Позняков В. О первоначальном накоплении

(К вопросу о методологической постановке проблемы первоначального социалистического накопления)

Журнал «Под знаменем марксизма», 1927, № 9, с. 77—94; 1928, № 4, с. 72—92

Статья первая

Темой настоящего очерка является первоначальное социалистическое накопление, — вопрос, в силу своей актуальности, вызвавший целую дискуссию. Эта острота и дискуссионная напряженность вызываются, без сомнения, тесной связью данной проблемы с практическими вопросами экономической политики. Однако данная проблема, хотя и трактуемая, главным образом, в плоскости той или иной линии экономической и даже политической политики, в то же время получает вполне определенную методологическую постановку, и вместе с тем она получает то или иное теоретическое разрешение. Автор с самого начала считает своим долгом подчеркнуть, что его в данном случае будет интересовать исключительно теоретическая сторона вопроса и, прежде всего, методологический подход; ибо в данном отношении приходится встречаться не только с неточностями и неясностями, иной раз — путаницей, но иной раз приходится, как увидит в дальнейшем читатель, просто констатировать совершенно неправильную методологическую установку. Таким образом, вся практическая сторона вопроса, т. е. связь данной проблемы с текущими и одновременно острыми вопросами политики, всецело остается за пределами данного очерка; автор не располагает для этого ни местом, ни временем. Однако эти постулаты практической политики читатель сможет вывести сам из настоящего теоретического анализа.

Такая абстрактная, отвлеченная от «злобы дня» постановка вопроса становится возможной благодаря и тому обстоятельству, что данная проблема — первоначальное социалистическое накопление — должна встать перед любой страной в момент перехода от капитализма к социализму.

Мы именно так и ставим вопрос, берем его в таком теоретическом разрезе: нас интересует поэтому первоначальное социалистическое накопление как общая проблема, т. е. как определенная экономическая формация, лежащая на грани двух эпох: капитализма и социализма. Конкретно же, в каждой отдельной стране, напр., в СССР, это первоначальное социалистическое накопление обусловливается известными специфическими чертами, однако лишь модифицирующими, но не отменяющими его основные черты.

Вопрос о первоначальном социалистическом накоплении вызвал, как мы уже упоминали, оживленную полемику; толчок к ней был дан известной книжкой Преображенского. Мы привлечем и эту полемику, но лишь постольку, поскольку в ней были высказаны общетеоретические положения и был дан тот или иной методологический подход.

Нам нужно сделать еще одну оговорку, которая, впрочем, прямо подводит нас к предмету нашего исследования. Внимательный читатель, вероятно, заметил уже, что заглавие нашего очерка много шире того содержания, которое, видимо, наметил себе автор; там говорится «о первоначальном накоплении» вообще. Но это сделано вполне сознательно: как это ни странно с первого взгляда, но и в вопросе первоначального капиталистического накопления — этой такой простой проблемы, все же имеется налицо и неясность, и неточность, и, — а это для нас самое главное, — неправильный методологический подход. Более того, эта неясность и ошибка в подходе аналогична тому неверному подходу к проблеме или «закону» первоначального социалистического накопления, с которым мы ознакомимся в дальнейшем. И неясность в первом случае, — думается нам, — неизбежно должна привести, и приводит в действительности, хотя и не всегда и не обязательно, тех же самых экономистов и к диковинным построениям некоего «закона первоначального социалистического накопления».

О первоначальном накоплении капитала

I

Прежде всего нам могут противопоставить одно возражение, которое, однако, мы должны отвести самым решительным образом. Нам могут сказать, какая же имеется связь между первоначальным капиталистическим накоплением и первоначальным социалистическим накоплением? — Ведь с первого же взгляда кажется ясно, что это — явления совершенно различного порядка: мы все очень хорошо знакомы с теми грабежами, насилиями и мошенничествами, которые составляют историю первоначального накопления капитала и благодаря которым сам «капитал рождается сочащимся кровью и грязью с головы до пят изо всех пор»¹.

Неужели и первоначальное социалистическое накопление должно выступать в подобном непривлекательном виде? Подобное возражение было бы основано на недоразумении: доказательством тому может служить хотя бы такой факт, что и сам Маркс делал такое сопоставление. А он великолепно знал действительную тайну зарождения капитала, а, с другой стороны, вряд ли мыслимо даже предположить, что подобными непривлекательными вещами он хотел наградить новое рождающееся социалистическое общество. Соответствующие места из Маркса мы приведем позже. Пока скажем только одно: разгадка всему этому лежит в том, что в основе подобного возражения лежит отсутствие всякого разграничения между самим понятием «первоначальное капиталистическое накопление» и методами этого накопления.

В реальной действительности одно сопряжено с другим, и провести какое-либо разграничение довольно трудно, но при теоретическом анализе это разграничение безусловно необходимо. Иначе нельзя правильно методологически поставить вопрос. А между тем оно очень и очень часто упускается из виду, а еще чаще просто отодвигается куда-то в сторону.

В самом деле, что такое «первоначальное капиталистическое накопление», которое в политической экономии играет, по словам Маркса, приблизительно ту же роль, что первоначальное грехопадение в теологии?².

Вообще капиталистическое производство, как известно, есть определенная система общественных отношений; капитал есть не вещь, правильнее, не только вещь, но и определенное общественное отношение, воплощенное в данной вещи. Навряд ли нужно доказывать цитатами эту общеизвестную истину. Однако все же приведем здесь несколько цитат; они, кстати, пригодятся нам и для дальнейшего изложения. И вообще мы вынуждены заранее извиниться перед читателями за некоторое злоупотребление цитатами; впрочем, этим будет достигнута экономия времени и для автора и для читателя.

«Капитал, — говорит Маркс, — состоит не только из жизненных припасов, орудий труда и сырых материалов, — не только из материальных продуктов; он состоит настолько же из меновых стоимостей, насколько и из материальных продуктов»³... Всякий капитал есть сумма товаров, т. е. меновых стоимостей»⁴. И поэтому же «капитал есть также общественное отношение производства, отношение производства в буржуазном обществе»⁵.

И Маркс тут же ставит вопрос: «Каким же образом известное количество товаров, меновых стоимостей, превращается в капитал?»

«Известное количество товаров, меновых стоимостей, превращается в капитал, выступая в качестве самостоятельной общественной силы, т. е. силы одной части общества, сохраняясь и умножаясь при этом, путем обмена на непосредственную живую рабочую силу . Существование класса, не имеющего ничего, кроме способности к труду, есть необходимое предварительное условие существования капитала»⁶.

«Отличительный признак капитала заключается не в том, что накопленный труд служит живому труду средством для нового производства, — а в том, что живой труд служит накопленному труду средством для сохранения и увеличения его меновой стоимости»⁷.

Последнее положение сплошь и рядом забывают, когда говорят о первоначальном накоплении капитала. Ведь, в самом деле, если мы обратимся к тому распространенному мнению о первоначальном накоплении капитала, которое господствует в широкой публике, так или иначе прикосновенной к политической экономии, то увидим, что центр тяжести проблемы первоначального накопления капитала (проблемы притом не теоретической, а чисто практической) куда-то, в буквальном смысле слова, проваливается. Поистине, вместо первоначального накопления капитала мы имеем первоначальное накопление капиталов. Спросите любого, проходившего в вузе политическую экономию, о первоначальном накоплении, и он вам в ответ начнет рассказывать о грабеже золота и серебра в Америке, о специфических методах ведения колониальной торговли и т. д. и т. д. Как будто бы только к этому сводится эта наша проблема? Как будто дело сводится к накоплению известной кучи золота или серебра, а не к созданию определенных общественных отношений? Мы встречаемся, попросту, с грубым смешением самого первоначального накопления капитала, с его историей или методами первоначального накопления. А это далеко не одно и то же.

Впрочем, винить широкую публику не приходится. Она не может дать больше, чем дают иные, широко распространенные пособия, по которым она и изучает теорию Маркса. А в этом отношении эти пособия не всегда являются безупречными.

Конечно, вопрос о первоначальном накоплении капитала не принадлежит к числу тех проблем, которые лежат, так сказать, в центре и основе экономической системы Маркса. Тем не менее, и этот вопрос должен быть так увязан со всей системой, чтобы он представлял органическую часть единого и стройного логического целого; а, кроме того, данный вопрос в определенный исторический момент может получить известную остроту и стать в том или ином отношении весьма актуальным. Так, напр., как мы уже упоминали, неясность в данной области влечет за собой и большую путаницу и в вопросе о первоначальном социалистически накоплении.

Обратимся, однако, слова к весьма распространенной трактовке первоначального капиталистического накопления, и проследим ее на примере некоторых распространенных популярных учебников политической экономии.

Иногда эта проблема просто опускается; так в «Теории промышленного капитала» (тезисы и планы) т. А. Кона⁸ вопросы первоначального накопления совершенно не затронуты⁹; это, конечно, пропуск, но такой пропуск, который не должен был бы иметь место даже в популярном курсе. Гораздо хуже, если этот вопрос затрагивается, но его разрешение ставится на совершенно неправильную почву.

Так, в «Кратком курсе экономической науки» А. Богданова, когда-то бывшем — и не так давно — чуть ли не единственным источником экономической мудрости, в параграфе о первоначальном накоплении мы прежде всего встречаемся с такой постановкой проблемы: «Промышленный капитализм есть организация крупного производства, основанная на наемном труде. Следовательно, для него необходима наличность двух предварительных условий: 1) капиталов достаточной величины¹⁰, 2) рабочих, свободных от личной зависимости, т. е. имеющих возможность продавать свою рабочую силу и в то же время вынужденных продавать ее»¹¹).

И дальше идет рассказ о способах накопления этого первоначального капитала, о монопольных Ост-Индской и др. компаниях, о грабеже туземцев и т. д. После же этого автор переходит ко второй предпосылке: тут он говорит об огораживаниях, об экспроприации крестьян и т. д. Но что такое первоначальное накопление вообще — вопрос об этом не ставится, — оно сводится к определенному историческому периоду; первоначальное накопление есть достояние истории. Любопытно, что эти два процесса у Богданова разделены даже территориально.

Вот перед нами другой, тоже чрезвычайно распространенный учебник: «Начальный курс политической экономии» т. Ф. И. Михалевского¹². Правда, этот курс является начальным, а следовательно, и элементарным курсом политической экономии. Требовать от него, чтобы он ставил большие социологические или экономические проблемы во всей полноте и глубине, поэтому, конечно, не приходится. Но все же и здесь мы встречаемся с подобным же, но неправильным подходом: глава о первоначальном накоплении разбивается на два параграфа: первый трактует о «происхождении капитала», второй — о том, «как были созданы кадры продавцов рабочей силы». Опять эти два разорванные, самостоятельные процесса. И опять традиционное изложение исторических фактов, относящихся к XV—XVII векам. Вопросы теории сводятся исключительно к истории. Выяснив способы первоначального накопления тех ценностей, которые стали первоначальным капиталом, и приведя слова Маркса о том, что «капитал рождается сочащимся кровью и грязью с головы до пят изо всех пор», автор ставит точку. Капитал родился, хотя и не в особенно привлекательном виде, первоначальное накопление — его рождение — закончилось... Sic tibi terra levis!

Еще хуже обстоит дело с модернизированным курсом политической экономии т. Мотылева. Здесь предпосылками развития промышленного капитализма являются уже три фактора: 1) наличие капиталов достаточной величины, 2) наличие юридически- свободного рабочего класса, лишенного средств производства и вынужденного продавать свою рабочую силу, и 3) наличие рынков для сбыта производимых товаров¹³.

Конечно, бесспорно, что развитие капитализма невозможно без наличия всех этих факторов, но в то же время бесспорно и то, что ставить вопрос таким образом — это значит за деревьями не видеть леса. Раздробление проблемы на ряд таких частиц допросов чревато опасностью вообще упустить из виду самую суть проблемы.

«Первоначальное накопление капиталов» и «образование резервов свободной рабочей силы» — это не две изолированные друг от друга предпосылки, не два параллельных процесса, которые отделяются друг от друга даже территориально и во времени, — это две стороны одного и того же процесса, и центр тяжести лежит, вопреки т. Мотылеву, принципиально, именно во второй стороне, в образовании кадров свободной рабочей силы.

При ином подходе к вопросу неизбежно получается такая картина: сперва накапливаются капиталы (подчеркиваю: капиталы); это происходит как в домашней форме капиталистической) производства, так и во внешней торговле, — тут и следует дальше рассказ о грабеже вновь открытых стран. Более того, «наиболее существенным источником первоначального накопления капиталов явилось ограбление открытых стран»¹⁴.

Этот «развивающийся капитализм нуждается в свободном рабочем, он должен взорвать поэтому крепостное право»¹⁵). И далее изложение процесса уничтожения крепостного права; т. Мотылев при этом лишь вскользь упоминает об огораживаниях в Англии. К этому и сводится «второй процесс первоначального капиталистического накопления — накопления рабочей силы и создания свободного пролетариата»¹⁶.

В результате первоначальное накопление растворяется без остатка в истории этого накопления, вместе с тем исчезает социальный смысл всего процесса, и капитал — скорее: капиталы — выступает в виде простой груды золота или серебра. Создание определенных общественных отношений — именно капиталистических — является, в лучшем случае, лишь следствием материального накопления золота или средств производства, т. е. вообще вещей. Вместе с тем отношения ставятся на голову, и теория первоначального накопления очень плохо увязывается с общей экономической системой Маркса.

Как же ставит вопрос Маркс? Сводилась ли для него вся суть первоначального накопления только и исключительно к насилию и грабежам, к обезземелению крестьян и огораживание к колониальной торговле, или, вернее, грабежам, к работорговле, к государственным долгам и т. д.? В этом ли состояло само содержание первоначального накопления капитала? Что вопреки «кроткой политической экономии» первоначальное накопление капитала не представляло собой идиллии — это несомненный исторический факт.

«Расхищение церковных имуществ, мошенническое отчуждение государственных имуществ, грабежи общинных земель, совершенное с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности класса в современную частную собственность, — таковы идиллические методы первоначального накопления» (стр. 529—530). Наряду с этим «открытие золотых и серебряных рудников в Америке, истребление, порабощение и погребение заживо туземного населения в этих рудниках, первые шаги по пути завоевания и ограбления Ост-Индии, превращение Африки в место выгодной охоты за чернокожими — все эти явления характеризуют капиталистическую эру на заре ее развития» (стр. 842). «За ними, — продолжает Маркс, — идет торговая война европейских народов, театром которой является весь земной шар. Она открывается отпадением Нидерландов от Испании, принимает исполинские размеры в Английской антиякобинской войне и продолжается еще до наших дней в войнах из-за опиума с Китаем и т. д.» (Ibidem).

Как легко заметить, даже в этих цитатах Маркс говорит о методах, о способах первоначального накопления. Что таковы были исторические методы, повторяем, это несомненная истина. Однако теоретически можно предположить, что методы и способы могут быть и иные, скажем, более «идиллические», обладающие не таким внешне насильственным характером. Мы увидим, что в реальной действительности и такие методы существуют и играют свою роль.

Но эти методы остаются только методами. Маркс четко разграничивает первоначальное накопление капитала, как социальный процесс, имеющий свой социальный смысл и свое социальное содержание. Дав определение того, что такое первоначальное накопление капитала, вскрыв его социальное содержание, Маркс затем дает историю этого процесса и не историю вообще, а историю этого процесса в Англии, как классический образец, отмечая при этом, что в различных странах она принимает «различную окраску и проходит через различные фазы в различной последовательности и в различные исторические эпохи»¹⁷.

Итак, каково же содержание этого социального процесса? Можно ли представлять себе дело так, как это представлено, напр., в следующих строках: «Разграбление таких народов (с некапиталистической культурой. В. П.) дало основу для «первоначального накопления»; посредством прямого грабежа народов Америки, Индии, Азии, — мореплаватели, авантюристы, купцы отчасти сколотили капитал, при помощи которого они потом основали в Европе мануфактуры и фабрики, благодаря чему ремесленники были пролетаризованы и были вынуждены превратиться в наемных рабочих»¹⁸.

Иными словами — сперва грабеж, затем грабители, сколотив награбленные богатства, отправляются в Европу, заводят мануфактуры и фабрики, и только потом происходит пролетаризация ремесленников, которые и вынуждены превратиться в наемных рабочих. Мы видели, что, по существу, с подобным же представлением мы встретились и у т. Мотылева.

Однако тут перед нами естественно встает вопрос: а где взялись рабочие для этих мануфактур и фабрик, без чего они не могли бы и появиться как капиталистические мануфактуры и фабрики?

Такая постановка вопроса вообще очень мало вяжется с методологическими основами теории Маркса; первоначальное накопление капитала отнюдь не сводится к накоплению материального богатства: кучи золота, серебра и иных материальных вещей. Такие богатства накапливались и в древнем мире, но они в силу этого не превращались в капитал.

Капитал есть не вещь, а определенное общественное отношение, — повторим еще раз это основное положение Маркса. Воспроизводство капитала поэтому есть не только производство материальных элементов постоянного капитала и средств существования рабочих, хотя это материальное производство и включено как необходимый момент в процесс воспроизводства капитала. Сущность этого процесса сводится также и к воспроизводству определенных капиталистических общественных производственных отношений. Накопление капитала или расширенное воспроизводство есть расширенное воспроизводство этих капиталистических отношений; вместе с тем оно, конечно, является воспроизводством и своего материального субстрата.

В соответствии с этим и первоначальное накопление капитала есть первоначальное создание капиталистических производственных отношений, есть процесс образования, кристаллизации двух полярных классов — капиталистов, с одной стороны, и рабочих — с другой. Капиталист лишь постольку является капиталистом, поскольку ему противостоит рабочий, как свободная личность, свободная в двух отношениях — и от личной зависимости, и от средств производства. Центр тяжести проблемы первоначального капиталистического накопления, его смысл и содержание и заключается в этом «освобождении», в этом появлении «свободных как птицы» пролетариев. Какими методами это достигается—это вопрос другой и представляет уже чисто историческую проблему.

Деньги, — говорит Маркс, — превращаются в капитал при определенных условиях: «Двоякого рода товаровладельцы, друг от друга отличные, должны встретиться и вступить в соприкосновение, — с одной стороны, владельцы денег, средств производства и существования, которые желают покупкою чужой рабочей силы увеличить принадлежащую им сумму ценностей; с другой стороны, свободные рабочие, продавцы собственной рабочей силы и в силу этого продавцы труда», рабочие и т. д.¹⁹...

«Эта поляризация товарного рынка составляет основное условие капиталистического производства. Отношение, именуемое капиталом, предполагает отделение рабочего от условий осуществления труда»²⁰.

И Маркс дает вслед за этим свое определение сущности первоначального капиталистического накопления: «Процесс, создающий отношение, именуемое капиталом, не может, следовательно, быть ничем иным, как процессом отделения рабочего от условий его труда, процессом, превращающим, с одной стороны, общественные средства существования и производства в капитал, с другой стороны — непосредственных производителей в наемных рабочих»²¹.

Вместе с тем, добавим мы, развивается и рынок. Но это развитие рынка ни в коем случае нельзя рассматривать как такое условие, которое должно быть осуществлено прежде, чем капитализм получит возможность развиваться. Конечно, наличие рынка вообще безусловно необходимо, — без этого капитализм не будет иметь буквально никакой почвы. Это означает, однако, только то, что предпосылкой возникновения капитализма является наличность товарного производства и рынка. В данном же случае под этим рынком, очевидно, понимается не рынок вообще, а определенный рынок, рынок, достигший такой степени развития, которая дает возможность сбыта массового производства, каковым по своему существу и является капиталистическое производство.

Но развитие рынка такой емкости, это — простое следствие или обратная сторона классовой поляризации. Из предшествующего фактора он превращается в сопутствующий момент²².

Накопление капиталов и образование армии наемных рабочих — это не два процесса, это — только отдельные моменты или, лучше сказать, две стороны, правда, полярные, но связанные именно этой своей полярностью, одного и того же социального процесса. «Так называемое первоначальное накопление есть, следовательно, не что иное, как исторический процесс разъединения производителя и средств производства»²³. И дальше Маркс говорит, что этот процесс, т. е. первоначальное накопление капитала, «означает только экспроприацию непосредственного производителя, разложение частной собственности, основанной на собственном труде»²⁴.

Следовательно, когда мы в истории, при наличии более или менее развитых товарных отношений, встречаемся с таким разъединением непосредственного производителя от средств производства — мы имеем перед собой первоначальное накопление капитала²⁵. Произойдет ли это насильственным или «мирным» путем — содержание процесса остается тем же самым; насилие не является моментом, обуславливающим самую возможность появления капитала, вопреки тому, что утверждал Дюринг или, напр., утверждает Р. Люксембург в своем «Накоплении капитала». Правда, исторически насилие встречалось всюду, правда, оно играло и играет колоссальную роль, которая едва ли может быть переоценена. Но и в этом случае — насилие является только «повивальной» бабкой всякого старого общества, чреватого новым»²⁶. Но не таким фактом, который конституирует это «новое», и именно только в этом смысле «оно само является экономической силой»²⁷. Как раз по поводу «теории насилия» Дюринга Энгельсу пришлось специально остановиться на этом вопросе. Читатель, наверное, помнит пресловутый генезис капиталистического общества по Дюрингу, так едко высмеянный Энгельсом. Робинзон «со шпагой в руке» превращает Пятницу в своего раба. Рабство в дальнейшем было лишь смягчено, и превратилось в капиталистическую эксплуатацию. Энгельс и выясняет Дюрингу, какую роль в действительности играло это насилие.

«Пригнетение человека к холопской службе, во всех его фирмах, предполагает на стороне пригнетающего распоряжение средствами труда, с помощью которых он только и может пользоваться порабощенным, а при невольничестве, сверх того, и распоряжение жизненными средствами, которые необходимы для поддержания существования раба. Во всех этих случаях предполагается, таким образом, известное превышающее средний уровень, владение имуществом. Но как возникло последнее? Конечно, оно могло быть награблено, следовательно, основываться на насилии, но это вовсе не представляет необходимости. Оно могло быть одинаково и произведено трудом, и украдено, и выменено, и добыто спекуляцией. Но, во всяком случае, оно должно было быть выработано, произведено трудом, прежде чем сделаться награбленным имуществом. Вообще частная собственность появляется в истории далеко не как результат грабежа и насилия»²⁸.

Энгельс и показывает, каким образом эта частная собственность, основанная первоначально на труде, даже при предположении эквивалентности обмена в своем исходном пункте, в силу имманентных законов товарного общества, превращается в свою противоположность; количество и здесь переходит в новое качество. Эквивалентный обмен между товаропроизводителями в конце концов превращается в собственную противоположность, в свою «видимость» — в обмен между капиталистом и наемным рабочим.

Дальше Энгельс еще резче подчеркивает ту же мысль. «Другими словами, — говорит он, — если мы даже исключим всякую возможность грабежа, насильственного действия и обмана, если мы примем, что вся частная собственность первоначально покоилась на личном труде собственника и что, при этом, тогда обменивались только равные стоимости на равные, все-таки же мы должны признать, что при дальнейшем развитии производства и обмена неизбежно возник бы современный капиталистический способ производства, т. е. монополизация орудий и жизненных средств производства в руках одного малочисленного класса и низведение другого класса, составляющего громадное большинство, до положения неимущих пролетариев»²⁹.

Может показаться, что здесь Энгельс говорит нечто иное, чем Маркс. Но не следует перетолковывать эти слова Энгельса; нельзя забывать, что, во-первых, они направлены против Дюринга, для которого «насилие» есть творец и первопричина всякой эксплуатации, и что, во-вторых, насилие здесь понимается в дюринговском смысле этого слова, — именно как внеэкономическое, политическое насилие. Энгельс дальше противопоставляет ему «экономические средства господства», т. е. экономическое принуждение, или, скажем, «мирное» экономическое насилие.

Смысл всего этого тот, что, говоря словами Энгельса, «весь процесс объясняется чисто экономическими причинами, и нет никакой необходимости для его понимания ссылаться на грабеж, насилие, государственное или какое-либо иное политическое вмешательство»³⁰.

Если насилие и играло роль, — а Энгельс ни в коем случае не забывает о нем и дальше он прямо отсылает к 24 главе «Капитала», — то оно было лишь «повивальной бабкой», т. е. лишь тем, что определяло только те исторические формы, в которых протекал этот исторически неизбежный процесс, вытекающий из самого существа менового или товарного общества.

Конечно, чисто теоретически можно представить себе случай, когда капитализм мог бы возникнуть и на основе эквивалентного обмена. В таком случае кадры пролетариата могли бы вербоваться из освобожденных рабов или освобожденных крепостных. Но это была бы пустая абстракция: с такой идиллией мы не встречаемся в истории; к тому же нельзя забывать, что если насилие и не является демиургом капиталистической действительности, то оно и не падает с неба, а само вырастает из определенной экономической базы.

Правда, заметим, что и в этом случае мы не обойдемся без насилия», ибо такое освобождение тоже ведь является «насилием», но насилием над рабовладельцем и феодалом-крепостником. Однако, к слову сказать, и это насилие также включено в понятие первоначального капиталистического накопления: ибо оно является также и освобождением пролетария от всяких уз личной зависимости.

Тем не менее упоминаемое Энгельсом «освобождение» мелких собственников, от их собственности «мирными» средствами экономического принуждения, несомненно, играло и играет крупную роль, являясь существенным моментом истории первоначального накопления капитала. Это экономическое принуждение реализуется в неэквивалентном обмене, в котором страдающей стороной являются мелкие собственники, самостоятельные товаропроизводители, лишающиеся в результате сперва части своей благоприобретенной собственности, а затем и начисто «освобождающиеся» от нее.

Мы можем теперь подвести некоторые итоги. Прежде всего — и это главный основной вывод — теоретически следует строго различать между сущностью первоначального накопления капитала и методами этого накопления. Сущность его — определенный социальный процесс экспроприации самостоятельных производившей, «отделение» от них их мелкой собственности и концентрация ее в руках противостоящего им нарождающегося класса капиталистов. Из обеспечения мелкому производителю полного продукта его труда, т. е. из гарантии против всякой эксплуатации частная собственность превращается в основу эксплуатации этого экспроприированного мелкого собственника, превратившегося в «свободного как птица» пролетария.

Методы первоначального капиталистического накопления, если взять вопрос в самом общем виде, заключаются в неэквивалентном или безэквивалентном обмене, если позволено будет употребить это не совсем складное выражение. Этот вывод отнюдь не противоречит приводимым выше словам Энгельса об «эквивалентности», ибо там шла речь об эквивалентности лишь в исходном пункте. И эта эквивалентность в силу имманентных законов самого товарного общества превращается в неэквивалентность; но она не привносится извне, «со шпагой в руке», как представлял себе дело Дюринг.

Итак, всякое первоначальное капиталистическое накопление есть неэквивалентный обмен (включая сюда и «обмен» без эквивалента, т. е. грабеж). Но обратное положение было бы неправильно: далеко не всякий неэквивалентный обмен есть акт первоначального накопления. Собственно, всякая продажа или покупка по цене выше или ниже ценности представляет собой обмен не равных эквивалентов. Актом первоначального накопления они становятся тогда, когда, во-первых, они полярно направлены, т. е. одна сторона постоянно выигрывает, а другая проигрывает, и. во-вторых, когда отчужденная путем такого неэквивалентного обмена ценность начинает противостоять лишающемуся благодаря этому своих средств производства производителю, как чуждая ему, господствующая над ним, порабощающая его сила, и именно путем покупки его рабочих рук.

Методы прямого насилия исторически неизбежно сопровождают процесс первоначального накопления капитала, но не к ним сводится социальная сущность этого процесса.

Заметим еще, что с развитием капиталистических отношений, хотя бы эти отношения и не выступали еще во вполне развитых формах, главным действующим агентом в этом процессе выступает торговый капитал.

II

Прежде, чем перейти к следующему пункту в нашем исследовании, мы должны немного отвлечься в сторону и посвятить несколько строк Р. Люксембург и ее теории; при этом нам придется специально остановиться на постановке у ней вопроса о первоначальном накоплении капитала. Полагаем, что данная теория известна читателю; это избавляет нас от необходимости излагать ее. Но все же нам нужно будет напомнить ее основные черты.

Исходным пунктом всех построений Р. Люксембург является теория воспроизводства Маркса; именно его схемы воспроизводства, главным образом, схема расширенного воспроизводства подвергается прежде всего ее критике, и эта критика становится отправным пунктом ее собственных теоретических построений.

Суть теории Р. Люксембург в том, что она видит противоречие между схемами и вообще между всей постановкой проблемы, данной Марксом во втором томе «Капитала», и тем решением той же проблемы, которую мы находим в III томе. По ее мнению, Маркс, в отделе о воспроизводстве, во всем ходе своих рассуждений совершил недопустимую вещь: он слишком далеко зашел в своей абстракции. Вообще абстракция, как известный методологический прием, вполне допустима и законна; нельзя только абстрагироваться от того, что составляет условия самой анализируемой проблемы³¹. А Маркс при анализе воспроизводства и абстрагировался как раз от невозможности реализации прибавочной ценности в чистом абстрактном капитализме при условии расширенного воспроизводства. Однако эта невозможность, по мнению Р. Люксембург, заложена в самой сущности капиталистического способа производства, — и в доказательство она ссылается на третий том «Капитала».

Ошибка Р. Люксембург в этом вопросе исчерпывающе вскрыта критикой, поэтому мы оставим ее в стороне; к тому же эта сторона вопроса лежит за пределами нашей темы. Скажем одно, что Р. Люксембург просто не смогла увязать третий том «Капитала» со вторым и эту свою неспособность превратила в противоречие между вторым и третьим томами «Капитала» у Маркса.

Нас здесь интересует лишь основной тезис Р. Люксембург: она утверждает, что расширенное воспроизводство в чистом капиталистическом обществе, состоящем только из двух классов, невозможно без наличия «третьих» лиц или внешнего рынка. Причем в понятие «внешнего рынка» она вкладывает иное, отличающееся от обычного, содержание: для нее внешний рынок не «понятие политической географии, а понятие социальной экономии». «С точки зрения капиталистического производства внутренним рынком является капиталистический рынок — само это производство». Соответственно с этим «внешним рынком для капитала является окружающая его некапиталистическая среда», независимо от того, где она территориально находится: внутри ли данных политических границ, или по ту сторону этих границ. С этой точки зрения крестьянский рынок внутри страны представит внешний рынок для капитализма данной страны, а капиталистический рынок, (положим, Англии для германского капитализма явится внутренним рынком³². Во всяком случае такое деление по экономическому принципу имеет свой raison d’être.

Итак, основное положение теории Р. Люксембург соответственно может быть формулировано и так: существование капитализма без внешнего рынка не мыслимо.

Если мы затем спросим, какую же роль играет этот внешний рынок, почему его наличие необходимо для самой возможности существования капитала, то однозначного ответа мы у Р. Люксембург не найдем. В этом отношении ее теория очень далека от логической стройности и цельности. В основном ответ, который она дает, сводится к тому, что в абстрактном чистом капитализме, в условиях расширенного воспроизводства, во-первых, невозможна реализация произведенной прибавочной ценности: рабочие могут купить, — говорит она, — произведенных товаров только на величину полученной ими заработной платы; в этом отношении возможности реализации ограничены размерами переменного капитала. Капиталисты же реализуют только на сумму потребляемой ими части прибавочной ценности. Часть \(m\), накопляемая ими, не может быть потреблена, иначе не получилось бы никакого накопления. В итоге, несбываемый в чистом капитализме остаток; тут и выступает на сцену внешний рынок, который и реализует его, т. е. покупает эту долю совокупного продукта, — очевидно, при этом предполагается обмен эквивалентами.

Наряду с этим мы находим у ней и другую постановку: реализация этого несбываемого остатка на внешнем рынке, как и вообще всякая реализация, — есть превращение товара в деньги. Следовательно, для возможности реализации нужны деньги, нужно золото. В этом случае, привлекаемый ею внешний рынок и выступает в качестве такого источника добавочного золота, необходимого для реализации накопляемой части прибавочной ценности. Легко заметить, что это уже иная постановка вопроса; но и в данном случае дело идет об эквивалентном обмене.

В реальном капиталистическом обществе, — а чистый капитализм есть только чистая абстракция, — накопление \(m\) и вообще реализация всей прибавочной ценности обязательно требует наличности «третьих» лиц. Но капиталистическая система связывается с внешним рынком и по другим линиям. В схеме, по словам Р. Люксембург, исчезает внутреннее противоречие между производством прибавочной ценности и ее реализацией³³. Предполагается, что произведенная прибавочная ценность уже с самого начала появляется в соответствующей натуральной форме: так, например, та часть ее, которая накопляется в виде средств производства. Но это не реальное предположение, ибо тогда вещественная форма прибавочной ценности определяла бы и технический характер расширенного воспроизводства³⁴.

Тут опять на сцену выступают «третьи» лица — самостоятельные производители. Они и доставляют капиталистам необходимые вещественные элементы постоянного капитала; они, таким образом, избавляют капиталистическое производство от стесняющих его движение оков строгой пропорциональности.

Что в действительности такой обмен имеет место — это несомненный факт. Внешний рынок, в понимании Р. Люксембург, действительно служит для капиталистического производства обширным рынком сырья. Но из этого отнюдь не вытекает, что он представляет необходимое условие для самой возможности существования капитализма, что исчезновение подобного рынка сырья знаменует вместе с тем и абсолютный крах капитализма.

Однако и в данном случае мы имеем дело опять-таки с эквивалентным обменом.

Наконец, тесную зависимость капитализма от существования третьих лиц Р. Люксембург устанавливает и по линии рабочей силы. Если бы капитализму приходилось рассчитывать только на естественное размножение рабочих — его дело было бы совсем плохо. Некапиталистическая среда, в частности разоряющая крестьянство, представляет неисчерпаемый резервуар свободной рабочей силы. Р. Люксембург прослеживает эту зависимость, и тут она нечувствительно съезжает на другие рельсы.

Правда, и здесь можно мыслить эквивалентный обмен. Но тогда весь этот процесс выталкивания рабочих рук шел бы со скоростью геологических преобразований. Для того, чтобы обеспечить постоянный приток новых кадров свежей рабочей силы — необходима постоянная экспроприация этих третьих лиц, которая и происходит посредством целого ряда мероприятий, но в основе которых лежит то, что мы назвали выше неэквивалентным и безэквивалентным обменом.

Но в дальнейшем у Р. Люксембург и реализация \(с\), т. е. приобретение сырья и др. средств производства на внешнем рынке, и реализация части \(m\), т. е. продажа там фабрикатов промышленности — все они начинают происходить уже не на основе обмена равной ценности на равную, но становятся средствами разложения некапиталистических слоев и их втягивания в капиталистическую орбиту. Некапиталистическая среда становится «питательной средой» капитализма.

«Итак, подводит итог Р. Люксембург, и капиталистическое накопление, как целое, как конкретный исторический процесс, слагается из двух различных частей. Одна из них совершается на месте производства прибавочной стоимости — на фабрике, в руднике, имении — и на мировом рынке. Если рассматривать накопление только с этой стороны, то оно является чисто экономическим процессом; его важнейшая фаза разыгрывается между капиталистом и наемным рабочим, но оно в обеих фазах — в фабричном помещении и на рынке — совершается в рамках товарного обмена, обмена эквивалентов...

Другая сторона процесса накопления капитала совершается между капиталом и некапиталистическими формами производства. Ее ареной служит весь мир. В качестве методов здесь господствуют колониальная политика, система международных займов, политика сфер интересов и войны. Здесь совершенно открыто выступают насилие, обман, угнетение и грабеж»³⁵.

«Обе стороны процесса капиталистического накопления органически связаны между собой условиями воспроизводства капитала, — и только взятые вместе, они дают исторический путь капитала»³⁶.

Если теперь мы привлечем ее основной тезис — о невозможности реализации в чистом капитализме — и сопоставим его с только что цитированными словами, то единственный вывод, который вытекает отсюда, заключается в том, что накопление капитала за счет экспроприации третьих лиц играет главную роль — здесь именно разгадка проблемы накопления; накопление же за счет рабочего класса (за счет выжимаемой из него прибавочной ценности) играет во всяком случае второстепенную роль, и разве лишь объясняет нам праздный образ жизни капиталистов, ибо в «чистом» капитализме возможна лишь реализация потребляемой части \(m\).

Таким образом, Р. Люксембург накопление капитала вообще по существу свела к первоначальному накоплению капитала: она первое растворила во втором, и этом тоже одна из ее ошибок, логически увязанная со всеми прочими ошибками. Однако это ошибочное решение не умаляет заслуг Р. Люксембург: ибо здесь перед нами очень существенная проблема реального капиталистического общества; на ней, однако, мы остановимся несколько ниже. Пока же нам нужно познакомиться с тем, как ставит Р. Люксембург вопрос о первоначальном накоплении капитала.

Указав, что без использования рабочей силы некапиталистической среды, — а для того, чтобы эта рабочая сила стала товаром, необходима их предварительная экспроприация, — капитализм не может обойтись, Р. Люксембург утверждает, что этот процесс является неизбежным спутником капитализма на всех стадиях его развития; и тут же она отмечает, что Маркс анализировал этот процесс только с точки зрения первоначального накопления капитала. Но это первоначальное капиталистическое накопление есть определенная историческая эпоха — время зарождения капитализма в Европе, начиная с конца средних веков и до XIX века. Но, как блестяще показывает и доказывает Р. Люксембург, этот же процесс продолжается и дальше: с ним мы встречаемся и в XIX и в XX веке в той же колониальной политике, а, пожалуй, и внутри капиталистических стран.

И так как природа этого процесса и в том и в другом случае совершенно одинакова, то нет никаких оснований не квалифицировать его также как первоначальное накопление капитала, сосуществующее с накоплением капитала, т. е. капитализацией части прибавочной ценности.

«Накопление капитала, — формулирует ту же мысль Р. Люксембург, — является не только внутренним отношением между отраслями капиталистического хозяйства: оно прежде всего является отношением между капиталом и некапиталистической средой: в этой среде каждая из обеих крупных отраслей производства отчасти может вести процесс накопления самостоятельно, независимо от другой, при чем движение обеих отраслей на каждом шагу перекрещиваются и поглощают друг друга»³⁷.

Здесь неправильно только одно: нельзя смешивать эти два процесса, ибо они имеют совершенно различный социальный смысл и содержание, и объединять их под одной общей рубрикой «накопления капитала», ибо последнее имеет вполне определенный смысл. В то же время здесь не только поставлена определенная проблема, но она к тому же получает почти правильное разрешение. Нельзя сводить накопление капитала к этим двум факторам, но совершенно правильно, что реально капитал накопляется, — и на всех ступенях своего развития, поскольку чистого капитализма не дано — и за счет накопляемой m (накопление капитала в марксовом смысле) и за счет экспроприации (полной или частичной)³⁸ третьих лиц, т. е. некапиталистических производителей (первоначальное накопление капитала — по Марксу). Другими словами — это последнее понятие характеризуется не исторически, но социально. Таков будет правильный ответ на поставленный Р. Люксембург вопрос.

Каким образом он происходит, какими методами происходит эта экспроприация — даже если отвлечься от грабежа, обмана и т. д. — мы постарались показать в своей статье о «капитализме и внешнем рынке»³⁹, навеянной построением Р. Люксембург, к которой мы и отсылаем читателя.

Так как в этом процессе длящегося первоначального накопления капитала встречаются и увязываются две формации — капиталистическая, с одной стороны, и некапиталистическая, но товарная — с другой, то на стыке их, посредником и агентом этого процесса, только и может выступать торговый капитал.

«Так как торговый капитал не выходит из сферы обращения, и его функция состоит исключительно в том, чтобы посредничать в обмене товаров, то — оставляя в стороне неразвитые формы, вытекающие из непосредственной меновой торговли — для его существования не требуется никаких других условий, кроме тех, которые необходимы для простого товарного и денежного обращения. Или, лучше сказать, последнее является условием его существования»⁴⁰.

Но при этих условиях в развитом капиталистическом обществе, но в котором еще сохранилось некапиталистическое окружение, торговый капитал не только участвует в распределении прибавочной ценности, но и сам привносит нечто в эту распределяемую массу — ту ценность, которую он без эквивалента тем или иным способом выуживает у товаропроизводителя. Реально капитал накопляется и за счет этого источника, или, вернее, эта масса ценностей, экспроприированная у производителей, впервые превращается в новый, дополнительный капитал⁴¹.

Графически весь процесс можно изобразить следующим образом:

Для упрощения этой схемы мы выпустили еще, по меньшей мере, двух очень существенных агентов первоначального накопления капитала, а именно — представителей денежного капитала — ростовщиков и государство с его системой налогов, а то и простого грабежа.

На этом мы можем расстаться с первоначальным накоплением капитала. Установив более широкий (и одновременно более точный) смысл этого понятия и отведя этому первоначальному накоплению более широкую сферу действия, — причем и то, и другое очень хорошо согласуется и с реальной действительностью, — мы сможем теперь методологически правильно подойти к вопросу о первоначальном социалистическом накоплении. Но об этом в следующей статье.

Статья вторая⁴²

В своей первой статье⁴³ мы поставили вопрос о первоначальном накоплении капитала и пришли к тому выводу, что сущность этого процесса вовсе не сводится к накоплению материального богатства или материального субстрата капитала, — с каковой постановкой приходится, и довольно часто, встречаться, — причем создание первоначальных кадров продавцов рабочей силы рассматривается при этом как вполне самостоятельный процесс, хотя и проистекающий параллельно с первым. Иногда даже оба эти процесса разрываются и территориально: первое действие переносится во вновь открытые страны и в колонии, второе же действие берется на родине нарождающегося капитализма, преимущественно в Англии. Прежде всего, эти оба процесса являются по существу лишь одним и тем же процессом или, точнее, двумя его сторонами. И если уж говорить о центре тяжести, то он, как мы указывали, лежит именно во втором направлении. Решающий момент, определяющий весь смысл и все содержание процесса первоначального накопления капитала, заключается в экспроприации непосредственных производителей, собственников средств производства; при чем эти экспроприированные у них средства производства, концентрируясь в руках у экспроприировавших их, и начинают противостоять этим экспроприированным как чуждая им сила, превращаются в капитал. Следовательно, дело тут не в накоплении известной материальной кучи богатства, превращающейся в капитал; более того, эти материальные богатства имелись уже и раньше до этого в руках прежних независимых производителей; они могли находиться также и в виде золота или серебра в тех или иных вновь открытых заморских странах, в том же государстве инков и т. д. Однако исторически имевший в то же время место грабеж колоний и даже целых континентов (Африка и торговля неграми) только ускорял совершающийся процесс, но не он определял существо или социальный смысл всего процесса. Правда, и здесь мы встречаемся с взаимодействием; ведь период первоначального накопления капитала, как господствующая формация, все же есть более или менее длительный процесс. В течение него экспроприаторы естественно были заинтересованы также и в том, чтобы то, что подлежало экспроприации, елико возможно возрастало. Отсюда ряд мероприятий, хотя бы в тех же колониях: введение, напр., рабства, т. е. превращение туземцев в рабов, соответствующая финансовая или торговая политика и т. п. всякого рода насильственные мероприятия.

Итак, повторим еще раз вывод, сделанный нами в прошлой статье: сущность первоначального капиталистического накопления — это «определенный социальный процесс экспроприации самостоятельных производителей, «отделение» от них мелкой собственности и концентрация ее в руках противостоящего им нарождающегося класса капиталистов»⁴⁴.

Первоначальное капиталистическое накопление было предысторией капиталистического накопления, т. е. накопления и капитализации прибавочной ценности, иначе воспроизводства и накопления капиталистических производственных отношений на базе самого капиталистического способа производства. С этой точки зрения говорят, — и говорят вполне правильно, — об эпохе первоначального накопления, в которой процессы первого рода играли преобладающую роль.

Однако, если мы возьмем реально существующий капитализм, включающий в себя и влачащий за собой ряд остатков и обломков предшествующих экономических формаций, если мы дальше учтем то поистине громадное по своим размерам некапиталистическое окружение, которое Р. Люксембург называет внешним рынком в экономическом смысле слова, то мы должны прийти к тому выводу, что в действительности эта эпоха первоначального накопления исторически остается не замкнутой. Реально капитализм растет не только вглубь, не только за счет своих собственных внутренних сил; он растет также и вширь, за счет продолжающейся эксплуатации и экспроприации данного некапиталистического окружения.

Действительный процесс капиталистического накопления состоит из двух частей: из собственно накопления капитала, или капитализации \(m\) (прибавочной ценности) и из продолжающегося в течение всего времени развития капитализма первоначального накопления за счет «третьих лиц». Первоначальное накопление капитала есть поэтому постоянно сопутствующий момент накопления, капитала вообще; его агентами выступают преимущественно торговый и ростовщический капитал; точнее, по отношению к «третьим лицам» капитал обращается своим торговым и ссудно-ростовщическим лицом⁴⁵.

Развитая нами точка зрения принимается не всеми; так, т. Бухарин возражает против такого распространения понятия первоначального капиталистического накопления. «Нам кажется совершенно неправильным, — пишет он, — переносить «предисторию капитализма» на его историю, да еще притом на всю его историю»⁴⁶.

«Эти соображения, по-нашему, — продолжает т. Бухарин, — глубоко неправильны. Здесь упускается главное: то, что, по Марксу, «так называемое первоначальное накопление» есть «не результат, а исходный пункт» капиталистического развития. Поэтому было бы бесчисленным подводить, напр., современный империализм, поскольку он направлен против «третьих лиц» и служит орудием их «пожирания» и «экспроприации», под рубрику «первоначального накопления». Что-либо одно из двух: либо период первоначального накопления берется именно как «предистория», и тогда он строго ограничен во времени; либо мы видим в нем процесс вытеснения «третьих лиц» вообще — и тогда нужно ликвидировать самое понятие, ибо оно ничего особого, специфического и т. д. в таком случае не выражает»⁴⁷.

Иными словами, «первоначальное накопление капитала» есть лишь историческая предпосылка капитализма, и в качестве таковой является такой же исторической предпосылкой и для теоретической экономии, но оно не может быть ее объектом»⁴⁸.

С этими положениями мы ни в коем случае согласиться не можем; прежде всего, первоначальное накопление капитала имеет свое вполне определенное социальное содержание — это есть экспроприация непосредственных производителей. Нельзя при этом упускать также из виду, что здесь на первом плане речь идет о самостоятельных товаропроизводителях; ибо капитализм падает не с неба, а в силу имманентных законов растет из простых товарных отношений. Превращение простого товарного общества в общество капиталистическое знаменует собой в то же время скачок внутри буржуазного общества вообще; скачок этот сводится к отрицанию собственности, основанной на собственном труде производителя.

И именно здесь приходится делать логическое ударение, говоря о первоначальном накоплении капитала; прямой грабеж колоний, где отсутствуют еще товарные отношения, принципиально стоит на втором плане; лишь в сочетании с первым процессом он составляет один из моментов первоначального накопления капитала; вне же этого сочетания — он просто грабеж и может характеризовать самые различные общественные отношения. Но отсюда вытекает и то, что «первоначальное накопление капитала» есть в то же время выражение (и вещное выражение) определенных общественных отношений; с этой точки зрения это понятие становится определенной экономической категорией, а не только простым историческим фактом.

А раз так, то, во-первых, он становится объектом и теоретического анализа политической экономии; он должен явиться им еще и потому, что вообще предмет политической экономии — это закон возникновения, развития и уничтожения (т. е. закон движения) капиталистического общества. Первоначальное же капиталистическое накопление только и означает превращение простого товарного общества в общество капиталистическое, т. е. возникновение капитализма. Во-вторых, отсюда вытекает и то, что если мы и в развитом, но реально существующем, а не в абстрактном капиталистическом обществе встречаемся с такими же общественными отношениями, то тем самым оправдано и распространение этого понятия (или категории) и на всю историю капитализма. С первоначальным же накоплением капитала мы встречаемся и в эпоху монополистического⁴⁹ капитализма, поскольку и здесь мы имеем те же социальные отношения.

Правда, не эти моменты играют здесь главенствующую роль, не они определяют физиономию ни просто развитого, ни монополистического капитализма. Ошибка же некоторых экономистов сводится к тому, что они весь империализм сводят к этому, может быть и важному, но, однако, все же второстепенному моменту — продолжающемуся первоначальному накоплению капитала.

Повторяем, такое расширительное толкование первоначального накопления нам кажется вполне правомерным. Конечно, оно представляет предисторию капитала: но все дело в том, что в действительности в различных областях и точках земного шара эта предистория все время начинается с начала. Капитализм развивается не только вглубь, но и вширь.

Первоначальное социалистическое накопление или социальная революция

I

Собственно говоря, наши предыдущие рассуждения дают нам все необходимое для того, чтобы дать ответ на поставленный нами вопрос. Предварительно, однако, еще раз повторим, что своей задачей мы ставим исключительно теоретическую постановку данного вопроса, при чем нас интересует здесь, главным образом, его методологическая сторона. Ибо правильно его поставить — это значит на три четверти уже разрешить его. Поэтому все вопросы экономической политики мы сознательно элиминируем из хода наших рассуждений; там же, где придется касаться их, мы и их будем брать в наиболее общем виде, в их абстрактно-теоретическом разрезе.

Итак, можно ли говорить о первоначальном социалистическом накоплении? Можно ли, более того, констатировать особый «закон первоначального социалистического накопления»? — Эти вопросы особенно резко были поставлены в «Новой экономике» Е. А. Преображенским. К критическому разбору построений Е. Преображенского мы обратимся ниже, пока же установим свою точку зрения в данном отношении. Нам думается, что на оба эти вопроса нужно ответить положительно. Не только можно, но и нужно говорить о первоначальном социалистическом накоплении; а если можно говорить об этом первоначальном накоплении, следовательно, можно, пожалуй, говорить и о законе такого первоначального социалистического накопления. Но еще большей настоятельной необходимостью и безусловным требованием является их марксистская трактовка. Если поэтому мы формально и выражаем свою солидарность с Е. Преображенским в том отношении, что считаем вообще правомерным постановку этих проблем, то в то же время в вопросе о характере самой постановки вопроса мы запиваем принципиально отличную позицию. И эту принципиально отличную позицию мы вынуждены занять именно потому, что обеими руками подписываемся под общеметодологическими соображениями Е. Преображенского, данными им во введении к главе о законе ценности в советском хозяйстве⁵⁰. Мы особенно выражаем свое полное согласие с Е. Преображенским, когда он пишет: «90% всех ошибок, непонимания и мозговых мучений при изучении Маркса проистекает у нашей молодежи от натуралистического понимания закона ценности»⁵¹.

Пока попутно заметим, что в основе «закона первоначального социалистического накопления», сконструированного Е. Преображенским как раз и лежит такое на все 100% натуралистическое толкование данной экономической категории. Вместе с тем, для него первоначальное социалистическое накопление сводится исключительно к накоплению неких материальных вещей, некоторой массы средств производства, подобно тому как, с точки зрения того же Е. Преображенского, первоначальное накопление капитала точно так же целиком сводится к накоплению тех же материальных вещей, и вся разница сводится разве к субъекту этого накопления. Что субъекты здесь различны — в одном случае нарождающийся класс капиталистов, в другом народившееся пролетарское государство — это бесспорная истина, но это различие влечет за собой и более глубокое различие.

В самом деле. Мы установили, что процесс первоначального капиталистического накопления сводится к первоначальному накоплению, т. е. первоначальному созданию капиталистических производственных отношений. Маркс в данном случае говорил об экспроприации самостоятельных производителей. Одновременно это будет и процессом поляризации: с одной стороны, экспроприированные производители должны выступить в качестве продавцов единственного оставшегося у них товара — их рабочих рук, или рабочей силы, а, с другой стороны, экспроприированные у них средства производства, концентрируясь, превращаются в капитал. На другом полюсе, таким образом, конституируется класс капиталистов. И весь смысл, все социальное содержание этого процесса и сводится к этой классовой поляризации и экспроприации непосредственных производителей.

В этом отношении между первоначальным капиталистическим накоплением и первоначальным социалистическим накоплением можно провести полный параллелизм. Более того, здесь мы имеем совершенно аналогичные явления, можно даже сказать, тождественные явления, но одновременно и противоположные в своей тождественности. Мы указывали уже раньше, что с проведением такой параллели мы встречаемся и у Маркса; и это вполне понятная вещь, если не сводить сущность этих процессов к методам первоначального накопления. Первоначальное накопление — и капиталистическое, и социалистическое — есть первоначальное создание определенных общественных отношений; в случае первоначального социалистического накопления — первоначальное, создание социалистических по типу производственных отношений. Но к чему же сводится процесс их создания? — К экспроприации экспроприаторов; оно и является тем отрицанием отрицания, о котором говорит Маркс в конце 24 главы I тома «Капитала». Чрезвычайно при этом любопытно, но в то же время также и характерно, что вопрос о первоначальном социалистическом накоплении или экспроприации экспроприаторов, или социальной революции — а мы все эти понятия считаем простыми синонимами, — ставится Марксом в той же главе, которая ex professo трактует вопрос о первоначальном накоплении капитала. Этому вопросу посвящен поистине классический параграф об исторических тенденциях капиталистического накопления. «К чему же сводится первоначальное накопление капитала, т. е. его исторический генезис? — так начинает Маркс этот параграф. — Поскольку этот генезис не представляет непосредственного превращения рабов и крепостных в наемных рабочих, т. е. простой перемены форм зависимости, он означает только экспроприацию непосредственного производителя, разложение частной собственности, основанной на собственном труде»⁵².

«Частная собственность, как противоположность общественной, коллективной собственности, существует только там, где орудия труда и внешние условия труда принадлежат частным лицам. Но сообразно тому, являются ли эти частные лица рабочими или не рабочими, и частная собственность носит различный характер». Однако это различие ее характера проявляется в знаменательном процессе исторического развития.

«Частная собственность рабочего на средства производства составляет основание мелкого производства, мелкое же производство является необходимым условием развития общественного производства и свободной индивидуальности самого рабочего». Эта частная собственность получает притом «классическую форму» там, где ее субъект является «свободным частным собственником своих условий труда, которые он сам пускает в ход». Она служит там, для этого собственника — мелкого производителя — можно прибавить, гарантией против всякой возможности эксплуатации его труда; однако в то же время она обусловливает лишь «узкие рамки» производства и общества. Но «на известной ступени своего развития» этот способ производства, основанный на свободной индивидуальной частной собственности, сам порождает материальные средства своего уничтожения.

«Но уничтожение, превращение индивидуальных и разрозненных средств производства в концентрированные и общественные, т. е. мелкой собственности многих в крупную собственность немногих, отнятие средств существования и орудий труда у народных масс, эта ужасная и трудная экспроприация народной массы составляет доисторический период в жизни капитала»⁵³.

Но этот «капиталистический способ присвоения, вытекающий из капиталистического способа производства, и, стало быть, капиталистическая частная собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде». Однако, продолжает свою мысль Маркс, «капиталистическое производство создает с необходимостью естественного процесса свое собственное отрицание» (стр. 551). Экспроприация непосредственных производителей сменяется иным видом экспроприации, при которой начинают экспроприироваться уже сами экспроприаторы. Капитал, т. е. капиталистические общественные отношения, родился, начинается их «нормальное» накопление и, как другая сторона этого накопления, пожирание одних экспроприаторов — более мелких — другими — более крупными экспроприаторами; это является лишь другим названием для процесса концентрации и централизации капитала. Начинается отрицание отрицания, но сперва это капиталистическое отрицание, т. е. такое отрицание, которое в то же время снова и снова воспроизводит этот процесс, при чем все в больших и больших масштабах, на все более и более широкой базе без того, однако, чтобы совершить решающее, окончательное отрицание. Но этот процесс имеет и другую сторону; чтобы осветить ее, приведем здесь поистине классическое место из Маркса:

«Эта экспроприация совершается в силу действия имманентных законов самого капиталистического производства, посредством централизации капиталов. Один капиталист избивает многих. Рука об руку с этой централизацией или экспроприацией многих капиталистов немногими, все в больших и больших размерах развиваются кооперативная форма процесса труда, сознательное техническое приложение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение орудий труда в такие, которые могут быть прилагаемы только сообща… Вместе с постоянным уменьшением числа капиталистов-магнатов, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого преобразовательного процесса, увеличивается масса нищеты, угнетение, рабства, вырождения, эксплуатации, но, с другой стороны, увеличивается также и сопротивление постоянно возрастающего рабочего класса, вышколенного объединенного и организованного механизмом самого капиталистического способа производства. Монополия капитала превращается в путы для дальнейшего развития того способа производства, который развился вместе с нею и под ее господством. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такой точки, на которой они становятся несовместимыми с своей капиталистической оболочкой. Она разрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторы экспроприируются»⁵⁴.

Происходит социальная революция; вместе с тем совершается первоначальное социалистическое накопление, т. е. первоначальное создание социалистических общественных отношений. И если первый процесс — первоначальное накопление капитала — представлял из себя «процесс несравненно более продолжительный, тяжелый и трудный», то этот процесс социальной революции совершается одним разом; ибо здесь дело идет об экспроприации лишь немногих узурпаторов; общественный характер производства уже создан самим развитием капиталистического способа производства; речь здесь идет лишь о превращении капиталистической собственности в собственность общества⁵⁵.

Но это превращение капиталистической собственности в собственность общественную и исчерпывает все понятие «первоначального социалистического накопления»; «на другой день» после социальной революции начинается уже процесс социалистического воспроизводства, притом расширенного воспроизводства.

Конечно, процесс этого превращения влечет за собой целый ряд издержек революции, — вопрос, который очень хорошо выяснен т. Бухариным в его «Экономике переходного периода». Поэтому весьма вероятно, даже пожалуй неизбежно, что это расширенное социалистическое воспроизводство начинается на более узком базисе по сравнению с таковым до революции; однако это относится лишь к другой, количественной стороне вопроса; принципиально же здесь во всяком случае приходится ставить вопрос только о социалистическом воспроизводстве. Иная постановка означала бы совершенно недопустимую путаницу самых элементарных вещей — смешение экономических категорий. Размеры исходного базиса относятся к количественной стороне данного явления, но в данном случае решающее значение имеет именно качественная сторона вопроса.

Во избежание недоразумений оговоримся, — хотя читатель, наверное, и сам уже заметил это, — что пока у нас речь идет об абстрактном капитализме и о превращении его в социалистическое общество в такой же абстрактной схеме; другие, некапиталистические, слои и группы остаются пока вне поля нашего зрения; как будет обстоять дело при наличии этих слоев и групп, — на этом мы остановимся ниже.

В ходе изложенных выше рассуждений мы вплотную подошли и к вопросу о методах первоначального социалистического накопления. Мы знаем, каковы были методы первоначального накопления капитала; заканчивая свой обзор истории первоначального накопления, Маркс констатирует, что «если деньги, по выражению Augier’a, «появляются на свет с природными кровяными пятнами на одной щеке», то капитал рождается сочащимся кровью и грязью с головы до пят изо всех пор»⁵⁶.

Но в данном случае насилие играло вполне определенную историческую роль: оно выступало в качестве повивальной бабки истории, облегчающей муки родов нового капиталистического общества; другими словами, оно ускоряло весь этот процесс. Однако теоретически можно допустить и не насильственные методы капиталистического накопления; по крайней мере, в таких случаях можно было бы обойтись и без политического, например, насилия; этот процесс мог бы совершиться при наличии одного лишь экономического насилия. Об этом, впрочем, говорил и Энгельс в «Анти-Дюринге», и соответствующие цитаты мы уже приводили.

Теперь, что касается методов первоначального социалистического накопления, то здесь необходимость насилия вытекает из самого существа дела; ведь речь идет о социальной революции; ведь ее носителем становится диктатура пролетариата. Но только это насилие целиком и полностью направляется против экспроприаторов⁵⁷, и в силу уже одного этого ненасильственные методы здесь заранее исключаются. В этом и лежит одно из существенных отличий первоначального социалистического от первоначального же, но капиталистического накопления. Впрочем, это вполне естественная вещь. Ведь если в первом случае, на заре развития капитала все дело разыгрывается на почве одного и того же принципа священной и неприкосновенной частной собственности, при чем, хотя эта «священность» и «неприкосновенность» собственности в результате этого процесса и отрицается для широких масс населения, однако само это лишение в то время предполагает ее существование, как общего принципа; более того, оно всецело совершается на этом базисе. В понятии любого права уже заключена и возможность неравенства права и даже возможность лишения этого права. Правда, данное отрицание в корне меняет характер самой собственности, хотя формально она остается тем же, чем была и раньше; право частной собственности не перестает оставаться правом частной собственности.

Иное положение мы имеем в эпоху первоначального социалистического накопления или социальной революции; здесь встает коренной вопрос о дальнейшем существовании частной собственности вообще, т. е. самого принципа частной собственности, принципа, конституирующего само буржуазное общество. Но проблемы подобного порядка всегда решаются только силой⁵⁸.

Правда, теоретически можно представить себе пример такого переворота и вне ‘его насильственного разрешения. Можно, например, представить себе, что если бы все решающие капиталистические страны уже совершили социальную революцию и что капитализм по капризу истории продолжал бы существовать в какой-либо маленькой стране, которая теперь, вдобавок, попала бы в социалистическое окружение (положим, что социалистический строй водворился во всех странах Европы, за исключением какой-либо современной Австрии), весьма вероятно, что там дело обошлось бы и без применения насилия; возможно, что буржуазия просто капитулировала бы, не пытаясь сопротивляться, за явной безнадежностью этой попытки. Но это такие исключения, которые только подтверждают общее правило.

Итак, вопрос о первоначальном социалистическом накоплении разрешается очень просто, при условии его правильной методологической постановки; но это решение просто только при той абстрактной постановке, в какой мы его до сих пор ставили. Первоначальное социалистическое накопление является просто другим названием для социальной революции, добавим к тому же, очень неуклюжим, а поэтому и ненужным, раз налицо у нас имеется гораздо более точное и более понятное название — социальная революция пролетариата.

Но эта проблема усложнится, если мы сделаем шаг ближе к конкретной действительности и спросим себя, что будет представлять собой первоначальное социалистическое накопление в таком более реальном капиталистическом обществе, где наряду с ним, и притом в самой тесной органической связи с ним, существуют еще и «третьи лица».

Но прежде несколько слов о методологической постановке данной проблемы в «Новой экономике».

II

В своей критике «Новой экономики» Е. Преображенского тов. А. Кон приводит следующие слова критикуемого автора: «Моим критикам следовало бы сосредоточенным огнем разрушить несколько основных исходных положений, и тогда все выводы пали бы сами собой», и тов. Кон заявляет, что его «работа является попыткой дать критику теории тов. Преображенского в целом, а не в отдельных ее частях»⁵⁹.

Мы думаем, однако, что эта попытка так и осталась не совсем удачной попыткой, поскольку «основные исходные положения» «Новой экономики» в ней были просто обойдены; самое большее, она дает критику, и порой очень верную критику, лишь отдельных сторон и частностей «ново-экономических» построений. А между тем ошибочность этих «основных исходных положений» бросается в глаза с первого же взгляда; для того, чтобы уяснить это, вовсе не требуется какого-либо углубленного анализа, достаточно, просто указать на них пальцем.

Таких основных методологических ошибок мы насчитываем целых три, и утверждаем, что от них и происходят «все качества» «Новой экономики».

Первую, и кардинальнейшую, ошибку мы, впрочем, уже указали выше. В вопросе о первоначальном социалистическом накоплении автор становится исключительно на натуралистическую точку зрения. И если «90% всех ошибок, непонимания и мозговых мучений при изучении Маркса проистекает у нашей молодежи от натуралистического понимания закона ценности»⁶⁰, то такое же натуралистическое понимание оказывается возможным и при трактовке первоначального социалистического накопления, — разница только в том, что в данном случае «непонимание и мозговые мучения» наблюдаются не только «у нашей молодежи».

В самом деле, к чему сводится первоначальное социалистическое накопление у Е. А. Преображенского? Мы уже ознакомились с постановкой вопроса у Маркса: для него весь смысл сводился к некоему социальному действию, экспроприации экспроприаторов, или к первоначальному созданию («накоплению») социалистических общественных отношений.

Правда, в одном месте Е. Преображенский, — по-видимому, случайно, — высказывает абсолютно правильные вещи; так, трактуя вопрос о прибавочной ценности в переходной период, он пишет:

«Возьмем теперь вторую предпосылку понятия прибавочной ценности — отношение эксплуатации между двумя классами, систему присвоения прибавочного продукта работниками собственниками средств производства. Здесь мы несомненно продвинулись вперед несравненно дальше, чем в рассмотренном только что отношении, и продвинулись не эволюционным путем, а путем скачка, путем социалистической революции, путем ликвидации капиталистической собственности на средства производства и передачи их в руки организованного в государство пролетариата. По этому признаку мы в гораздо большей степени можем говорить о трансформации прибавочной ценности в прибавочный продукт, чем по другим. Этот пункт вообще является основным. Рабочий не может эксплуатировать сам себя»⁶¹.

Здесь, как видит читатель, фигурирует и экспроприация экспроприаторов, эта экспроприация совершенно правильно отождествляется с социалистической революцией, Е. Преображенский говорит также и о «скачке», но ему, видимо, совершенно невдомек, что тем самым он по существу говорит о «первоначальном социалистическом накоплении» и конструирует «закон» этого накопления. И что иначе ставить вопрос не приходится, тем более должен был бы понять сам же Преображенский, поскольку он сам дает такое определение предмета политической экономии: «она изучает лишь производственные отношения стихийно-неорганизованной формы хозяйства, с присущими только этой форме типами закономерностей, как они проявляются на основе действия закона ценности» (стр. 191 Курсив наш. — В. П.)⁶².

Но вопрос об определении политической экономии не является темой нашей статьи; во всяком же случае производственные отношения есть отношения людей. Стоя на точке зрения такого определения, Е. Преображенский должен был бы в сконструированном им экономическом «законе первоначального социалистического накопления» особенно подчеркнуть эту «людскую» сторону: этот закон и должен представлять также определенное общественное (или производственное) отношение определенных классов друг к другу; вся проблема в таком случае и сводится к ближайшей характеристике этого производственного отношения. Но у него данный «закон» черным по белому прямо противопоставляется такому «общественному», мы сказали бы: расфетишизированному, его пониманию. Мы приведем тут одно очень важное в данном отношении место:

«Как мы уже видели, — пишет Е. Преображенский, — первоначальное капиталистическое накопление могло происходить на базе феодализма, тогда как первоначальное социалистическое накопление не может происходить на базе капитализма. Следовательно, если социализм имеет свою предисторию, то она может начинаться только после завоевания власти пролетариатом. Национализация крупной промышленности и есть такой первый акт социалистического накопления, т. е. акт, который сосредоточивает в руках государства минимально-необходимые ресурсы для организации социалистического руководства промышленностью. Но здесь мы тотчас же сталкиваемся с другой стороной вопроса. Социализируя крупное производство, пролетарское государство одним только актом этой социализации меняет сначала систему собственности на орудия производства: оно приспособляет систему собственности к своим будущим шагам в деле социалистической перестройки всего хозяйства. Иными словами, путем революции рабочий класс приобретает лишь то, что капитализм имел в лице института частной собственности без всяких революций уже на базе феодализма. Первоначальное же социалистическое накопление, как период создания материальных предпосылок для социалистического производства в собственном смысле этого слова, должно только начинаться захватом власти и национализацией»⁶³.

Итак, как видит читатель, в этих приведенных словах различаются две «стороны вопроса». Во-первых, тут говорится о социализации, об изменении — и притом одним актом — системы собственности на орудия производства; но тут же немедленно выступает «другая сторона вопроса», и сводит почти на нет ту первую сторону Этот «один акт», т. е. социальная революция, — ибо этот акт и сводится к социальной революции, — сразу же низводится на степень подступа, лишь подступа к первоначальному социалистическому накоплению. Более того, этот «акт» фигурирует лишь постольку, поскольку он «сосредоточивает в руках государства минимально-необходимые ресурсы; иными словами, и в этом случае примат получает накопление некоторых материальных вещей — средств производства.

В этом последнем, очевидно, и вся суть, по Е. Преображенскому, первоначального социалистического накопления. Но это только и можно назвать «натуралистическим пониманием», которое, к слову сказать, и влечет к 90% ошибочности.

И дабы у читателя «Новой экономики» не могло оставаться никаких сомнений, Е. Преображенский еще раз повторяет:

«Точно так же и социалистическое накопление в подлинном смысле этого слова, т. е. накопление на технико-экономической базе социалистического хозяйства, уже развертывающего все ему свойственные черты и ему лишь свойственные преимущества, может начаться лишь после того, как советское хозяйство пройдет стадию первоначального накопления»⁶⁴. Итак, социалистическое накопление, или лучше применим другой, более подходящий термин, социалистическое расширенное воспроизводство, которое сводится к расширенному воспроизводству социалистических производственных отношений, имеет своей предпосылкой не создание этих общественных отношений, но накопление некой массы материальных вещей, и только голое накопление этой массы. «Как для функционирования мануфактур, а тем более фабрик с машинной техникой, нужен известный минимум предварительно скопленных средств в форме натуральных элементов производства, так необходим некоторый минимум (скопленных средств в форме натуральных элементов производства — как это вытекает из контекста. — В. П.) для того, чтобы комплекс государственного хозяйства мог развить все свои экономические преимущества, мог бы подвести под себя новую техническую базу»⁶⁵.

Итак, мы можем подвести теперь кое-какие итоги. Прежде всего из последней цитаты мы видим, что первоначальное капиталистическое накопление для Е. Преображенского сводится к некоему накоплению материальных вещей, т. е. потребительных ценностей, иначе: богатства. Но то же самоутверждается в другой цитате и относительно первоначального социалистического накопления.

В предыдущей статье мы уже видели, насколько может быть методологически оправдана подобная постановка вопроса. К этому мы должны только прибавить, что в данном отношении Е. Преображенский лишь воспроизводит одну из ошибок Р. Люксембург, которая подобным же образов отождествляет накопление капитала с накоплением золота, т. е. тоже некой, хотя, правда, и специфической, материальной вещи.

Доказывать неправильность подобных представлений после сказанного в первой статье мы считаем излишним⁶⁶; здесь достаточно будет указать на пресловутого мистера Пиля⁶⁷, эмигрировавшего на Лебяжий берег и там на собственном опыте познавшем, что капитал есть не только вещь, но и определенное классовое отношение.

Но если такая постановка неправильна и методологически нелепа — именно с точки зрения метода Маркса — ибо основана на грубейшем смешении богатства и капитала, то в применении к первоначальному социалистическому накоплению подобная постановка проблемы не становится ни на йоту более правильной. В этом мы и видим первый основной методологический грех, из которого с необходимостью вытекают и следующие⁶⁸.

Направившись по руслу «материального» накопления, отождествив накопление капитала с накоплением потребительных ценностей, или, вернее, растворив первое во втором, Е. Преображенский засим последовал снова за Розой Люксембург и в другой ее ошибке. Если центр тяжести проблемы заключается в накоплении вещей, то, во-первых, вся суть проблемы сводится лишь к темпу и методам накопления, а, во-вторых, именно в вопросе о методах этого накопления все смешивается воедино до полного качественного безразличия. Мы видели уже, что Р. Люксембург, выставив сперва утверждение, что реальный процесс накопления капитала совершается за счет двух источников: 1) за счет накопляемого \(m\) (прибавочной ценности) и 2) за счет третьих лиц, — затем концентрирует все свое внимание на этом втором источнике, тогда как первый у ней исчезает, и исчезает не только de facto, но и принципиально, поскольку воспроизводство в чистом капиталистическом обществе у ней оказывается невозможным.

Подобно этому и у Е. Преображенского первоначальное капиталистическое накопление совершается за счет двух источников⁶⁹. Во-первых, оно происходит за счет неэквивалентного обмена с третьими лицами, а кроме того, оно происходит и на собственной производственной базе, т. е. путем эксплуатации рабочей силы капиталистом. Так, на стр. 66, мы прямо и встречаемся с таким смешением:

«Переходим теперь, — пишет здесь Е. Преображенский, — к методам первоначального накопления, которые приводят к аккумуляции капитала экономическими путями. Здесь нужно различать накопление, которое получается в самом производстве за счет прибавочной стоимости занятого в предприятиях пролетариата, и, с другой стороны, обмен меньшего количества труда одной системы хозяйства или одной страны на большее количество труда другой системы хозяйства или другой страны». И чтобы не могло возникнуть никакого недоразумения относительно смысла приведенных слов, на стр. 90 Е. Преображенский говорит: «Таким образом, более низкая заработная плата, более высокий (?) рабочий день, чем в предшествующей экономической системе⁷⁰, и все это на базе более высокой техники, при более высокой производительности труда — вот источник усиленного первоначального накопления на производственной основе в начальный период развития капитализма».

Следовательно, теперь накопление капитала за счет капитализируемой прибавочной ценности, т. е. типичное капиталистическое накопление, одним ударом превращается в первоначальное накопление; но подобная постановка вопроса — для марксиста довольно-таки абсурдная, вовсе не удивительна у Е. Преображенского; это лишь прямое следствие его натуралистического подхода в этом вопросе.

Если накопление, в том числе и первоначальное накопление, сводится к собиранию материальных средств производства и только к этому, — то сравнительно второстепенной вещью является вопрос о том, откуда черпается подобное накопление: является ли его источником нечто созданное самостоятельным товаропроизводителем, или же это неоплаченный труд наемного рабочего. Но для того, для кого всякая экономическая категория — а первоначальное капиталистическое накопление есть также экономическая категория — является определенным общественным отношением, правда, «опосредствованной вещью» (Карл Маркс), эти два источника связываются с двумя принципиально различными процессами. Тут одна и та же вещь, скажем та же машина, прикрывает или, лучше, выражает совершенно различные общественные процессы.

Но все это — элементарные истины, на которых вряд ли нужно долго останавливаться. Гораздо интереснее то, что при переходе к социалистическому накоплению Е. Преображенский сперва, по-видимому, покидает эту позицию, но только для того… чтобы с другого конца, по иной лестнице снова взобраться на ту же теоретическую платформу.

Так, приступая к характеристике первоначального социалистического накопления, Е. Преображенский пишет: «Различение первоначального социалистического накопления от собственно социалистического накопления имеет огромное принципиальное значение. Ниже мы увидим, что это различение имеет огромное значение для нашей экономической политики точно так же, как смешение этих двух процессов влечет за собой грубейшие ошибки в области практического руководства хозяйством (совершенно справедливо сказано. Курсив наш. — В. П.). Социалистическим накоплением мы называем присоединение к функционирующим средствам производства прибавочного продукта, который создается внутри сложившегося социалистического хозяйства и который не идет на добавочное распределение среди агентов социалистического производства и социалистического государства, а служит для расширенного воспроизводства. Наоборот, первоначальным социалистическим накоплением мы называем накопление в руках государства материальных ресурсов, главным образом (что значит «главным образом»? — В. П.), либо одновременно из источников, лежащих вне комплекса государственного хозяйства»⁷¹.

Это положение Е. Преображенского, что и говорить, правильно почти на все 100%; говорим «почти», ибо и здесь мы встречаемся с усиленным подчеркиванием только материальной природы накапливаемых ресурсов. Более того, тут Е. Преображенский дает обещание «ниже» показать, что «смешение этих двух процессов влечет за собой грубейшие ошибки» в области практики; но за такой ошибочной практикой всегда должна стоять в качестве ее обоснования и ошибочная теория. И Е. Преображенский свято выполняет свое обязательство; ибо ниже мы видим, как это смешение становится самой сутью его накопленческого «закона» (и, добавим в скобках, влечет и к соответствующей практике).

В самом деле, буквально на тех же страницах начинается и сползание с только что объявленной теоретической позиции. «Первоначальное социалистическое накопление хронологически переплетается с социалистическим производством и отчасти с социалистическим накоплением на производственной основе, тем не менее, экономическая сущность этого процесса по отношению к социалистическому производству такова же, как и первоначального капиталистического накопления по отношению к капиталистическому производству»⁷².

Здесь, таким образом, начинается уже «хронологическое переплетение», но в конце фразы начинается уже «темна вода во облацех небесных». С точки зрения обычной терминологии и марксистского понимания применяемых понятий — тут все верно. Но выше мы, ведь, видели, что в отношении первоначального капиталистического накопления эти оба понятия просто сливаются воедино; они фигурируют лишь в качестве двух источников одного и того же процесса — первоначального накопления.

Если в последнюю цитату сделать данную подстановку, то она получает совершенно обратный смысл.

Но чтобы не было никаких сомнений, сам автор дает аутентическое толкование.

«Это накопление, — говорит он (т. е. накопление за счет источников, «лежащих вне комплекса государственного хозяйства». — В. П.), — в отсталой крестьянской стране должно играть колоссально важную роль, в огромной степени ускоряя наступление момента, когда начнется техническая и научная перестройка государственного хозяйства, и когда это хозяйство получит, наконец, чисто экономическое преобладание над капитализмом. Правда, в этот период происходит и накопление на производственной основе государственного хозяйства (т. е. за счет — прибавочного продукта государственного хозяйства. — В. П.). Однако, во-первых, это накопление также носит характер предварительного накопления средств для подлинно социалистического хозяйства и этой цели подчинено. А, во-вторых, накопление первым способом, т. е. за счет негосударственного круга, явно преобладает в этот период. Поэтому весь этот этап мы должны назвать периодом первоначального или предварительного социалистического накопления»⁷³. И в связи с этим в конце той же страницы закон первоначального социалистического накопления (к тому же еще разрядкой) начинает регулировать отчуждение прибавочного продукта страны для расширенного социалистического воспроизводства. Подчеркнем — всей страны, не того или иного сектора, а всех секторов, в том числе и социалистического.

Вместе с тем Е. Преображенский, начав за здравие, кончил за упокой. Резко различая в начале оба процесса — отчуждения прибавочного продукта из социалистического сектора и сектора несоциалистического, в конце он пришел к их полному смешению, т. е. к тому, от чего он так заботливо сам же предостерегал. В результате, социалистическое накопление растворяется без остатка в первоначальном социалистическом накоплении.

Фокус произведен! «Закон первоначального социалистического накопления» открыт; мимоходом, впрочем, отметим, что вся сущность этого «закона» может быть выражена очень кратко: «Накопляйте, накопляйте! Вот Моисей и пророки!»⁷⁴. Однако для этого недостаточно одной ловкости рук, — мы имели случай убедиться к тому же, что он сделан весьма и весьма неловко. Он должен иметь и более солидное основание. Однако такой результат и детерминирован такими более солидными моментами: во-первых, здесь сказался в полной силе натуралистический подход автора «Новой экономики», а для выяснения другой стороны нам нужно обратить внимание и на другой конец и на другую лесенку, о которых мы говорили выше.

III

Здесь нам придется пуститься в несколько более широкую область социологии.

Уже на первой странице «Новой экономики» мы встречаемся со следующим profession de foi:

«Разумеется, не может быть ни малейшего сомнения в том, что при изучении нашего хозяйства мы можем, должны и будем держаться общих основ марксистского метода, поскольку дело идет о методе диалектического материализма вообще и в частности об общесоциологическом методе Маркса»⁷⁵. В том, что «мы можем, должны» держаться марксистского метода, сомнения быть не может; но в том, что мы «и будем держаться», автор настоящих строк никак не может согласиться с Е. Преображенским. Действительно, поставим только вопрос, каким образом происходит смена одной общественной формации другой формацией по Марксу. Это — вещь общеизвестная; развитие производительных сил, происходящее внутри какой-либо общественной формы и стимулируемое самой же этой формой, на известной стадии перестает вмещаться внутри старой формы. Ее оболочка разлетается; она заменяется новой формой; эта замена и есть процесс социальной революции, в результате которого мы имеем дело с новой формацией общества. Однако в ней мы имеем те же накопленные внутри прежней разбитой формы материальные производительные силы, но они теперь связываются с иными новыми по типу производственными отношениями, не только дающими простор для дальнейшего развития производительных сил, но и стимулирующими это дальнейшее развитие.

В применении к социальной революции пролетариата Маркс, например, в «Критике Готской программы» говорит: «Надо было, следовательно, вместо того, чтобы приводить общие места о «труде» и «обществе», определенно показать здесь, как в современном капиталистическом обществе создались, наконец, материальные и проч. условия, которые дают рабочим возможность и заставляют их разрушить это общественное проклятие»⁷⁶, т. е. капиталистическую формацию общества.

Однако у Е. Преображенского своя философско-историческая концепция. И с точки зрения этой концепции, правда, очень хорошо можно понять неизбежность краха социализма, но зато возникновение социализма, т. е. смена капиталистической формации социалистической становится настоящей загадкой сфинкса⁷⁷.

О крахе разговор будет идти дальше, что же касается начала социализма, то относительного него в «Новой экономике» развивается весьма своеобразная теория; она, при этом, не вытекает из того хода мыслей, с которым мы ознакомились выше, а привносится сюда со стороны. Каковы ее корни — это вопрос другой, и он нас здесь не интересует, хотя несомненно, что вообще корни у ней все же имеются, но они, очевидно, лежат в иной плоскости более практического характера. Теоретически же эти положения не доказываются, но просто постулируются.

И эта теория сводится к тому, что, выражаясь вульгарно, сперва появляется очень маленький, хиленький «социализмик», который с самого же начала вступает в отважную борьбу Давида и Голиафа с капиталистическим чудищем. С одной стороны — стоят люди с кучей машин и т. п. материальных средств производства, и притом с довольно изрядной кучей, а с другой стороны — тоже стоят люди — социализм — с маленькой ничтожной кучкой материальных средств производства. Затем вторые начинают «накапливать», т. е. перекачивать или перетаскивать от первых имеющиеся у них материальные средства производства — чья возьмет!

Правда, тут встает вполне законный вопрос, а откуда же у них взялась даже и эта маленькая кучка всевозможного технического оборудования? Ясно, что они ее «грабанули» у капиталистов; но ведь, теоретически говоря, это не обязательно; они могли и «накопить» их также путем сбережений, например, посредством всякого рода кооперативов — тех же потребительских лавочек. Но если спросить дальше, чем же было вызвано (или детерминировано) их желание «ликвидировать капиталистическую собственность на средства производства и передать их в руки организованного в государство пролетариата», то тут ничего, кроме зловредных агитаторов не выдумаешь.

Социальная революция падает, по-видимому, с неба, и социализм начинает строиться «в чистом поле».

С подобными представлениями мы встречаемся уже в более ранней работе Е. Преображенского. Так, уже в его докладе «Экономические кризисы при нэпе»⁷⁸ мы имеем уже в сравнительно развитом виде весь этот ход мыслей.

Так уж в самом начале доклада мы встречаемся там с «зародышевым социализмом»⁷⁹; при чем данное зародышевое состояние неизбежно порождает, по мнению Е. Преображенского, диспропорции в хозяйстве, — а к диспропорции Е. Преображенский сводит и кризисы. Анализ этой диспропорции и отыскание средств борьбы с этой диспропорцией занимает или должно занимать «одно из центральных мест в экономическом исследовании, посвященном анализу экономических форм переходного периода»⁸⁰.

Итак, с одной стороны, экономика переходного периода, сиречь «новая экономика», а с другой — зародыш, наличие которого и обуславливает необходимость такой новой экономики. Дальше «зародыш» начинает «прозябать». На следующей странице он превращается уже в кусок.

Примечания

---

1. К. Маркс, Капитал (цит. по пер. П. Струве), 1907, т. I, стр. 549. ↩

2. «Мы видели, как деньги превращаются в капитал, как капитал производит прибавочную ценность и как последняя превращается в добавочный капитал. Но накопление капитала предполагает прибавочную ценность, прибавочная ценность — капиталистическое производство, это же последнее — наличность больших масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей. Все это движение как бы вертится в порочном круге, из которого мы можем выйти не иначе, как допустив существование какого-то «первоначального накопления («previous accumulation у Ад. Смита), предшествовавшего капиталистическому накоплению и являющегося не результатом капиталистического способа производства, а его исходным пунктом» (К. Маркс, Капитал, т. I, см. по пер. Струве, 1907, стр. 515—516). ↩

3. К. Маркс, Наемный труд и капитал. Цитирую по изд. «Колокола», 1905, стр. 34. ↩

4. Ibidem, стр. 35. ↩

5. Ibidem, стр. 34. ↩

6. Последний курсив мой. ↩

7. Ibidem, стр. 35—36. ↩

8. Изд. Комм. университета им. Свердлова, М. 1923. ↩

9. Попутно отмечу, что в сравнительно недавно вышедшей книжке K. Rеnnеr’a (Die Wirtschaft als Gesamtprozess und die Sozialisierung Popularwirtschaftlich dargestellt nach Karl Marx’System, Berlin 1924), представляющей довольно любопытный по своему построению опыт изложения системы Маркса и трактующей также вопросы социализации, т. е. по существу проблему первоначального социалистического накопления, точно также первоначальное накопление капитала отсутствует вовсе. ↩

10. Курсив мой. ↩

11. А. Богданов, Краткий курс экономической науки, изд. 10-е, 1920, стр. 130. ↩

12. 8-е изд., 1926 г., стр. 284—290. ↩

13. В. Е. Мотылев, Курс политической экономии, т. I, Гос. Изд., 1925, стр. 15. ↩

14. Ibidem, стр. 16. ↩

15. Ibidem, стр. 19. ↩

16. Ibidem, стр. 20, курсив мой. ↩

17. Маркс, Капитал, т. I, стр. 618. ↩

18. ) S. Karski, Eine marxistische Untersuchung über den Imperialismus, «Münchener Post» № 25 den 31 Januar 1913. ↩

19. Капитал, т. I, пер. Струве, стр. 516. ↩

20. Ibidem. ↩

21. Курсив мой. Ibidem, стр. 517. ↩

22. Эта сторона вопроса — развитие внутреннего рынка по отношению к России — исчерпывающе выяснена Лениным в его известном «Развитии капитализма в России». ↩

23. Курсив мой. Капитал, т. I, стр. 517. ↩

24. Ibidem, стр. 550. ↩

25. Во избежание недоразумений оговорюсь, что вообще разъединение средств производства и существования от непосредственного производителя лежит в основе появления и рабского и крепостнического строя. То, что отличает первоначальное накопление капитала, — это непременное сопровождение этого процесса другим фактором: освобождением этого экспроприируемого производителя и от всякой личной зависимости, превращение его в persona subjectis. ↩

26. Капитал, т. 1, стр. 543. ↩

27. Ibidem. ↩

28. Энгельс, Антидюринг, изд. В. И. Яковенко, Спб. 1907. стр. 133. ↩

29. Там же, стр. 135. ↩

30. Ibidem, стр. 135. ↩

31. См. Р. Люксембург, Накопление капитала, 3-е изд., стр. 353 и след. ↩

32. Ibidem, стр. 376. ↩

33. См., напр., Накопление капитала, стр. 351. ↩

34. См. ibidem, стр. 345. ↩

35. Накопление капитала, стр. 472—473. ↩

36. Ibidem. ↩

37. Накопление капитала, стр. 433. ↩

38. То, что мы раньше назвали неэквивалентным или безэквивалентным обменом. ↩

39. См. «Под Знаменем Марксизма» № 10—11 за 1924 г. ↩

40. К. Маркс, Капитал, т. III, ч. 2, 1907, стр. 301. ↩

41. Об этом см. также ту же статью «Капитализм и внешний рынок». ↩

42. Статья дискуссионная. Ред. ↩

43. См. «Под Знаменем Марксизма» № 9, 1927 г. ↩

44. См. указанн. статью, стр. 87—88. ↩

45. Здесь попутно следует еще отметить, что в этом отношении крупнейшую роль играет и политика буржуазного государства. ↩

46. Н. И. Бухарин, К вопросу о закономерностях переходного периода, изд. «Моск. рабоч.», стр. 60. ↩

47. Там же, стр. 60—61. ↩

48. Там же, стр. 66. ↩

49. Автор предпочитает этот термин В. Ленина вместо обычного — «финансовый капитал». ↩

50. См. стр. 127 и след. «Новой экономики». ↩

51. Е. Преображенский, Новая экономика, М. 1926, стр. 129. ↩

52. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 550. ↩

53. Там же, стр. 550. ↩

54. Там же, стр. 551. ↩

55. Точно так же сопоставляет оба эти процесса Маркс и в своем письме к редактору «Отечественных Записок»: «В главе о «первоначальном накоплении» я только имел намерение проследить тот путь, которым в Западной Европе экономический капиталистический строй вышел из недр экономического феодального строя. А путь этот вел к тому, чтобы разъединить производителя от его средств производства, обращая первого в наемника (пролетария в современном смысле слова), а последние — в капитал. В этой истории «составляет эпоху всяким переворот, который служит средством подвинуть вперед формирование капиталистического класса… Но основою всего процесса служит экспроприация землевладельцев». В конце главы я рассматриваю историческое направление (tendence) капиталистического накопления и утверждаю, что его последнее слово, это — преобразование капиталистической собственности в общественную. В этом месте я не приводил никаких доказательств этого положения, по той простой причине, что само это положение есть не более, как краткое резюме длинного ряда данных, уже разобранных в главе о капиталистическом производстве». См. прил. к 3-му изд. I тома сочинений В. И. Ленина, стр. 502. ↩

56. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 549. ↩

57. Повторяем, пока для нас, кроме капиталистов и рабочих, никаких других классов и групп не дано. ↩

58. «Что же можно было бы — весьма условно — назвать периодом первоначального социалистического накопления? Так можно было бы назвать только акт „экспроприации экспроприаторов” с сопутствующими ему мероприятиями. Если капиталистическое первоначальное накопление характеризовалось как разъединение производителей со средствами производства, то тут налицо их объединение, применение насилия, характеристика процесса как „переворотов”, „внезапность и насильственность” процесса, наконец, характеристика процесса как исторической предпосылки и „исходного пункта” развития, а не его „результата”», — все этo элементы сходства» (Н. И. Бухарин, К вoпpосу о закономерностях переходного периода, стр. 68). ↩

59. Александр Кон, О «Новой экономике» Е. А. Преображенского, Гиз, 1927, стр. 3. ↩

60. «Новая экономика», стр. 129. ↩

61. «Новая экономика», стр. 170. ↩

62. Правда, и у Е. Преображенского, как видим, мы встречаемся с определением политической экономии, как науки лишь о производственных отношениях, с которым мы, к слову сказать, решительно согласиться не можем, ибо подобную постановку мы считаем определенным уклоном в сторону кантианства или, точнее, неокантианства. Недаром точно такое же определение политической экономии мы находим у Аммона. См., напр., И. И. Рубин, Современные экономисты на Западе, стр. 184. Политическая экономия изучает не только производственные отношения людей, она изучает также, напр., и развитие производительных сил внутри капиталистической формы производства, которая и обусловливает это развитие. ↩

63. «Новая экономика», стр. 54. Курсив наш. — В. П. ↩

64. Курсив наш. Там же, стр. 55. ↩

65. Там же, стр. 55. Курсив наш. — В. П. ↩

66. Во избежание недоразумений оговоримся, что мы вовсе не выбрасываем тех процессов, которые совершаются при этом с материальными вещами. Конечно, экспроприация капиталистов является в то же время и сосредоточением (в оригинале - сосредоточенным — Оцифр.) в руках пролетариата некоторой суммы материальных вещей, т. е. средств производства. Мы утверждаем лишь, что нельзя сводить весь процесс к этому материальному накоплению и упускать другую и принципиально чрезвычайно существенную сторону — скачок в области производственных отношений или в социальной форме. ↩

67. См. гл. XXV тома I «Капитала». ↩

68. Тов. А. Кон видит этот грех в другом: «Его (т. е. Е. Преображенского. — В. П.) закон не устанавливает максимума социалистического накопления. В этом установлении минимума социалистического накопления и отрицании его максимума, несомненно, заключается основное содержание «закона» первоначального социалистического накопления. В этом же заключается его ошибочность». О «Новой экономике» Е. А. Преображенского, стр. 52—53. «Мы отвергаем закон… потому, что он устанавливает только минимум» (стр. 54). Следовательно, т. Кон, видимо, считает подобное конструирование закона допустимым и правильным, ему не нравится только однобокость этого закона. Мы же думаем, что, если бы он обладал и двумя «боками», от этого он не стал бы менее ошибочным. ↩

69. См., напр., стр. 69, 89 и 90 «Новой экономики». ↩

70. Т. е. в ремесленном производстве средних веков. Оказывается, в ремесле, как предшествующей экономической системе, т. е. в ремесле, как экономической формации, а не в реальном ремесле, мы имеем заработную плату (?!). Вот уже, поистине, теоретическая неразбериха! ↩

71. Там же, стр. 57—58. ↩

72. Там же, стр. 57. ↩

73. Там же, стр. 58. Курсив наш. — В. П. ↩

74. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 424. ↩

75. Стр. 13. ↩

76. К. Маркс, Критика Готской программы, пер. Н. Алексеева, Спб. 1906, стр. 10. Курсив наш. — В. П. ↩

77. Опять оговоримся, что мы не утверждаем всеобщего значения, этой философско - исторической концепции в системе взглядов Е. Преображенского. - согласимся, что во многих вопросах он стоит на другой, правильной философско-исторической концепции. Но что в основе теории первоначального социалистического накопления лежит данная, ошибочная на наш взгляд, концепция, — это непреложный и объективный факт. ↩

78. Прочитан 1 ноября 1923 г. в Комм. Академии. См. «Вестник социалистической Академии», 1923 г., кн. VI. ↩

79. См. стр. 303. ↩

80. Там же. ↩

81. Там же. Курсив наш. — В. П. ↩

82. Из речи Н. И. Бухарина по вопросу о программе Коминтерна. См. «IV Всемирный конгресс Комм. Интернационала», избранные доклады, речи и резолюции, Гиз, 1923, стр 191. И Н. И. Бухарин продолжает: «Пропорция между поддающимися и неподдающимися рационализации с нашей стороны, пропорция между промышленностью и крестьянством и т. д., и т. д., все эти черты отсталости нашего экономического развития найдут себе выражение в отсталых формах нашего социализма». ↩

83. «Новая экономика», стр. 142. ↩

84. Там же, стр. 142—143. Курсив наш. — В. П. ↩

85. Там же. Курсив наш. — В. П. ↩

86. «Новая экономика», стр. 109—110. Курсив наш, — В. П. ↩

87. Там же, стр. 51. А также «…либо социалистическая форма развивается и за счет собственного накопления, и за счет внесоциалистической среды, питаясь также и ее соками». Там же, стр. 86—87. Курсив наш. — В. П. ↩

88. Опять-таки и здесь мы можем противопоставить противоположную точку зрения. См. «IV Всемирн. конгресс Комм. Интернационала», избран речи и резолюции, Гиз, 1923, стр. 190—191. ↩

89. «Новая экономика», стр. 50. ↩