Перейти к содержанию

Карев Н. К вопросу о предмете политической экономии1⚓︎

Журнал «Под знаменем марксизма», 1929, № 5, с. 41—50

[# 41] Товарищи! В своем докладе «Диалектическое развитие категорий в экономической системе Маркса» И. И. Рубин говорил о том, что разработка предмета его доклада предполагает соединенную работу экономистов и философов. Это, конечно, совершено верно, и то, что у нас почти во всех науках за последнее время выдвинулись вперед вопросы общей методологии, диалектики их основных категорий, не случайно, а заложено в особенностях переживаемого нами времени, в особенностях тех задач, которые ставит это время перед марксизмом.

Мы живем в эпоху возникновения совершенно новых, неизвестных еще до сих пор, социальных форм, появления множества совершенно новых явлений, и для того, чтобы осознать их, недостаточно уже одного лишь результата прошлого исследования. На первый план, естественно, выдвигается метод, при помощи которого этот результат был достигнут. Лишь на основе метода диалектического материализм можно понять то новое, что создается теперь во всемирной истории, лишь на основе его уяснения можно развить целостное марксистское мировоззрение, проникающее все области современного знания.

Первое замечание, которое я хотел бы в связи с этим сделать, относится не столько к экономистам, сколько к философам. Было бы, конечно, совершенно неправильно думать, что экономисты могут обойтись без теории диалектики, без помощи философии, в рассмотрении тех категорий, которыми они оперируют в своей специальной области. Но так же неправильно было бы думать, что философы, ограничиваясь лишь чисто-абстрактным повторением и выведением логических категорий, могут сразу разрешить все конкретные, спорные вопросы, которые возникают в отдельных науках. В качестве предпосылки, «пролегомен ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в смысле науки», мне кажется надо предварить, что, если бы, скажем, мы категории гегелевской логики стали слепо, автоматически переносить на категории «Капитала» К. Маркса, то у нас получилось бы не изучение специфического предмета, а абстрактная, метафизическая конструкция, не имеющая никакого значения для самой науки. Маркс был прав, когда говорил, что при изучении конкретного предмета нас должна, прежде всего, интересовать логика дела, а не дело логики. Вскрыть же логику дела можно лишь изучением конкретного содержания политической экономии, применяя те методы установления связи между различными категориями [# 42] науки, которые разработаны в диалектике. Это замечание нужно сделать им того, чтобы предостеречь себя и вас от возможных ошибок, происходящих от некритического, чисто-внешнего применения теории диалектики.

Доклад И. И. Рубина носит название: «Диалектическое развитие категорий в экономической системе Маркса». К сожалению, в дискуссии по докладу рассмотрение самих категорий «Капитала» Маркса, разбираемых докладчиком, не нашло себе отражения, и центр тяжести спора был перенесен на предварительные, как бы подготовительные проблемы к тем, которые должны возникнуть при конкретном рассмотрении категорий марксовской политической экономии. Но так как дискуссия пошла уже по этому руслу, то и я ограничусь лишь двумя вопросами: во-первых, историчны ли предмет и категории политической экономии и если историчны, то в каком смысле; во-вторых, каковы взаимоотношения между производительными силами и производственными отношениями вообще и каково их отношение к политической экономии.

Прежде всего, историчен ли предмет политической экономии? Энгельс говорил, что всякая общественная наука есть наука историческая. В каком смысле говорил Энгельс об историчности всякой науки и, в частности, политической экономии? Прежде всего, в том смысле, что политическая экономия изучает исторически-определенный объект.

Энгельс, единственный из классиков марксизма давший специальное рассмотрение вопроса о предмете политической экономии, политическую экономию «в широком смысле слова» определяет как «науку об условиях и формах производства и обмена продуктов в различных человеческих обществах и о соответствующих способах распределения этих продуктов». Но так как «условия, при которых люди производят и обмениваются продуктами, не одинаковы для разных стран и изменяются в каждой стране из поколения в поколение» — «политическая экономия не может быть тождественной для всех стран и всех исторических эпох».

Каждый общественный организм, каждая общественно-экономическая формация, каждый исторически-данный способ общественного производства характеризуется особыми, только ему присущими законами движения и развития, и соответственно этому не может быть системы законов и категорий политической экономии, годной для всех исторических эпох. Может быть лишь система законов, характеризующих возникновение, функционирование, развитие и гибель экономической структуры, совокупности производственных отношений определенной общественно-экономической формации.

Историзм политической экономии, таким образом, заключается в том, что предмет ее есть исторически-развивающийся предмет. Историзм ее далее заключается в том, что законы и категории, которыми она оперирует, не являются универсальной отмычкой ко всем историческим эпохам и способам производства, а являются категориями, выражающими движение и изменение определенного типа производственных отношений людей, возникающих в известный период исторического развития общества и в известный период отмирающих.

Наконец, марксистская политическая экономия исторична и потому, что методом, которым она пользуется, является диалектический метод, который представляет не что иное, как исторический метод в его рациональной форме.

Что такое диалектический метод? Еще Гегель указывал, что диалектический метод познания представляет не что иное, как единство аналитического и синтетического познания предметов. Характеризуя классиков, Маркс писал, что отличительной особенностью их метода было стремление непосредственно свести к единству, доказать тождество источников различных экономических форм. Это необходимо вытекало из их анали[# 43]тического метода. Дело же политической экономии, по Марксу, заключается не только в том, чтобы аналитически свести данную сложную форму, являющуюся продуктом долгого исторического развития к ее простейшим элементам и предпосылкам, а и в том, чтобы генетически развить различные формы, различные фазы действительного процесса развития. Движение категорий в системе политической экономии не есть их формальная дедукция одной из другой, а представляет собой синтетическое развитие, синтетическое движение, отображающее реальное усложнение общественных отношений и углубление процесса его познания.

Логическое исследование, по словам Энгельса, в его рецензии на «К критике политической экономии», есть то же историческое исследование, только лишенное его исторической формы и нарушающих его синтетическое движение случайностей. Конечно, было бы совершенно неправильно представлять себе дело так, что историческое и логическое развитие совпадают целиком и полностью. Если бы они совпадали целиком, то был бы прав вульгарный эмпиризм. Совершенно неправильно, конечно, было бы представлять себе структуру «Капитала» таким образом, что все те категории, которые, скажем, развиваются в III томе «Капитала», исторически возникают позже, чем те категории, которые рассматриваются в I томе. Развитие категорий в «Капитале» представляет собой, с одной стороны, отражение исторического развития производственных отношений товарно-капиталистического общества, а, с другой стороны, оно представляет собой синтетическое движение мышления, воспроизводящего конкретное многообразие явлений развитого капиталистического общества, начиная от его простейших, составных элементов и кончая мировым рынком. Однако, если, с одной стороны, не имеется точного соответствия между историческим и логическим развитием, то все же с того же, чем начинается история, должна начинаться и система науки, и дальнейший ход мысли в основном является не чем иным, как зеркальным отображением хода исторического развития в его зрелой, классической форме.

Благодаря тому, что логическое и историческое в «Капитале» не исключают друг друга, развитие его категорий есть не только логическая дедукция, в «Капитале» дается не саморазвитие пустых и абстрактных форм, а воспроизводится и осознается диалектика реальных процессов. Если таким образом понимать задачу, которую ставит себе Маркс в «Капитале», если все основные категории политической экономии историчны, т. е. связаны с определенной общественно-экономической формацией, с определенным способом производства, — а различные общественно-экономические формации, по Марксу, различаются тем особым способом, каким достигается в них соединение непосредственных производителей со средствами производства, различаются различными типами производственных отношений, — то мы не можем не считать политическую экономию «в широком смысле слова» наукой о производственных отношениях различных общественно-экономических формаций, а систему категорий политической экономии, развитую Марксом в «Капитале» — наукой о производственных отношениях капиталистического общества. Что это значит? Я должен оговориться, что я держусь на предмет политической экономии той же точки зрения, какую правильно развивал Энгельс с благословения Маркса в «Анти-Дюринге» и которую целиком принимал Ленин в его рецензии на «Курс» А. Богданова. Ошибка политической экономии Богданова и Степанова заключается не в том, что они признавали возможным изучение политической экономией различных типов производственных отношений и их перехода одного в другой, а в том, что законы и категории политической экономии они понимали внеисторически, считали возможным переносить их с одной общественно-экономической формации на другую, не понимали исторической ограниченности, своеобразия, специфич[# 44]ности этих законов. Историчность они понимали не в смысле исторической смены законов; а в смысле существования таких законов, которые общи всем историческим периодам, в то время как на самом деле каждая общественная формация имеет свои законы развития, для нее характерные. Системы законов — категорий политической экономии, охватывающей все общественно-экономические формации, не может быть, если не считать системы самых банальных общих мест, но это не значит, что невозможно изучение законов движения смены производственных отношений различных общественно-экономических формаций с точки зрения одного и того же метода. Раз предмет политической экономии представляет собой изучение развития и смены производственных отношений различных общественно-экономических формаций, прежде всего, производственных отношений капиталистического общества, то это означает, что предмет политической экономии включает в себя и классовые отношения, непосредственно вырастающие из производственных отношений. Политическая экономия ни в малой степени не может абстрагироваться от классового деления общества, а непосредственно включает рассмотрение его в свой предмет.

Однако, в связи с этим, возникает вопрос, — в каком же отношении находятся производственные отношения к производительным силам общества и в каком отношении политическая экономия должна находиться к изучению взаимозависимости, которая существует между производственными отношениями и производительными силами. Можно сказать, в известном смысле, что производительные силы и производственные отношения представляют собой содержание и общественную форму определенного способа производства. Я говорю: в известном смысле, — потому, что если вы возьмете изолированно производительные силы или производственные отношения, то они сами по себе представят в свою очередь единство, также распадающееся на форму и содержание. Производственные отношения, напр., сами являются содержанием по отношению к политическим, государственным и всяким иным формам, которые возникают на их основе. Известно, что Маркс полагал, что основанием общественной жизни, базисом общественной жизни является совокупность производственных отношений, которая соответствует определенной ступени развития производительных сил и на основе которой возникают различные надстройки и формы общественного сознания. Однако, в известном смысле, повторяю, если мы берем данный способ производства в целом, мы можем рассматривать в нем взаимоотношение между производительными силами и производственными отношениями, как взаимоотношение между содержанием и общественной формой. Каково же должно быть понимание соотношения между содержанием и формой с точки зрения диалектического метода? Диалектический материализм в одинаковой степени отрицает и такое представление, согласно которому, содержание и форма тождественны друг другу и которое неизбежно ведет к механистическому миропониманию, и такое их понимание, которое усматривает содержание и форму, как абсолютно оторванные друг от друга и которое ведет к кантовскому априоризму. Содержание и форма не могут рассматриваться ни как абсолютно оторванные друг от друга, ни как абсолютно тождественные друг другу. Как же мы должны их рассматривать? Диалектический материализм рассматривает соотношение между формой и содержанием таким образом, что содержание полагает и предполагает форму. Движение содержания есть то, что полагает смену различных форм, но, с другой стороны, сама форма не есть что-то внешнее и пассивное по отношению к содержанию. Сама форма есть содержательная форма. Плеханов, напр., в своей полемике с Богдановым, определял форму, как закон, строение предмета. Диалектическое взаимоотношение между формой и содержанием заключается в том, что, [# 45] с одной стороны, содержание имеет некоторый приоритет по отношению к форме в том смысле, что полагает и предполагает определенную форму, а с другой стороны, форма, раз возникнув, не представляет собою чего-то пассивного, внешнего по отношению к содержанию, а имеет некоторую имманентную логику развития, предполагает диалектическое взаимодействие с содержанием и, наконец, вступает в противоречие с содержанием, развивающимся в пределах данной формы. Если так понимать соотношение между содержанием и формой с точки зрения диалектического материализма, — а мне кажется, что это единственно правильное их понимание, так как всякое другое неизбежно ведет к механическому материализму или идеализму, — если так понимать соотношение между ними, то как нужно мыслить соотношение между производительными силами и производственными отношениями в условиях определенного способа производства, поскольку мы будем его рассматривать, с одной стороны, как содержание, с другой стороны, как определенную общественную форму, которую это содержание принимает на данной ступени своего развития? Как известно, ход общественно-исторического процесса, с точки зрения марксизма, определяется развитием материальных производительных сил и различных систем производственных отношений, возникающих на их основе. Вместе с этим для материалистического понимания истории возникает одна, чрезвычайно важная проблема: что же обуславливает собой развитие самих производительных сил общества? Каково взаимоотношение между определенным типом развития производительных сил и обусловленной им общественно-экономической формой? Можно ли непосредственно сводить все многообразие этой формы к данному уровню развития производительных он в условиях определенного способа общественного производства? Что этот вопрос имеет фундаментальное значение, явствует из всех тех споров, которые велись у нас вокруг Богданова и его понимания исторического материализма. Как ответить на этот вопрос? Если механически мыслить взаимоотношение между производственными отношениями и производительными силами, если мыслить их, положим, так, как они рассматриваются в конструкции Богданова, где экономика оказывается лишь пограничной областью между идеологией и техникой, если мы непосредственно отождествим движение производственных отношений с движением и развитием производительных сил, то мы получим тогда как бы два параллельных друг другу ряда, наслаивающихся друг над другом, при чем производительные силы выступают в качестве независимой переменной, а производственные отношения — в качестве ее функции.

К чему приведет такое понимание отношения между производительными силами и производственными отношениями? К тому, что мы забудем о диалектичности их связи, отмеченной Марксом во «Введении» к «Zur Kritik etc.», за единством забудем о их реальном различии. А следствием этого будет безвыходное положение в вопросе о том, что же определяет собой развитие самих производительных сил. Попытка выйти из затруднения ссылкой на то, что движение производительных сил определяется соотношением между системой, обществом, и средой, природой, нисколько не помогает, так как общество за сравнительно короткий период времени пробегает целый ряд исторически сменяющих друг друга форм, в то время как природная среда остается относительно неизменной.

Очевидно, мы должны искать разрешения проблемы по другому пути, мы должны искать имманентное движение внутри определенного способа производства, которое предполагало бы, конечно, взаимодействие с природной средой и которое вне этой среды невозможно, но которое вместе с тем являлось бы некоей внутренней пружиной развития производительных сил общества. Чем же объясняется и обуславливается имманентное движение обще[# 46]ственных производительных сил, связывающих между собой различные исторические эпохи? На основании того рассмотрения взаимозависимости содержания и формы, которое мы дали ранее, мы можем сказать, что содержание и форма связаны в процессе развития таким образом, что, раз возникнув, определенная общественная форма дает форму для развития того содержания, которое обусловило появление самой этой формы Раз возникнув, определенная форма производственных отношений не представляет пассивное отражение производительных сил, а дает форму, дает закон их дальнейшего движения. Диалектика взаимоотношения между производительными силами и производственными отношениями такова, что движение содержания, обусловив появление определенной формы, совершается затем в пределах этой формы и под ее влиянием. В III томе «Теорий прибавочной стоимости» Маркс пишет: «Differentia specifica, — следовательно, также специфическая ограниченность, — которая составляет предел буржуазного распределения, входит и в само производство, определяет его, господствует над ним. Но оно вынуждено в силу своих собственных имманентных законов, с одной стороны, так развить свои производительные силы, как будто оно не является производством на ограниченной общественной основе; с другой стороны, оно может их опять-таки развить лишь в пределах этой ограниченности; в этом состоит самая глубокая, внутренняя, таинственная причина кризисов, выступающих в нем противоречий, внутри которых оно движется, и благодаря которым даже грубому наблюдателю оно представляется лишь исторически преходящей формой».

В другом месте, в III томе «Капитала», Маркс говорит: «Поскольку процесс труда есть только процесс между человеком и природой, его составные элементы общи всем формам общественного развития. Но каждая исторически определенная форма этого процесса развивает далее его материальные основы и его общественные формы. Достигнув известной ступени зрелости, данная историческая форма устраняется и уступает место более высокой. Момент наступления такого кризиса обнаруживается в том, что приобретает особую широту и глубину противоречие и противоположность между формами распределения, а следовательно, и исторически-определенной формой соответствующих им отношений производства, — с одной стороны, и производительными силами, производительной способностью и развитием ее факторов, — с другой стороны. Тогда разражается конфликт между материальным развитием производства и его общественной формой».

Значит форма здесь мыслится не как нечто внешнее, не как нечто такое, что мы должны непосредственно выводить из соответствующего уровня развития производительных сил, а она находится в диалектическом взаимодействии со своим содержанием. Это не значит, что производительные силы не имеют никакой собственной логики развития. Они не только полагают определенную общественную форму, но и на известной ступени развития необходимо перерастают ее. Однако само это перерастание происходит в определенной общественной форме и не может быть понято вне ее, включается в закон ее движения. Если мы будем мыслить конкретно исторически те процессы, которые мы хотим изучить, если мы возьмем капиталистический способ производства, то, как мы указали уже ранее, задача науки, политической экономии будет заключаться в том, чтобы установить закон его движения. Что движет вперед развитие капиталистического способа производства? С одной стороны, та система производственных отношений, которая его характеризует, может возникнуть лишь на определенном уровне развития производительных сил, обусловлена этим уровнем развития производительных сил. Но, с другой стороны, раз возникнув, капиталистический способ производства имеет свой [# 47] имманентный закон развития. Маркс, во II томе «Теорий прибавочной стоимости», говорит на эту тему следующее: «Мы никогда не должны забывать, что при капиталистическом производстве речь идет не непосредственно о потребительной ценности2, а о меновой ценности, и специально об увеличении прибавочной ценности. Это служит движущим стимулом капиталистического производства, и великолепно то объяснение, которое, желая путем резонирования устранить противоречия капиталистического производства, отвлекается от его основы и превращает его в производство, рассчитанное на непосредственное потребление производителей». Говоря в письме к Анненкову о развитии машин, Маркс пишет: «Можно сказать, что до 1825 года — эпоха первого всеобщего кризиса — потребности потребления росли быстрее производства и развитие машин было неизбежным последствием потребностей рынка. Начиная с 1825 года изобретение и применение машин были только результатом войны между рабочими и предпринимателями».

Таким образом, Маркс полагает, что движущий стимул развития производительных сил капитализма не может рассматриваться вне системы его производственных отношений, а именно в них находит себе основание, реализуясь в борьбе классов. Только следуя этому указанию Маркса, можно объяснить классовый антагонизм. С изложенной мною точки зрения Маркса вам легко будет увидеть, как развитие содержания в пределах определенной формы создает противоречие между ними, как капиталистический способ производства вызывает духов, с которыми он не может уже справиться, как отсюда возникают кризисы и необходимость смены капиталистической формы производства. Поэтому, если мы хотим определить предмет политической экономии, то можно сказать, что так как политическая экономия «в узком смысле слова», говоря словами Энгельса, изучает законы движения капиталистического способа производства, то поэтому политическая экономия имеет своим предметом изучение тех социальных форм, которые способствуют развитию производительных сил при капитализме и в то же время вступают в противоречие с ними. Она изучает, каким образом совершается смена тех производственных отношений, которые мы имеем при капитализме, и как подготовляется переход к новой общественной формации.

Можно ли сказать, что если мы даем такое определение предмету политической экономии, если мы выдвигаем момент социальной формы, то мы приходим к идеалистической точке зрения и устраняем совершенно материальный момент, подрываем основания материалистического понимания истории? Мне кажется, что сказать это было бы абсолютно неправильно. Производственные отношения, конечно, не представляют собой материального в смысле чего-то вещественного, подобного веществу природы, но производственные отношения и не есть нечто идеальное, они — производственные отношения людей, определенным образом связанных в процессе производства. Если вы возьмете в общей постановке вопрос о том, что такое материя общественной жизни, то ни в какой степени ее нельзя свести только к вещественным элементам. Общественная материя для Маркса, — совокупность производственных отношений людей, связанная с определенной ступенью развития производительных сил и, поэтому, когда [# 48] мы исходим из системы производственных отношений, мы ни в какой степени не можем погрешить против материализма.

Однако против нашего понимания предмета политической экономии можно высказать еще одно возражение, которое заключается в том, что существуют законы, общие различным общественно-экономическим формациям, формулируя которые мы должны исходить уже не из системы производственных отношений, а непосредственно от производительных сил общества. В прениях указывалось на то, что такими законами являются закон трудовых затрат или закон равновесия системы общественного производства, которые обязательны для различных общественно-экономических формаций. А раз они обязательны по отношению ко всем общественно-экономическим формациям, в том числе и по отношению к капитализму, то именно от них должна отправляться политическая экономия как наука о капиталистическом способе производства. Можно ли стать на эту точку зрения? Я не имею возможности здесь подробно подвергать критике теорию равновесия, которая критиковалась уже неоднократно в связи со взглядами Богданова, являющегося ее основоположником, тем более, что именно у Богданова она составляет органический составной элемент всей его философской системы. Однако мне кажется, что если бы мы захотели формулировать в двух словах, чем отличается метод Маркса от метода Богданова, то мы можем сказать, что Маркс ищет закон движения предмета, а Богданов — закон его равновесия, что Маркс рассматривает равновесие, как момент движения, а Богданов — движение, как момент равновесия. Первое — есть точка зрения материалистической диалектики, второе — есть точка зрения «Тектологии», хотя бы и несколько материализованной. Поэтому Маркс и говорил не о законе равновесия, а о законе функционирования и равновесия, а затем движения, развития и гибели общественных форм. То же можно найти и у Энгельса в его «Диалектике природы». Что же касается закона трудовых затрат, известного всякому ребенку, по словам Маркса в его письме к Кугельману, то здесь нужно различать две вещи. С одной стороны, как известно всякому ребенку, для всякого общества обязательно производить, и для того, чтобы удовлетворить определенную массу потребностей, необходимо, чтобы было налицо разделение общественного труда в определенных пропорциях. Однако самый тип пропорциональности ни в малой степени не может считаться чем-то независимым от социальной формы для различных общественных формаций. Если мы будем исходить из того, что для каждого данного момента исторического развития данный тип пропорциональности не зависим от специальной формы и сама форма есть только чисто-внешняя форма проявления этой пропорциональности, тогда невозможно будет объяснить процесс перехода от одной формации к другой, их движение, противоречивость процесса, находящего себе разрешение в классовой борьбе. Пропорциональность распределения труда достигается в историческом движении в борьбе классов, как носителей различных социальных систем, представляющих принципы разного рода пропорциональностей. Поэтому, если мы будем, исходя из принципа трудовых затрат, считать, что для каждого общества данная социальная форма есть не что иное, как лишь чисто-внешняя форма его проявления, не приходящая в диалектическое взаимодействие с ним, то вы не поймете, как же происходит борьба между различными общественными классами за разный тип развития и разный вид пропорциональности. Последнее, в практической постановке вопроса, может вести к самым плачевным последствиям. Мне кажется, что в той общей форме, в какой говорит о законе трудовых затрат Маркс, этот закон представляет лишь констатирование относящихся ко всем способам производства, поэтому абстрактных и малосодержательных, положений, — [# 49] не в том смысле, чтобы они были вообще безразличны, а в том смысле, что политическая экономия, как наука об исторически определенном способе производства, должна видеть свою задачу в отыскании закона движения своего предмета, а не в том, что имеет значение вообще по отношению ко всякому обществу. Если вы возьмете абстрактно закон трудовых затрат, независимо от той социальной формы, в которой он проявляется, то вы придете к выводам, которые не дадут вам возможности понять реальную динамику борьбы классов, как носителей различных типов социально-экономического развития. Поэтому указание на закон трудовых затрат, в том виде, в каком оно было сделано, ведет нас к внеисторическому пониманию категорий политической экономии, очень близкому к Богданову, но совершенно чуждому марксизму.

Мне кажется, что, присматриваясь к тем спорам, которые сейчас ведутся в области политической экономии, мы не можем сказать, чтобы у нас были налицо готовые, до конца продуманные точки зрения. Мы можем говорить, как мне кажется, пока только о тенденциях. Конечно, с одной стороны, было бы совершенно неправильно думать, что в наших условиях невозможно появление такой тенденции, которая бы чисто-формалистически стала понимать и диалектику развития категорий, и диалектику развития экономических отношений. Вообще говоря, такая тенденция не исключена. Она отчасти заносится к нам с Запада, отчасти может возникнуть и в наших условиях. Однако, если присмотреться к тому, что у нас в советских условиях за последнее время выступает против марксистской точки зрения во всех областях знания, то мы увидим, что прежде всего нам приходится сталкиваться с механистическим извращением марксизма. Оно коренится, совершенно независимо от воли тех, кто выступает с этой точкой зрения и подчас совершенно независимо от этих воззрений по другим вопросам, — я не хочу в данный момент переводить дискуссию с теоретических рельс на другие, — оно коренится в особых условиях классовой борьбы при диктатуре пролетариата. Если продумать до конца, что заложено в обстановке нашего времени, каковы у нас тенденции теоретической борьбы за марксизм, то я думаю, что никто не будет отрицать, что в нашей обстановке заложена возможность такого понимания экономических явлений, когда социальная форма непосредственно отождествляется с материально-техническим ее содержанием. В то время, как в условиях диктатуры пролетариата успешное социалистическое строительство возможно лишь при совершенно ясном понимании того, с какими общественными укладами, с какими социально-классовыми типами мы имеем дело, противоположная тенденция заинтересована в выпячивании лишь чисто-технического момента и в смазывании его социальной формы. Такова тенденция, проповедующая абстрактное развитие производительных сил. Если, например, пишется, что «каждой социальной форме, каждой общественной форме соответствует специфическое, только этой общественной форме присущее, сочетание орудий труда и технических приемов, и, наоборот», или, что трактор есть база коллективистических отношений деревни, а «индивидуальное хозяйство неразрывно связано с сохой и лошадью», то я считаю, что это неправильно, — так как приводит к тому, что технический факт сам по себе рассматривается уже как носитель определенной социальной формы, а не как момент взаимоотношения между развитием производительных сил и социальной формой всей общественной системы. Несомненно, что цитированное рассуждение отчасти есть, вероятно, просто продукт некоторого увлечения нашей грандиозной и важнейшей для социалистического строительства работой по поднятию уровня производительных сил страны, но отчасти оно следует из самой логики механистической точки зрения. А эта логика может привести к тому, что нельзя уже будет объяснить, как возникает [# 50] противоречие между производительными силами и производственными отношениями при капитализме, как возможно противоречие между высоко-развитой техникой, высокими формами обобществления труда, с одной стороны, и частным характером присвоения при капитализме, — с другой стороны. Если вы будете непосредственно сводить производственные отношения к производительным силам, то вы придете к тому, что невозможно будет понять самый процесс социальной революции, потому что более высокоразвитую технически страну вам придется рассматривать, как наиболее высоко-развитую и в социальном отношении. (Реплика Бессонова не слышна).

Тов. Бессонов, я не только не говорил, что производственные отношения не находятся в противоречии с развитием производительных сил при капитализме, но я именно все время говорю, что если вы станете на путь непосредственного сведения социального к техническому, то вы не сможете объяснить этого противоречия. Вы возражаете, ссылаясь на советское хозяйство, но я боюсь, что если вы заговорите о советском хозяйстве, то попадете в то положение, о котором в евангелии сказано: «Поднявший меч от меча и погибнет».

Поэтому я и думаю, что, конечно, мы ни в малой степени не можем сказать, что те проблемы, которые перед нами стоят, уже в достаточной мере осознаны и разработаны. Несомненно, что к изучению диалектики категорий «Капитала» мы только еще приступаем, и что в этой труднейшей работе, особенно на первых порах, возможно громадное количество ошибок. Я не хочу сказать, что все то, что по этой линии говорил И. И. Рубин, верно. Но из тех задач, которые стоят сейчас перед марксизмом-ленинизмом, мне кажется, вытекает необходимость в первую голову приложения к изучению политической экономии метода материалистической диалектики, вытекает борьба против механистического ее понимания. Если мы не будем исходить из этих задач, то мы не двинемся вперед, и, только следуя по этому пути, мы сможем прийти к пониманию тех процессов, которые происходят у нас в процессе перехода от капитализма к социализму.

Примечания⚓︎

  1. Сокращенная стенограмма выступления в Институте Красной Профессуры по докладу И. И. Рубина «Диалектическое развитие категорий в экономической системе Маркса» (напечатанному в №№ 4 и 5 «Под Знаменем Марксизма» за этот год). ↩

  2. Это, конечно, не значит, что определение потребительной стоимости не имеет вообще никакого значения для экономических форм, но оно представляет интерес для политической экономии лишь как момент диалектики этих форм. ↩