Перейти к содержанию

Лаптев И. О марксистских традициях в понимании предмета политической экономии⚓︎

Сборник «Рубинщина или марксизм? (Против идеализма и метафизики в политической экономии)», стр. 111—127

Предметом политической экономии являются производственные отношения капиталистического общества. Трудно найти такого марксиста, который бы отрицал, что политическая экономия изучает производственные отношения капиталистического общества. Правда, Рубин и его последователи пытаются найти таких марксистов в среде своих критиков, но такие попытки следует признать безуспешными. Оставим в стороне вопрос о методах подобных поисков, об умении «обрабатывать» взгляды своих противников и т. п. Поставим вопрос о предмете политической экономии так, как он встал в полемике с Рубиным. Спор идет не о том, изучает ли политическая экономия производственные отношения капитализма или что-либо другое, а о том, как понимать производственные отношения. Все дело в том, что Рубин неправильно трактует традиционные марксистские определения предмета политической экономии.

У Рубина имеется ряд определений предмета политической экономии, часто друг другу противоречащих. На анализе всех этих определений нам нет надобности останавливаться. Возьмем поэтому наиболее типичные из них, «Политическая экономия изучает не материально-техническую сторону капиталистического процесса производства, — пишет Рубин, — а его социальную форму, т. е. совокупность производственных отношений людей, образующую «экономичиескую структуру» капитализма. Техника производства или (!!) производительные силы входят в область исследования экономической теории Маркса только как предпосылка, как исходный пункт, который привлекается постольку, поскольку он необходим для объяснения подлинного предмета нашего изучения, а именно произвол» степных отношений людей»1.

В приведенном определении мы имеем не простое утверждение, что политическая экономия изучает производственные отношения капитализма, здесь дана принципиальная установка отношения производственных отношений к «материально-техническому процессу производства». Последнее, по мнению Рубина, является для производственных отношений, а соответственно и для политической экономии, «только предпосылкой», «исходным пунктом», привлекается лишь постольку, поскольку необходимо объяснить производственные отношения. Мысль Рубина в действительности может быть выражена еще следующим образом. Поскольку производственные отношения так или иначе объяснены из «данного» уровня развития «материально-технического производства», постольку последнее сыграло свою роль в политической экономии как «предпосылки» и как «исходный пункт». Политическая экономия, таким образом, получает свой предмет при содействии «материально-технического производства».

Против такой трактовки взаимоотношений производственных отношений и «материально-технического производства» в политической экономии следует решительно бороться. Рубинская расшифровка определений предмета политической экономии привела к тому, что в политической экономии стало невозможным изучать «возникновение, существование, развитие и смерть данного организма (т. е. капитализма) и замену его высшим»2. Нельзя понять возникновение, развитие и гибель капитализма, если политическая экономии не будет изучать противоречий между производительными силами и производственными отношениями. А изучать противоречия между производительными силами и производственными отношениями нельзя с точки зрения методологической позиции Рубина, когда он производительные силы квалифицирует «только как предпосылку» производственных отношений. Ни в одном из своих выступлении, ни в одной из своих работ Рубин поэтому не постарался даже дать анализа основного противоречия капитализма — противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Чтобы дать анализ этого противоречия, производительные силы следует рассматривать в единстве с производственными отношениями. И как только мы становимся на такую методологическую позицию — производительные силы должны выступить не только как «предпосылка» производственных отношений, а как один из моментов содержания последних.

Под напором критики Рубин часто отступает от своей теории и дает более или менее приемлемые формулировки. Так и в данном вопросе, чувствуя, что характеризовать производительные силы «только как предпосылку» производственных отношений значит явно впадать в противоречие с марксизмом, он выдвинул такое положение: «Сложная социальная форма возникает из более простой социальной формы под давлением определенного развития содержания, т. е. материальных производительных сил, — так отвечаем мы в полном согласии с Марксом»3.

Выходит, что если быть «в полном согласии с Марксом», то производительные силы выступают как содержание социальных форм и эта формулировка действительно близка к истине. Она может быть и должна быть выражена гораздо более точно, но остается совершенно бесспорным, что противоречия между производительными силами и производственными отношениями могут быть поняты лишь в том случае, когда они будут рассматриваться с точки зрения диалектики содержания и формы. Но если Рубин признал производительные силы «в полном согласии с Марксом» содержанием социальных форм, то в вопиющем противоречии с Марксом стоят обычные утверждения Рубина, что производительные силы суть «только предпосылка» производственных отношений. Всякому марксисту должно быть ясно, что нельзя «содержание» подменять «предпосылкой», а «предпосылку» — «содержанием». У Рубина концы с концами здесь не связаны и упомянутое его рассуждение нельзя рассматривать иначе, как маскировку его порочной теории под марксизм. Действительная позиция Рубина в отношении производительных сил остается той, что последние он рассматривает «только как предпосылку», а не как содержание производственных отношений. Если бы он придерживался второго положения, ему не удалось бы выбросить производительные силы из социальных наук, в том числе и из политической экономии, в технологию. Поскольку же он все-таки считает, что производительные силы целиком относятся к технологии, постольку он выбрасывает за борт политической экономии содержание производственных отношений. И критики абсолютно правы, когда указывают, что Рубин в политической экономии рассматривает одни только бессодержательные формы.

Приведем еще один пример, когда Рубин более или менее правильно подошел к предмету изучения политической экономии — производственных отношений капитализма. Политическая экономия, — заявляет он, — изучает производственные отношения людей в капиталистическом обществе, процесс их изменения в зависимости от изменения производительных сил и нарастание противоречий между ними, выражающееся между прочим в кризисах»4. По поводу такой формулировки предмета политической экономии Рубину было заявлено, что он защищает здесь бесспорное марксистское положение5.

Политическая экономия изучает производственные отношения капитализма в зависимости от изменения производительных сил и нарастания противоречий между ними. Это действительно традиционное марксистское понимание предмета политической экономии. В чем же дело? А дело в том, что такое понимание предмета политической экономии дается Рубиным лишь во введении к своей работе, он нигде не дал действительного анализа нарастания противоречий между производительными силами и производственными отношениями, между тем как у Маркса анализ этих противоречий проходит красной нитью через все его работы. Основные категории политической экономии Маркс рассматривает прежде всего перед этим углом зрения. Рубин и здесь отделывается декларативными заявлениями. Наше мнение по этому поводу вовсе не «пристрастное» мнение критиков. Сам Рубин утверждает в другом месте, что противоречия между производительными силами и производственными отношениями экономистами вообще не изучаются. «Задача исследования взаимоотношений между материальными производительными силами и производственными отношениями должна быть выполнена марксистами-социологами, а не экономистами»6. Такое утверждение Рубина вполне согласуется с его общей методологической установкой. За несколько строк перед этим он писал: «Теория Маркса есть действительно учение о формах экономических явлений, Маркс не только постарался развить грандиозную систему связанных друг с другим экономических форм, но и постарался всю эту систему прикрепить (!!) к «лежащей в их основе материально-технической базе»7. Трудно придумать более механистическое недиалектическое понимание соотношений между производительными силами и производственными отношениями, чем то, которое представлено излюбленным термином Рубина «прикрепить». При таком понимании вопроса политическая экономия изучает только бессодержательные социальные формы, изучение нарастаний и противоречий между производительными силами и производственными отношениями здесь не может уже иметь места.

Действительная позиция Рубина в том именно и состоит, что он считает излишним в политической экономии изучение противоречий между производительными силами и производственными отношениями. Таково не только наше мнение, но и мнение интерпретаторов Рубина. Один из них как нельзя лучше выявил позицию своего учителя. «Исторический материализм, — пишет он, — интересуется .только соотношением между производственными отношениями и производительными силами. Связь между последними и является объектом его исследования в данной области. В противоположность этому политическая экономия изучает только производственные отношения. Если объектом исторического материализма является связь между производственными отношениями и другими сторонами общественной жизни, то политическая экономия изучает только производственные отношения»8. Итак, теперь оказывается, что политическая экономия вообще не изучает даже связи (о противоречиях нечего и говорить) производственных отношений с производительными силами. И Рубин и один из его интерпретаторов задачу изучения противоречий между производственными отношениями и производительными силами сваливают с плеч экономистов на плечи «социологов-марксистов», с плеч политической экономии на плечи исторического материализма.

Рьяный защитник Рубина идет дальше, договаривает до конца. Оказывается, что политическая экономия не только не изучает связи между производственными отношениями и производительными силами и нарастания противоречий между ними, но даже больше того, производственные отношения, по его мнению, вообще должны изучаться ею изолированно от производительных сил. «Мы категорически утверждаем» — пишет Гр. Деборин, — что всестороннее исследование и понимание связи между производительными силами и производственными отношениями может быть достигнуто только на основе их раздельного изучения, и именно посредством такого изучения Диалектическое исследование и производит расщепление производительных сил и производственных отношений, равно как и противоположных сторон всякого иного единства, подвергает их изолированному изучению...9

Гр. Деборин не стесняется даже прибегать к диалектике для доказательства того, что производственные отношения изучаются в политической экономии изолированно от производительных сил, а последние изучаются в пресловутой «общественной технологии» изолированно от производственных отношений. После таких перлов новоявленного «диалектика» уже нет ничего удивительного и неожиданного, когда он безустанно начинает твердить, что «политическая экономия вынуждена абстрагироваться» от «материального производства»10.

«Подлинные защитники Маркса» сбросили маску. Они выступают теперь на теоретическую арену с открытым забралом. Нетрудно будет теперь показать, из какого арсенала они получили свое теоретическое оружие. Многими уже справедливо указывалось, что концепция Рубина ведет свою родословную от социального направления буржуазной политической экономии Запада. Для подтверждения этого мы возьмем по интересующему нас вопросу работу Ф. Петри «Социальное содержание теории ценности Маркса», которая между прочим, переведена на русский язык, так что широкие массы читателей могут непосредственно ознакомиться с этим замечательным источником заблуждений некоторых современных «защитников Маркса». В нашу задачу не входит подробный анализ работы Ф. Петри. Возьмем его теорию лишь по некоторым вопросам в связи с предметом политической экономии. Оставим при этом в стороне и особую неокантианскую терминологию Петри, расшифровка которой заняла бы много места и отвлекла бы нас в сторону. Петри согласен с тем, что политическая экономия изучает социальные отношения капиталистического общества (стр. 24). Принятие такой формулы предмета политической экономии буржуазным экономистом весьма знаменательно. Оказывается, что кто ограничивается такой формулой без определенной расшифровки ее, тот легко может оказаться под одной кровлей с буржуазной политической экономией.

Мы считаем самым важным не просто ограничиваться одним определением, а дать ему соответствующее разъяснение, как это всегда делали Маркс, Энгельс, Ленин и их действительные последователи и защитники.

Более чем странными поэтому кажутся нападки Гр Деборина на Абезгауза, Дукора и Ноткина за то, что последние в связи с «новым веянием» в буржуазной политической экономии — имея в виду социально-органическую школу западных экономистов — настаивали на разъяснении и уточнении определения предмета политической экономии, считая, что только при таком условии возможна плодотворная критика «социологистов» и отчетливая формулировка позиции Маркса11. Гр. Деборин, повторяя, как и всегда, Рубина, считает совершенно правильную марксистскую постановку вопроса; указанных авторов «ревизией экономической стороны марксизма»12. Сам Рубин вопрошающе заявляет: «Политическая экономия изучает общественные отношения людей. Мы требуем от наших критиков прямого и ясного ответа, согласны ли они с этим старым марксистским определением предмета политической экономии или нет?»13. Рубин считает, что если мы сказали, что «политическая экономия изучает общественные отношения людей», то тем самым дана окончательная формулировка позиции марксистов в данном вопросе. Между тем марксистская политическая экономия не изучает все «общественные отношения людей». Она изучает те из этих отношений, которые носят материальный характер, в отличие от других общественных отношений, которые носят идеологический характер14. Политическая экономия изучает не просто «общественные отношения людей», а производственные отношения, т. е. «общественные отношения людей по производству материальных ценностей»15. Какое значение имеет такой подход Рубина к предмету политической экономии, видно, например, из того, что Петри, как и Рубин, всюду твердит, что политическая экономия изучает «общественные отношения людей». Нам, однако, известно, что под таким «марксистским» определением предмета политической экономии скрывается у Петри подлинный ревизионизм Маркса. Для чего же понадобилось Рубину и его последователям называть «ревизионистами» тех, кто старается показать, что под внешне сходными определениями скрываются диаметрально-противоположные концепции. Пусть выводы сделает сам читатель.

Мало того, Петри не отрицает, что производственные отношения возникают в процессе производства; он это определенно признает (стр. 28). Совершенно ясно, что простого признания этого факта еще недостаточно, чтобы быть последователем Маркса. Мы критикуем Рубина за то, что производительные силы берутся в политической экономии «только как предпосылка». Такое положение отнюдь не противоречит позиции Петри. У него также производительные силы указываются за бортом политической экономии. Петри отрицает необходимость исследования в политической экономии связи, взаимодействия, а тем более противоречий между производительными силами и производственными отношениями. Выше мы показали, что буквально то же самое утверждает в полном согласии с Рубиным Гр. Деборин. Петри подал мысль, что соотношение между производительными силами и производственными отношениями Маркс изучает в «Философии истории», а не в политической экономии (стр. 21). Рубин и его защитники с радостью ухватились за эту мысль и возвели ее в ранг «бесспорных марксистских» положений. Петри утверждает, что в политической экономии необходимо изучать только то, что «заложено в самом понятии производственных отношений» (стр. 27), абстрагируясь от производительных сил. Тут разница между Петри и Гр. Дебориным состоит только в том, что первый чувствует искусственность и насильственность такой абстракции (стр. 21), а второй и этого не замечает, утверждая лишь, что «политическая экономия вынуждена абстрагироваться от производительных сил».

Возможно бы дальше продолжить подобные параллели между западными и советскими «социологистами» по ряду других вопросов. Читатель это с успехом может сделать сам, сопоставляя упомянутую работу Петри с «Очерками» Рубина.

Итак, современные споры в политической экономии возникли из различного понимания тех определений предмета политический экономии, которые мы имеем в марксистской литературе. Какой смысл следует вкладывать в то определение, что политическая экономия изучает производственные отношения капитализма? Как мы видели выше, ответы на этот вопрос могут быть диаметрально противоположными. Но двух различных ответов в среде марксистов очевидно быть не может. Следует со всей категоричностью подчеркнуть, что для размежевания марксистской и современной буржуазной «социологической» теорий и в области политической экономии недостаточно сказать, что марксистская политическая экономия изучает производственные, а по обычной и совершенно неточной терминологии Рубина, «социальные отношения» капитализма. Современная буржуазная политическая экономия целиком примет это последнее определение. Еще раньше Маркс в критике буржуазной политической экономии, подчеркивая особенности своей теории, не ограничивался простым констатированием того, что он изучает «социальные отношения» капитализма. Маркс в качестве отличительной черты своей теории неустанно подчеркивал, что буржуазная политическая экономия не понимала специфических законов развития капитализма, — законов, которые могут быть выведены только из противоречий между производительными силами и производственными отношениями. Именно на это обстоятельство указывал Маркс, когда он говорил о Рикардо, что у него «определенные формы производственных отношений нигде не должны находиться в противоречии или сковывать цель производства»16.

В предисловии к первому тому «Капитала» Маркс, определяя задачу своего исследования, писал: «Конечная цель этого сочинения — показать экономический закон развития новейшего общества», т. е. общества капиталистического. Энгельс, повторяя Маркса, подчеркивает, что политическая экономия изучает «законы капиталистического способа производства и соответствующих ему форм обмена»17. Маркса отличает от всякой буржуазной политической экономии материалистический диалектический метод. Брать явления в их возникновении, развитии и уничтожении — таково основное требование этого метода. Экономические законы Маркса и объясняют нам движение капиталистического общества —- его возникновение, развитие и уничтожение.

Как же понимать экономические законы, которые Маркс поставил себе целью исследовать в «Капитале»? Эти экономические законы могут быть выведены только из связи, взаимодействия и противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Выше мы показали, что как производительные силы, так и производственные отношения имеют известную относительную самостоятельность, следовательно, также и свои особые относительные закономерности движения. Но это отнюдь не означает, что основные закономерности развития капитализма могут быть выведены из одних производительных сил или из одних производственных отношений. Встать на такую точку зрения значило бы отрицать основной закон социального развития капитализма, выводимый из противоречия между производительными силами и производственными отношениями, — закон, составляющий одно из фундаментальных положений марксизма. Будучи логически последовательным, Рубин должен заявить, что основные закономерности капитализма необходимо выводить не из противоречий между производительными силами и производственными отношениями, а из одних производственных отношений. Рубин по существу так и поступает. «В теоретической политической экономии, — пишет он, — мы берем предметом своего изучения непосредственные производственные отношения людей в капиталистическом хозяйстве и ставим себе целью открыть все закономерности в этой сфере явлений»18. Раз все закономерности капитализма могут быть выведены из одних производственных отношений, то Рубину для большей последовательности и откровенности следовало бы прямо заявить о несогласии с Марксом, Энгельсом, Лениным, Плехановым и другими, которые утверждали, что основные закономерности капитализма могут быть выведены только из противоречий между производственными отношениями и производительными силами. Всякие попытки вывести все закономерности из одних производственных отношений не могут дать теории развития капитализма и стоят в вопиющем противоречии с учением основоположников марксизма.

Политическая экономия, изучая экономические законы развития капитализма, не может не изучать связи взаимного влияния и противоречий между производительными силами и производственными отношениями. Не изучая этого, мы не можем понять и производственных отношений капитализма. Мы уже показали выше, с какой целью Рубин переадресовывает из политической экономии в исторический материализм изучение противоречий между производительными силами и производственными отношениями. Выхолощенная таким образом политическая экономия не в состоянии дать теории развития капитализма. Между тем именно в этом лежит основной водораздел между марксистской и буржуазной политической экономией. Возьмите любое направление в буржуазной политической экономии и вы не найдете там даже попытки анализа противоречий между производительными силами и производственными отношениями. Социальная школа буржуазных экономистов, которая не только кокетничает с социальными формами, но ставит их в качестве предмета своего изучения, прежде всего обращает внимание на то, что указанные противоречия должны быть изгнаны из политической экономии.

Наибольший спор в современной дискуссии вызвал вопрос об отношении политической экономии к общественно-материальному производству. И в этом вопросе особенно отчетливо выявляется ошибочность позиции Рубина. Политическая экономия изучает производственные отношения, а не материально-техническое производство — таково обычное утверждение Рубина. Конечно, если производство понимать по Рубину натуралистически, как естественно техническое», такому производству нет места в политической экономии. Его всесторонне может изучить технология, а для политической экономии производство в таком понимании окажется «предпосылкой» и только. Иначе смотрел Маркс на производство и на вопрос об отношении его к политической экономии.

Как известно, Маркс в критике буржуазной политической экономии постоянно отмечал как один из основных ее недостатков, что она имеет дело с производством вообще, что она капиталистическое производство свела к общим признакам производства, присущим всем временам и народам. В этом действительно был один из основных пороков буржуазной политической экономии. Маркс прежде всего установил, что «производство вообще» не может служить предметом политической экономии. Производство существует всегда как определенный способ производства, например, античный, феодальный, капиталистический способы производства. Капиталистический способ производства Маркс рассматривает как определенную фазу в развитии общественного производства. Не производство вообще, как категорию внеисторическую, а исторически определенное производство, капиталистическое производство Маркс берет и качестве предмета политической экономии.

«Мы имеем дело с определенной исторической эпохой, современным буржуазным производством, которое собственно и является фактически нашей темой», — заявляет Маркс во «Введении к критике политической экономии». Приведенное определение предмета политической экономии служит с тех пор традиционным, бесспорным определением. Послушаем, как его истолковали рубинские защитники. «Когда утверждают, что предметом политической экономии является производство в его буржуазной форме, то из этого утверждения вовсе не вытекает, что и материальное производство и его общественная форма образуют единый объект политической экономии. Из этого определения вытекает лишь то, что материальный процесс производства рассматривается в его общественной форме, т. е. (!) как определенная «система производственных отношений»19. «Т. е.» «вывело» авторов рецензии из явно безвыходного положения. Для них материальное производство в его буржуазной форме, т. е. капиталистический способ производства, есть только система производственных отношений. Благополучно избавившись от буржуазного производства, сведя его к одним производственным отношениям, наши знакомые отправились в дальнейшее путешествие по дебрям теоретической путаницы. Пожелаем им счастливого пути.

В самом ли деле Маркс сводил способ производства к одним производственным отношениям, в самом ли деле он не видел различия между ними? В предисловии к первому тому «Капитала» Маркс, определяя предмет своего исследования, пишет: «Предметом моего исследования в настоящей работе является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена». Что Маркс различал способ производства и производственные отношения, можно показать на многочисленных местах его работ. Приведем лишь некоторые из них: «Капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения являются общим социальным базисом»20. «С приобретением новых производительных способностей (facultes) люди меняют свой способ производства, а со способом производства они меняют все экономические отношения, которые были лишь необходимыми отношениями этого определенного способа производства»21. Маркс всюду проводит различие между способом производства и производственными отношениями. Если бы он, как думают теперь некоторые его интерпретаторы, рассматривал буржуазное производство только как «систему производственных отношений», тогда было бы совершенно непонятно, почему Маркс, включив в предмет' своего исследования капиталистический способ производства, счел тем не менее необходимым добавить ещё и производственные отношения, соответствующие этому способу производства. Энгельс в «Анти-Дюринге», а вслед за ним Г. В. Плеханов прямо говорят, что между способом производства и способом присвоения, т. е. имущественными отношениями, существует противоречие. «Это коренное противоречие заключает в себе зародыш всех противоречий нынешнего общества»22. И это основное противоречие между способом производства и способом присвоения есть лишь особое выражение противоречия между производительными силами и имущественными отношениями.

Спрашивается после этого, допустимо ли капиталистический способ производства сводить к одним производственным отношениям, как это делают новейшие «защитники Маркса»? Попытки истолковывать способ производства только как «систему производственных отношений» не новы. Петр Струве для того чтобы «обосновать», что коренное противоречие капитализма (противоречие, как известно, по Струве, притупляющееся) есть противоречие между хозяйством и правом, ухватился за формулировку Энгельса в упомянутой работе, где говорится о противоречии между способом производства и способом присвоения. Струве пытался представить дело таким образом, что, дескать, под способом производства следует понимать «хозяйственный порядок», а под способом присвоения — право. Между тем противоречие между способом производства и способом присвоения есть не что иное, как выражение противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Ничего нового не говорят последователи Рубина, когда они сводят материальный процесс производства в его буржуазной форме к одним производственным отношениям. Струве и здесь ходит за ними по пятам, или вернее — и здесь они ходят по пятам за Струве.

Маркс поставил себе целью исследовать в «Капитале» буржуазное производство, капиталистический способ производства и соответствующие ему производственные отношения. Что же понимал Маркс под буржуазным производством? Многочисленные определения капиталистического производства, которые дает Маркс, не могут породить здесь никаких кривотолков. «Как единство процесса труда и процесса образования стоимости, — пишет Маркс, — производственный процесс есть процесс производства товаров; как единство процесса труда и процесса увеличения стоимости, он есть капиталистический процесс производства, капиталистическая форма товарного производства»23. Как видно. Маркс не сводит капиталистическое производство ни к «материально-техническому производству», ни к одним производственным отношениям. Капиталистическое производство он рассматривает как единство производства потребительных стоимостей (т. е. производства, как отношения человека к природе), производства стоимости и прибавочной стоимости и производства и воспроизводства самих капиталистических отношений. Исключите из этого единства одну из его органических составных частей, и вы не получите того понятия о капиталистическом производстве, которое дал Маркс. Капиталистическое производство представляет единство всех вышеуказанных моментов, и только во всем данном богатстве определений и может быть о нем речь. Если вы возьмете только одну из сторон капиталистического производства, у вас будет только эта сторона, а не капиталистическое производство. И понимаемое только вышеуказанным образом буржуазное производство Маркс взял фактической темой «Капитала».

На том определении, которое дает Маркс капиталистическому производству, легче всего показать отношение политической экономии к материальному производству и производительным силам. Материальное производство, как борьба общественного человека с природой, взятое само по себе, как производство вообще, вне зависимости от его исторически определенной общественной формы, не может быть предметом марксистской политической экономии. Только буржуазная политическая экономия могла останавливаться на производстве, взятом как категория внеисторическая, как производство вообще, присущее всем временам и всем народам. Марксистская политическая экономия отличается от буржуазной тем, что берет в качестве предмета своего изучения не производство вообще, а исторически определенный способ производства, буржуазное производство. Нет ничего, кажется, бесспорнее этого положения. Но если это положение бесспорно, то остается все же вопрос об отношении политической экономии к производству, как процессу воздействия общественного человека на природу. Здесь возможно чрезвычайно простое решение. Для такого простого решения берут одну сторону буржуазного производства — отношения общественного человека к природе, «материально-техническое производство», квалифицируют его как категорию «естественную», «техническую» и выбрасывают из политической экономии и из социальных наук вообще. Остается вторая сторона буржуазного производства — отношения людей друг к другу, производственные отношения, которые и превращаются теперь в единственный предмет политической экономии. Капиталистическое производство, таким образом, благополучно исчезает из предмета политической экономии. Выходит, что Маркс был неправ, когда он включал в предмет политической экономии и капиталистическое производство и производственные отношения. Такова необычайно простая и может быть поэтому столь заманчивая для некоторых концепция Рубина.

Совершенно иначе понимал Маркс отношение политической экономии к материальному производству. Материальное производство, рассматриваемое с точки зрения борьбы общественного человека с природой, включается как необходимый момент в капиталистическое производство. Капиталистическое производство нельзя себе представить, если мы абстрагируемся от этого момента. Материальное производство, рассматриваемое как борьба общества с природой, взятое отдельно, независимо от общественной формы производства, не может служить предметом политический экономии. Но материальное производство, как капиталистическое производство, составляет предмет политической экономии. То же самое относится и к производительным силам. Рассматриваемые со стороны технической, они служат предметом технологии, рассматриваемые же как общественные материальные производительные силы, находящиеся в постоянной связи и взаимодействии с производственными отношениями, производительные силы не могут быть выброшены за борт политической экономии. Последняя изучает рост производительных сил, выражающийся в концентрации и централизации производства, в росте органического состава капитала, в накоплении капитала, в расширенном воспроизводстве. Политическая экономия изучает направление развития производительных сил, их конфликты с производственными отношениями, выражающиеся в борьбе классов и в кризисах. Нетрудно заметить, что в таком отношении политической экономии к общественному материальному производству и к производительным силам, нет ничего и схожего на смешение политической экономии и технологии. Первая изучает производство и производительные силы с точки зрения специфических отношений капиталистического общества, вторая берет производственные процессы и производительные силы лишь со стороны чисто технической. И этих различных точек зрения достаточно, чтобы провести различие между политической экономией и технологией, кстати сказать различие, известное всякому приступающему к изучению начатков обществоведения.

Маркс включил в предмет политической экономии капиталистический способ производства и соответствующие ему производственные отношения. Не противоречит ли это определение предмета политической экономии тому определению, что политическая экономия изучает производственные отношения капиталистического общества? Конечно, не противоречит. Еще до споров с Рубиным среди марксистов было определенное мнение, что для того чтобы понять производственные отношения, мы не можем рассматривать их как «бессубстантные видимости». Маркс сам на это неоднократно указывал в полемике с «реставрированным меркантилизмом» в лице Ганиля, Бейли и др... Марксисты всегда рассматривали производственные отношения как форму существования общественного материального производства. И для того чтобы понять капиталистические производственные отношения, мы должны включить вслед за Марксом в предмет политической экономии и капиталистическое производство, капиталистический способ производства.

Для Рубина существует только «материально-техническое», «естественно-техническое производство» и «социальные отношения людей». Он никак не может примириться с тем, что существует и капиталистический способ производства, который ни в коем случае нельзя свести ни к «естественно-техническому производству», ни к одним «социальным отношениям людей». Рубин, в ряде случаев исследующий под микроскопом терминологию Маркса, нигде не дал анализа понятия «капиталистический способ производства». Когда он употребляет этот термин, он расшифровывает его как «многообразный хаос хозяйственной жизни»24. В этом «хаосе» Рубин предполагает взять для политической экономии «социальные отношения людей», а все остальное отнести к области «предпосылки». Таким приемом Рубин «освобождает» предмет политической экономии от капиталистического способа производства и оставляет только одни производственные отношения, по существу лишенные содержания социальные формы. Маркс, как бы предвидя подобную интерпретацию своего учения, неустанно подчеркивал, что он изучает капиталистический способ производства и соответствующие ему производственные отношения. Маркс вскрыл противоречия между способом производства и производственными отношениями и тем самым дал теорию социальной революции. Таким образом всякие попытки расщепить капиталистическое производство на две стороны: «естественно-техническую» и «социальную», направлены по существу к тому, чтобы выбросить из политической экономии не только «материально-техническое производство», но и капиталистический способ производства, оставив в ней одни бессодержательные социальные формы.

В понимании Маркса политическая экономия изучает производственные отношения товарно-капиталистического общества, она изучает последние в их возникновении, развитии и уничтожении. Политическая экономия изучает связь, взаимодействия и противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Благодаря этому политическая экономия вскрывает стихийные законы экономического развития капиталистического способа производства. Чтобы понять производственные отношения, политическая экономия изучает капиталистический способ производства, который производит и воспроизводит капиталистические отношения. Такое понимание предмета политической экономии является действительно традиционным в марксистской литературе и ни в какой мере не может быть согласовано с тем, что дает в своих работах новейший «комментатор» и «защитник» Маркса — Рубин.

Мы имеем в настоящее время в политической экономии два течения, давших значительный крен от марксизма.

Первое течение представлено в богдановско-степановских работах политической экономии, которые, кстати сказать, давно изгнаны из ряда учебных пособий в наших учебных заведениях. Это течение представляет по существу механистический метод в политической экономии. Решающие победы, одержанные диалектическим материализмом над механическим в области философии, завершили поражение богдановщины в политической экономии — поражение, которое было в основном нанесено этому течению еще раньше в специальной борьбе с ним в среде экономистов. Тем не менее борьба с этим «уклоном» в политической экономии не снята с повестки дня. Богдановские идеи проглядывают в ряде работ по политической экономии. Богдановские идеи кроме того продолжают кое-где гнездиться в наших плановых органах и в наших хозяйственных комиссариатах. Борьба с механистическими тенденциями в этой области — наша боевая задача.

Второе течение представлено в работах И. Рубина. Это течение имеет поразительное сходство по ряду принципиальных вопросов с буржуазным «социально»-идеалистическим направлением западных экономистов. Поскольку у Рубина дело идет об оформлении целостной концепции, которая расходится с марксизмом, постольку всякий марксист должен отнестись к ней сугубо критически, должен дать этой концепции жестокую критику. Дело не в субъективных желаниях и намерениях самого Рубина, которые могут быть «доподлинно марксистскими», — дело в объективной стороне его учения. Рубин выступил под флагом борьбы за марксизм, он выступил как комментатор Маркса по труднейшим вопросам его теории, но это лишь внешняя субъективная сторона дела. К внешней же стороне дела относится литературная шлифовка рубинских произведений, разукрашенная теоретическими кружевами тонкой работы. Но именно по указанным обстоятельствам мы и считаем теорию Рубина сугубо опасной в настоящее время. В силу этого мы считаем, что, не прекращая борьбы против богдановщины в политической экономии, необходимо бороться и против рубинщины.

Примечания⚓︎

  1. Рубин. Очерки. 3-е изд., стр. 11. ↩

  2. Послесловие ко 2-му изданию I тома «Капитала». ↩

  3. «Под знаменем марксизма» № 4, стр. 90. Здесь и дальше, где особо не оговорено, курсив наш. ↩

  4. Рубин, Очерки, стр. 11. ↩

  5. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, «Проблемы экономики» № 1. ↩

  6. Рубин, Абстрактный труд и стоимость в системе Маркса, изд. Раниона, стр. 87. ↩

  7. См. многочисленные определения такого же порядка в «Очерках». ↩

  8. Гр. Деборин, Предмет политической экономии в современных спорах, «Под знаменем марксизма» № 4, 1929, стр. 112—113. ↩

  9. Гр. Деборин, Предмет политической экономии в современных спорах, «Под знаменем марксизма» № 4, стр. 116—117. ↩

  10. Там же, стр. 122 и др. Курс. наш. ↩

  11. См. статью указанных авторов в «Вестнике Коммунистической академии» № 25. ↩

  12. Гр. Деборин, указанная статья, стр. 119. ↩

  13. «Под знаменем марксизма» № 4, стр. 86. ↩

  14. См. Ленин, Собр. соч., т. I, стр. 61, 70. ↩

  15. Ленин, Собр. соч., т. I, стр. 240. ↩

  16. Теории прибавочной ценности, т. III, стр. 48. Такой же оценки основных недостатков теории Рикардо держался и Ленин. Так, например, критикуя Сисмонди за неправильное отношение к Рикардо, Ленин пишет: «Он (Сисмонди И. Л.) попрекал Рикардо не тем, что его объективный анализ остановился перед противоречиями капитализма (этот упрек был бы основателен), а именно тем, что это анализ объективный», «Он обвинял классиков и их науку не за то, что она остановилась перед анализом противоречий, а за то, что она будто бы следовала неверным приемам» (Собр. соч., т. II, стр. 63, 67). ↩

  17. Энгельс, Анти-Дюринг, изд. 1929 г., стр. 130. ↩

  18. «Под знаменем марксизма» № 4, стр. 82. Курсив автора. ↩

  19. См. рецензию на «Очерки» Рубина в «Большевике» № 3, 1929, стр. 65. ↩

  20. «Капитал», т. III, ч. 2 стр. 414. ↩

  21. Маркс, Письмо к Анненкову, приложенное к «Нищете философии», изд. 1923 г., стр. 172. ↩

  22. Плеханов, Собр, соч., т. XI, стр. 164. ↩

  23. «Капитал», т. I. изд. 1928 г., стр. 135. ↩

  24. Рубин, Очерки, стр. 11. Критику Рубина в данном вопросе см. в упомянутой статье С. А. Бессонова. ↩