Деборин Г. Предмет политической экономии в современных спорах

Журнал «Под знаменем марксизма», 1929, №4, с. 109—132

Своеобразная историческая эпоха, ныне нами переживаемая, — эпоха грандиозных побед и значительных трудностей, героического наступления и постепенного хозяйственного развертывания, эпоха социалистического строительства в условиях капиталистического окружения, — способствует появлению всевозможных идеологических шатаний среди неустойчивых элементов рабочего класса нашего Союза и его партии. Отход от основных принципов марксизма-ленинизма наблюдается не только в отношении экономической политики, но также и в сфере общественных наук. В области философии, в истории, в теории литературы и в других науках замечается ряд выступлений, истинная сущность которых зачастую весьма умело скрыта и искусно затушевана.

Политическая экономия, в лице ее современных представителей, не желает оставаться в стороне от великих событий сегодняшнего дня. Здесь также наблюдается постепенное сформирование небольшой группки «защитников» Маркса и марксизма, которая, благополучно завершив утробный период своего развития, постепенно начинает выбираться на широкую дорогу советской печати и публичных дискуссий. Не выступая непосредственно и открыто против политической экономии Маркса, наши «правоверные» экономисты избрали, на сей раз, объектом своего беспощадного нападения И. Рубина, не замечая, в простоте душевной, что отравленные стрелы их сокрушительной критики попадают совсем не в того, против кого они направлены. Вместо того, чтобы критиковать то неточное и неправильное, что иногда встречается в работах тов. Рубина, вместо того, чтобы помочь ему преодолеть эти неправильности, они пытаются исказить Маркса в трактовке основных экономических вопросов и проблем, в частности предмета политической экономии, умело прикрываясь негодующими выкриками по адресу тов. Рубина.

Дело обстояло более или менее благополучно до тех пор, пока наши «ревнители марксизма» ограничивались краткими замечаниями полу-рецензентского, полу-ругательного характера. Но, «чем дальше в лес, тем больше дров». Неумолимые интересы борьбы вынудили «антирубинистов» перейти от кратких указаний к широкому обоснованию своей концепции. И тут, в первой же статье, открывающей собою, по-видимому, целый «крестовый поход», мы находим совершенно неправильное, ревизионистское понимание предмета политической экономии, несмотря на то, что более чем осторожный автор статьи всячески старался ограничиться голой критикой, целомудренно избегая выявить положительную часть своей точки зрения. Последнее обстоятельство приводит к тому, что концепцию автора приходится выуживать, в буквальном смысле слова, по крохам.

В настоящей статье мы отнюдь не ставим себе задачей оправдать или защитить тов. Рубина от кавалерийских наскоков современных критиков Маркса. С этой задачей он и сам справится. С другой стороны, проделываемая им большая научно-исследовательская работа по комментированию и углубленному изучению Маркса в особой рекомендации не нуждается. Наша задача сводится только к тому, чтобы постараться показать настоящий характер современных споров в области теоретической экономии, выявить их ревизионистское существо. Исходя из этого, мы, в области взятого нами вопроса, ограничимся разбором некоторых основных положений, не следуя за всеми изгибами причудливой мысли «критика». Вместе с тем, мы не будем особо останавливаться на его полемических приемах, заключающихся в нарочитом, сознательном искажении мысли противника, «нечаянном» пропуске при цитировании тех или иных отдельных слов и, наконец, в преднамеренной перестановке слов и выражений, изменяющих весь смысл приводимых цитат.

* * *

Статья тов. С. Бессонова¹ начинается тезисами, выставленными ее автором на прошлогодней дискуссии в Институте Красной Профессуры, которые теперь приводятся, очевидно, для самооправдания, а также для демонстрирования своего «благородства» по отношению к И. Рубину. Только со второй главки своей статьи тов. С. Бессонов переходит к сути дела, приступает к выяснению предмета политической экономии. Здесь под сурдинку критики тов. Рубина автором протаскивается свое собственное определение, в котором за революционно-марксистской фразеологией скрывается ревизия Маркса, отход от правильного понимания сущности и задач политической экономии.

Книга тов. Рубина, представляющая собой объект критики для тов. С Бессонова, начинается, как известно, с краткого «Введения», в котором определяется место политической экономии в системе марксистских общественных наук, ее взаимоотношение с историческим материализмом. Автор книги подчеркивает общее идейное родство этих двух основных марксистских наук, заключающееся в том, чтобы обе они вместе взятые «вращаются вокруг одного и того же основного вопроса об отношении между производительными силами и производственными отношениями людей. Предмет изучения у них обоих один и тот же: изменения производственных отношений людей в зависимости от развития производительных сил»². Отмечая эту общность исторического материализма и политической экономии, И. Рубин не забывает и про их различие, заключающееся в том, что политическая экономия «изучает производственные отношения людей в капиталистическом обществе»³, чем она и отличается от исторического материализма, имеющего свой, значительно более обширный объект изучения.

Этот вполне понятный каждому мыслящему человеку диалектический ход рассуждений тов. Рубина С. Бессонов пытается представить как два различных противоречащих определения, старается полностью отождествить политическую экономию с историческим материализмом, стереть всякое различие между ними, приписав обеим этим наукам один и тот же объект изучения. От считает, что объектом изучения политической экономии является материальное производство и что обе стороны этого материального производства: производительные силы и производственные отношения равноправно изучаются нашей наукой. Мы же считаем, и постараемся это доказать, что подобные утверждения не только противоречат всему содержанию работ Маркса и Ленина, но и свидетельствуют о полнейшем непонимании задач и отличительных особенностей политической экономии. Употребляя выражение тов. С. Бессонова из его «тезисов», мы ему скажем: если даваемое в разбираемой нами статье понимание задач и предмета политической экономии «ошибка», от него следует отказаться. Если это точка зрения — с ней надо решительно бороться»⁴. К сожалению, статья С. Бессонова дает все основания предполагать наличие второго варианта.

Политическая экономия Маркса, несомненно, находится в теснейшей связи («идейном родстве», говорит тов. Рубин) с историческим материализмом. Представляя собой основную марксистскую общественную науку, исторический материализм вместе с политической экономией изучает, главным образом, вопрос об отношении между производительными силами и производственными отношениями. Задача этих наук взятых вместе, свойственный им обоим общий предмет исследования (за вычетом специфических особенностей объекта каждой из этих наук, взятых обособленно), заключается в том, чтобы изучить, каким образом происходит и осуществляется диалектический процесс развития производительных сил и соответствующих им производственных отношений, как эти отношения, определяясь производительными силами, оказывают на них, в свою очередь, обратное воздействие. Наконец, здесь исследуется также противоречие, конфликт, возникающий между производительными силами и производственными отношениями, — конфликт, неминуемо ведущий к ниспровержению устарелой экономической оболочки. С другой стороны, исторический материализм, как таковой, включает в себя еще особую весьма существенную часть, изучающую социально-политическую и идеологическую стороны общественной жизни. Этот круг основных и решающих вопросов, затрагиваемых историческим материализмом, и составляет то «реальное основание», на котором возвышается все многосложное и широко разветвленное здание марксистских общественных наук. Все эти отдельные науки и «теории», в силу общей им всем теоретической основы, являющейся отражением единства реальной действительности, выступают в виде целостного и монолитного единства, в котором все его части взаимно связаны и обусловлены аналогично тому, как взаимно связаны и обусловлены различные стороны единого человеческого общества.

Диалектический материализм является синтетическим итогом, охватывающим всю совокупность результатов человеческого познания и практики в области природы, общества и мышления. Исторический же материализм, будучи приложением диалектического материализма к человеческому обществу, также представляет собой совокупность результатов, получаемых в итоге познания и изучения этого общества, является синтезом наук, изучающих различные стороны общественной жизни. Поэтому он исследует, главным образом, основные движущие законы исторического развития производительных сил и соответствующих им производственных отношений. Он устанавливает их соподчиненность, разбирает противоречия, возникающие в процессе их развития и совместного движения, останавливается на изменениях в различных способах общественного производства и их периодических сменах. Иначе говоря, исторический материализм изучает взаимодействие между всеми сторонами общественной жизни.

Представляя собой основу марксистских общественных наук, их всеобъемлющее завершение, исторический материализм, естественно, базируется на их развитии, так как отдельные стороны общественной жизни, составляющие предмет изучения этих наук, хотя им и затрагиваются, но, разумеется, отнюдь не исчерпываются. Подобными науками являются, например, теория права и государства, теория литературы, теория искусства, история философии и т. д. Все они берут только одну какую-нибудь сторону многообразной общественной жизни, подвергают ее самостоятельному изучению, абстрагируясь, в то же время, от других смежных сторон, находящихся во взаимоотношении с изучаемой. Конечно, подобное абстрагирование, отнюдь не означает отбрасывание смежных сторон проблемы, которые все время предполагаются.

Так, например, теория литературы изучает только одну лишь литературу, не затрагивая права и государства, производственных отношений, производительных сил и т. п., как не составляющих непосредственного предмета ее исследования. И, в самом деле, никто ведь не может потребовать, чтобы теория литературы изучала все эти стороны общественной жизни. А, между тем, литература всецело определяется данной социально- политической надстройкой, ее отражает. Без понимания этой надстройки, а вместе с тем и лежащих в ее основе экономических отношений невозможно дать теорию литературы, невозможно ее изучение. И, тем не менее, ни социально-политическая, ни экономическая сторона общественной жизни не могут войти в объект теории литературы. Они привлекаются исследователем только в качестве предпосылки данной науки, только постольку, поскольку ими определяется характер данного предмета исследования.

Во всякой науке объект непосредственного исследования должен быть различаем от соприкасающихся с ним сторон, не входящих в предмет этой науки, представляющих собой объект для других наук со своими специфическими особенностями. И этот путь известного разделения труда между различными самостоятельными, но, вместе с тем, взаимно связанным науками является единственным путем, ведущим нас к наиболее полному и глубокому изучению объективной действительности. Научное «познание требует разложения единого жизненного процесса. Последний настолько сложен, что его необходимо разложить для изучения на некоторые отдельные ряды явлений»⁵. Мы должны четко различать объект изучения каждой науки от ее предпосылок, точно размежевывать данную науку от смежных наук и теорий, подчеркивая, вместе с тем, относительность подобного размежевывания. Смешение же различных наук только затрудняет их развитие, растворяет действительный объект исследования в бездне общих слов и бессодержательных определений.

Отсюда ясно, что исторический материализм, как изучающий взаимодействие всех сторон общественной жизни, при разборе вопросов, связанных с системой производственных отношений людей, экономикой данного общества, устанавливает только некоторые общие законы и положения, к тому же не детализованные для различных экономических формаций общества. Он не останавливается, во всех подробностях, на различных вида и типах производственных отношений, не исследует их со всей тщательностью и подробностью. Исторический материализм интересуется только соотношением между производственными отношениями и производительными силами. Связь между последними и является объектом его исследования в данной области. В противоположность этому, политическая экономия изучает только производственные отношения, в том числе и классовые отношения, к тому же производственные отношения одного определенного — товарно-капиталистического — общества. Если объектом исторического материализма является связь между производственными отношениями и другими сторонами общественной жизни, то политическая экономия изучает только производственные отношения. Последние берутся ею, разумеется, не как изолированные социальные отношения, а как отношения, находящиеся в тесной и неразрывной связи с производительными силами общества, а также и его социально-политической надстройкой. В противоположность историческому материализму предметом политической экономии являются производственные отношения в их связи с производительными силами, а не эта связь, как специфический объект.

Политическая экономия «изучает производственные отношения людей в капиталистическом обществе», говорит неоднократно тов. Рубин. Тесно соприкасаясь с другими сторонами общественной жизни, в первую очередь с производительными силами, политическая экономия, тем не менее, имеет свой собственный объект исследования. Все другие смежные проблемы ею специально не изучаются. Они затрагиваются лишь постольку, поскольку они находятся во взаимодействии с производственными отношениями, являются их предпосылкой. В частности, громадное, богатейшее содержание, связанное с производительными силами и правовыми отношениями, не может быть исчерпано политической экономией. Поэтому оно становится объектом исследования для других самостоятельных наук. Правовые отношения изучаются марксовой теорией права. Производительные силы могут стать предметом изучения для науки, которую Рубин предлагает назвать «наукой об общественной технике». Но так как эта последняя пока что находится в зачаточном состоянии, то мы не будем обсуждать еенаименование и содержание.

Таково то разделение общественных наук, которое принято в марксизме. И если тов. Бессонов этого не понимает, то тем хуже для него. Это непонимание заставляет его подвергать текст книги И. Рубина всевозможным биологическим изысканиям, придавать слову «предпосылка» различные значения, выводя из этого, что производительные силы не могут быть «предпосылкой» для политической экономии, а непременно должны входить в предмет ее исследования. «Итак, на протяжении двух страниц, — пишет он, — политическая экономия, благодаря ловкости автора, оказалась радикально освобожденной от грубого соседства с материальными производительными силами. Сначала политическая экономия вместе с истматом изучала процесс изменения производственных отношений под воздействием производительных сил нарастание противоречий между ними. Затем произошло словесное расщепление единой науки на две, и политическая экономия стала изучать производственные отношения в их взаимодействии с производительными силами. Наконец, благодаря подмене слов «взаимодействие» словом «предпосылка» политическая экономия превратилась в науку о чистых производственных отношениях, для каковой науки материальные производительные силы есть лишь предпосылка, далекий и смутный исходный пункт»⁶. Несколько далее мы разберем «чистые производственные отношения», найденные тов. Бессоновым. Здесь же нас интересует только та формально-логическая схема, которая им предлагается взамен установленного в марксизме диалектического разделения общественных наук. «Или производительные силы непосредственно входят в объект политической экономии, изучаются ею наравне с производственными отношениями, или же они не имеют никакого к ней отношения. Ничего третьего не дано». Так, примерно, рисуются нам рассуждения С. Бессонова, который не представляет себе, чтобы политическая экономия могла изучать производственные отношения людей, имея предпосылкой своего изучения производительные силы общества. Если последовательно применять эти рассуждения к другим наукам, то тогда в предмет изучения каждой науки должны быть включены все те стороны и проблемы, которые с нею соприкасаются, являются ее предпосылками. Иначе говоря, начав изучать одну какую-нибудь науку, мы постепенно клочили бы в ее объект все то, что должно изучаться другими совсем отдаленными науками и теориями.

Если мы обратимся к классикам марксизма, то не замедлим обнаружить, что они были весьма и весьма далеки от Бессоновской постановки вопроса. Маркс, Энгельс и Ленин неустанно повторяли в своих работах, что объектом политической экономии являются производственные отношения. Так, например, характеризуя экономическое учение Маркса, Ленин писал, что задачей «Капитала», согласно его автору, «является открытие экономического закона движения современного общества», т. е. капиталистического, буржуазного общества. Исследование производственных отношений данного, исторически определенного общества в их возникновении, развитии и упадке — таково содержание экономического учения Маркса»⁷. Об этом он неоднократно говорит и в своих более ранних работах. Рецензируя «Краткий курс экономической науки» А. Богданова, Ленин отмечает, как одно из самых значительных ее достоинств, что «автор с самого начала дает ясное и точное определение политической экономии, как «науки, изучающей общественные отношения производства и распределения в их развитии», и нигде не отступает от такого взгляда, нередко весьма плохо понимаемого ученым профессорами политической экономии, сбивающимися с «общественных отношений производства» на производство вообще (не относятся ли эти слова Владимира Ильича также и к некоторым современным ультра-«марксистам» и ультра-«материалистам» в политической экономии? — Г. Д.) и наполняющим свои толстые курсы грудой бессодержательных и не относящихся вовсе к общественной науке банальностей и примеров»⁸.

Энгельс говорит, что в «Капитале» «мы сразу имеем перед собой пример своеобразного явления, красной нитью проходящего через всю политическую экономию и породившего ужасную путаницу в головах буржуазных экономистов: в политической экономии речь идет не о вещах, а об отношениях между лицами, в последней же инстанции между классами; но эти отношения всегда связаны с вещами и проявляются как вещи»⁹.

Таким образом, как Ленин, так и Энгельс отмечают, что в «Капитале» Маркс изучает именно производственные отношения, а не производство вообще, как это вытекает из концепции С. Бессонова. Мы все-таки считаем, что, очевидно, Ленин и Энгельс лучше поняли «Капитал», чем тов. Бессонов, и если кто и ошибается в этом вопросе, так это именно наш автор, а не классики марксизма.

Определение политической экономии, как науки о производственных отношениях людей в капиталистическом хозяйстве, дают также и Плеханов, Гильфердинг, Каутский, Бухарин, Роза Люксембург и др. Наконец, даже друг и верный соратник тов. Бессонова — Александр Кон — изменяет ему в этом вопросе, справедливо считая, что «политическая экономия представляет собой теоретическую науку, изучающую производственные отношения капиталистического общества»¹⁰. Интересно было бы узнать, остается ли тов. Кон и теперь на почве своего прежнего определения или, по примеру тов. Бессонова, считает нужным от него отойти, отказаться от того острого оружия, с который марксистская политическая экономия, на протяжении десятилетия, сражалась против буржуазной политической экономии и ее побеждала.

Таким образом точка зрения Рубина полностью соответствует высказываниям и прямым заявлениям всех классиков марксизма. Поэтому, когда С Бессонов восстает против того определения политической экономии, которое имеется в книге его противника, то он нападает не на одного лишь тов. Рубина. Наш свирепый судья, очевидно, в силу чрезмерной теоретической близорукости и критической горячности, не замечает, что на скамье подсудимых находится не один обвиняемый. Заставляя политическую экономию изучать производительные силы общества, С. Бессонов собственноручно уничтожает ее марксистское содержание, «сводит» воедино исторический материализм, политическую экономию и науку об общественной технике. Под прикрытием своих громких воплей о будто бы совершаемом И. Рубиным «выхолащивании» Бессонов сам производит эту операцию. Ибо очевидно, что если бы политическая экономия изучала только производство в его непосредственном выражении, а не вырастающие на его основе производственные отношения, то целый ряд важнейших экономических категорий, которые отделены от производительных сил, не находятся с ними в ближайшем отношении и не могут быть объяснены из их развития, оказался бы за бортом науки. Как, напр., можно проанализировать, исходя из Бессоновской точки зрения, такие «вещи», как фиктивный капитал или, предположим, цену? Как можно исследовать форму стоимости, или рыночную стоимость? Нельзя же в конце концов просто отвергнуть эти понятия, признать их не существующими, подобно тому, как расправляется С. Бессонов с товарным фетишизмом. Или, быть может, их также можно подсунуть историческому материализму? Но как же вы тогда прикажете поступить с своеобразной, чисто экономической природой названных категорий? На все эти вопросы, равно как и на многие другие им подобные, нельзя дать сколько-нибудь вразумительного ответа, если последовательно придерживаться концепции, выдвигаемой С. Бессоновым.

Итак, политическая экономия, как об этом недвусмысленно заявляют основоположники марксизма, изучает производственные отношения людей. Тов. Бессонову, очевидно, представляется, что под производственными отношениями следует понимать «чистые» социальные отношения, совершенно оторванные от процесса материального производства, от производительных сил общества. «Только в самое последнее время, — безапелляционно заявляет он, — когда криком академической моды стало учение Рубина вместо учения Маркса, материальные производительные силы были неожиданно вышвырнуты за порог политической экономии, зависимость производственных отношений от состояния и распределения производительных сил была объявлена безразличной для экономического исследования, и вся революционная и динамическая сторона Марксова учения была тем самым переадресована к несуществующей пока что науке об общественной технике»¹¹. В этой цитате, равно как и на протяжении всей статьи, мысль С. Бессонова движется по все тому же формальному, антидиалектическому пути: «или — или». Поэтому ему и не удается уяснить себе той, весьма простой вещи, что если производительные силы не входят непосредственно в предмет политической экономии, то это вовсе не означает ее освобождения «от грубого соседства с материальными производительными силами». Наоборот. Мы категорически утверждаем, что всестороннее исследование и понимание связи между производительными силами и производственными отношениями может быть достигнуто только на основе их раздельного изучения и именно посредством такого изучения.

В реальной действительности, не подчиняющейся законам формально-логического мышления, связь между различными рядами смежных явлений оказывается далеко не столь простой, как это представляется тов. Бессонову. Производственные отношения, представляющие собой некоторое иное качество, существенно отличающееся от производительных сил, возникают на их основе, немыслимы без них. Согласно самому своему наименованию, производственные отношения представляют собой те взаимные отношения, которые возникают между людьми в процессе материального производства, т. е. в результате применения общественным человеком принадлежащих ему производительных сил. Без производительных сил, конечно, невозможны производственные отношения, которые возникают только как взаимные отношения людей на основе применения и использования этих производительных сил. С другой стороны, производительные силы предполагают существование производственных отношений, без которых они неминуемо превращаются в разрозненные средства и условия производства, становятся мертвыми и не жизненными. Процесс материального производства осуществляется только как единство производительных сил с соответствующими им производственными отношениями.

Но единство производительных сил и производственных отношений является единством противоположностей. На ряду с их соединением, на ряду со взаимодействием, существующим между ними, необходимо сугубо подчеркнуть также и их различие. Производственные отношения, вырастая на основе данной ступени развития производительных сил общества, отнюдь не отражают в точности состояние и дальнейшее развитие своей материально-производственной базы, не являются ее пассивным рефлексом. Они приобретают известную, относительную самостоятельность по отношению к производительным силам, развиваются согласно своим собственным законам и внутренним тенденциям. Являясь более консервативным элементом, значительно медленнее развивающимися, производственные отношения отстают в своем развитии от дальнейшего роста производительных сил, задерживают его, вступают с ним в противоречие. «На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества вступают в противоречие с существующими производственными отношениями, или, употребляя юридическое выражение, с имущественными отношениями, внутри которых они до сих пор действовали. Из форм развития производительных сил эти отношения становятся их оковами. Тогда наступает эпоха социальной революции»¹². Только на основе различия между производительными силами и производственными отношениями людей может найти себе объяснение их противоречие, конфликт, ведущий к революции. Не посредством их отождествления, не путем их совместного изучения в рамках одной и той же науки, а только с помощью их раздвоения и последующего синтетического объединения может найти себе адекватное, теоретическое выражение то реальное противоречие, которое существует между ними.

Потребности познания, законы изучения требуют, чтобы противоположности, входящие в данное единство, изучались не слитно, а раздельно. Диалектическое исследование и производит расщепление производительных сил и производственных отношений, равно как и противоположных сторон всякого иного единства, подвергает их изолированному изучению, долженствующему найти специфические особенности, своеобразные законы развития обеих сторон, составляющих данную противоположность. «Раздвоение единого и познание противоречивых частей его есть суть диалектики»¹³, утверждает Ленин. Только после такого анализа возможно познание всей целостности явления. При изучении противоположных частей единства все время, конечно, должна иметься в виду конечная цель исследования, заключающаяся в познании этого единства, как такового, именно как единства. Поэтому, при анализе какой-нибудь одной стороны противоположности, другая должна предполагаться, ее значение не должно упускаться из виду. Для того, чтобы найти законы общественного движения, необходимо подвергнуть производительные силы и производственные отношения отдельному рассмотрению в политической экономии и науке об общественной технике, с тем, чтобы, синтезируя все основные выводы подобного исследования в историческом материализме, дающем основные методологические указания для подобного изучения, можно было получить наиболее глубокое и всестороннее представление о законах, управляющих существованием и развитием объективной действительности. Эту живую, гибкую схему общественного развития вытекающее из нее разделение марксистско-ленинских общественных наук, разделение, максимально удовлетворяющее требованиям научного анализа, и пытается уничтожить тов. Бессонов своей формально-логической концепцией. С одной стороны, он пытается уничтожить, затушевать различие между производительными силами и производственными отношениями, отказаться от их дифференцированного изучения. Вместо того, чтобы их раздельно анализировать, он механически объединяет производительные силы и производственные отношения в один единый объект изучения. Поэтому он и не может нащупать различие, существующее между предметом изучения политической экономии и объектом исторического материализма. У тов. Бессонова обе эти науки отличаются одна от другой только своим названием, ибо обе они занимаются изучением одной и той же проблемы. Ответа на вопрос, зачем тогда нам нужны две науки, не проще ли было бы предоставить изучение этой проблемы только одной какой-нибудь науке, тов. Бессонов нам не дает.

С другой стороны, наш автор не представляет себе сущности производственных отношений. Он почему-то воображает, что под этим термином следует понимать нечто совершенно оторванное от материального производства, какие-то «чистые» социальные отношения. Между тем, понятие «производственные отношения» имеет, в системе марксизма, вполне определенное, твердо установленное содержание, которое, казалось бы, должно было исключать самую возможность всяких кривотолков и искажений. Производственные отношения, находясь в теснейшей связи с производительными силами, могут быть, в целях исследования от них, абстрагированы. Однако от этого они не перестают быть теми отношениями, которые возникают между людьми в процессе материального производства, не теряют своей производственной сущности. В конечном счете, производственные отношения всегда оказываются в теснейшей связи с производительными силами. И нелепым является представление, будто бы абстрагирование от этих последних означает отрыв от них производственных отношений. Производственные отношения, при всех обстоятельствах, остаются неразрывно связанными с производительными силами. В противном случае они перестали бы быть отношениями производства. Вопрос заключается только в том, что́ выдвигается в данном исследовании на первый план: связь или предмет в его связях, производственные отношения вместе с производительными силами или же только одни производственные отношения и одни производительные силы. В зависимости от различного разрешения этого вопроса и устанавливается объект для различных марксистско-ленинистских общественных наук.

Кроме того, тов. Рубин сам неоднократно подчеркивает, что предмет, изучаемый нашей наукой, связан с материальным производством, всецело им обусловливается. «Наука об общественной технике, — находящаяся еще в зародышевом состоянии, — должна сделать предметом своего изучения производительные силы общества в их взаимодействии с производственными отношениями людей. С другой стороны, теоретическая политическая экономия имеет предметом своего изучения свойственные капиталистическому хозяйству производственные отношения людей в их взаимодействии с производительными силами общества. Каждая из указанных двух наук, имея предметом своего изучения одну сторону единого процесса производства, предполагает наличие другой его стороны в качестве предпосылки своего исследования. Иначе говоря, хотя политическая экономия изучает производственные отношения людей, но она всегда предполагает неразрывную связь их с материально-техническим процессом производства и имеет предпосылкой своего исследования определенное состояние и процесс развития материальных производительных сил»¹⁴. Конец этой цитаты, последнюю фразу тов. Бессонов считает излишним приводить. По поводу же остальной части он ехидно заявляет, с присущим ему пониманием вопроса о взаимоотношении различных марксистских общественных наук: «Итак, вместо единой науки, изучающей связь и противоречия между производительными силами и производственными отношениям (науки, только что названной самим Рубиным политической экономией), получается уже две науки, отличающиеся друг от друга, как это ни странно, одной лишь расстановкой слов “производительные силы” и “производственные отношения”, одной лишь словесной формулировкой и, по-видимому, отнюдь не существом дела»¹⁵. Однако Бессонов считает, что ему удалось найти это «существо дела». Оно заключается, видите ли, в преднамеренном отрыве, посредством употребления слова «предпосылка», производительных сил от производственных отношений. Мы можем теперь, после выше произведенного анализа смысла производственных отношений, содержания этого термина, по достоинству оценить софистические ухищрения нашего автора. Бессонов остается верен самому себе. Он так и не может понять, что признание производительных сил предпосылкой для науки политической экономии не лишает изучаемые ею производственные отношения их производственной сущности.

Странная аберрация, в которую впадает Бессонов, понимая под производственными отношениями людей «чистые» социальные отношения, объясняется весьма просто. Появившееся в буржуазной политической экономии, относительно не так давно, новое социальное направление застало врасплох некоторую, правда незначительную, часть экономистов-марксистов. Последние не заметили, что социальные отношения, изучаемые новейшим направлением буржуазной экономической мысли, не имеют ничего общего с производственными отношениями, составляющими предмет политической экономии Маркса. Вместо того, чтобы установить различие между этими двумя видами отношений людей, вместо того, чтобы подчеркнуть возникновение экономических отношений в процессе материального производства, эти марксисты решили заняться «уточнением» объекта политической экономии, посредством присоединения к нему производительных сил. Особенно ярко была высказана подобная точка зрения в одной, не так давно появившейся, статье. Авторы этой статьи считают, что «в связи с теми «новыми веяниями», которые теперь наблюдаются в буржуазной политической экономии, и попытками при посредстве так называемой «социологической точки зрения» открыть доступ в марксизм философскому идеализму в его современных формах, необходимо уточнение определения предмета политической экономии»¹⁶.

Настаивая на уточнении предмета политической экономии, утверждая, что эта наука должна изучать не только производственные отношения людей, обычно, забывают, что пересмотр определения, данного этой науке Марксом и Лениным, означает ревизию экономической стороны марксизма. Кроме того, подобная концепция свидетельствует о непонимании ее авторами сущности производственных отношений. Стремление же отречься от производственных отношений под тем предлогом, что социальное направление также изучает социальные отношения, означает признание тождества между производственными отношениями людей и социальными отношениями, выдвигаемыми «новыми веяниями». Таким образом, сторонники «уточнения» вместо того, чтобы доказать громаднейшую разницу, существующую между обоими, в корне различными, типами отношений, занимаются их отождествлением. Этим самым они, против своего собственного желания, протягивают руку «новым веяниям». Отход от правильно, единственно марксистского понимания предмета политической экономии жестоко мстит за себя. Сторонники «уточнения», в силу «взаимного притяжения противоположностей», оказываются в непосредственной близости к социальному направлению.

Нечего и говорить, что производственные отношения, составляющие истинный предмет марксистской политической экономии, не имеют ничего общего с отношениями, выставляемыми на первый план сторонниками социальной школы. Поэтому здесь можно и не бояться никакого буржуазного направления, никакого буржуазного вмешательства, так как в этом вопросе марксизм крепко защищен производственной сущностью изучаемых им отношений производства, отнюдь не совпадающими с социальными отношениями буржуазных экономистов. И лучше всего оттеняет и подчеркивает это коренное различие между различными «отношениями», и тем самым различие между политической экономией Маркса и экономической теорией сторонников социального течения, никто иной, как сам тов. Рубин, который, в противоположность многим нашим экономистам, первый не на словах, а на деле повел борьбу с социальным направлением. Политическая экономия Маркса «среди социальных отношений людей выделяет особую группу экономических или производственных отношений, в которые люди вступают в процессе материального производства. Эти «производственные отношения» людей, непосредственно организующие процесс производства и потому составляющие социальную форму хозяйства, отличаются от других видов социальных отношений, например, политических. Далее, из числа производственных отношений людей Маркс выделяет особую группу, характеризующую современное товарно-капиталистическое хозяйство, а именно производственные отношения обмена между товаровладельцами и вырастающие на этой основе «классовые» производственные отношения между капиталистами и рабочими, капиталистами и землевладельцами. Именно этот тип производственных отношений людей, возникающий на известной ступени развития материальных производительных сил, и составляет объект политической экономии¹⁷. Все это совершенно правильно. И только на подобном пути подчеркивания различия между производственными отношениями и социальными отношениями вообще можно отмежеваться от современной буржуазной экономической теории «сохранить, вместе с тем, в чистоте марксистское теоретико-экономическое оружие.

* * *

Политическая экономия изучает производственные отношения товарно-капиталистического хозяйства, которые, составляя наиболее существенный и решающий тип человеческих отношений, выделяются ею из всех других социальных отношений этого общества. Товарно-капиталистическое общество, как и всякое другое, представляет собой некоторое единство общественных отношений. Поэтому производственные отношения исследуются не как разрозненные отдельные отношения, а как некоторая совокупность взаимно связанных и друг друга обусловливающих производственных отношений, как система общественных отношений производства. Совокупность этих производственных отношений и образует экономическую структуру данного общества, представляет собой область для экономической науки. На основе данной экономической структуры, в свою очередь, вырастают и, согласно ей, формируются все другие виды и типы социальных отношений. «Производственные отношения в и совокупности образуют то, что называют общественными отношениями, обществом, и притом обществом на определенной ступени исторического развития, обществом с его особенными отличительными чертами»¹⁸. Совокупность производственных отношений определяет всю физиономию данного общества, все его отношения. Политическая экономия изучает только часть, правда основную и главную часть, социальных отношений, — производственные отношения людей. А так как эти отношения, при всей их производственной сущности, представляют собой общественные отношения, то и политическая экономия является социальной наукой. «Политическая экономия есть общественная наука»¹⁹, — говорит тов. Бухарин.

Процесс материального производства представляет собой единство производительных сил и производственных отношений, осуществляется в их совместном движении. Вырастающие из процесса производства социальные отношения и, в первую очередь, его экономическая структура тесно с ним срастаются, его обусловливают. Единство материально-технических условий производства и социально-экономических отношений, аналогично единству производительных сил и производственных отношений, также является единством противоположностей. И именно поэтому социально-экономически структура общества, общественная форма производства может быть, в целях исследования, в известных пределах абстрагирована от материально-технической стороны, вещественного содержания процесса производства. Если первая становится объектом политической экономии, то вторая изучается всевозможными техническими науками. И это обстоятельство неоднократно отмечается тов. Рубиным, который считает, что «последовательно проведенное Марксом различие между материально-техническим процессом производства и его общественною формою дает нам в руки ключ для понимания всей его экономической системы. Оно сразу определяет метод политической экономии, как науки социальной и исторической. В пестро- многообразном хаосе хозяйственной жизни, представляющей «сочетание общественных связей и технических приемов, оно сразу направляет наше внимание именно на «общественные» связи людей в процессе производства, на их производственные отношения, для которых техника производства служит предпосылкой или основою»²⁰.

С. Бессонов также приводит эту, безусловно верную, цитату из книги тов. Рубина. Однако это он делает лишь для того, чтобы выставить против подобного положения кучу всевозможных обвинений. Он утверждает, что «никогда и нигде еще до Рубина марксисты не противопоставляли социального материальному, по той простой причине, что материальное производство, согласно марксистской концепции, насквозь социально, т. е. общественно обусловлено»²¹. В этом месте, как это ни странно, тов. Бессонов почти совсем прав. Ибо, действительно, нельзя противопоставлять социального материальному, если под этим противопоставлением понимать, согласно тов. Бессонову, отрыв. Верно, что марксисты никогда этого не делали, бесспорно, что материальное производство общественно обусловлено. Но в том-то и дело, что тов. Рубин, против которого направлены все эти утверждения, и не думает их отрицать. Как это явственно следует из всего контекста его книги, даже из тех мест, которые привлечены тов. Бессоновым для обвинения, тов. Рубин даже и не думал отрывать материальное от социального. Он только доказывает необходимость и допустимость известного абстрагирования, доказывает, что эти моменты можно различать. Опасаясь быть неправильно понятым, тов. Рубин не забывает, вместе с тем, подчеркнуть (и этого как раз тов. Бессонов, по своему обыкновению, не замечает), что «между процессом производства материальных благ и общественною формою, в которой он протекает, т. е. совокупностью производственных отношений людей, существует тесная связь и соответствие. Данная совокупность производственных отношений людей приспособлена к данному состоянию производительных сил, т. е. материального процесса производства, она делает возможным в тех или иных пределах процесс производства материальных продуктов, необходимых для общества»²².

Никакого противопоставления, никакого отрыва материального от социального мы у тов. Рубина не находим. Он нигде не пытается оторвать друг от друга эти две стороны единого процесса материального производства, утверждает присущее им единство и взаимосвязанность, говорит только лишь о различии материально-технического и социально-экономического. Единственное, что желает доказать И. Рубин, говоря о материальном производстве, это то, что марксистская политическая экономия изучает не материально-техническую сторону процесса производства, а его общественную форму. И против этого как раз и направлены возражения тов. Бессонова, который во всяком научном абстрагировании, вполне законном и допустимом, видит полнейший отрыв. Подобно тому, как ранее он не мог понять, что производственные отношения можно изучать раздельно от производительных сил, в то же время не отрывая одни от других, так он теперь не может понять, что изучение социально-экономической формы процесса производства в ее абстракции от материально-вещественной стороны этого производства не означает отрыва социального от материального. Обе эти крупнейшие ошибки тесно связаны между собой, они служат введением, посте которого тов. Бессонов протаскивает свое собственное понимание предмета и задач политической экономии, понимание, ничего общего с марксизмом не имеющее.

На самом же деле, политическая экономия не занимается, да и не может заниматься, изучением материально-вещественной, технологической, сущности производства. Ее предмет изучения не может быть ничем иным, как только совокупностью производственных отношений товарно-капиталистического хозяйства, его социально-экономической структурой. От всех других проблем и вопросов, связанных с процессом материального производства, политическая экономия вынуждена абстрагироваться, в силу естественной ограниченности ее охвата. При этом абстрагировании материально-техническая сторона производства отнюдь не отбрасывается, не оставляется стороне. Она все время предполагается и, в случае необходимости, привлекается к исследованию. Составляя объект политической экономии, совокупность производственных отношений неорганизованного хозяйства рассматривается ею не оторванно, а исследуется как вырастающая на основе данного развития производительных сил, связанная с процессом производства материальных условий человеческого существования. Но, при всем этом, последний не может полностью входить в объект политической экономии, которая, будучи социальной наукой, имеет свой определенный предмет исследования, не изучает процесса производства с его технической стороны.

Подобные, по существу, элементарные положения, казалось, должны были быть общеизвестными и общепризнанными. Не тут-то было. Тов. Бессонов настаивает на включении технологии в объект политической экономии. «Как может Рубин — «комментатор» Маркса — абстрагироваться от технологии в политической экономии?»²³ — «недоумевающе» вопрошает он. Как смеет Рубин утверждать, что в политической экономии не должна изучаться техника? «По мнению Рубина, техника не имеет никакого отношения к социальной стороне экономических явлений, каковая сторона является естественным предметом политической экономии»²⁴. А так как несомненно, что техника имеет известное отношение к производственным отношениям, которые создаются на основе данной техники (чего И. Рубин, и самом деле, и не отрицает), то и она должна быть включена в объект экономической науки. И вообще, если хоть мало-мальски последовательно придерживаться точки зрения, выставляемой тов. Бессоновым, то мы должны будем включить в политическую экономию все то, что имеет хоть какое-нибудь отношение «к социальной стороне экономических явлений». Технология, техника, физика, химия, математика, транспортное дело, строительные нормы — все это и еще многое и многое другое должно будет войти в предмет политической экономии. О том, в какой универсально-технический, абсолютно-негодный справочник должна будет, в таком случае, превратиться политическая экономия, тов. Бессонов и не задумывается.

Уничтожая общественный характер политической экономии, наш автор за волосы тянет на подмогу Маркса. Он заявляет, что «Маркс думал совершенно иначе», чем Рубин. «Вспомним, например, как он относился к технологии: «Технология, писал он в «Капитале», раскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а следовательно, и общественных отношений его жизни и вытекающих из ни духовных представлений». Позвольте, как же это так? Только что комментатор Маркса — Рубин — на сотню ладов разъяснял нам, что технология не имеет отношения к социальным формам общественных явлений, что это есть нечто, относящееся к «естественным отношениям предметов», подлежащее всяческому изгнанию из политической экономии в сферу грубых натуралистических категорий. А тут сам Маркс неожиданно заявляет, что технология раскрывает процесс производства общественных отношений человеческой жизни, так как она раскрывает процесс производства их жизни вообще»²⁵. Следовательно, заключает тов. Бессонов, политическая экономя не может абстрагироваться от технологии, должна заниматься ее изучением.

Но ведь в этой цитате Маркс говорит не только об общественных отношениях, но и о духовных представлениях. Что ж, в таком случае, технология должна изучаться, по-видимому, не только наукой об общественных отношениях, — политической экономней, но и той наукой, которая изучает духовные представления. Ведь и та и другая находятся в известной связи с технологией, зачем же тогда оказывать незаслуженное предпочтение только одной из них, а не предоставить несчастную технологию обеим наукам?

С другой стороны, в цитате, на которую пытается опереться тов. Бессонов, Маркс ни одним словом не упоминает о невозможности абстрагироваться в политической экономии от технологии. Он говорит только о том, что технология находится в связи с производственными отношениями, что она объясняет нам непосредственное материальное производство, в процессе которого происходит производство и создание общественных отношений. Но ведь этого никто и не думает отрицать, и весь спор идет совсем в иной плоскости. Из того же, что технология связана с экономическими отношениями, ни в коем случае еще не следует, что и та и другие непременно должны изучаться в пределах одной и той же науки.

Маркс отнюдь не поддерживает тов. Бессонова, не намеревается включать технологию в предмет политической экономии. Разделение труда, существующее между различными науками, вызвано особенностями изучаемых ими явлений. Оно установилось, в значительной мере, благодаря трудам основоположников марксизма, является существенно необходимым для целей познания объективной действительности. Поэтому механика должна остаться и впредь предметом изучения для механики же, техника — науки о технике, технология — технологии. Что же касается производственных отношений, то они должны изучаться, как и ранее, политической экономией. Но так как в ряде мест все эти науки весьма близко между собой соприкасаются, непосредственно подходят друг к другу, то подобное деление, как и всякое иное, неизбежно будет относительным, а не абсолютным, материал, обрабатываемый одними науками, будет служить предпосылкой для предмета, изучаемого другой наукой. Но это обстоятельство, ни в коем случае, не должно смущать исследователя, не должно заставлять его объединять все эти науки.

Классическая политическая экономия не могла последовательно провести различие между материально-технической и социальной сторонами процесса производства. Она смешивала их воедино, отождествляла социально-экономические формы вещей с их материальной сущностью. В этом отношении она вообще приближается к буржуазной теоретической экономии, приписывающей естественным свойствам вещей те или иные общественные определения. Маркс жестоко критикует и беспрестанно высмеивает предшествовавшую ему экономическую мысль за этот ее недостаток. Он ставит в вину Адаму Смиту, что тот «перечисляет те предметы, те вещественные элементы, которые образуют основной капитал, и те, которые образуют оборотный капитал, как будто такое предназначение присуще предметам вещественно, от природы, как будто эти категории вытекают не из определенных функций этих предметов в капиталистическом процессе производства»²⁶. Разницу между основным и оборотным капиталом следует выводить не из естественных свойств этих предметов, а из выполняемой ими экономической роли.

В противоположность классикам, в отличие от всей буржуазной политической экономии, считавшей и считающей палку дикаря таким же капиталом, как и фабрику английского капиталиста, Маркс указывает, что сущность экономических категорий следует искать не в свойствах вещей, а в скрытых за ними общественных отношениях производства. Он отмечает «присущий буржуазной политической экономии фетишизм, который общественный, экономический характер, накладываемый на вещи общественным процессом производства, превращает в естественный, из самой природы вещей вытекающий характер Так, напр., «средства труда суть основной капитал», есть схоластическое определение, ведущее к противоречиям и путанице». Правильный, единственно научный метод анализа экономических категорий заключается не в исследовании их естественного характера, а в нахождении их общественной сущности. «Средства труда только тогда являются основным капиталом, когда процесс производства есть вообще капиталистический производственный процесс, и, следовательно, средства производства — вообще капитал, если они обладают экономическим общественным характером капитала, и, с другой стороны, они являются основным капиталом лишь в том случае, если они известным определенным образом переносят свою стоимость на продукт»²⁷. Во всех анализируемых им категориях Маркс с величайшим искусством отыскивает этот экономический, общественный характер. Это отличает его теорию от буржуазной экономической науки, является одной из значительнейших заслуг Маркса в области политической экономии. Вместе с тем, присущий построениям Маркса, общественный подход помогает ему в анализе наиболее сложных, наиболее запутанных категорий буржуазного способа производства, дает руководящую нить, ведущую к пониманию сокровенного смысла этих категорий.

Последовательно проведенная общественная точка зрения помогла Марксу проникнуть в глубь экономики буржуазного общества. Установив в качестве исходного положения, что, «как и при всякой исторической, социальной науке, по отношению к экономическим категориям нужно постоянно иметь в виду, что как в действительности, так и в голове здесь дан субъект, — в нашем случае современное буржуазное общество, — и что поэтому категории выражают формы бытия, условия существования, часто только отдельные стороны этого определенного общества, этого субъекта»²⁸, он все время неизменно придерживается этих основных, для его экономической системы, положений. Даже тогда, когда социально-экономическая сторона явления исключительно тесно сплетена с материально-вещественной, Маркс умело выделяет первую, как составляющую истинный объект политической экономии, хотя она и возникает на основе второй. Как на один из многих примеров можно указать на различие, проводимое Марксом между основным и оборотным капиталом. В органическом составе капитала Маркса интересует прежде всего собственно органический состав капитала, а не его технический состав хотя обе эти стороны проблемы неразрывно связаны и взаимно обусловлены. Вопреки всему этому, тов. Бессонов отрицает общественный характер политической экономии Маркса, отвергает мысль об его общественном подходе к анализу экономических явлений. Если И. Рубин отмечает эту сторону экономической теории Маркса, как его «великую заслугу», то тов. Бессонов немедленно начинает возражать. «Странно, однако, что Маркс ни разу заметил и ни разу не указал на эту свою «великую заслугу» перед политической экономией, ни разу не отметил той «совершенно новой методологической постановки экономических проблем», которая, по словам Рубина, заключается в том, что он — Маркс — в отличие от своих предшественников не смешивал «социальных форм» с «материально-техническим процессом производства, а «строго», «последовательно» и «точно» различал их. Молчание Маркса объясняется очень просто. Рубин просто-на-просто приписал Марксу свое собственное и притом совсем неверное измышление»²⁹. И далее тов. Бессонов, не смущаясь, утверждает, что Маркс и не думал различать общественной стороны производства от материально-технической, а объединял их в своей политической экономии. И совсем не в этом заключается различие между ним и классической политической экономией. Единственный разделяющий их момент заключается лишь в том, что Маркс понимал преходящий характер капитализма, а классики считали этот способ производства вечным и естественным. Тов. Бессонов не видит того, что Маркс смог дать анализ капитализма, как исторически преходящего, только потому, что он изучал не материально-техническую сторону производства, а общественную. Он считает, что если бы Маркс действительно захотел, в противоположность классикам, отказаться от смешения материально-технических и общественных элементов производства, то он обязательно заявил бы об этом прямо и громогласно. А между тем, как известно, Маркс нигде не поставил себе в заслугу отказ от отождествления этих сторон производства. Следовательно, заключает тов. Бессонов, он ничего нового в этом вопросе, по сравнению с классической политической экономией не внес, остался, в основном, на разделяемой ими точке зрения.

Затем наш автор берется доказать, что Маркс всегда отстаивал отождествление социально-экономической и материально-технической сторон производства, и не только сам не проводил различия между ними, но активно боролся с теми, кто был против подобного отождествления и, считая их точку зрения неправильной, «решительно разоблачил подобную ошибку». Это он сделал, по мнению тов. Бессонова, в нижеследующей цитате, которая почему-то опять-таки фигурирует в разбираемой статье в значительно урезанном, куцом виде. «Взгляд, согласно которому лишь распределительные, а не производственные отношения должны рассматриваться как исторически данные, есть, с одной стороны, взгляд только что пробудившейся, но еще связанной критики буржуазной экономии. С другой стороны, он покоится на смешении и отождествлении общественного процесса производства с простым процессом труда, который должен был бы совершать и ненормально изолированный человек, очутившийся вне всякого содействия со стороны общества. Поскольку процесс труда есть только процесс между человеком и природой, его простые элементы общи всем формам общественного развития. Но каждая определенная историческая форма этого процесса развивает далее его материальные основы и его общественные формы»³⁰.

Не найдя у Маркса подтверждения своей точки зрения, тов. Бессонов, за неимением лучшего, приводит начало этой цитаты, отбрасывая две последние фразы. Он, очевидно, надеется, что читатель его статьи окажется настолько доверчивым, что поверит, будто бы слова Маркса поддерживают защищаемые и положения. Между тем, на самом деле, данный отрывок опять-таки говорит отнюдь не в пользу тов. Бессонова. Маркс подчеркивает значение производственных отношений, отмечает, что общественный процесс производства, в силу присущих ему общественных черт, отличается от простого процесса труда. Поэтому процесс труда должен рассматриваться не как таковой, не как обмен веществ между человеком и природой, не как внеисторический процесс, а как определенная историческая и общественная форма процесса производства. Последний же характеризуется только развитием обеих его сторон — «материальных основ» и «общественных форм». Таким образом, Маркс действительно «решительно разоблачает» ошибку… самого тов. Бессонова, считает нужным различать «материальные основы» и «общественные формы». Нам остается только от души посочувствовать положению тов. Бессонова, который, чувствуя слабо и неустойчивость своей позиции, готов, подобно утопающему, судорожно уцепиться за любую соломинку, за любую фразу Маркса, не обращая никакого внимания на ее смысл, на ее действительное содержание.

Впрочем, отождествление тов. Бессоновым материально-технической и социально-экономической сторон процесса производства не является случайной ошибкой или недоразумением. Несомненно, что мы имеем здесь дело с целой системой взглядов, с особой концепцией, ловко и умело ревизующей Маркса. Эта концепция ведет к превращению марксистской экономической теории в теорию, ничем не отличающуюся от взглядов любого представителя буржуазной политической экономии. Все старания тов. Бессонова направлены на доказательство того, что Маркс не различал, не дифференцировал различных сторон процесса производства материальной жизни. Он всячески старается растворить общественные отношения производства в материальных основах этого процесса, превратить политическую экономию из общественной науки в вульгарно-натуралистическую теорию. Стирая различие между общественной формой и материальным содержанием, посредством уничтожения своеобразия первой, тов. Бессонов тем самым не только лишает политическую экономию ее исторического и социального характера, но под покровом громких слов и ультра-«материалистических» высказываний увековечивает капиталистический способ производства, опрокидывает Марксову теорию социальной революции. Последняя может быть научно познана только на основе анализа противоречия между социально-экономической и материально-технической сторонами процесса производства, а отнюдь не посредством их отождествления.

Став на грубо-натуралистическую точку зрения, тов. Бессонов, разумеется, не видит, да и не может увидеть, различия между Марксовой экономической наукой и буржуазной политической экономией, солидаризируется с последней. Буржуазные экономисты всех школ и направлений (о социальном направлении мы сейчас не говорим) всегда и везде приписывали и приписывают самим вещам их свойство выполнять те или иные общественные функции, считают, что это свойство является их естественным качеством. Тов. Бессонов рабски следует по этому пути, повторяет ошибки буржуазной политической экономии. Он также предлагает искать сущность общественных отношений в естественных свойствах вещей, в технологических процессах, происходящих в этих вещах и между ними. При чем эта вульгарна точка зрения, против которой неустанно боролись основоположники научного социализма, точка зрения, заранее отказывающаяся проникнуть вглубь экономики данного общества, приписывается им Марксу. «Впервые к истории человеческой мысли установив значение технологии для раскрытия общественных отношений производства, гениальный мыслитель, в меру своих сил и способностей, неустанно пытался овладеть тайнами технологических процессов, тщательно отыскивая в них то, что могло помочь ему раскрыть тайну общественных отношений»³¹. Или, иначе говоря, не верьте, когда вам говорят, что «экономические категории — это абстракции общественных отношений производства». Совсем не в этом заключается их сущность и не здесь отыскивал Маркс разрешения экономических вопросов и проблем. На самом деле, экономические категории представляют собой ничто иное, как технологические процессы, ибо в этих процессах скрыта тайна общественных отношений. Что может быть проще и «материалистичнее» подобного положения? Так, напр., капитал, с этой точки зрения, будет представлять собой способность средств и орудий производства, посредством известных технологических процессов, создавать новые предметы, взамен потребленных в процессе производства. Деньги будут представлять собой технологический процесс транспортирования стоимостей. Абстрактный же труд является технологическим расходованием физиологической энергии человека. И эта ревизионистская точка зрения, с самым серьезным видом, преподносится тов. Бессоновым читателю, как доподлинный марксизм, «очищенный» от рубинских извращений. Действительно, мы имеем здесь полное очищение политической экономии от всяких и всяческих следов марксизма.

Попытка тов. Бессонова свести общественные отношения производства к технологическим процессам является в корне антимарксистской, явно ревизионистской. Вместе с тем она характеризует всю основную теоретическую установку нашего автора, дает нам основание заявить об отходе некоторых наших экономистов от марксистской политической экономии. В начале настоящей статьи нам пришлось уже упомянуть, что политическая экономия является далеко не единственной наукой, в которой замечаются немарксистские выступления, различного рода теоретические уклоны. Между всеми подобными выступлениями, несмотря на то что они имеют место в самых различных науках, существует известная связь и соответствие. Диалектический материализм, представляя собой марксистскую философию, является всеобщим методом познания. Он ставит и разрешает, в наиболее общей форме, все те основные методологические вопросы, с которыми приходится сталкиваться другим, более конкретным общественным наукам. Поэтому и те ревизионистские поползновения, которые имеют место в области философии, тесно связаны с подобными же попытками в других науках, ставят, в основном, те же самые вопросы, но только в несколько ином аспекте. Большинство тех проблем, которые теперь, в их экономическом приложении, затрагивает тов. Бессонов, в ином виде, в несколько иной форме служили не так давно объектом самой ожесточенной дискуссии в области марксистской философии. В словах и утверждениях тов. Бессонова сплошь и рядом проскальзывает антидиалектическая, механическая (или, если хотите, «механистическая») концепция наших механистов. Между ними и тов. Бессоновым замечается определенное идеологическое родство.

Основное утверждение тов. Бессонова, к которому по существу сводится вся его «критика» И. Рубина, заключается в провозглашении необходимости осуществить «сведение» общественных отношений к технологическим процессам, к материально-техническим процессам, как это будто бы делал Маркс. Сущность общественных отношений следует искать в технологических тайнах. Соответственно этому политическая экономия должна изучать не производственные отношения, а материально-технический процесс производства, его вещественную сторону. Так как социально-экономические отношения вырастают на материальной основе, ею обусловливаются, то они не заключают в себе ничего такого, что не могло быть познано посредством изучения этой материально-технической основы. Если Маркс подчеркивает связь производственных отношений с процессом материального производства, тов. Бессонов немедленно делает из этого вывод, что производственные отношения могут быть исследованы только посредством изучения процесса материального производства и исходя из его вещественно-технологической сущности. «Мало того, Маркс не только считает невозможным понять общественные отношения без установления их связи с материальным производством, но он прямо говорит здесь, что единственно научный, метод изучения заключается именно в том, чтобы, исходя из материального производства, понять развитие общественных и духовных отношений»³². А, исходя из этого, уже совсем легко приписать естественным свойствам вещей их общественные функции. «Вещи, по Марксу, различаются между собой, прежде всего, по своим естественным свойствам и качествам. Казалось бы, что это различие целиком натуралистическое, а не общественное. И, тем не менее, Маркс думал иначе»³³, приписывал естественным свойствам вещей их общественные качества.

В своем стремлении включить технологию в предмет политической экономии Бессонов начинает говорить, что Маркс различал вещи по их «естественным свойствам и качествам». По мнению тов. Бессонова, согласно этим естественным свойствам и различаются между собою предметы труда, орудий труда, сырой материал и т. д. «Мир материальных вещей, — пишет он, — распадается по Марксу: 1) на продукты труда, 2) на предметы труда, 3) на орудия труда»³⁴. Таким образом, это различие, думает тов. Бессонов, является естественным, а не историческим и социальным. Между тем, на самом деле вещи разделяются на средства труда и орудия труда, отнюдь не согласно их естественным свойствам, а соответственно их исторической и общественной роли. Первый взгляд есть точка зрения буржуазной политической экономии. Маркс же всегда отстаивал историчность подобных делений. В той главе «Капитала», на которую в подтверждение своей точки зрения ссылается тов. Бессонов, он пишет, что здесь «процесс труда необходимо рассмотреть сначала независимо от какой бы то ни было определенной общественной формы»³⁵. В этом месте Маркс как раз дает те определения, которые он много раз называет «бессодержательными» и «шаблонными», для того чтобы на их основе перейти затем к общественной характеристике процесса труда. А тов. Бессонов представляет это место «Капитала» так, как будто бы Маркс из естественных свойств вещей выводил их общественные различия, отрицал за самими этими вещами их общественные качества, их общественные функции. И здесь он противоречит, прежде всего, самому себе. Несколькими страницами ранее тов. Бессонов сам усиленно подчеркивает, что материально-технические элементы производства обладают социальными свойствами, беспрестанно восклицал: «Кто посмеет отказать этому материальному производству в эпитете “социальное” и “историческое”? Кто осмелится утверждать, что Маркс хоть в одном месте и хоть одни словом называл материальное производство “несоциальным” и “неисторическим”»³⁶. Действительно, кто стоит на такой точке зрения? Мы опасаемся, что нам придется указать на одного подобного смельчака.

Вопрос о «сведе́нии», в несколько завуалированной форме подаваемый в статье тов. Бессонова, когда он настаивает на разрешении тайн общественных отношений тайнами технологических процессов, был в ином, общем виде центральным вопросом в спорах с механистами. Их основная точка зрения заключалась в том, что они признавали возможным исчерпывающее сведение более сложных явлений к простым закономерностям, лежащим в их основе. Согласно этой точке зрения, биологические явления можно целиком свести к физическим и химическим. Физико-химические же явления в свою очередь могут быть сведены к механическим. Мышление можно полностью объяснить через познание физико-химических законов, которыми оно полностью исчерпывается. Социальные же явления также могут быть сведены к этим естественным законам и закономерностям (к технологии, как утверждает тов. Бессонов). В происшедшей засим дискуссии это основное положение механистов было подвергнуто жестокой критике. Тогда же была доказана полная ненаучность и антидиалектичность подобного «сведения», было установлено, что «сознание нельзя ни сводить к движению материи, ни объяснять этим движением. Способность материи ощутить и мыслить представляет собой некое специфическое и основное свойство или «качество ее, которое не может быть сведено не только к механике, но и к какой-либо другой форме движения. И так как ощущение и сознание присущи в той или иной степени органической жизни, то выходит, что и биология также не может быть «сведена» не только к механике, но и физическим и химическим процессам»³⁷. Между всеми этими законами и процессами должны быть установлены известная связь и преемственность. Но при этом новое, специфическое качество, составляющее особенность данного явления, должно быть исследовано именно как новое качество во всем его своеобразии, целиком ни к чему другому не сводимое.

Теперь этот же самый, далеко не новый вопрос о «сведе́нии» сложных явлений к более простым, одних качеств к другим вновь поднимается статьей тов. Бессонова применительно к политической экономии. Спрашивается, можем ли мы свести политическую экономию к технике и технологии; можем ли мы искать разгадку тайн общественных отношений производства только в технологических процессах? Нам представляется, что этого ни в коем случае нельзя делать, и что Маркс, имя которого без конца употребляет тов. Бессонов, без должных к тому оснований, никогда не разделял подобной сверхнатуралистической точки зрения. И это так не только потому, что «сведе́ние» с общефилософской, с диалектической точки зрения не выдерживает никакой критики, является недопустимым и ненаучным приемом. В области общественных наук теоретическим представителям буржуазии всегда было выгодно применять естественные законы к объяснению общественных явлении. Достаточно вспомнить хотя бы об органической теории. В противоположность подобным заведомо апологетическим приемам, диалектический материализм придерживается другой точки зрения, которая способствует наиболее глубокому познанию данного круга явлений. Диалектический материализм считает, что общественные явления вообще не могут быть познаны посредством изучения естественных закономерностей. «Диалектический материалист не станет объяснять общественные явления биологическими законами или законами физики и химии. Механический же материализм неизбежно требует такого перенесения законов физики и химии на общественные явления»³⁸, аналогично тому, как тов. Бессонов требует объяснять общественные отношения посредством одних лишь технологических процессов.

Общественные отношения производства возникают на материально-технической основе, ею обусловливаются. Но вместе с тем, и этого ни в коем случае нельзя забывать, эти отношения представляют собой, по сравнению с материально-технической стороной процесса производства, по сравнению с происходящими в ней технологическими процессами, некоторое новое качество, обладающее своеобразными, специфическими закономерностями. И эта специфичность общественных отношений производства делает невозможным их изучение с помощью наук технического порядка. Необходимо существование особой, социальной науки, специально изучающей производственные отношения, учитывающей, что ее предмет вырастает в процессе материального производства, но при этом не отказывающейся от выявления этих отношений во всем их своеобразии, во всей их специфичности, изучающей их как некоторое особое, новое качество. И поэтому никогда и никакой технологический процесс, как бы глубоко мы ни познавали его тайны, не сможет объяснить нам тайну общественных отношений. Проникновение вглубь экономики буржуазного общества предполагает детальное изучение именно этой экономики, а не каких-либо естественных свойств предметов, предполагает познание общественных отношений, во всей их особенности и своеобразии.

Точка зрения тов. Бессонова и методологически, и по существу является в корне неправильной, возвращает нас к этапу, уже давно пройденному развитием научной экономической мысли. Маркс и Ленин, в свое время, с достаточной ясностью показали, что политическая экономия не является наукой о материальном производстве, которое с его вещественной стороны изучается технологией. Они доказали, что превращение нашей науки в учение о «производстве материальных ценностей» льет воду на мельницу буржуазии, представляет собой ловкий апологетический прием, отнюдь не уточняющий наших экономических представлений и понятий. «Какой смысл в этом обвинении? — пишет Ленин о выступлении Сисмонди против классиков. — Оно основано лишь на крайне ненаучном понимании самого предмета политической экономии. Ее предмет вовсе не «\“производство материальных ценностей”, как часто говорят (это — предмет технологии), а — общественные отношения людей по производству. Только понимая “производство” в первом смысле, и можно выделять от него особо “распределение”, и тогда в “отделе” о производстве, вместо категорий исторически определенных форм общественного хозяйства, фигурируют категории, относящиеся к процессу труда вообще: обыкновенно такие бессодержательные банальности служат лишь потом к затушевыванию исторических и социальных условий! (Пример — хоть понятие о капитале). Если же мы последовательно будем смотреть на “производство”, как на общественные отношения по производству, то и “распределение” и “потребление” потеряют всякое самостоятельное значение. Раз выяснены отношения по производству, тем самым выяснилась и доля в продукте, приходящаяся отдельным классам, а, следовательно, “распределение” и “потребление”. И, наоборот, при невыясненности производственных отношений (напр., при непонимании процесса производства всего общественного капитала в его целом) всякие рассуждения о потреблении и распределении превращаются в банальности или невинные романтические пожелания»³⁹. А ныне тов. Бессонов уверяет нас, что он защищает марксизм от «выхолащивания», когда предлагает политической экономии изучать «бессодержательные банальности» технологического порядка. Неужели так уж трудно понять, что подобная точка зрения непосредственно ведет к «затушевыванию исторических и социальных условий».

Современные теоретико-экономические разногласия непосредственно соприкасаются с философской дискуссией еще в одном существенном пункте, в вопросе о реальности общественных явлений. Как А. Кон, так и С. Бессонов следуют в этом вопросе по стопам Л. И. Аксельрод, являются ее непосредственными учениками и последователями. Они считают, что если общественные отношения не заключают в себе чувственно осязаемой материи, то они должны быть признаны нереальными, объективно не существующими. А так как политическая экономия, очевидно, изучает только реальные явления, то общественные отношения производства обязательно должны заключать в себе какую-то материю. Отсюда следует, что производственные отношения непременно должны отождествляться с материально-технической стороной процесса производства. В противном случае, эти отношения становятся не материальными, следовательно, не реальными, чем-то сугубо идеалистическим.

Согласно этому А. Кон в публичной дискуссии заявил, что если Рубин считает, что в производственных отношениях, в частности в стоимости, не содержится материи, то «таким методом разъединяются общественные и материальные элементы марксовой теории, и материалистическое учение Маркса превращается в невинное идеалистическое варево: стоимость, которая является производственным отношением, объявляется нематериальным, следовательно, объективно не существующим явлением»⁴⁰.

Ныне тов. Бессонов, который так и не сумел найти в абстрактном труде искомую им чувственно-осязаемую материю, уверяет, что абстрактный труд не реален. Реальностью, по его мнению, обладает лишь такой труд, который является не общественным понятием, а технико-материальным. Иначе говоря, «реален лишь конкретный труд».

Рассуждения тов. Кона, критические уверения тов. Бессонова основаны на неправильном понимании данного вопроса, его механической трактовке. Производственные отношения не содержат в себе чувственной материи, но от этого они не становятся нереальными. Отношения между людьми, абстрагируемые в экономических категориях, и не могут содержать в себе материи, ибо они являются именно общественными отношениями, а не материальными предметами, осязаемыми вещами. Диалектический материализм не стоит на натуралистической, механической позиции. Он считает, что все общественные отношения, все экономические категории, как и многие другие реальные понятия, хотя и не заключают в себе «ни атома материи», но отнюдь не перестают быть от этого объективно существующими, реальными отношениями, не становятся голыми идеалистическими абстракциями. Так, например, «стоимость существует не только в абстракции, а выражает реальные отношения»⁴¹, хотя в ней самой и не содержатся материально-вещественные элементы. Это обстоятельство, отсутствие в стоимости материи, при несомненной реальности этой категории, отмечает в своих философских тетрадках также и Ленин. Он делает к словам Гегеля, что «можно ли было бы подумать, что философия станет отрицать истину умопостигаемых сущностей потому, что они лишены пространственной и временной чувственной материи», следующее замечание: «И тут Гегель прав по сути: стоимость есть категория, которая лишена вещества чувственности, но она истиннее, чем закон спроса и предложения»⁴².

Став же на позицию отрицания реальности общественных отношений, наш автор должен и далее последовать по стопам Аксельрод, — признать классы и классовые отношения реально не существующими. Поэтому тов. Бессонов стоит на неправильном пути, когда он заявляет, что если в предмет политической экономии, в изучаемые ею отношения производства не будет включена непосредственно материя, — материально-техническая сторона производства, изучаемая технологией, то тогда будто бы политическая экономия превратится в идеалистическую науку «в на редкость чистую «социологическую» науку об абсолютно чистых и абсолютно социальных отношениях»⁴³. Политическая экономия Маркса изучает именно производственные отношения. Она является социальной, а не натуралистической или технологической наукой, и при этом неизменно остается сугубо реальной и материалистической. Этот наглядный пример как нельзя лучше показывает несостоятельность точки зрения тов. Бессонова.

* * *

Для вящшего подкрепления своих более чем шатких положений тов. Бессонов неустанно призывает, на помощь грозные имена Струве, Штольцмана, Амонна, устрашая этим всех тех, кто с ним не соглашается. Бесспорно, конечно, что социальное направление в современной буржуазной политической экономии представляет собою очередную вылазку идеализма, очередную попытку противопоставить Марксу более или менее законченную буржуазную экономическую теорию. Несомненно поэтому, что против социальной школы необходимо ополчиться каждому марксисту, всем тем, кто придерживается марксовой политической экономии. Против этого направления должна быть развернута ожесточенная борьба, которая должна воочию показать никчемность выставляемой ими теории. Тот факт, что многие наши марксисты-экономисты осознали всю важность и настоятельную необходимость борьбы за полное сокрушение социального направления, представляет собой весьма положительное явление. Но очень плохо, когда у страха глаза чересчур велики. Борьба с социальным направлением ни в коем случае не должна приводить к взаимным, необоснованным обвинениям в «социологизме», не должна заставлять пересматривать и «уточнять» экономическую теорию Маркса, переходить к вульгарно-натуралистической ее трактовке. Политическая экономия Маркса, его метод и без подобных «уточнений» служит в достаточной степени острым и надежным орудием против социальной школы.

Субъективно тов. Бессонов преследовал, быть может, очень важную и существенную задачу, борьбу с социальным направлением. Однако он невольно перегнул палку и, на основе свойственного ему механического, антидиалектического подхода к объяснению общественных явлений и отношений, сам стал изменять основным положениям марксистской политической экономии. За это и следует критиковать его статью, за это и следует дать соответствующий отпор защищаемой им точке зрения.

Марксизм должен вести постоянную, непрерывную борьбу с буржуазной экономической мыслью. Но эта борьба должна быть борьбой на да фронта. Необходимо бороться не только с социальным направлением, но и со свойственными буржуазной политической экономии натуралистическими тенденциями. Марксистская экономическая теория не примыкает ни к одной из этих крайностей, в равной степени удалена от них.

Концепция тов. Бессонова является неправильной от начала до конца. Спасаясь от социального направления, он приближается к другому направлению буржуазной политической экономии. Тем самым он нарушает чистоту Марксова учения, делает ряд существенных ошибок. В настоящей статье мы остановились исключительно на предмете экономической теории Маркса, так как мы считаем, что этот вопрос является основным и решающим вопросом для всей марксистской политической экономии. Многочисленные ошибки, делаемые тов. Бессоновым в других вопросах, естественно, остались поэтому за пределами изложения. Они могут стать объектом для другой, отдельной статьи.

Примечания

---

1. С. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, журнал «Проблемы Экономики» №№ 1 и 2. Все цитаты, в дальнейшем, приводятся по № 1. ↩

2. И. Рубин, Очерки по теории стоимости Маркса, 3‑е издание, стр. 10. Курсив здесь и всюду дальше, где это особо не оговорено, принадлежит цитируемому автору. ↩

3. Там же, стр. 11. ↩

4. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 124. ↩

5. Бухарин, Политическая экономия рантье, 1924 г., стр. 13. ↩

6. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 130. ↩

7. Ленин, Маркс, Энгельс, марксизм. Сборник Института Ленина, 1925 г, стр. 17. Курсив наш. Г. Д. ↩

8. Ленин, Сочинения, 2‑е издание, 1926 г., т. II, стр. 371. ↩

9. Энгельс, Карл Маркс. Критика политической экономии, — «Под Знаменем Марксизма» № 2—3, 1923 г., стр. 56. Курсив наш. Г. Д. ↩

10. Кон, Курс политической экономим, 2‑е издание, 1928 г., стр. 11. См. также Кон, Лекции по методологии политической экономии. ↩

11. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 132. ↩

12. Маркс, Предисловие к Критике политической экономии, УкрГИЗ, 1923 г., стр. XII. ↩

13. Ленин, К вопросу о диалектике, — «Под Знаменем Марксизма» № 5—6. ↩

14. Рубин, Очерки по теории стоимости Маркса, стр. 10. ↩

15. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 129. ↩

16. Абезгауз, Дукор, Ноткин. Некоторые вопросы, политической экономии в освещении тов. А. Ф. Кона, — «Вестник Коммунистической Академии» № 25, стр. 216. ↩

17. Рубин, Современные экономисты на Западе, стр. 188—189. ↩

18. Маркс, Наемный труд и капитал, «Красная Новь», 1922 г., стр. 46—47. ↩

19. Бухарин, Политическая экономия рантье, 1924 г., стр. 29. ↩

20. Рубин, Очерки по теории стоимости Маркса, стр. 11. ↩

21. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 135. ↩

22. Рубин, Очерки по теории стоимости Маркса, стр. 22. ↩

23. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 139. ↩

24. Там же, стр. 139. ↩

25. Там же, стр. 139. ↩

26. Маркс, Капитал, т. II, 1918 г., стр. 180. Курсив наш. Г. Д. ↩

27. Маркс, Капитал, т. II, стр. 204. Курсив наш. ↩

28. Маркс, Введение к Критике политической экономии, стр. 21. ↩

29. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 133—134. ↩

30. Маркс, Капитал, т. III, ч. 2, 1923 г., стр. 422. Курсив наш. Г. Д. ↩

31. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 140. Курсив наш. Г. Д. ↩

32. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 139—140. В первом случае подчеркнуто нами. Г. Д. ↩

33. Там же, стр. 141. ↩

34. Там же, стр. 141. ↩

35. Маркс, Капитал, т. I, 1920 г., стр. 153. ↩

36. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 135. ↩

37. А. Деборин, Диалектика и естествознание, стр. 71—72. ↩

38. Там же, стр. 327. ↩

39. Ленин, К характеристике экономического романтизма, Соч., 2‑е изд. 1926 г., т. II, стр. 64. Курсив наш. Г. Д. ↩

40. А. Кон, выступление по докладу Рубина. См. Рубин, Абстрактный труд и стоимость в системе Маркса, стр. 53. ↩

41. А. Деборин, Диалектика и естествознание, стр. 248. ↩

42. Ленинский сборник IX, стр. 187. ↩

43. С. Бессонов, Против выхолащивания марксизма, стр. 144. ↩