Перейти к содержанию

Брегель Э. Об одной неудачной вылазке⚓︎

К понятиям денежного и ссудного капитала у Маркса

Журнал «Под знаменем марксизма», 1929, № 01, с. 112—132

Наша экономическая литература последнего времени несомненно свидетельствует об оживленном интересе, который вызывают к себе проблемы кредита. Явление это, конечно, нельзя признать случайным. Помимо того, что кредит и возникающие на его основе отношения играют крупнейшую роль в капиталистическом обществе и потому естественно привлекают к себе внимание исследователей. Большое значение на наш взгляд имеет то обстоятельство, что именно теория кредита не получила в работах Маркса такого систематического и законченного изложения; какое выпало на долю других проблем. Внимание марксистских исследователей поэтому особенно усиленно устремляется к проблемам кредита. Появляется ряд статей (а в самое последнее время начинают выходить и монографии), анализирующих различные вопросы марксовой теории кредита и пытающихся дать систематическую их разработку. Наряду с этим уделяется внимание и критике других кредитных теорий, в частности тех, которые составляют «злобу дня» в современной экономической литературе Запада.

Нам представляется, однако, что указанными выше моментами марксистская разработка проблемы кредита не должна исчерпываться. В этой области, как и в других областях теоретической экономии, исследование должно одновременно идти по следующим трем направлениям: 1) разработка и развитие марксовой теории, 2) критика других теорий, 3) ответ на критику, которой теория Маркса подвергается со стороны представителей других течений. И если по первым двум из указанных выше направлений налицо довольно оживленная работа, то это должно послужить основанием к тому, чтобы обратить должное внимание и на третью линию — линию антикритики — и заполнить имеющиеся здесь пробелы. В соответствии с этой задачей мы в настоящей статье хотим проанализировать ту решительную критику, которой марксовы понятия денежного и ссудного капитала были подвергнуты со стороны немецкого экономиста Штейнберга в его книге «Das Geldkapital»1.

I⚓︎

Одна из глав книги Штейнберга специально посвящена, как то гласит ее заголовок, «критике существующих теорий», при чем центральное место в ней занимает критика теории Маркса. Посмотрим же, какими доспехами снабжен наш критик и какими аргументами он думает ниспровергнуть критикуемые им воззрения.

Прежде чем приступить к разбору взглядов Маркса, Штейнберг подвергает рассмотрению и критике понимание денежного капитала, имеющееся у некоторых современных буржуазных экономистов — Шпитгофа, Беккерата, Мизеса. Исходным пунктом всех рассуждений Штейнберга является положение о том, что категории «капитал» и «доход» неразрывно связаны друг с другом. Под «капиталом» можно понимать лишь нечто такое, что способно приносить доход. Поэтому и понятие «денежный капитал» предполагает прежде всего установление того, каким образом деньги оказываются способны приносить доход, или прирост ценности. Но этого-то именно, по Штейнбергу, и не дают критикуемые им авторы. Прирост ценности, получаемый владельцами денег, имеет, по их мнению, своим источником не самые деньги, но те средства производства, на которые эти деньги обмениваются. Но в таком случае, — полагает Штейнберг, — отпадает всякое основание для понятия денежного капитала. «Поскольку Шпитгоф утверждает, что денежный капитал приносит доход (verwerted wird), так как он покупает производительные блага, он говорит лишь, что производительные блага приносят прирост ценности, но не денежный капитал. Тем самым отпадает единственное доказательство, которое дает Шпитгоф для обоснования характера денег, как капитала, и его понятие денежного капитала, как формы проявления или части капитала, остается висеть в воздухе»2.

Более того. Названных выше авторов Штейнберг обвиняет не столько даже в том, что их попытки обосновать понятие денежного капитала неудачны, сколько в том, что они вообще не ставят серьезно вопрос о таком обосновании и не-критически пользуются этим понятием. «Шпитгоф и Беккерат оставляют в своих теориях в стороне объяснение одного из основных свойств денежного капитала, а именно его способности приносить доход, так как весь свой интерес они обращают на явления рынка, и оставляют совсем без внимания анализ процесса возрастания (des Verwertungsprozesses) капитала»3.

Маркс, по мнению Штейнберга, выгодно отличается от этих авторов, подвергая рассмотрению то, что они упускают из виду, и подходя к понятию денежного капитала под углом зрения того процесса, в результате которого капитал возрастает в своей ценности или приносит доход. «Большое преимущество марксистской теории заключается в том, что Маркс весь свой интерес обращает на хозяйственно-меновые явления, на постоянное изменение производственного процесса и лишь внутри этого процесса выделяет различные формы капитала. Он не извлекает из хозяйственного организма отдельные его элементы, но охватывает в своей теории весь хозяйственный процесс... Статическому рассмотрению хозяйственной жизни Маркс противопоставляет динамическое»4.

Сделав, далее, еще один реверанс перед «глубиной мысли и остроумием» марксова анализа, Штейнберг, тем не менее, приходит к выводу, что результаты этого анализа не могут быть признаны удовлетворительными. Почему именно — тому следуют пункты. Переходя к изложению этих пунктов (которые, к слову оказать, сам Штейнберг заботливо снабдил номерами — 1, 2, 3), мы тем самым покончим со сделанными ранее предварительными замечаниями и войдем in medias res критических упражнений нашего автора.

Указывая, что Маркс различает денежный капитал как форму промышленного капитала и ссудный денежный капитал, Штейнберг начинает свою критику с первого понятия, т. е. с понятия денежного капитала как такового. Известно, что денежный капитал является по Марксу одной из тех форм, которые промышленный капитал необходимо принимает в своем движении, что это движение Маркс представляет в виде кругооборота авансированной капитальной ценности и схематически выражает формулой \(Д — Т… П... Т\prime — Д\prime\). Зная, что марксово понятие денежного капитала теснейшим образом связано с его учением о кругообороте капитала, Штейнберг и обращает острие своей критики (если, впрочем, можно говорить об «острие» довольно тупого — как увидим в дальнейшем — орудия) на это последнее.

Развиваемое Марксом учение о кругообороте капитала, по мнению Штейнберга, несостоятельно, потому что смешивает два совершенно различных явления: производство и движение благ, с одной стороны, деньги и обмен товаров, с другой стороны. Процесс производства есть явление техническое и вовсе не предполагает необходимо того, чтобы получаемые в результате производства продукты обменивались на деньги и именно таким путем переходили в сферу потребления. Напротив, движение денег навстречу благам есть чисто-общественное явление и находит свою основу в обмене, a не в производстве, поскольку производство может иметь место и без обмена товаров на деньги. Таким образом, «выступление промышленного капитала в денежной форме есть необходимость, обусловленная лишь меновым процессом, но никоим образом не явление, внутренне обусловленное процессом производства»5. Маркс, однако, совершенно упускает это из виду и, строя свою схему кругооборота капитала, бросает в одну кучу столь разнородные вещи, как товары и деньги, производство и обращение. Он не обращает внимания на то кардинальной важности обстоятельство, что «между \(Д\), деньгами, которые я авансирую, и товаром \(Т\), который я покупаю, или в обратной последовательности между \(Т\) и \(Д\), нет никакого внутреннего, действительным существом дела (Sachverhalt) обусловленного отношения»6.

Но если между деньгами, с одной стороны, и всеми остальными элементами марксовой схемы кругооборота капитала, с другой стороны, нет никакой внутренней, необходимой связи, то объединение их является совершенно произвольным, а само понятие о кругообороте капитала, как о каком-то едином процессе, включающем в себя деньги наряду с товарами, ошибочным. Никакого единого кругооборота \(Д—Т... П... Т\prime—Д\prime\) не существует, ибо \(Т\) и \(П\) — это один ряд явлений, а \(Д\) — совсем другой и не подлежащий смешению с первым.

Этот вывод логически напрашивается в завершение изложенных выше рассуждений Штейнберга. И он, действительно, делает его. «То, что он (Маркс. Э. Б.) рассматривает как один процесс, оказывается в действительности двумя гетерогенными, параллельно протекающими процессами, из которых один заключает в себе хозяйственно-технические явления, а другой — вызванные обменом общественные отношения. Первый процесс охватывает движение благ, с момента их создания до момента их потребления, второй — движение общественных правовых титулов (die Bewegung der gesellschaftlichen Rechte) (в смысле притязаний на общественные запасы благ) с момента их возникновения, вследствие вручения обществу благ в форме товаров (продажа), до момента их удаления из хозяйственной сферы субъекта, вследствие приобретения других благ на рынке (покупка). Эти оба рода движений не имеют места, как то принимает Маркс, друг после друга, при чем одно вытекает из другого и вновь вызывает его, но они протекают параллельно»7. Другими словами, «вообще не может существовать никакого кругооборота капитальных ценностей»8.

Но раз разрушено понятие о кругообороте капитала, то вместе с ним падает и понятие денежного капитала, поскольку оно является производным от первого. В самом деле, о денежном капитале, как одной из форм промышленного капитала, можно говорить лишь в том случае, если предварительно установлено, что промышленный капитал в своем движении проходит ряд форм, связанных между собою определенной закономерностью. Если этой связи и закономерного движения через ряд последовательно сменяющих друг друга фаз нет, то теряет свое основание и понятие денежного капитала. «Раз денежный капитал не есть стадия кругооборота капитала, раз он не имеет ничего общего с производительным капиталом, то он, естественно, не может выводить свои признаки из последнего. Производительный капитал и денежный капитал образуют формы капитала лишь постольку, поскольку они суть члены воображаемого кругооборота. Так как, однако, нет ни вещи, которая бы совершала кругооборот, ни силы, которая этот кругооборот приводила бы в движение, за исключением стремления капиталиста к прибыли, то эти понятия (производительный капитал, денежный капитал) становятся призраками, в основе которых не лежит никакого единого элемента»9.

Наряду с этим основным тезисом Штейнберг выдвигает еще некоторые положения в связи с вопросом о кругообороте капитала. Поскольку эти положения бросают дальнейший свет на позицию нашего критика, они представляют для нас интерес и заслуживают быть вкратце отмеченными.

Так, прежде всего, оказывается, что различные элементы марксовой схемы кругооборота капитала в известном смысле не являются абсолютно чуждыми друг другу, но имеют между собою и кое-что общее. Однако общность эта имеет место лишь с субъективной точки зрения, с точки зрения капиталиста, все помыслы которого направлены на получение прибыли, и который под углом зрения этой прибыли объединяет в одно целое ряд разнородных по существу явлений. Капиталист оперирует деньгами, средствами производства и товарами, а в результате своих действий получает определенную прибыль. Все эти разнородные вещи он со своей субъективной точки зрения и объединяет под одной рубрикой «капитала», относя свою прибыль ко всем ним.

Маркс, таким образом, оказывается... выразителем капиталистических представлений и взглядов, ибо в своем учении о кругообороте капитала он группирует явления так, как их воспринимает капиталист, но не как они существуют в действительности. «Гетерогенные члены процесса кругооборота капитала (des Kapitalprozesses), производительный капитал, товарный капитал и денежный капитал, связываются воедино лишь в сознании капиталиста, единственный интерес которого заключается в расчетах на прибыль, но не обусловлены внутренне в объективной действительности хозяйственной жизни»10.

Впрочем, Штейнберг хочет быть справедливым. Изобличив Маркса в том, что его теория является лишь отражением поверхностных и ненаучных представлений капиталиста-предпринимателя, он готов в то же время признать, что Марксу не чужды были и другие, правильные воззрения. А именно, в том самом втором томе «Капитала», в котором Маркс дает свои схемы кругооборота капитала, Штейнберг находит бок-о-бок с рассуждениями о денежной, производительной и товарной формах капитала противоречащие им, по его мнению, положения. Речь идет о проводимом Марксом различии между реальными метаморфозами, которым авансированная капитальная ценность подвергается в производственном процессе, и теми чисто-формальными метаморфозами, которые имеют место в пределах процесса, обращения. Маркс, как известно, проводит определенную грань между производством и обращением, между актами создания продуктов и ценностей, с одной стороны, и актами перехода собственности на них из рук в руки, — с другой стороны. Ценность, — говорит Маркс, — создается и возрастает в процессе производства, акты же обмена товаров на деньги и денег на товары меняют лишь форму данной ценности, но не ее величину. В то же время производительный капитал он отделяет от товарного и денежного, говоря о нем, как об «естественной» форме капитала. Тем самым, полагает Штейнберг, Маркс признает принципиальное различие между движением благ в производстве и их обменом на деньги, а следовательно, вступает в противоречие с собственным учением о кругообороте капитала, в котором оба эти вида движений характеризуются, как внутренне между собою связанные.

Изложенные выше соображения составляют, так сказать, методологическую основу критических построений Штейнберга. Эти, приводимые им в первую очередь аргументы могут быть, как видим, сведены к следующим пунктам: 1) неправильность марксова учения о кругообороте капитала в силу смешения в нем принципиально различных явлений — производства и обращения, товаров и денег; 2) отражение в этом учении ошибочных субъективных представлений капиталиста, озабоченного лишь своей прибылью; 3) внутреннее противоречие между понятием кругооборота капитала у Маркса и имеющимся у него же отграничением реальных метаморфоз от формальных, производства — от обращения, производительного капитала — от товарного и денежного.

Если даже отвлечься от приведенной ранее аргументации против учения о кругообороте капитала, то все же понятие денежного капитала Марка оказывается, по мнению Штейнберга, несостоятельным. Несостоятельность эта теперь доказывается доводами, аналогичными тем, которые Штейнберг раньше выдвигал против Шпитгофа и др. буржуазных экономистов. Раз капиталом является только «самовозрастающая» ценность и раз это возрастание происходит по Марксу лишь в процессе производства, в результате потребления рабочей силы, то неправильно считать капиталом деньги, которые к такому «самовозрастанию» неспособны. «Если производительный капитал может создавать прибавочную ценность путем потребления рабочей силы в процессе производства, то отсюда еще не следует, что деньги также могут создавать прибавочную ценность и тем самым становиться капиталом... А так как производительный капитал лишь потому является капиталом, что его применение создает прибавочную ценность и так как, с другой стороны, денежный капитал во время своего пребывания не может создавать этого избытка, то отсюда следует, что денежный капитал как раз не есть капитал»11.

Выходит, следовательно, что Маркс, применяя к деньгам понятие капитала, «не объясняет нам, почему денежная сумма, в которую превращаются блага при продаже, есть капитал» 2). И это обстоятельство, с точки зрения Штейнберга, обусловливается в свою очередь смешением у Маркса различных типов общественных отношений. Соглашаясь с тем, что и деньги и капитал выражают определенные общественные отношения, Штейнберг подчеркивает, что каждая из этих категорий выражает различные общественные отношения. Деньги выражают отношения связи между людьми, капитал — отношения господства и подчинения. «Но каким образом может сумма денег получить этот характер (характер капитала. Э. Б.)? Она, ведь, имеет своей предпосылкой совсем другие общественные условия, чем производительный капитал. В то время как в денежной сумме дано средство связи между участвующими в общественном производстве субъектами, в капитале выражается отношение господства группы лиц, завладевшей орудиями труда, над большой массой неимущих»12.

На этом основании Штейнберг приходит к выводу, что понятие денежного капитала в собственном смысле слова, т. е. как независимое от ссудного капитала понятие, вообще незаконно. Если деньги, получаемые за проданные товары, не даются в ссуду, но остаются у продавца или вновь обращаются на покупку других товаров, то они не являются капиталом, хотя бы продавец этих товаров и был капиталистом, а полученные им деньги затрачивались для приобретения производительного капитала. При этом он, наряду с указанными теоретическими соображениями, ссылается и на практику. «Помимо всего прочего, это понятие собственно денежного капитала (des reinen Geldkapitals)... стоит также в противоречии с фактами и словоупотреблением. Денежная сумма, которую я получил посредством акта \(Т — Д\) и которая, напр., находится в моей кассе, никогда не приносит процента и никем также не рассматривается как капитал... Только... как ссудный денежный капитал, а не как собственно денежный капитал, деньги приносят процент и дают прирост ценности (wird werterzeugend)»13.

Таким образом, к приведенным ранее аргументам Штейнберг добавляет еще утверждение, что Маркс неправомерно смешивает различные общественные отношения, прилагая к деньгам определение, характерное лишь для производительного капитала, и этим противоречит как теории, так и практике, которая отрицает свойство капитала за деньгами, не отдаваемыми в ссуду. Победоносно покончив с марксовым понятием денежного капитала, Штейнберг переходит к атаке на его понятие ссудного капитала. Под прикрытием той тяжелой методологической артиллерии, которая была им выставлена выше, ему уже ничего не стоит при помощи легкого кавалерийского набега сокрушить и это понятие.

Между прочим, по поводу различия между собственно денежным капиталом (денежным капиталом как особой формой в движении промышленного капитала) и ссудным денежным капиталом, Штейнберг замечает, что оно вообще не вполне осознано Марксом. Правда, Маркс фактически проводит это различие, но в то же время он нигде прямо не говорит о нем, а некоторые места наводят даже на мысль, что денежным капиталом по Марксу являются лишь ссужаемые деньги. Штейнберг ссылается здесь на те места в конце 1-й части III тома «Капитала», где о деньгах как средствах обращения говорится в противопоставлении деньгам как капиталу. Тут, полагает Штейнберг, понятие капитала Маркс применяет лишь к деньгам, отдаваемым в ссуду. Но все же Штейнберг склонен считать это лишь непоследовательностью Маркса, поскольку последний указанное различие между собственно денежным и ссудным денежным капиталом в основном проводит.

Однако самое понятие ссудного денежного капитала кажется Штейнбергу так же необоснованным у Маркса, как то было найдено им по поводу понятия собственно денежного капитала. В самом деле, ведь, по Марксу, ссуженные деньги являются капиталом лишь постольку, поскольку, они функционируют как капитал у ссудополучателя, т. е. становятся в его руках денежной формой промышленного капитала. Следовательно, понятие, ссудного капитала имеет своей основой понятие собственно денежного капитала и падает вместе с последним. Если вообще имеющееся у Маркса понятие о деньгах как форме капитала несостоятельно, ссуженные же деньги являются по Марксу капиталом именно потому, что они служат денежной формой капитала должника, то ясно, что несостоятельны и его понятия о ссудном капитале. «Тем, что Маркс способность денег давать процент сводит к производительному применению их у \(В\) (у должника. Э. Б.), он редуцирует проблему ссудного капитала к проблеме собственно денежного капитала. Оставленный Марксом при разборе этой последней проблемы без ответа вопрос о том, как денежная сумма может в руках промышленного капиталиста быть создателем ценности, продолжает стоять; и из доказанной нами невозможности существования собственно денежного капитала должно было бы заключить о невозможности ссудного денежного капитала»14. Иначе говоря, «Маркс не объясняет нам также, почему ссудный денежный капитал становится капиталом»15.

На этом, казалось бы, Штейнберг мог поставить точку, а вместе с нею и крест на учении Маркса о денежном и ссудном капитале. Но жажда справедливости не покидает его и здесь. Ему представляется, что и сам Маркс чувствовал недоказанность в его теории понятия ссудного капитала и невольно искал выхода из положения в таком обосновании этого понятия, которое не связывало бы его с учением о кругообороте капитала. Однако, так как найти действительно правильного обоснования Марксу не удалось, то ему не оставалось ничего другого, как превратить ссудный капитал в некую самостоятельную субстанцию, таинственным образом способную к самовозрастанию. Маркс, по словам Штейнберга, «возводит приносящий проценты капитал в положение вещи в себе и конструирует его как непосредственно самовозрастающую ценность, которая не зависит от процесса производства и обращения»16. Такое «возведение» Штейнберг обнаруживает там, где Маркс замечает, что деньги становятся ссудным капиталом посредством простой передачи их кредитором должнику и что передача денег в ссуду и их обратное возвращение к кредитору суть просто юридические сделки, не имеющие ничего общего с действительным движением капитала17.

За столь неудачные попытки найти выход из того тупика, в который он зашел, Маркса постигает справедливая кара. Штейнберг играючи справляется с этими рассуждениями. Прежде всего он указывает, что они противоречат другим положениям Маркса. «После того, как Маркс до сих пор стремился доказать, что деньги становятся капиталом лишь через тот посредствующий процесс (процесс кругооборота капитала. Э. Б.), он теперь утверждает, что этот процесс может вообще отпасть. Следовательно, то, что первоначально по Марксу определяло капитальный характер денег, а именно их потенциальная способность превращаться в элементы производства, не является необходимым условием выступления денег в качестве капитала»18. «Представляется таким образом, что Маркс здесь ссуду капитала, посредством которой денежный капитал становится ссудным капиталом, понимает как вне-экономическое действие, имеющее юридический характер. В других местах, напротив, подчеркивается экономический характер ссуды денег»19.

Но если легко изобличить Маркса во внутреннем противоречии, то нетрудно, далее, показать и несостоятельность с точки зрения существа дела тех новых построений, к которым он прибегает для обоснования понятия ссудного капитала. В самом деле, нельзя ведь считать решением вопроса ссылку на простой факт передачи денег одним лицом другому, так как остается непонятным, почему переданная в ссуду денежная сумма возрастает, приносит проценты. «Не объясняется, как и почему деньги умножаются или могут умножаться в руках хозяйствующего субъекта. Если это умножение имеет место независимо от производства, то другие хозяйственные или социальные отношения должны сделать возможным и объяснить тот факт, что деньги приносят доход»20.

На этом Штейнберг может уже закончить свою критику со спокойной совестью. Он был строг, но справедлив. Разрушив исходную методологическую позицию Маркса, он не ограничился этим, но проследил все те лазейки, через которые Маркс пытался выпутаться из своих ошибок, обнаружил внутренние противоречия в его взглядах, и с полным сознанием своей силы выносит следующий вердикт: «На вопрос, каковы те специфические отношения, которые делают деньги капиталом, марксистская теория не дает нам никакого ответа»21.

Как мы видели выше, Штейнберг выдвинул целую кучу обвинений против Маркса. Тут и смешение технического с общественным, и принятие ошибочной точки зрения капиталиста-предпринимателя, и смешение различных видов общественных отношений, и подстановка юридической сделки на место экономического отношения, и противоречие с капиталистической практикой, и внутренние противоречия в самой теории. Попробуем же разобраться в этом пестром букете и посмотреть, насколько искусным оказался его составитель.

II⚓︎

Наш анализ критических построений Штейнберга мы поведем в порядке, обратном тому, в котором мы их излагали, и начнем со сравнительно второстепенных его замечаний с тем, чтобы уже впоследствии перейти к основным.

Правильно ли, прежде всего, что Маркс не проводит ясного различия между денежным капиталом, как особой функциональной формой промышленного капитала и ссудным капиталом?

Это утверждение Штейнберга представляется нам безусловно ошибочным. В самом начале своего анализа ссудного капитала, в 21-й главе III тома «Капитала», Маркс совершенно ясно и недвусмысленно проводит то различие, о котором сейчас идет речь. Выяснив особое обращение капитала, приносящего проценты, Маркс возвращается к изложенному им во втором томе учению о кругообороте и различных формах капитала, и делает это именно с той целью, чтобы отграничить ссудный денежный капитал от просто денежного капитала. Признак, отличающий ссудный капитал от денежной формы промышленного капитала, Маркс находит в том, что при ссуде деньги непосредственно передаются, как капитал, как самовозрастающая ценность, тогда как при купле-продаже они непосредственно функционируют лишь в качестве средств обращения и только косвенно, посредством отнесения к производительному капиталу, превращенной формой которого они являются, обнаруживают свой характер, как капитала.

Приведем пару подтверждающих это цитат. «Ни в один из отдельных моментов метаморфоза, рассматриваемых сами по себе, капиталист не продает покупателю товара, как капитала, хотя для него товар представляет капитал, и не отчуждает продавцу деньги, как капитал. В обоих случаях он отчуждает товар просто как товар и деньги просто как деньги, как покупательное средство товаров»22. «То обстоятельство, что деньги являются здесь в то же время денежным капиталом, формой капитала, не вытекает из акта купли, из той действительной функции, которую он совершает как деньги, а из связи этого акта с общим движением капитала, потому что этот акт, который совершает капитал как деньги, служит введением к капиталистическому процессу производства»23. «Но иначе обстоит дело с капиталом, приносящим проценты, и как раз в этом-то и заключается специфический его характер... это не только капитал для того, кто отчуждает деньги, но и третьему лицу они передаются как капитал, как стоимость, обладающая той потребительной стоимостью, что она создает прибавочную стоимость»24.

Трудно яснее, чем это сделано в приведенных словах Маркса, выразить различие между денежным капиталом, как простой формой промышленного капитала, и ссудным капиталом. Тем не менее Штейнберг, зная и даже излагая эти места, ухитряется утверждать, что Маркс «нигде не говорит об этом различии»25. Что же касается ссылки Штейнберга на некоторые места 28-й главы III тома «Капитала», то приходится только удивляться, насколько невнимательно относится он к взглядам критикуемого им автора. В самом деле, в этой главе Маркс подвергает рассмотрению и критике воззрения Тука и Фуллартона. Эти авторы действительно противопоставляли средства обращения капиталу. Маркс же, напротив, критикует их, указывает, что они «беспорядочно смешивают различия между средствами обращения, как деньгами, денежным капиталом вообще, и капиталом, приносящим проценты»26, и доказывает, что в действительности имеет место «различие денежной формы дохода от денежной формы капитала, а не различие средств обращения от капитала»27. Таким образом, если Маркс где-либо и применяет термины «средства обращения» и «капитал», как обозначение различных и друг друга исключающих явлений, то это может означать лишь условное пользование терминологией критикуемых им экономистов, со взглядами которых он по существу несогласен, а отнюдь не отказ от признания капиталом денег, функционирующих в кругообороте промышленного капитала, как это утверждает Штейнберг.

Но если в этом вопросе замечания Штейнберга нужно признать в высшей степени неудачными, то еще хуже обстоит дело с его попыткой найти внутреннее противоречие в самой трактовке категории ссудного капитала у Маркса. Здесь просто приходится поражаться, как можно до такой степени не понять критикуемые положения, чтобы перевернуть их, поставив их прямо на голову и совершенно исказив весь их смысл.

Маркс различает действительный кругооборот ссуженного капитала \(Д—Т... П… Т\prime—Д\prime\), который происходит в руках заемщика, от отношений между заемщиком и кредитором, т. е. от самой ссуды и ее возвращения \(Д — Д + д\). Он указывает, что действительное возрастание ценности авансированная денежная сумма претерпевает лишь вследствие превращения ее в руках должника в элементы производительного капитала, и что по отношению к этому процессу сделки ссуды и возврата ссуды являются лишь посторонними моментами.

... «Первая подготовляет действительный процесс, вторая есть акт, дополняющий тот же процесс. Следовательно, точка исхода и точка возврата — отдача и возвращение ссуженного капитала — представляются произвольными движениями, совершающимися при посредстве юридических сделок, происходящими до и после действительного движения капитала и не имеющими никакого отношения к самому этому движению. Для последнего было бы безразлично, если бы капитал с самого начала принадлежал промышленному капиталисту и потому возвращался бы только к нему, как его собственность»28.

Можно ли, спрашивается, на основании приведенных слов устанавливать наличие у Маркса двух противоположных пониманий кредита — как экономического явления, с одной стороны, и как чисто-юридической сделки, с другой? Можно ли, далее, в словах, что для кредитора деньги делаются капиталом вследствие простой передачи их должнику, видеть отрыв понятия ссудного капитала от процесса производства, противоречащий остальной концепции Маркса? Нам представляется, что подобный вывод может быть лишь продуктом полнейшего непонимания и даже прямого извращения взглядов Маркса.

Говоря вообще, для того, чтобы капитал мог проделывать свой кругооборот, вовсе не требуется, чтобы он был ссужен. Применяет ли капитал сам его владелец или же другое лицо — заемщик, — от этого характер его кругооборота не изменяется. В обоих случаях действительный процесс движения капитала начинается с покупки за деньги средств производства и рабочей силы и кончается продажей произведенных товаров, т. е. реализацией в денежной форме авансированного капитала и прибавочной ценности. По отношению к этому кругообороту капитала, рассматриваемому изолированно, ссуда и является чем-то внешним, посторонним. Но это никоим образом не означает, что кредит и кредитные отношения есть вообще область юридических сделок, а не экономическое явление. Ибо, если с точки зрения абстрактного понятия о кругообороте капитала ссуда капитала есть нечто внешнее и постороннее, то с точки зрения тех конкретных условий, в которых многочисленные индивидуальные капиталы совершают свой оборот, выделение свободного денежного капитала и его превращение в ссудный капитал есть вполне закономерное и экономически необходимое явление. Но ведь Маркс, как известно, немало внимания уделил специально выяснению этой закономерности. Говоря о ссуде и о возврате ссуженного как о «произвольных движениях, совершающихся при посредстве юридических сделок», Маркс имеет лишь в виду, что эти действия лежат за пределами кругооборота данного капитала, но отнюдь не думает, что они не связана с кругооборотом капитала вообще и не имеют экономического основания.

Это можно иллюстрировать на конкретном примере. Допустим, что капиталист \(А\) взял у капиталиста \(В\) в ссуду \(1\) млн. руб. из \(5%\) годовых и что средняя норма прибыли равняется \(20%\). Действительный кругооборот этого капитала происходит в руках \(А\) и заключается в превращении \(1\) млн. руб. денег в средства производства и рабочую силу на такую же сумму, возрастании ценности в результате производства до \(1,2\) млн. руб. и обратном превращении товаров, вышедших из производства и равных по своей ценности \(1,2\) млн. руб., в такую же сумму денег. С точки зрения кругооборота этого миллиона рублей передача денег в ссуду от \(В\) к \(А\) и возвращение их по истечении срока ссуды с процентами к \(В\) являются случайными или произвольными операциями. Но иначе обстоит дело, если мы свяжем кругооборот этого миллиона с кругооборотом всего капитала \(А\) и \(В\). Тогда окажется, например, что в силу тех конкретных условий, в которых происходит производство и обращение товаров, из \(10\) млн. руб. капитала у \(В\) \(1\) млн. руб. высвобождается сроком на \(1\) год, в то время как у \(А\) в то же самое время должно происходить связывание капитала. Следовательно, если рассматривать сцепление кругооборотов различных индивидуальных капиталов, то кредит оказывается необходимым их результатом и условием.

Но если неправильно упрекать Маркса в обособлении производства от кредита, то еще более странно обвинять его в отрыве кредита и ссудного капитала от производства. Правда, мы находим у Маркса следующие слова: «Движение, характерное для капитала вообще, — возвращение денег к капиталисту, возвращение капитала к его исходной точке, — для капитала, приносящего проценты, приобретает чисто внешнюю форму, оторванную от того действительного движения, формой которого оно служит»29. Но, ведь, речь здесь идет именно о формальной оторванности, а не о независимости по существу, что совершенно недвусмысленно следует из дальнейших пояснений. Так, например, говоря далее об отданном в ссуду капитале, Маркс замечает: «Его действительное превращение в капитал совершается лишь в руках \(В\). Но для \(А\) он уже сделался капиталом, вследствие простой передачи другому лицу \(В\)»30. Разве здесь не ясно, что субъективные представления кредитора имеют по Марксу объективную основу в реальном движении капитала в руках должника? Но, ведь, это движение имеет, в свою очередь, центральным своим пунктом процесс производства. Как же в таком случае можно утверждать, что по Марксу «этот процесс может вообще отпасть»31? А несколькими строками дальше Маркс еще более резко подчеркивает, что самостоятельность ссудного капитала — лишь мнимая и что корнями своими он уходит в реальные процессы капиталистического производства и обращения. «Время возвращения зависит от хода процесса воспроизводства; по отношению к капиталу, приносящему проценты, его возвращение, как капитала, зависит, как представляется, от простого соглашения между кредитором и заемщиком... Конечно, фактически сделки эти определяются действительными возвращениями капитала. Но это не проявляется в самой сделке»32. Однако все эти разъяснения нисколько не останавливают Штейнберга, обуреваемого стремлением во что бы то ни стало отыскать у Маркса внутренние противоречия.

Наконец, совсем комично звучит, когда Штейнберг приписывает Марксу понятие о ссудном капитале, как о какой-то вещи в себе, непосредственно обладающей способностью умножать свою ценность. Обвинять Маркса, разоблачившего фетишистские представления о товаре, деньгах, капитале, ссудном капитале и т. д., в этих самых представлениях, — значит абсолютно ничего не понять в марксовой методологии. Штейнберг попросту не различает, когда Маркс говорит от своего собственного имени и когда он говорит от имени капиталиста, неизбежно пропитанного фетишистскими взглядами. С равным основанием можно было бы, опираясь на известные слова Маркса в первой главе I тома «Капитала» о том, как «душа товара вещает устами экономиста», объявляющего меновую ценность свойством вещи, утверждать, что сам Маркс считает ценность естественным качеством продуктов. Нужно, по меньшей мере, совсем не обладать чувством юмора, чтобы смешивать Маркса с тем самым «доктором Прайсом», чьи представления о капитале, как о «самодеятельном автомате» или «простом самоувеличивающемся числе»33, Маркс так жестоко высмеял.

На этом мы можем покончить с теми моментами, которым сам Штейнберг как будто придает второстепенное значение, и перейти к основной магистрали его критических рассуждений. Первое место здесь занимает его критика Марксова учения о кругообороте капитала. Остановимся поэтому прежде всего на ней.

При рассмотрении аргументации Штейнберга бросается в глаза общность его методологических позиций с воззрениями модного ныне на Западе «социального направления» в политической экономии. Центральное возражение Штейнберга против Марксова понятия кругооборота капитала покоится на резком разграничении, которое он проводит между производством, как чисто-техническим процессом, и обменом, как специфически-социальным явлением. Но то же самое характерно, например, для всей методологической установки Амонна, который именно отношения обмена считает социальными отношениями, производственную же деятельность противопоставляет этим отношениям в качестве чисто-технического момента, с которым они ни в какой необходимой связи не находятся34. В частности, те, приведенные нами выше места, где Штейнберг упрекает Маркса в том, что тот своим учением о кругообороте капитала ставит в один ряд столь разнородные явления, как производство и обмен, — эти места из Штейнберга невольно приводят на память следующие слова Амонна:

«Между ценностной суммой и количеством труда чисто-логически нет ни малейшего отношения. Оба — вещи принципиально различного рода, цена (die Preissumme) есть специфически социальная, количество труда — чисто-техническая категория и нет никакого пути для того, чтобы сравнить между собою сумму цены и количество труда»35.

Рассмотрение и критика общеметодологических воззрений представителей «социальной» школы не входят в задачи настоящей статьи. Поэтому мы ограничимся сделанным только что указанием о близости Штейнберга к ним, а в дальнейшем попытаемся конкретно показать на его примере, к каким ошибочным выводам приводит основной порок, характерный для всего этого направления — непонимание действительной связи между производством и общественными отношениями людей.

Штейнберг, как мы видим, утверждает, что с объективной точки зрения никакого кругооборота капитала не существует, но имеются два особых и независимых друг от друга движения — движение благ, как хозяйственно-технический процесс, и движение денег, как социальный процесс. Единственным основанием, на котором это его утверждение базируется, является ссылка на то, что производственный процесс, как таковой, не требует необходимо денег, и что последние обусловлены процессом обмена.

Ошибка Штейнберга заключается в том, что он мыслит производство совершенно отвлеченно от тех общественных отношений, в рамках которых оно происходит, а потому превращает его в исключительно-технический процесс. Замечая, что производство, вообще говоря, может быть и при отсутствии обмена и денег, он лишь указывает на возможность такого производства, которое не было бы производством товаров. Но странно было бы выдвигать это положение, являющееся для марксистов трюизмом, против Маркса. Когда речь идет о кругообороте капитала, то, ведь, вопрос ставится не о производстве вообще, но именно о товарном, капиталистическом производстве. Но разве можно по отношению к последнему считать обмен на деньги чем-то посторонним и несущественным. Если мы говорим о товарном хозяйстве, то нельзя производство и обмен изолировать друг от друга, как два самостоятельных и независимых ряда явлений. Товарное производство есть производство для обмена, т. е. обмен входит необходимым элементом в характеристику самого производства. Понятие товарного производства уже предполагает существование обмена, а следовательно, — поскольку имеется в виду развитой обмен, — и денег. Таким образом, движения благ и денег являются здесь не двумя изолированными процессами, но внутренне связанными и необходимо следующими друг за другом моментами единого процесса воспроизводства. Раз товар есть продукт, произведенный для продажи, продажа же означает обмен на деньги, то совершенно несостоятельным оказывается утверждение Штейнберга, что между товарами и деньгами нет никакого необходимого отношения. Ясно, что на место товара Штейнберг подставляет продукт, иными словами, он незаконно отвлекается от тех общественных отношений, при которых продукты производятся, и которые придают им форму товаров. Если продукт и деньги — категории различных измерений, то товар и деньги — категории, внутренне между собою связанные и выражающие один и тот же тип производственных отношений людей.

Производство не есть чисто-технический процесс. Всякое производство происходит в известной общественной среде, характеризуется определенной формой социальных отношений между участвующими в нем людьми. Штейнберг абстрагирует производство от этих отношений и потому лишает продукт товарного производства его социальной — товарной — формы. В результате производство превращается в совокупность технических актов, лишенных социального значения, социальная же характеристика становится исключительной монополией обмена и денег. Нужно ли еще дальше доказывать всю искусственность и произвольность этого разрыва между производством и обращением?

В противоположность мнению Штейнберга, в кругообороте \(Д — Т… П... Т\prime — Д\prime\) все моменты необходимо связаны друг с другом и вытекают друг из друга. \(П\) (производство) может следовать только после \(Д — Т\), так как мы имеем дело не с производством вообще, не с абстракцией производства, но с производством в определенных общественных условиях, в условиях менового общества, в котором элементы производства могут быть получены лишь в результате их покупки на рынке. С другой стороны, за производством неизбежно должен следовать акт \(Т\prime — Д\prime\) продажа производственных продуктов, так как без предварительного превращения капитала и прибавочной ценности из товарной формы в денежную невозможно ни возобновление процесса производства, ни личное потребление капиталиста. Выходит таким образом, что производство и обращение, изолируемые Штейнбергом друг от друга, выступают как звенья одного процесса, процесса капиталистического воспроизводства. Любопытно, отменить, что Штейнберг, делающий Марксу комплимент за то, что тот рассматривает весь хозяйственный процесс динамически и как одно целое, попадает в забавное противоречие с самим собой, ибо он-то как раз это целое разрывает на части, считая, что никакого единства между производством и обращением не существует.

Устанавливая выше действительную связь между различными моментами кругооборота капитала, мы остановились лишь на том, что, определенная последовательность этих моментов обусловливается товарным характером производства. Но если единство производства и обращения есть особенность товарного хозяйства вообще, то, с другой стороны, выражение этого единства в понятии кругооборота капитала вытекает из капиталистического характера современного товарного хозяйства. Различные моменты воспроизводства характеризуются Марксом, как различные формы капитала — денежный, производительный и товарный капитал, именно потому, что целью всего процесса является возрастание авансированной ценности, получение прибавочной ценности. Однако, полагает Штейнберг, неправильно становиться на точку зрения капиталиста, стремящегося лишь к получению прибыли. Он не понимает, что отдельный капиталист есть для Маркса лишь персонификация капиталистического строя общества, и что прибыль не есть лишь факт субъективного сознания этого капиталиста, но является основной объективной особенностью капиталистического хозяйства. Но если это так, если прибыль является руководящим началом всего капиталистического производства, то и группировка различных явлений (деньги, средства производства, готовые товары) под углом зрения прибавочной ценности есть отражение объективной капиталистической действительности, а не просто субъективных взглядов капиталиста. Штейнберг же, отвлекаясь от общественных отношений производства, тем самым отвлекается и от капиталистического характера общества, от прибавочной ценности, как основной особенности этого общества.

Но Штейнберг пытается найти и внутреннее противоречие у Маркса, ссылаясь на проводимое Марксом различие между реальными и формальными метаморфозами. Здесь перед нами налицо яркий образчик метафизического образа мышления. Штейнберг не понимает, каким образом единство и различия могут иметь место одновременно. Если единство, так уж не должно быть никаких различий, — думает он. А если есть различия (а то, что эти различия между денежным и производительным капиталом, обращением и производством, действительно существуют, — это Маркс выразительно подчеркивает), то не может быть единства, а следовательно, нельзя говорить ни о каком-то едином кругообороте капитала.

Между тем для Маркса единство и различия не являются понятиями, взаимно друг друга исключающими. Он указывает, с одной стороны, что на различных стадиях своего движения капитал выполняет различные функции. «Изменение величины стоимости принадлежит исключительно метаморфозу \(П\), производственному процессу, который таким образом является реальным метаморфозом капитала, в противоположность простому метаморфозу формы, совершающемуся в сфере обращения»36. Но в то же самое время он показывает и на ту связь, которая существует между всеми этими стадиями и которая именно и делает их различными стадиями одного процесса — процесса кругооборота капитала. Связь эта заключается именно в направлении всех этих движений к единой цели — получению прибавочной ценности, что по Штейнбергу несущественно и имеет лишь субъективное значение для капиталиста, по Марксу же является центральным пунктом всей капиталистической системы. «...Для формулы \(Д... Д\prime\) характерно, с одной стороны, то обстоятельство, что капитальная стоимость составляет исходный пункт, а возросшая капитальная стоимость — возвратный пункт, так что авансирование капитальной стоимости является средством, возросшая капитальная стоимость — целью всей операции, с другой стороны, то обстоятельство, что это отношение выражено в денежной форме, самостоятельной форме стоимости, а потому денежный капитал получает выражение, как деньги, рождающие деньги. Создание прибавочной стоимости стоимостью выражено не только, как альфа и омега процесса, но выражено прямо в блестящей денежной форме»37.

Итак, критика Штейнбергом Марксова учения о кругообороте капитала оказывается, как видим, несостоятельной. Нам остается еще рассмотреть аргумент, который он держит в запасе на случай, если предшествующие выводы будут признаны недостаточными. Допустим даже, — говорит Штейнберг, что какой-то кругооборот ценностей действительно существует. Но почему это — кругооборот капитала? Ведь, капитал — это то, что дает прибавочную ценность, прибавочная же ценность создается лишь в производстве и след., понятие «денежный капитал» внутренне противоречиво, ибо деньги прибавочной ценности не создают.

Это возражение Штейнберга вытекает из его непонимания того принципа, который положен в основу понятия «капитал» у Маркса. Категории «капитал» и «прибавочная ценность», действительно, теснейшим образом между собою связаны. Но Штейнберг понимает эту связь весьма плоско в том смысле, что капиталом называется источник прибавочной ценности. Если бы дело обстояло так, то несостоятельным оказалось бы не только понятие денежного капитала, но и понятие производительного капитала. Ведь одним из элементов производительного капитала являются средства производства; средства производства же по Марксу не создают прибавочной ценности. Если под капиталом понимать источник прибавочной ценности, то пришлось бы признать внутренне противоречивым и понятие «постоянный капитал».

На самом деле понятия о капитале и об источнике прибавочной ценности отнюдь не покрывают друг друга. Источником прибавочной ценности по Марксу является не капитал, а прибавочный труд наемных рабочих. Капиталом же Маркс называет всю ту сумму ценностей, которая необходима для того, чтобы привести в движение этот действительный источник прибавочной ценности. Но раз так, то и средства производства, и деньги оказываются капиталом, поскольку они выступают в качестве условия образования прибавочной ценности. Если процесс создания прибавочной ценности имеет своей предпосылкой наличие денег, превращаемых в элементы производства, путем покупки средств производства и рабочей силы, то, след., деньги эти являются в данном случае (когда они действительно затрачиваются для извлечения прибавочной ценности) формой капитала.

Что касается того методологического фундамента, который Штейнберг подводит под свое противопоставление денег капиталу и который заключается в разграничении типов общественных отношений, находящих свое выражение в категориях денег и капитала, то здесь мы еще раз сталкиваемся с примером его чисто-метафизического мышления. Деньги, утверждает Штейнберг, выражают отношения общественной связи производителей, но не отношения классового господства. Он не понимает того, каким образом деньги одновременно могут выражать и те, и другие отношения. Между тем как понять это вовсе не так трудно. В качестве орудий обращения товаров деньги являются средством осуществления общественных связей между членами менового общества. Но, далее, нужно учесть, кого именно они связывают. Если бы мы имели дело с простым товарным хозяйством, то деньги выступали бы в качестве связи между независимыми товаропроизводителями. В капиталистическом же обществе они связывают также между собою капиталистов и рабочих. Но деньги, затрачиваемые на наем рабочих и на приобретение средств производства, к которым труд этих рабочих прилагается, — эти деньги выражают уже не только отношения связи, но и отношения классового господства и эксплуатации. Они являются не просто деньгами, но именно денежным капиталом: они являются деньгами, поскольку рассматриваются их функции в процессе обращения, они суть капитал, поскольку само это обращение служит подготовительным или заключительным звеном в деле извлечения прибавочной ценности.

Классовое господство, — говорит Штейнберг, — означает обладание орудиями труда, а не деньгами. Но при этом он, опять-таки, игнорирует ту особую историческую форму этого господства, которая имеет место в капиталистическом обществе. Исключительное обладание орудиями труда является материальной основой классового господства при любой форме классового общества. При капиталистической же форме общества, когда эксплуатация осуществляется через посредство обмена, а не путем прямого подчинения, классовое господство предполагает также и обладание деньгами, как необходимым исходным пунктом всего движения капитала.

Наконец, настоящее Testimonium pauperitatis подписывает себе Штейнберг, когда он в своем отрицании понятия денежного капитала апеллирует к капиталистической практике. Он, который обвинял Маркса в защите точки зрения капиталиста-предпринимателя, сам для подкрепления своей позиции не находит ничего лучшего, как стать на точку зрения капиталиста-рантье, признающего деньги капиталом лишь в том случае, если они отдаются в ссуду. Правда, он ссылается на то, что, якобы, не отданные в ссуду деньги никем не рассматриваются, как капитал. Но тут уж он становится в прямое противоречие с той самой практикой, от имени которой он берется говорить. В самом деле, где Штейнберг нашел такого предпринимателя, который свою кассовую наличность (хотя бы она и не приносила ему процентов) не включал бы в свой капитал38? Больше того. Он явно противоречит и самому себе, ибо только недавно он утверждал, что лишь, становясь на позицию капиталиста, можно подводить деньги под понятие капитала. Несчастный капиталист ловкостью рук Штейнберга превращается в двуликого Януса, одновременно и признающего, и отрицающего характеристику денег, как капитала.

III⚓︎

Мы подвергли подробному разбору попытки Штейнберга доказать несостоятельность данного Марксом понимания денежного и ссудного капитала. Подведем теперь краткие итоги:

1. Штейнберг обвиняет Маркса в том, что он в своем учении о кругообороте капитала смешивает техническое с общественным. В действительности же сам он ошибочно лишает производство его общественной определенности, рассматривая его, как чисто-технический акт, и не понимает, что товарное производство предполагает обращение и находится с последним в необходимой, внутренней связи.

2. Штейнберг обвиняет Маркса в том, что тот становится на позицию капиталиста, объединяющего под углом зрения своей прибыли такие разнородные по существу явления, как деньги и средства производства. На самом деле, однако, прибавочная ценность является основным объективным фактом, отличающим капиталистический строй общества от всякого иного, и потому принятие прибавочной ценности за критерий группировки различных явлений является отражением капиталистической действительности.

3. Штейнберг обвиняет Маркса в том, что он, прилагая к деньгам понятие капитала, смешивает различные типы общественных отношений. Но различные социальные отношения не стоят изолированно, а фактически перекрещиваются друг с другом, так что деньги одновременно выражают и производственную связь людей, и отношения классового господства и эксплуатации являются в одно и то же время и деньгами, и формой капитала.

4. Штейнберг находит внутреннее противоречие между определением денег, как капитала, и разграничением у Маркса реальных и формальных метаморфоз капитала. Противоречие это, однако, мнимое, так как единство различных стадий кругооборота капитала не исключает и весьма существенных различий между отдельными формами капитала. Денежный капитал является капиталом потому, что он составляет необходимое условие для образования прибавочной ценности, он является непроизводительным капиталом, потому что обращение лишь подготовляет создание прибавочной ценности и реализует ее, но само непосредственно ее не создает.

5. Другое внутреннее противоречие, найденное Штейнбергом у Маркса и состоящее в превращении кредита в чисто-юридическую сделку, а ссудного капитала — в самостоятельную сущность, относятся за счет поразительного непонимания им мыслей Маркса, который в действительности выдвигает прямо противоположные идеи.

6. Неправильно, наконец, и указание Штейнберга на неясность, якобы, разграничения Марксом понятий денежного капитала, как функциональной формы промышленного капитала, и ссудного капитала, как особого вида капитала, существующего рядом с промышленным. Маркс проводит вполне определенное различие между ними, указывая, что при ссуде деньги непосредственно передаются, как капитал, тогда как при купле-продаже их характер, как капитала, прямо не выражен и узнается лишь в результате сопоставления данной сделки с предшествующими и последующими процессами.

IV⚓︎

Выше мы изложили и подвергли анализу те критические замечания, которые Штейнберг выдвигает против Маркса. Но каковы же те положительные построения, которые он противопоставляет раскритикованной им в пух и прах теории? Штейнберг не заставляет нас долго ждать их, так как за главой, носящей претенциозное заглавие «критика существующих теорий», немедленно следует глава, не менее внушительно гласящая об обосновании понятия денежного капитала («Die Begriffsbildung des Geldkapitals». Рассмотрим основные положения, развиваемые им здесь.

Понятие денежного капитала, тождественное для Штейнберга с понятием ссудного капитала (так как, как мы видели раньше, деньги, не отдаваемые в ссуду, он решительно отказывается признать капиталом), основывается на понятии капитала вообще. Штейнберг и начинает с выяснения этого последнего.

Движение денег, указывает он, замаскировывает действительный процесс образования прибыли, так как создает видимость того, что каждый получает в форме денег ценность продукта своего труда. В действительности, однако, дело обстоит далеко не так. Общественный доход распределяется между владельцами вещественных благ и остальными членами общества отнюдь не равномерно. «Обладатели вещественных благ получают большую, даже наибольшую часть народно-хозяйственного дохода, поскольку они заставляют платить себе за блага больше, чем то соответствует их определяемой трудом ценности. Монопольная цена за средства производства оплачивается потребителями. В виде денег имущие приобретают покупательную силу и тем самым притязание на главную долю народного дохода. Избыток дохода имущих над доходом неимущих есть дань, которую последние платят первым. Таким образом, возникает эксплуатация неимущих имущими на основе того простого факта, что последние обладают монополией на известные длящиеся (dauerbare) хозяйственные блага... Владение благами, посредством которого приобретают привилегию или монополию, образует капитал»39. В дальнейшем Штейнберг определяет капитал, как «блага и права, создающие монопольное положение, на основе которого имущие приобретают, в противоположность неимущим, возможность получения прибыли в денежной форме»40.

Установив понятие капитала вообще, Штейнберг переходит к понятию денежного капитала. Если деньги употребляются для покупки благ, то, по его мнению, отсутствует отношение зависимости, характерное для понятия капитала. В этом случае нельзя говорить о деньгах, как капитале. Но иное происходит, когда деньги даются в ссуду. В этом случае явления, имеющие место по отношению к деньгам, подходят под те родовые признаки, которые установлены для понятия капитала. «Выраженная в деньгах покупательная сила ограничена, так как ограничена масса благ, которые она покупает. С точки зрения хозяйствующего субъекта деньги, следовательно, имеют ценность, основанную на редкости (einen Seltenheitswert). Благодаря этому они становятся монопольным объектом; владение ими создает монопольное отношение, которое используется монополистом для получения прибыли. Превращение денежных средств в капитал (die Verwertung der Geldmittel) происходит через передачу их в ссуду другим лицам. Только в акте денежной ссуды получает выражение преобладание одного над другим; лишь через этот акт могут владельцы денег извлечь выгоду в форме денежного процента от тех, кто нуждается в деньгах»41.

В итоге всех этих рассуждений Штейнберг приходит к следующему понятию денежного капитала: «Денежный капитал есть денежная сумма, владение которой дает ее обладателям привилегированное по отношению к другим хозяйствующим субъектам положение, которое может быть использовано для получения прибыли лишь посредством кредита»42.

Едва ли заслуживают особой критики взгляды, развиваемые Штейнбергом по вопросу о капитале и капиталистическом доходе вообще. Что это за «определенная трудом ценность», которая ни в какой мере не связана с ценами, товаров, чем определяются те монопольные барыши, которые получают «владельцами вещественных благ», кто такие те «потребители», за чей счет эти барыши получаются, — обо всем этом мы у Штейнберга ничего не узнаем. Не следует ли, например, к владельцам вещественных благ отнести, наряду с капиталистами, также крестьян и ремесленников? Ведь, и они обладают «длящимися хозяйственными благами». Не следует ли, с другой стороны, к неимеющим таких благ «потребителям» причислить, вместе с рабочими, также и чиновников, домашнюю прислугу, лиц свободных профессий и т. п., как не владеющих этими «длящимися» благами?

Имеются определенные основания для того, чтобы сделать эти выводы из данного Штейнбергом понятия капитала. Так, он сам заявляет, что «эксплуатация неимущих происходит не в процессе производства, как то ошибочно принимают Маркс и Гильфердинг; она существует везде, где имеется частная собственность на хозяйственные блага, где одна часть общества распоряжается чем-нибудь, чего другая часть лишена»43.

Но как же эта эксплуатация происходит? Если не через производство, то, по-видимому, через обмен, в котором «потребители» платят монопольные цены, «владельцам длящихся хозяйственных благ». Жаль только, что Штейнберг позабывает сообщить нам, как эти цены устанавливаются и определяются, и чем обусловливается величина той прибыли, которую «имущие» получают за счет «неимущих».

Что касается поставленного выше вопроса о том, не нужно ли, по Штейнбергу, к классу эксплуатирующих отнести и самостоятельных товаропроизводителей, хотя бы и не применяющих наемного труда, то и этот вопрос вполне естественно вытекает из слов самого Штейнберга. В самом деле, в своем определении капитала и эксплуатации он намеренно игнорирует наемный труд, сводя все к отношениям между «имущими» и «неимущими». Правда, он указывает, что одного обладания известными хозяйственными благами недостаточно для возникновения капиталистического отношения. Не подумайте, однако, что требуется еще такой пустяк, как наемный труд. «Для того, чтобы перечисленные материальные и нематериальные блага (а перечислены были сырые материалы, орудия труда, товары и т. д. Э. Б.) стали капиталом, должно еще присоединиться намерение их владельцев извлекать из них доход... специфически капиталистический дух владельцев»44. Следовательно, например, ремесленник, буде только у него появится пресловутый «капиталистический дух», тотчас же превратится в капиталиста. Жаль, что Штейнберг опять-таки позабывает рассказать нам, почему у нашего ремесленника отсутствует этот «дух».

Но даже в самом лучшем для нее случае, т. е. если отбросить все подобные нелепости, теория Штейнберга оказывается лишь воспроизведением того «вульгарно-экономического» объяснения прибыли, которое в свое время Энгельс нашел у Лексиса и которое он тогда рекомендовал вниманию Бернарда Шоу в качестве хорошего фундамента для того, чтобы «воздвигнуть фабианскую церковь будущего», «поверхностный вульгарный социализм»45.

Оставим, однако, в покое общее понятие капитала у Штейнберга и перейдем к его понятию денежного капитала. Будучи здесь последовательным, Штейнберг это понятие строит по образу и подобию первого. Если, продавая товары, капиталисты получают от «потребителей» монопольные цены и вытекающие из них барыши, то, и продавая специфический товар — ссудный капитал, — владельцы последнего получают такую цену и барыш от его покупателей. Тем самым они использовали свое привилегированное положение (в качестве обладателей покупательной силы) по отношению к другим членам общества, налицо отношение господства, и понятие «капитал» готово.

Подобно тому, как основным моментом в Штейнберговском понятии капитала вообще, мы считаем устранение того, что по Марксу является основой капиталистического отношения, а именно — наемного труда46, в его понятии денежного или ссудного капитала совершенно отпадает отношение капиталиста к наемному рабочему и остается лишь отношение ссудного капиталиста к получателю ссуды. Штейнберг вполне определенно подчеркивает это. «Заблуждение марксистской теории заключается в том, что одно явление, в котором отношение господства выступает наиболее ясно и резко, а именно отношение предпринимателя к рабочим, она рассматривает, как единственную форму эксплуатации, и все другие аналогичные явления объясняет этой формой эксплуатации. В действительности, однако, эксплуатация рабочих представляет чаще всего встречающуюся, но никоим образом не единственную форму проявления этого отношения господства»47. Видя капиталистическое отношение вообще не в отношении капиталиста к наемному рабочему, но в отношении продавца («владельца длящихся хозяйственных благ») к покупателю («потребителю»), Штейнберг в сделке ссуды сводит его к отношению кредитора (продавца денег как капитала) к заемщику (покупателю этих денег). В кредитных сделках, говорит он, имеет место «отношение зависимости получателя денежной ссуды от владельца денег, образующее основу капиталистического отношения»48.

Мы видели выше, что Штейнберг обвиняет Маркса в том, что тот своим понятием денежного капитала смешивает различные типы общественных отношений. «De te fabula narratur» — можем мы теперь ответить ему. На самом деле, уж если кто-нибудь действительно смешивает различные формы производственных отношений, так это именно Штейнберг, который в своем определении ссудного капитала хочет объединить капиталистический кредит с ростовщическим, подводя первый под признаки, в действительности присущие лишь второму. В то время, как в ростовщическом кредите, при котором получателями ссуды являются рабочие или мелкие производители, налицо господство кредитора над должником, при капиталистическом кредите, где должниками выступают промышленные и торговые капиталисты, этого господства нет. В то время, как при ростовщическом кредите действительно эксплуатируется сам заемщик и капиталистическое отношение есть отношение между кредитором и должником, при капиталистическом кредите и кредитор, и должник совместно эксплуатируют третьего — наемного рабочего. При этой последней форме кредита капиталистическое отношение есть не отношение ссудного капиталиста к функционирующему, но его отношение к рабочему, реализующееся, однако, лишь через посредство его отношения к действующему капиталисту.

То смешение и та подстановка, которые проделывает Штейнберг, имеют определенный объективный смысл. Противопоставляя капитал, как собственность капиталу как функции, он прикрывает противоположность капитала как такового наемному труду. Видя эксплуатацию в отношении кредитора к должнику, он скрывает действительный источник процента — прибавочную ценность. За трескучими фразами о господстве и эксплуатации «вообще» объективно скрывается апология специфической, капиталистической формы эксплуатации.

Примечания⚓︎

  1. James Steinberg, Das Geldkapital, — Bonner Staatswissenschafliche Untersuchungen, Heft 4, Bonn und Leipzig 1922. ↩

  2. Steinberg, Das Geldkapital, S. 23—24. ↩

  3. Там же, стр. 24. ↩

  4. Там же, стр. 28. ↩

  5. Steinberg, цит. соч., стр. 29. Курсив мой. Э. Б. ↩

  6. Там же, стр. 30. ↩

  7. Там же, стр. 29; курсив автора. ↩

  8. Там же, стр. 30. ↩

  9. Steinberg, цит. соч., стр. 30—31. ↩

  10. Steinberg, цит. соч., стр. 30; курсив автора. ↩

  11. Steinberg, цит. соч.,стр. 32. ↩

  12. Там же, стр. 31—32; курсив автора. ↩

  13. Steinberg, цит. соч., стр. 32. ↩

  14. Steinberg, цит. соч., стр. 33. ↩

  15. Там же, стр. 32. ↩

  16. Там же, стр. 33. ↩

  17. В дальнейшем, при разборе аргументации Штейнберга, мы приведем те цитаты, на которые он по этому вопросу ссылается. ↩

  18. Steinberg, цит. соч., стр. 33—34. ↩

  19. Там же, стр. 27. ↩

  20. Там же, стр. 34. ↩

  21. Там же. ↩

  22. К. Маркс, Капитал, т. III, ч. 1, пер. Базарова и Степанова М. 1907 г., стр. 319; курсив автора. ↩

  23. Там же. ↩

  24. Там же, стр. 320. ↩

  25. Stеinberg, цит. соч., стр. 26. ↩

  26. К. Маркс, цит. соч., стр. 417. ↩

  27. К. Маркс, цит. соч., стр. 419; курсив автора. ↩

  28. К. Маркс, цит. соч., стр. 324. ↩

  29. К. Маркс, Капитал, т. III, ч. I, стр. 325. ↩

  30. Там же; курсив мой. Э. Б. ↩

  31. Steinberg, цит. соч., стр. 33. ↩

  32. К. Маркс, цит. соч., стр. 325; курсив автора. Правда, немедленно вслед за приведенными выше словами, Маркс добавляет: «На практике дело также отнюдь не всегда так происходит. Если действительный возврат не произошел вовремя, то заемщику приходится искать иного вспомогательного источника для выполнения своих обязательств по отношению к кредитору». Но нетрудно убедиться в том, что он здесь имеет в виду не условия гладкого хода воспроизводства, но явления нарушенного равновесия в индивидуальном или общественном масштабе. При капиталистическом кредите, рассматриваемом в условиях равновесия производственной системы, правилом является то, что ссуженная сумма применяется производительно, приносит должнику прибыль, и часть этой прибыли идет на уплату процентов по займу. А раз подобное положение вещей является нормальным, то оно заранее предполагается в каждой отдельной кредитной сделке, хотя результаты последней и могут расходиться с обычными. Наличие такого расхождения не меняет общего принципа о зависимости движения ссудного капитала от действительного процесса кругооборота капитала. Или, как это дальше выражает Маркс, «простая форма капитала — деньги, которые затрачиваются в виде суммы \(А\) и через известный промежуток времени возвращаются обратно в виде суммы \(А + \frac{1}{х}А\) без какого бы то ни было иного посредствующего звена кроме этого промежутка времени — есть лишь иррациональная форма действительного движения капитала» (там же, стр. 325—326; курсив Маркса). ↩

  33. К. Маркс, там же, стр. 373. ↩

  34. См. Alfred Amonn, Objekt und Grundbegriffe der theoretischen Nationalökonomie, 2 Auflage, Leipzig und Wien 1927, S. 238—240, 271 и мн. др. ↩

  35. Amonn, цит. соч., стр. 318. Подобные высказывания можно встретить и у Штольцмана, который недоуменно вопрошает, как это Маркс, отрицающий выведение ценности из факторов производства, «делает исключение для труда, одного из этих производственных факторов», и как это он, низвергнувший всех фетишей, «мог соорудить ему (труду. Э. Б.) алтарь, как величайшему и единственному фетишу, поскольку он исключительно за ним признал честь и славу создания ценности». — R. Stоlzmann, Die Kritik des Objektivismus und seine Verschmelzung mit dem Subjektivismus zur social-organischen Einheit», — Jahrbücher für Nationalökonomie, III Folge, 49 Band, S. 153. ↩

  36. К. Маркс, Капитал, т. II, пер. Базарова и Степанова, М. 1907 г., стр. 25 ↩

  37. К. Маркс, цит. соч., стр. 30; курсив мой. Э. Б. ↩

  38. Если Штейнберг вообще отрицает характер капитала за деньгами, то у других экономистов мы, напротив, можем встретить противоположную крайность — отрицание всякого принципиального различия между денежным и производительным капиталом. Так, напр., Мизес говорит следующее: «Составную часть предпринимательского капитала (des Betriebskapitals) каждого предприятия образует также и сохраняемый им кассовый резерв. Если оно видит себя по какой-либо причине вынужденным увеличить свой кассовый резерв, то это следует рассматривать как увеличение капитала предприятия. Если оно в этих целях ищет кредита, то это нельзя никоим образом оценивать иначе, чем требование на кредит, основывающееся на любой иной причине, напр., ради установления машинного оборудования или т. п.» (Ludwig von Mises, Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel, 2 Auflage, München und Leipzig 1924, S. 321). С точки зрения Маркса, и тот и другой взгляд ошибочны. Отрицание характера капитала за деньгами ошибочно потому, что игнорирует те специфические социальные отношения, в рамках которых функционируют деньги и которые делают эти деньги формой капитала. Признание денежного и производительного капитала явлениями равнозначущими неправильно потому, что игнорирует процесс производства, как действительную сферу возрастания капитальной ценности. Первая точка зрения забывает об единстве денежного и производительного капитала, вторая — о различиях между ними. ↩

  39. Steinberg, цит. соч., стр. 45. ↩

  40. Там же, стр. 52; курсив автора. ↩

  41. Там же, стр. 52—53. ↩

  42. Steinberg, цит. соч., стр. 53—54; курсив автора. ↩

  43. Там же, стр. 45. ↩

  44. Steinberg, цит. соч., стр. 49; курсив мой. Э. Б. ↩

  45. Ф. Энгельс, Предисловие к III тому «Капитала», стр. XI—XIII. ↩

  46. «Следовательно, капиталом предполагается наемный труд, наемным трудом предполагается капитал. Они взаимно обусловливают друг друга; они взаимно производят друг друга» (К. Маркс, Наемный труд и капитал). ↩

  47. Steinberg, цит. соч., стр. 44; курсив автора. ↩

  48. Steinberg, цит. соч., стр. 53. ↩