Дашковский И. Международный обмен и закон стоимости¹

Журнал «Под знаменем марксизма», 1927, №4, с. 131—151; №5, с. 59—91

Статья вторая²

Закон стоимости в национальном и мировом хозяйстве

Основное положение классической теории гласит, если участниками интернационального менового оборота являются страны, находящиеся на разных ступенях развития производительных сил (у классиков речь, собственно, идет только о различии естественных условий), то обмен неизбежно принимает форму неравенства: большее количество труда менее производительной страны обменивается на меньшее количество труда более производительной страны. Пропорции обмена определяются не издержками производства, а уравнением взаимного спроса. Другими словами, обмен происходит не на эквивалентных началах и не определяется законом стоимости. Точка зрения классиков пользуется очень большим распространением и в современной марксистской литературе, в частности под формулу неэквивалентного обмена теперь принято подводить почти всякий обмен неравных количеств труда. Классическую теорию отчасти поддерживал, как увидим дальше, и Маркс. Отнюдь не собираясь опровергать действительных фактов неэквивалентного обмена между странами, — эти факты настолько бьют в глаза, что отрицать их было бы смешно, — мы полагаем, однако, что здесь происходит смешение понятий.

1) То, что принято считать неэквивалентным обменом, на самом деле является обычным обменом эквивалентов и не нарушает законов стоимости; 2) действительно неэквивалентный обмен вытекает не из тех обстоятельств, которые обычно принято считать причинами такого обмена, не из различий в уровне производительности разных стран, а из специфических условий современной эпохи, связанных, главным образом, с миграцией капиталов и рабочей силы.

Займемся прежде всего обоснованием первого положения.

Существует три причины, в силу которых работники в течение равных промежутков времени создают разное количество продуктов, и при известных условиях разные стоимости. Первая причина — различное органическое строение «капитала». (Мы берем это понятие в «материальном» смысле, как совокупность средств производства и рабочей силы). Вторая — разная производительность труда, обусловленная естественными и техническими моментами. Третья — разная интенсивность труда. Само собою понятно, что мы рассматриваем все эти причины действующими предварительно в пределах одной и той же отрасли хозяйства, ибо только в этих пределах можно сравнивать результаты труда прямым подсчетом количества произведенных товаров. При разнородном производстве такой подсчет невозможен, следовательно, невозможно и непосредственное сравнение производительности. Кроме того, при переходе от однородных к разнородным отраслям видоизменяется отчасти и смысл законов, вытекающих из действия названных причин.

Начнем с первой причины. В каком смысле различный органический состав капитала влияет на результаты трудового процесса? Различие составов, как известно, означает, что равновеликие капиталы делятся в неодинаковой пропорции на постоянный и переменный капитал. Каждый рабочий в предприятии, кроме создания новой стоимости, переносит на продукт стоимость, равную расходуемой части постоянного капитала. Очевидно, что эта перенесенная стоимость будет тем больше, чем выше органический состав капитала. Чем больше эта перенесенная стоимость, тем в большем количестве готовых продуктов она должна выразиться — при прочих равных условиях. Следовательно, одни и те же рабочие, при одинаковой затрате сил, создавая в единицу времени равные новые стоимости, перенесут на готовый продукт неодинаковые стоимости постоянного капитала, в соответствии с удельным весом последнего в разных предприятиях. А так как в произведенном продукте часть, соответствующая вновь созданной стоимости, внешним образом не отличается от другой части, представляющей перенесенную стоимость постоянного капитала, то в общем итоге получается, что результат труда одинаковых рабочих в одинаковое рабочее время выражается в различим количестве продуктов и в различной стоимости этих продуктов.

Перейдя в область международных экономических отношений, этот закон получает следующее выражение:

«Если английский и индийский прядильщик работают равное число часов и с равной интенсивностью, то в течение недели они создадут равные стоимости. Однако, несмотря на это равенство, существует колоссальное различие между стоимостью недельного продукта англичанина, который работает с помощью мощных автоматов, и стоимостью недельного продукта индийца, который имеет в своем распоряжении только ручную прялку. Английский прядильщик в течение одного дня превращает пряжу во много сотен раз большие массы хлопка, прядильных инструментов и т. д. И сохраняет он в своем продукте во много сотен раз большую капитальную стоимость. Если бы даже в созданная его дневным трудом стоимость... была равна стоимости, произведенной индийцем, однако, его дневной труд не только в большем количестве продуктов, но и в бесконечно большей стоимости этих продуктов, в той старой стоимости, которую он переносит на готовый продукт, и которая снова может функционировать в качестве капитала».³

Этот закон имеет силу не только в пределах однородных отраслей промышленности, но и в масштабе всего народного хозяйства. Постоянный капитал, применяемый в производстве, есть результат прошлого труда, который, правда, способен реализовать свою ценность только благодаря присоединению к нему нового труда. Чем значительнее в данной стране накопление прошлого труда, тем большую ценность и тем большую массу продуктов производит национальный труд, даже оставаясь неизменным по своей абсолютной величине. Правда, та часть годовой продукции, которая соответствует перенесенной части постоянного капитала, должна пойти опять на его восстановление, так что общая сумма стоимости, произведенной годовым трудом, увеличивается по сравнению со стоимостью, которая уже находилась в распоряжении нации, только на вновь созданную в течение года стоимость, пропорциональную затраченному труду. Но, во-первых, постоянный капитал может быть воспроизведен в более производительной форме, хотя и прежней стоимости (лучшие машины и пр.). Прежняя стоимость, прошлый накопленный труд будет представлять собою более значительную производительную силу. Во-вторых, даже при условии воспроизводства постоянного капитала в прежней натуральной форме и с прежней производительностью, все-таки выйдет так, что английский прядильщик воспроизведет снова свои «мощные автоматы», а индийский прядильщик — свою «ручную прялку»: неравенство Англии и Индии воспроизводится постоянно так же, как постоянно воспроизводится классовое отношение между капиталистом и наемным рабочим. В-третьих, легко может случиться, что на воспроизводство старого постоянного капитала затрачивается теперь меньше труда благодаря росту производительности, а в стоимости (или, вернее, в цене) произведенного продукта будет реализована — при благоприятных условиях конкуренции на мировом рынке — величина, соответствующая старой, более высокой стоимости постоянного капитала. Как свидетельствует вся промышленная история, такие возможности гораздо чаще имеются у владельца «мощных автоматов», чем у обладателя «ручной прялки», которому не всегда удается даже восстановить свою старую прялку в цене продукта.

Более высокая стоимость и большее количество продуктов, создаваемых в равные единицы времени, чаще всего идут рука об руку с более низкими ценами этих продуктов, особенно в промышленности. «Относительно фабричных товаров известно, что 1 миллион человек в Англии производит не только гораздо большее количество продукта, но и гораздо большую ценность, чем, напр., в России, хотя единичный товар гораздо дешевле. В земледелии, однако, по-видимому, нет такого же отношения между капиталистически развитыми и относительно неразвитыми нациями. Продукт отсталой нации дешевле, нежели продукт капиталистической нации, по денежной цене. И все же продукт развитой нации является, по-видимому, результатом гораздо меньшего количества труда (в течение года), нежели продукт отсталой нации. В Англии, напр., земледелием занято менее ⅓ рабочих, в России ⅘»⁴ (Маркс дальше оговаривается, что к этим числам надо внести поправку, прибавив к земледельческим рабочим часть промышленных рабочих, которые изготовляют орудия сельского хозяйства, но тем не менее разница остается. И. Д.). Причина различного соотношения промышленных и земледельческих цен заключается отчасти во влиянии естественных факторов, более сильных в земледелии, отчасти в особенностях экономического строя сельского хозяйства отсталых стран.

Таким образом, условия воспроизводства постоянного капитала в связи с различием органического строения капитала являются чрезвычайно важным моментом, характеризующим экономические взаимоотношения стран, хотя они не включают в себе никаких отклонений от общего закона стоимости и оказывают влияние также и во внутренней экономике (напр., в соотношениях цен на промышленные и сельскохозяйственные продукты).

«Если эта часть (постоянный капитал. И. Д.) растет, то растет не только годовое количество продуктов, но и их ценность, даже в том случае, когда годовой труд остается неизменным. Это возрастание представляет форму накопления капитала, понимание которой очень важно».⁵ Не менее важно в связи с этим также напомнить о роли основного капитала, который растет и относительно, и абсолютно вместе с ростом постоянного капитала, как часть последнего. «Где имеется большой постоянный капитал, следовательно, также большой основной капитал там в той части ценности продукта, которая возмещает изнашивание основного капитала, существует фонд накопления; и тот, который его применяет, может его использовать для приобретения нового основного капитала (или также оборотного капитала), не беря ничего для этой части накопления из прибавочной стоимости. Этого фонда накопления нет на тех ступенях производства и у тех наций, где нет большого основного капитала. Это важный пункт. Это фонд для постоянных затрат на улучшения, расширения и т. д.»⁶

Происходит это, как известно, оттого, что в действительности редко бывает, чтобы ежегодно восстанавливалась ровно такая же часть основного капитала, которая изнашивается, что «изнашивание отчасти существует идеально, а реально оно должно быть возмещено in natura лишь по истечении целого ряда лет». Амортизационные фонды оказываются, таким образом, временно свободными для использования в целях расширения производства.

Значение амортизационного фонда специально в области международных отношений Маркс подчеркивает также в одном из писем к Энгельсу. «Что происходит с этим фондом, который ежегодно возмещает двенадцатую долю стоимости машинного оборудования? Не является ли он в действительности фондом накопления для расширенного воспроизводства, если отвлечься от превращения дохода в капитал? Не объясняет ли отчасти существование этого фонда очень большие различия норм накопления капитала у наций, имеющих развитое капиталистическое производство, а, значит, и большой основной капитал, в противоположность, нациям, не располагающим таковым?»⁷

Второе условие неравного «трудообмена» — это различие в самом характере труда, создающего стоимость. Страны и нации отличаются между собою качествами своего типичного среднего труда: квалификацией, умением, ловкостью, выдержкой, напряжением и т. п. Все эти свойства можно условно объединить под общим названием интенсивности национального труда (что не однозначно в данном случае с понятием напряжения труда). Различный по своей интенсивности труд создает в равные промежутки времени неравные стоимости. Это в такой же мере относится к разным нациям, как и к различным индивидам одной и той же нации. Час труда той страны, которая обладает более высокими качествами труда, будет обмениваться на мировом рынке на 2, 3 и более часа труда других стран, характеризуемых меньшей интенсивностью труда. Другими словами: товары, произведенные разными странами, будут иметь на мировом рынке одну цену, но так как первая страна производит в час вдвое больше единиц, то и выручит она соответственно большую сумму денег. По существу здесь нет никакого неравенства в обмене: если произвести предварительно переучет более интенсивного труда на единицы менее интенсивного труда, то он и составит больше рабочего времени: равная мера, прилагаемая к неравным величинам, дает неравные результаты. Несмотря на полное соответствие условий обмена законам стоимости, такой обмен все же образует экономическую базу, позволяющую более развитой стране закрепить за собой и даже систематически усиливать свое господствующее положение, «увековечивая» преимущества своего труда. Более высокая стоимость, реализуемая на мировом рынке в виде большего количества материальных благ, позволяет этой стране затрачивать больше средств на квалификацию подрастающих рабочих поколений, чем это в состоянии делать отсталые страны. Здесь повторяется та же закономерность, которую мы уже отметили, анализируя условия воспроизводства основного капитала. Подобно тому как в результате международного обмена отсталая страна восстанавливает лишь — с грехом пополам — свою ручную прялку, а передовая — мощные автоматы, такое же воспроизводство нищеты и могущества происходит и в отношении качества рабочей силы.

Интенсивность труда, в том смысле, какой мы в данном случае придаем этому термину, есть результат общих экономических, культурных и т. п. условий. В частности он находится в тесной зависимости от уровня технического развития. Но было бы ошибкой думать, что здесь существует полный параллелизм. Не говоря уже о том, что высокий уровень техники сплошь и рядом ведет к деквалификации рабочей силы, физическое истощение наций, идущее параллельно с экономическим «прогрессом», ведет к тому, что часто грубые работы занимают в ней более высокую ступень» (Маркс). Кроме того, по мнению Маркса, очень часто разница между сложным и простым трудом основана на иллюзиях и предрассудках. Таким образом, высота экономического развития и степень интенсификации, (квалификации) труда могут, по крайней мере в некоторых отраслях находиться в обратном отношении. Если, тем не менее, экономически более развитая страна получает за этот труд возмещение как за более интенсивный труд, то это происходит потому что уровень цен определяется размерами производительности общественного труда, а производительность труда есть общий итог, в котором погашается различие между определяющими ее субъективными и объективными факторами. Поэтому страна может, по словам Маркса, выдавать более производительный труд, за более интенсивный. Впрочем, как увидим дальше, это не есть специфическое свойство одного международного обмена и не является нарушением законов стоимости.

Интенсивность труда не только находится в зависимости от экономических и технических условий, но в свою очередь оказывает на них влияние. Конструкция тех или других машин часто приспосабливается к характеру рабочей силы, обслуживающей данную машину или работающей с ее помощью. Так, напр., при конструкции текстильных машин принимаются во внимание национальные особенности труда. Для России фабрикуются прядильные машины меньшей ударности, приспособленные к менее интенсивному труду русского работника; для Англии и Америки ударность веретена выше».⁸ Применение фордовского конвейера находится также в зависимости от национальных особенностей труда.

Более интенсивный национальный труд может реализоваться как труд более высокого удельного веса (resp. менее интенсивный труд, как труд меньшего удельного веса) только потому, что на мировом рынке образуется средний масштаб интенсивности, подобно тому как внутри страны многообразные индивидуальные различия интенсивности также суммируются в среднюю величину. Этот средний масштаб образует общую меру, которая, будучи приложена к неравным величинам, дает неравные измерения. Однако некоторые формулировки Маркса дают повод думать, что он усматривал какое-то принципиальное различие между формой образования категории среднего труда в национальном и мировом хозяйстве. Он говорит:

«В каждой стране существует известная средняя интенсивность труда; труд, не достигающий этой средней степени интенсивности, затрачивает на производство товара более времени, чем общественно-необходимо в этой стране, и потому не является трудом нормального качества. Только та степень интенсивности, которая поднимается выше национальной средней, изменяет в данной стране измерение стоимости простой продолжительностью рабочего времени. Иначе обстоит дело на мировом рынке, которому каждая отдельная страна противостоит, как существенная часть целого. Средняя интенсивность труда изменяется от страны к стране: здесь она больше, там меньше. Эти национальные средние образуют, таким образом, шкалу, единица измерения которой представляет собою единицу среднего мирового труда. Следовательно, более интенсивный национальный труд по сравнению с менее интенсивным производит в равное время большую стоимость, которая выражается в большем количестве денег».⁹

Единственное отличие, которое, действительно, следует установить, это то, что каждая отдельная страна представляет собою «существенную часть целого» в мировом хозяйстве, тогда как отдельный работник в национальном хозяйстве является только ничтожно малой дробью целого. Поэтому понятие «средний национальный труд» со статистической точки зрения представляет собою гораздо более осязательную реальность, чем понятие «средний мировой труд».

В первом случае мы имеем дело со средней, выведенной из громадного количества фактов, что по закону больших чисел обеспечивает ей необходимую достоверность. Во втором случае «средняя» построена на основании нескольких единиц или нескольких десятков «национальных, средних» и представляет собой сугубую абстракцию. Внутри страны «средняя» объединяет вокруг себя плотную массу труда, действительно однородного и равного по интенсивности, от которой только на «периферии» образуются отклонения в ту или другую сторону. «Средняя интенсивность» мирового труда есть только средняя в арифметическом смысле, среди образующих составных частей которой не найдется может быть и двух приблизительно одинаковых элементов. Поэтому она и расплывается в лестницу со ступенями.

Таковы могут быть те соображения, которые побуждают проводить теоретический водораздел между национальным и интернациональным обменом. Но поскольку мы все же вводим понятие среднего мирового труда и оперируем с ним, как с некоторой реальностью, здесь вступают в силу те же законы; которые действуют и в национальном масштабе. В самом деле: почему в пределах той «средней», которая объединяет московских и петербургских ткачей в одну группу, должны действовать другие законы, чем в мировой средней, объединяющей Москву и Ланкашир. Здесь разница в степени, а не по существу.

Третье условие, вызывающее неравный трудообмен — это различия в производительности груда разных стран, поскольку они вытекают не из субъективных, а из объективных факторов производства: естественных и технических условий. Это есть тот случай, который собственно и носит название неэквивалентного обмена. Его, главным образом, и имела в виду классическая школа, хотя она ограничивалась почти исключительно влиянием естественных условий на производительность. Да и сам Маркс резко отличает неравный трудообмен, вытекающий из различий в объективных условиях производства, от неравенства, имеющего место при различиях в интенсивности труда, и склонен, по-видимому, считать первый случай нарушением эквивалентности. Так, в одном месте он говорит: «Закон стоимости в его интернациональном применении претерпевает изменения еще более значительные благодаря тому, что на мировом рынке более производительный национальный труд принимается в расчет тоже, как более интенсивный, пока конкуренция не принудит более производительную нацию понизить продажную цену ее товара до ее стоимости».¹⁰ В другом месте он ссылается на соображения Милля о внешней торговле, с которыми он, по-видимому, вполне солидаризируется: «У Сэя имеется в его примечаниях к переводу Рикардо, сделанному Констанцио, лишь одно правильное замечание о внешней торговле. Прибыль может быть произведена также надувательством, тем, что один выигрывает, когда другой теряет. Потеря и выигрыш внутри одной страны выравниваются. Не так обстоит дело между различными странами. И даже согласно теории Рикардо — чего не замечает Сэй — три рабочих дня одной страны могут обмениваться на один рабочий день другой страны. Закон ценности испытывает здесь существенные изменения. Или подобно тому, как внутри страны квалифицированный труд относится к простому труду, так могут относиться друг к другу рабочие дни различных стран. В этом случае более богатой страна эксплуатирует более бедную, даже когда последняя выигрывает от обмена; как показал также Дж. Ст. Милль в своих Some unsettled questions etc.»¹¹ Таким образом совершенно очевидно, что Маркс считал неравный обмен «модификацией» закона стоимости в международной торговле. Нам кажется, что этот взгляд Маркса не согласуется с тем пониманием закона стоимости, с которым мы привыкли оперировать именно как с марксовским законом. Начнем с некоторых элементарных соображений. Что такое стоимость? — Количество заключенного в товаре труда. Категорию труда, образующего стоимость, мы подвергаем «химической очистке» от всего конкретного, индивидуального, случайного: мы принимаем во внимание труд, как абстрактную трату мускульной и нервной энергии, как средний труд, в смысле средней интенсивности и т. д. Но если количества этого труда, затраченные на производство двух товаров, равны, то следует ли отсюда, что и стоимости этих товаров равны? Нет, не следует. Для полного равенства стоимостей необходимо сверх равенства трудовых затрат еще одно техническое условие: затрата труда должна быть произведена при средних объективных условиях производства, при средней технике (мы отвлекаемся здесь от тех исключительных хотя и весьма важных обстоятельств, когда стоимость определяется крайними условиями производства). Только такой труд будет общественно-необходимым трудом. «Общественно-необходимое рабочее время» есть то рабочее время, которое требуется для изготовления какой-либо потребительной стоимости при наличных общественно-нормальных условиях производства (курсив мой. И. Д.) и при среднем в данной обществе уровне умелости и интенсивности труда»¹². Следовательно, равные количества труда, затраченные при разных условиях производства в одной и той же отрасли (нельзя непосредственно сопоставлять технические и пр. условия в разных отраслях, поэтому и категория общественно-необходимого рабочего времени имеет смысл только в применении к конкретным отраслям хозяйства, а не к обществу в целом) — равные количества труда одинаковой интенсивности создадут разные стоимости, войдут в рыночную расценку с различным весом, как если бы это были различные количества труда или равные количества труда разной интенсивности. Наоборот, плохой работник, работающий при наилучших объективных условиях, и хороший работник, работающий при наихудших условиях, могут создать одинаковые стоимости, хотя качества их труда глубоко различны. Технические и естественные условия входят, таким образом, в число факторов, определяющих величину стоимости. Может показаться, что мы сбиваемся здесь на вульгарную теорию производительности или теорию «вменения» согласно которой произведенный продукт надо приписать не только труду, но и земле, капиталу и т. д. Мы дальше всего от этих с позволения сказать, «теорий».

Надо различать стоимость всей продукции данной отрасли, стоимость, создаваемую в отдельном предприятии этой отрасли или отдельным индивидом в определенное рабочее время и, наконец, стоимость товарной единицы. Назовем вторую разновидность категории стоимости удельной или частичной стоимостью.

Стоимость всей продукции данной отрасли, взятой в масштабе общественного целого, равна сумме труда, заключенного в этой отрасли, и только ей. Ни от какой техники, ни от каких естественных факторов она не зависит. Последние определяют лишь, какое количество труда общество должно затратить в данной сфере производства, чтобы получить необходимый результат. Стоимость продукции текстильной промышленности будет, напр., совершенно одинакова, работают ли здесь по преимуществу машины или ручные прялки и станки, если только количество труда остается прежним.

Далее: стоимость товарной единицы также равна количеству рабочего времени, приходящегося на нее в среднем по всей отрасли. От техники и пр. эта стоимость зависит только косвенно, поскольку технические факторы определяют, какое количество продуктов вырабатывается в единицу времени. Но измерителем стоимости остается рабочее время, и только оно.

Наконец, удельная стоимость, создаваемая отдельным предприятием данной отрасли. Здесь вопрос сложнее. Допустим, что в этом предприятии занята сотая часть всех текстильных рабочих, что качества их труда соответствуют среднему уровню текстильщиков и отрабатывают они обычные нормы рабочего времени. Создадут ли они при этих условиях стоимость, равную 1% стоимости всей текстильной продукции? Ça dépend! Если они вырабатывают по физическому объему сотую долю всей продукции, то и созданная ими стоимость составит такую же долю. Но если по причине отсталости предприятия, скверных качеств сырья и пр. они сработают только ½% всей текстильной массы, вырабатываемой всей данной промышленностью, то и стоимость, созданная трудом рабочих этого предприятия, составит только ½% в отношении к совокупной стоимости всей товарной массы. Другими словами, труд, затраченный в этом предприятии, войдет в расценку только с половинным весом, хотя по своим субъективным качествам он не уступает средним требованиям. Таким образом, удельная стоимость определяется не только количеством затраченного труда, но и объективными, условиями производства. Надо, однако, правильно понять роль этих технических факторов в определении удельной стоимости. Последняя зависит не от абсолютных качеств техники данного предприятия или естественных условий, не от того, хороши или плохи машины и т. д., а только от отношения технического уровня данного предприятия к среднему техническому уровню всей отрасли. Это отношение определяет долю участия данного предприятия в создании общей стоимости, которая, как сказано выше, ни от какой техники вообще не зависит. Эта доля может быть низкой даже при превосходном оборудовании, если средний уровень техники выше уровня данного предприятия. Наоборот, стоимостная доля может быть высокой и при худом оборудовании, если только оно выше среднего уровня по отрасли.¹³

По этим же самым причинам индивидуальная стоимость товарной единицы, т. е. то количество труда, которое на нее фактически затрачено, может отличаться в ту или другую сторону от ее рыночной стоимости. Если предприятие работает при объективных условиях выше среднего уровня, труд, затраченный в нем, создает более высокую удельную стоимость, а индивидуальная стоимость товарной единицы, выпущенной на рынок, будет, наоборот, ниже рыночной стоимости этой единицы. Обратное происходит при отсталой технике производства. Эти соображения, которые по существу являются азбукой теории стоимости, можно иллюстрировать самыми простыми математическими выкладками. Пусть а, b, с... l представляют количества труда, затрачиваемого в разных по своей производительности группах предприятий одной и той же отрасли; m, n, p... г — соответственные количества продуктов. Рыночная стоимость товарной единицы (общественно-необходимый труд, затрачиваемый на ее производство), если оставить в стороне случаи, когда она регулируется крайними издержками — выразится через \(\frac {a+b+c+...l}{m+n+p+...r}\)

Удельная же стоимость, создаваемая каждой однородной группой предприятий, будет соответственно равна:

1. \(\frac {a+b+c+...l}{m+n+p+...r}*m\)

2. \(\frac {a+b+c+...l}{m+n+p+...r}*n\)

3. \(\frac {a+b+c+...l}{m+n+p+...r}*p\)

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

​ \(\frac {a+b+c+...l}{m+n+p+...r}*r\)

Легко видеть, что удельная стоимость производства каждой группы пропорциональна не затраченному в этой группе труду, а размерам продукции, определяемым при прочих равных условиях естественными и техническими факторами производства.

Суммируя все удельные стоимости, получим:

\(\frac {a+b+c+...l}{m+n+p+...r}*m\)+\(\frac {a+b+c+...l}{m+n+p+...r}*n\)+\(\frac {a+b+c+...l}{m+n+p+...r}*p\)+...+\(\frac {a+b+c+...l}{m+n+p+...r}*r\) =

=\(\frac {(a+b+c+...l)(m+n+p+...r)}{m+n+p+...r}\)=a+b+c+...l

Другими словами, сумма удельных стоимостей дает стоимость всей продукции данной отрасли, которая тождественна с суммой затраченного в этой отрасли труда и не зависит ни в каком смысле от технических условий производства.

Пусть производительность труда в первой группе предприятий увеличилась вдвое, благодаря введению новых машин и пр., резервы производства и уровень производительности и в остальных группах остались прежними. Тогда рыночная стоимость составит \(\frac {a+b+c+...l}{2m+n+p+...r}\), а удельная стоимость продукции первой группы \(\frac {a+b+c+...l}{2m+n+p+...r}*2m\). Числитель увеличился в два раза, знаменатель только на величину «m», которая во всяком случае меньше выражения «m+n+p+...r», т. е. знаменатель увеличился, но не вдвое, а в меньшей степени. Следовательно, удельная стоимость производства первой группы увеличилась, хотя количество затраченного в ней труда осталось неизменным. Она снова упала бы до прежней величины, если бы рост производительности захватил в такой же степени все остальные группы. Рост удельной стоимости первой группы не увеличивает, однако, общей стоимости производства всей отрасли, он совершается за счет уменьшения удельной стоимости, производимой остальными группами, что легко показать на соответствующих расчетах.

Прирост удельной стоимости определяется коэффициентом, представляющим собой отношение степени повышения производительности в данной группе к степени понижения рыночной стоимости товарной единицы.

Все эти закономерности давным-давно отмечены. На них основаны всевозможные методы извлечения сверхприбыли в конкурентной борьбе. Если мы вводим здесь вместо терминов сверхприбыль и пр. более общую категорию удельной стоимости, то только потому, что подобные явления возможны также и в таком хозяйственном строе, где категория прибыли отсутствует, но сохранился рыночный обмен.

Таким образом, объективные факторы производительности могут и должны вызывать неравенство трудообмена даже тогда, когда мы имеем дело с трудом одинакового качества, и это не только не нарушает законов стоимости, но, наоборот, всецело из них вытекает. Понятие неэквивалентности обмена в приложении таким явлениям не имеет никакого смысла. Такая, «неэквивалентность» всецело вытекает из того неизбежного и неотвратимого факта, что единой рыночной цене и стоимости противостоит множественность издержек производства в разных предприятиях (которая не исчезает сразу и в организованном хозяйстве). «Если издержки производства» устойчивы, то они устойчивы в своем неравенстве, а не в своем равенстве». «В силу самого существа рыночного торга цена определяется, как единая — в данный момент и в данное время — величина для множества хозяйствующих субъектов, тогда как издержки производства множественны, так сказать, по заданию, в силу множественности самих хозяйствующих субъектов при относительности единства для них рыночных цен».¹⁴

Наглядно этот процесс наблюдается на законе земельной ренты, и сам Маркс его отмечает. Указывая на тот факт, что земледельческие продукты, произведенные с меньшей затратой труда на плодородных участках, продаются по цене продуктов, произведенных на худших участках, он говорит:

«Мы имеем перед собой определение при посредстве рыночной стоимости в том ее виде, как она на базисе капиталистического способа производства проявляется при посредстве конкуренции; эта последняя порождает обманчивую социальную стоимость (курсив мой. И. Д.). Это вытекает из закона рыночной стоимости, которому подчинены продукты земледелия. Определение рыночной стоимости продуктов, следовательно, и земледельческих продуктов, есть общественный акт, хотя акт общественно бессознательный и непреднамеренный акт, необходимо основанный на меновой стоимости продукта, не на качества земли и различии в ее плодородии. Если представить себе, что капиталистическая форма общества уничтожена и общество организовано как сознательная и планомерная ассоциация... общество не стало бы приобретать этот земледельческий продукт в обмен на такое количество рабочего времени, которое в 2½ раза превышает действительно содержащееся в этом продукте рабочее время...; поэтому насколько справедливо утверждать, что — при условии сохранения современного способа производства, но при том предположении, что дифференциальная рента перейдет к государству — цены земельных продуктов при почти равных условиях остались бы прежние, настолько же ложно утверждение. что стоимость продуктов при замене капиталистическая производства ассоциацией осталась бы прежняя. Тождество рыночной цены однородных товаров есть способ, посредством которого, на базисе капиталистического Способа производства и вообще производства, покоящегося на обмене товаров между отдельными производителями, проявляется общественный характер стоимости. То, что общество, рассматриваемое как потребитель, переплачивает за земельные продукты, то, что составляя минус реализации его рабочего времени в земледельческом продукте, это составляет теперь и для одной части общества, для земельных собственников».¹⁵ (курсив мой. И. Д.).

То, что относится к земледелию, имеет силу и во всех других областях хозяйства. Так, в промышленном производстве, прежде чем цены товаров различных отраслей выстроятся по линии цен производства, внутри каждой отрасли происходит образование рыночной стоимости товаров, Произведенных разными предприятиями. «Необходимо, — пишет Маркс, — всегда отличать рыночную стоимость, — о которой мы поговорим позднее, — от индивидуальной стоимости отдельных товаров, произведенных различными производителями. Индивидуальная стоимость некоторых из этих товаров будет стоять ниже их рыночной стоимости (т. е. для их производства требуется меньше рабочею времени, чем выражает рыночная стоимость), индивидуальная стоимость других товаров — выше их рыночной стоимости. Рыночная стоимость должна рассматриваться, с одной стороны, как средняя стоимость товаров, произведенных в данной отрасли производства, с другой стороны, как индивидуальная стоимость товаров, которые производятся при средних условиях (курсив мой. И. Д.) данной отрасли и которые составляют значительную массу продуктов последней. Только при исключительных комбинациях рыночная стоимость регулируется товарами, произведенными при наихудших или наиболее благоприятных условиях, причем эта рыночная стоимость, в свою очередь, является центром колебаний для рыночных цен, — которые, однако, всегда одинаковы для товаров одного и того же вида. Если обычный спрос удовлетворяется предложением товаров по средней стоимости, т. е. по промежуточной стоимости той массы, которая лежит между обеими крайностями, то товары, индивидуальная стоимость которых ниже рыночной, реализуют избыток прибавочной стоимости или добавочную прибыль, тогда как товары, индивидуальная стоимость которых выше рыночной, не могут реализовать часть заключающейся в ней прибавочной стоимости».¹⁶

Различие между промышленностью и сельским хозяйством состоит лишь в том, что там рента, т. е. добавочная прибыль, связана преимущественно с естественными условиями, здесь — с техническими. Это есть, по выражению Богданова, «рента технических усовершенствований». В соответствии с этим рента в земледелии имеет постоянный характер, добавочная прибыль в промышленности — при свободной конкуренции — временный характер, поскольку речь идет о данной группе предприятий. Но эта добавочная прибыль сохраняется и в промышленности постоянно в том смысле, что в каждый данный момент в каждой отрасли есть группа наиболее производительных предприятий, выручающих больше обычной прибыли, и другая группа, наиболее отсталая, вынужденная в силу закона рыночной стоимости получать меньше. С этой точки зрения нет никакой разницы между промышленностью и сельским хозяйством.

Некоторые выражения в приведенном выше отрывке о дифференциальной ренте дают повод думать, что Маркс считал образующуюся таким путем стоимость как бы ненастоящей. Он говорит об обманчивой социальной стоимости, создающейся на рынке. Но обманчивой по отношению к чему? Обманчивой с точки зрения той «стоимости», которую должно будет учитывать и социалистическое общество, т. е. тех действительных трудовых затрат, которых стоило производство данного продукта в данных естественных и технических условиях. Маркс подходит таким образом, к закону стоимости с точки зрения принципов другой экономической системы — социалистической. Но для капиталистической системы эти принципы — не указ. Она действует согласно капиталистическому закону стоимости, который неизбежно предполагает единую цену товаров, независимо от того, с каким количеством труда и при каких условиях они произведены. Нет положительно никаких оснований выделять в этом отношении международный обмен, где те же самые явления приобретают будто бы характер «неэквивалентного» обмена. Стоит только на место вышеприведенных групп предприятий поставить страны или группы стран со однородными условиями производства в данной отрасли, а последнюю взять в масштабе мирового хозяйственного целого, и те же самые отношения снова выступают перед нами, но только в более широком масштабе. Сам Маркс сравнивает в одном месте положение более производительной страны на мировом рынке с положением фабриканта, утилизирующего новое изобретение раньше, чем оно вышло во всеобщее употребление (Капитал, т. III, ч. 1, стр. 218). Почему же он все-таки считает неравный трудообмен на мировом рынке, вытекающий из неравных объективных условий производства, модификацией закона стоимости? Нам кажется, что единственным объяснением может служить тот факт, что Маркс, говоря о международном обмене, продолжает оперировать исключительно понятием национальная стоимость. С точки зрения национальной стоимости, т. е. той стоимости, которая образует нормальный масштаб рыночных измерений в данной стране, обмен неравных количеств труда есть действительно неэквивалентный обмен, подобно тому как предприниматель, работающий с отсталыми средствами производства, ощущает низкие рыночные цены как «неэквивалентное» возмещение индивидуальной стоимости, произведенной его предприятии. Но то, что «неэквивалентно» с национальной точки зрения является вполне эквивалентным, с точки зрения мировой стоимости, которая обязательно должна существовать, раз существует мировой рынок а мировое хозяйство. Вот эта вторая категория — мировая стоимость — отсутствует в марксовском анализе; ведь он вообще к вопросу внешней торговли обращается мимоходом, поскольку это необходимо для абстрактного анализа капиталистического «общества». А это общество Маркс берет всегда в границах определенной страны, в рамках определенной территории. «Простой средний труд, хотя и носит различный характер в различных странах (курсив мой. И. Д.) в различные культурные эпохи, тем не менее для каждого определенного общества представляет величину данную».¹⁷ Ясно, что под видом «определенного общества» Маркс понимает общество определенной страны и эпохи. То, что относится к категории простого среднего труда, приложимо также и к категории общественно-необходимого рабочего времени. Это — рабочее время, необходимое для производства товара в данном обществе, т. е. в данной стране. Следовательно, и категория стоимости ограничена у Маркса рамками национального хозяйства. Правда, он иногда упоминает о «единице среднего мирового труда» (в главе о национальных различиях зарплаты), но он не применяет эту единицу систематически в исследовании международного обмена.

Так вот, модификация законов стоимости в международном обмене есть, с нашей точки зрения, только модификация национального закона стоимости. Мировой закон стоимости неравенством обмена не нарушается, а, наоборот, находит в этом неравенстве свое осуществление. Маркс указывает в одном месте, что промышленная страна может выдавать на мировом рынке более производительный труд за более интенсивный только до тех пор, пока конкуренция не заставит ее снизить цены до действительной стоимости и тем самым восстановить эквивалентность обмена. Но как бы ни снижались цены, конкуренция бессильна сравнять объективные условия производства разных стран, которые «устойчивы в своем неравенстве». Если мировые цены на данный товар совпадут, напр., с национальными ценами наиболее производительной страны, которая будет вынуждена таким образом продавать товар «по стоимости», то другие страны, производящие тот же товар в менее благоприятных условиях, будут вынуждены продавать еео ниже индивидуальной — национальной стоимости и неравенство останется по-прежнему. Конкуренция никогда не может привести к тому, чтобы национальный продукт каждой страны продавался на мировом рынке по ценам, совпадающим с его действительной национальной стоимостью. Это было бы возможно только при том абсурдном допущении, что однородные товары имеют на мировом рынке разные цели, определяемые страной происхождения товара и его национальной стоимостью. Но в таком случае совпадение мировых цен с национальными стоимостями было бы куплено ценою отклонения этих цен от единой стоимости мирового рынка. «Что в лоб, что по лбу».

Эксплуатация одних стран другими имеет место при всяких условиях, — безразлично, продаются ли продукты более производительной страны по их действительной стоимости или выше стоимости. Излишек, который получает страна от внешней торговли, обычно называют сверхприбылью или сверхстоимостью. Но, с точки зрения мирового рынка и мировой рыночной стоимости, эта сверхстоимость есть обычная стоимость, рождающаяся из законов менового хозяйства.

Теория, согласно которой получение добавочных прибылей и международного обмена без добавочной затраты труда есть извращение законов стоимости, кажется с внешнего вида более революционной. В самом деле: одна страна эксплуатирует другую, нарушая элементарные законы обмена эквивалентов. Это прямой грабеж и обман. Чтобы уничтожить эксплуатацию, надо восстановить в полной мере закон стоимости в международных отношениях. Но весь ход наших рассуждений приводит к тому, что эксплуатация происходит не путем нарушений закона стоимости в международном масштабе, а на основе этого закона, подобно тому, как эксплуатация рабочей силы капиталистов основана на этом же законе, а не на обмане или надувательстве.

Что действительно нарушается в международном обмене — это законы «национальной стоимости» — именно потому, что стоимость приобретает более всеобщий характер, и на мировом рынке она находит свое естественное завершение. Разумеется, этим не отрицается наличие другой формы эксплуатации, основанной на подлинной эквивалентности.

Таким образом, говоря о внешнем товарообмене, приходится все время иметь в виду двойственный характер стоимости, которая здесь имеет неизмеримо большее значение, чем двойственный характер стоимости на внутреннем рынке. Индивидуальные предприятия внутри страны составляют только ничтожно малую дробь народного хозяйства, и здесь приходится все время оперировать статистическими средними и законами больших чисел. На мировом рынке каждая страна представляет «существенную часть целого», и количество здесь переходит в качество. Мировая стоимость носит здесь слишком абстрактный характер, если наряду с ней не принимается во внимание национальная стоимость, представляющая собою непосредственную реальность (поскольку «народное хозяйство» продолжает еще существовать, как область, отграниченная от мирового хозяйства).

С другой стороны, надо постоянно помнить, что сходство между положением высокопроизводительных предприятий внутри страны и высоко производительных наций в мировом хозяйстве не уничтожает того «маленького» различия, что нации не могут так быстро догонять и перегонять друг друга, как это происходит с отдельными предприятиями. В этом отношении совершенно прав тов. Бухарин, который в полемике с немецким коммунистом Борисом писал: «Нужно иметь поистине сумасшедшую фантазию, чтобы думать, что «сегодня» одна страна, а завтра другая менялись местами по линии технической структуры».¹⁸ Здесь устанавливаются отношения длительного неравенства и эксплуатации, которые сами по себе представляют достаточное основание для выделения международного обмена в особый предмет исследования теоретической экономии, подобно тому как это сделано с теорией земельной ренты.

Все наши соображения относятся к проблеме сравнительной производительности разных стран в одной и той же сфере производства. Вопрос об эквивалентности обмена сводится в данном случае к вопросу о том, какое количество всеобщего эквивалента — денег — различные страны получают в обмен на свой национальный труд, затраченный в производстве продуктов данного рода. Но деньги в международном обороте, еще больше чем во внутреннем, являются посредниками при обмене товара на товар, и в конце концов вопрос об эквивалентности международного обмена сводится к вопросу о пропорциях, в каких товары разного рода обмениваются друг на друга, хотя в современной торговле один и тот же продукт служит довольно часто предметом и экспорта и импорта одновременно. В этом заключается дополнительная трудность анализа: там, где сравниваются между собою разные сферы труда, категория сравнительной производительности становится иррациональной, превращается в мнимую величину. Абсурдно пытаться вкладывать конкретное содержание в формулы, сравнивающие производительность труда промышленности и земледелия, угольной и текстильной индустрии и пр. Точно так же и понятия в роде «объективные условия производства», «общественно-необходимое рабочее время» и пр. теряют всякое содержание, когда сопоставляются разнородные отрасли труда.

В некотором смысле взаимоотношения двух или нескольких стран, обменивающихся разнородными продуктами, построены на формулах, прямо противоположных формулам, выражающим отношения конкуренции на мировом рынке стран, т. е. стран, производящих для обмена один и тот же продукт. Там, где речь идет об однородной сфере производства, одна страна выигрывает тем более, чем ниже уровень производительности другой страны. Наоборот если страны выступают, как представители разнородных сфер производства, каждая из них выигрывает от обмена тем больше, чем выше уровень производительности другой страны, ибо она приобретает в этом случае больше продуктов в обмен на собственный, хотя и небольшую стоимость.

В первом случае борьба идет на уничтожение. Сильнейший конкурент стремится к полному вытеснению более слабых, менее производительных. Во втором случае тоже происходит борьба за пропорцию в обмене (каждая сторона стремится больше взять и меньше дать), но эта борьба не может себе ставить целью взаимное уничтожение, поскольку обе стороны взаимно обусловливают свое существование, как товаропроизводителей.

В первом случае более производительная страна ставит своей задачей сделать для других стран невозможным производство в данной отрасли, и с этой целью оказывает давление на цены и пр. Во втором случае, наоборот, каждая сторона стремится к такой пропорции обмена, при которой производство менее выгодного по местным условиям продукта было бы целиком перенесено в другую сторону. Это, очевидно, достигается тем легче, чем больше труда чужой страны в виде ее специфических продуктов удается получить за единицу национального труда. Таким образом, обмен разнородными продуктами также имеет характер борьбы, а не гармонии интересов, но это борьба не на истребление, а на подчинение и эксплуатацию, борьба за «эквивалент».

В первом случае применяется метод дешевых цен, «бросового экспорта» и пр. Во втором случае, наоборот, держится курс на высокие цены. Типичным примером такой политики являются случаи, когда кредит, предоставляемый какой-либо стране на местном денежном рынке, обусловливается обязательством истратить его на приобретение товаров местного происхождения, за которые дерут втридорога. Это — прямая противоположность системе бросового экспорта, и притом такая, которая получает господствующего значение в современных международных отношениях.

Но, несмотря на эти противоположности, и конкурентная и «контрагентная» борьба представляют собою один и тот же тип экономических явлений. И та, и другая выражают стремление получить большее количество чужого труда (в виде товаров или денег) в обмен на меньшее количество собственного и хотя между разнородными отраслями невозможно «перебросить мост» для непосредственного сравнения производительности, такое сопоставление вполне осуществимо для разных стран. Можно сравнить коэффициенты производительности по отдельным отраслям, и из них составить суммарный показатель. Можно сопоставить для этой цели средний органический состав капитала разных стран. Можно, наконец, если речь идет о двух отраслях производства, абсолютно привязанных каждая к своей национальной территории, сопоставить нормы обмена продуктов каждой из этих отраслей на продукты третьей отрасли, представленной в обеих странах, и получить общую меру для сравнения. Таким образом наш анализ, который ограничивался одной и той же сферой труда, может быть легко распространен на все народно-хозяйственное целое.

Итак, с точки зрения меновых пропорций, устанавливающихся на мировом рынке, влияние объективных факторов производительности целиком совпадает с влиянием субъективных факторов. Неравенство трудообмена, — вытекает ли оно из неравенства национальных качеств труда или из неравенства естественных и технических условий, — одинаково определяется законами мировой стоимости. Тем не менее, существуют веские основания, в силу которых субъективные факторы неравенства должны принципиально отличаться от объективных.

При неравном обмене, вытекающем из объективных условий производства, одна страна действительно присваивает себе труд другой нации. Затрата труда одинакова, и вместе с тем большее количество труда отдается за меньшее. Тут очевиден факт эксплуатации, хотя он совершается без нарушения законов стоимости.

Положение можно формулировать так: при различии внешних условий производительности обмениваются равные стоимости (мировые стоимости), но неравные количества труда. Меньшее количество труда обменивается на большее количество.

При различии, вытекающем из неодинаковой интенсивности труда, равенство не нарушается ни в отношении стоимости, ни в отношении количества труда. Здесь обмениваются равные стоимости (опять-таки с точки зрения мировой стоимости). Здесь обмениваются также равные количества труда, если предварительно сделать пересчет более интенсивного труда на единицы менее интенсивного, или наоборот. Час труда обменивается на два часа, потому что он действительно заключает в себе двойное количество труда, по сравнению с часом менее интенсивного работника. Отношение эксплуатации здесь непосредственно отсутствует. Но необходимо постоянно иметь в виду, что более интенсивный труд включает в себе, помимо количества, также и элемент квалификации, а страна им возможность подняться над уровнем других стран по квалификации своего труда в той мере, в какой ей обеспечены выгодные условия на мировом рынке, вытекающие из действительных отношений эксплуатации. Это отмечает и Бухарин в своей полемике с Борисом.

Кроме того, различение объективных условий производительности и интенсивности труда, поскольку речь идет об интернациональном обмене, имеет смысл еще со специальной точки зрения капиталистического хозяйства. Там, где страна продает продукты своего производства по более высоким относительным ценам, благодаря техническим или естественным преимуществам, «норма прибыли в ней повышается, потому что труд, неоплачиваемый, как труд более высокого удельного веса, продается, как таковой».¹⁹ При различиях в интенсивности груда этот источник повышения нормы прибыли отпадает, ибо рабочая сила большей квалификации или интенсивности, оплачивается выше среднего уровня. Необходимо, впрочем, иметь в виду, что стоимость, создаваемая более интенсивным трудом, не находится ни в каком необходимом отношении к заработной плате, получаемой наемным рабочим.

Наконец, категория интенсивности труда отличается от категории производительности труда, как абстрактный и конкретный труд. Можно определить среднюю интенсивность всего национального или мирового труда безотносительно к определенной отрасли производства. Средняя производительность труда есть понятие конкретное: оно имеет смысл только в приложении к определенной сфере труда и измеряется числом товарных единиц, т. е. опять-таки конкретным числом.²⁰

Предложенное нами дополнение к теории международного обмена (включение категории мировой стоимости) является необходимым логическим завершением марксистского представления о стоимости. Как известно, для классиков закон стоимости существовал по преимуществу как закон меновых пропорций. Только Маркс вложил в эту категорию внутреннее содержание, независимое от количественных пропорций обмена, дал ей самостоятельное существование. Этим были разрешены очень важные теоретические задачи. Оказалось, напр., возможным дать стоимостное выражение всему национальному продукту. Если бы стоимость была только меновой пропорцией, то выражение «стоимость общественного продукта» звучало бы бессмысленно. «Общественная сумма меновых ценностей теряет свое свойство быть меновой ценностью, по мере того, как она становится суммой меновых ценностей. А, В, С, D, Е и F обладают меновой ценностью, поскольку они обмениваются друг на друга. Раз обмен закончен, все они становятся продуктами для своих потребителей, покупателей. В результате перемещения они перестали быть меновыми ценностями. В силу этого, общественное богатство, состоящее из меновых ценностей, исчезает. Ценность А относительна: она представляет его отношение к В, С и т. д. А+В не обладает меновой ценностью, так как их меновая ценность существует только в отношении к С, D, Е, F. Стало быть, сумма А, В, С, D, Е, F не имеет решительно никакой меновой ценности, так как не выражает никакого отношения. Следовательно, общественное богатство/состоящее из меновых ценностей, не имеет меновой ценности и вовсе не есть богатство».²¹

Рикардо, таким образом, несомненно противоречил себе, когда говорил о стоимости национального продукта, и о влиянии на нее внешней торговли. Противоречие разрешается только марксистским пониманием стоимости, как самостоятельной категории. Но Маркс оперировал преимущественно с категорией национальной стоимости. Поэтому в отношении к международному обмену он оказался в том же положении, в каком Рикардо и др. находились в отношении внутреннего обмена. На мировом рынке существуют меновые пропорции. С этой точки зрения сумма стоимостей товаров, образующихся на мировом рынке, представляет такую же мнимую величину, какою являлась стоимость национального продукта у классиков. Только введение в оборот категории мировой стоимости изгоняет представление о стоимости, как о меновой пропорции из ее последнего убежища. Это находится в полном соответствии со словами Маркса, что только на мировом рынке товар развертывает все свои специфические свойства, и деньги получают свое завершение в виде мировых денег.

Понятие «мировая стоимость» не бессодержательная абстракция, а вполне осязательный регулятор мирового рынка. Раз существуют мировые цены, раз существуют мировые деньги, то необходимо должно существовать и то, что представлено в деньгах и ценах: стоимость. Категорией мировой стоимости современные экономисты оперируют сплошь и рядом бессознательно, в особенности представители австрийской школы, — когда они занимаются подсчетом и сопоставлением национального имущества и национального дохода разных стран. Такие вычисления получают свой смысл только от того, что существует общая единица измерений — единица мировой стоимости (безразлично, выражена ли она в рублях, долларах или фунтах), и национальный доход каждой страны, выраженный при помощи этой единицы, есть не что иное, как удельная стоимость, созданная годовым трудом работников этой страны, определенная доля стоимости всего мирового ежегодного продукта.

Так, когда говорят, что С. Штаты, располагая какими-нибудь 6—7% населения земного шара, создают ежегодно продукцию, равную 40% мировой продукции, то совершенно очевидно, что это исчисление произведено при помощи мировой единицы. Иначе никаких сопоставлений нельзя было бы делать. В национальном масштабе труд 115-миллионного населения равняется стоимости, создаваемой этим трудом, и ничему больше. Тогда как цифра в 40% показывает удельный вес труда этих 115 млн. в мировом хозяйстве. Из нее можно заключить, скольким часам труда неамериканца равен один час труда американского работника. Такой подавляющий перевес нельзя объяснить, конечно, одним перевесом интенсивности американского труда. Гораздо большую роль здесь играют технические и природные факторы производства, очевиднейшим образом участвующие в определении удельной (национальной) стоимости С. Штатов.

Включение категории мировой стоимости дает ясный ответ и на другой вопрос, в отношении которого существует большая путаница. Изменяется ли стоимость национального продукта, если количество живого и мертвого труда, затрачиваемого на его производство, остается неизменным, но улучшаются естественные и технические условия и повышается производительность?

Обычно принято считать, что в таких случаях меняется только стоимость товарной единицы (обратно пропорционально росту производительности), но стоимость всего национального продукта остается неизменной. Это, конечно, неверно. С ростом производительности, вернее производительной силы национального труда, растет и создаваемая им стоимость, хотя бы число работников, число дней труда и субъективные качества труда оставались неизменными. Причина — изменение удельного веса этого труда в мировом масштабе. Отсюда наблюдаемый часто быстрый рост национального дохода развивающихся промышленных стран, превосходящий рост занятой рабочей силы и прирост основного капитала страны. Это результат роста производительности груда. Если, напр., в стране увеличивается доля лучших земель в обработке или повышается урожайность земли, то поскольку цена на сельскохозяйственные продукты определяется мировыми условиями, стоимость сельскохозяйственной продукции увеличивается, даже предполагая уменьшение числа рабочих рук в земледелии. То, что верно для отдельной отрасли, верно также и для всего народного хозяйства.²²

С ростом производительности национального труда стоимость национального продукта, выраженная в единицах мировой стоимости возрастает пропорционально дроби, числителем которой будет коэффициент роста национальной производительности труда, а знаменателем — коэффициент понижения мировых цен. Эта дробь превращается в единицу, другими словами, оба коэффициента сравняются только тогда, когда повышение производительности распространится на все мировое хозяйство и перестанет учитываться, «как экстенсивная величина». Поскольку внешняя торговля содействует росту производительности национального труда (сосредоточение производства в наиболее выгодных отраслях, расширение размеров производства под влиянием расширения рынка, что влечет за собой увеличение производительности каждой более крупной производственной единицы и т. д.), постольку она непосредственно содействует увеличению стоимости национального продукта. Мнение Рикардо является в этом отношении несомненно ошибочным.

Деньги и международный товарооборот

Теория международного обмена и мировой стоимости вносит некоторые добавочные штрихи и в проблему денег. По мере того, как продукт превращается в товар, случайные эквиваленты превращаются во всеобщий эквивалент, и последний в деньги. А так как полное развертывание в товарную форму продукт получает на мировом рынке, где стоимость получает свое законченное выражение в мировой стоимости, то и развитие денежного обмена находит свой естественный предел там, где деньги превращаются в мировые деньги, сбрасывая свои «национальные мундиры». Во внутреннем обороте благородные металлы, пройдя ряд стадий развития, функционируют в определенной чисто местной форме, в качестве масштаба цен, монеты и разменной монеты, в качестве «знака ценности» при выполнении функции орудия обращения. Переходя сферу внутреннего оборота, принимая на себя роль всемирных денег, золото (и серебро) возвращаются к исходному пункту своего развития, выступая снова, как непосредственный товар, бесформенный сырой металл, стоимость которого воплощается в его весе. Нас здесь не интересуют подробности, касающиеся функций благородных металлов, как мировых денег. Мы рассматриваем их здесь лишь в одной функции — в качестве всеобщего мерила стоимости или материального воплощения рабочего времени, при помощи которого сравниваются товарные стоимости. Мы оставляем при этом в стороне и вопрос об интервалютарных курсах и их колебаниях. «В качестве мировых денег национальные деньги сбрасывают свой местный характер; деньги одной страны выражаются в деньгах другой, и таким образом все сводится к содержанию в них золота или серебра»²³. Следовательно, мы исходим из предположения, что курсовые отношения различных национальных валют в точности совпадают с отношениями монетных паритетов, или — что то же самое — что во всем мировом товарообороте фигурирует только одна «валюта» — золото в своей непосредственной натуральной форме или бесформенности. Вопрос сводится к выяснению условий определяющих стоимость этой «валюты» в национальном и интернациональном масштабе. Добавим, что золото нами рассматривается здесь только в его роли всеобщего эквивалента — денег.

Стоимость денег часто понимается в двух различных смыслах: как отношение денег к товарам (или, по установившейся теперь терминологии, — как покупательная сила денег), и как стоимость в собственном смысле, взятую безотносительно к стоимости каких-либо других товаров, а лишь как воплощение количества затраченного на производство денег общественно необходимого труда. Маркс повсюду строго различал эти два понятия.

Если деньги рассматриваются нами, как мировые деньги, то они должны представлять собою, очевидно, и мировую стоимость, как выражение всеобщего мирового труда. Эта мировая стоимость денег, именно потому, что она мировая, должна быть одинаковой для всех стран. В противном случае деньги не могли бы служить всеобщим мерилом. При помощи мировых денег продукт каждой отдельной страны подвергается общественному рыночному учету, и потраченный на его производство труд приводится к масштабу мирового труда. Маркс подчеркивает эту одинаковую ценность денег в своей полемике с Рикардо, где он указывает на невозможность объяснигь международное движение цен и перераспределение благородных металлов с точки зрения количественной теории. «Каким образом нарушается нормальный уровень, т. е. каким образом нарушается международное равновесие currencies или каким образом деньги перестают иметь одну и ту же ценность во всех странах, или, наконец, каким образом они в каждой стране имеют свою собственную ценность?».²⁴

Но мировой рынок превращает различные национальные стоимости в мировую стоимость, национальные затраты общественно-необходимого труда в мировой общественно-необходимый труд — путем установления между разными странами своеобразной экономической иерархии. Мы видели, каким образом меньшее количество труда одной страны может обмениваться на большее количество труда другой страны. Какое выражение придает этому процессу денежная форма обмена? Очевидно, одинаковое количество труда, затрачиваемого в различных странах, должно найти свое выражение в неодинаковых количествах мировых денег, неодинаковых в той самой мере, в какой эти равные национальные трудовые затраты учитываются, как неравные количества мирового труда. Другими словами, деньги, имея единую мировую стоимость в качестве воплощения мирового труда, имеют одновременно неодинаковую национальную стоимость, как выразители национальных трудовых затрат. На приобретение одной и той же суммы денег в разных странах должно быть затрате неодинаковое количество труда.

«Средняя интенсивность и производительность национального труда в данной стране поднимается выше интернационального уровня в той самой мере, в какой развивается капиталистическое производство этой страны... Следовательно, различные количества товаров одного и того же вида, производимые в различных странах в равное рабочее время, имеют неодинаковые интернациональные стоимости, выражающиеся в различных ценах, т. е. в денежных суммах, различных в зависимости от различия интернациональных стоимостей. Таким образом, относительная стоимость денег меньше у нации с более развитым, чем у нации с менее развитым капиталистическим способом производства»²⁵. В другом месте, анализируя вопрос о причинах дороговизны земледельческих продуктов в богатых промышленных странах, Маркс также упоминает неодинаковую ценность денег. «Незначительная ценность денег в богатых странах, т. е. незначительные относительные издержки производства денег для более богатых стран, здесь совершенно не играет роли. Ибо вопрос заключается именно в том, почему она не имеет влияния на продукты промышленности в их конкуренции с бедными странами, а оказывают влияние на их земледельческие продукты» ²⁶.

Неодинаковая стоимость денег, следовательно, не имеет в этой постановке никакого отношения к явлениям различной покупательной силы денег в разных странах, которые связаны с законами колебания интернационального уровня цен. Наоборот, даже предполагая абсолютно одинаковый уровень товарных цен во всем мире, стоимость денег будет различна с точки зрения трудовых затрат, которых стоит добывание денег в каждой отдельной стране, с точки зрения национальной стоимости. Это неравенство относительной стоимости денег вытекает именно из того факта, что деньги — одинаковое мерило, прилагаемое к неодинаковым видам труда. Его можно понять по аналогии с другой формой неравенства, которую Маркс описывает в своей «Готской программе».

«Равное право все еще заключено в буржуазные рамки. Право производителей пропорционально доставленному ими труду, равенство состоит в равенстве мерила — труда. Но один человек превосходит другого физически или умственно, следовательно, доставляет за то же время больше труда или же может работать дольше; и труд, чтобы служить мерилом, должен определяться по протяженности или напряженности, иначе он перестало бы быть мерилом. Это равное право есть неравное право для неравного труда. Оно не признает никаких классовых различий, потому что каждый есть только рабочий, как и все прочие; но оно молча признает неравную индивидуальную одаренность и работоспособность за естественные привилегии. Поэтому оно по своему содержанию есть право неравенства, как и всякое другое. По своей природе право может состоять только в применении общего мерила; но неравные индивиды (а они не были бы различными индивидами, если бы не были неравными) имеют общую мерку лишь постольку, поскольку их рассматривают под одним углом, понимают только с одной стороны, в данном случае, напр., только как рабочих, и ничего больше, отвлекаясь от всего прочего»²⁷.

Достаточно заменить здесь «равное право» — понятием «равное денежное мерило», а вместо «индивидуумов» поставить «национальные хозяйства», — и мы изучим точную формулировку диалектического превращения единой мировой денежной стоимости в различные относительные или национальные стоимости. По существу здесь происходит то же самое, что ежедневно и ежечасно можно наблюдать в пределах самого национальной) хозяйства, где равный труд различных индивидуумов реализуется в различных денежных суммах только потому, что он оказывается неравным при переучете его в единицы общественно-необходимого труда. Единственная поправка, которую следует внести в приведенную марксову формулировку и которая вытекает из наших предыдущих рассуждений, состоит лишь в том, что равные затраты индивидуального груда могут оказаться неравными не только по интенсивности, но и по производительности: результаты будут в общем и целом одинаковы, поскольку не будет возможности всех работников поставить в совершенно одинаковые технические и естественные условия производства. То же самое относится к национальным хозяйствам ²⁸.

Стоимость золота, национальная или интернациональная, существует независимо от уровня товарных цен. Она определяется, как и стоимость всякого товара, потребным для производства рабочим временем. Но некоторые обстоятельства усложняют дело. Прежде всего, далеко не везде существуют золотоносные участки земли, не всюду, следовательно, можно непосредственно добывать золото. Следовательно, не всюду есть возможность определить рабочее время, требующееся для производства золота. Во-вторых, в мировом обороте стоимость самого золота непосредственно также не может быть определена, она косвенно познается через товарные цены, поскольку золото выступает как всеобщий эквивалент, а цены всегда являются величиной относительной: они выражают стоимость золота в отношении к стоимости товаров. Таким образом, хотя мы и стремимся при анализе стоимости денег обойти вопрос об их покупательной силе, как второстепенном для нас вопросе, но практически мы только через эту покупательную силу можем добраться до корня вещей — до сущности самих денег.Поскольку золото избрано всеобщим эквивалентом, рабочее время, потраченное на его производство, тем самым является непосредственно всеобщим рабочим временем. Мировая стоимость выражается в единицах золота, которое представляет из себя овеществленное рабочее время производителей золота. Единицы рабочего времени этих производителей служат тем самым масштабом мировых стоимостей. Мировая стоимость золота есть таким образом количество труда, затраченное на его фактическую добычу. Здесь, конечно, принимается в расчет тот общественно-необходимый труд, которым вообще измеряется стоимость продуктов добывающей промышленности. Этот труд или соответствующее ему рабочее время есть мировой масштаб, который может с одинаковым успехом исполнять свои функции совершенно независимо от своей собственной величины. Будет ли унция золота представлять 1 час или один день труда — это нисколько не мешает ей воплощать в себе всеобщее мерило. Но как же определять, стоимость золота в тех странах, которые не имеют собственных рудников? Здесь возможен только косвенный учет. «Очевидно..., что в странах, которые производят золото и серебро, определенное количество рабочего времени непосредственно воплощается в определенном количестве золота и серебра, тогда как в странах, которые не производят ни золота, ни серебра, тот же самый результат достигается косвенным путем, через посредственный или непосредственный обмен товаров этой страны, т. е. определенной части среднего национального труда, на определенное количество рабочего времени, овеществленного в золоте и серебре стран, владеющих рудниками»²⁹.

Но здесь вступает в силу закон стоимости, согласно которому меньшее количество труда может быть обменено на большее количество. Слиток золота, который на месте своего производства представляет 5 часов труда, может быть обменен на товар, который произведен в другой страпе только в течение 2 часов. Он будет в этой последней стране расцениваться именно, как продукт двухчасового труда, хотя он стоил пять часов. Следовательно, золото, в зависимости от той или иной пропорции обмена, будет представлять в разных странах различное рабочее время, хотя фактически оно добыто в определенное время. Оно будет иметь неодинаковую относительную стоимость. Но и абсолютная стоимость его, выраженная в единицах мирового рабочего времени, не будет совпадать с фактически затраченным временем его производства. Если средний национальный труд в странах, добывающих золото, наполовину ниже его по своей интенсивности сравнительно с мировым трудом, то и он будет учитываться только в половину своей действительной величины, и, наоборот, следовательно, то рабочее время, которое золото представляет в качестве мирового товат или всеобщего эквивалента, есть время, фактически затраченное на его добычу, но переучтенное в мировые единицы рабочего времени. Самый переучет производится «за спиной производителей» на основе тех меновых пропорций между товарами и золотом, которые устанавливаются на месте соприкосновения добытого золота с мировым товаром, а затем и дальше в мировом товарообороте. «Золото у источника его производства — такой же товар, как и всякий другой. Относительная ценность его и железа, или каждого другого товара выражается в количествах, в которых они взаимно вымениваются. Но в процессе обращения эта операция составляет уже предположенное условие; в товарных ценах уже дана собственная ценность золота» ³⁰.

«Кроме особенных движений, при которых всемирные деньги переходят из одной международной сферы обращения в другую, они имеют всеобщее движение, исходные точки которого находятся у источников производства, — откуда разливаются золотые и серебряные потоки в различных направлениях по всемирному рынку. Золото и серебро вступают здесь во всемирное обращение, как товар, и обмениваются, как эквиваленты, пропорционально заключенному в них рабочему времени, на товарные эквиваленты прежде, чем попадают в сферы внутреннего обращения. В последних они являются, поэтому, с определенной уже величиной ценности. Следовательно, каждое возрастание или уменьшение издержек их производства оказывает на всемирном рынке соответственное влияние на их относительную ценность, совершенно независимо от степени, в какой различные национальные сферы обращения поглощают золото и серебро»³¹.

Так как золото и серебро, как деньги, по самому своему понятию, являются всеобщим товаром, то во всемирных деньгах они получают соответственную форму всемирного товара. В той пропорции, в какой все продукты обмениваются на них, они являются превращенной формой всех товаров, а поэтому повсюду отчужденным товаром. Овеществлением всеобщего рабочего времени деньги являются в такой мере, в какой развивается ряд отдельных эквивалентов, составляющих их меновую сферу. Так как во всемирном обращении товары универсально развивают свою собственную меновую ценность, то их форма, превращенная в золото и серебро, является всемирными деньгами» ³².

«Что касается получения денежного материала — золота и серебра — с мест его добывания, то оно сводится к непосредственному товарному обмену, к обмену золота и серебра, как товаров, на другие товары, т. е. оно само совершенно так же является моментом товарообмена, как получение железа или других металлов. Что касается движения благородных металлов на мировом рынке (мы здесь не будем рассматривать этого движения, поскольку оно выражает заимообразное перенесение капитала, совершающееся и в форме товарного капитала), то оно совершенно так же определяется международным товарным обменом, как движение денег в качестве покупательного и платежного средства внутри страны определяется внутренним товарообменом. Эмиграция и иммиграция благородных металлов из одной национальной сферы обращения в другую, поскольку они вызываются только обесценением местной монеты или двойной валютой, не стоят ни в какой связи с денежным обращением как таковым и являются только исправлением произвольных нарушений, произведенных государственной властью³³.

Эти выписки позволяют установить общие положения, касающиеся денежного обращения в международном обмене. Золото в мировом обороте имеет две линии движения (не считая передвижений золота под влиянием колебаний вексельных курсов). В месте добычи оно непосредственно обменивается на товары. Затем оно распределяется по различным странам и участвует в международном обороте, как обыкновенное средство обращения, т. е. как результат движения товаров. В этом втором движении золото участвует уже с заранее данной ценностью, ибо до непосредственного обмена золота на товар уже существует цена товара, а в цене товаров представлена ценность золота. Где же устанавливается первоначально стоимость золота? У его истоков, где впервые устанавливаются количественные пропорции непосредственного обмена товара на золото, которое в этом случае еще не является деньгами, а таким же простым товаром, как и всякий другой металл. Страны, не имеющие собственных источников добычи золота, могут только через эти пропорции установить еео стоимость, которая будет равна не рабочему времени, затраченному на добычу золота, рабочему времени, затраченному на производство товаров, обмениваемых на золото у его истоков. Так как эти товары уже находятся в определенном стоимостном отношении ко всем остальным товарам, обращающимся на мировом рынке, то тем самым золото становится всеобщим измерителем и входит в дальнейшие товарооборота с готовой ценностью, определяемой первоначальной пропорцией, в которой оно обменивается на товары. Проблема заключается в установлении этой первоначальной пропорции. Если золото добывается только в стране А и нигде больше, если обмениваемый на него товар производится в стране В и опять-таки нигде больше, то очевидно, что сравнительные издержки производства того и другого не могут быть установлены, ибо неизвестно, каково отношение рабочего времени А и В. Последнее может быть установлено только из самой пропорции обмена, которая, очевидно, определяется не равенством рабочего времени, а другими условиями: именно — взаимным спросом на золото и товар. Если же страна А имеет возможность на ряду с золотом производить и другой товар, то соотношение времени производства того и другого дает уже опорный пункт для установления той границы, ниже которой не может опуститься выручаемая ею товарная стоимость золота. В противном случае она откажется от обмена и сама начнет производить для себя необходимые товары. Верхней же границы на основании этих данных установить нельзя. Она зависит исключительно от интенсивности спроса на золото со стороны другой нации. Но конкуренция нескольких золотодобывающих стран устанавливает и верхнюю границу.Во всяком случае ясно, что рабочее время, затрачиваемое фактически на добычу золота в данной стране, должно превратиться в мировое общественно-необходимое время, определяемое условиями добычи золота во всех странах, а всеобщим измерителем и представителем мирового труда оно может стать только войдя в соприкосновение с разнообразным миром товаров, в результате которого оно начинает представлять не свое «золотое» рабочее время, а рабочее время вообще, лишенное всяких конкретных очертаний определенной сферы производства. Здесь происходит не только качественное, но и количественное превращение: та же сумма золота начинает представлять другое количество мирового рабочего времени, не то, которое на него непосредственно затрачено. Таким образом, можно установить, по крайней мере, четыре разных смысла выражения: золото — воплощение всеобщего труда:

1. Фунт золота представляет рабочее время, фактически затраченное на его добычу при средних технических условиях в данной стране, т. е. «национальное» общественно-необходимое рабочее время (напомним, что золото принадлежит к категории товаров, стоимость которых определяется наихудшими условиями добычи. Но это отнюдь не значит — при наихудшей технике добычи. Техника должна удовлетворять обычным требованиям).

2. Фунт золота представляет мировое рабочее время, фактически затраченное на его добычу, т. е. мировое общественно-необходимое рабочее время, затрачиваемое на территории всех стран, где золото вообще может добываться. Совершенно очевидно, что эти две величины — национальное и мировое рабочее время — не совпадают.

3. Фунт золота представляет собою определенное количество мирового рабочего времени вообще, безотносительно к тому, в каких сферах оно затрачивается. Он представляет собою это всеобщее рабочее время и в тех странах, которые вообще не добывают золота. Опять-таки совершенно очевидно, что эта последняя величина необязательно должна совпадать с величиной, фигурирующей во 2-м пункте. Допустим, что мировое общественно-необходимое рабочее время для добычи одного фунта золота составляет месяц труда. Но если по тем или иным причинам на рынке установилась такая пропорция, при которой за фунт золота в среднем обмениваются товары, стоящие 20 дней труда то очевидно, что в мировом обороте золото, как всеобщий эквивалент, будет представлять именно вторую, а не первую величину. Правда, такие отклонения означали бы, что обмен товаров на золото в мировом обороте не происходит на началах эквивалентности. Но такая неэквивалентность по отношению золоту вполне возможна, хотя бы по той причине, что ежегодная добыча золота, в отношении которой устанавливается общественно-необходимое рабочее время, составляет небольшую величину по сравнению с мировыми запасами золота, добытыми в ранние времена. Разумеется, что неопределенно длительное время эта неэквивалентность не может существовать. Если годовая добыча золота невелика по сравнению с запасами, то добыча за десять лет, напр., уже достаточно внушительна, чтобы оказать соответствующее воздействие, не говоря уже о том, что пропорции обмена могут испытывать сильнейшие колебания, даже при малых изменениях количеств товаров, вступающих в обмен. Во всяком случае, нам важно было отметить, что величины мирового рабочего времени, взятые в смысле 2-го и 3-го пунктов, могут не совпадать.

4. Наконец, тот же самый фунт золота, в соприкосновении с товарным миром в каждой отдельной стране, будет опять — таки изображать собою разные количества национального рабочего времени по причинам, изложенным выше. Он может в С. Штатах, представлять собою 10 дней труда, в Англии — 20, в Китае — 100 и г. д., совершенно независимо от национальных различий в товарных ценах и от колебаний вексельных курсов, а исключительно в силу различий в производительности национального труда.

О подвижности и перемещении производительных сил.

Подвижность капитала и труда, вообще производительных сил в мировом хозяйстве, как было сказано раньше, есть функция развития этих производительных сил, функция развития капитализма. Надо различать подвижность в техническом и экономическом смысле. Средства производства или рабочая сила могут быть очень легко перемещаемы в пространстве, но если нет экономических стимулов для их перемещения, то они останутся на месте, будут «неподвижны». С другой стороны, средства производства могут по своей материальной форме оказаться мало подвижными, но если экономические соображения делают выгодным их перемещение, то технические препятствия отступают на задний план. Выбор места, «штандарта» в разные исторические эпохи определяется разными обстоятельствами, как технического, так и экономического порядка. В эпоху капитализма господствует «рациональный штандарт» (терминология Зомбарта), который ориентируется либо на качественные преимущества данного места перед другими, либо на преимущества в смысле экономии издержек производства¹⁴ . Последняя ориентация наиболее универсальна при капитализме. Опа подвергнута была подробному исследованию в известных работах Ал. Вебера и его школы о промышленном штандарте. В ней выражается наиболее наглядно господство экономического принципа над техническим.

Но было бы ошибочным утверждать, что развитие капитализма всеми своими сторонами способствует росту подвижности производительных сил. Оно воздвигает и новые препятствия к такому передвижению, которые, однако, не в состоянии помешать развертыванию основной тенденции. Так, концентрация производства, повышение органического состава капиталов, рост удельного основного капитала по сравнению с оборотным и т. д. — все это как будто увеличивает материальную массу производительных сил, которая прикреплена к месту и обладает очень большой инерцией. В частности для железнодорожного транспорта, т. е. как раз для той отрасли хозяйства, все назначение которой состоит в движении, характерно громадное влияние основного капитала, делающего совершенно невозможным огр мощение с места на место. Можно даже установить такой закон: чем менее подвижен капитал транспорта, тем большую подвижность он сообщает народно-хозяйственному целому³⁵.

Так вот не воздвигает ли этот рост основного капитала таких препятствий, которые, вопреки сближению уровней капиталистического развития в разных странах, по прежнему мешают интернациональному перемещению производительных сил, придавая тем самым особую окраску международному обмену? На этот вопрос надо ответить отрицательно. Во-первых, большая инерция основного капитала делает его малоподвижным не только в интернациональной, но и во внутренней экономике. Никакой разницы между перемещением капиталов из одной отрасли в другую внутри страны и их перемещением из одной страны в другую — с точки зрения громоздкости самого объекта перемещения — не существует. Во-вторых, сам по себе факт увеличения доли основного капитала в составе наличных производительных средств еще не свидетельствует об усилении инерции производительных сил общества. Ведь перемещаться должны не те средства производства, которые уже фигурируют в виде фабрик, заводов, железных дорог и пр., а вновь произведенные средства производства. Передвижение капиталов не есть передвижение готовых предприятий, а передвижение продуктов производства этих предприятий, имеющих форму, пригодную для организации нового производства. Таким образом, вопрос сводится к тому, увеличивается ли масса фиксированного капитала по сравнению с ежегодным объемом продукции или нет. Преувеличение роли этой фиксированной части капитала приводило экономистов ранней капиталистической эпохи к выводу, что капитал из страны вообще не может экспортироваться самостоятельно, независимо от перемещения людей. Вот что писал в свое время, напр., В. Годскин. «Ясно, что большая часть товаров, которые составляют капитал страны, не может быть вывезена. Общеупотребительные инструменты и орудия бесполезны без искусных рук, и многие из них связаны с определенными помещениями или зданиями, которые не могут переменить своего места, как сама земля. Они могут быть уничтожены, но их нельзя вывозить. Улучшения земли, осушка и удобрение уже произведены. Другие работы могут их устранить, но ни они, ни польза, которую они доставляют, не может быть переправлена во Францию, или в Америку. Мосты, улицы, каналы можно запустить и дать им погибнуть или их можно сломать; но никто не возьмет на себя труда доставить полученные, таким образом, материалы в Испанию или Бразилию... Ни одна часть капитала страны не может быть удалена или отправлена, кроме приобретенных полезных способностей рабочих и того, что они могут увезти с собой, ибо некоторые инструменты и вспомогательные средства, как, напр., корабли, легко транспортабельны... Капитал никогда не изгоняется и не отправляется за границу, если не выселяются люди»³⁶.

Соображения Годскина носят на себе печать своей эпохи, — эпохи, когда экспорт капитала еще не приобрел решающего значения в экономике передовых стран. Его ошибка совершенно очевидна. Прежде всего, он смешивает материальную форму основного капитала с его стоимостью. Первая, разумеется, не может быть вывезена из страны (равно как перемещаться сколько-нибудь значительной массой внутри страны), но если стоимость основного капитала не погашается в виде регулярных затрат для поддержания его в исправном состоянии, если амортизационные фонды принимают другую материальную форму, более транспортабельную и легко вывозимую за границу, то это по существу и есть экспорт капитала за границу, притом именно того капитала, который завяз как будто внутри страны и «сросся» с отечественной почвой.

Но, кроме того, Годскин не принимает в расчет чистой продукции, которую страна производит из года в год и которая тем в большей мере состоит из производительных средств, чем больше размеры основного капитала, фигурирующие в лице готового производственного аппарата страны. А эти средства производства уже ничто не прикрепляет к земле, и их движение в гораздо большей степени обусловлено экономическими, чем физическими законами. Эта чистая продукция в течение небольшого периода создает материальные ценности, превосходящие весь колоссальный механизм производства, накопленный обществом с прошлых веков. По этому поводу Маркс, по-видимому, с полным сочувствием цитирует следующую выдержку из Томпсона: «Не многие задумываются над тем, а большинство совершенно не подозревает, как ничтожно и по величине и по своему влиянию фактическое накопление общества по сравнению с производительными силами человечества, даже с обычным потреблением одного человека в продолжении немногих лет. Причина очевидна, но влияние очень пагубно. Богатство, потребляемое ежегодно, исчезает вместе с потреблением, оно находится перед глазами только на одно мгновение (и производит впечатление, только пока им наслаждаются или пока его потребляют. Но часть богатства, потребляемая лишь медленно, — мебель, машины, здания стоят перед нашими глазами с нашего детства и до старости прочными памятниками человеческих усилий. Вследствие обладания этой устойчивой, прочной, лишь медленно потребляемой частью общественного богатства — землей и сырыми материалами, к которым прилагается труд, и орудиями, которыми выполняется труд, домами, которые служат кровом во время работы, — вследствие такого обладания собственники этих предметов в своих личных выгодах овладевают годичными производительными силами всех действительно производительных работников общества, как бы ни были незначительны эти предметы по сравнению с постоянно возобновляемыми продуктами этого труда»¹⁷.

Конечно, во времена Томпсона эти «прочные памятники человеческих усилий» были во много раз меньше, чем в наше время. Но ведь и создаваемые ежегодно новые ценности были ничтожны по сравнению с нынешними размерами. Отношение годовой продукции к накопленному капиталу в наше время во всяком случае не ниже, чем 50 — 100 лет тому назад, хотя точная статистика в этой области отсутствует для прошлых периодов. Ежегодная продукция важнейших стран составляет в наше время 15 — 20% по отношению к стоимости национального имущества каждой страны. Но в сумму этого имущества входит земля. За вычетом земли, годовая продукция составит по отношению к имуществу не меньше 35 — 45%. Если же взять отношение этой продукции только к основному капиталу, то оно во всяком случае не будет ниже единицы. Другими словами: ежегодное производство составляет величину, равную стоимости всего производительного аппарата общества. В промышленности же, напр., продукция превосходит стоимость основного капитала в среднем в 1\(\frac{1}{2}\)  — 1,6 раза. Это отношение — по стоимости. Отношение физических объемов еще больше, ибо стоимость основного капитала исчисляется по старым нормам производительности труда, которая прогрессирует из года в год³⁸.

Как быстро теряют значение «памятники человеческих усилий» и с какой невероятной быстротой изменение темпа развитие производительных сил изменяет экономические взаимоотношения богатейших стран, показывает факт перемены ролей Америки и Европы в мировом хозяйстве, происшедшей на протяжении каких-нибудь полутора — двух десятилетий.Такие же перегруппировки происходили между важнейшими странами и в довоенное время. Так, по свидетельству Лифмана, «прирост богатства за последние десятилетия перед войной совершался в Германии быстрее, чем у тех наций, которые раньше имели значительный перевес по богатству — у Англии, Франции, Голландии, и то же самое — в пределах их производительной способности — справедливо в отношении Италии, Швейцарии, Скандинавских стран»³⁹.

Не будем здесь останавливаться на причинах этих перегруппировок, — к этой теме мы еще вернемся, — а ограничимся здесь только констатированием фактов. Богатство современных наций — с точки зрения его материального объема — не имеет, по выражению Маркса, «старой даты». «Оно всегда со вчерашнего дня». А отсюда и поразительный рост его подвижности, несмотря на тяжеловесность и громоздкость его современных форм. Прогресс транспорта преодолевает любой вес и форму, и делает возможным перевозить целые «фабрики», как «игрушки для детской елки». Удешевление перевозок в гораздо большей степени благоприятствует перемещению производительных средств, «чем готовых товаров. Так, напр., транспортирование сырых материалов, с появлением железных дорог, облегчилось в большей степени, чем транспорт фабрикатов⁴⁰.

Вообще говоря, если брать понятие «капитала» в его техническом смысле (что с точки зрения проблемы материальных перемещений вполне допустимо), — то для современной ступени развития международных отношений в высшей степени условным является противопоставление товарооборота и капиталооборота. Что такое торговля товарами, если большинство этих товаров относится к категории средств производства? Это есть перераспределение производительных сил. Если Англия экспортирует машины в Индию, то даже в том случае, когда стоимость этих машин целиком покрывается деньгами или товарами, т. е. даже в том случае, когда в экономическом смысле Англия не экспортирует в Индию капитал, машина все же переместилась в новое место и вместе с собой перенесла частицу производительных сил чужой страны. Она способствует индустриализации отсталой страны независимо от того, отпущена ли она в кредит или за наличные, организует ли с ее помощью промышленное предприятие капиталист, живущий в Англии или туземный промышленник. Все эти различия приобретают, разумеется, громадное значение с других точек зрения, которые мы здесь оставляем в стороне. С той точки зрения, которая вас здесь специально интересует — подвижности, перемещаемости средств производства, — они несущественны.

Не всякий товарный экспорт есть экспорт капитала. Но всякий экспорт капитала обязательно осуществляется в форме товарооборота; даже тогда, когда вывозимый капитал фигурирует в виде денег, он импортируется в страну назначения в виде товаров, приобретаемых в разных пунктах мирового рынка, уменьшая на соответственную величину товарный импорт той страны, которая экспортирует капитал. Всякий ка- пнтал, импортированный в какую — либо страну, обязан своим происхождением товарной торговле⁴¹. Поэтому совершенно нелепо представлять себе, как это иногда делали классики, взаимоотношения двух стран, как отношения двух торгующих друг с другом «экономических тел» («trading body», если пользоваться термином Джевонса), производственные отношения которых не подвергаются изменениям. Там, где существует торговля там, где предметом торговли служат в числе прочих средства производства, в особенности орудия производства, там неминуемо происходит и перемещение производительных сил, даже если никакой миграции капитала не происходит.

Но внешняя торговля неизбежно порождает и экспорт капитала в собственном смысле слова. Между той и другой формой экономических отношений существует тесное взаимодействие. Шильдер показал на примере Англии, с какой правильностью чередуются там подъем и падение товарного экспорта, падение и подъем экспорта капиталов. Всякая заминка в сбыте товаров за границу вызывает рост капитального экспорта, другими словами, увеличивается масса товаров, отпускаемых в кредит, либо же загранице предоставляются денежные займы, с помощью которых она приобретает английские товары, либо, наконец, за границу вывозится оборудование и т. д. для непосредственной организации промышленных предприятий английскими предпринимателями. Приобретение ценных бумаг представляет собой внешнюю оболочку подобных экономических явлений. В общем «взаимная зависимость экспортной торговли и вложений капитала за границей образует регулирующий механизм, который работает наподобие механизма, основанного на взаимозависимости вексельных курсов и внешней торговли, хотя и более медленно»⁴². Другую форму взаимозависимости между оборотом товаров и капиталов отмечает О. Бауэр. «Капиталистическая хозяйственная политика, — пишет он, — стремится к сферам вложения капитала и к рынкам сбыта своих товаров. Но надо поняць, что это не разные задачи, а в основе одна и та же задача. Когда я мертволежащему капиталу открываю новую сферу вложения..., я создаю этим сбыт для товаров: потому что не мертво- лежащий денежный капитал, а производительный капитал покупает товары... И наоборот. Если я открываю новый рынок сбыта товарам, сокращаете# время оборота капитала, увеличивается прибыль, возникает усиленный спрос на капиталы, мертво- л ежащие капиталы приливают в производство. Когда я открываю новый рынок для товаров, я доставляю этим также и для капитала новую сферу вложения»⁴³.

Мы оставили здесь в стороне вопрос о том, какое влияние на экспорт капитала и пр. имеет различие норм прибыли в разных странах, — т. е. самую влиятельную причину капитального экспорта. К этой теме мы вернемся впоследствии. Но тем более показательно, что, даже отвлекаясь от нормы прибыли, мы неизбежно приходим к выводу о необходимом превращении товарной торговли в миграцию капиталов, перемещении производительных сил между странами в результате простого товарообмена между ними. Фантазия о странах, производительные силы которых прикреплены к месту, и которые сообщаются между собой только посредством торговли товарами, не имеет смысла даже как фантазия, ибо лишена внутренней логики.

Перемещение производительных сил включает в себя не только миграцию мертвых капиталов, но и людей. Было бы, однако, грубейшей ошибкой думать, что между экспортом капиталов и людей должно существовать какое-либо точное соответствие, как думал Годскин. Это немыслимо уже по той простой причине, что вещи и люди обладают совершенно различной транспортабельностью. Различия языка, культуры, политических учреждений и пр. имеют прежде всего отношение к людям, а не к вещам. Вот почему наблюдается такое парадоксальное на первый взгляд явление, что «из всех видов багажа человек — наименее транспортабелен» (Аd. Smith), хотя он в то же время обладает наибольшей подвижностью, как живой организм. По отношению к капиталистам дело обстоит наиболее просто. Экспорт капиталов, в том смысле, какой ему принято давать, есть такой вывоз капитала, при котором сам капиталист остается в своем отечестве. Если вместе с капиталом переселяется и капиталист, то этот капитал совершенно потерян для той страны, откуда он происходит, и тут обычно говорят уже не об экспорте, а о переселении капиталов. Хотя между этими обеими формами разница не столь велика по существу, как может показаться, хотя гибкая система фондового капитализма создала целый ряд переходов между ними, тем не менее само это различение говорит о том, что капиталисты, вывозящие капитал, обычно не следуют за ним по пятам. Это особенно характерно — поскольку речь идет о довоенном времени — для французской и английской формы экспорта. Немцы большей частью сопровождали свой капитал в его странствованиях.

Что касается рабочей силы, которая является составной частью производительных сил, то и здесь никакого соответствия между экспортом капитала и эмиграцией рабочих установить нельзя. Для современности можно установить скорее обратную тенденцию. Страны, экспортирующие капитал, вместе с тем импортируют к себе рабочую силу (С. Штаты — наиболее яркий пример). И, наоборот, рабочая сила эмигрирует из тех стран, куда приливают иностранные капиталы (густонаселенные страны — Индия, Китай и др., в довоенное время Россия и вообще страны Восточной Европы были потребителями иностранных капиталов и вместе с тем поставщиками рабочей силы на мировой рынок). Рабочая эмиграция из передовых промышленных стран, экспортировавших капитал, имела место только в течение первых трех четвертей XIX столетия, и с тех пор резко пошла на убыль. Но и тогда не существовало никакой пропорции между вывозом рабочих и вывозом капитала. «Английский добавочный капитал, — пишет Маркс, — ежегодно вывозимый за границу с целью извлечения из него прибыли, представляет гораздо более значительную величину по сравнению с ежегодным накоплением, чем ежегодная эмиграция по сравнению с ежегодным приростом населения... итак, большая часть ееегодно нарастающего прибавочного продукта, отбираемого у английских рабочих без эквивалента, капитализируется не в Англии, а в других местах» ⁴⁴.

Мы отметили, что для современного периода наиболее характерным является движение капиталов и рабочей силы не в одно и том же, а в противоположных направлениях. Капитал ищет место скопления рабочей силы, рабочая сила ищет мест скопления капитала. Рабочая сила идет туда, откуда экспортируется капитал, потому что, несмотря на отлив капитала, в стране экспорта не хватает рабочих рук для приведения в движение остающегося капитала. Капитал идет туда, откуда эмигрируется рабочая сила, потому что, несмотря на эту эмиграцию, в стране остается огромный избыток рабочих рук, для которых не хватает средств производства, т. е. капиталов. Разумеется, здесь набросана только схема, которая в действительности видоизменяется под влиянием разнообразных обстоятельств. Так, напр, экспорт капитала в странах редкого населения (Канада, Австралия и др.) сопровождается одновременно и рабочей эмиграцией в эти страны.

С другой стороны, чрезмерное изобилие в стране рабочей силы и вытекающая отсюда крайняя дешевизна рабочих рук может стать препятствием к импорту в эту страну капиталов в форме технических средств современной крупной индустрии. Машины, применяемые, напр., в европейской и американской индустрии, далеко не всегда могут проникнуть, в Китай или Индию. Дешевизна рабочих рук делает для капиталиста невыгодным механизацию производства. В таких случаях приходится скорее говорить об импорте капитализма, чем об импорте капитала в эти отсталые страны. Функция буржуазии господствующих стран состоит в том, что она организует капиталистическое производство в колониях на основе тех средств производства, которые она там застает в готовом виде, а не при помощи производительных сил более развитых промышленных стран. Это случается не только с машинами. Та же самая причина препятствует, напр., проникновению искусственных удобрений в китайское земледелие, которое с гораздо большим успехом пользуется человеческими экскрементами, хотя и поглощает при этом неисчислимое количество человеческого труда.⁴⁵

При этом встречном движении средства производства (капитал) обнаруживают гораздо большую подвижность, чем рабочая сила, которая в более сильной степени локализована. Отсюда возникает так назыв. «рабочая ориентация» современной индустрии по терминологии Ал. Вебера, т. е. тенденция промышленности концентрироваться в местах скопления рабочей силы, тенденция, преодолевающая как сырьевую, так и топливную и потребительскую ориентацию. Таким образом, соображения классической школы имеют гораздо больше основания по отношению к труду, чем к капиталу (что и было отмечено Эджуорсом).

Не подлежит сомнению, что и подвижность рабочей силы находится в зависимости от ступени культурного и хозяйственного развития. Но здесь много труднее вскрыть основную тенденцию. При анализе условий подвижности капитала мы показали, что развитие капитализма, уничтожая одни препятствия движению, одновременно воздвигает другие препятствия, причем верх берет неизменно первая тенденция. Что касается рабочей силы, то здесь таких бесспорных выводов получить нельзя. Поскольку рабочая сила испытывает притяжение со стороны промышленных центров, сила притяжения должна быть пропорциональна величине центров притяжения. Концентрация и централизация промышленности должна поэтому вызвать более оживленное движение рабочих из периферии — приток из деревни в города, из аграрных в промышленные страны служит наглядной иллюстрацией этой закономерности. В том же направлении действуют улучшение транспортных средств, усовершенствование форм сношения (телеграф, телефон, радио и пр.), создающие известную «солидарность рабочих рынков» наподобие солидарности рынка капиталов или вексельных курсов, хотя в несравненно более слабой степени, поскольку стоимость рабочей силы поддается в гораздо меньшей степени унификации и нивелировке, чем норма прибыли или вексельный курс. Наконец, прогрессирующая машинизация и механизация производства, сопровождаемая деквалификацией многих профессий, также облегчает передвижение рабочей силы из одних отраслей в другие в интернациональном, как и в национальном масштабе. Здесь стоит отметить любопытную аналогию. Степень квалификации рабочего вполне аналогична удельному весу основного капитала в составе средств производства. И то и другое по мере роста увеличивает инерцию, стесняет передвижение. Но в то время, как основной капитал имеет тенденцию расти вместе с развитием капитализма, квалификация рабочих en masse обнаруживает обратную тенденцию к убыванию, именно в силу увеличения удельного веса основного капитала в производстве. Одна и та же причина, уменьшая подвижность средств производства, увеличивает подвижность труда. (Машинизация создает, правда, потребность в высококвалифицированном труде техников, механиков и пр., но последние составляют сравнительно небольшой процент в общей массе малоквалифицированного труда.) Таковы, в самых общих чертах, те причины, которые содействуют росту подвижности рабочей силы в современном капиталистическом хозяйстве⁴⁶.

Но есть тенденции, действующие в обратном направлении. Тенденции эти настолько ощутительны, что некоторые авторитетные буржуазные исследователи приходят к выводу о возрастающей оседлости человечества, по мере роста капитализма. Вот что говорит, напр., Бюхер: «Ко всему фактическому материалу, который можно привести в пользу того положения, что человечество в историческом своем развитии становилось все более оседлым, присоединяются еще два соображения общего характера. С развитием культуры основной капитал увеличивается: Производитель делается неподвижным, благодаря орудиям производства. Странствующий южно-славянский кузнец и вестфальские металлургические заводы, вьючная лошадь средневекового купца и универсальные магазины современных городов, странствующий балаган и постоянный театр обозначают исходным конечные точки этого процесса развития. Далее, современные средства сообщения в гораздо большей мере облегчили перевозку товаров, чем людей. Вследствие этого, нередко имеет болышю значение распределение но месту рабочих сил, чем естественны! средств производства, так как последние следуют за первыми- ранее же отношение было обратным».

И далее, он указывает, что «все новейшее развитие промышленности ведет к образованию оседлого рабочего сословия, которое уже теперь, благодаря ранним бракам, стало менее подвижным, чем прежние ремесленники, и которое в будущем несомненно так же прочно будет прикреплено к фабрике, как крестьянин крупного средневекового поместья к земле»⁴⁷.

Соображения Бюхера относятся к вопросу о внутренних перемещениях рабочей силы, но они имеют и общее значение. В какой степени их можно принять? Поскольку речь идет о фактической стороне дела, Бюхер сам приводит цифры, опровергающие его стройную концепцию. Так, напр., по его сведениям, «число жителей Европы, обязанных своим местом жительства не рождению, а переселению, значительно превышает сотню миллионов»,- это было в конце прошлого столетия. С другой стороны, он сам подчеркивает сильнейшее передвижение рабочей силы из деревни в город, характерное именно для капиталистической эпохи. Но это передвижение он считает результатом того, что мы находимся еще «в переходном периоде, в котором еще не законченное превращение городского территориального хозяйства в национальное ведет непрестанно к перемещению границ разделения труда и к изменению центров различных отраслей промышленности, а в связи с этим к передвижению рабочей силы». Другой причиной является тот факт, что «большинство крупных предприятий пока еще не достигло полного своего развития и, расширяясь, вынуждено покрывать спрос на новых рабочих привлечением избыточного сельского населения»⁴⁸. Легко узнать сродство этих рассуждений о знаменитой теорией Бюхера о ступенях развития народного хозяйства: замкнутое (домашнее) хозяйство, городское, народное хозяйство. Курьезно звучит утверждение Бюхера, что у нас (в Германии) «еще не закончился процесс превращения городского хозяйства в национальное». Он «не заметил», что национальное хозяйство Германии давным давно успело стать частью мирового хозяйства.

Если считать передвижение рабочей силы из деревни в город «переходным» явлением, то с этой точки зрения и весь капитализм является переходом к другому строю, и ему, пожалуй, конец наступит раньше, чем в мировом масштабе закончится перемещение рабочей силы в города из деревень. Не выдерживает критики также утверждение Бюхера, что рост основного капитала обусловливает неподвижность производителей. Мы выше обосновали прямо противоположный вывод. Рост основного капитала есть рост неподвижности материальных элементов этого капитала, но не людей, не говоря уже о том, что капитал, производимый с помощью этого основного капитала, обладает полной подвижностью и в наше время. Из всех соображений Бюхера верно только то, — и мы это уже отметили, — что развитие транспортных средств в большей мере облегчило перевозку товаров, чем людей, и поэтому средства производства чаще перемещаются в сторону рабочей силы, чем наоборот. Это действительно серьезная причина, увеличивающая «оседлость» рабочей силы. Необходимо только заметить, что большая легкость перевозки товаров, чем людей, вытекает не столько из физических, сколько из экономических условий. Так как норма прибыли обусловлена нормой прибавочной стоимости, а последняя — при прочих равных условиях — определяется высотой заработной платы, которая ниже всего в районах густого рабочего населения, то отсюда понятно, почему капиталу «легче» передвигаться по направлению к рабочей силе, чем, наоборот, передвигать рабочих к средствам производства. Но это относится уже к рассуждению о норме прибыли.

Несомненно также и то, что население, уже сосредоточенное в больших городах и в промышленных центрах, проявляет большую инерцию, чем население, находящееся в стадии передвижения из деревни в город, или из мелких городов в крупные города. По крайней мере так обстоит дело в эпоху восходящей линии развития капитализма. Современная капиталистическая Европа, несущая тяжелый груз в несколько миллионов «стабилизованных» безработных, которым нет места в промышленном хозяйстве, являет другую картину. Причина большей «оседлости» городского населения вытекает не из тех причин, о которых говорит Бюхер, не из роста основного капитала и пр., а из того простого факта, что разница в условиях жизни между большими городами одной и той же страны или разных стран меньше, чем разница в условиях жизни деревни и города. Как бы то ни было, можно констатировать здесь явление прямо противоположное тому, что установила классическая школа: чем ближе подходят друг к другу различные страны по уровню культуры, материальным условиям жизни и пр., — тем слабее тенденция к перемещению труда между ними. Миграция рабочей силы между Германией, Англией, Францией гораздо слабее, чем миграция рабочих из Восточной в Зап. Европу, из Азии в С. Штаты и т. д.⁴⁹

В сущности то же самое можно сказать и о перемещении капиталов. Тяга к передвижению тем слабее, чем ближе подходят друг к другу нормы прибыли в разных местах, т. е. чем однороднее их экономическая структура. Мы пришли, таким образом, к весьма парадоксальному заключению: подвижность капитала и труда уменьшается по мере развития условий, облегчающих передвижение средств транспорта, сношений, общности культурного, политического и социального строя и т. д. Парадокс исчезает, однако, если мы придадим словам их настоящий смысл. Необходимо различать способность к передвижению и фактическое передвижение. Кроме того, само передвижение может быть односторонним и всесторонним. Способность к передвижению вне всякого сомнения, тем выше, чем развитее капиталистический строй. Но именно по этой причине, именно благодаря возрастающей легкости перемещения, уменьшаются стимулы к передвижению, поскольку разница в условиях жизни или доходности капитальных вложений не может быть значительной. Малейшее различие немедленно выравнивается соответствующей передвижкой средств и сил, подобно тому, как малейшее колебание вексельных курсов в каком-либо пункте мирового денежного рынка вызывает немедленную реакцию других пунктов, ликвидирующую это колебание (вексельный или валютный арбитраж). Высокий уровень подвижности капиталов и рабочей силы в наиболее развитых капиталистических странах выражается в том, что это движение принимает всесторонний характер, — характер беспрерывных флуктуаций, приливов и отливов, в которых каждая страна попеременно выступает то в роли экспортера, то в роли импортера рабочей силы и капиталов. Вернее говоря, она одновременно выступает в обеих ролях. То же самое, та же флуктуация происходит и между крупнейшими промышленными центрами одной и той же страны. Основную роль в этих беспрерывных передвижениях производительных сил играют частичные колебания конъюнктуры, не совпадающие по времени в разных местностях или в разных отраслях промышленности. Вот эта постоянная «смена движений», беспрерывно меняющий направление переменный ток создает впечатление относительной устойчивости и неподвижности целого, ибо встречные колебания действительно взаимно уничтожают друг друга.Совершенно иной характер носит перемещение, происходящее между странами и областями, представляющими собой разные экономические типы. Тут передвижение носит резко односторонний характер, совершается, как правило, только в одном направлении. Капиталы, по общему правилу, экспортируются только в одном направлении — из передовых промышленных стран в отсталые, рабочая сила, по общему правилу, движется в обратном направлении (хотя может принять и другие направления, в зависимости от конкретных условий). Такая подвижность есть низшая форма подвижности, ибо она не всесторонняя, ее можно сравнить не со свободным движением автономного организма, а с принудительным движением различных частей машинного механизма, направление которого раз навсегда предписано соответственным устройством, соотношением частей и пр.

Вся путаница в понимании условий и форм передвижения производительных сил вытекает из смешения разных экономических типов движения. Между тем точные разграничения в этой области установлены Марксом с полной ясностью. Он устанавливает три формы движения капиталов (к которым причислена и рабочая сила): 1. Перемещение капиталов внутри каждой отдельной сферы производства, в результате которого на рынке складывается однообразная рыночная стоимость продуктов этой отрасли. Как правило, это передвижение совершается в направлении от менее производительных к более производительным единицам. Но если перемещение ограничивается только этой формой, то в разных отраслях неизбежно устанавливаются разные нормы прибыли, благодаря различиям в органическом строении капиталов. Отсюда возникает вторая форма, перемещения капиталов между отраслями по направлению к наиболее высокой норме прибыли. Второе перемещение совершается по общему правилу в обратном направлении: из передовых в отсталые отрасли. В результате передвижений второго рода на рынке складывается общая норма прибыли и рыночная стоимость превращается в цену производства. 3. Наконец, после того, как средняя норма прибыли приобрела вполне устойчивые количественные очертания и стала вполне объективным фактом, передвижения капиталов из одних сфер в другие определяются колебанием индивидуальных норм прибыли вокруг среднего уровня, вследствие чего само движение принимает колебательный характер, в противоположность одностороннему его направлению в тот период, когда общей нормы прибыли вообще еще не существовало.

Каждый следующий тип движения предъявляет более высокие требования подвижности к капиталу и к труду. Перемещение последнего рода требует вместе с тем более высокого развития капиталистического способа производства, чем перемещения первого рода.

«Постоянное выравнивание постоянно возникающих неравенств («колебательное движение». И. Д.) осуществляется тем быстрее, чем 1) подвижнее капитал, т. е. чем легче он переносится из одной сферы или из одного места в другое, 2) чем быстрее может быть переброшена рабочая сила из одной сферы в другую и из одного производственного пункта в другой. № 1 предполагает полную свободу торговли внутри общества и ликвидацию всех видов монополии, кроме естественной, а именно тех монополий, которые вытекают из самого капиталистического способа производства. Далее, развитие кредитной системы, подчинение различных сфер производства капиталистам.

Последнее включено уже в ту предпосылку, что превращение стоимости в цену производства охватывает все капиталистически эксплуатируемые отрасли производства; но это выравнивание наталкивается на большие препятствия, когда многочисленные, массовидные, некапиталистические сферы производства (напр., земледелие мелких крестьян) вклинивается среди капиталистических предприятий и переплетается с ними. Наконец, большую густоту населения. — № 2 предполагает ликвидацию всех законов, препятствующих рабочим переселяться из одной сферы производства в другую или из одного производственного пункта в другой. Безразличие работника к содержанию своего труда, возможное сведение труда во всех областях производства к простому труду. Освобождение рабочих от всех профессиональных предрассудков. В особенности, наконец, подчинение всех рабочих капиталистическому способу производства»⁵⁰. Все перечисленные условия развиваются вместе с развитием капитализма и в наибольшей степени осуществлены в самых передовых промышленных странах⁵¹.

Вопрос о формах и о возможности перемещения ценностей из одной страны в другую приобрел за последние годы актуальный интерес в связи с германскими репарациями, планом Дауэса и так называемой «проблемой трансферта».При попытках взыскать в пользу Антанты громадные суммы репараций победители натолкнулись на «неожиданное» препятствие: невозможность взять те миллиарды, которые германское правительство соглашалось дать. Подробно изучавший этот вопрос американский экономист Мультон так характеризует создавшееся положение:«Если отдельное лицо получает свой доход в деньгах и может непосредственно передавать эти деньги своему кредитору, то доход нации, хотя ценность его и выражается в деньгах, не может быть передан другой нации наличными. Если годовая продукция нации превышает ее годовое потребление на 10 миллиардов долларов, то эти десять миллиардов не лежат в каких- либо национальных сундуках. Их невозможно перевезти в чужую страну просто путем выписки и передачи чека на 10 миллиардов долларов. Внутри страны было создано в различнейших формах имущество, превышающее потребленное в течение года на 10 миллиардов долларов. Но этот излишек имущества отнюдь не существует обязательно в таком виде, который пригоден для вывоза за границу. Излишек может существовать в виде фабрик, машин, железных дорог, шоссе, мелиораций и т. д., короче говоря, из недвижимых капиталов, предназначенных для будущего расширения производства, но не пригодных для вывоза в другие страны для покрытия долгов. Чужой стране может быть передана только та часть годовой продукции, которая пригодна для вывоза. При этом нужно иметь в виду, что нация может сознательна избегать перевеса вывоза над ввозом чтобы объявить себя неплатежеспособной».⁵²

Рассуждения Мультона правильны, но они не опровергают наших выводов. Все дело в том, что страна может превратить в пригодную для вывоза форму большую или меньшую часть излишка своей продукции в зависимости от того, насколько это ей будет экономически выгодно, насколько этому будут благоприятствовать международные экономические отношения. Между тем в условиях репарационного бремени вопрос вообще приобретает внеэкономический характер, который отнюдь не благоприятствует созданию стимулов к перемещению ценностей за границу, тем более, что и заграница не очень охотно принимает этот вывоз. Поэтому Германия будет, напр., накоплять излишки своей продукции не в форме железнодорожных рельс, годных для вывоза, а в форме железных дорог, построенных при помощи тех же рельс, но недоступных перемещению за границу.

К этому надо добавить, что вообще все рассуждения о возможности или невозможности перенесения ценностей в их непосредственной материальной форме mutatis mutandis относятся и к области внутреннего хозяйственного оборота. Дорогу или туннель нельзя переместить не только из одной страны в другую, но вообще из одного места в другое, сколько-нибудь отдаленное.

Влияние капиталистических отношений на характер международного обмена и на распределение производительных сил

Мы разбирали до сих пор вопросы международного обмена, отвлекаясь от его капиталистической формы. Но капитализм и международная торговля неразрывно связаны. Вместе с тем капиталистическая форма обмена и экономических сношений вносит массу новых элементов в проблему, которые совершенно были обойдены классической теорией и только фрагментарно исследованы Марксом. Тема эта заслуживает подробного самостоятельного рассмотрения. Здесь мы ограничимся только конспективным наброском важнейших особенностей, которые, по нашему мнению, следует в первую очередь выделить для анализа.

Мы определяем международный обмен, как обмен между странами, находящимися на разных ступенях экономического развития, тем самым предполагается, что в мировом хозяйстве еще не установилась единая средняя норма прибыли. Ведь для существования таковой необходима полная и всесторонняя подвижность капитала и труда. Там, где этой подвижности поставлены пбмехи, неизбежно образование более или менее отграниченных друг от друга хозяйственных территорий с самостоятельными средними нормами прибыли, процента и т. д. Различные страны находятся между собой приблизительно в таких же отношениях, в каких находились друг к другу различные сферы производства, между которыми на разных ступенях развития капитализма было затруднено передвижение капитала и труда. По Марксу это есть такая ступень развития, которая характеризуется образованием единой рыночной стоимости, но отсутствием средней нормы прибыли цен производства. Такую же картину мы имеем в масштабе мирового хозяйства: Единую мировую стоимость, единую цену мирового рынка, по крайней мере, на важнейшие предметы международной торговли, и отсутствие цены производства в мировом масштабе, отсутствие мировой средней нормы прибыли. Мировая цена, даже отвлекаясь от всяких дополнительных влияний, представляет, таким образом, категорию весьма сложной структуры. Это не есть мировая стоимость данного товара. Поскольку на внутреннем рынке каждой отдельной страны цены товаров отклоняются в ту или иную стороцу от стоимости в силу закона выравнивания по средней норме прибыли, цена мирового рынка на этот товар, являющаяся равнодействующей национальных цен, также не совпадает с его стоимостью: она отклоняется и от национальной, и от мировой стоимости. От национальной стоимости она отклоняется по причинам, изложенным выше. От мировой — вследствие того, что данная сфера производства имеет множество соединительных каналов разной пропускной способности, через посредство которых она сообщается с другими сферами производства, а где существует такая «диффузия», там уже невозможно совпадение рыночной цены со стоимостью. Цена мирового рынка не есть в то же время и цена производства, ибо не существует в мировом хозяйстве единой средней нормы прибыли. Каждая страна, вернее говоря, предприниматели каждой страны выручают в этой цене нормы прибыли, различные по своей величине, поскольку они несут различные издержки по производству данного товара, и эти нормы тяготеют к национальным средним, а не к мировой средней. Конечно, можно «абстрагироваться» от фактических различий в национальных нормах прибыли и попытаться конструировать мировую норму, как некую идеальную среднюю, которая определяет интернациональное движение капиталов. На самом деле! Ведь перемещаются же между странами капиталы в поисках более высоких прибылей так же, как это происходит внутри страны. Почему же не обобщить внутренние и внешние движения при помощи одной общей схемы, как мы это сделали с законом стоимости? По той простой причине, что интернациональные движения капиталов принципиально отличаются от внутренних — и мы это уже выяснили в другом месте: внутри страны передвижения капиталов носят колебательный характер, и средняя норма прибыли играет роль реального центра колебаний. Наоборот, в международном масштабе движения носят односторонний характер и никакого центра движений не существует. Это есть движение капиталов на пути к образованию средней нормы прибыли, но не вокруг этой нормы. С мировой стоимостью дело обстоит существенно иначе: для образования единой цены и стоимости достаточно развитой товарной торговли, которая возможна и при неразвитых формах перемещения капиталов.

Таким образом, мировая цена представляет из себя своеобразный рыночный феномен, который не совпадает ни с какой из существующих марксистских категорий и ждет еще своего исследования.

Теперь о влиянии капитализма на эквивалентность международного обмена. Рассуждая абстрактно, можно было бы допустить, что законы обмена, описанные в предыдущей главе, полностью продолжают действовать и в условиях капитализма. Капиталисты, рассматриваемые, как представители национального хозяйства, получали бы на свою долю все те преимущества, которые достигаются более производительной нацией за счет менее производительной. В первой стране норма прибыли — поскольку она вытекает из преимуществ внешней торговли — была бы выше, чем во второй. Все то, что мы говорили раньше о нациях, можно было бы «переадресовать» на имя капиталистов каждой нации (разумеется, с необходимыми поправками вроде того, что капиталисты не обменивают своего собственного труда, а труд своих рабочих и т. д.) — в остальном все должно было бы идти по-прежнему. Более высокие прибыли капиталистов передовых наций имели бы два источника. С одной стороны, капиталы, непосредственно занятые во внешней торговле, дают большую прибыль, которая, поступая «в раздел» между капиталистами данной нации, повышает общую норму. С другой стороны, внешнеторговый обмен, способствуя удешевлению многих продуктов, получаемых из стран с наиболее благоприятными условиями для их производства, позволяет соответственно снизить заработную плату и тем самым повысить, при прочих равных условиях, капиталистическую прибыль. Здесь нужна оговорка. В более развитых капиталистических странах норма прибыли, по общему правилу, ниже, чем в отсталых по общеизвестным причинам (высокий органический состав капитала и пр.). Но более благоприятное положение этой страны на мировом рынке может до известной степени противодействовать тенденции нормы прибыли к понижению. Мы видим здесь любопытное явление: две противоположные экономические тенденции прямо вытекают из одной общей экономической причины. Общая причина — рост органического состава капитала и рост производительности национального труда. Она обусловливает, с одной стороны, понижение нормы прибыли, с другой — ее повышение, поскольку более производительный национальный труд выступает на мировом рынке, как труд более высокого удельного веса. Общее движение нормы прибыли определяется, как равнодействующая этих двух, а также многих других тенденций капиталистического развития.

Таким образом, эквивалентный международный обмен мог бы совершаться беспрепятственно и в капиталистической оболочке, осуществляя, так сказать, легальные методы эксплуатации отсталых стран. Но мы исходили из допущения, в которое надо внести «маленькую» поправку. Мы изобразили капиталистов простыми «представителями» национального труда, которые кроме этой функции «представительства» никаких других не имеют и которые своим участием не вносят вообще никаких перемен в народнохозяйственную структуру. В действительности отношения складываются «немножко» иначе. Дело в том, что капиталисты «представляют» трудящиеся массы не так, как последние сами бы себя представляли (Маркс). Распределение производительных сил в национальном хозяйстве также существенно видоизменяется вмешательством капитализма. И то и другое вытекает из простого факта: что продукт стоит производителю, и что он стоит капиталисту — это две разные вещи. Нации, представленные самими трудящимися, обменивали бы свой труд. Будучи представлены капиталистами, они обмениваются товарами, цены которых капиталист измеряет не затратами труда, а издержками производства.

Осуществляет ли капитализм такое распределение производительных сил — в национальном или интернациональном масштабе — при котором силы нации действительно затрачиваются в наиболее выгодных направлениях, с точки зрения затрачиваемого труда и получаемого эффекта? Это отнюдь не вытекает с необходимостью из капиталистических отношений. Возьмем общеизвестный закон превращения стоимости в цены производства. Если перевести этот закон на язык распределения производительных сил, то он гласит следующее: В виду того, что отрасли с низким органич,еским строением капитала (т. е. в большинстве случаев более отсталые отрасли) доставляют норму прибыли выше среднего уровня, туда приливают капиталы из других отраслей до тех пор, пока индивидуальная норма прибыли в этой отрасли не сравняется с средней нормой. Наоборот, из передовых отраслей, с высоким органическим строением, капиталы отливают. Такой перелив капиталов имеет свою положительную и отрицательную сторону. Положительная состоит в том, что передвижение капиталов способствует в известной степени техническому переоборудованию отсталых отраслей, подгонка их под уровень более передовых отраслей хозяйства. (Отсталость сельского хозяйства, напр., вызвана именно существованием разнообразных препятствий, мешающих приливу новых капиталов). Но, с другой стороны, прилив капиталов в отсталые отрасли, вызываемый повышенной нормой прибыли, поскольку он ведет не к повышению органического состава уже действующего капитала, а к созданию новых предприятий такого же отсталого типа (зачем улучшать технику, когда прибыли и без того высоки?) — имеет, несомненно, вредные последствия для народного хозяйства, в целом. Он способствует росту продукции в наименее производительных отраслях, вместо того, чтобы использовать до предела выгоды производства в технически совершенных отраслях. Не будь капиталистической формы хозяйства, будь это хозяйство «ассоциированных производителей», распределение производительных сил было бы существенно иным. Больше «капиталов» работало бы в наиболее высокоразвитых отраслях, меньше — в отсталых. Разумеется, прилив средств шел бы и тогда в направлении последних. Но он имел бы тогда только одно назначение: техническое переоборудование предприятий, а не просто их приумножение. Эти добавочпые средства для переоборудования отсталых отраслёй были бы отчасти получены в результате изменения ценностных отношений. При капитализме товары, произведенные в отраслях низкого органического строения, имеют цену производства, которая ниже стоимости. Ликвидация капиталистических отношений ликвидирует и цены производства, и цены товаров этой категории должны были повыситься до уровня их стоимости. Это до известной степени компенсировало бы ослабление притока новых капиталов в эти отрасли. Это, конечно, только схема, которая очень далека от многообразия реальных отношений, но она дает представление об общих тенденциях перераспределения производительных сил.

Во всяком случае ясно одно: капитализм, содействуя одной стороной своих отношений техническому прогрессу и росту производительности труда, другой стороной поощряет невыгодное с точки зрения баланса национального труда распределение производительных сил, форсируя сверх нужных пределов продукцию отсталых отраслей, которые — знаменательное совпадение! — в значительной степени являются отраслями, поставляющими предметы потребления господствующих классов. Больше того: именно технический прогресс в условиях капитализма питает отсталость хозяйственных форм во многих отраслях. Чем быстрее растет органический состав капитала в передовых отраслях, чем интенсивнее машина вытесняет живой труд (непосредственно в самих предприятиях, посредственно, путем конкуренции с отсталыми формами мелкого «самостоятельного» производства), — тем гуще становятся ряды резервной рабочей армии, обеспечивающей настолько дешевые рабочие руки, что капиталистам невыгодно заменять их машинами, и они служат базой технической отсталости, являясь вместе с тем притягательной силой для капиталов, ищущих быстрого оборота и высоких прибылей. Несомненно, что такое распределение производительных сил менее всего похоже на осуществление пресловутого закона максимальной выгоды для народно-хозяйственного целого.

Далее. Хотя в каждой стране существует теоретический средний уровень зарплаты и средняя норма эксплоатации \(\frac{m}{v}\) ,обе эти «средние» колеблются в очень широких пределах. Существуют такие области хозяйства, в которых складываются наиболее выгодные условия для каторжной эксплоатации труда. Это преимущественно отрасли, питающиеся неквалифицированной рабочей силой, где больше всего свирепствует конкуренция рабочих рук, выбрасываемых из мелкого производства, из деревни и т. д. Нет нужды распространяться о том, что условия труда здесь хуже, чем где бы то ни было, так что, несмотря на низкую производительность (которая могла бы быть повышена при другой организации производства) капиталист получает здесь исключительно высокие прибыли. Но, кроме того, важно отметить здесь следующее. Рабочая сила, поставляемая в эти отрасли, воспитывается в мелком производстве. Капиталист находит ее готовой и не должен оплачивать стоимости ее воспроизводства и воспитания. Определенная сумма труда, затраченного на содержание и воспитание этой рабочей силы, вообще не принимает участия в образовании стоимости: капиталист ведь интересуется в конце концов не стоимостью товара, а прибылью, а в данном случае он имеет возможность продавать свои товары значительно ниже стоимости и все же с громадной прибылью. Маркс отмечает это же самое явление применительно к условиям мелкого крестьянского производства, находящегося в капиталистическом окружении. Как известно, мелкий крестьянин, который по народническому представлению «не заинтересован» в получении прибыли и ренты в цене своей продукции, на самом деле вынужден продавать ее по таким ценам, которые еле обеспечивают ему существование, т. е. «зарплату», хотя продукт содержит в себе количество труда, соответствующее долях прибыли и ренты в ценах капиталистически произведенных продуктов. «Это — одна из причин, почему в странах, в которых господствует парцеллярная собственность, цена хлеба ниже, чем в странах капиталистического способа производства. Часть прибавочного труда крестьян, работающих при самых неблагоприятных условиях, даром предоставляется обществу и не принимает участия в регулировании цен производства и в образовании стоимости вообще. Следовательно, эта сравнительно низкая цена есть результат бедности производителей, но отнюдь не производительности их труда»⁵³. Как мы отметили уже, это явление характерно не только для мелких производителей, которые «сами себя представляют» на рынке, но и для тех масс подневольных производителей, которые «представлены» капиталом. Несмотря на то, что последний «интересуется» и прибылью, и рентой, и всеми прочими земными благами, он получает в составе своих прибылей такое количество мяса и крови своих рабов, что может позволить себе «роскошь» сделать скидку с действительной стоимости продукта, вынося его на рынок для продажи. Таким образом, очень внушительная доля национального труда фактически не участвует в обмене, хотя и отчуждается сначала капиталисту-предпринимателю, через посредство купли-продажи рабочей силы, а при посредничестве капиталиста — потребителям , национальным и заграничным, путем купли-продажи произведенного товара. Это есть основная форма подлинно неэквивалентного обмена. С. и Б. Вэбб, анализируя влияние капиталистической свободной торговли на распределение и использование национального труда, могли поэтому с полным правом сказать: «При свободной торговле давление интернациональной дешевизны всегда заставляет нации, участвующие в мировом обороте, специализироваться в таких отраслях промышленности, в которых рабочие могут производить наиболее дешево... Вместо такого мира, в котором каждая страна посвящает себя работе в наиболее подходящей для нее области, при помощи потогонной системы, создается мир, в котором каждая страна делает все, чтобы довести свое население до низшей степени деградации. Поэтому протекционист прав, утверждая, что, при осуществлении необузданной свободы торговли в каждой стране, международная свобода торговли легко привела бы отнюдь не к лучшему, а к самому порочному международному разделению труда»⁵⁴.

Очевидно, что на экспорт и импорт оказывают влияние не сумма человеческих усилий и жертв, затрачиваемых в производстве, а попросту издержки производства со стороны капиталиста»⁵⁵.

Международный обмен при капиталистическом «представительстве» меньше всего напоминает, таким образом, хваленую гармонию, столь идиллически описанную классической школой. Отнюдь не всегда страны сосредоточивают свои силы в тех отраслях производства, где их труд способен дать наибольший эффект. Наоборот, сплошь и рядом капитализм приводит к уродливым формам международного разделения труда, при котором обе стороны теряют. Достаточно напомнить типы односторонне-индустриальных и односторонне-аграрных стран. Гармония отсутствует не только в области конкретного труда. Ее нет также и в отношении баланса абстрактного труда. Отсутствует эквивалентный обмен (что вовсе не означает, будто эквивалентный обмен есть благо: мы показали, что национальная эксплоатация осуществляется в обеих формах).

Между тем с внешней стороны дело принимает самый невинный вид. Осуществляется ли эксплоатация в эквивалентной или неэквивалентной форме, капитализм имеет для той и другой благовидное прикрытие в виде торгового и платежного баланса, прикрытие настолько надежное, что сплошь и рядом даже проницательные наблюдатели проходят мимо него. Так, в нашей марксистской литературе, несмотря на частое упоминание о неэквивалентном обмене, каждый раз, когда делаются попытки конкретного анализа форм угнетения колониальных стран, не идут дальше сопоставления актива и пассива в платежном балансе. Как правило, колониальные страны больше вывозят, метрополии, наоборот, больше ввозят. (С молодыми колониями и метрополиями дело, чаще всего, обстоит наоборот.) Дань колоний метрополиям изображается, как излишек вывоза из колоний. Но она на самом деле гораздо больше и не поддается уловлению в стоимостных величинах. Тут обязательно привлечь к исследованию физический объем экспорта и импорта, расчленить его по группам и видам товаров и установить ценностные эквиваленты. Тогда, несомненно, обнаружится, что даже при равновесии платежного баланса колониальные страны фактически отдают больше, чем получают, ибо они свою продукцию вывозят по более дешевым ценам, чем это соответствует стоимости, а продукты метрополий приобретают по более дорогим ценам. Точнее говоря, дело происходит так: молодая колониальная страна, которая на первых порах импортирует к себе капитал из метрополии (и имеет перевес ввоза над вывозом), переплачивает обычно на импортируемых товарах. Ей иногда предоставляют займы даже по низкому проценту, но заставляют делать закупки в кредитующей стране и назначают при этом, пользуясь монополией продавца, такие цены, которые с лихвой покрывают «уступки» в отношении процентов. Наоборот, старые колониальные страны, которым наступает срок платить по векселю, и которые должны больше вывозить, чем ввозить, уплачивают, помимо этого излишка вывоза, дань в виде чрезмерно низких цен за вывозимые товары. И вынуждает их к этому на сей раз монополия покупателя, который вместе с тем является и кредитором. Надо платить проценты, но так как расплата может быть произведена только товарами, и так как продавец вынужден продать, то ясно, что не он оказывается в наиболее выгодном положении. Кто знаком с историей нашего довоенного торгового баланса и с нашими международными отношениями до революции вообще, для того эти вещи достаточно известны. Напомним лишь, что если даже обмен совершается по эквивалентам, то он все же продолжает быть обменом неравных количеств труда, которые субъективно не могут не восприниматься, как тот же не эквивалентный обмен.

Капитализм внутри каждой страны подготовляет почву для интернациональной эксплоатации, которая потом осуществляется главным образом, при содействии отношений, возникающих из экспорта и импорта капиталов. Капитал превращает производителей собственной страны в своих рабов, и сам превращается в агента господствующего капитализма других стран.

Миграция капиталов не единственная причина, вызывающая неэквивалентный или эксплоататорский обмен. Грабительская торговля существует, как известно, с тех пор, как существует торговля. Но миграция капиталов создает для систематического грабежа наиболее солидную базу, обеспечивает ему, так сказать, постоянное воспроизводство.

С другой стороны, выгоды, достающиеся на долю господствующей страны, т. е. страны, экспортирующей капитал, не достаются на долю ее народных масс. Было бы слишком значительным уклонением от темы, если бы мы занялись здесь вопросами о перераспределении национального дохода под влиянием империализма и пр. Достаточно только сказать, что страна, экспортирующая капитал, в конце концов попадает на линию государства рантье, со всеми чертами застоя и загнивания, которые гарантируют ей более или менее быстрое «выведение из строя», как это и произошло на наших глазах с Англией. Перераспределение производительных сил страны совершается в сторону, наименее благоприятствующую их подлинному развитию, растет удельный вес непроизводительных элементов общества и т. д. Наступает застой при подавляющем богатстве, а еще Смит заметил, что плата за труд всего выше не в самых богатых странах, а в интенсивно развивающихся.

Под влиянием капиталистической формы международного обмена отсталая страна может быть приведена к такому положению, что стоимость продукта ее годового производства будет уменьшаться, вместо того, чтобы увеличиваться. Это происходит в тех случаях, когда товары, произведенные при более высокой технике, проникая в отсталую страну, разрушают ее собственное производство этих товаров, при чем выброшенные из данной сферы работники не могут найти приложения своей рабочей силы в других сферах. Страна абсолютно беднеет от внешней торговли вместо того, чтобы богатеть, согласно классической теории, усматривавшей во внешней торговле только гармонию интересов. В подобных случаях интернациональная эксплоатация выражается не только в том, что передовая страна обменивает меньшее количество своего труда на большое количество труда другой страны, но и в том, что труд населения передовой страны заменяет труд отсталой, а в капиталистических условиях освобождение от труда есть вместе с тем освобождение от средств существования.

Анализируя условия международного обмена, мы все время вращались в сфере стоимостных отношений. Но нации потребляют не стоимость товаров, а сами товары, как потребительские блага (или производительные блага, если речь идет о средствах производства). Поэтому исследование форм интернациональной эксплоатации обязательно должно включать в себе вопрос о том, что ввозится в страну и что вывозится из нее, для кого ввозятся и у кого берутся продукты для вывоза. Если из страны экспортируются, напр., ископаемые богатства или продукты ее почвы, а импортируются такие блага, как алкоголь, кокаин, всевозможные фальсифицированные продукты «цивилизованных» стран, то совершенно независимо от стоимостных отношений страна беднеет от такой торговли. Если страна вывозит продукцию мелких производителей или рабочих, за счет недоедания тех и других, а ввозит предметы потребления господствующих классов по преимуществу (как, напр., в Индии, или до войны в России), то также совершенно очевидно, кто в «стране» получает выгоды от международного обмена. То международное разделение труда, которое под влиянием этих обстоятельств осуществляет капитализм, ничего общего не имеет с распределением производительных сил в мировом хозяйстве, которое должно сложиться «на другой день» после крушения капиталистического строя.

Международный обмен интернационализирует продукты национального труда. Только на мировом рынке они превращаются в товары «sans phrase». Но то же самое происходит с капиталом. Он развертывает все свои «качества» только тогда, когда окончательно освобождается от местной ограниченности, когда он интернационализируется. И движущая сила здесь та же, что и при интернационализации продукта: стремление к абстрактной форме богатства и к ее неограниченному возрастанию. Не останавливаясь здесь на этой обширной теме, мы хотели бы подчеркнуть только следующий момент. С точки зрения классиков, капиталы должны были бы эмигрировать из менее производительных стран в страны более производительные. К этому выводу они приходили неизбежно, поскольку они объясняли падение нормы прибыли законом падения последовательных затрат труда и капитала, т. е. падением производительности труда. С этой точки зрения классики не смогли бы объяснить всего последующего хода развития капитализма, характеризуемого непрерывным движением капиталов как раз в противоположном направлении — в отсталые страны, в страны мало производительного труда (это, конечно, было не единственное направление, но мы берем вопрос в его грубых штрихах). Правда, Рикардо и др. исходили из представлений о «естественных условиях» производительности, которые как будто уже и не так противоречат фактам. Но мы показали всю недостаточность и неисторичносгь такой схемы. Одной из громадных заслуг Маркса явилось разрешение этого противоречия. Маркс показал, что именно низкая производительность труда чаще всего идет параллельно с высокой нормой прибыли, и наоборот. Тем самым была вскрыта «тайна движения капитала» в сторону отсталых стран. Передвижение капиталов между сферами производства, а особенно между разными странами обусловлено, однако, не только высокой нормой прибыли, взятой в общем виде (т. е. как отношение всей прибавочной стоимости к капиталу), но и той пропорцией, в которой прибавочная стоимость распределяется между землевладельцем, представителем ссудного капитала, промышленным капиталистом. Другими словами, движение капиталов определяется не только зарплатой, но и величиной ренты и процента, которые различны в разных местах, а иногда и в разных отраслях хозяйства. Это обстоятельство часто упускается из виду, хотя совершенно очевидно, что та норма прибыли, о которой говорят обычно, анализируя причины отливов и приливов капитала, есть прежде всего промышленная или, вернее, предпринимательская норма прибыли, которая образует только часть прибавочной стоимости. При одном и том же органическом составе капиталов норма прибыли может, поэтому, быть больше или меньше, в зависимости от того, как изменятся величины (процента и ренты (о зараб. плате мы уже говорили), которые, понятно, тоже обусловлены органическим строением общественного капитала, но только в конечном счете, при посредство целого ряда промежуточных звеньев. Это обстоятельство подчеркивает и Маркс: «Как в конкуренции между отдельными капиталистами, так и в конкуренции на мировом рынке, данные и заранее предположенные величины зар. платы, проценты и ренты входят в расчеты, как величины постоянные и регулирующие, постоянные не в том смысле, что они неизменны, а что они в каждом частном случае даны и образуют постоянную границу для непрерывно меняющихся рыночных цен.

На мировом рынке дело идет о том, чтобы при данной зарплате, проценте и ренте продать товар по господствующей цене с прибылью. Если в одной стране зарплата и цена земли низки, процент высок, в другой зарплата и цена земли номинально высоки, а процент»низок, то первая страна употребляет больше труда и земли, а вторая — больше капитала» («Капитал», III, II поел. отдел).

Эти многосторонние влияния объясняют, почему перемещения капитала совершаются очень часто вовсе не в направлении, предуказанном разницей в органическом составе капиталов разных стран, а в самых разнообразных направлениях. Так, напр., в высокоразвитой промышленной стране органический состав капитала высок, общая норма прибыли низка, но при низком проценте на занятый капитал предпринимательская прибыль может оказаться выше, чем в отсталой стране, и промышленный капитал не будет иметь стимула к перемещению за границу. Наоборот, рента действует в противоположном направлении: она тем выше, чем ниже процент на капитал, и она способствует понижению предпринимательской прибыли в тех странах, где низкий процент обусловливает повышение этой прибыли.

Мистически настроенные умы могли бы во всем этом видеть какую-то предустановленную гармонию. В самом деле! Как иначе могла бы культура распространиться по земному шару, если бы капитал, влекомый к неведомым берегам жаждой накопления, не взял на себя цивилизаторскую миссию. И не может ли вместе с тем явиться опасение, как бы) с «преждевременной» ликвидацией капитализма не взяла верх обратная тенденция, — тенденция к автаркии, к «исходу» капиталов из колоний, или, вернее говоря, к прекращению прилива туда новых капиталов и т. д.

Что капитализм выполнил «железом и кровью» определенную миссию и в мировом, и в национальном масштабе — это совершенно бесспорно. Было бы бессмысленно заниматься гаданиями насчет того, как обернулось бы дело без капитала. Но факт тот, что мировой рынок и мировое хозяйство им созданы. Можно ли опасаться того, что с ликвидацией капитализма произойдет распад этого мирового хозяйства? Чудовищная идея! Она звучи так же дико и так же «убедительно», как утверждение о том, что с концом капитализма наступит гибель современной культы и техники. Наоборот! Гибель могла бы грозить, если бы существование капитализма затянулось надолго, и он успел бы исчерпать себя во всех отношениях, в том числе и в своей мирохозяйственной миссии. Именно капитализм становится сейчас препятствием на пути индустриализации таких колоссальных стран, как СССР, которую он пытается экономически блокировать, как Китай, куда он вместо капитала шлет сейчас войска и снаряды.

Мировое хозяйство нуждается сейчас в высшем единстве, в единстве более высокого типа, чем мировой рынок, тогда как послевоенный капитализм бессилен даже рынок организовать на сколько-нибудь сносных началах. Мы уже не говорим о том, что пронизывающие капиталистическую систему противоречия сказались и в тех методах, при помощи которых он установил мировое разделение труда, которое в нынешнем своем виде меньше всего отвечает рационалистическому использованию рабочей силы человечества. Ликвидация капитализма не может ликвидировать мирохозяйственное единство, не может прекратить подлинную культурную миссию передовых стран, по той простой причине, что существование последних совершенно немыслимо без теснейшей смычки с отсталыми странами, помощи им в деле хозяйственной и технической реорганизации. То, что капитализм начал, гоняясь за прибылью, то докончит социалистическая революция путем сознательно направленных усилий, ликвидируя вместе с категорией капитала все фермы эксплуататорского обмена и обмана, постепенно ликвидируя и самый интернациональный обмен в его нынешней форме. Пожалуй, до образования мировой средней нормы прибыли и цены производства дело и не дойдет. Эти категории так и останутся недоделанными.

Примечания

---

1. От редакции. Редакция не разделяет некоторых положений статьи тов. Дашковского. ↩

2. См. №1 за 1927 г. ↩

3. Капитал, т. I, стр. 618 ↩

4. Маркс, Теории, т. II, 2, стр. 151-152. ↩

5. Там же, стр. 149. ↩

6. Там же, стр. 156. ↩

7. Marx u. Engels, Briefwechsel, т. III, стр. 90. ↩

8. М. Смит. Основы статистической методологии, ч. II, стр. 78 ↩

9. Капитал, т. I, стр. 566. ↩

10. Капитал, т. I, стр. 566. ↩

11. Теория прибавочной стоимости, т. III, стр. 195-196. ↩

12. Капитал, т. I, стр. 5-6 ↩

13. Взаимодействие, которое существует между характером труда и объективными условиями производства в смысле определения величины удельной стоимости, можно установить также между отдельными элементами объективных условий. Хорошие машины при скверном качестве сырья, среднее оборудование земледельческого хозяйства при плохой почве и т. д. в колебания величины удельной стоимости в ту или другую сторону при неизменных затратах рабочей силы. Плюсы и минусы могут также взаимноурановешиваться. Так, например, в отдельных отраслях производства, связанных с органическими процессами (напр., земледелие) низкая техника отстатых стран может компенсироваться естественным плодородием почвы. ↩

14. «Экономический Вестник», № 1 за 1923 г.. — Струве, Научная картина экономического мира и понятие равновесия, стр. 24. ↩↩

15. Капитал, т. III, стр. 200-201 ↩

16. Капитал, т. III, ч. 1, стр. 156-157. ↩

17. Капитал, т. I, стр. 11. ↩↩

18. «Большевик», № 5—6, июнь 1924 г., стр. 19. ↩

19. Капитал, т. III, ч. 1, стр. 218. ↩

20. Впрочем, некоторые авторы считают нереальной также и категорию среднего труда, поскольку для определения этой средней величины необходимо сначала произвести нивелировку технических и естественных условий труда (см., напр., Л. Бух, Производительность и интенсивность труда, стои­мость и цена товаров, стр. 164). Это возражение, однако, касается лишь практических трудностей исчисления и не имеет принципиального значения. ↩

21. Теория прибавочной стоимости, т. I, стр. 205 ↩

22. Этим объясняется резкое повышение колебаний доходности земледелия по мере расширения мирохозяйственных связей. Колебание урожаев, которое в условиях ограниченного национального рынка компенсируется встречными колебаниями хлебных цен, в условиях мирового рынка не компенсируется в достаточной степени. Стоимость всего земледельческого продукта, которая в «изолированном государстве» оставалась более или менее постоянной величиной, становится переменной величиной, когда национальное хозяйство образует составную часть мирового хозяйства. ↩

23. Капитал, III, ч. 1, стр. 302. ↩

24. «К критике...», стр. 174, изд. «Московский Рабочий». ↩

25. Капитал, т. I, стр. 566. ↩

26. Теории, II, ч. I, стр. 125. ↩

27. Критика готской программы. ↩

28. В известном смысле это «неравенство» аналогично так назыв. «ренте потребителей», с которой усердно возится психологическая школа. Эта рента, как известно, выводится, как результат единства рыночных цен при неодинаковом имущественном положении покупателей — потребителей. Для богатого, как и для бедного потребителя, фунт хлеба имеет, напр.., одну и ту же цену, хотя предельная полезность уплачиваемой денежной суммы во много раз ниже для первого, чем для второго. Отсюда — потребительская рента богатых потребителей. Она могла бы быть уничтожена только в том случае, если бы каждый платил за товар цену, пропорциональную своему имущественному положению (точнее говоря, обратно пропорциональную предельной полезности денег для покупателя, как формулирует это психологическая школа). Но тогда исчезло бы единство рыночной цены, а вместе с нею и рынок. Совершенно очевидно, что «рента потребителя» есть пустая игра словами и что дело здесь не в психологических оценках, а в объективном факте имущественного неравенства. Но аналогия состоит в том, что р а в н а я мерка — единая рыночная цена — приложенная к неравным величинам дает неравные результаты. То же самое происходит с масштабом единой мировой стоимости — мировыми деньгами, — когда они становятся измерителями национальной стоимости. Одна и та же сумма золота выражает р а з л и ч н ы е количества национального рабочего времени в зависимости от места, занимаемого данной страной или нацией по лестнице производительности труда, будучи в то же время представителем определенного количества среднего мирового труда. ↩

29. «К критике...», стр. 77. ↩

30. Там же, стр. 99. ↩

31. Там же, стр. 152. ↩

32. Там же, стр. 153. ↩

33. Капитал, т. III, ч. 1, стр. 306. ↩

34. См. Sombart, Der moderne Kapitalismus, т. II, 2, стр. 901. Изд. 1924. ↩

35. Другой транспортный парадокс: чем совершеннее средства сообщения, чем дешевле издержки транспорта, тем в большей степени хозяйство освобождается от территориальных границ, но вместе с тем и по этой же причине повышается значение каждой местной особенности, каждого, хотя и незначительного локального преимущества и территориальное разделение труда усугубляется все больше. Идеальное состояние транспорта ведет не к тому, что все будет производиться повсеместно (эта «повсеместность» характеризует как раз эпоху крайней отсталости средств передвижения), а, наоборот, к тому, что каждый специфический род производства будет сосредоточен в специально ему благоприятствующей местности. Промышленная дифференциация отдельных районов и территорий усиливается с развитием транспорта, хотя это усиление вытекает не только из транспортных условий, как таковых, но и из факта перехода от «повсеместного» сырья и материалов производства к локализованному сырью и материалам. ↩

36. Th. Hodskin, Popular political Economy, London 1827, рр. 252-253. Цитир. по «Теориям приб. стоим.», т. III, стр. 262. ↩

37. «Капитал», т. II, стр. 295. ↩

38. Современные экономисты, как, напр., Шумпетер, используют этот незначительный удельный вес наличных основных фондов по сравнению с массой продукции для доказательства того, что капиталистическая форма хозяйства имеет своей базой вовсе не собственность на орудия производства, а личную творческую инициативу капиталиста, организующего производство (см. 1. Schumpeter, Theorie d. Wirtshaftlichen Entwicklung, изд. 1912г., S.530 и сл.) Шумпетер предусмотрительно упускает из виду, что базу этой хваленой капиталистической инициативы образует именно производственный аппарат, которым владеет капиталист. ↩

39. R. Liefman, Vom Reichtum der Nationen, 1925, S. 23 При всем том, разумеется, длительность экономического господства тех или других стран на мировом рынке гораздо больше, чем сроки господства передовых предприятий внутри страны. ↩

40. См. Е. Sах, Die Verкеhrsmittel in Volks- und Staatswirtschaft, т.II, 1879 г. ↩

41. См. Sartorius v. Waltershausen, Das Volkswirtschaftliche System der Kapitalanlage im Ausland, изд. 1907, стр. 15. ↩

42. S. Schilder, Entwicklungstendenzen der Weltwirtschaft, т. II, стр. 377. ↩

43. Otto Bauer, Die Nationalitätenfrage u. die Socialdemocratie. 2-te Auflage, 1924, S. 464. ↩

44. «Капитал», т. I, стр. 625. ↩

45. См. Aeroboe, Die Bevölkerungskapazität der Landwirtschaft, Berlin, 1927 г., стр. 20. ↩

46. Насколько движение рабочей силы подчинено воздействию экономических факторов, показывают довоенные данные об иммиграции в С. Штаты, Вот, что говорит исследователь этого вопроса И. Гурвич: «Сравнительная статистика промышленности и населения С. Штатов показывает, что иммиграция определяется в общем возможностью достать работу. Во времена промышленного подъема иммигранты прибывают в возрастающем количестве; во время депрессии их число уменьшается. Далее, иммиграционное движение балансируется эмиграцией из С. Штатов. По общему правилу те самые причины, которые задерживают иммиграцию в страну, ускоряют вместе с тем обратное движение отсюда» (I. Hourwich, Immiggration and Labor, New-York, 1912, стр. 3). ↩

47. К. Бюхер, Возникновение народного хозяйства, Петроград 1923 г, стр. 223 и 239. ↩

48. Там же, стр. 239. ↩

49. Помимо разницы в уровне жизни между деревней и городом, а также многих других причин, значительную роль играет также большая устойчивость жизни в городах (и в промышленных странах), по сравнению с деревней (и аграрными странами). В прежние времена «при неразвитых средствах сообщения, городское население много терпело от сильных местных колебаний цен на пищевые продукты, обусловленные колебанием урожаев, тогда как деревенское население испытывало относительно слабые колебания в своих доходах: при неурожаях цены повышались, при урожае понижались, отсюда слабый рост городского населения.... Усовершенствованием транспортных средств устанавливается обратное отношение между деревней и городом. Независимые от местных колебаний урожая цены на с. х. продукты обеспечивают городскому населению устойчивый жизненный Уровень, тогда как благосостояние деревенского населения попадает в зависимость от урожая» (ибо цены определяются на мировом рынке, И.Д). Lannhardt, Mathematische Begründung der Volkswirtschaftlehre, 1898, стр. 213), ↩

50. Marх, Карitаl, III, 1, стр. 176, II изд., 1919 г. (изд. Ф. Энгельса) ↩

51. Рост подвижности капитала и труда, идущий рука от руку с ослаблением тенденций к действительному передвижению между пунктами, достигающими наивысшей зрелости условий движения, представляет одну из форм того «единства противоположностей», которые вообще характерны для капиталистической системы. На этих предпосылках, между прочим, основываются многочисленные в наше время попытки теоретиков математической школы политэкономии построить модель стационарного хозяйства, обладающего абсолютной подвижностью всех своих элементов и в то же время лишенного стимулов к движению, находящегося в состоянии абсолютного равновесия. Так наз. «теорема о максимуме» формулирует это состояние равновесия, как такое состояние, в котором достигается наибольшая экономическая эффективность с точки зрения общества в целом, и которое поэтому лишено стимулов к дальнейшему изменению раз достигнутого положения. Достижение всеобщей равной нормы прибыли — с точки зрения капитализма — и есть осуществление такого состояния, при котором исчезают стимулы к дальнейшим передвижениям и пр., хотя осуществление этой абстракции предполагает вместе с тем величайшую подвижность всех элементов хозяйства (См. по этому поводу соображения у Шумпетера, «Das Wesen u. der Hauptinhalt der theoretischen Nationalökonomie, 1908 г., стр. 196-212). ↩

52. Г. Мультон и Мак Гвайр, Платежеспособность Германии, стр. 11. ↩

53. Маркс, Капитал, т. III, 2, стр. 343. ↩

54. S. and B.Webb, Industrial democracy, Newed. 1902. Appendix II, стр. 864. ↩

55. Там же, стр. 865. ↩