Бухарин Н. Политическая экономия без ценности (социальная теория распределения)¹

Сборник «Основные проблемы политической экономии», 1922 г., с. 401—426

Марксово учение о ценности всегда было камнем преткновения для буржуазной политической экономии. Бем-Баверк только высказал чувства и мысли своих коллег-профессоров, когда он согласился с тем, что экономическую систему Маркса нельзя поколебать, раз признана правильность ее основ. Поэтому буржуазная наука должна была приложить самые усиленные старания, чтобы построить свою политическую экономию на других основах (поскольку она вообще еще могла дерзнуть на систематическое построение в области этой науки). Этой цели должна была служить теория предельной полезности. Для теоретического исследования эта теория оказывается безусловно никуда негодной; не лишена она и внутренних противоречий. Но она все же была единственной теорией ценности, которую буржуазная наука могла противопоставить теории Маркса. Отсюда и то сочувствие, которое она встретила.

Но все более резко выступающая недостаточность этой теории должна была навести на мысль вообще отказаться от фундаментальной теории и сделать попытку конструировать политическую экономию без теории ценности. В действительности это не больше, как последовательное развитие теории предельной полезности, ибо она уже больше не рассматривала меновую ценность, как самостоятельную категорию, а целиком вернулась к моменту полезности, т. е. к потребительной ценности.

Бывший марксист Туган-Барановский сделал эти выводы и потрудился над созданием политической экономии, которая не учитывает элемента ценности. В своей недавно вышедшей работе «Социальная теория распределения»² он довел эту попытку, начатую им в его прежних работах, до конца.

Посмотрим, каким успехом увенчалась его попытка.

Уже Рикардо рассматривал проблему распределения, как основную проблему политической экономии³. На эту проблему, равно как и на проблему ценности, обратили серьезнейшее внимание множество выдающихся исследователей новейшего времени. В наше время, в период самой обостренной классовой борьбы, в период образования гигантских классовых организаций и возникновения совершенно новых явлений в лице капиталистических монополий (трестов, синдикатов и т. д.), теоретическое решение проблем распределения выдвигается на первый план самым ходом развития⁴. Поэтому попытка обобщающего освещения этих вопросов на основании нового фактического материала была бы действительным шагом вперед, если бы в исследовании новизна материала сочеталась с ясностью теоретической мысли. К сожалению, это отнюдь не имеет места у Туган-Барановского. Ему удается возвести в методологический принцип путаницу в понятиях некоторых господ, как, например, путаницу г-на Струве, которая заключается в смешении понятий потребительной ценности и меновой ценности, продукта и его ценности.

Абстрагируя от социально-исторических отношений данного хозяйственного строя, значительное большинство современных теорий распределения считает возможным решение поставленной ими проблемы; вопрос о распределении сводится обыкновенно к вопросу об обмене ценностями, как к таковому.

Эту постановку вопроса принимает господствующая в настоящее время в официальной науке австрийская школа. Но и у Маркса проблема распределения находится в тесной связи с проблемой ценности, так как он рассматривает заработную плату, как цену рабочей силы. Однако у Маркса (и в этом состоит его бессмертная заслуга) все экономические категории рассматриваются с точки зрения социальной и исторической; поэтому меновой акт между капиталистом и рабочим сам по себе предполагает наличность классовых противоречий и классовой борьбы. Туган-Барановский отстаивает здесь совершенно особую точку зрения. Защищая свою «собственную» теорию ценности, которая представляет не что иное, как смешение Бем-Баверка и Маркса, он конструирует и собственную теорию распределения, в которой он выступает как против Бем-Баверка, так и против Маркса: Туган-Барановский принципиально отклоняется от них как в самой постановке вопроса, так и в методе его решения. В противоположность Бем-Баверку и Марксу, он полагает, что между проблемами распределения и ценности нет никакой необходимой логической связи, что можно быть сторонником любой теории ценности, ни в малейшей мере не затрагивая какой бы то ни было теории распределения, ибо между общественными классами происходит борьба за участие в общественном продукте. Таким образом новизна метода Туган-Барановского состоит в том, что вопросы распределения рассматриваются совершенно обособленно от проблем обмена ценностей, — исключительно с точки зрения соотношения сил между классами капиталистического общества. Куда эта «новизна» приводит, мы еще увидим. Но прежде всего необходимо установить некоторые методологические требования, которые мы должны поставить всякой теории капиталистического распределения.

Предметом политической экономии является исследование отношений, которые возникают между людьми в их борьбе с природой; все общество рассматривается, с этой точки зрения, как известный «производственный организм» (Маркс); в качестве исходной точки его развития выступают взаимоотношения между человеком и внешним миром, степень господства над последним и «общественные производительные силы»; с развитием последних изменяются взаимные отношения людей в процессе труда, или, по терминологии Маркса, «производственные отношения».

Продукт труда распределяется, но формы этого распределения даны всегда исторически и мыслятся всегда в их изменении. Мы различаем, во-первых, организованное распределение, когда продукт распределяется либо самим обществом, либо общественной властью (что г. Струве обозначил бы, как «истинное хозяйство») и, во-вторых, неорганизованное распределение, когда общественное хозяйство выступает как своеобразная комбинация отдельных, «единичных» хозяйств⁵; здесь распределение выступает в форме обмена («псевдораспределение), по Струве)⁶.

В распределении находят свое выражение определенные общественные отношения труда, в частности в обмене, т. е. в движении товаров из одного отдельного хозяйства в другое, находит свое выражение факт всеобщего сотрудничества людей⁷. Эти формы распределения всегда соответствуют определенным производственным отношениям и, кроме того, выступают, как формы их постоянного воспроизводства. Так, например, основным отношением капиталистического производства является отношение между капиталистом и рабочим, а соответствующая ему форма распределения выражается в появлении рабочей силы, как товара на товарном рынке. Только благодаря последнему обстоятельству обмен принимает форму капитализма. Если на рынке нет товара, именуемого рабочей силой, то это показывает, что форма распределения соответствует лишь простому товарному производству, но отнюдь не капиталистическому. Наоборот, поскольку операция \(\text{Д} — \text{Рс}\). («деньги — рабочая сила») дана, как составная часть в метаморфозах \(\text{Д} — \text{Т}\), постольку мы имеем специфическую форму капиталистического распределения, которая свойственна единственно только капиталистическому производству⁸. Таким образом, капиталистическому производству соответствует в качестве исторической формы распределения капиталистический обмен, то есть распределение посредством отношений ценностей, а не вещей, и притом обмен, где в качестве товара выступает и рабочая сила. Итак, чтобы понять процесс распределения в его капиталистической форме, мы обязательно должны помнить два вышеупомянутых факта: 1) Распределение происходит при посредстве ценностных отношений; 2) рабочая сила становится товаром. Это и есть те требования, которые нужно ставить всякой теории капиталистического распределения.

Как же в этом отношении обстоит дело с теорией Туган-Барановского?

В результате своих исследований заработной платы и прибыли он приходит к следующей формулировке: высота заработной платы и прибыли определяется, во-первых, общественной производительностью труда, так как этим самым дается количество продуктов, подлежащих распределению, и, во-вторых, долей участия рабочих и капиталистов (в продукте); самые эти доли, со своей стороны, определяются взаимным соотношением сил. В этом, собственно, и состоит новая теория, взятая в ее основных моментах.

Мы видим, стало быть, что оба упомянутых условия не выполнены: здесь не принята во внимание ни ценность вообще, ни ценность рабочей силы в частности. И сразу заметно, что подобного рода формулировка не объясняет заработной платы и прибыли, как таковых, то есть как специфически исторических форм. Ведь легко видеть, что производительность труда при всех исторических формациях оказывает одинаковое влияние на «доход», выраженный в продуктах; совокупная масса продуктов увеличивается вместе с ростом производительности труда и уменьшается вместе с ее падением, независимо от того, предполагаем ли мы первобытно-коммунистическое, феодальное или капиталистическое производство. Точно так же во всяком обществе, разделенном на классы, соотношение сил, как фактор, определяющий долю противоположных классов, действует одинаковым образом; ибо, где имеются классы, там происходит и классовая борьба за долю участия в совокупном общественном продукте, и легко понять, что результаты этой борьбы определяются «соотношением общественных сил».

Современная борьба за участие в общественном продукте обладает специфическим свойством: это — борьба за экономические ценности. Абстрагирование от ценности было бы поэтому абстрагированием от подлинно типичной черты современной формы хозяйства.

Маркс говорит:

«Потребительная ценность при товарном производстве вообще не представляет вещи «qu'on aime pour lui même» (которую любят ради ее самой). Потребительные ценности вообще производятся здесь лишь потому и постольку, что и поскольку они являются материальным субстратом, носителями меновой ценности» («Капитал» т. I. ср. русск. пер. изд. 1909, стр. 151).

В другом месте «Капитала» Маркс дает блестящую характеристику капиталистического метода эксплуатации: «Капитал не изобрел прибавочного труда. Всюду, где часть общества имеет монополию на средства производства, рабочий, свободный или несвободный, должен присоединить к рабочему времени, необходимому для содержания себя самого, излишнее рабочее время, необходимое для того, чтобы произвести средства существования для собственника средств производства, причем безразлично, будет ли этот собственник афинский χαλός χάγαδός, этрусский теократ, civis romanus, норманский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, современный лэндлорд или капиталист. Впрочем, само собою понятно; что если в какой-нибудь общественно-экономической формации преобладающее значение имеет не меновая ценность, а потребительная ценность продукта, то прибавочный труд ограничивается более или менее узким кругом потребностей, но из самого характера соответственного производства не вытекает безграничной потребности в прибавочном труде» (l. с. ср. цит. русский перевод, стр. 198).

Это место «Капитала» особенно ясно показывает, что распределение ценности следует строго отличать от простого распределения продуктов. Мы совершенно не могли бы понять такое важное явление, как накопление капитала, если бы мы приняли в расчет только распределение продукта, как потребительной ценности, мы, следовательно, оказались бы совершенно не в состоянии понять процесс постоянно расширяющегося воспроизводства капиталистических отношений. Развитая экономическая теория должна быть в состоянии, исходя из основного понятия ценности, понять все явления хозяйственной жизни. Маркс уже в «Нищете философии», как особую заслугу Рикардо, выдвигал то, что он «констатирует правильность своей формулы, выводя ее из всех хозяйственных процессов и объясняя таким образом все явления… Это именно и обращает его учение в научную систему». (К. Маркс, «Нищета философии», перевод В. Д. Ульриха, СПБ, 1905 г.).

Мы приходим таким образом к следующему заключению: чтобы объяснить капиталистические распределительные отношения, недостаточно, как это делает Туган-Барановский, сослаться на классовую борьбу, необходимо показать, как эта борьба классов, делящих между собой общественный продукт, находит свое выражение в всеобщей категории товарного хозяйства — в ценности, т. е. как эта классовая борьба выступает в форме борьбы между покупателем и продавцом товара, именуемого «рабочей силой». Без этого объяснения мы не имеем никакой теории капиталистического распределения, мы имеем лишь ряд утверждений обще-социологического характера, которые пригодились бы для самых разнообразных экономических форм. Таким образом теория Тyган-Баpановского оказывается в действительности в комическом положении, в положении «социальной» теории, которая не объясняет, однако, никаких определенных социальных отношений; напротив того, в ее рамки, как показано, можно вставить совершенно различные социальные структуры.

Таково общее возражение против теории Туган-Барановского, — возражение, которое, конечно, не отрицает выдвигаемого этой теорией влияния обоих факторов (общественной производительности труда и классовой борьбы), но которое в то же время достаточно ясно показывает, что новая теория оказалась совершенно не в состоянии объяснить особенности капиталистического распределения⁹.

Перейдем теперь от этих общих рассуждений к более конкретной критике теории заработной платы и прибыли.

Мы уже установили, что в анализе капиталистического распределения надо прежде всего принять во внимание, что рабочая сила при капиталистическом способе производства выступает, как товар. Другими словами, «доход» рабочего реализуется посредством менового акта, объектом которого является единственный товар, имеющийся у пролетария, лишенного средств производства, — его рабочая сила.

Поэтому «участие рабочего в продукте» выступает здесь в форме цены за этот товар. Мы видели выше, что именно это обстоятельство существенно и характерно для капитализма. Отсюда и вытекает точка зрения Маркса, который рассматривает долю рабочего в ее исторической форме, в форме цены или ценности рабочей силы. Но наш критик очень строг, и марксова теория кажется ему, само собой разумеется, недостаточной, ибо она, но его мнению рассматривает проблему распределения, как общую проблему ценности, — и наталкивается на неразрешимые трудности… А именно, с точки зрения трудовой ценности, на которой стоит Маркс, нельзя объяснить явления заработной платы. Почему, если труд создает ценность, рабочий получает не весь продукт, а только его часть? Для объяснения этого неодолимо выйти за пределы общей теории ценности и ввести социальные элементы, которым трудовая ценность принципиально столь же чужда, как и теория предельной полезности¹⁰.

Г. Туган-Барановский ставит таким образом следующую дилемму: либо «теория трудовой ценности», либо «социальные элементы». Но Маркс отнюдь, не удовлетворяется общей постановкой проблемы. Поскольку он отличает рабочую силу от всех прочих товаров, постольку он говорит, об «историческом и моральном», т. е. о социальном элементе¹¹.

Таким образом, теория трудовой ценности отнюдь не вступает в конфликт с «социальными элементами» в смысле классовой борьбы; напротив того, она предполагает эти последние.

У Маркса меновой акт между капиталистом и рабочим уже рассматривается, как проявление классовых отношений.

Всякое длительное увеличение потребностей рабочего класса и вытекающее отсюда повышение ценности рабочей силы осуществляются исключительно только путем пролетарской классовой борьбы; это повышение и сопровождающие его явления протекают следующим образом: если возросшая заработная плата (результат успешной классовой борьбы) продолжается сравнительно долго, то данная рабочая сила превращается в качественно другую рабочую силу; параллельно с этим происходит и другой процесс: данная заработная плата, как цена рабочей силы, становится ценностью последней; уровень, около которого происходят дальнейшие колебания заработной платы, становится выше. Возросшая ценность рабочей силы соответствует таким образом ее возросшей квалификации¹²; поскольку предполагаются увеличенные привычные потребности, постольку рабочая сила должна обладать более высокой ценностью; но этим самым дано и качественное изменение этой рабочей силы; процесс абсолютного улучшения положения рабочего класса, стимулируемый классовой борьбой, сопровождается непрерывным развитием способности к труду.

Кроме того, мы видим, «что борьба за повышение заработной платы является только следствием предшествовавших перемен, что она есть неизбежный плод предшествовавших изменений, в массе производимых продуктов, в производительной силе, труда, в ценности труда и денег, в напряженности труда рабочего, соответствующих колебаний рыночных цен, обусловленных колебаниями спроса и предложения и различными фазами промышленного круговорота…»¹³.

Итак, мы видим, что учение Маркса не только вскрывает социальные основы капиталистического распределения (монополизацию средств производства, которая вынуждает рабочего продавать свою рабочую силу, и классовую борьбу между пролетариатом и буржуазией), но и показывает, как эта борьба находит свое выражение в форме «купли-продажи». Именно потому, что у Маркса определение ценности рабочей силы «включает в себя исторический и моральный элементы», социальная связь между доходом капиталистов и рабочих не только сохраняется, но и находит должное объяснение на основе общих условий капиталистических производственных отношений. Маркс исследует именно заработную плату, т. е. категорию капиталистического хозяйства, в то время как заработная плата в изложении Тyган-Баpановского, напротив того, может быть понята, как «доля», приходящаяся любому эксплуатируемому классу. Отсюда следует, что для объяснения заработной платы общей теории ценности недостаточно. Нужно безусловно принять во внимание все своеобразие товара «рабочая сила», которое состоит, главным образом, в том, что ценность этой рабочей силы — даже если мы отвлечемся от тех причин, которые изменяют ценность всех прочих товаров — претерпевает изменение и что это изменение — если рассмотреть вопрос с социальной стороны — обусловлено классовой борьбой пролетариата. Но если общей теории ценности оказывается недостаточно для теории заработной платы, то отсюда отнюдь не следует, что последняя не нуждается в фундаменте, покоящемся на теории ценности. Напротив того, никакая теория заработной платы как установлено выше, не может быть построена без выполнения этого условия. Но, быть может, теория заработной платы невозможна и в том случае, если принять, что рабочая сила является товаром и что ее продажа подчинена закону ценности, господствующему над всеми товарами. Туган-Барановский держится именно этого взгляда. «Попытку Маркса, — говорит он, — дать теорию заработной платы на основе трудовой теории ценности нужно признать совершенно неудавшейся»¹⁴. По мнению нашего экономиста, это обстоятельство нужно приписать тому, что «рабочая сила» совершенно не подходит под категорию товара в обычном смысле этого слова и что она поэтому отнюдь не подчинена тем законам, которые имеют силу по отношению ко всем товарам. Ее производство, прежде всего, по мнению Тyган-Баpановского, не хозяйственный процесс: «Все остальные товары представляют внешние продукты или средства хозяйственной деятельности человека, хозяйственные объекты. Рабочая сила человека, это — сам человек, т. е. не объект, а субъект хозяйства»¹⁵.

Однако тот факт, что человеческая личность в капиталистическом обществе не является «самоцелью», никак нельзя опровергнуть ламентациями. Здесь господствует «цинизм в отношениях» между капиталом и трудом; рабочая сила выступает в форме товара, как определенное средство производства, и самый процесс капиталистического производства в его движении и полном общественном масштабе точно так же является своеобразным процессом производства и воспроизводства рабочей силы, т. е. не людей как таковых, но как наемных рабочих капитала¹⁶; своеобразие этого процесса производства заключается в том, что здесь не затрачивается никакого нового живого труда, а переносится прошлый труд, овеществленный в продуктах потребления рабочих. В своем стремлении дискредитировать метод, рассматривающий заработную плату, как цену рабочей силы, Туган-Барановский по отношению к рабочей силе объявляет недействительным не только закон издержек производства, но и закон спроса и предложения, и это с его точки зрения весьма логично, так как он исходит из своей собственной посылки, что рабочая сила не есть товар. Но его теория с большим трудом может быть согласована с действительностью.

«Из этой доктрины естественно получался вывод, что рабочие союзы не могут улучшить положения рабочих классов, так как рабочие союзы бессильны увеличить национальный капитал или уменьшить предложение рабочих рук в стране»¹⁷.

Если согласиться с этим, то не может быть больше никакой речи о законе спроса и предложения. Таков вывод г. Туган-Барановского. Однако ошибка его состоит в том, что он слишком узко толкует закон спроса и предложения. Ведь истинная цель рабочих организаций в действительности состоит в том, что они в интересах рабочих стараются активно воздействовать на отношение спроса и предложения. Организация рабочих действует, как сокращение предложения рабочих рук, напротив того, дезорганизация их действует, как увеличение этого предложения.

Туган-Барановский приводит еще один аргумент в связи с изложенным выше утверждением, что рабочая сила не есть товар: «Если возрастает цена какого-либо другого средства производства, — читаем мы у него, — то капиталистический мир борется с этим путем увеличения производство соответствующего средства производства… Но если возросла заработная плата, то капиталистический мир не в силах ответить на это так, как он отвечает на возрастание цен всякого другого товара»¹⁸.

Этот «капиталистический мир», по мнению Туган-Барановского, оказывается совершенно бессильным: «Правда, повышение заработной платы могло бы побудить фабриканта ввести новые машины и, таким образом, сократить число занятых рабочих. Однако замена рабочих машинами возможна далеко не всегда, а лишь в некоторых случаях и является далеко не общим правилом»¹⁹. Таким образом г. Туган-Барановский (который упрекает Маркса, что он «упустил» социальный момент превосходства сил капиталистов) допускает, что капитал почти бессилен в его борьбе с рабочим классом; он полагает, что замена рабочих машинами возможна «лишь в некоторых случаях». Между тем эта «возможность» совершенно не представляется необычной для капиталиста²⁰. Как раз наоборот: вытеснение рабочего машиной и возникновение промышленной резервной армии, как неоспоримый факт экономической действительности, всегда имели место и имеют место и теперь. Это — процесс, необходимо связанный с капиталистическим производством; это — не случайность и не исключение, а одна из самых характерных его черт. Недаром «проблема бедности и безработицы» беспокоит даже патентованных социалистоведов, как постоянная угроза «социальному миру».

Но г. Туган вообще утверждает, что закон трудовой ценности, равно как и закон издержек производства не имеет никакого значения для рабочих.

Это утверждение одевается в форму критики (физиологического и культурного) «минимума средств существования», в том числе и теории Маркса; критикуя эту последнюю, как теорию «культурного минимума»²¹, он выступает против нее со следующим возражением. Эта теория, по его мнению, является искажением «истинных причинных соотношений», потому что «английский рабочий получает высокую плату не потому, что он ест бифштекс, а потому он ест бифштекс, что он получает высокую заработную плату… Повышение уровня жизни английского рабочего было следствием повышения его заработной платы, а не наоборот, не повышение платы явилось результатом повышения его уровня жизни… Сказать, что размер заработной платы определяется необходимыми издержками производства рабочей силы, это значит ровно ничего не сказать, так как издержки эти могут быть в высшей степени различны в зависимости от уровня жизни рабочих, определяемого, в свою очередь заработной платой. Объяснение вращается, следовательно, в кругу»²².

Объяснение Туган-Барановского, даваемое им с этой точки зрения, есть прежде всего не что иное, как «circulus vitiosus» (порочный круг). Ведь мы знаем, что уровень заработной платы, по его мнению, в противоположность всем прочим товарам, устанавливается на основе совершенно иных факторов, а именно на основе производительности общественного труда и доли рабочего класса, определяемой классовой борьбой. Но, во-первых, производительность труда сама в высшей степени зависит от высоты заработной платы, так как рост заработной платы вынуждает капиталистов улучшать технику производства и вместе с тем увеличивать производительность труда; во-вторых, степень развития классовой борьбы пролетариата зависит от состояния его потребностей. (Известно, как Лассаль жаловался на «проклятое отсутствие потребностей»). Итак, мы у Туган-Барановского находим то «движение в кругу», в котором он упрекает Маркса. Но вернемся к самой теории Маркса. Туган-Барановский упускает из вида два обстоятельства. Во-первых, что Маркс рассматривает категорию ценности рабочей силы исторически. «Самые естественные потребности, как-то: пища, одежда, топливо, жилище и т. д., различны в зависимости от различных климатических и других особенностей природы той или другой страны. С другой стороны, размер так называемого необходимых потребностей, равно как и способы их удовлетворения сами представляют продукт истории и зависят по большей части от культурного уровня страны, между прочим, и от того, при каких условиях, а, следовательно, с какими привычками и жизненными притязаниями сформировался класс свободных рабочих»²³.

Мы видим, стало быть, что «жизненные притязания» и «привычки» представляются историческим «prius'om», а уже одно это обстоятельство разрушает порочный круг.

«Отчего, — спрашивает, однако, дальше Tуган-Барановский, — культурный минимум существования в Америке выше, чем в Англии? Именно в этом и заключается весь вопрос, оставляемый названной доктриной совершенно без ответа»²⁴.

Однако, «названная доктрина» отвечает и на это: если мы хотим определить конечные причины, то явление, подлежащее объяснению, можно в последнем счете свести к ступени развития производительных сил. Но нас интересует здесь другая сторона, а именно, нам кажется необходимым поставить в связь размер ценности рабочей силы с характерными свойствами последней. Ответ тогда будет совершенно ясен и для неспециалиста: рабочая сила (точнее, ценность рабочей силы) в Америке выше, чем в Англии, потому, что американские и английские рабочие силы представляют собой две качественно различные величины; это — два различных товара, которые обладают неодинаковой потребительной ценностью и которые при их воспроизводстве требуют неодинакового количество общественно-необходимого труда. Труд, затрачиваемый американцем, представляет собой труд более сложный, и для воспроизводства его рабочей силы требуется большее количество и большее разнообразие средств потребления, так что средства воспроизводства рабочей силы в Америке достигают более высокой ценности, чем в Англии. Здесь мы подошли ко второму обстоятельству, которое упустил Туган-Барановский, а именно к связи между потребностями (а, следовательно, ценностью рабочей силы) и ступенью развития этой рабочей силы. Каким образом получилось, что рабочая сила в Америке приобрела гораздо большую ценность, чем в Европе, это — вопрос, совершенно отличный от разбираемого, — вопрос, ответ на который кроется в конкретных исторических условиях недавно заселенной колониальной страны. Эти соображения освобождают теорию «культурного минимума» от упрека, «что она отсылает от Понтия к Пилату».

Но как же объясняет сам Туган-Барановский высоту заработной платы?

Как установлено выше, величина заработной платы определяется у него 1) общественной производительностью труда и 2) долей рабочего класса в совокупном общественном продукте. Первое утверждение неоспоримо, но второе звучит несколько странно. Не следует забывать, что счет ведется в продуктах. Но если мы берем капиталистическое хозяйство в целом, на чем настаивает г. Туган-Барановский, то общественный доход выражается в сумме качественно различных продуктов. Кроме того, надо заметить, что потребление рабочих по качеству потребляемого совершенно отлично от потребления капиталистов. Схематически это можно представить следующим образом (мы для простоты оставляем в стороне «долю» средств производства).

Совокупный общественный продукт охватывает 4 куска шелка + 5 тонн ржи, из коих рабочие потребляют 4 тонны ржи, а капиталисты 4 куска шелка + 1 тонну ржи.

Теперь надо заметить, что «доля общественного дохода», которую рабочие получают, как заработную плату, представляет собой ¹/₄ или ¹/₂, ²/₃,… \(\frac{x}{n}\) этого дохода, т. е. известную дробь от совокупного общественного дохода, как некоторой единицы. Но как же выразить 4 тонны ржи, как часть целого комплекса (4 куска шелка + 5 тонн ржи). Совершенно очевидно, что это невозможно по той простой причине, что мы имеем здесь перед собой несоизмеримые, качественно различные вещи.

Итак, Туган-Барановский, — если остаться при прежнем примере, — при помощи своей остроумной теории может только установить, что рабочие получают 4 тонны ржи; но он никак не может сказать, какую «долю» совокупного продукта составляют эти 4 тонны ржи, так как 5 тонн ржи + 4 куска шелка невозможно разделить на 4 тонны ржи.

Только с меновыми ценностями мы можем производить подобные действия деления²⁵. Именно это беспомощное смешение ценности и продукта является у г-на Туган-Барановского последним словом критической мудрости — «очисткой» от Маркса.

Таким образом его формулировка теории заработной платы не дает никакого объяснения заработной платы как «доли» наемного рабочего; более того, она сводится к чистой тавтологии, к повторению вопроса другими словами. И это происходит благодаря тому новому великолепному методу, который заключается в игнорировании в политической экономии ценности.

Последовательное применение этого метода мы находим и в теории прибыли.

«Прибыль составляет нечто постороннее самому процессу производства, факт социального происхождения, связанный с определенным распределением в обществе имущества»²⁶.

Если в исследовании заработной платы оказалось, что долю рабочих нельзя рассматривать, как долю в продукте, то это еще легче заметить в анализе прибыли. Капиталист, этот, по выражению Маркса, «персонифицированный капитал», строит все свои расчеты на операциях с меновыми ценностями. Поскольку капиталистическое производство является производством ради производства (что сам Туган-Барановский особенно подчеркивает), постольку оно прежде всего представляет собой производство ценностей, и рычагом его является стремление к накоплению ценностей капитала. Понимание этого процесса накопления есть необходимая предпосылка для понимания структуры всего капиталистического общества. Поэтому, если абстрагирование от цены было абсурдом при исследовании заработной платы, то это тем более абсурд при объяснении прибыли.

Но г. Туган-Барановский отнюдь не боится этого возражения и в одной статье, помещенной в «Русской Мысли» (за 1910 г.), отвечает на него следующим образом: «Возможно это (абстрагирование от цены. Н. Б.) и необходимо (sic!) потому, что прибыль, как характерная и нормальная категория капиталистического строя, возникает не на рынке, не в сфере обмена, а за пределами рынка, в сфере отношений производства». Это утверждение Туган-Барановского звучит, правда, в высшей степени по-марксистски, но в действительности оно безусловно неправильно. В «сфере производства» прибыль возникает лишь потенциально (по Марксу в производстве образуется прибавочная ценность, которая реализуется, как прибыль, лишь в процессе обращения, следовательно, на основе рыночных отношений.

Замечательно, что Туган-Барановский приходит тут в резкое противоречие… с самим собой. Желая ограничить явления распределения от явлений обмена, он писал: «Если мы говорим о явлениях производства и обмена, то мы предполагали самый процесс; под явлениями же распределения мы понимали конечный результат этого процесса по отношению к его участникам…». Прибыль есть факт распределения; следовательно, она, по Туган-Барановскому, должна была возникнуть как результат процесса производства и обмена. Но вот Туган-Барановский хочет доказать, что «возможно и необходимо» абстрагировать от ценности, и он таким образом моментально отказывается от своего основного взгляда на распределение, как на «результат процесса», и горячо утверждает противоположное: прибыль возникает теперь не в конце, а в начале этого процесса. Это жонглирование понятиями иногда весьма удобно, но оно отнюдь не свидетельствует о теоретической ценности нового «учения о прибыли». В той же самой статье, несколько дальше, Туган-Барановский учит, что «капиталистическая прибыль может появляться в формах, совершенно не связанных с товарной ценой. Возьмем, например, натуральный заем и т. д.» (стр. 108). Далее приводится подобный же пример: фермер, который уплачивает рабочим натурой. «При чем тут теория ценности!» — восклицает Туган-Барановский. Уважаемый профессор опять забывает свое (несомненно, правильное) толкование прибыли, как «характерной и нормальной категории капиталистического хозяйства» — иначе он не мог бы говорить о займе в предметах потребления… «Но мне могут сказать, — продолжает автор, — что я предполагаю во всех этих случаях натуральное хозяйство, между тем как капиталистическое хозяйство есть хозяйство меновое. Это совершенно верно. Но верно и то, что в основе менового хозяйства лежит все же не обмен, а производство» (там же). Можно было бы прибавить сюда еще одно «но». «Верно и то, что в основе всякого мыслимого хозяйства — даже хозяйства на Марсе — лежит производство». Но здесь речь идет не об этом, а о том факте, что присвоение просто прибавочного продукта совершенно не характерно для капитализма и объяснение Туган-Барановского, вследствие этого, не дает никакого объяснения капиталистических отношений.

Итак, каким образом возникает прибыль, как приращение ценности? Анализируя критику Тюнена, даваемую Бем-Бавеpком²⁷, Туган-Барановский находит, что объяснения Тюнена вполне удовлетворительны. Его объяснение (которое согласуется с объяснением Тюнена), можно передать следующим образом: пусть количество пряжи до введения какой бы то ни было соответствующей машины равно \(A\); далее, пусть количество, присоединившееся к нему после введения машины, будет \(a\); тогда вся сумма пряжи равна \(A + a\). Если мы присоединим сюда орудия труда (в данном случае нашу машину) и обозначим их через \(в\), то мы получим для совокупного общественного продукта следующее выражение: \(A + a + b\); по мнению Туган-Барановского, общественный продукт увеличился таким образом на \(a + в\), т. е. на эту сумму увеличились общественные доходы; увеличение расходов ровно \(b\); но так как \(a + b > b\) (сумма всегда больше одного из слагаемых), то отсюда следует, что и «ценность увеличения общественного продукта, вызванная введением новых средств производства, не может не превышать ценности этих средств производства»²⁸.

«Очевидно, что прядильная машина плюс добавочное количество пряжи (производимое при помощи этой машины) представляет собой по своей ценности нечто бо́льшее, чем самая эта машина, ибо добавочное количество пряжи, во всяком случае, имеет некоторую ценность» (там же).

Но если мы рассмотрим эти выводы поближе, то мы заметим, что ценность появляется у Туган-Барановского неожиданно, как deus ex machina, как крайнее средство. Неравенство \(a + b > b\) лишь тогда очевидно, когда говорят о машине и пряже, как об определенных физических телах; здесь машина плюс некоторое количество пряжи действительно больше, чем машина без пряжи; но с точки зрения ценностных отношений приведенное выше неравенство нужно еще доказать, ибо равенство физических предметов отнюдь не является равенством их ценностей (здесь рассматриваются два различных хронологических момента, где те же самые потребительные ценности произведены при различных условиях производства; во втором случае мы имеем улучшенную технику). Г. Туган-Барановский пытается опровергнуть и это возражение.

«Конечно, — говорит он в своей статье, — если бы сравнивать ценность машин и машин плюс пряжа за разные моменты времени и предположить при этом, что ценность машин за рассматриваемое время изменилась, то ценность машин могла бы оказаться и более высокой, чем ценность суммы машин и пряжи. Но такое предположение методологически недопустимо. В тексте исследуется нормальный случай воспроизводства общественного продукта при новых технических условиях, а отнюдь не на случай колебания товарных цен»²⁹.

Этим примечанием г. Туган-Барановский совершенно отказывается от своей точки зрения, так как именно новые технические условия вызывают эти «колебания цен». Г. Струве зло замечает по этому поводу следующее: «Ни одна теория ценности, не считая явно метафизической теории трудовой ценности³⁰, не может оставлять в стороне случайные колебания цен… Это соединение слов (случайные колебания цен) — двойная бессмыслица при предположении новых технических условий, которые увеличивают количество продукта, ибо количество продукта, по основному смыслу учения о предельной полезности, существенно для оценки»³¹. Здесь г. Струве прав.

Однако, если бы правда в этом случае и была на стороне Туган-Барановского, то его положение отнюдь не было бы спасено. В самом деле, еще раньше, чем он пришел к неравенству \(a + b > b\), он должен был для вычисления увеличения «дохода» вычесть \(A\) из (\(A + a + b\)) (первая величина представляет собой общественный продукт до введения машины, а вторая — совокупный общественный продукт после введения машины). В результате вычитания он получает в качестве разности \(a + b\), что, однако, с точки зрения вычисления ценностей, само собой разумеется, неправильно, так как \(A\) в уменьшаемом (\(A + a + b\)) меньше, чем вычитаемое \(A\), ибо рост производительности труда (или, с точки зрения теории предельной полезности, увеличение количества продукта) в самом производстве пряжи уменьшил меновую ценность той же потребительной ценности \(A\). Итак, если мы даже оставим неизмененной ценность машин, то г-ну Туган-Барановскому все же не удается объяснить приращение ценности, т. е. прибыль³².

Ошибочность критики Тюнена, даваемой Бем-Баверком, Туган-Барановский объясняет тем, что Бем-Баверк рассматривает прибыль под углом зрения частного хозяйства; в современном раздробленном производстве с высокоразвитым разделением труда продукт, по мнению Туган-Барановского, отличен от затраченных средств производства. Наоборот, если мы возьмем все общественное хозяйство, совокупность всех средств производства и совокупный общественный продукт, то расходы и приходы выразятся качественно в одних и тех же, а количественно и в различных продуктах.

Но и это утверждение Туган-Барановского неправильно. Обыкновенно происходит так, что продукт — если мы предполагаем переход к новой технике — не остается качественно одним и тем же; это становится особенно ясно, когда мы берем сравнительно продолжительный промежуток времени. Кроме того, этот аргумент Туган-Барановского предполагает стационарное состояние общественных потребностей; подобного рода допущение, однако, лишено всякого основания и находится в прямом противоречии с действительностью: процесс роста капиталистического производства находит свое выражение, между прочим, и в быстром увеличении разнообразия потребительных ценностей³³.

Но последуем дальше за почтенным г. профессором.

«Поскольку, — пишет г. Туган-Барановский, — дело идет о капиталистическом производстве, прибыль представляет собой (мы охотно хотели бы знать, где прибыль существует вне капиталистического производства. Н. Б.) доход, соотносительный заработной плате. Поэтому те же объективные факторы, которые устанавливают высоту заработной платы, должны устанавливать и сумму прибыли, поступающей в распоряжение капиталистов» (стр. 439).

Мы уже выше выяснили абсурдность понятия «доля» рабочих и капиталистов и не будем больше к этому возвращаться. Но мы хотели бы здесь обратить внимание на следующий «необыкновенно важный» тезис, с которым выступил г. Туган-Барановский и которым он очень гордится.

«Прибыль и заработная плата, — пишет он на стр. 440 «Основ», — могут одновременно повыситься не только по своим абсолютным размерам, как сумма продуктов, поступающих в распоряжение капиталистического (?) и рабочего класса, но и как доли общественного продукта». (Подчеркнуто Туган-Барановским). «Для современной политической экономии, — продолжает Туган-Барановский, — которая не пошла в этом отношении дальше Рикардо, одновременное повышение долей в общественном продукте капиталистов и рабочих… должно казаться совершенной невозможностью. Но эта кажущаяся невозможность возникает лишь вследствие того, что современная наука рассматривает весь общественный продукт, как состоящий лишь из предметов потребления»³⁴.

Но в действительности, по мнению г. Туган-Барановского, имеет место следующее: общественный продукт состоит из двух частей, из коих одна распределяется между общественными классами, а другая затрачивается на воспроизводство средств производства и не достается ни одному общественному классу, как доход.

«Если мы будем помнить, говорит он, — что ценность всего совокупного общественного дохода никогда не достигает ценности всего общественного продукта, то нам будет понятна возможность одновременного возрастания и прибыли и заработной платы, как долей общественного продукта (стр. 441)… Общая сумма общественного продукта возрастает. Этот избыточный продукт соответственно увеличивает общую сумму общественного дохода, и, благодаря этому, все общественные доходы могут одновременно возрасти на счет сокращения доли средств производства (стр. 441, подчеркнуто нами. Н. Б.). Оставляя в стороне удивительно непостоянную терминологию Туган-Барановского (то продукт, то ценность), мы хотели бы привести то графическое представление, которым пользуется Туган-Барановский для пояснения своего только что изложенного тезиса. Пусть даны два круга, которые «должны изображать собой продукты одинаковой затраты общественного труда при различных условиях общественного производства».

Рост производительности труда вызывает сокращение общественных расходов на воспроизводство средств производства: зачерченная часть круга уменьшается, а белая часть соответствующим образом увеличивается. Отсюда, по Туган-Барановскому, вытекает возможность одновременного возрастания прибыли и заработной платы, как долей общественного продукта.

В этом состоит убедительная аргументация Туган-Барановского, но убедительная только на первый взгляд, ибо, по своему действительному содержанию, утверждения автора покоятся на той же самой ошибке, которая лежит в основе сделанного г. Струве «открытия» основной антиномии теории трудовой ценности»³⁵.

Г. Туган-Барановский утверждает, что количество труда, затрачиваемое на производство средств производства, падает по отношению к количеству труда, затрачиваемому на производство всего общественного продукта. В этом факте, по его мнению, находит свое выражение рост производительности труда.

Чтобы выяснить этот вопрос, воспользуемся математической формулой. Так как здесь речь идет о трудовых ценностях, то мы можем применить терминологию Маркса. Обозначим постоянный капитал (средства производства) через \(c\), переменный капитал (предметы потребления рабочих) через \(v\), и, наконец, прибавочную ценность через \(M\). Туган-Барановский утверждает тогда, что отношение \(\frac{c}{c + v + M}\) должно убывать вместе с ростом производительности труда, или иначе \(\frac{c + v + M}{c}\) должно возрастать.

Однако, нетрудно доказать как раз обратное, а именно, что величина \(\frac{c + v + M}{c}\) падает с ростом производительных сил.

Разложим для этого нашу формулу на \(\frac{c}{c}\) +\(\frac{v + M}{c}\) . Рассматривая эту сумму поближе, мы приходим к выводу, что первое слагаемое представляет собой постоянную величину, равную единице (\(\frac{c}{c} = 1\)), а второе представляет собой отношение величины живого труда к величине мертвого труда. Но процесс роста производительности труда проявляется как раз в относительном уменьшении величины живого труда благодаря тому, что на производство средств производства затрачивается относительно больше, а на непосредственное производство предметов потребления относительно меньше труда, становится возможным достигнуть огромного увеличения количества последних.

Итак, дробь \(\frac{v + M}{c}\) убывает, а если это так, то убывает и все выражение \(\frac{c + v + M}{c}\). Старая, уже многократно разъясненная ошибка — смешение продукта с его ценностью (ошибка, которую Туган-Барановский, как мы видели, возвел в принцип), привела нашего автора к ошибочному, но с помпой возвещенному открытию.

Та же самая «принципиальная» путаница привела Туган-Барановского и к блестящему завершению его теории прибыли, к тому достойному удивления выражению «прибыли на капитал», которое позволяет ему с душевным спокойствием делать сумму разнообразнейших вещей (напр., холста, пшеницы, шелка, колбасы, и т. д.) на сумму других разнородных вещей (напр., прядильных машин, каменного угля, доменных печей и т. д.). Ставя самые продукты на место их ценности в отношении друг к другу, творец новой «социальной теории распределения» необходимо должен был прийти к этой бессмыслице. Но как раз в этом и состоит его столь гордо провозглашенный новый метод, введение которого Туган-Барановский назвал «очисткой марксизма от ненаучных элементов».

Таково, следовательно, новое теоретическое «построение» г. Туган-Барановского. Заключающиеся в нем «старые» элементы заимствованы из системы Маркса и представляют собой нечто действительно ценное; напротив того, все, что наш остроумный критик обозначил как «очистку» марксизма от его ненаучных элементов», не имеет ровно никакой ценности. Стремление отделить борьбу социальных сил в процессе распределения от форм этого распределения дает повод к такого рода схемам, которые столь бессодержательны, что в них может себе найти место какая угодно форма распределения: абстрагирование от элемента ценности неминуемо ведет к высшей степени бессмысленному методу арифметических действий с разнородными предметами, результатом чего служит ряд совершенно наивных ошибок. Эти же операции с потребительными ценностями не только затемняют понимание особых специфических форм присущего капитализму присвоения прибавочного продукта: они делают неразрешимыми и вопросы о происхождении прибыли, о накоплении капитала и о движении капиталистического общества в целом.

В этом заключается поистине плачевный результат новой теории. Но г. Туган-Барановский выдвигает практическую ценность своей теории. Однако, хотя его теория и содержит изрядный «гран этики», но она ничего не дает для практики борющегося пролетариата.

Примечания

---

1. «Neue Zelt», 1913/14. В. I. Статья называется по-немецки «Eine Oekonomie ohne Wert» непередаваемая игра слов, («Политическая экономия без ценности» и в то же время «Ничего не стоящая политическая экономия»). ↩

2. Изд. Berlin, Julius Springer. Русское изд. «Социальная теория распределения», СПБ. 1914. ↩

3. См. «Начала политической экономии», предисловие. ↩

4. Замечательно, что уже в русской литературе возникло течение, которое объявляет конституирование теории распределения вообще невозможным. Подобного рода мнение отстаивает г. Струве. К нему примыкает г. Шапошников (см. его «Теорию ценности и распределения», Москва, 1912, стр. 11); тот же самый научный скептицизм мы находим у Булгакова («Философия хозяйства», стр. 289). ↩

5. Характерные признаки такого общественного хозяйства, которое состоит из индивидуальных хозяйств, изложены очень хорошо у Родбертуса. ↩

6. См. «К критике некоторых основных проблем и положений политической экономии», «Жизнь», 1900 г., III и IV. ↩

7. Это превосходно изложено Марксом в главе о «товарном фетишизме». ↩

8. «В отношении между капиталистом и наемным рабочим денежное отношение, отношение покупателя и продавца, становится отношением имманентно присущим самому производству. Но это отношение в основе своей зиждется на общественном характере производства, а не способа обмена; последний, напротив, вытекает из первого». («Капитал», т. II. Москва, 1919 г., стр. 93).

   ↩

9. Рыбак рыбака видит издалека. Один из новейших немецких «критиков» марксизма, творец своей «собственной» теории либерального социализма, Фр. Оппенгеймер, в такой же мере, как и его русский «товарищ по борьбе», не способен понять, что капитализм является особой формой товарного производства и что для его понимания необходим анализ категорий товарного производства. См. его книгу «Soziale Frage und Sozialismus» с подзаголовком «Eine kritische Auseinandersetzung mit der marxistischen Theorie». Особенно интересна в этом отношении глава «Робинзон — капиталист». ↩

10. Туган-Барановский. «Основы политической экономии». 2-е издание, стр. 354. ↩

11. «В противоположность другим товарам, определение ценности рабочей силы включает в себя моральный и исторический элементы («Капитал», т. I, стр. 135, русск. перевод) …«исторический или социальный элемент, обусловливающий ценность труда»… («Заработная плата, цена и прибыль», русск. перевод в издании Львовича, стр. 59). ↩

12. Этого обстоятельства не следует упускать из вида при рассмотрении вопроса о безработице. Иначе связь между трудовой теорией ценности в применении к проблеме рабочей силы и учением о классовой борьбе не найдет достаточного объяснения. ↩

13. «Заработная плата, цена и прибыль», русск. перевод, стр. 58. ↩

14. Туган-Барановский. «Основы политической экономии», 2-е изд. стр. 354. ↩

15. Туган-Барановский. «Основы политической экономии». Изд. 1917 г., стр. 380. ↩

16. «Итак, с общественной точки зрения класс рабочих — даже вне непосредственного процесса труда — является такой же принадлежностью капитала, как и мертвый рабочий инструмент» («Капитал», т. I, стр. 535). ↩

17. Туган-Барановский. «Основы политической экономии». Изд. 1917 г., стр. 386. ↩

18. Туган-Барановский. «Основы», I изд., стр. 547—548. ↩

19. Туган-Барановский. «Основы», I изд., стр. 547—548. ↩

20. См. рецензию Н. Шапошникова на книгу Туган-Барановского в «Критическом обозрении» за сентябрь 1909 г., стр. 52. ↩

21. Здесь уместно заметить следующее. Изложив так называемый «железный закон заработной платы», г. Туган-Барановский непосредственно за этим говорит: «Что касается Маркса, то не подлежит сомнению, что он также стоял на почве учения о минимуме средств существования». Таким образом создается впечатление, что Маркс был сторонником пресловутого «закона». Однако Маркс сумел оценить теоретическую ценность этого закона. ↩

22. Туган-Барановский. «Основы», I изд., стр. 362. ↩

23. Карл Маркс. «Капитал», т. I, стр. 135, русск. перевод. ↩

24. Туган-Барановский, l, с., стр. 361. ↩

25. По той же причине следует признать несостоятельными приведенные Туган-Барановским примеры, которые должны служить доказательством пропорциональной зависимости между производительностью труда и высотой заработной платы. Ведь обе эти величины выражены у него в деньгах: мы узнаем, например, что средний годовой заработок фабричного рабочего в Америке за пятидесятилетний период (от 1850 г. до 1900 г.; возрос с 1 200 крон до 2 125 крон, в то время как «ценность» годового продукта, приходящегося на одну рабочую силу, увеличилась с 5 162,50 до 11 885 крон. Выводить отсюда заключение, что «возросла как заработная плата, так и производительность труда, причем, однако, производительность труда возросла больше», непозволительно, если понимать под заработной платой реальную заработную плату. Ибо, во-первых, по увеличению денежной заработной платы нельзя заключать о пропорциональном или каком бы то ни было другом возрастании реальной заработной платы, а, во-вторых, на основании одной только ценности продукта ничего нельзя утверждать о производительности труда. Мы здесь опять имеем ребяческое смешение ценности и продукта. ↩

26. Туган-Барановский. Цит. соч., 1917 г., стр. 447. ↩

27. Бем-Баверк. «Капитал и прибыль» ↩

28. Туган-Барановский. «Основы», стр. 425. ↩

29. «Социальная теория распределения», «Русская Мысль» за 1910 г., стр. 112. Примечание. ↩

30. Мы не будем здесь останавливаться на том глубокомыслии, которое выступает у самого г-на Струве в его «критике» теории трудовой ценности. Мы еще дальше увидим пример этого глубокомыслия. ↩

31. Струве. «Теория распределения Туган-Барановского», «Русская Мысль», 1911 г., т. I. ↩

32. Во втором издании своих «Основ» г. Туган-Барановский делает еще одну попытку оправдать свою точку зрения. «Это возражение», — пишет он, — «основано на следующем недоразумении. Я рассматриваю нормальный процесс общественного воспроизводства при новых технических условиях. При переходе от производства при старых технических условиях к производству в новых технических условиях происходит умножение продукта. Но затем… никакого дальнейшего умножения продуктов… я предполагать не должен. Я и беру один из последующих оборотов общественного капитала. В статье прихода имеется \(a+b\); в статье расхода — лишь \(b\). Из какой бы теории ценности ни исходить… мы должны признать ценность единицы продукта в данном случае неизменной». «Весьма возможно, — меланхолически добавляет г. Туган-Барановский, — что это объяснение так же не удовлетворит моих критиков. Но ничего не поделаешь. Ведь самые очевидные истины могут наталкиваться на непонимание» (стр. 425, примечание). Все сказанное выше было бы совершенно правильно, если бы г. Туган-Барановский действительно сравнивал обороты капитала после введения машин. Но тогда не было никакого излишка в «доходах». Разница \(a+b\) ведь получается после вычитания \(A\) из \((A+a+b)\), т. е. путем сравнения двух оборотов, из коих один имел место до, а другой после введения машин. Это, нам кажется, достаточно ясно. ↩

33. Против этого можно сделать и общее возражение. Даже если бы г-ну Туган-Барановскому удалось доказать увеличение ценности для всего общественного хозяйства (что ему, однако, не удалось), то проблему все же нельзя было бы считать решенной. Не всегда можно смотреть на «целое», как совершенно правильно говорит Бем-Баверк, возражая Тюнену, ведь надо же объяснить и факт индивидуальной прибыли. Факт индивидуальной нормы прибыли (Zinsfuss) самим Туган-Барановским не оспаривается. Но у него нет никакого места между приростом общественной ценности и приростом ценности индивидуального капиталиста: вследствие этого факт индивидуальной прибыли вообще не находит объяснения. ↩

34. При чтении последних слов можно подумать, что второй том «Капитала» еще не был напечатан в 1912 году, когда вышли «Основы» Туган-Барановского. ↩

35. Мы передаем здесь формулировку самого Струве; анализируя закон падения нормы прибыли \(\frac{M}{c + v}\) , г. Струве устанавливает следующие «антиномии»: I. Свободный продукт или чистый доход общества, величина которого является мерой производительности общественного труда, растет прогрессивно по отношению к совокупному общественному капиталу. 2. Падение нормы прибыли обусловливается прогрессивным возрастанием постоянного капитала, т. е. тем фактом, который образует технико-экономическую основу возрастания производительности труда («Жизнь», февраль 1900 г.). Назвав эту «антиномию» «абсурдом», г. Струве лишь обнаружил абсурдность своего собственного суждения. Он просто смешивает потребительную ценность с меновой. \(M\) (прибавочная ценность) падает по отношению к \(c+v\), как меновая ценность, но как потребительная ценность она растет с необыкновенной быстротой.

    Во всяком случае, когда мы говорим о потребительных ценностях, то нет уж больше никакой речи о дроби \(\frac{М}{с + v}\), но рост производительных сил и падение нормы прибыли все же не находятся ни в каком противоречии друг к другу. ↩