Перейти к содержанию

Лиф Ш. К спорам о характере сложного труда⚓︎

Журнал «Под знаменем марксизма», 1928, № 7—8, с. 150—171

[# 150] Проблема редукции занимает в экономической литературе своеобразное место. Особый интерес она привлекла к себе после того, как так называемое психологическое направление, а также ряд других буржуазных экономистов, сделали из нее мишень для нападок на теоретическую концепцию Маркса. Вопрос ставился следующим образом: если товары продаются по их стоимостям, то часть труда, затраченного на производство товара должна найти свой эквивалент в материальном объекте иного вида, создание которого потребовало бы, того же количества труда. Однако в действительности различная сложность труда приводит к иным пропорциям обмена. Как правило, сложный труд в равный отрезок времени создает бо́льшую величину стоимости, чем труд простой или менее сложный. Но если это так, то колеблется основа теории трудовой стоимости.

Указания же Маркса на тот факт, что сложный труд выступает как труд помноженный простой, считались критиками, в лучшем случае, мало обоснованными.

Постепенно из этой проблемы буржуазными экономистами был сделан узловой пункт, исходя из которого предпринималась и прямая критика марксистской политической экономии и разного рода ревизии ее.

В настоящее время мы уже имеем ответ из марксистского лагеря, причём в большинстве «курсов» проблеме редукции уделяются даже специальные главы. Марксистская экономическая наука, признавая наличие пробелов в этой проблеме у Маркса, делала ряд попыток самостоятельной разработки этого вопроса.

Результаты, к которым пришли исследователи-марксисты, в области выведения законов редукции, находятся вне сферы нашей работы. Задача, стоящая перед нами, ограничена критическим разбором различных трактовок самого понятия сложного труда и его места в системе Маркса. При этом особое внимание пришлось уделить трактовке этого понятия представителями так называемой физиологической версии.

Сложный труд выступает в качестве стоимости образовательного фактора, а, следовательно, в качестве труда абстрактного. Этим свойством он обладает в силу заключенного в нем двойственного характера его труда.

Поэтому правильное понимание сложного труда возможно лишь при правильном понимании той роли, которую выполняет абстрактный труд. А так как последний является одной из самых основных категорий политической экономии, то, стало быть, данная частная проблема редукции не может быть правильно не только разрешена, но и поставлена без правильного понимания категории абстрактного труда.

Как известно, «физиологисты» исходят из трактовки абстрактного труда, как отвлеченного от конкретных целеустремленных форм [# 151] затрат человеческой энергии. Но, в таком случае, большее или меньшее расходование энергии и выражает собой определенность величины абстрактного труда. Иначе говоря, последний различается лишь степенью интенсивности. Следует отметить, что сторонники этого направления при определении причин создания сложным трудом больших величин стоимостей ссылаются на различие в степени предварительной специальной подготовки.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что сложность труда ими отождествляется с интенсивностью, благодаря чему неравномерность в получении предварительного специального обучения не оказывает влияния на процесс образования стоимости.

Последнее приводит к тому, что отрицается само понятие сложного труда, как труда, обладающего специальной подготовкой, и факт его общественного распределения.

Давая, по видимости, разработку вопроса о сложном труде, они, по сути дела, ликвидируют проблему редукции и отсекают возможность понимания своеобразной роли сложного труда в теории стоимости Маркса. Вообще же утверждение сложного труда, как труда, требующего бо́льшего расходования энергии, более интенсивного, противоречит действительности. Измерение энергии и установление сравнительной таблицы этих затрат выявляют некоторые интересные факты из области физиологии, отнюдь не подтверждающие предположения физиологистов.

Но, оставаясь последовательными своим исходным посылкам, физиологисты не могут иначе трактовать сложный труд, как увеличенную затрату энергии, так как в противном случае они не были бы в состоянии ответить на вопрос, — почему сложный труд выступает, как создатель больших величин стоимостей.

Таким образом, проблема редукции является лучшим показателем методологической необоснованности физиологического понимания абстрактного труда. Ошибка, допущенная в понимании абстрактного характера труда, находит себе отклик во всех смежных проблемах, и, в частности, в проблеме сложного труда.

Наша работа и посвящается выяснению самого понятия сложного труда и его роли в теории стоимости Маркса.

Простой и сложный труд в системе Маркса⚓︎

Метод Маркса — восхождение от абстрактного к конкретному.

В начале первого тома конструируется фундамент политической экономии — теория стоимости. Объектом служит простое товарное хозяйство, законы развития которого, однако, являются действительными для товарно-капиталистического общества.

Уже на первых страницах «Капитала» исследование подводит читателя к абстракции, непонимание которой с необходимостью искажает категории политической экономии: мы имеем в виду категорию абстрактного труда.

Этим следует объяснить дискуссию последних лет в марксистском лагере, приведшую в понимании данной категории к двум противоположным направлениям: физиологическому и социологическому.

Разногласия в понимании категории абстрактного труда привели к различному пониманию других категорий политической экономии и, в частности, категории простого и сложного труда.

[# 152] Определяя конкретное как «единство в многообразии», Маркс обрисовывает путь научного исследования этого конкретного. Он указывает, что вначале из конкретного путем отвлечения мы получаем наиболее общее, являющееся вместе с тем и самым основным. Такова категория абстрактного труда. Но далее: «абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного путем мышления»1.

А это конкретное — товарное общество, характеризуется, в частности, тем, что в нем различную роль играет труд простой и труд сложный.

Дав общую характеристику этих категории, Маркс в первом томе «Капитала» предупреждает, что, в целях упрощения, дальнейшее исследование будет предполагать труд как затрату простой рабочей силы и этим устраняется одно из тех «множеств определений», которым богато конкретное — объект изучения политической экономии — товарно-капиталистическое общество.

В «Критике политической экономии», в главе о товаре, Маркс дает общую характеристику категорий простого и сложного труда, не останавливаясь на законах приведения, ибо «тут еще не место рассматривать законы, управляющие этим приведением»2.

Такое положение послужило сигналом для критического обстрела «уязвимого» места, результатом чего перед экономистами стал вопрос о возможности выведения законов редукции.

Критика в лице Бем-Баверка, Буха и проч. считала, что при такой теоретической концепции Маркса устраняется возможность приведения сложного труда к простому.

Большая часть марксистов решали вопрос в положительном смысле, но, искажая понятие сложного труда, они тем самым фактически аннулировали проблему.

Простой труд есть затрата рабочей силы, не обладающей никакой специальной подготовкой.

Такой труд в состоянии выполнить в той или иной форме каждый обыкновенный человек, обладающий средними способностями.

Труд простой следует рассматривать как труд нулевой квалификации, не требующий никакой предварительной специальной подготовки.

Только при таком понимании достигается в реальности безразличное отношение к определенному виду труда, соответствующее общественной форме, «при которой индивиды с легкостью переходят от одного вида труда к другому, и при которой определенный вид труда является для них случайным и потому безразличным»3.

Несколько иное толкование этой категории даёт А. Кон. Он пишет: «Простым трудом мы называем такой труд, который требует для своего выполнения наименьшей из всех наличных видов труда предварительной подготовки работника»4.

Нетрудно видеть, что трактовка Кона не совпадает с определением Маркса. «Наименьшая» подготовка не адекватна «никакой».

[# 153] В отличие от простого труд сложный характеризуется как труд, требующий специальной предварительной подготовки.

Аллегорическое изображение Марксом того положения, что в буржуазном обществе генерал играет бо́льшую роль, чем «просто человек», означает в то же время, что труд сложный обладает бо́льшим удельным весом, чем простой, то есть создает бо́льшие стоимости в соответственно одинаковый промежуток времени.

Будин полагает, что, «когда квалифицированный труд становится настолько распространенным, что его можно получить в достаточном количестве для производства и воспроизведения потребного количества товаров, он перестает быть «квалифицированным», перестает производить больше ценности, чем всякий средний труд»5.

Определение Будина ставит категорию сложного труда в зависимость от спроса и предложения, а не от предварительной подготовки.

Можно предположить, что труд определенного вида, скажем монтёра, требовавший специальной подготовки, рассчитанной на несколько лет, в дальнейшем, в силу поднятия технической грамотности населения и пр. причин, — дисквалифицируется, превратится в труд простой6.

Происходит это, однако, не в силу достаточного для общества числа квалифицированных рабочих на рынке (это не дисквалифицирует труд), а в силу устранения необходимости в предварительной специальной подготовке.

Возможен и такой случай, когда функционирует рабочая сила квалификации \(n\)–ой, то есть, более низкого уровня, чем простая рабочая сила, принимаемая в данном случае за единицу. Это происходит тогда, когда применяемая рабочая сила обладает меньшей подготовкой, чем средняя функционирующая в данной стране. Последняя тогда выступает как носитель специальной подготовки.

Труд простой и труд сложный свойственны всем историческим эпохам. Однако не во всех исторических эпохах эти виды труда обладают двойственным характером и могут создавать товарные стоимости.

Категория простого и сложного труда в своем свойстве создавать потребительные стоимости присущи всем историческим эпохам, ибо являются необходимым условием существования людей, но как источники стоимости присущи лишь одной товарно-капиталистической.

Так, например, труд портного, являющийся и в дотоварном обществе несомненно трудом сложным, в своем конкретном применении «производит одежду, а не ее меновую ценность. Последнюю он производит не как труд портного, но как отвлеченный всеобщий труд, а этот труд зависит от общественного строя, которого портной не произвел»7.

Простой и сложный труд как создатели стоимости выступают не во всех исторических эпохах, а лишь в одной, исторически-определенной.

[# 154] В «Капитале» Марксом исследуется определенная историческая формация — буржуазное общество. Все категории, исследуемые политической экономией, носят исторический характер и дают нам возможность познания определенных производственных отношений и их совокупность, называемую экономическим строем. Поэтому мы рассмотрим категории простого и сложного труда в пределах лишь товарной эпохи, где все затраты труда обладают свойством выступать в качестве труда конкретного и абстрактного.

Как продукты различных видов конкретного труда, потребительные стоимости противостоят друг другу на рынке, как несоизмеримые величины, независимо от того, являются ли они продуктами простого или сложного труда.

Соизмеримыми друг с другом их делает содержащийся в товарах абстрактный труд.

Однако, продукты сложного труда обладают бо́льшей стоимостью, чем продукты простого труда, и, следовательно, бо́льшим количеством овеществленного абстрактного труда.

В процессе обмена различные виды сложного труда стихийно сводятся в различных пропорциях к труду простому, как к единице измерения, последняя же «для каждого определенного общества представляет величину данную»8.

«Различные пропорции, в которых различные виды труда сводятся к простому труду, как к единице их измерения, устанавливаются общественным процессом за спиной производителей и потому кажутся последним установленным обычаем»9.

В данном положении Маркс выдвигает три важных пункта:

1) процесс сведения труда сложного к простому существует в реальной действительности; 2) этот процесс происходит стихийно, без сознательного регулирования со стороны товаропроизводителей и 3) простой труд служит единицей измерения для различных видов сложного труда.

До сих пор простой труд нами рассматривался как источник стоимости, теперь же он выступает в новой роли единицы измерения сложного труда. Можно поставить вопрос: почему именно простой труд выступает в данной роли?

Марксово понимание этой категории дает полную возможность для правильного ответа.

Абстрактный труд, воплощенный в продуктах простого труда выступает как труд, количественно ограниченный рамками обыкновенного, не обладающего никакой специальностью человека. Именно в количественной определенности абстрактно-простого труда и его соизмеримости лежит объяснение того, что абстрактно простой труд выступает как единица измерения сложного труда.

С точки зрения образования стоимости сложный труд представляется как кратное количество абстрактно-простого труда. «Сравнительно сложный труд есть только возведенный в степень или, скорее, помноженный простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого»10.

Сложный труд, таким образом, отличается от труда простого тем, что в соответственно одинаковый отрезок времени создает стои[# 155]мость бо́льшей величины, при чем это вызвано не бо́льшей интенсивностью или производительностью труда, а бо́льшей профессиональной обученностью и подготовкой работников.

Сложный труд создает бо́льшую стоимость вне всякой зависимости от интенсивности или производительности труда.

Для измерения величины стоимости продуктов труда различной сложности недостаточно редукции сложного труда к простому. Для этого абстрактно простой труд, полученный в результате редукции, должен быть подвергнут измерению общественно необходимым трудом или временем.

Таким образом, в процессе обмена, за спиной товаропроизводителей, выявляются две единицы измерения:

1) Простой труд — для сведения всех видов труда к общественному, качественно-одинаковому труду, представляющему только количественные различия.

2) Общественно-необходимый труд — для определения величины стоимости товаров.

Что именно так понимал вопрос Маркс, можно видеть из следующих его рассуждений: «Чтобы можно было измерять ценность товаров рабочим временем, которое в них заключено, нужно сначала свести различные виды труда к однородному, не представляющему никаких различий, простому труду, — короче, к труду, который качественно одинаков и представляет только количественные различия»11.

Обычная трактовка роли простого труда ограничивается выявлением его в качестве единицы измерения различной степени сложного труда, благодаря чему проблема редукции приобретает характер самостоятельного экскурса, не увязанного со всей теоретической системой Маркса. Это можно видеть на примере почти всех интерпретаторов, уделявших внимание этой проблеме и игнорировавших роль простого труда в качестве объекта измерения12.

Следует отметить, что в «Критике полит. экономии» Маркс особо тщательно и глубоко осветил вопрос о роли категории общественно-необходимого времени, выступающего в товарном хозяйстве мерилом стоимости, и как таковой измеряющий труд уже уравненный, качественно однородный.

Исходя из указанных соображений, нам представляется неправильным утверждение И. И. Рубина, «что в “Критике политической экономии” Маркс еще не проводит между ними достаточно ясного различия и стирает границы между трудом абстрактным, простым и общественно необходимым»13.

В конкретном товарном хозяйстве общественное разделение труда характеризуется не только различием видов конкретного труда одинаковой обученности, но и различной степенью сложности различных видов труда. Назовем первый вид разделения труда — разделением по горизонтальной линии, а второй — разделением по вертикальной линии. Различие видов труда, а следовательно, и товаров, является необходимым условием обмена, но в то же время лишь его предпосылочным моментом.

Только после сведения различных видов труда по вертикали к труду простому, однородному, абстрактно-всеобщему, между различ[# 156]ными видами труда стихийно устанавливаются коэффициенты обмениваемости.

Коэффициенты устанавливаются таким образом, — и иначе устанавливаться не могут, — что компенсируются избыточные затраты, связанные с производством продуктов сложного труда. Различная сложность труда выражается в неодинаковом количестве абстрактно-простого общественно-необходимого труда.

Если же предположить, что определенная скала по вертикали не будет соответствовать коэффициенту, учитывающему избыточные затраты, связанные с производством продуктов сложного труда, или же этот учет окажется меньше и не соответствующим действительный затратам, — в таком случае закон трудовой стоимости проявится в том, что начнется отлив труда из отраслей, требующих применения более сложного труда, в отрасли, требующие менее обученных работников. В данном случае, мы будем иметь нарушение относительного равновесия в системе общественного распределения труда.

Но очевидно, что товарное хозяйство, как целостный общественный организм, было бы даже теоретически немыслимо, если бы наличие дисгармоничного элемента не вызывало бы тенденции обратного порядка. В действительности таковая и существует.

Благодаря особому характеру товарного хозяйства, выражающемуся в том, что чрезмерный прилив труда в данную отрасль производства влечет за собой переполнение рынка товарами данного вида и, как следствие, продажу их ниже стоимости, что обрекает на сокращение масштаба производства. Наряду с этим существует тенденция к восстановлению равновесия.

Общественный труд перераспределяется на новой основе, соответствующей существующим общественным условиям.

Среди этих постоянных отклонений цены от стоимости, последняя выступает в качестве стихийного регулятора общественных затрат. «Лишь как внутренний закон, как слепой закон природы выступает в глазах отдельных деятелей производства закон стоимости и осуществляет общественное равновесие производства среди случайных колебаний»14.

В условиях товарного хозяйства закон стоимости выступает не только в качестве регулятора коэффициентов обмениваемости различных видов труда, но и распределяет труд различной сложности по различным частям хозяйственного организма. Совершенно правильно указывает И. И. Рубин, что «проблема квалифицированного труда сводится к изучению условий равновесия между разнородными видами труда, отличающимися различной квалификацией»15.

Мнение критиков Маркса, что бо́льшая стоимость продуктов сложного труда находится в противоречии с законом стоимости, основано на ошибочном представлении как самого понятия труда, так и регулирующего значения трудовой стоимости.

Изложенное показало, что повышенная стоимость продуктов сложного труда не только не противоречит концепции Маркса, но является обязательным условием, без которого не мыслимо никакое распределение труда по вертикали в товарном обществе. Деление общественного труда по вертикали должно неизбежно выразиться в опре[# 157]деленных скалах стоимостеобразовательного характера, должно предполагать определенные коэффициенты редукции между различными видами труда.

Утверждение Буха и других, предлагающих физиологическое понимание категории абстрактного труда, искажает действительные законы товарного и товарно-капиталистического развития, так как ограничивает сферу приложения законов трудовой стоимости.

Забегая вперед, отметим, что при физиологическом понимании абстрактного труда простой и сложный труд, при прочих равных условиях, не могут различаться как стоимостеобразовательные факторы. Они могут различаться лишь количеством затраченного труда в единицу времени, то есть степенью интенсивности. Но это противоречит положению Маркса, что продукты сложного труда обладают большей стоимостью, чем продукты простого труда. Кроме того, становится совершенно непонятным, каким законам подчиняется общественное распределение труда по вертикальной линии. Эта проблема, при последовательном физиологическом понимании абстрактного труда, аннулируется, и роль стоимости, как регулятора общественных затрат по вертикальной линии, искажается.

Если же исходить из социологического понимания абстрактного труда, считающего, что различные виды труда в товарном обществе приравниваются в такой пропорции, при которой гарантируется известное состояние равновесия, вне зависимости от непосредственных физиологических затрат, — мы будем иметь принципиально иную установку в решении этой проблемы.

Продукт сложного труда приравнивается к продукту простого труда в такой пропорции, при которой общественное равновесие между различными видами труда не нарушается.

Лишь только при таком понимании абстрактного труда существуют все условия, при которых закон стоимости может определить, «какую часть находящегося в распоряжении общества рабочего времени оно в состоянии затратить на производство каждого данного товарного вида»16.

Труд абстрактный и труд сложный⚓︎

Поскольку сложный труд выступает в качестве стоимостеобразовательного фактора и, этим самым, в качестве труда абстрактного, следует особо разобрать взаимоотношение этих двух категорий.

Система Маркса явилась дальнейшим этапом в развитии экономической мысли. Отправной его точкой была классическая политическая экономия.

Остановимся поэтому прежде всего на вопросе о преемственной связи в понимании категории сложного труда у Маркса от классиков.

Некоторые исследователи полагают, что понятие сложного труда у классиков вошло без всяких изменений в теорию стоимости Маркса.

Так, например, В. Р. Чернышев пишет: «Свое построение сложного труда, как умноженного простого К. Маркс произвел, прямо опираясь на А. Смита и Д. Рикардо17. (Разрядка моя. — Ш. Л.).

[# 158] Однако знакомство с марксовой методологией и ее особенностями ставит под сомнение подобное утверждение. Маркс не мог в данном вопросе опираться на классиков, ибо в данной проблеме нагляднее всего проявляется недооценка классиками общественной формы товарного производства. Если, пользуясь аналитическим методом, классики вскрыли содержание стоимости, то при понимании труда, как явления природы, они не могли не только поставить вопрос «почему труд выражается в стоимости», но не могли правильно понять и категории сложного труда, ибо последнюю можно понять лишь при учете общественной формы труда, благодаря которой выявляется бо́льшая стоимость продуктов сложного труда и сохраняется общественное равновесие труда между различными отраслями производства. Так, у Рикардо «качественные различия труда» не находятся в связи со сложностью труда, а зависят «от относительного искусства рабочего и напряженности выполняемого труда»18.

В анализе сложного труда К. Диль видит в теории стоимости Маркса решающий пробел; лишь у Буха «дело идет о единственной серьезной попытке разрешить такую проблему, которую Рикардо и Маркс оставили совершенно не разрешенною».

Это приводит нас к Буху, чтобы доказать именно его, а не марксову преемственность от классиков.

В различии методов классиков и Маркса И. Рубин видит, отчасти, основание к различному пониманию категории абстрактного труда «разногласия между социологическим пониманием абстрактного труда и физиологическим пониманием абстрактного труда отчасти сводится именно к различию этих двух методов, диалектического и аналитического. Если с точки зрения аналитического метода можно еще с бо́льшим или меньшим успехом отстаивать физиологическое понимание абстрактного труда, то с точки зрения диалектического метода это понятие труда заранее обречено на неудачу, ибо из понятия труда в физиологическом смысле вы никакого представления о стоимости, как о необходимой социальной форме продуктов труда, вывести не можете»19.

Однако, в отношении категории сложного труда, физиологисты терпят фиаско, даже при применении аналитического метода, ибо, переходя от категории стоимости к абстрактному труду, невозможно понять, почему бо́льшая стоимость продуктов сложного труда сводится к меньшему количеству физиологического труда. Последнее можно понять, лишь исходя из социальной формы труда в товарном хозяйстве. Если физиологисты, при применении аналитического метода исследования, могут отстаивать в бо́льшей или меньшей степени свои позиции в отношении абстрактного труда, то в отношении сложного труда эти попытки не могут быть удачными.

Так, например, Бух не может согласиться с подразделением труда на сложный и простой, если целью этого подразделения является выяснение момента сложности труда, как фактора, оказывающего влияние на величину стоимости. «Ведь сам автор “Капитала”, — пишет Бух, — настаивает на том, что стоимостеобразовательным является труд в абстрактном, смысле этого слова. А с точки зрения последнего как труд простого рабочего, так и труд более развитого рабочего представляется нам совершенно тождественными процессами пре[# 159]вращения потенциальной энергии принятой пищи и вдыхаемого кислорода в механическую работу» (Разрядка наша. — Ш. Л.)20.

По мнению Буха, следовательно, всякий труд, независимо от того, является ли он простым или сложным, представляет собой совершенно одинаковый процесс превращения потенциальной энергии в механическую работу, то есть при всех прочих равных условиях образует стоимость одинаковой величины.

Путем такого доказательства Бух приходит к заключению, что с точки зрения образования стоимости нет никакой разницы между затратой простой и сложной рабочей силы, а, следовательно, никакой проблемы редукции не существует.

По-своему Бух логичен. Он ликвидировал понятие сложного труда, как стоимостеобразовательного фактора и тем самым проблему редукции, поскольку ею занимается теория трудовой стоимости, ибо, исходя из физиологического понимания труда, невозможно объяснить то явление, что, скажем, труд токаря создает бо́льшую ценность, чем труд чернорабочего, тратящего во всяком, случае не меньшее количество физиологической энергии.

Если простой и сложный труд обладают способностью в единицу времени создавать одинаковые стоимости, то, в таком случае, никакой количественной разницы между этими видами труда провести нельзя.

Но, в таком случае, Бух не может, как он и сам признается, не впадая в противоречие, утверждать, что «стоимость товаров определяется количеством простого труда (например, трудом батрака), так как понятие о простом труде, вытекая не из абстракции, а из классификации (два класса, простой и сложный труд), — ничего не имеет общего с нашим представлением об абстрактном труде» (разрядка наша. — Ш. Л.)21.

Мысль Буха, по существу, закончена. Понятия простого и сложного труда стоят вне теории стоимости. Они вытекают из различия труда в его конкретных проявлениях и к абстрактному труду отношения не имеют.

Мы знаем, что Маркс рассматривал труд с двух точек зрения: как труд конкретный и абстрактный. Сложный и простой труд должны также обладать этим двойственным характером. Сводя же их целиком к труду конкретному, Бух тем самым подрывает основу теории трудовой стоимости и теряет возможность проведения чисто количественной разницы между простым и сложным трудом.

Подобное же отрицание двойственного характера труда мы встречаем и у другого критика Маркса — главы психологического направления, Бем-Баверка. Он также относит простой и сложный труд к различным конкретным его видам и, исходя из этого, ставит отсюда под знак сомнения самую возможность теоретического разрешения проблемы редукции.

Беря, в виде примера, обмен продуктов труда скульптора и каменотеса, Бем выражает изумление, каким образом, исходя из основ теории стоимости, можно утверждать, что пятидневная работа каменотеса имеет своим выражением один день работы скульптора.

Подобный факт, по мнению Бема, обнаруживает всю несостоятельность основ теории стоимости Маркса. «Но, вникнув хладнокровно, — пишет он, — найдем, что это еще менее подходит, так как [# 160] в продукте скульптора вовсе не воплощается «простая работа», не говоря уже о простой работе в том же количестве, что и в продукте пятидневной работы каменотеса. Точная истина, попросту, состоит в том, что оба продукта воплощают в себе труд разного вида и в разном количестве»22.

Разница между обоими авторами заключается в том, что в то время, как Бух признает, например, правильность учения Маркса о двойственном характере труда, Бем-Баверк вообще считает всю теоретическую концепцию Маркса ловкой игрой диалектической мысли.

У Буха здесь любопытная «модификация». Будучи «совершенно согласным» с Марксом, что труд обладает двойственным характером, он упускает из виду, что в конкретности труд проявляется как труд неоднородный по своей сложности и что, следовательно, этим двойственным характером должен обладать и сложный труд.

Родственную такому пониманию категории абстрактного труда теоретическую схему мы находим у профессора Л. Любимова. По его мнению, абстрактный труд может отличаться только степенью напряженности. Бо́льшая степень напряженности труда соответствует и бо́льшей величине создаваемых стоимостей. Иных качеств абстрактный труд не имеет. «Труд абстрактный, как мы помним, не может отличаться по своим качествам, но он может разниться по своей напряженности (интенсивности)»23.

Но в таком случае становится непонятной роль сложного труда. Действительно, если абстрактный труд отличается лишь степенью напряженности, то фактор сложности, оставленный в стороне, делается равнодушным зрителем к процессу созидания стоимости. Но подобная постановка вопроса уже была сделана Бухом, который должен был как последствие, подвергнуть сомнению учение о двойственном характере труда. И для Любимова, при соблюдении логичности в построении, оставался бы лишь путь Буха.

Мы были бы вправе ожидать от Любимова утверждения, что различная сложность труда характеризует собою различную форму существования конкретных видов труда и связана не с двойственным характером, а с классификацией труда, как определенной полезной сущности.

Но Любимов совершает небольшой «маневр», в результате чего рассуждения его принимают иной характер. Он рассматривает сложность труда как его интенсивность, отождествляет эти понятия.

Если бы абстрактный труд не отличался никакими иными качествами, кроме интенсивности, то продукты сложного труда могли бы обмениваться на продукты простого труда и без всякого предварительного сведения, то есть самая проблема редукции не имела бы вообще места в действительности.

«Для того, чтобы товары измерялись заключённым в них количеством труда, — а мерилом для количества труда служит время, — все виды разнородного труда, заключенного в товарах, должны быть сведены к одинаковому простому труду, среднему труду, обычному, простому (unskilled) труду. Лишь тогда количество содержащегося в них труда может измеряться временем, одинаковым мерилом»24.

[# 161] Маркс в данном случае указывает нам, что проблема редукции предшествует процессу выявления количественной пропорции. Прежде чем измерять труд (как абстрактный) общественно-необходимым временем, он должен выступить качественно однородным, не только в смысле отвлечения от своих конкретных свойств, но и в смысле отвлечения от различной степени сложности.

Мыслимо ли вообще измерение абстрактного труда временем, если он, с одной стороны, выступает, как абстрактно помноженный, а с другой стороны, абстрактно-простой труд?

Должно быть ясным, что поскольку отвлечение от конкретных свойств труда выражает собою еще многообразие черт по степени сложности, постольку однородною сущностью измеримо быть не может.

Несколько отличное понимание абстрактного труда мы встречаем у А. Богданова. Им проводится полное отождествление понятий абстрактного и простого труда. Несмотря на то, что Бухом отрицается связь между абстрактным и простым трудом, оба автора приходят в понимании понятия сложного труда к одинаковым, по существу, выводам.

«Чтобы говорить о сумме производительного труда, как об определенной величине, для этого надо все конкретно различные виды труда представлять себе сведенными к некоторой общей единице измерения. Такой единицей измерения для теоретического анализа является “абстрактный” или “простой” труд» 25.

Хотя простой труд может выступать и в качестве абстрактного труда, но целиком и полностью отождествлять эти понятия нельзя, ибо при этом отбрасывается конкретный характер простого труда.

Кроме того, вряд ли можно считать правильным непосредственное сведение «конкретно различных видов труда» к труду абстрактному или простому, как к единице измерения. Богданов здесь несколько забегает вперед и тем самым искажает последовательность хода развития процессов товарного общества. Правильней будет утверждение, что простой труд является мерилом различной сложности труда. Но, будучи сведенным к абстрактно-простому труду, последний измеряется уже определенным количеством абстрактного труда, то есть общественно-необходимым трудом или временем.

Соавтор «Курса» — И. Степанов, очевидно, полностью разделяет концепцию Богданова, выставляя понятия сложного и интенсивного труда, как понятия идентичные.

Для краткости приведем лишь одну цитату, в достаточной мере подтверждающую наше мнение. В своем «Курсе» И. Степанов пишет: «Для того, чтобы сделать (трудовые затраты. — Ш. Л.) вообще соизмеримыми, необходимо более сложный труд или более интенсивный труд (разрядка моя. — Ш. Л.) свести к простому, труду»26.

Концепция Богданова ближе всего стоит к Либкнехту. Несмотря на ряд неправильностей и искажений, допускаемых Либкнехтом, единственным, не вызывающим возражений, нам представляется его собственное замечание о том, что свою точку зрения по данному вопросу он признает гипотетичной и недоказуемой.

[# 162] Эти слова с успехом можно ставить эпиграфом к работам представителей данного направления.

Проблема редукции Либкнехтом запутывается характерным для всей этой плеяды экономистов утверждением, что существует «тенденция к совпадению сложности и интенсивности труда, хотя на первый взгляд это кажется не так»27.

Труд сложный и труд интенсивный⚓︎

Выше нами был разобран вопрос о том, каким образом при физиологическом понимании абстрактного труда ликвидируется категория сложного труда. Таково обязательное последствие при неправильно взятой исходной посылке. Но очевидно, что одной ликвидацией, при желании объяснить процессы товарного хозяйства, обойтись невозможно. Понятие сложного труда должно быть заменено каким-то другим понятием. На самом же деле оно заменяется целым винегретом понятий. Выяснить содержание этих заменяющих понятий представляет известный интерес, тем более, что исследователи, сторонники физиологической версии, проводят эту ликвидацию в завуалированной форме. Некоторым исключением в данном случае нам представляется Л. Бух, прямо и последовательно, со своей точки зрения, устранивший категорию сложного труда в качестве стоимостеобразовательного фактора.

Напрасно В. Позняков полагает, что Бух отождествляет понятие труда сложного и труда интенсивного. Позняков пишет: «Л. Бух сводит, таким образом, различия между простым и сложным (квалифицированным) трудом к различию между более и менее интенсивным трудом, отождествляет труд сложный с трудом более интенсивным (курсив мой. — Ш. Л.), то есть, другими словами, отрицает само понятие более сложного (квалифицированного) труда, как труда, создающего большую ценность»28.

Когда Позняков констатирует отрицание Бухом роли сложного труда как создателя бо́льшей величины стоимости, это не может встретить возражения.

Другое дело — вопрос об отождествлении Бухом категории сложного и интенсивного труда. Подобная трактовка противоречит всей теоретической концепции последнего. Бух отрицает всякую связь этих категории, так как, по его мнению, они находятся в различных плоскостях научного анализа. В то время, как понятие сложного труда вытекает из классификации и соотносимо с конкретней формой труда, понятие интенсивности труда вытекает из абстрактного характера труда и является стоимостеобразовательным фактором. Бух чрезвычайно резко расчленяет эти понятия.

«Исключительная роль интенсивного труда вызвана тем, что качественное различие в проявлении абстрактного труда характеризуется исключительно его напряженностью (курсив мой. — Ш. Л.). Таким образом, труд, как стоимостеобразовательная субстанция, бывает различен по своей интенсивности, и это, как мы убедимся, необходимо постоянно иметь в виду для отыскания правильного способа определения величины стоимости товаров»29.

[# 163] Своеобразное «интенсификаторское» понимание абстрактного труда, приведшее Буха к принципиальному отрицанию категории сложного труда, выдвинуло задачу объяснить бо́льшую стоимость товаров лишь интенсивным характером труда.

В самом деле, если быть последовательным, то при условии, что труд рабочих неодинаков по качеству, и отличается лишь только тем, что «один рабочий, в единицу времени, производит более механической работы, а другой сравнительно менее»30, нужно прийти к выводу, что чем больше в один и тот же отрезок времени затрачивается труда рабочим, то есть чем интенсивнее его труд, тем больше стоимости он должен создать.

Если абстрактный труд различается не степенью сложности, а только степенью интенсивности труда, то, следовательно, для определения величины стоимости товаров необходимо исходить из продолжительности и интенсивности затраченного труда.

Вопреки мнению Диля, вопрос о влиянии бо́льшей интенсивности труда на величину стоимости достаточно полно разработан Марксом в главе «Соотношение между ценой рабочей силы и величиной рабочей силы»31. Маркс поясняет, что «при неизменном количестве рабочих часов более интенсивный день воплощается в более высокой вновь созданной стоимости»32.

Однако влияние интенсивности труда на величину стоимости единицы товара совершенно иное, чем влияние сложного труда. В то время как сложный труд повышает стоимость единицы товара, труд интенсивный стоимость единицы товара не изменяет. Бо́льшая интенсивность труда находит свое выражение лишь в бо́льшей массе товаров, фигурирующих как стоимости на рынке.

У Маркса проблемы интенсивного и сложного труда не исключают взаимно друг друга. Они охватывают лишь различные процессы товарного хозяйства. Не будучи связанным «марксистскими узами», Бух свое отрицание понятия сложного труда выдвинул в качестве одного из центральных пунктов критики Маркса.

В неизмеримо худшем положении находятся исследователи, разделяющие в данном вопросе точку зрения Л. Буха, но, в той или иной степени, считающие себя марксистами. Для них уже ясно, что по-Буховски, отрицать теорию сложного труда представляется невозможным. Это привилегия лишь критиков Маркса.

Но так как физиологическое понимание труда обязывает к известным выводам, то есть все же к отрицанию этой категории, то приходится путем эклектических комбинаций маневрировать. Особенно наглядно эти «маневры» проявляются у А. Богданова, Л. Любимова и других физиологистов.

В отличие от Буха, А. Богданов не отрицает проблемы редукции сложного труда к простому, но в понимание этих категорий им вкладывается «только» иное содержание. Он лишь указывает, что: «Сложный и простой труд существуют не только в меновом, а во всяком обществе, и надо найти основу сведения их к соизмеримости для всякой экономической организации»33.

Если иметь в виду, как уже выше было нами отмечено, что исследование проблемы о соизмеримости простого и сложного труда [# 164] возможно лишь в плоскости абстрактного труда, то делается ясным, что, ставя вопрос об их соизмеримости во «всякой экономической организации», А. Богданов тем самым превращает абстрактный труд в логическую категорию.

Но, в таком случае, мы имеем здесь дело ни с чем иным, как с Буховским общечеловеческим трудом, в котором абстрагируются «различия полезных форм», то есть с физиологическим трудом, отвлеченным от своих конкретных особенностей и присущий всем экономическим эпохам.

И дальше, если быть логичным, то при таком понимания абстрактного труда Богданов неизбежно должен был, как и Бух, прийти к отрицанию проблемы редукции сложного труда. Однако Богданов открыто не признает себя ликвидатором. Методологически он делает обходный маневр. Связывая проблему приведения сложного труда к простому с проблемой приведения более интенсивного труда к труду одинаковой интенсивности, Богданов приходит к «косвенному», окольному отрицанию понятия сложного труда.

«Различные виды работы с их неодинаковой сложностью являются результатом неодинакового обучения работников и следовательно неодинакового развития организмов. Более сложный вид труда соответствует бо́льшему развитию, более простой — меньшему. Но очевидно, что организм более развитой при работе затрачивает в одинаковое время больше трудовой энергии, чем менее развитой. Поэтому труд более сложный должен рассматриваться, как бо́льшая затрата энергии по сравнению с менее сложным; первый равняется умноженному второму» (курсив мой. — Ш. Л.)34.

Таким образом, по-Богданову, более сложный труд обязательно должен быть и более интенсивным, то есть должен рассматриваться как бо́льшая затрата энергии. Следовательно, если предположить, что высококвалифицированный мастер в определенный отрезок времени тратит соответственно меньшее количество трудовой энергии, чем в тот же промежуток времени тратится простым чернорабочим, то, по концепции Богданова, мы сможем утверждать, что первый работник тратит менее сложный труд, чем рабочий необученный, а, стало быть, и создает меньшую стоимость.

Далее, принимая временно на веру то, что более интенсивный труд с необходимостью связан с большим количеством затрачиваемой энергии, мы все же не можем не отметить в данном вопросе противоречия. Ведь, совершенно очевидно, что мы имеем смешение двух принципиально-отличных проблем: сложного и интенсивного труда.

Для Маркса проблема интенсивного труда входит и полностью разрешается учением об общественно-необходимом труде, предполагающий средний для данного общества уровень умелости и интенсивности труда.

Если же данный индивидуальный товаропроизводитель работает с бо́льшей или меньшей интенсивностью, то индивидуальная величина вновь создаваемой им стоимости получает на рынке соответственные коррективы в ту или иную сторону. «Изменяется ли количество затраченного труда экстенсивно или интенсивно, — пишет Маркс, — изменению этой величины во всяком случае соответствует изменение [# 165] величины вновь создаваемой стоимости, какова бы ни была природа тех предметов, в которых эта стоимость воплощается»35.

Изложенное показало, что вопрос о большей степени интенсивности труда разрешается в рамках общественно необходимого труда, в то время как решения вопроса о сложном труде в пределах этой проблемы мы не находим.

Но верна ли вообще постановка Богдановым вопроса о соизмеримости труда сложного и простого с точки зрения количества затраченной энергии?

На этот вопрос мы должны дать отрицательный ответ, научные данные физиологии опрокидывают это положение Богданова.

Так как Богданов оперирует трудом в физиологическом смысле и так как этот труд поддается учету калориметра, то, изменив этот труд, мы можем выяснить, насколько правильно утверждение, что «час работы ученого по количеству затраченной энергии соответствует, может быть, трем часам механика и двенадцати часам чернорабочего36.

В брошюре профессора Б. И. Словцова о «Питании и работе» приводится ряд любопытных данных о затрате представителями различных профессий калорий тепла при выполнении ими работы»37.

Калорические эквиваленты некоторых форм работы след.:

  Кал.
Здоровый, мало работающий физически человек 2 400
Служащий по письменной части (бухгалтер) 2 500
Школьный учитель 2 600
Швея, работающая на руках 2 700
Писец или машинистка–переписчица 2 800
Литограф 2 900
Переплетчик 3 000
Рабочий металлист 3 300
Прачка 3 400
Ломовик 3 500
Башмачник 3 600
Жнец 4 000
Косцы 4 400
Каменотес 4 800
Пахарь 5 000
Дровосек 6 000
Переносчик кирпича 8 900
Гонщик–велосипедист 9 000

Итак, если прав Богданов, то нам придется считать труд каменотеса или дровосека, как известно не требующего большого предварительного специального обучения, трудом более сложным, чем труд школьного учителя или бухгалтера, а труд переносчика кирпичей попадает в разряд наиболее сложного труда.

Очевидно, все же дело обстоит несколько иначе. Установление прямой функциональной связи между сложным и интенсивным трудом противоречит действительности38.

Ведь совершенно очевидно, что труд может быть высшего удельного веса и, однако, по количеству затрачиваемой энергии стоять ниже уровня простого труда.

[# 166] Это искусственное сращение понятий сложного и интенсивного труда необходимо было Богданову для того, чтобы полностью свести проблему сложного труда к интенсивному, и, таким образом, ликвидировать эту проблему.

Если «более сложный труд должен рассматриваться, как большая затрата энергии», — то вполне понятно, что речь может идти лишь о степени интенсивности труда.

Богданов в этом вопросе развил крайне-легковесный взгляд, свернув в своих выводах все же к Буху, хотя трактовка Богданова несколько отличается от Буховского понимания.

Формально, признавая сложный труд результатом неодинакового обучения, способного благодаря этому создавать в единицу времени бо́льшую стоимость, чем простой, необученный труд, Богданов вступает, по-видимому, в противоречие с Бухом. Но это только на первый взгляд, в действительности же Богданов вынужден в своих выводах прийти к Буху. Физиологическая трактовка категории абстрактного труда могла лишь путем искусственных методологических ухищрений привести к пониманию категории сложного труда, имеющей по нашему мнению у Богданова лишь иное терминологическое обозначение понятия интенсивного труда.

Новейшие течения в физиологическом понимании сложного труда⚓︎

Л. Любимов посвящает в своей книге специальную главу проблеме редукции. Целью этой главы является показать, что стоимость продуктов сложного труда может быть объяснима полностью и целиком теорией трудовой стоимости. Как утверждает Любимов, и стоимость продуктов невоспроизводимого труда не представляет собой такого экономического явления, перед которым становилась бы в тупик теоретическая система Маркса39.

Автор считает, что различная сложность труда оказывает влияние на величину стоимости, но так как, по его мнению, абстрактный труд — это единственная стоимостеобразовательная субстанция, различается только по степени интенсивности, то и сложный труд выступает как абстрактный лишь потому, что теснейшим образом связан с моментом интенсивности.

Взгляд автора можно было бы наилучшим образом сформулировать, если сказать, что сложность труда, как определяющей величины стоимости фактор, выступает постольку, поскольку он связан с интенсивностью труда. Как «физиологист», Любимов трактует абстрактный труд в виде затраты человеческой энергии в ее отвлеченном от конкретного характера виде.

Но если, скажем, Богданов, исходя из такой же установки, относит действие категории абстрактного труда ко всем временам и эпохам, то Любимов, наоборот, считает ее выразителем системы товарного хозяйства. Затрата человеческой энергии «вообще» рассматривается им, как затрата энергии в товарном хозяйстве, благодаря чему понятие абстрактного труда выступает как понятие историческое, выражающее общественный характер товарного производства. Он пишет: «абстрактный труд с точки зрения экономиста — производитель[# 167]ная затрата человеческого мозга, мускулов, нервов, рук и т. д., со стороны членов менового общества»40.

В этом и заключается «новшество» Любимова. Под давлением представителей социологической версии он вынужден был понятие абстрактного труда ограничить рамками товарного хозяйства.

Подобная трактовка является шагом вперед, по сравнению с Богдановым и Бухом, не учитывавших специфический, общественный характер товарного общества, ибо «труд образует ценность только при известном способе организации общественного процесса производства»41.

Однако дойти до понимания категории сложного труда Любимов не мог. Для того, чтобы установить функциональную связь между интенсивностью и сложностью труда, Любимов вводит промежуточное звено в виде умелости труда, его «хорошести», «достоинства», отождествляя это свойство труда со сложностью. «Гораздо сложнее и несравненно больше значения имеет теперь различие в квалифицированности труда, т. е. различие в степени его «достоинства», «хорошести» (курсив мой. — Ш. Л.)42.

Так как различные мастера отличаются различной степенью умелости (хороший мастер, недоучка), то труд их, следовательно, выступает в качестве представителя различных видов сложного труда.

Следует отметить, что момент умелости оказывает влияние на процесс создания стоимостей. Так, стоимость продуктов, произведенных хорошим мастером, при прочих равных условиях в равном отрезке времени, действительно будет бо́льшая, чем стоимость продукта недоучки. Но ведь понятие умелости точно так же, как и понятие интенсивности труда рассматривается политической экономией по другой линии общественно-экономических процессов, в учении об общественно-необходимом труде. Умелость труда никакого отношения к труду сложному не имеет. Труд плохого токаря может выступить в качестве созидателя бо́льших величин стоимостей, чем труд хорошего, умелого землекопа. Здесь возможны различные сочетания, но теоретически необоснованно выводить какую-то зависимость.

Следует отметить, что умелость труда требует с своей стороны также затрат на обучение и образование. Однако последнее несколько иного характера, чем для квалификации, хотя издержки, затраченные на обучение, входят в круг, определяющий стоимость рабочей силы.

Отличие между обучением, получаемым для поднятия квалификации и умелости, заключается в том, что в первом случае мы предполагаем переход с данной (низшей) специальности к другой — высшей, в то время, как во втором случае это обучение направлено к приобретению данной рабочей силы опытности в пределах определенной отрасли производства.

Издержки, затраченные для получения опыта и умелости, тем выше, чем сложнее применяемый вид труда. Так, например, токарю требуется затратить гораздо больше средств для приобретения опытности в пределах своей профессии, чем землекопу. Однако смешивать эти два разнородных вопроса не вызывается никакой необходимостью и методологически неправильно.

[# 168] Смешением и отождествлением понятий умелости и сложности труда Любимов получил необходимую для него связь между трудом сложным и интенсивным. Он пишет:

«…оба эти вида различия (интенсивность и квалифицированность) часто более или менее тесно переплетаются друг с другом, а нередко и сливаются, так как чем больше продолжается предварительное обучение рабочего, тем квалифицированнее и, обычно, интенсивнее труд его»43.

Примерно, такого же порядка смешение понятий мы наблюдаем у другого комментатора Маркса, Будина. И. Рубин не совсем прав, когда указывает, что Будин со сложным трудом смешивает только труд умелый. Сложный труд отождествляется им не только с умелостью, но и с производительной силой труда.

«Квалифицированный искусный труд, все равно, зависит ли его квалифицированность от личного искусства производителя, приобретенного обучением и соответствующей дрессировкой, или от усовершенствованных орудий (курсив мой. — Ш. Л.), производительнее простого»44.

Историческое развитие хозяйственных процессов дает нам эмпирическое доказательство того положения, что повышение уровня производительных сил, прогресс техники сопутствует все большему выравниванию в степени сложности применяемого труда. Эта квалификация перекладывается на «плечи» машины. Вместе с этим все в большей мере применяется простой труд.

В «Нищете философии» — произведении, писавшемся в период, когда уже наметились основные тенденции развития капитализма, Маркс указывал на этот факт: «На фабрике, работающей с помощью машин, труд одного работника почти ничем не отличается от труда другого»45.

Таким образом, выставлением положения о зависимости квалификации от развития производительных сил Будин входит в противоречие с действительностью.

В качестве новейшего представителя современной экономической литературы физиологического направления выступает А. Кон. Он учитывает остроту вопроса в постановке так называемой «социологической версии» и, поэтому, ставит перед собой задачу дополнительного подкрепления уже имеющегося арсенала доказательств правомерности физиологического понимания.

В проблеме редукции основным вопросом для него, как и для всех физиологистов, является доказательство необходимости связи между количеством затрачиваемой энергии в единицу времени и степенью сложности.

В своей работе «Теория промышленного капитализма» автор еще не видит нужды в каких-то новых доказательствах и поэтому ограничивается следующим догматическим утверждением:

«Всякие два вида труда, взятые абстрактно, могут отличаться друг от друга только по количеству энергии, которое каждый из них овеществляет в товаре в единицу времени. Рассматриваемые с точки зрения количества абстрактного труда, овеществляемого в единицу времени, все виды труда могут быть располо[# 169]жены по убывающей прогрессии, первым членом которой является простой труд, а последним — наиболее сложный труд данного общества»46.

Кон последовательно утверждает, что простой труд выступает первым, низшим членом восходящей прогрессии, следовательно, затрата его характеризуется минимальным расходованием энергии в единицу времени. Наоборот, максимум расходования производится трудом наиболее сложным, выражающем высший член прогрессии. По сравнению с Бухом, Богдановым и др. физиологистами, Кон в данном рассуждении ничем не отличается от них.

В своем курсе Кон, оставаясь на прежних позициях, пишет: «…различные конкретные виды труда не одинаково воздействуют на организм. Так, физический (мускульный) труд вызывает гораздо бо́льшую утечку энергии из организма, чем труд умственный»47.

Однако в дальнейшем Кон противоречит самому себе, полагая, что «профессор затрачивает в 1 час больше труда, чем дровосек, и притом не только потому, что его труд более сложен, но также и потому, что его труд более интенсивен»48.

Теперь уже труд умственный выступает, вопреки сказанному ранее, как труд более сложный и интенсивный, чем труд физический. Противоречие у автора совершенно явное.

Для того, чтобы подкрепить себя в возможности такого утверждения, Кон выдвигает теорию неравномерности изнашивания клеточек организма представителей различных профессий. Исходя из того, что… «при умственном труде в гораздо бо́льшей степени, чем при физическом труде, разрушаются клеточки нервной и мозговой ткани, очень трудно поддается восстановлению»49, — он и пришел к своему последнему выводу.

Профессор, как затрачивающий при работе наибольшее количество клеточек нервной и мозговой ткани, получает свойства представителей сложного труда.

Для выяснения правильности этого нового критерия интенсивности труда мы обратимся к данным современной науки, изучающей условия труда. Так, комментируя исследование Альфреда Вебера, Ерманский пишет, что у механиков и ткачей в процессе работы «больше всего напрягается вся нервная система; тут рабочие изнашиваются быстрее, чем во всех остальных категориях труда (курсив мой. — Ш. Л.), и наблюдается падение работоспособности рабочего уже на третьем десятке лет его жизни»50.

Нет надобности приводить других подтверждений. История развития капитализма дает нам лучшие объяснения по этому вопросу. Вымирание целыми областями, вырождение, дегенерация, — все это результат колоссального изнашивания организма. Современная техника требует от рабочего максимума умственного и нервного напряжения. Интенсификация, тэйлоризм, система конвейера, — все это ведет [# 170] к преждевременному изнашиванию всех клеточек организма и в этом отношении, является спорным утверждение Кона, что труд профессора требует наибольшей растраты «трудно поддаваемых восстановлению» клеточек. У квалифицированных промышленных рабочих степень разрушения клеточек нервной и умственной тканей может быть значительно выше, чем у неквалифицированных рабочих, но в то же время и выше, чем у представителей более квалифицированных профессий.

То обстоятельство, что разрушение организма у рабочих крупной индустрии происходит быстрее, чем у работников высшей квалификации, — интеллигентного труда, показывает факт «быстрого исчезновения пролетариата, начиная с 35-летнего возраста»51.

Если определять сложность труда по степени разрушения клеточек нервной и мозговой ткани, то вышеупомянутый профессор окажется менее квалифицированным, чем механик машиностроительного завода, с чем вряд ли можно согласиться.

Но, и помимо этого, включение Коном в понятие интенсивности труда степени разрушения человеческих тканей произвольно. Этот факт не находится в прямой зависимости от степени интенсивность труда. Ведь и при интенсивной работе ткани могут разрушаться в меньшей степени, чем при экстенсивной форме труда представителей особо вредных профессий. Таким образом, степень разрушения человеческих тканей сама по себе не является показателем ни интенсивности, ни сложности труда.

Помимо этого, схема Кона устраняет для нас возможность познания не только принципов распределения труда по его сложности, но также и по его интенсивности. Так как степень разрушения человеческого организма не поддается точному учету, а иногда происходит в скрытой форме, то встает вопрос: каким образом происходит перелив труда в различных отраслях производства? Для того, чтобы имелась необходимость в переходе рабочих из одной отрасли труда в другую, требуется осознанность причин и стимулов этого перехода. Если же таковые кроются «в глубине физиологических процессов» и не проявляются явно вовне (до сих пор нет у физиологии данных об относительном разрушении человеческих тканей в различных отраслях труда), — то переход из одной отрасли в другую будет ничем не детерминирован и общество перестанет быть тем «искусным бухгалтером», который распределяет труд по различным отраслям производства. Таким образом, введенный Коном новый показатель для определения степени сложности и интенсивности труда не показывает нам того объективного критерия, который устанавливает в стихии рынка равновесие в распределении общественного труда по вертикали и горизонтали. Так как «закон разрушения клеточек» не входит в категорию стоимости, то он не может играть и подсобной роли в проблеме редукции.

Более того, подобного рода доказательства, если их последовательно применить не только в отношении частной проблемы, — приведут к весьма плачевным результатам. Этим мы политическую экономию, как науку о законах движения товарно-капиталистического общества, превращаем в смесь из естественно-медицинских, психологических и др. дисциплин.

[# 171] Отметим, что даже Диль считает физиологическое объяснение не решающим для категории абстрактного труда. Верный, однако, своим принципам, он ищет выхода в мотивах полезности товара52.

К числу новейших физиологистов следует отнести также и С. Шабса. Касаясь проблемы редукции, Шабс считает, что понятие сгущенности труда, как выражающее его сложность, не может иметь оснований ни в какой его трактовке; говоря о социальной сгущенности труда, Рубин одинаково неправ, как и те физиологисты, которые утверждают понятие физиологической сгущенности, ибо в этом случае сложный труд должен с необходимостью отождествляться с трудом интенсивным.

Когда Маркс говорит о том, что сложный труд выступает как труд помноженный простой, то, естественно, здесь говорится, не о чем ином, как о сгущенности, потенцированности труда.

Вопрос заключается лишь в том, как понимать эту сгущенность. Если при физиологическом понимании труда понятие сгущенности неизбежно предполагает именно интенсивность труда, то при социологическом понимании эти понятия не предполагают друг друга. В последнем случае лишь констатируется тот факт, что продукт сложного труда, несмотря на свою физиологическую несгущенность, выступает как труд, конденсирующий в себе бо́льшее количество абстрактного труда.

Указывая, что термин социальной сгущенности труда представляет собой не соответствующие действительности понятия, Шабс считает, что игнорированием физиологического характера труда делается непонятным и интенсивность труда. Он полагает, что для Рубина создается безвыходное затруднение при переходе к интенсивности труда.

Шабс не понимает того обстоятельства, что труд, как физиологический процесс, Рубиным не вычеркивается, но как явление природы и независимое от общественных форм он не подлежит рассмотрению политической экономии и фиксируется в ней постольку, поскольку вне материальной субстанции — потребительной стоимости нет и меновой стоимости.

Мы разобрали главнейших представителей физиологической версии. Мы видели, что понятие сложного труда и, следовательно, вся проблема редукции теряет свое значение при подобном ее комментировании.

Оперируя термином сложного труда, физиологисты лишь внешне проявляют свое согласие с Марксом, в то время как вкладываемое в этот термин содержание находится с его концепцией в явном противоречии.

Попытки объяснить бо́льшую стоимость продуктов сложного труда, исходя из физиологической природы категории абстрактного труда, обречены на неудачу.

В одном случае (Бух) роль сложного труда как стоимостеобразовательного фактора совершенно отрицается, в другом случае (Богданов, Любимов, Либкнехт и др.) отождествляется с трудом интенсивным и только через это посредство мыслится сложный труд, как создатель больших величин стоимостей.

Примечания⚓︎

  1. К. Маркс ↩

  2. Там же, стр. 45. ↩

  3. К. Маркс ↩

  4. А. Кон ↩

  5. Л. Будин ↩

  6. К. Диль полагает, что без субъективных факторов даже «приблизиться (?) к решению проблемы никак не удастся». Труд может быть высшим «единственно потому, что указанный труд удовлетворяет желаниям и запросам покупателей в большей мере, чем другой» (Комментарий к Основным началам Д. Рикардо, стр. 90). Оригинальнее всего то, что Диль находит подтверждение своей точки зрения у… Маркса в его примечании о простом и сложном труде (см. «Капитал», т. I. стр. 169, Гиз). ↩

  7. К. Маркс ↩

  8. К. Маркс ↩

  9. Там же, стр. 11. ↩

  10. Капитал, т. I, стр. 11. ↩

  11. К. Маркс ↩

  12. Некоторым исключением является А. Кон. ↩

  13. И. Рубин ↩

  14. К. Маркс ↩

  15. И. Рубин ↩

  16. Капитал, т. I, стр. 334. ↩

  17. В. Р. Чернышев ↩

  18. Цит. по Чернышеву. Рикардо и Маркс, стр. 53. ↩

  19. «Под Знаменем Марксизма» № 6, 1927 г., ст. И. Рубина, стр. 90. ↩

  20. Л. Бух ↩

  21. Л. Бух ↩

  22. Бем-Баверк ↩

  23. Лев Любимов ↩

  24. К. Маркс ↩

  25. А. Богданов и И. Степанов ↩

  26. А. Богданов и И. Степанов ↩

  27. В. Либкнехт ↩

  28. В. Позняков ↩

  29. Л. Бух ↩

  30. Л. Бух ↩

  31. Капитал, т. I, стр. 499. ↩

  32. Капитал, т. I, стр. 505. ↩

  33. Богданов и Степанов ↩

  34. Богданов ↩

  35. Капитал, т. I, стр. 505. ↩

  36. А. Богданов ↩

  37. Б. И. Словцов ↩

  38. Если и можно установить связь между трудом сложным и интенсивным, то в порядке обратном, чем полагает А. Богданов. ↩

  39. Мы здесь не останавливаемся на проводимом Любимовым отождествлении труда сложного с трудом невоспроизводимым, ибо эта интересная проблема требует особого исследования. ↩

  40. «Под Знаменем Марксизма» № 12, 1927 г. ↩

  41. Р. Гильфердинг ↩

  42. Л. Любимов ↩

  43. Л. Любимов ↩

  44. Л. Будин ↩

  45. Маркс ↩

  46. А. Кон. ↩

  47. А. Кон ↩

  48. Там же, стр. 27. Курсив мой. — Ш. Л. ↩

  49. Там же, стр. 26. ↩

  50. О. Ерманский ↩

  51. Там же, стр. 53. ↩

  52. «Но даже, если бы затрата нервной силы была измерима, для экономического значения труда все это не было бы определяющим» (К. Диль, Комментарий, стр. 95). ↩