Перейти к содержанию

Леонтьев А. К вопросу об исторических рамках теоретической экономии⚓︎

Журнал «Вестник коммунистической академии», 1925, №13, с. 108—119

Своим выступлением в научной марксистской печати тов. И. И. Степанов1 снова поставил вопрос о предмете и методе политической экономии, вопрос, не возбуждавший, как будто, сомнений в нашей современной марксистской литературе. Аргументы, выставленные тов. Степановым против общепринятого у нас разрешения этой проблемы, подверглись уже критическому разбору как в прениях, имевших место в Коммунистической Академии, так и в отдельных статьях. Но тов. Степанов выдвинул против атакованной им точки зрения обвинение, на наш взгляд, совершенно неосновательное, будто ее представители не делали никаких попыток ее систематического обоснования и изложения. Быть может, в связи с этим окажется не совсем бесполезной нижеследующая попытка положительного освещения проблемы. Наша попытка не претендует ни в какой мере на новизну и оригинальность разрешения вопроса и не ставит своей целью открытие каких бы то ни было америк. Но, быть может, благодаря попытке четкой постановки и связного изложения вопроса, наша статья поможет разобраться в проблеме, имеющей бесспорно большое значение для марксистской теории.

I⚓︎

Обычно марксистская теоретическая экономия определяет свою задачу, как изучение общественно-производственных отношений капитализма. Напрасно стали бы мы искать такого четкого определения у представителей господствующих направлений буржуазной экономической науки. Излюбленный прием современного буржуазного экономиста заключается в том, что он растворяет всякие определенные рамки своей науки в неопределенном и расплывчатом понятии хозяйства вообще; затем, жонглируя этим понятием более или менее удачно, более или менее умело, он прикрывает и маскирует незаконность и недопустимость своих методологических приемов. А эти незаконные и недопустимые методологические приемы, несмотря на богатое разнообразие их конкретных форм и очертаний, в принципиальном отношении могут быть сведены к двум основным моментам: 1) подмена людских общественных отношений явлениями из области отношений человеческого общества к природе, и 2) смешение общественно-производственных явлений с явлениями индивидуального хозяйства. Эти обе разновидности методологических кунштюков по сути дела означают не что иное, как сознательную или несознательную подмену исторически-определенных и, главное, исторически-преходящих отношений капиталистического производства вечными и незыблемыми определениями производства вообще. А такая подмена открывает широкую дорогу основному постулату «практического разума» современной буржуазной экономической науки — апологетике буржуазного способа производства, как высшего достижения истории человечества, как вечного и незыблемого общественного уклада.

Необходимо признать, что для этих целей понятие «хозяйства вообще» подходит как нельзя лучше. Во-первых, здесь скрадывается различие (а часто и противоположность) между общественной и технической стороной хозяйственной деятельности человека, живущего в обществе. Во-вторых, основной признак, обычно выдвигаемый в качестве определяющего (конституирующего) момента понятия «хозяйства», — а именно, пресловутый «хозяйственный принцип», заключающийся в стремлении к максимальному результату при минимальных затратах, — этот принцип служит достаточно широкой ширмой для смешения воедино столь различных по своей природе явлений, как явления частного (индивидуального) и общественного хозяйства. Поэтому буржуазные (и скатывающиеся к буржуазии) критики и ревизионисты марксовой экономической теории частенько говорят на разных языках с объектом своей критики. В самом деле: марксова теория прибавочной ценности, как теория исторически-определенной формы эксплоатации человека человеком в рамках человеческого общества, «опровергается» ссылкой на такого рода милые факты, как естественный прирост лесов без всякой помощи человека, как приплод, приносимый скотом по его собственному желанию и инициативе, как продукция, выбрасываемая системой автоматически-действующих машин без всякого участия человеческого труда (Туган-Барановский). А марксово определение капитала, как специфически-общественного отношения производства, посрамляется и уничтожается воспоминанием о той палке, при помощи которой во тьме веков наш дикий прародитель сбивал себе плоды с деревьев.

Легко понять, что марксистская теоретическая экономия в принципе не может заниматься ни естественным приростом лесов, ни палкой дикаря. Она изучает нечто совершенно иное. Здесь нам необходимо вспомнить определения некоторых основных понятий.

Производственная деятельность, труд, есть определенный процесс между человеком и природой. В ходе этого процесса человек приспособляет, видоизменяет, трансформирует те или иные элементы внешней природы в соответствии со своими потребностями, запросами, надобностями. Разумеется, всякий разумно-хозяйствующий субъект в этом процессе между собой и природой руководствуется вышеизложенным хозяйственным принципом, а не каким-либо противоположным. Но осуществлять на практике этот хозяйственный принцип ему помогает не теоретическая экономия, а науки совсем иной логической конструкции и совсем иного внутреннего содержания. Производство, как процесс между человеком и внешней природой, изучается целым рядом технических наук.

В сущности говоря, все они имеют своей целью, как принято выражаться, «расширить власть человека над природой». В переводе с языка возвышенного на простой язык это означает: дать возможность человеку с возможно меньшими и, главное, с уменьшающимися затратами энергии получать возможно большие (и притом все возрастающие) результаты. Таким образом, технические науки разрешают динамическую сторону пресловутого хозяйственного принципа. Но этот принцип включает в себе еще одну, статическую проблему. Эта последняя заключается в наиболее целесообразном, с точки зрения соотношения между затратами и получаемым эффектом, распределении производительных сил при данном определенном уровне технического развития и технических возможностей. К этой стороне дела нам еще придется возвращаться не раз.

Если бы в процессе своей трудовой деятельности, в процессе своего взаимодействия с природой, отдельные люди были совершенно разъединены, работали совершенно независимо друг от друга и не вступали ни в какое соприкосновение друг с другом, тогда эта статическая сторона хозяйственного принципа была бы единственной проблемой, достойной изучения и не изучаемой науками технического склада. Точно также обстояло бы дело в том случае, когда все человеческое общество осуществляло бы процесс своего трудового взаимодействия с природой, как единое целое, руководимое единой волей, единым сознанием. Легко заметить, что оба наши предполагаемые случая, будучи полными противоположностями, сходятся в одном пункте, в данном случае решающем. И в том и в другом случае мы имеем дело с единым хозяйством (нисколько не меняет дело, то обстоятельство, что в первом случае этих единых хозяйств может существовать великое множество; при анализе нашей проблемы мы имеем дело с одним хозяйством, ибо все остальные принципиально ничем не отличаются от этого одного хозяйства). Единство хозяйства в обоих случаях означает, что в своем трудовом воздействии на природу это хозяйство выступает с единым сознанием, с единой волей, выступает, как единый хозяйствующий субъект. В этих условиях проблема достижения максимального эффекта при минимальных затратах энергии, проблема осуществления хозяйственного принципа при наличном уровне технического развития ставится в порядке нормативном, а не теоретическом. Иными словами, здесь нас интересует не познание сущего, а определение должного.

Как известно, оба наших предполагаемых случая в настоящую историческую эпоху являются только гипотетическими, но отнюдь не реальными. Для настоящей эпохи, понимаемой в достаточно широком историческом смысле, характерно как раз несравненно более сложное построение общественных отношений производства.

В товарно-капиталистическую эру, о которой здесь идет речь, мы не находим ни единичных самодовлеющих хозяйств отдельных хозяйствующих индивидуумов, ни, тем паче, единого общественного хозяйства. Существуют индивидуальные хозяйственные ячейки отдельных хозяйствующих субъектов, но они не самодовлеют. Существует, в определенном смысле понимаемое, общественное хозяйство, но оно не едино. Оно слагается из этих отдельных, не самодовлеющих, хозяйственных ячеек. В свою очередь эти ячейки в результате своей взаимной связи составляют, образуют общественное хозяйство. Такое сложное построение является результатом определенного хода исторического развития. «В общественном отправлении своей жизни люди вступают в определенные, от их воли независящие, отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений образует экономическую структуру общества» (Маркс) Поскольку отношения, в которые вступают люди в процессе общественного производства, не зависят от воли этих людей само, — возникновение, изменение, уничтожение этих отношений должно быть предметом теоретического исследования. Наряду с другими задачами исследование этой проблемы составляет предмет наиболее общей науки о человеческом обществе. Большого значения не имеет, будем ли мы эту науку называть марксистской социологией, социальной философией марксизма или попросту историческим материализмом. Существенно лишь то обстоятельство, что по отношению к более частным и более дробным наукам, в том числе и по отношению к наукам экономически, изучающим общество лишь с определенной стороны, а именно — хозяйственной, эта наиболее общая часть марксистской системы общественных наук играет естественную роль метода, руководящей нити.

II⚓︎

Экономическая структура общества в марксовом смысле, понимаемая, как совокупность общественных отношений производства, составляет ту вторую сторону производственного процесса, которая подлежит особому изучению. Первая сторона производственного процесса, заключающаяся во взаимодействии между человеком и природой, изучается, как мы уже видели, науками технического порядка. В каких взаимоотношениях находятся эти две стороны единого производственного процесса? Маркс неоднократно указывает, что здесь налицо отношение содержания к форме. Материальное производство, трудовой процесс — это содержание, а общественные отношения, трудовые отношения между людьми в обществе — это форма процесса. Отношение формы к содержанию в марксовой системе — это отношение временного, преходящего типа явлений к явлениям относительно-постоянного, относительно-неизменного, в качественном отношении, порядка. И действительно, трудовой процесс между человеческим обществом и природой есть процесс, с качественной стороны, относительно-неизменный, в то время, как экономическая структура, общественная оболочка этого процесса, есть величина переменная, испытывающая качественные перерождения по мере количественной эволюции материально-производственного процесса.

Производственный процесс, поскольку его агентом является общественный человек, всегда имеет общественную форму. От этой формы свободно лишь хозяйство Робинзона, да и то, строго говоря, при условии отсутствия у него Пятницы. Всякое же хозяйство, которое ведется людьми — членами той или иной общественной формации, — включает в себе не только отношения людей ко внешней природе, но и отношения людей между собой. А совокупность производственных отношений людей в обществе и составляет экономическую структуру этого общества.

Однако производственные отношения людей бывают различного рода. Между людьми, сотрудничающими в пределах одной хозяйственной единицы, существуют взаимоотношения принципиально иного характера, чем между людьми, работающими в разных хозяйственных ячейках. Хозяйственной ячейкой, хозяйственной единицей, мы здесь будем называть любое хозяйственное образование, характеризуемое единством плана, единством воли, сознания, единством управления — хозяйственной деятельностью вообще. В качестве примера мы можем взять, с одинаковым успехом, патриархальную крестьянскую семью, равно как и современное крупное фабричное предприятие (в последнем случае мы можем говорить лишь о производственных отношениях между работниками; явление эксплоатации рабочих капиталистом мы пока оставляем в стороне). И в том и в другом случае характерный признак производственных отношений между людьми заключается в ясности, прозрачности, относительной простоте этих отношений. Разделение труда между членами крестьянской семьи, сотрудничество множества рабочих на заводе — эти отношения общественного производства достаточно ясны, понятны, очевидны для тех людей, которых эти отношения касаются.

Совсем иное дело, когда речь идет об общественно-производственных отношениях между людьми, представляющими различные хозяйственные единицы. В обществе простых товаропроизводителей, скажем, ремесленников и крестьян, производственные отношения между членами различных хозяйственных ячеек уже лишены этой идиллической простоты, ясности, прозрачности. Отношения разделения труда между людьми, производящими различные продукты и обменивающимися последними, далеко не так ясны, как отношения разделения труда в крестьянской семье или в пределax одной мастерской. Марксово учение о товарном фетишизме имеет для политической экономии огромное значение не только благодаря тому, что оно разоблачает тайну товарного фетиша, раскрывая общественно-производственные отношения за кажущимися отношениями вещей. Не меньшее значение учения о товарном фетишизме заключается в том, что оно показывает, как при определенной экономической структуре производственные отношения людей не могут получить своего ясного и прозрачного выражения, как они должны проявляться исключительно в завуалированной оболочке вещных отношений.

Противоположность характера производственных отношений, существующих, с одной стороны, в пределах единой хозяйственной ячейки и, с другой стороны, между различными хозяйственными единицами, имеет еще иное выражение в противоположном характеру производственных отношении, существующих при различных типах экономических структур. Для товаропроизводящего общества основной тип производственных отношений — это отношения между хозяйственными ячейками. Напротив, в организованном обществе, представляющем собою, в сущности, одну хозяйственную ячейку, определенное хозяйственное единство, мыслимы лишь, естественно, производственные отношения того типа, какой существует в пределах единой хозяйственной ячейки.

Учение о товарном фетишизме, являющееся по сути дела, учением о предмете и методе марксистской теоретической экономии, дает нам исчерпывающие указания насчет того, как следует изучать различные формы общественно производственного процесса, меняющуюся экономическую структуру общества. В товаропроизводящем обществе, распыленном (технически — благодаря разделению труда, а формально-юридически — благодаря частной собственности) на бесчисленное количество атомистических хозяйственных ячеек, трудовая связь между отдельными хозяйственными субъектами проявляется лишь в форме обмена товаров. Меновой процесс поэтому приобретает в обществе такого типа совершенно исключительное значение. Основная форма меновых отношений — ценностная форма — пропитывает собою экономическую структуру товарного общества сверху донизу. Валористические (ценностные) категории, представляющие собою форму проявления производственно-людских отношений через посредство отношений вещей, теперь становятся наряду с людскими и натурально-вещными отношениями и заслоняют собою сплошь и рядом те и другие. Призрачный мир фетишистически-ценностных отношений выступает на первый план. Он густой пеленой заслоняет от непосвященного взора реальный мир людских отношений и натурально-вещных величин, куда-то спрятавшийся на задворки. Естественно, что в сознании агентов буржуазного способа производства, равно как их ученой челяди, этот фантастический мир фетишистических категорий господствует безраздельно; реальный мир людских отношений доходит до этого сознания лишь отраженным в кривом зеркале фетишистического маскарада.

Свобода — это познанная необходимость. Утратив понимание своих производственных отношений, член товаропроизводящего общества, индивидуально хозяйствующий субъект лишается и свободы в указанном смысле. Перед ним не прозрачные и ясные производственные отношения, понимание которых дает общественному человеку власть над ними. Перед ним производственные отношения выступают в густо-завуалированном виде, в виде слепых стихийных законов рынка, не только вырвавшихся из подчинения человеческого общества, но и установивших свою власть над последним. Уже не человек-творец своих общественно-производственных отношений, а наоборот: отношения производства создают человека, вырабатывают тот или иной людской тип. В бессубъектном товарном обществе экономическая структура развивается в систему объективных законов, стоящих вне сознательного воздействия, как человеческого общества в целом, так и отдельных людей, — законов, действующих на подобие законов внешней природы. Капиталистический способ производства, благодаря превращению в товар рабочей силы, свойство которой — труд — является источником и создателем ценности, характеризуется наиболее всеобщим распространением и проникновением фетишистических категорий во всю ткань общественно-производственной жизни. Господство фетишистических законов над обществом здесь достигает кульминационною пункта.

Отсюда ясно, что экономическая структура товарно-капиталистического общества должна подвергаться теоретическому изучению, ставящему себе целью раскрытие объективных законов, заложенных в экономической структуре и действующих аналогично законам природы, но не аналогичных законам природы. Разумеется, различие объектов изучения вызывает существеннейшие различия в приемах, методах и, наконец, в самой судьбе наук естественных, с одной стороны, и теоретической экономии, с другой. Вопрос об этих различиях мы целиком оставляем в стороне, ибо целью часто употребляемой Марксом аналогии между законами экономической и естественной стихий является лишь более четкое определение теоретического характера политической экономии, как науки, изучающей экономическую структуру товарно-капиталистического общества.

Но возможно ли только исключительно теоретическое изучение капиталистического хозяйственного строя? Разумеется, этот же самый объект может подвергаться исследованию с других точек зрения, изучению с другими целями. Как известно, один и тот же мир живой природы изучается биологией, стремящейся раскрыть наиболее общие законы жизни, и рядом других чисто-описательных наук, изучающих конкретные формы проявления основных биологических законов в тех или иных определенных областях мира растений и животных. Точно так же есть науки, занимающиеся описательным изучением общественно-производственных отношений капитализма в их развитии, в их последовательности по месту или по времени, в их данном состоянии, в той или иной определенной стране и т. д. Эти науки — описательные экономические дисциплины — накопляют тот обширный эмпирический материал, на основе которого лишь становится возможным теоретическое раскрытие объективных законов экономической структуры капитализма.

Но кроме теоретического (номографического) и конкретно описательного (идиографического) изучения капиталистического хозяйства, возможен еще один подход к этому объекту исследования. Капиталистическое общество разделено на классы с противоположными и враждебными интересами; в каждый любой момент государственная власть находится в руках той или иной группировки господствующих классов. Между тем, государственная власть даже в капиталистическом обществе, управляемом в хозяйственном отношении слепыми силами неорганизованной стихии, сохраняет немало возможностей вмешаться в действие объективных экономических законов, видоизменить при помощи целой системы определенных мероприятий их конкретное проявление в пользу той или иной общественной группы, того или иного могущественного класса. Деятельность классового государства в хозяйственной области, направленная в пользу определенных классовых группировок, и имеющая своей последней и важнейшей целью обезопасить существование капиталистического способа производства и предохранить его от посягательств пролетариата, проводится в виде целой системы мероприятий, составляющих в своей совокупности экономическую политику буржуазного государства. Так как здесь речь идет о системе мероприятий, проводящихся сознательной организацией, ставящей перед собой вполне определенные цели, то изучение экономической тактики может быть нормативным.

Таким образом, капиталистическая экономика может быть изучаема с трех различных точек зрения, при помощи трех разных подходов: 1) теоретически, 2) описательно и 3) нормативно.

III⚓︎

В настоящем случае нас несравненно больше интересует другой вопрос, к анализу которого мы сейчас переходим. С каких точек зрения могут быть исследованы нетоварнокапиталистические2 формы экономической структуры общества? Действительны ли здесь все три подхода, которые мы установили применительно к изучению капиталистического хозяйства или здесь надо внести те или иные поправки?

Некапиталистические формы экономической структуры общества — это значит, с одной стороны, докапиталистические отношения, а с другой стороны — отношения послекапиталистические; что касается последних, т. е. конкретнее, социалистических производственных отношений, то о них мы можем говорить пока лишь на основе наших представлений о будущем хозяйственном строе, а не на основе эмпирического исторического материала. Напротив, применительно к отношениям докапиталистического характера наука располагает достаточным историческим материалом.

Необходимо еще напомнить, что, как известно, экономическая история, описывающая хозяйственный процесс в его развитии, почти не знает «чистых» экономических форм.

Конкретная экономика любого из обществ в любой исторический период представляет собою пестрядь, в которой отмирающие остатки прежних экономических формаций сожительствуют в том или ином сочетании с развивающимися отношениями господствующего порядка, сплошь и рядом оставляя место, сверх того, тем или иным росткам будущего экономического строя. Чистый тип определенной экономической структуры мы можем получить лишь путем абстракции, выделяя из пестрой конкретной действительности пережитки старого, зародыши будущего, либо то и иное одновременно; лишь в результате такой операции, фильтрующей теоретические мысли в виде осадка, так сказать, может быть получен чистый, беспримесный тип господствующих отношений производства. Конкретно, когда речь идет о докапиталистических отношениях, необходимо помнить, что мы имеем дело с абстракцией в той мере, в какой даже на самых ранних ступенях экономической истории человечества наблюдается в той или иной форме наличие обмена — зародыш будущего товарного, а затем и капиталистического способа производства. Исторический возраст этого социального явления — обмена, Энгельс считает равным, примерно, 5 — 7 тысячам лет. Тем не менее, если хотят получить чистый тип дотоварного хозяйства, следует отвлечься от обмена и анализировать безменовое, так называемое натуральное хозяйство. Последнее может быть охарактеризовано, как единое хозяйство общественной ячейки более или менее широкого охвата (семьи, рода, целого племени). Внутри этого хозяйства существуют прозрачные, сознательные производственные отношения (что, как известно, не исключает возможности наличия отношений эксплоатации). Вовне эта хозяйственная ячейка не имеет никаких связей, никаких экономических отношений. Хозяйство является субъективным, независимо от того, является ли хозяйствующим субъектом равноправный коллектив участников производства или деспот-рабовладелец.

Каким способом следует изучать хозяйство подобного типа? Из трех перечисленных выше методов изучения хозяйства капиталистического здесь безусловно могут найти себе место последние два способа, а именно: исследование 1) описательное и 2) нормативное. В самом деле, всякая форма общественно-производственных отношений может быть описана, как в своем статическом состоянии, так и в своей динамике. Далее, поскольку хозяйственная деятельность данной ячейки направляется определенным хозяйствующим субъектом, определенные нормы для распределения производственной силы данной ячейки, в соответствии с хозяйственным принципом, окажутся далеко не лишними; эти нормы получаются в результате определенного исследования данного хозяйства под нормативным углом зрения. Таким образом, и нормативное изучение здесь имеет место, хотя оно по своему конкретному содержанию и по характеру своих задач резко отличается от аналогичного исследования капиталистического хозяйства.

Принципиально иначе обстоит дело в отношении теоретического исследования. Разумеется, и в натуральном хозяйстве налицо имеются известные закономерности общественной жизни, которые требуют теоретического изучения, и на этой ступени общественно экономического развития взаимозависимость причин и следствий в динамике социальной жизни требует специального абстрактного анализа. Таким образом, и здесь существуют теоретические проблемы. Все дело лишь в том, что эти проблемы обще-социологического характера. Проблема взаимосвязи и взаимозависимости экономического строя и всех других сторон жизни данного общественного образования; далее, проблемы возникновения, развития и гибели данной системы производственных отношений — все это вопросы, самым непосредственным образом относящиеся к экономической структуре общества и тем не менее долженствующие изучаться более общей социальной наукой, нежели экономическая теория, ибо проблемы подобного охвата выходят за рамки одной лишь системы общественно-производственных отношений. Это обстоятельство совершенно очевидно без дальнейших пояснений по отношению к вопросам, трактующим взаимозависимость экономической и всех других сторон социальной жизни. Но и проблемы возникновения и гибели, проблемы смены одной экономической структуры другой тоже явно выпирают за пределы изучения одной определенной системы производственных отношений. В целях большей ясности считаем не лишним оговориться, что под проблемой смены экономических структур мы здесь понимаем раскрытие причин этой смены, раскрытие движущих моментов эволюции общественно-производственных отношений, а отнюдь не конкретный ход, самый механизм возникновения одних отношений и гибели других. Что касается до последней конкретной стороны процесса, то здесь для эпохи натурального хозяйства никаких теоретических проблем не существует. Смена экономических структур здесь заключается в том, что система прозрачных сознательных общественно-производственных отношений постепенно, в ходе определенных исторических перипетий, вытесняется совершенно иной системой гетерогенных производственных отношений товарного хозяйства. Обнаружить внутренние причины, раскрыть движущие силы этой смены — дело общественно социологического исследования, ставящего своей задачей раскрытие причин всех сторон общественного развития, в том числе и динамики производственных отношений общества. Самый же ход процесса может быть исследован в порядке описания. В этом процессе теоретические проблемы возникают лишь одновременно с победным ходом производственных отношений товарного общества, но, разумеется, эти последние проблемы разрешаются уже теорией товарно-менового хозяйства.

Посмотрим, наконец, не содержит ли теоретических проблем система общественно-производственных отношений натурального, дотоварного общества, взятая сама по себе. Достаточно поставить вопрос таким образом, чтобы ответить на него отрицательно. В самое определение натурального хозяйства входит представление о системе ясных, беспроблемных отношений производства. Производственные отношения натуральной хозяйственной единицы — это реальные отношения людей, занимающих различные места в общественном процессе производства. Эти позиции отдельных участников производства вполне открыты, очевидны; отношения между ними столь же ясны, ничем не замаскированы. Людские отношения проявляются в виде людских отношений; система вещей, составляющая противоположный полюс общественного трудового процесса, как процесса взаимодействия человека с внешней природой, остается неодушевленной системой вещей. Ей не приписывается ни грана общественных свойств, она не служит кривым зеркалом для проявления трудовых отношений людей. Эти последние подчиняются автогенной воле того либо иного хозяйствующего субъекта данной натурально-хозяйственной ячейки, а не слепым гетерогенным закономерностям фетишистически-ценностной системы. Разумеется, сама система производственных отношений натурального хозяйства претерпевает изменения в результате развития производственных сил, но проблема взаимодействия производственных сил и производственных отношений является, как выше указывалось, общесоциологической проблемой, а отнюдь не специально теоретико-хозяйственной. Таким образом, взятая сама по себе, экономическая структура (т. е. система производственных отношений) натурального, дотоварнокапиталистического хозяйства не оставляет места для теоретического изучения.

Примерно так же обстоит дело в отношении экономической структуры послекапиталистического, послетоварного общества. Разумеется, мы в дальнейшем изложении имеем в виду те представления о коммунистическом обществе и господствующих в нем отношениях производства, которые мы находим у творцов научного коммунизма, а отнюдь не утопии мелкобуржуазных фантазеров, выдаваемые ныне в слегка прикрашенном виде кое кем из теоретиков II Интернационала за последнее слово марксизма. В дальнейшем мы увидим, как, например, прудоновская утопия насчет конституированной ценности справляет свою вторую молодость в последних произведениях К. Каутского. Нас в данном случае интересуют, однако, не эти «омоложенные» теории, а картина будущего хозяйственного строя, набросанная в наиболее общих очертаниях Марксом и Энгельсом. Что касается последней, то здесь перспективы теоретико-экономического исследования столь же безнадежны, как и в разобранном выше случае натурального докапиталистического хозяйства. В самом деле, ведь та экономическая структура будущего общества, которая стояла перед духовным взором Маркса-Энгельса, представляет собою наивысшее проявление безраздельного господства сознательных, ясно организованных производственных отношений между людьми. В данном случае господство прозрачных общественно-производственных отношений будет простираться уже не в узких рамках племени, рода, отдельной семьи, а охватит все человеческое общество. Единое, сознательно-организованное общество-хозяйство — такова послекапиталистическая структура, взятая в ее чистом виде. В отличие от натурального хозяйства предкапиталистической эпохи, несшего в своих недрах зародыши товарнокапиталистического перерождения, будущий производственный строй, представляющий победу натурально хозяйственного уклада на высшей основе, на основе охвата всего человеческого общества, не несет в себе никаких бацилл, угрожающих возвратом господства гетерогенно-рыночных, стихийных законов. Поэтому ни статика, ни динамика послекапиталистической экономической структуры общества не содержат проблем теоретико-экономического порядка.

IV⚓︎

Таким образом, мы приходим к выводу об исторической ограниченности теоретической экономии, ее задач, ее проблем, ее законов. Недоговоренность и путаница вокруг вопроса об исторических рамках теоретической экономии так велика, что даже выражение «исторический характер», в применении к этой науке, сплошь и рядом толкуется в двух не только различных, но противоположных смыслах. Одни вкладывают в это выражение тот смысл, что политическая экономия занимается лишь изучением исторически преходящей экономической структуры общества, а именно — капитализма. Иные же понимают под историческим характером нашей науки то обстоятельство, что, по их убеждению, политическая экономия должна изучать в историческом порядке различные, друг друга сменяющие типы производственных отношений и экономических структур.

Разумеется, мы говорим об «историческом характере» в первом смысле. И если иной раз указывается, что ведь буржуазная политическая экономия тоже заявляет, что ее предметом является существующая форма хозяйства, то поистине мы в праве возразить, что, когда двое говорят одно и то же, получается не одно и тоже. Иными словами, мы хотим сказать, что сия исключительно формальная аналогия способна удовлетворить лишь больно непритязательный теоретический вкус.

Ведь для буржуазного экономиста ограничение теоретической экономии рамками современного хозяйственного уклада лишь служит способом апологетики капитализма. Ограничивая задачи своей науки изучением современных отношений, буржуазный экономист хочет убедить свою аудиторию в том, что капиталистический способ производства это естественный способ производства, что до капитализма были лишь сплошные недоразумения, а не другие системы общественных отношений, после же капитализма ничего не будет и быть не может, ибо капиталистическая система — это перл создания, не превзойденный вовек. Всякому, даже не обучавшемуся в семинарии — как любил говорить Г. В. Плеханов — должно быть понятно, что совершенно иное содержание вкладывается марксизмом в представление об ограниченности политической экономии рамками изучения капиталистических отношений производства. Для нас это ограничение служит лучшим средством показать исторически-преходящий характер капиталистической системы, вскрыть все своеобразие этой экономической структуры, реально обнаружить ее историческое начало и конец.

Примечания⚓︎

  1. См. «Вестник Коммунистической Академии», № 11, доклад тов. И. И. Степанова. Тот же доклад помещен в виде статьи «Что такое политическая экономия?» в журнале «Под знаменем марксизма», № 1—2 за 1925 год. ↩

  2. В дальнейшем, вместо этого неуклюжего термина, будем говорить просто: некапиталистический, докапиталистический, послекапиталистический, памятуя, что речь идет именно об отношениях не только «некапиталистических», но и нетоварных. ↩