Зомбарт В. К критике экономической системы Карла Маркса¹

Журнал «Научное обозрение», 1898, №3, с. 474—484; №4, с. 690—705

I

В предисловии к третьему тому «Капитала» Энгельс рассказывает историю своей мучительной редакционной работы. И рассказывает на благо и пользу читателя, так как из описания оставленных Марксом рукописей и того способа, каким Энгельс их обрабатывал, мы приобретаем очень удобную точку опоры для оценки отдельных частей сочинения. Говоря вообще, для третьего тома Маркс оставил еще более незаконченные рукописи, чем для второго: «для настоящей книги был только черновой набросок, к тому же крайне неполный» («Капитал» т. III. Предисловие Энгельса стр. XXVIII). Но несмотря на это, Энгельс, по-видимому, не изменил свой принцип редактирования, вызванный главным образом не интересами дела, а чувством уважения к Марксу. Энгельс и на этот раз старался передать изложение своего друга в возможно первоначальной форме. Он с особым чувством удовлетворения сообщает нам, что и в самом трудном и менее всего обработанном отделе рукописи (именно в пятом) ему «наконец удалось поместить в тексте все, каким ни на есть образом относящиеся к делу, суждения автора» (стр. XXXI).

Не знаю, основателен ли подобный метод обработки и нужно ли прибегать к нему из чувства уважения; во всяком случае этим нанесен существенный вред общему характеру сочинения. Разве не в интересах самого же Маркса было бы не выпускать в свет незаконченных вещей!

Разве не лучше было бы выделить основные положения системы и дать их нам после основательной обработки — к чему Энгельс призван более чем всякий другой — в законченной форме. Мне кажется, что все уклонения в сторону, все подготовительные работы, находящиеся в рукописях Маркса, могли бы быть напечатаны in extenso в «Neue Zeit»². А все это помещено в «Капитале»: законченное наряду с полузаконченным, второстепенное наряду с имеющим решающее значение, детали наряду с основными положениями³. Если Маркс делал из обширных выписок из трудов разных комиссий, то конечно думая затем переработать их, а не прямо печатать, как это теперь сделали. Если пятый отдел (учение о кредите и банке) был самым незаконченным во всей рукописи, то он бы мог быть спокойно резюмирован в немногих положениях; in extenso же, не нарушая нигде цельности системы, он мог быть сохранен. И в редактировании самого изложения Энгельс, по моему мнению, поступил неправильно: он удержал бесконечные повторения, которые теперь, в третьем томе, еще более часты чем во втором, и часто получается впечатление, будто слушаешь лекцию немецкого профессора. Всякий согласится, что такие чисто статистические главы как 41‑ая, 42‑ая и 43‑ая, результаты которых не могут быть прямо применяемы, так что сам Энгельс находит нужным построение других рядов цифр (см. III т., стр. 578), не служат к украшению книги. Но эти замечания являются post festum и ничего не изменяют в уже совершившемся факте. Цель их, главным образом, заключается в формальном определении общего характера сочинения.

Очевидно, что указанные недостатки немало повредили тому наслаждению, которое доставляет третий том. Неровности изложения довольно часто дают себя чувствовать; чтение действует часто утомляюще, а иногда прямо невыносимо. Но несмотря на все это, третий том «Капитала» представляет образцовое сочинение, стоящее несравненно выше второго тома и по достоинству равное первому. Конечно, в третьем томе мало заметно свежей непосредственности первого тома; здесь веет тихий дух. Вместо драматической возбужденности наступило эпическое спокойствие. И конечно не во вред науке. То что делало первый том «Капитала» таким обильным источником метких выражений и оборотов речи для агитирующих «товарищей», то что делало его приятным и читаемым для отучившихся от теорий, зараженных «rage des faits», заурядных экономистов: — описательные и исторические экскурсии, описание положение английских рабочих, критическая история английского фабричного законодательства и т. п., — все это нарушало удовольствие следить за ходом развития мысли. В третьем томе нет этого бесполезного, с теоретической точки зрения, балласта. Поэтому и удовольствие, испытываемое теоретиком при чтении третьего тома чище и ненарушимее, несмотря на все неровности, о которых я уже говорил. Мне третий том в своем роде также дорог, как и первый. Резюмируем: экономическая наука должна приветствовать появление третьего тома «Капитала» как радостное событие, которое сделало литературную осень 1894 года необычайно плодотворной для нашей науки. Как бы не относились к выводам исследований Маркса, но всякий, у кого в душе вообще есть хоть искра теоретического интереса, не без чувства удовлетворения увидит систему Маркса законченной в третьем томе. Попытаемся изложить содержание третьего тома. Я сначала буду резюмировать ход мыслей автора, без всякой критики. Если же при этом я буду излагать подробнее, чем это обыкновенно принято в науке, то только руководясь сознанием, что по отношению к так систематически непонимаемому писателю как Маркс, ясное изложение его взглядов является верховным требованием.

II

Общая задача третьего тома была заранее определена: если первый том рассматривал процесс производства, а второй процесс обращения капитала, то оставалось, как Маркс выражается, рассмотреть процесс капиталистического производства, взятый в целом — другими словами эмпирическую организацию капиталистического хозяйства. «Капиталы в своем действительном движении противополагаются одни другим в таких конкретных формах, в которых тот вид, который капитал принимает в непосредственном процессе производства, а также тот вид, который он принимает в процессе обращения, являются лишь особенными моментами. Те формы капитала, какие мы исследуем в настоящей книге, шаг за шагом приближаются таким образом к форме, в которой они обнаруживаются на поверхности общества, в действиях различных капиталов один на другой, в конкуренции и в обыденном сознании самих деятелей производства» («Капитал» т. III. стр. 1).

Подразумевается: «приближаются», не достигая ее. И в третьем томе рассматриваются явления не действительной хозяйственной жизни. Исключенным из рассмотрения остается учение о конкуренции. Третий том распадается на семь «отделов», составляющих в сложности 52 главы.

В первом отделе (т. III. 1—101 стр.) рассматривается «превращение прибавочной ценности в прибыль и нормы прибавочной стоимости в норму прибыли».

Этот первый отдел должен был разрешить главным образом формальную задачу: представить ценность[^4] и прибавочную ценность в их эмпирической форме, как издержки производства без прибыли. С капиталистической точки зрения стоимость товара определяется не трудом, а капиталом; затраты, которые капиталист делает для производства определенного товара, являются для него отчуждением капитала и кажутся ему «ценностью» товаров; величина же этой затраты капитала определяет издержки производства. То же, что он получает в виде прибавочной ценности, ему кажется, под обозначением прибыли, результатом всего его капиталистического предприятия, т. е. не только израсходованной суммы капитала или только переменной части его. Таким образом, наряду с издержками производства, является в мире представлений капиталиста новая экономическая категория — прибыль. Так обращается ценность товара \(W = \text{постоянн.} + \text{перем. части} + \text{прибав. ценность} \ \ c + v + m\) сначала в \(k + m\), \(\text{издержки} + \text{прибав. ценность}\), затем в \(k + p\); т. е. ценность товара в цену издержек производства (Kostpreis) плюс прибыль (Profit). «Прибыль, какова она теперь перед нами, есть тоже самое, что прибавочная ценность, только в затемненном виде, но это есть однако необходимое следствие капиталистического способа производства. Так как в кажущемся образовании издержек производства нельзя обнаружить разницы между постоянным и переменным капиталом, то происхождение перемены ценности, совершающейся в продолжении процесса производства, приходится перенести с переменной части капитала на весь капитал. Так как на одном полюсе цена рабочей силы является в превращенной форме рабочей платы, то на противоположном полюсе прибавочная ценность является в превращенной форме прибыли» (III т. 9 стр.). Так как в форме прибыли прибавочная ценность представляет избыток над общим капиталом (\(C\)) то (в противоположность норме прибавочной ценности \(\frac{m}{v}\)), норма прибыли (Profitrate) равна \(\frac{m}{C}\). Это значит: «в прибавочной ценности, отношение между капиталом и трудом обнаруживается ясно; в отношении капитала и прибыли, т. е. капитала и прибавочной ценности, какою она является с одной стороны в виде избытка над издержками производства товара, реализованными в процессе обращения, а с другой — избытком, ближе определяемым тем отношением, в котором он находится ко всему капиталу, — капитал является как отношение к самому себе*, отношение, в котором он, как первоначальная сумма ценности, различается от другой новой ценности, произведенной им же самим» (III т. 19 стр.).

Если норму прибыли обозначим через \(p’\), норму прибавочной ценности через \(m’\), то получаем уравнение: $$ p’= m’ \frac{v}{C+v} \text{или} p' : m' = v : (C+v) $$ Норма прибыли есть следовательно функция многих переменных; она определяется двумя главными факторами: нормой прибыли и составом ценности (Wertzusammensetzung) капитала. Особая (3‑ья) глава посвящена чисто математическим исследованиям того, как изменение этих переменных влияет на норму прибыли; другая (4‑я) глава исследует влияние оборота на норму прибыли. Следующая (5‑ая) глава этого отдела рассматривает «экономию в приложении постоянного капитала», т. е., в его значении для высоты нормы прибыли.

Так как, именно, при данной прибавочной ценности, норма прибыли может быть увеличена только путем уменьшения постоянного капитала, употребляемого на производство товаров, то важно исследовать те моменты, которые ведут к понижению ценности этого постоянного капитала: кроме постоянного усовершенствования машин и уменьшения ценности, а с нею и издержек производства, здесь главным образом надо принять во внимание экономию в применении постоянного капитала. Сюда относятся: «бережливость в условиях труда на счет рабочего»; «экономия при получении двигательной силы, при передаче силы и экономии в постройках»; «пользование экскрементами производства»; «экономия вследствие изобретений».

Наконец в шестой главе этого подготовительного отдела исследовано влияние колебания цен на норму прибыли и притом особенное внимание обращено на хлопчатобумажный кризис 1861—65 г.; в последней же главе собраны отдельные отрывки под заглавием «дополнительные замечания».

Во втором отделе прослеживается «превращение прибыли в среднюю прибыль». Известно, что это «превращение» рассматривалось как великая мистерия, разъяснить которую главным образом и был призван третий том «Капитала». Так называемая загадка средней нормы прибыли побудила целый ряд писателей к попыткам разрешить ее. после того как она была выставлена Энгельсом как «задача» в предисловии ко второму тому «Капитала». Представленные «конкурсные» работы, из которых ни одна не заслужила полной премии, Энгельс подвергает подробной критике в предисловии к третьему тому. «Разрешение» (NB само собою разумеющееся) таково: неравные нормы прибыли должны были бы возникнуть, если бы товары продавались по их ценностям; но это не имеет места: именно те товары, которые произведены посредством капиталов высокого строения, продаются выше их ценности, и в таком же отношении другая часть товаров, произведенных посредством капиталов низкого строения продается ниже их ценности. Таким образом получается средняя норма прибыли, как это поясняет следующая гипотетическая таблица \((\frac{m}{v} = 100 \%)\).

Капиталы:	Прибавочная ценность	Употребленная часть постоянного капитала	Ценность товаров	Издержки производства	Цена товаров	Норма прибыли	Отклонение цены от ценности
I. 80c + 20v	20	50	90	70	92	22%	+2
II. 70c + 30v	30	51	111	81	103	22%	−8
III. 60c + 40v	40	51	131	91	113	22%	−18
IV. 85c + 15v	15	40	40	55	77	22%	+7
V. 95c + 5 v	5	10	20	15	37	22%	+17

«Цены, образующиеся вследствие того, что берется средняя из различных норм прибыли, получаемых в различных отраслях производства, и прилагаемая к издержкам производства товаров в различных отраслях производства, эти цены суть цены производства» (III, 114).

Цена производства это тоже самое, что natural price у А. Смита, price of production у Рикардо, prix nécessaire у физиократов (см. 149 стр.). Уравнение «первоначально» очень различных норм прибыли происходит благодаря конкуренции (см. стр. 114).

«Поэтому хотя капиталисты различных отраслей производства при продаже своих товаров выручают капитальную ценность, употребленную на их производство, но они не выручают при этом той прибавочной ценности, которая произведена именно в данной области производства, при изготовлении данного товара, но выручают — прибавочной ценности, а следовательно и прибыли столько, сколько ее приходится из всей прибыли, произведенной в продолжении данного времени валовым общественным капиталом во всех отраслях производства вместе взятых, при равномерном распределении ее на каждый отдельный капитал, пропорционально величине его по отношению к валовому общественному капиталу… Насколько дело касается прибыли, различные капиталисты играют при этом роль акционеров какого-нибудь акционерного общества, в котором прибыль распределяется равномерно на каждую сотню, а потому отдельные капиталисты различаются только величиною капитала, затраченного каждым на общее предприятие, относительною долею участие в общем предприятии, числом своих акций» (III т. стр. 115). Общее количество прибыли и общее количество прибавочной ценности таким образом совпадают; средняя прибыль является, таким образом, ничем иным как «валовой прибавочной ценностью, распределенною по каждой из отраслей производства, соответственно величинам затраченных на них капиталов» (III т. стр. 128).

На «трудный вопрос» (стр. 128): каким образом происходит уравнение прибыли к общей норме прибыли, должна ответить глава десятая.

Здесь Маркс принимает исходною точкой такое состояние товарного обмена, при котором не господствует капиталистическое производство. Здесь, при известных условиях (см. 133—134 стр.) товары обмениваются по их ценностям; и в нормальных случаях, — когда спрос и предложение покрывают друг друга, — по их рыночным ценностям, т. е. по индивидуальной ценности товаров, произведенных при средних условиях в определенной сфере производства. Исследование образования прибавочной ценности, которой в капиталистическом хозяйстве соответствует рыночная цена производства, и рыночных цен, отклоняющихся от последней вследствие изменения между спросом и предложением, сами по себе мало содержат для разрешения поднятого вопроса; они только подготовляют это разрешение.

Насколько я понимаю, это разрешение надо искать на 147—149 стр. И настоящий ответ дан в следующих выражениях: «Но раз товары продаются по их ценности, то образуются… самые различные нормы прибыли… Но капитал избегает отраслей промышленности с низкою нормою прибыли и стремится к другим, которые дают высокую прибыль. Вследствие такого постоянного кочевания, словом, вследствие распределения его между разными отраслями, сообразно понижению нормы прибыли в одной из них и повышению в другой, производится такое соотношение запроса и предложения, что средняя норма прибыли в различных отраслях производства становится одинаковою, вследствие чего ценности превращаются в цены производства» (III т. 147 стр.).

В этих словах есть неясности, о которых я буду говорить в своей критике.

В третьем отделе (стр. 160—209) блестяще развивается «закон стремления нормы прибыли к понижению», который сам собою вытекает из учения о ценности и прибавочной ценности. «Прогрессивное стремление общей нормы прибыли к понижению есть, следовательно, выражение прогрессивного развития общественной производительной силы труда, «выражение, свойственное капиталистическому производству» (161—162), так как это развитие капиталистически является, как постоянное относительное уменьшение переменного капитала по отношению к постоянному и отсюда и ко всему валовому капиталу: вследствие этого та же самая норма прибавочной ценности должна выражаться в все понижающейся норме прибыли. Ясно, что падение нормы прибыли может сопровождаться повышением массы прибыли; Маркс же доказывает, что это должно иметь место в капиталистическом хозяйстве: все развитие этого хозяйства ведет к накоплению, а с этим и к увеличению числа рабочих, а стало быть и массы применяемого и соответственно неоплачиваемого труда (см. 166 и след.). «То же самое развитие производительной силы общественного труда, те же самые законы, которые выражаются в относительном уменьшении переменного капитала сравнительно со всем капиталом, а вместе с тем в более быстром накоплении… это же развитие выражается — независимо от случайных колебаний — в прогрессирующем увеличении⁴ (Zunahme) всей прилагаемой рабочей силы, в прогрессирующем росте абсолютного количества прибавочной ценности, а следовательно и прибыли» (стр. 168).

Если, говорит Маркс, рассматривать необычайное развитие общественных производительных сил труда даже только в период последних 30 лет, то можно удивляться лишь тому, что падение нормы прибыли не было еще гораздо большим и не совершалось гораздо быстрее. Чтобы объяснить это явление, необходимо принять, что здесь имели место противодействующие влияния, которые сталкивались с действием общего закона и не давали ему проявиться. В 14‑й главе Маркс перечисляет целый ряд подобных «противодействующих причин».

Но главнейшие выводы из закона нормы прибыли для теории экономического развития сделаны в имеющей важное значение главе 15, рассматривающей «развитие внутренних противоречий закона». Здесь мы находим, наряду с мыслями, давно известными из полемического, направленного против Дюринга сочинения⁵, где их развивал Энгельс, совершенно новые рассуждения, которые имеют решающее значение для теории экономического развития. Норма прибыли ставится здесь в центре всей теории, как движущая сила (см. стр. 202), действие которой положит конец капиталистическому способу производства. Если даже формулировка основной мысли теории эволюции и осталась та же (см. 193, 194, 200 стр.), то отчасти новые частности нуждаются, чтобы быть понятными, в более подробном исследовании и оценке, чем это сделано здесь. Выдающееся значение для понимания экономической системы Маркса имеет вся четвертая и первая глава пятого отдела.

В четвертом отделе (стр. 209—271) излагается «превращение товарного и денежного капитала в торгово-товарный и денежно-торговый капиталы (в купеческий капитал)». Товарно-торговый же капитал представляет собою ни что иное, как преобразованную форму некоторой части капитала обращения, находящегося постоянно на рынке и постоянно охватываемого областью обращения (см. 211 стр.). Товарный капитал становится товарно-торговым (Wahrenhandlungs kap.) или коммерческим капиталом благодаря тому, что функция капитала, находящегося в процессе обращения, вообще обособляется в виде особого отправления особого капитала; при помощи разделения труда, оно устанавливается как функция, предоставленная капиталистам особого рода (см. 210 стр.). Каковы истинные функции капитала в сфере обращения, мы узнаем из второго тома. Это «те операции, которые приходится совершить капиталисту-промышленнику, чтобы, во-первых, реализовать ценность своих товаров, и во-вторых, чтобы обратить вновь эти ценности в элементы производства товаров, операции, способствующие превращению товарного капитала \(\text{Т—Д—Т}\)⁶, следовательно, акты продаж и покупок» (стр. 221). Основой обособления этих функций является экономия в посреднической торговле. Но важно вспомнить результаты исследований, произведенных во втором томе и дальше продолженных в третьем: именно, что истинная функция капитала в процессе обращения (следовательно, оставляя в стороне все его разнородные функции, как хранение, отправка товаров, перевозка, классификация, разборка, являющиеся лишь продолжением процесса производства в сфере обращения) не производит ни ценности, ни прибавочной ценности. Следовательно и товарно-торговый капитал тоже не создает ни ценности, ни прибавочной ценности (см. стр. 222). Но так как, для того чтобы действовать, он заявит, само собою разумеется, претензию на среднюю прибыль, то прибавочная ценность, которая существует в нем в форме прибыли, может составить лишь часть прибавочной ценности, производимой так называемым производительным капиталом. Купеческий капитал присваивает эту прибавочную ценность, благодаря тому, что он вместе с другими капиталами входит pro rata в образование среднего уровня прибыли (см. 222 стр.). Это значит: цены, по которым класс промышленников-капиталистов продает свои товары, являются, если рассматривать все товары в совокупности, ниже их ценности, так что настоящая ценность или цена производства (Рrоductionspreis) представляется как \(k + p + h\)⁷ (где \(h\) есть коммерческая прибыль). Продажная цена товара купца выше⁸ его покупной цены, не потому, что первая выше валовой ценности, а потому, что последняя ниже ее (см. стр. 225, 226). Интересны выводы, которые вытекают из этой теории торговой прибыли для заработной платы приказчиков (kaufmännischen Angestellten); эта плата не может быть ничем иным, как частью прибавочной ценности, производимой промышленным капиталом. Так как, сколько бы купец не «зарабатывал» своим трудом, он не создает прибавочной ценности, но лишь помогает ему присвоить часть прибавочной ценности, создаваемой «производительным» рабочим⁹ (231—233 стр.). Я поэтому считаю ошибочным¹⁰, когда Маркс по отношению к торговым наемным рабочим говорит о «переменном» капитале и «неоплаченном» труде (233 стр.). Здесь эти выражения по необходимости должны иметь совсем иной смысл, чем по отношению к промышленным наемным рабочим, непосредственно создающим прибавочную ценность. Вполне аналогично с товарно-торговым капиталом рассматривается дальше (19 глава) денежно-торговый капитал: он возникает благодаря тому, что чисто-технические движения, совершаемые деньгами в процессе обращения, обособляются в функции особого капитала.

Этот отдел заканчивается историко-экономическим обозрением развития купеческого капитала; хотя этот очерк и не соответствует во многом новейшим исследованиям, но в нем заключается достаточно гениальных мыслей, чтобы каждый мог его прочесть с пользою.

Из следующего пятого отдела, рассматривающего распадение прибыли на процент и предпринимательский доход и капитал, приносящий проценты, наш живейший интерес возбуждают прежде всего первые главы (21‑я, 22‑я, 23‑я). Здесь принципиально исследуется процент и предпринимательский доход.

Теория процента прямо вытекает из теории прибавочной ценности и теории прибыли. Процент есть часть прибыли и именно та часть, которую действующий капитал уплачивает собственнику капитала, как погашение за предоставление потребительного капитала, полезное свойство которого заключается в способности служить для создания прибавочной ценности (299 стр.). «Естественная» норма процента путем спроса и предложения распределяется между обоими видами капиталистов и высоту его невозможно подвести ни под какой закон.

То, что остается от прибыли по вычитании из нее процента, количественно является чистою прибылью или предпринимательским доходом, который есть результат капитала, как функции, в противоположность проценту, представляющему продукт капитала, как собственности (см. стр. 307). Там, где капиталист сам руководит своим предприятием, от прибыли может быть отчисляема часть, как заработная плата за руководительство и надзор, часть, — которая является совершенно обособленной, как плата администрации, как в кооперативных обществах рабочих, так и в капиталистических акционерных предприятиях (см. 315 стр.). Понятно, что этот труд высшего надзора и руководительства может быть рассматриваем как производительный труд лишь постольку, поскольку он необходим во всяком комбинированном способе производства, но не постольку, поскольку он обусловлен исторической формой капиталистического процесса производства, как процесса создания ценности.

Значительная часть пятого отдела (до чрезвычайно поучительной заключительной главы историко-экономического характера) посвящена учению о банках и кредите. Что это учение является неудачным детищем во всех отношениях, я уже указал в начале статьи. Сомневаюсь, чтобы оно в своем необработанном виде приобрело много сторонников. Для теоретика представляют интерес только воззрения на экономические кризисы, воззрения развитые в достаточной степени, хотя и погребенные под массой сырого материала: — целых страниц, заполненных выписками из английских банковских расследований 40‑х годов. Все же остальное должны исследовать специалисты по денежным и банковским вопросам. Для нашей цели, состоящей главным образом в том, чтобы верно определить и сгруппировать связанные друг с другом нити системы Маркса, находящиеся в третьем томе, мы можем без всякого вреда¹¹ не передавать эту часть и ограничиться лишь указанием, что она охватывает ни более, ни менее как 11 глав и заполняет 299—486 страницы третьего тома.

Шестой отдел (506—663 стр.) содержит учение о земельной ренте («превращение добавочной прибыли в земельную ренту»). Понятно, что предпосылкой анализа и здесь является чисто-капиталистическая организация; здесь «имеет значение изучение определенных отношений производства и обращения, которые возникают из затрат капитала в сельском хозяйстве» (стр. 507). Земельная рента вообще определяется как «самостоятельная своеобразная экономическая форма земельной собственности, имеющая основанием капиталистический способ производства» (стр. 515). «Особенность заключается в том, что вместе с условиями, в которых земледельческие продукты развиваются как ценности (товары) и с условиями реализации их ценности, развивается также власть землевладения присваивать возрастающую часть такой ценности созданной без его содействия, возрастающая часть прибавочной ценности превращается в земельную ренту» (стр. 528). Маркс различает дифференциальную ренту и абсолютную ренту. Дифференциальная рента есть добавочная прибыль (Surplus profit), которая происходит вследствие избытка общей цены производства товаров над индивидуальной ценой производства (стр. 530); от других добавочных прибылей она отличается тем, что возникает не из капитала как такового, а из пользования такою ограниченною в своем объеме и отделимою от капитала естественною силою, которая может быть монополизирована (см. стр. 533). Дифференциальная рента является в двоякой форме: как рента от затраты капитала на более плодородной почве в противоположность с менее плодородной и как рента от более производительно-затраченного капитала на почве данного плодородия. (I и II дифференциальная рента).

Хотя Маркс в своей теории дифференциальной земельной ренты больше, чем во всех остальных частях своей системы заимствовал у классиков, но его учение ни в коем случае не является простым пересказом классической теории земельной ренты. Не говоря уж о том, что он озарил ее во всех подробностях светом центрального светила своей системы, но и в дальнейшем развитии заимствованных идей он сделал, мне кажется, много важного. Существенный прогресс в сравнении с Рикардо и его последователями я вижу в следующем: важна во-первых, попытка качественного определения всей суммы ренты, и основанное на нем выведение нормы ренты (см. стр. 546); но прежде всего важно точное указание на взаимную зависимость между дифференциальными рентами I‑го и II‑го рода. Рассматривать в подробностях этот вопрос не входит в мою задачу. Заранее не подлежало сомнению, что Маркс — точно также как и Родбертус, «важное сочинение о ренте» которого он высоко ценит — на основании всей своей экономической теории придет к принятию «абсолютной земельной ренты», т. е. ренты от самого худшего разряда земли: обоснование организации экономической жизни на исторически обусловленных соотношениях социальных сил по необходимости должно привести к этому заключению. «Простое юридическое владение землею для собственника ее земельной ренты не создает. Но оно дает ему власть не обрабатывать свою землю до тех пор, пока экономические условия не дозволят ему пользоваться ею таким образом, что он получит избыток, вследствие ли того, что земля будет употребляться для земледельческих целей собственно, или же для каких-нибудь иных производительных целей, как например, для построек и т. п. Абсолютных размеров такой отрасли деятельности ни увеличить, ни уменьшить оно не может, но может оказать влияние на количество земли, находящейся на рынке» (стр. 624). Земельная собственность оказывается «барьером», который не допускает никакой новой затраты капитала на землях, до сих пор не возделанных и не сданных в аренду (стр. 628).

Определим теорию земельной ренты в системе Маркса: всякая нормальная земельная рента может быть лишь составною частью прибавочной ценности, производимой земледельческим капиталом. Таким образом там, где она не есть дифференциальная рента, возникающая из разницы между рыночной ценой производства и индивидуальной ценностью товара, она может — следовательно как абсолютная поземельная рента — быть объяснена только как различие между высшей нормой прибыли в области земледельческого производства вообще и общей нормой прибыли (см. стр. 630).

Последний, седьмой отдел сочинения (673—733 стр.) озаглавлен «Доходы и их источники», и соответствует следовательно «учению о распределении» в систематике Сея. Согласно всему духу «Капитала», этот отдел может носить только полемический характер: «распределение» общественного продукта позитивно рассматривается Марксом в связи с учением о производстве и обращении.

Так прежде всего в главе сорок восьмой он восстает против нелепости обычной схемы распределения, называемой им «тройственной формулой»: капитал — процент, земля — земельная рента, труд — заработная плата. Имело бы еще смысл, говорит Маркс, видеть в капитале, земле и труде свидетельство на право участия в национальном богатстве, но когда, как это часто делают, рассматривают их как источники богатства, которым можно ежегодно располагать, то впадают в ошибку, смешивая совершенно различные вещи; эти мнимые источники относятся друг к другу приблизительно также, как нотариальная плата, краевая свекла и музыка. Затем впадают в дальнейшую ошибку, считая источниками богатства не живую производительную силу, а определенные вещи или производственные отношения.

В 49‑ой главе он полемизирует против не исчезающего со времен Адама Смита ошибочного разложения товарной цены на три составные части: земельная рента, прибыль и заработная плата; 50‑ая глава пытается опровергнуть теорию земельной ренты, прибыли и заработной платы, как подобий ценности; глава 51‑ая содержит общий обзор исторически обусловленного характера капиталистического способа производства и обмен; наконец 52 глава озаглавлена «Классы»… Она занимает лишь две страницы, а затем следует заключительное замечание Энгельса: «на этом рукопись прерывается»… А как много еще можно было ждать! В том виде, в каком он появился, «Капитал» есть лишь могущественный торс. И не потому только, что рукопись прерывается; так как и то что напечатано, как мы знаем, не есть последнее слово, которое Маркс хотел сказать. Последний отдел, который по-видимому призван был еще раз набросать могущественными чертами основные положения системы, производит особенно тяжелое впечатление: слишком уж ясно здесь можно проследить упадок могучей силы автора. В этом есть нечто печальное для всех почитателей этого гения: здесь до осязательности чувствуется, как медленно и преждевременно отходит к покою великий ум.

III

После того как мы познакомились с содержанием третьего тома, прежде всего возникает вопрос: какое значение имеет, что сделала эта новая часть для всей системы Маркса? Как это обнаружилось уже в нашем resume, третий том касается всех сторон этой системы. Но естественно, что на первом плане наших интересов стоит коренной вопрос всей экономической системы Маркса: теория ценности и прибавочной ценности, а также теория капитала. Она должна была найти свое завершение в третьем томе и на эту часть третьего тома возлагали свои надежды все те, в ком возбуждало сомнение изложение ее в первом томе «Капитала».

Известно, что наряду со многими другими возражениями против марксовой теории капитала, самым важным считали, что она не объясняет факта равенства прибылей на капитал, так как принимает, что прибавочная ценность создается исключительно переменным капиталом, т. е. тою составною частью, величина которой относительно неодинакова в разных капиталах.

Разрешает ли третий том эту т. н. загадку? И устраняется ли таким образом главное возражение против марксовой теории капитала?

Я думаю, что третий том вызовет у большинства читателей то же действие, какое уже вызывали ответы кандидата на высшем экзамене: общее покачивание головой!

Что находим мы в первых двух отделах? Чтобы выразить в немногих словах: настоящую теорию издержек производства и прибыли, выраженную только в несколько иных словах, чем это обыкновенно делается, но идейно не находящуюся в прямом противоречии к традиционной теории.

Какое значение должно это иметь наряду с теорией ценности?

Означает ли это отступление автора? В особенности те толкователи Маркса, которые уже в учении о ценности и прибавочной ценности, развитом в первом томе, видели только скрытую теорию издержек производства, «варианта» теории издержек» не сумеют достаточно надивиться этим странным отделом третьего тома. Большинство же будет склонно не видеть в этом «разрешении» — в том виде в каком оно дано — вовсе никакого «разрешения»; будут думать: узел разрублен, но не распутан. Если внезапно появилась «совершенно обыкновенная» теория издержек производства, то ведь это значит бросить под стол все знаменитое учение о ценности. Если для объяснения прибыли я, в конце концов, прихожу к издержкам производства, то для чего тогда весь тяжеловесный аппарат теории ценности и прибавочной ценности? Другие будут судить иначе. В изложении третьего тома они увидят нечто вполне само собою разумеющееся, что иным и быть не могло, после того как были написаны два первых тома. Для этих, конечно, вообще не существует «загадок» какого бы то ни было рода.

Откуда же такие резкие различия в суждениях? Мне кажется, что они основаны на различном понимании ценности и прибавочной ценности у Маркса. Вся «загадочность» происходит вследствие неясности, которая еще и теперь почти всюду господствует относительно понятия ценности и прибавочной ценности у Маркса¹².

Мы сумеем по существу оценить исследование о капитале, законченное в третьем томе, только, тогда, когда предварительно уясним себе: какое значение имеет ценность в экономической системе Маркса? Прежде всего ясно следующее положение, лишь намеченное в первом томе и точно высказанное в третьем: ценность не проявляется в меновых отношениях капиталистически произведенных товаров. Она не обозначает тех приблизительных границ, в пределах которых колеблются рыночные цены; «средние цены тоже ни в коем случае не соответствуют ценности. Характеристическая черта капиталистического способа производства скорее именно в том и заключается, что по правилу товары не обмениваются по их ценностям, т. е. в отношении заключенного в них количества труда, и это чистая случайность, когда цены и ценности являются эквивалентными. Таким образом количество денег, даваемое по “нормальной” цене за товар представляет вообще совершенно иное количество ценности (труда), чем то, которое содержит товар. Поэтому возможно, и довольно часто действительно происходит, что цену, следовательно выраженное в деньгах количество ценности, дают за такие вещи, которые вообще не имеют никакой ценности, т. е. за такие вещи, которые не стоили никакого труда, как напр. земля, или же которые не могут быть созданы трудом, как древности, художественные произведение известных мастеров и т. д.» (см. т. III стр. 523).

Далее: ценность не живет в сознании капиталистических производителей: поэтому она отнюдь не руководит расчетами капиталиста. Также мало играет она роль принципа, на основании которого производится распределение ежегодного общественного продукта. Ни в коем случае не является она и фактом сознание продавцов и покупателей товаров. Словом, она, употребляя удачное выражение Герлаха, не есть «условие экономической деятельности». Но если «ценность» не существует в мире явлений капиталистически организованного хозяйства, то не значит ли это, что она вообще не существует? Такой вывод был бы слишком поспешным. Очевидно, что для изгнанной ценности остается еще одно прибежище: это мышление экономиста — теоретика. И в самом деле, если захотят дать характеристику ценности, то она будет гласить: у Маркса ценность есть не эмпирический, а мыслимый (gedankliche) факт. Но этим мы еще далеко не покончили. Мы совершенно не коснулись вопроса: «какую ценность имеет эта ценность?» Вышеприведенной, чисто формальной характеристике надо дать точное определение.

Прежде всего: понятие ценность есть вспомогательное средство нашего мышления, средство, к которому мы прибегаем чтобы понять явления экономической жизни; понятие ценность есть логический¹³ факт. Представление ценности дает нам возможность количественного определения товаров, являющихся, как потребительные блага, качественно различными. Ясно, что я исполняю этот постулат тем, что представляю себе сыр, шелк, ваксу, как продукты абстрактного человеческого труда и сравниваю их лишь в количественном отношении, как количество труда, величина которого определяется содержащимся в них третьим элементом, измеряемым во времени¹⁴. Подобное воззрение на значение ценности у Маркса высказал уже Конрад Шмидт («Neue Zeit» XI J. I. Bd. 72 стр.).

«Это понятие ценности… неизбежно для нашего мышления, когда оно выставляет качественно различные товары как соизмеримые величины, каковыми они являются (?) в процессе обмена». Но как мне кажется, Шмидт хочет представление о ценности вложить в сознание лиц обменивающих товары, когда он продолжает: «Лишь как бесформенная масса (Gallerte) в себе равного абстрактного времени человеческого труда сами товары являются сравнимыми; и только благодаря этому понятно, почему в процессе обмена они могут быть сравниваемы в известных пропорциях».

Хочет ли этим Шмидт сказать, что для объяснения акта обмена, у лиц обменивающих товары нужно предполагать существование представление о ценности? Тогда бы ценность была «условием экономической деятельности». Между тем прежде казалось, будто Шмидт смотрит на понятие ценности исключительно как на «условие экономического мышления» (употребляю это несколько неправильное выражение с целью яснее отметить анти-этический характер слов Герлаха).

Этого достойного внимания, хотя и не совсем ясного, указание Шмидта было в свое время достаточно, чтобы вызвать вполне заслуживающее прочтение возражение Гуго Ланде («Neue Zeit» XI, стр. 588), в котором шмидтовское толкование ценности решительно отвергается: «Закон ценности не есть, как это по-видимому думает Шмидт, закон нашего мышления, неизбежный для того, чтобы качественно различные товары явились соизмеримыми величинами. Закон ценности скорее имеет чисто реальную природу, это естественный закон человеческой деятельности; он ничто иное, как одна сторона закона конкуренции» (стр. 591). Хотя дальнейшее изложение Ланде очень поддается критике и хоть его мысли гораздо меньше, чем Шмидтовские, приближаются к тем, которые развиваются Марксом в третьем томе, но он был вполне прав по отношению к Шмидту, — когда утверждал, что «закон ценности» в системе Маркса играет роль «естественного закона» (в известном марксовом смысле этого выражения) если даже не прямо естественного закона человеческой деятельности. Стоит только сравнить следующие места (я намеренно делаю цитаты исключительно из третьего тома):

«Движение их (цен) подчиняется закону ценности» (т. III, стр. 130). «Ценности… стоят в основе цены производства и в конце концов определяют ее» (т. III, стр. 157). «Как… закон природы является закон ценности» (т. III, стр. 730). Затем см. (по немецкому оригиналу) стр.: 297, 298, 364, 396, 404, 405.

Нет ли непримиримого противоречия между теми двумя утверждениями, что «ценность» у Маркса является лишь «вспомогательным средством мышления» и что «закон ценности», как естественный закон, обусловливает в последней инстанции все экономическое существование человека? Я думаю, что нет.

Рассмотрим ближе «понятие ценности». Оно заключается в том, что мы рассматриваем товары в их количественной определенности и количественном соотношении. Нет ли в товарах сходства с телами, обладающими тяжестью? Нет, мы рассматриваем их как продукты труда; и отнюдь не безразлично, что мы в наше представление о ценности влагаем именно данное содержание. Этим мы указываем, что рассматриваем товары, как продукты общественного труда, являющегося в товарах самым важным экономически-объективным фактором. Очевидно, что экономическая жизнь людей, их материальная культура обусловлены количеством экономических благ, которым они в данное время располагают, это же количество в свою очередь — если оставить в стороне все второстепенные обстоятельства, которые сводятся к природным условиям¹⁵ — главным образом зависит от развития производительности общественного труда. Этот же последний есть прежде всего технический факт и поэтому поддающийся количественному и качественному определению: он проявляется в том, что особым образом организованный, т. е. конкретный и индивидуальный труд может произвести в данное время известную массу количественно определимых потребительных благ. С помощью представления о ценности, я уничтожаю количественное различие в производительном труде. Таким образом, когда я представляю себе товары, как воплощение безразличного абстрактного общественного труда¹⁶, то этим я облекаю в адекватную экономическую форму техническое понятие производительности или производительной силы и этим делаю это понятие пригодным для экономического мышления. Понятие ценности в его материальной определенности является у Маркса ничем иным, как экономическим выражением факта производительной силы общественного труда, как основы экономического существования.

Ну, а как же «закон ценности»? Он в своем формальном определении гласит: ценность товаров определяет «в последней инстанции» экономические явления — конечно при капиталистическом строе. Если мы придадим понятию ценности вышеустановленное определение, то содержание закона ценности, как закона капиталистического экономического строя будет таково: ценность товаров есть специфически-историческая форма, через которую проходит, обусловливая ее, общественная производительная сила труда.

Степень общественной производительности труда, ее изменение и т. д., в конце концов «обусловливает» — не входя в сознание агентов производства или вообще индивидуумов ведущих хозяйство, — цену, норму прибавочной ценности, словом, всю организацию экономической жизни, т. е. ставит прочные границы индивидуальному произволу. Мы только тогда верно поймем систему Маркса, когда убедимся, что центром ее является понятие производительности, находящее свое выражение в понятии ценности¹⁷.

Таким путем, как мне кажется, устраняются указанные выше противоречия между утверждениями Шмидта и Ланде. «Понятие ценности» есть вспомогательное средство мышления. Но благодаря тому, что я предметом ценности делаю объективный факт, имеющий решающее значение для всей экономической жизни — именно производительность труда в его общественном значении — «закон ценности фактически делается «законом», управляющим всей экономической жизнью или быть может вернее «регулирующим принципом». Значение марксового учения о ценности надо поэтому искать в том, что оно нашло адекватное экономическое выражение для технических фактов, объективно господствующих над экономическою жизнью человеческого общества.

Этим разрешается кажущееся противоречие марксовой системы, состоящее в том, что с одной стороны «ценность товаров» нигде не проявляется и не находится в сознании хозяйствующих индивидуумов, а с другой она в последнем анализе регулирует экономические явления и господствует над ними. Мы ничего не «испытываем» от ценности, она совершает свою деятельность «скрыто» (т. III, стр. 720), она является «скрытой причиной» (т. III, стр. 720); «закон ценности» есть «внутренний закон» (т. III, стр. 730) и т. д.

Если мы именно так посмотрим на понятие и закон ценности у Маркса, то мы уж без труда поймем сущность прибавочной ценности. Для этого понимание необходимо только стать на точку зрения общества, занимающегося хозяйством. Исходной точкой является общественное рабочее время «количество труда, которым вообще располагает общество» (т. III, стр. 731). Это количество труда находит свое выражение в определенном количестве продуктов, представляющих определенную ценность¹⁸.

Прибавочная ценность не есть в ее формальном значении ценность того количества продуктов, которое представляет избыток над другою, определенною тем или иным способом, частью общественного продукта; она есть овеществление «прибавочного труда» общества. «Прибавочный труд» напр. производился бы также и в социалистическом обществе, как «труд, превышающий количество данных потребностей» (т. III, 677 стр.) он требовался бы для «страхование против случайностей, требуемых поступательным расширением процесса воспроизводства, соответствующим развитию потребностей и прогрессу населения» (там же). Особенность капиталистического экономического строя состоит лишь в том, что определенное количество общественного труда присваивается капиталом: это присваиваемое капиталом количество общественного труда в капиталистическом смысле есть валовой прибавочный труд, есть прибавочная ценность. Спрашивается: поддается ли количественному определению это присваиваемое капиталом количество общественного труда? Маркс отвечает утвердительно: это весь избыточный (überschießende) труд, производимый сверх труда необходимого для поддержания и воспроизведения рабочей силы (см. т. III, стр. 679). Ценность общественного валового продукта делится таким образом на две половины: одна часть представляется в том количестве продуктов, которое необходимо для поддержания производительных рабочих, а другая в остатке продуктов присваиваемом классом капиталистов¹⁹.

Прибавочную ценность надо, следовательно, понимать как «общественный факт».

Теперь возникает дальнейший вопрос: как точнее определить количество «необходимого труда в приведенном смысле?».

Очевидно, что здесь нужно двойное определение. Сначала надо установить понятие необходимого рабочего (notwendigen Arbeiters), «производительной» части населения, а затем уже определить количество труда, которое необходимо должен затратить этот производительный рабочий. Но кто является производительным в марксовском смысле? Тот, кто создает, т. е. увеличивает ценности. Но этим мы еще не подвинулись вперед: кто же увеличивает ценности?

Эмбриональный критик Маркса думает: только рабочий. Это конечно, ложно, так как уже в первом томе сказано, что производителен не только физический труд, но также и труд руководителей и управляющих (см. «Das Kapital» Bd. I. 472, 473 ss.).

В третьем томе еще определеннее сказано, что «бедный» занимающийся физическим трудом бухгалтер и приказчик не создают никаких ценностей и не являются, следовательно, «производительными» рабочими, тогда как ими являются, при известных обстоятельствах, блестяще оплачиваемый директор акционерных обществ, и «управители» («manager»), т. е. те руководители, которых Маркс прямо называет «душой нашей промышленности» (стр. 314)²⁰.

Таким образом, пользуясь вторым томом «Капитала» (ср. в нем главу шестую) мы можем дать такой ответ на наш вопрос: производительным, т. е. создающим ценности трудом является тот труд, который общественно необходим для создания потребительных ценностей в количестве, соответствующем данным общественным потребностям; следовательно, это обусловлено не только особым историческим характером капиталистического способа производства.

Все лица, занятые в собственном процессе труда, начиная последним рабочим и кончая руководителем предприятия, весь состав рабочих которого представляет «совокупного рабочего» («Gesamtarbeiter»), все индивидуумы, занятые сохранением, перевозкой и распаковкой товаров составляют «производительный», создающий ценности класс рабочих. Ценность получаемой ими части общественного продукта выражает «необходимое» рабочее время.

Часть продукта, приходящаяся на долю остальных лиц, представляет меновую ценность; сюда принадлежат прежде всего «рабочие», характер труда которых обусловлен историческим характером способа производства: т. е. руководители и управляющие процессом производства, как образование капиталом ценностей, затем все выполняющие чистые функции обращения, т. е. лица лишь реализующие ценности; далее вообще не работающие получатели рент и процентов; наконец, конечно, также все, выполняющие общественные функции: чиновники, врачи, проповедники и т. д.

Спрашивается: как определить труд, «необходимый» для поддержания и воспроизведения производительных рабочих? Если мы будем представлять себе всю совокупность производительных рабочих как всю рабочую силу общества (а это представление в ее общественной форме везде необходимо, для понимания Маркса), то вышепоставленный вопрос совпадает с вопросом: как велика ценность рабочей силы. Какое значение имеет у Маркса все более распространяющаяся теория минимума существования, выяснится когда мы свяжем этот вопрос — как это, насколько мне кажется, понимал и сам Маркс — с общественным совокупным рабочим (Gesammtarbeiter).

Нет никакой надобности в системе Маркса сводить высоту «необходимого» труда к минимуму. При капиталистическом способе производства господствует тенденция ограничить уровень жизни рабочего минимумом средств существования, но это не имеет значения для структуры экономической системы Маркса. Насколько я понимаю, эта система требует лишь, чтобы ценность рабочей силы в данную эпоху и в определенной стране принималась за определенную величину.

Теперь в третьем томе Маркс снова вполне определенно указывает, что эта ценность, следовательно, средняя заработная плата (представим всю валовую сумму заработной платы и жалование директорам выплаченную в Германии в течении одного года, разделенной на число покупателей) может стоять выше или ниже «минимума существования» (впрочем, сам Маркс почти никогда не употребляет этот термин). Сравн., напр. т. III, стр. 679: «Рабочий… под названием рабочей платы получает часть продукта, выражающую части его труда, которую мы называем необходимым трудом, т. е. трудом, необходимым для поддержания и воспроизведения его рабочей силы, какие бы условия такого поддержания ни были, скудны ли они или изобильны, благоприятны или неблагоприятны».

И далее: «Действительная ценность рабочей силы отклоняется от физического минимума (т. е. необходимых ежедневно средств существования); она различна, смотря по капиталу и по степени общественного развития; она находится в зависимости не только от физических потребностей, но и от потребностей, сложившихся исторически, которые становятся второю природою. Но в каждой стране в данный период такая регулирующая средняя рабочая плата представляет величину данную» (т. III, 712 стр.). В этом вся суть.

Вспомним нашу отправную точку: мы исходили из проблематического отношение ценности и прибавочной ценности к издержкам производства и теории прибыли и сказали, что их отношение друг к другу утрачивают свой загадочный характер, как только мы выясним воззрение Маркса на сущность ценности и прибавочной ценности. Спрашивается, разрешили ли мы поставленную себе задачу и установили ли этим настоящую точку зрения, с которой можно оценивать воззрение III-го тома? Мне кажется, что да.

Прежде всего ясно обнаруживается, что формально издержки производства не имеют ничего общего с ценностью, а прибыль — с прибавочной ценностью. — Ценность и прибавочная ценность лишь констатируют и делают доступным нашему мышлению — употребляя излюбленное выражение Маркса — «общественные факты» (общественную производительную силу труда — отношение между общественной прибавочной ценностью и необходимым трудом); издержки же производства и прибыль представляют сами по себе эмпирические факты индивидуальной, частной, промышленной жизни. Они — отношение расчета конкретных деятелей производства.

Так как господствующий экономический строй отличается своим капиталистическим характером, т. е. тем, что производство ведется частными капиталистами, то само собою разумеется, что при вычислении расхода, необходимого для производства товара и также и барыша, который может быть при этом получен, единственной принимаемой здесь в расчет величиной является заранее высчитанный и вложенный капитал. Расходы на труд для капиталиста также безразличны, как конкретная форма его товара — как предмета потребления. Какое ему дело до ценности и прибавочной ценности, раз он добивается только выгодных цен и прибыли. «То, что товар стоит капиталисту, и то, что стоит производство самого товара, представляют собою во всяком случае две совершенно различные величины» (т. III, 2 стр.). «Капиталистическая стоимость (Kost) товара измеряется затратой капитала» (т. III, 2 стр.).

Чисто эмпирический характер прибыли, как живущей, в сознании деятелей производства, цели всякого производства, прекрасно выражается словами Мальтуса, цитируемыми и Марксом: «капиталист ожидает одинаковой выгоды от всех частей прилагаемого им капитала (III т., стр. 9).

Таким образом выясняется, что производимая индивидуальными капиталистами прибавочная ценность формально не находится ни в каком отношении к прибыли. Я никогда не мог понять, как можно хотя бы на половину вменяемому человеку, которым Маркс как-никак был, приписывать такой абсурд, как стремление связать индивидуально производимую прибавочную ценность с прибылью. Было бы не только ошибочной теорией, но и прямо грубой, плоской нелепостью, пытаться констатировать какое бы то ни было отношение между индивидуальною прибавочною ценностью и прибылью и напр. считать, что колоссальный капитал, заключающийся в доменных печах или электрических станциях покрывается жалкими крохами прибавочной ценности, производимой, согласно теории Маркса, лишь горстью занятых в производстве рабочих…

Но несмотря на это, как достаточно выяснилось из нашего изложения, учение о ценности и прибавочной ценности имеет в системе Маркса не только декоративный характер. Как мы видели оно оказывает двойную услугу:

1) Оно необходимое условие для того, чтобы явления экономического мира были доступны нашему мышлению.

2) Оно представляет инстанцию, регулирующую экономические явления и обусловливающую их; путем ее Маркс, если я не ошибаюсь, вводит законосообразность в экономическую жизнь. Поэтому материально действительно существует значительная связь между ценами производства и ценностями, прибылью и прибавочной ценностью.

Цены в последнем анализе обусловливаются общественно-необходимыми издержками на производство товаров, «ценность» которых непосредственно проявляется во влиянии изменчивой производительной силы труда на понижение и повышение цен и на их движение.

Прибыли регулируются отношением прибавочного труда к необходимому труду; но общая прибавочная ценность равна общей прибыли. Но почему норма прибыли представляет в данный момент 20, а не 200 или не 2 000%, это по необходимости зависит от валовой прибавочной ценности общества, распределяемой между капиталистами и т. д. В задачу этого очерка не может входить изложение всех положений, вытекающих из закона ценности и прибавочной ценности для экономических явлений. Ибо это значило бы воспроизвести всю систему Маркса, содержание которой заключается ни в чем ином, как в рассмотрении этого вопроса.

Если уяснять себе значение закона ценности в системе Маркса, так, как я это пытался сделать, то тогда поймут смысл часто повторяемого, но, по моему, редко понимаемого выражения: Маркс хотел дать не теорию экономических явлений, а вскрыть «внутреннюю» закономерность капиталистического строя хозяйства.

Он применил и к политической экономии положение, что наука начинается там, где кончается «здравый человеческий смысл». Он вспоминает слова Гегеля: «то, что обыкновенный человеческий разум находит нерациональным, рационально, а его рациональность это сама нерациональность» (III т., стр. 643). «Всякая наука была бы лишней, если бы формы проявления и сущность вещей совпадали» (III т., стр. 676); поэтому дело науки «свести лишь кажущиеся чисто внешние движения к действительным внутренним движениям». Соответственно этому «действительное движение конкуренции не входит в план нашего исследования, и мы имеем в виду представить только внутреннюю, так сказать идеально-среднюю организацию капиталистического способа производства» (688 стр.). Все эти, отчасти не вполне ясные выражения вращаются вокруг одной и той же основной мысли, которую я пытался выше выделить из всей экономической системы.

Приблизительно в этом же смысле я в последнее время развивал учение Маркса везде, где только представлялся случай. Третий том доставил мне в общем точное и ясное подтверждение, что мое воззрение было верным. Только при чтении отдельных мест у меня возникали недоразумения. Не знаю, мое ли недостаточное понимание или не вполне устранимая неясность Маркса вызвали эти недоразумения. Именно, некоторые места произвели на меня такое впечатление, будто Маркс устраняет строгое различие между прибавочной ценностью и прибылью и хочет установить между ними эмпирическую связь. Укажу напр., на отдельные замечания в учении о земельной ренте, которые подробнее рассматривать я здесь не буду; но прежде всего укажу на учение об уравнении общей нормы прибыли посредством конкуренции. Здесь может показаться, как будто Маркс думал, что не только теоретически, т. е. при построении научной системы, где это было бы вполне уместно, но также и эмпирически, или как Маркс говорит «исторически», прибавочная ценность является в сфере индивидуального производства исходной точкой капиталистического производства и что будто таким образом фактически вследствие различной пропорции \(c\)²¹ и \(v\)²¹ в капиталах, по правилу сначала возникают не равные прибыли, а затем постепенно эти неравные прибыли выравниваются, — благодаря приливу и отливу капитала, — в средние прибыли, вследствие соответственного понижения и повышения цен. Если Маркс высказал такую мысль, то она опиралась бы на крупную ошибку: она была бы одинаково неверна и логически и эмпирически. Логически потому, что считать совпадающим общественный факт производства прибавочной ценности с индивидуальной стоимостью, значит решительно отклониться от руководящей идеи «Капитала». Эмпирически же ошибочной она была бы потому, что нигде и никогда развитие не совершалось и не совершается этим путем, а между тем это должно было бы иметь место при всякой вновь возникающей отрасли промышленности. Если бы упомянутое воззрение было верно, то нужно было бы, очевидно, представить, что в своем историческом развитии капитализм захватил раньше сферы производства, в которых преобладал живой труд, т. е. с низшим строением капитала (маленький \(c\) и большой \(v\)) а затем уж медленно распространился на другие сферы, благодаря тому, что вследствие роста производства цены в первых сферах упали. В сфере, где средства производства преобладают над живым трудом, капитализм, присваивая индивидуально произведенную прибавочную ценность, естественно, в начале мог бы реализовать такую ничтожную прибыль, что она никогда бы не заставила его обратиться к этим сферам производства. А между тем капиталистическое производство исторически начало развиваться отчасти именно в сферах производства последнего рода: горное производство и т. д. Капитал не имел бы никакого повода перейти из сферы обращения, где он себя чувствовал очень хорошо, в сферу производства, если бы не рассчитывал на «обычную прибыль», которая, как это необходимо признать, существовала в виде коммерческой прибыли до всякого капиталистического производства. Но ошибочность этого предположения может быть доказана и иным путем. Если бы в сферах производства, где преобладал живой труд, в начале капиталистического производства приобреталась самая высокая прибыль, то это предполагало бы, что капитал сразу превратил всех производителей, бывших до тех пор самостоятельными, в наемных рабочих, т. е. уплачивал бы им вдвое меньше, чем они до сих получали и всю разницу в товарных ценах, которые до сих пор соответствовали ценностям, целиком положил бы себе в карман. Далее совершенно не реалистично предполагать, что капиталистическое производство начало работать с деклассированными субъектами в области частью вновь созданной отрасли производства. Как предположение эмпирической связи нормы прибыли с нормою прибавочной ценности неверно исторически, т. е. для начала капитализма, точно также и даже еще более неверно оно для эпохи развитого капиталистического производства.

Существует ли теперь производство с таким высоким или таким низким строением капитала, но во всяком случае установка цен его продуктов и вычисление (и реализация) прибыли совершается исключительно на почве затраты капитала. Если всегда, прежде как и теперь, капиталы действительно беспрерывно переходили из одной сферы производства в другую, то главная причина этого заключалась, конечно, в неравенстве норм прибылей. Но это неравенство, без сомнения, происходит не в силу органического строения капиталов, а от какой либо из причин конкуренции.

Наиболее процветающие теперь отрасли производства суть отчасти именно производства с очень высоким строением капитала, как напр. горные промыслы, химические фабрики, пивоварни, паровые мельницы и т. д. А принадлежат ли они к тем отраслям, откуда отливают капиталы до тех пор, пока производство соответственно сократится и цены повысятся?

Кроме того, противоречит реальному ходу вещей, считать, что нормы прибыли образовались в связи с нормами прибавочной ценности, что между ними вообще существует какая-либо эмпирическая связь.

Повторяю: подобная гипотеза, которую по-видимому Маркс делает в Х‑ой главе третьего тома — я уже сказал, что здесь изложение не свободно от неясностей — не только неизбежна, бесполезна для экономической системы Маркса, но она составляла бы прямой недостаток этой системы, если бы эту гипотезу вздумали защищать. Конечно, чтобы теоретически объяснить норму прибыли, надо исходной точкой взять прибавочную ценность; но эмпирически в этом, без всякого сомнения, нет никакой надобности. «Выравнение» высших и низших норм прибыли в капиталах различного органического строения к средней норме прибыли есть операция мышления, но не явление действительной жизни. Я до тех пор буду приписывать подобное мнение и Марксу, пока Энгельс не докажет противоположного²². Но и в последнем случае я буду видеть в этом месте «Капитала» незаконченность, непоследовательность развития мысли, которые Маркс быть может и устранил бы, если бы сам закончил свое сочинение.

IV

В начале этого очерка я уже сказал, что теперь же дать сколько-нибудь исчерпывающую критику системы Маркса едва ли разрешимая задача. Во всяком случае я не считаю себя в данное время призванным к этому.

И не потому, что вообще считаю марксизм недоступным критике. Без всякого сомнения, в нем есть достаточно доступных критике пунктов. Конечно, по-моему, здесь дело должно идти о дальнейшем развитии, а не об «опровержении». Этим пусть занимаются политические карьеристы; для ученого же вообще не может идти речь об «опровержении» какой бы то ни было положительной системы. Разве Кенэ, Смит, Рикардо и все другие руководящие умы «опровергнуты»? Они свое сделали, приготовили материал для здания науки, и забыв их ошибки, мы сохранили их истины. Точно также будет и с Марксом. Нужно радоваться борьбе, которая загорится вокруг марксизма, одного из важнейших элементов политической экономии. Возникает живое состязание; умы пробужденные наконец представителями теории предельной полезности (Grenznützler) вступят в горячий спор. Но это и хорошо — спорить in majorem scientiae gloriam.

Некоторые мои товарищи по специальности, именно принадлежащие к старшему поколению, не сумеют подавить смеха при чтении этих слов: можно ли серьезно пытаться воскресить из мертвых таких «давно похороненных ученых» как Карл Маркс, и его десятки раз «опровергнутую» систему снова делать предметом критики и даже прямо центром научных споров. Ну, а мы молодые уж постараемся, чтобы они перестали смеяться. По нашему мнению, мы находимся не в конце, а именно в начале критики Маркса. И не можем вполне избавиться от удивления — как можно вообще говорить о «критике», прежде чем система была закончена!

Конечно — если вновь начинающаяся критика Маркса примет тот отрадный характер, который носит всякий крупный спор различных воззрений, то прежде должно быть необходимо выполнено одно условие: надо прежде верно понять Маркса и опровергать лишь то, что он думал, а не то что он мог бы думать. В высшей степени неприятная и неблагодарная задача постоянно указывать quid pro quo, которые сделал данный критик при передаче мыслей Маркса. Поэтому я и считал отнюдь не лишним дать краткий очерк основных идей экономической системы Маркса. Если прежде чем начать критику дадут себе труд проникнуть в дух марксизма, то надо также надеяться, что все в большей части ложные традиционные возражения против Маркса, вот уж около тридцати лет украшающие наши учебники, переселятся в царство теней. Ниже я произведу краткий смотр этому «wohlbekannte Schar», осужденному, надо надеяться, на скорую гибель и прошу также убедительно как и сердечно, уважаемых отцов и приемных отцов этих неудавших духовных отпрысков, воспользоваться первым подходящим случаем и спрятать своих детищ возможно подальше. Для того чтобы легче ориентироваться я привожу некоторые места из третьего тома, дающие необходимое разъяснения «вопросов». Здесь, как и во всем этом очерке, я ограничиваюсь лишь экономической системой Маркса, не рассматривая ни философских основ марксизма, ни его особой теории экономического и социального развития.

1) Прежде всего мы встречаем положение, обратившееся почти в догму и сделавшееся прочным достоянием всех традиционных историй политической экономии: Маркс, как и вообще «научные социалисты», имеет значение для «критики» политической экономии, но не для «позитивного развития» этой науки. Я никогда не мог хорошо понять это возражение. По-моему, для «дальнейшего положительного развития экономических теорий» наряду с австрийской школой преимущественное внимание заслуживает «научный социализм». Во всяком случае он создал цельную систему…

Конечно, с этим вопросом нельзя покончить приведением нескольких цитат из Маркса; привожу это возражение потому, что считаю его «первой ложью» традиционной критики Маркса; и его ложность повлекла за собою многие другие недоразумения.

2) Нельзя сразу покончить и со вторым возражением, что Маркс совершенно не понимал значение капитализма, его историческую необходимость и историческое оправдание капиталистического строя хозяйства и поэтому он не понимал и «значения» отдельного капиталиста. Но разве уже в «Коммунистическом манифесте» мы не находим дифирамбического прославления исторической миссии капитализма? Теперь же я приведу только некоторые места из третьего тома. См. напр. стр. 495, где кредит выставляется средством, путем которого господствующий класс (буржуазия) поглощает в себя наиболее способных (!) лиц подчиненного класса; стр. 509: «Одно из крупных последствий капиталистического способа производства»…; стр. 513: «Оправдание земельной собственности… заключается в том, что сам способ производства обладает исторически преходящею необходимостью»; стр. 640: «экономическое и историческое основание частной собственности»; стр. 677: «одна из цивилизующих сторон капитала» и т. д.

3) Маркс за техническим развитием просмотрел важное влияние «положения рынка» на современную экономическую жизнь. Если это возражение делается с исторической точки зрения, то оно опирается на недостаточное знание Маркса. Стоит только вспомнить те места в «Коммунистическом Манифесте», где рассматривается влияние расширения рынка на производство, а затем прочесть хотя бы 20 главу третьего тома о купеческом капитале. Конечно, Маркс — по-моему вполне справедливо — энергически указывал, что по большей части капиталистическое производство в свою очередь создает рынок. «Создание всемирного рынка» Маркс прямо называет «одним из трех основных фактов капиталистического производства» (стр. 208). Если же этим возражением хотят указать на особый характер экономической системы, то этим лишь высказывают тот факт, что Маркс сознательно устранил конкуренцию из своего исследования. На возникающий здесь вопрос: на каком основании Маркс так поступал, можно ответить только рассмотрев познавательное значение употребляемого им метода. Остальные, достойные упоминания, «возражения» касаются учения о ценности.

4) Теория ценности ложна, потому что, как это доказано, товары обмениваются не в отношении количества затраченного на них труда, словом: ценность не эмпирический факт. Об этом см. то, что я уже раньше говорил в этом очерке.

5) Качественно различный труд нельзя свести к абстрактному труду. Это возражение падает, как только мы будем рассматривать «ценность» как общественный факт, т. е. как экономическое выражение общественной производительной силы.

6) Маркс утверждает, что «производителен» лишь труд рабочего. Относительно этого мы уже говорили.

7) Теория ценности «абстрагирует» от потребительной ценности товаров. Срав. 525 стр.: «условием этого распределение остается потребительная стоимость»; 525 стр.: «меновая его стоимость предполагает потребительную стоимость»; стр. 534: «потребительная стоимость есть вообще носительница меновой стоимости».

8) Боюсь, что иные будут стремиться опровергнуть теорию ценности и капитала на «моральных» основаниях. Они опираются на, по-видимому, неискоренимую ошибку, будто понятие ценности, прибавочной ценности, эксплуатации и т. д. имеет у Маркса этическое, а не чисто экономическое содержание. Придется немало поломать копий, пока это неверное понимание отойдет в область преданий.

Быть может, чтение третьего тома поможет распространению верного понимания сущности этих категорий. Здесь для иллюстрации «этического» характера марксовской теории прибавочной ценности я ограничусь приведением одной выписки из третьего тома, показывающей, что постыдно «эксплуатируются», не только наемные рабочие, но и — обратите внимание — капиталисты. Эти последние «эксплуатируются» в свою очередь поземельными собственниками. Подобно тому как «капиталист извлекает из рабочего прибавочный труд… точно также землевладелец с своей стороны извлекает из капиталиста часть прибавочной ценности или прибавочного продукта» (стр. 679).

Но довольно об этом. Я не задавался здесь целью дать исчерпывающую антикритику существующей критики Маркса, точно также как я не мог и не хотел дать свою критику.

Мне хотелось, по поводу выхода третьего тома «Капитала», установить некоторые, быть может не совсем излишние, руководящие положения для будущей критики Маркса. В заключение замечу еще следующее.

Необходимо лучше понимать Маркса, чем его до сих пор понимали, не только с «догматической» стороны, но и со стороны «методологической», т. е. нужно прежде всего более ясно представить себе резкое противоречие между методом Маркса, его «постановкой вопроса» и господствующим методом.

Какую цель имел Маркс при построении своей экономической системы? «Конечною целью» «Капитала» он выставил «открыть закон экономического развития современного общества». В виду этого, в своей экономической системе он старается обнаружить общественные связи, которым подчиняются чисто-хозяйственные явления и экономически вскрыть отношения зависимости. Дело идет об отыскании экономических условий, независимых от воли отдельного лица (см. стр. 508), об исследовании того, «что совершается за спиною отдельного лица, силою обстоятельств, от него независящих» (стр. 724). Или, поясняя примером, здесь дело идет об образовании цен. При этом Маркс не думал только о том, чтобы исследовать индивидуальные мотивы обмена и не исходил из вычисления издержек производства. Нет, у него ход мысли таков: цены устанавливаются путем конкуренции; как — это остается невыясненным. Но конкуренция в свою очередь регулируется нормой прибыли, норма прибыли — нормой прибавочной ценности, эта последняя — ценностью, которая сама является выражением общественно-обусловленного факта, выражением общественной производительной силы. В его системе это расположено в обратном порядке: ценность — прибавочная ценность — прибыль — конкуренция — цены и т. д. Если мы захотим охарактеризовать одним выражением, то можно сказать: у Маркса нигде не идет речь о мотивации, но всегда об ограничении индивидуального произвола хозяйствующих субъектов.

Сказанное можно резюмировать в словах: экономическая система Маркса характеризуется крайним объективизмом. Здесь в системе Маркса проходит течение, исходящее от Кенэ, протекающее дальше через Рикардо к Родбертусу: строго объективный метод исследования хозяйственной жизни, который, исходя из ведущего хозяйство общества, снова возвращается к нему (формально), который старается открыть общественные связи, обусловливающие (материально) в последней инстанции частные хозяйства и экономические явления.

Противоположным является субъективное направление, которое пытается явление экономической жизни в последнем анализе объяснить из психики хозяйствующих субъектов и переносит законосообразность экономической жизни в психологическую мотивацию. Естественной исходной точкой у него является отдельный человек, удовлетворяющий своей потребности или обменивающей блага. — Исторические зачатки этого направление находятся в естественно-правовом учении о меновом обществе; руководящее понятие субъективного направления — если оно будет хотя несколько последовательно — есть польза. Это течение возникло давно, но самые могущественные притоки влились в него из систем Тюрго и Адама Смита; оно теперь принято почти всей господствующей политической экономией и нашло наиболее последовательное развитие у австрийской школы. Современное состояние политико-экономических теорий характеризуется господствующим субъективизмом, который естественно переходит в психологизм. Повсюду «мотивация» (индивидуальных) экономических действий ставится центром системы. Мы не хотим здесь решать вопрос, ждет ли субъективную политическую экономию — называйся она исторической, этической, органической, абстрактной, классической или иначе — блестящая будущность, или она находится в конце своего развития; начинает ли она распадаться и надо ли предоставить одну ее часть истории, а другую психологии. Мы указываем лишь, что почти независимо друг от друга возникли два мира политико-экономического мышления, два рода научного исследования, которые едва ли имеют что-нибудь общее, кроме имени. Мне кажется, что все частичные или полные, более или менее обоснованные, более или менее ясные, более или менее часто встречающиеся противоречия между нашими политико-экономическими школами сведутся к методологическому противоречию между объективизмом и субъективизмом…

И только при сознании этой противоположности будет возможна плодотворная критика Маркса. Можно ли считать случаем, что в течении такого долгого времени не видели, не замечали именно той особенности системы Маркса, что она служит типичной представительницей объективной политической экономии? Мне кажется, что в этом в сильной степени виноват характер «Капитала» Маркса. Его строго объективного зерна не замечали потому, что оно являлось в крайне субъективном облачении! Стоит вспомнить только тот забавный вид, в котором Маркс заставляет действовать капиталистов, как «переряженных» и тогда станет понятным, что привыкшее к субъективному мышлению время и в системе Маркса могло усмотреть тоже, что давали и другие теории политической экономии: строй хозяйства, опирающийся на чувствования, побуждения, суждение и т. д. субъектов. Очевидно, что поэтому не могли прийти к цели ни при определении значения, ни при критике системы Маркса. Те проблемы, от разрешения которых зависели ответы на дальнейшие вопросы, вовсе не ставились. Я думаю, что оценивать и критиковать систему Маркса надо следующим образом: объективное направление в политической экономии законно, как единственное или дополняющее? Если на этот вопрос ответят утвердительно²³ то тогда возникают дальнейшие вопросы: Дает ли метод Маркса качественное определение экономических фактов помощью вспомогательных средств мышления? Если да, то правильно ли содержанием понятие о ценности выбран труд? т. е., является ли общественная производительная сила при последовательном развитии мысли таким же принципом в объективной политической экономии, каким польза в субъективной? Если да, то доступны ли критике марксовский метод доказательства, построение системы, делаемые выводы и т. д.? Только этим путем возможно систематически разобрать отдельные части системы.

Если эти строки хотя немного помогут систематизации критики Маркса, то цель их достигнута.

Перевел П. Берлин.

Примечания

---

1. Статья проф. Зомбарта написана по поводу выхода в свет III‑го тома «Капитала». Все приводимые проф. Зомбартом цитаты из III‑го тома мы делаем по русскому переводу «Капитал. Критика политической экономии» том III. С.-Петербург. 1896. ↩

2. Еженедельный орган немецких марксистов, издаваемый в Штутгарте, К. Каутским. Прим. перев. ↩

3. Редакция нимало не соглашается с этим взглядом проф. Зомбарта. Как бы ни была значительна близость Энгельса к Марксу, обработка «Капитала» Энгельсом все же не была бы учением самого Маркса и утратила бы значение подлинности. ↩

4. В русском переводе («Капитал» т. III, стр. 168, строка 10 сверху) по ошибке напечатано «уменьшении». Примеч. перев. ↩

5. Автор говорит здесь о соч. Энгельса «Herrn Eugen Dühring’s Umwälzung der Wissenschaft», 3 изд. 1894 г. Примеч. перев. ↩

6. \(Т \ (товар) \ — \ Д \ (деньги) \ — \ Т \ (товар)\). Примеч. перев. ↩

7. \(k\) — издержки производства; \(p\) — средняя норма прибыли; \(h\) — торговая или коммерческая прибыль. Примеч. перев. ↩

8. В оригинале написано «ниже», что, по-видимому, является опечаткой. — Р. Ф. ↩

9. «Производительными» («produktive») рабочими Маркс называет рабочих, работающих у капиталистов-промышленников; торговыми же рабочими (kommerzielle Arbeiter) — работающих у купцов. Примеч. перев. ↩

10. Никакой «ошибки» мы здесь не видим, так как отношение капитала к труду не изменяется даже и в том случае, если напр., капиталист разрабатывает прииски, в которых вовсе не окажется золота и которые вместо прибыли дадут ему огромный убыток. «Неоплаченный труд» тем не менее останется неоплаченным. Ред. ↩

11. Если бы автор подробнее исследовал эту часть книги Маркса то, вероятно, пришел бы к иному выводу. Ред. ↩

12. Когда Бем-Баверк, как результат всей критики Маркса, снова выставляет (см. «Handwörterbuch d. Staatswissenschaften», VI т. 688 стр.) то, что теория ценности Маркса «ученым миром окончательно признана неудовлетворительной», то я не могу согласиться с высокочтимым ученым. Утверждение Бема неверно уже по одному тому, что насколько мне известно, теория ценности Маркса вообще еще никогда не была предметом обсуждения, а являлась для всех ее критиков каким-то фантомом. Мне доставило бы особое чувство удовлетворения, если бы именно Бем по прочтении этого очерка изменил свой приведенный выше взгляд. Теория Маркса может быть и опровержима, но она не опровергнута. ↩

13. Употребляю этот термин ради краткости, хотя отлично сознаю всю многосмысленность, которую он имеет в философской терминологии. ↩

14. Сам Маркс нигде не говорит определенно и ясно, что он именно так понимает ценность. Но многочисленные места, в которых он обозначает ценность как необходимое требование (Requisit) экономической науки, в которых он количество товаров измеряет помощью ценности, указывают, что он понимал ценность в вышеприведенном смысле. Сошлюсь на следующие стр. III‑го т.: I‑ая ч. 313, 314; II ч. 315, 376 и сл.; 394 и сл. (В виду неясности указания проф. Зомбарта приводим стр. по немецкому оригиналу. П. Б.). ↩

15. Маркс различает «стихийную» производительность от общественной производительной силы (т. III. стр. 522). Лишь последняя принимается в соображение, как содержание представления о ценности. ↩

16. Если мы определяем труд, как создающий ценность, мы смотрим на него не в его конкретном виде, как условие производства, но в общественном значении, которое различно от наемного труда» (т. III, 681 стр.). ↩

17. Мы должны заметить, что у нас здесь «теория трудовой ценности» имеет абсолютно другой смысл, чем в обычных рассуждениях, напр. у Дитцеля «Die klassische Werttheorie» (Jahrbücher für National-Okonomie. Neue Folge XX, 661 стр. и след,) где труд выставляется содержанием представления о ценности, так как затрата труда делает благо «ценным», а мы оцениваем всякое благо по количеству затраченного на него труда. Это субъективная теория трудовой ценности, восходящая к Ад. Смиту, а отнюдь не к Рикардо, как ошибочно утверждает Дитцель. ↩

18. Здесь можно не принимать во внимание то обстоятельство, что фактически ценность ежегодно производимых продуктов (Produktenwert) больше ежегодной вновь производимой ценности (Wertprodukten), так как в нее вложен еще прошлый труд. Чтобы развить разделение труда на необходимый и прибавочный — а мы только этого и хотим — можно не отличать ежегодно производимую ценность от ценности ежегодно производимых продуктов. Срав. Lexis «Die Marx’sche Kapitaltheorie». («Jahrbücher für National-Okonomie Neue Folge», XI стр. 452 и след.). ↩

19. Это можно выразить и в другом виде: можно весь труд рабочего класса разделить так, что «та часть, которая занимается производством всей суммы средств существования для рабочего класса (включая сюда требуемые для этого средства производства) совершает необходимый (в противоположность прибавочному) труд для всего общества. Труд же, совершаемый всею остальной частью рабочего класса, можно рассматривать, как труд прибавочный» (т. III, стр. 522). ↩

20. Здесь проф. Зомбарт выражается неточно. Слова «душа нашей промышленности» принадлежат не Марксу, а английскому экономисту Ure, которого Маркс называет «Пиндаром фабрикантов». (См. примечание к 314 стр. III‑го тома). Маркс же эти слова употребляет, конечно, с иронией. Примеч. перев. ↩

21. \(c\) — постоянный капитал; \(v\) — переменный капитал. Прим. перев. ↩↩

22. См. посмертную статью Энгельса «Закон ценности и уровень прибыли», имеющуюся и в русском переводе («Новое Слово» 1897. Сентябрь). Здесь Энгельс говорит и о статье Зомбарта. Прим. переводчика. ↩

23. Если ответят отрицательно, то все дальнейшие вопросы падают. Но я думаю, что с этой проблемой нельзя покончить так быстро, как это делает Бем (См. «Grundzüge der Theorie des wirtschaftlichen Güterwerts» в «Jahrbücher für National-Oekonomie» 1886. XIII ct. 77 и сл.). Бем здесь считает само собою разумеющимся именно то, что и составляет thema probandi: что «социальные законы, открытие которых составляет задачу политической экономии, покоятся на солидарной деятельности индивидуумов» и т. д. и что «только постоянством этого мотива (т. е. стремления приобрести возможно больше «ценностей») устанавливается законосообразность нашей экономической деятельности. Во всяком случае: если законосообразность экономической жизни есть лишь психологический факт и если открытие этого факта составляет задачу политической экономии, тогда законность исключительно психологического метода находится вне всякого сомнения. Но то и другое надо еще доказать. ↩