Манукян А. Некоторые ошибки механистов в политической экономии⚓︎
Сборник «Против механистических тенденций в политической экономии», с. 150—166
В свое время казалось, что критические возражения против выдвигаемого И. И. Рубиным понимания ряда вопросов политической экономии вызываются здоровой реакцией против отдельных неправильных мест и неудачных формулировок в его очень ценной в общем книге.
В настоящее время не может быть уже никаких сомнений, что в лице некоторых из этих «критиков» (Бессонов, Кон и др.) мы имеем нарастающую, отпочковывающуюся школку, в основе воззрений коей лежит непонимание системы Маркса и в частности его диалектического метода; школку, которая по своим тенденциям означает отход от марксизма и скатывание к богдановским и другим немарксистским построениям. Настоятельной необходимостью становится решительное преодоление этих тенденций, являющихся не чем иным, как приложением механистических концепций к политической экономии.
В настоящей статье мы остановимся на некоторых характерных моментах теорий этой вырастающей механистической «школки».
1. О производственных отношениях и производительных силах⚓︎
Первой по порядку и по значению спорной проблемой является вне сомнения проблема соотношения производительных сил и производственных отношений.
Здесь, как солнце в малой капле воды, отражается все бессилие и весь теоретический ревизионизм разбираемой школки. Здесь с особенной яркостью сказывается основной философский грех данной школки, заключающийся в попытках механического сведения нового качества, являющегося объектом данной науки, к другому качеству, объекту другой науки. Как видим, хорошо знакомые нам из философской дискуссии проблема реальности качества, проблема сведения etc, etc.
Приведем некоторые отрывки характерных взглядов наших друзей-недругов».
«Спрашивается, — риторически вопрошает Бессонов, — в какое место своей политической экономии, изучающей чистые «социальные формы», поместит Рубин эту цитату Маркса, в которой различие экономических эпох сводится (двойной курсив мой) к различию в степени развития материальных орудий труда?» («Проблемы экономики», стр. 142).
Итак, различие экономических эпох сводится к различию в степени развития материальных орудий труда.
Для мало-мальски мыслящего читателя ясно, что утверждение это совершенно неправильно. Ведь нужно в конце концов понять, что одно дело, когда Маркс говорит об орудиях труда, как показателях общественных отношений, и другое дело, когда Бессонов говорит, что различие общественных экономических эпох сводится (целиком, без остатка) к различию в степени развития орудий труда. Это значит не понять общественной структуры как особое качество наряду с орудиями труда, не понять, что мы тут не имеем отношений непосредственного тождества; что экономическая структура не есть простой, пассивный рефлекс орудий труда и что говорить о сведении, — это значит не понимать и исключать возможность расхождения, разрыва, конфликта между производственными отношениями и производительными силами, т. е. не понимать основного существа проблемы кризисов и социальной революции. Относительная консервативность капиталистической формы, которая ведет к социальной революции, исключена там, где проблема понимается под углом зрения простого сведения различных общественно-экономических форм к различиям орудий труда.
Чтобы не оставить никаких надежд на проблески понимания, Бессонов «углубляет» свое представление об отношении между производственными отношениями и производительными силами.
«Нигде и ни при каких обстоятельствах, — пишет Бессонов (в «Проблемах экономики» № 1,стр. 134), — Маркс не противопоставлял и не мог противопоставлять материально-технического процесса производства его общественной форме по той простой причине, что, по смыслу всего учения Маркса, без общественной формы нет и не может быть материального производства»1.
Здесь «диалектика» Бессонова во всей своей наготе!
В самом деле: соотношение производственных отношений и производительных сил Бессонов трактует как единство противоположностей (хотя, пожалуй, вернее было бы говорить непосредственно о «форме и содержании», но нас тут интересует собственно понимание единства противоположностей Бессоновым). И вместе с тем Бессонов с большой экспрессией заявляет: нельзя ни в каком случае и ни под каким видом противопоставлять производственные отношения и производительные силы, потому что, мол, производственные отношения не могут существовать без производительных сил и наоборот.
Раз есть единство, нет противоположности!
Раз оба момента противоположности едины, сосуществуют, то они не могут быть противопоставлены!
Очевидно говорить о единстве противоположностей можно было бы лишь тогда, когда одного из моментов единства противоположностей совсем не существовало бы? Так, что ли?
Или тогда, когда один из моментов был бы совершенно посторонен, равнодушен к другому.
Но ведь южный полюс магнита и утка не противоположны друг другу, а просто различны; ведь о единстве противоположностей можно говорить только тогда, когда оба момента не просто различны, а различны в тождестве, т. е. противоположны, т. е. противопоставлены.
В этом смысле южный и северный полюса не просто различны, а противоположны. И смешно тут аргументировать тем, что они неразрывны. Именно потому, что они неразрывны, они противоположны, а не просто различны.
Все это показывает, что т. Бессонов продолжает дело механистов в политической экономии.
Тут мы имеем и сведение и непонимание специфичности, качества данного объекта и непонимание единства противоположностей. Недаром Бессонов в предисловии к «Развитию машин» так прочувственно благодарит Л. И. Аксельрод-Ортодокс.
Ох, не довела Л. И. до добра!
Еще один момент.
Бессонов в той же статье пишет, что «социальные формы непрерывно (вспомните философские споры. — А. М.) рождаются и изменяются под влиянием материального производства», — но в таком случае, во-первых, социальная форма не может служить задержкой, тормозом, оковами материального производства; во-вторых, не может существовать теория капитализма, в которой «все отношения существуют одновременно и опираются одно на другое» («Нищета философии», стр. 107), а только история общественных форм, в лучшем случае, история капитализма.
А это смахивает уж очень на богдановщину.
Эта богдановская тайна школки явно выпирает и из требований некоторых из механистов, чтобы логический порядок категорий точно воспроизводил исторический порядок (см. речь Кона по докладу Рубина в ИКП).
Между тем каждому, кто хоть немного занимался соотношением логического и исторического у Маркса, должно быть известно категорическое заявление Маркса на этот счет.
«Прием неудачный и ошибочный — брать экономические категории в том порядке, в каком они исторически играли решающую роль. Их порядок определяется скорее тем отношением, котором они стоят в современном буржуазном обществе, причем это отношение прямо противоположно тому, которое кажется соответствующим природе вещей или последовательности исторического развития» («К критике», 25 стр.).
Таким образом логическое движение категорий не может точно отражать исторический порядок их развития. Оно выражает этот исторический порядок только в исправленном виде. Этого именно совершенно не понимал Богданов.
В основе неправильного понимания механистами отношения между производительными силами и производственными отношениями лежит чрезвычайно своеобразное понимание, если не сказать просто непонимание того, что Маркс и все марксисты понимают под производственными отношениями.
По этому вопросу Кон говорит следующее:
«Расхождения есть, они сводятся вот к чему: как представлять себе производственные отношения (вот именно, вот именно, товарищ Кон! — А. М.), что понимать (вот именно, что понимать! — А. М.) производственными отношениями; надлежит ли понимать под производственными отношениями психическое взаимодействие между индивидами, взаимодействие, взятое вне производства, и, следовательно, нематериальные отношения, или надлежит под производственными отношениями понимать реальную связь между людьми в самом процессе производства» (см. речь Кона по докладу К. Бутаева «Методология изучения советского хозяйства» в ИКП).
Дальше:
«Не является ли наиболее реальной из всех реальных связей между людьми процесс материального производства; можно ли рассматривать процесс материального производства только как процесс материального производства, только как процесс взаимодействия между человечеством и природой, или процесс материального .производства надо понимать одновременно как процесс, связывающий общество с природой, и как процесс, связывающий людей друг с другом».
И еще дальше:
«Тогда это не психическое взаимодействие между индивидами, это — форма материальной связи, это — форма реальной связи, тогда вы не будете иметь связи между людьми где-то в облаках, в поднебесьи, а будете иметь эту реальную связь в процессе самого производства».
Умри Денис, или больше ничего не пиши!
Никому еще не удавалось так прозрачно выявить «святую святых» кон-бессоновского понимания. Ведь что, собственно, говорит Кон? Он утверждает: производственное отношение — это связь людей в самом процессе производства, и только. Производственное отношение капиталиста и рабочего включено непосредственно в технический процесс.
Кон понимает под производственными отношениями расстановку людей в производстве. А что сверх того, то «психическое взаимодействие», «связь людей где-то в облаках», не «реальная», не «конкретная», не материальная.
Не случайно, что Кон ставит или. Или психическое взаимодействие, или расстановка людей в материально -техническом процессе производства.
Если понимать под производственными отношениями расстановку людей в производстве и только, — тогда правильно, что техника определяет целиком и прямо расстановку людей в процессе производства. Но есть ли отношение, выраженное в стоимости — расстановка людей в самом процессе производства и только? Есть ли отношение капитала — расстановка людей в самом процессе производства и только? Есть ли отношение ренты — расстановка людей в самом процессе производства — и следовательно, нечто абсолютно адекватное данной ступени техники?
Маркс писал, что «в общественном отправлении своей жизни люди вступают в определенные, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения...
...На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества впадают в противоречие с существующими производственными отношениями, или, употребляя юридическое выражение, с имущественными отношениями, внутри которых они до сих пор действовали».
Неясно ли, что те производственные отношения, юридическим выражением которых являются имущественные отношения, не сводятся только к расстановке людей в самом процессе производства? Или может быть имущественные (а следовательно, и классовые) отношения для Кона — непосредственное производное от расстановки людей в производстве? Но почему тогда Кон не говорит, что он стоит на позиции богдановской, «организаторской» теории классов?
В данной связи еще один вопрос. Ленин, давая свое известное определение предмета политической экономии, говорит:
«Ее предмет вовсе не «производство материальных ценностей», как часто говорят (это — предмет технологии), а общественные отношения людей по производству. Только понимая «производство» в первом смысле, и можно выделять от него особо «распределение», и тогда «в отделе» о производстве, вместо категории исторически определенных форм общественного хозяйства, фигурируют категории, относящиеся к процессу труда вообще» (Ленин, Собр. соч., 2-е изд., стр. 64).
Едва ли кто рискнет заявить, что речь идет у Ленина о расстановке людей в самом процессе производства, а не общественных отношениях людей по производству, не совпадающих с категориями «процесса труда вообще».
Не случайно, что Кон в своих лекциях говорит: «Политическая экономия изучает производство, обмен и распределение». Вообще непонятно, как могут быть оборотной стороной производственных отношений отношения распределительные, если под производственными отношениями понимать только расстановку людей в производстве.
2. Об объекте политической экономии⚓︎
Перейдем к объекту политической экономии.
И в данном вопросе механисты занимают «позицию», не совпадающую с позицией ортодоксального марксизма.
Наиболее «ярким» примером неправильного определения предмета политической экономии является «концепция» т. Бессонова. Последний требует включения наряду с производственными отношениями и производительных сил на равных началах в непосредственный объект политической экономии (см. «Проблемы экономики» № 1, стр. 124, 129 и др.). Эта «защита» Бессоновым «производительных сил» и «потребительной ценности» давно составляет его «idée fixe». Еще в книге «Развитие машин», изданной в 1926 г., он писал:
«Анализ этой потребительной ценности, условий ее создания и ее взаимоотношений с меновой стоимостью до сих пор не входили, или, точнее, входили лишь в очень строгих границах в рамки политической экономии» («Развитие машины», стр. 39).
Теперь Бессонов делает вид, что спорит против Рубина, а на самом деле он спорит против марксистской литературы, против марксизма вообще. «К сожалению, марксистская литература из этого указания Маркса сделала лишь тот вывод, что непосредственному политико-экономическому анализу подлежит лишь меновая стоимость и создающий ее абстрактный общественный труд. Безбрежная область конкретного полезного труда, создающего потребительные ценности, осталась вне поля марксистского исследования» (стр. 40).
«Поэтому невнимание к проблемам потребительной ценности, столь характерное для послемарксовой литературы, неизбежно должно было сказаться и сказалось крайней неразработанностью учения о производительных силах» (стр. 41).
Где же Бессонову в этом случае искать утешения? Ясно, у буржуазных гелертеров. Он так и делает.
«Совершенно естественно, что выпущенная из марксистских рук разработка проблем конкретного труда и потребительной ценности не преминула оказаться в монопольном владении буржуазных экономистов. Гобсон и Маршал в английской литературе, Вебер, Готтль и целая рать экономистов в Германии сумели создать на этой девственной почве ряд интереснейших работ, отчасти повторяющих Маркса, отчасти продвигающих вперед изучение вопроса, при массе буржуазных благоглупостей, разумеющихся, впрочем, само собою. С другой стороны, техники, вроде Матчоса, Фельдхауза, Вейрауха и др., создали громадную историко-техническую литературу, блестяще подтверждающую гениальные наброски Маркса в «Капитале» и до сих пор еще нетронутую марксистским анализом» (стр. 41).
«Ее (буржуазной экономии) теоретическое, абстрактное крыло болезненно выдыхается в схоластических рамках австрийской доктрины о беспредельной бесполезности. Ее реально-историческое крыло постепенно отходит в область изучения конкретных вопросов современного производства, в его технико-материальных элементах» (стр. 42).
«При таких условиях вышеописанный поворот экономической мысли представляется совершенно понятным и естественным. Там, где замирает товарный оборот, где спадает фетишистическая стоимостная оболочка общественного труда, там перестают действовать прежние категории политической экономии, и обнажившийся материальный остов общественного производства требует другого подхода, скорее натурально-хозяйственного, технического порядка, чем абстрактно-экомического; политическая экономия, имеющая в качестве своей широкой основы явления рынка и стихийного регулирования, постепенно отмирает» (стр. 42).
Не ясно ли из этих строк, что Бессонов неравнодушен к буржуазной, гелертерской политической экономии?
Но если кто еще сомневается, то попросим читать дальше.
«Экономисты со времени войны (и даже ранее) отучились рассматривать экономические явления под одним только ценностным углом зрения. Рядом с ценностной оценкой полные права гражданства получила натуральная оценка во многообразных единицах потребительной ценности, и человечество, в лице своих наиболее чутких представителей, все чаще и все настойчивее начинает останавливаться над проблемами постепенного исчерпания известных до сих пор богатств земной коры, начинает ставить проблемы если не космического, то общеземного масштаба. Так постепенно и в области экономической и в области идеологической созревают элементы коммунистического хозяйства в недрах самого капитализма» (стр. 42).
И вот с таким грузом за спиной Бессонов выступает как «ортодоксальнейший» марксист.
Не ясно ли, что Бессонов сейчас в действительности сам критикует ортодоксальный марксизм?
Не ясно ли, что, думая критиковать кого-то другого с точки зрения ортодоксального марксизма, Бессонов (повторяя прошлое сбивается на критику ортодоксального марксизма с точки зрения, позаимствованной у «реально-исторической» школы буржуазной политической экономии.
Но тут еще вопрос об истории технологии.
Бессонов не понимает необходимости специального изучения общественной техники в особой науке. Он против создания такой науки («Проблемы экономики», стр. 129 и др.).
А вот что по этому вопросу писал Маркс: «Критическая история технологии вообще показала бы, как мало какое бы то ни было изобретение принадлежит отдельному лицу. Но до сих пор такой работы не существует. Не заслуживает ли такого же внимания история образования производительных органов общественного человека история этого материального базиса каждой особой общественной формации».
Не ясно ли, что Маркс в этих строках предлагает создание науки, против которой выступает теперь Бессонов?
Точка зрения Бессонова на предмет политической экономии решительно расходится со всеми определениями, которые до сих пор давали марксисты... В данной связи мы предоставляем т. Бессонову на выбор все существующие марксистские курсы политической экономии и ручаемся, что он нигде равноправности производственных отношений и производительных сил не найдет.
Единомыслия он не найдет и у своего друга Кона, который в прежних своих высказываниях правильно определял объект политической экономии: «Наука, изучающая производственные отношения капиталистического общества» (А. Кон, Курс, «Вестник» № 25, стр. 256).
Он же объявлял «самыми буржуазными из всех буржуазных экономистов» тех, которые изучают в политической экономии отношения людей к вещам (см. Кон, «Новой экономике Преображенского», стр. 81).
Он же говорил: «Экономическую науку интересует не весь производственный аппарат общества, не хозяйство как целое, а лишь общественные его элементы» («Лекции», стр. 15).
Таким образом Бессонов, оказывается, становится в противоречие со всеми марксистами и в частности с Лениным, ибо ведь и Ленин говорит: «Не производство материальных ценностей, а общественные отношения людей по производству являются предметом политической экономии». И ко всему тому Бессонов оказывается в противоречии даже с «прежним» Коном. Понятно, почему даже люди, в общем сочувствующие Бессонову, признают этот тезис Бессонова, мягко выражаясь, ошибкой, «обмолвкой» и пр. Но в том-то и беда Бессонова, что это у него, как показывают его прошлые работы, не случайно.
Кона и Бессонова возмущает трактовка производительных сил как «предпосылки» при теоретическом анализе в политической экономии.
Но почему предпосылка исключает взаимодействие и причинную связь? Почему, говоря о производительных силах как о «предпосылке», мы исключаем их причинно обусловленное воздействие на производственные отношения?
На этот справедливый вопрос нам ответа не дают. Переходя к самому «Капиталу» Маркса, мы спрашиваем:
Рассматривает ли Маркс в XIII гл. I т. развитие машины как непосредственный объект изучения или как предпосылку? Рассматривает ли Маркс в XIII гл. III т. техническое развитие как предпосылку тенденции нормы прибыли к понижению или как непосредственный объект?
Рассматривает ли Маркс в главе об абсолютной ренте разный технический уровень промышленности и земледелия как предпосылку или как непосредственный объект исследования?
Неужели можно хоть на минуту колебаться в ответе? И не было бы ли худшим наказанием для «критиков» предложить им написать политическую экономию соответственно тому, как они определяют ее объект?!
Бессонов выдвигает следующий еще «аргумент» против создания науки об общественной технике, наряду с теоретической экономией.
Если Рубин считает, что предмет науки об общественной технике, — «производительные силы общества в их взаимодействии с производственными отношениями людей», а теоретическая политическая экономия имеет предметом своего изучения свойственные капиталистическому хозяйству «производственные отношения людей в их взаимодействии с производительными силами общества», то тов. Бессонов возражает против этого так: «Получаются уже две науки, отличающиеся друг от друга, как это ни странно, одной лишь расстановкой слов — производительные силы и производственные отношения» («Проблемы экономики», № 1, стр. 129).
Да, если бы они отличались только расстановкой слов, это было бы действительно странно. Но кто виноват, что Бессонов так понимает дело.
Ведь совершенно ясно, что единство противоположностей может осуществляться в противоположном смысле и соответственно тому, под «эгидой» какой противоположности рассмотрен данный объект, он будет характеризоваться иначе. Изучая единое капиталистическое хозяйство, мы в одном случае берем непосредственно производственные отношения и, как «предпосылку», производительные силы; в другом случае берем непосредственно производительные силы. Таким образом дело тут не просто в расстановке слов.
Если бы Бессонов заглянул в «Капитал», как раз в этой связи он прочитал бы следующее очень интересное место: «Это единство различий на каждом из обоих полюсов осуществляется противоположным образом» («Капитал», стр. 65), т. е. мы имеем дело с единством противоположностей, существующим под «эгидой» одной из противоположностей.
Не относится ли это непосредственно и к вопросу об объекте двух разбираемых нами наук?
Близкую к Бессонову по исходным пунктам ошибку делает Кон. «Мы можем и должны рассматривать, — говорит Кон, — единый процесс производства с двух различных точек зрения (курсив мой. — А. М.). Предметом политической экономии является процесс материального производства, рассматриваемый с точки зрения общественной формы» (см. речь А. Кона по докладу Рубина в ИКП).
И далее: «Этот процесс можно рассматривать с той и с другой точки зрения»... и т. д.
«И если мы этот единый объект будем рассматривать с точки зрения»... и т. д.
«С какой точки зрения рассматривать этот процесс»... и т. д.
«Одно дело рассматривать один и тот же объект с разных точек зрения»... и т. д.
«Вместо того, чтобы установить две точки зрения на единый объект»... и т. д.
Какой смысл имеет это настойчивое противопоставление единого объекта различным точкам зрения? Никакой другой, кроме того, что для Кона остается непонятной детерминированность двух точек зрения самим объектом, имеющим две разные, хотя и представляющие единство, стороны.
В противоположность Бессонову, Кон как будто понимает необходимость существования двух наук. Однако для обоснования этой необходимости он хватается за различие точек зрения, противопоставляя их единому объекту.
Не понимая противоположностей внутри объекта, Кон принужден перенести противоположность в «точку зрения», хотя ясно, что всякое различие точек зрения, не детерминированное различиями внутри объекта, разными сторонами самого объекта есть либо чистейший субъективизм, либо путь к эклектике. Старая, но к сожалению вечно новая история.
3. О стоимости⚓︎
Может показаться удивительным, но это несомненный факт, что автор «Курса политической экономии» Кон не знает, что такое стоимость.
«Мы не собираемся оспаривать общественное содержание стоимости. (Попробовал бы! — А. М.). Конечно, закон стоимости имеет глубоко социальное содержание, и содержанием этим является процесс стихийного регулирования общественного производства. Однако наряду с этим содержанием закон стоимости имеет материальную основу — субстанцию стоимости2, которая сообщает товару свойство меновой стоимости» («Курс», стр. 55).
Характерно, что Кон «не собирается оспаривать», «конечно» он признает, «однако», «наряду с этим» и т. д. (о, великий Рошер, ты ожил вновь!) Правда, маловато как будто для марксиста, чтобы он не собирался оспаривать социальное содержание стоимости, но и на этом спасибо.
Интересно, что «наряду» с социальным содержанием ставится материальная основа — субстанция стоимости.
Оказывается, содержание и основа — субстанция — это (совершенно) разные вещи. Кон скромно отказывается от авторства такой нелепости и скромно приписывает ее Марксу. Не слишком ли это?!
Дальше: социальное содержание — это стихийное регулирование, а «наряду» с этим материальная основа — субстанция. Следовательно, социальное содержание противопоставляется (оторванно и изолированно, чисто внешне) материальной основе — субстанции стоимости. Может быть Кон не хочет противопоставить, но зачем тогда это «наряду».
Если в первом случае мы имеем дело с социальной характеристикой, то во втором случае мы имеем, очевидно, дело с материальной причиной и материальным следствием. Вот где она «материальная» стоимость!!
Вообще у Кона замечается следующая двойная бухгалтерия: с одной стороны, исторические овеществляющиеся производственные отношения, с другой стороны, материальный вечный труд как материальная субстанция стоимости, находящаяся, очевидно, в отношениях физического следствия к физической причине (см. «Лекции», стр. 20—21).
Правда, социальная сторона выглядит бессубстантно, а материальная основа бесформенно, но зато и Богданов удовлетворен, и марксистский декорум сохранен.
Помимо своего сознания Кон здесь еще говорит, что стихийный характер регулирования производства ничего нового не вносит в характеристику труда, создающего стоимость. Не спасает положения и общественно-необходимый труд (на который Кон делает жалкие попытки возложить миссию спасения историчности стоимости); не спасает положения, ибо общественно-необходимый труд поставлен наряду (но это значит и вне) социального содержания стоимости. Кстати, это жалкое «наряду», последний скреп, за который держится принадлежность в этом вопросе Кона к марксизму, заставляет вспомнить, что говорил Маркс:
«Грубое и скудное понимание в том и заключается, что органически между собой связанные явления ставятся в случайные взаимоотношения, соединяются чисто рассудочным путем» («К критике», стр. 11).
Во 2-м изд. (не в 1-м, а во 2-м, позднейшем) Кон дает анализ потребительной стоимости, переходит от нее к конкретному труду, от конкретного труда к абстрактному труду и от него к стоимости. Это вполне понятно и допустимо для всякого марксиста, и, казалось бы, тут нечего возразить. Но в том-то и дело, что всякий марксист считает абстрактный труд исторической категорией, а Кону ничего не стоит «примыслить» (вспомни Маха, Авенариуса) абстрактный труд ко всякой формации, «стоит ему только отвлечься»!!
Кон настойчиво уверяет: «Не следует думать, что понятие абстрактного труда применимо только к меновому обществу» («Курс», стр. 19—20).
Правда, Маркс говорил когда-то, что «труд… — в этой абстракции становится практически истинным только как категория современнейшего общества» («К критике», стр. 23), правда, Маркс говорил, что «труд, рассматриваемый экономически, взятый в этой простейшей форме, есть столь же современная категория, как и отношения, которые порождают эту простейшую абстракцию» («К критике», стр. 22).
Правда, Маркс говорил, «труд каждого индивидуума обладает этим общественным характером равенства постольку, поскольку (какой порочный круг у Маркса, не так ли т. Кон?! — А. М.) он выражается в меновых ценностях, и выражается в меновых ценностях постольку, поскольку он относится к труду всех других индивидуумов как одинаковому» (стр. 38—39).
Правда...
Но для чего приставать к Кону, предоставьте ему возможность «примысливать» абстрактный труд ко всем формациям, хотя там и «нет отношений, которые порождают эту простейшую абстракцию»; хотя там нет выражения в меновой стоимости, и постольку нет «отношения к труду других индивидуумов, как одинаковому»; предоставьте ему, «ведь стоит ему только отвлечься» и т. д.
Однако это «примысливание» накладывает и некоторые обязательства. Восхождение от абстрактного труда к стоимости для него закрыто.
«Это продукт человеческого труда вообще, абстрактного труда. Отвлекаясь от потребительной стоимости товара, мы тем самым отвлеклись и от качественной определенности труда, затрачиваемого в той или другой определенной отрасли производства.
Всякий товар предстал теперь перед нами в качестве «сгустка», «кристалла» безразличного человеческого труда, в качестве овеществления абстрактного труда, человеческого труда вообще. «Как кристаллы этой общей им всем общественной субстанции товары являются стоимостями» («Курс», стр. 16).
Но ведь продукт является по Кону, «продуктом абстрактного труда» во всех общественных формациях, следовательно «кристаллы» этой общественной субстанции существуют всегда. Стоимость извечна. Стоимость выражает факт затраты энергии. Вот богдановское болото, в которое катится Кон.
И чтоб отрезать все пути возвращения, он на 20 стр. того же нового издания пишет:
«В стоимости отражается не специфический характер труда, создавшего данное товарное тело, данную потребительную стоимость, — в ней находит отражение самый факт, что на производство товара затрачен труд, что производство стоило определенной массы затрат физиологической энергии человека» («Курс», стр. 20).
Значит факт затраты физиологической энергии делает потребительную стоимость — стоимостью.
Если это не богдановщина, то тогда что же такое богдановщина?
Попытка Кона сделать важнейшую предпосылку создания стоимости — определенную историческую форму труда — внешним условием, не включенным в понятие труда, создающего стоимость, сыграла с ним скверную шутку и оказалась полностью несостоятельной. Между тем эта предпосылка создания стоимости не может не быть включенной в характеристику труда, создающего стоимость.
Недаром Маркс в III т. «Теорий» определяет стоимость как отношение вещи к покоящемуся на частном обмене общественному труду («Теории», т. III, стр. 110).
Или это не абстрактный труд? Но как тогда Кон объяснит следующее замечание Маркса: «Последнюю (меновую стоимость) он производит не как труд портного, но (отрыв!!! — А. М.) как отвлеченный всеобщий труд, а этот труд зависит от общественного строя, которого портной не произвел» («К критике», стр. 42).
Когда вначале мы приводили мнение Кона, что субстанция стоимости — абстрактный труд, но абстрактный труд не есть субстанция стоимости и противоположное (2-й части) мнение Маркса, то потому только, что это имеет общее «символическое» значение.
Пока речь идет о том, чтоб от стоимости итти к абстрактному труду, «Коны» кое-как понимают Маркса, но когда речь идет о том, чтобы от абстрактного труда перейти к стоимости, то здесь они безнадежно запутываются.
Еще одно последнее замечание по данному вопросу.
Дело в том, что Кон не дал себе труда понять стоимость как социальную функцию вещей.
Ясно, что социальное тут, как и везде, не есть противоположность материального, в смысле чего-то неизвестного, психического, объективно не существующего.
Социальная функция — это значит функция, обусловленная данной социальной структурой.
Выражается ли эта социальная функция в каком-либо физическом изменении, в каком-либо естественном свойстве вещей? Становится ли вещь от этого хоть чуточку тяжелее, лучше, тверже?
Конечно, нет!
Можно ли говорить, что в бытие стоимости входит хотя бы один атом материи (естественного вещества), как это выходит по Кону?
Конечно, нет!
Но объективна ли данная функция, выполняемая вещью в капиталистическом обществе? Безусловно!
И в этом смысле, и только в этом смысле, она материальна. Поскольку же речь идет о вещи, бытие стоимости не есть его чувственное, а «сверхчувственное» (странно, как Маркса, Кон и К̊ до сих пор не обвинили в мистицизме), «кажущееся», «чисто социальное», «воображаемое», «лишенное атома естественного вещества», «лишенное вещества чувственности» (Ленин, IX сборник, стр. 197) — существование.
Вышесказанное показывает, что можно быть материалистом и сторонником реального существования стоимости и в то же время не говорить просто о «материальной» стоимости.
Когда Кон ohne weiteres говорит о «материальной» стоимости, то это или недопустимое упрощенство, или грубейшее непонимание Маркса.
4. Кое-что из «философских» взглядов А. Кона⚓︎
А. Кон во время оно писал по философским вопросам. Сейчас он перестал это делать. Однако его старые философские «писания» бросают интересный свет на его современные позиции в области политической экономии.
Приведем несколько перлов, щедро рассыпанных в его статье «Критика критиков» («Под знаменем марксизма» № 5—6 за 1922 г.).
Перл № 1. У Кона, когда он говорит о «системе», только и света в окошке, что «материальные силы, направленные, естественно, в различные стороны» (стр. 117). Характеризуя равновесие общества как систему, Кон опять говорит о «равновесии материальных сил, направленных в разные стороны».
Имеет ли эта трактовка равновесия и системы что-нибудь общее с марксистским, диалектическим пониманием этих проблем? Как будто ничего. Не является ли сплошным упрощенством такое понимание диалектики и развития?!
Перл № 2. «Только изменение соотношения явления с окружающей средой может вывести систему из равновесия, привести ее к движению, развитию или регрессу» (стр. 120).
«— Обойдетесь ли вы без чертовщины с развитием, имманентным явлению»? (стр. 121).
Нигде противоположность взглядов Кона диалектическому методу Маркса не находит такого оголенного выражения, как здесь. Гегель, Маркс, Ленин всегда и всякими способами подчеркивали огромное значение объяснения изменений из саморазвития явления, огромное значений принципа самодвижения. (Ленин, IX сборник, стр. 127—129).
«Движение и «самодвижение» самопроизвольное (самостоятельное, спонтанейное, внутреннее, необходимое движение)... в противоположность мертвому бытию» — кто поверит, что это суть «гегелевщины»... Эту суть нужно было понять, спасти», пишет Ленин.
Кон же не находит ничего лучшего, как повторить буржуазных ученых... «Система находится в равновесии, когда без вмешательства внешней силы она не изменяется». Достаточно универсализировать это положение, чтоб убедиться в его полной несостоятельности. Если взять объектом вселенную, то, по Кону, очевидно, только перст божий может что-нибудь сделать, чтобы внести какое-нибудь изменение. Все это имеет общеметодологический смысл, далеко выходящий за границы данного вопроса. Суметь найти и закон развития данного явления прежде всего в противоречиях самого явления, вот философский завет Ленина; искать причины этого развития вне данной сферы, в внешних соотношениях явления, вот «категорический императив» Кона.
Перл № 3. Неудивительно, что наряду с этим т. Кон пишет: «Развитию общества предшествует увеличение количества энергии, поступающей в общество извне» (стр. 120).
Эта энергетическая теория развития общества, которая предполагает, что общество добывает только средства питания, предполагающая далее, что социальная революция, которой непосредственно предшествовало бы (а фактически всегда предшествует) и которую сопровождало бы падение производительных сил, не была бы развитием общества, а наоборот (ибо мы имеем не увеличение, а сокращение энергии, поступающей в общество извне) представляющая очевидно общество в виде некоего единого организма с единым балансом потребляемой (лично) и растрачиваемой энергии, теория, которая, в лучшем случае, совершенно бесполезна, а в большинстве случаев прикрывает механическое сведение явлений и законов данной сферы к явлениям и законам другой сферы, — эта энергетическая теория составляет, так сказать, profession de foi А. Кона и по сие время. В своей новой книге «Лекции по методологии» он пишет:
«В борьбе с природой погибают те общества, которые не могут достаточно хорошо приспособить свой производственный аппарат к нуждам этой борьбы и расходуют, вследствие этого, на производство больше энергии, чем получают в результате потребления добытых предметов» (стр. 75).
А. Кону невдомек, что в 99 случаях из 100 общество погибает от социальных причин и что представленная им система мыслей, если ее принимать всерьез, есть полный отход от объяснений социальных явлений имманентными законами общества и повторение тавтологических, плоских и неправильных положений Богданова и буржуазных «социологов».