Дашковский И. К теории развития мирового рынка и мирового хозяйства ¹

Журнал «Под знаменем марксизма», 1927, №1, с. 86—117

I

Основным и господствующим фактом современной экономической жизни является мировой рынок и мировое хозяйство. Это констатируется в бесчисленных описательных работах, посвященных новейшей истории хозяйства и современному его положению. Даже те авторы, которые, подобно Зомбарту, склонны защищать парадоксальную идею, что «единичные народные хозяйства становятся все более и более законченными микрокосмами, и внутренний рынок перевешивает постепенно для всех отраслей значение внешнего рынка» ², все же вынуждены признать, что необходимейшим условием роста внутреннего рынка является «постоянное и непрерывное экстенсивное расширение мирохозяйственных связей».

Развитие международных экономических отношений есть своего рода диалектический процесс. Как известно, обмен и торговля исторически возникают «на конечностях общественных организмов». Международная, междуплеменная торговля есть исходный пункт развития обмена, вместе с которым развивается и капиталистическое хозяйство ³. В дальнейшем капитализм постепенно расчищает для себя необходимое «поле эксплоатации» внутри страны, разлагая остатки натурального строя, прокладывая повсюду пути товарного хозяйства и превращая последнее в капиталистическое. В этот период происходит интенсивное «образование внутреннего рынка» для капитализма. Когда эта работа достаточно проделана вглубь и вширь, наступает снова очередь международного обмена, но уже не на примитивных основах, а на фундаменте крупного производства и машинной техники. Капитализм «втаскивает» одну за другой все нации и страны в мирохозяйственный оборот. Наступает эпоха мирового хозяйства.

Трубадурами этого международного обмена выступают всегда экономисты той страны, которая занимает господствующее положение на мировом рынке. Так как эпоха развития буржуазной политической экономии совпала с господством Англии на мировом рынке, то вполне естественно, что теория классиков стала боевым знаменем буржуазного «космополитизма», который по существу был только адекватной формой выражения национальных интересов английского капитала. В развитии «космополитической» теории можно отметить две стадии: первый период, связанный с именами А. Смита и Рикардо, характеризуется преобладанием интересов международной торговли в собственном смысле слова, т. е. в смысле вывоза товаров. Восхваляя выгоды международного обмена, и Смит и Рикардо отрицательно относились к тенденции переносить за пределы страны капиталы и предпринимательство.

Но уже Милль делает этом отношении шаг вперед, указывая, что вывоз капитала является могущественной силой для расширения поля занятия оставшемуся капиталу. Можно вполне справедливо сказать, что чем больше, до известного предела, мы будем высылать капитал, тем больше мы будем его иметь и тем большую сумму его мы будем в состоянии удержать в отечестве. ⁴ Такая эволюция классической теории находилась в тесной связи с изменением экономической обстановки. От экспорта товаров английский капитал перешел, по окончании наполеоновских войн, к экспорту капитала. Погоня за более высокими прибылями взяла верх над «привязанностью к отечеству», и Милль только зарегистрировал совершившийся факт. Правда, он еще не совсем разделался со старой идеологией и доказывает выгоды экспорта капитала тем соображением, что экспорт способствует возрастанию суммы капитала, остающейся в отечестве. Но это была уже простая дань предрассудкам, от которых позднейшее поколение экономистов успело целиком освободиться.

В теории международных экономических отношений так же, как и во всех других вопросах политической экономии, классики оставались верны своему основному методу — выдавать специфические законы буржуазного хозяйства за естественный порядок вещей, за предустановленную гармонию. Движущую силу развития мировой торговли они видели в материальных условиях производства, а не в общественной форме, которую они принимают при капитализме. Международная торговля раздвигает рамки разделения труда, увеличивая его производительность. Рост производительности является простым следствием технического фактора — разделения труда, которое поэтому является наиболее естественным порядком вещей. Естественные законы неизбежно должны пролагать себе путь через искусственные препятствия, создаваемые неправильной политикой общественной организации — государства и пр. Поэтому развитие международной торговли неизбежно.

Из естественного порядка вещей исходил, кстати сказать, и виднейший противник классической школы на континенте Европы — Фр. Лист. Но он, в противоположность классикам утверждал, что наибольшие экономические выгоды получаются не от разделения труда между странами, а от соединения труда в пределах одной и той же страны, в частности от соединения промышленного и земледельческого производства. Яркий образчик того, как видоизменяется смысл «естественных законов», когда они должны выражать противоположные интересы различных групп буржуазии, в данном случае буржуазии Англии и Германии в первой половине XIX века. Правда, и Лист не отказывался от «космополитизма» по отношению к более или менее отдаленному будущему, когда это позволят обстоятельства конкурентной борьбы. Он также считал необходимым кокетничать «общечеловеческими» соображениями. «Что цивилизирование всех наций, распространение культуры по всему земному шару есть миссия человечества — это вытекает из тех неизменных законов природы, согласно которым цивилизованные нации побуждаются непреодолимой силой к перемещению своих производительных сил в менее культурные страны» ⁵.

В своих комментариях к Рикардо Диль правильно отмечает, что «идеи Рикардо о внешнеторговой политике находится в теснейшей связи с его теорией распределения национального дохода; он выступает за свободную торговлю потому, что она оказывает наиболее благоприятное влияние на распределение богатства внутри народного хозяйства» (К. Diehl, «Erläuterungen». Bd. III, 11 Theil, S. 326).

Только Маркс поставил вопрос о мировом рынке на настоящую научную почву. Он показал, что создание мирового рынка явилось отнюдь не функцией «законов природы», как таковых, а функцией капитала, и перенес, таким образом, исследование на почву общественных законов, свойственных определенной эпохе. «Что такое свобода торговли при современных общественных отношениях? — спрашивает Маркс. — Свобода капитала. Устраните те немногие национальные преграды, которые продолжают стеснять свободное развитие капитала, — и вы лишь откроете ему свободное поле деятельности»⁶. И далее, раскрывая сущность протекционизма, Маркс находит в нем кровное родство, несмотря на кажущуюся противоположность, с системой свободы торговли:

«Покровительственная система есть лишь средство, с помощью которого насаждается в данной стране крупная промышленность, т. е. создается зависимость этой страны от мирового рынка. Но уже с той минуты, как страна становится в зависимость от всемирного рынка, она начинает также зависеть более или менее и от свободной торговли».

Таким образом, обе как будто исключающие друг друга, системы экономической политики, ведут, — по Марксу, — к одному и тому же результату: расширению сферы деятельности капитала, расширению мировых экономических связей.

Теории мирового рынка не повезло в марксистской литературе. Сам Маркс предполагал значительную часть своего исследования посвятить анализу внешней торговли, мировому рынку и мировому хозяйству. Об этом он говорит в первых строках своей «К критике политической экономии»: «Я рассматриваю систему буржуазной экономии в следующем порядке: капитал, земельная собственность, наемный труд; государство, внешняя торговля, всемирный рынок». Незаконченность «Капитала» отразилась именно на последних трех частях марксова плана. В частности теория международных экономических отношений представлена там только в виде попутных замечаний, которые, впрочем, сами по себе имеют громадную научную ценность и позволяют в основных чертах восстановить систему взглядов Маркса по этому вопросу.

Что касается послемарксовой экономической литературы, то, хотя вопросам мирового хозяйства уделялось и уделяется очень много внимания, общая теория международного обмена осталась в ней слабо разработанной. Спор о значении внешних рынков для капитализма между марксистами и народниками, возобновившийся в наши дни вокруг теории Розы Люксембург, вращался, главным образом, вокруг проблемы реализации, или осложнялся специфическими вопросами современного империализма, предполагающего далеко зашедшую монополизацию важнейших отраслей мирового хозяйства, сильное влияние «внеэкономических» факторов и т. п. условий, мешающих проявлению экономических законов капитализма «в чистом виде». Между тем, без «чистой теории» мирового рынка нельзя разобраться в реальном переплете мирохозяйственных явлений, подобно тому, как без «чистой теории» товарного и капиталистического хозяйства нельзя понять общего хода хозяйственной жизни, взаимоотношений классов и т. д. Теория «реализации» есть только часть этой чистой теории. Вопрос о реализации прибавочной стоимости нельзя отделить от вопроса о ценах, ибо только через цену потенциальная прибавочная стоимость превращается в реальную прибыль. Образование цен в международном обмене нельзя понять, не имея общей теории международного обмена, а международный обмен есть часть более широкой области международных экономических отношений (включающих миграцию капиталов, так наз. «обмен услугами», передвижение рабочей силы и т. д.). Одним словом, здесь непочатый край теоретического исследования, в котором марксистская наука сделала лишь первые шаги.

Отсутствие разработанной теории в этой области сказывается прежде всего в недостаточном исследовании причин, сколько-нибудь вызвавших возникновение современного мирового рынка и его развитие. До сих пор попадаются в литературе, которую с некоторой условностью можно назвать марксистской, взгляды, согласно которым развитие мирового хозяйства не является специфической функцией капиталистической формы хозяйства, а результатом «перераспределения производительных сил», вызванного «законом убывающей производительности» (См. Маслов «Наука о народном хозяйстве»). По существу это есть возврат к классической школе.

Не установлено также до сих пор определенного отношения к существующей классификации — «единичное хозяйство», «народное хозяйство», «мировое хозяйство».

Мы начнем поэтому с попытки систематизировать по этим вопросам взгляды Маркса, которые дают богатый материал особенно по первому вопросу, с тем, чтобы на основе добытых результатов более уверенно ориентироваться в вопросах международного обмена по существу.

II

Прежде всего к постановке вопроса. Анализ условий развития мирового рынка, собственно говоря, есть дело экономической истории, которая должна брать вопрос во всей его конкретности. В такой постановке история мирового хозяйства явится вместе с тем и историей капитализма, который возник на определенной исторической почве, а вовсе не есть результат какого-то «саморазвития мирового разума». Но нас здесь интересует не история, а теория вопроса, т. е. нам надо выяснить, какие специфические черты капиталистического хозяйства вызвали ту мировую экспансию, которая привела к мировому хозяйству. При этом мы опять-таки остаемся на почве «чистого капитализма », не «оскверненного» монополиями, империализмом и т. п. плодами грешной действительности. Разумеется, мы рассматриваем это только, как методологический подход, как первое приближение к проблеме.

Говоря о развитии мирового рынка и мирового хозяйства, как об одной из специфических функций капитала, мы отнюдь не противопоставляем это утверждение другому положению, по которому возникновение мирового хозяйства есть результат влияния материальных, технических, географических или, вообще говоря, естественных факторов. В конечном счете и сам капитализм, если последовательно восходить к его историческим корням и истокам, включает в числе своих движущих сил «естественные» факторы. Но эти факторы влияют на общественное развитие не иначе, как через определенные формы общественных отношений. Наиболее значительные произведения буржуазной экономической мысли, посвященные вопросам территориального размещения и территориальных связей народного хозяйства — работы Тюнена в области сельского хозяйства и Альфреда Вебера в области промышленности как раз потому и дали серьезный результат, что они не ограничились анализом материальных элементов хозяйства. Тюнен исследует зависимость размещения сельско-хозяйственных культур в условиях рыночного обмена. Вебер подчеркивает влияние капиталистических форм хозяйства на размещение промышленности, например, в области так наз. «рабочей ориентации» предприятий, влияние рентных отношений и пр. Мы уже не говорим о том, что самая возможность постановки проблемы рационального размещения отраслей хозяйства требует, как предварительного условия, всестороннего проникновения в хозяйственную жизнь закона стоимости и коммерческого расчета, характерных только для определенной ступени развития общественных форм.

Вот почему мы начинаем с анализа влияния этих форм и соответствующих им экономических категорий. Таким путем мы вернее доберемся и до «естественных» факторов и сумеем установить их надлежащее место в хозяйственных процессах.

Самая общая «причина» заключается уже в противоречиях товарной формы продукта. Товарное производство основано на раздвоении продукта труда по линии потребительная стоимость и стоимость, причем последняя приобретает исключительное значение для капитализма. Капитализм впервые ввел в широком масштабе в хозяйственную жизнь рационалистическое начало, по определению Зомбарта, умение считать. Но всесторонний хозяйственный счет мыслим лишь в абстрактных единицах, которые должны свести к общему знаменателю все разнообразие товарного мира. Почва для этого оказалась подготовленной вместе с появлением абстрактной формы богатства — денег, воплощения всеобщей формы стоимости. Но сама стоимость в ее противопоставлении потребительной стоимости, могла развиться только там, где продукт труда окончательно превратился в товар sans phrase, во всесторонне отчуждаемую вещь, а это стало возможным только на путях расширения внешней сферы обмена. «На арене мировой торговли товары универсально развертывают свою стоимость. Поэтому и здесь самостоятельное воплощение их стоимости противостоит им в качестве денег, мировых денег. Только на мировом рынке деньги вполне развертывают свою функцию товара, натуральная форма которого есть вместе с тем непосредственно общественная форма реализации человеческого труда in abstracto. Способ их существования становится адекватным их понятию» ⁷.

Если к этому расширению внешнего рынка толкает уже простой факт раздвоения товара на потребительскую стоимость и стоимость, факт, общий для простого товарного и для капиталистического хозяйства, то тем большее значение тенденция к расширению должна получить в собственно капиталистическом хозяйстве, где встает специфическая проблема производства прибавочной стоимости, как самоцель. В простом товарном хозяйстве продукт труда связан еще непосредственно с производителем, которому он принадлежит, и с потребителем, поскольку последний приобретает его для удовлетворения своих потребностей. Полезная форма этого продукта, его потребительская стоимость сохраняет еще целиком свое значение при обмене. Наоборот, в условиях капитализма, где основной целью покупки и продажи является простое непрерывное производство и увеличение стоимости, как таковой, форма продукта, ее полезные свойства становятся безразличными. Для промышленного капиталиста потребительская стоимость его товара является лишь неизбежным «злом», поскольку без этих свойств невозможно реализовать стоимость и прибавочную стоимость. Для капиталистического покупателя, поскольку он приобретает средства производства, полезные свойства покупаемых товаров расцениваются опять-таки не с точки зрения удовлетворения потребностей, а с точки зрения их пригодности для производства стоимости. Только в этом смысле капиталист обращает внимание на качества и свойства. Господство абстрактной формы богатства над конкретной, господство стоимости над потребительской стоимостью, прибавочной стоимости над стоимостью, все эти характернейшие черты капитализма могут, однако, получить свое полное развитие, если беспрерывно происходит рост разнообразия товаров, обращающихся на капиталистическом рынке. Своеобразное противоречие сказывается здесь в том, что в том самом обществе, где потребности подчинены производству стоимости и прибавочной стоимости, наибольшее значение приобретает разнообразие товаров, служащих целям удовлетворения все растущего разнообразия потребностей. «Если бы прибавочный труд или прибавочная ценность выражалась только в национальном прибавочном продукте, то увеличение ценности ради ценности и потому стремление к прибавочному труду нашло бы предел в ограниченности, узком круге потребительских ценностей, в которых была бы представлена ценность труда. Следовательно, только внешняя торговля раскрывает настоящую природу (прибавочной ценности), как ценности, так как она показывает, что заключенный в ней труд есть общественный труд, который выражается в неограниченном ряде потребительских ценностей и действительно придает смысл абстрактному богатству» ⁸.

Наибольшее однообразие потребностей, наибольшее однообразие продуктов, служащих для их удовлетворения, господствует, таким образом, там, где принцип удовлетворения потребностей составляет основу хозяйственной жизни в примитивном натуральном хозяйстве. Наоборот, там, где производство игнорирует потребности, последние громче всего заявляют о своих правах и требуют все большую и большую дозу «раздражения» для увеличения силы ощущения.

Рост разнообразия потребностей и средств их удовлетворения может совершаться и в экстенсивном, и в интенсивном порядке, которые переплетаются между собой. Обыкновенно, новые потребности появляются вначале под влиянием соприкосновения с внешней средой, которая доставляет неизвестные или редкие до того времени продукты. Развитие капиталистической техники, возникающей именно на почве обмена с внешним миром, увеличивает затем разнообразие продуктов при помощи собственных ресурсов. Здесь можно наблюдать переплетение самых сложных взаимодействий. Увеличение разнообразия потребительских благ, идущее рука об руку с интенсификацией потребностей, способствует расширению поля обмена и расчленению трудовых процессов на всевозможные виды и формы. Вместе с тем, по мере распространения обмена вглубь и вширь, все большие массы людей вырываются из обстановки локальной ограниченности, вовлекаются в нивелирующий кругооборот капиталистического производства, который нивелирует их привычки, вкусы, потребности и средства к их удовлетворению. На этой почве растет массовое производство, которое предполагает более быстрый рост техники и все более и более частые перемены в ней. А часто меняющаяся техника сама по себе уже создает крайнюю неустойчивость и переменчивый спрос. (Наиболее устойчивый характер быта существовал только в средние века, с его господством традиции и цеховщины в ремесленном производстве). Так растет интенсивность обмена внутри данной общественно-экономической единицы, опережаемая в то же время еще более интенсивным производством товаров.

Необходимость их сбыта толкает в свою очередь к поискам внешних рынков, к искусственному внедрению продуктов цивилизованного мира среди отсталых народов.

Во всяком случае территориальное расширение сферы товарного хозяйства представляет собою, с одной стороны, необходимое условие возникновения и развития капитализма, а с другой — его результат. Оно находит себе естественные границы — в «ограниченности земли». Еще в 1858 году Маркс считал этот процесс начерно законченным, хотя последующие факты показали, что это было начало, а не конец. «Собственно, задача буржуазного общества заключается в том, чтобы установить мировой рынок, хотя бы в общих чертах, и установить производство, покоящееся на его основе. А так как земля — шар, то, как мне кажется, с колонизацией Калифорнии и Австралии и с открытием дверей Китая и Японии это дело закончено» ⁹.

Постоянно растущее разнообразие «богатства, ищущего наслаждений», разнообразие потребительных стоимостей предполагает разнообразие сфер производства и следовательно разностороннее снабжение капиталистического общества средствами производства. Отсюда постоянно растущий спрос на сырые материалы, как для старых отраслей, требующих непрерывного увеличения количества сырья, так и для новых видов промышленной деятельности, для которых необходимые сырые материалы должны быть специально культивированы.

Расширение сферы обмена разрешает и этот вопрос. Благодаря ему капиталистическое производство и капиталистическое накопление становится совершенно независимым от натуральной формы продукта труда данной страны и превращается в чистое производство стоимости. Вот почему Маркс считает возможным, анализируя кругооборот общественного капитала, отвлекаться от внешней торговли.

Благодаря внешней торговле, накопление капитала в стране может происходить в любой материальной форме: страна может богатеть исключительно производством предметов роскоши, хотя сами по себе эти предметы не только не могут способствовать росту производства, но, наоборот, в большинстве случаев представляет собою простую растрату производительных сил. Этим определяется факт существования многих стран, являющихся представителями так называемых монокультур. «Этим определяется все общественные отношения отсталых наций, напр., рабских стран в Северо-Американских Соед. Штатах (см. Cairnes) или Польши и т. д., которые связаны с мировым рынком, покоящемся на капиталистическом производстве. Как бы ни был велик прибавочный продукт, который такие страны извлекают в простом виде, как хлопчатую бумагу или хлеб из прибавочного труда своих рабов, они могут остаться при этом простом недифференцированном труде, меж тем как внешняя торговля дает им возможность (превратить) этот простой продукт в любой вид потребительной ценности» ¹⁰.

Такие «монокультуры» обязаны своим существованием капитализму не только в том смысле, что он образует для них рынок сбыта, но и в другом отношении. «Постоянное превращение рабочих в «избыточных» вызывает в странах крупной промышленности вынужденную эмиграцию и ведет к колонизации новых стран, которые превращаются в плантации сырого материала для метрополии, как Австралия, напр., превратилась в место производства шерсти. Создается новое, соответствующее расположение главных центров машинного производства, международное разделение труда, превращающее известные части земного шара в области земледельческого производства по преимуществу, другие — в области промышленного производства по преимуществу. Эта революция стоит в тесной связи с переворотом в земледелии... Самое экономическое развитие Соед. Штатов есть продукт европейской, в особенности английской крупной промышленности. Соед. Штаты в их современном виде (1866 г.) все еще следует рассматривать, как колонию Европы»¹¹.

Правда, это была своеобразная колония, от которой в скором времени европейской метрополии пришлось защищаться введением ряда защитительных пошлин на американские продукты. Поднять, по выражению Парвуса, «бунт» против своей колонии. Тем не менее, капиталистическое развитие С. Штатов есть прямой результат европейского капитализма.

П. Маслов, следуя своей idee fixe — «закону» падения производительности труда в земледелии, изображает этот процесс по-своему:

«В мировом хозяйстве перераспределение производительных сил происходит таким образом, — так как при редком населении получается большая производительность труда, то оттуда и начинают вывозить продукты сельского хозяйства. Там, где более плотное население, там более низкая производительность труда и туда ввозят продукты сельского хозяйства. Так как производительность труда определяет издержки производства, то там развивается обрабатывающая промышленность. Значит, при образовании мирового хозяйства, на мировом рынке происходит перераспределение производительных сил, при котором из редко населенных районов хлеб начинает поступать на мировой рынок. При этом замечается такая тенденция, что поступление на мировой рынок, главным образом, зерновых продуктов и продуктов животноводства, все более отдаляется от мирового рынка»¹². По Маслову, само возникновение обрабатывающей промышленности в странах плотного населения есть результат падения производительности земледельческого труда в них. Переселение из этих стран в колонии происходит под влиянием абсолютного перенаселения, ибо средства существования растут медленнее числа рабочих рук, применяемых в сельском хозяйстве. Не стоит распространяться о том, что эта теория как две капли воды похожа на теорию Мальтуса, от которого Маслов в той же книжке на словах открещивается, что она ничего общего с теорией населения Маркса не имеет. Уместно только задать следующий вопрос: если в странах плотного населения падает производительность труда, то откуда же берутся там капиталы для создания и мощного развития обрабатывающей (а также и добывающей, напр., угольной) промышленности? И почему эти страны «низкой производительности» находят возможным избыток своих капиталов экспортировать туда, где и без того земля течет молоком и медом? Претендуя создать на основе пресловутого «закона» свою теорию развития мирового хозяйства, Маслов совершенно игнорирует такие существенные, напр., для мирового хозяйства факты, как иммиграцию в страны плотного населения, рабочей силы для работы в промышленности, как вывоз продуктов сельского хозяйства из плотнонаселенных земледельческих стран (из Индии, напр.) и т. д. Теория падения производительности труда должна неминуемо привести Маслова к рикардианской точке зрения, согласно которой капитал экспортируется из страны менее производительного в страну более производительного труда, смешав закон падения нормы прибыли с падением «производительности капитала». Это — неизбежный результат пренебрежения общественными формами при анализе общественных явлений. К этим вопросам мы надеемся еще вернуться в следующей статье.

Для возмещения своих продуктов продуктами другой материальной формы капитализм вовсе не нуждается в том, чтобы эти последние были обязательно произведены капиталистическим путем. Он их находит и берет в любой сфере, при любых общественно-экономических формациях. Огромные массы сырых и пр. материалов для капиталистического производства до сих пор доставляет некапиталистическая среда, «третьи лица». Эти продукты превращаются в капитал уже после своего отчуждения, в руках капиталиста. Поскольку капиталистическая промышленность требует постоянного возобновления этих запасов, она тем самым попадает в известную зависимость от этой некапиталистической среды. «В этом смысле капиталистический способ производства обусловлен способами производства, находящимися на иной, чем он, стадии развития. Но его тенденция заключается в том, что он, по возможности, всякое производство превращает в товарное производство; главным средством для этого служит вовлечение этих способов производства в процессе его обращения, а развитое товарное производство само уже является капиталистическим товарным производством. Проникновение промышленного капитала повсюду ускоряет это превращение, а вместе с ним и превращение всех непосредственных производителей в наемных рабочих» ¹³.

Блестящие иллюстрации того процесса, при помощи которого совершается «приобщение» отсталых стран к благам капиталистической цивилизации дала, как известно, Роза Люксембург. Однако выводы Маркса прямо противоположны выводам Розы Люксембург. Ликвидация некапиталистического окружения должна, по мнению Люксембург, поставить капиталистическое общество в невозможность существовать. Наоборот, по Марксу, поскольку речь идет о питании капиталистического производственного процесса продуктами некапиталистической среды, разложение последней, превращение ее в капиталистическую среду обеспечивает более регулярное воспроизводство сырья, чем это доступно докапиталистическим формам хозяйства.

Включение всех стран в сеть мирового обмена предполагает, разумеется, международное разделение труда. Известно, какое значение придавали фритредеры свободной торговле, которая должна дать возможность каждой стране сосредоточиться на производстве тех товаров, для которых имеются наиболее благоприятные естественные условия.

Как в других вопросах экономики, так и в области разделения труда буржуазная экономия усматривала, во-первых, естественное проявление человеческой природы, а во-вторых, вмешательство абсолютного разума. Адам Смит, напр., впервые исследовавший систематически вопрос о разделении труда (в мануфактуре), понимал связь, которая существует между степенью разделения труда и размерами рынка, но все же в качестве конечной причины он выдвигал «человеческую природу, которая проявляет непреодолимую склонность (напр.) к обмену» ¹⁴. Природа буржуазного общества была объявлена, таким образом, образцовой естественной природой. Не далеко ушли от Смита и позднейшие экономисты, в том числе и Ф. Лист, который, исходя из тех же общих требований, человеческой природы, указывал на особое значение проблемы соединения труда, промышленного и земледельческого, в пределах одной и той же страны. Маркс подошел к вопросу о разделении труда с точки зрения исторической, связав его с основами капиталистического способа производства. Прежде всего он указал, что система разделения труда не представляет из себя чего-либо постоянного, а меняется вместе с изменением экономических условий. Ремесленное разделение труда не похоже на мануфактурное, мануфактурное не похоже на разделение труда в эпоху машинного производства. «Развитие (мануфактурного) разделения труда предполагает предварительное соединение рабочих в одной мастерской» ¹⁵. А такое соединение уже предполагает капиталистическое производство. Таким образом, «прогресс» разделения труда не есть результат саморазвития естественного разума, а следствие развития капитализма. «Основой всякого развитого разделения труда, осуществляющегося путем товарного обмена, является отделение города от деревни. Можно сказать, что вся экономическая история общества резюмируется в движении этой противоположности» ¹⁶. Но когда же осуществляется эта основная форма разделения труда? Только с развитием машинного производства. «Только крупная машинная индустрия доставляет прочный базис для капиталистического земледелия, радикально экспроприирует подавляющее большинство сельского населения и довершает разделение земледелия и домашней сельской промышленности, вырывая корни последней: пряденье и ткачество. А, следовательно, только она завоевывает для промышленного капитала весь внутренний рынок» ¹⁷. Но теми же путями завоевывается и внешний рынок. Разрушительное действие капитала, вооруженного машинной техникой, сказывается далеко за пределами страны. «Дешевизна машинного продукта и переворот в средствах транспорта и сношений служат орудием для завоевания иностранных рынков. Разрушая на последних ремесленное производство, машинное производство приводит эти рынки к принудительному превращению в области производства соответствующего сырого материала. Так Ост-Индия была вынуждена производить для Великобритании хлопок, шерсть, джут, индиго и т. д.»¹⁸. Вместе с развитием механической индустрии внешняя торговля вообще начинает брать перевес над внутренней. «Изобретение машин докончило отделение мануфактурной промышленности от земледельческой. Ткач и прядильщик, соединенные раньше в одной семье, были разделены машиной. Благодаря этой последней, прядильщик может теперь жить в Англии, в то время, как ткач находится в Восточной Индии. До изобретения машин промышленность каждой страны направлялась, главным образом, на обработку сырых материалов, производимых ее собственной почвой. Так, Англия обрабатывала шерсть, Германия — лен, Франция — шелк и лен, Восточная Индия и Левант — хлопок и т. д. Благодаря применению машин и пара, разделение труда приняло такие размеры, что крупная промышленность, оторванная от национальной почвы, зависит уже единственно от всемирного рынка, от международного обмена и международного разделения труда» ¹⁹. Такая зависимость очень часто наносит тяжелые удары промышленности, если ей не удается достаточно быстро разложить докапиталистические отношения в колониальных и отсталых странах. Так, Маркс неоднократно останавливается на тех усилиях, которых стоила англичанам работа по превращению Индии и Китая в Хинтерланд капиталистической промышленности. «Их торговля оказывает здесь революционизирующее влияние лишь постольку, поскольку они дешевизной своих товаров уничтожают прядение и ткачество, исконную интегральную часть этого единства промышленно-земледельческого производства, и таким образом разрывают общину. Но даже здесь это дело разложения удается им лишь очень медленно. Еще менее оно удается им в Китае, где непосредственная политическая власть не приходит им на помощь. Большая экономия и сбережение времени, происходящие от непосредственного соединения земледелия и мануфактуры, оказывают здесь самое упорное сопротивление продуктам крупной промышленности, в цену которых входят faux frais повсюду пронизывающего их процесса обращения» ²⁰.

Известно, какими методами капитализм преодолевает эти препятствия: они целиком копируют приемы эпохи «первоначального накопления», которые, таким образом, не только предшествуют возникновению капиталистического строя, но служат ему постоянным спутником, сопровождающим его победное шествие по земному шару. Роза Люксембург посвятила блестящие страницы своего труда описанию этих методов, но она дала только добавочную иллюстрацию к положениям, задолго до нее формулированным Марксом.

Разделение труда между членами одного и того же общества — ремесленное, мануфактурное и т. д. — имеет своим первоначальным исходным пунктом естественные половые и возрастные различия в пределах семьи и рода. Возникши на естественной основе, оно в своей дальнейшей эволюции подчиняется уже целиком законам общественного развития.

То же самое относится и к системе международного разделения груда. Первоначально оно существует в виде естественных различий в формах производства и существования самостоятельных общин, находящихся в зависимости от различий в окружающей природе. Обмен, возникающий между общинами, застает эти различия, как готовый исторический факт, и только связывает между собою эти разнородные сферы производства, тем самым превращая каждую из них в зависимую часть совокупного общественного производства. Дальнейшая судьба этого междуплеменного, международного, междугосударственного разделения труда находится уже в зависимости не столько от естественных условий, сколько от условий самого экономического развития. Попытки свести многообразное международное разделение труда в современную эпоху к естественным, географическим, расовым и т. п. условиям Маркс жестоко бичует и высмеивает, называя их плоскими тавтологиями и общими местами (см. «Введение к критике политической экономии»).

«Нам говорят, например, что свободная торговля вызвала бы международное разделение труда и тем указала бы каждой стране тот род производства, который наиболее соответствует естественным выгодам ее положения. Вы можете подумать, господа, что производство кофе и сахара представляет собою естественное призвание Вест-Индии.

Двости лет тому назад природа, очень мало думающая о торговле, совсем не разводила там ни кофейных деревьев, ни сахарного тростника. И не пройдет, быть может, пятидесяти лет, как там нельзя уже будет найти ни кофе, ни сахару, так как вооруженная дешевыми средствами производства Ост-Индия уже начала победоносную борьбу против этого мнимого естественного призвания Вест-Индии» ²¹

Насколько верным оказалось это пророчество, показывает яркий факт изменения роли Соед. Штатов — важнейшей части «Вест-Индии» — в мировом хозяйстве. Что касается производства сахара, то «естественное призвание» к этому роду занятий было обнаружено в самой Европе, после того, как в земледельческой культуре широкое распространение получило свеклосеяние, которое пришлось защищать таможенными пошлинами от конкуренции американского тростника, самой же Европой вызванного к жизни.

«В некоторых отношениях Европа прекрасно сумела сбросить с себя ту зависимость, в которую ее ставили колонии, пока она только от них могла получать известные товары. Если некогда ревностно искали экзотических продуктов для европейского рынка и европейской промышленности, то теперь не менее ревностно стараются создавать в Европе местные суррогаты колониальных продуктов. Тростниковый сахар заменяется свекловичным, индиго заменяется химической краской; картофель начинают сеять в Европе, и он достигает здесь колоссального распространения; хотя в меньших размерах, но все же успешно начинает культивироваться в Европе и табак. Наряду с этим, впрочем, начинают потребляться новые продукты, которые привозятся из-за моря. Первое место среди них занимает петролеум (керосин). Как известно, он чрезвычайно быстро вошел во всеобщее употребление во всей Европе. Но с неменьшей быстротой и успехом с ним начали конкурировать газ и электричество. Как предмет употребления в конце XIX столетия довольно широкое распространение получил какао; как сырье для промышленных целей начали распространяться джут и каучук. Однако какао вместе с кофе уже и теперь должен вести тяжелую борьбу против конкуренции различных суррогатов кофе, а по мере того, как каучук находит себе все большее применение в промышленности, промышленная техника все ревностнее старается найти суррогаты для него. Получается такое положение: с одной стороны, Европа перестает нуждаться в колониях, как в поставщиках чисто колониальных товаров, с другой стороны, из-за моря все больше ввозится продуктов, которые Европа сама производит с древнейших времен: зерновой хлеб и шерсть» ²².

Естественно-исторические, расовые и пр. условия, конечно, имеют свое значение в системе международного разделения труда. Но огромный шаг вперед, сделанный марксистской экономией, состоял в доказательстве того, что естественные различия стран все более и более отступают на задний план по сравнению с различиями культурно-исторического порядка. Последние же непрерывно сглаживаются в общем ходе капиталистического развития, являясь только функцией капитала, и в то же время постоянно возникают вновь, ввиду неравномерности капиталистического развития в разных странах. На этой почве происходит непрерывное перемещение и перераспределение географических центров производства и обмена. Мировой рынок является более сильным определяющим фактором, чем климат, почва, раса и т. п. Перечисляя условия, определяющие степень производительности труда, Маркс отводит естественные условия на последнее место:

«Производительная сила труда определяется многосложными обстоятельствами, между прочим средней степенью искусства рабочего, уровнем развития науки и ее технических применений, общественной организацией производственного процесса, размерами дееспособностью средств производства и, наконец, естественными условиями» ²³. Но при этом нужно принять во внимание, что и сами естественные условия не остаются постоянными. «Человек, который занимается общественным производством, также находит уже измененную природу (напр., силы природы, превращенные в органы его собственной деятельности» ²⁴. Но даже тогда, когда естественные условия не подвергаются изменениям, их использование человеком находится в зависимости от степени культурного развития страны. «Внешние естественные условия экономически распадаются на два большие класса: естественное богатство средствами существования, следовательно, плодородие почвы, обилие рыбы в водах и т. п., и естественное богатство средствами труда, водопады, судоходные реки, лес, металлы, уголь и т. д. На низших ступенях культуры — первый род на высших — второй род имеет решающее значение» ²⁵. С другой стороны, те естественные условия, которые можно отнести к субъективным элементам производства — расовые особенности, также в большинстве случаев подчинены общественным законам. «Не все народы имеют одинаковые особенности для капиталистического производства. Некоторые первобытные народы, как турки, не имеют для этого ни темперамента, ни характера. Но это исключения. С развитием капиталистического производства создается средний уровень буржуазного общества и вместе с тем темпераментов и характеров у различных народов. [Этот способ производства] в сущности является космополитическим, подобно христианству» ²⁶.

Измененная естественная среда, унаследованные культурно-исторические особенности все-таки прикреплены к условиям пространства и времени. Люди «не свободны в выборе своих производительных сил, которые являются основой всей их истории, — потому что всякая производительная сила есть приобретенная сила, продукт предшествующей деятельности. Таким образом, производительные силы, — это результат практической энергии людей, но сама энергия ограничена условиями, в которых люди находятся, производительными силами, уже приобретенными раньше, общественной формой, существующей раньше, которую создали не эти люди, которая является созданием прежних поколений. Благодаря тому простому факту, что каждое последующее поколение находит производительные силы, добытые прежними поколениями, и эти производительные силы служат ему сырым материалом для нового производства, благодаря этому факту возникает связь в человеческой истории, образуется история человечества, которая в тем большей степени становится историей человечества, чем больше выросли производительные силы людей, а следовательно, и их общественные отношения» .²⁷

Приведенная выписка, таким образом, устанавливает те причины, которые обусловливают известную иерархию в положении различных стран и народов. Это — унаследованная культурно-историческая среда, которая базируется на известном состоянии производительных сил. Но чем больше совершается накопление этих сил, тем больше содействуют они сближению разных наций и стран, тем больше истории народов объединяется в общую историю человечества. В частности, как мы выяснили раньше, эту миссию выполняет капиталистический строй, революционизирующий все формы хозяйства, уничтожающий всякие исторические перегородки. Очень частые перемещения стран по лестнице разделения труда происходят, между прочим, под влиянием развития транспортных средств, совершенно изменяющего дислокацию центров производства и обмена ²⁸.

III

Мы рассматривали до сих пор процессы развития мирового рынка с точки зрения тех движущих сил, которые обусловлены противоположностью и противоречием между потребительной и меновой стоимостью товаров. Но в связи с противоречием, заложенным в этих основных категориях товарного хозяйства, и на почве его возникает другое противоречие между производством и потреблением, которое образует другую группу сил, ведущих к развитию мирового обмена. Мы рассматриваем эту противоположность условий капиталистического производства и потребления отнюдь не в том смысле, какой придала ей Роза Люксембург. Люксембург пришла к выводу, что это противоречие абсолютно исключает возможность накопления в капиталистическом обществе, и, следовательно, возможность существования последнего — ведь без накопления капиталистическое хозяйство немыслимо. Спасательным поясом для капитализма должна явиться некапиталистическая среда. Таким образом, одно из основных противоречий капитализма, которое в системе Маркса является движущей силой его развития, в руках Розы Люксембург превратилось в плоское противоречие, делающее капитализм просто невозможным, т. е. оказалось лишенным всякого диалектического содержания.

Еще в полемике с Прудоном, сетовавшим по поводу того, что распределение общественных богатств не соответствует тому, что должно было быть «в теории» — размерам производства, Маркс писал:

«Производительность рабочего дня в английском обществе увеличилась в течение семидесяти лет на 2.700 процентов, т. е. в 1840 г. было произведено в двадцать семь раз больше, чем в 1770 г. Г. Прудон спросил бы: почему английский рабочий 1840 г. не сделался в двадцать семь раз богаче рабочего 1770 г. Такой вопрос заранее, конечно, предполагает, что англичане могли бы произвести все это богатство помимо тех исторически условий, при которых оно было произведено, т. е. без накопления частных капиталов, без современного разделения труда, без употребления машин, без анархической конкуренции, без наемных рабочих рук, словом, без всего того, что основывается на антагонизме классов. Но именно эти-то условия и были существенно необходимы для развития производительных сил и возрастания излишка продуктов. Следовательно, чтобы развить такие производительные силы и такой излишек продуктов, необходимо было существование классов, из которых одни богатели, другие же погибали от нищеты… Уничтожьте эти общественные отношения, и вы уничтожите все общество. Ваш Прометей превратится в привидение без рук и без ног, т. е. без машин и без разделения труда, наконец, безо всего того, чем вы заранее его снабдили для получения излишка продуктов» ²⁹.

Таким образом, антагонизм производства и потребления есть по Марксу противоречие, движущее вперед. По Розе Люксембург — это тупик капиталистического хозяйства. Маркс говорит: уничтожьте этот антагонизм и вы уничтожите само существование капиталистического общества. Роза переворачивает эту формулу вверх ногами: наличие этой противоположности уничтожает возможность существования капиталистического общества. Если оно тем не менее существует, то только потому, что оно существует лишь отчасти, поскольку рядом с ним еще имеются в наличности «третьи лица». Точки зрения, взаимно исключающие друг-друга, при чем у Розы здесь явный уклон в сторону метафизической или формально-логической постановки вопроса: да — да, нет — нет.

Мы не будем здесь останавливаться на известной контроверсии по поводу теории Р. Люксембург. Наша задача дать характеристику марксовского понимания антагонизма производства и потребления. По Марксу противоречие состоит не в том, что прибавочная стоимость в условиях расширенного воспроизводства вообще не может быть реализована в пределах внутреннего потребительского рынка, а в том, что производство имеет постоянную тенденцию обгонять даже расширяющееся в связи с ним потребление, ибо цель капиталистического производства — вовсе не удовлетворение потребностей. «Совершенно ложная абстракция: нацию, способ производства которой основан на стоимости, — далее, которая организована капиталистически, рассматривать как собирательный организм, работающий только для удовлетворения национальных потребностей» ³⁰.

Капитал есть самовозрастающая стоимость, стоимость, которая, во-первых, находится в постоянном движении, во-вторых, совершенно «эмансипировалась от силы, создающей стоимость» — от рабочей силы, и, следовательно, от потребностей этой рабочей силы. Капитализм имеет постоянную тенденцию расширить производство до пределов, обусловленных размерами наличных производительных сил: «производство происходит соответственно производительным силам, т. е. соответственно возможности при данной массе капитала эксплоатировать максимальное количество труда, не считаясь с существующими границами рынка, с платежеспособными потребностями» ³¹. С другой стороны, он имеет не менее постоянную тенденцию сводить потребление рабочих масс только к необходимому минимуму.

«Масса производителей ограничена и, соответственно природе капиталистического производства, должна быть всегда ограничена средним размером потребностей» ³². Эволюция потребностей этих слоев населения состоит, главным образом, в том, что увеличивается их разносторонность вместе с ростом разнообразия в производстве. Но общие размеры стоимости, предназначенной для удовлетворения этих потребностей, мало изменяются, и тем сильнее ощущается неудовлетворенность.

Увеличение производительности труда, которое есть постоянный спутник капитализма, еще более сталкивает эти полярные тенденции. «При одинаковом количестве продуктов страна тем богаче, чем меньше ее производительное население по сравнению с непроизводительным. Потому, что относительная малочисленность производительного населения была бы только другим выражением относительной высоты производительности труда» ³³. Если же рабочее население не уменьшается, если оно даже растет, то все же размеры производства растут еще быстрее, между тем как «среднее количество населения никогда не может потребить больше среднего количества жизненных средств, следовательно, его потребление не растет соотвественно возрастанию производительности труда». Здесь дано общее условие перепроизводства. Однако это перепроизводство — не хроническое, ибо «перманентных кризисов не бывает». Оно должно нарастать до известной величины, чтобы прорваться наружу, как кризис, после которого наступает временное скрытое недопроизводство.

Равновесие между производством и потреблением, вытекающее из объективных законов хозяйства, которым должна, в конце концов, подчиняться и капиталистическая форма производства, существует только, как некая абстрактная средняя линия, представляющая собою равнодействующую постоянных отклонений, диспропорций, взрывов и катастроф.

Капиталистическое производство периодически наталкивается на ограниченность рынка и с такой же периодичностью испытывает необходимость расширять его географические границы. «Так как рынок имеет внешние географические границы, внутренний рынок ограничен в сравнении с рынком, который является внутренним и внешним; последний опять-таки ограничен в сравнении с мировым рынком, который опять-таки в каждый данный момент бывает ограничен, (хотя) сам по себе он и способен к расширению. Поэтому, если мы признаем, что рынок должен расширяться, чтобы не было перепроизводства, то тем самым мы признаем, что перепроизводство может получиться; ибо, так как рынок и производство (представляют) два самостоятельных (момента), то возможно, что расширение одного из них не соответствует расширению другого, что границы рынка не расширяются для производства достаточно быстро, или что новые рынки — новые расширения рынка — быстро могут быть обгоняемы производством, так что расширенный рынок теперь так же служит границей, как и раньше более тесный. Поэтому Рикардо вполне последовательно отрицает необходимость расширения рынка с расширением производства и возрастанием капитала»³⁴.

Другими словами: если бы рынок и производство представляли собою, как думает Рикардо, две стороны одного и того же целого, представляли собой исключительно момент единства, то в таком случае никакой необходимости в расширении рынка не было бы. Но, по Марксу, между «рынком» и производством существует более сложная зависимость. Хотя они и представляют собою единство в том смысле, что производители, встречающиеся на рынке, в конце концов, работают друг для друга, но единство, формально разорванное на самостоятельные моменты: ибо производители работают независимо друг от друга, а, кроме того, рыночный обмен совершается при помощи денег, а не в форме натурального товарообмена. Следовательно, сумма покупок и продаж одних и тех же участников товарооборота, которая математически совпадает при непосредственном обмене (что и образует момент единства), при денежном обмене в каждый данный момент не совпадает. Единство здесь осуществляется не при каждом акте обмена, а только как статистическая средняя многих актов на протяжении большого периода времени. Во-вторых, при капиталистическом товарообороте самостоятельное движение производства и рынка получает не только характер различных, не совпадающих между собою движений, но движений противоречивых, противоположных: производство фактически безгранично, рынок (понимаемый, как рынок сбыта произведенных товаров) ограничен в каждый данный момент.

Разрешение этого противоречия достигается либо насильственным путем кризиса, либо путем географического расширения рынка, которое тоже в большинстве случаев происходит насильственным путем. А затем противоречия воспроизводятся в расширенном масштабе, на более широкой территории.

Расширение рынка до пределов мирового рынка, помогая разрешению противоречий, возникших на узкой базе национального производства, воспроизводит эти противоречия в удесятеренном масштабе на мировой арене по трем причинам:

1. Перепроизводство возникает на почве диспропорции между различными сторонами процесса общественного кругооборота капитала. Эта диспропорция обусловлена неравномерностью развития различных отраслей хозяйства, неравномерностью производства потребления и т. п. Но расширение мирового рынка, ставя в зависимость друг от друга страны, находящиеся на разных ступенях экономического развития увеличивает в десятки раз эту неравномерность. Это подчеркивает Маркс, высмеивая теорию Сэя о невозможности общего перепроизводства на примере небольшой «интернациональной» иллюстрации.

«Не Англия произвела слишком много, а Италия произвела слишком мало. Не было бы перепроизводства, если бы Италия, во-первых, имела достаточно капитала для возмещения английского капитала, который был вывезен в Италию в виде товаров: во-вторых, если бы она так затратила этот капитал, что он производил бы те именно предметы, в которых нуждается английский капитал как для возмещения самого капитала, так и для возмещения получаемого с того дохода; итак, имелся бы не факт действительно — если иметь в виду действительное производство в Италии — существующего перепроизводства в Англии, а факт воображаемого недопроизводства в Италии; это именно воображаемое недопроизводство, ибо: во-первых, в Италии предполагается такой капитал и такое развитие производительных сил, каких там не существует; во-вторых, здесь делается столь же утопическое предположение, что этот несуществующий в Италии капитал затрачен именно таким образом, как это было необходимо для того, чтобы английское предложение и итальянский спрос, английский спрос и итальянское производство дополняли друг друга. Это означает другими словами лишь следующее: не было бы перепроизводства, если бы спрос и предложение соответствовали друг другу» ³⁵ и т. д.

Такая равномерность — утопия в пределах одной страны, и вдвойне утопия — при мировом рынке. Мировой рынок увеличивает, таким образом, масштаб раздирающих капиталистическое общество противоречий, вытекающих из неравномерности развития.

2. Мировой рынок способствует укрупнению размеров производства, дальнейшей специализации и разделению труда, что было бы невозможным при узких размерах национального рынка.

Сам по себе этот факт, не говоря уже о повышенной норме прибыли и накопления благодаря внешней торговле (об этом речь будет впереди), еще больше усиливает раствор «ножниц» между масштабом производства и размерами потребления. А это еще больше усиливает стремление к расширению за пределы существующего рынка, революционирует промышленность, способствуя ее концентрации и специализации. А потом промышленность революционирует торговлю. Вот причина, благодаря которой господство на мировом рынке перешло от торговых наций (Голландия) к промышленным (Англия).

3. Сталкиваясь на мировом рынке с докапиталистическими формами хозяйства, крестьянским и пр., находящимися еще в условиях натурального существования, капитализм должен прежде всего разрешить проблему создания рынка, разложения натурального строя и превращения его в товарное хозяйство, а затем и капиталистическое. Но путь к этому лежит через разорение крестьянства.

«Одно из необходимых последствий развития крупной промышленности заключается именно в том, что она разрушает свой собственный внутренний рынок путем того самого процесса, которым она создала его. Она создает его, разрушая основу домашней промышленности крестьянства. Но без домашней промышленности крестьянство не может жить. Крестьяне разоряются, как крестьяне; их покупательная сила сводится до минимума, и пока они не обоснуются в новых условиях существования, в качестве пролетариев, они будут представлять лишь очень жалкий рынок для вновь возникших фабрик и заводов» ³⁶. Как известно, это был основной довод народников в пользу теории о неизбежности некапиталистической эволюции России, об «искусственности» капитализма у нас, об отсутствии для него внутреннего рынка.

Народники ошиблись в том же самом смысле, в каком ошиблась Роза Люксембург: они «доказали» больше, чем следовало. Из несомненного факта разорения крестьянства, сокращения покупательной силы населения и т. д. они делали вывод о «невозможности» капитализма, тогда как на самом деле эти симптомы свидетельствовали только о болезненных судорогах его роста, которые сопровождали повсюду первые шаги капиталистического способа производства.

Однако несомненно, что в тех явлениях, которые сопутствуют проникновению капитализма в отсталые страны современного мира, есть существенно новые элементы, делающие родовой кризис гораздо более острым.

Во-первых, первоначальное развитие капитализма в старых странах капиталистического производства началось с возникновения мануфактуры, которая, с одной стороны, очень медленно совершала процесс разложения ремесленной и крестьянской формы хозяйства, а с другой, сама на них опиралась. Кроме того, уже по своему характеру преобладающего ручного производства, мануфактура требовала больше рабочих рук, чем соответствующие размеры машинного производства. Таким образом, переход от самостоятельного хозяйства через разорение в ряды пролетариата, несмотря на громадные бедствия, которыми он сопровождался для народных масс, совершался все же относительно благополучно с точки зрения общественного производства в целом. Наоборот, в современные страны мелкого производства капитализм «ввинчивается» сразу при помощи железных дорог и продуктов развитой машинной индустрии. «Химическое» действие машины кое в чем отличается от действия мануфактур. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что история не знает бунтов против мануфактуры, тогда как борьба рабочих с машиной есть необходимый этап в капиталистическом развитии каждой страны. Разрушительное действие современной индустрии на мелкое производство отсталых стран неизмеримо острее. Оно ввергает в ужасающую нищету сразу десятки миллионов.

Во-вторых, в европейских странах смена ремесла капиталистическим производством, отделение промышленности от земледелия происходило в такой форме, что мануфактуры, а затем и машинное производство возникали на том же самом месте, в той же самой стране, где происходила ломка старых форм хозяйства. Напротив, проникновение капитализма в азиатские страны, в страны Восточной Европы и пр. выражалось не в форме организации там капиталистического производства (по крайней мере — в начале), а в форме организации сбыта капиталистически произведенных товаров, центры производства которых находились в Европе. Китай, Индия и пр. получали на свою долю все бедствия первоначального периода развития капитализма, не приобретая его положительных результатов.

В-третьих: Европейский капитализм, даже в лице мануфактуры, получил свой первый толчок от мировой торговли и от потребностей колониальных рынков. Они создали для него широкий фундамент расширения производства, независимого от потребностей внутреннего рынка. «При относительно малом количестве рабочих, завещанных средними веками, потребности новых колониальных рынков не могли быть удовлетворены, и мануфактуры в собственном смысле слова открыли тогда новые области производства сельскому населению, которое по мере разложения феодализма прогонялось с земли» ³⁷. Наоборот, капиталистическое производство, если оно даже организуется в новых странах, не только не имеет перед собой этих перспектив, но находятся под сильнейшим давлением конкуренции более передовых капиталистических стран, отнимающих у него внутренний рынок.

В странах старого капитализма действует закон относительного сокращения переменного капитала, занятого в производстве, при абсолютном росте числа рабочих. Этот абсолютный рост обусловливается расширением капитала, в частности расширением отраслей, производящих орудия и средства производства. Но для тех более отсталых стран, которые только вовлекаются в процесс капиталистического производства, этот путь роста численности пролетариата закрыт наполовину или на три четверти. Первоначально они получают готовые товары из высоко развитых стран. Только понемногу они переходят к собственному производству товаров. Но производство орудий находится не в их руках. Азиатские страны до сих пор еще не вышли из марксовского второго подразделения капитала: производство предметов потребления. Отрасли тяжелой индустрии, которые в наибольшей степени поглощают рабочую силу, сосредоточены не здесь, а в метрополии. «Как подарками для детской елки в настоящее время служит игрушечные железнодорожные поезда и пароходы с моторами, так приносят в Азию железные дороги целые бумагопрядильное фабрики ³⁸.

Все эти обстоятельства обусловливают общий характер катастрофичности, сопровождающей расширение капиталистического рынка, но не могут, конечно, ни приостановить этого расширения, не предотвратить развития капиталистических отношений и капиталистического производства повсюду, где эти отношения зарождаются. Доказательства — развитие Японии, Индии, Китая и т. д. в нашу эпоху. Если перечисленные нами условия противодействуют этому процессу, то есть не менее сильно действующие средства, содействующие ему, и среди них самое главное — экспорт капитала, о котором, однако, речь будет идти в другом месте.

Из сделанного нами анализа видно, что рынок сбыта капиталистически произведенных товаров, распространяясь все больше и больше вширь, на новые территории, по необходимости должен стать все более и более мелким рынком, убывать в своей относительной емкости. Это очень важное обстоятельство, которое, как мне кажется, недостаточно подчеркивалось до сих пор в литературе, и недоучет которого влечет за собой существенные пробелы в анализе причин империализма и пр. Очень часто, напр., ссылаются на грандиозность пространств и количество населения, которое обеспечивают, будто бы, неограниченный простор для дальнейшего расширения капитализма на более широкой базе. Такие указания чаще всего делаются буржуазными апологетами и их помощниками из лагеря II Интернационала. В самом деле: Индия, Китай вмещают почти половину населения земного шара, населения, едва затронутого капиталистическим хозяйством. Впору ли беспокоиться о рынках и т. п. Мы приведем поэтому поводу несколько длинную выписку из того же письма Энгельса к Ник-ону, которое мы выше уже цитировали:

«Капиталистическое производство, будучи переходною экономическою фазою, преисполнено внутренних противоречий, которые развиваются и становятся очевидными лишь по мере его собственного развития. Это стремление — создавать себе рынок и в то же время разрушать его — представляет как раз одно из таких противоречий. Другое такое противоречие, это то «безвыходное положение», к которому оно ведет и которое наступает скорее в стране без внешнего рынка, какова Россия, чем в странах более или менее способных к соперничеству с другими на открытом мировом рынке. Это положение без всякого видимого исхода находит, однако, себе исход у последних стран в героических средствах торговой политики, т. е. в насильственном открытии себе новых рынков. Последний новый рынок, открывшийся этим путем для английской торговли и оказавшийся способным вызвать временное оживление благосостояния, это — Китай. Поэтому-то английский капитал так настаивает на постройке китайских железных дорог. Но китайские железные дороги означают разрушение всей основы мелкого китайского земледелия и домашней промышленности: при чем здесь это зло не будет даже уравновешено хотя бы в некоторой мере развитием собственной крупной промышленности, а потому сотни миллионов народа будут поставлены тут в полную невозможность жить. Последствием этого будет такая массовая эмиграция, какой свет еще не видывал раньше и которая затопит Америку, Азию и Европу ненавистными китайцами. Этот новый соперник в области труда начнет соперничать с американским, австралийским и европейским трудом на основе китайских понятий об удовлетворительном уровне жизни… И вот, если вся система производства в Европе не успеет перемениться ранее наступления этого момента, т. е. придется приступить тогда к этой перемене» ³⁹.

Вот где истинный источник «катастрофичности» нашей эпохи, поскольку речь идет о взаимоотношениях с «третьими лицами». Именно громадные размеры тех масс, которые капитализм приводит в движение, лишая их возможности жить, разоряя их, как крестьян, и не имея возможности превращать их немедленно в пролетариев — именно это есть основная причина того факта, что капитализм начал задыхаться. Колоссальные азиатские «резервы» — это не резервы капитала, а резервы его могильщика — пролетариата.

Тов. Бухарин отмечает одну сторону вопроса⁴⁰, доставляемую «третьими лицами»: сверхприбыль и ее монопольный захват крупнейшими капиталистическими державами, которые порождают взаимную борьбу за пределы и пр. Это, несомненно, обстоятельства колоссального значения, но, взятые сами по себе, они не в состоянии полностью объяснить современную эпоху. К ним необходимо прибавить то противоречие, которое так ярко отмечено Энгельсом и которое, между прочим, наилучшим образом объясняет причины особой революционности наиболее молодых стран капитализма. Это также целиком гармонирует со взглядами Ленина на причины, по которым капитализм «лопается» прежде всего в отсталых странах.

Однако мы еще вернемся к этой теме в другой связи.

Роль мировых капиталистических монополий, имеющая решающее значение для судеб капитализма, не должна заслонять в наших глазах действия других разрушительных сил, вызванных к жизни современным строем капитализма и независимых от той или иной формы последнего. Необходимо помнить, что и в период монополий продолжают действовать законы, вскрытые Марксом в эпоху капитализма свободной конкуренции.

С другой стороны, самый факт такого необычайно быстрого захвата всех земель, раздела, всего мира немногими крупнейшими империалистическими государствами, который произошел в промежутке каких-нибудь тридцати с лишним лет (с 1880 г. по 1914 г.) должен заставить нас искать причины этого небывалого в истории явления в особых условиях капитализма нашей эпохи. Такое необычайное распространение вширь становится необходимостью тогда, когда существуют особые затруднения, мешающие распространению вглубь. Экспансия заменяет в этом случае интенсивное разложение старых форм.

Во многих отношениях современная эпоха напоминает в мировом масштабе период конца XVIII и начала XIX века в Европе. Тогда капитализм ломал старые формы в Европе, вызывая в меньшем масштабе те самые явления, которые теперь наблюдаются в масштабе мировом. И тогда «вытесняемые крупной промышленностью рабочие (мануфактур и ремесла и т. д.) попадали в худшее положение, чем рабочие самой крупной промышленности» ⁴¹. В рабочем классе этот период наряду с вспышками революционного движения, вызвал острую борьбу против машин, а в буржуазной экономии эта эпоха отразилась расцветом мальтузианства, видевшего источник всех бед в чрезмерном размножении людей. История повторяется. Виднейшие представители современной буржуазной науки, как, напр., Кейнс, снова обращаются к мальтузианству за объяснением причин современных бедствий. Недавно Кейнс высказался в том смысле, что безработица в Англии вызвана чрезмерной населенностью ее. Но ту же мысль в более общей форме он высказал еще в своей первой книге, посвященной Версальскому договору. Он указывал тогда на перенаселение всей Европы, как на причину ее страданий. В том же духе он объяснял и русскую революцию. «Великие исторические события часто бывают следствием вековых перемен в численности населения, а также и прочих фундаментальных экономических причин; благодаря своему постепенному характеру эти причины ускользают от внимания современных наблюдателей, которые видят в событиях следствие ошибок государственных людей или фанатизма атеистов. Таким образом, необычайные происшествия последних двух лет в России, колоссальное потрясение общества, которое опрокинуло все, что казалось наиболее прочным: религию, основы собственности, землевладение, равно как политический порядок и сословную иерархию, являются, быть может, более следствием роста населения, нежели деятельности Ленина или заблуждений Николая; весьма возможно, что разрушительные силы чрезмерной плодовитости расы играют большую роль в разрыве оков, налагаемых на народ условностями, нежели могущество идей или ошибки автократии» ⁴².

Апелляция к «законам народонаселения» свидетельствует лишь о бессилии современного капитализма справиться с собственными противоречиями, которые превратились в противоречия мирового масштаба и не могут быть устранены простым расширением «внешнего поля эксплоатации», как эго было в XIX воке.

IV

Если первоначальной почвой, на которой возник мировой рынок и международные экономические связи, было различие потребительских благ, создавшее предпосылку самого обмена и стоимости, то движущими силами этого процесса в его заключительной фазе становится различие стоимостей производства одних и тех же товаров в разных пунктах земного шара и обусловленное им разнообразие норм прибыли. Закон стоимости по-прежнему остается основной пружиной движения. Но характер его действия изменился, первоначально оно выражалось в противоречии, заложенном в товарной форме хозяйства, противоречии между потребительной стоимостью и стоимостью. В дальнейшем перешло в противоречие между условиями производства стоимости и условиями его реализации при капитализме. Затем оно переходит в противоречие между уровнем развития производительных сил и уровнем накопления, что выражается в различной величине стоимости и нормы прибыли в разных странах. Само собою разумеется, что господство одной из перечисленных форм не отменяет действия остальных. Тут существует теснейший переплет, усложняющийся вместе с ростом мирового рынка. Но окраску эпохи дает обыкновенно одна из перечисленных форм проявления закона стоимости. Последний период капитализма, характеризуемый преобладанием экспорта капитала, является ничем иным, как выражением господства третьей формы противоречия, которая вызывает не только перемещение товарных масс, но и перемещение самих производительных сил между странами.

Мы переходим теперь к более сложной и менее исследованной проблеме мирового хозяйства — к анализу стоимостных отношений в международном обмене.

Однако предварительно нам необходимо уточнить некоторые понятия, которыми мы оперировали до сих пор, как ходячими терминами («внешний рынок», «мировое хозяйство», «народное хозяйство» и пр.), хотя различные авторы вкладывают в них различное содержание. Нам необходимо разрешить здесь два вопроса: 1. Что следует подразумевать под термином «внешний рынок» или «внешняя среда» по отношению к данной экономической системе? и 2. Какой смысл следует придать классификации — «единичное хозяйство», «народное хозяйство», «мировое хозяйство»?

Как известно, понятие «внешний рынок» употребляется в экономической литературе в двояком значении. Чаще всего ему придается чисто географическое или политико-географическое толкование. Внешний рынок есть рынок, лежащий за «пределами данной ограниченной территории, рынок другой страны, другого государства. Исключительно в этом смысле трактуется внешний рынок в буржуазной литературе. Поскольку речь идет о таких международных отношениях, которые определяются разнообразием продуктов, производимых в различных странах, разнообразием потребительских благ, создающим фундамент обмена и стоимости, — такое определение внешнего рынка вполне достаточно. Внешний рынок, есть рынок, доставляющий товары другой потребительской формы, чем те, которые доставляются из данной страны. Но и такой внешний рынок не должен вовсе совпадать с политическими границами.

Иначе встает вопрос о внешнем рынке с точки зрения проблемы реализации прибавочной стоимости. С точки зрения теории Розы Люксембург эта реализация возможна только на внешнем рынке, имеющем докапиталистическую хозяйственную структуру. В чистом капиталистическом обществе она невозможна. С марксистской точки зрения такой внешний рынок не представляет теоретической необходимости для капитализма, но практически он значительно облегчает проблему реализации. Во всяком случае, рынок с этой точки зрения должен быть не просто внешним в географическом смысле, но экономически-внешним, иным по своей организационно-хозяйственной структуре, рынком «третьих лиц». Географическое понимание заменяется экономическим.

Однако когда мы подходим к вопросу о стоимостных отношениях в мировом хозяйстве, то оказывается, что понятие внешнего рынка с точки зрения этой проблемы должно отличаться от первых двух. Величина стоимости изменяется от страны к стране не только в зависимости от различия типов экономической структуры, но прежде всего в зависимости от среднего уровня производительности труда в каждой стране, от уровня производительных сил. Степень развития производительных сил может быть различна в странах, принадлежащих к одному и тому же экономическому типу. Этому различию между странами Маркс придавал очень важное значение. Мы знаем, что основная предпосылка трудовой теории стоимости — равенство производителей и равенство труда. «Вся рабочая сила общества, выражающаяся в стоимостях товарного мира, принимается здесь за одну и ту же человеческую рабочую силу, хотя она и состоит из бесчисленного количества индивидуальных рабочих сил. Любая из этих индивидуальных рабочих сил представляет, подобно всякой другой, одну и ту же человеческую рабочую силу, раз она обладает характером общественной средней рабочей силы и функционирует, как такая общественная рабочая сила, следовательно, употребляет на производство данного товара лишь необходимое в среднем иди общественно необходимое рабочее время» ⁴³.

Но этот средний труд представляет собою величину, данную только для данного определенного общества в определенных условиях места и времени. «Простой средний труд, хотя и носит различный характер в различных странах и в различные культурные эпохи, тем не менее для каждого определенного общества представляет величину данную» ⁴⁴.

Еще определеннее Маркс говорит об этом в главе о национальных различиях зарплаты.

Различия этого рода представляют собою, по нашему мнению, решающий признак, по которому надо делить экономическую среду на внутреннюю и внешнюю, так как в нашу эпоху наиболее сильно действующим фактором международных отношений является различие стоимостей, обусловленное различным состоянием производительных сил разных странах. Внешний рынок есть, таким образом, рынок страны, находящейся на иной ступени развития производительных сил. Само собою понятно, что при определении уровня производительных сил речь может идти лишь о средних статистических наблюдениях.

При сравнении уровня производительности труда в разных странах могут возникнуть некоторые затруднения, которые, однако, являются мнимыми затруднениями. Производительность труда есть натуральный, а не ценностной показатель. Он служит лишь основанием для измерения ценности. Отсюда следует, что сравнивать производительность труда можно лишь в пределах строго однородной отрасли производства. Между тем хозяйство целой страны представляет собой сплетение разнообразнейших отраслей производства. Какой же коэффициент может выразить отношение производительности труда в двух или нескольких странах? Современная статистика легко справляется с этой задачей сведения к общему знаменателю разнородных явлений при помощи индексных средних. Достаточно знать отношения по отдельным отраслям, чтобы при их помощи построить абстрактный коэффициент (тотальный индекс), выражающий отношение производительности группы отраслей хозяйства в двух или нескольких странах. Так измеряется, например, движение производительности народного хозяйства во времени. Этот метод не применим, однако, в тех случаях, когда та или иная отрасль представлена в одной стране и не представлена в другой. Нам думается, что гораздо удобнее воспользоваться другим «тотальным индексом», введенным в экономическую науку Марксом, а именно — средним органическим строением общественного капитала. Состав капитала служит у Маркса орудием сравнения относительной производительности труда не только в пределах однородных отраслей, но и между разнородными отраслями, например, между промышленностью и сельским хозяйством. Из современных статистиков этому вопросу уделяет большое внимание М. Смит (см., напр., ее «Очерки статистической методологии», «Экономические основы калькуляции» и др.). Необходимо здесь попутно отметить, что при таком методе сравнения понятие «органическою строения капитала» придется перенести и на те формы хозяйства, которые, не являются капиталистическими в собственном смысле (крестьянское, ремесленное и пр.). Это отнюдь не противоречит марксизму. Маркс в одном месте замечает, что при господстве капиталистической системы хозяйства категории, свойственные последнему, получают отражение так же и в докапиталистических формах, хотя они здесь выступают с иным социальным содержанием. Это дает право, с известной условностью, расширить применение капиталистических категорий за пределы капиталистических отношений, поскольку дело ограничивается узко-специальным вопросом.

Может показаться, что предлагаемое нами различие внутреннего и внешнего рынка по уровню производительности представляет шаг назад в сравнении с прежним делением по социально-экономической структуре, ибо оно заменяет общественный подход — техническим. Это указание неверно по двум причинам. Во-первых, деление по органическому составу общественного капитала есть экономическое, а не техническое деление (т. е. оно включает в себя момент общественных отношений). Маркс неоднократно употребляет этот признак, сравнивая передовые и колониальные страны. Сама производительность труда есть функция общественных отношений. Во-вторых, неправильно думать, будто деление экономических форм по структуре возможно только в виде сплошного противопоставления «капитализма» «феодализму», «натурально-патриархальному» строю и т. д. Внутри каждой из этих систем есть в свою очередь различные стадии и ступени, отличающиеся иным характером общественных отношений. «Торговый», «промышленный», «финансовый» капитал являются глубоко отличными друг от друга формами общественных отношений в пределах одного и того же широкого понятия «капитализм». Между тем, старое деление рынка по линии «капиталистический рынок» и «рынок третьих лиц» явно недостаточно, чтобы охватить различия этого второго порядка. Взаимоотношения между современной страной финансового капитала и «промышленной» (в узком смысле слова) страной почти в той же мере гетерогенны, как и отношения капитализма с третьими лицами. Вот почему мы полагаем, что классификация по уровню развития производительных сил способна в большей степени охватить разнообразие явлений международных экономических отношений, чем классификация по структурным признакам. Само собою разумеется, что последняя классификация этим не устраняется. Для определенных целей она может оказаться вполне пригодной.

Таким путем мы находим ключ к разрешению вопроса о соотношениях между единичным, народным и мировым хозяйством. В экономической литературе есть тенденция свести это трехчленное деление к двухчленному. Одни экономисты (главным образом, представители немецкой исторической школы — Бюхер, Шмоллер, Зомбарт и пр.) попросту зачеркивают мировое хозяйство, не признавая за ним никакого права на существование. Мировой обмен они признают вещью второстепенной с точки зрения национального хозяйства. Мировой рынок призван только заполнить «прорехи» в народно-хозяйственном организме. «Народное хозяйство» — вот центр, вокруг которого вертится мир и историческая школа национальной экономии. Несколько более туманно ту же точку зрения защищает R. Calwer. Мировое хозяйство, по его мнению, не является «самостоятельным организмом», существующим рядом с народно-хозяйственными организмами, так как ему недостает существеннейших признаков организма: строгого расчленения и тесной взаимозависимости частей. Отдельные народные хозяйства еще слишком самостоятельны для того, чтобы их можно было рассматривать, как членов миро-хозяйственного организма. Поэтому можно скорее говорить о «хозяйстве мирового рынка» (Weltmarktwirtschaft), чем о мировом хозяйстве. Что разные страны неодинаково втянуты в мирохозяйственный оборот — это верно (эта различная степень участия особенно бросается в глаза, если брать процент внешнего оборота каждой страны в отношении к его общему торговому обороту). Но ведь и внутри народных хозяйств существуют громадные различия в «рыночности», напр., между крестьянским и фабричный производством. Далее небольшой процент внешнеторгового оборота в отношении ко всему торговому обороту может оказаться очень большим для отдельных важных отраслей промышленности, втянутых в мировое хозяйство. С другой стороны чем крупнее народно-хозяйственная единица, тем больше будет при всяких условиях доля ее внутреннего оборота по сравнению с внешним. Отсюда, однако, вовсе не следует, что наиболее крупные страны являются наименее важными членами мирового хозяйства. Наконец, поскольку мировой рынок расширяется под влиянием расширенного производства, необходимо постоянно помнить, что и при расширенном воспроизводстве наибольшая часть продукта умещается в рамки простого воспроизводства. Из того факта, что прибыль составляет сравнительно небольшую долю по отношению ко всему годовому продукту, только круглый невежда может сделать заключение о ничтожном значении прибыли в системе капиталистического хозяйства. То же самое можно сказать о рассуждениях, отрицающих существование мирового хозяйства на том основании, что доля внешней торговли меньше доли внутренней торговли в народно-хозяйственном обороте. Признавать же существование мирового рынка, как экономической необходимости, и в то же время отрицать существование мирового хозяйства — вдвойне нелепо.

Роза Люксембург подвергла эту, с позволения сказать, «теорию» едкому и жестокому, но вполне заслуженному осмеянию в своей работе «Введение в политэкономию». Однако она сама также стоит на точке зрения двухчленной формулы с той лишь разницей, что вместо мирового она считает необходимым зачеркнуть «народное хозяйство». «Имеется ли, должны мы спросить прежде всего, в действительности то, что мы называем народным хозяйством? Разве каждый народ ведет какое-то обособленное хозяйство, какую-то замкнутую хозяйственную жизнь», — спрашивает Роза, и отвечает на оба эти вопросы отрицательно.

Наконец, в русской литературе Бухарин сводит трехчленное деление к двухчленному путем устранения единичного хозяйства.

«Каждое из развитых в капиталистическом смысле хозяйств превратилось в своего рода «национально-государственный трест» ⁴⁵. Еще определеннее Бухарин высказывается в своей «Экономике переходного периода». «Единицами, составляющими систему современного мирового хозяйства, являются не единоличные предприятия, а сложные комплексы, «государственно-капиталистические тресты… Капиталистическое „народное хозяйство“ превратилось из иррациональной системы в рациональную организацию, из бессубъектного хозяйства в хозяйствующий субъект… Вместе с тем отнюдь не уничтожилась ни анархия капиталистического производства вообще, ни конкуренция капиталистических товаропроизводителей.

Эти явления не только остались, но и углубились, воспроизводясь в рамках мирового хозяйства… Товарное хозяйство здесь вовсе не исчезает окончательно, хотя внутри страны оно либо отмирает, либо значительно сокращается, заменяясь организованным распределением. Товарный рынок становится лишь действительно мировым, переставая быть национальным» ⁴⁶.

В буржуазной литературе, признающей существование мирового хозяйства, делаются попытки провести между народным и мировым хозяйством не экономическую, а юридическую границу. К явлениям мирового хозяйства относят только ту группу отношений, которая подвергается регламентации и регулированию на основе международных договоров, конвенций и пр. Понятно, что главным выразителем этого направления должен быть немецкий профессор, который вообще не может представить себе каких-либо отношений без санкции свыше. Это Гармс. Вот его определение: «Мировое хозяйство есть совокупность взаимоотношений и взаимодействий между индивидуальными хозяйствами земного шара, обусловленных высоким развитием средств сообщений и регулируемых и поощряемых международными договорами». Об общем умонастроении Гармса достаточно свидетельствует такое заявление: «Нужно остерегаться обосновывать науку о мировом хозяйстве на фундаменте „капитализма“, как бы это ни казалось удобопонятным».

Существует еще одна точка зрения в экономической литературе, которая, признавая существование мирового хозяйства наряду с народным, отрицает вместе с тем наличие каких-либо специфических особенностей в мировом хозяйстве, которые требовали бы создания особой экономической теории международных отношений. Проблемы «международного обмена», с этой точки зрения, существуют лишь постольку, поскольку к вопросам экономики примешиваются вопросы политики, поскольку «международные» отношения являются в одно и то же время и «междугосударственными». В русской литературе сторонником этих взглядов является Струве. Дело обстоит, однако, «совсем наоборот». Именно тогда, когда к вопросам международной экономики подходят с точки зрения политических границ, исчезает сама проблема. С экономической точки зрения решительно ничего не изменилось от того, что, напр., Рур и Лотарингия, входившие до войны в одно и то же политическое тело, теперь разделены границей. Теория экономических сношений между различными хозяйственными организмами приобретают смысл лишь в том случае, если эти организмы представляют разные хозяйственные типы или разные ступени экономического развития. Мы увидим в дальнейшем, что поставленная в такую плоскость, эта теория, не является противоположностью обычной теории обмена и стоимости, требует, однако, для согласования с последней, некоторого расширения, уточнения и видоизменения понятий, установившихся в экономической литературе. Правильно указывают, что и внутри той или иной страны, между различными территориями существуют отношения, напоминающие так наз. «международные» отношения. Мы их к «международным» (в условном смысле — трудно подобрать другой термин) и относим. Одни, также мало изучены теоретически, как и другие. Это обстоятельство нисколько не суживает рамки теории, а, наоборот, открывает перед ней богатое поприще.

Из сделанного нами краткого обзора видно, какая разноголосица существует в этом вопросе. Рискуя эту разноголосицу умножить, мы все же считаем необходимым отбросить все приведенные попытки упрощения классификаций и остаться при старом делении.

Что касается Розы Люксембург, то она, по нашему мнению, слишком поторопилась упразднить «народное хозяйство» на том основании, что народы не ведут в настоящее время обособленного хозяйства. Это — недостаточное основание. Ведь точно таким же образом можно «доказать», что и «единичные хозяйства» исчезли, поскольку они еще в меньшей степени обособлены от других хозяйств.

Правда, принципиальное отличие между «народным хозяйством», взятым в отношении к мировому, и единичным, взятым в отношении к народному, состоит в том, что первое отношение есть отношение двух анархических систем («псевдо-хозяйств» по терминологии Струве), а второе — выражает отношение организованной единицы к неорганизованному целому.

Но это различие лежит в другой плоскости и в данной связи не имеет никакого значения.

Важно установить, что отсутствие обособления еще не означает ликвидации данного экономического комплекса. Только в том случае народное хозяйство перестало бы существовать, как таковое, если бы развитие мирохозяйственных отношений окончательно стерло всякие различия между странами, будь это различия в структуре хозяйственных отношений, или в состоянии производительных сил. Но и те, и другие различия продолжают еще существовать, хотя есть тенденция к их ослаблению, поскольку капитализм становится всеобщей формой хозяйства (мы имеем здесь в виду восходящую линию развития капитализма, а не эпоху его упадка), — а «средняя интенсивность и производительность национального груда в данной стране поднимается выше интернационального уровня в той самой мере, в какой развивается капиталистическое производство этой страны» ⁴⁷. Пока эти различия существуют, существует и «народное хозяйство», как реальная совокупность, обособленная от других хозяйственных комплексов и в то же время находящаяся с ними в регулярных экономических отношениях обмена и т. п.

Примечания

---

1. Настоящая статья представляет собою извлечение из подготовляемой к печати работы ↩

2. Werner Sombart, Die deutsche Wirtschaft im neunzeinten Janrhundert und im Anfang des 20 Jahrhunderts, 4 Auflage, S. 387. ↩

3. «Мировая торговля и мировой рынок открывают в XVI столетии историю жизнедеятельности современного капитала». Капитал, т. I, стр. 116 (изд. 1920 г.). ↩

4. Д. С. Милль, Основания политической экономии. 1898 г., стр. 651. ↩

5. F г. Lis t, Das nationale System der Politischen Oekonomie, Vierte Auflage. S. 213. «Естественные законы» бессознательно для своих интерпретаторов говорили на чистейшем языке буржуазных категорий, в тех случаях, напр., когда выгоды международного обмена подкреплялись аргументами от нормы прибыли или заработной платы. Но так как эти категории в представлении буржуазной экономии имели «допотопное существование», то тем самым силы развития мирового рынка оказались независимыми от какой бы то ни было формы общественной организации. Они коренились в «неизменных законах природы». ↩

6. К. Маркс, Речь о свободе торговли. ↩

7. Маркс. Капитал, т. I, стр. 116, изд. 1920 г. ↩

8. Маркс. Теории прибавочной стоимости, том III, стр. 210. ↩

9. К. Маркс и Ф. Энгельс, Письма, перевод Адоратского, Гос. Изд., стр. 74. ↩

10. Теории прибавочной ценности, I, стр. 201. ↩

11. Капитал, том I, стр. 449—450. ↩

12. П. Маслов. Влияние расстояния на распределение производительных сил, Москва 1926 г., стр. 19—20. ↩

13. Капитал, том II, стр. 84. ↩

14. Цитирую по немецкому изданию: Аd. Smith, Wesen und Ursachen des Volkswohlstandes, S. 19. ↩

15. Нищета философии, стр. 111. ↩

16. Капитал, т. I, стр. 343. ↩

17. Там же, стр. 772—773. ↩

18. Там же, стр. 449. ↩

19. Нищета философии, стр. 112—113. ↩

20. Капитал, том III, часть I, стр. 318. ↩

21. Маркс, Речь о свободе торговли. ↩

22. Парвус, Колониальная политика и крушение капиталистического строя, стр. 124. ↩

23. Капитал, том I. ↩

24. Теории прибавочной стоимости, том III, стр. 245. ↩

25. Капитал, т. I, стр. 514. ↩

26. Там же, стр. 351. ↩

27. Маркс, Письмо к Анненкову, — Письма Маркса и Энгельса, стр. 7. ↩

28. Каутский указывает, что современное разделение труда между участниками мирового рынка основано, с одной стороны, на естественных различиях, с другой — вытекает из социально-экономических условий. Исключительному влиянию капитализма следует приписать разделение стран на индустриальные и аграрные типы, хотя естественные условия не вызывают необходимости такой вредной специализации. Но капитализм сам подготовляет условия, способствующие уничтожению этого деления, индустриализируя аграрные страны. Каутский полагает, что социалистический строй сведет международное разделение труда к размерам, обусловленным только естественно-историческим характером разных стран (См. его «Handelspolitik und Sozialdemokratie»). Не может быть, конечно, сомнений, что дело идет к ликвидации или, во всяком случае, к громадному ослаблению противоположности между индустриальными и аграрными странами, в смысле сближения экономических типов. Однако ожидать, что тем самым разделение труда сведется к «естественным границам», не приходится. Во-первых, сами это естественные условия непрерывно меняются, отчасти сами по себе, отчасти под влиянием культурных изменений. А, во-вторых, даже в пределах одинаковых типов хозяйств возможна и неизбежна в каждый данный отрезок времени специализация в тех или других направлениях, вытекающая из социально-экономических, культурных, бытовых особенностей. Содержание, направление, формы могут меняться, «прикрепление» отдельных стран к специальным отраслям исчезнет, но «перемежающаяся» специализация останется, ибо трудно себе представить одновременное и совершающееся повсеместно одинаковым темпом и в одних и тех же формах экономическое развитие. «Меняются группировки потребностей, новые потребности вызывают новые искусства, новые искусства меняют распределение производственной энергии и придают значение новым частям земли» (Гобсон). Что касается специфических условий капитализма, то здесь действует целый переплет противоречивых тенденций, из которых одни способствуют сближению хозяйственных типов, другие создают новые противоположности. Большая часть из них связана с законом тенденции нормы прибыли к понижению и с противодействующими ей причинами, среди которых не последнее место занимает веберовская теория «агломерации» промышленного производства. Однако рассмотрение всех этих вопросов относится к дальнейшему. ↩

29. Нищета философии, стр. 86. ↩

30. Маркс. Капитал, том III, ч. 2, стр. 389. ↩

31. Теории прибавочной стоимости, том III, ч. 2, стр. 199. ↩

32. Там же, стр. 200. ↩

33. Теории приб. стоимости, том I, стр. 220. ↩

34. Теории, т. II, 2, стр. 192. ↩

35. Теории прибавочной стоимости, т. II, 2, стр. 197. ↩

36. Письмо Энгельса к Ник.—ону, — Письма Маркса и Энгельса, стр. 300. ↩

37. Капитал, том I, стр. 426. ↩

38. Парвус. Колониальная политика и крушение капиталистического строя, перевод Е. Грау, стр. 150. ↩

39. Письма Маркса и Энгельса, стр. 301. ↩

40. См. Н Бухарин, Империализм и накопление капитала, стр. 124. ↩

41. Архив Маркса и Энгельса, т. I: Маркс и Энгельс о Фейербахе, стр. 241, ↩

42. Кейнс, Экономические последствия Версальского мирного договора стр. 6. ↩

43. Капитал, том I, стр. ,5. ↩

44. Там же, стр. 11. ↩

45. Бухарин, Мировое хозяйство и империализм, стр. 68 ↩

46. Н. Бухарин, Экономика переходного периода, стр. 14. ↩

47. Капитал, т. I, стр. 566. ↩