Вайсберг Р. Общественный продукт при капитализме и в СССР

Журнал «Плановое хозяйство», 1927, №5, с. 126—147; №6, с. 135—153

I. Капиталистическое общество

1. Постановка вопроса

Социалистическое строительство ставит перед нами задачи планирования не только материально-производственных процессов, но и общественных отношений. Планирование материальных и технических процессов является, собственно говоря, только одной из сторон планирования общественных отношений, отношений между людьми.

Из каких теоретических предпосылок следует при этом исходить? Мы исходим из того, что теория Маркса является в общественных вопросах единственно верной путеводной звездой и что всякие иные теории, находящиеся в явном или скрытом противоречии с революционным марксизмом, не могут принести каких-либо положительных результатов в деле изучения общественных процессов, ибо они дают извращенные, неверные представления об объекте исследования и о тенденциях его развития.

На десятом году пролетарской революции, победившей под знаменем марксизма и ленинизма, такие положения могли бы считаться в достаточной степени общими и понятными; по крайней мере, их можно было бы не оговаривать специально. Но, к сожалению, это не так. Правильной марксистской методологии часто противопоставляется неправильная, буржуазная и эклектическая методология. Это делается как раз там, где «теория» приходит в столкновение с «практикой» и где теоретически неправильная установка неминуемо отражается на практических выводах. В корне неправильные, антимарксистские взгляды часто увлекают и «полупрактических» работников, которые считают себя свободными от всяких теоретических «наваждений», а фактически, незаметно для собственного сознания, оказываются в плену у определенного теоретико-познавательного направления. Для того, чтобы дать правильное представление о социальных процессах в наших условиях, мало заниматься изучением Маркса и внесением в его положения некоторых «поправочных коэффициентов» на особенности нашего хозяйственного строя. Необходимо раньше всего получить правильное представление о капиталистическом обществе в свете Марксова учения. Но в наше время, после того, как прошел уже ряд десятилетий со времени вступления Маркса на научную арену¹, одними позитивными положениями Маркса в области теории капитализма ограничиваться нельзя. Теория Маркса, выкованная в процессе борьбы против буржуазных экономистов и философов, неоднократно подвергалась обработке разными «учениками» и «последователями», прибавлявшими по различным вопросам столь много отсебятины, что в их издании «Маркс» начинает выглядеть добропорядочным буржуазным либералом и в области науки и в области политики. Поэтому теперь, в двадцатых годах двадцатого столетия, изучение Маркса должно идти не столько на основе преодоления старых буржуазных школ, сколько на основе преодоления тех ревизионистских наслоений, которые «уточняют» Маркса до неузнаваемости. Такой методологический подход особенно важен в СССР, где буржуазная мысль, приспосабливаясь к господствующей в стране пролетарской идеологии, пытается приспособить Маркса к своему миропониманию. Можно даже отметить некоторые «успехи», наблюдающиеся у нас в области понимания общественных явлений. За последнее время все реже встречаются чисто-буржуазные трактовки общественных проблем, а их место занимают извращения марксизма, ибо «все» стараются танцевать от марксистской печки. Но, во-первых, хрен редьки не слаще, а во-вторых, и в том и в другом случае люди занимаются старыми припевами: одни излагают мысли или обрывки мыслей старых буржуазных школ, а другие повторяют положения различных «псевдомарксистов», более или менее видных ревизионистов, которые и в России и особенно в Германии еще во второй половине прошлого столетия оформляли свои системы. Именно теперь, больше чем когда бы то ни было, заслуживают внимания некоторые старые солидные квазимарксистские работы, повторением которых являются многие современные выступления.

Из многочисленных вопросов, связанных с изучением социальных процессов, мы остановимся в настоящей статье на группе вопросов, имеющих отношение к изучению процессов обобществления. В методологической статье, посвященной вопросам обобществления², мы рассматривали только разрез социальных секторов, как основной и определяющий. Но роль каждого из секторов в народном хозяйстве определяется не только его социальной сущностью (напр., социалистической или капиталистической), но и тем, какие сферы народного хозяйства и в каком соотношении представлены в каждом из данных секторов. При этом следует учитывать определяющую роль одних сфер народного хозяйства по отношению к другим и их взаимную зависимость. В этом отношении мы считаем необходимым при изучении процессов обобществления руководствоваться тем, что «определенная форма производства обусловливает определенные формы потребления, распределения, обмена и определенные отношения этих различных моментов друг к другу»³. Что при этом производство, обмен, распределение и потребление образуют единство и ряд внутренних противоречий, что производство само определяется условиями рынка и т. д., — все это Маркс достаточно ясно оговаривает. Но что в конечном счете форма производства определяет собою и форму обмена и форму потребления — это Марксом тоже неоднократно подчеркивается. Остается незыблемым то положение, что потребление, обмен и распределение не адекватны производству и что созданные на основе последнего отношения между людьми обусловливают систему отношений в области обмена и распределения.

Мы стоим поэтому за то, чтобы при изучении процессов обобществления принципиально отличать сферу производства от других сфер экономики. Если, например, в обобществленном секторе в течение одного года возросли: производство промышленных товаров — на 10%, торгово-посреднический оборот — на 20%, культурно-просветительные «блага» — на 300%, бумажно-денежные ценности (эмиссия и векселя) — на 500%, а личное потребление участников этого сектора — на 1000%, то сложив, или перемножив, или произведя еще какие-нибудь математические манипуляции над этими данными, мы получим видимость колоссального роста обобществленного сектора. Если в отношении частно-капиталистического сектора мы будем иметь те же показатели, но в обратном порядке, т. е. рост производства на 1000%, торгово-посреднического оборота — на 500%, культурно-просветительных «благ» — на 300%, рост бумажно-денежных ценностей — на 20% и личного потребления — на 10%, то отсюда можно будет сделать тот поверхностный вывод, будто оба эти сектора развиваются в одинаковом темпе. Между тем, это явная чепуха: если в одном случае производство растет на 10% при росте потребления на 1000%, в другом случае же производство растет на 1000%, а потребление на 10%, то мы имеем перед собою экономически не только различные, но и прямо противоположные явления.

Те, которые не понимают или по каким-либо причинам не хотят понимать этого, сваливают в одну кучу такие «вещи», как производство Текстильсиндиката, работу Госзнака, физиологические процессы воспроизводства неквалифицированной рабочей силы, деятельность Главпрофобра в области превращения этой последней в квалифицированную рабочую силу, работу профсоюзов, Госбанка, балетной школы и все то прочее, на что человек тратит какие бы то ни было усилия.

Возражения, которые идут против такой принципиальной постановки вопроса, бывают самого разнообразного характера, но в основном они повторяют те взгляды, которые в свое время были изложены в книжке тов. В. А. Базарова «Труд производительный и труд, образующий ценность»⁴.

Хотя эта книжка написана лет 30 тому назад, тем не менее старая аргументация тов. Базарова встречается очень часто и в настоящее время. При этом некоторые ревностные сторонники старых взглядов тов. Базарова идут гораздо дальше, чем сам автор в настоящее время.

Предпочитая разбор цельной и логически замкнутой базаровской системы анализу обрывков его мыслей и положений, представленных отдельными лицами, мы совершенно оставляем в стороне вопрос о нынешних взглядах самого тов. Базарова, вопрос не имеющий в данной связи существенного значения.

Все спорные моменты могут быть сведены к двум группам вопросов:

1) В каких секторах и сферах народного хозяйства создается общественный продукт?

2) Как он распределяется?

Но о каком общественном продукте должна идти речь? Можно взять за исходный пункт весь общественный труд, которым располагает данное общество, и считать, что каждый атом этого труда в той или иной форме участвует в создании общественного продукта. Можно, с другой стороны, ограничиться только тем общественным продуктом, который создается в сфере производства материальных благ. В первом случае созидающим общественный продукт окажется труд всяческий, даже такой, который никакого участия в производстве ни «материальных», ни «духовных» благ не принимает, а занимается лишь потреблением того и другого. При такой постановке вопроса мы игнорируем основные движущие силы общества, силы, заложенные в производстве материальных благ, силы, создающие те производственные отношения, которые определяют собою производственные отношения в области обмена и распределения.

Поставленные нами вопросы следует разобрать в двух разрезах: 1) в капиталистических условиях и 2) в условиях СССР.

Изучать определенную историческую формацию можно только с точки зрения определенного класса, но не с точки зрения общества вообще, не с «надклассовой» точки зрения. Однако, не всякий класс в состоянии научно осмыслить те законы, которые управляют обществом. Казалось бы, что капиталистическое общество следует изучать с точки зрения господствующего в нем класса — класса капиталистов. Но этот последний показал в лице всех буржуазных экономистов, что в силу своей классовой ограниченности он не в состоянии понять законов, управляющих капиталистическим обществом. Буржуазный класс не может стать выше самого себя. И если самую блестящую критику феодального строя дали представители молодой революционной буржуазии, то ни старая, ни молодая буржуазия не были в состоянии столь глубоко осмыслить капиталистический строй, как ее классовый враг — пролетариат. Капитализм отличается от всех предшествующих формаций особой, принципиально-отличной, специфической сложностью своей структуры; поэтому для того, чтобы вскрыть управляющие этой структурой законы следовало бы подняться на самую передовую классовую вышку, т. е. на пролетарскую точку зрения. Марксу удалось понять капиталистический строй лучше и совершеннее, нежели самым гениальным из его предшественников, не только в силу того, что интеллектуально он их превосходил, не только в силу того, что он был материалистом, социологом и диалектиком, но и в силу того, что в своих исследованиях он стоял на последовательно-революционной пролетарской точке зрения. Если ставить вопрос так, будто капитализм следует только изучать с точки зрения класса капиталистов, то в переводе на язык политической экономии это означало бы, что основными законами капиталистического общества являются законы прибыли (массы и нормы ее). Но прибыль — это только движущий стимул капиталистической деятельности, это видимое божество, которому поклоняется индивидуальный капиталист и весь класс капиталистов. Капиталистическое же общество — это не капиталист и не механическая сумма капиталистов. Это социальное образование, внутренне единое и диалектически противоречивое, управляемое не законом прибыли но законом стоимости. За спиной прибыли стоит стоимость, за спиной нормы прибыли стоит норма прибавочной стоимости. Законы стоимости и прибавочной стоимости, которым в реальной действительности подчинены законы прибыли, могут быть поняты не с капиталистической, но с пролетарской точки зрения.

При этом следует учесть специфические особенности капиталистической системы, нормальное существование и постоянное воспроизводство которой предполагает наличие и воспроизводство товарных форм обмена и распределения.

Если капиталистическое общество, в котором господствуют капиталисты, можно правильно понять только с точки зрения рабочего класса, то на чью классовую точку зрения следует стать при изучении переходного общества, в котором господствует рабочий класс? Однако, и в данном случае нельзя найти более правильной точки зрения, нежели точка зрения рабочего класса, так как переходный период, период все еще классовый, не знает более передовых социальных слоев, чем рабочий класс. Последнему приходится изживать социальные противоречия и строить новое общество на смену существующему в условиях своего собственного господства. С научной точки зрения классовая установка при изучении как капитализма, так и переходного периода, должна быть одной и той же. Это — установка пролетарская.

2. Маркс об отдельных сферах народного хозяйства

В упомянутой выше книге В. А. Базарова очень мало или вовсе не дифференцируется труд, затраченный в различных сферах народного хозяйства. При этом Базаров ссылается на, якобы, обнаруженные им противоречия между II и III томами «Капитала»⁵. Хотя «противоречия» эти стоят не больше тех, которые буржуазная наука обнаружила между I и III томами «Капитала», все же интересно отметить, что не только В. А. Базаров, но и некоторые другие товарищи часто поговаривают о том, что наиболее ярким материалистическим местам и последовательным выводам своим Маркс сам противопоставил ряд опровергающих положений, которые рассыпаны в неоконченных произведениях его. Если бы мы занялись опровержением таких взглядов, то это повело бы нас слишком далеко. Здесь мы считаем нужным отметить только следующее.

Как известно, Маркс и Энгельс воспитались на немецком идеализме, который они сравнительно быстро преодолели, позаимствовав у Гегеля все то ценное, чем он мог обогатить сокровищницу материалистической мысли. И ополчаясь против собственных «грехов молодости», решив, как выражается Маркс, «на деле покончить с нашей прежней философской совестью»⁶, а Маркс и Энгельс должны были выставить наиболее центральные, наиболее решающие пункты своего учения. Оттачивая в этой поучительной борьбе свое оружие, Маркс сформулировал в следующих словах центральное место своего учения: «Общий результат, к которому я пришел и который, раз он был найден, служил мне руководящей нитью в дальнейших занятиях, можно кратко сформулировать следующим образом. В общественном отправлении своей жизни люди вступают в определенные, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений образует экономическую структуру общества, реальное основание, на котором возвышается правовая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает собой процесс жизни социальной, политической и духовной вообще»⁷.

Написав эти строки в начале 1859 г., Маркс во своих этих позднейших работах оставался им верен, ибо тут он, действительно, сформулировал «общий результат», «который, раз он был найден», оказался настолько теоретически огнеупорным и логически последовательным, что не мог не сделаться «руководящей нитью». О чем же говорит эта руководящая нить? О производственных отношениях, которые соответствуют определенной ступени развития материальных производительных сил, и о способе производства материальной жизни в противовес духовной жизни. Можно придраться к тому, что «духовная жизнь» есть не что иное, как функция материи, но если не спорить о словах, то следует признать, что мысль Маркса достаточно ясна и не нуждается ни в каких комментариях. Остается либо принять, либо отвергнуть ее. Это, как говорится, дело вкуса... Не индивидуального, но социального.

Те новые явления, которые мы имеем в настоящее время в капиталистическом обществе, заключаются в том, что современная техника достигла такого уровня развития,при котором работа квалифицированных рабочих (инженеров, техников и т. п.) играет большую роль, чем это было в середине прошлого столетия. Но что это такое: переход количества в новое качество? Революция в диалектике? «Идеи» стали править миром? Ничуть не бывало. Развитие материальных производительных сил и способ производства материальной жизни в настоящее время не с меньшей, чем раньше, силой определяют всю остальную жизнь.

Переходя к вопросу об общественном продукте, мы ставим в центре внимания материальный продукт, ибо условия его производства создают те производственные отношения, на которых растут все прочие общественные отношения. Конечно, всякие понятия относительны. И если ограничивать понятие производительного труда и производства ценности сферой производства материальных благ, то следует признать, что и тут имеется ряд условностей. Противоположная точка зрения сводится к тому, что «все существующее — разумно» и что всякий «труд», затрачиваемый в обществе, «образует ценность». Для обывательского мышления, даже затронутого частично «ядом материализма», вторая точка зрения представляется более правильной и, якобы, более учитывающей логическую цепь взаимозависимости. В самом деле, если рабочий производит ценность, то капиталист руководит его работой, философ мыслит за капиталиста и рабочего вместе взятых, священник замаливает их грехи, танцовщица доставляет обоим наслаждение, банкир ссужает обоих деньгами, а король, царь, президент за всех их управляет и защищает их от врагов «внешних и внутренних». Идиллия всеобщей гармонии, соответствия и взаимного оправдания страдает только тем «маленьким» недостатком, что она игнорирует основные законы, управляющие капиталистическим миром, т. е. она плавает на поверхности явлений. Маркс же, напротив, исходя из тех общественных отношений, которые складываются на почве производства материальных благ, оголяя скрытые законы капиталистической системы, указывает нам определяющую роль одних сфер экономики и подчиненную роль других на почве монистического понимания исторического развития.

Маркс считает, что общественный материальный продукт создается в сфере производства и что созданный здесь прибавочный продукт распределяется затем между различными агентами экономического процесса, равно как и между теми, которые никакого участия в хозяйственной жизни не принимают. Законы, управляющие производством и распределением «нематериальных благ», только отображают на себе законы, управляющие материальным производством, но не наоборот. С точки зрения индивидуального капиталиста интерес представляет только вопрос о прибыли, о форме ценности, увеличивающей капитал. Под этим углом зрения производящим ценность, производительным является всякий труд, увеличивающий капитал отдельного капиталиста. Может оказаться непроизводительным труд рабочего металлургического завода, если завод этот приносит убыток предпринимателю, и окажется производительным труд поджигателя домов, который разрушает общественное богатство и приносит домовладельцу добавочную ценность в виде страховой премии. Было бы, однако, наивно полагать, что поджигатель домов создает ценность. А если он и его предприниматель, у которого он работает в качестве наемного рабочего, действительно получают в конечном счете часть общественной ценности, то эта последняя, по-видимому, создается другими лицами и в другом месте. Тут речь идет о специфической капиталистической форме ценности — и только.

Маркс, конечно, не мог ограничиться такой «истинно-капиталистической» точкой зрения. Выступая против фетишизма буржуазных экономистов, выступая против непонимания ими роли капиталистических отношений ценности, всячески подчеркивая социологическое значение и историческую ограниченность этой последней, Маркс наряду с ценностным аспектом выдвигает и материально-производственный аспект. В первом томе «Теорий прибавочной стоимости» . Маркс приходит к следующему выводу: «Можно признать характерным для производительных рабочих, т. е. для рабочих, производящих капитал, то обстоятельство, что их труд реализуется в товарах в материальном богатстве. И, таким образом, производительный труд, рядом со своей главной чертой, не имеющей никакого отношения к содержанию труда и совершенно не зависящей от этого содержания, приобретает отличную от первой, побочную характерную черту»⁸.

Специально для тех, которым удобно будет предположить, что это место у Маркса «случайно вырвалось», в пылу полемики со своими противниками, подчеркиваем, что оно взято нами не из самого текста «Теорий прибавочной стоимости», но из «Приложения» к ней, в котором Маркс ни с кем полемики не ведет и уже после преодоления ошибок буржуазных экономистов, на костях своих врагов, он безо всякой полемики излагает положительную часть своей теории. Не как орудие борьбы, но в развитие положительной части теории о производительном труде Маркс выдвигает материально-производственную точку зрения.

Игнорирующие эту самую «отличную от первой, побочную характерную черту», о которой говорит Маркс, настолько «социологизируют» Маркса, что лишают его учение материалистической базы.

Возможное указание на то, что все, мол, состоит из материи и потому материалистическое миропонимание само собою принято во внимание, нельзя считать достаточно серьезным. Дело не в том, чтобы декларировать голые принципы материализма, а в том, чтобы понять их специфические отличия. Теория Маркса, которая синтезирует принципы историзма, социализма и материализма на основе диалектического миропонимания, заставляет нас отыскивать специфические черты каждого из этих принципов. В данном случае мы имеем дело не с материей вообще, но с определенным кругом ее, с производством материальных благ, ибо те специфические социальные отношения, которые на этой базе создаются, определяют собою все прочее в этой специфической, исторически-ограниченной формации, которая называется капитализмом.

Какое исключительное значение Маркс придает производству, отношения которого определяют собою отношения в других областях экономики, видно из следующих слов:

«Та специфическая экономическая форма, в которой неоплаченный прибавочный труд высасывается из непосредственных производителей, определяет отношение господства и подчинения, каковым оно вырастает непосредственно из самого производства, и в свою очередь оказывает на последнее определяющее обратное действие. А на этом основана вся структура экономического общества, вырастающего из самых отношений производства, и вместе с тем его специфическая экономическая структура. Непосредственное отношение собственников условий производства к непосредственным производителям, — отношение, всякая данная форма которого каждый раз, естественно, соответствует определенной ступени развития способа труда, а потому и общественно производительной силе последнего, — вот в чем мы всегда раскрываем самую глубокую тайну, сокровенную основу всего общественного строя»⁹.

В т. II «Капитала» у Маркса имеются на этот счет довольно решительные заявления, из которых вытекает, что производительным является тот труд, который занят в производстве материальных благ, в производстве товаров, и непроизводительным является труд, занятый в сфере обмена, в сфере рыночного обращения.

3. Маркс, как «защитник» товарного фетишизма

В. А. Базаров находит эту точку зрения Маркса до такой степени неверной, что объявляет ее товарным фетишизмом. В виду столь тяжкого обвинения, придется проверить степень обоснованность его текстуальным сопоставлением.

«Во II томе «Капитала»,— пишет Базаров,— в главе «Издержки обращения» труд по сохранению товара и труд перевозки относится к категории непроизводительного, между прочим, на том основании, что он не изменяет продуктов вещественно. «Количество продуктов не увеличивается вследствие их перевозки, точно также произведенные ею изменения их естественных свойств не суть, за известными исключениями, полезное действие, которое имелось бы в виду, но неизбежное зло». Труд, необходимый для сохранения товаров в складах, оказывается также непроизводительным, он представляет также лишь «неизбежное зло», «неустранимые издержки сбережения», «они имеют целью... сбережение ценности, которая находится в товаре, как в изделии, в потребительной ценности; поэтому и может быть сохранена только сбережением самого изделия — потребительной ценности». Другими словами, труд является производительным лишь в том случае, если он производит полезное изменение в естественных свойствах продукта. Это — точка зрения товарного фетишизма»¹⁰.

Мы не требуем от Базарова, чтобы он «верил» Марксу. Пусть не соглашается с ним и пусть критикует его. Более того, мы считаем необходимым в данной связи напомнить, что в то время, когда тов. Базаров писал свою работу, ему еще не были известны «Теории прибавочной стоимости», в которых Маркс более обстоятельно изложил свою точку зрения. Но одного мы вправе требовать не только от марксистов разных цветов и оттенков, но и от буржуазных авторов: добросовестного изложения чужих взглядов. Между тем, только что цитированные слова нашего уважаемого критика представляют собой в одной части, мягко выражаясь, не совсем верное изложение взглядов противной стороны.

Для того чтобы это доказать, мы не станем противоставлять цитированным словам Базарова выдержки из разных других, мест «Капитала», но обратимся к тем местам, которые цитируются самим Базаровым. Итак, предоставим слово представителю «товарного фетишизма», пойманному «на месте преступления».

«Количество продукта, — говорит Маркс, — не увеличивается вследствие его перевозки. Все перемены, произведенные перевозкой в естественных свойствах продуктов, за некоторыми исключениями, не являются преднамеренным полезным эффектом, а неизбежным злом. Но потребительная стоимость предметов реализуется лишь посредством потребления, а это последнее может сделать необходимым их перемещение, следовательно, дополнительный производственный процесс транспортной промышленности. Вложенный в последнюю производительный капитал присоединяет, таким образом, стоимость к транспортируемому продукту, частью вследствие перенесения стоимости средств транспорта, частью вследствие того, что стоимость присоединяется трудом транспорта. Эта последняя прибавка стоимости распадается, как вообще при капиталистическом производстве, на возмещение заработной платы и на прибавочную стоимость»¹¹.

Мы позволили себе, в отличие от Базарова, цитировать не две фразы из Маркса, но абзац целиком, без изъянов. Это, надеемся, прольет свет на действительное положение. В самом деле, о чем говорит Маркс в этом отрывке? Самое основное, самое существенное, на что нужно обратить внимание — это то, что Маркс говорит здесь о двух категориях: о потребительной и о меновой стоимости. Этого Базаров, по-видимому, не заметил. Маркс говорит о том, что по отношению к «естественным свойствам», а не по отношению к меновой стоимости перемены, произведенные перевозкой... являются... неизбежным злом. Речь идет, по-видимому, об утруске, о порче качества и т. п. явлениях, которые отражаются на потребительной стоимости — в силу транспортирования. Но потребительная стоимость реализуется лишь посредством потребления. Потребление же, в свою очередь, делает необходимым перемещение, которое Маркс рассматривает как «дополнительный производственный процесс транспортной промышленности». Включив транспорт и транспортирование в сферу производства, Маркс получает возможность логически перейти от потребительной стоимости к стоимости. Транспортный труд, по Марксу, создает стоимость, но не потому, что он, как думает Базаров, изменяет или не изменяет «вещественных свойств», а потому, что транспорт находится в сфере производства, потому что он является продолжением промышленности, потому что в него вложен «производительный капитал». Не в силу «вещественных свойств» транспортируемого предмета увеличивается стоимость продукта, но в силу того труда, который затрачивается: 1) на средства транспорта, 2) на труд транспортирования.

Этой малости в точке зрения Маркса не доглядел тов. Базаров, а потому Маркс сделался для него «буржуазным фетишистом».

Но Базаров, как мы видели из вышецитированных слов его, обвиняет Маркса не только в неправильном понимании значения транспорта, но и в неправильном понимании значения труда по хранению товаров. При этом он ссылается на несколько взятых из текста строк. В интересах истины мы вынуждены привести и здесь несколько пространный абзац, из которого Базаров, вне общей связи с текстом и против общей концепции Маркса, произвольно истолковал часть одной фразы. Вот что пишет Маркс в той же главе «Издержки обращения»:

«Поскольку издержки обращения, обусловленные образованием товарного запаса, вытекают лишь из продолжительности периода, в течение которого уже существующие стоимости превращаются из товарной формы в денежную форму, следовательно, поскольку издержки обращения вытекают из определенной общественной формы производственного процесса (только из того, что продукт производится как товар и потому должен проделать превращение в деньги), постольку они по своему характеру совпадают с издержками обращения, перечисленными под разделом I¹². С другой стороны, стоимость товаров при этом сохраняется или увеличивается только потому, что потребительная стоимость, самый продукт, ставится в определенные вещественные условия, которые вызывают затрату капитала, и подвергается операциям, посредством которых на потребительные стоимости действует добавочный труд. Напротив, исчисление товарных стоимостей, ведение книг, регистрирующих этот процесс, операции по купле и продаже не действуют на потребительную стоимость, в которой существует товарная стоимость. Эти издержки имеют отношение лишь к ее форме. В предположенном случае эти дополнительные издержки по образованию запаса (который в данном случае является вынужденным) вытекают только из задержки в превращении формы и из необходимости этого последнего; несмотря на это, они все же отличаются от дополнительных издержек, рассмотренных в разделе I, потому что целью их является не превращение формы стоимости, а сохранение стоимости, которая существует в товаре как в продукте, так и в потребительной стоимости, и которая поэтому может быть сохранена только посредством сохранения продукта, сохранения самой потребительной стоимости. Потребительная стоимость здесь не возвышается и не увеличивается. Напротив — уменьшается. Но уменьшение ее ставится в известные пределы, она сохраняется. Существующая в товаре авансированная стоимость тоже не повышается, но к ней присоединяется новый труд как овеществленный, так и живой.»¹³

Дают ли эти мысли основание обвинять Маркса в том, будто он причастен к «товарному фетишизму»? Если брать из этого отрывка отдельные выражения, то действительно, может получиться повод для ложных толкований. Но тов. Базаров, по-видимому, не учел того, что и здесь Маркс, оставаясь верным своей теории и своей методологии, проводит грань между созданием продукта, с одной стороны, и изменением формы стоимости — с другой (товарной в денежную и наоборот). С точки зрения потребительной стоимости, о которой говорит Маркс, издержки хранения товарных запасов в сфере обмена способствуют сохранению раз созданного продукта, но такового не создают. Эти издержки не создают и никакой стоимости, но способствуют сохранению товара, в котором ранее созданная стоимость овеществляется. Дело не в том, создают ли эти издержки или не создают «полезного изменения в естественных свойствах продукта», как думает Базаров, а в том, что они выходят за пределы производственного процесса в собственном смысле слова, ибо они вынуждены, обусловлены и порождены специфическими свойствами обмена, капиталистического превращения продукта в товары, рядом специфических рыночных метаморфоз. Не «вещество», как полагает тов. Базаров, но круг общественных отношений, ограниченный в одном случае производством материальных благ, а в другом случае — изменением формы стоимости, их рыночной метаморфозы, решает вопрос. Одно дело — склад на заводе, если этот склад связан исключительно с производством, другое дело — склад торговой фирмы, хранящей исключительно торговые запасы.

И даже тот труд, который направлен на сохранение формы стоимости, Маркс не считает производительным (хотя внешне он несколько отличается от ведения книг и т. п. затрат), ибо он связан с задержками в процессе обращения.

Однако, с точки зрения специфических условий развития капиталистической системы, как системы товарной, и непроизводительные трудовые затраты являются неизбежными и полезными.

Насколько неосновательны базаровские обвинения против Маркса видно, между прочим, из расхождений последнего с А. Смитом.

По вопросу о производительном труде Маркс находит второе определение Смита не вполне правильным (первое определение Смита сводится к тому, что производительным является труд, создающий капитал). В чем его расхождение со Смитом? Смит не понимает, что ценность присуща не труду, но товару — «рабочая сила, временным проявлением которой является труд»?

Маркс, кроме того, расходится со Смитом в том, что тот понимает овеществление труда слишком натуралистически — в смысле оставления на объекте труда каких-либо материальных признаков трудовых процессов.

По этому поводу Маркс иронически замечает, что «нельзя так по-шотландски понимать овеществление и т. д. труда, как понимает его А. Смит».

Маркса интересует вопрос о форме стоимости, а не о форме «вещей». Он считает несоздающим новой стоимости тот труд, который связан с превращением готового продукта в специфически товарную форму, хотя бы этот труд совпадал по конкретному содержанию своему с трудом, затраченным в производстве.

Дело не только в том, что в производстве создается материальный продукт, а в обмене он реализуется, но еще и в том, что тип общественных отношений тут и там не одинаков. Как раз с точки зрения производительного труда, создающего стоимость, и его распределения важно отметить, что в то время как в производстве отношения олицетворяются капиталистом и рабочим, в обмене они на гранях между производством и распределением складываются преимущественно по линии взаимоотношений между одной группой капиталистов (промышленной) и другой группой капиталистов (торговой). Между этими двумя системами отношений имеется существенная разница. Кто ее не понимает, тот затрудняет себе пути к уяснению движущих сил капиталистической системы и ее специфических особенностей.

В самом деле, что означают взаимоотношения между рабочими и капиталистами в сфере производства? Они означают, что рабочий в процессе приложения своего труда производит готовый продукт, в котором овеществлен прошлый труд (перенесенный с орудий и средств производства), необходимый труд (для воспроизводства рабочей силы) и добавочный труд (неоплаченный). Тут же, внутри этой системы производства материальных благ, и происходит присвоение прибавочного продукта капиталистом. Дальнейшие отношения (взятые в «чистом» виде), отношения между промышленным и торговым капиталистом (свободные от случайных моментов «допроизводства») связаны уже с другой системой, не с системой производства материального продукта и неоплаченной части его, но с системой превращения одной формы стоимости в другую, превращения, которое происходит, по крайней мере, двукратно (Т—Д и Д — Т). В этой системе происходит распределение прибавочной стоимости (и в конечном счете прибавочного продукта in natura) между отдельными группами капиталистов и их нахлебниками. Что же касается взаимоотношений между капиталистом и наемным рабочим в торговле, то они сами включены в соответствующую систему, систему обращения, и ею покрываются. В этой второй системе никакой продукт и никакая стоимость не производятся, а потому всякий труд, затрачиваемый здесь, является непроизводительным. Но полезен ли этот труд? Да, полезен, ибо вся структура капиталистического хозяйства такова, что без него, без этого труда, она существовать не может. Труд этот непроизводителен, ибо ничего не производит, но полезен с точки зрения существующего социально-экономического строя. Но как же быть с тем наемным трудом, который существует в торговле? Подвергается ли он капиталистической эксплуатации? Подвергается, и в очень сильной степени. Значит, он создает прибавочный продукт? Нет, ни прибавочного, ни какого иного продукта он не создает. Создает ли этот труд стоимости? Для капиталистического общества в целом он ни грана стоимости не создает, а для своего предпринимателя он только создает условия и возможность присваивать продукт и стоимость, созданные в другом месте (мы, конечно, исключаем здесь всякие формы «допроизводства», с которыми часто связана сфера обмена и распределения).

В чем же заключается эксплуатация наемного рабочего в сфере обращения? Только в том, что из той части общественного прибавочного продукта, которая попадает из сферы производства в сферу обращения, наемному рабочему перепадает самая мизерная доля; он получает часть прибавочной стоимости, гораздо меньшую той, которая ему, по его роли и значению, «справедливо» полагается.

4. «Предвзятые идеи» о дележе прибавочной стоимости

В связи со своей концепцией Базаров не может, конечно, согласиться с Марксом, который ополчается против буржуазного отождествления торгового капитала с промышленным.

«...Ничего не может быть бессмысленнее, — пишет Маркс, — как рассматривать купеческий капитал, в форме ли товарно-торгового или в форме денежно-торгового капитала, как особого рода промышленный капитал, в виде подразделения образовавшегося, подобно горному делу, земледелию, скотоводству, мануфактуре, перевозной промышленности и т. д., вследствие общественного разделения труда, а потому составлявшего особую отрасль затрат промышленного капитала. Уже простое наблюдение, что каждый промышленный капитал, пока он находится в фазе обращения процесса своего производства, совершает в виде товарного и денежного капитала совершенно те же функции, которые кажутся принадлежащими исключительно к функциям торгового капитала в обеих его формах, должно бы сделать такое представление невозможным»¹⁴.

В этой части возражения Базарова против Маркса могли бы без всяких поправок украсить страницы трудов буржуазных ученых «В основе этой мысли,— возражает Базаров Марксу ,— лежит то же недоразумение, которое уже было подробно разобрано нами выше, именно, предполагается, что «вещественная» функция торгового капитала, функция, заключающаяся в передвижении товаров и конторской деятельности, представляет затрату труда, расходуемого на «формальную» метаморфозу ценности. В действительности только формальная метаморфоза и составляет фазу обращения в процессе производства промышленного капитала, но эта метаморфоза сама по себе не поглощает ни одного атома труда. Поскольку же «функция» купца требует приложения живого человеческого труда, она составляет не фазу обращения, а фазу производства; является производительной, а потому рассматривать торговлю, как «подразделение, образовавшееся подобно горному делу, земледелию, скотоводству мануфактуре и т. п.» вовсе не так «бессмысленно», как это может показаться с первого взгляда.»

«Итак, не фактически наблюдаемые особенности заставляют выделить труд торговли, перевозки и сбережения товаров из сферы производства, как раз наоборот — признанная непроизводительность указанных видов труда заставляет придать им при анализе некоторые своеобразные особенности, заставляет создать фикцию «дележа прибавочной ценности», так как без этой фикции оказалось бы совершенно непонятным, каким образом труд, образующий ценность, может быть в то же время непроизводительным»¹⁵. Вместо того чтобы выпятить в данном явлении его differentia specifica, его наиболее существенные отличия, Базаров, наоборот, выдвигает на первый план второстепенные и привходящие моменты. Таковыми являются в отношении торговли моменты допроизводства — транспорт и т. п. Но за вычетом этих, второстепенных для торговли моментов, остается, так сказать, «чистая» торговля, которая, не создавая прибавочной стоимости, только участвует в дележе ее. «Дележ прибавочной стоимости» отнюдь не фикция, — как думает Базаров, — но жизненный процесс, в основе которого лежат реальные экономические отношения. Если быть последовательным, то объявление «дележа прибавочной стоимости» фикцией заставляет отрицать и наличие того, что в капиталистическом обществе один класс живет за счет другого, т. е. приходится отрицать наличие капиталистической эксплуатации. Мы не считаем нужным сопоставлять этот базаровский взгляд с текстуальными заявлениями некоторых экономистов, получивших уже достаточную оценку в марксистской литературе. Но тем нашим современным «марксистам», которые склонны соглашаться с такими взглядами, не мешает призадуматься над вопросом о том, «куда растет» такая точка зрения.

Ставя своей целью уничтожение грани между промышленностью и торговлей, тов. Базаров рассуждает так: поскольку в торговле тратится труд, постольку она является, по его мнению, только формальной метаморфозой, на которую никакого труда не тратится. Весь смысл философии сей сводится к тому, что торговля, на которую тратится человеческий труд, принадлежит к фазе производства, а потому и труд, занятый в ней, является производительным трудом; в остальном же торговля никакого труда не поглощает, а потому и самый вопрос о производительном и непроизводительном труде снимается.

Такие рассуждения напоминают известный анекдот: во-первых, я у вас посуды не брал, а во-вторых, она была битая. В самом деле, с одной стороны, на обмен товаров тратится только труд производительный, а с другой — на эту же операцию труд вовсе не тратится.

Мы позволим себе ответить на это тов. Базарову примером из современной жизни Соед. Штатов, этой капиталистически наиболее развитой страны. Недавно одна крупная американская торговая фирма пригласила к себе на «гастроли» известную актрису. За «приличное» вознаграждение та согласилась поместить свою особу в мешке, который был подвешен на очень видном месте у здания нанявшей ее фирмы. Сам по себе факт выступления американской знаменитости в столь непривычной роли должен был привлечь внимание публики к... предприимчивой фирме.

Был ли здесь затрачен труд? Конечно, был.

Тут мы имеем труд актрисы, по крайней мере, траты ее рабочего времени, и труд менее квалифицированный по подвешиванию и спусканию актрисы на землю. Тратится при этом и труд американских репортеров и журналистов (в Америке этот труд, как известно, отличается «особой» квалификацией) по рекламированию такого небывалого явления.

Имеет ли весь этот труд хотя бы малейшее отношение к производству? Абсолютно никакого. Увеличивает ли этот труд национальный продукт Соед. Штатов? Ни на йоту. Чем же вызван такой труд? Не процессом создания стоимости, но специфическими условиями формального ее превращения.

То же самое следует сказать и относительно американских методов потопления в воде излишнего зерна для удержания цен на высоком уровне.

Труд, затрачиваемый в сфере обращения, не создавая ценности, будучи непроизводительным, является только общественно-полезным, ибо облегчает процесс капиталистического производства, играя такую роль, как, примерно, катализатор в химическом процессе. Эта мысль достаточно наглядно и конкретно выражена самим Марксом в следующих словах: «Роль этого труда, являющегося необходимым моментом капиталистического производственного процесса в его целом, причем последний заключает в себе и обращение, или заключается в нем, — роль этого труда такая же, как, например, роль работы, совершающейся при горении какого-нибудь вещества, которое употребляется, чтобы произвести теплоту. Эта работа горения не производит теплоты, хотя она является необходимым моментом процесса горения. Чтобы употребить, например, уголь как топливо, я должен соединить его с кислородом и для этого перевесть его из твердого состояния в газообразное (так как в угольной кислоте, результате горения, уголь находится в виде газа), следовательно, я должен произвести изменение физической формы бытия или состояния. Новому объединению должно предшествовать отделение молекул углерода, соединенных в одно твердое тело, и распадение самих молекул углерода на их отдельные атомы. Все это стоит известной затраты энергии, которая, таким образом, не превращается в теплоту, а отнимается от нее. Поэтому, если товаровладельцы — не капиталисты, а самостоятельные непосредственные производители, то время, употребляемое ими на куплю и продажу, представляет вычет из их рабочего времени. Вот почему они всегда старались (как в древности, так и в средние века) приурочить такого рода операции к праздничным дням»¹⁶.

5. Интеллигенция в капиталистическом обществе

Переходим к другому вопросу, к вопросу о том, насколько труд «интеллигенции» является производительным, насколько он создает продукт и ценность. Считаем нужным с самого начала оговорить, что речь должна идти не об интеллигенции вообще, но о характере ее труда, вернее о той сфере народного хозяйства, в которой этот труд применяется.

Здесь, конечно, не может иметь места скудоумная классификация труда по признаку «физический» и «умственный». «Физический» труд хулигана, бьющего стекла, стоимости не производит, между тем, как «умственный» труд инженера стекольного завода создает стоимость. В этом вопросе Маркс согласен со Смитом. Маркс пишет:

«Под понятие труда, фиксируемого и овеществленного в продажном товаре, А. Смит, конечно, подводит и все виды умственного труда, которые непосредственно употребляются в материальном производстве. Производительными рабочими являются не только чернорабочие или работающие у машин, но и надсмотрщик, инженер, директор, приказчик и т. д., словом, производителен труд всего персонала, нужного в данной отрасли материального производства для изготовления известного товара, — персонала, сотрудничество (кооперация) которого необходимо для производства товаров. В самом деле, они прибавляют к постоянному капиталу свой коллективный труд и увеличивают на эту сумму ценность продукта (насколько это верно в применении к банкиру и т. д.)»¹⁷.

Мы вполне согласны с тов. Базаровым, когда он, приводя пример труда по составлению книги, подчеркивает, что потребительная стоимость этого труда определяется не вещественными свойствами бумаги и красок, составляющих книгу, но «совокупностью вызываемых в читателе идей и образов, по отношению к которым материя книги — печатная бумага — служит лишь необходимым условием проявления.»¹⁸

Однако, ухватившись за это внешнее «условие проявления», за внешнее формальное сходство между книгой и другими вещами — товарами, тов. Базаров ставит знак равенства между «поэтическим творчеством» и всеми другими видами труда, результатом которых является материальный продукт. Вот тут наш уважаемый автор совершает недопустимое теоретическое salto mortale.

«Материя» (книга, скрипка, театр) является только «условием проявления» рассматриваемой нами особой категории труда. Ошибка Базарова заключается в том, что он, проводя знак равенства между трудом поэта и, скажем, слесаря путает условия проявления (книгу) с продуктом труда (замком). Его вводит в заблуждение тот бесспорный факт, что и книга и замок являются товаром.

Более того, поэт не только фиксирует в «книжной материи» свой труд, но может продавать свою рабочую силу капиталисту по найму. Однако, и этот признак не позволяет нам поставить знак равенства между трудом поэта и трудом рабочего или инженера, занятого в производстве материальных благ.

Не мешает в данной связи обратить внимание то, что Маркс формулирует второе определение производительного труда, данное Смитом, в следующих словах:

«Товар, в отличие от самой рабочей силы, есть предмет, вещественно противостоящий человеку и представляющий собой для него известную полезность, в котором фиксировано, овеществлено известное количество труда».

В данном случае речь идет о товаре, который отличается от рабочей силы и вещественно противостоит человеку.

Между таким трудом, который «овеществляется» в товаре, как объекте одной или нескольких меновых операций, и таким трудом, который создает услугу, «моментально» исчезающую, имеется такое специфическое отличие, которое не мог разглядеть Смит, ограниченный буржуазной идеологией.

Те «услуги», которые являются просто формой личного потребления капиталистов, никакого интереса для нас не представляют, и на них можно не останавливаться. С точки зрения производства, услуги, «погибающие в момент проявления», не оставляющие вне и человеческого объекта воздействия никаких материальных следов (напр., лекция по технике, концерт, политотчет и т. п.) имеют, главным образом, тот интерес, что они повышают квалификацию рабочей силы. Обладателем этой квалифицированной силы остается наемный рабочий, который не является собственностью капиталиста (это одно из отличий капиталистического рабства от неприкрытого рабского строя), а вводится в производство только на определенное время. По окончании работы носителем результатов этих «услуг» остается тот же рабочий, как субъект повышенной квалификации. Как таковой, он противопоставляет на рынке свою квалифицированную рабочую силу капиталисту. Не так обстоит дело с так называемыми материальными продуктами, с трудом, результат которого фиксируется не в человеческой личности, а в материи, вне нас существующей. Теперь мы имеем дело с массой обычных товаров, отделенных от их производителей, поступивших в безраздельную частно-капиталистическую собственность и противопоставленных рабочему, как орудие угнетения. В первом случае результат труда стоит против капиталиста на рынке, во втором случае — против наемного пролетария.

Поэтому существенно различие между овеществленным в материальном отделимом от человека товаре и услугой, «моментально-погибшей». Не в «длительности» существования, не в конкретности предмета заключается разница между товаром и услугой, а в возможности существования продукта труда независимо от его производителя. Материальный продукт, созданный рабочим, отделившись от него, выступает, как орудие его порабощения и угнетения. Вот в этом и заключается основное социальное различие между «отделимым» и «неотделимым», между «материальным» и «нематериальным» благом.

Различие между непроизводительным трудом, продукт которого «погибает» в момент создания, и производительным, продукт которого «длительно» существует, сводится к тому, что последний противопоставляется как орудие порабощения рабочего.

Мы имеем здесь обратную сторону определения производительности труда, как такого труда, который увеличивает капитал, с той только разницей, что теперь это понятие ограничено товаром, увеличивающим материальные богатства общества в целом.

Но мы знаем, что и производство «неотделимых услуг» капитализируется. По капиталистическому образцу организовано в капиталистическом обществе производство религии, искусства, политических убеждений и т. д. При этом орудия производства играют, конечно, определенную роль. Нам могут поэтому возразить, что капитализм берет от одной части наемных рабочих (поэтов, профессоров, цирковых клоунов, попов, журналистов, философов и т. д.) продукт их труда и противопоставляет его рабочему классу в целом, вернее навязывает ему все эти «услуги», как орудие идеологического порабощения. Мы не склонны, конечно, преуменьшать значения этого круга явлений в капиталистическом обществе. Но было бы грубой ошибкой полагать, что философ или буржуазный оратор производит стоимость (орудие идеологического закрепощения) и что, кроме того, идеологическое содержание продукта их труда ими самими или их нанимателями определяется. Содержание идеологических надстроек, конечно, буржуазное, но объясняется это не тем, что, например, антрепренер театра — капиталист. Последний сам является наемным слугой капиталистического общества, которое создает среду, определяющую характер идеологии. А капиталистическая среда определяется не характером театральной или философской идеологии, но характером производства материальных благ, на основе которого развиваются соответствующие производственные отношения.

Но какую роль в производстве общественного продукта играет труд по воспроизводству рабочей силы? Вопрос этот тем более уместен, что рабочая сила является элементом производства и входит в него важнейшей составной частью. Наиболее четкий ответ на этот вопрос можно получить, если поинтересоваться мнением Маркса о Смите. Маркс расходится со Смитом по многим вопросам и, критикуя его, он обращает внимание на ту сферу народного хозяйства, в которой труд проявляется.

Маркс, вместе со Смитом, как мы видели выше, признает производительным труд инженера, надсмотрщика и всей прочей «интеллигенции», занятой непосредственно в производстве. Но если производителен труд инженера, почему же не признать производительным и труд его учителя? С точки зрения Смита, — говорит Маркс,— следовало бы признать производительным и такой труд, который «непосредственно создает, обучает, развивает, поддерживает, воспроизводит рабочую силу». Однако, Смит, изменяя формально понятой последовательности, не считает эти виды труда производительными. Маркс целиком и полностью оправдывает такую непоследовательность считая, что при этом «Смит руководится некоторым верным инстинктом, подсказывающим ему, что если он включит сюда и этот труд, то тем самым настежь откроет двери для ложных представлений о производительном труде»¹⁹.

Но есть еще особый вид труда, который порожден исключительно несовершенством социального строя. Сюда относится, главным образом, труд буржуазного государства, направленный на то, чтобы «осчастливить» своих подданных. «Солдат,— говорит Маркс, — принадлежит к faux frais производства, как большинство непроизводительных рабочих, которые сами ничего не производят ни духовно, ни материально, но которые полезны, нужны только благодаря недостаткам социальных отношений, т. е. обязаны своим существованием общественным страданиям».

По мысли Маркса эти специфические условия капиталистического общества, вызывающие особый вид издержек, faux frais, сугубо отличны от условий изменения техники. Маркс считает, что условия техники, которые превращают в излишний и непроизводительный тот труд, который вчера еще, при менее совершенных условиях, был производительным, ничего общего не имеет с имманентными капиталистическому строю «социальными страданиями». Полемизируя против Нэссоу, Маркс выразил эту мысль в следующих словах:

«Но Нэссоу, — говорит Маркс, — мог бы сказать, что если изобретена машина, делающая из 20 рабочих 19 человек лишними, то эти 19 тоже переходят в число faux frais производства. Но солдат может оказаться излишним даже и тогда, когда материальные условия производства, условия земледелия, как таковые, останутся прежние»²⁰.

Вывод, к которому мы приходим, заключается в том, что производительным считается труд, создающий материальный продукт, что этот последний производится только в сфере материального производства и что готовый продукт распределяется затем между всеми классами общества на основах капиталистической эксплуатации. Труд по обмену и распределению товаров (исключая включенный в эту сферу труд по допроизводству), равно как труд по воспроизводству рабочей силы, выходящий за пределы материального производства, является трудом общественно-полезным, но не производительным; не производя материальных ценностей, этот труд необходим и полезен с точки зрения существования и постоянного воспроизводства данной экономической системы, специфически товарной системы, основанной на овеществлении общественных отношений, этой наиболее существенной черты капиталистического строя. Наконец, имеются совершенно напрасные трудовые затраты faux frais, не имеющие прямого отношения к экономике и относящиеся исключительно к области надстроек; их порождают специфические для капитализма социально-политические отношения.

II. Производство и распределение в СССР

I. Общие замечания

Для того чтобы наше переходное общество могло жить и развиваться, оно должно производить общественный материальный продукт, за счет которого происходит непроизводительное и производительное потребление. Кроме той массы ценностей, которая нами производится, мы не можем потребить ни одного атома больше, если не предполагать, что мы ведем с другими странами успешные войны, грабежи или в достаточной степени выгодную неэквивалентную торговлю. Исключая эти и подобные условия, как «возмущающие» для теоретического анализа и как совершенно нереальные для исторической действительности, следует признать, что мы располагаем только таким количеством продуктов материального производства, какое СССР создает. Ни грана больше, ни грана меньше.

Социалистическое общество должно отличаться от предыдущих формаций не тем, что оно будет потреблять больше того, чем им производится, а тем, что самый процесс производства и распределения будет организован на иных началах. Переходный период уже частично выявляет отдельные черты «государства будущего».

В предыдущих главах мы имели в виду только одну формацию капиталистическую и то — в «чистом виде». Но при изучении экономики СССР приходится иметь дело с рядом сожительствующих друг с другом формаций. Поэтому следует остановиться на каждой формации с точки зрения, во-первых, данной формации, взятой сама по себе и, во-вторых, под углом зрения той роли, какую данная формация играет во всем народном хозяйстве.

Хозяйство СССР состоит из социалистического сектора (государственная и кооперативная группа), простого товарного сектора и капиталистического сектора (группы: частно-капиталистическая и госкапиталистическая).

Необходимо подчеркнуть, что поскольку мы под углом зрения такого социального деления говорим о точке зрения «народного хозяйства в целом», то эта последняя отражена, собственно говоря, в одном секторе — в обобществленном. Не мифический, несуществующий в социальной природе надклассовый аспект, но аспект обобществленного сектора дает единственно правильное представление обо всем народном хозяйстве, т. е. о реальной совокупности и взаимосвязи между секторами, об их состоянии и задачах развития. Могут быть узкие, неправильно понятые интересы обобществленного сектора, ведущие к разрушению других секторов и, в конечном счете, к разрушению обобществленного сектора, т. е. всех сектора порознь и в совокупности. Самым ярким примером является на данной ступени переходного периода политика цен: дальнейшее раздвижение или даже недостаточное сжатие «ножниц» дает мимолетный эффект для обобществленной промышленности и торговли, непосредственно ударяет по простому товарному сектору и косвенно подрубает тот общественный сук, на котором такая близорукая политика сидит. И, наоборот, правильно понятая политика обобществленного сектора ведет к правильной политике в других секторах. Достаточно, например, поставить вопрос о том, каковы интересы простого товарного сектора в аспекте обобществленного сектора, для того чтобы получить ответ, констатирующий необходимость дешевых товаров для деревни, интенсификации сельского хозяйства, развития товарности последнего, ограждения кустаря от эксплуатации капиталистического раздатчика и т. д., — словом, мы получим отражение тех основных интересов, которые имеются у простого товарного сектора, взятого даже изолированно, вне связи с обобществленным сектором. Но, с другой стороны, если с этой изолированной, замкнутой в себе точки зрения простого товарного сектора посмотреть на обобществленный сектор, то основной суммы интересов последнего мы не получим. Точно также и капиталистический сектор не может в народном хозяйстве СССР служить исходным пунктом для определения интересов других секторов, их взаимозависимости и тенденций развития. Ни капиталистический сектор, ни простой товарный не могут дать исходных путей для понимания экономического целого. Эти пути вскрываются только в обобществленном секторе и в особенностях его развития.

Материальный продукт нашей страны создается в промышленности, сельском хозяйстве и на транспорте. Нигде больше.

Вопрос о том, что общественный продукт и вместе с тем общественный прибавочный продукт создается в промышленности и сельском хозяйстве, споров не вызывает. Но о транспорте нужно сказать несколько слов. Как мы видели выше, Маркс относит транспорт к производству, для чего и исключает его из сферы обмена и распределения. Такое выделение транспорта резко выступает против убогих теорий о том, что обмен, как таковой, является производительным трудом на том де основании, что, транспортируя товары, он участвует в производстве. Изучая капиталистическое общество, где торговля и транспорт сильно связаны между собою, Маркс разделял эти процессы, прибегая к абстрактно-аналитическому методу. Но в наших условиях дело обстоит проще и яснее. Транспорт организован в единое централизованное хозяйство. Его функции не затушевываются никакими частно-торговыми или даже общественно-торговыми операциями. Наш транспорт может почти статистически ответить на вопрос о том, сколько стоимости он вносит в народное хозяйство, что он создает в общественном материальном продукте²¹.

Если подойти к вопросу в социальном разрезе, то следует сказать, что материальный продукт создается у нас в различных степях во всех секторах народного хозяйства: в социалистическом, простом товарном и капиталистическом. Общественный материальный продукт производится у нас преимущественно в двух секторах: в социалистическом (в его государственной группе) и простом товарном (в сельском хозяйстве). Что касается кооперативного и капиталистического хозяйства, то они занимаются, главным образом, торговлей, создают только незначительную часть материальных благ и получают за свои посреднические функции определенную часть общественного продукта, произведенного частично ими, а частично — в государственной группе и простом товарном секторе.

В дальнейшем мы остановимся только на двух секторах: социалистическом (государственном и кооперативном) и частно-капиталистическом, представляющих интерес в силу того, что в каждом из них заложены свои ведущие более или менее самодовлеющие черты развития.

Как простой товарный сектор, так и государственно-капиталистическая группа находятся под перекрестным влиянием социалистического и капиталистического секторов. По этому поводу заметим только следующее.

Одной из основных черт переходной эпохи является интенсивный процесс трансформации одних социальных секторов в другие; откладываются целые группы хозяйств, которые изменяют свою социальную сущность, приобретают постепенно новые черты, отличные от тех секторов, внутри которых они сидят, отпочковываются от них и, наконец, совсем откалываются.

В наше поле зрения должны быть включены социальные сдвиги, происходящие в результате таких процессов. Хотя опыт еще слишком кратковременен для исчерпывающей характеристики социальных сдвигов, тем не менее, нам представляется возможность наметить три линии сдвигов, которые выявились с достаточной ясностью. Эти линии таковы: 1) Превращение частных хозяйств в коллективные (различные ступени вовлечения в кооперацию). Внешним выражением служит здесь добровольное соглашение между частными хозяйствами; экономической основой является при этом объединение частно хозяйственных средств и капиталов. 2) Формы государственного капитализма (концессия, аренда). Внешнее выражение: добровольное соглашение между государственными и частными хозяйствами; экономическая основа: объединение средств обоих. В этом аспекте госкапиталистическое хозяйство несколько теряет свой чисто-капиталистический характер и существенно отличается от частно-капиталистической группы. 3) Особые формы зависимости частного хозяйства от социалистического, где государственное и кооперативное хозяйство воздействуют на частное хозяйство с силой неизбежных «стихийных» экономических законов. Внешняя форма: полная самодеятельность частных хозяйств. Внутреннее содержание: растущая экономическая зависимость частного хозяйства от обобществленного. Примеры: туркестанские дехкане становятся экономически зависимыми от Главхлопкома, мелкие лавочники — от Моссельпрома и Центросоюза и т. п. Тут начинают выделяться социальные отношения, характеризующие подчинение частных хозяйств социалистической системе.

Такие формы, которые не являются ни социалистическими, капиталистическими, начинают играть заметную роль.

Необходимо, вместе с тем, отметить одну специфическую, исключительно советскую особенность сферы обращения. Если выделить самостоятельно внутренний торгово-посреднический оборот, то окажется, что он ограничен с двух крайних полюсов такими формами обмена, которые приближаются к натуральному обмену. Первый полюс характеризуется первобытной формой обмена между примитивным производителем и потребителем. Сюда входят: в деревне непосредственная продажа сельскохозяйственной и кустарной продукции производителя потребителю, а в городе — непосредственная продажа крестьянами и ремесленниками своих изделий (исключительно в розницу) непосредственным потребителям. Эта форма товарооборота не является посреднической.

Второй полюс находится на высшей социалистической ступени нашего хозяйства и характеризует взаимоотношения между трестами и государственными потребителями. Сюда войдут, например, такие акты обмена, как отпуск Донуглем угля какому-нибудь государственному заводу, продажа ВСНХ паровозов НКПСу и т. д. В таких взаимоотношениях больше, чем где бы то ни было проявляется устойчивая тенденция отмирания товарно-рыночных отношений.

Таким образом, первый полюс, ограничивающий наш торгово-посреднический оборот, представляет особую форму первоначального вовлечения примитивного крестьянского хозяйства в рыночный оборот, а второй полюс представляет самый высокий по своей социальной структуре тип хозяйства, который уже преодолевает товарно-рыночные отношения.

2. Частно-капиталистическая группа

Переходя к нашему частно-капиталистическому сектору, отметим одну особенность, отличающую его от капитала буржуазных стран. «Исполнительный комитет буржуазии», т. е. государство, как орудие капиталистического строя, у нас отсутствует. Более того, политическая власть СССР принадлежит исполнительному комитету (без кавычек) пролетариата, т. е. такого класса, который борется с частным капиталом и строит экономическую систему, принципиально враждебную капитализму. Частный капитал находится в СССР в стесненных экономических условиях, что накладывает особый отпечаток на его развитие. Та часть национального продукта, которая создается в нашей частно-капиталистической группе, идет целиком и полностью за счет производительных трудовых затрат в частной промышленности, сельском хозяйстве и частном транспорте (водном и гужевом). Ни капиталистический кредит, ни капиталистическая торговля ценностей не создают. Эти сферы капиталистического хозяйства выполняют полезные функции с точки зрения замкнутого капиталистического сектора. Но если посмотреть на дело с точки зрения нашего народного хозяйства в целом, то картина получится несколько иная.

Общественно-полезные функции, выполняемые частно-капиталистическим обменом, становятся в наших условиях крайне сомнительными. Дело в том, что наряду с ним обобществленный сектор (теоретически говоря) выполняет функции обмена и распределения с меньшими затратами, чем это делает капиталистический сектор.

Кроме того, непроизводительные затраты, faux frais, капиталистического сектора должны быть в СССР больше, чем в других странах. Как уже указано выше, частно-капиталистический сектор имеет перед собою такую мощную враждебную силу, как обобществленный сектор народного хозяйства в тесном союзе с политической частью пролетариата. Поэтому он вынужден производить специальнее затраты, направленные на противодействие своему могучему конкуренту. Сюда относятся: всякие виды подпольного наемного труда и аренды в деревне, борьба так называемой «пятой» категории грузоотправителей, с целью обойти рогатки, поставленные против частной торговли нашим транспортом, расходы по содержанию подставных лиц, скупающих товары у кооперации для передачи их в руки частной торговли и т. д., и т. п. Можно было бы привести много таких примеров, говорящих о том, что в СССР faux frais частного капитала намного больше аналогичных затрат в других странах. Словом, если капиталистический сектор не имеет у нас, в отличие от других стран, своей «собственной» политической надстройки, вызывающей в каждой капиталистической стране faux frais, если он не имеет «нормальных» буржуазных свобод, то с его обособленной точки зрения источником «социальных страданий» являются для него все силы обобществленного сектора, которые заставляют его тратить добавочные издержки, как неизбежное условие его существования.

Но те добавочные faux frais, которые несет частно-капиталистическая группа, являются издержками народного хозяйства в целом. Это положение подкрепляется не только тем, что частно-капиталистическая группа является частью всего народного хозяйства, но также и тем, что она свои материальные ресурсы черпает не только из своего сектора, но и из двух других секторов — простого товарного и обобществленного.

При этом нельзя полагать, что добавочные издержки капиталистического сектора идут на подкрепление других секторов. Такую роль играют только поступления от обложения частного капитала, представляющие собою особую форму изъятия некоторой доли национального продукта косвенным путем через частный капитал. Этот косвенный путь является вынужденным злом, обусловленным тем, что помимо и против «обобществленной воли» частный капитал снимает в свою пользу некоторую долю общественного продукта. Однако, когда мы говорим о добавочных faux frais частного капитала, связанных с необходимостью для него обойти экономические и внеэкономические препятствия пролетарской диктатуры, то мы имеем в виду успешные для частного капитала затраты, на которые он преднамеренно идет. Такие затраты (напр., взятки) представляв собою изъятие средств из одного частного кармана в другой, никакого отношения в этом смысле к обобществленному сектору не имеют, а их экономическое и организационное воздействие на обобществленный сектор (а следовательно, и на все народное хозяйство) крайне отрицательно и дезорганизующе.

В конечном счете, добавочные faux frais нашего капиталистического хозяйства суть своего рода издержки переходного периода, издержки борьбы обобществленного хозяйства с капиталистическим. Такие издержки являются неизбежным побочным продуктом нашего продвижения к коммунизму. Эти добавочные faux frais с лихвой покрываются тем продвижением к коммунизму, которое этим процессом характеризуется.

Особо стоит вопрос о посреднической торговле. Мы выделяем посредническую торговлю, как отрасль, не связанную ни с какими производственными функциями или связанную с ними только случайно. Так как посредническая торговля, взятая в чистом виде, никакой стоимости не создает, то она живет за счет тех стоимостей, которые создаются в производстве. В нашей посреднической частной торговле мы наблюдаем отношения по линии превращения формы стоимости, отношения между одной группой частных предпринимателей и другой (здесь мы имеем в виду только отношения внутри частно-капиталистической группы и оставляем в стороне вопрос о его взаимоотношениях с другими группами и секторами). Законы, управляющие капиталистическим обменом, действуют в нашем частно-капиталистическом секторе в полной мере. В условиях переходного периода, когда простое товарное хозяйство является объектом борьбы двух враждебных секторов нашего хозяйства — капиталистического и социалистического — эта борьба рикошетом ударяет по торговле вообще и по капиталистической торговле — в частности. Силы, действующие в области производства, получают свое отражение в рыночной борьбе. Результат таков, что некоторые части посреднической частной торговли оказываются на территории перекрестного огня между обобществленным и частно-капиталистическим обменом, какими видами торговли является мелкая по своим размерам посредническая торговля. Как в капиталистических странах, так и у нас мелкая посредническая торговля находится в зависимости от крупной торговли, находится в сфере ее экономического влияния. Но так как у нас крупная торговля делится на две части, резко противоположных по своему социальному существу, то очевидно, что и мелкая торговля одной своей частью находится в сфере влияния обобществленной крупной торговли, а другой частью — в сфере влияния частно-капиталистической крупной торговли. И действительно, некоторые виды мелкой частной торговли в такой сильной степени зависят от кооперативного и государственного хозяйства, что они фактически превращаются в «комиссионеров на процентах», в подчиненных приказчиков обобществленной торговли и приобретают несколько «промежуточный» характер. С другой стороны, часть мелкой посреднической торговли в полной мере зависит от крупной капиталистической торговли и всеми своими корнями столь глубоко сидит в капиталистическом секторе, что превращается в неотъемлемую части его. Процессы, заключающиеся в сращивании отдельных частей мелкой посреднической торговли с одним из двух враждебных секторов народного хозяйства, имеют с точки зрения переходного периода свой специфический интерес и должны быть предметом отдельного исследования. На этот вопрос мы здесь только указываем, но в пределах данной статьи не имеем возможности на нем подробнее останавливаться.

3. Обобществленный сектор

Обобществленный сектор отличается той специфической особенностью, что в нем отсутствуют отношения ценности, как отношения капиталистической эксплуатации. Отсутствие ценности в этом смысле означает отсутствие и прибавочной ценности.

Поэтому в обобществленном секторе не может иметь места капиталистическое понятие производительного труда, связанное с понятием капиталистической прибыли. Правда, наши тресты ставят себе целью «извлечение прибыли», что даже оговорено специально в положении о трестах. Этот момент путает многих, между тем как не он является основным наиболее типичным в работе трестов и обобществленного хозяйства в целом. В то время как стимулом, главным движущим рычагом капиталистического хозяйства является капиталистическая прибыль, этот стимул у нас отсутствует. Стихийность заменяется плановым началом. Точку зрения индивидуального капиталистического хозяйства заменяет не только в теории, но и на практике, точка зрения общественно-пролетарская. Отношения, создающиеся внутри обобществленного сектора, или вовсе не покрыты маской стихийных, рыночных явлений, или носят на себе тонкий слой стихийных явлений, случайные налеты. Хотя наш обобществленный сектор еще не является коммунистическим хозяйством в смысле безапелляционного господства планового начала, в смысле упразднения стихийности и полного уничтожения элементов классового неравенства, хотя на отдельные участки этого сектора оказывает влияние окружающая мелкобуржуазная стихия, а время от времени влияние это сказывается с особой силой, тем не менее было бы жесточайшей ошибкой из-за элементов стихийности не разглядеть широко разросшегося молодого леса обобществления.

То обстоятельство, что в обобществленном секторе стихийные отношения играют незначительную роль, делает всякие явления внутри его наиболее оголенными, свободными от буржуазного фетишизма и придает им характер дефетишизированных, натуралистических отношений. Поэтому подход к интересующему нас вопросу о создании и распределении общественного продукта и прибавочного продукта должен быть совершенно иной, чем в капиталистическом обществе.

Ежегодный материальный продукт производится в государственной промышленности, на транспорте, в колхозах и совхозах. Ограниченный этими рамками²², обобществленный сектор использует свой материальный продукт в интересах расширения орудий и средств производства, а также воспроизводства рабочей силы, выделяя, кроме того, части его для оплаты услуг по распределению и обмену произведенного продукта, а также на содержание аппарата административно-государственного управления. Какую роль играет обобществленный продукт на отдельных участках обобществленного сектора, в отдельных сферах народного хозяйства, включенный в этот сектор? Ни в государственной, ни в кооперативной торговле, ни в области кредита никаких материальных продуктов и никаких ценностей в какой бы то ни было форме не производится.

Чем же в таком случае отличается наш обмен и распределение от капиталистического?

Их отличительные признаки сидят своими корнями в основных чертах обобществленного производства, которое создало иные, отличные от капиталистических, общественные отношения. Если в капиталистической промышленности производство на основе наемного труда выражает отношения между капиталистом и рабочим, то в нашей государственной промышленности тот же наемный труд, по форме сходный с капиталистическим, выражает отношения не между двумя классами, но отношения одного и того же класса к самому себе, внутри себя. Рабочий класс выступает в двух лицах: как владелец орудий и средств производства и как продавец своей рабочей силы.

В образе первого выступает представитель рабочего коллектива — государство и его органы, а второй персонифицируется индивидуальным рабочим, продающим свою рабочую силу своему же классу, а также органами коллектива — профсоюзами, стоящими на страже определенных условий продажи и использования рабочей силы. Еще проще отношения в производственной кооперации, где собственниками и производителями являются одни и те же физические лица в пределах одного и того же предприятия. И в торговле вместо отношений между различными группами капиталистов, господствуют отношения между различными группами рабочего класса, персонифицируемые различными организациями. Одно из преимуществ коллективной организации заключается в том, что она отнимает от прибавочного продукта на свое содержание меньше той доли прибавочной стоимости, которую получает частный предприниматель за выполнение тех же функций. Если наш обобществленный сектор не успел еще выявить на всех участках этих преимуществ, то все же в общей теоретической постановке положение о большей экономности обобществленного хозяйства, конечно, остается в силе. Это преимущество отражает на себе, в теории и частично на практике, товаропроводящая и кредитная часть обобществленного сектора в сравнении с капиталистическим. Однако, ни обобществленная торговля, ни обобществленный кредит не претерпевают таких качественных изменений, на основании которых можно было бы сказать, что они производят ценности в вещной или какой-либо иной форме.

Если в сфере обмена и распределения специфическим ограничением капиталистической системы является превращение формы стоимости, то как раз этот признак отходит в обобществленном секторе на задний план. Он не играет здесь никакой существенной роли и выполняет только функцию внешней оболочки, необходимой в товарно-рыночных условиях. Функция распределения прибавочной стоимости между отдельными группами капиталистов, функция, выполняемая в капиталистическом обществе, главным образом, через превращение формы стоимости, не имеет места в замкнутом обобществленном круге (а такую замкнутую систему мы должны логически мыслить для выяснения ее отличий от капиталистической системы). Произведенный обобществленным сектором прибавочный продукт распределяется внутри этого сектора не путем превращения формы стоимости, а иными, менее сложными, более рациональными и плановыми путями. Если в капиталистическом обществе труд по превращению формы стоимости непроизводителен, но все же полезен, ибо он вызывается специфической структурой капиталистической системы, то в нашем обобществленном хозяйстве использование методов превращения формы стоимости дальше определенных границ превращает труд, затраченный в этой области, из общественно-полезного в напрасный и социально-вредный. Когда, например, текстильная фабрика начинает торговать углем, а государственная аптека торгует ситцем, то тут получаются такие разновидности превращения формы стоимости, при которых, с одной стороны, данная обобществленная организация может загребать в свои руки несколько большую долю национального продукта, но, с другой, во всю нашу систему распределения вносятся частно-хозяйственные, капиталистические принципы в такой форме и в таких размерах, которые превращают, с точки зрения всего обобществленного сектора, трудовые затраты данной обобществленной ячейки в faux frais переходной экономики. Будучи в основном и целом более полезным, чем аналогичный труд в капиталистическом обществе, труд по обмену и распределению, затрачиваемый в обобществленном секторе, временами стоит на грани превращения в ненужный и социально-вредный.

Остановимся еще на вопросе о государственном аппарате. Государственный аппарат делится на две части: одна выполняет чисто-административные функции, а другая — хозяйственные. К первой относятся такие части аппарата, как НКВД, НКВоен, НКИД и т. п. органы государственного администрирования. Историческое значение наших органов государственного администрирования в корне отличается от значения аналогичных органов в буржуазных странах. Органы пролетарской диктатуры и органы буржуазной диктатуры представляют собою противоположности, столь ясные для нашего времени, что на этом вопросе можно даже не останавливаться- Существование этих органов, являющихся орудием политического подавления буржуазии, объясняется исключительно несовершенством нашей переходной, социальной структуры и условиями нашего международного положения. Поэтому тут имеются такие faux frais, причиной которых Маркс считал «социальные страдания».

Иными представляются расходы по содержанию таких аппаратов, как Госплан, ВСНХ, НКЗем, НКТорг, НКФ, кооперативных аппаратов и т. д. Занятые хозяйственной работой, эти аппараты выполняют общественно-полезные экономические функции по линии управления производством, регулирования обращения и распределения, по линии прямого планирования одних частей народного хозяйства и косвенного регулирования других. Эти функции должны быть рассмотрены под двумя углами зрения: во-первых, с точки зрения взаимоотношения с другими секторами, и во-вторых, с точки зрения обобществленного сектора и тех отдельных сфер экономики, которые в него включены.

С первой точки зрения все хозяйственные функции обобществленного сектора представляют собою наиболее высокую, наиболее совершенную социальную ступень. Результаты этих общественно-полезных функций таковы, что они укрепляют социалистическую систему, преобразовывают простой товарный сектор на социалистический лад и преодолевают капиталистический сектор; эти результаты имеют такое громадное историческое значение, что они одни делают понятным и неоспоримым общественно-полезный характер исполняемых государственным и кооперативным хозяйством функций. Если анализировать порознь социалистический и капиталистический сектора, то внутри каждого из них мы найдем производительные и непроизводительные, а также полезные и бесполезные функции. Но если взять их в целом, в противопоставлении друг другу, то общественно-полезный характер обобществленного сектора вместе со всеми его непроизводительными функциями превосходит общественно-полезный характер частно-капиталистического сектора со всеми его производительными функциями²³.

Обобществленный сектор таит в себе социалистические элементы и по своей структуре является в основном прообразом будущего социалистического строя. Он идет по пути превращения капиталистических и переходных черт в законченные социалистические черты. Он идет к ликвидации капиталистического разрыва между производством, с одной стороны, обменом и распределением — с другой, а это означает тенденции превращения непроизводительных затрат в производительные. Он ставит на голову все капиталистические отношения, все его действительные и мнимые понятия.

Можем ли мы на основании этого сказать, что обобществленный сектор, даже под углом зрения отношения к другим секторам, уже в настоящее время занят только производительными функциями? Нам думается, что этого сказать нельзя, и что те, которые это утверждают, не замечают диалектической взаимозависимости между обобществленным сектором и остальным народным хозяйством. Поскольку обобществленный сектор развивается в окружении других формаций, постольку последние, конечно, влияют на его развитие. А аппараты обобществленного сектора, призванные воздействовать на окружающую необобществленную среду, строятся таким образом, что они обязательно учитывают особенности этой среды. Обобществленные аппараты отражают на себе не только состояние производительных сил и производственных отношений, имеющих место внутри обобществленного сектора, но и «поправки» со стороны необобществленных хозяйств. «Поправки» эти столь значительны, что вносят в обобществленный сектор очень много faux frais, каковыми, например, являются аппарат по взиманию налогов с частных хозяйств, аппараты по экономической борьбе с частной торговлей на базе рыночной конкуренции, аппараты по «внеэкономическому» воздействию на частный капитал и т. д. Нам могут возразить в том смысле, что наши торгующие организации не только борются с частным капиталом, но и распределяют товары, что НКФин получает доходы не только с частных хозяйств, но в большей мере с обобществленных и т. п. Несомненно, однако, одно: если б у нас существовало только обобществленное хозяйство, то и ВСНХ, и Госплан, и др. органы были бы построены по иному, т. е. проще, экономнее, с меньшими затратами, а торгующие организации занимались бы только распределением, но не рыночной конкуренцией; наконец, количество аппаратов было бы меньше и степень централизованности их была бы больше. Но это означало бы, что мы находимся в социалистическом обществе или близко к нему.

Затронутый здесь вопрос не является вопросом только количественных сдвигов. Это вопрос качественный, вопрос перехода количества в качество. Развитие производительных сил внутри нашего социалистического сектора должно в будущем достигнуть таких размеров, должно количественно так возрасти, что в конечном счете должны произойти резкие качественные изменения как по линии удельного веса и взаимоотношения отдельных сфер народного хозяйства внутри социалистического сектора, так и по линии взаимоотношений между секторами. Этот переход количества в качество должен означать резкое «социализирование» всех общественных отношений в стране. Но поскольку этого еще нет, поскольку наш обобществленный сектор вынужден действовать в окружении капиталистических и миллионов простых товарных, мелкобуржуазных хозяйств, постольку он связан с огромным количеством faux frais, являющихся по существу издержками нэпа, неизбежными издержками переходного периода революции. Это объективное положение «замазывать» не приходится.

Анализируя хозяйственные аппараты обобществленного сектора под углом зрения тех сфер народного хозяйства, в которые они включены, следует обратить внимание на то, что часть аппарата занята непосредственно в управлении производством (некоторые органы союзного и республиканских ВСНХ, НКЗемов и т. д.), частью — обменом и распределением товаров (органы НКТорга), часть — распределением денежных средств (Госбанк, НКФ и др.). Те аппараты, которые выполняют функции по превращению формы стоимости, не имея прямого отношения к производству материальных благ и получая свое содержание от промышленности, сельского хозяйства и транспорта, должны, с точки зрения перехода к коммунизму, либо отмереть, либо сильно сократиться. Те централизованные мощные аппараты в области торговли, кредита и денежного обращения, которые мы создали и всемерно развиваем, выполняют временные преходящие общественно-полезные функции.

Но уже в условиях нашего переходного периода начинается процесс сращивания части государственного аппарата с производственным аппаратом, в результате чего часть государственного аппарата начинает принимать участие в производстве материальных благ. Труд этой части аппарата становится производительным.

По мере приближения переходного общества к коммунистическому строю, в государственном аппарате все больше будут отмирать трудовые затраты, направленные на превращение формы стоимости и на воздействие на отмирающую несоциалистическую среду, а самый обобществленный аппарат должен в подавляющей своей части сделаться организатором производства, а в другой части — организатором распределения. Аппарат будет занят в одной части производительными трудовыми затратами, в другой — общественно-полезными затратами и совершенно освободится от faux frais переходных условий обмена и распределения

Особо стоит вопрос о той «умственной» рабочей силе, которая создает услуги по удовлетворению так называемых «духовных» потребностей. Мы видели, что эту категорию труда, поскольку она стоит вне сферы производства, Маркс относит к числу непроизводительных. Но Маркс трактовал вопрос под углом зрения капиталистического строя. Что нового вносит в этот вопрос советский строй и что остается в нем от старого строя? И в условиях СССР услуги в области «нематериального» производства, вне сферы производства материальных благ, являются трудом непроизводительным и живут за счет материального продукта, произведенного в материально-производственной сфере. Однако, в СССР производство «духовных» благ имеет существенно иное значение, нежели в капиталистических странах. Там оно предназначено преимущественно для буржуазии, а у нас, главным образом, для пролетариата, т. е. связано с воспроизводством рабочей силы. Само содержание наших «духовных» благ, если даже отвлечься от социально-политической стороны его, рассчитано в меньшей степени, чем в буржуазных странах, на «наслаждение», а имеет целью (соединяя часто «приятное» с «полезным») всестороннее развитие пролетариата и подъем его культурного уровня.

Поэтому та часть «духовного производства», которая имеет целью воспроизводство квалифицированной рабочей силы, становится в наших условиях неизмеримо более общественно-полезной, чем всякие вообще «духовные услуги» как у нас, так и за границей. Их общественная полезность стоит выше также и общественной полезности наших обобществленных аппаратов, занятых в деле обмена и распределения.

Возникает, естественно, некоторый соблазн объявить именно в советских условиях производительным тот труд, который занят воспроизводством квалифицированной рабочей силы. Помимо изложенных выше соображений, тут играет роль такой мотив, что мол, рабочая сила входит в производственный процесс наравне с другими элементами: машинами, сырьем и т. д.

Отвлекаясь даже от некоторого «неудобства» полного абстрагирования от социальной сущности рабочего и проведения знака равенства между тюком хлопка, пожираемого машиной, и рабочей силой, приставленной к машине, мы должны сказать, что объявление услуг по воспроизводству квалифицированной рабочей силы трудом производительным не может иметь достаточного обоснования.

Такая техническая точка зрения грешит непониманием специфических особенностей рабочей силы. Неверно, будто рабочая сила целиком входит в производственный процесс. Последний поглощает не рабочую силу, но труд, который является временным проявлением и временной функцией рабочей силы. Рабочий Азнефти производит тот смазочный продукт, который действительно входит в машину и ею производительно потребляется, между тем как работники наших ВУЗов и ВТУЗов производят квалифицированную рабочую силу (или поднимают квалификацию ее — что одно и то же), которая только имеет отношение к производству со стороны труда, т. е. одной, временной функции. Уже одно это указывает на незакономерность отождествления рабочей силы с полуфабрикатом или сырьем даже с технической точки зрения. Связано это с тем, что сама рабочая сила — данный конкретно-взятый объект — олицетворяет в себе производительное и непроизводительное потребление. В одном объекте сосредоточен, с одной стороны, источник труда, как форма производительного потребления, участия в производстве материальных благ, а с другой стороны — все остальные функции человеческой жизни. Воспроизводство же рабочей силы, квалифицированной и неквалифицированой, связано с воспроизводством субъекта отправления всех функций — производительных и непроизводительных. Самый подъем квалификации рабочей силы связан с выполнением всех жизненных функций объекта обучения. Питание обучающегося и обученного рабочего является актом непроизводительным и в то же время выполняет чрезвычайно полезную функцию — воспроизводство рабочей силы. Мы имеем дело с обоюдоострыми процессами, логическое расчленение которых ничего положительного не дает. Если пойти по пути логического отделения того труда, который воспроизводит рабочую силу для выполнения соответствующих трудовых затрат, от того труда, который воспроизводит рабочую силу для других нетрудовых функций, то мы окажемся в дебрях совершенно бесплодных схоластических споров и разграничений.

Речь не может идти о расчленениях отдельных затрат по воспроизводству квалифицированной рабочей силы, так как продукт этих затрат — рабочая сила — функционирует попеременно то производительно, то непроизводительно. Вопрос может стоять так: либо труд по воспроизводству рабочей силы является целиком производительным, либо целиком непроизводительным. Решение вопроса в ту или иную сторону зависит от общих методологических предпосылок, которые нами принимаются. Если считать этот труд производительным, то дело сведется в конечном счете к тому, чтобы доказать косвенное участие работников Наркомпроса в производстве.

Об этом самом косвенном участии, набившем оскомину в буржуазной литературе, Маркс высказался совершенно недвусмысленно. Цитируя следующие слова Росси: «Тот, кто сфабриковал вот эту шляпу, должен знать, что жандарм, проходящий по улице, судья, заседающий в суде, смотритель тюрьмы, содержащий под присмотром арестованного злоумышленника, армия, защищающая границы от вторжения неприятеля, — содействуют производству», Маркс иронически замечает: «Какое наслаждение для шляпочника сознавать, что весь мир приходит в движение затем, чтобы он производил и продавал шляпы»²⁴.

Если принять точку зрения Росси, то теряется всякая устойчивость в теоретических суждениях, ибо получается какой-то круговорот, в котором один для всех, все для одного и никто ни для кого. В самом деле: «Этот косвенно участвующий в производстве труд, — говорит Маркс, — (он представляет собою только часть непроизводительного труда) мы и называем непроизводительным трудом. Иначе пришлось бы сказать, что так как правительство абсолютно не может существовать без крестьянина, то крестьянин — косвенный производитель судопроизводства и т. п. Пустяки»!²⁵

Нам могут возразить: Маркс говорил о буржуазном правительстве, а мы имеем в виду честного труженика — советского учителя. Прекрасно! Но если начать рассуждения о том, что учитель для рабочего, рабочий для учителя и т. д., то можно нарисовать общественную идиллию, можно в лучшем случае дать отдельные штрихи экономической и социально-политической взаимозависимости между отдельными слоями советского населения. Но в таком «анализе» будет выброшен за борт единый монистический стержень для изучения общественных явлений. Таким стержнем остается уровень развития материальных производительных сил, растущая на его основе сфера производства материальных благ и создающиеся в этой сфере производственные отношения. Последние определяют собою всякие иные общественные отношения. В советских условиях производство нематериальных услуг играет гораздо более полезную роль, чем в капиталистическом обществе. Но труд, занятый здесь, не делается производительным, а остается только общественно-полезным.

Не видя никаких оснований к тому, чтобы в трактовке вопроса о воспроизводстве квалифицированной рабочей силы в СССР изменять учению Маркса, считаем нужным отметить одно явление. Это — фабзавучи. Здесь воспроизводство квалифицированной рабочей силы связано с процессом производства материальных благ. Поэтому процесс превращения неквалифицированной рабочей силы в квалифицированную делается не только общественно-полезным, но также и производительным. Этот процесс, в конечном счете, равносилен поднятию квалификации окончивших ВТУЗы студентов через практическую работу на заводе, или поднятию квалификации рабочего, которое получается в результате его многолетней практической работы. Но разжижать и размызгивать стальную, монолитную точку зрения подчиненными явлениями из области торговли и воспитания мы не имеем оснований. Если настанет такое время, когда доминирующую роль в обществе будет играть не производство материальных благ, но универмаг, когда вместе с тем «идеи» будут править миром, мы объявим их исходным монистическим началом и поставим в центре внимания. Но в настоящее время, по всем данным, ничего подобного в волнах не видно и в близкое время не предвидится.

III. Заключительные замечания

Мы рассмотрели в настоящей статье одну специфическую проблему, и нам следует в заключение остановиться на вопросе о социологических корнях тех ошибок, которые замечаются в разрешении именно этой проблемы.

Чем объяснить расширительное толкование производительного труда в капиталистическом обществе и в СССР?

Что касается капиталистического общества, то на этот вопрос в достаточной степени ответил в свое время Маркс. Выступая в защиту Смита против «малых сил» из ученого мира, которые воем взвыли, когда они увидали, что все сливки буржуазного общества попадают в разряд непроизводительных, Маркс писал: «Громадной массе так называемых «более высокопоставленных» рабочих — чиновников, военных, виртуозов, врачей, попов, судей, адвокатов и т. д. (труд которых отчасти не только не производителен, но разрушителен по своему существу, и которые, однако, умеют захватывать крупную долю «вещественного» богатства, продажей ли «невещественных» товаров, или же насильственным навязыванием их, — этой массе вовсе не было приятно быть экономически причисленной к одному классу со скоморохами и прислугой, считаться только прихлебателями, паразитами настоящих производителей или, вернее агентов производства. Это было полнейшим развенчиванием именно тех функций, которые до того времени были окружены ореолом святости, пользовались суеверным почитанием»²⁶.

Но буржуазная теория, идеологически-зависящая от капиталистов, давала брешь, и экономисты, выступившие в защиту одних групп капиталистов (напр., промышленных) стали объявлять непроизводительным труд других групп (землевладельцев). Перед лицом такой опасности пришлось создать в буржуазной науке нечто похожее на единый идеологический фронт. «Все это,— говорит Маркс,— заставило пойти на компромисс и признать производительность всех классов, не входящих непосредственно в число агентов материального производства. «Рука руку моет», и как в басне о пчелах, надо было показать, что и с «производительной», экономической точки зрения буржуазный мир со всеми его «непроизводительными работниками» есть лучший из миров; это было тем более уместно, «что непроизводительные работники», с своей стороны, стали высказывать критические соображения относительно производительности тех классов, которые, главным образом, fruges consumere nati; или же тех агентов производства, которые, как, напр., землевладельцы, решительно ничего не делают и т. д. Как бездельникам, так и их паразитам нужно было найти место в этом лучшем из миров»²⁷.

Тошнотворному лицемерию, конечно, лучше предпочесть открытую защиту буржуазии. «Тут уже, — заключает Маркс, — приходится предпочесть таких людей, как Мальтус, которые прямо защищали необходимость и полезность «непроизводительных рабочих» и явных паразитов»²⁸.

В отношении капиталистического общества Марксом вопрос полностью исчерпан. Что мы имеем дело с образцами самой махровой апологетики капиталистического строя, — в этом сомневаться не приходится. Что касается расширительного толкования вопроса в советских условиях, то такое толкование не учитывает всей конкретности данной исторической обстановки и забегает несколько вперед, игнорируя чрезвычайно сложный процесс превращения капиталистических категорий в социалистические. При изучении переходного периода нельзя ставить вопрос так: «сие есть капитализм», а «сие есть социализм», и на этом успокаиваться. Такая постановка вопроса самым беззаконным образом перепрыгивает через все трансформационные проблемы переходного периода, т. е. как раз через те специфические особенности, которые и должны составлять самую суть исследования.

Сваливая в одну кучу все виды труда и сферы народного хозяйства, скатываясь к идеалистическим умозаключениям, расширительная версия оказывается несостоятельной и с практической точки зрения. В аспекте экономической политики переходного периода мы, основываясь на наших командных высотах, расположенных по разному в разных сферах народного хозяйства, достигающих различных размеров в разных сферах народного хозяйства (промышленность, кредит, торговля и т. д.), воздействуем через них на расстановку социально-классовых сил в таком порядке, в каком это наиболее выгодно для социалистического развития. Поэтому дифференцирование социальных секторов по отдельным сферам народного хозяйства с учетом роли и значения трудовых затрат, заключенных в каждом секторе и в каждой сфере народного хозяйства, которое он охватывает, — вот эти кардинальной важности вопросы расширительной версией не только не разрешаются, но они ею попросту снимаются с порядка дня.

Наконец, в объявлении производительными почти всех видов труда в СССР, без различия сфер приложения этого труда, проглядывает стремление расчистить в пролетарском обществе более удобное местечко для некоторых групп советских работников, которые в противопоставление себя рабочему классу, мнят себя солью советской земли. Первый шаг — объявить труд всякого «интеллигента» равноценным труду рабочего; второй объявить его более ценным. Не зря среди сторонников расширительной версии раздаются голоса о том, что рабочий живет в СССР за счет тех ценностей, которые создаются руками врача и учителя.

Можно спорить о том, насколько теоретически хорошо или дурно и чем вообще пахнет такой подходец к нашей действительности. Но одно ясно: ни в какой советской, пролетарской «апологетике» эту теорию винить нельзя. Но к этой точке зрения, как это ни странно, близко примыкает другая, которая является аляповато апологетической. Это та точка зрения, по которой некоторые виды торговли, особенно частной, не только не получают никакой доли из общественного прибавочного продукта, но еще увеличивают его. Тут сказывается, во-первых, стремление представить дело в таких розовых тонах, будто не только обобществленная торговля, но даже отдельные виды частной торговли занимаются производительным трудом, и, во-вторых, имеется в виду оправдать дифференцированную политику в отношении отдельных видов частной торговли. Первое неверно фактически, второе ненужно практически, а «оба вместе» крайне вредны теоретически. В самом деле, неверно, будто сфера обмена и распределения, в каких бы мелких торгово-посреднических хозяйствах она ни сосредоточивалась, создает материальный продукт, а не получает его из других сфер. Вместе с тем, нет никакой надобности объявлять, скажем, мелкую частную торговлю производительной для того, чтобы вести по отношению к ней особую политику. Экономическую политику по линии частной торговли безусловно следует дифференцировать: одну линию нужно вести по отношению к крупным частно-торговым фирмам, а другую — по отношению к мелкой частной торговле. Но для оправдания этой правильной линии нет надобности извращать Марксову теорию. Ведь если мы ведем одну линию в отношении к середняку, а другую — в отношении к кулаку, то никакому здравомыслящему марксисту не взбредет на ум отнести середняка к рабочему классу, вместо того, чтобы причислять его к мелкобуржуазным слоям населения. Советская власть достаточно сильна, чтобы не нуждаться в приукрашивании действительности. Ее политика слишком верна, чтобы во имя ее извращать марксизм.

Не против Маркса и Ленина, а базируясь на них, мы можем познавать сложную динамику советской действительности. Назад к Марксу, к основам материалистического миропонимания!

Примечания

---

1. Заметим, кстати, что 25 июня исполняется шестьдесят лет со дня выхода в свет первого тома «Капитала» (1867—1927). ↩

2. См. нашу статью в № 1 «План. Хоз.» за 1927 г. ↩

3. К. Маркс, «К критике политической экономии», ГИЗ Украины, 1923 г., стр. 23. Курсив автора. ↩

4. В. Базаров, «Труд производительный и труд, образующий ценность». СПБ, 1899. ↩

5. См. Базаров, стр. 39—40. ↩

6. К. Маркс, «Предисловие к критике полит. экономии», стр. XIII. ↩

7. Там же, стр. ХIII. ↩

8. К. Маркс, «Теории прибавочной стоимости», т. 1, стр. 277, изд. 1923 г. ↩

9. К. Маркс, «Капитал», т. III, ч. 2, стр. 327. ГИЗ. 1923 г. ↩

10. В. Базаров, «Труд производительный и труд, образующий ценность», 1899 г. стр. 23. Курсив наш. ↩

11. К. Маркс, «Капитал», т. II, гл. 6, «Издержки обращения». М. 1918 г. (Перевод под редакцией В. Базарова и И. Степанова), стр. 126. ↩

12. В разделе I, на который Маркс здесь ссылается, он говорит в той же главе о непроизводительных издержках обращения. ↩

13. К. Маркс, «Капитал», т. II, гл. 6. Издержки обращения (Цитир. изд.) стр. 115—116. ↩

14. Цитировано по Базарову, стр. 44. ↩

15. В. Базаров, стр. 44—45. ↩

16. К. Маркс, «Капитал», т. II, стр. 106. ↩

17. «Теории», т. I, стр. 173—174. К поставленному здесь вопросу о кредите Маркс в дальнейших своих работах неоднократно возвращался. Отметим здесь только одно чрезвычайно любопытное место. В т. III «Теорий прибавочной стоимости» Маркс цитирует следующие слова Лютера: «Ибо ростовщик это ужасное чудовище, подобное оборотню, который все опустошает, больше Какуса, Гериона, Антуса и т. д. Но он наряжается и хочет казаться благочестивым, чтобы не видели, куда деваются быки (которых он тащит задом в свою пещеру). Ибо Какус — это злодей в образе благочестивого ростовщика; он ворует, грабит, все пожирает и хочет, чтобы думали, что он этого не делал, и чтобы никто не нашел его; он это делает подобно Какусу, который таскал в свою пещеру быков за хвост, так что по следам можно было думать, что они оттуда выпущены. Ростовщик также хочет дурачить мир, чтобы все думали, что он полезен и дает миру быков меж тем, как он только тянет их к себе и пожирает их». К этим словам Маркс дает следующее подстрочное примечание: «Прекрасная иллюстрация вообще для капиталиста, который представляет дело так, как будто от него исходит то, что он тащит в свою пещеру от других; он устраивает так, чтобы оно двигалось задом и чтобы казалось, что оно из нее вышло». В тексте же он замечает следующее: «Какая живописная картина. Характер старомодного ростовщичества, так же, как и капитала вообще, изображен очень метко, с этим „Interesse Phantasticum”, с этим „ущербом от природы приросшим” к деньгам и товару, с этой фразой об общеполезности; с благочестивым видом ростовщика, который не похож на „других людей”; который делает вид, что дает, меж тем как он берет; что он выпускает, меж тем как он тащит к себе и т. д.» («Теории», т. III, стр. 406—407). ↩

18. В. Базаров, стр. 14. ↩

19. К. Маркс, «Теории прибавочной стоимости», т. I, стр. 180. ↩

20. К. Маркс, «Теории прибавочной стоимости», ч. 1, стр. 255. ↩

21. Мы оставляем в стороне вопрос о редукции сложного труда в простой. ↩

22. Мы не касаемся той части продукта, которая по разным каналам попадает из необобществленного сектора в обобществленный. Равным образом, мы оставляем в стороне вопрос о той части обобществленного продукта, который, благодаря несовершенству хозяйственного аппарата обобществленного сектора, перепадает без соответствующего эквивалента в необобществленный сектор. ↩

23. При этом мы имеем, конечно, в виду, что процесс расширенного воспроизводства идет в обобществленном секторе быстрее, чем в частно-капиталистическом. Это имеет место в действительности. В том случае, если в частно-капиталистическом секторе происходит расширенное воспроизводство, а в обобществленном — под влиянием временных условий — происходит «отрицательно-расширенное воспроизводство», выявление преимуществ обобществленного сектора затрудняется. ↩

24. К. Маркс, «Теории прибав. стоимости», т. I, стр. 259. ↩

25. Там же. ↩

26. К. Маркс, «Теории прибавочной стоимости», т. I, стр. 185. ↩

27. Там же, стр. 186. ↩

28. Там же, стр. 186. ↩