Перейти к содержанию

Кузнецов Б. Механистическая концепция политической экономии⚓︎

Журнал «Под знаменем марксизма», 1929, №10—11, с. 107—123

Дискуссия в политической экономии превратилась в дискуссию по всем основным вопросам этой науки. При этом разъяснились и методологические корни, и неизбежные выводы борющихся направлений.

Когда от споров насчет абстрактного труда перешли к общим вопросам политической экономии, связь дискуссии с философскими разногласиями стала ясней. Предмет науки, представляют ли входящие в нее категории особую систему, можно ли говорить о движении, имманентном этим категориям, и т. д., — все это уже было предметом ожесточенных споров с механистами. В этих спорах вопрос о разграничении отдельных наук сыграл верную роль. Марксизм решает этот вопрос так, что классификация наук должна следовать объективному порядку форм движения материи.

В письме к Марксу и Шорлеммеру Энгельс набрасывает конспективную схему, изображающую иерархию различных форм движения. Простое механическое перемещение тел происходит через трение и удар в молекулярное, физическое движение, последнее в свою очередь переходит в движение атомов, потом к биологическим явлениям и т. д.

Энгельс много раз очень резко и отчетливо указывал на качественную разницу между формами движения, на несводимость каждой высшей формы к низшей. С этой стороны очень важны понятия главной и побочной формы движения.

Когда мы совершаем переход, скачок к новому типу движения, к новой науке, то здесь в новой области мы, прежде всего, замечаем новые элементы, несводимые к предыдущей науке. В них-то и заключается специфичность нового ряда явлений, они объединяют данный ряд явлений в предмет особой науки. Перемещение масс в механике, молекулярное движение в физике, атомы в химии, белок и жизнь в биологии, — эти элементы и определяют предмет каждой науки. Энгельс называет их главной формой движения. Все дело заключается в том, что эти несводимые элементы объединены в особую систему, которой присуще имманентное, «спонтанейное» развитие на основе особых специфических для нее законов.

Но, кроме этих элементов, каждая наука должна рассматривать другие элементы, которые составляют предпосылку несводимых, но сами целикам сводятся к предыдущему типу движения. Это механика молекул, т. е. те механические модели, которые существуют в физике. Это целый ряд понятий, с которыми имеет дело политическая экономия, но которые сводятся к общим определениям всякого общества. В них наука аналитически вскрывает под данной конкретной формой более общее содержание. Энгельс относит их к побочной форме движения.

Этой побочной формой движения ограничивается кругозор механистов. Поэтому они считали задачей науки сведение всего разнообразия конкретных форм движения к механическому перемещению бескачественных частиц, т. е. к самой общей абстракции движения.

Так же определяют задачу науки вульгаризаторы Марксовой экономической теории. Еще Дашковский писал: «Сведение особых форм к их общим основам в теоретической форме и есть задача всякой науки» («Под Знаменем Марксизма», № 6, 1926 г., стр. 197).

Не выведение живой и многокрасочной конкретности из более простых абстракций, а сведение ее к этим абстракциям, — вот задача науки. «Марксист» Дашковский категорически высказывается за тот метод, который Маркс и Энгельс так жестоко разгромили в полемике против Дюринга, Прудона и т. п.

Из отрицания главной формы, т. е. несводимой формы движения, следует весьма плоское понимание самого движения. Оно понимается, как внешнее перемещение, но отнюдь не как внутреннее, «спонтанейное». Очень ярко сформулировано такое «понимание» движения у тов. А. Кона в его старой статье, написанной в защиту Бухаринской теории равновесия («Под Знам. Марксизма», № 5 — 6 за 1922 г.).

Там он прямо объявляет «развитие, имманентное явление» — «чертовщиной».

Однако перейдем к социологическим и экономическим диверсиям механистов. И здесь Дашковскому принадлежит наиболее отчетливая формулировка. Оказывается, общественная наука должна отыскивать в конкретных общественных явлениях «основы всякого общественного бытия, общие всем эпохам человеческой истории» (Там же, стр. 198).

«Основы всякого общественного бытия» — это материальное производство и трудовое сотрудничество людей в производстве, так называемые технические производственные отношения. Эти отношения неразрывно связаны с производственным процессом. Сводятся ли к ним производственный отношения? Известно, что марксизм в противовес буржуазной апологетике и Богдановским измышлениям об «организаторах» всегда утверждал несводимость «главной формы» общественного развития, — классов и классовых отношений, — к технической расстановке людей в производственном процессе.

Поэтому нам кажется неверной формулировка тов. Н. Бухарина, когда он пишет: «Мы, рассматривая производственные отношения, сводим их к размещению людей в пространстве». Это — механическая концепция производственных отношений, и она роднит тов. Бухарина с Богдановым и другими социологами-механистами. Мы бы не были материалистами, если бы стали отрицать материальную природу производственных отношений, но сводить их к пространственной расстановке, — это значит не улавливать спецификума производственных отношений того, что лежит в основе их отличия от производительных сил.

Тт. Бессонов, Кон и иже с ними сделали из этой концепции все выводы, необходимые для того, чтобы показать ее неправильность. Дело идет о связи производительных сил с производственными отношениями. Если производственные отношения сводятся к пространственной расстановке людей, зависящей от расстановки орудий, то нужно заключить следующее. Производственные отношения лишены своих собственных имманентных им закономерностей и являются лишь пассивным рефлексом производительных сил. Поэтому они приспособляются к производительным силам автоматически, а не в последнем счете. Поэтому не может быть науки, ограничивающей свой предмет противоречиями и закономерностями самих производственных отношений, и, следовательно, политическая экономия должна включить, «как равноправную часть», производительные силы.

В спорах о предмете политической экономии Бессонов и другие категорически отрицали за производственными отношениями характер системы, обладающей спонтанейным движением. Такими и будут производственные отношения, если их свести к техническому сотрудничеству. При этом и труд превратится в «основу всякого общественного бытия», человеческую физиологическую энергию, «размещенную», «расставленную» в производстве в надлежащих пропорциях. В рамках аналитического метода, подменяющего у механистов диалектику, производственные отношения рациональны. Они непосредственно выражают развитие техники. И поэтому политическая экономия механистов ограничивается тем, что отыскивает под иррациональной оболочкой капитализма рациональную организацию. Эту задачу очень хорошо формулирует Дашковский:

«Задача экономической науки должна состоять в том, чтобы свести специфические капиталистические формы проявления законов общественного «производства жизни» к самим этим законам, чтобы «проявить» путем отвлеченного анализа внутреннее строение экономической ткани, затуманенное, замаскированное противоречивыми формами капиталистического хозяйства» («Под Знаменем Марксизма» № 6, 1926 г., стр. 218).

Таким образом, подлежащее обнаружению «внутреннее строение производственной ткани» оказывается вечными «законами общественного производства жизни». Дашковский полагает, что они сформулированы Марксом в известном письме к Кугельману и заключаются в необходимой пропорциональности между затратами труда, распределенными по отраслям производства.

«Сведение особых форм к их общим основам», именно к «основам всякого общественного бытия, общего всем эпохам», — так определять задачу науки, ограничивать марксизм этим методом, — это и значит механистически вульгаризировать Марксову методологию. Однако не один Дашковский поит на этой позиции. Toв. С. Бессонов также полагает, что истинный марксизм заключается в отыскивании рациональной организации, которая при капитализме закрыта внешней иррациональностью.

«Марксистская теория вскрывает рациональное производственное зерно рыночного ценообразования, которое кажется на первый взгляд слепым результатом стихийной игры рыночных сил, т. е. чем-то совершенно иррациональным»1.

Если ограничивать теоретическое изучение капитализма этим аналитическим сведением его к общим рациональным основам всякого производства, то капитализм предстает перед нами в весьма упорядоченном, по сравнению с действительностью, виде. У Шабса, так много давшего последующим «критикам», «товарно-капиталистическое общество рассматривается, как сложное органическое единство, в котором отдельные индивиды являются «органами труда», взаимосвязанного производственного организма»2.

Сущностью этого единства является, как думает Шабс, распределение труда пропорционально общественным потребностям, так что «учет потребностей общества лежит в самой основе производства»3.

Разберемся в связи между таким пониманием капитализма и общими особенностями механического метода.

При капитализме, действительно, несмотря на нарушения и перебои, происходит процесс производства. Значит, с известной точки зрения, капитализм является просто одной из форм, в которой может происходить производство. С этой стороны производственные отношения капитализма являются формой роста производительных сил, не отделимой от них и не противоречащей им. Если ограничиться этим, то познание капитализма будет заключаться в отыскании этой рациональной стороны капитализма под антагонистической и иррациональной внешней оболочкой.

Однако, с другой стороны, капитализм, и в этом его сущность, есть антагонистический общественный строй. Производственные отношения противоречат производительным силам и сжимают их.

Нетрудно заметить, что эти две стороны капитализма соответствуют двум, противоречащим друг другу, формам движения. С одной стороны, общие и сводимые к общим основам определения — побочная форма движения; с другой стороны, специфические черты капитализма — главная форма его движения. В этом и заключается коренное противоречие капитализма.

«Если капиталистический способ производства есть историческое средство для развития материальной производительной силы и для создания соответствующего ей мирового рынка, то он представляет вместе с тем постоянное противоречие между этой своей исторической задачей и соответствующими ей общественными отношениями производства»4.

Для механистов характерно игнорирование именно главной формы движения и в данном случае игнорирование тех специфических особенностей капитализма, которые делают его антагонистической системой, которые противоречат исторической задаче капитализма — развитию производительных сил. Для них дело сводится к аналитическому нахождению в капитализме общих и рациональных определений.

При этом капитализм превращается в рациональную систему, в основе которой лежит «учет потребностей» и распределение труда пропорционально потребностям. Самый труд понимается при этом весьма своеобразно.

В дискуссии об абстрактном труде Дашковский, Кон, Шабс и другие физиологисты определяли абстрактный труд, как некую безличную общественную энергию, именно физиологическую энергию работающих людей. Среди многочисленных определений абстрактного труда, которые давались физиологистам, встречаются самые разнообразные и противоречащие друг другу. Однако общая идея такова. «Абстрактный труд представляет собой целесообразную затрату физиологической энергии человека» (А. Кон).

Конечно, если ограничить задачу аналитическим только вскрыванием под стоимостью более общего содержания, то стоимость выступает только как «форма, в которой проявляется пропорциональное распределение труда». Для Маркса, однако, дело только начиналось с этого утверждения. Диалектический подход к стоимости требует, чтобы она была, кроме того, выведена из труда. Тогда, конечно, и самый труд должен включать в себя определенность социальной формы капитализма. Абстрактный труд, как специфическая особенность капитализма, становится не физиологической, а социологической категорией.

Механисты не пошли дальше аналитического решения проблемы. Поэтому их понимание абстрактного труда резко отличается от Марксова.

У Маркса абстрактный труд — это «буржуазный труд». Он выражает прерывность общественной материи, то, что связь между производителями устанавливается через обмен. Эта антагонистическая категория, клубок, который должен развернуться и объяснить анархию производства, конкуренцию, классовую борьбу, кризисы, всю иррациональнейшую сущность капитализма. «Простая форма стоимости уже заключает в себе в неразвернутой форме все главные противоречия капитализма» (Ленин).

У физиологистов абстрактный труд — это физиологическая энергия работающего человечества, пропорционально распределенная между «различными отраслями, и поэтому выступающая как абстрактная.

Марксизм тут не при чем.

Так, по мнению Маркса, понимал проблему стоимости и Буагильбер, который «сводил меновую ценность товара на рабочее время, определяя истинную ценность (la juste valeur) правильной пропорцией, в которой рабочее время индивидуумов распределяется между отдельными отраслями производства»5.

Маркс считает такое понимание недостаточным, неохватывающим специфического характера буржуазного богатства, при чем это «образец того, что можно трактовать о рабочем времени, как мериле ценности товаров, и в то же время труд, осуществляемый в меновой ценности товаров и измеряемый рабочим временем, смешивать с естественной непосредственной деятельностью индивидуумов»6.

Это целиком относится и к тому примитивному и вульгарному пониманию учения Маркса об абстрактном труде и стоимости, которого придерживаются механисты.

Мы видим довольно связный круг идей. Задача науки — сведение частного к общему. Экономическая наука должна сводить капитализм к общим законам, отыскивать в нем «рациональное зерно». Это зерно, лежащее в самом существе капитализма, — учет потребностей. И, наконец, теория стоимости, сведенная к теории пропорционального распределения труда между отраслями.

Но как это связать с марксизмом?

В «Теории» Маркс пишет, что буржуазные экономисты, считавшие основным для современного общества равновесие между производством в каждой области и соответствующей потребностью, превращали капитализм эдакую-то организованную по существу систему.

«Они рассматривают его (буржуазное производство) как общественное производство, так, что общество как бы по плану распределяет свои средства производства и свои производительные силы в той степени, и в той мере, в какой это необходимо для удовлетворения его различных потребностей, и, таким образом, на каждую сферу производства падает будто тоже самое количество общественного капитала, которое требуется для того, чтобы удовлетворить соответствующую потребность».

К такому буржуазно-апологетическому представлению приводит механистическое представление об основных категориях капитализма. Правда, тов. Бессонов помнит, что это «рациональное зерно» скрыто «стихийной игрой рыночных сил», но это знали и буржуазные экономисты. И не это внес Маркс в понимание капиталистического общества, а учение об антагонистичности, противоречивости основных социальных отношений капитализма.

У механистов этого нет. Действительно, основная иррациональность капитализма то, что при нем производство направлено не просто на удовлетворение человеческих потребностей, а, напротив того, требует их ограничения, что потребление ограничивается относительно тем больше, чем больше развивается производство, что материальное производство становится лишь средством производства прибавочной стоимости, одним словом, антагонистическое классовое строение общества — все это исчезает. Остается рациональное распределение физиологической энергии работающего человечества между отраслями пропорциональности. Тов. Бессонов очень много распространяется о классах, но именно при натуралистическом понимании абстрактного труда, превращающий эту антагонистическую категорию в рациональную и свойственную всякому обществу, классовое строение капитализма игнорируется. Это, впрочем, относится ко всей механистической концепции общества, начиная от «пространственного размещения людей» до модели организованного капитализма.

Эта модель выглядит так: «рациональное производственное зерно, скрыто оболочкой рыночной стихии, так что вся иррациональность — от этой внешней «оболочки». Отношения между рабочим и капиталистом — рациональны, и это становится ясным по мере сползания товарной шелухи с гармоничных очертаний капитализма.

Все эти утверждения имеются, в действительности, у механистов, мало того, они объединены в своеобразную теорию «дефетишизации капитализма». Тов. Бессонов полагает, что с возникновением и развитием капитализма, овеществленные отношения, общественное разделение труда — вытесняется неовеществленным, техническим разделением труда.

«Чем дальше развивается капиталистическое общество, тем больше количество людей из звеньев общественного разделения труда, когда общественный характер их труда может быть выражен лишь в приращивании вещей, превращается в звенья технического разделения труда в пределах обобществленных кооперацией предприятий»7.

В книге «Развитие машин» тов. Бессонов уже в стадии промышленного капитализма замечает сужение общественного разделения труда.

«Однако в этой стадии общественное разделение труда уже претерпевает некоторые изменения. Его область суживается, так как прежде самостоятельные производители выступают здесь уже в качестве наемных рабочих, входящих ныне в систему технического разделения труда, в то время как прежде они были звеньями общественного труда»8.

Беда тов. Бессонова в том, что он считает отношения наемного труда — техническим и рациональным, несмотря на явно-апологетический характер такого взгляда. Поэтому для него развитие капитализма должно означать развитие планомерно-организованного производства. И свойственный тов. Бессонову ухарский способ научного мышления заставляет его самого сформулировать этот вывод. Развитие капитализма, как и прочих общественных структур, это — постепенный рост планомерного технического разделения труда внутри общества9.

С этой точки зрения империализм оказывается эпохой, когда «сфер технического разделения труда возрастает до громадных размеров, охватывая в некоторых трестах почти все количество рабочих, вообще занятых в данной специальности. Соответственно суживается сфера общественного разделение труда»10.

Здесь тов. Бессонов примыкает, по сути дела, к тому взгляду на характер новейшего капитализма, который встречается в некоторых работах тов. Бухарина11, который, например, в «Экономике переходного периода» пишет: «Капиталистическое народное хозяйство превратилось из иррациональной системы в рациональную организацию, из бессубъективного хозяйства в хозяйствующий субъект. Это превращение дано ростом финансового капитализма и спайкой между экономической и политической организацией буржуазии12.

Кое-кто из наших противников в настоящей дискуссии был склонен некритически перенести этот взгляд в учебники.

Как известно, сейчас тов. Бухарин сделал из этой концепции политические выводы оппортунистического характера. По его мнению, сейчас в капитализме происходят некоторые процессы, ведущие к стабилизации на качественно новой основе «организованной бесхозяйственности». В этом вопросе тов. Бессонов, более или менее последовательно развивая свою мысль, приходит к еще более решительным формулировкам взглядов на природу военного и послевоенного капитализма.

«Там, где замирает товарный оборот, где спадает фетишистская стоимостная оболочка общественного труда, там перестают действовать прежние категории политической экономии, и обнажившийся материальный остов общественного производства требует другого подхода, скорее натурально-технического порядка, чем абстрактно-экономического»13.

Нужно быть слепым, чтобы в момент, когда социальная форма производства с величайшей разрушительной силой сжимает и уничтожает производительные силы, говорить об этих производительных силах, как об освободившихся от антагонистической оболочки. Действительный, объективный фетишизм стоимостной оболочки, — власть продукта труда над человеком, — достигает величайшего напряжения, принимает самые иррациональные и самые тяжелые формы, а тов. Бессонов подходит с «натурально-техническим подходом» к «обнажившемуся» «материальному остову общественного производства».

Нужно прямо сказать: такая слепота носит вполне определенный характер, перед нами чрезвычайно опасная тенденция.

Общие методологические корни этой тенденции — ясны.

Если производственные отношения берутся со стороны побочной формы движения, т. е. в том аспекте, в котором они не противоречат производительным силам, то общественное развитие принимает вид автоматической эволюции. В учении Маркса основой общественного развития была поляризация производственных отношений на две формы движения, противоположные друг другу, несмотря на связывающее их единство. С одной стороны, сводимые к технике, технические отношения, с другой стороны, антагонистические, противоречащие развитию производительных сил, отношения. И тот и другой полюс растет, и поэтому преобразование общественных отношений возможно лишь через мощное столкновение враждебных сил, через революцию.

Но, если признать, что антагонистические, иррациональные отношения все больше и больше вытесняются отношениями, непосредственно выражающими техническое разделение труда, то очевидно, чем дальше, тем больше, будет уменьшаться база общественного противоречия. Процесс будет идти все гармоничнее и плавнее. Это и есть подмена революционной диалектики плоским эволюционизмом.

Тов. Бессонов пишет:

«Таким образом, рассматриваемое с этой точки зрения общественное развитие представляет из себя постепенное отмирание слепой игры общественных сил, представленных рынком, и, наоборот, постепенный рост планомерного технического разделения труда внутри общества, рассматриваемого, как единый хозяйственный организм»14.

Сформулированная здесь концепция, основана на представлении о производственных отношениях, как о пассивном рефлексе производительных сил, на отрицании за ними особой формы движения.

Мы видели, что это отрицание привело к физиологически-энергетическому пониманию абстрактного труда, к представлению, что сущность капитализма — пропорциональность трудовых затрат, что эта пропорциональность все больше проступает наружу из-под оболочки рыночных отношений.

Революция вообще не может быть понята из механистической концепции общества. Но особенно ярко это скажется, если подойти к нашей революции, к социалистическому перевороту в отсталой стране. Именно здесь ярче всего видна диалектика общественного процесса. Если производственные отношения лишь пассивный рефлекс производительных сил в том смысле, что они лишены особой, несводимой формы движения, то для объяснения каждого изменения производственных отношений необходим непосредственно апеллировать к изменениям техники. Иначе получится «отрыв» и т. д. Но тогда уровень техники, уровень производительных сил оказывается единственным критерием возможности революции. Нельзя выводить ее из состояния всей общественной системы в целом, нельзя объяснять производственные отношения производственными отношениями, нельзя апеллировать к внутреннему имманентному развитию — этой «чертовщине». Тогда в технически-отсталой стране остается отрицать возможность революции, а если она произошла, то отрицать ее социалистический характер. Так понимали меньшевики связь и зависимость производственных отношений и производительных сил. Ленин пишет об этих рассуждениях по поводу книжки Суханова: «Они все называют себя марксистами, но понимают марксизм до невозможной степени педантски. Решающего в марксизме они совершенно не поняли: именно его революционной диалектики».

Механистическое представление о связи производительных сил и производственных отношений играет реакционную роль и для понимания строительного периода социалистической революции. Вообще говоря, для марксистов ясно, что социализм приносит с собой более высокую ступень в развитии производительных сил и с этим связана объективная неизбежность его победы. Построение социализма невозможно без подъема техники на новую ступень. С другой стороны, действительно, коренное преобразование техники невозможно без социалистического преобразования общества.

Но что получится, если понять это, как говорил Ленин, «по-педантски», т. е. ограничиться повторением этих утверждений в ответ на каждый конкретный вопрос действительности? Это и будет означать недиалектическое, догматическое понимание марксизма. К чему это в данном случае приведет?

Живая диалектика общественного процесса в действительности нередко сталкивает лбами голый лозунг подъема производительных сил и задачи строительства социализма, противоставляя их друг другу. Мудреного тут мало. В последнем счете, на протяжении всего переходного периода критерий подъема производительных сил и критерий социализма совладают. Но на отдельных отрезках они могут вступить в противоречие друг с другом. Поэтому, оценивая хозяйственные проекты, планы, события, мы не должны ограничиваться критерием производительных сил. Недостаточно, чтобы произошел непосредственный подъем производства. Если он идет в разрез с критерием социалистической трансформации, то мы должны отдать преимущество последнему.

Иначе думает профессор Кондратьев и его школа. С их точки зрения, единственным критерием наших хозяйственных успехов является подъем производительных сил. В последнее время в статьях тов. Фрумкина прозвучала эта же идея.

Конечно, переход к социализму невозможен без технической реконструкции, и если бы об этом шла речь, то никто бы не стал спорить. Но все дело в том, что процессы эти не идут совершенно параллельно и рядом. Обобществление может обгонять техническую реконструкцию и т. д. Это происходит потому, что процессы обобществления идут и своими путями и не ограничиваются пассивным следованием за техникой.

Представление о том, что процессы обобществления ограничены объемом технической реконструкции, своеобразно освещает задачи и возможности нашего планирования. Очевидно, особой свободы у нас в этой области нет. Странно было бы определяющей задачей плана считать обобществление, если оно детерминировано со стороны натурально-технической, со стороны производительных сил. Остается только послушно следовать за ними. Трудно поверить, но эти выводы сделаны в книжке, которая служила и еще служит, к сожалению, учебником нашей экономической политики. В «Советской экономике» тов. Айхенвальда мы читаем следующие строки, поражающие обилием и тесной внутренней связью идей, вдохновляющих враждебную нам школу экономиста.

«В чем же, в таком случае, задача социалистического планирования? Прежде всего, в познании того, что именно требуется с точки зрения естественно-технической необходимости для создания равновесия в обществе»15.

На «равновесии» остановимся позже. Пока заметим следующее. Тов. Айхенвальд из признания «естественно-технической необходимости» стержнем нашей экономической политики выводит, что наше планирование стают себе «прежде всего» познавательные задачи, познание некоторых объективных, от нас независящих, закономерностей общественного равновесия.

Этот шаг в сторону так называемого «генетического» метода планирования, получившего у нас достаточно широкую и печальную известность.

В. А. Базаров еще в 1924 году в брошюре «К методологии перспективного планирования» писал:

«Генетически выведенный перспективный план сельскохозяйственной продукции явится тем фундаментом, к которому должны быть приноровлены телеологически конструируемые перспективные планы отдельных отраслей хозяйства».

Впоследствии эта идея стала одной из центральных в арсенале Кондратьева и КО. У Кондратьева она фигурирует в качестве «предвидения», которое выявляется основным содержанием каждого плана. В противоположность этому методу, который сводится к уступке ведущей роли в нашем хозяйстве несоциалистическим укладом, выдвигается метод «телеологического» планирования. Примат телеологии, примат цели означает, что основным критерием становятся те задания, которые мы перед собою ставим.

Входит ли «генетика», «предвидение» в план? Конечно, входит. Но эта сторона нашего планирования никак не характеризует специфичности планового хозяйства. В капиталистическом обществе предприниматель тоже старается сообразовать свое поведение с теми прогнозами, которые он делает на основании конъюнктурных наблюдений. Поэтому — свести план к предвидению можно только в том случае, если отыскивать под специфической формой нашего хозяйства более общее, свойственное всяким общественным формациям содержание. Предвидение это — побочная форма планирования. Естественно, что механистическая интерпретация нашей экономики в первую очередь возводит ее в основное содержание плана. Классовый смысл «генетического метода» понятен. Социалистические закономерности в нашем хозяйстве проходят через сознание класса и партии, принимают форму директив и, следовательно, носят телеологический характер. Те закономерности, которые не принимают такого характера и проявляются стихийно, генетически, это — внутренние закономерности мелкобуржуазной стихии, которые тянут к капитализму. Уступить место или приноравливаться к «генетике», это значит расчищать почву для буржуазии, для капитализма.

Можно ли сказать, что в приведенной выше формулировке тов. Айхенвальд выбрасывает момент цели из планирования? Нет, этого сказать нельзя. Он ставит перед планом определенную цель. «Естественно-техническая необходимость» должна осуществиться таким образом, чтобы в обществе создалось равновесие. Прорывает ли это рамки механистической концепции плана и политически враждебной нам тенденции? Посмотрим. И Базаров и Кондратьев не отвергают некоторого элемента телеологии в планах, лишь бы он играл подчиненную роль, именно: помогал бы безболезненно осуществиться генетическим, объективным закономерностям (можно было бы сказать: «естественно-технической необходимости»). Больше того, они прямо требуют, чтобы план имел целью установить равновесие в хозяйстве.

Это «равновесие» в последнее время несколько разъяснилось, и мы ложем теперь судить о том, что скрывалось под этим псевдонимом.

Это прежде всего «балансовая увязка», к которой Громан сводит задачи плана. План, как баланс, вовсе не характерен для социализма. Балансовое равновесие между производством и потреблением, пропорциональность производства — это никак не характеризует специфических отличий социализма. Это — все та же побочная форма. Иначе и не могут представить себе социалистическое производство механисты, для которых это — та же самая рациональная организация производства, постепенно выползавшая при капитализме из-под иррациональной оболочки. Конечно, эта балансовая пропорциональность сама по себе многозначна и может включать в себя разные планы. В действительности, когда говорят о равновесии, то имеют в виду некоторые определенные пропорции и размеры производства.

О равновесии писали почти все экономисты, выступавшие с критикой нашей политики, но лучше всех выболтал смысл этого понятия Альберт Вайнштейн. Он пишет:

«Устранение хозяйственных затруднений должно идти по пути восстановления нарушенного равновесия, т. е. приведения капитального строительства и производства средств производства в соответствие с реальным накоплением в стране. Этот путь, на который стихийно в результате кризиса становится капиталистическое хозяйство, должен быть в СССР проведен при помощи плановых мероприятий»16.

Иначе говоря, при капитализме «естественно-техническая необходимость» известных пропорций проявляется стихийно. Мы должны итти к эта пропорциям планомерно.

Что тут смазывается это — непримиримая борьба между пропорциями, свойственными социалистическому производству и совершенно другими пропорциями, пропорциями капиталистического равновесия, к которому тянет нас капиталистический сектор нашего хозяйства.

Это отчасти связано с тем, что, подходя к советской экономике, механисты неизбежно не замечают враждебных нам капиталистических тенденций. И на помощь им приходят взгляды тов. Бессонова и его единомышленников.

Тов. Бессонов, как известно, думает, что «различие экономических эпох» сводится (sic!) к различию в степени развития материальных орудий труда»17.

В частности, отличие капитализма также заключается в «технических приемах», которые специфически характеризуют капиталистический способ производства в отличие от предшествующих общественных структур»18.

Мы видим, что тов. Бессонов превратил учение Маркса о специфичности технических приемов для разных экономических укладов в учение о сводимости социально-качественных различий к количественным различиям в уровне техники.

В докладе на диспуте в ИКП тов. Бессонов требовал включения технических характеристик в понятие капитала. Этим самым он присоединился к тем народникам, о которых писал Ленин:

«”Друзья народа”, впрочем, никогда не смогут вместить того, чтобы в крестьянском промысле, при общей его мизерности, при ничтожной сравнительно величине заведений и крайне низкой производительности труда, при первобытной технике и небольшом числе наемных рабочих был капитализм. Они никак не в состоянии вместить, что капитал — это известное отношение между людьми, отношение, остающееся таковым же и при большей и при меньшей степени развития сравниваемых категорий. Буржуазные экономисты никогда не могли понять этого: они всегда возражали против определения капитала»19.

Дальше Ленин утверждает, что экономические характеристики «необходимы и достаточны» для понятия капитала»20.

Когда тов. Борилин на дискуссии в ИКП привел это место, Бессонов заявил, что Ленин имел в виду торговый капитал. Тем самым он подтвердил, что для капиталистических предпринимателей указанные Лениным признаки «достаточны и требуются другие, о которых говорил Кривенко в 90‑х годах и Бессонов — сейчас».

Этот взгляд сейчас является чрезвычайно опасным в политическом отношении. Примените эту схему к кулацкому хозяйству, и мы получим отрицание его капиталистического характера. Ведь техническая отсталость кулацкого хозяйства многим даст повод отрицать наличие капиталистического элемента в нашей деревне.

Взгляды тов. Бессонова на понятие капитала объективно являются обоснованием попыток построения такой абстрактной модели советского строя, которая бы абстрагировалась от наличия капиталистических тенденций в нашей стране. В чем самая опасная сторона такой модели «двухклассового общества»?

Дифференциация деревни и другие процессы капиталистического развития перерываются у нас социалистической реконструкцией деревни, провесом социалистического строительства вообще. Но отрицание этой встречной капиталистической тенденции придает социалистическому строительству вид гармоничного и плавного процесса, а не жестокой борьбы с классовым врагом.

Таким образом, гармония хозяйственных закономерностей в механистической концепции советского строя дополняется гармонией классовых отношений.

Картина приобретает двухцветный характер. С одной стороны, товарное хозяйство — стихийно осуществляющее некоторые пропорции хозяйственного равновесия, с другой стороны, плановая форма осуществления этих пропорций — социализм.

Тут происходит синтез механистической концепции капитализма и механистической концепции социализма. Результат — механистическая концепция «закономерностей переходного периода». Капитализм превратился в форму пропорционального распределения труда. Дашковский вскрыл в нем общие всякой эпохе основы общественного бытия. Бессонов показал, как это «рациональное производственное зерно» освобождается от иррациональной формы. Шабс объяснил, что оно заключается в «учете потребностей общества». С другой стороны, социализм оказался «балансовым равновесием», т. е. знакомой нам пропорциональностью, но уже без иррациональной оболочки. Очевидно, что эта пропорциональность, обладая не только социологическим обоснованием («пространственная расстановка»), но и экономическим, объяснившим внутреннюю механику и капитализма, и социализма, сможет лечь в основу закономерностей советского хозяйства.

Венец натуралистического понимания экономических категорий материалистического и советского хозяйства — это «закон трудовых затрат», сформулированный тов. Бухариным в статье «К вопросу о закономерностях переходного периода». Как исходный пункт исследования, берется известном письмо Маркса к Кугельману, написанное 11 июля 1868 года. Приведем этот отрывок:

«Болтовня о необходимости доказать понятие стоимости покоится лишь на полнейшем невежестве как в области того предмета, о котором идет речь, так и в области научного метода. Всякий ребенок знает, что каждая нация погибла бы с голоду, если бы она приостановила работу, не говорю уже на год, а хотя бы на несколько недель. Точно также известно всем, что для соответствующих различным массам потребностей масс продукта требуются различные и количественно определенные массы общественного совокупного труда. Очевидно само собой, что эта необходимость разделения общественного труда в определенных пропорциях никоим образом не может быть уничтожена определенной формой общественного производства; измениться может лишь форма ее проявления. Законы природы вообще не могут быть уничтожены. Измениться может форма, в которой эти законы проявляются. А форма, в которой проявляется это пропорциональное распределение труда при таком общественном устройстве, когда связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда, — эта форма и есть меновая стоимость этих продуктов».

Очевидно, что Маркс здесь отнюдь не формулирует того, что он внес в теорию стоимости. Напротив, он напоминает «невеждам» и т. д. вещи, известные «всякому ребенку». Во всяком случае классикам была уже известна необходимость пропорционального распределения труда, и это письмо относится не к ним, а к вульгарным экономистам, как это видно из всего контекста.

Все это, однако, не выходит за рамки абстракции — «производства вообще». Под конкретной общественной формой отыскивается общий закон. Закон этот не исторический и не общественный. Это — закон природы. Аналитически подходя к стоимости, мы находим под этой формой человечески труд, распределенный по отраслям пропорционально потребностям. Маркс в письме указывает, что эта пропорциональность является вечным законом природы.

Мы видели выше, что тов. Бухарин в своих социологических и экономических построениях ограничивается аналитической постановкой вопроса. Он увидел «пространственную расстановку» людей под производственными отношениями. Он разглядел планомерную «рациональную систему» под аналитической оболочкой капитализма. Естественно, что тов. Бухарин свел общественное равновесие (понятие, которое у Маркса в теории кризисов понималось, как социальное, а не натуральное и потому специфическое для капитализма и для каждой другой эпохи) к этому внеобщественному закону. Закон этот стал общественным законом. Сначала тов. Бухарин говорит, что «закон трудовых затрат есть необходимое условие общественного равновесия при всех и всяческих общественных формациях»21.

Но уже через несколько строк мы читаем: «Таким образом, закон трудовых затрат голенький или в костюме оказывается обязательным и универсальным регулятором хозяйственной жизни»22.

Рассмотрим сначала, что представляет собой этот «закон» со стороны теоретической. С этой стороны нужно отметить, что перед нами цепь: производственные отношения, автоматически и рационально выражающие техническое развитие, физиологически равный и поэтому социально распределяемый труд, как труд, образующий стоимость, организованность, как сущность капитализма, и, наконец, теоретическое увенчание и обобщение всех этих взглядов — центральная идея, возводящая их в систему: — «Закон трудовых затрат»

А теперь выводы для советской экономики: «С этой точки зрения очевидно, что процесс победы социалистических плановых начал есть не что иное, как процесс сбрасывания законом трудовых затрат своего греховного ценностного белья, т. е. процесс превращения закона ценности в закон трудовых затрат, процесс дефетишизационного общественного регулятора»23.

Отсюда неизбежно следует, что по существу или, как пишет тов. Бухарин, «по материальному существу» нет разницы между законом стоимости и регулятором социалистического хозяйства. Единство советского хозяйства тов. Бухарин видит не в борьбе и подчинении враждебного сектора социалистическим закономерностям, а в тождестве «материального существа», т. е. в производственных пропорциях, свойственных и капитализму, и социализму.

Сторонники механистического направления в политической экономии своими экономическими, критическими упражнениями подвели под «закон трудовых затрат» теоретический фундамент, а с другой стороны, успели достаточно отчетливо формулировать выводы из этой теории.

Еще Дашковский писал об абстракции, социально уравнивающей труд: «В товарном обществе она (абстракция. — Б. К.) совершается стихийно и через посредство вещей в организованном сознательно. Но от этого ее качественная природа не меняется24.

Не меняется «качественная природа», не меняется «материальное существо». Этот взгляд получил известное распространение.

Если стоимость по существу совпадает с регулятором социалистического хозяйства, то это только терминологически отличается от утверждения, что она «по существу» сохраняется при социализме. Именно так смотрит на вопрос Н. Кажанов, ныне занимающий один из боевых участков общего механистического фронта. Он пишет:

«Поскольку производственные отношения в результате социалистической революции перестраиваются из классово-антагонистических в бесклассовые планово-урегулированные, постольку форма стоимости из меновой превращается в планово-урегулируемую форму стоимости, поскольку закон стоимости из общественно-стихийно действующей силы превращается в научно-регулируемую силу»25.

Кажанов не побоялся сделать надлежащие выводы из концепции механистов. Но, по существу, то же говорят экономисты, не порвавшие с традиционной терминологией. Тов. Айхенвальд пишет: «Замена капитализма социализмом будет означать ликвидацию стихийной стоимостной формы закона трудовых затрат»26. Теперь понятным становится, почему у тов. Айхенвальда задачи планирования заключаются «в познании того, что требуется с точки зрения естественно-технической необходимости для создания равновесия в обществе».

Из закона трудовых затрат, следовательно, из всей механистической концепции, следует, что мы должны в наших планах стремиться к равновесию, «по материальному существу», не отличающемуся от того, которое устанавливается при капитализме в стихийной форме, генетически. Мы должны планово делать то же самое, что делает капитализм стихийно. Вспомним приведенный выше совет А. Вайнштейна: «Этот путь, на который стихийно в результате кризиса становится капиталистическое хозяйство, должен быть в СССР проведен при помощи плановых мероприятий».

Нужно сказать, что такое представление о задачах советского государства не только логически, но и, так сказать, «исторически» связано с механистической концепцией в политической экономии. Я сейчас приведу один чрезвычайно интересный отрывок:

«Закон трудовой стоимости при капитализме есть закон, по которому распределение производственных элементов регулируется трудовыми затратами; и вот в сущности как раз этот же закон по необходимости проводится государственным хозяйством».

Эта отчетливая формулировка «закона трудовых затрат» дана до тов. Бухарина основоположником новейшей механистической ревизии марксового учения А. А. Богдановым27. Вся механистическая концепция: принцип равновесия, «закон трудовых затрат» и т. д. объединены не только одни методом, но и одним автором.

Этот же автор, предвосхищая Вайнштейна, говорит: «Совершенно также любое капиталистическое предприятие для того, чтобы находиться в равновесии с рынком, ведя воспроизводство в расширенном масштабе… должно получать в виде вознаграждения за свой продукт, — конечно, при посредстве денег, но это для нашего вопроса неважно, — должно получать возможность воспроизводить свое с + v плюс еще некоторую величину, которая определяется общим расширением хозяйства. Конечно, там это будет делаться путем колебаний, причем, может быть, одни капиталисты разорятся, другие еще более расширят свои предприятия. Но там стихийность, а здесь делает то же самое государство, оно вынуждено делать то же самое»28 (Курсив мой. — Б. К.).

В произведениях тов. Бухарина и его учеников встречаются оговорки, которые могут создать впечатление, что школа не стоит на этой точке зрения. Тов. Бухарин пишет: «Этот социалистический механизм, через который действует закон трудовых затрат, как мы видим, резко отличается от капиталистического. Поэтому тип развития и темп его иные»29. Казалось бы, основные закономерности социалистического хозяйства должны быть так сформулированы, чтобы они объяснили это отличие. Но тов. Бухарин проходит мимо этого, и дальнейший ход его теоретической и политической мысли исходит из сформулированного им единства «закона равновесия» капитализма и социализма.

Встречаются оговорки и в «учебнике» т. Айхенвальда. Но они еще лучше разъясняют действительный смысл всей теории. Возьмем положение «закона трудовых затрат» (сделанное тов. Айхенвальдом и, как известно, «авторизованное»).

«Различные механизмы действия закона трудовых затрат связаны с более быстрым или более медленным ростом различных хозяйственных отраслей. Стихийному способу регулирования, связанному с анархией производства, кризисами, депрессиями, периодами грюндерства и т. д., присущи свои особенности в чередовании ускоренных и замедленных темпов хозяйственного развития. Такие же особенности имеются и в отношении выдвижения той или другой отрасли производства, т. е. в «порядке» их роста. Плановый способ регулирования устраняет эти особенности и выдвигает другие, дающие возможность более энергичного движения вперед, ибо плановый способ регулирования есть высшая форма в организации хозяйства по сравнению с формой стихийно-рыночной»30.

Значит, все отличие в том, что плановый способ «регулирования», как высшая форма организации хозяйства, по сравнению с формой стихийно-рыночной, может избегать потерь от стихийности и поэтому энергичнее двигаться вперед. Однако с нашей точки зрения в капитализме иррациональны и специфичны для него не только конъюнктурные колебания, отклонения от пропорций и т. п., но и сами эти пропорции. Поэтому действительное отличие от капитализма отнюдь не заключается в том, что мы лучше капитализма приспособляем производство к этим якобы «необходимым и естественным» пропорциям. У тов. Айхенвальда к этому все сводится. Он, следуя за Кондратьевым, видит преимущество нашего строя в возможности «предвидения».

«Предвидение естественной и экономической необходимости, предупреждение конъюнктурных нарушений равновесия и бессмысленных затрат, высшая, лучшая организованность нашего хозяйства, — все это делает ход нашего роста более главным, рациональным и быстрым»31.

Это написано не кем-нибудь из модных за границей проповедников «бесконъюнктурного хозяйства». Однако еще более чеканная-формулировка дана самим тов. Бухариным. Он прямо берет быка за рога и все разговоры об отличии нашей экономики от капитализма заканчивает следующим заявлением:

«Но это ни в малой степени не значит, что здесь есть нечто, противоречащее закону трудовых затрат. Наоборот, здесь предварительная антиципация (предвосхищение) того, что при стихийном регулировании установилось бы post festum»32.

Тов. Бухарин сам сделал политические выводы из этой теоретической позиции.

Сделали их и некоторые его ученики. Мы, однако, остановимся на взглядах тов. Бессонова, который, занимая правильную политическую позицию, опирается на недиалектическую немарксистскую позицию в теоретических спорах.

Тов. Бессонов оказал «закону трудовых затрат» медвежью услугу. Он показал, на каком теоретическом базисе покоится этот «закон». Это вульгарно-натуралистическое, механистическое понимание основ марксовой теории.

У тов. Бессонова имеется субъективно хорошее намерение применять категории «Капитала» к нашей экономике и иллюстрировать теоретическую экономию примерами из советского хозяйства. Но он это делает следующим образом. Категории капиталистического хозяйства у него расплываются в свойственные всякому обществу рациональные отношения. Наоборот, в советском хозяйстве он видит только то, к чему можно подобрать аналогию в капиталистическом хозяйстве. Бессонов, так сказать, «социализирует» капитализм и «капитализирует» социализм. Первое мы уже видели, второе сейчас увидим.

На сцене опять равновесие:

«Коммунистическое общество предполагает полное равновесие над различными отраслями производства и полную рационализацию производств в каждой отдельной отрасти по принципу общественно-необходимого труда. В переводе на фетишистский современный язык такой способ организации общественного производства означает совпадение цен со стоимостями»33.

Совпадение цен со стоимостями означает равновесие, которое оказывается равновесием коммунистического общества. При всей оригинальности такого взгляда в нем нет ничего такого, чего бы не было в «законе трудовых затрат». И тов. Бессонов, требуя, чтобы наше планирование стремилось к такому равновесию, ссылается на статью тов. Бухарина и пишет: «Иного пути для дефетишизации закона пропорциональности, трудовых затрат у нас нет и быть не может»34.

Дальше идет требование, чтобы наша политика цен была направлена к совпадению цен со стоимостями, т. е. к тому, что стихийно происходит при капитализме.

«Конечный путь нашей политики цен заключается в максимально точном отображении нашей ценой тех реальных затрат труда, общественным выражением которых он является»35.

Точное отображение ценами действительных трудовых затрат означает эквивалентный обмен. Требование тов. Бессонова — это отказ от неэквивалентного обмена еще в тот период, когда отсутствуют несоциалистические уклады.

Среди людей, занимающихся теоретической экономией, тов. Бессонов известен, как знаток транспортного хозяйства. В этой области он конкретнее всего изложил практические выводы из своей теоретической позиции.

В тезисах «О порядке генерального пересмотра тарифов» тов. Бессонов пишет:

«Единственным принципом тарифной системы, соответствующим природе советского хозяйственного строя, задачам правильного развития районов и основам рационального транспортного хозяйства, является принцип реальной стоимости (издержки производства плюс фонд накопления) транспортной продукции, который и следует положить в основу советской тарифной системы».

Тов. С. Струмилин замечает по этому поводу: «Если принять этот тезис всерьез, то проблема тарификации сводится к простой арифметике. Исчисляются «издержки производства», приплюсовывается установленный процент прибыли — и дело в шляпе.

Цена производства зафиксирована. Но где же в таком случае метод для той или иной плановой экономической политики в области транспорта? Разве природа советского хозяйства противоречит задачам сознательного планового воздействия на народное хозяйство путем той или иной политики цен вообще и тарифной политики, в частности?»36 .

Этого возражения достаточно, чтобы отвергнуть предлагаемый тов. Бессоновым принцип, но от нас не должен ускользнуть политический смысл этого требования и связь его со взглядами на сущность советского хозяйства и задачи планирования.

Подытожим:

Механистическая критика марксовой политической экономии, тесно связанная с механистической ревизией материалистической диалектики, также тесно связана с «законом трудовых затрат». Механисты ограничиваются анализом, который может вскрыть под стоимостью лишь физиологически равный и социально-распределенный труд, т. е. рациональную организацию — пропорциональное распределение труда. Игнорирование иррациональности основной категории капитализма приводит к теории организованного капитализма.

В теории советского хозяйства «механисты ограничиваются также «побочной формой». Они сводят закономерности социалистической экономики к «закону трудовых затрат», планирование к предвидению, задачи плана к «равновесию». В общем, они предлагают нам выполнять то же самое, что сделала бы капиталистическая стихия «post festum».

Конечно, перед нами очень пестрая школа. Противоречат друг другу не только взгляды различных авторов, но и взгляды каждого из них. Однако через эту пестроту проступает некоторая единая тенденция. Ее-то мы и проследили. Она, несомненно, отражает напор враждебной нам стихии. Эту сторону дела мы не должны выпускать из виду в ходе теоретической дискуссии.

Примечания⚓︎

  1. С. Бессонов, Проблема пространства в перспективном плане, «Плановое Хозяйство» 1928 г., № 5, стр. 64. ↩

  2. Шабс, Обществ. труд, стр. 47. ↩

  3. Там же, стр. 49. ↩

  4. «Капитал», т. III, ч. 1, стр. 23. ↩

  5. «К критике», стр. 66. ↩

  6. Там же, стр. 67. ↩

  7. Доклад в ИКП 6/IV 29 г. ↩

  8. «Развитие машин», стр. 417. ↩

  9. Там же, стр. 418. ↩

  10. Там же, стр. 417. ↩

  11. Подробная критика этой точки зрения имеется в статье Б. Борилина в «Под Знаменем Марксизма», № 5 — 6 за 1925 г. ↩

  12. Экономика переходного периода, стр. 14. ↩

  13. С Бессонов, Развитие машин, стр. 42. ↩

  14. Там же, стр. 418. ↩

  15. Айхенвальд, Сов. экономика, стр. 285. ↩

  16. «Эконом бюллетень Конъюнктурного института» 1927 г., № 11 — 12. ↩

  17. «Проблемы Экономики», № 1, стр 142. ↩

  18. Там же, стр. 143. ↩

  19. Ленин, Собр. соч., т. I, стр. 127. ↩

  20. Там же, стр. 128. ↩

  21. Н. Бухарин, К вопросу о закономерностях, стр. 34. ↩

  22. Там же, стр. 37. ↩

  23. Там же, стр. 39. ↩

  24. «Под Знаменем Марксизма», цит. статья, стр. 210. ↩

  25. «Проблемы Марксизма» 1928 г., стр. 60. ↩

  26. Советская экономика, стр. 284. ↩

  27. «Вести. Коммун. Академии», № 15, стр. 214. ↩

  28. Там же. ↩

  29. Н. Бухарин, К вопросу о закономерностях…, стр. 50. ↩

  30. Айхенвальд, Советская экономика, стр. 293. ↩

  31. Там же, стр. 294. ↩

  32. Н. Бухарин, К вопросу о закономерностях.., стр. 52. ↩

  33. «Плановое Хозяйство» 1928 г., № 6, стр. 71. Разрядка автора. ↩

  34. Там же, стр. 73. ↩

  35. Там же, стр. 72. ↩

  36. «Плановое Хозяйство» 1928 г., № 8, стр 44 — 45. ↩