Кунов Г. К пониманию метода исследования Маркса¹

Сборник «Основные проблемы политической экономии», 1922 г., с. 53—65

Два-три десятилетия тому назад в социалистическом мире, особенно среди учащейся молодежи, считалось в известном смысле хорошим тоном признавать себя марксистом. Старые утопическо-социалистические учения окончательно рухнули. Их заманчивые воздушные замки оказались в слишком резком противоречии с протекающим у всех на глазах развитием капиталистического хозяйства, с его все более, обостряющеюся классовою борьбою пролетариата с классом предпринимателей. С другой стороны, это развитие почти ежедневно доставляло новые доказательства правильности марксовых теорий. В водовороте старых погибающих воззрений, социалистических по своим симпатиям, одно только учение Маркса высилось прочным, массивным зданием. Лишь здесь, как всем ясно было, можно было найти желательное согласие между социалистическою теориею и новыми явлениями хозяйственной жизни, — согласие, основанное на прочном научном фундаменте; благодаря этому марксистом называл себя не один социалистический политик и писатель, который никогда не вникал глубже в мир идей Маркса и никогда не понимал его метода исследования.

Теперь дело обстоит наоборот; по крайней мере, поскольку речь идет о социалистическом движении средней и западной Европы. Многие из тех, кто раньше называли себя марксистами, вернулись к своему прежнему миру идей, к буржуазному радикализму, проникнутому социалистическими симпатиями, и требуют возвращения «назад», к учениям Прудона, Канта, Юма или даже Руссо. Правда, Марксу уделяется в истории социализма почетное место; но, как провозглашают эти господа, стремящиеся назад, большая часть теорий Маркса опровергнута явлениями новейшего хозяйственного развития: марксизм в духовном отношении застыл; его некогда живые истины отмерли и превратились в мертвые формулы. Поэтому неотложно необходим основательный пересмотр теоретического наследства Карла Маркса.

Чем объясняется этот поворот? Отчасти, конечно, обманутыми ожиданиями: познанием того, что буржуазный мир обладает гораздо большею жизненною силою, чем раньше предполагали; познанием, которое, как казалось, отодвинуло преобразование современного хозяйственного строя в далекое будущее; но в значительной степени также тем, что, как уже сказано, сторонники пересмотра марксовых учений никогда не вникали в настоящую сущность метода исследований Маркса. Когда-то, при виде того, что учение Маркса внешним образом согласуется с явлениями хозяйственного развития, они называли себя марксистами; точно так же теперь, когда, по их мнению, этой согласованности уже нет, они опять меняют свои взгляды и возвращаются назад, к прежним этапам своего развития. Они никогда не уяснили себе коренного различия между методом исследования Маркса и современных экономистов; поэтому они не видят также того, что эта желанная для них согласованность, — отсутствие которой они больно чувствуют, — далеко не является критерием марксовых учений, так как последние отнюдь не стремятся объяснить отдельные явления, всплывающие на поверхность капиталистического хозяйства, в их временной форме. Напротив, Маркс хочет доказать законы и тенденции, лежащие в основе капиталистической формы хозяйства и ее развития и называемые им «естественными законами» хозяйства, и притом по возможности в их «чистом» действии, не видоизмененном многообразными противоположными влияниями.

Совсем другую цель ставит себе большею частью современная экономическая наука, преподаваемая в университетах и служащая в буржуазной прессе для объяснения экономических проблем. Она не хочет (и большею частью даже не претендует на это) обосновать законы капиталистического хозяйства, как то делала некогда английская классическая политическая экономия. Она хочет только объяснить экономические явления, протекающие перед нашими глазами, и притом нередко лишь внешнюю форму этих явлений. Поэтому применяемый ею метод не аналитически-абстрактный, который стремится к познанию действующих законов тем путем, что он устраняет сопутствующие явления и старается схватить подлежащий исследованию процесс в возможно чистой форме; она действует чисто эмпирически-комбинаторским способом, часто даже таким, который Маркс в «Капитале» высмеивает, как грубо- эмпирический. Хозяйственные явления рассматриваются просто так, как они представляются наблюдению, как данные явления, то есть без выделения глубоким анализом более или менее случайных второстепенных обстоятельств; а потом, на основании их внешней связи, часто даже лишь на основании их временной последовательности, между ними устанавливается причинная связь. Так, — чтобы иллюстрировать этот метод некоторыми примерами последнего времени — иной современный экономист видит, что к началу хозяйственного кризиса склады переполнены товарами, преимущественно предметами личного потребления; отсюда он без дальних околичностей делает вывод, что в истекший период процветания эти товары были потреблены в недостаточном количестве, следовательно, кризис проистекает от всеобщего недостаточного потребления. Другой ученый замечает, что каждый раз перед кризисом наступает так называемый денежный голод и процент вексельного учета, банковский и частный, значительно повышается; отсюда он заключает, что кризис есть лишь следствие недостатка денег, а этот недостаток проистекает от того, что в истекший период хозяйственного подъема не был накоплен в достаточном количестве новый капитал для расширения процесса производства, следовательно, слишком большая часть дохода производства была затрачена на поддержание жизни, то есть кризис проистекает не из недостаточного потребления, но скорее из относительно чрезмерного потребления. Третий, далее, находит, что перед кризисом акции испытывают на бирже громадное повышение, пока, в один прекрасный день, не наступает неожиданное падение курса; отсюда он делает вывод, что кризис есть следствие нездоровой биржевой спекуляции и ее обратного влияния на производительную деятельность.

Можно было бы целыми дюжинами привести подобные примеры грубо-эмпирического способа исследований, который из временной последовательности двух или нескольких хозяйственных явлений просто умозаключает, что позднейшее явление должно быть следствием предшествующего. Здесь следует упомянуть только поразительные утверждения о регулировании производства и устранении в будущем всяких хозяйственных кризисов при помощи трестов. Последними кризисами в Германии и Америке эти утверждения были основательно опровергнуты, но и до этого опровержения вульгарные экономисты могли бы легко увидеть их ошибочность, если бы только они аналитически исследовали вопрос, каким образом в современном капиталистическом хозяйстве отношение предложения к спросу регулируется всегда превышением или недостатком товарного производства по сравнению с данным количеством потребностей и следующим за этими колебаниями повышением и понижением цен продуктов. В соответствии с этим, приспособление предложения к спросу не может вести к регулированию хозяйственной жизни уже потому, что рыночный спрос есть нечто всегда колеблющееся, и если он отклоняется от нормы, то предложение, приспособляющееся к нему, также отклоняется от нормы.

Но экономисты этого типа не ограничиваются тем, что из временной последовательности двух явлений просто, без дальних околичностей, умозаключают к существованию между ними причинной зависимости. Нередко они идут гораздо дальше, и, наталкиваясь на мнимые аналогии в истории прежнего хозяйства, немедленно конструируют различные прекрасные законы, часто даже «вечные» и «всеобщие» законы, которые, по их словам, применимы не только к капиталистическому способу хозяйства, но и к хозяйству «в себе», так же к хозяйству германцев эпохи Цезаря или ирокезов эпохи Джемса Фенимора Купера.

Метод Маркса резко противоположен этому способу исследования. Маркс считал бы совершенно ненаучным делать подобные выводы о причинной связи или выводить экономические законы из некоторых отдельных явлений древнего и нового времени, на основании их видимого внешнего согласования. По его представлению, подобные законы могут быть получены лишь путем логической дедукции из доказанных всеобщих основных явлений. Маркс также в известном смысле эмпирик; он также исходит из явлений хозяйственной жизни различных эпох: но для построения своей системы он пользуется ими не в том виде, как они представляются наблюдателю внешним образом. Повседневный опыт, по его словам, схватывает лишь обманчивую видимость вещей; поэтому всякое подобное явление должно быть сперва исследовано в своей настоящей сущности, должно быть научно анализировано; эту деятельность Маркс в предисловии к первому изданию первого тома своего «Капитала» сравнивает с «микроскопической анатомией». Законченный образ экономических отношений, как он представляется на поверхности нашего наблюдения, в действительности совершенно отличается от их внутренней сущности, от их часто скрытого настоящего характера и от соответствующего им понятия. Поэтому совершенно неправильно принять эту внешнюю видимость за данное, за действительно существующее и из нее исходить при выведении следствий. Напротив, задача науки в том, чтобы через внешнюю видимость проникнуть во внутреннюю сущность экономических явлений.

Исходя из этой точки зрения, Маркс в своем «Капитале» бросает вульгарной экономии упрек в том, что она в своем грубом эмпиризме старается большею частью выяснить при помощи понятий и систематизировать только те представления, которые навязываются купцу и фабриканту в их деловой жизни, без более глубокого проникновения во внутреннюю связь. Так, например, в первом томе «Капитала» указывается, что грубо-эмпирическое экономическое учение «всегда ссылается на видимость явлений против законов явлений. Что в явлении вещи часто представляются неправильно, это известно всем наукам, кроме политической экономии».

И еще, быть может, характернее для метода Маркса следующее место:

«Вульгарная экономия в действительности не делает ничего иного, как только доктринерски истолковывает, систематизирует и оправдывает представления агентов буржуазного производства, захваченных отношениями этого производства. Поэтому нас не может удивлять то обстоятельство, что как раз в форме проявления экономических отношений, которая отчуждена от них и в которой они prima facie принимают плоский характер и полны противоречий, — а если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишня, — что именно здесь вульгарная экономия чувствует себя совершенно как у себя дома и что эти отношения представляются ей тем самоочевиднее, чем более скрыта в них внутренняя связь и чем более простыми кажутся они для обыденного представления» (Капитал, том 3-й, часть 2-я, русск. перев. под редакцией В. Базарова и И. Степанова, изд. 1908 г., стр. 346).

Маркс требует, чтобы экономист приступал к исследованию экономических законов в известном смысле таким же образом, как физик приступает к установлению физических законов. Подобно тому, как последний старается найти «чистые» законы, и для этого отвлекается от временных особенных побочных обстоятельств и возмущающих влияний, которые в действительности часто или всегда имеются, так и Маркс хочет, поскольку то возможно, вскрыть экономические законы в «чистой» форме аналитическим путем, из их основных условий, устраняя возмущающие явления, которые нередко, большею частью или всегда появляются. Он сам говорит, сравнивая свой метод с методом физика: «Физик или наблюдает процессы природы там, где они проявляются в наиболее отчетливой форме и наименее затемняются нарушающими их влияниями, или же, если это возможно производит эксперимент при условиях, обеспечивающих ход процесса в чистом виде».

Так же должен поступать в своей области, в области политической экономии, экономист-теоретик; а так как хозяйственные явления переплетаются большею частью с различными побочными обстоятельствами, так как они представляют действие не одного только закона, но результат многочисленных взаимно перекрещивающихся, уничтожающих, ослабляющих или дополняющих законов или тенденций, то исследователь должен отличать основные явления от сопутствующих, абстрагировать от случайно или регулярно появляющихся возмущающих влияний и при исследовании первоначальных связей выделять отдельные причины и их специальные действия. Он должен уметь отделять и изолировать.

Разумеется, и этот метод не всегда дает правильный результат, ибо результат зависит не от одного только метода, но не менее от того, как исследователь следует ему на практике, как глубоко проникает его анализ, насколько он усматривает в побочных явлениях таковые и отличает существенное от несущественного. Но, во всяком случае, по мнению Карла Маркса, только таким путем можно познавать законы, лежащие в основе хозяйственных явлений. Маркс, например, выводит свой закон стоимости не из всплывающих на поверхность хозяйственной жизни явлений цены, а путем логической дедукции из сущности товарного обмена. И свой закон капиталистической аккумуляции, накопления капитала он находит, исходя не из явлений концентрации, а при помощи глубокого анализа процесса капиталистического воспроизводства, превращения прибавочной стоимости в капитал и происходящего в этом процессе изменения количественного соотношения отдельных частей капитала. И только после того, как из определенных основных явлений процесса образования и возрастания капитала он дедуктивно выводит тенденции накопления или, по его собственным словам, «абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления», он дает «иллюстрации» к этому закону, то есть доказывает на истории английского хозяйства, как в известных случаях этот закон влиял на положение отдельных слоев английского рабочего класса.

Достаточно беглого взгляда на применяемый здесь Марксом метод, чтобы увидеть, как глубоко отличается он от грубого эмпирически-исторического метода той практической политической экономии, которую мы встречаем на столбцах финансовых и коммерческих газет. Теоретики этого типа, наоборот, на основании одного только внешнего сходства сопоставляли бы различные, но существу неодинаковые явления концентрации капитала и, проведя через эту кучу равнодействующую, вывели бы так называемый средний закон. Поэтому вполне понятно, что это эмпирическое экономическое учение, усматривающее свои основные элементы только в поверхностных явлениях хозяйственной жизни, считает метод Маркса совершенно непонятным. Так, например, господин Бем-Баверк, прославленный австрийский профессор и бывший министр финансов, говорит об учении стоимости Маркса: «Вместо того, чтобы обосновывать свои положения (теорию трудовой стоимости) эмпирически или психологически, из опыта или из его движущих мотивов (то есть из жажды прибыли. Г. К.), Маркс предпочитает третий способ доказательства, конечно, весьма странный для подобного вопроса: путь чисто логического доказательства, диалектической дедукции из сущности обмена».

Подобные законы движения (тенденции), получаемые путем дедукции из определенных основных явлений, Маркс называет «чистыми» или «абсолютными» законами — «абсолютными» в смысле философа Гегеля, учеником которого Маркс должен считаться. Следовательно, под выражением «абсолютный закон» надо понимать, в отличие от теперешнего словоупотребления, не закон «неограниченный» или постоянно осуществляющийся, а последний движущий принцип, лежащий в основе разнообразно меняющихся явлений известного рода, основную тенденцию развития, более или менее скрытую под внешними формами явлений. Поэтому нет никакого противоречия, как то утверждают теоретики, никогда не понимавшие Маркса, в том, что, изложив в новом томе Капитала закон капиталистического накопления и назвав его «абсолютным и всеобщим законом», Маркс сейчас же после этого говорит: «Подобно всем другим законам, он видоизменяется в своем осуществлении многообразными обстоятельствами, анализ которых сюда не относится».

Итак, хотя закон накопления есть «абсолютный» и «всеобщий» закон, он, однако, не действует «неограниченно», и действие его выступает не всегда одинаковым образом. Напротив, его действие, как и действие других экономических законов, видоизменяется «многообразными» обстоятельствами, то есть изменяется, отклоняется или ограничивается.

Но разве это не противоречие?

Только для того, кто не понял метода Маркса. Ибо, как физические законы не всегда действуют в чистом виде, но перекрещиваются противоположными действиями других законов, так и в хозяйственной жизни «абсолютные» законы, то есть основные тенденции движения, не всегда выражаются одинаковым образом. Существует не один экономический закон, а много, и ни один из них не имеет своей особенной, замкнутой в себе сферы применения или действия, где он господствовал бы безраздельно. Хозяйственная жизнь есть, напротив, равнодействующая очень многих законов, в своем действии ограничивающих, ослабляющих и уничтожающих друг друга: это — результат многообразно перекрещивающихся сил, действующих и противодействующих.

Но если так, то зачем же исследовать так называемые «абсолютные» или «чистые» законы хозяйства? На это Маркс отвечает: потому, что общественное движение становится нам понятным лишь тогда, когда мы не остановимся на внешней видимости, а аналитически проникнем в основные законы экономической жизни! Видимость, как объясняет Маркс, обманчива: мы не поймем человеческого тела, пока будем рассматривать лишь его общий вид и его внешние функции, а его жизненный механизм мы поймем лишь тогда, когда расчленим его, исследуем функции его отдельных частей как в отдельности, так и в их связи и дойдем до его основных элементов, до клеточки; подобно этому, и в экономической области необходимо сперва путем тщательного анализа узнать основные экономические законы в их чистом виде, то есть без влияния временных побочных действий, и лишь потом изучить их отклонения под влиянием других законов.

Но, считая экономическое развитие в известном смысле «естественным процессом», Маркс тем самым не утверждает, что экономические законы суть «законы природы» в том смысле, как, например, законы физики. Теоретики классической школы английской политической экономии, дело которых Маркс продолжал, считали найденные ими законы окружающего их хозяйственного строя законами всеобщего хозяйства, как оно существует само по себе — законами, которые всегда определяли хозяйственную жизнь человека, с тех пор, как он начал производить и обменивать, хотя на более ранних, простых ступенях развития их действие, конечно, не выступало так ясно; напротив, по мнению Маркса, каждая эпоха хозяйственного развития имеет свои собственные, особенные законы. Как только данная эпоха пережита и начинается другая, вместе с тем на место старых экономических законов вступают новые, более или менее измененные. По мнению Маркса, экономические законы не что иное, как законы социальных отношений людей друг к другу, а так как общество не есть нечто неизменное и застывшее, но по мере процесса развития его форма постоянно вновь изменяется, то каждая такая новая форма имеет также свои новые особенные законы.

Следовательно, все экономические законы должны рассматриваться, как исторически обусловленные. Поэтому задача экономического исследования заключается не в том, чтобы конструировать «вечные» законы, применимые ко всем ступеням хозяйства, а в том, чтобы изучить каждую эпоху хозяйства в ее исторической обусловленности, в ее зависимости от особенных законов; для Маркса, как он сам признает в предисловии ко второму изданию первого тома «Капитала» по поводу критики его произведения в «Вестнике Европы», важнее всего найти закон изменяемости хозяйственных явлений, «закон их развития, т. е. перехода от одной формы к другой, из одного порядка взаимоотношений к другому».

Понятно, что подобный аналитически-дедуктивный метод исследования необходимо должен вступать в конфликт с господствующим ныне во всех почти историко-социальных науках способом исследования, который, хотя и не прочь при случае пококетничать с теорией познания, но большею частью берет общественные явления в том виде, как они внешним образом (без более глубокого анализа) представляются нашим чувствам: и также вполне понятно, что «ученые» этого типа не только считают применяемый Марксом в «Капитале» метод лишь «ловкою игрою понятий», но наиболее хитроумные из них, прежде всего итальянский профессор Ахилл Лориа, даже открыли, что Маркс, при своем дьявольски злом характере, преследует только одну цель: вести за нос своих читателей и сторонников. Не нелепо ли — так думают эти господа, — сперва выискивать при помощи обстоятельного, кропотливого анализа «абсолютные» экономические законы, и тут же немедленно уверять, что эти законы совсем не «абсолютны», то есть не имеют абсолютной силы, что, напротив, их действие часто или всегда видоизменяется или даже совсем уничтожается другими законами? — то есть, конструировать законы, которые в практической хозяйственной жизни даже незаметны, даже не оказывают действия! Это забавная аналитическая игра! Так, например, Маркс в первом томе «Капитала» исследует приблизительно на 100 страницах меновую стоимость и метаморфозу товара: после того, как он, по его мнению, эту стоимость нашел, он признает, что она выражается в цене товара, следовательно, цена есть денежное обозначение для овеществленного в товаре количества труда, но далее он опять оспаривает, что средняя цена соответствует величине меновой стоимости, наконец, в третьем томе своего сочинения (1-я часть, 2 отдел), он показывает, что хотя в общем и целом рыночные цены товаров определяются общественно-необходимым для их воспроизводства трудом, но все-таки фактором величины цены никоим образом не может считаться один только закон стоимости, но наряду с ним закон равной средней нормы прибыли, то есть уравнение различных норм прибыли путем конкуренции.

Разве это не противоречие, не самоопровержение марксовского закона стоимости? Никоим образом! Ибо, как уже было упомянуто выше, хозяйственная жизнь и ее различные явления представляют результат не одного, но многих законов, перекрещивающихся в своих действиях, и видоизменение действия одного закона действием другого никогда не может считаться опровержением первого закона: тем более, что, как в данном случае, так называемое «возмущение» может быть точно доказано и в известной мере даже высчитано. Разве, например, в области физики закон сцепления потому не имеет силы, что он часто видоизменяется или уничтожается в своих действиях противодействующими законами? Разве сила тяжести лишь иллюзия, ибо она часто более или менее ослабляется силою центробежною? Разве законы падения — нелепые конструкции, так как они имеют силу только в безвоздушном пространстве, земное же пространство наполнено воздухом, сопротивление которого многообразно влияет на действие законов тяжести и изменяет их? Кто утверждает, что эти законы не существуют, так как их действие не всегда одинаково и часто или обыкновенно видоизменяется или уничтожается другими законами, тот отрицает все современное естествознание.

Поэтому прямо комично, когда люди, к которым относится также большая часть так называемых ревизионистов, с премудрым видом поясняют, что многие законы Маркса, например, законы накопления и концентрации, не могут быть правильными, ибо их действие заметно не всегда, не во всех отраслях производства или не во всех капиталистических странах. Это столь же научно, как если бы кто-нибудь с премудрым видом заявил, что закон притяжения совсем не существует, так как иной раз незаметно никакого притяжения. Конечно, метод Маркса не может считаться правильным потому только, что Маркс применяет его; и даже признание его правильности не означает, что правильным должен быть также каждый единичный результат исследования, добытый Марксом; ибо, разумеется, и правильный метод может быть применяем неправильно даже тем, кто открыл его и обосновал. Поэтому, конечно, ничего нельзя возражать против того, что противники занимаются разбором метода Маркса и пытаются доказать его ошибочность, неточность, противоречивость или же пытаются установить ошибочность основных явлений, из которых Маркс исходит, и отдельных звеньев его рассуждений. Но утверждение, что те или иные экономические законы не существуют уже потому, что мы временно не видим их действия, — свидетельствует только о том, что данный «критик Маркса» никогда не понимал отличия метода Маркса от грубо-эмпирических рассуждений, обычных для финансовых газет.

Обыкновенно такой критик, как это большею частью вскоре и обнаруживается, вообще ничего не смыслит в вопросах методологии. Так, например, часто приходится слышать утверждение, что марксовский закон накопления и концентрации не совсем ложен, что он имеет силу для промышленности, но не для сельского хозяйства, вернее, не для германского, бельгийского или английского сельского хозяйства; напротив, в сельском хозяйстве Северной Америки, России или какой-нибудь другой страны все еще происходит значительная концентрация капиталов и предприятий, как несколько десятилетий тому назад подобная же сельскохозяйственная концентрация имела место также в Германии. Подобный способ аргументации сразу обнаруживает, что ее автор никогда не мог понять даже самых простых основных элементов мaрксовского метода. Ибо, в противном случае, он должен был бы знать, что нелепо мнение, будто законы капиталистического производства имеют силу лишь на время или для отдельных стран. Капиталистический закон имеет силу для всей области капиталистического производства, не только для отдельных стран или временно; но, конечно, в отдельных странах его действие может перекрещиваться или парализоваться многообразными другими противоположными силами, например, экономическою, торговою и таможенною политикою, законодательством о переселениях и ипотеках, конкуренцией соседних стран на рынке средств существования, внутреннем и внешнем, искусственным поддерживанием определенных форм сельскохозяйственного производства и форм переселения, налоговыми, земельными, вывозными премиями и т. п.

Из того, что подобные и другие противодействия существуют и, возможно, на короткое или продолжительное время ослабляют в той или иной стране концентрацию капиталов и предприятий или же препятствуют ей, отнюдь еще не следует, что в капиталистической экономии вообще не существует никакого закона концентрации. Но при различных обстоятельствах этот закон, подобно всякому другому экономическому закону, действует различным образом и в различном объеме.

Итак, кто хочет правильно и всесторонне понять марксистское учение, тот должен прежде всего ознакомиться с методом, применяемым Карлом Марксом. Знакомство с ним — первая предпосылка усвоения великого экономического труда этого мощного мыслителя. Кто не понял метода Маркса, тот не сможет также правильно оценить ход его доказательств и значение результатов его исследований. Для него «Капитал» останется лишь собранием хотя и остроумных, но большею частью бесцельных анализов и конструкций.

Примечания

---

1. «Neue Zeit», 1909/10. В. II. ↩