Дейч С. Как не следует «защищать» Маркса⚓︎
Сборник «Против механистических тенденций в политической экономии», с. 58—87
1⚓︎
В первом номере журнала «Проблемы экономики» помещена статья С. Бессонова под громким заголовком «Против выхолащивания марксизма». Рядясь в тогу защитника марксизма, С. Бессонов объявляет священную войну автору «Очерков по теории стоимости Маркса», И. Рубину. Последний обвиняется во всех решительно смертных грехах, его теория беспощадно объявляется немарксистской.
Сознавая, очевидно, что вести борьбу с действительным Рубиным, опорочить его действительную систему взглядов не так легко, С. Бессонов облегчает свою задачу тем, что создает себе мнимого противника. Как мы это покажем, С. Бессонов не останавливается ни перед какими приемами грубейшего извращения и искажения, приписывая своему противнику такие взгляды, которые находятся в явном противоречии со всей системой взглядов, со всеми ясными высказываниями последнего.
Стоит, однако, установить действительные взгляды И. Рубина, как все искусственные построения С. Бессонова рассеиваются как дым.
Считаем нелишним привести несколько примеров для того, чтобы продемонстрировать перед общественным мнением своеобразные литературные «приемы» некоторых авторов.
С. Бессонов открывает фронт прежде всего против рубинского определения предмета политической экономии. Он приводит следующее положение Рубина.
«Как теория исторического материализма, так и экономическая теория Маркса вращается вокруг одного и того же основного вопроса об отношении между производительными силами и производственными отношениями людей. Предмет изучения у них один и тот же: изменение производственных отношений в зависимости от развития производительных сил. Приспособление производственных отношений людей к развитию производительных сил, — процесс, протекающий в форме постепенно нарастающих между ними противоречий и вызываемых ими социальных катаклизмов, составляет основную тему теории исторического материализма. Применяя тот же методологический прием к товарно-капиталистическому обществу, получаем экономическую теорию Маркса. Она изучает производственные отношения людей в капиталистическом обществе, процесс их изменения в зависимости от изменения производительных сил и нарастание противоречий между ними, выражающееся, между прочим, в кризисах». («Очерки», изд. 3-е, стр. 10—11).
По выражению самого Бессонова здесь «с неподдающейся сомнению ясностью и точностью» «сформулировано бесспорное марксистское положение».
Недовольство т. Бессонова вызывает, однако, следующее высказывание Рубина:
«Конечная цель науки заключается в том, чтобы понять капиталистическое хозяйство как единство или известную систему производительных сил и производственных отношений людей. Но чтобы прийти к этой конечной цели, наука должна предварительно при помощи абстракции выделить в едином капиталистическом хозяйстве две различных стороны: техническую и социально-экономическую, материально-технический процесс производства и его общественную форму, материальные производительные силы и общественные производственные отношения людей. Каждая из этих двух: сторон единого процесса хозяйства делается предметом особой науки. Наука об общественной технике, находящаяся еще в зародышевом состоянии, должна сделать предметом своего изучения производительные силы общества в их взаимодействии с производственными отношениями людей. С другой стороны, теоретическая политическая экономия имеет предметом своего изучения свойственные капиталистическому хозяйству производственные отношения людей в их взаимодействии с производительными силами общества» (стр. 10).
Наконец больше всего не нравится т. Бессонову следующая формулировка:
«Хотя политическая экономия изучает производственные отношения людей, но она всегда предполагает неразрывную связь их с материально-техническим процессом производства и имеет предпосылкой своего исследования определенное состояние и процесс развития материальных производительных сил» (стр. 10).
Если бы тов. Бессонов руководствовался исключительно научным стремлением определить предмет политической экономии и восстановить действительные взгляды Маркса на этот предмет, ему следовало бы, во-первых, заняться серьезной и обстоятельной критикой тех положений, с которыми он не согласен. Он должен был, во-вторых, доказать, что приведенные определения Рубина противоречат друг другу. Наконец, что самое главное, ему следовало бы дать свое собственное положительное определение предмета политической экономии.
Не берясь за выполнение такой сложной задачи, тов. Бессонов предпочитает заниматься гораздо более легким и приятным делом. Он пытается доказать, что Рубин якобы преднамеренно задался целью исказить истинные взгляды Маркса и подменить их своими собственными, ошибочными. К мысли о необходимости двух наук для изучения двух различных сторон в капиталистическом хозяйстве, к утверждению о том, что производительные силы являются предпосылкой в политической экономии, Рубин будто бы перешел при помощи специального «разъяснения», «одной лишь расстановкой слов» и т. д.
«На протяжении двух страниц, — говорит Бессонов, — политическая экономия, благодаря ловкости автора оказалась рационально освобожденной от грубого соседства с материальными производительными силами. Сначала политическая экономия изучала процесс изменения производственных отношений под воздействием производительных сил и нарастание противоречий между ними. Затем произошло расщепление единой науки (?) на две, и политическая экономия стала изучать производственные, отношения в их взаимодействии с производительными силами. Наконец, благодаря подмене слова «взаимодействие» словом «предпосылка», политическая экономия превратилась в науку о чистых производственных отношениях, для каковой науки материальные производительные силы есть лишь предпосылка, далекий и смутный исходный пункт» (стр. 130).
Далее Бессонов с самым серьезным видом размазывает историю насчет «ловкости автора» и «подмены» на протяжении трех страниц (128—130). Он язвительно ссылается при этом на «филигранность» работы Рубина.
Вся версия насчет «подмены» («сначала», «затем», «наконец»)... имела бы смысл, как читатель легко поймет, лишь в том случае, если бы приведенные Бессоновым цитаты следовали у Рубина в том порядке, в каком они расположены у критика. Мы видим изумленное лицо читателя, который думает: разве может быть иначе? Увы! — мы можем лишь рекомендовать при чтении статей Бессонова следовать мудрому совету Кузьмы Пруткова, преподанному, правда, по несколько другому поводу: «Не верь глазам своим!».
Читатель, не «верящий глазам своим» при чтении данного произведения, обратится к соответствующим страницам рубинских «Очерков». Что же он там увидит?
— «Невероятно, но факт», как говорится в одном скверном анекдоте. В «Очерках» сначала говорится о необходимости разделения труда между политической экономией и общественной технологией, о производительных силах, как предпосылке, — и лишь затем следует то определение предмета политической экономии, которое признал вполне правильным, марксистским определением и сам Бессонов. Как видим, перед нами логически вполне последовательное и выдержанное изложение основной точки зрения автора на предмет политической экономии.
Выходит, что тов. Бессонов вместо серьезной критики на протяжении трех страниц издевается над читателем, расписывая и размазывая небылицы о «разъяснении», «ловкости рук», «подмене» и т. д.
Подобной же небылицей является утверждение Бессонова о том, что Рубин заменяет производственные отношения «экономическими формами вещей» и делает их исключительным предметом политической экономии. «Итак, — заявляет т. Бессонов, — сначала производительные силы оказались за бортом политической экономии. Сейчас мы переходим к тому, чтобы и сами производственные отношения заменить целиком «экономическими формами вещей» (разрядка Бессонова) и превратить политическую экономию из революционной науки о противоречиях между производительными силами и производственными отношениями в безвредную и очень милую по своей утонченности науку о различных более или менее сложных «определенностях форм вещей» (стр. 131).
На чем же основано столь тяжкое обвинение? С. Бессонов приводит следующую цитату: «Марксова система изучает ряд усложняющихся „экономических форм” вещей или „определенностей формы”, соответствующих ряду усложняющихся производственных отношений людей» («Очерки», стр. 48.)
Эта цитата взята из раздела «Очерков» о товарном фетишизме. И. Рубин развивает здесь общепринятое марксистское положение об овеществлении производственных отношений. И. Рубин говорит, как это ясно каждому прочитавшему данный раздел, что политическая экономия изучает экономические формы вещей именно как выражение производственных отношений людей.
А в кривом зеркале С. Бессонова получается, что Рубин заменяет целиком производственные отношения экономическими формами вещей.
При этаких обстоятельствах возникает вполне обоснованный и законный вопрос. На что, в сущности говоря, рассчитывал автор, выступая в теоретический поход с этакой, с разрешения сказать, амуницией? Какова должна быть уверенность в теоретической безнаказанности, чтобы позволить себе применять этакие, с позволения сказать, «методы полемики»! И, наконец, почему эти перлы, поднимающие дискуссию на чрезвычайно «высокий теоретический уровень», находят себе прибежище в журнале, который, судя по замыслу и содержанию остальных статей, должен носить серьезный научный характер?
Что касается существа вопроса относительно овеществления производственных отношений, то мы бы порекомендовали тов. Бессонову направить свои стрелы по другому адресу, где он найдет не менее благоприятную почву для критики.
Пусть С. Бессонов обратится к книжке своего соратника А. Кона: «Лекция по методологии политической экономии», там он найдет следующее определение политической экономии:
«Теоретической политической экономией называется наука, изучающая производственные отношения капиталистического общества путем изучения тех вещественных категорий, через посредство которых эти производственные отношения проявляются, или короче — теоретической политической экономией называется наука, изучающая производственные отношения общества в их вещественной оболочке» (стр. 21).
С. Бессонов совершенно не в состоянии беспристрастно и добросовестно передавать взгляд своего противника. Вся его статья изобилует разительными примерами в этом отношении. Для полноты картины приведем лишь следующее. Рубин обвиняется в том, что он открещивается от кардинальной проблемы зависимости производственных отношений от производительных сил. Чрезвычайно любопытно, как это доказывается. Заканчивая раздел о товарном фетишизме, Рубин делает следующее примечание: «Вообще связь между вещами и общественными отношениями людей в высшей степени сложна и многообразна. Так, например, касаясь только явлений, имеющих близкое отношение к нашей теме, мы можем заметить: 1) в экономической сфере различных общественных формаций причинную зависимость производственных отношений людей от распределения между ними вещей (зависимость производственных отношений от состояния и развития производительных сил), 2) в экономической сфере товарно-капиталистического хозяйства — реализацию производственных отношений людей через посредство вещей (товарный фетишизм в точном смысле слова) и 3) в различных сферах различных общественных формаций — символизацию отношений людей в вещах (общая символизация общественных отношений людей). Мы изучаем здесь только второе явление, — товарный фетишизм в точном смысле слова и считаем необходимым резко отличать его как от первого явления (смешение их заметно в книге Н. Бухарина «Исторический материализм» 1922, стр. 161—162), так и от последнего (смешением их страдает учение о фетишизме А. Богданова) «Очерки», стр. 40.
Приводя это примечание, С. Бессонов пишет: «Итак, из безбрежной сферы отношений между вещами и общественными отношениями Рубина интересует в этой главе (как и во всех других) только форма их взаимной сращенности — товарный фетишизм, в собственном смысле слова».
Для всякого непредубежденного человека ясно, что Рубин, говоря «здесь», подчеркивает, что он имеет в виду данную главу, Бессонов тоже пишет: «в этой главе», но в скобках присочиняет: «как и во всех других». Далее, Рубин говорит, что необходимо резко отличить товарный фетишизм в собственном смысле слова от других форм связи вещей и общественных отношений людей. В изложении Бессонова эта мысль передается так, что Рубин резко открещивается от такой кардинальной проблемы, как зависимость производственных отношений от производительных сил. — «Эта проблема, как мы видели (где вы это видели, т. Бессонов? — С. Д.), относится, по мнению Рубина, не к политической экономии, а к «общественной технике» (стр. 131). Как видим, Бессонов опять пойман с поличным. Он, однако, находит еще в себе смелость с пафосом заявить:
«Не находит ли читатель, что вместе с проблемой «зависимости производственных отношений от производительных сил» из марксистской политической экономии выхолащивается все ее революционное содержание».
Читатель должен посочувствовать т. Бессонову. От «хорошей жизни» не стал бы человек прибегать к таким необычным приемам критики. Слишком уж трудна, видать, задача «уничтожающей» критики действительных взглядов противника. Приходится лишь при помощи грубейших искажений создавать хотя бы видимость критики.
2⚓︎
Необходимость двух наук для изучения капиталистического хозяйства — политической экономии и науки об общественной технике — обосновывается И. Рубиным различием между двумя сторонами общественного процесса производства, между материально-техническим процессом производства и его общественной формой.
С. Бессонов категорически отвергает мысль о различении и противопоставлении двух сторон процесса производства. «Нигде и ни при каких обстоятельствах Маркс не противопоставлял и не мог противопоставлять материально-технического процесса производства его общественной форме», — безапелляционно заявляет С. Бессонов. «В защиту своего тезиса, по мнению Бессонова, Рубин не может привести, в сущности, ни одной (разрядка Бессонова) цитаты из Маркса» (ст. 134).
На предыдущей странице Бессонов, однако, пишет: «Правда, у Маркса нередко (!) встречается противопоставление материального бытия вещи ее социальному бытию. Но подобное противопоставление ничего общего, конечно, не имеет с тем «точным различием между материально-техническим процессом производства и его социальной формой», которое, по словам Рубина, составляет «великую заслугу Маркса» и т. д. (стр. 133).
Итак, С. Бессонов признает различие и противопоставление материального и социального бытия вещи, но отвергает противопоставление и различие двух сторон процесса производства. К сожалению, Бессонов ни словом не обмолвился о том, что он понимает под противопоставлением материального и социального бытия вещи. Бессонов вообще всячески избегает положительных формулировок и определений.
Чтобы еще более подчеркнуть мысль Бессонова, отметим, что он категорически возражает против утверждения Рубина о том, что в потребительной и меновой стоимости отражаются две стороны общественного процесса производства. «Подобная концепция, говорит т. Бессонов, ничего общего с марксизмом не имеет. Для Маркса процесс материального производства всегда был и не мог не быть одновременно процессом создания потребительной и меновой стоимости» (стр. 38). В подтверждение приводится следующая цитата из Маркса.
«Как сам товар есть единство потребительной стоимости и стоимости, так и сам процесс, процесс производства должен быть единством процесса труда и процесса созидания стоимости» («Капитал», т. I, стр. 163).
Для человека мало-мальски способного к диалектическому мышлению подчеркивание Марксом единства процесса производства ни в коем случае не может служить отрицанием различия и. противоположности его различных сторон. Напротив, именно потому, что Маркс говорит о единстве процесса, труда и процесса созидания стоимости, читатель, знакомый с диалектическим методом Маркса, стал бы искать различие между этими двумя сторонами единого процесса. Наш же критик рассуждает по формуле «либо-либо». Возможно либо единство, либо различие. А так как он видит одно лишь единство процесса, то он замечает у Маркса только те места, где говорится о единстве. Всякого же человека, осмеливающегося заикнуться о различии, он объявляет немарксистом и антимарксистом.
Как не согласиться здесь с Марксом, который говорил о способе представления тех, которые видят единство, но не видят различия: «это такой способ мышления, который подлежит критике логики, а не экономики». («К критике», «Моск, раб.», 1925, стр. 104).
Попытаемся, однако, восстановить истинные взгляды Маркса насчет различения между двумя сторонами процесса производства. Нам долго искать не придется. Мы обратимся к той самой пятой главе I тома «Капитала», из которой т. Бессонов выхватил, искусственно вырвал цитату о единстве. Как известно, эта глава разбивается на две части. Каждый внимательный читатель легко убедится в том, что в первой части говорится о процессе производства с его материально-технической стороны, а во второй части процесс производства разбирается со стороны его общественной формы. Чтобы не было никаких сомнений, приведем цитату из заключительной части главы.
«Итак, установленное уже раньше посредством анализа товара различие между трудом, поскольку он создает потребительную стоимость, и тем же трудом, поскольку он создает стоимость, теперь выступает как различие между двумя различными сторонами процесса производства» (стр. 168. Разрядка наша). («Капитал», том I, Гиз, 1923 г.)
Итак, нашлась «одна цитата» (и даже целая глава), которая с несомненной четкостью и определенностью проводит различие между двумя сторонами процесса —- процесса производства. Более того, мы видели, что тов. Бессонов всячески издевался над утверждением о том, что в потребительной стоимости и стоимости отражаются две стороны процесса производства. Теперь мы видим, что это утверждение не только соответствует всему духу марксовой; теории; оно буквально высказано самим Марксом.
Читатель видит, что здесь, как и почти повсюду, замахнувшись, т. Бессонов попал... в Маркса.
Этого ясного и недвусмысленного заявления Маркса совершенно достаточно для разрешения поднятого Бессоновым вопроса. Приведем, однако, еще одно заявление Маркса. Это место было под рукой у т. Бессонова, когда он цитировал слова Маркса насчет единства. Бессонов счел, однако, «излишним» привести весь отрывок целиком. Сделаем это за него.
Закончив рассмотрение процесса производства с его материально-технической стороны, Маркс при переходе к рассмотрению общественной формы процесса производства заявляет. «... В самом деле, так как речь идет о товарном производстве, то, очевидно, мы рассматривали до сих пор только одну сторону процесса. Как сам товар есть единство потребительной стоимости и стоимости, так и процесс производства должен быть единством процесса труда, и процесса созидания стоимости. Итак, рассмотрим теперь процесс и как процесс созидания стоимости» (стр. 158).
Как видим, С. Бессонов подверг здесь текст Маркса весьма несложной операции. Он отрубил начало, отрубил конец и у него получилась цитата о единстве.
Раньше мы могли предполагать, что Бессонов просто не понял, что в пятой главе «Капитала» процесс производства рассматривается с двух сторон. Мы могли даже допустить, что Бессонов не заметил прямого высказывания Маркса об этом. Теперь, мы убеждаемся, что это не такая уже невинная штука.
Не станем требовать от Бессонова лояльного и беспристрастного изложения взглядов своего противника. Но допустимо ли подобное бесцеремонное обращение с текстом Маркса? На этот вопрос должен быть дан совершенно недвусмысленный ответ.
3⚓︎
В своей полемике Бессонов ставит себя в чрезвычайно выгодное положение. Он все время только критикует, всячески избегая положительных формулировок и определений. Тем не менее совершенно очевидно, что под предлогом критики проповедывается вульгаризация марксовой экономической теории.
В тысячу первый раз против И. Рубина выдвигается измышленное обвинение в том, что он якобы отрицает социальный характер техники и производительных сил. Опровергнуть это измышление не представляет большого труда. Даже в тех цитатах, которые С. Бессонов искусственно выхватывает из «Очерков» (а он, надо отдать ему справедливость, делает это с большим мастерством), термин «техника» всегда сопровождается эпитетом «общественная». Но мы имеем прямое и недвусмысленное высказывание Рубина по этому вопросу.
«Между состоянием материальных производительных сил общества и формою производственных отношений людей существует неразрывная связь. Производительные силы не принадлежат к сфере природы, противополагаемой обществу, они являются «общественными», исторически изменчивыми производительными силами» (Совр. экон. на Западе», стр. 112).
Зачем же понадобилось Бессонову это очередное измышление? Оно ему необходимо для того, чтобы под флагом критики проповедывать вульгарное смешение и отождествление производительных сил и производственных отношений, техники и экономики.
Производительные силы и производственные отношения представляют собою две различных сферы, в своей совокупности составляющих единство, что отнюдь не исключает различия и противоположностей; первая сфера (производительные силы) является в конечном счете определяющей, вторая сфера (производственные отношения) — определяемой. Но так как каждая из этих двух сфер имеет свои специфические особенности, то для изучения каждой из них требуются различные науки.
Соответствует ли этот тезис ортодоксальному марксизму? Мы утверждаем, что вполне соответствует. Вот как вопрос трактуется Плехановым.
«Свойство общественного человека определяется в каждое данное время степенью развития производительных сил, потому что от степени развития этих сил зависит весь строй общественного союза... Но раз возникли известные общественные отношения, дальнейшее их развитие совершается по своим собственным внутренним законам, действие которых ускоряет или замедляет развитие производительных сил, обусловливающее историческое движение человечества» (Собр. соч., т. VIII, стр. 244). В другом месте Плеханов говорит, что «общественные отношения имеют собственную логику развития».
Защищая необходимость особой науки для совокупности капиталистических производственных отношений, Рубин развивает только тезис о том, что производственные отношения «развиваются по своим «внутренним законам» и «имеют свою собственную логику развития».
Бессонов сваливает в одну кучу все то, что относится к социальным явлениям, и заставляет все это изучать в политической экономии. Рубин подвергается всяческим нападкам за то, что он не включает технических приемов в объект политической экономии. «Вместе с техническими приемами» Рубин выкидывает за борт политической экономии не только значительную часть «Капитала»... — возмущается т. Бессонов.
Рубин настаивает на том, что вещи, как таковые, не составляют объекта политической экономии. «Иначе, по мнению Бессонова, подходил Маркс. Он прежде всего не рассматривал их огулом (!), как это делает Рубин. Он различал (разрядка Бессонова) в них целый ряд делений и притом по разным признакам».
«Вещи, по Марксу, различаются между собой прежде всего по своим естественным свойствам и качествам. Казалось бы, что это различение целиком натуралистическое, а не общественное. И тем не менее Маркс думал иначе. Каждая вещь, говорил он, есть совокупность многих свойств и потому может быть полезна различными своими сторонами. Открыть эти различные стороны, а следовательно и способы употребления вещей есть дело исторического развития» (К., I, стр. 1—2).
«Итак, раскрытие естественных свойств вещи есть социально-исторический результат, а не предпосылка (разрядка Бессонова) общественного развития. В этом смысле мир вещей так же изменчив, как и мир общественных отношений, потому что общественное развитие непрерывно превращает вещи из «вещей в себе» в «вещи для нас». Таким образом с первой же страницы «Капитала» Маркс занимает принципиально иную позицию по отношению к вещам и вещному миру, чем его комментатор Рубин».
К бесчисленному ряду преступлений Рубина присоединяется еще одно. Он, видите ли, рассматривает вещи... огулом. Бессонов предлагает политической экономии заниматься «изучением различий свойств и качеств вещей». В «Капитале» Маркс будто бы это изучал. (Какой же иной смысл имеет утверждение Бессонова, что «с первых страниц «Капитала» Маркс занимает иную позицию, чем Рубин»).
Любопытно было бы узнать, какие экономические категории в «Капитале» выражают «свойства и качества вещей?»
Для антидиалектического образа мышления С. Бессонова чрезвычайно характерно здесь также противопоставление «результат, а не предпосылка». Он, очевидно, думает, что одно другое исключает.
Продолжим, однако, рассуждения С. Бессонова. «Рубин до смерти боится материальных вещей. Маркс продолжает их изучение (в «Капитале»? — С. Д.). Мир материальных полезных вещей различается далее количественно. Маркс и здесь ищет «общественной меры для количественной стороны полезных вещей» (К., I, стр. 2).
Не подлежит никакому сомнению, что мера материальных вещей устанавливается обществом и в этом смысле, следовательно, носит общественный характер. Значит ли это, однако, что политическая экономия должна включать в свой объект отыскание общественной меры? Неужели такие понятия общественной меры, как килограмм, метр и т. д. являются категориями политической экономии? Можно ли себе представить большую вульгаризацию, чем это?
На этом примере лучше всего можно убедиться в том, насколько грубо-вульгарным является включение в политическую экономию всего того, что носит общественный характер. Для всякого, кто дал себе труд понять первые страницы «Капитала» и «Критики», ясно, что Маркс, отмечая общественный характер качественной и количественной сторон потребительной стоимости, с особенной силой подчеркивает, что потребительная стоимость, как таковая, находится вне круга политической экономии» («К критике»), «составляет предмет специальной науки товароведения» («Капитал»),
Приходится только удивляться тому, что человек, выступающий «защитником» марксизма, не понял первых страниц «Капитала» и «Критики».
К вопросу о том, должны ли мы включать в одну науку все то, что имеет отношение к обществу, можно подойти еще с другой стороны. На основе данной совокупности производственных отношений вырастает целый ряд надстроек: политическая, психологическая, идеологическая и т. д. Для всякого марксиста ясно, что при изучении надстроек мы обязательно должны исходить из данной совокупности производственных отношений и производительных сил. Наука о праве, например, своим исходным пунктом, несомненно, имеет экономическую структуру общества. Значит ли это, что производственные отношения являются непосредственным объектом науки о праве?.. Конечно, нет. Это же самое верно и в отношении психологии и идеологии.
Чрезвычайно интересно привести в связи с этим мнение Плеханова.
«У него (у Маркса) экономия общества и его психология представляют две стороны одного и того же явления «производства жизни» людей, их борьбы за существование, в которой они группируются известным образом, благодаря данному состоянию производительных сил. Борьба за существование создает их экономию, на ее же почве возрастает и их психология. Экономия сама есть нечто производное, как психология. И именно потому изменяется экономия всякого прогрессирующего общества: новое состояние производительных сил ведет за собой новую экономическую структуру, равно как и новую психологию — новый «дух времени». Из этого видно, что только в популярной речи можно говорить об экономии, как первой причине всех общественных явлений. Далекая от того, чтобы быть первичной причиной, она сама есть следствие, «функция производительных сил» (Собр. соч., т. VII, стр. 199).
По Плеханову, экономия и психология представляют две стороны одного и того же процесса общественной жизни. Никто, однако, не станет предлагать смешивать психологию и экономию и изучать их в одной науке. Об идеологии Плеханов говорил: «Что в развитии человеческой мысли, точнее сказать, в сочетании человеческих понятий и представлений есть особенные законы, этого, насколько нам известно, не отрицал ни один из «экономических материалистов».
Все эти азбучные истины диалектики совершенно недоступны вульгарному представлению т. Бессонова, который все общественные явления валит в одну кучу. Он пишет: «как может Рубин... абстрагироваться от технологии в политической экономии, когда, по словам Маркса, «даже всякая история религии, абстрагирующаяся от этого материального базиса, — некритична»? (К., I, стр. 366). Мало того, Маркс не только считает невозможным понять общественные отношения без установления связи с материальным производством (а кто считает это возможным? — С. Д.), но он прямо говорит здесь, что единственно научный метод изучения заключается в том, чтобы, исходя из материального производства, понять развитие общественных и духовных отношений его жизни. «Конечно», говорил Маркс, «много легче посредством анализа найти земное ядро причудливых религиозных представлений, чем наоборот — из данных отношений реальной жизни вывести соответствующие и религиозные формы. Последний метод есть единственно материалистический, а, следовательно, и научный метод» (там же).
Мы оставляем полностью на совести тов. Бессонова толстый намек насчет того, будто Рубин «абстрагируется от материального производства при изучении производственных отношений». После того, что было приведено выше, никакое измышление т. Бессонова не вызовет у нас удивления. Вопрос вовсе не в том, можно ли абстрагироваться от материального производства и необходимо ли устанавливать связь между производственными отношениями и материально-техническим процессом производства. Отрицательный ответ на первый вопрос и положительный на второй не вызовет никаких сомнений ни у одного марксиста. Вопрос ставится так: материальный процесс производства должен быть исходным пунктом изучения как совокупности производственных отношений, так и в данном случае изучения совокупности религиозных представлений. Отсюда: является ли материально-технический процесс производства («технические приемы») непосредственным объектом, равноправной составной частью науки производственных отношений, как и науки о религиозных представлениях, или нет? В отношении политической экономии ответ дается утвердительный. Но тогда Бессонову придется утверждать, что технические приемы составляет непосредственный («равноправный») объект и науки о религиозных представлениях. Совершенно излишне доказывать, что подобное вульгарное представление ничего общего с марксизмом не имеет.
4⚓︎
Бессонов пытается свои взгляды подкреплять цитатами и ссылками на Маркса. Можно было бы доказать, что решительно все приводимые им цитаты и ссылки его говорят вовсе не то, или даже обратное тому, что он проповедует. Чтобы не занимать лишнего места, мы остановимся только на тех, которые С. Бессонов считает особенно «убийственными» для Рубина.
Одной из таких «убийственных» цитат является следующее. «Такую же важность, как строение останков костей имеет для изучения организации исчезнувших животных видов, останки средств труда имеют для изучения исчезнувших общественно-экономических формаций. Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими орудиями труда. Средства труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд» (К., I, стр. 156).
По поводу этой цитаты С. Бессонов разражается такой тирадой: «Спрашивается, в какое место своей политической экономии, изучающей чистые «социальные формы», поместит Рубин эту цитату Маркса, в которой различие экономических эпох сводится к различию в степени развития материальных орудий труда.
В отличие от своего неудачного комментатора Маркс прекрасно понимал, что каждой социальной эпохе, каждой общественной форме соответствует специфическое, только этой общественной форме присущее сочетание орудий труда и технических приемов и наоборот (стр. 142).
Итак, по мнению Бессонова, «экономические эпохи» у Маркса в приведенной цитате означает «общественная форма», и различие этих общественных форм сводится к различию в степени развития материальных орудий труда. Или, как он в другом месте выражается, — «орудия труда» составляют конституирующий признак общественной формации».
Если мы согласимся со всем этим, то перед нами встанет ряд недоуменных вопросов, разрешить которых никак не удастся. Почему, например, Маркс в других местах определяет характер общественных формаций по характеру общественных отношений? Приведем одно такое определение общественной формации.
«Совокупность отношений производства образует то, что называется общественными отношениями, обществом и образует общество на определенной исторической ступени развития и с определенным, ему одному присущим, характером. Античное общество, общество феодальное и общество буржуазное являются совокупностями производительных отношений, из которых каждая обозначает вместе с тем и особую ступень в истории человечества»1.
Почему Ленин говорил, что Маркс установил «понятие общественно-экономической формации, как совокупности данных производственных отношений» (Собр. соч., т. I, 1926 г., стр. 63) и ни словом не обмолвился об «орудиях труда».
У тов. Бессонова, конечно, нехватает мужества сделать последовательный вывод из своего толкования приводимой им цитаты о том, что экономические эпохи (понимаемые Бессоновым как общественные формации) определяются исключительно орудиями труда. Он, вероятно, скажет, что орудия труда являются лишь равноправным конституирующим признаком общественной формации наряду с производственными отношениями. Но тогда встает вопрос, почему в приведенной т. Бессоновым цитате Маркс не отмечает, что экономические эпохи отличаются еще и различием производственных отношений, и почему, с другой стороны, в приведенной нами цитате Маркс не включает орудий труда в понятия общественной формации? — Что за странное и на первый взгляд необъяснимое противоречие?
Далее, совершенно непонятно, почему Маркс употребляет здесь термин «экономические эпохи» в то время, как непосредственно перед этим он употребляет очень точный и определенный термин «общественно-экономическая формация»?
Все эти вопросы получают полное разрешение, если только мы признаем, что термин «экономические эпохи» — это нечто другое, чем «общественно-экономические формации».
Для выяснения значения термина «экономические эпохи» обратимся к примечанию Маркса. «Из всех товаров предметы собственно роскоши имеют наименьшее значение при технологическом сравнении различных эпох производства». Не подлежит никакому сомнению, что термин «экономические эпохи» равнозначащий здесь термину «эпохи производства». Эпохи производства, очевидно, нечто совершенно другое, нежели экономические формации Это — эпохи материального производства.
У основоположников исторического материализма мы встречаем различение эпох в истории материального производства (материальной культуры). Сошлемся на Энгельса, который в «Происхождении семьи, частной собственности и Государства» вслед за Морганом делит историю развития материальной культуры на периоды (или отделы): 1) дикое состояние, 2) варварство и 3) цивилизация.
Только в случае, если мы признаем, что «экономические эпохи» означают «эпохи материального производства», нам будет понятно противопоставление: «экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда». Иначе, какой смысл имело бы это противопоставление?
Заметим, что Маркс и в тексте в дальнейшем употребляет уже термин «эпохи производства»:
«Что касается самих средств труда, то из них механические средства труда, совокупность которых можно назвать костной и мускульной системой производства, представляют более характерные отличительные признаки определенной эпохи общественного производства, чем такие средства труда, которые служат лишь органами и совокупность которых в общем можно назвать сосудистой системой производства, как, напр., трубы, бочки, корзины, сосуды и т. д. Лишь в химической фабрикации они играют важную роль».
Но уже совершенно не оставляет сомнения в правильности нашего понимания термина «экономические эпохи» примечание 5а, которое Маркс написал ко 2-му изданию «Капитала». «Как ни мало историческая наука знает до сих пор развитие материального производства, следовательно, основу всей общественной жизни, а потому и всей действительной истории, тем не менее по крайней мере доисторические времена подвергаются разделению на основании естественно-научных, а не так называемых исторических изысканий, по материалу орудий и оружия: каменный век, бронзовый век, железный век».
Итак, «экономические эпохи» означают не что иное, как «эпохи материального производства» в том смысле, в каком употребляют выражения: каменный век, бронзовый век, железный век, век жара, век электричества и др. Это вовсе не то же самое, что общественно-экономическая формация.
Как видим, «убийственная» цитата, если ее только понимать не по-бессоновски грубо-вульгарно, вовсе не противоречит тому пониманию Маркса, которое является у нас общепринятым.
Разберем теперь ссылку Бессонова на главы первого тома «Капитала», которые Маркс будто бы посвящает специальному изучению «технических приемов». «Спрашивается, — говорит т. Бессонов, — куда денутся в политической экономии Рубина, оставляющей «технические приемы» за бортом политической экономии, главы первого тома «Капитала» о кооперации, мануфактуре, разделении труда, машине, фабрике, концентрации капитала, росте его состава, т. е. тех самых «технических приемов», которые специфически характеризуют капиталистический способ производства (разрядка Бессонова) в отличие от предшествующих общественных структур».
Итак, Бессонов считает, что в главах о кооперации, мануфактуре и машине Маркс занимается специальным изучением технических приемов, как своим непосредственным объектом. Мы утверждаем, что подобное понимание весьма явственно отличается от правильного понимания марксовой теории.
Напомним прежде всего, что кооперация, мануфактура, машина и крупная промышленность рассматриваются Марксом как «методы производства относительной прибавочной стоимости» (К., I, стр. 298). Если бы, следовательно, эти главы в самом деле занимались исключительно «техническими приемами», то и тогда это не означало бы, что эти «технические приемы» составляют непосредственный предмет политической экономии. Это означало бы лишь, что «технические приемы», привлекаются лишь постольку, поскольку они являются предпосылкой тех производственных отношений, которые выражаются экономической категорией «относительная прибавочная стоимость».
Разберем сначала, как Маркс рассматривает кооперацию.
Сначала разница между кооперацией и мастерской цехового мастера — чисто количественная. Маркса прежде всего интересует, как эта количественная разница может влиять на стоимость товара; он констатирует, что «с точки зрения производства стоимости совершенно безразлично, производят ли 1 200 рабочих каждый отдельно, или же они объединены вместе, под управлением одного и того же капитала» (299).
Далее Маркс показывает, что эта количественная разница имеет, однако, своим последствием то, что «закон возрастания стоимости реализуется для отдельного производителя лишь в том случае, если он производит как капиталист, употребляет одновременно многих рабочих, т. е. уже с самого начала приводит в движение средний общественный труд» (300).
Кооперация приводит к экономии на средствах труда. С какой стороны интересует это Маркса? Конечно, не с точки зрения «технических приемов»!
«Экономия на средствах производства представляет вообще интерес с двоякой точки зрения. С одной стороны, поскольку она удешевляет товары и тем понижает стоимость рабочей силы. С другой стороны, поскольку она изменяет отношение прибавочной стоимости ко всему авансированному капиталу, т. е. к сумме стоимостей его постоянной и переменной составных частей» (302).
Маркс посвящает несколько страниц характеристике кооперации с точки зрения материально-технического производства. Не прав ли здесь тов. Бессонов? При внимательном рассмотрении мы убедимся, что Маркс дает лишь некоторые абстрактные указания относительно технической стороны кооперации, годные и применимые не только для капиталистической кооперации , но и для кооперации вообще.
Эти общие замечания о материально-технической стороне кооперации привлекаются лишь постольку, поскольку они необходимы для объяснения тех специфических производственных отношений, которые на их основе возникают.
Одним из условий капиталистической кооперации является минимальная величина индивидуального капитала. «Этот минимум является материальным условием превращения многих раздробленных, независимых друг от друга индивидуальных процессов труда в один комбинированный общественный процесс труда»...
Всякая кооперация нуждается в управлении и плане. Но что характеризует специфически капиталистическую кооперацию, это то, что управление капиталиста есть «функция эксплуатации этого общественного труда, как таковая, обусловлена неустранимым антагонизмом между эксплуататором и сырым материалом его эксплуатации» (358). «Связь их (рабочих) работ противостоит им идеально, как план, практически как авторитет капиталиста, как власть чужой воли, подчиняющий их деятельность своим целям» (309).
Как видим, только в полном противоречии с духом марксовой теории можно утверждать, что в главе о кооперации Маркс изучает исключительно «технические приемы, специфически характеризующие капитализм». Основная цель Маркса заключалась именно в том, чтобы выпятить общественные черты капиталистической кооперации и резко отделить их от технических приемов. И не в бровь, а прямо в глаз С. Бессонову попадает Маркс, говоря:
«Сравнивая способ производства независимых крестьян или самостоятельных ремесленников с плантаторским хозяйством, покоящимся на рабстве, экономист причисляет эту работу к faux frais производства. Напротив, рассматривая капиталистический способ производства, он отождествляет функцию руководства, вытекающую из самой природы общественного процесса труда, с той же самой функцией, поскольку она вытекает из капиталистического, а следовательно, из антагонистического характера этого процесса». (310).
В отличие от вульгарного экономиста Маркс резко отличает те черты кооперации, которые вытекают из капиталистического характера производства, от тех черт, которые вытекают из «природы» процесса труда («технических приемов»), и тем самым выявляет антагонистический характер капиталистического производства. Смешение и отождествление «технических приемов» и производственных отношений затушевывает и скрывает антагонистический характер капиталистического производства.
Стоит ли доказывать, что главы о мануфактуре и о машине не занимаются специально изучением «технических приемов»? В отношении главы «Машины и крупная промышленность» достаточно взглянуть на оглавление ее пунктов и подпунктов, чтобы убедиться в полной ошибочности такого утверждения.
В связи с этим заметим лишь следующее. Объекты всякой науки охватываются и выражаются ее категориями. Если бы политическая экономия имела своим объектом изучение машин, тогда понятие «машина» было бы экономической категорией. Между тем Маркс писал:
«Машина, как и вол, который везет плуг, не экономическая категория, а производительная сила. Но современная фабрика, покоящаяся на приложении машин, есть общественное отношение производства, экономическая категория»2.
* * *
В той части статьи, где С. Бессонов полемизирует с мнимым противником, он позволяет себе прибегать к неслыханным и недопустимым в марксистской среде приемам явного искажения и извращения взглядов своего противника. В той же части, где он полемизирует с действительными взглядами противника, там он под флагом борьбы «против выхолащивания марксизма» начиняет марксизм грубовульгарным содержанием, ничего общего с ним не имеющим. То, что защищает С. Бессонов, — это не марксизм, а злая карикатура на марксизм.