И. Г. Экономические фокусы. Бем-Баверкиада¹

Сборник «Основные проблемы политической экономии», 1922 г., с. 181—213

Евгений фон Бем-Баверк состоит профессором Венского университета и советником австро-венгерского министерства.

Евгений фон Бем-Баверк написал двухтомное сочинение, озаглавленное «Капитал и прибыль».

Как можно было ожидать, его произведение начинается критикой до сих пор существовавших теорий прибыли, и, как этого так же можно было ожидать, эта критика вышла довольно длинной: она обнимает весь первый том. В этом критическом томе Евгений фон Бем-Баверк, само собою разумеется, приходит к заключению, что все до сих пор существовавшие объяснения прибыли были никуда негодны и бесполезны, и обещает дать во втором томе новое оригинальное решение проблемы.

Второй том, действительно, появился через несколько лет после первого, и теперь мы имеем перед собою его собственную теорию, изложенную в изящном томике, обнимающем приблизительно 450 страниц.

Мы намерены подвергнуть эту теорию критике. В заключение своей критики социалистической теории прибыли Бем-Баверк говорит: «Социалисты, как критики, дельны, но, как догматики, они чрезвычайно слабы. К этому убеждению мир пришел бы давно, если бы их противники обладали таким острым и метким пером, как Лассаль, и таким беспощадным, как Маркс» (т. I, стр. 446).

Теперь, однако, дело обстоит иначе. Теперь выступает сам Бем-Баверк, объединяя в своем лице и Лассаля и Маркса.

Да, это Маркс и Лассаль, и профессор и советник министерства. Этого, пожалуй, слишком много для одного человека. Но посмотрим, что преподносит нам Бем-Баверк!

Мы пока рассмотрим его, как догматика, оставляя за собою возможность разобрать его, как критика.

Мы дадим пока изложение его системы, а затем подвергнем ее критике.

I. Манипуляции

Motto — «Никакого колдовства, только ловкость рук».

В основе теории прибыли Бем-Баверка лежит особая теория ценности. Мы должны сперва познакомить читателя с последней для того, чтобы оценить по достоинству первую. Мы сделаем это кратко и охарактеризуем ее в нескольких словах, чтобы скорей добраться до венца творения — до объяснения чудесного исчезновения продукта труда из рук рабочих и его появления в элегантной денежной форме в карманах капиталистов.

Ценностью Бем-Баверк обозначает «то значение, которое благо или комплекс благ приобретает для благополучия субъекта, как условие удовлетворения потребности, невозможного без этого блага или комплекса благ» (т. II, стр. 143). Это определение ценности не следует, однако, смешивать с тем, что обыкновенно обозначается, как «потребительская ценность». Здесь принимается во внимание не физическое свойство блага, благодаря которому оно может служить хозяйственным потребностям.

Эти физические свойства блага остаются неизменными при всех переменах экономической формы отдельных хозяйств: перец одинаково остер, как при скудном обеде рабочего, так и при лукулловском обеде бонвивана. Однако, не на эти демократические свойства благ обращает свое внимание Бем-Баверк, а на то значение, которое благо приобретает в каждом отдельном случае для каждого отдельного лица. Оставаясь при нашем примере, приходится признать, что перец, по всей вероятности, имеет меньшую прелесть для неизбалованного вкуса рабочего: рабочий придает ему меньшую «ценность», чем богач-гастроном. Имеется, как известно, и немало деликатесов, которые совершенно не отвечают вкусу обыкновенного человека, но на которые страшно падки гурманы. Такие предметы, несмотря на их постоянное физическое свойство, в различных случаях имеют различное значение.

Это значение блага, его «ценность» изменяется не только в зависимости от физического и духовного различия хозяйствующих субъектов, но и от различия экономических отношений, соотношения между «потребностями и средствами их удовлетворения. Так как это соотношение индивидуально крайне различно, то «одно и то же благо может обладать для разных лиц совершенно различной субъективной ценностью, — обстоятельство, без которого (по Бем-Баверку) осуществление обмена вообще немыслимо. Таким образом одно и то же количество благ имеет, при одинаковых условиях, для богатого и бедного различную ценность, а именно — для богатого меньшую, нежели для бедного. Так как богатые более снабжены разными видами благ и так как они имеют возможность удовлетворять и наименее важные потребности, то прирост или сокращение возможности удовлетворения потребностей, в зависимости от наличности данного экземпляра благ, здесь маловажно, — в то время как для бедного, удовлетворяющего вообще только насущнейшие потребности, всякому экземпляру присуща громадная полезность» (т. II, стр. 171).

Различные хозяйствующие субъекты, с различной степенью удовлетворения их потребностей, оценивают блага по-разному. Эти различные оценки взаимно сталкиваются на рынке, и в результате коллизии индивидуальных оценок возникает цена. Цена таким образом «с начала до конца является продуктом субъективных оценок» (т. II, стр. 219). Таким образом мы имеем полное право определять цену, как результат сталкивающихся на рынке субъективных оценок товаров и денежных сумм» (т. II, стр. 220).

Такова великолепная теория ценности Бем-Баверка. Для того, чтобы перейти от нее к прибыли, недостает одного промежуточного звена; это — настоящее и будущее в хозяйстве. Благодаря своей многословности (мы потом увидим, чем это объясняется), Бем-Баверк посвящает этому вопросу особую главу в 50 страниц. Нам слишком дорого время читателя, чтобы принесть его в жертву словоохотливости Бем-Баверка. Удовлетворимся здесь несколькими строками, так как в действительности их вполне достаточно для того, чтобы изложить эту важную материю, «которая, несмотря на свое очевидное величайшее значение, странным образом до сих пор чрезвычайно мало исследована».

Предоставим слово самому Бем-Баверку:

«Мы живем в настоящем, но наша будущность для нас не безразлична: наши разумные желания направлены на продолжительное, охватывающее настоящее и будущее жизненное благополучие»² (т. II, стр. 250).

Таким образом блага в будущем имеют для нас значение, ценность; мы их оцениваем, мы сравниваем эту ценность с ценностью благ настоящего времени. Однако, ценность будущих благ, или будущая ценность благ, или ценность благ в будущем обыкновенно меньше, чем ценность благ настоящего. Это происходит по разным причинам, мы их, однако, можем опустить: достаточно, что это так. «Блага настоящего, как общее правило, более ценны, чем блага будущего того же количества и рода». И в другом месте он пишет: «Так как равнодействующая субъективных оценок определяет объективную меновую ценность, то настоящие блага, как общее правило, имеют более высокую меновую ценность и цену, нежели будущие блага того же рода и количества» (т. II, стр. 248 и 261).

И это все! Это та великая тайна, объяснение которой во всей ее широте было дано одному только Бем-Баверку. Бедное человечество, которое должно было столько времени ждать!

А теория прибыли? Когда мы доберемся до нее? Мы уже стоим в центре этой теории. Неужели? Но, рассуждая во имя логики, — каким же образом? Ведь еще не сказано ничего о производстве, а прибавочная ценность, как и всякое обыкновенное благо, должно быть прежде всего произведено. Конечно, но это не имеет значения. Так хочет Аллах и Бем-Баверк, его пророк. Во всяком случае, мы скоро услышим кое-что и о производстве.

«Естественная разница ценности между настоящими и будущими благами является источником, из которого берет начало всякая прибыль» (т. II, стр. 299). Но как это происходит? Происходит это столь замечательным образом, что с целью объяснения я предоставляю слово самому Бем-Баверку. Вот перо, чернила и писчая бумага!

Пусть идеи Бем-Баверка найдут на ней верное отражение, тем не менее, я не отвечаю за изобретение, и если на ней отразится рожа, пусть Бем-Баверк пеняет на Бем-Баверка!

Несколько слов в качестве вступления. Имеются на свете совершенно особенные блага, называемые благами отдаленного порядка, vulgo производительные блага, сюда же относится и труд. Далее:

«Блага отдаленного порядка, хотя и являются физически существующими, но по своей хозяйственной природе относятся к товарам будущего. Они не пригодны для удовлетворения потребностей и для того, чтобы стать пригодными, нуждаются в преобразовании их в потребительные блага, а так как этот процесс преобразования, конечно, требует времени, то они могут служить только для удовлетворения потребностей какого-либо будущего периода, а именно, по крайней мере, по прошествии промежутка времени, необходимого для преобразования блага в процессе производства. Например, семена, удобрения, земледельческие орудия, труд и т. д., которые не раньше, чем через год превратятся в конечный потребительный продукт — хлеб, могут, конечно, удовлетворять только потребностям питания будущего года. Вследствие этого блага отдаленного порядка, которыми мы располагаем в настоящее время, равняются в этом смысле потребительным благам будущего. Их польза — польза будущего. Они — «товары будущего». Само собою разумеется, это обстоятельство не может не оказать глубокого влияния на установление их ценности» (т. II, стр. 316).

«Производительные средства, если они сравниваются с благами настоящего, имеют меньшую ценность, чем то количество окончательных, пригодных для потребления продуктов, которое можно при их помощи получить»³. «Группа производительных средств, которая производит в течение года 100 центнеров хлеба, равна в своей ценности 100 центнерам хлеба будущего года и — подобно последнему — только 95 центнерам хлеба настоящего года. Если перевести это на форму денежного хозяйства и предположить, что в будущем году центнер хлеба будет стоить 10 гульденов, то получим: наша группа производительных средств, которая в будущем году доставит нам денежный доход в 1 000 гульденов, имеет ценность 1 000 будущих и лишь 950 настоящих гульденов. Если же они покупаются или обмениваются теперь, при чем, понятно, цена их выражается в деньгах настоящего, то их покупают за меньшее число гульденов, чем какое они доставят в будущем своему собственнику» (т. II, стр. 317).

Что же делают капиталисты (предприниматели)? Эти хитрецы умеют с пользою употребить свои деньги. Они закупают блага отдаленного порядка, средства производства и сырье, инструменты, машины, земельные участки и, главным образом, трудовые услуги, и через процесс производства превращают их в блага первого порядка, в пригодные для потребления продукты. При этом им независимо от вознаграждения за их личное участие в процессе производства, в качестве его руководителей, сотрудников и проч. достается прирост ценности, стоящий в известном отношении к величине вложенного в дело капитала; одни называют его «прибылью на капитал» или «прибылью», другие — «прибавочной ценностью» (том II, стр. 315).

Все ясно! Но Бем-Баверк этим не удовлетворяется. О, Бем-Баверк основательный мыслитель, он не обманывается фразами и видимостью вещей; он хочет исследовать явление вплоть до его корней, до его скрытых зачатков, во всех его модификациях! Бем-Баверк смело, с железною решимостью, ставит один вопрос за другим, и не успокоится до тех пор, пока не вырешит все эти вопросы! И он говорит: «Мы теперь знаем, что предприниматель покупает товары будущего, «производительные средства», за количество благ настоящего, которое меньше количества их будущего дохода. Каким же образом получает он прибыль на капитал? Очень просто. Конечно, она не получается, от «дешевой» покупки; ибо он купил товар дорого, соответственно его теперешней ценности. Прибыль возникает в руках самого предпринимателя. В течение процесса производства его товар будущего постепенно созревает в товар настоящего и тем самым приобретает полную ценность товара настоящего времени. Время протекает, наступает будущий год. На великой жизненной сцене все делает шаг вперед; сами люди, их потребности и желания, а с ними и масштаб, которым измеряются блага. Потребности, которые в прошлом году считались грядущими и потому оценивались ниже, вступают в полную силу и в полные права потребностей настоящего, и так же возрастают в своем значении блага, служащие для этих потребностей. Год тому назад это были товары будущего и, как таковые, они подлежали пониженной оценке; теперь это — пригодные для потребления товары настоящего и имеют полную ценность последних. Год тому назад они сравнивались — к своей невыгоде — с «настоящими» благами. Теперь «этот масштаб канул в прошлое, и если люди измеряют их ныне «настоящими» благами, то сами они стоят на равных правах, в одном ряду с этими «настоящими» благами и не страдают от сравнения с ними. Словом, время, по мере своего движения, уничтожает те причины, которые понижали ценность товаров будущего, и придает им полную ценность товаров настоящего времени: этот прирост ценности и есть прибыль на капитал» (т. II, стр. 318).

Теперь самое трудное преодолено, и, по-видимому, все объяснено как нельзя лучше. Но нет! Не все еще в порядке. Видимо, какой-то злой дух преследует Бем-Баверка в его исследовании и ставит ему все новые препятствия. И на этот раз, когда Бем-Баверк с удовлетворением оглядывается на свою работу и радостно потирает руки, этот злой дух шепчет ему на ухо какое-то возражение, правда, маленькое, не очень существенное, но все же Бем-Баверк — честный ученый и хочет принять во внимание и это возражение. А именно: «для превращения товаров будущего в товары настоящего недостаточно того, что время протекает, что будущее становится настоящим. Сами блага не должны быть оставлены в бездействии. Они, со своей стороны, должны перешагнуть через пропасть, отделяющую их от настоящего, а это происходит только в процессе производства, превращающем их из благ отдаленного порядка в пригодные для потребления окончательные продукты. Если этого не случится и капитал останется без движения, производительные средства останутся по-прежнему товарами будущего с пониженною оценкою. В 1888 году группа производительных средств, при помощи которых можно создать окончательный продукт в течение годичного процесса производства, т. е. в 1889 году, отстоит от момента потребления на один год. Если они останутся неиспользованными до 1889 года, то окончательный продукт может быть получен не ранее 1890 года, и, следовательно, они по-прежнему отстоят от момента потребления на один год, ценность их не возрастает, и они разделяют известную судьбу «мертвых капиталов»: они не приносят ни прибавочной ценности, ни прибыли» (т. II, стр. 320).

Как видим, можно излагать дело как угодно, — но без производства и труда нельзя обойтись. Однако Бем-Баверка это мало смущает: ведь капиталист оплачивает рабочую силу по полной ее ценности! Покупка (производительных средств и в том числе рабочей силы) совершается не так дешево, как это кажется. Видимость дешевизны происходит большею частью от того, что цену измеряют другим масштабом, чем товар; при большей единице одна и та же величина выразится меньшим числом единиц. Производительные средства или их доход, на который при их покупке рассчитывают, суть товары будущего; цена же выражается и уплачивается в полноценных благах настоящего. Покупка большего числа менее ценных благ будущего за меньшее число полноценных благ настоящего не означает, что покупка совершена «дешево». То обстоятельство, что товары будущего, продаваемые рабочими, имеют меньшую ценность, чем товары настоящего времени, предлагаемые капиталистами, обязано своим возникновением не столько имущественным отношениям, сколько элементарным фактам человеческой природы и техники производства» (т. II, стр. 317).

Теперь Бем-Баверк торжествует, теперь он никого не боится! Где критика? С нею покончено! Он не боится даже «прибавочной ценности» и социалистов!

«Такова правда о прибыли на капитал предпринимателей. Надеюсь, что ее признают достаточно понятною. Социалисты охотно называют эту прибыль «прибавочной ценностью». Это название более метко, чем сами социалисты даже подозревали. Это буквально прибыль, проистекающая из прироста ценности товаров будущего, превращающихся в руках предпринимателя в товары настоящего, пригодные для потребления» (т. II, стр. 320). Теперь Бем-Баверк может ставить самые страшные вопросы, ему это безразлично! Например, вопрос: «Кто такие капиталисты? Ответ: «Коротко говоря, это купцы, торгующие товарами настоящего времени. Это счастливые собственники запаса благ, в которых они не нуждаются для своего немедленного личного потребления. Поэтому они обменивают их в какой-либо форме на товары будущего, а потом дают последним опять созреть в их руках в полноценные товары настоящего времени» (т. II, стр. 383). «Есть ли в этом что-нибудь предосудительное? Я этого не вижу. Естественно, что настоящие блага представляют более ценный товар, чем будущие; и если собственник более ценного товара обменивает его на большее количество менее ценного товара, то это не более предосудительно, чем если собственник пшеницы обменивает меру пшеницы на большее количество овса или ячменя, или если собственник золота обменивает фунт золота на большее количество железа или меди. Отказ от вознаграждения за более высокую ценность собственного товара представлял бы акт бескорыстия и великодушия, которого мы не можем требовать от всех и которого мы по отношению к другим товарам и не требуем» (т. II, стр. 385).

Теперь Бем-Баверк может сделать уступку и социалистам. По существу, он человек добродушный, и хочет, чтобы все были довольны. Лишь бы это не стоило слишком дорого! Почему же не дать кое-что? Но кое-что не значит все. Как говорит Брентано, «плут дает больше, чем сам имеет». «Нельзя отрицать, что как раз при обмене благ настоящего на блага будущего обстоятельства складываются так, что возможна опасность монополистической эксплуатации неимущих» (т. II, стр. 385). «Так же мало может непредубежденный человек отрицать, что, благодаря побочным обстоятельствам, сопровождающим взимание процента, нередко чувство справедливости возмущается контрастом между прибылью и заслугою» (т. II, стр. 387). «Но что следует отсюда? Только то, что, благодаря побочным обстоятельствам, прибыль на капитал может быть связана с ростовщическою эксплуатациею и социальною несправедливостью; но не доказана негодность ее по существу. Отсюда далее следует, что надо уничтожить эти побочные явления вырождения, но не здоровый ствол: ведь глупо было бы лишать народ избирательных прав вместо того, чтобы принять меры против избирательных злоупотреблений» (т. II, стр. 388).

Наконец перед нами вся теория прибыли. Ее основные принципы изложены нами, большею частью, словами самого Бем-Баверка; в остальном мы старались точно передать их смысл. Конечно, множество деталей пришлось опустить. Но вряд ли сам Бем-Баверк упрекнет нас, что мы опустили существенное; а что касается деталей, то он сам признает свое изложение многословным (см. предисловие ко II тому). Он указывает причины этого; мы полагаем, что тоже знаем одну из этих причин. По-видимому, Бем-Баверка в его работе сопровождало чувство неудовлетворенности и он был на стороже против некоторых своих собственных мыслей. К некоторым деталям нам придется еще вернуться в дальнейшем.

* * *

Эта теория прибыли Бем-Баверка представляет забавное построение, это настоящий фокус.

На сцене стоят капиталист и рабочий. Капиталист богат, владеет средствами производства и проч., рабочий же… беден.

Капиталист. Рабочий, тебе хочется есть?

Рабочий. Да, господин капиталист.

Капиталист. Почему же ты не ешь?

Рабочий. Потому что мне нечего есть, господин капиталист.

Капиталист. Тебе нечего есть? Почему же ты не производишь своим трудом то, в чем ты нуждаешься?

Рабочий. Потому что при помощи одной только рабочей силы, без средств производства, я могу выработать очень мало.

Капиталист. Итак, ты не можешь. Значит, твоя рабочая сила не имеет для тебя никакого значения, никакой ценности; деньги же, напротив, имеют для тебя большую ценность, ибо на них ты можешь купить себе пропитание. Хочешь ли работать для меня? Я заплачу тебе за это.

Рабочий. Весьма охотно, господин капиталист.

Капиталист. Твой труд не имеет для тебя никакого значения; если бы я ничего не дал тебе, я и то оплатил бы твой труд по его полной стоимости в настоящем; но все-таки я тебе кое-что дам. Доволен ли ты этим?

Рабочий. Очень благодарен, господин капиталист.

Капиталист. Итак ты будешь работать для меня.

Рабочий работает, капиталист надзирает.

Бем-Баверк в роли фокусника (обращаясь к публике):

«Видите, господа, здесь не было никакого обмана. Капиталист был так великодушен, что уплатил рабочему за его труд больше, чем его полную ценность. Теперь я покрываю их обоих своим плащом. Я жду, пока пройдет некоторое время. Но наблюдайте, господа! Будьте внимательны! Здесь вся штука во времени».

Пауза. Наконец Бем-Баверк снимает плащ. Рабочий беден по-прежнему, возле капиталиста собраны несметные богатства.

Бем-Баверк (напыщенно):

«Так действует время, господа. Если б я ждал подольше, капиталист еще более разбогател бы».

Конец.

Конечно, дорогой читатель, ты не раз видал фокусников. Здесь нет колдовства, а только ловкость рук.

II. Как это делается

«И там как раз, где смысл искать напрасно, там слово может горю пособить» (Гете, «Фауст»).

«Они покупают блага более отдаленного порядка, как например, сырье и др., а, главным образом, трудовые услуги⁴ (Arbeitsleistungen) и платят за эти блага их настоящую ценность».

Но что же понимается под настоящею ценностью трудовых услуг? Может быть, под этим названием Бем-Баверк разумеет, в согласии с Марксом, ценность рабочей силы, в противоположность утилизации ее в капиталистическом производстве? Ни в коем случае! Бем-Баверк, конечно, ответит нам: я не признаю никакой разницы между рабочей силой, как товаром, и трудом, как субстанцией ценности. То, что я подразумеваю, совсем не то: это — ценность полезного эффекта труда, и притом, в данном случае — полезного эффекта, доставляемого в настоящем.

Полезный эффект труда в настоящем — что это должно обозначать? Это та польза, которую рабочий может извлечь из применения своей рабочей силы, это — та ценность, которую имеет для него его труд. Ценность, которую труд имеет для рабочего. Польза, которую он из него извлекает. Но может ли неимущий рабочий, пролетарий, извлечь из своей рабочей силы другую пользу, чем только продать еекапиталисту? Стало быть, для рабочего эта польза, эта ценность, как называет ее Бем-Баверк, есть с самого начала то, что ему платит капиталист. Не должны ли мы вместе с Марксом признать, что ценность рабочей силы, как и «всякого другого товара, определяется количеством рабочего времени, необходимым для производства или воспроизводства данного товара»? Но нет, Бем-Баверк решительно отвергает это: Что вы все пристаете с Марксом? Я не хочу иметь дело с Марксом. Неверно, что неимущие рабочие не могут самостоятельно производить. У них остается еще возможность заняться «моментальным производством без помощи капитала»⁵.

«Моментальное производство без капитала» — это хитроумный фокус! Бем-Баверк заслужил лавровый венок. Он сделал то, что до него не удавалось никому, кроме, конечно, блаженной памяти Сэя и Бастиа. Кто это говорит об экономически зависимых наемных рабочих? Таких нет, а имеются только самостоятельные производители. Кто это говорит о недостатке работы, о безработице? Этого не бывает. Рабочий всегда работает, но, в одном случае, это — производство капиталистическое, а в другом — «моментальное, без помощи капитала». Если рабочий предпочитает первое, то происходит это в силу тех же внутренних побуждений, но не потому, что у него нет второго исхода. Кто это говорит, что иногда рабочий ничего не зарабатывает, а именно, — в разные сезоны в отдельных профессиях и повсюду во время кризисов? Если рабочий ничего не зарабатывает, то причиною тому его лень или чрезмерная требовательность, ибо он всегда имеет возможность заработать при помощи «моментального производства без капитала». Как остроумно! Правда, не существует средств потребления, которые можно было бы купить без денег. Но почему же нет! По Бем-Баверку, все возможно. Я убежден, что для него не существует дураков, а есть только люди «без мысли». После этого пусть кто-нибудь осмелится сказать, что сочинение Бем-Баверка не есть гениальное произведение!

Из ничего ничего нельзя создать. Нет больше чудес. Чудеса ныне делают только фокусники. Конечно, и здесь «нет колдовства, а только ловкость рук», и пока Бем-Баверк нам не докажет, каким образцом рабочий, не имея сырья, средств производства, создаст какую-либо ценность, или каким образом рабочий, не создавая своим трудом какого-либо продукта, оценивает по этому воображаемому продукту свой труд — мы принуждены будем повторять, что его выводы — экономические фокусы.

Ценность труда для рабочего в настоящем — фикция. В лучшем случае можно говорить о ней, как о математической величине, равной нулю; но то, что создает рабочий при помощи своей рабочей силы, есть нечто весьма осязательное; ибо товары осязательны даже в своей идеальной форме в деньгах.

Как это происходит? Как совершается это чудесное явление? Мы видели, что, по Бем-Баверку, это происходит очень просто: капиталист покупает сырье, средства производства, трудовые услуги (рабочую силу), все это смешивает и выжидает некоторое время. В конце производства получаются блага, притом более высокой общей стоимости, чем те, которые капиталист пустил в оборот. Господин Бем-Баверк, что же вы скажете? Подумайте! Не значит ли это, что предприниматель покупает дешево рабочую силу, заставляет ее производить ценности, а потом прикарманивает себе созданный рабочей силой излишек? Но нет, возразит Бем-Баверк: как плохо вы меня поняли! По-моему, не один только труд создает блага, но возникновение новых благ является результатом совместного действия всех производственных факторов. Например, мера зерна является результатом деятельности солнечных лучей и плуга, а не каждого из этих факторов в отдельности. Что же касается более высокой ценности этих благ, то она возникает из превращения будущего в настоящее, а не потому, что эти блага содержат труд. Вы правы, господин Бем-Баверк, так это выходит по вашей теории. Природа и труд вместе создают блага, между тем как время высиживает их ценность.

Природа и труд, или, выражаясь иначе: воздействие природы и труда, так как в то время, как труд обозначает деяние, деятельность, воздействие, слово «природа» обозначает предмет, — следовательно: воздействие природы и труда. Но на чем же покоится разница между ними обоими? Разве труд не воздействие природы? Что такое труд? Это — человеческая деятельность, приведение в действие человеческих органов, и так как человек такое же создание природы, как и всякое другое, то и функции его органов являются не чем другим, как явлением природы, воздействием природы. Но труд представляет действие, направленное к определенной цели. Конечно, поскольку он сопровождается мышлением. Но и мышление не есть нечто, стоящее над природой, — оно тоже является результатом естественных сцеплений и комбинаций. Труд является воздействием природы, и это иначе быть не может, если мы под понятием природы разумеем вообще все, что в ней есть и происходит.

Если же, однако, проводить различие между воздействиями природы и трудом, то это не противопоставление гетерогенных явлений, а выделение одной группы явлений из общей их массы. Что дает нам право на такое выделение? Ответ на этот вопрос будет различным, в зависимости от той точки зрения, которой мы придерживаемся, от той отрасли науки, которой он касается. Мы здесь имеем дело с политической экономией, и потому ответ должен быть политико-экономическим. Всякий экономист должен себе уяснить, что разница между воздействием природы и трудом не дана природою, но создана им самим для научных целей.

Таким образом почему же необходимо в политической экономии проводить различие между воздействием природы и трудом? Этот вопрос, заслуживающий специального обсуждения, не может быть здесь нами подробно разобран. Мы ограничиваемся здесь прямым ответом на вопрос, т. е. даем только окончательный результат нашей мысли, без посредствующих логических звеньев.

I. Труд это — затрата жизненных сил, так как он состоит из нервной и мускульной деятельности. Прочим, воздействиям природы человек противостоит бесчувственный и безучастный; иначе обстоит дело при воздействиях природы, именуемых «трудом»: если и к первым человек относится «хозяйственным» образом, то тем более к последним.

II. Но труд является тратой жизненной энергии и в другом, более важном отношении. Труд состоит из мускульной и нервной деятельности; из чего же состоит жизнь? Тоже из нервной и мускульной деятельности. Однако, жизнь есть нечто большее, чем только деятельность. Жизнь это — деятельность без принуждения; жизнь, это — деятельность ради нее самой. Если труд должен быть жизнью, то он должен быть свободно избранным, свободно и охотно совершаемым трудом. Таковым в настоящее время труд в большинстве случаев не является, и таким образом между жизнью и трудом образуется непроходимая пропасть; если жизнь и труд разнятся между собою, хотя они представляют одну и ту же деятельность органов, они исключают друг друга: время, которое тратится на труд, потеряно для жизни. Но так как человеческая жизнь ограничена определенным временем, то эта потеря представляет для человека пожертвование самою жизнью, и притом тем большее, чем больше оно продолжается⁶.

III. Однако, гораздо большее значение имеет третья причина, к рассмотрению которой мы и переходим. Первые две причины субъективны, подвергаются влиянию внешних обстоятельств, они исторически созданы и исторически преходящи; эта же причина покоится на объективной необходимости; она лежит в самой природе человеческого хозяйства, она отличается всеобщностью, она была всегда и должна навсегда остаться. Эту причину можно было бы формулировать таким обозом:

Труд представляет, собою единственный элемент в производстве, находящийся всецело во власти человека, и труд является единственным направляющим элементом в производстве.

То, что вне человека, с трудом подчиняется его власти; напротив, свою рабочую силу человек всегда имеет в своей власти.

А потому в народном хозяйстве (в данное время) все остальные воздействия природы могут рассматриваться как почти постоянный элемент производства, а труд — как нечто подвижное, как нечто такое, что можно по усмотрению повышать до определенного предела, весьма высокого в современном обществе (сравни резервную армию).

Однако, труд является не только подвижным элементом в производстве, но является и единственно направляющим. Он ставит производству задачи, он превращает простые воздействия природы в производство, ибо он впервые и только он дает этим воздействиям задачу и цель; и во многих случаях только благодаря влиянию труда они приходят в действие.

Труд господствует над производством: он руководит им, и при данном состоянии средств производства величина достигаемых им результатов исключительно зависит от труда⁷.

Рассмотрим это последнее поближе.

Чем продолжительнее производство, тем больше результаты производства.

Под продолжительностью производства подразумевается приведение в действие в течение определенного времени средств производства и человеческих органов. Время, в продолжение которого действуют средства производства, не всегда совпадает с тем, когда действуют человеческие органы.

Машина, раз пущенная в ход, действует в течение определенного промежутка времени, несмотря на то, что руки, приведшие ее в движение, уже бездействуют. В единичных случаях продолжительность человеческой деятельности в производстве зависит от особого характера средств производства и подлежащего выработке продукта; вообще же продолжительность функционирования средств производства определяется продолжительностью деятельности человеческих органов, при чем эта человеческая деятельность мыслится не как нечто непрерывное, но как время от времени возобновляемое: ибо, если даже продолжительность повторяющегося каждый раз функционирования средств производства определяется их собственным характером или целью производства, то повторение и продолжение процесса производства все-таки еще зависит от человеческого труда, тем самым от этого зависит и общая продолжительность производства. Однако продолжительность и масса человеческого труда являются равнозначущими понятиями⁸, так как масса труда измеряется его продолжительностью.

Тысяча человек, работающих день, и человек, работающий тысячу дней, образует одно и то же количество труда, именно: тысячу рабочих дней.

А потому возможно было бы сказать: продолжительность производства прямо пропорциональна затраченному труду; так как от продолжительности производства зависит величина результатов производства, то мы во втором ряду можем далее сказать: величина достигнутого или достигаемого производством хозяйственного результата прямо пропорциональна массе затраченного или затрачиваемого человеческого труда, само собою разумеется, при неизменности всех остальных усилий, каковы: влияние природы, средства производства и т. п. — или, выражаясь словами Маркса, при данной производительной силе труда хозяйственный результат прямо пропорционален количеству труда.

Отсюда далее следует, что в каждый данный момент величина производственных результатов, которых данный народ может достигнуть, прямо зависит от количества рабочей силы, которою он располагает; и если мы представим себе такой случай, при котором отдельные личности или отдельный класс народа владеют средствами производства, то величина производственных результатов, достигаемых этими лицами или этим классом, зависит от количества рабочей силы или рабочих сил, которые они могут затратить производительно.

Это попутно. После этого уклонения мы можем вернуться в более серьезную область, к нашему жизнерадостному герою. Мы его оставили в тот момент, когда он, загнанный в тупик, призвал природу во спасение прав капиталиста на прибыль, совершенно забыв, что он намеревался преподнести нечто новое, а не пережевывать старое.

Теперь нам нетрудно будет дать ему ответ.

Этот ответ гласит:

Что природа является непременным условием производства, это — обстоятельство, с которым человечество считается. Однако, природа не является субъектом, которому чем-либо обязан человек.

Природа окружает человека со всеми ее хорошими и дурными (для него) влияниями и заключает его самого в себе. Таким образом человек внутренне связан с явлениями природы, он не может стать над нею, он не может избавиться от нее, а потому его деятельность мыслима только в природе и посредством нее. Человек, однако, сознательное существо, и, как таковое, он переживает страданья и заботы, боли и мученья, усталость и отдых, как таковое он имеет задачи и желанья, — поэтому он смотрит на свой труд с особой точки зрения, а именно с точки зрения жертвования жизненных сил; напротив, природа является для него конгломератом внешних влияний к которым он должен приноровиться или которые он стремится подчинить себе. И наоборот, человек для природы тоже не является особым излюбленным существом. Для природы нет различий: безжалостно и безучастно совершаются ее законы, так как она не знает чувствующих субъектов, а только объекты, которые вступают с другими объектами в разные комбинации, причем из этих комбинаций должны произойти определенные действия.

Так, с одинаковой быстротой низвергается горная лавина, безразлично, угрожает ли она на своем пути жилищам и человеческим существам, или же она катится в глубокую пропасть по голым скалам и песчаным холмам. Для того, чтобы использовать силы природы для своей пользы, человек должен дать им соответственное направление: он должен сам, руководя и видоизменяя, проникнуть в нее, а это происходит через посредство труда.

Труд, это — единственное «человеческое» в производстве, и, с своей человеческой точки зрения, человек видит в произведенных благах только то, что он сам создал: свое собственное произведение, свой «овеществленный труд». В этом именно смысле говорят, что человек оценивает созданные блага по количеству труда, вложенного в них.

Идея участия земельных угодий и средств производства в производстве благ, как она понимается вульгарной политической экономией и применяется ею в науке, логически в высшей степени несостоятельна.

Вся природа рассматривается, как существо живое и сознательное. Если это не так, то каким же образом можно говорить о каких-то ее притязаниях на произведенные блага, в противовес притязаниям рабочих?

И что еще менее разумно, это то, что отождествляют земельные угодья и средства производства с их собственниками-капиталистами. Как будто одно и то же каменный уголь и угольные короли; хлопок, прядильный челнок и т. д. и фабрикант бумажных тканей; животные внутренности и фабрикант струн и т. д. Если это не так, то каким образом прибыль капиталиста выводится из технической функции сил природы?

Нет ничего более ценного, чем процесс извлечения благ. Люди работают определенное время и производят блага. Это происходит при лучших или худших условиях, при применении лучших или худших средств производств. Результатом приложения труда являются продукты: лучшего качества и в большом количестве в первом случае, худшего качества и в меньшем количестве во втором, но в обоих случаях это то, что зависит от человека, от его труда.

Больше, чем свой труд, человек дать не может, как никто не может прыгнуть выше себя. Также капиталисты не могут этого сделать, несмотря на лучшие пожелания их экономистов. Таков процесс создания благ.

Но вот в капиталистическом хозяйстве происходит нечто особенное. Капиталисты, ничего не делающие, получают относительно большую часть в произведенных благах, чем рабочие, — настоящие производители, — как это можно объяснить?

Правильное объяснение, которое можно дать, нас здесь не касается. Но во всяком случае несомненно, что излишек, который получают капиталисты, математически выражается в недодаче рабочему следуемой ему доли. И так как блага суть продукты труда этих рабочих, то это значит, что капиталисты присваивают себе чужой труд, или, употребляя уже вошедшее в обиход капиталистического общества выражение, это — «неоплаченный труд».

Таково положение вещей. Не признавать этого — значит обнаружить духовную близорукость.

Но господа именно этого и не желают, и в своем нежелании они совершают массу удивительнейших логических скачков. Так, в одном месте Бем-Баверк глубокомысленно утверждает, если один человек камнем убивает другого человека, то камень подлежит оправданию, а наказанию должен подвергнуться человек. И у того же Бем-Баверка объяснение прибыли капиталистов из сил природы означает, что, если камень подлежит оправданию, то его собственник должен быть наказан. Или другой пример, более подходящий к Бем-Баверку: если один человек топит другого в ручье, а ручей принадлежит третьему лицу, то наказанию подлежит не только совершивший преступление, но и собственник ручья, как собственник сил природы, которая при этом оказывала содействие, и притом последний должен понести более тяжелое наказание, нежели первый. Аналогия: если рабочие производят продукты, то продукты принадлежат не им, а собственникам сил природы, содействовавших при этом.

Таким образом мы видим… но тут прерывает нас Бем-Баверк. Он еще не удовлетворен, у него есть еще возражения. Допустим, что я прав, рассматривая, с народно-хозяйственной точки зрения, труд как единственный фактор производства; однако, я могу этим объяснить лишь прирост благ, думает Бем-Баверк, но не прирост ценности. Последняя остается продуктом представляемого будущего, так что, в сущности говоря, ей дела нет до труда и рабочего и она растет вместе с удлинением производства.

Ах, снова старая материя! Разве вы не видите, что и эта отнюдь вас не спасет? Я вовсе не желаю пускаться в спор относительно вашей теории ценности, это завело бы нас слишком далеко, так как вульгарная экономия настолько перепутала понятия ценности и цены, что приходится начинать с Адама, чтобы разъяснить этим господам их собственную точку зрения и настоящее положение вещей.

Но это и не нужно, так как, даже допуская, что их теория ценности, ничего общего не имеющая с действительностью, верна, это все-таки не меняет положения вещей.

От чего бы ни проистекал прирост ценности, труд всегда остается тем, что люди тратят для того, чтобы этот прирост имел место, а потому все, что присваивают себе, не работая, капиталисты, это — неоплаченный труд, и он постольку является неоплаченным трудом, поскольку создана была масса благ, выпадающая на долю нетрудящегося капиталиста.

Что не может быть доказано ценностью настоящего и ценностью будущего? Если кто-либо посредством угроз и насилия отнимает у другого его деньги, что это такое? Грабеж?

Нет, должен был бы сказать Бем-Баверк, это — только правомерный обмен: грабитель предпочитает настоящую ценность денег будущему спасению души, а ограбленный предпочитает будущую пользу сохранения жизни значению его денег в настоящем.

Раньше говорили: «Свободный договор».

Теперь надо говорить: «Свободный обмен».

Как будто можно пустыми фразами устранить сущность экономических фактов!

III. Фетишисты и метафизики

Бем-Баверк — способный писатель, Бем-Баверк — тонкий мыслитель. Он прекрасно умеет строить свои отдельные мысли. О единичном он имеет ясное и изящное представление; он может захватить читателя и способен убедить его. Он ловко оперирует аналогиями, и ему не чуждо также изящное искусство образных представлений. Во многих местах, главным образом, в I томе, он обнаруживает значительную способность абстрактного разбора понятий.

Но все-таки работы его мысли приводит его к удивительнейшим утверждениям и умозаключениям.

Отчего это происходит?

Это происходит от того ложного принципиального представления, которое господствует над всем его позитивно-экономическим мышлением.

Принципы вообще своеобразная вещь. Они руководят духом, они допускают движение мысли только в пределах ими установленных границ и ими предначертанного направления. Они надевают очки на глаза наблюдателя и заставляют его глядеть на мир сквозь цветное стекло; многое они покрывают густейшим туманом, другое они помещают в ярчайший солнечный свет. Однако, с другой стороны, без принципов невозможно никакое цельное мировоззрение: теряется объединяющий элемент явлений, все разъединяется, из системы создается хаос разнородных вещей, и даже единичное делается непонятным, так как оно прорвано и искажено. Без принципиальной точки зрения невозможно научное мышление, а также никакая сознательная политическая деятельность.

А потому исследователь обязан прежде всего строго продумать свою собственную точку зрения и ясно ее формулировать.

Не все поступают так; однако же, у каждого исследователя в научном творчестве обнаруживается его принципиальное мировоззрение; если оно не осознано и не определено, то тем хуже для него.

Собственно задачу критики составляет — не только обнаружить отдельные недостатки разбираемого сочинения, но найти общую, если таковая имеется, причину.

Этот труд мы предпримем и относительно Бем-Баверка.

Именно потому, что он является мыслящим писателем, и ошибки его имеют общий источник. Этим источником является, как было уже замечено, его принципиальная точит зрения, с которой он рассматривает народно-хозяйственные явления. Сознает ли он эту точку зрения, нас не касается, однако, она явствует из всего его изложения, и не менее ясна связь ее с ранее указанными ошибками. Впрочем, его общий политико-экономический образ мышления не является чем-либо индивидуальным, ему только свойственным.

Это — нечто свойственное целому политико-экономическому направлению, которое Маркс назвал именем вульгарной экономии.

Как известно, «Капитал» Маркса содержит во многих местах прекрасные литературно-критические очерки. Классическим способом рисует он иногда в нескольких фразах, в каком-либо замечании, в одной картине целое научное направление или научную систему во всей ее философской связи, разоблачая ее до конца. Это — лучи света, которые ярко и ясно освещают темные закоулки и сбивчивые пути заблуждений политико-экономического мышления, и кого застигнет такой луч, тот разоблачен навсегда. К одному такому месту мы и хотим приурочить наш дальнейший разбор.

Последний отдел 1 главы I тома «Капитала» носит совсем особенное название: «Товарный фетишизм и его тайна». Фетишизмом называется обожествление предметов. Для того, чтобы быть обожествленными, вещи должны быть, однако, олицетворенными, должны мыслиться, как обладающие волей.

И, подобно тому, как дикари объясняют себе естественные явления самими этими явлениями, т. е. внутри них живущей волей, так поступают и буржуазные экономисты, когда они стоят перед производством товаров и товарным обменом, перед запутанными и затуманенными экономическими отношениями капиталистического общества. Эти экономические отношения являются среди них тем, что они есть, т. е. они их берут так, как они их видят⁹.

Что же они, однако, видят? — Что же они могут видеть?

Они видят мир товаров в его своеобразном движении, они видят собственников этих товаров, подчиненных движению этого мира товаров, этой «жизни» товаров. Каждый товар в отдельности представляет нечто несовершенное, нечто такое, что еще должно проделать определенные превращения; он существует для того, чтобы быть проданным, чтобы превратиться в деньги. Но и деньги не «удовлетворяются сами собой»: они существуют для того, чтобы на них покупать, чтобы превратиться в товары. Собственники же товаров, по-видимому, увлечены этими отношениями между товарами и деньгами, деньгами и товарами, взаимными отношениями товаров между собою. Собственника товаров товары как таковые не удовлетворяют: он должен их продавать, чтобы иметь возможность жить.

Быть проданным является специфической функцией товаров, покупать — специфическая функция денег; товары, вещи кажутся стоящими в непосредственно-общественном отношении между собою, т. е. осуществляющемся в коллективе, в «массе». Собственники вещей, люди стоят, напротив, в вещественном отношении между собою, т. е. в посредственном отношении, которое зависит от отношений и зависимостей, существующих между вещами.

Если подвергнуть положение вещей научному исследованию, то мы придем к резко противоположному результату. «Предметы потребления становятся вообще товарами лишь потому, что они суть продукты независимых друг от друга частных работ» (Маркс 1,39).

Таким образом существуют разные отношения между производителями, между лицами, которые превращают их продукты в товары, и этот товарный характер производства придает определенному товару, деньгам, особую функцию — служить (в качестве денег) всеобщим средством обмена. «Следовательно, таинственность товарной формы состоит просто в том, что она является зеркалом, которое отражает людям общественный характер их собственного труда, как вещественный характер самих продуктов труда, как общественные свойства данных вещей, присущие им от природы. Поэтому и общественное отношение производителей к их совокупному труду представляется им находящимся вне их общественным отношением вещей. Вследствие такого quid pro quo продукты труда становятся товарами, вещами сверхчувственными или общественными. Так, следствие воздействия вещи на зрительный нерв воспринимается не как субъективное раздражение самого зрительного нерва, но как объективная фирма вещи, находящейся вне глаза. Но при зрительных восприятиях свет действительно отбрасывается одной вещью — внешним предметом, на другую вещь — глаз. Это — физическое отношение между физическими вещами. Между тем товарная форма и то отношение стоимости продуктов труда, в котором она выражается, не имеют решительно ничего общего с физической природой вещей и вытекающими из нее отношениями вещей. Это лишь определенное общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношений между вещами.

Чтобы найти аналогию этому, нам придется забраться в туманные области религиозного мира. Здесь продукты человеческого мозга, представляются самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью, стоящими в определенных отношениях с людьми и друг с другом.

Такую же роль в мире товаров играют продукты человеческих рук. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, раз только они производятся как товары, и который, следовательно, неразрывно связан со всяким товарным производством» («Капитал», стр. 38 — 39. Перевод под редакцией Степанова и Базарова).

Но какое дело до этого Бем-Баверку? Бем-Баверк не олицетворяет вещей; для него они не имеют собственной воли, собственного движения. Он ищет оснований экономических явлений в людях, а не в вещах.

Однако, как он (под ним я подразумеваю новое направление в вульгарной экономии) недалеко ушел от фетишистов, он только повернулся к ним спиной и имеет перед своими глазами другую картину великой панорамы капиталистического общества. Перед ним выступают на авансцене люди и их единичные отношения, но и только единичные отношения; он проглядывает связь их, так как он видит людей рассудительных и выбирающих, надеющихся и ожидающих, желающих и стремящихся, так как он видит их ставящих себе определенные цели и стремящихся к их осуществлению; он видит потери и удачи, ловкие ухищрения и предвосхищение ожидаемых результатов; он видит каждого, борющегося по мере своих сил, напрягающего все свое физическое и духовное существо, чтобы гарантировать себе свое хозяйственное существование, — а потому он полагает, что социально-экономические явления суть только равнодействующая единичных действий отдельных лиц.

Но это ошибка. Не человеческая воля создает общественные отношения, но, наоборот, общественные отношения определяют желанья, стремленья отдельных лиц.

Но как создаются общественные отношения? Последствиями каких причин они являются?

Общество является результатом исторического развития. А что же обусловливает это историческое развитие? Разве не человеческий дух и человеческая воля?

В начале только условия внешней природы влияли на человеческую историю. Впоследствии человек создал себе из труда свой собственный исторический фактор.

С тех пор возможно охватить историческое экономическое развитие в одной формуле: борьба труда против беспорядочных (с точки зрения человеческого хозяйства) воздействий внешней природы.

Человеческий труд является результатом духовной и волевой человеческой деятельности. Таким образом человеческий дух, человеческая воля, преобразовываясь, действуют на общественные состояния, но они делают это бессознательно и непроизвольно, и если даже сознательно, то только в единичном. Общий результат избегает их контроля, их направляющего и упорядочивающего влияния. Совершаются открытия и изобретения, создаются новые экономические условия, — в единичном могут быть осознаны человеческие деяния. Но из этих открытий и изобретений, из этих вновь созданных экономических условий, происходят новые экономические образования, новые общественные учреждения. Осуществление этих новых общественно-экономических образований необходимо вытекает из изменившихся условий жизни; если существуют эти изменившиеся жизненные условия, то общие социальные отношения должны измениться, если бы даже человеческий дух и человеческая воля противодействовали этому. Но как раз, чем больше эти новые условия созревают, тем сильнее они принуждают человеческий дух следовать их развитию; и раз они существуют, то они подчиняют его всецело своей воле. В любой исторический момент общество определяет мышление, желание, деятельность отдельных лиц.

Каждое общество имеет определенную, исторически сложившуюся экономическую структуру. Эта экономическая структура, с одной стороны, ставит людей в определенные отношения к общему обеспечению жизни, т. е. к добыванию благ, необходимых для удовлетворения общественных жизненных потребностей; с другой стороны, всякий раз имеются только определенные формы экономических отношений отдельных хозяйствующих лиц друг к другу; таким образом экономическая структура наперед определяет узкие границы экономической самостоятельности каждого отдельного лица, направляет хозяйственную деятельность отдельного лица в определенные рамки, делает его экономическое благосостояние зависимым в общем исключительно от того места, которое он занимает в этой структуре. Так, экономическая структура капиталистического общества покоится на великом экономическом противоречии между капиталом и наемным рабочим. На одной стороне ничем не владеющие носители рабочей силы, создающие общественное богатство, не получающие результатов своего труда в свое свободное распоряжение, но оплачиваемые наперед по определенной системе; на другой стороне капиталисты, нечего не делающие, держащие, однако, в своей власти весь общественный запас благ и весь прирост их — из этих отношений никто из живущих в данный исторический момент вырваться не может: он должен быть тем или другим. И от того, является ли он тем или другим, зависит все его жизненное положение: сколько он работает, сколько он отдыхает, насколько он обеспечен благами, как он живет, как одевается, какие имеет удовольствия, как складывается его семейная жизнь, и даже то, чему он учился и что он знает, на что он надеется и к чему он стремится, — его деятельность, его мышление, вся его жизнь.

Но тот факт, что один является капиталистом, а другой рабочим, не зависит от их свободной воли. Люди не падают с неба, а рождаются и растут здесь, внутри общества. При своем рождении они находят готовую для них клеточку-ячейку, и должны в ней помещаться, вступают в заранее определенные экономические отношения.

Первые впечатления, приобретенные ребенком, являются впечатлениями особого специфического характера, которые возможны только при данных экономических отношениях, только при данном экономическом положении; воспитание, которое он получает, условия его созревания, — короче все его духовное и телесное развитие верный результат тех отношений, среди которых он родился. Когда ребенок становится взрослым, то этот новый человек по своим привычкам, целям и желаньям, вполне подходит к своему общественному положению. Таким образом общество создает человека по своему подобию.

Но общество не только создает человека, оно, как уже было замечено, руководит им всю жизнь. Оно всегда стоит позади людей, внушает им определенные мысли и желанья, дает им определенный язык, заставляет их действовать определенным образом. Кажущаяся свобода деятельности человеческой воли является только свободным движением внутри данных границ и по предначертанному пути.

Однако, все это совершенно ускользает от Бем-Баверка. Вместо того, чтобы вывести деятельность и стремления индивидуума из общественных отношений, он эти общественные отношения объясняет из действий каждого отдельного человека. Это и есть тайная причина всех его ошибок.

Вещи и лица, это две категории, которыми оперирует экономическое исследование. Однако, законы народно-хозяйственных явлений заключаются не в отдельных лицах и не в отдельных вещах, а в тех отношениях, в которых стоят лица друг к другу и к вещам, в экономической структуре общества.

Оба ложных пути: тот, который назван Марксом фетишизмом, и тот, с которым мы познакомились у Бем-Баверка, хотя и расходятся в дальнейшем, происходят из одного источника, а именно из совершенного непонимания экономической структуры, непонимания силы экономических отношений. Если последователи первого направления справедливо называются фетишистами, то вторые являются метафизиками, для которых мир является плодом их собственного духа.

Вместо того, чтобы последовать природе, они копаются в своих собственных уже наличных, непосредственно образованных понятиях и представлениях в наивной вере, что таким образом они доберутся до правильного миропонимания. Но напрасно! Как бы глубоко они ни заглядывали в себя, мира они там не откроют! То, что они могут там найти, это незначительное количество более или менее хорошо усвоенных продуктов окружающей их природы.

Что Бем-Баверк, действительно, совершает принципиальную ошибку, которую мы ставим ему в упрек, об этом вряд ли мы должны здесь писать подробнее после нашего предыдущего разбора.

Для него все экономические явления суть результаты субъективных оценок. Что такое ценность? — Значение, которое единичная личность приписывает благу или комплексу благ. Что такое цена? — Равнодействующая сталкивающихся единичных оценок. Где прирост капитала берет свое основание? В разнице между различными оценками ценности определенных благ со стороны лиц в разное время и т. д. Он ставит вещи головой вниз, а потому к нему применимы слова Карла Маркса, которыми он заключает свою критику экономического фетишизма: «Как не вспомнить тут добряка Догберри, который поучает ночного сторожа Сиколя, что и счастливая наружность — дар обстоятельств, а искусство читать и писать дается самой природою».

Головоломную задачу задает господину Бем-Баверкy социалистическое общество. На целых восьми страницах старается он доказать, что и в социалистическом обществе будет иметь место прибыль с капитала (прибавочная ценность). (Не написана ли вся книга для этих восьми страниц?) А именно, так как останется разница между ценностью настоящего и ценностью будущего, то останется также разница этих оценок на веки вечные и т. д.

Напрасны ваши труды, многоуважаемый господин Бем-Баверк! Напрасны, даже с вашей же точки зрения! Для социалистического общества проблема достаточно проста. Для него, имеется, с одной стороны, определенный общественный запас благ, который без всякого вреда может быть употреблен дли народного хозяйства, с другой стороны — общественные потребности, которые должны быль удовлетворены этим запасом благ, — блага таким образом просто распределяются; но вообще появление этих благ никоим образом не является чем-либо необоснованным, а рассчитывается и определяется заранее.

Да, распределены, говорит Бем-Баверк. Но ведь это против справедливости! «Распределить» здесь значит «между всеми или приблизительно всеми», а, между тем, эти блага высшей ценности, вероятно, произведены относительно незначительной группой рабочих, у которых что-либо отнимается в пользу общества, в пользу других; это значит вместо капиталистов «социалистическое общество (общее хозяйство) кладет прибавочную ценность, как верную прибыль, в карман!» (т. II., стр. 394).

Какой, действительно, преступный образ действий. И не следует ли оплакивать тот факт, что общество кладет себе в карман ту прибавочную ценность, которую оно создало.

Но успокойтесь, господин Бем-Баверк. Это не совсем так, как вы думаете. Вы там говорите о рабочих, которые создали много благ, у которых часть отнимается для других, меньше работавших. Но в социалистическом строе не отдельное лицо создает блага, но их создает совокупность, все общество. Для социалиста все общественное богатство является результатом всей народно-хозяйственной деятельности, оно обусловливается совокупным трудом, имеющим место в экономически-технической организации общества, а потому здесь не может быть речи об особых притязаниях отдельных лиц.

Что же касается принципов, по которым будут распределены добытые блага, то для этого будет выбрано, наверное, нечто более общее и верное, нежели ваши, господин Бем-Баверк, субъективные оценки.

Если вы вспомните, что мы в другом месте говорили относительно народно-хозяйственной характеристики труда, то вы должны будете согласиться, что имеются достаточно веские основания, чтобы выбрать здесь критерием труд.

И, наконец, при преобразовании общества в социалистическую форму дело вовсе не в справедливости. Это значит, что мы, социалисты, стремимся вовсе не к осуществлению каких-либо абсолютных нравственных норм, ибо таких нет; мораль так же относительна, так же подвержена историческим изменениям, как само общество.

Но то, к чему исторический ход событий ведет человечество, и то, чему мы, социалисты, хотим содействовать, это — урегулирование хаотического состояния народного хозяйства, вызывающего бесконечные бедствия и полное экономическое угнетение широких народных масс, — урегулирование, которое возможно только при общественном хозяйстве и которое, как мы это можем предвидеть, при современном состоянии техники должно вести к достаточному экономическому обеспечению каждого отдельного лица.

Однако, вы, для кого экономическая структура ничего из себя не представляет, а воля отдельного лица составляет все, не можете этого понять. Для вас социальный вопрос может быть только вопросом права, а потому вы считаете социальный вопрос решенным, когда доказали, что капиталист действует вполне закономерно, забирая себе прибавочную ценность.

Мы, однако, видели, что и этот способ доказательств вам совершенно не дается.

Да, закономерно, это значит соответственно теперешним правовым понятиям, правовым понятиям настоящего капиталистического общества. Но кто сомневается в том, что капиталисты от начала до конца действуют правомерно? Иначе их пришлось бы упрятать в тюрьмы. Нет, пока это не имело место, нельзя говорить о беззаконии. И у нас, социалистов, вы найдете наилучшие доказательства тому, что манипуляции господ капиталистов ни в коем случае не нарушают господствующей морали. Да, как раз у Карла Маркса.

Послушайте, только, что этот «революционер» говорит о покупке рабочей силы: «Сфера обращения или обмена товаров, в рамках которой осуществляется покупка и продажа рабочей силы, есть истинный эдем прирожденных прав человека. Здесь господствует только свобода, равенство, собственность и Бентам. Свобода! Ибо покупатель и продавец товара, например, рабочей силы, подчиняются лишь велениям своей свободной воли. Они вступают в договор, как свободные, юридически равноправные лица. Договор есть тот конечный результат, в котором их воли находят свое общее юридическое выражение. Равенство! Ибо они относятся друг к другу, как товаровладельцы, и обменивают эквивалент на эквивалент. Собственность! Ибо каждый из них располагает лишь том, что ему принадлежит. Бентам! Ибо каждый заботится лишь о себе самом. Единственная сила, связующая их вместе, это — стремление каждого к своей собственной выгоде, своекорыстье, личный интерес.

Но именно потому, что каждый заботится только о себе и никто не заботится о другом, все они, в силу предустановленной гармонии вещей или под руководством всехитрейшего провидения, осуществляют лишь свою взаимную выгоду, свою общую пользу, свой общий интерес» («Капитал», I, стр. 138).

И если капиталист купил рабочую силу, то она его собственность, и если она его собственность, то разве он не имеет права поступать с ней так, как ему заблагорассудится?

Я пришел к концу. Труд Бем-Баверка отнюдь не является особым и необыкновенным явлением на литературном горизонте. Такие критики были и до него, как и будут после него. Если же, однако, мы избрали его объектом критического обследования, то это случилось по двум причинам:

1) потому что вульгарная политическая экономия в последнее время приняла своеобразный характер;

2) потому что Бем-Баверк в этом литературном течении занимает замечательную позицию: он играет там роль взрослого мальчика среди малых детей.

Примечания

---

1. «Neue Zeit» 1891/92. В. I. ↩

2. Это щеголяние общими местами вообще очень характерно для беспомощности oeconomici vulgaris. Именно потому, что он в своих взглядах устраняет какую бы то ни было систему, он не в состоянии оценить явления в их относительном значении. Если он случайно нападет на что-либо, им до сих пор не замеченное, то ему сейчас же кажется, что он сделал великое открытие. Эти господа похожи на маленьких детей, которые также часто восхищают нас тем, что они придают обыкновеннейшим вещам фантастическое значение. ↩

3. Курсив повсюду Бем-Баверка. ↩

4. Курсив Бем-Баверка. ↩

5. «Напротив, неимущие рабочие, которые на свой счет могут вести лишь моментальное производство без капитала, с еженедельным доходом в 2½ флорина, предпочтут продавать свой труд по цене не ниже 2½ флоринов» (т. II, стр. 332). Курсив мой. ↩

6. Наиболее очевидно, противоречие между трудом и жизнью у раба; однако вряд ли меньшим является это противоречие у современного наемного рабочего, ибо наемный рабочий не выбирает свой труд свободно и не совершает его свободно, ибо он не контролирует своего труда, ибо он, может быть, не имеет понятия о конечной форме объекта своего труда, о его цели и пользе, ибо он равнодушно противопоставляет себя этой цели и этой пользе, ибо созданное им не идет в его пользу, ибо, одним словом, он превратился на фабрике в машину, функционирующую без воли и сознания. Для обоих труд не есть жизнь, для обоих жизнь проходит в труде. Разница между обоими заключается в том, что в то время, как превращение жизни раба в ненавистный труд совершается по распоряжению чужой субъективной силы, наемный рабочий достигает этого результата путем как бы свободного выбора. Он стремится жить и кончает тем, что всю свою жизнь «работает». Жизнь раба, т. е. все его духовные и физические проявления, принадлежат его господину. Но так как жизнь можно превратить в труд, то господин сохраняет своему рабу жизнь и заставляет его трудиться, но, конечно, для него, для господина; и так как, с другой стороны, человеческое существование невозможно без пищи, одежды и пр., то господин одевает, кормит своего раба, он поддерживает его жизнь для того, чтобы он работал. Наемный рабочий принадлежит самому себе. Но он хочет жить, а для того, чтобы иметь возможность жить, нужны съестные продукты, жизненные припасы; он в настоящее время приобретает их, как все вообще товары, за деньги, а деньги он получает только за товары. Но рабочий не имеет объективного товара, и потому он продает, как товар, свою рабочую силу. Но что такое его рабочая сила? Это — его способность к труду, способность пустить в действие свое тело и свою душу, способность органов к деятельности, к расходованию мозга, нервов и мускулов. И эта способность к труду составляет его жизненное достояние. Продавши свою рабочую силу, он продает свою жизненную силу; он продает свою жизнь в форме своего труда. А почему он это делает? Он продает свою жизнь, чтобы получить деньги, чтобы иметь средства к существованию, чтобы иметь возможность жить. Он продаст свою жизнь, чтобы иметь возможность жить. И таким образом рабочий класс достигает того, что он живет отдельные мгновенья, а вечно трудится. ↩

7. Я говорю: «при данном состоянии средств производства», так как человек, создавая искусственные средства производства, создает тем самым во внешней природе подвижный фактор производства, т. е. такой, который по желанию может быть увеличен. Это делает явление более сложным, но не меняет его характера. Ведь являются же капиталы («капиталы» в буржуазно-экономическом смысле, т. е. созданные человеком средства производства в противоположность тем, которые даны природою) только результатом более длительного и краткого процесса производства, следовательно, результатом человеческого труда. Их рост всецело зависит от общественного труда, они являются последствием его, как продукт его. Их усовершенствование и расширение может быть только следствием расширения общественно-применяемого количества труда, будь это расширение абсолютное или относительное, т. е. расширение в отдельных отраслях за счет других. Поэтому в каждый данный момент дано и состояние этих средств производства. ↩

8. Это отнюдь не значит, что на практике можно всегда заменить продолжительность массою. ↩

9. «Поэтому последним (производителям) общественные отношения их частных работ кажутся именно тем, что они представляют на самом деле, т. е. не непосредственно общественными отношениями самих лиц и их работ, а напротив — вещественными отношениями лиц и общественными отношениями вещей (Маркс, «Капитал», 4 изд., стр. 39, перевод под редакцией Степанова и Базарова). ↩