Гильфердинг Р. Теории прибавочной стоимости от Рикардо до Джонса1⚓︎
Сборник «Основные проблемы политической экономии», 1922 г., с. 333—350
Появление третьего тома «Теорий прибавочной стоимости» раз навсегда документально покончит с одною старою легендою. Когда появился третий том «Капитала», буржуазные экономисты утверждали, что объяснение уравнения нормы прибыли стоит в противоречии с теорией трудовой стоимости первого тома. По их словам, Маркс, исходя из своей теории стоимости, не мог объяснить указанную проблему, и ему самому, с его сильным логическим умом, это должно было быть известно. В дальнейшем ходе своего исследования он почувствовал невозможность дать разрешение проблемы, но так как он обещал сделать это, то он при помощи диалектических фокусов третьего тома дал мнимое решение. Честь открытия этого глубокого взгляда принадлежит итальянскому профессору Лориа. Господин Бем-Баверк перенес этот взгляд в вольном переводе на немецкий язык, и долгое время он был «communis opinio», общим мнением многих профессоров политической экономии. Конечно, изучение трех томов — только все вместе они дают возможность понять марксову экономию, в то время как один только первый том неизбежно должен вызвать неполное, даже ложное представление — должно было показать всякому непредубежденному читателю, что все произведение во всех своих отдельных исследованиях, в подробном анализе прибавочной стоимости и ее нормы, в различии между постоянным и переменным, основным и оборотным капиталом, в исследовании условий обращения, направлено именно к разрешению той проблемы, которую поставил уже Рикардо и вокруг которой большею частью вращалась вся послерикардовская политическая экономия. Но предположение, что Маркс третьего тома сам опроверг Маркса первого тома, было слишком удобно, теория трудовой стоимости, благодаря своим социологическим выводам, была слишком ненавистна буржуазной экономии, чтобы одним только логическим доказательством можно было покончить с этою легендою. Не было обращено также никакого внимания на мимоходом сделанное Энгельсом в предисловии к третьему тому замечание, что уже в период 1863—1867 годов Маркс не только подготовил к печати первый том, но имел также готовые проекты последних двух томов «Капитала». Теперь Каутский, на основании рукописи «Теории прибавочной стоимости», может неопровержимо доказать в подробностях, что руководящие идеи второго и третьего томов были развиты Марксом в рукописи еще до выхода в свет первого тома. В предисловии Каутский опубликовывает план, взятый из одной рукописной тетради 1862 года; в нем Маркс набрасывает те выводы, которые ныне составляют третий том «Капитала». Этим будет раз навсегда покончено с пересудами о том, что самая гениальная идея Маркса, а именно объяснение равной нормы прибыли на основе теории трудовой стоимости, — объяснение, освободившее теорию от противоречия, которое ставило под вопрос ее самое, является лишь какою-то отговоркой и вынужденною уловкою. Ведь теперь следующие слова Каутского установлены документально и неопровержимо, даже для самого придирчивого критика:
«Во всяком случае, уже наброски для первого и третьего томов достаточно показывают, что ко времени их составления план «Капитала» был у Маркса готов во всех своих основных чертах… Тогда (в 1862 году), за пять лет до появления первого тома, весь «Капитал» был уже продуман до конца не только в общем очертании своих идей, но также в том плане изложения, как он впоследствии и вышел в свет» (Предисловие, стр. IX).
Это доказательство задним числом очень полезно, так как его принудительная сила не требует даже понимания хода развития экономической теории вообще и марксовской — в частности; но кроме того разбираемый нами здесь том может показать внимательному читателю, как сильно занимала проблема нормы прибыли мысль экономистов со времени Рикардо.
Третий том «Теорий» охватывает период от Рикардо до Маркса. Здесь отсутствуют подробные теоретические доказательства, и потому историческое изложение носит более законченный характер, чем в прежних томах. Экономисты, разбираемые в этом томе, представляют тем больший интерес, что они образуют переход к экономической системе марксизма — с одной стороны, и к вульгарной экономии — с другой. Этот переход приковывает к себе внимание уже потому, что как раз этот период политической экономии почти совершенно предан забвению и описание его бросает отчасти совершенно новый свет на ход развития после Рикардо.
Постановка вопроса у Маркса примыкает непосредственно к Рикардо, и центральным является здесь вопрос: как можно на основе теории стоимости объяснить равенство нормы прибыли, которое ведь глубоко противоречит закону, что стоимость определяется трудом. Каждая строчка разбираемого тома доказывает, что именно разрешение этой проблемы Маркс поставил задачею своей критики предшествовавшей политической экономии. Уже Рикардо поставил эту проблему, но потом опять отложил ее в сторону, не разрешив ее. В чем состояла проблема?
Как известно, в различных отраслях производства состав капитала, который Маркс называет органическим, очень различный. В одной отрасли производства предприятие в 1 миллион марок должно затратить 800.000 марок на постройки, машины, сырые материалы и т. п. и 200 000 марок на заработную плату для оплаты 2 000 рабочих. Наоборот, в другой отрасли производства для вещественных элементов капитала требуется только 200 000 марок, но зато в ней заняты 8 000 рабочих, получающих 800 000 марок заработной платы. Из теории стоимости непосредственно вытекает тот вывод, что при равном уровне эксплуатации труда — если, например, в обоих отраслях производства каждый рабочий работает одинаковое время для воспроизводства своей заработной платы и производства прибавочной стоимости для капиталиста — прибавочная стоимость, произведенная 8 000 рабочих, в четыре раза больше, чем произведенная 2 000 рабочих. Но тогда и прибыль, то есть прибавочная стоимость, рассчитанная на весь капитал в 1 миллион, будет в такой же мере различна, что противоречит закону, согласно которому капиталы равной величины должны доставлять равную прибыль. Маркс разрешил это затруднение, показав в третьем томе «Капитала», как конкуренция капиталов за сферы их приложения приводит к такому распределению капиталов между различными отраслями промышленности, что товары продаются не по своей стоимости, но по своим ценам производства. В нашем примере капиталист I к концу периода производства будет иметь стоимость в 1 200 000 марок, а капиталист II в 1 800 000 марок; первый реализует прибыль в 20 процентов, второй — в 80 процентов. Но это поведет только к тому, что некоторое число капиталистов I перенесут свои капиталы в сферу производства II; в результате в первой сфере производства предложение уменьшится, во второй увеличится; это будет продолжаться до тех пор, пока оба капиталиста не будут иметь одинаковые условия вознаграждения для своих капиталов. Последнее будет иметь место в том случае, когда вся произведенная ими общая прибавочная стоимость в 1 миллион распределена будет равномерно на весь общий капитал в 2 миллиона, то есть, когда оба продадут свои товары по 1 500 000 марок; таким образом на равные капиталы в 1 миллион они оба получат равную прибыль в 50 процентов.
Рикардо остановился на факте равенства прибыли. Отклонение цен он объявил лишь исключением из правил закона стоимости. Поэтому у него осталось совсем необъясненным, каким образом может появиться такое исключение, которое логически представляет прямую противоположность правилу. По этой причине исключение должно было казаться противоречием, отрицанием правила. Тем более, что по мере развития промышленной революции органический состав капитала все более повышался, различие органического состава в различных отраслях производства становилось все больше, так что общею нормою стало отклонение от закона стоимости, а не его применение. Закон стоимости уже не регулировал цен, следовательно, оказался вообще ложным. И потому прибыль не могла проистекать из труда или только из труда, она не имела к нему непосредственного отношения, а проистекала из капитала, безразлично — из его вещественных составных частей или из труда.
Когда перед мыслителем его задача ставится лишь в несовершенной форме, когда подлежащая разрешению проблема выступает в сознании лишь в несовершенном виде, тогда и предпосылки остаются несовершенными и недостаточными. Ибо процесс действительного мышления другой, чем он выступает в научном изложении. В последнем из ряда предпосылок вытекают в дедуктивном изложении выводы. Действительное же мышление исходит из следствий, данных в действительности, чтобы, восходя от них, найти условия их появления. В процессе мышления предпосылки и следствия, в изложении выступающие раздельно, объединены, и лишь тогда, когда в сознании имеется вся совокупность следствий — именно они представляют явление, подлежащее объяснению, то есть проблему, — мышление доходит до всей совокупности предпосылок. В мышлении постановка проблемы и ее разрешение взаимно обусловлены, и если проблема понята лишь несовершенным образом, то и предпосылки остаются несовершенными и недостаточными. И это в двояком отношении: во-первых, предпосылки и расчленение их на отдельные логические части носят несовершенный характер и во-вторых, из предпосылок делаются не все те выводы, которые implicite содержатся в них. Так случилось с Рикардо; благодаря тому, что он оставил без разрешения проблему превращения стоимости в цены производства, его теория стоимости и прибавочной стоимостей также осталась несовершенною и потому противоречивою. Лишь тогда, когда Маркс поставил себе проблему объяснения действительных цен не как исключений из теории стоимости, но на основе последней, удалось очистить теорию стоимости от ее противоречий, развить ее полностью и найти все посредствующие звенья, объясняющие превращение стоимости в цены производства. Но сама проблема была поставлена развитием техники и вызванным им колоссальным ростом постоянного и, в частности, основного капитала по сравнению с переменным. Это был новый факт, к которому политическая экономия должна была приспособиться.
Но именно Рикардо, который в своем неутомимом искании истины сам объяснил образование действительных цен, как исключение из его теории стоимости и, следовательно, как нечто противоречащее ей, поставил эту проблему своим последователям. Из нее исходят и противники его и ученики. С Мальтуса начинается реакция. Но реакция в науке состоит в том, что логическое противоречие в системе на самом деле не устраняется, но скрывается, безразлично, есть ли это противоречие мыслей друг с другом или противоречие мыслей с явлениями, которые, будучи познаны, суть также мысли. Трудности устраняются лишь мнимым образом, будучи отодвинуты в другую связь мыслей, где они исчезают, конечно, лишь для того, чтобы открыть дорогу еще более глубоким идейным противоречиям, которые, однако, еще не поняты, как таковые, или же являются обычными и естественными для ненаучных мыслителей. Мальтус представляет тип подобного реакционера в науке. Он последовательно исходит из непоследовательности Рикардо, с целью устранить не эти последние, но правильные предпосылки Рикардо.
Теория прибавочной стоимости Рикардо обнаруживала то противоречие, что в ней капитал, то есть накопленный труд, обменивается непосредственно на живой труд. Капиталист уплачивает рабочему «стоимость труда». Но стоимость 10-часового труда, очевидно, составляет стоимость 10 часов; итак, если капиталист уплачивает рабочему стоимость его труда, то не остается никакого места для прибавочной стоимости. Маркс показал, что рабочий продает не свой труд, но свою рабочую силу, стоимость которой равняется труду, содержащемуся в средствах, существования рабочего. Если рабочему требуются для его содержания средства существования стоимостью в 5 часов, а на службе у капиталиста он работает 10 часов, то он создает стоимость 10 часов, из которой 5 достаются капиталисту в качестве неоплаченной: прибавочной стоимости. Правда, уже Рикардо усмотрел в «стоимости труда» стоимость средств существования рабочего, но он не устранил противоречий своей формулировки. С них-то и начинает Мальтус.
«Возникновение прибавочной стоимости; способ, которым Рикардо объясняет уравнение цен производства в различных сферах применения капитала, как видоизменение самого закона стоимости; постоянное смешение у него прибыли с прибавочною стоимостью (прямое их отожествление) — таковы те пункты, из которых исходит Мальтус в своей критике. Мальтус не разрешает этих противоречий и смешения понятий, но воспринимает их от Рикардо, чтобы, опираясь на них, опровергнуть основной закон стоимости Рикардо и т. д. и прийти к выводам, приятным для его покровителей, т. е. землевладельцев и их клики» («Теории прибавочной стоимости», III, стр. 2 немецк. издание).
Таким образом Мальтус приходит к отрицанию теории стоимости и впадает в меркантилистическое представление, что прибыль возникает лишь из надбавки к цене, которую капиталисты делают сверх издержек производства. Следовательно, на свою заработную плату рабочие могут покупать у капиталистов только часть товара, ибо капиталист прибавляет к заработной плате свою прибыль. При заработной плате в 100, капиталист продает товар за 110. Итак, 10 остаются в его руках непроданными. Ему не поможет, если он продаст их другим капиталистам. Ибо если капиталист \(A\) продает капиталисту \(B\) товар в 100 за 110, то \(B\) также продает свой товар \(A\) с такою же надбавкою. Мальтус разрешает это затруднение, вводя класс покупателей, которые оплачивают товары по их номинальной стоимости, с своей стороны не продавая товаров. Прибыль получается таким путем, что из общего продукта продается возможно меньше рабочим и возможно больше этому классу, который платит наличными деньгами, сам не продавая, который покупает для потребления. Итак, это — непроизводительные потребители: землевладельцы, получающие ренту и на нее покупающие товары у капиталистов. Но одних землевладельцев мало. Необходимо прибегнуть к искусственным средствам. Таковы большие налоги, множество лиц, имеющих государственные и церковные синекуры, значительный государственный долг и время от времени дорого стоящие войны. Таковы «спасительные средства» Мальтуса.
Маркс следующим образом характеризует хозяйственно-политические мотивы, определяющие теорию Мальтуса:
«Выводы Мальтуса сделаны вполне правильно из его основной теории стоимости; но эта теория, в свою очередь, удивительным образом соответствовала его задаче, апологетике существующего английского строя, лендлордизма, «государства и церкви», пенсионеров, сборщиков податей, церковной десятины, государственного долга, биржевых маклеров, пшиков, попов и лакеев («national expenditure»); рикардианцы боролись против них, как против пережитков, невыгодных и вредных для буржуазного производства. Рикардо бесстрашно защищает буржуазное производство, поскольку оно означает, по возможности, беспрепятственное развитие социальных производительных сил, нисколько не заботясь о судьбе носителей производства, независимо от того, капиталисты ли это или рабочие. Он твердо верил в исторические права и необходимость этой ступени производства. Насколько ему недоставало исторического понимания прошлого, настолько же он жил в историческом фокусе своего времени. Мальтус также хочет возможно более свободного развития капиталистического производства, но лишь поскольку нищета его главного носителя, рабочего класса, представляет условие этого развития. Но вместе с тем это производство должно приспособляться к «потребностям потребления» аристократии и ее прислужников в государстве и церкви, оно должно служить материальным базисом для устарелых притязаний представителей интересов, унаследованных от феодализма и абсолютной монархии. Мальтус хочет буржуазного производства, поскольку оно не революционно, поскольку оно создает не новый момент в истории, но «более широкий и удобный материальный базис» для «старого общества» (стр. 50, нем. изд.).
С собственным учением Мальтуса рикардианцы легко разделались. Его теория прибыли была опровергнута одним из них2 следующими словами:
«Рассуждения Мальтуса постоянно вызывают у нас вопрос, должны ли мы желать расширения производства или препятствовать ему. Если кто-нибудь нуждается в покупателе, господин Мальтус рекомендует ему дать кому-нибудь деньги, чтобы тот купил у него его товары» (стр. 62, нем. изд.).
Но труднее было разрешить противоречия, которые Мальтус указал в самой теории Рикардо, направив их против нее же. На этом пункте рикардовская школа в конце концов потерпела крушение, хотя, работая над этим, она сама дала целый ряд положений, которые открывали возможность окончательного разрешения проблемы. Характеристику этих рикардианцев Маркс дает на примере Джемса Милля:
«Милль был первый, кто изложил теорию Рикардо в систематической форме, хотя лишь в весьма абстрактных очертаниях. Он стремился к формально-логическим выводам. Поэтому с него начинается также разложение рикардовской школы. У учителя новое и значительное развивается среди “навоза” противоречий, он насильно извлекает законы из явлений, полных противоречия. Сами противоречия, лежащие в основе, свидетельствуют о богатстве живой подпочвы, из которой пробивается теория. Иначе обстоит дело у его ученика. Для него сырым материалом служит уже не действительность, а новая теоретическая форма, в которую учитель влил ее. Отчасти теоретические возражения противников новой теории, отчасти нередко встречающееся парадоксальное отношение этой теории к реальной действительности побуждали его делать попытки опровергнуть первые и объяснить последнее. При этой попытке он сам запутывается в противоречиях, и в своих стараниях разрешить их одновременно знаменует начинающееся разложение теории, которую он догматически защищает» (стр. 94, нем. изд.).
Эти замечания вместе с тем представляют меткую характеристику доктринерского догматизма, в который так легко впадают вульгаризаторы всех новых теорий.
Главные трудности, с которыми школа Рикардо должна была бороться, состояли в следующем: во-первых, следовало объяснить, каким образом обмен капитала на труд происходит в согласии с законом стоимости; эту трудность не сумели преодолеть ни буржуазные, ни социалистические рикардианцы; ее устранил лишь Маркс, доказав, что обмениваются не капитал и труд, а капитал и рабочая сила. Вторая трудность состояла в том, что равные по величине капиталы, каков бы ни был их органический состав, приносят равную прибыль. Эта проблема общей нормы прибыли представляет вместе с тем проблему превращения стоимостей в цены производства.
«Трудность проистекала оттого, что равные по величине капиталы неодинакового состава — все равно, происходит ли последний от неодинакового соотношения между постоянным и переменным, основным и оборотным капиталом, или от неодинакового периода обращения — приводят в движение неравные массы непосредственного труда, а потому могут присвоить себе в процессе производства неравные массы неоплаченного труда, то есть неравную прибавочную стоимость или прибавочный продукт; следовательно, неравную прибыль, если прибыль есть не что иное, как прибавочная стоимость, рассчитанная по отношению к стоимости всего авансированного капитала. Если же прибавочная стоимость есть нечто другое, чем (неоплаченный) труд, то труд вообще не есть «основа» и «мера» стоимости товаров.
Сам Рикардо усмотрел встречающиеся здесь трудности, хотя и не в их всеобщей форме, и констатировал их, как исключения из правила стоимости. При помощи этих исключений Мальтус опроверг самое правило, ибо исключения превратились в правило. Торренс, также полемизируя против Рикардо, ставил эту проблему, по крайней мере, когда он говорит, что равные капиталы приводят в движение неравные массы труда, но тем не менее производят товары равной “стоимости”, так что стоимость определяется не трудом. То же у Бэлей (Bailey). Джемс Милль, в свою очередь, принял исключения, констатированные Рикардо, при чем они нисколько не смущали его, за исключением одного случая. Противоречие правилу он усмотрел только в одной причине уравнения прибылей капиталистов. Этот случай следующий: некоторые товары остаются в процессе производства (например, вино в подвалах), без применения к ним труда; в продолжение некоторого периода они предоставлены игре определенных естественных процессов. Но тем не менее это время считается приносящим прибыль. Время, когда труд к товарам не применяется, рассматривается, как рабочее время. (То же имеет место вообще, когда идет речь о более длинном периоде обращения.) Милль, так сказать, «обманом» вывернулся из затруднительного положения, говоря, что время, когда вино, например стоит в подвалах, может считаться временем, когда оно всасывает труд, хотя, согласно предположению, это в действительности не имело место. Иначе следовало бы сказать что прибыль создается «временем», а ведь время, как таковое, лишь «звук пустой». К этой галиматье (которая, однако, психологически «углубленная», снова является у Бем-Баверка в виде основы его «теории прибыли с капитала». Р. Г.) примыкает Мак-Куллох или, вернее, он с своею обычною скрытою манерою плагиатора воспроизводит ее в общей форме, где скрытая бессмыслица явно выступает и благополучно устранен последний остаток системы Рикардо и вообще всякого экономического мышления» (стр. 212 и след. нем. изд.).
Мак-Куллох выходит из затруднения, называя «действия» средств производства трудом и говоря, что они так же создают стоимость, как труд человеческий. Итак, естественные свойства потребительных стоимостей, например, производимую машиною механическую работу, он приравнивает к общественным отношениям людей, выступающим в их деятельности в процессе производства.
«Рикардо, как все крупные экономисты, — говорит Маркс, приписывая, вероятно, сознанию своих предшественников свои более развитые и ясные взгляды, — рассматривает труд, как человеческую, еще более как социально-определенную человеческую деятельность, как единственный источник стоимости. От остальных экономистов Рикардо отличается именно тем, что рассматривает стоимость товаров, как простых «представителей» общественно-определенного труда. Все эти экономисты более или менее ясно, — Рикардо яснее других, — видят в меновой стоимости вещей простое выражение, специфическую общественную форму производительной деятельности людей нечто toto genere отличное от вещей и их употребления, как вещей, — безразлично, идет ли речь о потреблении промышленном или непромышленном. Действительно, стоимость есть для них лишь выраженное в вещах отношение производительной деятельности людей, рабочих друг к другу» (стр. 218, нем. изд.).
Считая производящим стоимость «труд вообще», безразлично, будет ли то труд машин, животных или людей, следовательно, все действия средств производства, Мак-Куллох смешивает естественные свойства вещей с общественными свойствами товаров, то есть смешивает потребительную стоимость со стоимостью, и тем самым впадает в тот фетишизм, который лежит в основе мнимой науки вульгарных экономистов.
Последним рикардианцем Маркс называет Джона Стюарта Милля. Он также страдает смешением прибавочной стоимости с прибылью. Его попытка доказать учение Рикардо, что высота прибыли находится в обратном отношении к высоте заработной платы, приводит Маркса к исследованиям, которые относятся к теории комбинации и будут нами рассмотрены в другой связи.
Одновременно с развитием буржуазной экономии растет также отрицание ее в социалистических и коммунистических системах. Но в план произведения Маркса входит только та группа социалистов, которые, оставаясь на почве учений Рикардо, стараются развить из них социалистические или хотя бы пролетарские выводы. Из таких социалистов Маркс называет трех: автора анонимного памфлета «The source and remedy of the national difficulties», появившегося в Лондоне в 1821 году, Равенстонa (Ravenstone) и Годскина (Hodgskin). Этой группе Маркс дает следующую характеристику:
«Для противоположных течений, вызванных к жизни теориею Рикардо — на (основе) ее собственных предпосылок, — характерно следующее:
По мере своего развития (а это развитие, поскольку речь идет об основных принципах, находит свое наиболее яркое выражение у Рикардо), политическая экономия все более изображает труд, как единственный элемент стоимости и единственного создателя потребительной стоимости, а развитие производительных сил, как единственное средство к действительному умножению богатства; возможно большее развитие производительных сил труда, — как экономический базис общества. Это, действительно, базис капиталистического производства. Сочинение Рикардо, доказывая, что ни земельная собственность, ни капиталистическое накопление и проч. не нарушают закона стоимости, занимается, собственно говоря, лишь тем, чтобы устранить все противоречия или явления, по-видимому, противоречащие этому пониманию. Но по мере того, как труд признается единственным источником меновой стоимости и активным источником потребительной стоимости, в той же мере теми же экономистами и, в частности, также Рикардо (еще более Торренсом, Mальтyсом, Бэлей и другими),“капитал” рассматривается, как регулятор производства, как источник богатства и цель производства; труд же, напротив, как наемный труд, носителем и действительным орудием которого необходимо является паупер; этот взгляд был еще подкреплен теорией народонаселения Мальтуса. Рабочий принадлежит к простым издержкам производства и орудиям производства, он ограничивается минимумом заработной платы, которая должна упасть ниже этого минимума, как только рабочие имеются в “излишнем” для капитала числе. В этом противоречии политическая экономия выразила лишь сущность капиталистического производства или, если угодно, наемного труда, отчужденного от самого себя труда, по отношению к которому созданное им богатство выступает, как чужое богатство, его собственная производительная сила, как производительная сила его продукта, его обогащение, как его собственное обнищание, его общественная мощь, как мощь общества над ним. Но эту определенную специфическую, историческую форму общественного труда, как она выступает в капиталистическом производстве, эти экономисты объявляют всеобщею единственною формою, естественною, истинною, а эти производственные отношения — абсолютно (не исторически) необходимыми, естественными и разумными отношениями общественного труда. Всецело ограниченные кругозором капиталистического производства, они заявляют, что противоречивая форма, в которой здесь выступает общественный труд, столь же необходима, как сама эта форма, освобожденная от этого противоречия. В одно и то же время они объявляют единственным источником богатства, с одной стороны, труд в его абсолютной форме, ибо для них наемный труд тождествен с трудом вообще, а с другой стороны, капитал в такой же абсолютной форме, нищету рабочих и богатство тех, кто не работает; благодаря этому они постоянно движутся в абсолютных противоречиях, нисколько того не подозревая. Сисмонди создал эпоху в политической экономии благодаря тому, что усмотрел это противоречие. «Труд или капитал» — в этом выражении Рикардо ярко выступает противоречие и та наивность, с которою оно выражено в форме идентичности.
Но ясно было, что то же реальное развитие, которое дало буржуазной экономии эту теоретически резкую формулировку, развивает содержащиеся в ней же реальные противоречия, а именно противоречие между ростом богатства “нации” в Англии и ростом нищеты рабочих. Так как, далее, эти противоречия нашли в теории Рикардо и друг. теоретически яркое, хотя и бессознательное выражение, то было естественно, что умы, ставшие на сторону пролетариата, восприняли это противоречие, которое теоретически было уже подготовлено для них. Вы говорите, что труд есть единственный источник меновой стоимости и единственный активный создатель потребительной стоимости. С другой стороны, вы говорите, что капитал есть все рабочий же — ничто, или только часть издержек производства капитала. Вы сами себя опровергли. Капитал есть не что иное, как надувательство рабочего. Труд есть все.
Таково, действительно, последнее слово всех сочинений, защищающих пролетарские интересы с точки зрения Рикардо, на основе его собственных предпосылок. Как мало постигает он в своей системе идентичность капитала и труда, так же мало понимают они выраженное в них противоречие. Поэтому наиболее значительные среди них, как, например, Годскин, воспринимают все экономические предпосылки самого капиталистического производства, как вечные формы, и хотят устранить лишь капитал, этот базис и одновременно необходимое следствие» (стр. 307 и след. нем. изд.).
Одновременно эти сочинения представляют также прогресс в экономической теории. Автор памфлета последовательно сводит прибавочную стоимость к прибавочному труду, в противоположность к последователям и противникам Рикардо, которые цепляются за его смешение прибавочной стоимости и прибыли. Он делает тот вывод, что капитал излишен, а прибавочный труд должен быть устранен. Ибо нация богата тогда, «когда труд продолжается шесть часов вместо двенадцати; богатство — это время, которым можно располагать, и только».
Рaвенстон подробнее определяет относительную прибавочную стоимость, которая зависит от степени развития производительной силы труда. Отсюда он делает вывод: увеличение производительной силы труда лишь увеличивает чужое богатство, господствующее над ним, т. е. капитал.
Наконец, Годскин защищает закон: капитал непроизводителен. Производительность труда не зависит от наличной массы капитала. Он старается доказать, что действие, приписываемое обращающемуся капиталу, запасу товаров, есть действие «существующего (coexis-tierende) труда». У него уже встречается, хотя и в неясной форме, зародыш понимания фетишизма, который приписывает вещам действие, соответствующее общественным отношениям.
После социалистов Маркс рассматривает группу из трех авторов: — Джорджа Рамзая, Шербулье и Ричарда Джонса, общая черта которых заключается в том, что они, в отличие от классиков, рассматривают капиталистическую форму производства и, следовательно, капитал, уже не как абсолютную форму производства, а лишь как «случайное» историческое условие. Рамзай имеет ту заслугу, что проводит ясное различие между постоянным и переменным капиталом, различие, имеющее решающее значение для понимания возникновения прибавочной стоимости, но он сохраняет за этими составными частями капитала названия основного и оборотного капитала, взятые из области обращения. Ему неясно возникновение прибавочной стоимости; он не понимает превращения прибавочной стоимости в прибыль и, следовательно, стоимости в цену производства. Необходимыми условиями производства Рамзай объявляет, с одной стороны, материал средств производства и средства труда, называемые им основным капиталом, и, с другой стороны, живой труд. Напротив, то обстоятельство, что средства существования рабочего принимают вообще форму «оборотного капитала», он считает простым «ухищрением», которое обязано своим существованием «жалкой нищете народных масс». Условием производства является труд, но не наемный труд. «Рамзай хочет серьезно — что другие экономисты делают лишь на словах, — превратить капитал в часть национального богатства, которое употребляется или должно быть употреблено для усиления производства. Он объявляет наемный труд и, следовательно, капитал — социальную форму, представляющую средства воспроизводства на базисе наемного труда — несущественными и вызванными лишь нищетою народных масс» (стр. 383, нем. изд.). Те же мысли развивает в своей критике Шербулье, находившийся под влиянием Сисмонди; в частности, у него встречается ряд метких замечаний о тенденции к концентрации и об уравнении нормы прибыли. Но наиболее выдающимся из этой группы и вообще одним из интереснейших экономистов после рикардовской эпохи является Ричард Джонс. В своем понимании истории он — непосредственный предшественник Маркса.