Перейти к содержанию

Греблис Д., Коровай М., Степанов И. К спорным вопросам теории стоимости1⚓︎

По поводу книги И. И. Рубина «Очерки по теории стоимости Маркса»

Сборник «Против механистических тенденций в политической экономии», с. 35—57; Также публ. «Большевик», 1929, № 3, с. 64—75

Недавно вышедшая третьим изданием книга И. И. Рубина «Очерки по теории стоимости Маркса» является крупным вкладом в марксистскую экономическую литературу. По поводу взглядов, развиваемых И. И. Рубиным в этой книге, среди марксистов-экономистов завязалась очень оживленная и, — надо прямо сказать, — весьма острая полемика. Взгляды автора по основным вопросам марксовой теории стоимости и прежде всего по центральному пункту этой теории — учению об абстрактном труде, — не раз служили предметом научных диспутов и вызвали значительную полемическую литературу. Но эта научная дискуссия отнюдь не может считаться законченной к настоящему времени, несмотря на то, что ведется вот уж несколько лет.

Полемика, связанная с «Очерками», достигла такой остроты, когда можно, отнюдь не преувеличивая сущности разногласий, констатировать наличие не только частных разногласий между отдельными экономистами-марксистами, но и наличие размежевки на два «направления», из которых одно, как нам представляется, сбивается на путь вульгаризации марксовой теоретической экономии (мы имеем в виду А. Кона, С. Бессонова, И. Дашковского и др.), и другое, выраженное в книге И. Рубина, обогащает марксистскую литературу углубленной разработкой теории стоимости Маркса, более глубоким ее пониманием, находясь в полном соответствии с Марксом.

Мы хотели бы поэтому остановиться на тех методологических и теоретических основах, на которых построена книга И. И. Рубина. Прежде всего, И. Рубин строго и последовательно устанавливает объект или предмет теоретической экономии. Он определяет последнюю, в полном соответствии с традиционно-марксистской постановкой вопроса, как науку, которая «имеет предметом своего изучения свойственные капиталистическому хозяйству производственные отношения людей в их взаимодействии с производительными силами общества» (стр. 10)2. Если науке вообще необходимо изучить капиталистическое хозяйство в его единстве, как «известную систему производительных сил и производственных отношений людей» (там же), то политической экономии, выступающей в качестве специальной общественной науки, необходимо ограничить себя изучением лишь одной стороны капиталистического хозяйства, а именно, его социальной формы, совокупности производственных отношений людей, образующей «экономическую структуру» капитализма. Капиталистическое хозяйство есть, несомненно, единство известного состояния производительных сил и совокупности производственных отношений людей, но в то время как первое, т. е. материально-технический процесс производства является объектом изучения естественных наук, технологии или науки об общественной технике, производственные отношения людей, — или иначе, общественная форма производства, — выступают как предмет теоретической экономии.

Когда утверждают, что предметом политической экономии является производство в его буржуазной форме, то из этого утверждения вовсе не вытекает, что и материальное производство и его общественная форма образуют единый объект политической экономии. Из этого определения вытекает лишь то, что материальный процесс производства рассматривается в его общественной форме, т. е. как определенная система производственных отношений. Но такая точка зрения обязывает провести различие между материально-техническим процессом производства и его общественной, социальной формой. Именно такое различие, проведенное Марксом в своем экономическом учении, поставило политическую экономию на строго научную почву, превратив ее из «науки» об отношениях вещей к вещам, как она представлялась вульгарным экономистам, или людей к вещам (у «австрийцев»), в науку об овеществленных отношениях людей к людям в процессе материального производства.

Это различие, проводимое И. Рубиным, как основное методологическое положение, определяющее политическую экономию, как науку социальную и историческую, является давно установившимся и неоспоримым для марксистов. Ленин, полемизируя с народниками в своей работе «К характеристике экономического романтизма» по вопросу о месте «распределения», писал: «Какой же смысл в этом обвинении? Оно основано лишь на крайне ненаучном понимании самого предмета политической экономии. Ее предмет вовсе не «производство материальных ценностей», как часто говорят (это предмет технологии), а общественные отношения людей по производству... Если (же) мы последовательно будем смотреть на «производство», как на общественные отношения по производству, то и «распределение» и «потребление» потеряют всякое самостоятельное значение» (т. II, стр. 64). Следовательно, можно видеть и у Ленина строгое проведение различия между материально-техническим процессом производства («производство материальных ценностей»), как объектом «технологии», и «производством», т. е. общественными производственными отношениями между людьми, как предметом политической экономии. И это является, разумеется, единственно правильной научной точкой зрения, так как позволяет выделить категории исторически определенных форм общественного хозяйства. Это и делает теоретическую экономию не только социальной, но и исторической наукой.

Поэтому следует признать вполне правильным и строго марксистским основное положение И. Рубина, что «политическая экономия изучает не материально-техническую сторону капиталистического процесса производства, а его социальную форму, т. е. совокупность производственных отношений людей, образующую «экономическую структуру» капитализма. Техника производства, или производительные силы, входят в область исследования экономической теории Маркса только как предпосылка, как исходный пункт, который привлекается постольку, поскольку он необходим для объяснения подлинного предмета нашего изучения, а именно, производственных отношений людей» (стр. 11).

Это, казалось, бесспорное определение предмета политической экономии, однако, вызывает двоякого рода возражения со стороны некоторых критиков И. Рубина. Во-первых, они считают такое определение неправильным, так как для Маркса, будто бы, обе стороны общественного процесса производства в их взаимодействии, в единстве материального и социального составляют непосредственный объект политической экономии; и, во-вторых, проведение различия между материальным процессом производства и его социальной формой будто бы ведет к отрыву социального от материального и что их противопоставление чуждо марксовой теории. На последнем мы остановимся несколько ниже. Что же касается первого, то сказанного выше достаточно, чтобы констатировать у «критиков» смешение этих двух сторон общественного процесса производства, их расхождение с установившимися марксистскими взглядами. То обстоятельство, что материальное производство (производительные силы) связано с общественными производственными отношениями и причинно обусловливает последние, не уничтожает различия взаимодействующих, но противоположных сторон общественного процесса производства. Весьма характерна следующая цитата из введения «К критике политической экономии» Маркса. «5. Диалектика понятий; производительные силы (средства производства) и производственные отношения, диалектика, границы которой подлежат определению, и которая не уничтожает реального различия» (стр. 24). Не видеть этого, не различать этих взаимодействующих, но противоположных сторон общественного производства, не подвергать их особому, самостоятельному и отличному анализу — означало бы возврат назад от Маркса, вульгаризацию марксовой экономической теории.

Но провести различие между этими двумя сторонами общественного производства вовсе не означает сделать разрыв между ними. Критики И. Рубина особенно напирают на то, что это различие у него означает отрыв социального от материального. Мы попытаемся показать при рассмотрении взглядов И. Рубина по вопросам теории стоимости, что именно ему лучше, чем кому-либо другому из комментаторов Маркса удалось увязать стоимость с материальным процессом производства. Упрек же «критиков» является совершенно необоснованным. Что означает провести различие между социальной формой производства и его материальным содержанием? Это означает, что мы ставим своей задачей понять законы движения и развития общественных форм производства, определить тип и характер исторически-определенной общественной формации. Что означает отрыв социальной формы от материального процесса производства? Отказ рассматривать производительные силы, как движущую причину развития производственных отношений. Производительные силы не то же самое, что производственные отношения людей, но первые причинно обусловливают последние; движение «стоимости», изменение ее величины, например, есть явление социальное, обусловленное данным характером производственных отношений, но оно тесно связано с производительной силой труда. Отрицать это, означало бы отрыв социальной формы от материального содержания. Различать эти два явления, не видя, что материальное производство лежит в основе развития социальной формы, не может не означать произвольного, искусственного отрыва их друг от друга.

Когда критики И. Рубина пытаются «сблизить» его с «социальным» направлением в буржуазной политической экономии, о существовании которого многие из них, вероятно, впервые узнали из книги И. Рубина «Современные экономисты на Западе», то эти попытки критиков не имеют под собой никакой почвы. Если у Штольцмана, Петри и др. встречаются иногда правильные замечания, подчеркивающие социальное содержание категорий политической экономии, то это объясняется попросту тем, что они заимствовали кое-что у Маркса, к тому же извративши мысли последнего. Основной порок этих экономистов состоит в том, что они отказываются поставить в причинную связь социальные или, более непосредственно определяемые, экономические явления с материальным производством, с одной стороны; и далее, или рассматривают социальные отношения идеалистически, как продукт «человеческой воли», необходимо не вытекающей из условий материального производства, или отождествляют их с юридическими, правовыми отношениями.

Боязнь критиков И. Рубина сделать различие между материальным производством и его общественной формой находит свое объяснение в том, что для них действительно, объективно, реально существующее лишь «материальное» — в узком смысле физического, т. е. чего-то видимого и осязаемого. Это — точка зрения механического материализма3. Установление связи социальной формы с материальным содержанием вовсе не означает их отождествления. Вовсе не устраняется реальное, объективное общественное существование, хотя в нем не заключено ни атома «естественного вещества», «ни одного атома материи». Стоимость по Марксу есть лишь «общественное отношение», имеет лишь «общественное бытие» и не содержит в себе «ни атома материи», однако, вряд ли найдется марксист, который отрицал бы за стоимостью характер объективного или реального существования или приписывал бы ей характер «фикции»4.

Но вернемся к И. Рубину. Быть может, он, проводя это различие, отрывает социальную форму от материального содержания, отказывается ставить их в причинно-обусловленную связь, представляя «самопроизвольное», «оторванно-самостоятельное» существование этих форм? Такого рода обвинения настолько неосновательны, что можно только удивляться «научной» смелости людей, приписывающих ему такие взгляды, когда вся задача И. Рубина, которую он блестяще решил, состояла в том, чтобы показать эту связь, найти все те посредствующие звенья, объясняющие нам эту связь. Чтобы показать всю неосновательность этих упреков, мы приведем из большого числа мест книги, где И. Рубин касается этого вопроса, лишь некоторые.

«Хотя политическая экономия изучает производственные отношения, людей, но она всегда предполагает неразрывную связь их с материально-техническим процессом производства и имеет предпосылкой своего исследования определенное состояние и процесс развития материальных производительных сил» (стр. 10). В другом месте он пишет: «Таким образом, движущий толчок к изменению всей системы стоимостей исходит из материально-технического процесса производства. Развитие производительности труда выражается в уменьшении количества конкретного труда, фактически затрачиваемого в среднем на производстве. Но тем самым, в силу двойственного характера труда, как конкретного и абстрактного, — уменьшится количество этого же труда, рассматриваемого в качестве «общественного» или «абстрактного» (стр. 78).

Определяя политическую экономию, как науку о производственных отношениях между людьми в товарно-капиталистическом обществе, И. Рубин совершенно правильно делает, выдвигая на первый план марксову теорию товарного фетишизма. Большой заслугой И. Рубина является то, что он в своем изложении марксовой теории стоимости выдвинул на надлежащее место теорию товарного фетишизма и связал ее самым тесным образом с экономической теорией Маркса. «Политическая экономия должна прежде всего дать нам характеристику этой социальной формы хозяйства и свойственных ей производственных отношений людей. Маркс дает нам такую общую характеристику в своей «теории товарного фетишизма» (стр. 12). По правильному утверждению автора, эта теория «представляет собой основу всей экономической системы Маркса и, в частности, его теории стоимости» (стр. 131, выступая в качестве «общей теории производственных отношений товарно-капиталистического хозяйства» (стр. 12). Этот взгляд высказывался уже рядом марксистов, в частности, Плехановым и Н. И. Бухариным.

Не выдвигая этой теории в качестве такой основы, не выясняя этой особенности учения Маркса о товарном фетишизме, — невозможно понять существа марксовой теории стоимости. Что же можно сказать про работы, посвященные теории стоимости Маркса, где теории товарного фетишизма не отведено буквально ни одного слова, как это «умудрился» сделать А. Кон в первом издании своего «Курса политической экономии»?

И. Рубин впервые систематически разработал эту проблему, выдвинув и подчеркнув объективную основу товарного фетишизма. «Маркс показал не только то, что под отношениями вещей скрываются производственные отношения людей, но что, обратно, в товарном хозяйстве общественные производственные отношения людей неизбежно принимают вещную форму и не могут проявляться иначе, как через посредство вещей. Структура товарного хозяйства приводит к тому, что вещи играют особую, крайне важную общественную роль и приобретают особые общественные свойства» (стр. 14). «Вещь» в товарном обществе выступает не только как «оболочка», под которой скрывается производственное отношение людей, — она есть посредник общественных отношений. «Движение цен вещей на рынке — не только отражение производственных отношений людей, а единственная возможная в товарном обществе форма их проявления» (стр. 18). Вещь выступает в качестве «посредствующего звена» между людьми, «организует» производственное отношение. Эту объективную роль она приобретает потому, что производственные отношения людей в товарном обществе осуществляются только в вещной форме. Отсюда и вытекает «двойное бытие» вещи, не только материальное, но и общественное (функциональное).

В связи с этим вопросом, заслуживает быть отмеченным то понимание, которое И. Рубин дает часто встречающимся у Маркса словам «овеществление» и «кристаллизация». Не мало есть экономистов даже среди марксистов, которые понимают, например, стоимость, как овеществление самого материального труда, как его конденсацию, как кристалл труда в натуралистическом смысле. Это вульгарное понимание Маркса нашло свое отражение, например, в «Курсе политической экономии» А. Кона (стр. 16—17). Про таких экономистов можно сказать словами Маркса: «однако, нельзя так по-шотландски понимать овеществление и т. д., труда, как понимал его А. Смит. Если мы говорим о товаре, как об овеществленном труде, — в смысле его меновой стоимости, — то речь идет у нас только о воображаемой, т. е. только о социальной форме существования товара, не имеющей ничего общего с его вещественным существованием: мы представляем его в виде определенного количества общественного труда или денег» (Теории пр. ценности, т. I, стр. 179). И. Рубин показал, что выражения Маркса «овеществление» труда, «кристаллизация» труда не дают никакого основания для механическо-натуралистического понимания марксовой теории стоимости. «Теория трудовой стоимости утверждает не материальную конденсацию труда, как фактора производства в вещах, как продуктах труда, а фетишизированное, овеществленное выражение общественного труда в стоимости вещей» (стр. 85).

Необходимо перейти к характеристике собственно теории стоимости Маркса, как она изложена в «Очерках». Какие ставит автор «Очерков» задачи перед теорией стоимости? В строгом методологическом соответствии с развитым им марксовым учением о товарном фетишизме он определяет цель теории стоимости «открыть под закономерностью приравнивания вещей законы равновесия труда» (стр. 79). Предметом ее изучения является «соотношения разных видов труда в процессе его распределения, устанавливающиеся через меновое соотношение вещей, продуктов труда» (там же). Если категории теоретической экономии выражают овеществленные производственные отношения, то при рассмотрении стоимости, «перед нами встает задача доказать, что стоимость есть: 1) общественное отношение людей, 2) принявшее вещную форму и 3) связанное с процессом производства» (стр. 74). Недостатки многих предшествующих комментаторов учения Маркса, состоят в том, что, подходя к объяснению стоимости, брали лишь одну из сторон марксова учения о стоимости, не пытаясь представить его в систематическом и едином виде. Бралась, например, лишь количественная сторона стоимости. Так как величина стоимости определяется количеством труда, необходимого для производства товара, то стоимость рассматривалась лишь как выражение производительной силы труда. Более глубоким пониманием марксова учения о стоимости было развитие той мысли, что стоимость выступает в качестве регулятора распределения труда между различными отраслями производства. Это давало понятие совокупного общественного труда. Наконец, издавна установившимся определением стоимости было определение ее, как выражения производственных отношений. И. Рубин представил эти стороны стоимости в единой теории, в их связи, соединив количественную и качественную стороны стоимости. Это соединение нашло свое выражение в схеме И. Рубина, которую он достаточно подробно и последовательно развивает, а именно: производительность труда — абстрактный труд — стоимость — распределение общественного труда. Исходным пунктом, или движущим толчком для всей системы стоимости является развитие производительности труда, материально-технический процесс производства. Стоимость, являясь центральным предметом изучения в этой схеме, ставится автором «Очерков» в рамки развития производительных сил и распределения общественного труда.

Наибольшим нападкам И. Рубин подвергался за трактовку марксова учения об абстрактном труде. Категория абстрактного труда в теории стоимости играет центральную роль. Маркс сам в «Капитале» подчеркивает особое значение этой категории. «Эта двойственная природа заключающегося в товаре труда (конкретного и абстрактного) впервые критически указана мною. Так как этот пункт является центральным, так как к нему тяготеет понимание политической экономии, то мы осветим его здесь более обстоятельно». («Капитал», т. 1, стр. 8). Однако, этот «пункт» и до сих пор является наиболее спорным вопросом среди самих марксистов-экономистов. То обстоятельство, что в стоимости «заключен» труд, было известно задолго до Маркса. Заслугой Маркса явилось действительное определение труда, образующего стоимость. «Маркс исследовал труд со стороны его свойства создавать стоимость и в первый раз установил, какой труд, почему и как образует стоимость, установил, что вообще стоимость есть не что иное, как кристаллизованный труд этого рода» (Энгельс. Предисловие к II т. «Капитала», стр. XXI).

Не только критики Маркса, но нередко и его сторонники определяют абстрактный труд в противоположность конкретному труду, как затрату человеческой энергии вообще, как отвлеченную физиологическую трату энергии. Это определение, служившее целям популяризации Маркса, однако, носит черты его вульгаризации. Марк: связывал двойственную «природу» товара (потребительная стоимость и стоимость) с двойственной «природой» труда, создающего товар. Он связывал конкретный, особенный, полезный, материальный труд с процессом создания потребительной стоимости, абстрактный труд — с процессом образования, «создания» стоимости. Труд, образующий стоимость, по Марксу, носит чисто общественный характер.

Обратимся прежде всего к самому Марксу. Он пишет в «К критике политической экономии»: «Условия труда, образующего меновую ценность, как они обнаруживаются при анализе последней, являются общественным определением труда, или определением общественного труда, но не просто общественного, а в особенном смысле. Это специфический род общественности. Однородность труда, лишенного различий, есть прежде всего равенство труда различных индивидуумов, взаимное отношение их труда, как равного, которое достигается, благодаря фактическому сведению всякого труда к однородному. Труд каждого индивидуума обладает этим общественным характером равенства (подчеркнуто нами) постольку, поскольку он выражается в меновых ценностях, и выражается в меновых ценностях постольку, поскольку он относится к труду всех других индивидуумов, как одинаковому» (стр. 40). Второй отличительной чертой труда, образующего стоимость, является то, что «рабочее время отдельного индивидуума выступает непосредственно, как всеобщее рабочее время, и этот всеобщий характер отдельного труда, как его общественный характер» (стр. 46). В отличие, например, от патриархального хозяйства, где общественный характер труда выступает в его непосредственной натуральной форме, «труд, который проявляется в меновой ценности, сразу выступает, как труд частного обособленного лица. Общественным он становится только потому, что принимает форму непосредственной своей противоположности, форму абстрактной всеобщности» (стр. 47). Только в форме абстрактного труда, труд отдельного товаропроизводителя приобретает общественный характер. Но этим не исчерпывается марксова характеристика абстрактного труда. Он обусловливает его еще одной существенной чертой, без которой характеристика его будет недостаточной и не полной, а именно: «труд, создающий меновую ценность, характеризуется еще тем, что общественное отношение лиц представляется, наоборот, как общественное отношение вещей. Если... меновая ценность есть взаимное отношение лиц, то следует помнить, Что это отношение прикрыто вещественной оболочкой» (стр. 48). И дальше, Маркс дает не оставляющее никаких сомнений следующее резюме: «Как целесообразная деятельность, направленная на присвоение элементов природы в той или иной форме, труд составляет естественное условие человеческого существования, не зависящее ни от каких общественных форм, условие обмена веществ между человеком и природой. Напротив, труд, создающий меновую ценность, является специфически общественной формой труда» (стр. 50). Этот (отвлеченный, всеобщий) «труд зависит от общественного строя» (там же). Приведем, наконец, последнюю цитату, в которой Маркс нападает на Франклина по поводу его определения абстрактного труда. «Франклин, напротив, полагает, что ценность сапог, руды, пряжи, картин, и т. д., определяется абстрактным трудом, который не имеет никакого особого качества и поэтому подлежит только количественному измерению. Но так как он не развивает понятия труда, заключенного в меновой ценности, как абстрактно-всеобщего и общественного, возникающего из процесса всестороннего отчуждения индивидуального труда, то он неизбежно упускает из виду и значение денег, как непосредственной формы существования этого отчуждаемого труда» (стр. 69).

Мы привели так много цитат из Маркса, чтобы сопоставить его взгляды с точкой зрения экономистов, выступающих против И. Рубина, который развивает именно это марксово понимание абстрактного труда, образующего стоимость. К каким выводам, например, приходит И. Дашковский в своей статье «Абстрактный труд и экономические категории Маркса» («П. 3. М.». 1926 г., № 63), разбирая проблему абстрактного труда? «Абстрактный труд, труд вообще, труд как физиологическая затрата мускулов, нервов и пр. — есть понятие, выходящее далеко за пределы внутренней организации товарного хозяйства» (стр. 203). «Даже в тех исторических формациях, где конкретный труд выступает непосредственно в качестве общественного, где он не нуждается в кривом зеркале вещных отношений и абстрактных категорий, функция абстрактного труда абсолютно необходима, поскольку речь идет об учете общественной трудовой энергии» (стр. 205). Абстрактный труд, выступающий у Маркса как специфическое общественное «свойство» труда, оказывается у И. Дашковского естественным (физиологическим) свойством труда, логическим понятием, т. е. лишенным исторически определенных границ, внеисторической категорией. Как же он обходит ту «трудность», которая не может не возникнуть перед ним в связи с тем, что надо ведь кроме этих «дефиниций» дать объяснение образования исторической категории стоимости? Оказывается, «абстрактный труд создает стоимость в той смысле, что он принимает форму стоимости продукта труда. Ясно, что способ выражения может и должен носить исторический характер, тогда как то, что служит предметом выражения, не зависит (!) от эволюции общественных форм» (стр. 213). И. Дашковский утверждает прямо противоположное Марксу. У Маркса абстрактный «труд зависит от общественного строя», у Дашковского все «наоборот». В ином варианте, но то же самое мы имеем и у А. Кона. У него абстрактный труд — процесс «целесообразной затраты физиологической энергии человека и только» («Курс п. эк.», изд. второе, стр. 19). «Так как всякий труд является затратой физиологической энергии, то это обстоятельство является общим свойством всех видов труда и входит в качестве логического определяющего в понятие абстрактного труда» (там же, стр. 65). Как же он ставит абстрактный труд в связь со стоимостью? У А. Кона тоже все «наоборот». Если по Марксу стоимость «создается» абстрактным трудом, то по А. Кону это не совсем так. По А. Кону абстрактный труд «как таковой» стоимости не создает. Абстрактный труд создает стоимость только в том случае, если этот труд, т. е. физиологическая трата энергии, выступает в специфической общественной форме. Если у Маркса «субстанция» стоимости есть «чисто-общественная» субстанция, то у А. Кона «субстанция» стоимости — абстрактный труд как физиологическая затрата труда и его специфическая общественная форма. Таким определением А. Кон думает «утвердить» материалистическое понимание стоимости. Изгоняемая, якобы, И. Рубиным «материя» «торжествует» у А. Кона, так как введена им в «законные права». Это «детская» ортодоксия! Определение абстрактного труда получило у него двойственный характер. В то время как у Маркса труд, создающий товар, обладает двойственной природой, у А. Кона труд, образующий стоимость, имеет двойную и противоположную характеристику. С точки зрения Маркса, материальный труд в определенной общественной форме создает товар, по А. Кону получается, что материальный (физиологический) труд в общественной форме образует стоимость. А. Кон, допустил грубейшую ошибку, переместив двойственную природу труда, создающего товар, в труд, образующий стоимость. Поэтому его определение труда, образующего стоимость, получает чисто механический набор характеристик. В то время, как у Маркса труд, образующий стоимость, получает исчерпывающую характеристику в понятии абстрактного труда, как специфической формы общественного труда, — общественно-необходимый труд выступает, как абстрактный труд в его количественной определенности, — по А. Кону этот труд получает разнообразную, внутренне не связанную характеристику. По А. Кону это, во-первых, абстрактный труд (материальный труд) — логическая категория, во-вторых, общественный труд, в-третьих, общественно-необходимый труд (понятие качественно отличное от абстрактного труда, — историческая категория) и т. д. Вывод, к которому приходит А. Кон, таков: «чтобы труд создавал стоимости, (он) должен быть не только абстрактным, но и общественным трудом». Результат, к которому пришел А. Кон в вопросе о соотношении между абстрактным трудом и стоимостью, поистине невелик: стоимость не создается абстрактным трудом!

Критики И. Рубина, собравшись в «поход» под видом «защиты» Маркса, выдают свое собственное, «самобытное» за ортодоксию, а извращение взглядов Маркса за подлинные его взгляды.

И. Рубин как в предыдущих изданиях «Очерков», так и в последнем издании с достаточной полнотой и убедительностью вскрыл неправильность взгляда, «интерпретировавшего» понятие абстрактного труда, образующего стоимость, как понятие физиологическое, а не как экономическую и историческую категорию. При этом И. Рубин берет за исходный пункт ту тесную связь, которую Маркс устанавливает между двойственной «природой» товара и двойственной «природой» труда, создающего товар. Процесс труда есть процесс единого труда, но, рассматривая этот процесс с точки зрения его материального содержания, мы приходим к понятию конкретного труда, с точки зрения его общественной характеристики — мы получаем понятие абстрактного труда, выступающего у Маркса в качестве труда, образующего стоимость. Это различие, которое проводит И. Рубин между технической природой труда и его «социальной природой», дает ключ к действительному пониманию марксовой связи между двойственной природой труда и двойственной природой товара. Труд, образующий стоимость, не есть сперва абстрактный труд (в физиологическом смысле), а потом общественный, но есть лишь и только общественный труд в форме абстрактного или абстрактно-всеобщего труда. Абстрактный труд не должен быть противопоставляем общественному труду, — он есть лишь свойственный товарному производству специфический род, вид общественного труда. Это единство взгляда на труд, образующий стоимость, приводит к тому результату, что между различными понятиями труда, выступающими у Маркса, устанавливается внутреннее единство. Понятие простого труда связано с абстрактным трудом, как его дополнительная характеристика, общественно-необходимый труд выступает не как обособленная, извне присоединенная характеристика труда, но лишь в качестве количественной стороны абстрактного (общественного) труда. Связь и различие между абстрактным трудом и общественно-необходимым трудом носит такой же характер, как между стоимостью и величиной стоимости.

Абстрактный труд выступает в качестве общественной характеристики труда, но не выступает в виде его материального субстрата. И. И. Рубин поэтому приходит к тому выводу, что абстрактный труд, имея лишь «общественную характеристику», не содержит в себе «ни атома материи». В третьем издании «Очерков» И. Рубин подробно развивает эту характеристику абстрактного труда и выясняет отношение последнего к «физиологическому, физиологически-однородному и социально-уравненному труду». «Физиологическое равенство труда представляет собой необходимое условие для того, чтобы вообще могло происходить социальное уравнение и распределение труда. Только на основе физиологического равенства или однородности человеческого труда, т. е. разносторонности и гибкости трудовой деятельности человека, и возможен переход от одной работы к другой, следовательно, и возникновение общественной системы разделения труда и, в частности, системы товарного хозяйства, характеризуемой абстрактным трудом» (стр.152). Но это равенство человеческого труда «представляет собой биологическую предпосылку», «но не причину развития общественного разделения труда». Степень развития и формы последнего определяются чисто социальными причинами» (стр. 153). Отсюда следует, что равенство труда, находящее свое выражение в равенстве стоимостей — есть социальное равенство, социальное уравнение. Труд, образующий стоимость, представляет не физиологическую, а «общественную» субстанцию». Абстрактный труд не есть «самостоятельное» существование труда, но есть лишь его общественное существование, т. е. выступает в качестве общественной стороны единого труда.

По мнению А. Кона, основной, решающий дефект «Очерков» И. Рубина лежит в методе, который применяет он в своей книге. А. Кон «милостиво» «приближает Рубина к марксистским позициям», но вся беда И. Рубина, по его мнению, состоит в том, что «он не отказывается от того метода, который привел его к немарксистской, насквозь идеалистической (!) теории стоимости» («Курс п. эк.», стр. 74). Мы находим, что А. Кон «прав». Именно в методе лежит «гвоздь» различных оценок марксовой теории стоимости. В чем корень ошибок А. Кона и его «единомышленников»? В чем состоит основная ошибка критиков И. Рубина? В том, что они, во-первых, неправильно пользуются абстрактным методом Маркса и, во-вторых, что особенно важно, подменяют его диалектический метод аналитическим. В своей знаменитой первой главе Маркс пишет: «Правда, политическая экономия анализировала хотя и недостаточно — стоимость и величину стоимости и раскрыла скрытое в этих формах содержание. Но она ни разу даже не поставила вопроса: почему это содержание принимает такую форму, другими словами, почему труд выражается в стоимости, а продолжительность труда, как его мера в величине стоимости продукта труда?» («Кап.», т. I, стр. 48). Маркс не из стоимости выводил труд, но из данной общественной формы труда, из данных, присущих товарному производству, производственных отношений выводил необходимость стоимости. В «труде» мы должны искать объяснение стоимости. Именно это обстоятельство и делает «труд», образующий стоимость, центральным пунктом в марксовом учении о стоимости. Но это же методологически приводит нас к необходимости определить абстрактный труд, как социальное и историческое понятие. Этим диалектическим методом проникнута вся книга И. Рубина.

Критики «Очерков» допускают еще одну методологическую ошибку: выдают за «ортодоксию» совершенно чуждый Марксу прием «нахождения» абстрактных понятий. Исходя из того, что самые абстрактные понятия должны быть простейшими понятиями, они «находят» эти простейшие понятия научно совершенно недопустимым путем. В самом деле. Каково может быть самое простое, абстрактное понятие труда, по мнению критиков? Понятие труда «как такового». Но труд «как таковой есть безразличная, бескачественная, однородная физиологическая затрата человеческой энергии» Ergo! Найдено самое простое понятие труда, та «степень» абстракции его, которая должна «лечь» в основу политической экономии. Эта абстракция труда и есть абстрактный труд! Этот путь «отыскания» наиболее простых, абстрактных понятий в корне противоречит марксову пониманию абстрактных категорий. У Маркса абстрактные понятия вовсе не исчерпываются «простотой», у него абстрактное понятие есть простое понятие в меру. И выступает оно вовсе не как просто отвлеченная категория, но как одна из сторон конкретного. Абстрактное понятие у Маркса выступает в качестве одностороннего отображения конкретного. Поэтому с точки зрения Маркса законна лишь такая абстракция, которая отражает специфически-историческую действительность, а вовсе не «пустышка».

Чтобы не оставить никаких сомнений, на этот счет во взглядах Маркса, мы приведем несколько цитат, которые покажут это с полной очевидностью. «Метод восхождения от абстрактного к конкретному есть лишь способ, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его духовно как конкретное». (Введение «К критике пол. эк.», стр, 25). «Абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного путём мышления» (там же). Абстрактные «категории поэтому выражают формы бытия, условия существования, часто только отдельные стороны этого (буржуазного) определенного общества» (там же, стр. 29). И в приложении к наиболее простейшей категории, труду, Маркс пишет: «Этот пример труда убедительно доказывает, как даже самые абстрактные категории, несмотря на то, что именно благодаря своей отвлеченности они применимы ко всем эпохам, в самой определенности этой абстракции являются в такой же мере продуктом исторических отношений и обладают полной обязательностью только для этих отношений и внутри их» (стр. 28).

Приведенного достаточно, чтобы убедиться, что Маркс устанавливал и для понятия труда такую степень абстракции, которая, однако, была бы отражением современного товарного общества. Этому методу «нахождения» абстрактных понятий полностью удовлетворяет толкование абстрактного труда, как «буржуазного труда, отображающее общественную форму организации труда в товарном обществе».

В заключение необходимо сделать ряд частных замечаний по поводу третьего издания «Очерков». В нем И. Рубин исправил ряд неудачных формулировок, в которых не оттенялось с достаточной ясностью различие между обменом, как фазой воспроизводственного процесса, и обменом, как социальной формой производства. Эти формулировки дали повод критикам обвинить И. Рубина в наличии у него «меновой концепции», «согласно» которой он, якобы, перемещает абстрактный труд, а «стало быть» и стоимость в сферу обмена, противопоставленную сфере производства. Насколько этот упрек был не основателен по существу, показывают результаты исправления этих формулировок в третьем издании. Эти исправления не только не нарушили существа его трактовки марксовой теории стоимости, но в еще большей мере укрепляют его позицию. Но И. Рубин не ограничился исправлением этих формулировок, но дал ряд ценнейших указаний, как смотрел Маркс на вопрос о соотношении между обменом и производством. Он показал, что «производство» у Маркса имеет более широкий смысл, и «вскрыл» точное понимание Маркса в вопросе о соотношении между сферой обмена и сферой непосредственного производства. В непосредственном производстве труд товаропроизводителя выступает непосредственно частным, но посредственно, косвенно, «потенциально», «идеально» общественным трудом, и лишь в обмене он выступает как непосредственно общественный труд. Поэтому критики, потратившие столько труда доказать, что И. Рубин «меркантилист», доказывая, что стоимость и абстрактный труд есть в производстве до обмена, без обмена и т. д., и т. п., просто не усвоили себе более сложное соотношение, которое существует между производством и обменом.

В третьем издании «Очерков» И. Рубин коренным образом исправил точку зрения на «содержание» стоимости. «Содержание» стоимости им отождествлялось с материально-техническим процессом производства, а не выступало, как абстрактный труд. По недостатку места мы не имеем возможности коснуться этого существенного вопроса, но нам необходимо отметить, что И. Рубин исправил это уязвимое место его «концепции», совершенно правильно отмечавшееся рядом экономистов. В новом изложении «содержанием» стоимости выступает абстрактный труд.

Было бы крайне ценным, если бы «Очерки» получили свое дальнейшее развитие разработкой проблемы денег в связи с теорией стоимости Маркса. Учение Маркса о деньгах самым непосредственным образом примыкает к марксову учению об абстрактном труде. Разработка проблемы соотношения абстрактного труда и денег у Маркса, — кстати сказать, совершенно еще никем не затронутой, — было бы весьма ценным, новым обогащением «Очерков».

В конце книги дан в виде приложения «Ответ критикам». Этот блестящий по форме и глубине ответ дан трем экономистам (И. Дашковскому, С. Шабсу и А. Кону). В нем в полемической форме не только вскрыты грубейшие ошибки «критиков», но и изложены как его общий методологический подход, так и основы его «Очерков».

Работы И. Рубина не нуждаются в особой рекомендации. В нашей периодической марксистской литературе его работы отмечались, как работы крупного теоретического значения, написанные с присущей ему талантливостью и глубиной5.

Мы хотели бы указать на то значение, которое приобретают «Очерки» в настоящее время. В наших общественных науках (философия, история, политэкономия) проявляется, по-видимому, достаточно «закономерно» процесс «вызревания» элементов ревизии марксизма. Наиболее резко, как и следовало ожидать, это сказалось прежде всего в философии. Борьба между диалектическим материализмом и механическим материализмом показывает эту ревизию наглядно. В политической экономии это «родственное» философии явление и идущее по тем же самым водоразделам только намечается. Но пренебрежение марксовой диалектикой будет мстить за себя и здесь. Попытки оперировать в политэкономии «анализом» неизбежно приведут и приводят уже к вульгаризации Маркса. Ревизия Маркса может идти, вообще говоря, самым причудливым образом, но известно, что вульгаризация его учения давно уже стала проторенной дорогой для ревизионизма. Пока эта вульгаризация Маркса проистекает чаще от «незнания», чем от «знания». Постольку есть, разумеется надежды сравнительно быстро и легко поправить людей. Но бесспорно, «Очерки» И. Рубина помогают преодолевать эту вульгаризацию и являются значительным средством для разоблачения и исправления этих ошибок. Книга И. Рубина поэтому приобретает, можно сказать, немалое «служебное» значение в наше время.

Примечания⚓︎

  1. В порядке обсуждения. ↩

  2. Страницы указываются по третьему изданию «Очерков». ↩

  3. «Среди буржуазных ученых и их подголосков считается признаком хорошего тона указывать, что Маркс в своей теории ценности соорудил грубую механически-материалистическую стряпню. Однако, есть материализм и материализм. Материализм Маркса, поскольку он проявляется в его экономической системе, не только не приводит к товарному фетишизму, наоборот, делает впервые возможным его преодоление. В частности, ценность у Маркса есть одно из «получивших общественное признание и, следовательно, объективных мыслительных форм данного способа производства» («Капитал», I, 32), но «объективный» здесь отнюдь не значит «физический»: это такая же физическая вещь, как, напр., язык». Н. Бухарин. «Политич. экономия рантье», 4-е изд., стр. 65. ↩

  4. «... и тут Гегель прав по сути: стоимость есть категория, которая лишена вещества чувственности, но она истиннее, чем закон спроса и предложения». Ленин, сб., кн. IX, стр. 187. ↩

  5. Нельзя не указать на совершенно недопустимую, — не говоря уже о существе ее, — но по форме, рецензию С Бессонова в газете «Известия» от 30/Х—28. Этот рецензент, видимо, решил действовать в политэкономии «по-шотландски», вообразив почему-то, что это и есть «марксистская» ортодоксия. ↩