Перейти к содержанию

Батищев С. «Диалектика» Рубина1⚓︎

Журнал «Под знаменем марксизма», 1929, № 10-11, с. 124—142

I. Основные законы диалектики⚓︎

В начале своей статьи — «Диалектическое развитие категорий в экономической системе Маркса» — Рубин пишет: «Я не буду касаться философских основ диалектического метода — это дело философов»2. Своей задачей он считает только применение этого метода. Однако дальнейшее изложение доклада показывает настоятельную необходимость предварительной положительной формулировки основ диалектического метода. Отсутствие этого предварительного, теоретического экскурса в основы диалектики роковым образом отразились на содержании статьи Рубина.

Рубин совершенно правильно полагает, что «диалектическая логика богата формами мышления. «Однако он хочет почему-то произвольно проследить применение Марксом к экономическим категориям трех томов «Капитала» только одного «основного закона диалектики, — закона единства противоположностей, — в соединении с законом отрицания»3. Позволительно, однако, спросить Рубина, откуда он собственно взял «закон отрицания»? Такого закона в диалектике нет. Простое отрицание в диалектике есть только момент в законе отрицания отрицания. Но отрицание само по себе не является законом диалектики. Кроме того у Рубина почему-то выпал третий основной закон диалектики, — закон перехода количества в качество и обратно. Правда, при теоретическом анализе диалектики мы можем отделять эти законы один от другого. Другое дело, когда мы приступаем к применению этих законов, и одновременно обнаруживаем их в действительности. Здесь произвольный выбор законов диалектики уже не годится: он может отомстить за себя самым безжалостным образом. В самом деле, когда мы приступаем к анализу диалектики экономических категорий в «Капитале», мы наталкиваемся на постоянную текучесть, изменчивость форм, переходов и т. д. При анализе их совершенно невозможно обойтись без закона перехода количества в качество. Разумеется, нельзя подозревать Рубина в незнании этого языка. Корни его забвения Рубиным, по-видимому, лежат гораздо глубже. Мы полагаем, что Рубину этот закон просто не нужен, он просто не существует для него. Мы действительно увидим, что Рубин сводит качественные различия, образование новых форм к их чисто-количественным изменениям, «постепенным усложнениям»4.

Разберем теперь рубинский «закон отрицания»5. Может быть, здесь имеет место простое смешение понятий? К сожалению, неправильное понимание закона отрицания отрицания у Рубина вытекает из всего существа его концепции». «Закон отрицания» Рубина есть простое отрицание без «снятия». Это — только антитеза, только отрицание наличности или бытия данной формы; это — прекращение развития, его уничтожение. Предоставим слово Энгельсу. «Я отрицаю зерно и в том случае, если его размалываю, насекомое — если я его раздавливаю»6. И ниже: «Я должен не только отрицать, но также затем «снять» это отрицание. Следовательно, первое отрицание я должен произвести таким образом, чтобы было или стало возможным второе отрицание. Но как этого достигнуть? Это — смотря по особой природе каждого отдельного случая. Если я размолол ячменное зерно или раздавил насекомое, то я хотя и совершил первый акт отрицания, но и сделал невозможным второй?7. Именно в этом последнем смысле понимается и применяется Рубиным «закон отрицания». У него нет нигде образования новых форм путем «снятия» одной из сторон, путем отрицания отрицания, у него новые формы образуются только простым отрицанием, полным уничтожением старой, формы. По существу здесь, собственно говоря, невозможно развитие, появление новых форм. У Рубина переход от одной формы к другой есть полное уничтожение старой формы и таинственное появление новой. Для него «закон отрицания» есть просто «закон появления новых форм, противоположных первым»8.

Чтобы возможно было развитие и образование новых форм, необходимо «снятие» отрицания, или отрицание отрицания. Так именно совершается развитие во всей действительности. «Закон отрицания отрицания, — пишет Энгельс, — который бессознательно осуществляется в природе и истории, а также, пока он не познан, и в нашем мышлении, лишь впервые резко формулирован Гегелем»9. Рубинский же «закон отрицания» есть закон всеобщего уничтожения.

Не лучше обстоит дело у Рубина и с законом единства противоположностей, который составляет суть, главную, основную черту диалектики. В чем существо этого закона? Обратимся к Ленину. «„Раздвоение единого и познание противоречивых частей его” „есть суть” диалектики. Тождество или единство противоположностей «есть признание (открытие) противоречивых, взаимно-исключающих, противоположных тенденций во всех явлениях и процессах природы („и духа и общества в том числе”)». «Развитие есть „борьба” противоположностей»10. Например, капиталистическое общество представляет единство противоположностей буржуазии и пролетариата. Эти противоположности взаимно исключают друг друга, они различные «тенденции», но они и взаимозависимы друг от друга и одна без другой существовать не могут. Их борьба создает развитие и уничтожение капиталистического общества. Но как происходит это уничтожение? Единство противоположностей всегда осуществляется на основе одной какой-нибудь из его противоположностей. В нашем примере, капиталистическое общество существует на основе господства буржуазии. Социальная революция уничтожает, «снимает» эту противоположность и на основе второй противоположности — пролетариата — осуществляет новое единство, новую форму общества. Если бы уничтожалась вся старая форма, то откуда же взялась бы новая? Еще пример. Единство феодального способа производства заключает в себе противоположность производительных сил и производственных отношений. Переход к буржуазному способу производства вовсе не означает уничтожения обеих противоположностей, оно означает лишь «снятие» одной из них, а именно производственных отношений; производительные же силы переходят в следующий способ производства и составляют основу для новой общественной формы. Или такой пример. Жизнь человеческого организма представляет единство противоположностей: жизни и «смерти». Пока существует человек, борьба этих противоположностей осуществляется на основе жизни. Когда человек умирает, «снимается» одна из противоположностей — жизнь, побеждает вторая противоположность: начинается, как говорил Гегель, новая жизнь — жизнь червей.

Как же понимает закон единства противоположностей Рубин? Он пишет: «Маркс показывает, что в каждой группе явлений, образующих известное единство, в силу внутренних противоречий, необходимо происходит дифференциация, поляризация, разделение, появление противоположных элементов, образующих известное единство. Такова первая сторона закона единства противоположностей.

Из этого положения вытекает и обратное положение: если в каждой группе явлений, образующих известное единство, необходимо появление противоположностей, то, и обратно, мы можем сказать, что — группы явлений, обособившихся друг от друга, противоположных, друг другу, образуют известное единство, в пределах которого они и являются этими противоположностями. Такова двуединая сторона единства противоположностей: появление противоположностей в группе явлений, образующих единство, и сохранение единства в группе явлений, образующих противоположности»11.

Судя по внешней форме выражения, с первого взгляда кажется, что здесь все верно. Но при внимательном рассмотрении мы замечаем, что:

1) Единство понимается Рубиным не как имманентное, а как внешнее, групповое.

2) Закон единства противоположностей исчерпывается констатированием противоположностей без борьбы их, без перехода одного в другую, без «снятия».

Диалектика понимает единство противоположностей, как имманентное, присущее каждому процессу или форме. Выше мы приводили соответствующие примеры. Если же мы будем брать единство противоположностей «групп явлений», то это будет внешнее единство, механическая сумма. В такое «единство» мы можем объединять любую сумму явлений, и они при всех случаях будут представлять «единство» «групп явлений». Здесь в сущности нельзя уже говорить о противоположности, о переходе одного в другое и т. д.

Однако, даже отвлекаясь от этого внешнего характера рубинского «единства», необходимо признать, что Рубин исчерпывает закон единства противоположностей тем, что единство, по его мнению, распадается на части, на противоположности, и что, с другой стороны, противоположности образуют единство. Другими словами, он констатирует противоположности, но не идет дальше до их обнаружения, до противоречия и «снятия». Противоположность еще не есть противоречие, как различие не есть противоположность. «Противоположность, — говорит Деборин, — содержит в себе противоречие, как возможность в скрытом виде. Противоречие же есть деятельное обнаружение противоположности, и только здесь скрытый антагонизм принимает форму «конфликта», только противоречие разрешается борьбой противоположностей»12. Следовательно, без деятельного обнаружения, без борьбы, противоположность лишь в потенции содержит в себе противоречие. И одним лишь рассечением, раздвоением единства, поляризацией его нельзя объяснить развития, ибо «развитие есть „борьба” противоположностей»13. Рубин хотя и отмечает внешние противоречия в «группе явлений» (в выше приведенной цитате), но это противоречие он выводит не из борьбы противоположностей, а, наоборот, у него противоположность образуется противоречием. В действительности же противоречие обнаруживается лишь в борьбе противоположностей. Например, если мы констатируем единство противоположностей буржуазного общества, буржуазии и пролетариата, то из этого еще не следует, что борьба этих противоположностей уже проявляется. Мы знаем, что борьба, противоречия, обнажение этих противоположностей (буржуазии и пролетариата) происходит не всегда, а только при определенных исторических условиях. Когда пролетариат еще находится в стадии «класса в себе», противоположности эти, как известно, не обнаруживаются.

Для подтверждения своей мысли Рубин пытается привлечь Маркса. Ему нужно найти у Маркса подобие своего «группового единства», простое констатирование противоположностей в единстве. Поэтому он по-своему цитирует Маркса, обрывая цитаты в самом решающем месте. «Эти две стороны закона, — пишет Рубин, — Маркс подчеркнул в I томе «Капитала» стр. 64—65), где он пишет: «Если процессы, противостоящие друг другу как самостоятельные, образуют известное внутреннее единство, то это как раз и означает, что их внутреннее единство осуществляется в движении внешних противоположностей»14. В этом месте Рубин обрывает Маркса, потому что ему требуется найти во что бы то ни стало у Маркса движение только внешних противоположностей, «групп явлений» и отнюдь не нужно обнаружение этих противоположностей. Поэтому он «продолжает» Маркса своими словами: «Если процессы, как будто бы независимые друг от друга, образуют единство, то, с другой стороны, это есть расколотое единство, единство с внутренними противоречиями, которые движутся внутри этого единства и заставляют двигаться весь процесс»15. Прежде всего заметим, что противоречия сами движут процесс, а не движутся в этом процессе. Основное в Рубинской мысли то, что противоречие дано хотя и на основе противоположностей, но без их деятельного обнаружения. Между тем Маркс говорит здесь о противоречии лишь в возможности и об обнаружении их при определенных условиях. Приведем это место Маркса полностью, оно дает прекрасный образчик применения закона единства противоположностей. Товарное обращение «раскалывает на две противоположные операции — продажу и покупку» непосредственную тождественность актов отчуждения своего труда и присвоении чужого. «Эти самостоятельно выступающие друг против друга процессы образуют внутреннее единство, но в тоже время их внутреннее единство проявляется во внешних противоположностях». Здесь Рубин прервал Маркса, а между тем Маркс продолжает: «Если внешнее обособление внутренне не самостоятельных, т. е. друг друга дополняющих, процессов развивается до известных пределов, то их единство насильно прорывается наружу посредством кризиса. Присущая товару противоположность потребительной ценности и ценности — частного труда, долженствующего вместе с тем являться как непосредственно общественный труд и особого конкретного труда, который вместе с тем фигурирует лишь как абстрактный всеобщий труд, — олицетворение вещей и овеществление лиц, — это внутреннее имманентное противоречие получает в противоположностях товарного метаморфоза свои развитые формы. Эти формы заключает в себе поэтому возможность, но только — возможность кризисов; для превращения этой возможности действительность требуется целый ряд условий, которых в рамках простого товарного обращения вовсе еще не существует»16. Следовательно, Маркс достаточно ясно показывает, что противоположность не есть еще противоречие, последнее дано в первом только в возможности, только в потенции. Обнаружение этой возможности происходит напр. в кризисах. Рубин же вырвал произвольно помыслы Маркса, для того, чтобы на ней обосновать свое извращение закона единства противоположностей, свое отождествление противоположности с противоречием, изображение потенциального противоречия как действительного. Противоположность по Рубину отнюдь не требует обнаружения, отнюдь не требует перехода в противоречие, это не действенная противоположность.

Приведем еще примеры, где у Рубина исчезают не только противоречия, но и причинная связь. «Мы знаем, — пишет он, — что под давлением именно развития материальных производительных сил производственные отношения между простыми товаропроизводителями перерастали в производственные отношения капиталистического типа». «В пределах данной системы хозяйства каждая сложная форма производственных отношений людей возникает из более простой формы производственных отношений под давлением изменения производительных сил»17.

Детальный анализ отношений производительных сил и производственных отношений будет дан ниже. Здесь же нам достаточно отметить, что противоречия, борьба противоположностей, «снятие», переход заменена механическим «давлением». По Рубину фактически невозможно опричинение производственных отношений от производительных сил, нет, невозможна взаимозависимость между ними и взаимопроникновение; невозможен переход одного в другое, невозможно «снятие».

Однако простое констатирование противоположностей в единстве не дает еще развития, не объясняет нам действительности. В такой форме закон единства противоположностей приемлют все современные апологеты буржуазии, обосновывая им «естественность» противоположностей капиталистического общества, пролетариата и буржуазии, необходимость их вечного существования. Они только констатируют противоположности, но не идут до обнаружения противоречий, до борьбы противоположностей, ведущей к «снятию» той противоположности, на которой они сами существуют.

Если в законе отрицания отрицания Рубин не дошел таким образом до синтеза, до «снятия» отрицания, а остановился на антитезе, на простом отрицании, то в законе единства противоположностей он не дошел до обнаружения противоречий, до их борьбы, что означает и в первой и втором случае невозможность развития. Здесь вполне будет уместным вспомнить слова Маркса о Прудоне: «Несмотря на величайшие старания забраться на высоту системы противоречий, г. Прудон никогда не мог подняться выше двух первых ступеней: простой тезы и антитезы, да и сюда он доходил два лишь раза, при чем один раз перекувыркнулся и упал»18.

Но этим не оканчиваются еще изыскания Рубина в области диалектики. Мы уже отмечали, что у него выпал закон перехода количества в качество и обратно. Фактически, конечно, он вынужден был его применять, растворяя, однако, его целиком в количественных моментах. У него новые формы суть простое помножение, «усложнение» старых. Он констатирует противоречия в количественном нарастании. Но эти противоречия являются потенциальными, скрытыми; их обнаружение возможно только в качественном изменении, в скачке. Например, весь процесс капиталистического общества можно изобразить как количественное нарастание противоречий производительных сил и производственных отношений, которые полностью могут обнаружиться и разрешаться только в социальной революции. Частично же они обнаруживаются в кризисах, в забастовках, в стачках и т. п.

Иначе смотрит на дело Рубин. Он пишет: «С точки зрения Маркса данная группа явлений, в силу присущих ей внутренних противоречий, принимает другую форму, противоположную первой форме, более развитую и усложненную форму. Явления, постепенно усложняясь, принимают новую форму, противоположную первым исходным формам»19. Итак, новая форма есть «более развитая, усложненная по сравнению со старой и возникает вследствие «постепенного усложнения», количественного нарастания, эволюционным путем. О скачках, о «снятии» и синтезе нет и речи. Эволюция исчерпывает все развитие. «Далее Маркс показывает нам, — пишет Рубин, — каким образом производственные отношения людей, в частности отношения товаропроизводителей, в силу внутренних противоречий усложняются и порождают новые формы отношений людей, противоположные первым, отличающиеся от них. Маркс показывает нам постепенное усложнение производственных отношений людей, генезис новых, качественно иных форм и появление противоположных форм в группе явлений, составлявших раньше единство. Этим самым, Маркс раскрывает нам систему производственных отношений людей, постепенно усложняющихся, принимающих новую форму, противоположную первой и вместе с тем составляющую с ней единство, внутри которого они взаимодействуют»20. Оставим пока в стороне злосчастное единство в «группе явлений» и выведение форм из форм (которое выше сам Рубин отрицал)21; обратим внимание на представление Рубина о процессе образования новых форм. Автор просто констатирует, что новая форма «качественно иная», «противоположная» первой, однако переход из одной формы в другую для него есть лишь «постепенное усложнение», количественное нарастание. Совершенно очевидно, что таким путем мы можем познать только количественное изменение данной формы, но не можем познать новую, качественно иную форму, противоположную первой. Например, превращение стоимости в капитал нельзя объяснить только количественным ростом стоимостной формы товаров. Мы должны вывести еще новую функцию стоимости, присущую только капиталу, функцию создавать прибавочную стоимость. Точно так же количественный рост и усложнение капиталистической системы сами по себе (без скачка) не дадут нам еще нового качества, новой общественной формы.

Итак, закон перехода количества в качество Рубин сводит к простым количественным усложнениям. Он констатирует противоречия в самих количественных изменениях, т. е. тогда, когда они фактически даны лишь в скрытом виде и еще должны только проявиться лишь в скачке. Таким образом, оказывается, что диалектика Рубина — это лишь частички диалектики, ее осколки, кусочки, а часть диалектики, как известно, не есть вообще диалектика. Здесь вполне применима ленинская характеристика двух основных концепций: «Две основные (или две возможные, или две в истории наблюдающиеся) концепции развития (эволюции) суть развитие как уменьшение и увеличение, как повторение и развитие, как единство противоположностей (раздвоение единого на взаимоисключающие противоположности и взаимоотношения между ними).

Первая концепция мертва, бедна, суха. Вторая — жизненна. Только вторая дает ключ к «самодвижению» всего сущего; только она дает ключ к «скачкам», к «перерыву постепенности», к «превращению в противоположность», к уничтожению старого и возникновению нового.

Единство (совпадение, тождество, равновесие) противоположностей условно, временно, преходяще, релятивно. Борьба взаимоисключающих противоположностей абсолютна, как абсолютно развитие, движение»22.

«Первая концепция» есть рубинская концепция, концепция мирной эволюции, «постепенного усложнения», без борьбы противоположностей, без взаимоисключающих, взаимопроникающих, взаимообуславливающих сторон единого, она не дает нам ни развития, ни возникновения, ни уничтожения. Она дает отрицание, но не дает «снятия» отрицания, она дает противоположности, но не дает обнаружения в них противоречий, а следовательно, и движения; она констатирует противоречия в количественных изменениях, где нет и не может еще быть их проявления; она утверждает единство, но не имманентное, а внешнее, групповое. Вместо имманентных движущих сил, Рубин обращается к механическим «толчкам», к «давлению», которые одни только по Рубину дают начало движения. Понятно поэтому, почему Рубин так избегает анализа генезиса, развития и гибели форм. Его концепция объяснить всего этого не может.

Не случайно то обстоятельство, что Рубин в анализе диалектики «Капитала» совсем обошел основное, главное движущее противоречие капиталистического общества — противоречие между производительными силами и производственными отношениями. Между тем, очевидно, что без этих противоречий нельзя не только объяснить возникновение и гибель капитализма, но нельзя понять ни одной «коллизии», как говорит Маркс, в развитии самого капиталистического общества. Основная диалектика «Капитала» ускользнула таким образом из анализа Рубина.

Кстати сказать, Рубин понимает применение диалектического метода в политической экономии, не как отображение экономической действительности, а как отображение «диалектического метода вообще». Конечно, это чисто-идеалистическое толкование диалектики отнюдь не случайно для Рубина.

II. Политическая экономия и исторический материализм⚓︎

Прежде чем подвергнуть рассмотрению понимание предмета политической экономии во взаимоотношениях с историческим материализмом и «социальной технологией» у Рубина, необходимо предварительно выяснить общее отношение производительных сил и производственных отношений. Этот вопрос является корнем всех прегрешений в концепции Рубина. Нам следует поэтому заняться анализом того, что понимает Рубин и его соратники под производительными силами и производственными отношениями. Критики Рубина обвиняют его в разрыве производительных сил и производственных отношений. Мы думаем, что надо ставить вопрос не только о разрыве, но о том, возможна ли вообще связь между ними в концепции Рубина?

Рубин и его ортодоксальные ученики подменяют производительные силы технической категории, с тем чтобы затем выбросить их из политической экономии и общественной науки вообще. «В товарном хозяйстве, — пишет Рубин, — как мы уже знаем, стоимость выполняет роль регуляторов труда. Вытекает ли эта роль стоимости из технических или социальных особенностей товарного хозяйства, т. е. из состояния производительных сил или из форм свойственных ему производственных отношений? Достаточно поставить этот вопрос, чтобы ответить на него в последнем смысле» 1)23. Итак, установим пока что «„технические” особенности товарного хозяйства» и «состояние производительных сил», есть одно и то же. Произошло точное отождествление производительных сил с техническим фактором и замена их натуральной категорией. Отсюда естественно, следует противоположение производительных сил, как технической категории производственным отношением, как социальной категории. Между ними лежит пропасть, они различной природы: производительные силы очутились в царстве природы, а производственные отношения в обществе. «Вещь передвигается в процессе производства от одних людей к другим на основании существующих между ними производственных отношений, но своим переходом она не создает производственных отношений между ними. Производственные отношения между людьми имеют исключительно общественный характер, а переход вещей — исключительно технический характер. Обе эти стороны заранее сознательно приспособлены одна к другой, но сохраняют различие характера»24. Перед нами таким образом ясно выраженный метафизический разрыв процесса производства, производительных сил и социально-производственных отношений. Или техническое, или социальное, или вещи, или невещи. Между тем процесс производства имеет и технический и социальный характер. Его социальная сторона — производительные силы и отношения производителей в производстве, — его техническая сторона — материальные изменения, изменения вещей как таковых. — Мы ниже покажем, что Рубин не понимает не только двойственности процесса производства, но и двойственности производительных сил. На 50-й стр. своих «Очерков» Рубин по примеру начетчиков вырывает у Маркса отдельные слова и предложения из десятков мест, где он хочет показать различие социального и материального. В результате он резюмирует. «Все эти выражения, которые проводят различие между техническою и социальною функциею вещей, техническою ролью — средств и условий труда и их социальною формою по существу сводится к тому основному различию, которое было установлено нами выше. Речь идет об основном различии между процессом материального производства и его общественною формой, о двух различных сторонах: технической и социальной, единого процесса трудовой деятельности людей25. И так, снова Рубин показывает, что процесс производства есть только техническая категория, «средства и условия труда» или производительные силы — только технический фактор; социальное не материально, материальное не социально. Ученик Рубина Г. Деборин не смог, конечно, столь умело, как учитель загородить словами суть своей позиции и прямо заявляет, что производительные силы, как технический фактор, нужно адресовать в технические науки. «Социально-экономическая структура общества, общественная форма производства может быть, в целях исследования, в известных пределах абстрагирована от материально-технической стороны, вещественного содержания процесса производства. Если первая становится объектом политической экономии, то вторая изучается всевозможными техническими науками»26. Кроме производственных отношений, он в экономике общества видит только вещи, только технические факторы, которые бесспорно изучаются только техническими науками. Производительные силы у него исчезли, они подменены техническими факторами. Для Рубина и его последователей производительные силы представляются мертвыми вещами, техническими факторами, как таковыми, вещами, находящимися не в обществе, а в природе. Им непонятно то обстоятельство, что производительные силы существуют только во взаимодействии человека, орудий и предметов труда. Каждый из этих элементов в отдельности или в сумме не представляет производительных сил. Они проявляются только в их активном сочетании в процессе материального производства. Рубин и его ученики не видят социальных отношений в процессе производства. Для них отношения участников производства суть только технические отношения. Маркс, а за ним и Плеханов, иначе смотрел на этот вопрос. Производительные силы, пишет Маркс, есть — «исторически созданное отношение к природе и личностей друг к другу»27. Другими словами, они суть, с одной стороны, отношения к природе, к вещам, а с другой — отношения самих людей, общественные отношения. «Производство жизни — как собственный, путем труда, так и чуждый, путем рождения — является в качестве двоякого отношения: с одной стороны, в качестве естественного, а с другой — общественного отношения, общественного в том смысле, что под этими отношениями понимается сотрудничество нескольких индивидуумов, безразлично при каких условиях, каким образом и для какой цели. Отсюда следует, что определенный способ производства или промышленная ступень всегда связаны с определенным способом сотрудничества или определенною общественною ступенью (рукою Маркса: и этот способ совместной деятельности есть сам некоторая «производительная сила»28).

Плеханов рассматривает фабрику и как производительную силу, и как «общественное отношение производства»29. Для Рубина же все производство в целом и производительные силы суть технические, натуральные категории, противостоящие социальной категории — производственным отношениям. Для него все неовеществленные производственные отношения суть только технические, и именно потому выключаются им не только из области политической экономии, но и общественной науки в целом.

Это отождествление производительных сил с категорией природы и выключение их из общества со всем процессом материального производства — не ново. Оно ведет свою родословную от Штаммлера, из богатого источника которого черпали идейную пищу все ревизионисты (Э. Бернштейн и в особенности Струве и Булгаков).

Весьма характерно то, что Рубин, устанавливая «коренное» различие в понимании предмета политической экономии между Марксом и Амонном, дает такую схему всего общества, под которой вполне подпишется и Штаммлер. Из нее прежде всего выпадают производительные силы и материальное производство. Ища «глубокого различия» с Амонном, он по существу устанавливает с ним основное сходство30. В обеих схемах нет производительных сил и материального производства, в обеих схемах производственные отношения суть отношения обмена. В них дано не коренное различие Маркса и Амонна, а полное растворение марксизма в социальной школе. Схема Штаммлера, заключающаяся в социальных отношениях и хозяйственных отношениях, в которые не входит материальное производство, вполне, между прочим, совпадает с этими схемами Рубина.

Схема Маркса Схема Амонна
Социальные отношения людей Социальные отношения людей
Производственные отношения людей. Определенный тип производственных отношений людей (обмен между товаропроизводителями) Определенный тип социальных отношений людей («индивидуалистические отношения обмена»).

Выключив производительные силы из общества, Рубин вполне естественно выбрасывает их и из политической экономии. Он относит их в особую науку, которой он хочет придать видимость общественной науки, называя ее «социальной технологией». Однако термин «социальный» не спасает его от того положения, что это будет техническая наука, а не общественная: она заранее обречена на пребывание за пределами общества. Но зачем создавать технологию, когда она давно существует и изучает производительные силы с их технической стороны? Общественная сторона производительных сил не может быть изучаема в технологии, как науке естественной. Рубин пытается в этом вопросе опереться на Маркса. Между тем Маркс никогда не мог допускать мысли о перенесении изучения производимых сил полностью и целиком в технологию. Он ставил вопрос о разработке истории техники, технологии, как науки естественной. Он, по-видимому, опасался того, что сделали потом неокантианцы, которые, приравняв производительные силы к натуральной категории, выбросили их за пределы общественных наук. Не только Маркс, но и вся последующая история марксизма, вплоть до эпохи краха капитализма, обошлась без особой науки о производительных силах. Мы полагаем, помимо того, что «социальная технология» для Рубина есть убежище для производительных сил, как технической натуральной категории, она не имеет смысла и значения и без того.

Рассмотрим теперь производственные отношения. Они в совокупности составляют базис общества, его реальное основание и являются классообразующей основой. Основные производственные отношения, это — имущественные отношения в смысле владения средствами производства. Эти основные производственные отношения определяют и остальные производственные отношения, создающиеся в том числе и в обмене. Эти азбучные и бесспорные истины забыты Рубиным. У него основными производственными отношениями оказались отношения обмена, не отношения классов, а отношения «равноправных товаропроизводителей», «субъектов хозяйства». У него все представление марксизма ставится на голову. «Теория трудовой стоимости, — пишет Рубин, — дает теоретическую формулировку основного производственного отношения товарного общества, отношения между равноправными товаропроизводителями»31). «Производственные отношения между капиталистами и рабочими происходят в форме отношений между формально равноправными, независимыми товаропроизводителями»32. «В системе производственных отношений капиталистического общества (основную роль. С. Б.) играет основное отношение между отдельными товаропроизводителями, как между равноправными, автономными субъектами хозяйства»33. Обращаем внимание на чистую неокантианскую терминологию автора. «Основная форма производственных отношений между отдельными частными хозяйствами — форма обмена, приравнивание обмениваемых стоимостей34. Словом, основные производственные отношения — это не отношения классов к средствам производства, а отношения «равноправных товаропроизводителей», «автономных субъектов хозяйства», — отношения обмена. Рубин осмеливается приписать такое понимание производственных отношений Марксу. «Дитцель не понимает, что Маркс говорит не об этическом постулате равенства, а о равенстве товаропроизводителей, как основном факторе товарного хозяйства, равенстве, повторяем, не в смысле материальных средств, а в смысле независимости и автономности в качестве субъектов хозяйства организаторов производства»35. Если равенство «не в смысле материальных средств» и не этическое равенство, то равенство юридическое. Юридические отношения в качестве основного фактора товарно-капиталистического хозяйства, вот что по Рубину составляет последнее слово марксизма, наиболее глубокое понимание Маркса. Итак, согласно Рубину, основные производственные отношения, — это отношения обмена, а следовательно, не классов, а субъектов, людей вообще. У него пропало реальное основание общества, базис; у него растворилась классообразующая основа в субъектах хозяйства. Рубин ухитряется образовать классы из обмена, правда, приличия ради, он включает их в кавычки. «Из числа производственных отношений людей, — пишет Рубин, — Маркс выделяет особую группу, характеризующую современное товарное капиталистическое хозяйство (!), а именно, производственное отношение обмена между товаровладельцами (и вырастающие на этой почве (!) «классовые» (!) производственные отношения между капиталистами и рабочими, капиталистами и землевладельцами»)36. Мы грешным делом привыкли думать, что производственные отношения возникают на основе производительных сил, а не обмена, что классы определяются отношением к средствам производства. У Рубина все наоборот. Это все, что угодно, только не марксизм.

Анализ производительных сил и производственных отношений показал, что они по своей природе даны вне взаимной связи и что они не могут составлять ни вместе, ни порознь ни предмета политической экономии, ни предмета исторического материализма. Их связать не может ни та, ни другая наука. Политическая экономия по Рубину ограничивается изучением производственных отношений: т. е. — как показано выше — отношений обмена, что для марксизма не достаточно, а значит и не верно. Исторический материализм не может брать в качестве своего предмета связь чужеродных категорий технологии и обмена. Рубинские производительные силы и производственные отношения невозможно связать ни в какой науке. Он сам чувствует это и с невероятной виртуозностью пытается различными путями найти эту связь. Он выдумывает около десятка форм этой связи и пытается опричинить производственные отношения производительными силами. Само собой понятно, что здесь у него нет и речи о противоречиях между ними, о переходе одного в другое. Рассмотрим эти формы связи в порядке их фактической важности:

1. Наиболее часто упоминаемая Рубиным форма связи состоит в том, что производительные силы являются предпосылкой производственных отношений37. При этом он пытается не отрывать производительных сил от производственных отношений и стремится не отрицать за последними роли движущей причины. Однако предпосылка не есть и не может быть причиной, она есть лишь предварительное, общее условие. Например, анархия производства есть предпосылка кризисов, но не причина их. Природа составляет предпосылку общества, но она не определяет развития общества. Маркс считает предпосылкой общества, а значит и его экономики, не производительные силы и не процесс материального производства, а природу и телесную организацию людей. Производительные силы и материальное производство суть «дело истории», ее основа и причина развития. «Первую предпосылку всякого человеческого существования, а значит, и всякой истории — именно ту предпосылку, что люди должны быть в состоянии жить, чтобы иметь возможность «делать историю». И тут же сноска — на «полях рукой Маркса: История, Гегель. Геологические, гидрогеографические и другие условия человеческой жизни. Потребность. Труд». И дальше: «Но для жизни прежде всего нужны еда, и питье, жилище, одежда и еще кое-что. Таким образом, первым историческим делом является производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни»38. Словом, предпосылка есть общее условие существования общества; но она не является его основой, — причиной, движущей силой. Производительные же силы находятся внутри общества и являются его причиной, основой, движущей силой и не могут быть предпосылкой.

2. Производительные силы, — пишет Рубин, — влияют на производственные отношения39. Но сам же Рубин часто говорит, что и производственные отношения обратно влияют на производительные силы. То и другое верно, а значит в целом не верно. Это по существу вульгарная теория взаимодействия, в порочном кругу которой вращались французские материалисты XVIII века. Сказать, что одно на другое влияет, это значит ничего еще не сказать. Надо свести это влияние к чему-то определяющему. Например, на развитие производительных сил влияют не только производственные отношения, но и политический строй, и наука, и искусства, и религия и т. д., и т. п. Но этим мы еще не решаем, что чем определяется. Например, Октябрьская революция имела тысячи «влияющих» обстоятельств, привходящих моментов. В качестве таковых можно отметить состав Временного Правительства, руководящий состав в партиях эсеров и меньшевиков и т. д., и т. п. Но эти привходящие обстоятельства не могли решить судьбы Октябрьской революции, ибо она определилась не ими, а основным социально-экономическим положением и расстановкой классов и партий. Без этого основного условия все влияющие факторы не могли определить Октябрьской революции.

3. Производственные отношения развиваются «под давлением производительных сил»40. Не говоря уж о механистичности понятия «давления», мы не можем объяснить социальное развитие внешней причиной, давлением извне. Производительные силы являются имманентной причиной общества и развитие производственных отношений, как и всего общества, совершается не простым давлением, а через противоречия производительных сил и производственных отношений.

4. Общественные свойства «прикрепляются» к вещам, производственные отношения — к производительным силам41. Это понятие настолько механистично для общественных явлений, что не требует особой критики по существу. Характерно то, что Рубин вынужден прибегать к таким оборотам, по-видимому, опасаясь улетучиться в пространство надстроек и мир идей, отрываясь от грешной базы материального производства и производительных сил.

5. «Движущий толчок к изменению всей системы стоимостей исходит из материально-технического процесса производства»42. Не останавливаясь повторно на полном отождествлении Рубиным производительных сил с «материально-техническим процессом производства», отметим лишь, что по Рубину общество не имеет имманентных причин развития. Поэтому Рубин вынужден прибегать к «толчку», который, словно боженька для некоторых идеалистов, дает начало движению. По внутреннему смыслу концепции Рубина «толчок» повторяется при возникновении каждой формы производства и затем производственные отношения, получив от «толчка» движение, продолжают самостоятельно развиваться вплоть до новой формации. Если производительные силы являются «толчком» для производственных отношений, то это значит, они для них внешняя посторонняя сила, ничем внутренне не связанная с ними. Производительные силы находятся в действии только тогда, когда нужно пробудить новую форму производства и снова погружаются в мертвый покой. Они словно демоны появляются по вызову производственных отношений. Механистичность, метафизичность, доходящая до грубого абсурда в этом построении очевидна. Эти «толчки», «давления» и «прикрепления» являются лучшими образцами применения Рубиным «диалектики».

6. Рубин часто употребляет положение, что производительные силы привлекаются в политической экономии «лишь постольку, поскольку это нам необходимо для выяснения закономерностей изменения производственных отношений людей»43. Критерий «поскольку это нам необходимо» представляет шедевр субъективизма. Если найдется такой талант и сумеет свести это «постольку, поскольку» к нулю, то с точки зрения Рубина возразить совершенно невозможно. Необходимость связи производительных сил и производственных отношений отдается на абсолютный произвол каждому исследователю, который может обращаться к производительным силам тогда и в такой мере, «постольку, поскольку» он считает нужным, и в какой мере он чувствует необходимость прибегнуть к чудодейственной силе производительных сил. Для марксизма связь производительных сил с производственными отношениями объективная, и при изучении их мы должны исходить из необходимости этой объективной связи. Здесь у Рубина не только улетучилась диалектика, но и материализм.

7. Особым нюансом этого субъективного критерия связи является «апелляция». «Политическая экономия для объяснения производственных отношений должна апеллировать к развитию производительных сил»44. Следовательно, если экономист запутается в объяснениях производственных отношений, то он должен тогда взывать к гласу сурового судьи, «апеллировать» к производительным силам.

Можно было бы установить еще ряд нюансов, в которых Рубин пытается связать несвязуемое, но и приведенного будет вполне достаточно. Мы раньше установили, что производительные силы и производственные отношения у Рубина по своей природе не могут опричинить одно другое. Их связи не могут установить не только политическая экономия и исторический материализм, но и никакая другая наука. Не найдя действительной связи производительных сил с производственными отношениями, Рубин, для облегчения совести, уступает изучение этой связи историческому материализму. «Задача исследования — пишет он, — взаимоотношений между материальными производительными силами и производственными отношениями людей должна быть выполнена марксистами-социологами, а не экономистами»45. Г. Деборин продолжает своею учителя. Для него «исторический материализм интересуется только соотношениями между производственными отношениями и производительными силами. Связь между последними является объектом его исследования в данной области. В противоположность этому, политическая экономия изучает только производственные отношения»46. По существу для Г. Деборина не существует еще исторического материализма, ибо последний представляет из себя синтез результатов политической экономии и науки общественной техники, которой, как он сам признает, еще не существует. «Для того, чтобы найти законы общественного движения, необходимо подвергнуть производительные силы и производственные отношения отдельному рассмотрению политической экономии и науки об общественной технике, с тем чтобы, синтезируя все основные выводы подобного исследования в историческом материализме, дающие основные методологические указания для подобного изучения, можно было бы получить наиболее глубокое и всестороннее представление о законах, управляющих существованием и развитием объективной действительности»47. Из этого следует, что законы общественного «движения» еще не найдены, так как еще не подвергнуты «отдельному рассмотрению» производственные отношения и производительные силы в особых науках. Науки о производительных силах пока не существует даже по признанию самого Г. Деборина. «Производительные силы могут стать предметом изучения для науки, которую Рубин предлагает назвать «Наукой об общественной технике». Но так как эта последняя пока еще находится в зачаточном состоянии, то мы не будем обсуждать ее наименования и содержания»48. У Г. Деборина выходит, что, если Рубин ничего не сказал по вопросу содержания «науки общественной техники», то ему, как ученику, не подобает «обсуждать» его и иметь свое мнение, по сему вопросу. Его дело ловить готовые фразы учителя и пережевывать их, привнося туда лишь собственную путаницу. Говоря по существу, мы, грешным делом, не знаем такого эмбриона «науки общественной техники» и вполне серьезно полагаем, что он существует только в воображении Рубина и его верных учеников, рабски следующих за ним, и то только, в качестве убежища от необъяснимых противоречий. Сам же Г. Деборин, как мы выше показали, подменил производительные силы техническим фактором и отослал изучать их в технические науки. Эти последние существуют не только «в зачаточном состоянии», но имеют уже длинную историю своего существования.

Для Г. Деборина исторический материализм еще не существует и вряд ли когда-либо возникнет, поскольку рождение «науки об общественной технике», одного из его источников находится под серьезным сомнением. Однако оставим в стороне эту путаницу и рассмотрим смешение исторического материализма с политической экономией.

Для Г. Деборина предмет исторического материализма отличается от предмета политической экономии только тем, что исторический материализм имеет «значительно более широкий объект изучения»49, а не специфичностью, не качественным своеобразием. Верно то, что его (исторического материализма) предмет обширнее предмета политической экономии, но история тоже обширнее политической экономии. Как исторический материализм, так и история изучают все стороны общественной жизни. Различие их заключается в том, что история изучает законы развития всего общества, но берет их конкретно, во времени и в пространстве; исторический же материализм берет те же самые законы и изучает их в общей абстрактной форме В отличие от них политическая экономия изучает абстрактные законы капиталистического способа производства. Она, так же, как исторический материализм, изучает связь, взаимодействие и противоречия производительных сил и производственных отношений. Политическая экономия, однако, ограничивается лишь одной формацией, а исторический материализм устанавливает общие законы этих связей всем формациям вместе с общими законами связи базиса с надстройками. В этом их характерные особенности и различия, которые непонятны Рубину и его ученикам.

III. О закономерностях социального развития⚓︎

В свое время Штаммлер, выбросив из общественных наук производительные силы и весь процесс материального производства, зашел в безвыходный тупик при объяснении развития общества. У него выпали движущие силы общества, и он вынужден был искать мнимые противоречия, при помощи которых можно было бы обосновать развитие общества. Штаммлер принял за такое противоречие — хозяйство и право. Эта идея была заимствована от него ревизионистами и была основой всех реформистских построений. Как ревизионисты, так и Штаммлер, были разоблачены достаточно. Вряд ли кто попытается теперь прямо последовать по этому пути. Но если производительные силы выпадают из общественных наук, то, с другой стороны, нет другого пути объяснения развития общества, кроме идеалистического.

Видя безвыходность своего положения, Рубин считает наиболее благоразумным обходить молчанием этот вопрос. Он нигде не дает анализа теории социального развития, теории генезиса общества, его движущих сил. Он всюду избегает этих вопросов, как корабль подводные рифы. Не имея возможности дать обоснование развития общества, он стремится изучать только данные, наличное, вне возникновения и гибели. «Я беру данный тип хозяйства — капиталистическое хозяйство» — и в пределах данной системы, изучая отношения различных, постепенно усложняющихся форм или производственных отношений, как в историческом возникновении, так и в их одновременном действии. Я подчеркиваю, что речь идет об усложнении типов производственных отношений в пределах капиталистического общества»50. Историческое возникновение, хотя и внутри капиталистического общества, является только декларацией Рубина. О возникновении же и гибели самого капиталистического общества у него нет и речи. «Ведь вся постановка «Очерков» направлена к тому, чтобы взять за исходный пункт изучения данную систему производственных отношений людей, данный социальный тип хозяйства, данную экономическую структуру хозяйства»51. Рубин убегает от социального развития, от гибели капиталистического общества в тихую обитель «данного», готового. С его точки зрения это понятно. Но зачем называть это марксизмом? Марксизм по своей природе и сути насквозь историчен. Он все рассматривает в движении, возникновении и гибели. И если при рассмотрении диалектики «Капитала» — этой энциклопедии развития и гибели капитализма — не затрагиваются его основные противоречия — противоречия производительных сил и производственных отношений и их выражения в классовой борьбе и социальной революции, то это — все что угодно, только не марксизм. Без этого объективного противоречия нельзя понять и развития внутрикапиталистического общества, борьбы классов и (как говорил Маркс) всех коллизий истории. Задача марксизма в том и заключается, чтобы показать, что все противоречия в обществе базируются на этом основном противоречии. «В марксовой теории социального развития, — говорит Плеханов, — все вращается вокруг противоречия между производительными силами общества и его имущественными отношениями»52. «Противоречию между производительными силами общества и его имущественными отношениями действительно всегда принадлежало центральное место в марксовой теории социального развития»53. «Социальная революция, означавшая падение феодального и торжество буржуазного государственного порядка, представлялась Марксу и изображалось им, как столкновение (или противоречие) между производительным и силами, выросшими в недрах феодального общества и свойственными этому обществу имущественными отношениями, или — что то же — феодальной организации земледелия и промышленности»54. Словом, без противоречий производительных сил и производственных отношений невозможно понять социальную закономерность, и без него марксизм превращается в апологетику капитализма. Плеханов указывает, что если бы не было этого объективного противоречия в обществе, то только страдающие буйным помешательством могли бы думать о социальной революции. Всем известно, что основной целью ревизионистов марксизма всегда было — отрицание теории революции, покоящейся на конфликте производительных сил и производственных отношений. И современные социал-демократы всего мира, в своем классовом сотрудничестве и мирном врастании в социализм исходят из отрицания этого положения. «Это противоречие, — пишет Маркс, — между производительными силами и формами сношений55, которое, как мы видели, имело уже неоднократное место в истории прошлого, не угрожая, однако, основам ее, должно было каждый раз прорываться в виде революции, при чем оно, как совокупность коллизии, принимало различные побочные формы: коалиция различных классов, противоречия сознания, идейная борьба и т. д., политическая борьба и т. д. Если стоять на ограниченной точке зрения, то можно выдернуть одну из этих побочных форм, рассматривая ее, как основу этих революций; сделать это тем легче, что индивиды, инициаторы этих революций, составляют себе, в зависимости от своего развития и от ступени исторического развития, иллюзии насчет своей собственной деятельности. Таким образом, все иллюзии истории коренятся, согласно нашим взглядам, в противоречии между производительными силами и формой, сношений». Следовательно, противоречие производительных сил и производственных отношений является единственным объективным основанием для материалистического объяснения всех перипетий борьбы и противоречий в обществе.

Займемся снова Рубиным. Если даже отвлечься от того, что Рубин понимает под производительными силами и производственными отношениями в отдельности, и тогда у него невозможны противоречия, конфликты между ними. Что является причиной конфликтов производительных сил и производственных отношений? Производительные силы могут развиваться безгранично, тогда как производственные отношения на известном этапе окостеневают, консервируются, в силу того обстоятельства, что господствующий класс, в целях удержания своего господства, закрепляет свои отношения к средствам производства юридическими нормами. Поэтому производительные силы развиваются до тех пор, пока они не расходятся с интересами господствующего класса. Производительные силы перерастают производственные отношения, становятся шире их и требуют для своего развития новых, более широких производственных отношений. Но как быть, если все производственные отношения отстают от развития производительных сил? Как тогда осуществляется переход из одной формы общества в другую? Для Рубина нет внутреннего распадения производственных отношений на их революционную часть и консервативную — имущественные отношения. Для него старая форма уничтожается целиком. У него нет перехода одной из частей производственных отношений старой формы в новую. Он, как мы показали, не видит двойственности производительных сил, он также не видит двойственности и в производственных отношениях. Плеханов, критикуя за это Струве, указывает: «он не знал, какие именно отношения производства изменяются параллельно развитию производительных сил и какие отстают от этого развития, обуславливая своей отсталостью необходимость радикального общественного переворота, социальную революцию»56. Без этого разделения мы не можем прийти к необходимости революции. Рубин не видит того, что «взаимное отношение производителей в процессе производства», как говорит Маркс, есть известное общественное отношение производства, которое развивается параллельно развитию производительных сил57. У Рубина революционные производственные отношения выпадают, а их консервативную часть, которая вызывает необходимость взрыва общества, он считает, наоборот, прогрессивной. Говоря о миллионах людей, скрывающихся за производственными отношениями, Рубин пишет: «Это — постоянное море движения, в котором безостановочно происходит процесс изменения производственных отношений, под влиянием развития производительных сил, и появляются новые типы производственных отношений людей»58. Если производственные отношения развиваются «постоянно», «безостановочно», то исключается их конфликт с производительными силами. У Рубина навсегда устраняется противоречие между ними, а вместе с этим исчезает весь революционный марксизм. Бернштейн, а за ним и все современные реформисты строят свою концепцию именно на этом положении. Для них буржуазный строй, буржуазные производственные отношения являются не оковами производительных сил, а прогрессивной формой демократии и культуры. Поэтому они стремятся изменить путем реформы буржуазное общество, переделать его без революций в социалистическое общество на основе существующих производственных отношений. Для них нет коренного и неразрешимого противоречия между развитием производительных сил и буржуазными производственными отношениями. На этом основана и теория «ультра-империализма» и весь международный оппортунизм. Для них современный капитализм не является загнивающим, реакционным, сковывающим развитие общества. Они считают, что буржуазные производственные отношения могут все время развиваться, «безостановочно» двигаться вперед и мирно врастать в социализм. Построение Рубина поистине является экономическим обоснованием того, по поводу чего Энгельс сказал, что это «мирно-спокойно-свободно-веселое врастание старого свинства в социалистическое общество».

Чем обосновывает Рубин постоянную изменчивость производственных отношений, их прогрессивную сущность? Он выводит это положение из того факта, что производственные отношения выражают собой отношения множества людей. Для него производственные отношения не объективная категория отношения классов, а людей вообще, как индивидов. Поэтому он всегда к понятию производственных отношений по примеру всех ревизионистов прибавляет слово «людей». Само собой понятно, что производственные отношения — отношения людей, но ревизионисты этим прибавлением «людей» вкладывали в понятие производственных отношений субъективный смысл, имеющий внеклассовую сущность. «Когда вы мыслите, — пишет Рубин, — на языке категорий или социальных форм, вам кажется странным это порождение новой, более сложной формы из предыдущей, более простой, потому что социальные формы рассматриваются вами, как нечто статическое, застывшее. Но если вы вспомните, что под каждой социальной формой скрываются повседневно повторяющиеся отношения множества людей, то вы уже найдете здесь элемент динамический, наличие огромного многообразия, которое дает возможность постоянного развития, разумеется, под влиянием развития производительных сил59. Словом, множество повторений отношений людей создают постоянную изменчивость, прогрессивность производственных отношений. Странность этого положения будет понятна, если мы вспомним, что для Рубина производственные отношения не суть классовые имущественные отношения, а отношения обмена, «равноправных товаропроизводителей», «автономных субъектов хозяйства». У него производственные отношения потеряли объективный классовый смысл, растворившись в «хозяйственных субъектах».

Допустим снова, что Рубин правильно понимает понятие производительных сил и производственных отношений. Ставя вопрос о самостоятельном развитии производственных отношений, он считает возможным объяснить их закономерность из них самих. Несомненно, производственные отношения имеют самостоятельное бытие, свою закономерность и самодвижение. Но эта самостоятельность относительна, условна, она имеет строго определенные границы. Если мы не поставим этих границ, то мы легко можем очутиться по примеру Э. Бернштейна в обители идеализма. Последний тоже, развивая положение о самостоятельности надстроек, высказанное Энгельсом, полагал, что раз они самостоятельны, значит могут быть и независимыми от базиса.

Чтобы обосновать это положение, он утверждал, что в первобытные времена материальные факторы были решающими в развитии общества, но, выросшие из них общественные отношения и надстройки превращаются в самостоятельные силы, независимые от первых. Он ссылался для доказательства на знаменитую фразу Энгельса, что переход от капитализма к социализму будет скачком из царства необходимости в царство свободы. Власть материальных факторов пропадает совершенно и наступает царство господства идей, определяющих развитие общества! «Достигнутое в наше время, — пишет Э. Бернштейн, — состояние экономического развития оставляет идеологическим и особенно этическим факторам гораздо больше простора для самостоятельной деятельности. Благодаря этому причинная связь между технико-экономическим развитием и других социальных элементов становится все менее непосредственным и вместе с тем естественная необходимость первого все более теряет свое влияние на образование формы последних»60. Теперь — материалистическое понимание истории «не приписывает экономической основе народной жизни безусловно определяющего влияния на ее формы»61. Словом, прежде общество, его сознание определялось материальными факторами, теперь же наоборот. Как Бернштейн не мог разрешить диалектического противоречия самостоятельности и одновременно зависимости надстроек от базиса, так Рубин не может разрешить того же противоречия применительно к производственным отношениям и производительным силам. Не поставив границ самостоятельному развитию производственных отношений, Рубин логически приходит к тому, что производственные отношения могут определять развитие производительных сил.

Итак, в концепции Рубина отрезаны все пути к пониманию действительного развития общества, классовой борьбы и социальной революции, а следовательно, и пути понимания революционного марксизма.

Теоретические построения Рубина есть обновленное издание неокантианского ревизионизма. Ревизионизм же всегда представляет из себя буржуазное влияние на марксизм, он всегда тащится в хвосте буржуазной профессорской науки (Ленин).

Примечания⚓︎

  1. Редакция оговаривает свое несогласие с рядом положений автора. Ред. ↩

  2. В настоящей статье мы берем лишь некоторые основные проблемы методологии И. Рубина. Мы сознательно не затронули такие важные вопросы, как: социальное и материальное, форма и содержание, проблема причинности, проблема субъективизма и проч, в теоретических построениях Рубина. В рамках одной статьи сделать это не представляется возможным. Данная статья написана в апреле текущего года, и поэтому естественно нами не использована вся вышедшая литература за истекшее время. ↩

  3. «Под Знаменем Марксизма», № 4 за 1929 г., стр. 81. ↩

  4. Там же, стр. 81. ↩

  5. Чтобы не было сомнения в том, что это не только терминологическая ошибка, укажем, что Рубин употребляет эту формулировку всюду. См. «Под Знаменем Марксизма, № 4 за 1929 г., стр. 90, 96, 98, 100, 108. ↩

  6. «Анти-Дюринг», изд. 1928 г., стр. 129. ↩

  7. Там же, стр. 129—130. ↩

  8. «Под Знаменем Марксизма», № 4, за 1929 г., стр. 90, 96 и др. ↩

  9. «Анти-Дюринг», стр. 130. ↩

  10. Ленин, Соч., т. XIII, стр. 302, изд. 2-е. ↩

  11. «Под Знаменем Марксизма», № 4 за 1929 г., стр. 96. Подчеркнуто нами. ↩

  12. А. Деборин, Философия и марксизм, стр. 266—267. ↩

  13. Ленин, Соч.. т. XIII, стр. 302. ↩

  14. Рубин, там же, стр. 96. ↩

  15. Там же, стр. 96. ↩

  16. Маркс, Капитал, т. I, стр. 59. изд. 1918 г., под ред. Струве. Подчеркнуто нами. ↩

  17. Рубин, там же, стр. 90. Подчеркнуто нами. ↩

  18. Маркс, Нищета философии, стр. 105, изд. 1928 г. ↩

  19. Рубин, там же. Подчеркнуто нами. ↩

  20. Там же, стр. 97—98. Подчеркнуто нами. ↩

  21. Там же, стр. 82. ↩

  22. Ленин, Соч., т. XIII, стр. 302—303. ↩

  23. Рубин, Очерки. Как и всюду, 3-е издание, стр. 80. Подчеркнуто Рубиным. ↩

  24. Рубин, Очерки, стр. 24. Подчеркнуто Рубиным. ↩

  25. Рубин, там же, стр. 50—51. Конец подчеркнут нами. ↩

  26. Г. Дебоpин, «Под Знаменем Марксизма», № 4 за 1929 г., стр. 120. То же самое см. у Рубина в «Очерках», Стр. 11. ↩

  27. Архив Маркса и Энгельса, кн. 1, стр. 227. Подчеркнуто нами. ↩

  28. «Архив», стр. 220. Подчеркнуто нами. ↩

  29. Плеханов, т. XI, стр. 157. ↩

  30. Рубин, Современные экономисты на Западе, стр. 188. ↩

  31. Рубин, Очерки, стр. 103. ↩

  32. Рубин, там же, стр. 105. ↩

  33. Рубин, там же, стр. 104. ↩

  34. Там же, стр. 98. ↩

  35. Там же, стр. 99. ↩

  36. Рубин, современные экономисты на Западе, стр. 188—189. Курсив наш. Курьезно то обстоятельство, что Г. Деборин, приводя эту цитату, в которой: 1) производственные отношения обмена, а не классовые отношения характеризуют капиталистическое хозяйство, 2) классовые отношения выражены в обмене, 3) классы снисходительно заключены в кавычки, — не находит иных слов, кроме слов одобрения: «Все это совершенно правильно». («П. 3. М.», 1929 г., стр. 119—120). ↩

  37. Рубин, «Под Знаменем Марксизма», стр. 83 и др. ↩

  38. «Архив», стр. 219. ↩

  39. Рубин, «Под Знаменем Марксизма», стр. 96 и др. ↩

  40. Рубин, там же, стр. 90. 91, 96 и др. ↩

  41. Рубин, там же, стр. 100 и др. ↩

  42. Рубин, Очерки, стр. 78. ↩

  43. Рубин, «Под Знаменем Марксизма», стр. 83 и др. ↩

  44. Рубин, там же, стр. 82, 83 и др. ↩

  45. Рубин, Абстр. тр., стр. 87. ↩

  46. Г. Деборин, там же, стр. 112. ↩

  47. Там же, стр. 117. Подчеркнуто нами. ↩

  48. Там же, стр. 117. ↩

  49. Там же, стр. 110. ↩

  50. Рубин, «Под Знаменем Марксизма», стр. 93. Конец подчеркнут Рубиным. ↩

  51. Там же, стр. 93. Подчеркнуто нами. ↩

  52. Плеханов, Соч., т. XI, стр. 149. Подчеркнуто Плехановым. ↩

  53. Там же, стр. 148. ↩

  54. Там же, стр. 148. Подчеркнуто Плехановым. ↩

  55. «Архив», кн. 1, стр. 241. Здесь Маркс и Энгельс еще не употребляют понятия производственных отношений и вместо него пользуются понятием «формы сношений». ↩

  56. Плеханов, Соч., т. XI, стр. 170. Подчеркнуто Плехановым. ↩

  57. Там же, стр. 157—158. ↩

  58. Рубин, «Под Знаменем Марксизма», стр. 91. Подчеркнуто нами. ↩

  59. Рубин, «Под Знаменем Марксизма», стр. 91. Подчеркнуто нами. ↩

  60. Бернштейн, Проблема социализма, стр. 19—20. ↩

  61. Там же, стр. 19. ↩