Рейхардт В. Теория денег и теория финансового капитала Финна #

Сборник «Против воинствующего меньшевизма (финн-енотаевщина)», Ленинградское отделение коммунистической академии при ЦИК СССР, Институт экономики, Государственное социально-экономическое издательство, Москва — Ленинград, 1931 год, стр. 63–74.

В настоящем обсуждении мы не ограничиваемся рассмотрением последних «теоретических» упражнений Финн-Енотаевского. Нашей задачей является показать его концепцию, как обоснование вредительской меньшевистской практики, как попытку, гримируясь под марксизм, ревизовать теорию пролетариата, протащить в советскую литературу ренегатские установки теоретического папы социал-фашизма К. Каутского.

Я не буду сейчас останавливаться на литературной биографии Финн-Енотаевского, хотя можно было бы показать, как постепенно наслаивались в его работах ревизионистские моменты, как из отдельных «критических» замечаний выросла цельная механистическая концепция, не блещущая оригинальностью, но зато вплотную примыкающая к идеологии социал-предателей II Интернационала.

Я хочу проиллюстрировать действительную суть финн-енотаевщины на примере его теории денег, во-первых, и его оценки эпохи империализма, во-вторых.

Социал-вредительская теория денег #

Среди многочисленных, насквозь ревизионистских, а в последнее время прямо обосновывающих интервенционистскую практику работ Финна-Енотаевского не последнее место, по крайней мере в количественном отношении, занимают работы, посвященные вопросам денег и кредита. Некоторое время Финн-Енотаевский даже считался у нас одним из крупнейших специалистов в этом вопросе. В советских ВУЗах он руководил кафедрами по теории денег и кредита. В ряде научно-исследовательских организаций (Институт эконом. исследований Наркомфина, РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук - прим. оцифр.) он выступал с докладами и являлся по вопросам денег и кредита консультантом.

Сказанного достаточно, чтобы видеть, насколько необходима марксистско-ленинская проверка этого участка теоретического экономического фронта. Именно здесь экономисты всего менее сумели преодолеть монополию буржуазных специалистов. Именно здесь поэтому легче всего вредителям, рядясь в по видимости марксистские доспехи, протащить контрреволюционные установки.

Я остановлюсь, главным образом, на теории денег Финн-Енотаевского. На этом вопросе очень ярко выявляется методологический ревизионизм Финна и выполняемый им социальный заказ.

В одной из своих последних статей Финн обвиняет современных буржуазных экономистов Запада в том, что они не понимают сущности денег, пытаясь вывести ее из той или иной денежной функции. Характерно, однако, что сам Финн сущности денег также не понимает или не хочет понять. Когда он пишет про тех же экономистов: «они не знают, что сущность денег в том, что они особая самостоятельная, форма ценности (курсив Финна) и что это форма ценности выполняет различные функции в товарном мире» («Соц. хоз-во», кн. IV, 1929 г., стр. 47) — он также далек от вскрытия существа марксова понимания денег, как далек от марксизма и в других вопросах теории.

Вся проблема сущности денег у Финн-Енотаевского сводится к проблеме их возникновения, причем возникновение денег он понимает как развитие функции средства обмена. Эту последнюю функцию, как исторически первую, он выдвигает в противовес утверждениям Каутского о первенстве (историческом) функции средств обращения. Что Каутский в этом вопросе абсолютно неправ, что он ревизует Маркса, что он разрывает историческое и логическое развитие категорий, едва ли нуждается в особых доказательствах, но характерно для Финна, что с развязностью, совершенно неслыханной в теоретической работе, им выдумывается отсутствующая у Маркса особая функция средства обмена. Для чего понадобилось это Финну, явствует из того, что действительно основная и исторически и логически первая функция меры стоимости в проблеме возникновения денег Финном вовсе выпущена. Весь этот трюк «сделан» под критику Каутского, недостаток которого усматривается в том, что он «функцию товара как средства непосредственного обмена смешивает с функцией товара как средства косвенного обмена и не различает денег как средства обмена от денег как средства обращения» («Соц. хоз-во», кн. IV, 1929 г., стр. 43).

Теоретический фокусник-ревизионист здесь попался. Финн отождествляет действительно первоначальную функцию товара, как средства обмена с первоначальной функцией денежного товара как средства обмена. Того, что в этой товарной функции денежный товар еще не был деньгами, он не может или не хочет понять. Диалектику развития денег из товара он таким образом уничтожает. Финн механически отождествляет деньги и товар, снимая (отнюдь не в диалектическом смысле) проблему развития противоречия товара из внутреннего во внешнее противоречие товара и денег.

Предпосылкой такой постановки вопроса является вся теория стоимости Финна, на чем я здесь останавливаться не буду. Зато следствием является: 1) отождествление марксовой теории денег с товарной теорией буржуазной экономии и 2) объяснение происхождения денег по Каутскому (несмотря на «видимость» критики этого последнего).

«Не особенная потребительная ценность того или другого товара делает его излюбленным товаром обмена, непосредственно обмениваемым на все другие», — пишет Финн, на словах солидаризируясь с Марксом (заметим в скобках, что у Маркса мы, конечно, не найдем такой неуклюжей формулировки). «Это происходит оттого, что вместе с развитием товарного обмена, с расширением его, возникает необходимость выделить один или несколько из всех остальных и наделить их свойством непосредственной обмениваемости на все товары». И дальше «в одном товаре и обмениваемости всех остальных товаров на него найдена была форма движения товарного мира в его противоречиях». («Соц. хоз-во», кн. IV 1929 г., стр. 40–41).

Финн здесь упоминает о противоречии, больше того, о противоречии потребительной и меновой «ценности», но это лишь для красного словца. По сути же дела это ведь по Финну лишь различные «оценки» вещи, а поэтому деньги не развиваются из товара, а их механистически «находят», «наделяют» особыми функциями и т. д. и т. п. Словом, именно здесь Финн отыскивает подходящее приложение своей теории о связи потребительной стоимости и стоимости.

«Это создание общего эквивалента вытекает, по Марксу, из необходимости примирить противоречия между частным, индивидуальным характером труда, создающим товар, и его общественным характером, между его индивидуальностью и общностью со всеми другими индивидуальными работами». (За стиль не отвечаю. — В. Р. — «Соц. хоз-во», кн. IV, стр. 40). В провозглашении такого благого действия денег, как «примирение» противоречия частного и общественного несомненно заключается одна из главных теоретических заслуг Финна перед буржуазией. Социал-интервенционист Финн с тем большей охотой потрудился над созданием этой буржуазной теории денег, что мирный «золотой телец», как это признавали вредители и других оттенков, должен был явиться не плохим орудием далеко не мирного проникновения иностранного капитала в хозяйство СССР.

В частности, Финну принадлежит «заслуга» сердитых «поправок» к оценке денежной реформы Юровским, Железновым и т. д. Больше всего гневался Финн в 1925 г. на недостаточно энергичный, по его мнению размен червонцев на инвалюту. Последующее показало, что Финну было за что сердиться на денежную реформу, хотя много палок в ее колеса было вставлено Юровским и Железновым, с которыми по видимости полемизирует Финн.

Между прочим, характерна его общая оценка реформы.

«Из трех задач, стоящих перед реформой: дать казне доход, а стране устойчивый курс и нормальное количество средств обращения, первая выполнена, хотя с сильными задержками и ненужными жертвами со стороны пролетариата и салариата (Салариат (от англ. salary «заработная плата») — высший средний слой, имеющий стабильную полную занятость и зарплату (преимущественно руководящие работники) — прим. оцифр.)» («Новые идеи в экономике», вып. 8, стр. 91). Какую иную характеристику может дать теоретик, для которого советское государство все еще «казна», интересы и жизненные нужды которой не совпадают с нуждами и интересами пролетариата в целом?

Финн много распинается о «патологическом» и «нормальном» денежном обращении, понимая под последним лишь основанное на золоте. Не мудрено, что в своей статье «Спорные вопросы теоретической экономии» он не только распространяет необходимость денег на развернутое социалистическое общество, но считает, что такими «социалистическими деньгами» должно быть золото.

Приходится признать, что здесь Финн последовательнее, чем в ряде других пунктов своей теории. Если признать вечность «ценности», то необходимо признать вечным и меновую стоимость и золото, как денежный товар, как единственно возможную форму «общего ордера».

В теории денег Финна можно найти еще целый ряд противоречий и прямых наскоков на теорию Маркса. Очень характерно, что в вопросах кредита Финн смыкается с Гильфердингом, «минуя» в определении кредита острейшие противоречия, разворачивающиеся в категории ссудного капитала. Так же как и Гильфердинг, Финн не исследует сущности кредита. Да это и понятно. Диалектически понять сущность, раскрыть внутреннее основное движущее противоречие означает для диалектика развить ее (сущности) формы движения и неизбежную необходимость революционного взрыва. Не такая задача стояла перед Финном и присными.

Мне думается, что из сказанного (мною, хотя я далеко не исчерпал вопроса, все же видно, что и в своей работе над теорией денег Финн творил вредительское дело, дело теоретического обоснования интервенционистской и вредительской практики.

Смазывание противоречий империализма #

Перехожу теперь к финновской теории финансового капитала и империализма. В финновской методологии этих вопросов особенно явственно видна механистичность и буржуазная апологетика его теоретических построений.

Каков метод Финна, которым он пользуется в своих якобы марксистских работах? Это абстрактно-аналитический метод, метод, игнорирующий внутренние противоречия, метод, отрицающий самые основы марксистско-ленинской материалистической диалектики. И это целиком сказывается в том, как ставит Финн проблемы империализма.

Говоря о финансовом капитале и современном империализме, Финн как будто «противопоставляет» свою теорию теории Гильфердинга. Финн говорит об усложняющихся противоречиях между капиталом — собственностью и капиталом — функцией. Когда мы говорим о финансовом капитале, мы не можем понять эту категорию без анализа противоречия капитала — собственности и капитала — функции. Но при этом мы не должны забывать, что противоречие это мы берем на основе и в связи с процессом концентрации капитала, которым характеризуется капиталистическое накопление.

Как же ставит этот вопрос Финн-Енотаевский? Он пишет: «Имеет место усложнения противоречий между капиталом производительным и приносящим процент; происходит все большее отделение капитала — собственности от капитала — функции» («Финансовый капитал и производительный», стр. 30).

Уже такая установка показывает, что, беря под обстрел как будто бы только Гильфердинга, Финн метит гораздо дальше. Конечной целью является атака на ленинизм, подкоп под ленинское понимание финансового капитала и всей системы империализма в целом.

Характерной чертой писаний Финна является прикрытие механистической отсебятины цитатами из Маркса. И в рассматриваемом вопросе он приводит немало мест из «Капитала», где говорится об обособлении собственности на капитал от его функционирования. Но диалектики противоречий Финн не понимает или намеренно не хочет признавать. Приведенное место явно показывает, что для Финна развитие противоречия может быть только развитием внешнего противоречия, внешнего обособления двух сторон противоположности.

Отсюда, по Финну, мы имеем не сращение банкового и промышленного капиталов в эпоху империализма, а все большее обособление банкового капитала, который в системе империализма не играет никакой руководящей роли и который у Финна, наперекор общепринятой терминологии, именуется финансовым. Вот тут-то и раскрывается значение метода Финна, как орудия для меньшевистской ревизии революционного марксизма-ленинизма.

Критикуя по внешности Гильфердинга, Финн подкапывается под ленинскую теорию, одним из основных положений которой является учение о новой роли банков и связанном с этим империалистическом паразитизме.

Можно ли понять учение Ленина без ясного понимания категории финансового капитала? Можно ли упразднив качественные особенности эпохи империализма, сведя всю проблему к количественному сдвигу во внешнем обособлении производительного и денежного капитала, подойти к пониманию империализма, как последней стадии капитализма, подойти далее к характеристике эпохи всеобщего кризиса? Нет, нельзя. И больше того — именно стремлением замазать назревший конфликт между производительными силами и производственными отношениями только и могут быть объяснены те теоретические установки в проблеме финансового капитала, которые мы имеем у Финна.

Стремясь опорочить учение о финансовом капитале, Финн ссылается на то, что теория Гильфердинга была принята буржуазными экономистами, в роде Бернацкого и Яснопольского. Действительно у Яснопольского мы находим дальнейшее развитие некоторых положений Гильфердинга. Он говорит, например, что банки призваны разрешить основную проблему современности. Здесь принято как раз то, что в теории Гильфердинга является совершенно неверным и апологетическим, то явное преувеличение организующей и господствующей роли банков, которое мы находим в «Финансовом капитале» и которое привело его автора к оппортунистической теории организованного капитализма. Но нельзя забывать, что у старого Гильфердинга эпохи «Финансового капитала» имеется и ряд верных мыслей, которые могут и должны быть критически усвоены революционными марксистами. Между тем, для Финна как раз характерна борьба не против оппортунистической и апологетической струи в работе Гильфердинга, а против верных пунктов его теории, от которых Гильфердинг — социал-фашист ныне отступает.

Положение о противоречии между капиталом — собственностью и капиталом — функцией, которое становится противоречием движения денежного (по Финну — финансового) и производительного капитала, противоречием чисто внешним — это положение приводит Финна к утверждению о том, что банки не играют решительно никакой руководящей роли, что всякое участие банков в промышленности ограничивается исключительно спекулятивными интересами, интересами своеобразного пенкоснимательства. Паразитические же черты ограничиваются узкими пределами движения денежного капитала, и вся система изображается здоровой, имеющей все данные для длительного дальнейшего развития.

Эта же постановка вопроса о роли банков увязывается у Финна и с теми положениями, которые он развивает относительно природы монополистического капитализма в России. Финн сторонник той точки зрения (и это у него имеет особо важное значение), что в России влияние иностранного капитала было совершенно незначительно; что наибольшее значение, да и то только в сфере обращения, в сфере банкового капитала, играла Германия.

Здесь интересно выяснить, для чего Финну-Енотаевскому понадобилось подчеркивать роль германского капитала. Очевидно, для оценки причин империалистической войны, которую он дал в своей статье, помещенной еще в 1914 г. в журнале «Современный мир».

Как расценивал Финн-Енотаевский причины мировой войны? По Финн-Енотаевскому, существует не только экспорт капитала, но и перенесение капитала. Перенесение капитала — это такое положение, когда капитал остается, ассимилируется в той стране, куда вывезен. Эту ассимиляцию Финн распространяет на все виды иностранного капитала, кроме германского, мотивируя это тем, что германский капитал, притекая в дореволюционную Россию, организовывал здесь, главным образом, филиалы крупных германских фирм. На основании этого Финн рассматривает войну, как направленную против попытки превратить Россию в колонию. Поэтому вся финансовая концепция причин войны строится по линии рассмотрения Германии, как основного виновника империалистической войны, а это, в свою очередь, приводит Финна-Енотаевского к защите оборонческой позиции; причем эту оборонческую позицию он провозгласил не только при начале империалистической войны, но провозглашает и в сравнительно недавно появившейся работе «Капитализм в России».

Почему постановку вопроса о монополистическом капитализме в России и о причинах войны важно отметить при рассмотрении теоретических установок Финн-Енотаевского?

То, что иностранный капитал, за исключением германского капитала, ассимилировался в России, Финном мотивируется между прочим и тем, что в России мы имели еще не вполне сложившееся движение монополистического капитализма, в значительной мере стихийный капиталистический процесс (стихийность, очевидно, противопоставляется более зрелой форме капиталистического развития — форме монополистического развития. Здесь Финн смыкается с социал-фашистскими апологетами капитализма). А нужно это Финну для того, чтобы показать отсутствие условий для революции в России. В своих новейших книгах, появившихся уже после Октябрьской революции, Финн неоднократно останавливается — правда, главным образом, в примечаниях — на характеристике советского хозяйства. Причем эта характеристика советского хозяйства направлена главным образом на то, чтобы доказать, что революция в России не носила и не могла носить характера пролетарской революции.

Так, в своей книге «К. Маркс и новейший социализм», на стр. 77, он прямо заявляет, распространяя свою оценку Октябрьской революции и на революционное движение на Западе в те годы: «Революции 1917 и последующих годов не были по своему социальному существу пролетарскими…». А в заключительной главе Финн специально останавливается на том, что революционные движения, революционный подъем после империалистической войны в Западной Европе обнаружил психологические черты времен огосударствления христианства. «За 7 лет господства грубого насилия человечество прошло обратный курс истории, докатываясь временами до варварства, а местами и дикости, в то время как для поднятия над этими ступенями понадобились тысячелетия упорного труда».

Тут Финн, как и в ряде других мест, пытается показать, что Октябрьская революция и все революционные движения в Западной Европе после империалистической войны в сущности являются своеобразным бунтом отчаяния в результате того разрушения производительных сил, которое типично для годов империалистической войны. И опять-таки это нужно для определенных целей, для того чтобы показать, что эта революция, развязанная войной, не может быть пролетарской революцией. Финн далее выдвигает следующий тезис: в условиях разрушения производительных сил невозможно осуществление пролетарской революции; а раз это так, то отсюда очевидно и соответствующая оценка у него послереволюционного советского хозяйства. Финн вместе с Юровским и другими идеологами вредительства подчеркивает, что основным законом, советского хозяйства является закон ценности. А отсюда оценка советского хозяйства, как товарного, т. е. утверждение о незыблемости стихийного движения. Он это прямо и пишет в своей книге «Финансовый капитал и производительный», в чрезвычайно громоздком примечании, где разворачивает по сути дела всю свою теорию советского хозяйства.

Очень интересно в связи с этим отметить, что для Финна, в прямую противоположность установке Маркса, прибавочный труд является категорией не только классового общества. В книге «К. Маркс и новейший социализм» Финн пишет: «Прибавочный труд над размерами данных общественных потребностей… должен остаться и в будущем хозяйстве».

Мы видим тут частный случай механистической установки Финна, свойственного ему превращения исторических категорий в вечные логические категории. Я считаю нужным это отметить потому, что некоторые склонны думать, что у Финна после анализа стоимости, в дальнейшем развитии категорий, есть исторический подход. Это конечно неверно.