а в голодные годы число это уменьшается»⁶⁸. Но эти места очень ярко характеризуют экономическую действительность того времени.

Прочтите, наконец, главу «О различном употреблении капиталов»⁶⁹, и вы увидите, что Смит различает там четыре способа употребления капитала. Капиталы могут быть употреблены на «снабжение общества сырыми произведениями» (земледелие, мелиорация земель, разработка рудников, рыбная ловля), во 2-х, «на изготовление и обработку этих сырых произведений для непосредственного пользования и потребления общества» и, наконец, в 3-х и в 4-х, на перевозку их и разделение их на части, соответственно потребностям потребителей (оптовая и розничная торговля). У Смита совершенно отсутствует производство таких средств производства, как орудия, машины и т. д. Можно было бы думать, что Смит это производство средств производства включает во вторую рубрику, но дальше он определенно понимает под продуктами этого подразделения средства непосредственного потребления. Он говорит о сырых произведениях, которые требуют известной степени приготовления, прежде чем они могут быть годны для потребления»⁷⁰. Понятие основного капитала вообще было известно Смиту, но, как определенная экономическая категория, он обычно отсутствовал в его теоретических построениях, точно так же, как основной капитал отсутствовал и в окружающей Смита действительности (хотя, конечно, и не абсолютно). Но это положение вещей опять-таки характерно для домашней формы капиталистического производства.

В pendant к этому мы можем привести изображение французского общества конца XVIII века, конечно, в схематизированном виде, которое мы находим у (одного из первых смитианцев во Франции, и которое очень походило на английское общество эпохи Смита, что, между прочим, и обусловило восприимчивость этого экономиста — Канара к теории Смита. Канар, между прочим, различает три вида ренты: rente industrielle, rente fonciére и rente mobiliére, которая имеет своим источником торговлю (commerce). Соответственно с этим он принимает следующее трехчленное классовое деление общества; оно распадается: 1) на класс ремесленников, rente industrielle которого проистекает из необходимости для него изучения какого-либо искусства и ремесла и представляет проценты на затраченные, таким образом, труд и средства; 2) на класс землевладельцев, получающих rente fonciére и 3) на класс торговцев, получателей rente mobiliere. Промышленный капиталист, следовательно, не находит места в этой схеме. Канар знает только один определенный вид такого предпринимателя, а именно фермера, но он относит доход фермера к rente mobiliere, т. е. он отожествляет его скорее с торговцами⁷¹. Это построение Канара точно также показывает, что капиталистическое производство, т. е. промышленный капиталист, переставал уже быть quantité negligeable, но в то же время он еще не стал и persona grata в теоретической экономии⁷².

Наконец, следующая цитата как нельзя лучше иллюстрирует степень развития в Англии половины XVIII века отраслей, производящих в настоящее время, главным образом, орудия производства: «Однако же мы не считаем невыгодною торговлю, состоящую в обмене английских металлических изделий на французские вина, хотя металлические изделия представляют весьма прочный товар, который, если бы не вывозился постоянно, то в продолжение нескольких веков сряду скопился бы в таком количестве, что увеличил бы в стране невероятным образом количество кастрюль и сковород»⁷³. Здесь любопытно и характерно то, что при упоминании о металлических изделиях Смиту прежде всего приходят в голову кастрюли и сковороды!

Противоречия в теории ценности Смита

После этого экскурса мы можем вернуться к определениям ценности у Смита. Мы уже видели, что Смит дал несколько друг другу противоречащих определений ценности, ухитряясь иногда сконцентрировать их на одной и той же странице. На первый взгляд можно как будто сделать тот вывод, что экономическое учение Смита никакого научного значения не имеет, ибо оно в самом существенном, можно сказать, центральном пункте экономической системы — в теории ценностей — представляет собою вопиющее противоречие. А ведь Смит почитается почти «отцом» политической экономии. И не напрасно. Конечно, он не обладал той силой логического мышления, которая характерна, например, для Рикардо. Но предполагать, что Смит нанизывал одно за другим свои противоречащие друг другу определения, не замечая этого противоречия, значило бы совершенно отрицать за ним всякую способность к какому-либо логическому мышлению.

Очевидно, Смит не видел этих противоречий различных своих определений ценности, очевидно, они в его уме как-то гармонически сочетались, представляя скорее различные выражения одной и той же мысли. Переходя к анализу меновой ценности и действительной цены товаров, он пишет: «Я постараюсь рассмотреть эти три вопроса (о меновой ценности, ее мере и действительной цене. — В. П.) в следующих трех главах со всевозможною подробностью и ясностью, и настоятельно прошу читателя сосредоточить на них свое терпение и внимание: терпение, чтобы следить за «всеми подробностями... внимание — чтобы уразуметь то, что может ему показаться еще смутным, несмотря на все усилия, которые я постараюсь употребить, чтобы быть понятным. Я охотно подвергаю себя нареканию в многословии, лишь бы быть ясным; но, несмотря на все старание, на какое я только способен, осветить предмет, столь отвлеченный по своей природе, я все еще опасаюсь, чтобы он не остался не вполне разъясненным»⁷⁴. Трудно после этих слов Смита оспаривать сделанное нами предположение. Но мы имеем, кроме того, прямые и авторитетные указания самого же Смита; для него эти, казалось бы, различные определения являются ничем иным, как различными выражениями одного и того же основного определения. В самом деле: в одном уже цитировавшемся нами раньше месте Смит прямо утверждает: «Труд был первоначальною ценою, ходячею монетою при первоначальной покупке». Но ведь это представляет собою только довольно вычурную перефразировку его основного положения: ценность товара определяется количеством труда, необходимого для его приобретения (или производства). «Ценность последнего (богатства, т. е. того же товара. — В. П.) для обладающего им человека, желающего обменять его на какие-либо новые произведения, совершенно равна (precisely equal)⁷⁵ количеству труда, какое может быть куплено или же заказано за него»⁷⁶. Стало быть, то количество труда, затраты которого действительно стоило производство этого товара, и то количество труда, которое может быть куплено за него или непосредственно в виде труда, или же косвенно в виде продукта иного труда — для Смита величины равные. Вместе с тем, эти два кажущиеся столь различными и противоречивыми определения при определенных условиях сводятся по существу к одному. Ни один мыслитель не может выскочить из тех рамок, которые ставятся ему современной действительностью, ибо все идеальные (теоретические) построения по существу являются лишь теоретически переработанной в человеческой голове материальной действительностью. Правда, мыслитель может забежать, так сказать, вперед, но лишь постольку, поскольку сама действительность дает ему на это право, поскольку он в ней уже находит зачатки этого будущего. Но по большей части «сова Минервы вылетает только ночью»: идеальное отстает от реального, и теоретические представления большею частью отображают не реально-существующую действительность, а действительность, уже отходящую в прошлое.

Этим самым нам дан и ключ к теории ценности Смита. На самом деле его определения ценности противостоят друг другу в приложении к капиталистическому обществу; это исчерпывающе выяснено и Рикардо и Марксом, и на этом нам останавливаться не приходится. Но противоречивость этих определений, падает в приложении их к простому товарному обществу. Мы уже знаем «экономический быт» времени Смита: о фабричной промышленности говорить не приходится, цеховое ремесло в городах разлагалось, доживая свои последние дни, господствующей формой промышленности была кустарная промышленность, имеющая, как известно, две формы: так называемую «свободную», или «продажную» форму, когда кустарь сбывает свои произведения не одному определенному скупщику, и «зависимую», или «наемную» форму, когда кустарь попадает в полную зависимость от одного какого-либо скупщика, являясь по существу наемным рабочим домашнего капиталистического производства. Смит, согласно с его общими предпосылками, конечно, должен был первую форму считать более «естественной», и именно потому, что она по внешности юридически не отличается от ремесла, и в своих теоретических представлениях исходил именно из представлений ремесла и этой, столь схожей с ним по внешности, формы промышленности, как наиболее соответствующих «естественному порядку». Но, с другой стороны, Смит видел также неприложимость этих теоретических построений к развивающемуся капиталистическому способу производства, с которым он тоже был уже знаком; получалось противоречие, которое — правда, неудачно, — он пытался разрешить (своей теорией естественной цены. Но в приложении к простому товарному обществу, тому «первобытному обществу»⁷⁷, о котором Смит неоднократно говорит, все его противоречивые определения ценности сливаются в одно весьма гармоническое и весьма определенное понятие.

Разрешение противоречия в теории ценности Смита

Мы уже указывали, что главную роль играют у Смита два определения ценности: это, во-первых, определение, сводящее ценность к количеству труда, которого действительно стоит производство вещи, и другое определение, по которому ценность определяется количеством того труда, которое может быть куплено или заказано за данную вещь. На противоречие, существующее между этими двумя положениями, обратил внимание уже Рикардо И сюда обратил свою критику. Отмечая непоследовательность Смита, он говорит, что «количество труда, затраченное на товар, и количество труда, которое за этот товар можно купить», далеко неравны. «Первое при многих обстоятельствах является неизменным мерилом, точно показывающим изменения в стоимости других предметов, а последнее подвержено стольким же колебаниям, как и стоимость товаров, сравниваемых с ним»⁷⁸. Но дело в том, что мы имеем весьма категорическое заявление самого Смита, как раз противоположного свойства; немного выше мы привели то место, где Смит категорически утверждает это равенство. Каким же образом все эти, казалось бы, разноречивые определения ценности уживаются у Смита рядом? Более того, так они приводятся им к одному, основному определению, различными выражениями которого в сущности они являются? Мимоходом мы на это указали. Но для исчерпывающего ответа приведем несколько длинную цитату из Маркса, где он блестяще выясняет этот вопрос:

«Это противоречие и эти переходы от одного способа объяснения к другому вызываются у А. Смита более глубокими соображениями, которые не были замечены и оценены, а потому не были и устранены Рикардо, обнаружившим противоречие Смита. Допустим, что все рабочие являются товаропроизводителями и не только производят свои товары, но и продают их. Стоимость этих товаров определена содержащимся в них необходимым рабочим временем. Так что если товары продаются по их стоимости, то на товар, являющийся продуктом двенадцатичасового рабочего времени, рабочий покупает, в свою очередь, в форме другого товара двенадцать часов рабочего времени, т. е. двенадцать часов рабочего времени, овеществленного в какой-нибудь другой потребительной стоимости. Следовательно, стоимость его труда равна стоимости его товара, т. е. равна продукту двенадцати часов рабочего времени. Продажа и перепродажа, коротко говоря, весь процесс обмена — метаморфоза товара — не вносят сюда никаких изменений. Они изменяют только вид потребительной стоимости, в которой воплощается это двенадцатичасовое рабочее время. Следовательно, «стоимость труда» равна стоимости продукта труда. При этом, во-первых, поскольку обмен товаров производится по их стоимости, в товарах обмениваются равные количества вещественного труда. А, во-вторых, определенное количество живого труда отдается в обмен на равное количество овеществленного труда, потому что, с одной стороны, живой труд овеществляется в продукте, т. е. в товаре, который принадлежит рабочему, а, с другой стороны, этот товар, в свою очередь, обменивается на другой товар, содержащий равное количество труда.

Следовательно, на самом деле определенное количество живого труда обменивается на равное ему количество овеществленного труда. Так что не только товары обмениваются на товары в той мере, поскольку они представляют равные количества овеществленного рабочего времени, но некоторое количество живого труда отдается в обмен на товар, в котором овеществлено такое же количество труда. При таком предположении «стоимость труда» (количество товара, покупаемое на данное количество труда, или количество труда, покупаемое на данное количество товара) могла быть принята мерой стоимости с таким же успехом, как и количество труда, содержащееся в товаре; и это потому, что «стоимость труда» всегда представляет такое же количество овеществленного труда, которое нужно живому труду для производства этого товара, или, иначе, потому, что определенное количество живого рабочего времени при этом всегда обменивалось бы на такое количество товара, которое представляло бы ровно столько же овеществленного рабочего времени. Но при всех тех способах производства, особенно же при капиталистическом, при которых вещественные условия труда принадлежат одному или нескольким классам, а рабочему классу, в противоположность остальным, принадлежит только рабочая сила, имеет место совершенно обратное явление. Продукт или стоимость продуктов труда не принадлежит рабочему. Определенное количество живого труда не обменивается на равное ему количество овеществленного труда или определенное количество овеществленного в товаре труда подчиняет себе больше живого труда, чем содержится в самом товаре»⁷⁹.

Смитовское определение ценности вытекало из условий простого товарного общества или общества простых товаропроизводителей; для него все эти различные определения не заключали в себе никакого противоречия, — более того, они сливались в одно гармоническое целое; и этим целым, этим основным понятием было определение ценности товара количеством того труда которого стоило производство или изготовление данной вещи. В нашей старой экономической литературе еще Ю. Г. Жуковский⁸⁰, разбирая Смита и смитовское направление, отметил, что противоречия различных определений ценности Смита падают при предположении простого товарного общества, — если, как он выражается, отвлечься от феноменального распределения покупательной силы. Под феноменальным же распределением он разумеет продажу труда (т. е. рабочей силы), как товара. Мы видели уже, что общество простых товаропроизводителей, или, по крайней мере, видимость этого общества, было для времени Смита еще реальной действительностью, хотя и уходящей в прошлое. Столь сильно развитое в его время кустарное производство не могло дать толчка его теоретической мысли, так как с внешней стороны, формально, кустарь ведь такой же самостоятельный товаропроизводитель, продающий продукт своего труда, как и противостоящий ему скупщик-капиталист. Сверх того, и общие воззрения Смита, в частности, его взгляды на «естественный порядок» влекли его к простому товарному обществу, как наиболее чистому типу, воплощающему этот «естественный порядок».

Совершенно прав И. Маслов, когда си говорит: «В первый период товарного производства критерием стоимости являлось количество труда, затраченное на производство. Но по мере развития капиталистического производства, которое характеризуется массовым и притом машинным производством, этот критерий меняет свое значение. Приобретает значение количество капитала, вложенного в данное производство. Если ранее при определении цены продукта принималось во внимание количество затраченного труда, то теперь цена определяется уже и количеством затраченного на его производство капитала. Пока существует кустарное производство, отношение между стоимостью продукта и количеством затраченного на него труда остается неизменным. Оно остается неизменным, если даже кустарь имеет наемного рабочего. В таких случаях заработная плата начисляется на стоимость продукта, как издержка на производство»⁸¹. Кустарь экономически вынужден продавать продукт своего труда дешевле, уступая часть ценности продукта скупщику, но это определило разве своеобразность того пути, которым Смит подошел к проблеме прибыли; прибыль есть вычет из ценности продукта труда работника. В дальнейшем мы остановимся еще на теориях прибыли Смита, где это обстоятельство выступит с полной ясностью. Но в экономической действительности эпохи Смита в то же время начинал бурно разрастаться капитализм и в более ярких специфических формах: появлялись мануфактуры, хотя по большей части связанные еще с раздачей работы на дом, т. е. с другой «зависимой» формой кустарной промышленности. Если на мануфактуре, «ценность труда», по терминологии Смита, явно падала до уровня ценности средств существования, то и у этих всецело зависимых кустарей она также падала до этого уровня. Смит не мог, конечно, не заметить этого явления, пройти мимо него, но в то же время его теория ценности, выросшая, из условий простого товарного общества, не могла быть без существенных противоречий с действительностью приложена к этим уже развивающимся капиталистическим отношениям. Получилось противоречие; но та же экономическая действительность, не заключавшая в себе развитых капиталистических форм, не дала возможности Смиту и выйти из этого противоречия. С одной стороны, он объявляет свою теорию ценности приложимой к тому «первобытному» обществу, где отсутствует капитал и обусловливаемое им разделение труда (что является, между прочим, логическим противоречием, ибо если нет разделения труда, нет и обмена, нет и меновой ценности)⁸². С другой стороны, по отношению к капиталистическому способу производства это учение о ценности, по словам Смита, оказывается неприложимым, и ему приходится для устранения этого противоречия выдвинуть свое учение о естественной цене. Но, несмотря на это, он все же, при анализе капиталистической действительности, продолжает, вопреки своему утверждению, придерживаться своего первоначального понятия о ценности, что и дает ему, по словам Маркса, возможность правильно определить источник прибыли, и тем самым дать необходимые элементы для построения теории прибавочной ценности.

Подводя итог, мы должны будем признать А. Смита представителем — и очень ярким представителем — трудовой теории ценности. Труд являлся для него не только источником богатства, но и мерой ценности товаров; более того, он, как мы увидим ниже, рассматривал труд и как субстанцию, как само содержание ценности. С другой стороны, Смиту приходилось пробираться еще по непроторенным дорогам новой, только еще складывающейся экономической науки, ему приходилось буквально прокладывать путь сквозь теоретический хаос, обусловленный экономическими условиями его времени — переходного от простого товарного производства к производству капиталистическому; торговый капитал только еще превращался в капитал промышленный; скупщик-капиталист, этот столь часто упоминаемый Смитом мануфактурист, покупая у зависимых от него кустарей производимые им продукты, т. е. строя свои взаимоотношения с ними на основе формулы \(Т—Д\) и \(Д—Т\), в то же время начинал брать на себя и командную функцию в процессе производства. При этих условиях нечего удивляться, что мы по вопросу о ценности находим у Смита целый ряд противоречивых определений, из которых каждое, будучи выхвачено из контекста, давало возможность любой школе в политической экономии начинать от Смита свою теоретическую родословную.

Когда читаешь Смита, настолько ярко бросается в глаза то центральное место, которое занимает у него его основное определение ценности, что никаких сомнений насчет истинного характера его учения быть не может. Правда, когда Смит с этим своим критерием подходил к явлениям капиталистического производства, этот критерий отказывался ему служить, получались противоречия, примиряемые Смитом в каждом случае ad hoc составленными определениями. Этим, конечно, противоречия не разрешались, но в том-то и заключается заслуга Смита, что он наметил круг проблем, разрешение которых выпало на долю позднейшей политической экономии. Цепляться за определения Смита, вытекшие из его бессилия объяснить действительность, и объявлять их его основными взглядами, значит делать приблизительно то же, что делали в пылу полемики богословы с так называемым «священным писанием» и что Спиноза характеризовал такими словами: «Богословы по большей части были озабочены тем, как бы им свои выдумки и мнения выкрутить из священных письмен и подкрепить божественным авторитетом и они ни в чем другом не поступают с меньшей рачительностью и с большим легкомыслием, как в истолковании писания»⁸³. Mutatis mutandis тоже можно повторить и о тех весьма многочисленных комментаторах Смита, которые тоже «выкручивали» из Смита то, что им было желательно. Вдобавок, если вообще подходить к учению Смита, отвлекаясь от конкретной экономической действительности смитовской эпохи, и рассматривать его с точки зрения логической стройности и последовательности, то конечно, все эти различные определения ценности представятся каким-то теоретическим хаосом, вопиющие противоречия которого едва ли позволят говорить о какой-либо смитовской теории ценности. Даже Туган-Барановский, вообще рассматривающий Смита в историческом аспекте, приходит к выводу, что «учение Смита о ценности страдает спутанностью и неопределенностью, которая отличает многие места его труда»⁸⁴.

Проф. В. М. Штейн, выпустивший специальную юбилейную работу о Смите, вообще не находит у Смита какой-либо определенной теории ценности; по его словам, «он (Смит. В. П.) явился творцом крайне туманного и противоречивого учения о ценности, смысл которого экономисты (в том числе, очевидно, и сам Штейн. — В. П.) по сей день пытаются разгадать»⁸⁵). В итоге Штейн находит у Смита лишь «обрывки мыслей о ценности»⁸⁶. Происходит это, по нашему мнению, потому, что как Штейн, так и упоминаемые им экономисты, подходят к учению Смита с точки зрения «исторической филиации идей»⁸⁷, тогда как правильная оценка Смита может быть дана только в том случае, если исходить из условий места и времени. Ведь мы знаем, что одна и та же идея или понятие может наполняться самым различным содержанием: филиация идей есть только отражение филиации вещей; стоит только указать на понятие «бога» у теологов и, хотя бы, у Спинозы!

Повторяем, в нашу задачу не входит критический разбор теории ценности А. Смита, выяснение всех тех противоречий, с которыми мы у него встречаемся — наша задача критико-историческая: нам нужно понять Смита в условиях его времени, нам важны основные идеи Смита, то ценное, что сделано Смитом для экономической науки. Смит в этом отношении является основателем трудовой теории ценности; он заложил действительно научный фундамент экономической науки, на котором сначала Рикардо, а затем Маркс построили поистине грандиозное и стройное здание политической экономии.

Достаточно только познакомиться с эпохой Смита, выяснить, как его экономическое учение воспринималось его современниками и ближайшим поколением, чтобы эта основная черта воззрений Смита — сведение ценности к труду, — и это значение труда стали вне всяких сомнений. Укажем, между прочим, что та школа политической экономии, которая в основу ценности кладет полезность предмета, и которая выступает, таким образом, антиподом трудовой теории ценности, решительно выступила с критикой классической политической экономии, и, в частности, с критикой Смита, справедливо усматривая в нем представителя трудовой теории ценности. Обращаясь же к эпохе Смита, приходится прежде всего указать на Локка. Локк, как известно, провозглашал труд основанием частной собственности. Но что такое частная собственность с точки зрения своего экономического содержания, как не богатство, т. е. известная совокупность вещей, принадлежащих на праве собственности тому или иному лицу.

Источником же вещей Локк объявлял труд и землю; фактически, однако, у него на первый план выдвигался труд, ибо если мы хотим правильно оценить вещь, которая нам нужна, и подсчитать все издержки, которые можно отнести только на счет природы или на счет труда, то мы найдем, утверждает Локк, что в большинстве случаев 99% падает вполне на счет труда. Так что, «если хлеб стоит дороже желудей, вино дороже воды, сукно и шелковые материи дороже полотна, кожи и лаптей, то это нужно приписать всецело труду и промышленности»⁸⁸.

В произведении другого современника Смита — Эдмунда Борка — в книге «А vindication of Natural Society», вышедшей в 1756 году, мы находим также, например, строки до чрезвычайности напоминающие Смита: «В естественном состоянии господствует непреложный закон, что приобретения человека пропорциональны его трудам. В состоянии искусственного общества наблюдается столь же твердый и неизменный закон, что люди, работающие больше всех других, всего меньше потребляют, а на долю тех, которые совсем не работают, достается наибольшее количество наслаждений»⁸⁹. Эти слова показывают, что подобного рода представления о труде, как факторе богатства, или, по крайней мере, благосостояния отдельных индивидуумов, были во времена Смита очень распространены; сверх того, не нужно забывать, что «естественный порядок» в обществе, Смитовское «первобытное общество» было концепцией, рисующей в представлениях его теоретиков не только утраченное прошлое, но и тот порядок, который наиболее соответствует природе вещей; это «естественное состояние» есть не только то, что было, но оно есть и то, что должно быть.

Но более показательны свидетельства следующего за Смитом поколения, уже несомненно ознакомившегося с его взглядами. Как же оно понимало учение Смита? Для ответа на этот вопрос приведем отрывки из защитительной речи Телуолла⁹⁰, которую он намеревался произнести на суде в 1794 г., когда был привлечен по делу Лондонского корреспондентского общества (London Corresponding Society): «Справедливость требует, чтобы каждый пользовался всеми преимуществами своих способностей. Наилучший метод побудить человека к работе состоит в обеспечении ему плодов его трудолюбия... Собственность — не более как человеческий труд. Самый ценный из всех видов собственности это — пот лица бедняков (т. е. труд. — В. П.): он-то и представляет собою собственность, являющуюся источником всякой другой собственности, и без нее великие мира сего умерли бы с голоду среди всех своих сокровищ». Нетрудно заметить, что Телуолл опирается здесь на Смита, но истолковывает смитовские воззрения в интересах бедняков.

То же самое мы находим, например, и в «Political Register», популярном народном издании Коббета, которое было, по словам Бера, первым представителем английской рабочий социалистической прессы: «Какие бы другие воззрения и фантазии ни внушило многим людям высокомерие дворянства, богачей или ученых, однако, действительная сила и все ресурсы страны имеют и могут иметь своим источником только народный труд»⁹¹.

Еще более интересно то понимание Смита, которое мы находим в трудах его последователя, истолкователя (и вульгаризатора) Сэя — одного из первых смитианцев во Франции. Цитируя Галиани, что ценность вещей, не только таких, как картина, скульптура, гравюра и т. д., но и даров природы, сводится единственно к труду, Сэй тут же указывает, что в сущности взгляд на природу ценности Смита совпадает с этим только что приведенным взглядом Галиани; в труде же Галиани находятся некоторые из основных положений Смита, «и в числе прочих то, что труд есть единственный создатель ценности вещей, т. е. богатства»⁹². Помимо этого, мы находим у Сэя еще целый ряд подобных же категорических заявлений. «Отыскивая то, что придает вещам эту ценность, он (т. е. Смит. — В. П.) находит, что это есть труд человека»⁹³; «он (Смит. — В. П.) приписывает одному труду человека способность создавать ценности»⁹⁴. Правда, Сэй в этом видит ошибку: «c’est une erreur» — говорит он⁹⁵, но это уже мнение самого Сэя. Что же касается взглядов Смита, то тот же Сэй дальше так их формулирует: «Из этого заблуждения («erreur», о которой мы только что говорили — В. П.) Смит делает тот ложный вывод, что все произведенные ценности представляют труд человека, настоящий или прежний, или, другими словами, что богатство есть ничто иное, как накопленный труд; отсюда второй вывод, также вполне ложный, что труд есть единственная мера богатства или созданных ценностей»⁹⁶.

Из других современников Смита остановимся еще на Browne Dignan’e авторе «Essai sur les principes de l’économie publique», вышедшем в Лондоне на французском языке непосредственно перед выходом в свет Смитовского «Богатства народов». В этой книге мы находим следующие строки: «Класс производителей охватывает собой всех тех, кто, присоединяя свой труд к производительной силе земли или видоизменяя произведения природы посредством искусства или ремесла, создают известным образом новую ценность, общая сумма которой образует то, что называют годовым воспроизводством⁹⁷. В этом отрывке идея о труде, как создателе ценности, получает вполне определенную формулировку.

Абсолютная и относительная ценность

«До Маркса внимание экономистов-классиков» — сказанное вполне применимо и к Смиту — «и их эпигонов было обращено либо на содержание стоимости, притом преимущественно на количественную сторону (количество труда), либо на относительную меновую стоимость, т. е. на количественные пропорции обмена»⁹⁸. «Политическая экономия, — говорит Маркс, — хотя и произвела анализ, правда, далеко неполный, ценности и величины ценности, хотя она и раскрыла скрывающееся под этими формами содержание, но она никогда даже не задавалась вопросом, почему это содержание принимает такую, а не другую форму, почему труд выражается в ценности, а мера труда посредством его продолжительности — в величине ценности продукта труда»⁹⁹. Почему классическая политическая экономия и, в частности Смит, даже не ставили этого вопроса, вполне понятно. Не только для его разрешения, но даже для одной только возможности поставить его требовалось понимание того, что Маркс назвал «тайной товарного фетишизма». А это, в свою очередь, означало признание за товарно-капиталистическим способом производства исторического характера. Но для Смита, как и вообще для классической экономии, товарное хозяйство в его логической завершенности, — при полном практическом осуществлении принципа laisser faire, laisser aller — было как раз тем «естественным порядком», который вытекал из самой природы вещей, и это одно исключало всякую возможность трактовать его, как историческую категорию. Что же касается содержания ценности, то хотя Смит и говорит о своем намерении исследовать законы, которые определяют, то что «может быть названо относительною или меновою ценностью товаров, и в дальнейшем он и занимается, главным образом, этими количественными пропорциями, однако, уже приводимая нами цитата, где говорилось о козе и бобре, показывает, что Смиту было не чуждо понятие абсолютной ценности. Правда, это понятие еще не выкристаллизировалось, и Смита по преимуществу интересует относительная меновая ценность, но места, где он явно говорит о ценности, как об абсолютной ценности, настолько многочисленны, что признать их случайными, как это можно сделать с рядом других утверждений Смита, не приходится. Труд для него выступает не только в качестве мерила ценности, но и самой субстанцией ценности.

Обыкновенно труд является у Смита только мерой ценности, только тем масштабом, которым мы можем измерять отношения ценностей нескольких или двух вещей друг к другу. Казалось бы, что в таком случае не приходится говорить о возросшей или уменьшившейся ценности только одной вещи самой по себе, безотносительно к другой. Так, например, в случае тяжести мы можем сказать, увеличивается ли или уменьшается вес какой-либо вещи, только сравнивая его с гирей, принятой нами за единицу. Если и та и другая в одинаковой пропорции увеличилась в весе, то мы никак не можем установить изменения их субстанции, т. е. тяжести. Приписывать Смиту подобные взгляды было бы ошибочно. У него очень часто встречаются выражения, что ценность данной вещи увеличилась, и притом безотносительно к другой какой-либо вещи, и увеличилась эта ценность именно потому, что она стоила большого труда.

Правда, по этому вопросу мы ясной и четкой формулировки у Смита не найдем, но что труд является самим содержанием ценности — это положение было выставлено Смитом, и является органической частью его учения.

В самом деле. Возьмем известную нам цитату о козе и бобре: в ней труд выступает не только в качестве мерила относительной ценности двух товаров — козы и бобра, но уже довольно явственно выступает и в качестве самого содержания ценности, ибо «естественно, что произведение двухдневного или двухчасового труда будет стоить вдвое против того, что изготовляется однодневным или часовым трудом»¹⁰⁰, — положение правильное не только в отношении ценности двух товаров, но и в отношении ценности одного и того же товара, но в различные моменты. Еще яснее эта роль труда выступает у Смита в начале VIII главы I-ой книги. По мере развития разделения труда, т. е. по мере увеличения его производительной силы, — говорит Смит, — «все предметы становились бы постепенно дешевле... Однако же, хотя в действительности все предметы стали бы дешевле, тем не менее, многие вещи показались бы будто дороже, чем прежде, (all things would have become cheaper in reality, in appearance mony things might have become dearer thau before) и за них давалось бы в обмен большее количество других товаров. Положим, например, что в наибольшем числе отраслей промышленности производительная сила труда удесятерилась, то есть, что труд одного дня производит в настоящее время в десять раз больше произведений, чем прежде; положим, сверх того, что в одной из этих отраслей сила труда только удвоилась, то есть, что в одном из промыслов однодневная работа производит только в два раза больше произведений, чем прежде. При обмене произведений однодневного труда такой отрасли промышленности, усовершенствование которой удесятерилось, на однодневное произведение последнего промысла, отдано будет в десять раз большее, противу прежнего, количество произведений, чтобы купить только двойное противу прежнего количество последнего. Поэтому определенное количество, например, фунт последнего произведения покажется в пять раз дороже, чем прежде, между тем, как на самом деле оно будет в два раза дешевле против первоначальной цены своей. Ибо хотя при покупке его придется отдать в пять раз больше других товаров, тем не менее в настоящее время требуется только половинное количество труда против того, что было нужно в прежнее время для его изготовления, (it would require only half the quantity of labour either to purchase or to produce it)¹⁰¹.

Та же самая мысль проводится Смитом и дальше: «Естественное действие общего благосостояния состоит в постепенном понижении действительной цены всех почти мануфактурных произведений. Стоимость обработки уменьшается, может быть, во всех без исключения. Введение лучших машин, большая ловкость, более основательное разделение и распределение работ, все эти естественные следствия успехов общества составляют причину того, что для производства известного количества товара требуется несравненно меньшее количество труда; и хотя, вследствие цветущего состояния общества, действительная цена труда должна значительно подыматься, тем не менее, уменьшение в необходимом его количестве для изготовления каждой вещи обыкновенно вознаграждает с избытком за некоторое повышение цены на труд»¹⁰². Эти слова, между прочим, любопытны еще тем, что Смит резко проводит тут различие между ценностью товара, которая определяется количеством затраченного труда и ценностью труда, тогда как обычно он допускает это смешение. Изменения в ценности товара, говорится в этой цитате, происходят независимо от изменений ценности труда; стало быть они друг с другом не связаны. Тем резче выступает его основное — по нашему счету первое — определение ценности затраченным трудом. Приведем еще цитату: «Обстоятельства эти, быть может, в состоянии объяснить нам до некоторой степени, почему действительная цена этих мануфактурных произведений, как грубого, так и тонкого достоинства, была так значительно выше теперешней. Снабжение рынка такого рода товарами требовало гораздо больше труда» (it cost a greater quantety of labour to bring the goods to market)»¹⁰³

Одним словом: «Во все времена и во всех странах дорого бывает то, что нелегко добывается, или что стоит большого труда, а дешево бывает то, что легко достается или что стоит небольшого труда»¹⁰⁴.

Особенно ярко это положение выступает у Смита в его учении о воспроизводстве. «Существует труд, — говорит Смит, — придающий ценность предмету, к которому он прилагается; но существует и такой труд, который не производит такого действия... Таким образом, труд фабричного рабочего вообще прибавляет к ценности обрабатываемого материала стоимость своего содержания и прибыль хозяина»¹⁰⁵. Отсюда Смит делает соответствующий вывод: «Хотя все капиталы предназначаются только на содержание производительного труда, тем не менее, количество последнего, какое может быть приведено в деятельность равными капиталами, крайне изменяется, смотря по назначению, какое получает капитал, и с этим изменяется и ценность, присоединяемая им к годовому производству земли и труда какой-либо страны»¹⁰⁶; и далее: «Произведение труда есть ценность, придаваемая трудом предмету к которому он прилагается»¹⁰⁷. «Ремесленники, и в особенности фабриканты (manufacturers), труд которых, по общему мнению, придает такую ценность сырым произведениям земли, представляются этою системою (физиократами В. П.) людьми совершенно бесплодными и непроизводительными»¹⁰⁸.

В заключение приведем еще одно, чрезвычайно меткое рассуждение Смита, которое к тому же попадает не в бровь, а в глаз австрийской школе предельной полезности: «Для большей части богатых людей главное наслаждение, доставляемое богатством, состоит в возможности похвалиться им, и наслаждение это никогда не бывает столь полно, как в том случае, когда они выставляют на показ несомненно подтверждающие его предметы, которые, кроме их, никому не могут быть доступны. Достоинство какой-либо полезной или красивой вещи высоко поднимается в их глазах ее редкостью или большим трудом для изготовления ее, трудом, который оплатить, кроме их, никто не в состоянии»¹⁰⁹. Здесь в качестве источника ценности, правда, выступает также и редкость — взгляд, перешедший потом к Рикардо, но дальше сам же Смит поясняет, что представляет из себя эта редкость. «Ценность их (дорогих камней. — В. П.) значительно подымается их редкостью или затруднением и сопровождающими его расходами по раскопке камней»¹¹⁰, т. е. редкость сводится им просто, как это вытекает из контекста, к «затруднениям и сопровождающим их расходам», или иначе, к большей затрате труда.

После всего сказанного нельзя не согласиться с Богровым, который не только не принадлежит к сторонникам трудовой теории, но является сверх-субъективистом (для него даже Бем-Баверк недостаточно субъективен); он совершенно справедливо полагает, что в учении Смита мы имеем дело с теорией абсолютной трудовой ценности¹¹¹.

Естественная цена и ценность

Приступая к изучению цены (ценности) товаров, Смит ставит себе три вопроса, при чем один из них он формулирует так: что составляет настоящую меру меновой ценности? Мы знаем, что мерой этой ценности Смит считает тот труд, который нужно затратить на производство данной вещи. Правда, он дает несколько различающихся друг от друга определений того труда, который должен почитаться этой мерой; но все эти определения в условиях простого товарного, — «первобытного» по выражению Смита, — общества, являются ничем иным, как только различными выражениями его основного положения. Мы видели также, что Смит был не чужд и понятия абсолютной ценности. Исходя из того, что обмен товаров происходит по их ценностям¹¹², Смит, при переходе к капиталистическому производству, как мы уже указывали., натыкается на противоречие. При капиталистическом способе производства, т. е. при производстве ради прибыли, накопленный капитал и частная собственность на землю урезывают из ценности продукта, созданного трудом работника, изрядную долю под видом прибыли на капитал и земельной ренты. При этих условиях ценность вещи разлагается на три части: на заработную плату, прибыль и земельную ренту, каждая из которых управляется, по-видимому, своим особенными законами; труд из единственного фактора, определяющего ценность становится только одним из факторов, значение которого определяется величиною ценности труда. Следовательно, основное, только что установленное Смитом, положение о труде, как единственном факторе ценности, терпит крушение, оказывается неприменимым к явлениям капиталистической действительности и может иметь разве только археологический интерес. Смиту тем более трудно было выбраться из этого противоречия, что он обычно смешивал заработную плату с ценностью труда и ценность вещи сводил к ценности труда.

Но Смит пытается выбраться из этого противоречия путем теории естественной цены. Определение ценности товара трудом, которого стоило его изготовление, он относит к «первобытному, грубому» состоянию общества, предшествующему накоплению капиталов и возникновению частной собственности на землю. Только там «все произведение труда безраздельно принадлежало работнику»¹¹³; только там «единственное условие для доставления какого-либо измерения предметов мены, составляет, как кажется, количество труда, необходимого для приобретения этих предметов»¹¹⁴. Понятие «первобытного общества» имеет у Смита, как видим, огромное методологическое значение. Говорить поэтому, что «все рассуждения Смита о первоначальном состоянии общества представляют из себя отголосок представления о существовавшем когда-то «золотом веке», столь распространенного у его современников»¹¹⁵, это значит ровным счетом ничего не понять в экономическом учении Смита. При условии накопления и приложения капитала положение меняется: в самом деле, «представим себе — говорит Смит, — что в какой-нибудь местности, в которой капиталы, употребляемые на какое-либо фабричное производство, дают обыкновенно десять процентов в год, существуют две различные фабрики, из коих каждая имеет по двадцати человек рабочих, получающих в год по 15 фунтов, или каждая расходует 300 фунтов ежегодно на содержание, работников; предположим еще, что одна обрабатывает грубые, сырые произведения на сумму в 700 фунтов в год, между тем, как другая обделывает дорогие материалы, стоющие ежегодно 7.000 фунтов: ежегодный капитал, употребляемый одною фабрикою, будет только 1.000 фунтов, а другой — 7.300 фунтов. Считая по десять процентов, хозяин первой фабрики получит выгоду только в 100 фунтов, между тем, как хозяин второй получит 730»¹¹⁶. (Здесь любопытно попутно отметить, что у Смита совершенно отсутствует основной капитал. Все затраты капиталиста сводятся к затратам на заработную плату и на приобретение сырого материала; если же под «фабрикой» здесь разуметь так называемую раздаточную контору, то положение станет ясным). Этот пример Смита приводит его к тому заключению, что «прибыль на капитал входит в цену товаров, как составная часть вполне независимо от заработной платы, и существующая совершенно на иных основаниях»¹¹⁷. Наряду с заработной платой, или ценностью труда прибыль на капитал, по его мнению, является вторым элементом, который входит в цену или ценность вещи.

Рента, которую землевладельцы стали требовать «даже за естественные произведения земли», также входит в качестве третьего составного элемента в цену товаров. Таким образом, «эти три части непосредственно или окончательно составляют всю цену хлеба»¹¹⁸, равно как и всякого иного товара».

Действительные цены большинства товаров состоят из всех трех элементов, но имеются товары, цены которых состоят или только из заработной платы и прибыли, или же из одной только заработной платы. Если одна из этих составных частей поднимается или уменьшается, то соответственно поднимается или падает и естественная цена. Рыночные цены, или те цены, по которым товары в действительности продаются, могут быть выше или ниже этой естественной цены; под влиянием спроса и предложения они колеблются около последней, стремясь к ней, как к центру. «Рыночная цена каждого товара стремится или, если мне позволено будет так выразиться, постоянно тяготеет к естественной цене»¹¹⁹. Естественная цена составляет, стало быть, так сказать, средоточие, к которому стремятся постоянно цены всех товаров»¹²⁰.

Бланки здесь замечает: «Сэй, а за ним почти все экономисты, обозначают расходами по производству то, что Адам Смит называет естественною ценою»¹²¹. Но это не совсем так, Маркс показал, что в условиях капиталистического производства закон трудовой ценности не может проявляться непосредственно, и товары при этих условиях не могут быть обмениваемы по их ценностям; но он в то же время и объяснил это противоречие: закон ценности продолжает действовать, но только как тенденция, непосредственно же мы имеем дело с ценами производства. Легко заметить, что смитовская естественная цена есть ничто иное, как цена производства Маркса. Но в то время, как для Маркса цена производства есть модификация закона ценности, естественная цена Смита опрокидывает его теорию ценности, ибо он мыслил закон ценности, как адекватное выражение действительности.

Поэтому Либкнехт слишком упрощенно понимает Смита, когда он находит у него две стоящие изолированно друг от друга теории ценности: одну для «первобытного общества», другую — для современного буржуазного общества¹²². Ведь если бы был прав Либкнехт, и первая трудовая теория не имела бы никакого отношения к современному буржуазному обществу, то Смиту, поставившему своей задачей именно изучить это «современное буржуазное общество», незачем было бы, выражаясь фигурально, и огород городить: незачем было бы строить теорию ценности, абсолютно неприложимую как раз к изучаемому им обществу. Но и первая и вторая его теории приложимы к этому обществу, и если Смит тем не менее говорит о «первобытном обществе», то, во-первых, нужно принять во внимание, что вообще воззрения Смита чужды историзма, и, во-вторых, что ни в коем случае нельзя отожествлять это «первобытное общество» с обществом времен ново-каменной или бронзовой культуры. Либкнехт совершенно не учитывает той роли, которую играла у Смита концепция «первобытного общества». Это не историческая ступень, давно пройденная человечеством, а естественное общество, вытекающее из природы вещей, другими словами, это — идеальное общество, общество, каким оно должно быть. Поэтому у Смита и получается противоречие.

Сам Смит чувствует это противоречие и пытается его примирить, но это примирение носит у него исключительно словесный характер: он прибегает к той своей формулировке, согласно которой ценность товара определяется количеством труда, который можно купить или заказать за данный товар. «Заметим, что действительная ценность всех трех частей, входящих в состав каждой цены, измеряется количеством труда, какое может быть куплено или заказано каждою из них. Труд измеряет ценность не только той части цены, которая, разлагается на труд, но и тех частей, которые разлагаются на ренту с земли и на прибыль с капитала»¹²³. Но такое разрешение противоречия страдает тем, что лежащее в его основе определение ценности, будучи в общем правильно по отношению к простому товарному обществу, совершенно неприложимо к обществу капиталистическому.

Стало быть, не только цена товара разлагается на эти упомянутые три вида дохода: заработную плату, прибыль и ренту, но сама естественная цена товаров также и составляется из этих составных частей. «Заработная плата, прибыль и рента суть три первоначальные источника как всякого дохода так и всякой меновой ценности¹²⁴. Здесь мы имеем, таким образом, in nuce одну из теорий ценности Смита, теорию издержек производства; и здесь же мы имеем тот circulus vitiosus, в который попадает Смит.

Цена всякого товара распадается на заработную плату рабочего, прибыль промышленника и ренту землевладельца, но тут перед Смитом встает один вопрос: может быть нужно принять еще один, четвертый, элемент образования естественной цены — сумму «необходимую для возвращения капитала фермера и для вознаграждения за его рабочий скот и земледельческого орудия»? Уже такое выпячивание фермера в этом случае само по себе показательно, как доказательство физиократического влияния на Смита. Но решение, которое он дает, отличается от физиократического; ведь цена каждого орудия или рабочего скота в свою очередь распадается на заработную плату, прибыль и ренту, она оплачивает эти же части, и в конечном счете вся цена продукта фермера распадается без остатка на названные виды дохода. Фермер, следовательно, получает только полагающуюся ему прибыль, и в этом отношении он ничем не отличается от любого капиталиста¹²⁵.

«В цене муки — к цене хлеба в зерне следует присоединить прибыль мельника и заработную плату его работников; в цене испеченного хлеба — прибыль булочника и содержание его работников; в ценах той и другого труд на перевозку зерна от фермера к мельнику и муки от мельника к булочнику, так же как прибыль того, кто оплатит этот труд»¹²⁶. Но «по мере того, как умножается число различных операций при изготовлении какого-нибудь товара», другими словами, по мере развития общественного разделения труда и превращения этих операций в исключительную деятельность отдельных, независимых друг от друга предприятий, связанных только товарным обменом, при каждой новой обработке какого-либо произведения увеличивается не только число различных прибылей, но и каждая из последующих более предшествовавшей ей, потому что необходимо возрастает капитал, с которого она получается. Например, капитал, дающий работу ткачу, неизбежно должен быть больше капитала, употребляемого на содержание прядильщика, ибо он не только замещает последний, но должен еще оплатить содержание ткача; а мы уже видели, что прибыль необходимо должна быть в соответствии с величиною капитала»¹²⁷. Отсюда, сверх того, вытекает то обстоятельство, что с развитием общественного разделения труда, прибыль на капитал должна составлять все возрастающую часть естественной цены товара.

Когда Смит берет отдельного фермера, он принимает во внимание его основной капитал — орудия, рабочий скот; тут же, при рассмотрении положения дел в более широком масштабе, основной капитал у Смита стушевывается, исчезает. «Цена всех товаров, составляющих общую сумму всего годового производства каждой страны, взятого во всей его совокупности, неизбежно распадается на те же три составные части, и распределяется между различными жителями страны то в виде заработной платы, то в виде прибыли на их капиталы, то в виде поземельного дохода с их земель»¹²⁸. Эта непоследовательность Смита прекрасно обменяется современной ему экономикой переходного времени. В кустарной форме производства руководителю полуторгового, полупромышленного предприятия действительно приходится затрачивать свой капитал только на сырье, раздаваемое для переработки на дом кустарям и на оплату труда этих кустарей, по мере развития все более и более превращающуюся в заработную плату в строгом смысле этого слова. Орудия же труда составляют еще собственность этих кустарей, они еще не экспроприированы у них, и возмещение ценности сношенных при производстве орудий труда, а также процент на этот капитал (если позволительно употребить здесь это слово), — воплощенный в этих орудиях труда, крайне незначительны¹²⁹.

Итак, естественная цена не только разлагается на заработную плату, прибыль и ренту, но и «изменяется вследствие колебаний естественной величины каждой из составных частей ее: заработной платы, прибыли и ренты»¹³⁰. Но чем же определяется высота заработной платы, прибыли, ренты?

Естественное вознаграждение за труд есть продукт труда; но с тех пор, как появился капитал и частная собственность на землю, работник стал продавать свой труд; он, по Смиту, в силу необходимости, делится продуктом своего труда или ценностью этого продукта труда, во-первых, с капиталистом, во-вторых, с землевладельцем. Его вознаграждение за труд, его заработная плата составляет теперь только часть того, что он создал своим трудом. Но как велика эта часть? Она сводится к цене необходимых для жизни средств существования работника и его семьи: «Самою необходимостью обусловливается, чтобы человек жил своим трудом и чтобы заработная плата была достаточна, по крайней мере, для поддержания существования»¹³¹. Она может колебаться в зависимости от спроса и предложения труда, быть выше или ниже этого уровня; «денежная цена на труд неизбежно определяется двумя обстоятельствами: спросом на труд и ценою необходимых и удобных для жизни предметов»¹³². Другими словами, величина заработной платы определяется ценою или ценностью необходимых средств существования, т. е. естественной ценой товаров.

Точно так же величина прибыли, находясь в обратном отношении с заработной платой (чем выше заработная плата, тем ниже прибыль, и обратно) зависит от высоты цен товаров, т. е. в конце концов от величины их естественной цены.

Естественная цена слагается из заработной платы, прибыли и ренты, и ее величина зависит, следовательно, от величины составляющих ее частей. В свою очередь величина заработной платы, прибыли и ренты зависят и определяются естественными ценами товаров; или земля стоит на китах, киты на воде, а вода… на земле.

Вместе с этим падает и вся теория естественной цены.

Теория прибыли

Маркс в «Теориях прибавочной стоимости» указывает, что смитовская путаница, т. е. признание им «стоимости труда» или заработной платы в качестве меры ценности, не влияет на развитие у Смита общей теории прибавочной ценности, и именно потому, что «он всегда придерживается здесь (при анализе прибавочной ценности, или прибыли, по терминологии Смита. — В. П.) правильного определения стоимости рабочим временем, затрачиваемым на производство различных товаров»¹³³. Однако, приходится отметить, что мы напрасно стали бы искать у него и здесь единую теорию, мы встречаемся у него с тремя теориями прибыли, которые переплетаясь друг с другом, проходят через весь его труд. Только здесь яснее, чем в теории ценности, на первый план выдвигается одна, можно сказать, основная теория.

Займемся в первую очередь той теорией прибыли, которую Смит развивает преимущественно в главе о «естественной цене», и которая дает себя знать не только в этом месте. Смит тут всецело плавает на поверхности экономических явлений, он берет их так, как они представляются на первый взгляд вульгарному наблюдателю, нисколько не заботясь подвергнуть их сколько-нибудь научному, т. е. причинному анализу. Можно сказать, что в ней мы имеем Смита — родоначальника всей последующей вульгарной экономии. Мы знаем, что естественная цена слагается из обычной заработной платы, обычной прибыли и ренты. Когда мы говорим, что товар продается по его естественной цене, то это значит, что он «продается в таком случае именно за то, что он стоит, или во что он действительно обошелся тому, кто доставлял его на рынок; ибо, хотя на обыкновенном языке в первоначальную цену товара не включают прибыль того, кто продает его, тем не менее, если бы купец продавал свой товар по цене, которая не доставляла бы ему выгоды, какую получают обыкновенно на капитал в этой местности, то занятие его, очевидно, было бы убыточно, и он мог бы употребить свой капитал более выгодным образом. Сверх того, прибыль составляет весь его доход и дает ему средства для существования»¹³⁴.

Бесспорно, что прибыль, каково бы ни было ее происхождение и ее источник, в конечном счете всегда реализуется в обмене. С первого взгляда, она есть та надбавка, которую капиталист накидывает на себестоимость товара, которая складывается из затраты капитала, расходов на уплату ренты и заработной платы, т. е. того, что носит название издержек производства. Но говорить о том, что прибыль есть надбавка к себестоимости товара, которую делает капиталист, значит только констатировать факт. Теория прибыли имеет более серьезную задачу: она должна выяснить источник этой надбавки, показать, рождается ли она в процессе обмена, или же она имеет иное, до-обменное или вне-обменное происхождение. Смит в даном случае не дает прямого ответа на этот вопрос, в этой его версии теории прибыли он вообще оставляет его открытым: величина прибыли, говорит он, зависит от спроса и предложения капиталов. Изобилие или недостаток капиталов — вот основной фактор роста или падения прибыли; довольно точное мерило, отражающее колебания в величине прибыли, он находит в высоте процента. В конечном счете здесь перед нами вульгарная теория издержек производства, и, в качестве ее теоретического базиса, прибыль, как profit upon alienation, как выгода, получаемая при продаже.

Если бы Смит ограничился этой теорией прибыли, то нам навряд ли пришлось бы писать о его теории прибыли; в таком случае его труд, подобно очень и очень многим трактатам по политической экономии, едва ли заслуживал бы даже упоминания; но у Смита есть и другие теории прибыли, гораздо более интересные и теоретически более ценные. Яснее всего и последовательнее вторая из его теорий прибыли, которую мы назвали бы теорией эксплуатации и которая развита у него в главе VI первой книги. Цена (ценность) товара, по Смиту, определяется количеством труда, которое требуется для его производства — таково, как мы показали, основное положение теории ценности Смита. В этой главе он из этого положения и исходит: «Единственное условие для доставления какого-либо измерения предметов мены, составляет, как кажется, количество труда, необходимого для приобретения этих предметов», — говорит. Смит. «При таком положении вещей, произведение труда безраздельно принадлежит работнику, и количество труда, употребляемого обыкновенно для приобретения или для приготовления предмета мены, есть единственное обстоятельство, оказывающее влияние на количество труда, за которое можно купить этот предмет»¹³⁵. На этом примере мы опять видим, как примиряются у Смита его два определения ценности. Но это положение вещей имеет значение, как было сказано, только для «первобытного общества». С появлением капитала дело меняется: владельцы этих капиталов претендуют на прибыль — они «естественно захотят употребить эти капиталы на заказ труда работающих людей, которым они доставят материалы и средства существования, чтобы получить выгоду на продаже их произведений, или на ценности, которую работник присоединяет к ценности обрабатываемого материала. Когда оконченное произведение обменено на деньги, на труд или на другой товар, то вырученное должно покрыть не только стоимость материалов и содержание работника, но и за всем тем дать прибыль предпринимателю на капитал, который он употребил для этого дела»¹³⁶. Следовательно, «ценность, придаваемая работником сырому материалу, разбивается на две части, из коих одна покрывает содержание работника, а другая служит прибылью для предпринимателя на его капитал, употребленный на заработную плату и на приобретение сырых материалов»¹³⁷. «При таких условиях, все произведение труда не принадлежит уже одному только работнику. В большей части случаев последнему придется разделить его с владельцем капитала, который нанял его труд»¹³⁸.

Но этого мало. Появляется собственник земли и тоже желает «собирать плоды там, где не сеял». Работнику «следует теперь уступить собственнику земли часть того, что он соберет или произведет своим трудом». Земельную ренту, по крайней мере в этом месте, Смит также объясняет вычетом из продукта труда или из его ценности (эти понятия он почти повсюду отожествляет).

Процент на капитал Смит относит к числу производных доходов. Владелец капитала взимает плату за пользование его капиталом: процент есть «вознаграждение, уплачиваемое заемщиком заимодавцу за ту прибыль, какую он получит от употребления его капитала»¹³⁹; он черпается из прибыли.

Исходя из своего определения ценности, Смит таким образом строит новую теорию прибыли, усматривающую ее источник в «вычете», который делается из продуктов труда непосредственного работника или из его ценности. Другими словами, источник прибыли, ренты и др. второстепенных доходов — в неоплаченном труде непосредственного производителя, в вычете из его естественного вознаграждения за труд. Но Смит не дошел, и не мог дойти до представления прибавочной ценности, как общей категории, он отдельно рассматривает каждый вид нетрудового дохода»¹⁴⁰.

Экономическая действительность его времени уже ставила перед ним вопрос о происхождении и природе прибыли, ибо в ней встречались уже и заработная плата и доход с капитала. Правда, этот капитализм носил в очень еще значительной степени кустарный характер; это, с одной стороны, затрудняло решение проблемы, а с другой стороны, вместе с тем и облегчало это решение. Вполне прав П. Маслов, говоря, что «при такой типичной форме (кустарной форме. — В. П.) капиталистического производства, источник прибыли ничем не прикрывается»¹⁴¹. Рядом работающий самостоятельный ремесленник, сбывая свои изделия потребителю, не получает никакой прибыли, а получает необходимые средства существования пропорционально затрате своего труда. Торговец-скупщик, продавая те же изделия, произведенные теми же техническими средствами, получает огромную прибыль и накопляет ее, потому что получает от кустарей. Этот продукт покупается по пониженной цене, потому что скупщик не оплачивает полностью продуктов труда тех кустарей, которых он эксплуатирует. В этой первичной форме капиталистического производства найти «производительность» капитала не смогут даже современные софисты-экономисты, объясняющие прибыль на капитал его «производительностью». Здесь источник прибыли совершенно открыт: самостоятельный ремесленник продает свои изделия по их ценности. Так же продает и капиталист-скупщик. Но последний получает прибыль постольку и только постольку, поскольку он не оплатил полностью труд кустаря, работавшего на него. Разумеется, эта прибыль получается благодаря тому, что скупщик обладает капиталом, а кустарь продает продукты своего труда (т. е. свой труд¹⁴²) ниже их ценности потому, что не обладает необходимыми средствами производства; но здесь ясно, что не средства производства создают прибыль, а кустарь-рабочий, часть продуктов которого получает предприниматель-скупщик, пользуясь средствами производства, как орудием эксплуатации»¹⁴³.

В своей теории ценности Смит постоянно отожествляет количество труда, которое требуется для производства вещи, с количеством труда, которое можно купить или выменять за эту вещь. В приложении к обществу самостоятельных товаропроизводителей это было в общем верно. Но развиваемая теперь Смитом теория прибыли находится в самом резком противоречии с этими положениями. Вознаграждение за труд сводится к продукту или к ценности продукта этого труда (минус те вычеты, которые поступают капиталисту и землевладельцу. Ясно, что теперь за ценность какого-либо продукта можно купить гораздо большее количество труда, чем какого стоило его изготовление. Известна критика Рикардо и Маркса этого противоречия у Смита.

Интереснее, однако, то, что это обстоятельство было известно и самому Смиту, хотя он и не пытается примирить его со своей теорией ценности. Когда появился капитал, и работнику пришлось разделить продукт своего труда с капиталистом, «тогда количество сообща потраченного труда, для приобретения или изготовления товара, не будет уже единственным условием для определения количества труда, какое может быть ими сообща куплено, заказано или получено в обмен. Очевидно, что некоторая часть его должна пасть на долю капитала, оплатившего труд и доставившего для него материалы»¹⁴⁴. И в другом месте: «Так как в образованной стране существует весьма небольшое количество товаров, меновая ценность которых вытекала бы исключительно из одного труда, и так как в несравненно большей части их принимает значительное участие рента и прибыль, то из этого вытекает, что годовое производство труда такой, страны всегда будет в состоянии купить и заказать гораздо более труда, чем сколько нужно было употребить его, чтобы добыть, обработать и доставить на рынок все годовое производство. Если бы общество ежегодно употребляло весь труд, который оно в состоянии купить, и так как количество этого труда ежегодно значительно возрастает, следствием этого было бы то, что производство каждого последующего года имело бы несравненно большую ценность, чем производство предыдущего года»¹⁴⁵.

Но, несмотря на это, основное противоречие осталось у Смита все-таки нерешенным. Таким образом говорить о последовательной, логически-стройной и развитой теории прибыли, органически связанной притом с учением о ценности и вообще со всей его экономической системой, приходится весьма и весьма условно. Но Смит наметил те основные положения, из которых должна исходить, и тот путь, по которому должна пойти позднейшая политическая экономия. Не справившись с теоретическим хаосом, он выявил здесь одну из основных экономических проблем. И в этом его заслуга.

Мы переходим к его последней теории прибыли — к физиократической версии. Хотя на эту версию обычно не указывается, но ее отчетливо можно проследить на всем протяжении труда Смита. Прежде чем перейти к прослеживанию этого теоретического ручейка, пробирающегося в труде Смита, нам нужно будет несколько вернуться назад. Установив то положение, что ценность определяется трудом, и взяв труд за мерило величины ценности, Смит затем ставит себе вопрос: насколько это мерило надежно, и нет ли какого-либо другого мерила, более точно отражающего изменения в величине ценности товара? Когда он предпринимает поиски такого мерила ценности, то становится ясно, что здесь идет речь об абсолютной ценности товаров. Но в то же время, он совершает теоретически грубую ошибку, вполне, впрочем, понятную в условиях того времени: он смешивает ценность, созданную определенным количеством труда, с ценностью самого этого труда, с тем вознаграждением, которое получает работник, или с его заработной платой. Но заработная плата непостоянна: она колеблется в зависимости от места и времени.

Правда, по Смиту «можно сказать, что одинаковые количества труда во все времена и во всех странах представляли одинаковую ценность для работника: при обыкновенном состоянии здоровья, силы и деятельности, при обыкновенной степени ловкости и расторопности, ему необходимо пожертвовать тою же частью досуга, свободы и благополучия»¹⁴⁶. Но «хотя равные количества труда и равноценны для работника, тем не менее, для того, кто имеет в нем надобность, они имеют то большую, то меньшую ценность... Цена за труд столь же изменчива, как цена всякого другого предмета»¹⁴⁷.

Если цена или ценность труда меняется, т. е. колеблется, то очевидно, по мнению Смита, что цена труда не может служить мерилом ценности товаров, ибо «подобно тому, как мера, представляемая ступнею ноги, локтем или горстью, величина которых изменяется от одного человека к другому, не может быть точною мерою для измерения предметов, — таким же точно образом и товар, ценность которого ежеминутно изменяется, не может быть избран для точного измерения ценности прочих товаров»¹⁴⁸. Смит отправляется в поиски за таким более точным мерилом и находит его в хлебе.

Во-первых, «хлеб производится не иначе, как трудом человека (corn is the production of human industy)»; «сверх того, при различной степени развития страны, средним числом потребуется почти равные количества труда, или, что то же, почти равные затраты на труд, для взращения одинакового количества хлеба на одной и той же почве и под одним и тем же климатом»¹⁴⁹. Поэтому, «мы можем быть уверены, что... равные количества хлеба представят собою более точным образом одинаковые или равноценные количества труда... Поэтому хлеб представляет более точное мерило для ценностей, чем всякий другой товар»¹⁵⁰.

Хлеб в этом отношении представляет особенный товар, между хлебом и каким бы то ни было другим товаром существует огромная разница¹⁵¹. Если вследствие монополии цены на все другие товары повышаются, то возрастает и их действительная ценность и увеличивается действительная прибыль фабрикантов. Не то с хлебом; когда его цена в силу какой-либо монополии возрастет, то действительная его ценность этим вовсе не повышается, потому что хлеб «не получает свойства содержать или употребить в дело большее число работников»¹⁵².

«По законам природы хлеб имеет действительную ценность, которую не в силах изменить никакое изменение в его денежной цене... Ценность эта равна количеству труда, какое может быть им прокормлено, и в каждой местности мира в частности она равна количеству труда, какое может быть им прокормлено¹⁵³. Но наряду с этим у него имеются и иного рода рассуждения.

Определяя ценность всех товаров ценностью хлеба, принимая хлеб за мерило ценности, Смит снова попадает в circulus vitiosus. Если ценность хлеба есть мерило для всех других ценностей, то чем же определяется сама ценность хлеба? «Средняя или обыкновенная цена (ценность) хлеба... определяется ценностью серебра, богатством или скудостью рудников, доставляющих этот металл на рынок, или количеством труда, а следовательно хлеба, потребного для содержания его, для того чтобы доставить известное количество серебра, из рудника на рынок»¹⁵⁴. Итак, ценность всех товаров, в том числе и серебра (ибо серебро тоже товар) определяется ценностью хлеба; ценность хлеба в свою очередь определяется ценностью серебра, которая, как мы только что видели, сводится Смитом опять к ценности хлеба.

Тут, несомненно, налицо физиократическая инфекция, и довольно значительная. Вообще, «А. Смит очень сильно заражен физиократическими представлениями и в его сочинении часто встречаются целые наслоения идей, принадлежащих физиократам и находящихся в полном противоречии с теми взглядами, которые он устанавливает сам»¹⁵⁵. В разбираемых нами сейчас поисках истинного мерила ценности и в данной теории прибыли мы как раз и встречаемся с таким физиократическим «наслоением идей». Но эта физиократическая инфекция осложнялась еще одним обстоятельством, которое, так сказать, благоприятствовало ей. Пожалуй, редкий экономист дает нам такой яркий пример влияния окружающей его экономической действительности на теоретические представления, как это имеет место у Смита. Откуда, в самом деле, явилось у Смита представление о хлебе, как о мериле ценности, более точном (более точном, по крайней мере, для двух отдаленных друг от друга эпох), чем даже деньги, т. е. золото и серебро? Конечно, если мы подойдем к делу с точки зрения филиации идей, то легко можем указать на ряд предшественников, которые также ставили этот вопрос, и также находили в хлебе истинное мерило ценности (ср. напр., Петти)¹⁵⁶.

Причины тому кроются и на этот раз в экономической истории Англии: «До упрочения в обороте бумажных денег основою цен считался хлеб, а не деньги. Сельскохозяйственные договоры аренды и купли-продажи заключались не в фунтах стерлингов, шиллингах и пенсах, как это принято теперь, а в квартерах, бушелях и пеках пшеницы. Арендная плата составляла столько-то квартеров пшеницы: цена пшеницы определяла сумму металлических денег, которую фермер платил землевладельцу в качестве ренты. В XVIII столетии хлеб, как базис орудия обмена, не был еще вытеснен; еще в 1822 т. он встречается в арендных договорах герцога Бедфордского»¹⁵⁷.

Но хлеб оказывается еще более интересным товаром: он обладает еще одним свойством, которое и кладется Смитом в основу этой физиократической версии теории прибыли.

В этой теории он всецело исходит из критикуемого им учения физиократии: если физиократы учили, что производителен только земледельческий труд, ибо только он один создает больше того, что он сам должен потребить во время работы, то Смит принимает это положение в качестве исходной точки и развивает его в двух направлениях. Во избежание недоразумений оговариваемся, что здесь речь идет не о всей теории Смита, а только об этой вкрапленной в его экономическое учение и рассматриваемой нами сейчас версии теории прибыли, не вяжущейся к тому же с его общей теорией.

Развивая это воспринятое им у физиократии положение в одном направлении, Смит приходит к теории ренты. Благодаря тому, что труд в земледелии производит больше, чем в промышленности, что он создает в нем большую ценность, по сравнению с последней — физиократического учения в чистом виде Смит не разделяет — он не только оправдывает капитал, но приносит еще и ренту. «Труд, приложенный к обработке и улучшению земли, доставляет обществу наибольшее количество самых ценных произведений. Произведения труда должны оплатить в таком случае не только заработную плату и прибыль на употребленный капитал, но и ренту за землю»¹⁵⁸. Здесь мы упираемся в одну из теорий ренты Смита, изложение которой не входит в нашу задачу.

Но указанное положение получает у него развитие и в ином направлении. «В стране, питающейся рисом, — говорит Смит, — в которой ежегодно снимают обыкновенно две, а иногда три жатвы, и в которой каждая жатва риса несравненно богаче того, что где-либо снимается с хлебного поля, естественно имеется несравненно большее количество пищи, чем в какой бы то ни было стране, равной ей по пространству, но питающейся хлебом. По этой причине рисовые страны должны быть гораздо населеннее; затем богатые люди в них, за удовлетворением всех своих потребностей, имея в своем распоряжении несравненно больший излишек в пище, получают средства купить несравненно большее количество чужого труда»¹⁵⁹. И еще яснее эта точка зрения развивается в другом месте: «За пищу всегда можно будет купить или заказать большее или меньшее количество труда, и всегда найдутся люди, которые согласятся отдать некоторую часть труда, чтобы получить хлеб... За хлеб всегда можно купить такое количество труда, какое можно содержать им по обыкновенной цене, в какую обходится содержание такого рода труда в известной стране. Но земля, при всяком почти состоянии, производит большее количество хлеба, чем сколько нужно для содержания всего труда, принимающего участие в снабжении хлебом рынка, если бы даже содержание это было несравненно более щедро, чем то, какое получается такого рода трудом. Излишек в производимом хлебе постоянно более чем достаточен для выручки с прибылью и капитала, приложенного к этому труду»¹⁶⁰.

Следовательно, возникновение прибыли обязано тому обстоятельству, что вообще для производства хлеба нужно затратить на содержание работников меньшее количество хлеба, чем дает это производство, или некоторое количество хлеба, если на него купить труд, не только возвратит этот авансированный хлеб, но и принесет некоторый излишек хлеба, т. е. некоторую излишнюю ценность. Повышение же действительной цены хлеба есть в то же время «доставление фермеру средств содержать тем же количеством хлеба большее число работников»¹⁶¹.

Подобное положение имеет место и в промышленности, ибо произведенные продукты всегда можно обменять на хлеб, при чем и тут окажется, что это вырученное количество хлеба будет превышать первоначально авансированное (и выраженное в хлебе) в качестве заработной платы¹⁶².

Нельзя сказать, чтобы эта версия получила у Смита сколько-нибудь отчетливую и лишенную противоречий формулировку: она — яркий след теоретического хаоса и в то же время теоретическая дань физиократии. Но даже и в своих ошибках Смит интересен и поучителен, ибо почти каждая его ошибка отмечает, подобно вехе, одну из тех проблем политической экономии, которые вызвали впоследствии такую обширную литературу.

Легко заметить, что в данном случае Смит предпринимает поиски такого особого товара, само потребление которого, в силу присущих этому товару свойств, являлось бы в то же время производством новых ценностей, превышающих по величине первоначальную. Разумеется, у Смита это изложено в спутанных, неясных выражениях, но ход его мысли был несомненно таков. Но это, между прочим, совершенно правильный методологический путь. Смит нашел этот особый товар в хлебе, — и в этом сказалось влияние физиократии. Маркс впоследствии пошел также по этому пути: он тоже искал такой особый товар и нашел его — в рабочей силе. Исторически эта зародышевая физиократическая версия прибыли у Смита есть таким образом мост от физиократии к теории прибавочной ценности Маркса.

Примечания

---

1. Сам термин «Политическая экономия» употребляется впервые Монкретьеном де-Ватевиллем, выпустившим в 1613 году свой «Трактат о политической экономии». ↩

2. Шарль Жид. «История экономических учений». М. 1914. Стр. 28. Глава о А. Смите написана Ш. Ристом. ↩

3. Ст. Э. Лезера в «Handworterbuch der Staatswissenschaften» в русском переводе приложена к книге А. Смит «Исследование о богатстве народов». Сокращ. перевод М. П. Щепкина и А. А. Кауфмана. Изд. Прокоповича СПБ. 1908. Стр. 12—13. ↩

4. «Итак, первые четыре книги рассматривают (теоретически. — В. П.) условия образования народного богатства или природу тех средств, которые во все времена доставляли каждому народу его годовое потребление». A. Smith. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations. 10-th ed. v. I. London. 1802. Стр. 4—5. Первую книгу я буду цитировать по этому изданию. Остальные книги по Эдинбургскому изданию под ред. Мак-Куллоха 1828 года. Русский перевод я даю по переводу П. Бибикова. А. Смит. «Исследование о природе и причинах богатства народов. СПБ. 1866 — в тех случаях, когда этот перевод удовлетворителен. Для удобства читателя я буду указывать в скобках соответствующие страницы русского перевода. ↩

5. A. Smith. Wealth of Nations, b. IV Introduction. II. 237 (Бибиков II, стр. 224). ↩

6. См. «Предуведомление автора» к новому изданию «Теории нравственных чувств». А. Смит. «Теория нравственных чувств». Русск. перев. П. Бибикова СПБ, 1868, стр. 14. Ср. также след. место: «Ничто не возбуждает до такой степени любви к общественному благу, как изучение политических наук и различных систем управления, как глубокое исследование доставляемых ими выгод и неудобств, как знакомство с политическим устройством собственной страны, с положением ее на земном шаре и среди прочих государств, с ее торговлею, с ее силами, с переносимыми ею бедствиями, с опасностями, какие могут грозить ей, с средствами, которыми можно освободить ее от первых и предохранить от вторых. Самые важные философские сочинения суть те, которые исследуют эти предметы, имеющие такое важное значение и наиболее заслуживающие уважения» (А. Смит. «Теория нравственных чувств», стр. 243). К числу таких философских сочинений несомненно относится и «Исследование о богатстве народов». ↩

7. «Хотя А. Смита и называют часто творцом политической экономии, но это неверно. Адам Смит только свел воедино все предшествовавшие попытки анализа экономических явлений и сделал это столь блестяще, как по форме, так и по содержанию, что совершенно затмил своих предшественников». А. Н. Миклашевский. «История политической экономии». Юрьев, 1909, стр. 192. ↩

8. Ю. Г. Жуковский. «История политической литературы XIX столетия», т. I, СПБ. 1871, стр. 135. ↩

9. «The word value, it is to be observed, has two different meanings, and sometimes expresses the utility of some particular object, and sometimes the power of purchasing other goods which the possession of that object conveys. The one may be called «value in use»; the other, «value in exchange». A. Smith. I. 42 (Биб. I. 132). ↩

10. A. Smith — ibidem. ↩

11. Мак-Кулох называет здесь ценность в употреблении также естественной. Не нужно смешивать эту естественную ценность с естественной ценой А. Смита. ↩

12. А. Смит. Русск. перев., т. I, стр. 132—133. Примечание Мак-Кулоха. ↩

13. См. его «Понятие ценности по учению экономистов классической школы». М. 1901. Цепляясь за неудачные и несущественные места и вкривь и вкось истолковывая другие заявления Смита, игнорируя притом как общий смысл и дух системы Смита, так и приведенное в тексте весьма категорическое место, Мануйлов пытается истолковать А. Смита следующим образом: «Основываясь на значении, которое Смит придает слову real и на его учении о богатстве и доходе и воззрении на факторы производства, мы приходим к заключению, что и проводимое им понятие о ценности должно корениться в области потребления хозяйственных благ (Мануйлов осторожно тащит Смита в «область потребления» — В. П.), которое он считал конечной и единственной целью всякого производства... Интерес, связываемый с хозяйственным благом для его обладателя, определяется количеством предметов потребления, которое можно получить за него в обмен (теперь ом уже смело тащит Смита к австрийцам. — В. П.). Этот интерес и есть меновая ценность хозяйственных благ» (стр. 83, курсив в цитате мой). ↩

14. Ш. Жид. «История экономических учений». Стр. 395. Примечание 49. ↩

15. А. Смит. «Теория нравственных чувств». Русск. пер. П. Бибикова. 1868, стр. 42. ↩

16. А. Смит. «Теория нравственных чувств», стр. 233. ↩

17. Ibidem, стр. 235. ↩

18. Ibidem, 236—237. ↩

19. A. Smith. I, 46 (Биб. I, 137—138). ↩

20. A. Smith. I, 49 (Биб. I, 139) ↩

21. A. Smith. I, 84 (Биб. I, 179). ↩

22. A. Smith. Ibidem. ↩

23. The annual labour of every nation is the fund which originally supplies it which all the necessaries and conveniences of life which it annually consumes». A. Smith. I, 1 (Биб. I, 91). ↩

24. А. Смит. Введение, т. I, стр. 95. ↩

25. Что это так, доказывает то обстоятельство, что в самом конце «Введения» Смит обещает в дальнейшем (в V книге) рассмотреть государственные долги и их влияние «на действительное богатство общества и на годовой доход с его земли и труда», т I, стр. 96. — Здесь, стало быть, источником богатства провозглашается природа (земля) и труд. Начало «Введения» является, таким образом, антитезисом физиократии. ↩

26. См. предисловие Гарнье — А. Смит, т. I, стр. 51 и сл. ↩

27. А. Смит — т. I, стр. 96, примечание Бланки. ↩

28. А. И. Чупров. «История политич. экономии», 3-е изд., 1908 г., стр. 151. ↩

29. Stolzmann, Sociale Kategorie in der Volkswirfschaftslehre. Приведено у В. M. Штейна, «Адам Смит. Личность и учение». — Петроград, 1923 г., стр. 29. ↩

30. Ф. Энгельс. «Анти-Дюринп», 4-е изд. Изд. В. И. Яковенко. СПБ. 1907 г., стр. 195. Энгельс находит это вполне естественным явлением у одного из первых экономистов, которому только еще приходилось создавать систему этой науки, идти, так сказать, по непроторенным дорогам, и который поэтому «должен ощупывать, исследовать и подвергать критике ранее возникший идейный хаос». ↩

31. «The real price of every thing, what every thing really costs to the man who wants to acquire it, is the toil and trouble of acquiring it. What every thing is really worth to the man, who has acquired it. And who wants to dispose of it or exchange it for something else, is the toil and trouble which it can save to himself, and which it can impose upon other people. What is bought with money or with goods is purchased by labour, as much as what we acquire by the toil of our own body. That money or those goods indeed save us this toil. They contain the value of a certain quantity of labour which we exchange for what is supposed at the time to contain the value of an equal quantity. Labour was the first price, the original purchase — money that was paid for all things. It was not by gold or by silver, but by labour, that all the wealth of the world was originally purchased; and its value, to those who possess it, and who want to exchange it for some new productions, is precisely equal to the quantity of labour which it can enable them to purchase or command». A. Smith, 1. 44. (Биб, 1, 135—136). ↩

32. А. Smith — I, 46. (Биб., I, 137—138). ↩

33. A. Smith — I, 92. (Биб., II, 93). ↩

34. The produce of industry is what it adds to the subject or materials upon which it is employed». A. Smith II, 279 (Биб. II, 263). ↩

35. A. Smith — II, 172. (Биб. II, 164). ↩

36. С. Калина-Эйзенбух — «Рабочий вопрос в классической политической экономии». Москва, 1923, стр. 25—26. Правда, дальше, на стр. 71, он, в противоречии с прежним изложением, правильно определяет теорию ценности Смита. ↩

37. С. Калина-Эйзенбух — «Рабочий вопрос», стр. 5. ↩

38. А. Чупров. — Стр. 127. Но на той же странице тот же Чупров говорит: «Хотя Смит жил только при начале перехода от натурального хозяйства» к меновому. ↩

39. Ф. Энгельс — «Положение рабочего класса в Англии». Русск. перевод, 1906, стр. 21—22. ↩

40. И. М. Кулишер. — «Промышленность и рабочий класс в Зап. Европе в XVI—XVIII в.». П., 1922, стр. 228. Можно поэтому по достоинству оценить критику Ш. Жида, который упрекает Смита в том, что он не признавал содействия природы в промышленности и на этом основании проводил различие между земледелием и мануфактурой (речь идет об одном из физиократических наслоений у Смита). «Не верится, — патетически восклицает Рист, — когда читаешь подобное утверждение такого крупного экономиста. Таким образом, вода, ветер, электричество, пар не являются естественными силами, помогающими человеку в промышленности. Но Адам Смит не обращает на это внимания!». (Ш. Жид. История экономических учений. Стр. 36). Остается только удивляться подобной «истории экономических учений»! В pendant к этому приведем следующее место из уже упоминавшейся работы С. Калина-Эйзенбух: «Рабочий вопрос в классической политической экономии». «Все классики высказываются в пользу введения машин, так как последние увеличивают капитал и производительные силы. Все они убеждены, что, благодаря машинам, рабочий класс улучшит свое положение, как потребитель. Различную позицию занимают они лишь в вопросе о том, насколько введение механического способа производства влияет на безработицу. Смит мало исследовал проблему машинного производства и социальные последствия новых методов экономии труда для рабочего класса. Он был того мнения, что машинное производство не влияет «на распространение безработицы» (стр. 100). ↩

41. «В действительности, фабрик в том смысле, как мы их понимаем в настоящее время, до начала XIX (в Англии до 80-х годов XVIII века) вовсе не существовало». — Кулишер — ук. с., стр. 181. ↩

42. Замена натуральных повинностей денежными оброками. ↩

43. Д. Петрушевский — «Восстание Уота Тайлера». 2-ое изд. М., 1914, стр. 290. ↩

44. A. Smith — I, 179—180 (Биб. I, 276). ↩

45. См. У. Дж. Эшли. — «Экономическая история Англии», ч. II, гл. 3. ↩

46. A. Smith, I, 7—8 (Биб, I, 98—99). ↩

47. Данные о мануфактур. см. у Кулишера — «Промышленность и раб. класс в Зап. Европе в XVI—XVIII ст.», стр. 222—223. ↩

48. Ф. Энгельс. — «Сила и экономика в образовании Германской империи». М., 1923, стр. 25. ↩

49. К. Маркс. — «Капитал», т. I, СПБ, 1907, стр. 239, примеч. 44. ↩

50. В «Теориях прибавочной стоимости» Маркс высказывается и более обще, говоря, что «у А. Смита сказывается влияние подготовительного периода крупной промышленности и соответствующего ему физиократического взгляда». Выл. I. 1906, стр. 58. ↩

51. К. Маркс. — «Капитал», т. I, стр. 243—244. ↩

52. A. Smith, I, 6 и след. (Биб., I, 97—98). ↩

53. В русском переводе мы встречаемся в таком случае иногда со словами: «фабрика», «фабрикант». ↩

54. Ф. Энгельс. — «Принципы коммунизма». См. К. Маркс и Ф. Энгельс — «Коммунистический манифест». С введением и примечаниями Д. Рязанова. 2-ое изд., 1923, стр. 308. ↩

55. A. Smith, I, 6—8. (Биб., I, 97—100). ↩

56. A. Smith, II, 390. (Биб., II, 365). Вот, например, как Сэй излагает это место в своем «Traité d’Economie politique»: «Smith admet deux circonstances qui peuvent déterminer un gouvernement sage á avoir recours aux droites d’entrée. La premiére est celle oú il s’agit d’avoir une branche d’industrie nécessaire á la défence du pays». T. I. 2-e ed. Paris. 1814, стр. 213. ↩

57. A. Smith, II, 303 (Биб., II, 290). ↩

58. См. M. Бер (M. Beer). — «История социализма в Англии», ч. I. русск. пер. Гос. Изд. 1923, стр. 12. ↩

59. A. Smith, III, 89 (Биб. II, 549). ↩

60. A. Smith, I, 181 (Биб. I, 277). ↩

61. Ibidem. ↩

62. A. Smith, II, 406—407. (Биб. II, 379). ↩

63. A. Smith. I, 16—17 (Биб. I, 107—108). ↩

64. A. Smith. I, 126 (Биб. I, 227). ↩

65. A. Smith. I, 127 (Биб. I, 227). ↩

66. Цитирую по А. Н. Миклашевскому — «История политической экономии». Юрьев, 1909, стр. 141—142. ↩

67. A. Smith. I, 127 (Биб. I, 227). ↩

68. A. Smith, I, 128 (Биб. I, 228). ↩

69. Кн. II, гл. V. ↩

70. A. Smith, II, 143—144 (Биб. II, 144). ↩

71. Так он говорит: «Presque toutes les sources de rentes fonciéres exigent des fonds d’avance pour les faire valoir; le produit net de ces fonds forme également des rentes mobiliéres». ↩

72. N. F. Canard. Principes d’Economie Politique. Paris. An X (1801), стр. 11 и сл. ↩

73. A. Smith. II, 254 (Биб. II, 242). ↩

74. Курсив мой. A. Smith. I, 43 (Биб. I, 133—134). ↩

75. Курсив мой. ↩

76. A. Smith. I, 44 (Биб. I, 136). ↩

77. «Либеральная политическая экономия, — говорит П. Струве, — в своих исторических и социалистических apercues, в которых она занималась «первобытным», alias «отсталым человеком», alias «дикарем», заранее, без фактического исследования и анализа, предполагала (презюмировала) этот общий фон, который получался очень просто, путем некритического отожествления психологии отсталых людей с хорошо знакомой психологией современных культурных людей. Так получался равный для всех времен «естественный» человек. Это — т. н. «естественно-правовой» предрассудок либерального воззрения; назовем его, попросту, «антиисторическим» предрассудком». П. Струве. — Хозяйство и цена, стр. 119. ↩

78. Рикардо. — «Начала политической экономии и податного обложения». Пер. Н. Рязанова, СПБ, 1908, стр. 7. ↩

79. К. Маркс. — «Теории прибавочной стоимости». Вып. I, изд. «Образование» СПБ. 1906, стр. 107—108. ↩

80. Ю. Г. Жуковский. — «Смитовское направление и позитивизм в экономической науке». «Современник» за 1864 г., т. 104, стр. 150—151. ↩

81. Проф. П. Маслов — «Наука о народном хозяйстве». Вып. I. Иркутск, 1920, стр. 168. ↩

82. Приведем еще несколько цитат из Смита: «В раннем и первобытном состоянии общества, которое предшествует накоплению капитала и обращению земли в частную собственность, отношение между количествами труда, необходимыми для приобретения различных предметов, является, по-видимому, единственным условием, которое может дать какое-либо правило для обмена различных предметов. Если, например, у какого-нибудь охотничьего племени для убийства бобра требуется обыкновенно в два раза больше труда, чем для убийства козы, то один бобр будет, понятно, обмениваться на двух коз или, другими словами, стоить двух коз. Вполне естественно, чтобы обычный продукт труда двух дней или двух часов стоил в два раза больше, чем продукт труда, одного дня или одного часа» (A. Smith, I, 71. Цитирую по переводу Н. Рязанова. См. Д. Рикардо. «Начала» — 6—7). И дальше: «При таком положении вещей («при грубом состоянии общества!» — В. П.) произведение труда безраздельно принадлежит работнику, и количество труда употребляемого обыкновенно для приобретения или для приготовления предмета мены, есть единственное обстоятельство, оказывающее влияние на количество труда, за которое можно купить этот предмет». A. Smith. I, 71—72 (Биб. I, 168). — К этому же: «Естественную награду или плату за труд составляет произведение труда. В первобытном состоянии общества, предшествовавшем обращению земель в собственность и скоплению капиталов, все произведение труда безраздельно принадлежало работнику. Он не знал ни землевладельца, ни хозяина, с которым бы ему приходилось делиться» — A. Smith. I, 96 (Биб. I, 190). ↩

83. Б. Спиноза. — «Богословско-политический трактат». Русск. пер. Казань, 1906, стр. 150. ↩

84. М. Туган-Барановский. — «Очерки из новейшей истории полит. эконом. и социализма», стр. 57. ↩

85. Проф. В. М. Штейн. — «Адам Смит. Личность и учение. К двухсотлетию со дня рождения». Петроград. 1923, стр. 39. ↩

86. Там же, стр. 34. ↩

87. Там же, стр. 19. ↩

88. См. «W. Liebknecht. — Zur Geschichte der Werttheorien in England». lena. 1902, стр. 8. ↩

89. Цитирую по M. Бepу (M. Вeer). — История социализма в Англии», ч. I. Русск. пер. 1923, стр. 119. ↩

90. «Natural and Constitutional Rights». ↩

91. Курсив мой. Обращение в № 3 от 2 ноября 1816 г. «Political Register»; цитирую по М. Беру, ук. соч., стр. 202. ↩

92. «et entre autres que le travail est le seul createur de la valeur des choses, c’est-a-dire des richesses». J. B. Say. Traité, т. I, стр. XXXVII. ↩

93. Sау. — «Traité», т. I, стр. XDVII. ↩

94. «Ie attribue au seul travail de l’homme le pouvoir de produire des valeurs». Say, т. I, стр. DI—DII. ↩

95. Ibidem. ↩

96. Say — т. I, стр. 31—32. ↩

97. Цитировано у Say — т. I, стр. XDVII. ↩

98. И. И. Рубин. — Очерки по теории стоимости Маркса», 1923 г., стр. 69. ↩

99. К. Маркс. — «Капитал», т. I, русск. пер. 1907, стр. 35. ↩

100. «It is natural that what is usually the produce of two days or two hours labour, should be worth double of what is usually the produce of one day’s or one hour’s labour». A. Smith. I, 71 (Биб. 1, 167). ↩

101. Курсив мой. A. Smith. I, 97—98 (Биб. I, 190—191). ↩

102. A. Smith. — I, 384 (Биб. I, 468—469). ↩

103. A. Smith. — I, 390 (Биб. I, 473). ↩

104. «At all times and places that is dear whish it is difficult to come at, or which it costs much labour to acquire; and that cheap which is to be had easily, or with very little labour». A. Smith. I, 48 (Биб. I, 131). ↩

105. A. Smith.— II, 93 (Биб., II, 95—96) и дальше. ↩

106. A. Smith. — II, 141 (Биб. II, 143). ↩

107. «The produce of industry is what it adds to the subject or materials upon which it is employed». A. Smith. II, 279 (Биб. II, 263). ↩

108. A. Smith. — Ill, 125 (Биб II, 578). ↩

109. A. Smith. — Ill, 269 (Биб. I, 359). ↩

110. Ibidem. ↩

111. Б. Богров. — «Критико-исторический очерк теории ценности». СПБ. 1911, стр. 42. ↩

112. Отвлекаясь от колебаний цен. Но эти отклоняющиеся цены автоматически конкуренцией приводятся, по Смиту, к ценности. ↩

113. A. Smith. — I, 96 (Биб. I, 190). ↩

114. A. Smith. — I, 70 (Биб. I, 167). ↩

115. Вл. Ден. — «К учению о ценности: I. Адам Смит, II. Давид Рикардо, III. Карл Родбертус — Ягецов», СПБ. 1895, стр. 16. ↩

116. A. Smith. — I, 73 (Биб. I, 169). ↩

117. A. Smith. — I, 74 (Биб. I, 169). ↩

118. A. Smith. — I, 75 (Биб. I, 170—171). ↩

119. A. Smith. — I, 90 (Биб. I, 184). ↩

120. «The natural price, therefore, is, as it were, the central price, to which the prices of all commodities are continually gravitating». A. Smith. I, 87 (Биб. I, 181). ↩

121. А. Смит. Русск. перев. Бибикова, т. I, примечание на стр. 178. ↩

122. W. Liebknecht. «Zur Geschichte der Werttheorien in England». Стр. 24—25. Точно так же ставит вопрос и Bernhard Rost. См. его. «Die Wert - und Preistheorie mit Berücksichtigung ihrer dogmengeschichtlichen Entwickelung». Leipzig. 1908, стр. 35—38. ↩

123. A. Smith. — I, 75 (Биб., I, 170—171). ↩

124. «Wages, profit, and rent, are the three original sources of all revenue as well as of all exchangeabee value». A. Smith. — I, 78 (Биб. I, 173—174). ↩

125. Следует подчеркнуть одно обстоятельство: Смит принимает во внимание основной капитал фермера, обычно же в его рассуждениях основной капитал ускользает от его внимания. ↩

126. A. Smith. I, 76 (Биб. I, 172). ↩

127. Ibidem. ↩

128. A. Smith — I, 77 (Биб. I, 173). ↩

129. Насколько орудия труда во времена Смита были quantité négligeable, показывают также следующие слова Смита: «Независимый работник, обладающий маленьким капиталом, достаточным для покупки сырых произведений и для своего содержания до того времени, как он отнесет свою работу на рынок, получит одновременно и заработную поденную плату работника, работающего на хозяина, и прибыль, которую получил бы хозяин» (т. I, 80—81). Для ведения производства необходимы, по мнению Смита, только затраты или на сырье, или на содержание самого товаропроизводителя, пока продукт не будет изготовлен и продан на рынке. Это «неглижирование» основного капитала представляло у ранних экономистов очень широко распространенный факт. Вот что, например, говорил гениальный проходимец известный Джон Лоу: Чего недостает мануфактуристу для того, чтобы умножить свои станки (ses métiers)? Недостает авансов, т. е. денег, для того, чтобы оплатить рабочего и заплатить за сырой материал. (Des avances, c’est-à-dire du numéraire, pour payer la main-d’oevre et des matières premièrs) и только; об основном капитале нет и речи. (См. A. Thiers. Histoire de Law. Bruxelles. 1858, стр. 14). Справедливость требует отметить, что поскольку Смит указывает на отдельные предприятия, в которых основной капитал уже в его время играл крупную роль, он этот капитал принимает во внимание и в ценность готового продукта включает соответствующую часть ценности сношенного основного капитала. Так, об основном капитале он говорит в применении к металлургическому производству, к транспортным предприятиям: судоходству и гужевому транспорту. ↩

130. «The natural price itself varies with the natural rate of each of its component parts of wages, profit, and rent». A. Smith. — I, 95 (Биб. I, 189). ↩

131. «А man must always live by his work, and his wages must at least be sufficient to maintain him». A. Smith. — I, 102 (Биб. I, 195—196). ↩

132. A. Smith. — I, (Биб. I, 230). ↩

133. К. Mаркс. «Теории прибавочной стоимости». Вып. I, стр. 110. ↩

134. A. Smith. I, S3 (Биб. I, 178). ↩

135. «In this state of things, the whole produce of labour belongs to the labourer; and the quantity of labour commonly employed in acquiring or producing any commodity, is the only circumstance which can regulate the quantity of labour which it ought commonly to purchase, command, or exchange for». A. Smith. I, 71—72. (Биб. I, 168). ↩

136. A. Smith. — I, 72 (Биб. I, 168). ↩

137. «The value which the workmen add to the materials, therefore, resolves itself in this case into two parts, of which the one pays their wages, the other the profits ot their employer upon the whole stock of materials and wages which he advanced». A. Smith. Ibidem. ↩

138. A. Smith. — I, 77 (Биб., I, 170). ↩

139. A. Smith. — I, 78 (Биб. I, 174). ↩

140. Более подробное изложение и критику см. у Маркса. — «Теории прибавочной стоимости». Вып. I. ↩

141. Курсив мой. ↩

142. Первое верно, второе (в скобах) не верно; ибо (раз кустарь продает не продукты своего труда, то он начинает продавать совсем иной товар — рабочую силу, но не свой труд, свой труд он может продать только уже в застывшем, скристаллизовавшемся, материализованном виде. ↩

143. Проф. П. П. Маслов. «Наука о народном хозяйстве». Выл. II. Иркутск. 1922, стр. 14. ↩

144. «Neither is the quantity of labour commonly employed in acquiring or producing any commodity, the only circumstance which can regulate the quantity which it ought commonly, to purchase, command, or exchange for. An additional quantity, it is evident, must be due for the profits of the stock which advanced the wages and furnished the waterials of that labour». A. Smith. I, 74 (Биб. I, 170). ↩

145. A. Smith. I, 81. (Биб. I, 176). ↩

146. «Equal quantities of labour, at all times and places, may be said to be of equal value to the labourer. In his ordinary state of health, strength, and spirits; in the ordinary degree of his skill and dexterity, he must always lay down the same portion of his ease, his liberty, and his happiness». A. Smith. I, 48. (Биб. I, 139). ↩

147. A. Smith. — I, 49 (Биб. I, 139—140). ↩

148. A. Smith.— I, 48 (Биб. I, 139). ↩

149. A. Smith.— I. 293 (Биб. I, 379). ↩

150. Ibidem. ↩

151. A. Smith. II, 377—378 (Биб. II, 353). ↩

152. Ibidem. 378—379. ↩

153. «The nature of things has stamped upon corn a real price which cannot be altered by merely altering its money price... Through the world in general that value is equal to the quantity of labour which it can maintain, and in every particular place it is equal to the quantity of labour, which it can maintain». Ibidem. ↩

154. A. Smith. I, 53 (Биб. I, 145). ↩

155. К. Маркс. — «Теории прибавочной стоимости». Вып. I, стр. 106. ↩

156. См. о Петти — Слуцкий. «Сэр Вильям Петти». Киев, 1914 и хотя бы W. Liebknecht. Zur Geschichte der Werttheorien in England. ↩

157. М. Бер. — «История социализма в Англии», ч. I, стр. 8. ↩

158. A. Smith. — II, 474 (Биб. II, 433). ↩

159. A. Smith. I, 321 (Биб. I, 409—410). ↩

160. A. Smith. — I, 227 (Биб. I, 320—321). Наиболее ясное изложение этой теории прибыли Смита см. у его комментатора Гарнье. См. русск. перев. I, 65 и след, и 379—385 (примечание Гарнье). ↩

161. A. Smith. — II, 368 (Биб. II, 345). ↩

162. К этому ср. A. Smith. — IV. I и след. (Биб. III, 315 и след.). ↩