Булгаков С. Что такое трудовая ценность

Сборник правовдение и общественных знаний. Труды юридического общества, состоящего при императорском Московском университете и его статистического отделения, т. VI, 1896, с. 221 — 258

(Prof. Dr. Werner Sombart. Zur Kritik der ökonomischen Systems von Karl Marx. Arch. f. soc. Gesetzg. and Stat., VII B. 1894, IV)¹

[# 221] Ha долю редкого научного произведение выпадают столь разноречивые суждение научной критики, какие встретил недавно вышедший III том Капитала Маркса. Haряду с хвалебными отзывами (какова, напр., заметка Шмидта в Socialpolitisches Centralblatt), по которым в III томе Маркс блистательно завершил свою систему, встречаются и такие (как Лориа в Nnova Antologia), которые объявляют этот том крахом всей научной системы Капитала²). Совершенно особое место в критической литературе о III томе занимает статья проф. Зомбарта, представляющая, по нашему мнению, самое замечательное и, без сомнения, самое оригинальное из всего, что пока написано об этом предмете. Зомбарт делает попытку дать совершенно новое истолкование понятию ценности и прибавочной ценности Маркса и этим истолкованием уничтожить ту несогласованность, которая представляется на первый взгляд между соответствующими учениями I-го и III-го томов Капитала. Изложению и критике этой интересной попытки и посвящена настоящая статья.

I

[# 222] Читатели III-го тома Капитала знают, как разрешен там знаменитый вопрос о равенстве прибыли. Сущность этого решение (до подробностей нам пока нет дела) сводится к тому, что товары вымениваются не по трудовой стоимости, а по особому масштабу, ценам производства (Productionspreis). Это решение вызовет, по словам Зомбарта, в большинстве читателей то̀ же, что вызывали когда-то ответы кандидата Jobses’a пред лицом высокой экзаменационной комиссии: общее покачивание головой. Одни, видевшие уже в учении о ценности I-го тома замаскированную теорию издержек производства, найдут в III томе лишь подтверждение своих воззрений. Другие не признают теперешнего решение «загадки Сфинкса» за решение: узел разрублен, но не развязан. Но есть и такие, которые в учении III тома увидят нечто само собой понятное: для них никогда и не существовала загадка, столь занимавшая большинство последователей трудовой теории. Откуда же такое различие мнений? Оно коренится, по мнению Зомбарта, в различном толковании понятия ценности и прибавочной ценности у Маркса. В неясности, существующей относительно этих понятий до сих пор, лежит и причина пресловутой «загадочности». Поэтому мы можем приобрести надлежащую точку зрение на учение III тома, лишь ответив на основной вопрос: «какое значение имеет ценность (Werth) в экономической системе Маркса?» (573).

Чтобы соблюсти точность в передаче абстрактного и не всегда ясного изложение Зомбарта, постараемся передать его мысли возможно ближе к подлиннику. Сначала Зомбарт характеризует ценность следующими, чисто отрицательными чертами: «ценность не проявляется в меновом отношении (Austauschverhältniss) капиталистически производимых товаров. Она не есть также пункт, около которого колеблются рыночные цены, или центр, к которому они тяготеют: ценностям не соответствуют даже и средние цены (573). Далее: «ценность не существует (lebt nicht) и в сознании капиталистических производителей: она не руководит даже расчётом (Calcül) капиталиста. Еще незначительнее ее роль, как фактора распределения в разделе общественного годового продукта. Она вовсе не составляет факта сознание (Bewusstseins- thatsache) продавцов и покупателей товаров. Словом, она не [# 223] составляет «условия хозяйственной деятельности» (по удачному выражению Герлаха)» (ib.). Если так, то где же существует ценность и что она такое? Она существует в мышлении (Denken) теоретика-экономиста, она есть «не эмпирический, но мыслительный (gedankliche) факт» (574). Точнее, «понятие ценности есть вспомогательное средство нашего мышления, которым мы пользуемся, чтобы сделать себе понятными феномены хозяйственной жизни, это факт логический» (ib.)³.

«Благодаря представлению о ценности (Werthvorstellung) становится возможным, что товары, различные качественно, как предметы потребления, являются для нас определенными количественно. Этот постулат я выполняю, принимая сыр, мыло, ваксу исключительно продуктами (Nur-Producte) абстрактного человеческого труда и сравнивая их только с количественной стороны», т. е. как воплощение труда, измеряемого рабочим временем.

Но в то же время меновой закон играет роль естественного закона, находящего объективное осуществление в обмене товаров, как это признает и Зомбарт. Отсюда возникает вопрос: не стоит ли в противоречии определение ценности, как логической категории, с пониманием менового закона, как естественного закона, который господствует (beherrscht) над движением цен? Дальнейший анализ понятия ценности обнаруживает, что такого противоречия не существует. Дело в следующем. Делая товары количественно соизмеримыми, какой признак полагаем мы в основу этой соизмеримости? Не общее ли товарам, как физическим телам, свойство тяжести? Нет, мы кладем в основу этой соизмеримости тот признак, что блага эти суть продукты человеческого труда. «Далеко не безразлично, что в наше представление о ценности мы влагаем именно это содержание; ведь тем самым мы констатируем, что мы рассматриваем товары, как продукты общественного труда, а это составляет их самый выдающийся экономический объективный признак (die ökonomisch objectiv relevanteste Thatsache in ihnen).

Хозяйственное бытие (Dasein) человека, его материальная культура обусловлена тем количеством хозяйственных благ, которыми он может располагать в данный период времени, а это количество в свою очередь (при равных прочих обстоя[# 224]тельствах и при равных естественных условиях производства) зависит от производительной силы общественного труда. Эта сила составляет сама по себе лишь технический факт и определима качественно и количественно: она обнаруживается в том, что определенного вида конкретный, индивидуальный труд может в данное время произвести известное количество качественно определенных благ, (напр. сапожник в день может изготовить две пары сапог, портной один сюртук и т. п.) «Посредством же представления о ценности я погашаю качественное различие в производительном труде. Мысля товары только, как воплощение безразличного, абстрактного общественного труда, я тем самым техническому понятию производительности труда придаю (kleide) адекватную экономическую форму и этим делаю его доступным экономическому мышлению». С этой точки зрения сапоги, сюртук и т. п. перестают быть продуктами определенного труда портного, сапожника, а являются представителями абстрактного труда, лишенного всякого качества и сведенного к простой затрате нервной и мускульной силы. «Понятие ценности у Маркса в материальном смысле (in materieller Bestimmtheit) есть ничто иное, как экономическое выражение производительной силы общественного труда как основы хозяйственного бытия (576).

Если таково понятие ценности, то в чем же состоит меновой закон? Формальное определение последнего таково: ценность управляет в последней инстанции всеми хозяйственными явлениями (Vorgänge). Подставляя в это формальное определение данное уже определение ценности в материальном смысле, находим: «ценность есть специфическая историческая форма, в которой выражается (sich bestimmend durchsetzt) производительная сила общественного труда, управляющая в последней инстанции всеми хозяйственными явлениями» (577). Тогда только и можно правильно понять систему Маркса, — добавляет Зомбарт, — если помнить, что «в центре ее стоит понятие производительности труда, находящее свое экономическое выражение в понятии ценности».

Таким образом, в найденном определении примиряется противоречие между первоначальным (формальным) и последующим (материальным) определением ценности. Понятие ценности прежде всего есть вспомогательное средство нашего мышления. Но так как содержанием этого понятия берется первостепенной важности объективный факт — производительная сила общественного труда, «меновой закон становится законом, [# 225] фактически господствующим в народном хозяйстве, или, точнее, ее регулирующим принципом». Значение теории ценности Маркса нужно искать таким образом в том, что она нашла для технического факта производительности труда адекватное экономическое выражение.

Истолковав так закон ценности, мы без труда можем понять и сущность прибавочной стоимости. Для этого необходимо стать на общественно хозяйственную точку зрения и исходным пунктом взять общественное рабочее время. Оно выражается в определенном количестве продуктов, представляющем известную ценность. «Прибавочная ценность в формальном смысле есть ценность того количества продуктов, которое составляет излишек сверх определенного каким-либо образом количества их: овеществление общественного прибавочного труда». В этом смысле прибавочная ценность мыслима при всякой общественной организации. Особенность капиталистической организации состоит в том, что определенное количество труда освояется капиталом. Эта освоенная капиталом сумма общественного труда и есть прибавочная ценность в капиталистическом смысле. Определима ли количественно эта сумма? Да, определима: это весь излишек труда сверх того, который необходим для содержание и воспроизводства рабочей силы. Но как точнее определить это количество «необходимого» труда? Для этого нужно определить понятие производительного работника и его плату⁴.

Итак, какой же труд производителен? Труд тех, кто создает ценность, т. е. кто производит потребительные стоимости в количестве, необходимом для существование общества в данный момент, независимо от исторической формы (напр. капиталистической) его организации. Все лица, занятые собственно в процессе труда, от руководителя предприятия до последнего рабочего, лица, занятые сбережением, транспортировкой и т. п., составляют производительных работников, создающих ценность. Лица же, существование которых обусловлено историческим характером производства, как напр. агенты обращения, рантье, капиталисты, государственные функционеры (врачи, чиновники и т. п.), составляют класс непроизводительный.

Теперь возвратимся к исходному пункту рассуждения: мы [# 226] вышли из проблематического отношения теории ценности и прибавочной стоимости к теории издержек производства и прибыли и сказали, что отношение это теряет свой «загадочный» характер при правильном понимании учения Маркса о ценности и прибавочной стоимости. Эта «загадочность», по мнению Зомбарта, устранена предшествующими рассуждениями. Именно, выяснилось прежде всего, что с формальной стороны издержки производства не имеют ничего общего с ценностью, как прибыль с прибавочной стоимостью. В понятиях ценности и прибавочной стоимости констатируются и становятся доступны нашему мышлению общественные факты; издержки же производства и прибыль суть эмпирические факты индивидуальной, частной промышленной жизни. «Это суть отношение расчета («Kalcülationsverhältnisse) конкретных агентов производства» (581).

Заметим, что в выражении издержки производства Зомбарт объединяет два совершенно различных понятия: во-1-х, определение стоимости по затратам капитала на производство, причем прибыль является пропорционально этим затратам наградой капиталиста за воздержание; такова эта теория в руках Милля, Кэрнса и др. Все дело, значит, сводится здесь, действительно, к «отношениям расчета» агентов производства. Эта точка зрения индивидуальная и субъективная.

Во-2-х, сюда же относит Зомбарт и определение ценности по затрате общественно-необходимого труда на производство товара, по издержкам труда на производство. Такова, в наших глазах, теория ценности Рикардо и Маркса. Здесь в основу ценности кладется объективный принцип общественного характера, почему и точка зрения эта является объективной и общественной.

Таким образом, Зомбарт отрицает не только связь ценности с издержками производства в обычном значении этого термина, но и связь ее с затратой общественно-необходимого труда на производство каждого отдельного товара, издержками общественно-необходимого рабочего времени. Здесь мы отмечаем это лишь по связи изложения, подробнее же этот вопрос будет рассмотрен в дальнейшем.

Само собой ясно, продолжает Зомбарт, что прибыль каждого отдельного капиталиста не стоит ни в каком отношении к производимой им прибавочной стоимости. Подобное воззрение было бы просто абсурдом. Зомбарт идет так далеко в отрицании формальной связи между прибылью и прибавочной стоимостью, что го[# 227]ворит: «гипотеза, которую, по-видимому, Маркс делает в X гл. III тома (гипотеза, по которой различные нормы прибыли выравниваются в среднюю посредством конкуренции; в этой гипотезе и заключается решение «загадки»!) не только излишня, бесполезна для экономической системы Маркса, наоборот, ее отсутствие составило бы украшающий недостаток (Schönheitsfehler) системы. Чтобы достигнуть средней нормы прибыли, теоретически нужно, конечно, принять за исходный пункт различные прибыли отдельных капиталов, но не эмпирически. Выравнивание различных норм прибыли капиталов различного органического состава⁵ в среднюю норму есть мыслительная операция (Denkoperation), но не факт действительной жизни» (586). Тем не менее теория ценности и прибавочной стоимости имеет не декоративный только характер. Она служит двойную службу: 1) она есть необходимый реквизит, чтобы сделать доступными нашему уму хозяйственные явления; 2) она регулирует и определяет факты хозяйственной жизни, через нее Маркс вводит закономерность в эту последнюю. Поэтому в материальном смысле существует весьма значительная зависимость между ценами производства и ценностями, прибылью и прибавочной стоимостью. Цены в последней инстанции регулируются общественно-необходимым рабочим временем; прибыли также регулируются отношением прибавочного времени к необходимому: совокупная прибыль равна совокупной прибавочной стоимости. Воспроизводить эту зависимость не входит в план статьи Зомбарта, ибо, как говорит он, для этого нужно повторить содержание Капитала.

В дальнейшем Зомбарт выражает сомнения, которые возбуждают в нем некоторые места III тома, плохо согласуемые с развитой точкой зрения, но на них, по связи изложения, мы остановимся лишь во второй половине этой статьи.

Мы передали почти в дословном переводе рассуждение Зомбарта, и не наша вина, если в них представляются неясности и скачки. Обратимся к критике ихъ.

II

[# 228] Концепция Зомбарта характеризуется столько же отрицательными, сколько и положительными чертами, и отрицательная характеристика, пожалуй, даже более существенна, нежели положительная. По мнению Зомбарта (нигде, правда, прямо не высказанному, но красной нитью проходящему через всю его аргументацию), меновой закон — вопреки обычному его пониманию — не есть правило обмена товаров, а нечто совсем иное. Если поколебать это предположение, то сами собой падают и его собственные построения. В дальнейшем мы и попытаемся идти именно этим путем: мы ставим себе задачей показать, что с точки зрения Маркса немыслимо иное понимание менового закона, как правила обмена, и, следовательно, построение Зомбарта ошибочно в самом корне. Чтобы яснее показать несоответствие толкование Зомбарта с учением о ценности Маркса, нам придется напомнить некоторые черты этого учения, и мы заранее извиняемся перед читателем, если нам придется повторять общеизвестную теорию⁶.

Богатство капиталистического общества представляется в виде массы товаров. Товар, прежде всего, есть предмет внешнего мира, способный удовлетворять нашим потребностям, или потребительная ценность. При господстве товарного производства предметы, нужные для удовлетворение человеческих потребностей, изготовляются отдельными, независимыми производителями и, как правило, изготовляются не для собственного потребления, но для потребление других лиц, иными словами, имеют не индивидуальное, а общественное назначение. В том факте, что каждый производитель изготовляет продукты только данного вида, проявляется общественное разделение труда; в том факте, что продукты эти изготовляются для сбыта и общественная потребность удовлетворяется усилиями индивидуальных производителей, сказывается особенность исторической эпохи — капиталистического (или вообще товарного) производства. Раз предметы общественного потребления изготовлены в нужном количестве, чтобы выполнить свое назначение, т. е. попасть в сферу потребления, им необходимо совершить известную метаморфозу — быть выменянными друг на друга. Лишь таким путем каж[# 229]дый отдельный производитель отдает продукты своего труда, ненужные для собственного потребления, но нужные для потребление других, и, наоборот, получает продукты, ненужные для других, но нужные для себя. Путем такого обмена совершается удовлетворение общественных потребностей при товарном производстве, и он есть альфа и омега удовлетворение потребностей общества товаропроизводителей.

Итак, производители меняются своими товарами: сапоги вымениваются на пудру, книги на хлеб, шелк на сахар и т. д. В пестрой веренице обмениваемых товаров нет ничего общего, кроме, пожалуй, того, что все они суть полезные, т. е. способные удовлетворять человеческим потребностям предметы. На этой струне и разигрывает свои мелодии так наз. австрийская школа (Grenznutzler’ов, по выражению Зомбарта). Однако, если не углубляться в дебри психологии и объективной закономерности обменов не опирать на случайное настроение меняющихся субъектов, нужно искать объективного⁷ принципа, регулирующего эти обмены. Нужно признать в товарах какую-нибудь объективно-существующую общую сущность. Такой сущностью является человеческий труд. «Как ценности, все товары суть лишь определенные количества застывшего в них труда» (Das Kapital, В. I, 3-te Ausg. По этому изданию сделаны и все последующие цитаты). «Как кристаллы этой общей им субстанции, товары суть ценности» (ib.). Но и человеческий труд не так-то легко взять за общий всем товарам признак, за общую им субстанцию. Что, в самом деле, общего между трудом инженера и кочегара, наборщика и рудокопа? А. Смит свернул в сторону с правильного пути пред этой трудностью и начал определять труд, как сумму тягостей и неприятностей, принимаемых ради получение продукта. Этим он широко распахнул двери субъективистам — Grenznutzler’ам. Рикардо и Родбертус прошли мимо опасного места, не заметив его. Вопрос был сознательно поставлен и разрешен только Марксом. Во всяком человеческом труде, какого бы вида он ни был, есть общее свойство: его физиологическая сущность; всякий труд сводится к трате нервной и мускульной силы. Это и составляет общую всем товарам [# 230] субстанцию ценности⁸. В полезном труде определенного вида, как, напр., пряжа, шитье и т. п., абстрагируются все признаки, составляющие его свойства, как работы данного вида; из конкретного труда получается абстрактный труд, простая трата рабочей силы⁹. Итак, как ценности, товары суть «вещи равной субстанции¹⁰, объективные выражение однородного труда» (D. K., 10). Но различные товары вымениваются один на другой в различных пропорциях. Чем же определяются эти изменяющиеся пропорции? Если субстанцию ценности составляет абстрактный человеческий труд, трата рабочей силы, то различные количества этой траты создадут, очевидно, и различные ценности. А количество траты, ceteris paribus, всего удобнее измеряется продолжительностью процесса труда, т. е. рабочим временем. Поэтому «ценность одного товара так относится к ценности другого, как рабочее время, необходимое для производства первого, относится к рабочему времени, необходимому для производства второго». (D. K., ib.).

Итак, «если относительно потребительной стоимости труд, заключенный в товаре, имеет значение только с качественной стороны, относительно величины стоимости труд этот, раз он сведен к человеческому труду без всякого дальнейшого содержания, имеет значение только с количественной стороны. Там дело идет относительно свойств и сущности (um Wie und Was) труда, здесь — относительно его количества (um ihr Wie Viel), его продолжительности. Так как величина стоимости товара представляет лишь количество заключенного в нем труда, товары в известной пропорции должны представлять всегда равные ценности» (ib., р. 12).

Теперь, когда мы знаем субстанцию и меру ценности, для нас ясна и связь между ними. Это не случайная, не произ[# 231]вольно выбранная связь, нет, это различные стороны одного и того же факта, или один и тот же факт, рассматриваемый под различными углами зрения: со стороны его качества и со стороны его количества.

Для определение субстанции и величины ценности мы предполагали, что товары поставлены уже в отношение мены. Это предположение необходимо было нам, чтобы определить общую сущность, заключающуюся в обмениваемых товарах, и пропорции, в которых эти товары обмениваются между собою. Мы принимали таким образом форму товара, или отношение мены, за что то само собою разумеющееся, как бы за натуральную форму, которую имеют полезные продукты человеческого труда. Такое предположение было сделано в методологических видах, ибо без него никакие усилия абстракции не открыли бы в продукте полезного труда ценности. «Можно отдельный товар вертеть, как угодно, он остается непонятным, как носитель ценности (Werthding). Но если мы вспомним, что товары обладают стоимостью лишь настолько, насколько они суть выражение одной и той же общественной единицы, — человеческого труда, что их стоимость, следовательно, чисто-общественного происхождения, то становится само собой понятным, что она может проявляться только в общественном отношении товара к товару. Фактически мы вышли из меновой ценности или менового отношение товаров, чтобы напасть на след скрытой здесь ценности их. Теперь мы должны возвратиться к этой форме проявление ценности». (D. K., р. 14—15). Мы остановимся в интересах краткости на простой относительной форме ценности [х тов. А = у тов. В и наоборот], содержащей в себе, хотя и в неразвитом виде, все основные определение ценности¹¹.

Когда мы говорим, что, как ценности, товары суть овеществление человеческого труда, это утверждение основывается лишь на абстракции; товар сам в себе не может выразить своей ценности; он есть лишь известный предмет потребления. Если же мы говорим, что холст = сюртуку, ценность холста получает предметную форму существования, отличную [# 232] от своей собственной, выражается в потребительной форме сюртука. Холст впервые становится меновой ценностью. Приравнивая ценность холста ценности сюртука, мы представляем холст предметом одной и той же общественной субстанции, как и сюртук, — человеческого труда: труд, заключенный в холсте, приравнивается труду, заключенному в сюртуке. При этом конкретный труд портного приравнивается конкретному труду ткача, следовательно, отвлекается конкретная форма обоих видов труда, и остается только их абстрактная сущность — трата рабочей силы. Далее, лишь известное количество холста приравнивается известному числу сюртуков; изменяется первое количество, изменяется и второе. Таким образом здесь ценность является определенной и с количественной стороны. Итак, «простая форма ценности товара заключается в его отношении, как ценности, к другому товару, или в отношении обмена с ним. Ценность товара А выражена качественно через непосредственную вымениваемость товара В на товар А. Она выражена количественно через вымениваемость лишь определенного количества товара А на товар В. Другими словами: ценность товара нашла самостоятельное выражение через свое представление, как «меновой ценности». Товар есть предмет потребление и «ценность». Он представляется в этой своей двойственности, как только получает собственную, отличную от своей природной формы, форму меновой ценности, и он не обладает этой формой, рассматриваемой в отдельности (isolirt), а всегда в отношении ценности, или меновом отношении к другому, отличному от него товару» (ib., 28).

Таким образом, продукт известного труда, раньше лишь мыслимый, как ценность, фактически становится ею только в меновом отношении, или в форме товара, в форме ценности. В то же время «форма ценности есть самая абстрактная и самая общая форма буржуазного способа производства, который исторически характеризуется ею, как особый вид общественного производства» (ib., р. 50, Note 32). Итак, в чем заключается сущность товара, или, как выражается Маркс, мистическое его свойство? Очевидно не в его потребительной стоимости, потому что ни в удовлетворении человеческих потребностей, ни в приведении материи в форму, в которой она способна удовлетворять нашим потребностям, нет ничего, характеризующего товар, как таковой: это свойственно всем временам и всем способам производства. Столь же мало таинственная сущность товара связана и с содержанием опре[# 233]деление ценности. «Ибо, во-1-х, как ни различен может быть труд, или производительная деятельность, но то, что он составляет функцию человеческого организма есть простая физиологическая истина, а всякая такая функция, каково бы ни было ее содержание и форма, сводится к трате мозга, нервов, мускулов, органов чувства и т. д. Во-2-х, что касается определения величины стоимости, продолжительности этой затраты или количества труда, то это количество представляет осязательные различия от качества труда. Во все времена человека должно было интересовать рабочее время, которое затрачивается на производство средств к жизни. Наконец, раз люди работают каким бы то ни было способом друг для друга, их труд получает и общественную форму. Откуда же возникает загадочный характер продукта труда, как только он принимает форму товара? Очевидно из самой этой формы: равенство человеческого труда получает форму равной ценности продуктов труда, определение затраты человеческой силы ее продолжительностью получает форму величины ценности продуктов труда, наконец, отношение производителей... получают форму общественного отношения продуктов труда» (ib., р. 40—41. Курсив наш). Та же мысль в другом месте поясняется параллелью между товарным производством и нетоварным. Основные определения ценности — труд, как ее субстанция, рабочее время, как ее мера, можно найти и у Робинзона на его острове, и в средневековом поместном хозяйстве, и в древнеиндийской общине, и в общине свободно ассоциированных производителей. Но нигде продукты полезного труда не становятся товарами, ибо нигде не принимают формы ценности. А это в свою очередь зависит от того, что общественные потребности удовлетворяются частными производителями; эти же последние вступают в общественные отношение только окольным путем, путем общественного отношение их продуктов.

Возникает и поддерживается подобный порядок вещей, конечно, не актом сознательной воли отдельных производителей; он есть равнодействующая стремлений и поступков каждого члена общества, преследующего свои индивидуальные цели и интересы¹². Поэтому, «формы, которые делают продукты труда товарами и, следовательно, предполагают товарное обращение, обладают уже прочностью естественных форм обще[# 234]ственной жизни, раньше чем люди пытаются отдать себе отчет не относительно исторического характера этих форм, которые представляются им неизменными, но об их содержании» (ib., р. 44—45). Практически интересует каждого производителя прежде всего лишь то, сколько он получит за свой товар продуктов труда других. «Поэтому, фактически характер продуктов труда, как ценностей, утверждается через их осуществление, как величин ценности» (44). Точно также и в науке анализируется только субстанция и величина ценности; форма же ценности предполагается естественной формой, не подлежащей дальнейшему анализу. Вот почему классическая экономия, равно как и все дальнейшие экономисты совершенно игнорировали форму стоимости¹³.

Формы, проистекающие из товарного обращения, образуют категории политической экономии. «Это суть общественно обязательные (gültige), следовательно объективные формы мысли для отношений производства этого исторически определенного общественного способа производства, именно товарного» (45).

Надеемся, мы достаточно выяснили теперь характер товара и меновой стоимости у Маркса. Продукт полезного человеческого труда становится меновой ценностью, или товаром только в форме ценности и через ее посредство. Другими словами, меновая ценность одного товара мыслима и существует только в отношении к другому товару, и с этим отношением связаны все основные определения ценности. Эта логическая категория соответствует тому историческому порядку вещей, при котором общественное отношение производителей выражается общественным отношением их продуктов; труд частного производителя, направленный на общественные цели, становится действительно общественным лишь через посредство приравнивания его труду других производителей в отношении ценности товаров¹⁴.

[# 235] Теперь нам не трудно ответить на вопрос, ради которого мы предпринимали этот экскурс в область теории Маркса: есть ли закон ценности правило, регулирующее обмены, или что либо иное? На это может быть только один ответ, — основное определение, выяснению которого и посвящен весь анализ ценности: «меновая ценность является, прежде всего, количественным отношением или пропорцией, в которой потребительные стоимости одного рода вымениваются на потребительные стоимости другого рода — отношением, изменяющимся в различные времена и в различных местах. Меновая стоимость представляется, таким образом, чем-то случайным и вполне относительным, а следовательно, имманентная или присущая товару меновая стоимость (valeur intrinsfeque) есть contradictio in adjecto» (ib., p. 3).

Понятие ценности у Маркса вполне совпадает и покрывается понятием издержек производства во втором из двух значений, которые имеет это слово у Зомбарта. Следовательно, меновой закон состоит в том, что товары вымениваются друг на друга пропорционально заключенному в них количеству общественно-необходимого труда, ценность их определяется издержками труда на их производство. В таком виде всегда и трактовалась трудовая ценность. Как правило обмена понимают ценность А. Смит и в особенности Рикардо. О Родбертусе мы скажем ниже¹⁵.

[# 236] Если мы верно передали сущность теории Маркса, то очевидно, все построение Зомбарта ошибочно в самой основе. Исследуем его ближе.

Как мы видели, понятие ценности характеризуется у Зомбарта двумя чертами: во-1-х, это есть логическая категория, обусловленная потребностью нашего ума сделать соизмеримыми количественно предметы, различные качественно; во-2-х, ценность есть экономическое выражение технического факта общественной производительности труда. Относительно первого признака несомненно, что он нисколько не характерен для данной исторической эпохи, — товарного производства. Наоборот, логический прием соизмерения, как результат постоянной потребности нашего ума, есть его свойство, независимое от данной исторической эпохи; он составляет такую же категорию, как категории времени, пространства и другие свойства чистого разума в системе Канта. Следовательно, понятие ценности в этом смысле, во-1-х, вечно (употребляем это неточное выражение, чтобы ярче оттенить неисторический ха[# 237]рактер этой категории); во-2-х, субъективно, ибо есть свойство познающего субъекта, а не познаваемого объекта. В этом качестве понятие это не имеет никакой цены для системы Маркса, исторической и объективной¹⁶, и составляет даже резкий с ней диссонанс. Категории политической экономии суть «общественно обязательные, следовательно объективные формы мысли», вызываемые отношениями господствующего способа производства, появляющиеся и пропадающие вместе с этим способом, а вовсе не вечные законы нашего мышления. Таким образом, там, где у Маркса исторические и объективные формы мысли, у Зомбарта надъисторические и субъективные свойства ума; такие точки зрения представляются противоположными полюсами.

Очевидно в то же время, что между этим субъективным логическим приемом и тем объективным содержанием, которое впоследствии влагает в него Зомбарт, нет и не может быть никакой внутренней связи. Ценность в первом, логическом, смысле есть пустая форма, которую можно наполнить каким угодно содержанием, подобно тому, как пустое пространство, образующее геометрическое тело, можно вообразить наполненным и деревом, и металлом, и всяким другим веществом. Продукты человеческого труда с полным логическим правом могут быть сделаны соизмеримыми (раз дело идет только о соизмеримости) и по весу, и по объему, и по цвету, и по запаху, и по какому угодно фантастическому признаку, лишь бы он был общим всем этим продуктам. Если же это так, то не ясно ли, что это логическое понятие ценности ничего не прибавляет к характеристике товаров, как трудовых ценностей, раз оно сосуществует и со всякими другими признаками соизмеримости и помимо труда?

Из сказанного следует, что первый признак ценности, выставленный Зомбартом, должен быть отвергнут а limine: 1) он является субъективным там, где требуется объективная характеристика; 2) он является вечным там, где требуется охарактеризовать определенную историческую эпоху; 3) он нисколько не выделяет характеризуемое понятие из ряда других, не имеющих с ним ничего общего; поэтому он должен быть устранен.

Теперь остается единственный признак понятия о ценности Зомбарта: это то объективное содержание, которое он [# 238] вдвигает в рассмотренную субъективную форму: производительность труда. Содержанием представления о ценности является производительность труда. Посредством понятия о труде, как абстрактном труде, погашаются качественные различия товаров; посредством измерение абстрактного труда рабочим временем установляется для технического факта различной производительности труда адекватное экономическое выражение — различная ценность предметов, изготовляемых с различной затратой труда. Если перевести это на язык Маркса, это значить, что абстрактный труд составляет субстанцию ценности, а рабочее время — ее меру.

Но приближает ли это учение хотя на волос к пониманию особенностей рассматриваемой исторической эпохи — товарного производства? Нет, не приближает. Мы знаем, что труд, как образователь потребительной стоимости, или полезный труд составляет независимое от всяких общественных форм условие существование человека, «вечную естественную необходимость, обусловливающую обмен веществ между человеком и природой, следовательно человеческую жизнь». (D. K., р. 9). Мы видели также, что рабочее время, или, что тоже, различная производительность труда, во все времена интересует человека в силу простого факта ограниченности его сил и способности к безграничному возрастанию его потребностей. Интересует она и Робинзона на его острове, и первобытную общину, и общину свободно ассоциированных производителей, и поместное хозяйство средних веков. И нигде наличность этих элементов стоимости неспособна была сделать продукт полезного труда товаром, раз не было в наличности известных общественно-исторических условий, раз общественное отношение производителей не выражалось в общественном отношении их продуктов, раз самые эти продукты не становились между собой в общественное отношение, отношение стоимости, т. е. не принимали форму стоимости. В этой форме и лежит вся особенность эпохи товарного производства, и ее нужно особо выделить при анализе. Πρίοτον φεῦδος всех рассуждений Зомбарта я вижу в том, что он не только не выделил, но совершенно игнорировал форму стоимости и тем уничтожил духовную сущность рассматриваемой системы. Ибо в центре этой системы лежит понятие исторической эволюции, исторической преемственности общественных форм; не надъисторическое понятие производительности труда, как думает [# 239] Зомбарт, а те преходящие общественные формы, в которых выражаются эти вечные надъисторические факты. Маркс первый подвергнул анализу основную историческую форму капиталистического производства, форму ценности. В ней, в простом выражении: x тов. A = y тов. B, он увидел историческую сущность капиталистического производства. «Если форму ценности считают вечною, естественною формой общественного производства, то необходимо просматривают специфическую особенность формы стоимости, следовательно, формы товара, в дальнейшем развитии — формы денег, капитала и т. д.» (D. K., р. 50. Note 32). Если же совсем игнорировать эту форму, это значит упустить из вида всю историческую особенность капиталистического производства. Зомбарт именно это и делает: он останавливает свой анализ как раз там, где начинается исторический элемент и кончается надъисторический. Для определения ценности он берет все, что в этом определении было вечного, и отбрасывает то, что было исторического. Неудивительно, поэтому, что в центре экономической системы у него оказывается понятие производительности труда. Но нашему мнению, если понятие эволюции составляет центр историко-философской системы Маркса, то в центре его экономической системы лежит понятие формы ценности, формы товара.

Итак, как мы видим теперь, к вечной субъективной категории Зомбарт придал вечную объективную. Излишне добавлять, что, раз Зомбарт игнорировал форму ценности, форму товара, ценность и не могла явиться у него меновой пропорцией, а явилась тем, чем она может быть и при отсутствии товарного производства, если только можно тогда говорить о ценности.

На это могут указать, что в определении ценности Зомбарт вводит признак, по которому ценность есть специфически-историческая форма и т. д. Но, во-первых, признак этот появляется у него совершенно неожиданно: ему нет места в его предыдущих рассуждениях, где речь была только о надъисторических элементах ценности. И, во-вторых, нужно показать, в чем же заключается особенность этой исторической формы? С нашей точки зрения, эта особенность состоят в том, что труд, вечный посредник при обмене веществ между человеком и окружающим миром, вечное условие человеческой жизни, приобретает при товарном производстве новое свойство, быть определителем меновых пропорций. Это свойство Зомбарт отрицает, не [# 240] выставляя взамен другого; потому и остается непонятным, в чем же состоят «специфически-историческая» характеристика трудовой ценности.

И тем не менее в защиту Зомбарта говорит огромной важности факт — те дополнения, которые внесены в теорию ценности III-м томом Капитала, В них и лежит raison d’être подобного рода построений. Товары продаются не по трудовой ценности, трудовая ценность не регулирует обменов непосредственно, а лишь в последней инстанции, трудовая ценность не проявляется в меновом отношении: вот факты, которые предстоят осилить последовательному стороннику трудовой теории. Прежде всего нужно устранить неточность, проявляющуюся во всех суждениях подобного рода (не чужд ее и Зомбарт, также утверждающий, что трудовая ценность не проявляется в меновом отношении). Не говоря уже о форме ценности, как не имеющей прямого отношения до количественного содержание меновых пропорций, учение о субстанции ценности остается в полной силе даже и после ограничений трудовой теории. Думающих противное мы просим указать иной объективный признак соизмеримости товаров, кроме абстрактного труда, признак, с таким же удобством, притом, объясняющий явление товарного производства (мы не говорим, конечно, о субъективных построениях, которых может быть столько, сколько голов и сколько умов). В третьем томе внесены дополнение лишь в учение о величине ценности (Werthgrösse). Вот почему нам думается, между прочим, что учение Зомбарта, изменяющее всю теорию ценности, бьет мимо цели, ибо бьет дальше ее.

Что касается величины ценности, то пишущему эти строки в учении I и III томов Капитала о величине ценности представляется несомненное противоречие¹⁷. Вспомним ту безусловную форму, в которой было выставлено в I томе учение о величине ценности (нельзя же считать за ограничение двух-трех глухих намеков, совершенно непонятных без III-го тома). Образцы этой безусловности были и в предыдущем, приведем здесь еще. «Только количество общественно-необходимого труда или общественно-необходимое для производства потребительной стоимости рабочее время определяет величину ценности товара. Товары, в которых содержатся равные ко[# 241]личества труда, или которые требуют для производства равное рабочее время, имеют и равные величины ценности. Ценность одного товара относится к ценности другого товара, как рабочее время, необходимое для производства одного, относится к рабочему времени, необходимому для производства другого» (D. K., р. 6). Естественно, что после выставленного в такой форме учения, ограничение III-го тома являются и неожиданностью, и противоречием.

Маркс предлагает здесь считать учение I-го тома не более, как чем-то в роде методологического приема. Следовательно, с этой точки зрения I и III томы представляют два последовательные момента развития теории ценности; первый рассматривает ценность с точки зрение простого товарного обращения; капитал еще отсутствует на этой стадии исследования. В III томе это простая точка зрение осложнена, благодаря принятию в расчет влияния капитала. Лишь при таком воззрении на оба эти тома устраняется противоречие по существу, т. е. не только редакционного свойства. Вся «загадочность» равенства прибыли объясняется тогда не неправильным пониманием ценности, как думает Зомбарт, а просто тем, что, благодаря отсутствию соответствующих указаний в I томе Капитала, учение о ценности, изложенное в этом I томе, считалось исчерпывающим.

Но как бы ни конструировать себе отношение I-го и III-го томов Капитала, одно обстоятельство остается несомненным: ограничение трудовой теории не уничтожают самой теории. Без этой последней все-таки невозможно научное понимание хозяйственных явлений. А из этого, в свою очередь, следуют два вывода. Неосновательны и, по крайней мере, не мотивированы развязные утверждения в роде того, которое делает Лориа, пророчащий меновому закону участь «железного» закона заработной платы. Излишне, — и ради ограничения трудовое теории, — давать такие толкования понятию о ценности, которые оставляют от этого исторического понятия одно имя. Будет логичнее признать известную несогласованность в отдельных частях учения, нежели давать ему толкование, противоречащее не только букве, но и духу самого учения. Как выражаются немцы, Вернер Зомбарт вместе с водой выплескивает из ванны и ребенка!¹⁸.

III

[# 242] Если нам удалось поколебать в глазах читателя учение Зомбарта о ценности, тем самым уже поколеблено и его учение о прибавочной стоимости, ибо последнее есть последовательное развитие первого. Подобно тому как в первом Зомбарт доказывает отсутствие эмпирической связи между ценностью и издержками производства, в последнем он доказывает отсутствие эмпирической связи между прибавочной стоимостью и прибылью (профитом). Эта часть учения Зомбарта гораздо менее развита, что делает более затруднительным ее понимание и критику. Характерный недостаток всей концепции Зомбарта — ее неисторический характер — проявляется и в этом учении. Что такое прибавочная стоимость в смысле Маркса? Это способ возрастания ценности капитала, особенная историческая форма, в которой происходит возрастание богатства капиталистического общества. С количественной стороны это излишек стоимости продукта сравнительно с затратой капитала на его производство, или, полагая постоянный капитал равным нулю, излишек (Inkrement) стоимости продукта сравнительно с заработной платой или переменным капиталом. Таким образом, понятие прибавочной стоимости соотносительно понятию капитала, как самовозрастающей ценности, мыслимо только в связи с ним¹⁹.

Не так у Зомбарта. Он настаивает, что исходным пунктом при определении прибавочной стоимости нужно взять общественное рабочее время, и определение прибавочной стоимости дает исключительно с точки зрения последнего. В формальном смысле прибавочная стоимость есть, по Зомбарту, излишек продуктов общественного труда над фиксированною каким-либо образом их частью, воплощение общественного [# 243] прибавочного труда. Нужно ли особенно настаивать, что это определение ничего не дает для определения прибавочной стоимости, как исторического факта, и есть не более, как тожесловие, или, в лучшем случае, этимологическое объяснение слова прибавочный. Прибавочная стоимость в формальном смысле является еще более бессодержательной категорией, нежели формальное определение ценности.

Но этим формальным определением Зомбарт подготовляет лишь почву для исторического определения. Каково же это последнее? Прибавочная стоимость в капиталистическом смысле есть продукт общественного прибавочного времени, освояемый капиталом. Прежде чем перейти к более детальному разбору этого определения, устраним его основную ошибку, делающую его всего менее соответствующим учению Маркса. Мы говорим о той роли, которая приписана здесь моменту распределения. Этот момент никогда не играл в рассматриваемой системе такой первенствующей роли (что составляет скорее особенность системы Родбертуса). Распределение, по Марксу, всегда является адекватным существующему способу производства и всецело им определяется. Прибавочная стоимость не потому становится прибавочною стоимостью sensu stricto, что она освояется капиталом, но потому, что она им производится, потому что производство прибавочной стоимости есть производство самого капитала и, вместе с тем, воспроизводство капиталистических отношений. Следовательно, существование прибавочной стоимости является не результатом освоение известной доли продуктов общественного труда известным классом лиц (такое освоение мыслимо при всякой организации общества: фонд стариков, детей, больных и пр.), но самое освоение это есть результат известной организации производства.

Поэтому, под определение Зомбарта с полным удобством можно подвести хозяйство, основанное на рабстве и крепостничестве. Ибо и в них производится прибавочная стоимость, которая и освояется третьими лицами Вся разница с этой точки зрения в том, что у Зомбарта они названы капиталистами, а здесь помещиками, рабовладельцами.

Ошибочность определения немедленно дает себя чувствовать, как только Зомбарт приступает к количественному определению прибавочной стоимости. Само по себе, это определение есть нечто, до очевидности ясное. Прибавочная стоимость равна ценности годового продукта страны минус капитал, [# 244] или, полагая постоянный капитал равным нулю, равна ценности годового продукта минус переменный капитал. Следовательно, решающими моментами при определении прибавочной стоимости являются: во-первых, величина годового продукта; во- вторых, величина затраты капитала. Зомбарт сознательно исключил последний определитель, как неизбежно наводящий его на признание столь упорно им отрицаемой эмпирической связи между прибавочной стоимостью и профитом; ему пришлось ввести его лишь окольным путем, в неисторической форме.

Прибавочная стоимость, по Зомбарту, есть то, что остается из продукта общественного труда, сверх содержания необходимых или производительных работников. А производительными работниками являются те, которые создают ценности, а это, в свою очередь, те, которые общественно-необходимы для производства потребительных ценностей в количестве, соответствующем теперешней потребности общества, «количестве, которое не обусловлено только историческим характером капиталистического способа производства». Это определение будит новые недоумения. Неужели Зомбарту известны потребности, удовлетворяемые трудом и независимые от всякой общественной организации этого труда?! Всякая общественная организация принудительно (конечно, в широком смысле этого слова) диктует индивиду, отдельным классам и всему обществу те потребности, которые он может иметь, т. е. может рассчитывать удовлетворить. Даже возможность удовлетворения таких физиологических потребностей, как в еде, обусловлена общественной организацией труда. Потребность в пище для одного и того же числа лиц может выразиться крайне различно в зависимости от их имущественного и социального положения; последнее же всегда определяется организацией производства. Потребность в одежде, в жилище и т. д., все это определяется теми же условиями. Словом, наличность потребностей, рассчитывающих на удовлетворение, есть всецело результат организации производства, следовательно, исторический результат социального развития, и потребностей, независящих от организации производства и удовлетворяемых трудом, нет²⁰. Поэтому определение производительного труда у Зомбарта ничего не говорит.

[# 245] Вводя понятие потребностей, независящих от исторической эпохи, Зомбарт хотел исключить из понятия производительного труда труд, занятый в торговле, так как заведомо известно, что торговля непроизводительная функция, и в торговле не создается новых ценностей; но в то же время торговая деятельность вызвана исключительно преходящими потребностями капиталистического способа производства. Но этого Зомбарту не удалось сделать. После блестящего объяснения торгового капитала, данного в III томе Капитала, известно, что в торговле употребляется как постоянный, так и переменный капитал. Составляя одно из подразделений общественного труда, производство этого постоянного капитала составляет производительную функцию в том смысле, что здесь создаются меновые ценности. Следовательно, удовлетворение этой заведомо исторической потребности вполне подходит под понятие производительного труда у Маркса, что еще раз доказывает недостаточность определение Зомбарта.

Чтобы покончить с вопросом о производительном и непроизводительном труде, приведем собственное определение Маркса, имеющееся в Капитале. Производительный труд определяется там два раза: первый раз с точки зрение процесса труда, независимо от его исторической формы, второй раз с капиталистической точки зрения. «Если рассматривать весь процесс труда с точки зрение его результата — продукта, то средства труда и его объект являются средствами производства, а самый труд — производительным трудом». (D. K., p. 159). В примечании к этому месту говорится, что это определение, достаточное с точки зрения простого процесса труда, недостаточно для капиталистической его формы. При господстве последней «только тот работник производителен, который производит прибавочную стоимость для капитала, или служит самовозрастанию стоимости капитала. Понятие производительного [# 246] работника заключает в себе, таким образом, не только отношение между деятельностью и полезным результатом, между работником и продуктом труда, но и специфически общественное, исторически возникшее, отношение производства, которое делает рабочего непосредственным органом воврастания стоимости капитала (ib., р. 520).

Такому представлению о производительном труде как будто противоречит то обстоятельство, что прибавочная стоимость получается и в торговом капитале, посвященном заведомо непроизводительной функции. Но это противоречие только кажущееся. После разъяснений III тома не остается никакого сомнения относительно роли торгового капитала: роль его несамостоятельная, а подчиненная; это — контора промышленного капиталиста, обособившаяся от него и ведущая самостоятельное существование. Прибавочная стоимость уплачивается торговцу промышленником ради того, что специализацией функции обращение сокращаются издержки последнего. Торговый капитал является производительным в отрицательном смысле: в нем не создается новой, а сберегается уже произведенная прибавочная стоимость. Самостоятельное существование торгового капитала, без промышленного, или без мелких разрозненных производителей, с которых он получает прибавочную стоимость, есть абсурд, non-sens.

Но возвратимся к Зомбарту. Из сказанного следует, что у него остался совсем невыясненным характер прибавочной стоимости, а его определение совсем не определяет последней; он становится при этом в противоречие уже не только с духом, но и с буквой рассматриваемого учения. Где же причина этого явления? Нам думается, что причина лежит в его крайне странном и своеобразном понимании слова общественный. Зомбарт постоянно повторяет, что ценность и прибавочная стоимость суть общественные факты, понимание которых возможно только с общественной точки зрения²¹.

Нам кажется, что здесь есть двусмысленность в употреблении слова общественный: в одном значении слово это значит общий, типичный, и противоположно понятию особенный, индивидуальный; в другом смысле общественный значит имею[# 247]щий отношение к обществу, но не частным лицам и поэтому противоположно понятию частный. Попытаемся выразить это различие примерами. Отношение наемного работника к капиталисту есть факт, общий отношениям и всех других работников ко всем другим капиталистам; он предполагает поэтому известные общие условия, характеризующие с этой стороны общество капиталистов и работников. Это факт общественный в первом смысле этого слова. Капиталист A производит прибавочную стоимость и получает прибыль; тоже делает и капиталист B и C и т. д. Очевидно, производство прибавочной стоимости и получение прибыли обусловлено какими-то общими причинами общественной организации, которые и делают сходным положение A и B и C и т. д. Это факт общественный также в первом смысле. Противоположный пример представляют дружеские отношение Петра к Ивану; эти отношение распространяются только на этих лиц и вызваны какими-либо исключительными событиями из жизни Петра и Ивана; отношение эти представляют особенный, индивидуальный факт. В пример второго значение слова общественный приведем хотя отношение общества к путям сообщения, площадям и под. Все они представляют собственность общества, как такового, как целого, но ничью в частности. Органы управления, суды и под. существуют в интересах всего общества, но не данного частного лица, пользующегося ими лишь как член общества, чрез посредство его. Понятие общественный в последнем смысле удобнее для отличия назвать непосредственно-общественный, — предмет или качество, в которому общество относится, как таковое, без посредствующих звеньев.

В этом последнем смысле Зомбарт и употребляет слово общественный. Так, он говорит; «в понятиях ценности и прибавочной стоимости констатируются и делаются доступны нашему мышлению общественные факты, издержки же производства и прибыль суть эмпирические факты частной, индивидуальной жизни». Как мы показали, издержки производства и прибыль суть такие же общественные факты в первом значении этого слова, как ценность и прибавочная стоимость; очевидно Зомбарт здесь разумеет отношение непосредственно-общественное. Здесь и лежит punctum saliens всей его теории. Капиталистическое производство как раз характеризуется именно тем, что здесь нет непосредственно-общественных отношений. Возьмем ли мы товар, который, как мы уже видели, есть частно-общественный предмет; возьмем ли капи[# 248]тал, командующий общественным сочетанием труда под частным контролем и но частной инициативе; возьмем ли регулирование производства применительно к общественным потребностям, регулирование, которое совершается путем рыночных удач или неудач частных производителей и т. д.²².

Experimentum crucis пусть послужит нам прибавочная стоимость, к которой нам давно пора возвратиться. «Необходимо для понимания прибавочной стоимости — говорит Зомбарт — стать на точку зрения хозяйствующего общества» (578). Невозможно, ответим мы, с этой точки зрения понять природу прибавочной стоимости, ибо при том порядке вещей, которого она составляет специфическую особенность, нет хозяйствующего общества, а есть хозяйствующий капитал, или класс капиталистов. Только с точки зрения капитала и можно дать определение прибавочной стоимости. Говоря же о капитале, не нужно забывать, что это есть коллективное название для капиталов отдельных капиталистов A, B, C и т. д., и что понятие общественного капитала получается чрез умственное сложение капиталов этих лиц. Если же можно говорить о капитале, независимо от этих индивидуальных капиталов, то только, как о капиталистическом отношении, т. е. известных общественных условиях, вызывающих существование капиталов A, B, C. Равным образом, говоря об общественной прибавочной стоимости, не нужно забывать, что это есть лишь сумма, полученная из умственного сложение прибавочных стоимостей капитала A, B, C и т. д. или, опять-таки, общественное условие, вызывающее производство прибавочной стоимости A, B, C. Сказанное приближает нас к разрешению вопроса, поставленного Зомбартом и составляющего главную особенность его теории: имеет ли прибавочная стоимость что-либо общее с прибылью, или же это явление совершенно различного порядка? Зомбарт отвечает в последнем смысле на том основании, что прибыль есть индивидуальный, частный, а прибавочная стоимость общественный факт. После сделанных разъяснений, мы надеемся, очевидно, что утверждение это основано на недоразумении. В первом значении слова общественный и [# 249] прибыль и прибавочная стоимость суть в равной степени общественные факты, во втором же смысле ни один из них. Общественная прибавочная стоимость (как и общественная прибыль) есть абстракция, уже в самом деле мыслительный факт (Gedankenthatsache), и Зомбарт употребляет поистине метафизический прием, принимая это создание нашего мозга за единственно существующую реальность.

На самом деле отношение прибыли к прибавочной стоимости сводится к тому, что первая есть особенный способ измерения последней, как это несколько раз повторяется у Маркса, поэтому прибыль и прибавочная стоимость тожественны. Кроме нормы прибыли, прибавочная стоимость измеряется, как известно отношением к переменному капиталу, или нормой прибавочной стоимости, затем годовой нормой прибавочной стоимости²³. (Последнее понятие совершенно не находит себе места в концепции Зомбарта, потому что с точки зрения общественного рабочего времени данное количество общественного труда останется всегда одно и тоже; между тем для годовой нормы прибавочной стоимости имеет большое значение, произведено ли это количество с затратой переменного капитала, обернувшегося 10 раз в год, или же капитала, в 10 раз большего, но обернувшегося раз в год. Как это походит на эмпирическое Kalkülationsverhältniss!). Наконец, Маркс устанавливает тенденцию этих норм прибавочной стоимости к равенству, и обусловливает эту тенденцию конкуренцией среди рабочего класса. Последним обстоятельством прибавочная стоимость совсем срывается с заоблачной метафизической высоты, куда поместил ее Зомбарт.

Словом, ничто не дает права считать ее какой-то метафизической сущностью, отличной от прибыли. И Зомбарт приходит сам в сомнение относительно правильности своего понимания. Как помнит читатель, сомнение это возбуждается в нем по поводу выравнивание различных норм прибыли в среднюю посредством конкуренции. Он остается в нерешительности, считает ли Маркс это выравнивание реальным фактом, или же логической операцией. С нашей точки зрение это выравнивание различных норм прибыли в среднюю, конечно, не может иначе пониматься, как реальный, эмпирический факт. [# 250] В таком понимании — говорит Зомбарт — эта гипотеза неверна и теоретически, и исторически. Теоретически — потому, что она была бы решительным отпадением от точки зрение всего Капитала в ней смешивается общественный факт — прибавочная стоимость, с индивидуальным — издержками производства (нам не нужно останавливаться на оценке этого мнения, ибо это значило бы повторять всю предыдущую аргументацию). Неверна эта гипотеза и исторически, ибо на самом деле развитие капитализма происходило иначе, чем предполагает гипотеза: капитал не устремлялся предпочтительно в сферы приложение с меньшим органическим составом, наоборот, высшая прибыль получалась капиталами с высшим органическим составом. Мы не придаем большого значение этому аргументу: во-первых, потому, что трудно, если не невозможно, восстановить во всей требуемой точности исторический ход вещей (не была ли, например, высшая прибыль капиталов высшего органического состава результатом монополии, благоприятных рыночных конъюнктур и т. п.); во-вторых, если бы это даже и удалось, он все равно остался бы непонятен без соответствующего теоретического объяснения. Поэтому больший интерес представляет следующее суждение Зомбарта: «во всякое время, раньше как и теперь, капиталы переходят из одной сферы приложение в другую; это обстоятельство имеет свою причину в неравенстве нормы прибыли их. Но это неравенство совсем не касается органического состава капитала, а каких-либо других условий конкуренции. Наиболее цветущие теперь отрасли производства суть такие, которые имеют высший состав капитала, как, например, горное дело, химическое производство, пивоварение и под. В приведенных словах заключается, по нашему мнению, глубоко верная мысль, хотя и в недостаточно развитом виде. Мы позволим себе отклониться от непосредственной своей задачи, чтобы несколько развить эту мысль.

В рассматриваемой теории Маркса конкуренции приписана чересчур большая, непонятная, или, по крайней мере, необъясненная в III томе, творческая роль. Что преследуется конкуренцией? Равенство прибыли: идеал ее в этом отношении крайне эгалитарный. Но об условиях этого равенства здесь нет и речи. Берется, так сказать, горизонтальный уровень реки, причем не обращается внимание на те причины, которые обусловливают эту горизонтальность. С другой стороны, конкуренция есть сумма сознательных актов отдельных ка[# 251]питалистов, сознательно преследующих свои выгоды и видящих в различных фактах положительные и отрицательные условия этих выгод.

Есть ли среди этих фактов органический состав капитала? Руководился ли этим в своих расчетах хоть один капиталист? Имел ли он основание связывать различную прибыль с различным составом капитала? Ничего подобного нет в действительной жизни, как это справедливо указывает Зомбарт. Понятие об органическом составе капитала абсолютно отсутствует в мозгу капиталиста. Он производит прибыль из обмена, видит в ней награду за воздержание, за свои услуги отечеству, за предпринимательскую ловкость, но никоим образом не относить ее на счет переменного капитала. Поэтому, получая прибыль ниже обычной, он переносит свой капитал в иную сферу производства, вовсе не руководясь соображениями об органическом составе капитала, а просто надеясь почему бы то ни было получить там среднюю прибыль. Поэтому, нет никакого основания предполагать, чтобы распределение общественной прибавочной стоимости и образование средней нормы прибыли являлось результатом сознательных стремлений капиталистов. Этого предположения, конечно, нет и в Капитале. Остается думать, что конкуренция приводить к тому же результату косвенным путем: преследуя свои цели, капиталисты достигают распределение прибавочной стоимости sans le savoir et vouloir. По-видимому, такое предположение и сделано в III томе. Но тогда где же эта причинная зависимость между явлениями конкуренции и распределением прибавочной стоимости? Конкуренция достигает, повторяем, ровного уровня, но самый этот уровень, его высота — не дело конкуренции. Таким образом, распределение прибавочной стоимости по средней норме прибыли есть лишь теоретический постулат, необходимый для торжества известной теории; вместо того, чтобы объяснять факты, он требует, чтобы факты располагались в известном порядке. Поэтому, в теперешнем (я усиленно подчеркиваю это слово) изложении III тома рассматриваемая гипотеза представляет несомненное petitio principii.

Специфическая трудность доказательства гипотезы лежит в том, что средняя норма прибыли получается посредством деления совокупной прибавочной стоимости на совокупный капитал страны, и цена совпадает с ценностью только для капиталов среднего органического состава. Совершенно непонятно, как установляются цены на таком идеальном уровне. [# 252] Можно еще объяснить из конкуренции уровень прибыли в том случае, если взять отправной точкой капиталы не среднего, а низшего органического состава, т. е. капиталы с наибольшим преобладанием переменной части. Можно вообразить дело так. Сначала, положим, существуют капиталы одного и того же органического состава; товары продаются по трудовой ценности. Затем выделяется группа капиталов высшего органического состава (т. е. капиталов, в составе которых постоянная часть преобладает над переменной), требующая также равной прибыли: капиталы перестали бы переходить в соответствующие сферы производства, если бы не получали средней прибыли. Чтобы ее добиться, капиталисты соответствующим образом расценивают свои продукты так, что цена их поднимается выше ценности. Таким образом, присутствие постоянного капитала в большей, нежели в других сферах приложение капитала, пропорции как бы превращает простой труд в квалифицированный, т. е. труд в равные промежутки времени создающий бо́льшие ценности, нежели простой труд. Становится еще выше органический состав капитала, цены становятся еще выше по сравнению с ценностями и т. д. Но в основе всего этого гипотетического построения лежит предположение, что цены соответствуют ценностям лишь для капиталов низшего органического состава. При таком предположении, конкуренция может объяснить установление средней нормы прибыли²⁴. Так понимаем мы теорию Рикардо²⁵. Очевидно, что эта теория построена на двух предположениях: 1) средняя норма прибыли определяется нормой прибыли капиталов самого низшего органического состава; 2) сумма цен всех товаров выше суммы ценностей их. В этом смысле она противоположна теории Маркса (и Родбертуса), по которой средняя норма прибыли равняется прибыли капиталов среднего органического состава, а сумма цен равняется сумме ценностей. Очевидно, оба эти вопроса координированы между собой таким образом, что от решения одного зависит решение другого: если будет доказано, что средняя норма прибыли равна норме ее капиталов среднего или низшего состава, тем самым будет доказано, что цены равны, или неравны ценностям. В настоящее время нельзя считать доказанными обе гипотезы, хотя гипотеза Ри[# 253]кардо,по-видимому, более удобно объясняется из конкуренции, нежели гипотеза Маркса.

Но оставляя в стороне вопрос о доказанности, остановимся еще на таком соображении: насколько необходимо для доказательства справедливости трудовой теории ценности, совпадает, или не совпадает сумма цен с суммой ценностей? Мы думаем, что это обстоятельство для трудовой теории совершенно безразлично. Если только мы правильно понимаем, что такое ценность у Маркса (а относительно этого мы имеем его собственное, цитированное выше и не допускающее сомнений, определение), то ведь ценность есть меновая пропорция, правило обмена. Всякая иная ценность (valeur intrinsèque) есть contradictio in adjecto. Еcли же ценность определяет меновые пропорции, относительно ее и может быть предложен только один вопрос: соответствуют ли меновые пропорции трудовой ценности или нет? А что касается возможного совпадение или несовпадение суммы цен с суммой ценностей, то этот факт может одинаково мало говорить и за и против трудовой теории, потому что является по существу дела посторонним относительно меновой ценности в истолкованном выше смысле²⁶.

Есть, впрочем, один случай, при котором совпадение цен с ценностями может иметь значение: это тот случай, когда капиталы различных органических составов меняются своими продуктами в такой пропорции, что каждый капиталист получает прибавочной стоимости не в денежной форме, а in natura столько, сколько приходится ему по средней норме прибыли. Тогда это совпадение имело бы реальный смысл²⁷, но это совершенно невероятный случай, не входящий притом в пределы рассматриваемой гипотезы.

Как бы то ни было, но нужно согласиться с некоторыми замечаниями Зомбарта по поводу установления средней нормы прибыли и признать соответствующую теорию Маркса недоказанной. Но в этом только с Зомбартом и можно согласиться, все же его понимание прибавочной стоимости мы признаем ошибочным. Нам опять придется повторить здесь то, что мы говорили по поводу его понимания ценности: будет логичнее признать несогласованность или незаконченность в теории, нежели подвергать ее толкованиям, не соответствующим равно и ее букве, и ее духу.

[# 254] Вся рассмотренная до сих пор аргументация Зомбарта была направлена к доказательству отсутствия эмпирической связи между издержками производства и ценностью, между прибавочной стоимостью и прибылью. Не удивительно ли, когда Зомбарт, произведя над теорией Маркса такую убийственную операцию, в конце бойцов заявляет, что между издержками производства и ценностью, прибавочной стоимостью и прибылью, хотя и не существует формальной связи, но существует материальная: именно, цены в последней инстанции регулируются ценностями, совокупная прибыль равна совокупной прибавочной стоимости. Читатель в праве удивляться, откуда же взялась эта мистическая связь. Зомбарт отвечает, что определять эту связь — значит излагать Капиталь. Но ведь это-то и нужно показать, каким образом положительное содержание Капитала может быть понято с точки зрение тех толкований, которые дает Зомбарт. Я не знаю, недостаточность ли моего понимания, или неясность изложение Зомбарта является здесь причиной, но связь эта представляет в моих глазах petitio principii. Нужна еще особая теория для приведения теории Зомбарта в связь с учением, которое он задался целью истолковать.

Но в тоже время, всматриваясь ближе в толкование Зомбарта, мы невольно замечаем близость их к учению не того экономиста, которого он поставил себе задачей разъяснить, а другого: мы разумеем Родбертуса. Многие черты учение Зомбарта удивительно как подходят к доктрине немецкого мыслителя, даже более, вполне покрываются ей.

Мы не имеем здесь возможности сделать сопоставление обоих учений с требуемой подробностью; ограничимся сближением основных воззрений. По Зомбарту, ценность в материальном смысле есть экономическое выражение технического факта — производительности труда; для понимания ценности нужно стать на точку зрения хозяйствующего общества, откуда следует, что ценность формально не имеет ничего общего с издержками труда на производство отдельного товара. Такова именно точка зрения и Родбертуса. Последний заявляет, что только с общественной точки зрения, т. е. если рассматривать общество как бы состоящим из одного землевладельца, одного капиталиста и одного работника, можно понять явление хозяйственной жизни. Основной принцип, который выставляет Родбертус: «alle wirtschaftliche Güter Arbeitsproduct sind», имеет у него именно такое значение, какое имеет ценность у Зомбарта. Принцип справедлив только для всего общества; отдельные же продукты [# 255] обмениваются не по трудовой ценности. Родбертус ставит это только идеалом на далекое будущее. Для Родбертуса ценность есть непосредственно общественный факт, — все рабочее время, которым располагает данное общество; для Маркса это прежде всего количество труда, заключенное в отдельном товаре и пропорция, в которой товары вымениваются между собой. Точка зрения Родбертуса значительно отличается в этом смысле от точки зрения Маркса и методологически и практически. Один берет исходным пунктом анализа отдельный товар и отсюда развивает сеть капиталистических отношений; другой берет уже готовой эту сеть отношений, и понятие товара играет при этом второстепенную, подчиненную роль²⁸. «Капиталистическое производство характеризуется только теми размерами, в которых продукт производится, как предмет торговли, как товар, поэтому также теми размерами, в которых элементы, производящие товар, должны опять войти, как предмет торговли, как товар, в то хозяйство, из которого вышли»²⁹. Взяв товар исходным пунктом анализа, Маркс строит формулу капитала Д—Т—Д´, как известное эквивалентное отношение, обмен товаров равной ценности. При анализе этой формулы исследователь наталкивается на особый товар, обладающий некоторыми специфическими свойствами, именно на товар — рабочую силу. Таким образом, Маркс открывает основное условие существование капитала и капиталистического производства, именно существование рабочей силы, как товара. Этот признак и становится важнейшим объективным признаком капиталистического производства в отличие от других сходственных эпох. Из этой исторической посылки, — существование рабочей силы, как товара, развивается путем последовательных логических выводов вся теоретическая система Капитала³⁰, Родбертус видит всю особенность капиталистического производства в том, [# 256] что продукт труда, раньше всецело принадлежавший собственнику земли и орудий производства, теперь распределяется между работником, капиталистом и землевладельцем. Он совсем пропускает факт существования рабочей силы, как товара, в качестве основной посылки капиталистического строя. Мало того, по его мнению, трудовая теория теперь не является фактом именно потому, что рабочий не получает полной стоимости создаваемого им продукта. На этом построена его утопия нормального рабочего дня. Он просматривает, что при капиталистическом строе предполагается оплата рабочей силы по полной ее стоимости.

Еще большее подтверждение находят наши слова о сближении учений Зомбарта и Родбертуса в учении о прибавочной стоимости, или ренте вообще, по терминологии Родбертуса. Зомбарт говорит, что прибавочная стоимость есть та часть продукта общественного труда, которая освояется капиталом. Родбертус выставляет два условия существование ренты вообще: наличность известной производительности труда, создающей известный излишек сверх средств существование рабочего класса, и наличность института частной собственности на орудия производства, благодаря которому этот излишек попадает в руки третьих лиц — капиталистов. Оба признака, характеризующие прибавочную стоимость, таким образом у Родбертуса и Зомбарта вполне совпадают. Но совпадение идет и далее. Подобно тому, как Зомбарт рассматривает прибавочную стоимость, как общественный факт, не имеющий связи с индивидуальной прибылью, такой же точно характер имеет рента вообще у Родбертуса. Только совокупная прибыль равна ренте на капитал; индивидуальная же определяется не трудовой стоимостью: здесь играют роль издержки производства, на которые присчитывается средняя прибыль. Поэтому для Родбертуса является очевидным логическим выводом из его теории: индивидуальная прибыль не определяется индивидуальной рентой, как индивидуальная ценность товара не определяется трудом; последнее верно только для всего общества. И нет сомнения, что, если бы в сочинениях Родбертуса была создана гипотеза, которую создает Маркс, и которую мы рассматривали выше, она не могла бы пониматься в ином смысле, как мыслительная операция, вполне согласно с толкованием Зомбарта, тогда как такое понимание ее у Маркса явилось бы равносильным решительному отпадению от первоначальной его точки [# 257] зрения³¹. Вот почему, между прочим, с точки зрения Родбертуса, и не существовало вопроса о равенстве прибыли, как правильно заметил Зомбарт, к сожалению, лишь не по тому адресу. Таким образом, и ценность, и прибавочная стоимость у Родбертуса и Зомбарта понимается совершенно одинаково. Те же возражения, которые мы делали Зомбарту, приложимы, поэтому, и к Родбертусу. Недостаток точки зрения Родбертуса заключается в том, что он берет в основу своих выводов хозяйствующее общество, между тем как при капиталистической организации производства есть лишь хозяйствующий капитал и совсем нет тех непосредственно-общественных отношений, которые предполагает эта теория. Поэтому, все определения должны быть сделаны с точки зрения капитала; последний же есть сумма, подученная из умственного сложения отдельных капиталов. Потому при исследовании общественных отношений поневоле приходится становиться на частную точку зрения отдельного класса, даже отдельных его представителей; это сделал Маркс в I-м томе своего труда. В этой особенности проявляется общий недостаток теории Родбертуса — ее неисторичность; тот же недостаток проявляется и в том значении, которое придается в учении Родбертуса моменту распределения, влиянию голых юридических норм. Более глубокое историческое воззрение видит корни системы распределения в способе производства, отыскивая, таким, образом, их не в воле законодателя, как в чем-то случайном и постороннем процессу производства, а в самом этом процессе, в естественном ходе вещей.

Но не будучи безупречна со стороны исторической, с логической стороны теория Родбертуса свободна от тех упреков в непоследовательности, которые могут быть предъявлены системе Маркса. Это, конечно, не может заставить пожертвовать исторической правдой ради стройности теории: лучше допустить ряд ограничений менового закона, нежели придавать понятию ценности такие толкования, при которых она не соответствует фактам истории. Как бы то ни было, но Зомбарта постигло курьезное qui pro quo: начав толковать систему Маркса, он истолковал — и истолковал блестяще — систему Родбертуса.

Нам пришлось остановиться только на слабых, по нашему мнению, сторонах критики. Зомбарта, вскользь упоминая лишь [# 258] ее сильные стороны (со всеми замечаниями Зомбарта, кроме разобранных, мы выражаем полную солидарность). Впрочем, можно соглашаться или не соглашаться с положениями Зомбарта, но следует признать, что работы подобного рода (особенно среди полного почти пренебрежения в трудовой теории ценности среди представителей немецкой официальной науки) составляют весьма светлое явление, содействуя выяснению самых основных вопросов экономической теории. Вместе с тем научная критика, образцом которой может служить работа Зомбарта, является лучшим знаком уважения к автору, желавшему себе такого читателя, который «хочет научиться из его книги, следовательно, захочет и сам подумать».

---

1. Доклад, читанный на заседании Московского Юридического Общества 9-го октября 1895 года. ↩

2. «Ed invero dobbiam dirla la ginsta e crada parole: anzichè ana solnzkme si troviamo di fronte ana mistificatione» (Nnova Antologia. от 15-го февр. 1895 г. Статья Лориа Opera posthume di C. Marx, р. 477). «Quando mai si ebbe nna riduzione all'assurdo cosl piena, nn fallimento teorico più completo? Quando mai — io lo domando — suicidio scientifico fu con maggior pompa e con pingrande solennità consumato?» (l. c. p. 471). Несмотря на очень резкий тон, в статье Лориа сделаны некоторые дельные замечания. ↩

3. Зомбарт оговаривается здесь, что термин логический употреблен им для краткости, хотя он хорошо сознает множественность значений этого термина, в философском языке. ↩

4. Зомбарт делает здесь отступление в сторону вопроса о «железном» законе заработной платы и о производительности нефизического труда. Мы не последуем за ним, чтобы не потерять основной нити рассуждения. ↩

5. Органическим составом капитала называется пропорция, в которой капитал составляется из орудий и материалов труда (постоянная часть) и заработной платы (переменная часть). ↩

6. Считаем нужным поставить особо на вид, что мы не имеем целью дать догматическое изложение теории Маркса, но излагаем ее лишь настолько, настолько это нужно для нашей цели. ↩

7. Кстати заметим здесь, что в статье Зомбарта есть прекрасное место о субъективизме и объективизме в политической экономии. Под последним Зомбарт разумеет «поток, берущий начало от Кенэ и через Смита, Рикардо и Родбертуса идущий к Марксу», который и является наиболее полным представителем научного объективизма. ↩

8. Опускаем учение о потенцированном и общественно-необходимом труде. В нашу задачу, повторяем, не входит полное изложение трудовой теории ценности. ↩

9. «Этот пункт, впервые наследованный критически мною, есть основной пункт, на котором зиждется понимание политической экономии» говорит Маркс. ↩

10. Зомбарт все время говорит о количественной соизмеримости товаров, забывая, что для этого они должны быть соизмеримы качественно. «Die Grössen verschiedener Dinge erst quantitativ — vergleichbar werden nach ihrer Beduction auf dieselbe Einheit. Nur als Ausdrücke derselben Einheit sind sie gleichnämige, daher kommensurable Grössen» (D. K., p. 16—17). Впрочем у Зомбарта здесь скорее неточность, остающаяся без влияние на ход его рассуждений, нежели ошибка. ↩

11. Таким образом мы пропускаем развитие этой формы во всеобщую форму ценности, а равным образом и учение о развитии эквивалента, учение, имеющее несравненную цену для денежного теоретика. К сожалению, научной критикой совсем почти не затронуть этот классический анализ, представляющий, в наших глазах, самое важное и самое замечательное место в теории ценности Маркса. ↩

12. По прекрасному выражению Зомбарта, «у Маркса никогда не идет дело о мотивах (um Motivation), но всегда об ограничении (um Limitation) индивидуальной воли хозяйствующих субъектов» (l. c., р. 591) ↩

13. Такова же, по моему мнению, причина, почему и большинство экономистов, изучавших Маркса, останавливались преимущественно на анализе субстанции и величины стоимости, игнорируя сравнительно ее форму. ↩

14. Отсюда следует, между прочим, что трудовая ценность есть прежде всего общественно-исторический факт, общественное отношение производителей. Особенность последнего в том, что в общественное отношение между собой становятся не сами производители, как таковые, Иван, Петр, Свдор, Фома, — все они остаются частными лицами, — но их труд, который овеществляется в продукте. Отсюда равенство человеческого труда получает форму равенства ценности продуктов труда, определение затраты человеческой силы ее продолжительностью получает форму величины ценности продуктов труда и т. д. Сказанное служит ответом на вошедшее в последнее время в моду возражение против трудовой теории, что она не обоснована, что она представляет petitio proncipii и под. Да, не только не обоснована, но и не может быть обоснована, как не может быть обоснован исторический факт. Понятно, насколько сильна такая критика, которая утверждает, что «ihre (трудовой теории) dialectische (?!) Begründung nichts weniger als zwingend ist» (Böhm-Bawerk в ст. «Werth» в Handw. d. Staatsw., VI, 689), «Zwingend» является не диалектическое обоснование, а исторический факт. ↩

15. Говоря это, мы отнюдь не утверждаем, что только те товары имеют меновую ценность, которые фактически были выменены. Форма ценности есть необходимое общественное условие существование товара. Но этим вовсе не сказано, что понятием о форме ценности исчерпывается все содержание понятия ценности; ценность — при условии потенциальной вымениваемости — получает самостоятельное существование в форме капитала. Маркс во II т. Капитала по этому поводу замечает следующее: «стоимость — говорит Bailey, возражая против самостоятельного существование стоимости, характеризующей капиталистический способ производства и которое он третирует, как иллюзию некоторых экономистов, — стоимость есть отношение между товарами, существующими одновременно, потому что только при этом условии они могут быть вымениваемы одни на другие». Это он говорит против сравнения стоимостей в различные эпохи времени, — сравнения, которое, раз установлена стоимость денег для каждой эпохи, означает только сравнение затраты труда, необходимой в разные эпохи для производства товара того же рода. Происходит это от его общего ошибочного понимания, по которому меновая стоимость равняется стоимости, т. е. форма стоимости есть сама стоимость; следовательно, стоимости товаров уже не могут быть сравниваемы, если они не играют в действительности роли меновых стоимостей, т. е. если они в действительности не будут обменены одна на другую. Он нимало не подозревает, что стоимость играет только роль капитальной стоимости или капитала, пока она остается сама собою и пока она сравнима сама с собою в различных фазах своего круговращения, которые никаким образом не одновременны, но следуют одна за другою». (Капит., т. II, стр. 64, р. н.). Очевидно, что с нашей точки зрения стоимость, во-1-х, не совпадает с формой стоимости, ибо в состав содержания этого понятия входит, сверх того, ее субстанция и величина; во 2-х, со стороны своей субстанции — труда, как вечного условия человеческого существования, — сравнение стоимостей допустимо даже для таких эпох, когда продукты полезного труда не принимают формы стоимости, что «означает только сравнение затраты труда, необходимой в разные эпохи для производства товара».

    Равнозначащими с приведенным являются и следующие места II тома: «Те, которые видят в представлении самостоятельного существования стоимости (Verselbstständigung des Werthes) только простую отвлеченность, забывают, что движение промышленного капитала есть эта отвлеченность in actu, в действии» (Кап., II, 63).

    «Периодические перевороты, происходящие в стоимостях, подтверждают то, что они якобы должны опровергнуть, именно факт самостоятельного существования, которое приобретает стоимость, как капитал, и которое вследствие ее движение сохраняется и укрепляется» (64).

    ↩

16. Ср. об этом у Зомбарта, стр. 591—594. Ср. его полемику с Вольфом в Braun’s Archiv, 1892—3 г., (см. об этом также Струве, Критич. Заметки etc., стр. 67). ↩

17. Ср. нашу статью: Третий том Капитала К. Маркса (Рус. М., 1895, кн. 3). ↩

18. В цитированной вашей статье о III томе Капитала мы говорим о ценности там, где разумеется лишь величина ценности. Такое сдовоупотребление (свойственное иногда и Марксу) объясняется у нас тем, что вопрос о субстанции и форме ценности в этой статье совсем не затронут, и эти учения предположены разумеющимися сами собой. ↩

19. Едва ли нужно добавлять, что мы имеем в виду капиталистическое производство, основанное на существовании рабочей силы как товара. Прибавочная стоимость свойственна и другим историческим эпохам, как напр. рабству, крепостничеству, но нигде, кроме как при капиталистическом способе производства, не соединяется с существованием рабочей силы, как товара, и средств существование рабочих, как переменного капитала. ↩

20. Мысль о зависимости потребностей от степени развития производства в отвратительной по своему цинизму форме была выражена Мальтусом в знаменитой тираде, находившейся в 1-м изд. его Опыта о народонаселении: «человек, появившийся на свет, занятый уже другими людьми, если он не получил от родителей средств для существования, на которые он вправе рассчитывать, и если общество не нуждается в его труде, не имеет никакого права требовать для себя какого-либо пропитания, ибо он совершенно лишний на этом свете. На великом пиршестве природы для него нет места. Природа приказывает ему удалиться». Там, где Мальтус видит вечный и неизменный закон природы, мы видим историческую, след., изменяющуюся связь. — С потребностями часто происходит тоже, что с «естественными» правами. Едва успело известное право после долгой и мучительной исторической борьбы войти в жизнь (а иногда и не успело), как уже провозглашается «естественным и неотчуждаемым» правом. Таковы, напр., «права человека и гражданина» в эпоху великой французской революции. ↩

21. Последующие замечания относятся столько же к учению Зомбарта о ценности, как и о прибавочной ценности. Мы отнесли их ко второй половине статьи в интересах лености, ибо в учении о прибавочной стоимости ярче проявляется та особенность рассуждений Зомбарта, о которых будет идти речь. ↩

22. Само собой разумеется, мы говорим об основных экономических отношениях, определяющих собою характер эпохи. Нет сомнения, что и капиталистическое производство знает целый ряд учреждений непосредственно-общественного характера: суды, управление, благотворительные учреждения; даже в области экономической жизни: сюда подходят так называемые учреждение общественного интереса. ↩

23. Годовая норма прибавочной стоимости получается через умножение нормы прибавочной стоимости на годовое число оборотов переменного капитала. Если напр. при норме прибавочной стоимости равной 100% переменный капитал обернулся десять раз в год, то годовая норма \(=100 \% × 10 =1 \ 000\%\). ↩

24. Те же рассуждения применимы и к вопросу о влиянии различного оборота капитала. ↩

25. Ср. цитированную нашу статью, стр. 9—13. ↩

26. Ср. l. c. р. 12, где та же мысль мотивирована несколько иначе. ↩

27. Ср. там же. ↩

28. Ср. об этом l. c., p. 10—11. ↩

29. Капит., т. II, стр. 72. ↩

30. «В действительности капиталистическое производство есть товарное производство, как общая форма производства; и оно является таковым и становится все более и более таковым в своем развитии только потому, что сам труд является здесь товаров, потому что рабочий продает свой труд, т. е. функцию своей рабочей силы и именно, как мы ее принимаем, по ее стоимости, определяемой расходами на ее воспроизводство… В отношении между капиталистом и наемным рабочим выражается денежное отношение отношение покупателя к продавцу, отношение присущее самому производству.» (Кап., т. II стр. 72). ↩

31. Это не мешает однако отмеченному нами раньше формальному совпадению выводов Родбертуса и Маркса по вопросу о соотношении совокупной прибыли и совокупной прибавочной стоимости. ↩