Кунов Г. Теории прибавочной стоимости до Смита

Кунов Г. Теории прибавочной стоимости до Смита¹

Сборник «Основные проблемы политической экономии», 1922 г., с. 267—304

Вот уже больше двух десятилетий², как земля тихого Хайгетского кладбища покрывает то, что было смертного в Карле Марксе, гениальном мыслителе и борце; но дух этого великого человека все еще излучает живую, действенную силу. Его идеи не только сопровождают рабочий класс в его борьбе, но образуют также и неисчерпаемую сокровищницу, из которой политико-экономическая наука — хотя бы она отрицала это из политических соображений — черпает свои основные положения. Во второй половине девятнадцатого столетия труд жизни Маркса, его «Капитал» был самым выдающимся произведением политико-экономической литературы; он является экономическим знаменем и на пороге двадцатого столетия, и, вероятно, его влияние будет продолжаться, пока существует капиталистическая система хозяйства, анализированная и изображенная им.

Как часто в течение пятидесяти лет, протекших со времени появления первого тома этого произведения, оно подвергалось «уничтожающей» критике цеховой политической экономии, и как часто буржуазная пресса с торжеством возвещала об этом «уничтожении»; но «Капитал» все еще стоит, как несокрушимая скала среди бушующего моря, в то время как писания ничтожных критиков и имена их забыты. Он видел, как целые экономические школы приходили и уходили. Где теперь либерально-экономическая школа, отпрыск школы Адама Смита, господствовавшая в либеральной немецкой публицистике шестидесятых и семидесятых годов последнего столетия, где теперь историческая школа, которую встречали колокольным звоном? Одряхлевшая, она пережила самое себя. Она оставила некоторые труды, полезные в частностях, освещающие отдельные области капитализма, она проделала мелкую черновую работу, но не создала ни одного крупного произведения. Даже в области истории хозяйства историческая школа не может указать ничего выдающегося — и это понятно, так как она не имеет даже собственного взгляда на историю и потому не может найти правильную точку зрения, с которой можно было бы обозреть подлежащую исследованию область истории в ее целом и открыть в ее извилистом движении великие пути процесса общественного развития. В настоящее время даже в наиболее интеллигентных кругах буржуазных экономистов историческую школу считают лишь вспомогательным средством, и все сильнее пробуждается потребность в более глубоком теоретическом познании, которое когда-то нашло свое выражение в классической школе английской политической экономии.

Ни одно политико-экономическое произведение последнего времени не удовлетворяет этой потребности в такой мере, как указанный выше историко-критический труд, представляющий продолжение опубликованного Марксом в 1859 году сочинения «К критике политической экономии» и составленный Каутским из посмертной рукописи Маркса. Издавая это сочинение в 1859 году, Маркс видел в нем начало длинной серии монографий, в которой он намерен был рассмотреть с критико-исторической точки зрения все важнейшие вопросы буржуазной экономии: структуру капитала, земельную собственность, наемный труд, государственные финансы, торговлю, мировой рынок. Усвоив, начиная с 1844 года, взгляд, что государственная и правовая жизнь каждой исторической эпохи определяются материальными условиями ее жизни, характером ее хозяйства, Маркс погрузился в Париже в изучение политической экономии, как об этом свидетельствует его ответ на сочинение Прудона «Systeme des contradictions économique ou Philosophic de la misère»³; после изгнания из Парижа он усердно продолжал эти занятия в Брюсселе, а после 1850 года — в Лондоне. Результатом их явился ряд сжато набросанных очерков, первоначальная цель которых была — уяснить вопрос самому себе и найти правильный взгляд на предшествовавший ход развития политико-экономических теорий; в них Маркс с критико-исторической точки зрения более или менее подробно исследовал различные вопросы политической экономии.

Одну часть этих очерков Маркс подготовил к печати зимою 1858—1859 гг., в виде упомянутого выше сочинения «К критике политической экономии», которое рассматривает в первом отделе простое товарное и денежное обращение. В дальнейшем за ним должен был последовать, в виде второго выпуска, отдел об общей структуре капитала, а затем очерк о земельной собственности и, наконец, о наемном труде.

Таков был первоначальный план Маркса, которого он, по-видимому, придерживался до 1863 года. Потом он отказался от своего первоначального намерения изложить проблему народного хозяйства в непосредственной связи с критикою своих предшественников и решил развить сперва систематически свою собственную теорию в логической связи и лишь впоследствии издать, в виде отдельного тома, историю теорий. Следуя этому новому плану Маркс опубликовал в 1867 году первый том своего капитала», в предисловии к которому заявлял, что за этою первою частью, анализирующею процесс производства капитала, должен последовать второй том «О процессе обращения капитала» и «О процессе капиталистического производства в его целом» (превращение прибавочной стоимости в различные формы прибыли) и, наконец, в виде заключительного тома, критическая история политико-экономических теорий.

Но и в этой форме план Маркса, как известно, не был выполнен; ибо после смерти Маркса в 1883 году Фридрих Энгельс был вынужден вместо одного тома издать два (в трех книгах), о процессе обращения капитала и о метаморфозах прибавочной стоимости; в противном случае он должен был бы сильно урезать оставленные Марксом для второго тома рукописи и целиком переработать их значительную часть.

Четвертого тома Энгельс, неожиданно скошенный смертью, не успел издать. По желанию наследников Маркса, его место занял Каутский, которого и сам Энгельс перед смертью назначил своим преемником. По мысли Энгельса, критические очерки, содержавшиеся в оставленной Марксом рукописи, следовало объединить в «критическую историю теорий прибавочной стоимости», выбросив те места, которые уже были включены во второй и третий томы «Капитала». Благоговейно почитая волю Энгельса, Каутский пытался сперва выполнить этот план, но безуспешно. В рукописи Маркса полемика и критика слишком тесно связаны с историческими экскурсами и собственным дальнейшим развитием идей, начатых критикуемыми авторами; эти две стороны слишком тесно переплетаются, взаимно дополняя и определяя одна другую, чтобы можно было вырвать их из этой связи, не искажая и не нанося ущерба труду Маркса. Оставалось делать одно из двух: или целиком переработать большую часть рукописи, дополнить ее и придать ей другую форму, или же отказаться от желательного Энгельсу выделения критико-исторических выводов и напечатать рукопись Маркса, сохранив ее внутреннюю связь. Как же поступить? Конечно, намерениям Маркса и Энгельса более соответствовала бы переработка рукописи; исключив из рукописи многие места, параллельные выводам первых трех томов «Капитала», можно было бы сократить размеры нового произведения, лучше распределить материал и заполнить имеющиеся пробелы — но четвертый том «Капитала», который возник бы таким образом, представлял бы собою историю теорий ценности и прибавочной ценности, составленную не Марксом, а Каутским, на основании взглядов Маркса.

Как ни заманчива должна была казаться Каутскому мысль написать четвертый том «Капитала» и тем навеки связать свое имя с этим знаменитым произведением политической экономии, но он решил издать рукопись в том виде, как она была составлена Марксом; за это самоотречение, за эту добровольную скромность мы должны быть сердечно ему благодарны. Правда, в изданном произведении нередко встречаются пробелы, часто при его чтении является желание видеть дальнейшее развитие незаконченных мыслей и последние выводы из них, но тем не менее первый том в том виде, как он составлен Каутским, представляет собою огромный чарующий труд. Это — незаконченный остов идей, но остов гениального архитектора, остов, который выдает руку великого мастера в своих тонких и вместе с тем мощных линиях, в своих смело взлетающих ввысь арках и колоннах, в их гордой простоте чуждой мелких украшений и современной погони за эффектами. В известном смысле изучение этого остова, и именно его незаконченных частей, доставляет более высокое наслаждение, чем изучение «Капитала», ибо в последнем мы находим уже вполне отделанные и отшлифованные формы, а новое произведение позволяет нам бросить интимный взгляд в мастерскую идей Маркса, оно показывает нам Маркса за работою — и притом молодого Маркса, с его бурным стремлением к знанию и творчеству, еще не ослабленным постигшей его впоследствии продолжительною и изнуряющею болезнью.

Если по впечатлению, произведенному книгою на меня лично, я могу судить о впечатлении, которое она произведет на других читателей-социалистов, то успех ее будет выдающийся, несмотря на трудность понимания некоторых мест. Я приступил к чтению книги без особого интереса — сказать по правде, только потому, что я должен был прочесть ее, — ибо я ожидал встретить в ней, только в другой форме, повторение отдельных глав первых трех томов «Капитала». Но чем дальше, тем больше изложение захватывало меня. Во мне снова как бы ожила моя юность: то время, когда я, знакомый лишь с немногими сочинениями экономистов-социалистов и еще всецело погруженный, как то подобает молодому купцу, в буржуазно-экономическую науку, впервые получил в свои руки первый том «Капитала» и когда я, понимая многое в нем лишь наполовину, все же увидел новый, другой мир.

Появлением «Теорий прибавочной стоимости» в теперешнем виде мы обязаны не только Марксу, но и редактору этого сочинения Каутскому; из неразборчивой, нерасчлененной рукописи, без делений на главы и отделы, с бесчисленными отступлениями, повторениями и ссылками на сказанное, он составил стройное целое произведение. Работа была нелегкая и немалая: ибо речь шла о том, чтобы изложение, разбросанное на 1472 мелко исписанных страничках, расположить по его внутренней связи таким образом, чтобы не только сохранить историческую последовательность теорий, но и составить одно логическое целое, переходящее от простого к более сложному, и притом сохранить дух Маркса. Каутскому удалось так успешно разрешить эту задачу, что читатель, если не обратит особого внимания на примечания, вряд ли заметит, что весь текст составлен из различных отрывков.

I. Английские меркантилисты

Первый том «Теорий прибавочной стоимости», составленный Каутским из рукописи Маркса, рассматривает зачатки теории стоимости и прибавочной стоимости до Адама Смита включительно. Во втором томе Каутский обещает дать марксову критику сочинения Рикардо «Principles of political economy», а в третьем — критический разбор заблуждений Мальтуса и картину распадения школы Рикардо. Большая часть первого тома посвящена взглядам Смита на теории трудовой стоимости и прибавочной стоимости, превращению прибавочной стоимости в предпринимательскую прибыль, земельную ренту и капитал к смитовскому определению производительного труда. Этому предшествует краткая характеристика физиократизма и первых теорий прибавочной стоимости английского меркантилизма, отчасти как историческое введение в ход идей Смита, с целью резче подчеркнуть связь последних с воззрениями физиократов.

Первый отдел книги, посвященный теориям стоимости английского меркантилизма, не имел в рукописи Маркса того связного вида, в каком преподносит нам его Каутский. Каутский составил его из отрывков, включенных Марксом в его критику теорий Смита и Рикардо, с целью показать, как далеко в глубь истории английской политической экономии уходят зачатки этих теорий. Разбору подвергнуты сочинения сэра Вильяма Петти, Чарльза Д’Эвенэнта, Дэдлей Норса, Джона Локка, Давида Юма и Ж. Месси. Наиболее подробную оценку находит Вильям Петти, «основатель современной политической экономии», как называет его Маркс. С некоторым благоговением, ясно свидетельствующим о как высоко он ценит Петти в качестве политико-экономического теоретика, Маркс излагает его определение стоимости товаров общественно-необходимым для их производства трудом, его разграничение естественной цены (меновой стоимости) от преходящей рыночной цены (true price currant), его взгляд на земельную ренту, как на излишек производимый рабочим, обрабатывающим землю, сверх издержек его содержания, его исчисление стоимости земли в зависимости от высоты ренты, на основании общепризнанного тогда в Англии закона Гроунча о средней продолжительности человеческой жизни. Маркс подвергает критическому разбору сочинения Петти «Treatise on Taxes» и «Political Arithmetick». По-видимому, во время составления рукописи ему еще не было известно появившееся в 1682 году и упоминаемое в «Анти-Дюринге» сочинение Петти «Quantulumcumque concerning money», которое в известном смысле представляет последний этап развития Петти и в котором он резюмирует свои взгляды на отношение стоимости товаров к денежной (монетной) стоимости.

Связное изложение «Теорий прибавочной стоимости» начинается в рукописи Маркса лишь с критики сэра Джемса Стюарта, по моему мнению, наиболее слабого места книги. Как в своем сочинении «К критике политической экономии», изданном в 1859 году, так и здесь Маркс, по моему мнению, слишком подчеркивает в Стюарте научного истолкователя исправленного меркантилизма, истолкователя, замыкающего собою доклассический период английской политической экономии и, в качестве последнего могикана, излагающего основные положения меркантилизма в точной формулировке, в виде стройно продуманной системы. Конечно, в общем такой взгляд вполне верен. Но обширное сочинение Стюарта «Аn inquiry into the principles of politiical economy» показывает, что его автор уже находился под сильным влиянием французского физиократизма, с которым он познакомился во время своего долголетнего пребывания во Франции. И это влияние сказывается не только в том, что Стюарт вводит в свою «систему» некоторые физиократические взгляды в виде декоративного украшения, но и в том, что, пытаясь логически соединить их с воззрениями английских меркантилистов, он неоднократно приходит к новым понятиям и взглядам. Конечно, его выводы большею частью истинно-меркантилистические. Это объясняется отчасти тем, что ему часто не удается найти синтеза для отличных друг от друга меркантилистических и физиократических взглядов, но еще больше тем постулатом, из которого исходит Стюарт в своих исследованиях, и тою целью, которую он ими преследует. Для того, чтобы понять тенденции английской политической экономии семнадцатого и восемнадцатого веков, необходимо принять во внимание, что ее главными представителями были не ученые, стремившиеся своими исследованиями завоевать себе имя в науке, но купцы или чиновники, состоявшие на государственной службе по торговой, таможенной, колониальной и финансовой части; им казалось аксиомою, что Англия, благодаря своему географическому положению, природе и историческому развитию, больше всех других стран предназначена сделаться государством промышленным и торговым. В своих исследованиях они хотели прежде всего указать путь к этой цели мощно развивающейся английской торговой буржуазии. Уже в Петти мы находим ярко выраженными черты этой торговой политики. Если не по своей профессии, то по своему характеру Петти был английским крупным купцом; в качестве личного секретаря Генри Кромвеля (сына знаменитого Оливера Кромвеля), он заведывал, главным образом, его финансовыми делами, особенно со времени назначения Кромвеля правителем Ирландии. Д’Эвенэнт был финансистом и гениальным инспектором английской внешней торговли, Дэдлей Норс был сперва крупным купцом, а потом генеральным таможенным комиссаром и управляющим английскими государственными имениями, Ричард Кантильон — купцом, а впоследствии банкиром, и даже Джон Локк написал свои политико-экономические сочинения в качестве чиновника английского министерства колоний.

Этим характером английского меркантилизма объясняется также его глубокое понимание теории трудовой стоимости и вопросов международного торгового оборота. В известном смысле он является лишь теоретическим выражением наступившего в результате великой английской революции семнадцатого века перехода власти от английского феодализма к городской торговой и промышленной буржуазии, — в результате победы представленного этою буржуазией населения торговых городов, особенно Лондона, над режимом Стюартов, который опирался на «кавалеров» и на феодально-католическое духовенство. И его теоретические определения, это — не пустая игра в формулы, но полемическое оружие в борьбе против феодального землевладения и его архаического взгляда на государство, — оружие, заостренное сознанием классовых противоречий. Джемс Стюарт, хотя и был шотландским ленд-лордом, но тоже считал, что Англии предназначено стать торговым государством и его сочинение имеет своею специальною задачею дать Англии научную путеводную нить в ее экономической политике: об этом свидетельствует уже подзаголовок его сочинения «Essay on the science of domestic policy in free nations» — такою «свободною» нациею была для него именно Англия. Но с этой точки зрения Стюарт, разумеется, считал многие воззрения французских физиократов, как исходящие из иных экономических отношений, неподходящими для торговых задач Англии и незаслуживающими внимания. С другой стороны, Стюарт хочет извлечь практические результаты для английской экономической политики. Потому он часто прерывает свои теоретические рассуждения, как только ему кажется, что он достиг таких результатов. Его не привлекают изыскания ради изысканий.

Несмотря на эту бесспорную незаконченность и односторонность, у Стюарта все же встречаются прямо гениальные взгляды на тогдашний хозяйственный строй. Значение этих взглядов Маркс положительно недооценивает. Так, например, Маркс пишет:

«Стюарт не разделяет той иллюзии, согласно которой прибавочная стоимость, получаемая отдельным капиталистом, благодаря продаже товара выше его стоимости, создает новое богатство. Он отличает положительную прибыль от относительной.»

«Положительная прибыль ни для кого не означает потери, она создается увеличением труда, промышленности или умения и вызывает увеличение или возрастание общественного благосостояния (public good)… Относительная прибыль означает потерю для тех или других лиц; она выражает колебание весов богатства между участниками (a vibration of the balance of wealth between parties), но не дает никакого прироста к общественному достоянию (stock)… Не трудно понять смешанную (the compound) прибыль; это род прибыли, частью относительной, частью положительной… Оба вида могут являться нераздельно в одном и том же предприятии» (Principles of Political Economy. The Works of Sir Iames Steuart etc. Ed. by General Sir lames Steuart, his son etc., в шести томах, Лондон, 1805 г. I, стр. 275, 276).

«Положительная прибыль создается “увеличением труда, промышленности или умения”. Стюарт не старается объяснить себе, каким образом она создается этим увеличением. То добавочное замечание, что увеличение и подъем «общественного благосостояния» есть результат этой прибыли, доказывает, по-видимому, что Стюарт понимал под этим только возрастание массы потребительных стоимостей, создаваемых вследствие развития производительных сил труда, и что он считал эту положительную прибыль совершенно независимой от прибыли капиталистов, которая всегда предполагает увеличение меновой стоимости»⁴.

Это определение «положительной прибыли» показывает, что Маркс не вполне усвоил воззрения Стюарта на прибавочную стоимость. Стюарт, имея в виду первобытную обработку земли, исходит из основного положения, что повышающим культуру может называться только такой труд, который приносит прибавочный доход, то есть создает большее количество потребительных стоимостей, чем затрачено при производстве на содержание земледельцев и на возмещение изношенных орудий труда. Если труд не приносит этого прибавочного дохода, если доход производства покрывает только количество затраченных при производстве потребительных стоимостей, то население не может увеличиваться и производство не может расширяться, за отсутствием необходимого для этого фонда. Поэтому, как заявляет Стюарт (I книга, XX глава), «продукт земледелия» должен быть оцениваем не только «с точки зрения его количества, но и с точки зрения затраченного при его производстве труда», отсюда он далее заключает что наиболее выгодным является тот способ обработки земли, который доставляет наибольший продукт в сравнении с затраченным при его производстве трудом.

Но откуда получается этот прибавочный продукт? По мнению Стюарта, от того, что рабочий работает дольше, чем это необходимо для производства средств его содержания, что он выполняет прибавочный труд, «дополнительный труд», как называет его Стюарт. На низших ступенях земледелия излишек производства ничтожный, но он возрастает по мере увеличения ловкости рабочих и целесообразности орудий труда — по мере увеличения общей производительности. Поскольку этот прибавочный доход немедленно потребляется индивидуально самим рабочим, он не приносит никакой прибыли; но прибыль доставляется тою его частью, которая в какой бы то ни было форме превращается в капитал, или, как выражается Стюарт в истинно-меркантилистическом духе, в деньги, и благодаря этому увеличивает количество «общественных благ».

Дальше этого Стюарт не идет, и, быть может, эта незавершенность его гениальных зачаточных идей привела к тому, что Маркс недооценил их значения. Стюарт нигде не делает того вывода, что если рабочий выполняет прибавочный труд, то прибавочный продукт представляет, собственно говоря, прибавочный труд. Напротив того, он понимает «прибавочный доход» (Surplus) в наивно-физиократическом духе, как продукт, который, хотя и извлечен трудом, но происходит от «плодородия земли», еще более чужд ему вывод, что «дополнительный труд» есть труд неоплаченный. С точки зрения наших теперешних, более глубоких взглядов, при чтении его книги нам часто кажется, что, начиная с известного пункта, он в своих выводах теряет свою обычную последовательность; но тем не менее его выводы показывают, что Маркс не оценил по достоинству значение стюартовской «положительной прибыли», полагая, что под нею Стюарт понимает лишь «большую массу потребительных стоимостей», возрастающую благодаря повышению производительности. На самом же деле Стюарт понимает под нею полученный в производстве прибавочный доход, который в качестве излишка дохода производства над издержками производства, частью опять находит себе применение в процессе общественного производства и расширяет его.

Наряду с «положительною» (реальною) прибылью, получаемою в производстве, существует еще, по мнению Стюарта, «относительная» прибыль, получаемая в торговле, «прибыль от отчуждения» (profit upon alienation), которая происходит от того, что в торговом обороте товары «отчуждаются» выше своей стоимости. Эта прибыль не имеет положительного характера, она имеет свой источник не в возрастании стоимости товаров, но в обсчете покупателя. То, что один выигрывает, другой должен переплатить. При этом общее достояние страны может измениться только в том случае, если эта прибыль получается не на внутреннем рынке, но в торговле с заграницею.

«Относительная прибыль, — говорит Стюарт (книга II, глава VIII), — означает потерю для кого-то, она показывает колебание весов богатства между различными участниками, но ничего не прибавляет к национальному капиталу. В соответствии с этим относительная потеря одновременно показывает, что кто-то другой получил прибыль; она также означает колебание весов, не уменьшающее массы общего достояния».

Эта неправильная оценка характера стюартовской «прибыли» приводит Маркса к другому неправильному исправлению.

«Прибыль, т. е. прибавочная стоимость, — говорит Маркс, — относительна и сводится к колебанию весов богатства между участниками. Стюарт сам отклоняет ту мысль, что таким путем можно объяснить прибавочную стоимость. Как ни мало затрагивается природа и происхождение прибавочной стоимость его теорией «о колебании весов богатства между участниками», эта теория сохраняет важное значение при изучении распределения прибавочной стоимости между различными классами по различным рубрикам: прибыли, процента, ренты.

«Что Стюарт сводит всю прибыль отдельных капиталистов к этой «относительной прибыли», к прибыли, получаемой от отчуждения, видно из следующего:

«Реальная стоимость товара (manufacture), — говорит он, — определяется тем количеством его, которое в среднем, может произвести рабочий данной страны в течение одного дня, недели, месяца и т. д.

«Во-вторых, она определяется стоимостью средств существования и издержками, делаемыми как для удовлетворения личных потребностей рабочего, так и для приобретения им необходимых для его ремесла инструментов; все это опять надо брать в среднем.

«В-третьих, стоимостью сырого материала (стр. 244, 245). «Если эти три статьи известны, тогда цена продукта дана. Она не может быть менее суммы этих трех статей, т. е. менее реальной стоимости. Что превышает эту сумму, то составляет прибыль промышленников (manufacturer). Она всегда будет находиться в зависимости от спроса и изменяться, смотря по обстоятельствам»⁵.

В действительности это определение «реальной» стоимости в зависимости от заработной платы и сырого материала не является, как думает Маркс, сумбурным, но, принимая во внимание тогдашнее состояние экономической науки, оно может быть названо почти гениальным. В относящейся сюда главе, озаглавленной: «Каким образом цена определяется торговлею?» Стюарт хочет показать, из каких составных элементов стоимости складывается «цена», регулируемая спросом и предложением. Ход его мыслей таков. Прежде всего необходимо принять во внимание содержание рабочего и использованные им орудия труда, а равно цену употребленных сырых материалов, точнее выражаясь: возмещение израсходованного переменного и постоянного капитала. Но этим составные элементы стоимости еще не исчерпаны; сюда еще присоединяется стоимость прибавочного труда, которую рабочий прибавляет к продукту сверх стоимости полученных им средств содержания. Как определить эту прибавку к стоимости? Стюарт дает следующее тяжеловесное определение: «По отношению к товарам, предназначенным для продажи, прежде всего необходимо узнать, в каком количестве может изготовить его один рабочий в один день, одну неделю или один месяц, в зависимости от качества продукта, который может потребовать для своего изготовления больше или меньше вымени. При этом необходимо найти среднее количество, которое обыкновенно производит рабочий данной страны, не будучи ни лучшим, ни худшим представителем своей профессии и работая в местности, не отличающейся ни особенно благоприятными, ни особенно неблагоприятными местными условиями».

Итак, наряду с заработною платою, стоимостью сырых материалов и использованием орудий труда, Стюарт хочет еще принять во внимание степень средней производительности труда, его продуктивности. Конечно, это определение наивно и ошибочно; но оно коренится в правильном взгляде, что «реальная» стоимость (меновая стоимость) товара включает в себе не только возмещение издержек производства, но что к последним в производстве еще прибавляется дальнейший прирост стоимости (прибавочная стоимость). Если товар продается ниже суммы этих составных элементов стоимости, то, по словам Стюарта, его цент ниже его стоимости; если он продается дороже этой суммы, его цент выше стоимости, и фабрикант, продавая по такой цене, получает еще особую, «прибыль от отчуждения» (profit upon alienation). Итак, «реальная» стоимость товара включает в себе «добавочную» стоимость, получаемую в производстве, но не прибыль, получаемую при отчуждении, как об этом говорит Стюарт в начале соответствующей главы: «В цене товаров я нахожу две совершенно различные, фактически существующие вещи: это — реальная стоимость предмета и прибыль от отчуждения».

Если и в этом пункте Маркс, быть может, недооценил теоретические заслуги Стюарта, то, с другой стороны, он не был бы Марксом, основоположником материалистического понимания истории, если бы он не заметил и не оценил по достоинству исторических взглядов Стюарта на процесс возникновения капитала и на буржуазный характер товарного производства в Англии восемнадцатого века. Уже в своей книге «К критике политической экономии» Маркс констатирует этот прогресс Стюарта по сравнению с его предшественниками.

2. Характер физиократизма

Изложение Маркса становится поистине блестящим лишь в его характеристике физиократизма: по сжатости и точности изложения этот отдел далеко превосходит все известные монографии о физиократизме и о том положении, которое он занимает в развитии экономических учений. Маркс не дает общей картины физиократических теорий; он ограничивается эскизом их важнейших основных положений и выводов, сделанных из них. Но как гениальный художник часто немногими штрихами изображает характерные особенности данной личности более наглядно, чем другой художник законченным портретом, так и Маркс в своем эскизе представляет самым наглядным образом строй идей, характерный для физиoкратических воззрений. Основные взгляды, образующие фундамент научного здания физиoкратизма, выступают рельефно и ярко. Маркс имеет великое преимущество перед всеми буржуазными экономистами, занимавшимися критикой физиократизма, — преимущество, которое дает ему возможность стать на более высокую точку зрения и тем открывает ему более обширную перспективу для оценки физиократически системы: это — его историческое понимание, которое показывает ему развитие физиократического учения не только в связи с особым ходом развития французской хозяйственной жизни восемнадцатого века, но вместе с тем открывает ему, что идейные концепции теоретиков-физиократов, несмотря на сделанные из них полуфеодальные выводы, уже заключают в себе основные элементы английской классической политической экономии. Каким карликом, например, кажется рядом с Марксом профессор Август Онкен, светило бернских экономистов, официально признанный цеховою наукою специалистом по части физиократической теории. В утомительном, вымученном труде, который в такой же мере отличается от гениальных эскизов Маркса, как педантически выписанная, шаблонная жанровая картинка от гениальных уверенных взмахов кисти Рембрандта, он усердно пересказывает идейные формулы физиократов и, нанизывая их подряд, называет эту работу очерками по «истории физиократии». У него отсутствует какая бы то ни было историческая перспектива, какой бы то ни было исторический масштаб, и в поисках за мудрыми истинами физиократизма он так затерялся в его лабиринте, что, как известно, несколько лет тому назад пытался обосновать требования аграриев о хлебных пошлинах для современной Германии, ссылаясь на идеи И. Чайльда и Томаса Мэна о влиянии английской внешней торговли на земледелие и на писания Кенэ в защиту высоких цен на хлеб.

По мнению Маркса, основное различие между воззрениями физиократизма и меркантилизма заключается в том, что первый переносит исследование о происхождении прибавочной стоимости из области обращения в область непосредственного производства:

«Согласно меркантильной системе, существует только относительная прибавочная стоимость; что выигрывает один, то теряет другой; profit upon alienation, oscillation или vibration of the balance of wealth between different parties. Следовательно, для капитала, взятого во всей его совокупности, внутри данной страны не создается никакой прибавочной стоимости. Она может возникать только в сношениях одной нации с другими. При этом излишек, который одна нация реализует для себя из сношений с другими, выражается в деньгах (тортовый баланс), потому что именно деньги представляют непосредственную и самостоятельную форму меновой стоимости. В противоположность этому — так как меркантильная система в самом деле отрицает создание абсолютной прибавочной стоимости — физиократия желает объяснить ее: produit net. А так как прибавочный продукт приковывал ее внимание к потребительной стоимости, то единственным создателем его являлось в ее глазах земледелие… Следовательно, сущность капиталистического производства, состояла, по мнению физиократов, в производстве прибавочной стоимости. Они старались объяснить это явление. И в этом и состояла задача науки после того, как они отвергли прибыль, происходящую, по учению меркантилистов, из отчуждения (profit d’expropriation)»⁶.

Действительно, прогресс физиократизма состоит в этом изменении точки зрения, в перемещении исследования в область производства. Конечно, уже у вышеупомянутых английских меркантилистов мы отчасти находим тот взгляд, что наряду с получаемою в торговле относительною прибылью, в земледелии имеется прибыль или «прибавочный доход» (Surplus), заключающийся в излишке дохода производства над израсходованными в производстве потребительными стоимостями. Мы уже видели выше, как далеко ушел в этом отношении Джемс Стюарт по сравнению со взглядами первых меркантилистов, но даже у Петти мы встречаем уже взгляд, что труд, применяемый в земледелии создает прибавочный доход (Surplus), и там где земледелец не является одновременно собственником земли, этот доход достается последнему в виде земельной ренты. Петти же выставляет положение, которое звучит совсем в физиократическом духе: «Труд — отец и активный производитель богатства, а земля — его мать».

Однако все подобные воззрения остаются еще в зачаточном состоянии. Они не ведут к более подробному исследованию прибавочного дохода, получаемого в земледелии, или прибыли. И не потому, что английские экономисты доклассического периода не обладали необходимою проницательностью, а потому, что экономическое развитие Англии направляло их исследования на другой путь. Со времени Кромвеля, а особенно со времени восшествия на престол Вильгельма Оранского, Англия выросла в первое торговое государство в мире. Прежнее могущественное положение Испании и Голландии, как торговых государств, было уничтожено, морское могущество Франции было сломлено. Английский флаг господствовал на морях. Внешняя торговля Англии ее мануфактурная промышленность, ее колонии выросли в громадных размерах. Со всех концов света стекались сокровища в английские гавани и оттуда находили свой дальнейший путь в страны континента. Какую большую прибыль доставляли эти торговые и колониальные предприятия, ясно доказывается беспрестанным ростом числа тех лиц, которые участвовали в этих предприятиях и достигали громадных богатств. Вскоре эти явные успехи нашли свое выражение в догме, согласно которой Англии, благодаря ее географическому положению, предназначено стать мировым торговым государством; перед лицом таких успехов необходимо должно было казаться абсурдным учение о том, что торговля и расцветающая промышленность имеют лишь второстепенное значение для роста национального богатства. Для английских экономистов — тем более, что, как уже было указано, они в качестве купцов, банкиров или английских чиновников по торговой и колониальной части были прямо заинтересованы в торговом преуспеянии Англии — главная задача заключалась, скорее, в исследовании волоса: на каких основах должна вестись английская торговля, дабы она еще больше споспешествовала росту богатства страны?

В этом направлении ведут они свои исследования, и в высшей степени интересно проследить, как английские экономисты, под влиянием этого господствовавшего в тогдашней Англии взгляда, приходили к другим выводам, чем французские физиократы, даже там, где они исходили из одинаковых с ними основных положений. Например, из того взгляда, что только одно земледелие доставляет излишек производства, французский физиократизм делает вывод, что торговля и промышленность «бесплодны»; напротив, Джемс Стюарт ставит вопрос, что произойдет с прибавочным продуктом сельского хозяйства, если он не будет реализован торговлею и не найдет сбыта среди промышленного населения, и приходит к выводу, что сельское хозяйство может расширяться и содействовать росту наследия лишь в том случае, если оно будет развиваться «в одном направлении с промышленностью». С точки зрения французских физиократов, средний промышленный класс, является в известной мере паразитом сельского землевладения; по мнению же Стюарта, рост этого среднего класса — условие для развития сельскохозяйственного производства.

Совсем в ином положении находились внешняя торговля и промышленность Франции в середине восемнадцатого века. И та и другая все более теряли свое прежнее международное значение. Оттесненная Англией на задний план, разоренная войною и плохим финансовым управлением, обремененная громадными долгами, страна могла улучшить свое хозяйственное положение только расширением своего сельского хозяйства и повышением его доходности. Но вместе с тем являлся вопрос: как лучше всего повысить этот доход и излишек его над издержками производства? И этот вопрос вел далее к исследованию природы прибавочного продукта и его распределения.

Маркс критически рассматривает, как это исследование развивается у различных представителей физиократической системы, и после краткого очерка общего характера этой системы последовательно разбирает воззрения Тюрго, Ф. Паолетти, Пьетро Верри, Т. Шмальца, графа де-Бюа, Неккера и друг.; он на отдельных примерах показывает, что для старейших физиократов прибавочный продукт, так называемый «produit net», означал лишь излишек потребительных стоимостей; они видели в нем не произведение прибавочного труда, то есть продукт неоплаченного труда, а лишь дар щедрой природы: подарок матери-земли, который они просто отождествляли с земельною рентою, так что промышленная прибыль и процент на капитал казались лишь различными видами, на которые поземельная рента в процессе обращения разделяется между землевладельцами, промышленниками и заимодавцами — данью сельского хозяйства промышленности. Но Маркс, даже в качестве экономиста, был слишком историком, чтобы ограничиться подобным критическим разбором. Он включает в свое изложение маленькие исторические экскурсы и показывает, как физиократическая система, рассматривая, с одной стороны в землевладельце капиталиста, покупающего рабочую силу, с другой стороны, делает из предполагаемой бесплодности промышленного производства тот вывод, что промышленные предприятия не должны облагаться налогами и государство не должно своим вмешательством препятствовать их взаимной конкуренции. Таким образом физиократическая система, несмотря на свою феодальную окраску, благоприятствует капиталистическому производству.

«По той же причине в выводах, сделанных самими физиократами, мнимое превознесение землевладения превращается в его экономическое отрицание и в утверждение капиталистического производства. Все налоги переносятся на поземельную ренту, или, иными словами: поземельная собственность отчасти конфискуется, — мера, которую старалось провести, несмотря на протест Редерера и других, французское революционное законодательство и которая представляет собою окончательный вывод из современной, усовершенствованной Рикардо политической экономии. Налоги всецело взваливаются на поземельную ренту, так как она является единственной прибавочной стоимостью и так как, вследствие этого, всякое обложение других форм дохода сводится, в конце концов, к обложению поземельной собственности, но сводится косвенным, т. е. вредным в экономическом смысле, путем, в ущерб производству. При таком исключительном обложении поземельной собственности бремя налогов, а следовательно, и всякое государственное вмешательство, было отстранено от промышленности, и таким образом она совершенно освобождалась от этого последнего.

Так как промышленность, по мнению физиократов, ничего не создает, а только превращает в другую форму получаемые ею от земледелия стоимости; так как она не прибавляет к этим стоимостям никакой новой стоимости, а возвращает переданные ей стоимости в виде эквивалента, только изменяя их форму, — то, естественно, является желательным, чтобы этот процесс совершался без помех и обходился по возможности дешевле; а это достигается только свободной конкуренцией, при которой капиталистическое производство предоставляется себе самому. Так что освобождение буржуазного общества от абсолютной монархии, воздвигнутой на развалинах феодального общества, совершается только в интересах феодального землевладельца, превращенного в капиталиста и стремящегося только к обогащению. Капиталисты являются капиталистами только в интересах землевладения, совершенно так же, как позднейшая зрелая политическая экономия позволяет им быть капиталистами только в интересах рабочего класса»⁷.

В последней части отдела о физиократах Мирке объясняет «экономическую таблицу» (Tableau économique) Кенэ. Он значительно упрощает ее. Четырнадцать последовательных актов обращения, которые Кенэ указывает в первоначальной таблице, он сводит к пяти; но зато он, с другой стороны, дает интересное расширение таблицы: он начинает обращение не только с того акта, которым оно начинается у Кенэ (уплатою арендатором годичной ренты землевладельцу), но, кроме того, предполагает различные другие исходные пункты процесса обращения и далее исследует, как в каждом случае сложится обращение для арендатора, промышленного капиталиста и рабочего. Это исследование является интересным дополнением к выводам Маркса о метаморфозе товаров в первом томе «Капитала» (I отдел, 3 глава).

3. Адам Смит

Знаменитое сочинение Адама Смита «Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations», взгляды которого на стоимость и прибавочную стоимость Маркс подробно разбирает во втором отделе своей книги, представляет в известном смысле синтез физиократических воззрений на прибавочную стоимость с учением английских меркантилистов о трудовой стоимости и цене. Понимание прибавочной стоимости или отождествляемой с нею прибыли, как «прибыли от отчуждения», естественно, побуждало английских меркантилистов наблюдать процесс обмена: превращение товара в деньги и обратное превращение торговцами их денег в товар. А наблюдение этого процесса, в свою очередь, открывало им постоянное колебание цен товаров в торговом обороте, без изменения их качества, их потребительной стоимости. Благодаря этому меркантилисты вскоре начали различать два вида стоимости: рыночную стоимоcть, определяемyю рыночными отношениями (price, extrinsic value, contingent value, current price и т. п.), и настоящую внутреннюю стоимость, присущую товару, как таковомy (intrinsic value, real value, natural value и т. п.).

Вначале эта «внутренняя» «реальная» стоимость в известном смысле рассматривается, как потребительная стоимость, определяемая полезностью; но уже очень рано (в грубой форме, например, уже у Rice Vaughan'a) появляется взгляд, что, хотя каждый товар должен иметь потребительную стоимость, дабы найти на рынке покупателя, но степень этой потребительной стоимости не имеет решающего значения для уровня цены. Тот же Vaughan уже объявляет настоящим фактором цены товара заработную плату обыкновенного рабочего (price of labourers). У его последователей, в частности у Петти, мерилом меновой стоимости товаров все больше выступает, вместо заработной платы, количество труда, измеряемое рабочим временем; однако, еще не проводится вполне точное различие между этим количеством труда (необходимое рабочее время) и стоимостью труда. Напротив, мы постоянно встречаем — яснее всего у Вильяма Гаррис — стремление измерять стоимость товаров «ценою труда» (заработною платою).

Это смешение понятий постоянно повторяется — нередко у того же автора, который раньше определял стоимость товаров необходимым для их производства рабочим временем, что очень просто объясняется тогдашним уровнем развития английской промышленности. В Англии семнадцатого и первой половины восемнадцатого века мы находим лишь зачатки настоящего крупного машинного производства, даже мануфактурная промышленность достигла некоторого значения лишь в отдельных местностях; преобладало мелкое ремесленное производство. При этой форме производства, когда производитель обыкновенно выступает одновременно, как владелец предприятия и как рабочий, собственник и продавец своего продукта, стоимость товаров, в самом деле, большею частью равняется стоимости труда, реализующейся в «цене труда». Ремесленник, потребив десять часов на производство товара и продавая его по его стоимости, должен получить такую сумму денег, на которую он может, в свою очередь, купить продукт другого десятичасового труда, выполненного при равных условиях. Так как деньги функционируют лишь в качестве средства обмена, то в действительности взаимно оцениваются равные количества труда, из которых каждое лишь овеществлено в другом товаре; на продукт, полученный в обмене, каждый из обоих мелких производителей может опять — при условии, что продажа всегда происходит в соответствии со стоимостью — купить другой товар, содержащий десять часов труда, или же (если например, требуемый товар не готов и еще должен быть изготовлен ремесленником) десять часов живого, еще неовещecтвленного труда. В последнем случае «стоимость труда», десятичасового труда, прямо обменивается на продукт десятичасового труда. Стоимость труда и стоимость товара кажутся здесь тождественными величинами, взаимными мерилами обмена. Коренное различие этих двух стоимостей могло быть ясно понято лишь в эпоху капиталистического хозяйства, когда рабочий уже не выступает в роли собственника средств производства и созданного им продукта, когда он даже не является продавцом последнего и когда в этой роли выступает владелец средств производства, покупающий его рабочую силу, то есть фабрикант. Конечно, в Англии восемнадцатого века это уже имело место, но преобладающим все еще оставалось мелкое ремесленное производство.

Сюда присоединяется еще одно обстоятельство. Поскольку у английских меркантилистов можно вообще найти исторические воззрения, они рассматривают современную им стадию хозяйства, лишь как непосредственное продолжение и усложнение хозяйственного строя, не изменившегося в своих основных чертах с самого начала зарождения культуры. Этот взгляд приводил их к тому заключению, что для познания этих основных черт необходимо обратиться к первоначальным пустым отношениям. Особенно ярко выступает этот взгляд у Джемса Стюарта. Как впоследствии либеральная вульгарная экономия охотно пользовалась робинзонадами для выведения своих наивных понятий, так Стюарт предпочитает обращаться для иллюстрации своего изложения к примитивным формам земледелия средневековой Англии или даже библейских патриархов.

Французские физиократы, хотя отчасти были близко знакомы с учениями английских меркантилистов, не обратили никакого внимания на теорию трудовой стоимости. Перемещение исследования прибавочной стоимости из области обращения товаров в процесс производства дало им возможность совсем иначе взглянуть на меновое обращение. Они исходили из взгляда, что «чистый продукт», прибавочный доход, доставляется только сельскохозяйственным производством, а не промышленностью и торговлею, что промышленная и торговая прибыль представляют таким образом лишь часть поземельной ренты, которая достается промышленным классам, не участвующим в сельскохозяйственном производстве. С этой точки зрения им казалось совершенно излишним искать для товаров их внутреннюю реальную стоимость, не тождественную с рыночною ценою. Для них было достаточно знать, что цена определяется спросом и предложением. Гораздо важнее было для них открыть, каким образом прибавочный продукт, получаемый в земледелии, распределяется в процессе обращения между различными промышленными классами, и сюда именно направлялись исследования физиократов. Этой же цели служит таблица Кенэ. Таким образом, вопрос о том, как относится цена товара к меновой стоимости и какими факторами определяется последняя, для физиократов в известной мере отпадал.

Заслуга Адама Смита заключается в том, что он признает ошибкою физиократической системы ее пренебрежение к теории стоимости, что он объединяет теорию трудовой стоимости английского меркантилизма с воззрениями физиократов на прибавочную стоимость и, пытаясь логически связать оба эти элемента, применяет их к тогдашней форме английского хозяйства, самого развитого в мире. Этим объединением объясняется также тот факт, что у Смита многократно встречаются рядом меркантилистические и физиократические взгляды, необъединенные и несогласованные, и что для одних и тех же экономических явлений и отношений он предлагает определения, прямо противоречащие одно другому, часто не сознавая этого противоречия. Он преодолевает физиократизм гораздо больше в практическом смысле, чем в теоретическом. Он признает, что теоретические выводы экономистов-физиократов не согласуются с явлениями тогдашней хозяйственной жизни Англии и, сопоставляя физиократические абстракции с фактическими отношениями, он часто правильно исправляет их и дополняет. Но его признание недостаточности физиократического учения не настолько выкристаллизовалось и выяснилось, чтобы он мог преодолеть это учение теоретически, то есть доказав его отдельные ложные предпосылки и выводы. Он понимает, что в некоторых физиократических выводах есть ошибка, отчасти он видит, в каком направлении лежит ошибка; но его понимание не настолько глубоко, чтобы найти эту ошибку, как таковую, в доказательствах физиократических теоретиков и заменить ее другим логическим звеном.

Ярко обнаруживается эта теоретическая беспомощность Адама Смита в его критике физиократизма (IV книга, 8 глава: «О земледелии или о системе политической экономии, которая считает сельскохозяйственное производство единственным или, по крайней мере, преимущественным источником дохода и богатства для каждой страны»). В противовес утверждению физиократов, что только земледельческий труд производителен, то есть доставляет прибавочный доход, он должен был бы указать, что создающим стоимость является вообще человеческий труд, совершенно независимо от того, в какой форме он применяется и в каких продуктах находит свое выражение; далее, он должен был показать, что прибыль промышленников происходит из того же источника прибавочной стоимости, как и поземельная рента, ибо промышленный рабочий также не получает в своей заработной плате полного эквивалента продукта своего труда. Смит этого не делает, но прибегает к слабому доводу, доказывая, что даже с точки зрения физиократов ремесленники, мануфактурные рабочие и торговцы производят ежегодно столько же, сколько они потребляют, и таким образом, во всяком случае, поддерживают национальное достояние на одном уровне. Но такие лица так же мало могут быть названы непроизводительными, как супруги, которые произвели на свет только двух детей.

«Мы не можем назвать бесплодным или непроизводительным брак, от которого произошли лишь сын и дочь, замещающие отца и мать, хотя этот брак не увеличивает число людей, а лишь поддерживает его на одном уровне. Конечно, арендаторы и сельские рабочие воспроизводят ежегодно сверх капитала, который доставляет им содержание и занятие, еще чистый продукт, свободную ренту для землевладельца. И как брак с тремя детьми производительнее брака с двумя детьми, так, разумеется, труд арендаторов и сельских рабочих производительнее труда торговцев, ремесленников и мануфактурных рабочих. Но то обстоятельство, что продукт одного класса выше продукта другого, не делает еще другой класс бесплодным или непроизводительным».

Трудно ярче охарактеризовать приверженность Смита к воззрениям физиократической системы и его беспомощность против аргументации последней, чем он сам сделал это здесь своими собственными словами. А между тем это тот же Смит, который в других местах определяет прибавочную стоимость, как неоплаченный труд, как часть труда, которую собственник средств производства, в промышленности и в сельском хозяйстве, присваивает себе в процессе обмена с живым трудом. Это тот же Смит, который рассматривает поземельную ренту и прибыль, как равноценные формы прибавочной стоимости. Но это поразительное противоречие объясняется очень просто.

Тонкие наблюдения Смита над тогдашнею хозяйственною жизнью, его ярко выраженный инстинкт английского буржуа ставил его выше физиократической системы, но он не был в состоянии критически разобрать ее и поставить ясную теоретическую грань между собою и ею.

Маркс в своей критике резко подчеркивает эту теоретическую зависимость основателя классической экономической школы от французского физиократизма, нисколько, однако, не умаляя громадного прогрессивного значения сочинения Смита. Уже в своей изданной в 1859 году книге «К критике политической экономии» он показывает, как Смит в своем определении стоимости товаров смешивает необходимое для производства товаров рабочее время со стоимостью труда: такое отождествление, как уже упомянуто было выше, постоянно вновь всплывало в английской политической экономии восемнадцатого столетия. В новом произведении Маркс продолжает свою прежнюю критику. Сперва он рассматривает, при каких условиях количество труда, затраченное на производство товаров, действительно соответствует стоимости труда. Далее он показывает, как Смит из сделанного им открытия, что в капиталистическом товарном производстве они уже более не покрывают друг друга, делает не тот вывод, что они уже не совпадают, но тот влекущий за собою целый ряд дальнейших ошибок вывод, что в капиталистическом хозяйстве рабочее время перестает быть внутреннею мерою, определяющею меновую стоимость: таким образом, определение стоимости товаров содержащимся в них количеством труда имеет силу, собственно говоря, только для периода докапиталистического хозяйства. После этого анализа смитовского понятия стоимости, Маркс на примере шестой главы первой книги «Богатства народов» Смита, главы о «составных частях цены товаров», показывает, что хотя Смит считает прибавочную стоимость неоплаченным трудом, но, с другой стороны, не доходит до разграничения прибавочной стоимости, как особенной категории, от отдельных форм ее проявления, каковы поземельная рента и прибыль. Благодаря этому он, в противоречии с своими собственными взглядами, признает капитал и земельную собственность, наряду с трудом, источниками меновой стоимости и в заключение приходит к ошибочному признанию земельной ренты и прибыли, наряду с заработной платою, конститутивными элементами цены товаров.

Излишне доказывать, что марксовская критика соответствующей главы сочинения Смита имеет в высшей степени положительный характер. Маркс не ограничивается только отрицательною критикой, как Смит по отношению к физиократическим теоретикам. Прослеживая ошибочный ход идей Смита, стараясь доказать неправильность его предпосылок и выводов, он одновременно развивает, в противоположность им, свои собственные взгляды. Нередко они занимают даже больше места, чем критика. Особенно это относится к выводам Смита о распадении цены на заработную плату, прибыль и поземельную ренту. Противоречия, в которые впадает там Смит, дают Марксу повод в приложении, занимающем свыше 70 страниц⁸, исследовать с различных сторон вопрос об обороте и воспроизведении постоянного капитала (капитала, затраченного на средства производства) в его отношении к переменному капиталу (капиталу, затраченному на заработную плату). Отчасти эти рассуждения перешли во второй том «Капитала», в переработанном, дополненном виде и в другой связи; там они занимают несколько глав второго отдела об обороте капитала, а также девятнадцатую и двадцатую главы третьего отдела о воспроизводстве и обращении общественного капитала в целом. Хотя эта часть нового сочинения представляет в известной мере параллельное изложение «Капитала», но она в высшей степени интересна для тех, кто хочет познакомиться с Марксом, как мыслителем. Если соответствующие отделы «Капитала» более тщательно обработаны и построены, то зато появившаяся теперь более ранняя обработка этого вопроса имеет преимущество более раннего происхождения и некоторой стихийной духовной мощи; а благодаря тому, что Маркс постоянно возвращается к воззрениям то одного, то другого из своих предшественников, изложение выигрывает в непосредственности и живости. Кроме того, рассматриваются в этом приложении гораздо подробнее, чем в «Капитале», отдельные стороны вопроса: в частности различные фазы оборота постоянного капитала, а равно отношение промышленного потребления (потребление средств производства) к потреблению индивидуальному (потребление средств потребления) и различное обратное влияние этих двух видов потребления на процесс промышленного воспроизведения.

Здесь обнаруживается гораздо яснее, чем в «Капитале», что, хотя сам Маркс и не успел выработать собственную теорию кризисов, но у него имеются все основные элементы такой теории и он должен был признать, что в результате обусловленного капиталистическим развитием изменения относительных размеров промышленного и индивидуального потребления необходимо должен измениться также характер кризисов.

4. Производительный и непроизводительный труд

Как в большинстве своих определений, Адам Смит в определении производительного труда и его противоположности — труда непроизводительного — также не выработал себе единообразного взгляда. В третьей главе второй книги его сочинения, где он занимается специально накоплением капитала и различием между трудом производительным и непроизводительным, встречаются рядом два взгляда, взаимно противоречащие друг другу. И если поискать причину такого противоречия, то здесь также обнаруживается, что Смит не может ни освободиться от представлений английских меркантилистов, ни последовательно продолжить дальше определения физиократов в направлении, соответствующем характеру капиталистического производства.

Что такое производительный труд? Вначале первые английские меркантилисты выводили меновую стоимость товаров из их полезности для общества и потому видели в общей потребительной стоимости действительную составную часть «внутренней» стоимости, пока их наблюдения над колебаниями цен товаров в торговом обороте не указали им на заключающееся в товарах количество труда, как на фактор стоимости. Поэтому на вопрос: что такое производительный труд? они первоначально дают простой ответ: производительный труд, это — такой труд, который служит удовлетворению потребностей общества. Но какой труд служит этой цели? По мнению меркантилистов, всякий труд, который овеществляется в потребительных стоимостях (товарах), находящих сбыт, и потому может быть превращен в деньги; но в особенности производителен труд торговцев и моряков, которые продают эти товары за границу с прибылью и увеличивают национальное богатство благодаря тому, что ввозят обратно в страну больше денег, чем сколько стоят вывезенные товары на внутреннем рынке. Поэтому Петти заявляет: «Крестьяне, моряки, солдаты, ремесленники и торговцы — истинные основы всякого общества». На низшей ступени в ряду производительных промышленных классов стоят крестьяне, выше их ремесленники, еще выше торговцы, поскольку они действительно служат сбыту товаров, а не являются только «какими-то спекулянтами», но выше всех стоит моряк, который доставляет товары за границу, ибо «мануфактура доставляет больше прибыли, чем сельское хозяйство, а торговля больше, чем мануфактура». По словам Петти, один моряк «стоит трех крестьян»; он выполняет три функции: он перевозит товары, он защищает их от нападений (следовательно, является солдатом) и в-третьих, в качестве торговца приносит деньги из-за границы в страну. «Труд моряка и груз кораблей, — говорит Петти, — по существу одинаково являются предметами вывоза; излишек их над суммою ввоза приносит в страну деньги».

Напротив, врачи, адвокаты, чиновники и т. п. непроизводительны; особенно это относится к духовенству, почему Петти и рекомендует опять ввести для последнего целибат и уменьшить его доходы наполовину. Давид Юм также заявляет: «Адвокаты и врачи не создают никакой промышленности, они приобретают свои богатства лишь за счет других; поэтому, по мере увеличения своих собственных богатств, они уменьшают богатства других».

Подобно тому, как это понятие производительного труда логически вытекает из тогдашней формы хозяйства Англии и ее идеологического отражения в меркантилизме, так из предпосылок физиократизма логически вытекает противоположный взгляд, что производительным является только труд, применяемый в земледелии. Если отказаться от взгляда, что богатство страны происходит от прибыли, получаемой во внешней торговле, если искать причину его роста только в увеличении излишка сельскохозяйственного производства «produit net», то, следовательно, труд, применяемый в промышленности и торговле, хотя он быть может, необходим и полезен для всего процесса производства, не может, однако, считаться фактором, умножающим национальное богатство, то есть производительным.

Если бы Смит последовательно перенес этот взгляд в свою экономическую систему, он должен был бы прийти к следующему выводу: итак, согласно физиократическому учению, производительным является один только земледельческий труд, так как только он доставляет прибавочный доход, благодаря которому умножается общественное богатство и создается возможность для постоянного воспроизводства потребительных благ на расширенном базисе. Но как только доказано, что подобный прибавочный продукт доставляется трудом, применяемым не только в земледелии, но и в промышленности, то производительным является также промышленный труд, — вообще, всякий труд, который производит прибавочную стоимость и тем увеличивает общественный капитал.

Это в высшей степени простой вывод, и, действительно, Смит приходит к подобным заключениям, но, с другой стороны, он не может освободиться от взгляда современных ему английских экономистов, что производительным является всякий труд, который создает общественные потребительные стоимости (товары), могущие быть проданными, и тем обогащает кругообращение благ нации. Так, например, в начале упомянутой выше главы он говорит:

«Есть вид труда, который увеличивает ценность предмета, к которому он прилагается, и есть другой, который такого действия не имеет. Первый вид труда, производящий ценность, может быть назван производительным, второй — непроизводительным. Так, труд фабричного рабочего, говоря вообще, прибавляет к ценности перерабатываемого им материала ценность его содержания и прибыли хозяина. Наоборот, труд прислуги не прибавляет ни к чему никакой ценности. Хотя первый получает от своего хозяина заработную плату, однако в сущности он не стоит ему никаких расходов, потому что стоимость его содержания воспроизводится с прибылью, в повышенной ценности предмета, над которым трудился рабочий. Содержание же прислуги не возвращается хозяину ни в каком виде. Человек богатеет, занимая массу рабочих, и разоряется на содержании многочисленной прислуги»⁹.

Уже в первых фразах ясно обнаруживается противоречие в воззрениях Смита. Он проводит различие между трудом, прибавляющим новую стоимость к продукту, в котором он овеществляется, создающим прибавочную стоимость, и трудом, который этим свойством не отличается. Поэтому его определение должно было бы гласить кратко так: производительным является всякий труд, который производит прибавочную стоимость, непроизводительным — всякий труд, который не производит ее. Но вместо этого, Смит считает первый род труда «производительным» не потому, что он создает прибавочную стоимость, и потому, что он вообще «создает стоимость». Далее, он не противопоставляет труд, приносящий прибыль (вернее прибавочную стоимость), тому труду, применение которого не приносит капиталисту никакой прибыли, но сравнивает труд промышленного рабочего с трудом прислуги и находит действительное различие между их деятельностью в том, что первый воспроизводит в стоимости произведенного им предмета свою заработную плату, а последняя не воспроизводит ее.

Здесь явно признаются «производительными» два различных вида труда: во-первых, труд, который приносит «мастеру» (промышленному капиталисту) прибыль, а во-вторых, всякий вообще труд, который овеществляется в товаре и воспроизводит в нем свою заработную плату. Что при этом речь идет не только о неточности выражений, доказывает ссылка в примечании на последнюю главу четвертой книги, где Смит в полемике с физиократами признает производительным также тот труд, который не создает никакой прибавочной стоимости, но лишь возмещает свои собственные издержки. Это доказывается также словами, следующими за приведенною выше цитатою:

«Конечно, и труд этой последней (прислуги) имеет свою ценность и заслуживает вознаграждения, как и труд первых. Но дело в том, что труд рабочего воплощается или овеществляется в каком-нибудь материальном предмете, в подлежащей продаже вещи, которая продолжает существовать хоть некоторое время после того, как закончен обращенный на нее труд. Это — известное количество труда, как бы накопленное и отложенное про запас с тем, чтобы быть использованным, если будет необходимо, при каком-нибудь другим случае. На такой предмет или, что то же самое, на цену такого предмета можно потом, если понадобится, привести в движение новое количество труда, равное тому, какое первоначально было затрачено на этот предмет. Наоборот, труд прислуги не воплощается ни в каком определенном предмете, ни в какой такой вещи, которую потом можно было бы продать…

Труд некоторых наиболее почтенных классов общества, как и труд прислуги, также не производит никакой ценности; он также не воплощается ни в каком предмете или вещи, которые могли бы быть проданы и продолжали бы существовать после того, как закончен труд»¹⁰.

Напротив, в других местах Смит метко отмечает, что сущность капиталистического производства состоит в создании прибавочной стоимости или, — как выражается Смит, не отличающий прибавочной стоимости, как отдельной категории, — прибыли. Дальше в той же главе он подчеркивает, что промышленный капиталист применяет и считает производительным только такой труд, который не только возмещает ему истраченный в процессе производства капитал, но, кроме того, приносит еще прибыль:

«Если кто-либо использует известную часть своих запасов в качестве капитала, он, конечно, рассчитывает, что она воспроизведется с прибылью в его пользу; он поэтому затрачивает эту часть на содержание производительных рабочих, которым эта часть служит доходом, выполнив функции капитала по отношению к своему владельцу. Если он использует какую-либо часть своих запасов для содержания людей, не принадлежащих к числу производительных рабочих, — эта часть тем самым устраняется из состава капитала и поступает в состав запасов, предназначенных для непосредственного потребления владельца»¹¹.

Маркс, сопоставляя наиболее важные выводы Смита в указанной главе и анализируя лежащие в их основе представления, подробно разбирает эти противоречия с историко-диалектической точки зрения. Понятие производительного труда, встречающееся у представителей различных более ранних экономических школ, представляется ему не чем-то случайным, не только вопросом абстракций и определений, но идеологическим отражением различных ступеней хозяйства: это — историческая категория. На каждой ступени «производительным» считается тот труд, который наиболее соответствует условием существования господствующего способа хозяйства и его очевидным тенденциям. Поэтому воззрения Смиту также в известной мере обусловлены исторически. Его определение производительного труда, как «создающего прибавочную стоимость», как труда, который в обмене ну переменную (затрачиваемую на заработную плату) часть промышленного капитала не только воспроизводит эту часть, но, сверх того, доставляет капиталисту добавочный доход, — тесно связано с его взглядом на возникновение прибавочной стоимости. И подобно тому, как взгляд Смита на прибавочную стоимость является в известной мере лишь распространением физиократической концепции прибавочной стоимости на капиталистически-промышленное производство, так и в своем определении производительного труда он лишь следует направлению, данному физиократами, «освобождая его от ложных представлений, т. е. разрабатывая его внутреннее содержание». Маркс метко объясняет эту связь и, прослеживая дальнейшие выводы, вытекающие из этого взгляда, определяет производительный труд, как такой труд, который вступает в непосредственный обмен с капиталом и вообще впервые превращает средства производства в капитал. Напротив, непроизводительным является труд, который обменивается не на капитал, но непосредственно на доход, то есть на заработную платy, предпринимательскую прибыль, поземельную ренту и проценты с капитала. Или, другими словами: производительным является такой труд, который покупается капиталистом на части его капитала и применяется в производстве с целью получить прибавочную стоимость; напротив, непроизводителен тот труд, который доставляет кому-нибудь услуги или потребительные стоимости для его потребностей и оплачивается из его доходов.

«Где труд, — говорит Маркс, — частью сам себя оплачивает, как, например, земледельческий труд крепостного крестьянина, частью же прямо обменивается на доход, как мануфактурный труд в городах Азии, там не существует капитала и наемного труда в смысле буржуазной политической экономии. Следовательно, определения эти взяты не из материальной формы труда, не из природы его продукта, не из акта труда, как конкретного труда, а из определенных общественных форм, из тех общественных отношений производства, в которых этот труд осуществляется»¹².

Но в резком противоречии с этим взглядом стоит другой взгляд, который считает производительным всякий без различия труд, создающий товары; ибо последний взгляд не только игнорирует производство прибавочной стоимости, этот фундамент капиталистического хозяйства, но считается с моментом общественной полезности или возможности находить сбыт; так, например, Смит усматривает непроизводительность труда прислуги в том, что он не воплощается «ни в каком определенном предмете, ни в какой вещи, которую потом можно было бы продать», и обыкновенно исчезает в самый момент своего действия.

Напротив, первый взгляд совершенно отвлекается от того, реализуется ли и насколько реализуется труд, создающий прибавочную стоимость, в каких-нибудь предметах, полезных или бесполезных, легко или с тратою находящих себе сбыт. Капиталист так же мало интересуется полезностью применяемого им труда, как и потребительною стоимостью его продукта. С его точки зрения, как и с точки зрения капиталистического хозяйства, вопрос вообще состоит только в том, доставляет ли труд прибавочную стоимость. Поэтому труд какого-нибудь клоуна, который на службе у своего антрепренера отпускает плоские шутки и тем доставляет ему прибыль, вполне производителен, хотя он, конечно, не воплощается ни в каких предметах, имеющих продолжительное существование, но «немедленно исчезает я самый момент своего совершения». Напротив, труд деревенского портного, которого крестьянин приглашает на один день к себе на дом для шитья брюк, ибо этот портной не производит для крестьянина никакой прибавочной стоимости, а лишь предмет потребления, удовлетворяющий его потребностям.

«Для того, чтобы производить товары, труд должен быть полезным трудом, должен производить какую-нибудь потребительную стоимость, реализоваться в потребительной стоимости. И только этот труд, реализуемый в товарах, в потребительных стоимостях, обменивается на капитал. Это само собою подразумевается. Однако не этот конкретный характер труда, не его потребительная стоимость, как таковая, не то, что он представляет собою, например, работу кузнеца, сапожника, прядильщика, ткача и т. д., — не это составляет его специфическую потребительную стоимость для капитала, не это кладет на него в системе капиталистического производства клеймо производительного труда. Его специфическую потребительную стоимость для капитала создает не его данный полезный характер, равно как и не специальные полезные свойства продукта, в котором он овеществляется; эта стоимость обусловливается характером этого труда. как творческого элемента по отношению к меновой стоимости, — она создается абстрактным трудом, но не потому, что он представляет собою определенное количество всеобщего труда, а потому, что он представляет большее количество абстрактного труда, чем то, которое содержится в цене труде, т. е. в стоимости рабочей силы»¹³.

Поэтому производительность или непроизводительность труда зависит не от его вещественного результата, а от того, доставляет ли он прибавочную стоимость: это свойство, которое проистекает не от содержания труда, не от его результата и полезности последнего, а от определенной общественной формы, в которой он осуществляется. Как говорит Маркс, в различии между производительным и непроизводительным трудом находят свое выражение определенные исторические общественные условия производства, почему это понятие производительности изменяется в зависимости от различных форм хозяйства.

Но капиталистический способ производства покоится на производстве прибавочной стоимости, без которой он не может ни существовать, ни выполнять свои общественные функции. Если бы это производство прибавочной стоимости прекратилось, то тем самым немедленно прекратилось бы также существование всего современного хозяйственного строя. Поэтому при теперешней системе хозяйства производительным может считаться только такой труд, который делает возможным дальнейшее существование и развитие этой системы.

В особом приложении Маркс в блестящей форме развивает дальше эти свои взгляды, излагая более подробно условия производительности капитала и различные формы обмена труда на капитал и доход.

Но если понятие производительного труда определяется характером данной формы производства, то нелепо отвлекаться от этого характера и вместо вопроса о том, что такое производительный труд с точки зрения капитала, с точки зрения теперешней системы хозяйства, подставлять вопрос о том, что такое вообще производительный труд (т. е. производительный труд сам по себе, независимо от формы своего осуществления и процесса производства). В этом случае ответ необходимо сведется к общему месту, что производителен всякий труд, который приносит какую-либо пользу, при чем каждый может по своему усмотрению понимать под «полезным» то, что ему угодно.

Несмотря на это, последователи Адама Смита, особенно же немецкие либеральные вульгарные экономисты, большею частью ставили вопрос именно в последней форме. Неспособные мыслить исторически и рассматривать капиталистическую форму хозяйства, как особую, исторически обусловленную фазу хозяйственного развития, имеющую свои собственные принципы и законы, зараженные, кроме того, мелким цеховым высокомерием, эти экономисты превращают вопрос о том, что производительно при теперешней форме хозяйства, в крайне общий вопрос о тем, что «производительно» вообще, то есть независимо от всяких исторически данных условий производства и хозяйственной жизни. Этот вопрос столь же поучителен, как вопрос о том, что такое желудок «сам по себе» вне связи с остальными членами человеческого тела и независимо от его функции пищеварения.

Конечно, на такой неопределенный, призрачный вопрос ответ может гласить только так: производителен всякий труд, который что-либо создает, — пустая тавтология, которая не становится лучше от философских разглагольствований об «этике труда» и от указания на то, что труд, разумеется, должен быть полезным. При дальнейшем рассмотрении этого слова «полезный» обнаруживается, что один понимает под ним индивидуальную пользу, «благу индивидуума», другой же, напротив того, так называемую общую или общественную пользу (пользу для страны или государства), а под последнею, в свою очередь, интересы своего собственного класса.

Маркс зло высмеивает это понятие «производительного труда», показывая на примере отдельных последователей Смита, к каким смехотворным премудростям приходят они в своих логических упражнениях. Вот господин Жермен Гарнье, французский переводчик книги Смита «Wealth of nations» (Богатство народов). Он толкует слово «полезный» в чисто индивидуалистическом духе и понимает под ним такие результаты труда, которые доставляют наслаждение или удобства. Следовательно, подмастерье по парфюмерной части в высшей степени производительный рабочий не потому, что доставляет своему предпринимателю прибыль, но потому, что дает возможность господам á la Гарнье наслаждаться приятными ароматами и испытывать эстетическое наслаждение. Разумеется, с этой точки зрения труд проститутки также в высшей степени «производителен». Для Mальтуса, этого «раба Божия», интересующегося не столько эстетическими наслаждениями, сколько материальными приобретениями, производительным является тот труд, который создает богатство. Еще более забавно объяснение господина Ганиль. По его словам, производителен всякий труд который оплачивается и, превращая свою заработную плату в средства потребления, тем самым способствует производству. Поэтому в высшей степени производителен также «труд, доставляющий удовольствие»; ибо работающие в этой области актеры, музыканты и т. п. большею частью изрядно потребляют. Дестютт де-Траси считает наиболее непроизводительным классом землевладельцев, которые сами не ведут хозяйства, а самым производительным — промышленных капиталистов. Сэй же, например, изрекает глубокую истину, что производителен всякий труд, имеющий какой-нибудь результат, но наиболее производителен такой труд, продукты которого имеют продолжительное существование или, как он выражается, потребляются не сейчас же после своего изготовления.

«Капитал» Маркса не только теоретико-экономическое произведение, но одновременно и историко-экономическое. Взгляд, что экономические законы не имеют одинаковой силы для всех ступеней хозяйственного развития, что, напротив, каждая эпоха хозяйства имеет свои особенные тенденции и условия существования, побуждает Маркса в его анализе капиталистической системы хозяйства постоянно возвращаться опять к формам ее возникновения и одновременно прослеживать ее дальнейшее развитие в будущем. Поэтому многие места «Капитала», особенно где Маркс занимается возникновением современной промышленности, содержат в высшей степени интересные исторические очерки. Но еще несравненно ярче выступает этот исторический характер в разбираемой более ранней концепции труда Маркса. Критический разбор теоретических направлений, проложенных старыми экономическими школами, давал, конечно, гораздо лучшую возможность объяснить и показать зависимость экономических теорий от характера хозяйства различных эпох, чем то систематически-теоретическое изложение, которое Маркс избрал впоследствии для своего «Капитала». Таким образом, многие места настоящего первого тома «Теорий прибавочной стоимости» действительно представляют применение марксова понимания истории к политической экономии.

Анализируя таким образом зачатки нашей теперешней системы хозяйства, Маркс не только показывает нам ее исторические основы, но одновременно заостряет наше понимание экономических условий нашего социалистического движения, как классовой борьбы. И это особенно полезно теперь, когда повсюду — в других странах еще больше, чем в Германии, — резкий классовый характер социалистического движения может быть затемнен различными общими культурными и гуманитарными тенденциями. Марксовская критика английских экономических теорий ясно показывает, как в них буржуазное классовое сознание возмущается против отмирающего феодализма, как даже у талантливейших представителей английской политической экономии восемнадцатого века ярко выраженный буржуазный инстинкт в своих воззрениях далеки опережает теоретическое познание. Наше теперешнее движение может избежать шатаний и временных блужданий может сохранить свою самостоятельность и способность к действию лишь в том случае, если оно сохранит сознание своего специфического, исторически обусловленного классового характера. По моему мнению, самое важное — хотя и не единственное — значение нового сочинения Маркса заключается в том, что оно вновь энергично указывает нам на эту обусловленность нашего движения, что оно заставляет нас под поверхностью повседневных явлений прослеживать тенденции экономического развития. И потому я настоятельно рекомендовал бы изучать его всем сотоварищам по борьбе, для которых временные, повседневные лозунги еще не исчерпывают всей премудрости, которые стремятся к более глубокому пониманию классовой борьбы. Труд, которого это изучение потребует, вознаградит себя.

Примечания

---

1. «Neue Zeit» 1904/05. В. I. ↩

2. Маркс умер в 1883 г., статья Кунова напечатана в 1905 г. ↩

3. Ответом Маркса на книгу Прудона является его знаменитое сочинение «Нищета философии». Прим. ред. ↩

4. Цитировано по русскому изданию; К. Маркс. «Теории прибавочной стоимости». Перевод под редакц. Г. В. Плеханова. Вып. I. СПБ. 1906 г., стр. 32—33. В дальнейшем цитируем по тому же изданию. Прим. ред. ↩

5. Указан. сочин., стр. 33—З4. ↩

6. Указан. сочин., стр. 46—47. ↩

7. Указан. сочин., стр. 44—45 ↩

8. В немецком издании, в русском стр. 145—193. ↩

9. Цитировано по русскому переводу; А. Смит, Исследование о богатстве народов. Перевод М. Щепкина, и А. Кауфмана. СПБ. 1908 г., стр. 180. ↩

10. Там же, стр. 180. ↩

11. Там же, стр. 182. ↩

12. Указан. сочин. стр. 205. ↩

13. Указан. сочин. стр. 326—327. ↩