Перейти к содержанию

Позняков В. Гильфердинг или Маркс?⚓︎

Журнал «Под знаменем марксизма», 1926, № 1-2, с. 245—267

В своей работе о «Деньгах и кредите» А. Финн-Енотаевский пишет:

«Деньги явились на известной ступени развития меновой торговли, ставшей посредственной. Некоторые из функций, выполняемых деньгами, которые ряд видных экономистов считают сущностью денег, имело место в общественной экономической жизни и до возникновения денег, они будут существовать и по исчезновении денег: укажем хотя бы на основную функцию денег — служить мерилом ценности. Но в сфере товарного обращения особый товар, выполняющий функции мерила ценности и средства обращения вместе, становится деньгами»1.

Трудно нарочно уместить такую большую путаницу на таком небольшом пространстве — на протяжении всего нескольких строк. Прежде всего, что это за функции денег, которые существовали до возникновения денег и будут существовать и после уничтожения денег? Во всяком случае это будут функция чего-либо иного, но не функции денег. Во-вторых, в качестве таковой функции Финн-Енотаевский называет их функцию служить мерилом ценности. Но мерило ценности предполагает наличие ценности, ибо нельзя измерять то, что не существует. В результате же мы, по-видимому, преблагополучно приходим ко взглядам, хотя бы, того же Смита, который, напр., считал деньги таким средством, к которому люди условились прибегать удобства ради2. Ценность, измеряемая деньгами, существует, повидимому, сама по себе, независимо от денег, но сами деньги ничуть при этом не связаны с ценностью. Если первое в надлежащей интерпретации верно, то второе уже абсолютно не верно. Суть здесь, конечно, в том, что ценность, по крайней мере в данном месте у Финна-Енотаевского, видимо выступает в качестве логической категории. А. Смит считал деньги в то же время товаром. И Финн-Енотаевский считает их дальше также товаром, и даже особым товаром. Но эта особенность заключается лишь в том, — как это следует из дальнейшего,— что этот товар выполняет «функцию мерила ценности и средства обращения». Финн-Енотаевский совершенно справедливо видит основной грех «ряда видных экономистов» в том, что они сущность денег выводили из той или иной функции денег. Но все отличие от них Финн-Енотаевского заключается в том, что, по его мнению, опять-таки высказанному здесь, сущность денег — это есть сумма двух их функций. Совершенно верно, что ошибочно выводить сущность денег из какой-либо функции денег, но несомненно также, что не менее ошибочно выводить деньги и из двух функций одновременно; в данном случае количество не переходит еще в качество.

Что здесь Финн-Енотаевский выставляет совершенно неправильное положение, знает и он сам, ибо дальше он говорит:

«Связь бумажных денег — и банкнот — с ценностью какого-нибудь исключительного товара — скажем, благородного металла — лежит в сущности денег, а не практическое лишь удобство, введенное вследствие естественного непостоянства кредита как уверяет Готрей; она неустранима, пока существует обмен, создавший деньги. А деньги товар, хотя и особенный»3.

Тем самым перед нами встает вопрос о сущности денег. Какой же ответ мы находим у Финна-Енотаевского? «Тот самый процесс, — говорит он, — который превращает ценность товаров в цены, превращает товар, в котором выражены эти цены, в деньги»4.

Очевидно, что сущность денег и должна быть выведена из этого процесса. Но такая постановка вопроса в корне неправильна. Однако в нашу задачу вовсе не входит критика взглядов Финна-Енотаевского; задача, которую мы поставили себе, иная: она сводится к вскрытию основной ошибки теории денег Гильфердинга. Если мы и привлекли сюда Финна-Енотаевского, то только потому, что он в приведенных словах в очень сжатой форме дал в сущности очень верную формулировку основных взглядов Гильфердинга, а также, добавим, повторил и все его ошибки.

Обратимся все же к характеристике того процесса, в котором возникают деньги. Мы только что указали, что представления об этом процессе Финна-Енотаевского мы совершенно не можем признать правильными, ибо они в корне противоречат теории денег Маркса, которую мы считаем единственно правильной. Но они одновременно, как нельзя лучше, можно сказать, внутренне связаны с его представлением о деньгах, как мериле ценности плюс средство обращения. Фактически, а не на словах, подобное представление о процессе, как стремится показать Каутский, лежит в качестве того фундамента, на котором Гильфердинг воздвигает все свое теоретическое здание (в области теории денег, конечно). Впрочем, по отношению к Гильфердингу, как мы увидим дальше, и это неверно.

Можно ли, в самом деле, утверждать, что тот процесс, который превращает особый товар в деньги, есть процесс модификации ценности в цены, как это утверждает Финн-Енотаевский? Мы думаем, что этого делать ни в коем случае нельзя. Однако, кстати, естественную следствием такого понимания является его представление, что может иметь место ценность и в то же время еще отсутствовать деньги и, наоборот, — может существовать ценность, хотя бы деньги были уничтожены, как это утверждает тот же Финн-Енотаевский.

Маркс давал совершенно иной ответ; для него процесс превращения особого товара в деньги был в то же время процессом развития самой ценности, а не только процессом превращения ценности в цену. Этот момент странным образом упускается из виду не только Финном-Енотаевским, но и Гильфердингом, а также и критиками теории денег Гильфердинга. Однако к теории Маркса мы вернемся позже, а теперь обратимся к нашей ближайшей теме.

Как известно, Гильфердинг конструирует новое понятие «общественно-необходимой стоимости (ценности) обращения»5, и его кладет в основу своей теории бумажных денег; так он ставит вопрос, по крайней мере, в «Финансовом капитале», но, как указывает Каутский6, в дальнейшем он распространяет выведенные им положения и на случай золотого обращения7.

Вскрытие его основной ошибки делается поэтому актуальным; тем более, что и «среди части марксистской молодежи, — как указывает т. Мотылев8, — в виду этого (т. е. в силу перехода почти всех стран к бумажно-денежному обращению. В. П.) пользуется успехом теория «общественно-необходимой стоимости обращения» Гильфердинга, дающая видимость ответа и, — притом, — внешне согласованного с экономической концепцией марксизма».

Специальной критике подверг эту новую теорию денег Каутский в своей статье «Золото, бумажные деньги и товары»9. Но нужно сказать, что основной изъян гильфердинговских построений остался для Каутского незамеченным; поэтому его критика в значительной степени бьет мимо цели. К тому же Каутский сам запутывается в дальнейшем, пытаясь восстановить разорванную Гильфердингом (конечно, только в представлении самого Гильфердинга) связь бумажных денег с золотом. Тов. Мотылев резче, но все-таки недостаточно резко, указывает на несовместимость взглядов Гильфердинга и теории Маркса. К сожалению, он эту несовместимость ближе не показывает.

Однако обратимся к первоисточнику: нам нужно прежде всего изложить критикуемую нами теорию. К счастью для нас, общеизвестность взглядов Гильфердинга освобождает нас от необходимости подробного ее изложения. Остановимся на пунктах его теории и дадим их притом в известном критическом разрезе.

Здесь у него любопытен уже сам методологический подход. Каутский совершенно верно характеризует его, говоря, что деньги, по формуле Гильфердинга, должны функционировать как мерило стоимости и средство обращения прежде, нежели установлена их стоимость, превращающая их в мерило стоимости и средства обращения»10. Приходится только удивляться, что Гильфердинг, так много и хорошо писавший о методе Маркса, в данном конкретном случае так основательно позабыл все им написанное, и ни в малейшей степени не сумел применить этот метод. Здесь он хорошо усвоил язык и стиль Маркса, но сущность или метод Маркса остались для него terra incognita.

Конкретно, в действительности мы встречаемся, конечно, прежде всего с деньгами в их различных функциях. Нет обмена, т. е. обращения товаров, нет и денег, — обмен предшествует деньгам. Но в актах обмена деньги функционируют в виде средства обращения, ибо целью менового акта и является перемещение товара из рук в руки, совершаемое при посредстве денег. Опять-таки, только в обмене мы встречаемся с деньгами, функционирующими в роли мерила ценности, ибо измеряют ценность для того, чтобы ее обменять (продать или купить). То же можно сказать и относительно других функций. Лишь выполняя эти функции, определенный товар становится деньгами. Эти функции, по-видимому, и были исторически первичными; с них, по-видимому, и должен начаться анализ денег: из этих функций денег нужно вывести их сущность. И мы знаем, что всевозможные буржуазные теории денег представляют как раз такое выведение сущности денег из той или иной их функции. Можно даже пытаться вывести сущность денег из совокупности всех их функций, понимаемой при том в смысле простой, арифметической суммы этих функций. И, все-таки, даже и в таком случае это был бы неправильный путь. Ибо целое в данном случае будет больше, чем простая сумма составляющих ее частей. Конкретно нам даны различные функции денег. Но конкретное потому конкретно, что оно является сведенным к единству множеством определений, т. е. единством в многообразии»11, а не единством многообразий. «В мышлении оно выступает поэтому как процесс объединения, как результат, не как исходный пункт, хотя оно является исходным пунктом в действительности, и, следовательно, также исходным пунктом созерцания и представления»12. Поэтому нет ничего ошибочнее пути, на который встал Гильфердинг. Но он предопределил также и его основную ошибку, ибо фактически мы у него имеем мало последовательный, лишь прикрытый марксистской фразеологией, вариант вульгарной квантитативной теории. Впрочем, на этом моменте методологического порядка нам придется остановиться в дальнейшем в связи с теорией денег Маркса, которой нам придется коснуться, чтобы показать, насколько Гильфердинг основательно «проревизовал» Маркса.

О необходимости такого пересмотра взглядов Маркса, впрочем, говорит и сам Гильфердинг. По его мнению, мы встречаемся с рядом таких явлений, — как, напр., явления денежных систем в Голландии, Австрии и Индии, — с которыми при помощи сформулированной Марксом теории, по-видимому, невозможно справиться13. Теория денег, развитая Гильфердингом, как он сам говорит или как ему это кажется, на основе теории Маркса, должна разрешить именно эти выдвинутые новыми явлениями денежного обращения проблемы. Что при этом ему приходится исправить Маркса — это является несомненным. Весь вопрос и заключается в том, какой характер носит это исправление? И не является ли такое «исправление» скорее искажением Маркса?

Свой анализ Гильфердинг начинает с установления «необходимости денег». Здесь (в первой главе своего «Финансового капитала») он имеет дело только с золотыми деньгами,— и здесь он, по видимости, лишь излагает то, что было сказано Марксом. Но это только по видимости; ибо при внимательном чтении становится ясным, что теория Маркса подвергается тут не извращению, — этого нельзя сказать прямо, но она как-то перекрашивается, принимает ненадлежащие пропорции, как бы отражается в кривом зеркале. То наиболее существенное, что характеризует теорию денег Маркса, как-то ускользает, наоборот, она непропорционально раздувается в другом отношении, получая при том вид того трамплина, который помогает Гильфердингу совершить скачок к своей собственной теории (дело идет тут, в действительности, не о «поправке» к теории Маркса, добавим мы в скобках, а именно о прыжке от теории Маркса). Даже там, где Гильфердинг только лишь следует за Марксом, излагая вполне марксистские, по внешности, взгляды, мы имеем уже основательную ревизию или весьма значительный уклон от взглядов Маркса, при чем, конечно, Гильфердингу volens nolens в этих случаях приходится, увы, повторять только зады, давно сказанные не только до него, но и до Маркса.

В настоящее время вопрос вообще стоит так: или теория Маркса, вполне, без всяких поправок; или же поправки и поправочки, и неизбежное повторение новейших мудростей буржуазной политической экономии — tertium non datur. Итак, что такое деньги?

«Деньги суть товар, подобный всем другим товарам, а следовательно, это воплощение стоимости»14.

«Деньги в качестве стоимости суть товар, подобный всякому другому, и непосредственно из самого характера общества товаропроизводителей вытекает необходимость того, чтобы деньги имели стоимость»15.

Это совершенно верно, настолько верно, что дальше, когда Гильфердинг переходит к построению своей теории, он совершенно забывает об этих определениях. Следовательно, Гильфердинг знает, что деньги вообще являются товаром, что, как таковой, они должны иметь и имеют ценность, знает он также, что деньги в то же время являются особенным товаром. Ибо «от всех остальных товаров деньги отличаются, прежде всего тем, что они являются для всех других товаров эквивалентом, т. е. товаром, в котором все другие товары выражают свою стоимость. Что они сделались таковым, это — результат совокупности меновых процессов»16.

Мы, таким образом, подошли к меновым процессам, т. е. к явлениям товарного обращения. Это товарное обращение, именно обращение, как «совокупность меновых процессов», и является для Гильфердинга исходным пунктом. Впрочем, об этом он сам говорит:

«Исторически деньги первоначально развились из обращения. Следовательно, это прежде всего — орудие обращения (для Гильфердинга и теоретически деньги тоже прежде всего — орудие обращения. В. П.). Только тогда, когда они сделались всеобщей мерой стоимостей и всеобщим эквивалентом, они сделались и всеобщим платежным средством»17.

Этими словами Гильфердинг заостряет свою теорию против Кнаппа, но он заостряет ее не только против Кнаппа!

И в полном согласии с этим он говорит, что «необходимость общего мерила стоимости, в котором непосредственно выражается стоимость всякого другого товара, и на которое последний может быть во всякое время непосредственно обменен», возникает «из самого процесса обмена, из необходимости постоянного взаимного приравнивания товаров»18, т. е. из ряда меновых актов, другими словами, из процесса обращения товаров, как такового.

«Следовательно, деньги с одной стороны — товар. Но. с другой стороны, этот товар постоянно отодвигается на особое место эквивалента»19.

И он ближе характеризует этот процесс отодвигания. Это произошло в процессе деятельности всех остальных товаров, которые легитимировали денежный товар, как свой единственный и всеобщий эквивалент»20. Деньги, по Гильфердингу, есть легитимированный в качестве общего эквивалента товар.

Но в дальнейшем сам этот товар у него исчезает, ибо центр тяжести он переносит именно на эту легитимацию. Только благодаря этой легитимации он становится деньгами, непосредственным воплощением общественно-необходимого времени. Но при этом Гильфердинг совершенно забывает то чрезвычайно существенное обстоятельство, которое нарочито подчеркивает Маркс, что таким непосредственно-общественным трудом становится частный труд, именно труд производителя золота. В этом Маркс видит одно, и притом чрезвычайно существенное для теории денег, противоречие формы ценности. Эта сторона вопроса совершенно затушевывается Гильфердингом, и вместо этого он на первый план выпячивает именно процесс обращения или меновой акт. Вообще можно было бы, пожалуй, счесть первую главу «Финансового капитала» не совсем удачным изложением теории Маркса, если бы дальнейшее не бросало очень яркого света на это своеобразие в ее изложении, — иначе Гильфердинг никак не смог бы перейти к «общественно-необходимой ценности обращения». В этом понятии и заключен весь смысл и в то же время вся бессмыслица его теории, если подойти к ней с критикой на основе метода Маркса.

Если эта бессмыслица красной нитью проходит уже, хотя и в зашифрованном виде, через всю первую главу, — читатель легко может проследить ее сам21, — то в открытом и незамаскированном виде она торжественно выходит на сцену дальше (во 2-й главе). Правда, свою теорию, — по крайней мере в «Финансовом капитале», — Гильфердинг строит для бумажно-денежного обращения, однако она бьет дальше цели; теоретические построения вообще имеют свою логику (как говорят немцы: кто сказал А, тот должен сказать и Б), и она с равным успехом или, правильнее, с таким же неуспехом должна быть расширена и на металлическое, в частности золотое денежное обращение. Впрочем, в позднейшей своей статье22 Гильфердинг и дает ей такое распространительное толкование.

Итак, раскроем содержание понятия «общественно-необходимой ценности обращения»; для этого предоставим слово самому Гильфердингу:

«Форма процесса обращения: товар — деньги — товар, Т—Д—Т — говорит Гильфердинг (мы увидим затем, какое употребление он делает из этой формулы и какой интерпретации он ее подвергает). — «В этом процессе деньги играют роль простого доказательства, что индивидуальные условия, при которых произведен товар, соответствуют общественным условиям производства»23.

Это верно, но если мы останемся в пределах только этого процесса; однако вместе с тем, логически, для нас деньги будут уже даны до этого процесса. Ибо, как на это указывает и сам Гильфердинг, «в сфере товарного обращения деньги первоначально появляются как твердый кристалл стоимости, а потом расплываются просто в эквивалентную форму товара»24. Но у Гильфердинга не только деньги расплываются в эквивалентную форму товара, вместе с тем у него расплывается также теория ценности и теория денег Маркса в нечто чрезвычайно напоминающее вульгарные построения буржуазных количественников. Действительно, непосредственно вслед за этим он продолжает:

«Но необходимыми представляются (деньги. В. П.) только потому, что только таким образом стоимость товара может получить общественно-значимое выражение, и что только так товар может превратиться из денег снова в какой угодно другой товар»25.

В этом «общественно-значимом выражении» мы встречаемся уже со специфически гильфердинговским уклоном; дальше он развивает его следующим образом:

«Выражение в денежной форме остается лишь мимолетным, оно приобретает важность не само по себе... таким образом здесь важна исключительно общественная сторона денег, то их свойство, что как стоимость они равны товару»26.

Пусть не думает читатель, что эта «стоимость» есть ценность самих денег, т. е. того материала, из которого сделаны деньги. Эта «стоимость» оторвалась от того презренного товарного тела, с которым она раньше была связана, и получает особое абстрактное, нематериальное бытие. Ибо, хотя «эта общественная сторона осязательно, материально выражена в денежном материале, например, в золотых деньгах», «но она непосредственно может быть выражена посредством сознательного общественного регулирования, — а так как сознательный орган общества, построенного на товарном производстве, есть государство, следовательно, посредством государственного регулирования27.

Во-первых, хорошо это «сознательное общественное регулирование» в принципиально неорганизованном, неурегулированном обществе! Во-вторых, несмотря на резкое отмежевание Гильфердинга от государственной теории денег, здесь весьма заметны следы влияния кнапповских построений; и, в-третьих, это «сознательное общественное регулирование» Гильфердинг связывает с определенным материалом, и если, как в данном случае, он связывает его с золотом, то это вовсе не необходимая, а чисто случайная связь. Золото в данном случае можно заменить бумагой; ибо ценность денег не есть ценность самого денежного материала, а отраженная ценность противостоящего деньгам товара. Тут мы вошли in medias res теории Гильфердинга, в «Финансовом капитале» свою теорию он развивает именно в применении к бумажно-денежному обращению, но, как и указывали, нет никаких логических препятствий распространить ее и на случай любого денежного обращения.

Однако приведем формулировку самого Гильфердинга:

«При чистом бумажно-денежном обращении с принудительным курсом28 при неизменности времени оборотов, стоимость бумажных денег определяется суммою цен тех товаров, которые должны пройти через сферу обращения; бумажные деньги здесь приобретают полную независимость от стоимости золота и непосредственно отражают стоимость товаров согласно закону, что их общее количество представляет стоимость, определяемую формулой

$$ \frac{\text{сумма товарных цен}}{\text{число оборотов одноименных монет}.} $$ Из этого тотчас же видно, что возможно не только обесценение, но и повышение цены бумажных денег по сравнению с их первоначальной ценой»29.

«Итак, — резюмирует Гильфердинг, — стоимость бумажных денег определяется суммой стоимости товаров, находящихся в обращении. Здесь чисто общественный характер стоимости обнаруживается в том, что такая не имеющая стоимости вещь, как бумага, выполняя чисто общественную функцию, обслуживая обращение, приобретает вследствие этого стоимость, и что величина последней определяется не собственной стоимостью бумаги, совершенно ничтожною, а стоимостью массы товаров, — представляет отражение товарной стоимости на бумажных знаках. Как луна, которая уже давным-давно охладилась, может светить только потому, что она получает свет, от раскаленного солнца, так и бумажные деньги только потому имеют стоимость, что общественный характер труда сообщает товарам стоимость. Отраженная трудовая стоимость делает бумагу деньгами точно так же. как отраженный солнечный свет заставляет светиться луну. В бумаге отблеск стоимости, именно товарной стоимости; свет луны — отблеск солнечного света»30.

«Величина стоимости самого этого «мерила стоимости» (бумажных денег и металлических при закрытой чеканке. В. П.) определяется уже не стоимостью того товара, из которого оно образовано, не стоимостью золота или серебра, или бумаги. Напротив, эта «стоимость» в действительности определяется совокупной стоимостью товаров, находящихся в сфере обращения (причем предполагается неизменная быстрота оборотов). Действительное мерило стоимости не деньги: «курс» самих этих денег определяется тем, что я назвал бы общественно-необходимой стоимостью обращения»31.

Не приходится доказывать, что подобного рода теоретические построения плохо вяжутся с основами теории Маркса; впрочем, это видит и сам Гильфердинг. Маркс писал:

«Неимеющие ценности марки являются знаками ценности лишь постольку, поскольку заменяют золото в процессе обращения, и заменяют его лишь постольку, поскольку оно само входило бы в обращение, как монета — это количество определяется его собственной ценностью, если предположить, что меновая ценность товаров и быстрота их обращения даны»32.

Эти слова Маркса приводит и Гильфердинг, но он не согласен только с тем, по его мнению, обходным путем, к какому прибегает Маркс. «Излишним представляется только тот обходный путь, — так формулирует он свое отличие от Маркса, — в который пускается Маркс, определяя сначала стоимость необходимого количества монеты и лишь через нее — стоимость бумажных денег»33.

Весь вопрос и заключается в том, насколько правильное такое прямое выведение? Случайно ли, в самом деле, что Маркс «запутался» на обходных путях? Не лежит ли необходимость такого обходного пути в самой природе товарного общества? Не говорит ли сам Гильфердинг, что «рабочее время (заключенное в товаре. В. П.), как таковое, не получает непосредственного выражения», что для этого требуется приравнивание к другой вещи, т. е. наличность этой «другой вещи», и такой «вещи», как разъясняет тот же Гильфердинг, которая сама обладает ценностью. И дальше — в полемике против количественной теории денег — разве сам Гильфердинг не говорит: «Важно, кроме того, что вообще невозможно сопоставлять количество металла на одной стороне и количество товаров — на другой. Какое отношение может существовать между х килограммов золота или серебра, или даже бумажных денег и а миллионами сапог, в миллионами коробок сапожной ваксы, с центнерами пшеницы, d гиктолитрами пива и т. д.? Сопоставление массы денег, c одной стороны, и товарной массы, с другой, уже само по себе предполагает нечто общее между ними, — как раз то самое отношение стоимости, которое требуется объяснить»34.

Но еще нелепее сопоставлять количество товаров на одной стороне и кучу бумажек на другой, а к этому и сводится все «новое» открытие Гильфердинга. Ведь «знак ценность есть непосредственно знак цены, следовательно, символ золота, и только окольным путем символ ценности» (Маркс)35, и притом именно символ ценности золота, а не каких-либо иных товаров, а тем более не всей товарной массы. Так утверждал Маркс, и иначе он не мог утверждать. Очень хорошо, что Гильфердинг приводит здесь совершенно правильные положения Маркса, очень жаль только, что о них он сейчас же и забывает; впрочем, мы вернемся еще к этому вопросу. Теория ценности Маркса и логически с ней увязанная, логически из нее вытекающая теория денег абсолютно непримиримы с собственной теорией Гильфердинга и с его «общественно-необходимой ценностью обращения».

Исходным пунктом Гильфердингу служила, как мы видели, Марксова формула товарного обращения Т—Д—Т; вместе с тем деньги для него выступали прежде всего и исключительно, как посредствующее звено в этой формуле товарных метаморфоз, т. е. как средство обращения; правда, они в то же время выполняли известную социальную функцию, они давали общественное признание труду частного товаропроизводителя, они выступали как мерило ценности; но эта их функция быть мерилом ценности подчиняется Гильфердингом их основной функции как средства обращения, вытекает из нее. Следовательно, Гильфердинг выводит сущность денег из их функции, и именно из функции средства обращения; подобное выведение лежит явно или скрыто в основе любой количественной теории. Нелепость такого выведения сущности денег из формулы Т—Д—Т всякому марксисту бросается в глаза; поэтому Гильфердинг производит эту же операцию, но в более сложном виде; он исходит не из двух отдельных, но сцепленных между собой метаморфоз, он берет все товарное обращение данного общества.

«Предположим, — говорит он, — что в определенный момент обращение требует 5 миллионов марок, для чего необходимо приблизительно 3.600 фунтов золота. Тогда все обращение приняло бы у нас такой вид: (5 миллионов марок в) Т — (5 миллионов марок в) Д — (5 миллионов марок в) Т. Если золото заместили бумажными знаками, что бы ни было оттиснуто на этих знаках, сумма их во всяком случае должна представлять сумму товарных стоимостей, следовательно, в нашем примере — 5 миллионов марок. Если отпечатано 5.000 знаков равного достоинства, каждый будет равен 1.000 марок; если оттиснуто 100.000 знаков, каждый будет представлять 50 марок. Если, при прежней быстроте оборотов, сумма товарных цен удвоится, а количество знаков не изменится, то они будут равнозначащи 10 миллионам марок; если сумма цен упадет на половину, то всего 2 1/2 миллиона марок»36.

В чем заключается основная ошибка всех построений Гильфердинга? Хотя его «Финансовый капитал» иногда и называли четвертым томом «Капитала», однако эта теория денег, конечно, не могла получить единогласного признания среди марксистов. Основной грех его теории его критики видят в смешении ценности с ценой. «Основная ошибка, — говорит т. В. Мотылев, — всех подобных попыток заключается в смешении стоимости и цены»37.

Каутский в своей критике Гильфердинга38 развивает ее в двух направлениях. «Он отождествляет стоимость и цену»39 — говорит Каутский. «Путь от стоимости к цене и есть именно тот окольный путь, который прокладывается Марксом... Гильфердинг избавляется от этого «излишнего» окольного пути лишь тем, что употребляет стоимость и цену, как тождественные понятия»40. И дальше:

«Стоимость определяется общественно-необходимым рабочим временем. Если в массе, товаров овеществлено общественно-необходимого труда в количестве 5 миллионов рабочих часов, то она будет иметь соответственную по величине стоимость. в течение рабочего часа производится 1/1395 фунта золота, и это количество называют маркой, тогда можно также сказать, что сумма стоимости товарной массы составляет 5 миллионов марок. Точнее выражаясь, это, собственно, не сумма стоимости, а сумма цен, которой обозначают определенную величину стоимости, выраженную посредством количества золота, на которое она обменивается. Цена и стоимость отнюдь не совпадают, но для упрощения можно их иногда в теории приравнивать друг к другу. Но при этом не следует, однако, забывать, что выражение стоимости в деньгах предполагает наличие такой стоимости и без такого предположения — бессмысленно. И правильнее, действительно, такое выражение обозначать как цену.

Почему говорит здесь Гильфердинг о сумме стоимости, вместо того, чтобы говорить о сумме цен? Сумма стоимости товаров дана сама себе; она независима от стоимости денег. Сумма же цен предполагает, напротив, не только определенную стоимость товаров, но и определенную стоимость денег. Тем, что он отождествляет сумму стоимости и сумму цен, он делает возможным сделать цену независимой так же, как и стоимость от предположения определенной данной стоимости денег»41.

Итак, основная ошибка Гильфердинга, по мнению Каутского, а, впрочем, и других марксистов, заключается в том, что он смешивает или отождествляет ценность и цену. Но это, возражение, во-первых, не верно, а, во-вторых, если бы оно даже и было верно, оно не полно, к тому же само страдает некоторой неопределенностью и допускает различные интерпретации, одна из которых может быть правильна, в другой же интерпретации это возражение само подпадает под те же возражения, которые можно сделать по адресу теории Гильфердинга.

Неверно оно потому, что Гильфердинг определенно различает такие понятия как ценность и цена.

«Если мы предположим, — говорит он, — что количество товаров — величина данная, то количество обращающихся денег увеличивается, или уменьшается в зависимости от колебания товарных цен, причем безразлично, соответствует ли изменение цен действительному изменению стоимости, или же это простые колебания рыночных цен»42.

И эти слова находятся именно во второй главе, где он, как мы знаем, развивает свою специфическую теорию денег. Каутский думает, что Гильфердинг просто сопоставляет сумму цен товаров, с одной стороны, и всю массу обращающихся бумажных денег — с другой. Но цена есть денежное выражение ценности в деньгах, и именно в деньгах, обладающих своей собственной ценностью; это выражение в «настоящих» (т. е. в золотых) деньгах Гильфердинг и упускает из виду. Однако оно является необходимым условием и необходимой предпосылкой для сколько-нибудь разумного сопоставления товарной массы на одной стороне и бумажных денег на другой. Ведь бумажные деньги не обладают своей собственной ценностью и, следовательно, не могут явиться материалом, который выражает цены товаров; цена в данном случае предполагается, как данная, и она дана выражением ценности товаров в золоте. Все это, конечно, верно, но это нисколько не затрагивает построения Гильфердинга, ибо, по его мнению, — и в этом центр тяжести вопроса — бумажные деньги обладают своей собственной ценностью; это — не ценность денежного материала, это — даже не ценность представляемого ими золота, это — функциональная, отраженная, объективированная в них ценность товарной массы. И поскольку это так, — мы избегаем, во-первых, смешения ценности с ценой, а, во-вторых, получаем право говорить и о денежном (в таких деньгах) выражении ценности.

Общественно-необходимое рабочее время, заключенное в каком-либо товаре, сопоставляется с некоторым количеством всего общественного рабочего времени, отраженного и объективировавшегося в данной пачке бумажных денег. Здесь вполне допустимы и превращения ценности в цену, а также и колебания цен. Другой вопрос, насколько позволительна такая объективация?

Мы указали выше также на неполноту и некоторую неопределенность этих возражений; Каутский, напр., говорит: «Что мы имеем по предположению Гильфердинга? Массу стоимости, скопление товаров»43. Двумя страницами дальше он говорит снова: «В формуле же Гильфердинга мы имеем, напротив, как это уже отмечено, сумму стоимости товаров, которая должна быть превращена в сумму цен, прежде нежели определена стоимость денег»44.

Эти места можно, пожалуй, понять так: если мы не можем вслед за Гильфердингом говорить о сумме цен, ибо для этого потребуется наличие золота (хотя бы и мысленно представляемого), то, в действительности, мы можем говорить здесь о сумме ценности. Но вправе ли мы это сделать? Здесь мы и обратимся к той формуле Гильфердинга, о которой упоминает Каутский, и которую мы уже приводили раньше; и вместе с тем приведем второе возражение Каутского против Гильфердинга.

Эта формула, как мы знаем, имеет следующий вид: Т—Д—Т, причем она изображает у Гильфердинга все товарное обращение данного общества. Каутский именно в таком толковании этой формулы видит «опасность» для всех гильфердинговских построений; в этом он безусловно прав; но эту опасность он видит совсем не там, где она в действительности находится, а вместе с тем его аргументация бьет мимо цели.

«Т—Д—Т представляет собой, — говорит Каутский, — формулу обращения для единичного товара. Но ведь то, что Гильфердинг здесь хочет показать, — это не обращение единичного товара, а оборот совокупной массы товаров и золота в обществе. Он представляет, однако, произведение, результат многочисленных процессов обращения, взаимно друг друга поглощающих, — совокупность которых невозможно выразить посредством формулы Т—Д—Т. В формуле Т—Д—Т, Т по стоимости должно быть равно Д. Напротив, сумма стоимости обращающихся денег почти никогда не равна сумме стоимости товаров, обращение которых ими обслужено»45.

Здесь Гильфердинг, по словам Каутского, упускает из виду такой простой момент, как скорость обращения денег. И Каутский воображает, что вместе с тем падает и вся теория Гильфердинга! Но это вовсе не возражение: стоит только отвлечься от этой скорости обращения денег, предположить, напр., что все меновые акты происходят одновременно, — а теоретически это вполне допустимо, ибо в противном случае придется выбросить также, хотя бы, учение Маркса о воспроизводстве, — в таком случае, утверждаем мы, если что и падает, так это именно возражение самого Каутского. «В формуле (Т—Д—Т) Т по стоимости должно быть равно Д», — говорит он. Да имеем ли мы вообще тут право говорить о ценности? В этом и весь вопрос, в этом же основной грех теории Гильфердинга, здесь также лежит и различие между Марксом и Гильфердингом. Приведем еще раз цитированные уже слова Каутского: «в формуле же Гильфердинга мы имеем, напротив,... — сумму стоимости товаров, которая должна быть превращена в сумму цен». Мы утверждаем, наоборот, что в формуле Гильфердинга мы ничего не имеем, что она представляет из себя тавтологию, что в ней нет никакого содержания. В ней нет не только цены, но и ценности.

В самом деле, сам Каутский отмечает, что она получена путем суммирования всех меновых актов, совершенных в данном обществе. Но целое не всегда равно сумме составляющих его частей: иногда целое есть нечто большее, чем простая их сумма, иногда же, — здесь мы и имеем как раз такой случай, — сумма частей может не дать абсолютно никакого целого. Количество превращается в полное отсутствие всякого качества, а следовательно, и количества (впрочем, и это есть, однако, некое качественное изменение). Хотя это отсутствие качества имело место уже и в каждой единичной формуле, но только в скрытом состоянии, и не так бросалось в глаза.

Как известно, эта формула у Маркса представляет сцепление метаморфоз двух отдельных товаров. В ней встречаются лицом к лицу два товаровладельца, владельцы этих двух товаров. Объективный смысл ее в обмене одной потребителя ценности Т1 на другую, отличную от нее, потребительную ценность — Т2 для одного товаровладельца, и обмен Т2 на Т1 — для второго. Мы отвлекаемся от третьего лица — владельца денег, в данной связи он нас не интересует.

Пусть теперь перед нами будет ряд товаровладельцев А1, А2, А3, А4 . . . ., В1, В2, В3, В4, обозначим соответственно товары каждого — Т'1, Т'2, Т'3, Т'4 . . . .Т''1, Т''2, Т''3, Т''4 . . . . Пусть дальше они вступают в меновые сделки, совершающиеся попарно между А1 и В1 А2 и В2 и т. д. и предположим, что все они в совокупности составляют все товарное обращение общества.

Итак, для продавцов категории А дело примет такой оборот:

Т'1 — D — Т"1 Т'2 — D — Т"2 Т'3 — D — Т"3 Т'4 — D — Т"4 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но обращение примет такой вид, если мы на этот товарный танец будем смотреть с точки зрения товаровладельцев А1, А2. . . . Но всякая продажа для одного есть покупка для другого. С точки зрения В1, В2, В3, В4 . . . . этот товарный танец будет выглядеть иначе:

Т''1 — D — Т'1 Т''2 — D — Т'2 Т''3 — D — Т'3 Т''4 — D — Т'4 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сумма этих двух таблиц и даст нам все товарное обращение данного общества. Мы получаем, следовательно, следующую развернутую формулу:

Т'1+Т'2+Т'3+Т'4+. . . ...Т''1+Т''2+Т''3+Т''4+. . . { — D — } Т''1+Т''2+Т''3+Т''4+. . . ...Т'1+Т'2+Т'3+Т'4+. . .

В левой части мы имеем сумму всех проданных товаров, в правой — сумму всех купленных товаров; но и то, и другое — это та же самая товарная масса. Каждый товар фигурирует сперва в числе проданных товаров, но так как всякая продажа для одного есть в то же время покупка с точки зрения другого контрагента, то этот же товар затем выступает среди толпы проданных товаров. Или иначе это можно представить еще так: некая определенная масса товаров в некий момент одновременно выносится на рынок. Для того, чтобы для каждого отдельного товаровладельца совершилось Т'. . . .Т'', необходимо, чтобы его Т прежде всего поменялось местами с D; для всех Т, таким образом, совершается Т — D, вся масса товаров замещена деньгами, все вынесенные на рынок товары проданы. Затем должен был бы начаться второй акт — D должны поменяться местами с Т. Но это D — Т уже произошло. Ибо всякое Т — D было в то же время и D — Т. Мы отвлекаемся здесь от третьих лиц — от владельцев денег, ибо они в данном случае нам помочь не могут; в крайнем случае нам пришлось бы только привлечь сюда предыдущие метаморфозы. А теперь подставим сюда на место D гильфердинговские бумажные деньги, эти непосредственные отражения ценности обращающейся массы товаров, и мы приходим к тому, очень простому результату, что перед нашими глазами не только обладающие своей собственной ценностью деньги расплываются в эквивалентную форму, но что расплывается также и сама ценность, теория ценности Маркса остается где-то в стороне sine usu, и вместе с тем собственная теория Гильфердинга расплывается в типичную нелепицу квантитативной теории. Говоря проще, перед нами в классическом, законном виде reductio ad absurdum.

Одна и та же товарная масса, лежащая справа и слева кучи бумажек, отражает, по Гильфердингу, в этой бумажной куче свою ценность; другими словами, данная товарная масса выражает свою ценность в отражении своей собственной ценности, т. е. она при этих условиях превращается в некую непознаваемую экономическую вещь в себе.

Читатель, наверное, заметил уже, что мы пришли к простой, случайной или единичной форме ценности:

Т — Д

или

waare А ist у waare В werth46.

Все своеобразие гильфердинговской теории заключается таким образом, в том, что он подсовывает здесь вместо Д Марка кучу бумажек и тем не менее утверждает, что имеет перед собой форму ценности. На самом же деле его формула, ее выражая никакой формы ценности, сводится, самое большее, к самоутверждению бытия некоторой массы потребительных ценностей.

Как легко сообразит всякий марксистски грамотный читатель, ошибка Гильфердинга заключается в том, что в то время, как «рабочее время, как таковое, не получает непосредственного выражения... оно проявляется лишь в приравнивании одной вещи к другой в акте обмена»47, здесь он забывает об этом основном положении и хочет непосредственно выразить его, уловив его отражение на клочок бумаги, поднесенный к данной товарной куче. Не приходится, следовательно, видеть эту ошибку в смешении ценности с ценой; у него исчезают в равной степени обе эти экономические категории; вместе с тем его «общественно-необходимая ценность обращения» принимает вид загадочного сфинкса, его же бумажные деньги — эти непосредственные отразители товарной ценности — становятся отражением невыраженной и никаким образом в таком противопоставлении не выражаемой ценности, т. е. отражением того, что не отражается и вообще здесь не может быть отражено.

Неизбежным следствием этого является фатальный порочный круг, в который попадает Гильфердинг. Это любопытное idea per idem заключается в следующем. Как мы уже отмечали, Гильфердинг различает между ценностью и ценой. Но сама ценность денег есть непосредственное отражение «общественно-необходимой ценности обращения», или, в конечном счете, ценности товарной массы, разве что деленной на скорость обращения денег. Однако ценность бумажных денег он определяет также, — и не может иначе определять, — суммой цен товаров48. Если он и говорит иногда о ценности, то, в конце концов, он неизбежно съезжает к цене. Но что такое, по Гильфердингу, цена товаров? Это — есть ценность, выраженная в деньгах, от величины ценности денег изменяется и ее величина. А ценность денег есть отраженная объективировавшаяся в деньгах сумма цен товаров, которая в свою очередь зависит от величины ценности денег. Итак, ценность денег определяется ценой товаров, а цена товаров зависит от ценности денег. И то, и другое остаются, следовательно, неопределенными и неопределимыми. Впрочем, если мы на минуту согласимся с Гильфердингом, что деньги отражают ценность товаров, то и в таком случае мы не выберемся из этого порочного круга; изменится лишь плоскость, в котором он будет лежать.

Иного и не могло получиться, раз в основу всей теории положена тавтология, не содержащая в себе ни выражения ценности, ни выражения цены. Как это ни странно, но теория Гильфердинга еще задолго до своего появления была подвергнута специальной критике со стороны Маркса.

«В процессе Т—Д—Т, — говорит он, — поскольку он (т. е. знак ценности. В. П.) является только как движущееся единство или непосредственное и взаимное превращение друг в друга обеих метаморфоз, — а таким собственно он и является в сфере обращения, в которой функционирует знак ценности, — меновая ценность товаров получает в цене существование только в идее, а в деньгах она получает только абстрактное, символическое существование. Меновая ценность является, таким образом, только как воображаемая или вещественно представляемая, реальное же существование она имеет только в самих товарах, поскольку в них овеществлено определенное количество рабочего времени. Поэтому кажется, будто знак ценности (гильфердинговские деньги. В. П.) непосредственно представляет ценность товаров, выступая не как знак золота, но как знак ценности, заключенный в самих товарах и выраженный только в их ценах. Но это представление совершенно ложно. Знак ценность есть непосредственно только знак цены, т. е. знак золота, и только посредственно знак ценности товаров»49.

В этих словах Маркс, таким образом, уже антиципировал будущие «открытия» Гильфердинга и весьма категорически выступил против подобной интерпретации и «углубления» своей теории.

Путь, которым Гильфердинг пришел к столь удивительным результатам, мы охарактеризовали выше. Деньги для него прежде всего средство обращения, и эта их функция, а также связанная с ней и играющая по отношению к ней, пожалуй, служебную роль, функция их, как мерила ценности, кладутся им в основу: отправляясь от них, Гильфердинг пытается подойти к сущности денег; но он приходит, в конце концов, туда, куда он и не мог не прийти на раз избранном пути: к самой поверхностной, вульгарной теории денег, и к отрицанию основ экономической теории Маркса.

Мы попробовали последовать за ним по путо его рассуждений, и в результате пришли к простой, единичной или случайной форме ценности. И это не случайность. Ибо исходным пунктом марксовой теории денег как раз и является эта простая элементарная форма; отсюда Маркс выводит сущность такого явления как деньги.

«Трудность понимания денежной формы, — говорит Маркс, заключается только в трудности уразумения всеобщей эквивалентной формы, т. е. всеобщей формы ценности вообще. Эта последняя форма может быть приведена обратно к форме II, к развернутой форме, а составным элементом ее является форма I: 20 арш. холста = 1 сюртуку, или х товара А = у товара В. Простая форма ценность есть, следовательно, зародыш денежной формы»50.

Тайна всякой формы ценности скрывается в этой простой форме»51. Вместе с тем «загадка денежного фетиша есть поэтому та же загадка товарного фетиша, которая лишь стала вполне видимой и ослепляет взор своим металлическим блеском»52. И это вполне понятно, ибо простая форма ценности заключает в себе также и все содержание теории товарного фетишизма. Что означает это простое уравнение или, лучше сказать, равенство? Оно показывает, что для выражения ценности любого товара необходима наличность, по крайней мере, двух товаров. Одного — меновая ценность которого выражается, и другого, который эту ценность выражает, но выражает ее в своем материальном теле. Товар А, стоящий в левой части равенства, находящийся в относительной форме ценности, это — прежде всего некая потребительная ценность, но в данном выражении фигурирующий с точки зрения его владельца только как меновая ценность, тогда как эквивалентная форма (или товар В в эквивалентной форме) есть прежде всего сама меновая ценность, но не меновая ценность самого себя, — она здесь вообще не получает никакого выражения, — а меновая ценность товара А, отраженная в потребительной ценности или в теле товара В; следовательно, в данном выражении он прежде всего и только потребительная ценность, и одновременно выражение своей собственной противоположности — ценности, но меновой ценности товара А. Другими словами, ценность, — а мы знаем, что она есть определенное общественное отношение, — существует как некое количество вещи (товара В). И вся трудность разгадки как фетишизма товарного общества вообще, как и тайны денежного фетишизма, а, стало быть, и природы денег, заключается именно в понимании этой простой формы ценности. В то же время эта сторона вопроса совершенно ускользнула от внимания буржуазной экономии — даже классической.

«Нам, однако, предстоит исполнить задачу, — говорит Марк приступая к анализу формы ценности, — к которой буржуазная политическая экономия никогда даже не приступала, а именно — представить генезис этой денежной формы, т. е. проследить развитие ценности, как выражения менового отношения товаров, начиная с простейшей и наименее видной и кончая ослепительной денежной формой. Вместе с тем разъяснится и та загадка, которую представляют собой деньги»53.

Итак, мы теперь можем ответить на вопрос: что такое деньги? Деньги — это товар, но товар, ставший всеобщим эквивалентом; в товаре-эквиваленте простой формы ценности мы имеем, таким образом, уже деньги in potentia. Дальнейшее развитие от простой или случайной формы ценности к денежной форме, будучи одновременно процессом развития самой ценности, только лишь показывает, как эквивалентная форма для всех товаров сращивается с определенным товаром, который и становится деньгами in facto. И главная принципиальная трудность лежит не здесь, не в этом развитии эквивалента, а именно в самом возникновении эквивалента, в простой форме ценности.

Правда, собственная ценность этого товара-эквивалента в этой форме ценности не получает никакого выражения; но она необходимо предполагается, ибо иначе не будет и самой формы ценности. Здесь и лежит различие между теорией денег Маркса и теорией денег Гильфердинга. Ибо последний допускает возможность выражения ценности одного товара (вся совокупная масса товаров данного общества в данном случае составит единый товар) в вещах, никакой ценностью не обладающих, Но это, как указывает Маркс, означало бы непосредственное выражение заключенного в товарах общественного рабочего времени, и потому предполагает общественно-организованный процесс производства. Но в таком организованном обществе вообще нет места для денег.

Однако определение денег как товара, ставшего всеобщим эквивалентом, еще слишком абстрактно; оно лишено конкретного содержания, хотя оно уже включено в нем. Собственно говоря «до сих пор, однако, мы знаем лишь одну функцию денег: это — служить формой проявления товарной ценности, или являться тем материалом, посредством которого величины ценности товаров получают общественное выражение»54. Эта чрезвычайно важная функция, которая характеризует качественную определенность денег. Но она в то же время, как мы только что указали, и чрезвычайно абстрактна, ибо тут нет еще количественной определенности денег, что только и дает конкретную определенность деньгам. Классическая политическая экономия исследовала только последний вопрос, тогда как она совершенно не догадывалась о существовании другой стороны вопроса. О существовании этой качественной стороны знает Гильфердинг, но в его построениях она фактически расплывается, и eo ipso, независимо от своих субъективных устремлений, он скатывается к позициям буржуазной экономии.

Деньги — этот особый товар — выражают меновые ценности всех остальных товаров; но они выражают при этом не только их ценности вообще; они выражают определенные по своей величине меновые ценности. Отсюда вторая функция денег. — деньги, мерило ценности. Но невесомой гирей вешать нельзя; как мерило ценности деньги должны поэтому обладать собственной ценностью. Более того, устраняя эту внутреннюю ценность денег, мы тем самым устраняем и самую форму ценности, а, стало быть, и ценность. Но для выражения величины ценности требуется также определенная единица измерения; по своей природе она носит к тому же вполне условный характер. Здесь, и только здесь, мы встречаемся с творческой ролью государства, этого «сознательного органа общества, построенного на товарном производстве»55. Здесь, и только здесь, и можно говорить о сознательной «легитимации».

Но товаровладелец, это единственное действующее на рынке лицо, прибегает к подобному «окольному» выражению ценности своего продукта не ради своего удовольствия. Этот процесс есть в то же время рыночный процесс, меновой акт. Его цель — переход товара из рук товаропроизводителя, для которого он не является потребительной ценностью, в руки его контрагента. Данный меновой акт есть в то же время лишь одно звено общего товарного обращения; деньги вместе с тем выступают в новом качестве, как посредник в этом акте, они получают новую функцию — функцию средства обращения.

На деньгах в функции средства обращения нам нужно остановиться несколько подробнее, хотя бы потому, что из этой функции Гильфердинг и выводит их сущность, как непосредственных отражателей «общественно-необходимой ценности обра- щения». Как отмечает уже Маркс, сам процесс денежного обращения приводит к отрыву монетного наименования от его действительного содержания. Ибо монеты (золотые) при обращении стираются; их номинальная ценность уже перестает совпадать с их имманентной ценностью; вместе с тем деньги становятся знаком ценности. Но знак ценности, рожденный в процессе обращения, и может функционировать только в качестве средства обращения, в качество среднего члена Т—Д—Т.

Но мы уже видели, что эта формула Т—Д—Т, как символ всего товарного обращения данного общества, сводится по существу к простой форме ценности, к виду

​ Т—Д.

Но и для каждого отдельного менового акта эта форма ценности (Т—Д), хотя видимо и не выступает, но все же необходимо предполагается. Товары в обращение вступают как определенные ценности, но это и значит, что всякий данный товар уже занял свое место в этой формуле, что он, находясь в относительной форме ценности, уже выразил свою меновую ценность в противостоящем ему эквиваленте — в деньгах. Но знак ценности таким эквивалентом быть не может. Следовательно, знак ценности, напр., те же бумажные деньги, оторванные от этого действительного выражения ценности товара в товаре-эквиваленте, обладающем поэтому своей собственной ценностью, перестают быть даже знаками ценности, ибо здесь нет ценности вообще, они становятся просто клочками испорченной печатной бумаги. Такие бумажные деньги перестают быть и деньгами.

Понятие бумажных денег, поскольку мы говорим о них, как о деньгах, необходимо поэтому включает в себе понятие о таком всеобщем эквиваленте, который обладает собственной внутренней ценностью, знаком которого они и являются. Знаки ценности являются, поэтому, знаками золота, как денег par excellence. Но вовсе не обязательно, чтобы это золото при этом фактически находилось в обращении.

В самом деле, обратимся: к той формуле, которая получилась у нас в итоге критики теории Гильфердинга.

Т — Δ (в виде некой кучи бумажных денег).

Мы указывали, что здесь, собственно говоря, нет даже формы ценности. Она получает этот смысл лишь в том случае, если мы эту кучу бумажпых денег будем рассматривать как представителей некоторого количества золота, т. е. если мы подведем под них золотой фундамент:

Т — Δ (куча бумажек)

/

Д (золото)

Законы, сюда относящиеся, мы можем кратко формулировать, прибегнув, по примеру Гильфердинга, к оптической метафоре. Он, как мы знаем, рассматривал деньги как непосредственное отражение тех ценностных лучей, которые исходят от общей товарной кучи. Но все дело в том, что эти лучи невидимы, и в условиях товарного производства они непосредственно никаким способом обнаружены быть не могут. Стать видимыми они могут только в том случае, если они отразятся в другой вещи, в деньгах, и только если эта вещь сама обладает равно великой ценностью, но которая в то же время, тем не менее, здесь не получает никакого выражения. Эти ценностные лучи путем «обходного» отражения и отражаются на бумажных деньгах. Сила этого отражения, как это ясно с первого взгляда, зависит от двух моментов: 1) от силы ценностного источника света, т. е. от величины Д (от количества золота) и 2) от той площади, на которой они рассеиваются, или в которой они отражаются, т. е. от количества циркулирующих знаков ценности.

В свою очередь, величина Д определяется величиной Т; но она вовсе не обязательно равна ей. Для каждого данного момента, в каждом отдельном метаморфозе Т—Д и Т и Д должны быть равновелики по ценности. Но для ряда последовательных моментов это соответствие исчезает, ибо одно и то же Д может последовательно х раз отражать ценности различных товаров. Но что важнее, — реальная наличность этих Д (золота) вовсе не необходима; реально они должны выступать только в том случае, если за этим сейчас же следует фактический переход товара из рук в руки, но при этом деньги становятся лишь средством обращения, но, как таковые, они могут быть и знаком ценности. Но, так как для обращения требуются реально существующие деньги, хотя бы реально существующие знаки ценности, то одновременно встает вопрос и о необходимом количестве их. Определяя эту величину, Маркс и выводит свою формулу, определяющую количество потребных для обращения денег, здесь, и только здесь, и выступает общественно-необходимая ценность обращения.

Мы оставим в стороне другие функции денег; для наших целей достаточно и сказанного, ибо теперь должны быть вполне ясны как сущность теории Гильфердинга, так и все различие между Марксом и Гильфердингом. Гильфердинговский прямой путь увел его очень далеко в сторону от Маркса: деньги для него снова превратились в некую загадку, в некую мистическую вещь.

В результате он оказывается беспомощным перед рядом явлений реального денежного обращения; но «обходный» путь Маркса дает нам крепкую Ариаднину нить и выводит нас из самых запутанных проблем этого реального денежного обращения. Для иллюстрации мы и остановимся в заключение на одном любопытном примере.

Каутский в указанной выше статье характеризует теорию Гильфердинга, как чисто австрийскую теорию56 Действительно, явления денежного обращения Австрии, а также аналогичные факты, относящиеся к индийской рупии, несомненно дали непосредственный толчок Гильфердингу к ревизии марксовой теории денег. В Австрии и в Индии он встретился с чрезвычайно любопытным явлением: после того, как в обеих этих странах, при наличии серебряного обращения, был совершен переход к блокированной системе, и свободная чеканка гульденов и рупий был прекращена, их курс поднялся выше паритета. Ценность металлической монеты — гульдена и рупии — уже не определялась больше ценностью серебра. «Что мучает теоретиков денег, — говорит по этому случаю Гильфердинг, — так это-вопрос, что же является при закрытии чеканки мерилом стоимости. Очевидно, им не может быть серебро (совершенно такое же явление может наступить и при блокированной золотой валюте)»57. Однако и Каутского, критикующего Гильфердинга, это обстоятельство точно также поставило в некоторое затруднение. Из этого затруднения он пытается выбраться следующим образом: он ставит вопрос, при каких условиях это произошло? — При наличии золотой валюты и золотого обращения во всех прочих странах. Но тем самым, по мнению Каутского, золото фактически являлось мерилом ценности и в Австрии и в Индии, несмотря на их серебряное обращение. Под серебряный гульден и серебряную рупию он подсовывает таким образом золото, обращающееся в качестве денег во всех остальных, по крайней мере, капиталистически развитых странах. Но как же быть в таком случае с блокированной золотой валютой? Что тогда явится мерилом ценности? Ибо теоретически вполне мыслим случай такой блокированной золотой валюты. Теория Маркса дает на эти вопросы очень простой ответ. Впрочем, этот ответ дает и сам Каутский, в своей более поздней работе: «Ценность бумажных денег безусловно не определяется тем трудом, который в них действительно овеществлен, но она, однако, определяется общественно-необходимым трудом, — и именно тем трудом, который был бы общественно необходим, чтобы произвести то количество золота (которое мы рассматриваем как единственный денежный металл), которое в процессе обращения замещается бумажными деньгами»58.

Если ценность бумажных денег здесь Каутский сводит к ценности золота, которое обращалось бы, если бы бумажных денег не было, то ценность серебряных гульдена и рупии и даже блокированной золотой монеты определялась бы на основании точно такого же принципа. Ибо они с прекращением свободной чеканки превращаются по существу в простые знаки ценности, или в бумажные деньги, но напечатанные на золоте или серебре. И вовсе нет никакой необходимости для того, чтобы объяснить явления подобного рода, предпринимать ревизию Маркса и конструировать «общественно-необходимую ценность обращения», которая ничего не объясняет, и к тому же самым решительным образом противоречит основам теории ценности Маркса.

Примечания⚓︎

  1. См. «Новые идеи в экономике», сб. № 8, 1925 г., стр. 29. ↩

  2. «Для того, чтобы избегнуть неудобства такого положения (т. е. при натуральном обмене товара на товар. В. П.), каждый благоразумный человек в любом состоянии общества после первоначального установления разделения труда естественно должен был стремиться так устроить свои дела, чтобы всегда иметь на ряду с особым продуктом своего собственного производства также некоторое количество того или иного товара, который, как он предполагал, лишь очень небольшое число людей отказалось бы принять в обмен за продукт своего производства. Много различных товаров, по всей вероятности, было последовательно испробовано и употребляемо для этой цели». A. Smith, Wealth of Nation, B. I. ch. IV. ↩

  3. А. Финн-Енотаевский, Деньги и кредит, стр. 67. ↩

  4. Там же, стр. 29. ↩

  5. Мы предполагаем слово «Wert» передавать термином «ценность». Термин же «стоимость» мы будем употреблять только в цитатах, где он употребляется в цитируемом источнике. ↩

  6. См. К. Каутский. Золото, бумажные деньги и товары. — «Под Знам. Маркс.» № 11—12 за 1922 г., а также в сборнике «Деньги и денежное обращение в освещении марксизма». Изд. НКФ. Москва, 1923 г. ↩

  7. См., напр., Гильфердинг. Деньги и товар, в том же сборнике. ↩

  8. В. Мотылев, Мерило стоимости при бумажно-денежном обращении,— «Под Знам. Марк.» № 11—12, 1922 г., стр. 164. ↩

  9. Указанная выше статья. ↩

  10. См. указанную статью в «Под Знаменем Марксизма», стр. 152. ↩

  11. К. Маркс, Введение к критике политической экономии. См. «К критике политической экономии». Изд. «Моск. Рабочий», 1923 г., стр. 25. ↩

  12. Там же (курсив в цитатах мой). Маркс говорит дальше: «Метод восхождения от абстрактного к конкретному есть лишь способ, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его духовно как конкретное. Однако это отнюдь не есть процесс возникновения самого конкретного». ↩

  13. См. Р. Гильфердинг, Финансовый капитал, III изд., 1918 г., Предисловие, стр. 13. ↩

  14. Р. Гильфердинг, Финансовый капитал, стр. 27. ↩

  15. Там же. ↩

  16. Там же. Курсив мой. ↩

  17. Там же, стр. 32—33, сноска. ↩

  18. Там же, стр. 27—28. Курсив мой. ↩

  19. Там же. ↩

  20. Там же. ↩

  21. Укажу, хотя бы, стр. 22 — 23 «Финансового капитала». ↩

  22. Статья «Деньги и товары». ↩

  23. Р. Гильфердинг, Финансовый капитал, стр. 33. Курсив мой. ↩

  24. Там же, стр. 35. ↩

  25. Там же. Раньше по отношению к золотым деньгам Гильфердинг говорил: «И лишь после того, как обмен совершился, производитель... находит подтверждение, что он правоспособный член общества товаропроизводителей... его общественная полнозначимость подтверждается для него той вещью («Вещь, которая посредством коллективных действий товаров получила полномочие на то, чтобы выражать стоимость всех остальных товаров, это деньги», — говорит немного ниже Гильфердинг), какую он получает в обмен за свою. Эта вещь, которая может дать производителю упомянутое подтверждение, должна иметь необходимую легитимацию (со стороны общества. В.П.): «Финанс, кап.», стр. 25. Здесь он еще говорит о вещи, но дальше, как мы видим, он рвет всякую связь с этой вещью, т. е. с особым товаром — деньгами. ↩

  26. Гильфердинг, «Финанс. капит.», стр. 35. Курсив мой. ↩

  27. Там же. ↩

  28. Мы уже указали, что если вообще признать правильными взгляды Гильфердинга, то эти положения должны быть распространены и на металлическое денежное обращение. ↩

  29. «Финансовый капитал», стр. 37—38. Курсив мой. ↩

  30. Там же, стр. 39. Курсив мой. ↩

  31. Там же, стр. 49—50. ↩

  32. К. Маркс, К критике политической экономии, стр. 123. ↩

  33. См. «Финансовый капитал», стр. 67, сноска. И он продолжает:«Чисто общественный характер этого определения выступает много яснее, если стоимость бумажных денег выводить непосредственно из общественной стоимости обращения. Что бумажно-денежные системы исторически возникли из металлических систем, это вовсе не основание рассматривать их так и теоретически. Стоимость бумажных денег следует вывести, не прибегая к металлическим деньгам». ↩

  34. «Финансовый капитал», стр. 48. ↩

  35. «Das Wertzeichen ist unmittelbar nur Preiszeichen also Goldzeichen, und nur auf einem Unweg Zeichen des Werts der Waren». Эти слова цитирует Гильфердинг, «Финансовый капитал», стр. 68, сноска. ↩

  36. Гильфердинг, Финансовый капитал, стр. 37. ↩

  37. Указ. статья в «Под Знам. Марксизма», стр. 166. ↩

  38. Указ. статья «Золото, бумажные деньги и товары». ↩

  39. Указ. статья, стр. 148. ↩

  40. Там же. ↩

  41. Там же, стр. 148—149. ↩

  42. «Финансовый капитал», стр. 34. ↩

  43. Указ. ст., стр. 149. ↩

  44. Там же, стр. 152. ↩

  45. Ук. ст., стр. 145. ↩

  46. К. Магх, Das Kapital, 1 В., 1922, стр. 15. ↩

  47. Р. Гильфердинг, «Финансовый капитал», стр. 24. ↩

  48. См. «Финансовый капитал», стр. 38. ↩

  49. К. Маркс, К критике политической экономии, стр. 120. ↩

  50. К. Маркс. Капитал, т. I, пер. П. Струве, 1907 г., стр. 28. ↩

  51. Там же, стр. 11. ↩

  52. Там же, стр. 44. ↩

  53. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 11. ↩

  54. Там же, стр. 42. ↩

  55. Гильфердинг, Финансовый капитал. ↩

  56. Ук. ст. Каутского в «Под Знаменем Марксизма», стр. 152. ↩

  57. Гильфердинг. Финансовый капитал, стр. 47—48. ↩

  58. К. Кautsky, Sozialdemokratische Bemerkungen zur Uebergangawirtschaft. 1918, глава «Das Geld», стр. 122. ↩