Надеждин Л. Социологическая и экономическая система идеолога фашизма О. Шпана #

Журнал «Под знаменем марксизма», 1931, № 6, с. 127—143

Шпан является типичным фашистом. Поэтому его теория представляет у нас особо актуальный интерес. Ученый взор венского профессора все еще мутит призрак пролетарской революции, коммунизма, большевизма. Пролетарская революция в России, кратковременная победа ее в Венгрии бросает его в дрожь и вызывает в нем звериную ненависть к пролетариату, революции, марксизму, ненависть, которой дышит вся его концепция

Шпан является видным представителем социальной школы политической экономии, классовое значение которой заключается в новой форме апологии капиталистической системы.

1. Формы апологии современного капитализма буржуазной наукой #

При рассмотрении системы субъективистов, апология капитала которых все время удовлетворяла буржуазию, резко бросается в глаза, что вопросы социального развития стоят в стороне от их политической экономии. По Бем-Баверку основная задача политической экономии состоит в нахождении законов «функционального» распределения, которые неизменны во все времена и у всех народов. «Персональное» же распределение, меняющее свой характер вместе с изменением общественного строя, оказывается где-то на задворках этой науки.

Шумпетер прямо пишет, что объяснение происхождения общественных форм хозяйства не входит в задачи экономической науки: «организационные формы хозяйства не могут быть объяснены средствами экономической теории».

Особенно резко эта мысль выражена у Штригля, для которого социальные катаклизмы представляют собой факты совершенно иррациональные для политической экономии.

Обострение классовой борьбы, растущая мощь пролетариата и толчки наступающей социалистической революции сделали это игнорирование общественных форм хозяйства совершенно нетерпимым для буржуазной теоретической экономии. Логика вещей властно указала теоретикам буржуазии на недопустимость изгнания из сферы изучения политической экономии социальных процессов и потребовала от них перенесения центра тяжести в экономической науке от индивидуума и его психики к структуре общества и ее изменениям. Говоря более конкретно, для буржуазной теоретической экономии XX во всей остроте встала необходимость дискредитации Марксовой теории крушения капитализма, теории, которая водружает пролетариат к действию.

Австрийская школа, упускавшая из поля своего зрения изменение общественных форм, оказалась для выполнения этой задачи явно неприспособленной. Она поэтому была сдана в хлам истории, а на место ее буржуазная экономическая мысль выдвинула направление, уделяющее максимум внимания социальным отношениям и противопоставляющее Марксовой теории революции безвредную и удобную для буржуазии теорию общественного прогресса.

В зависимости от обстановки изменилась только форма апологетики, изменился, так сказать, только фасон официального мундира, в котором вульгарная экономия представляется его величеству Капиталу. Именно с этой точки зрения должна быть рассмотрена борьба и смена различных направлений в буржуазной экономии. Эта борьба в конечном счете сводится к вытеснению прежних форм апологии капитала, устаревших при данной обстановке, более новыми, отвечающими требованиям дня.

Причины «переворота» в буржуазной политической экономии обусловили и его характер. Именно теоретики буржуазии, будучи вынуждены обратить свое лицо к социальным отношениям, к структуре общества и его изменениям, вместе с тем должны были создать такую теорию, которая служила бы насущным классовым интересам, которая затушевывала бы классовые противоречия, «опровергала» бы Марксову теорию крушения капитализма и доказывала бы, что последний, мирным эволюционным путем, оставаясь тем же самым капитализмом, превращается в идеальное общество. Каким же путей теоретики социального направления этого достигли?

Субъективисты представляют себе общество, как результат индивидуальных действий и сводят его явления к свойствам и определениям отдельного человека. Для социальников же общество есть целое, со свойствами, несводимыми к определениям отдельного индивидуума. Это целое создается, по их мнению, действием государства, права, этики, нравственности, религии и т. д.¹.

Так Штольцман пишет: «Сущность общества состоит в урегулированных отношениях людей». «Социальное регулирование является только предметным осадком основных этических сил в их практической реализации». «Нравственный идеал безразлично в какой форме фактически руководил и неизбежно будет руководить социальным отношением людей». «Народное хозяйство есть социальное человеческое произведение социально-этических регулирований, непрерывно совершающееся позитивное духовное творение, издаваемое законодателем большей частью на основании отчетливо выраженного этического идеала».

Итак, истина найдена. Общество имеет своим базисом этические и нравственные идеалы, воплощающиеся в правопорядке. Социальное и этическое равнозначимы. Нечего и говорить, что социальное в этом смысле ничего общего с социальным у Маркса не имеет. Это — мнимое, метафизическое социальное, скрывающее действительные социально-классовые отношения, ожесточенную борьбу классов, и заменяющее ее безобидным продуктом действия этических сил.

Одной из основных функций государства с его полицейским, военным, церковным и т. д. аппаратом является защита капиталистического способа производства от наступающего пролетариата. Значение этой функции государства в XX веке в условиях обострения классовой борьбы крайне возросло. Когда капитализм перерос в империализм, возросла роль капиталистических государств, как орудий угнетения «отсталых» колониальных стран. Далее капитализм разъедается ростом противоречий и конфликтами между империалистическими державами, что ведет к таможенным войнам, столкновениям их экономических интересов и, наконец, к войнам в собственном смысле этого слова. В связи с этим значение капиталистического государства также крайне увеличилось. Социал-идеалисты со своим культом государства, права, религии и т. д., делающие своим героем полицейского, чиновника, попа, государственного деятеля, подводят теоретическую базу под этот процесс возрастания роли государства во всех областях общественной жизни, теоретически обосновывают его. И, прежде всего, «правовая» теория общества социал-идеалистов есть обоснование и оправдание практики борьбы капиталистического государства с коммунизмом. Она является в этом смысле руководством к действию. Поэтому социал-идеалисты, придавая фундаментальное значение государству, праву, нравственности и т. д., тем самым создают теорию, которая служит буржуазии, как обоснование и теоретическое оправдание действий государства в деле борьбы с рабочим классом, с угнетенными массами колониальных стран и в борьбе с другими капиталистическими державами.

II. Социология О. Шпана #

Фундаментом системы Шпана является его учение о целостности общества. Следует даже сказать, что своеобразие всех построений Шпана дается особенностями его трактовки природы этого целого. С выяснений взглядов Шпана на общество мы и начнем.

Шпан наиболее отчетливо из всех социал-идеалистов развил идею подчиненности части целому. Так, например, он заявляет: «Для универсализма существенно, что первой первоначальной действительностью, из которой все выводится, признается не индивидуум, а целостность общества. Индивидуум не является сам себя создающим, он не стоит целиком и полностью на основе своей собственной самости, его первоначальная действительность лежит не в нем, но в целом, в обществе»².

Однако универсализм Шпана, внешне как будто уподобляясь марксистским утверждениям, по своему действительному содержанию им совершенно противоположен. Марксизм видит существо общества, как целого, в совместной трудовой деятельности, Шпан же, как и все социал-идеалисты, — в «духе». Под последним Шпан понимает мир ценностей, представленных наукой, философией, религией, нравственностью, правом и т. д. Именно они для Шпана представляют ту творческую силу, которая образует общество, как целое. «Для того, чтобы обнять понятие общества в целом, нельзя брать в качестве исходного положения множество индивидуумов. Напротив, с этой целью обратиться к взаимодействию, порожденному человеческим духом. Так как отдельная интеллектуальная личность развивается не изолированно, а только путем взаимодействия с другими, то здесь имеет место, с точки зрения отдельной личности, определенный надиндивидуализм. Итак, кроме отдельных личностей, выступает еще какой-то фактор. Та творческая, побуждающая к жизни сила, которая находится между ними, не принадлежит ни одной из частей целого. Она возвышается над ними и образует собственную субстанцию. Таким образом, получается действительное целое, которое представляет собой нечто большее, чем сумма его составных частей, и которое вследствие этого и логически стоит впереди их. Отдельные части в отношении к целому имеют не конкретно самостоятельное существование, но являются приложениями, которые развиваются только под влиянием указанной творческой силы»³.

Встает вопрос, откуда берется этот дух, эта духовная творческая сила, составляющая существо общества. По Шпану каждое целое входит, как член в целостность высшего порядка, из которого оно и черпает свои определения А так как по Шпану всякое действительное целое имеет духовную природу, то последняя целостность, для которой все другие целые оказываются только частями, получает свойства бога. Бог для Шпана — конечная целостность, а, следовательно, и конечное объяснение. Или, как он пишет сам: «Основные черты бытия предполагают знание исчерпывающего доказательства существования бога»⁴. Доказательство таково: «Каждая целостность есть самочлен, каждый член указывает на более высшую целостность и в конце концов на бога»⁵. Шпан вполне последователен. Он не разделяет положения материализма о том, что всякое целое существует, как таковое, благодаря реальным зависимостям его частей, из которого (положения) непосредственно вытекает, что конечное целое есть материальная природа. Шпан считает, что целое является таковым благодаря духовным моментам. (В биологии, между прочим, он сторонник витализма). Поэтому ему не остается ничего другого, как сделать конечной целостностью не природу, а бога

Указания на бога являются у Шпана конечным объяснением происхождения духовного, творящего общества. Источник духовного в обществе — это бог, такова мысль Шпана⁶. Говоря о том, как возникает общественное целое, Шпан прямо пишет: «Человек зажигает себя от других, все вместе — от искры божественного существа в их душах»⁷.

Тут не обошлось без некоторой дозы индивидуализма. Шпан неоднократно заявляет, что «рождение духа и его беспрерывное образование есть чисто общественный акт»⁸, и что разгадка возникновения духа лежит не в индивидууме, а в обществе. В конце же концов, у него оказывается, что дух появляется от «искры божией», которой обладает индивидуум сам по себе. Таким образом, по Шпану получается, что отдельные личности являются начальной реальностью и самостоятельными единицами, составляющими общество. Этот же взгляд Шпан объявляет ложным. Поэтому следует сказать, что универсализм Шпана, даже с чисто логической стороны, страдает большими изъянами.

Сделав основанием общества явление мистического характера, Шпан вполне последовательно проводит эту точку зрения во всех своих работах и высказывает ее в самых различных контекстах. Так, например, он с негодованием критикует положение исторического .материализма о надстроечном характере идеологии. Эта теория, по его мнению, враждебна культуре⁹, так как она обесценивает наиболее высшие ее проявления. «Исторический материализм, — пишет Шпан, — есть система, которая нравственно, внутренне обесценивает наиболее высшие произведения культуры, рассматривая их, как рефлексы или как надстройку над хозяйственными явлениями развития»¹⁰. «Хозяйство не является фундаментом, механическим субстратом для духовной надстройки, напротив, его существование находится в служебной зависимости от последней, и хозяйство является внешним выражением духовной жизни. Хозяйство, например, не может быть фундаментом права, так как оно само предполагает его существование. Жизнь, цель, сущность и форма хозяйства определяются правом, нравственностью, религией»¹¹. Также по мнению Шпана, обстоит дело с классами. «Образование сословий (классов, — Л. Н.) обусловлено не способом производства и разделением труда»¹². Не менее ошибочно, по словам Шпана, обосновывать образование и существование классов подчиненностью и угнетением. «В самой своей основе ошибочно. — пишет он, — уже известное нам марксистское индивидуалистическое положение об образовании «классов» путем подчинения и угнетения. В равной степени неправильно и представление о классовых противоречиях в смысле их борьбы, как определяющем, действующем факторе каждого исторического общества. Угнетение ведет к разрушению, а не к созданию общества. По своему существу различие сословий, напротив, является здоровым органическим явлением, на основе которого лежит взаимное дополнение, а не борьба и противоречие. Борьба является здесь выражением болезни. Образование существования сословий или «классов» не может поэтому быть основано на угнетении, борьбе и они не могут определить собой историю»¹³.

Основой классового деления общества по Шпану является различие «духовных потенций» членов социального целого. «Источник расчленения или дифференциации общества не лежит в неравенстве внешнего мира, хозяйственного положения или степени воспитания. Даже при полном равенстве этих условий (что уже есть бессмыслица) он будет дан различаем духовных потенций членов общества»¹⁴. Или, как несколько иначе выражается Шпан, основой классов является различие духовной ценности членов общества, а существо классовых отношений заключается в духовном руководстве¹⁵. И то и другое он считает обязательным для каждого общества. Бесклассовое общество Шпан себе не мыслит. «Равенство в составных частях общества невозможно. Наоборот, всегда должно иметь место устройство, которое покоится на духовном руководстве (Führung) и следовании (Nachfolge)¹⁶.

Конкретизацию положения, что классовое отношение основывается на духовном руководстве, мы находим в следующем отрывке, представляющем собой совершенно исключительный образец апологии эксплуатации. «Исходя из универсальной точки зрения, понятие власти расценивается, как власть духовная, внутренняя, обоснованная власть. В качестве примера укажем на силу действия логически правильного по отношению к неправильному, прекрасного к уродливому, добра ко злу. Таковы же взаимодействия между священнослужителем и верующим, учителем и учеником, врачом и больным. Во всех этих случаях власть осуществляется не при помощи внешнего принуждения. Мы видим здесь не господство извне, или механическую власть, покоящуюся на принуждении, но силу внутренней оценки, взаимной связи, которая сама по себе свойственна духовным взаимоотношениям. Эти отношения господства нашли соответствующий отпечаток в истории. «Для эпохи войн - это идеал героизма, который широко господствует и определяет собой жизненные явления. Можно утверждать, что в эпохе, проникнутой духом религии, властвуют святые. В известном отношении они были правителями христианства. Прочие люди не могли стать святыми, но они признают значение тех высших религиозных подвигов и стараются поступать (хотя бы условно) в соответствии с ними. Крестовые походы, да и вся незыблемость и невероятное могущество католической церкви, которая была в состоянии, не обладая собственной военной мощью, покорить сильнейших владык мира, покоится на подобной силе, основанной на духовном предводительстве и подражании. «Все эти примеры указывают на ту силу, которую имеют духовные ценности в обществе. Сюда относится духовное соединение, известный порядок, который не может быть заменен другим огнем и мечом или другой внешней силой. Всякая действительная и длительная власть и достигнутый этим путем общественный порядок является господством внутренним, черпающим силу в своем духовном содержании. Всякое другое господство, всякая власть, основанная на внешнем принуждении, будет кажущейся, призрачной. Она существует только постольку, поскольку заимствует свое содержание у власти, покоящейся на внутренней силе»¹⁷.

Все это, по Шпану, относится и к буржуазному обществу. Капиталисты для Шпана обладают большей духовной ценностью, чем рабочие, и поэтому духовно руководят ими. «Предприниматели есть творчески одаренные люди — в этом нельзя сомневаться»¹⁸, «Лучшие же должны, даже обязаны господствовать»¹⁹.

Однако этой идиллической картине противоречат постоянные восстания угнетаемых и стремления господствующего класса подавить их силой. Как же Шпан объясняет эти явления, мимо которых он не мог, конечно, пройти? В высшей степени простым путем, который вполне согласован со всем его учением об обществе. Каждое нравственно организованное общество преследует противные нравственности преступные элементы («Подземная Вена», «Чрево Парижа», постоянные обитатели исправительных домов, тюрем, домов призрений). В переходные периоды, при отсутствии власти, в эпоху революции внезапно всплывают эти, прежде связанные, невидимые и почти незнакомые элементы общества. Они желают установить такой порядок, который угнетал бы не только деятельных, честных и богатых, но и других прилежных членов общества и превратил бы их в интересах этих элементов в объект эксплуатации. (Здесь можно привести примеры многочисленных восстаний и дележа имущества, проникнутых большевистским духом в эпоху упадка Греции, Французской революции, правительства Эйзнера и Бела Куна). Из этого следует, что среди основных воззрений учения о государстве должно быть учтено, что каждое историческое и ныне существующее общество покоится на том, что оно удерживает в повиновении все безнравственные элементы и, кроме того, связывает деятельность представителей всех враждебных ему систем общественного порядка. Его существование покоится на непрерывной победе над врагами и кладет в основу своей власти, как это выразил Шеллинг в отношении к божественному порядку вселенной, — страх. Таким образом, и здесь бесполезно искать мира и любви, как это делают пацифисты и мечтатели. Без господства, основанного на внутренней оценке и потому и без действительной власти, основанной на могуществе и принуждении, немыслимо существование общества»²⁰.

Итак, революция вообще, пролетарская революция в частности, не что иное, как движение противных нравственности преступных элементов.

И это наличие во всяком обществе вызывает, по Шпану, необходимость института принуждения, господствующего класса. До большей пошлости сложно договориться. Но все же приведенный отрывок импонирует тем, что его содержание есть необходимый логический вывод из положения, что основание общества заключается в духовных, или иначе в нравственных моментах.

Несколько слов о телеологизме Шпана. Шпан — непримиримый противник каузального метода. Для него последний неразрывно связан с индивидуализмом и по этой линии он его критикует во всех своих работах. Эта критика, конечно, бьет мимо цели, ибо каузальность отнюдь не означает исключения своеобразия целого. На место каузальной связи явлений Шпан выдвигает связь духовную. Все явления общества зиждятся на духовном, а последнее — от бога, — вот коротко существо шпановского телеологизма.

III. Социальный идеал Шпана #

Плох был бы тот апологет капитализма, который полностью закрывал бы глаза перед его «недостатками». Большинство защитников буржуазного способа производства обычно отмечают некоторые его «несовершенства», но оговариваются, что он необходимо становится лучше, но это улучшение может быть достигнуто только мирным эволюционным путем. При этом главная роль в строительстве идеального общества обычно принадлежит капиталистам и капиталистическому государству. Шпан вопросу об «истинном государстве» уделил достаточно много внимания.

По Шпану, капитализм далеко не совершенная система. «Капитализм, как неограниченная возможность хозяйственно сильных притеснять хозяйственно слабых, является (несмотря на большие хозяйственные выгоды) варварской жизненной формой. Он является тем же самым грубым, кровавым индивидуализмом, который выступил в Ренессансе с ядом и кинжалом»²¹. В чем же видит Шпан несовершенство капитализма? Не в обнищании ли широких масс населения? Нет. «Несовершенство капиталистической системы, — пишет он, — заключается не в ее хозяйственных возможностях. Напротив, они-то выявляют свойственную этой системе силу. Распределение и рост бедности также не являются пороком, неотъемлемо присущим капитализму. Как показывает развитие последних довоенных лет, эта тенденция может быть преодолена. Кроме того, частично причину обеднения масс следует искать в бурном росте производственной основы за счет потребления»²².

Как и следует ожидать, действительное зло капиталистической системы Шпан видит в духовной области, именно — «в отсутствии духовных моральных идей, общей взаимной оторванности, распыленности и порожденной им продажности всей жизни»²³. Или более конкретно и подробно: «Действительное несовершенство капитализм обнаруживает в духовной области, как и индивидуализм сам по себе. У цехового подмастерья есть свое сословие, к которому он принадлежит. С сословием связано определенное духовное содержание, корпоративный дух, собственное понятие чести. По сравнению с ним рабочий деклассирован, он лишен корней, распылен, не имеет опоры. Кроме того, он обречен быть «вечным рабочим», в то время как цеховой подмастерье, как правило, мог стать мастером». «Подмастерье, как равноправный член своего сословия, принимал участие и в общей государственной и народной жизни. Ведь сословие, к которому он принадлежал, со своей стороны занимало определенное место в обществе и государстве. Напротив, распыленный рабочий одинок и деклассирован. С этим неразрывно связана неуверенность самого существования»²⁴.

«Коренное изменение положения и необеспеченность характерны не только в отношении рабочего. Наряду с ним и существование предпринимателя находится под постоянной угрозой. Ведь никто не может сказать, что в его руках находится цветущее предприятие, так как уже завтра в результате нового изобретения это предприятие может быть приостановлено. Это относится в равной мере и к квалифицированному рабочему. Его труд может не найти себе больше применения и в результате он будет низвергнут в ряды неквалифицированных рабочих. Невозможность духовного общения как между собой, так и с другими хозяйствами, разрушение тех соединений, которые создали сословное общество, — вот что составляет подлинный грех капиталистического хозяйства. Перед ним бледнеет и «эксплуатация» в марксистском смысле этого слова и бедность, хотя и в этой области многое должно быть улучшено. Здесь может помочь только реорганизация всего хозяйства»²⁵. Говоря проще, по Шпану основное несовершенство капиталистической системы заключается в конкуренции. Поэтому ее обуздание является первым и основным требованием программы социальных реформ Шпана.

Но как мыслит себе Шпан осуществление обуздания конкуренции? В высшей степени просто. Свободная конкуренция, по его мнению, разорвав сословные ограничения феодального общества, быстро привела опять к созданию новых сословных объединений²⁶, так что в чистом виде она никогда не была воплощена в жизни. «Нигде и никогда, — пишет он, — даже в самую либеральную эпоху и притом в наилиберальнейших странах, не была полностью осуществлена свобода конкуренции, промышленности, труда, свобода торговли вообще и таможенная свобода в частности». Всегда как в настоящем, так и в прошлом мы встречаемся с наличием концессий, монополий и привилегий (впоследствии — артели, тресты, всевозможные конвенции и соглашения). Сюда присоединяются различные товарищеские организации, возникающие как при содействии, так и без содействия государства, таможенные ставки, фрахты и правительственная опека (так, например, дифференцированные фрахтовые ставки или ставки при взимании налогов). Наконец, следует упомянуть о работе союзов и их разветвлениях, регулирующих рабочее время, правила увольнения, применение женского и детского труда, равно и труда подростков, недобросовестную конкуренцию, правила ученичества, промышленного образования и т. д. Исторически капитализм только постепенно, шаг за шагом, занял место сословного хозяйства, меркантилистических монополий и привилегий и сельского замкнутого (относительно) домашнего хозяйства. По мере того, как капитализм фактически занимал место старых организационных хозяйственных форм, он самодеятельно и бессознательно, но с определенной необходимостью порождал на смену им новые организационные формы, которые до существу являлись сословными соединениями. Они знаменуют собой стихийную, непланомерную, недостаточную, но тем более многозначущую попытку замены старых изжитых средневековых сословных делений общества новыми. Таким образом выявляется, что капитализм, как система, находится в полном противоречии с природой хозяйства и общества. С автоматической неизбежностью, не считаясь с велениями духа времени, он вынужден создавать среди распыленного хозяйства определенные соединения»²⁷.

Эти соединения и прежде всего организация рабочих и предпринимателей и составляют, по Шпану, основу «истинного государства». «Рабочие союзы, с одной стороны, картели и другие, им подобные объединения — с другой, — при объединении тех и других на почве трудового договора, — вот коренные основы будущего сословного развития народного хозяйства, прежде всего в области промышленности»²⁸. Тут мы имеем образчик того, как фашизм подает руку своему собрату социал-фашизму с его лозунгом хозяйственной демократия, широкого сотрудничества рабочего класса с капиталистами под эгидой «истинного» фашистского государства.

Торговля в идеальном государстве будущего не исчезает, по Шпану, а лишь ограничивается. «В сословный порядок вводится, так сказать, в качестве звена свободно движущийся (капиталистический) элемент. Однако то же явление мы наблюдаем и при анализе хозяйственной жизни средневековья. Ведь торговле, этому подвижному по своему существу, посредническому и организующему производство элементу, свойственна полная свобода. Она стремится полностью использовать все поле деятельности, которое предоставляет ей хозяйство… Эта свобода допустима и необходима, поскольку сфера деятельности торговли и финансов в сословном государстве значительно ограничена»²⁹.

По Шпану в будущем совершенном строе сохраняется и собственность. Она лишь, как и торговля, будет ограничена сословиями и государством. «Управление собственностью должно быть предоставлено индивидууму, однако при контроле как низших соединений, так и, в конечном счете, государства в целом. Указанный общественный порядок может быть назван частной собственностью, ограниченной сословием и государством»³⁰. Кроме того, по Шпану, наряду с частной собственностью должны возродиться формы ленной собственности³¹.

Наконец, — что самое важное, — в идеальном обществе Шпана остаются классы. Отличать классы будущего от классов настоящего будет только большее соответствие классовой иерархии с оценкой ценности личностей и осуществление организационных принципов средневековых сословий. Для большей наглядности классового строения «истинного государства» дадим слово его творцу. По Шпану, «совершенное общество» знает пять сословных делений. «1. Ремесленные рабочие (обреченные на животное существование). 2. Высший разряд рабочих, состоящий из художников и представителей интеллектуальных работников (обреченных не только на животное существование, но принимающих участие и в высшей духовной жизни, хотя и частично). 3. Руководители хозяйственной жизни — работники, которые в хозяйственно-организационном смысле действуют самостоятельно, творчески. Вo всем прочем они скорее обречены на животное существование или, во всяком случае, только частично участвуют в духовной жизни. 4. Руководители государства — (неразборчиво — Оцифр.) в нравственно-организационном смысле, которые по существу только одни и участвуют в высшей духовной жизни. Особую группу руководителей государства образуют высшие (самостоятельно действующие) военные и духовные лица. 5. Наконец, следуют мудрецы или творческая верхушка ученых, которые только в переносном смысле являются сословием. Их творчество всего вызывает к жизни духовно-посредствующее сословие (5 а).

Если мы захотим проследить построение всех указанных сословий в порядке иерархии, то должны будем остановиться на основном: каждое высшее сословие духовно ведет за собой низшее, что соответствует «моральному закону всего общества в целом и всевозможных общественных соединений — «подчинения низшего высшему». Этим путем все сословия равномерно связываются друг с другом. Каждое низшее сословие прикреплено к высшему. Таким образом, второе сословие — к сословию художников и ученых, первое и второе — к третьему, и все они — к высшему творческому сословию. Низшая ступень создает все для высшей, хотя она и отделяется от последней высокой стеной. Низшее сословие не враждебно высшему: напротив, высшее сословие — его дpyr.

Непременное органическое действительное доверие низшего сословия по отношению к высшему сообщает всей жизни беспредельную энергию, делает невозможное возможным. Это доверие придает внутреннему единству целого действительное высшее выражение, дает возможность обнять необъятное. Эта творческая сила незнакома коммунистам, которые хотят всех сделать одинаковыми»³².

Как нетрудно заключить из сказанного, идеальное общество Шпана является организованным капитализмом³³, сдобренным солидной порцией средневековья³⁴ и приправленное мистикой и романтизмом учения о духовном руководстве над низшим сословием со стороны сословий более ценных.

Поставим теперь вопрос, что из себя представляет Шпан с его идеализацией средневековья, мистикой, романтизмом и соответствующей критикой капитализма? Оторванного от практики человека, строящего воздушные замки на зыбких песках своей фантазии? Не есть ли «истинное государство» Шпана никчемное творчество ума, заблудившегося в лабиринте феодальных сословий и стоящего вне капиталистической действительности? Конечно, дело обстоит совсем не так.

Вспомним, в чем заключаются основные моменты идеологии фашизма. Основные из них — это: идея сотрудничества классов, идея корпоративного (сословного) устройства общества, антипарламентаризм (необязательно) и, наконец, дикая ненависть к коммунизму. И вот у Шпана все эти четыре момента выявлены максимально отчетливо. Его «истинное государство» покоится на двух китах — корпоративности и сотрудничестве классов. Коммунисты для Шпана стоят на одной доске с преступниками и убийцами. Маркс «незнайка» (Nichtskenner), не создавший ни одной единственной самостоятельной идеи³⁵.

Что же касается отношений Шпана к демократии, то об этом говорит следующий отрывок, начинающийся с критики утверждения, что демократизм дает возможность удачного выбора вождей:

«Для возможности правильного суждения в этом вопросе необходимо установить раньше, кому принадлежит право выбора. Как раз в этом неодолимая слабость демократии. Наибольшие шансы стать вождем имеет тот, кто спекулирует на низких инстинктах масс. То, что масса по своему существу нуждается в руководстве, способствует выработке низших качеств у ее руководителей. Таким путем вырабатываются чисто внешние ораторские таланты, способность производить шумиху. Конкурирующие вожди вынуждены превосходить друг друга обещаниями. «За Периклом следует Клеон», «правых» сменяют «левые», «умеренных» — «радикалы». Это объясняется тем, что легче приобрести доверие широких масс путем выкриков и сверхобещаний, чем путем деловой осторожности и холодной правды. Общеизвестно, что внутренний механизм руководства демократией сводится к тому, что более радикальный вождь вытесняет более умеренного, опирающийся на низшие инстинкты масс — того, кто ищет разумной и идейной опоры. Это ясно подтверждает как современная жизнь, так и история. Как правило, мы видим на протяжении всей истории, что демократия вначале своего существования, для необходимого подъема уровня масс находит своих больших вождей, обладающих, как известной умеренностью, так и творческой силой; например, Перикл, Гракх. Им на смену идут кожевник Клеон, а затем и масса, которая стремится получать судейское жалованье и ищет «хлеба и зрелищ» (panem et circenses). Лучшие вожди должны при этом неизбежно опустить поводья. Именно в последнее время мы видим достаточное количество таких примеров. Венгерский большевизм был создан вождями, которые в большей своей части были преступниками, убийцами по призванию. В то же время честные истинно-социалистические вожди должны были отступить в сторону и быть довольными, если они вообще остались в живых. В Мюнхене еще яснее можно было проследить, как истинные социалисты были вытеснены сначала левыми социалистами, как последних сменили полубольшевики, которые в свою очередь были вытеснены кровожадными преступниками коммунистами»³⁶.

Теперь достаточно ясно, что из себя представляет Шпан. Под его внешностью мистика, воспевающего прелести средневековья и научно доказывающего существование бога, скрывается звериный оскал современного фашизма.

Отнюдь не случайным совпадением является то обстоятельство, что Шпанн, наиболее полно из всех социал-идеалистов развивающий учение об обществе, как о духовном целом, вместе с тем оказался ярко выраженным фашистом. От утверждения, что капиталистическое общество есть гармоничное духовное целое (в лучшем случае с небольшими, легко устранимыми недостатками), идет ровная, манящая взор, дорога к фашизму. Это показывает пример хотя бы Штольцмана, который в своих работах исходит из тех положений, что и Шпан, и приходит к тем же выводам. Он так же, как и Шпан, полагает, что развитие капитализма ведет к ограничению и смягчению конкуренции³⁷. Для него этот процесс также совершается при помощи государства и на основе организации рабочих и капиталистических объединений. И, наконец, он также проповедует сотрудничество и вечность классов и одинаково свирепо борется с коммунизмом.

Однако недостаточно сказать, что от исходных социологических положений Шлака и Штольцмана идет прямая дорога к фашизму. Необходимо также добавить, что социология этих авторов является наиболее удобным его теоретическим обоснованием. Взгляд, что общество не противоречивое, а гармоническое целое и придание фундаментального значения таким надстроечным факторам, как государственная власть, право, религия, этика и т.д. является для фашизма удобной теоретической платформой. Шпана (как и Штольцмана) поэтому следует рассматривать, как теоретиков фашизма³⁸.

IV. Политическая экономия О. Шпана #

Как и все социал-идеалисты, Шпан представляет себе общество состоящим из двух особых рядов. Первый ряд дан системой ценностей, которая представляет собой «конечные цели, не нуждающиеся для своего определения в более высшем, но заключающих оправдание в самих себе»³⁹. Таковы святость, добро, красота, благородство и т. д. Ценности составляют свои совокупности, систему, в которой они расположены по рангу.

Этому миру ценностей противостоит мир причин и следствий. Этот мир не знает никаких ценностей и лишен смысла. В нем господствует отношение: прежде и потом (в то время, как в мире ценностей — отношение низшего к высшему). Между этими двумя мирами, которые как будто находятся в абсолютной противоположности и между которыми лежит как-будто непроходимая пропасть, имеется связь, установление и исследование которой по Шпану составляет одну из главных задач теории объекта политической экономии. Дело в том, что ценности, с одной стороны, и их осуществление и реализация — с другой, — есть две различные вещи. Осуществление ценностей совершается в мире причин и следствий, в мире химических, материальных, технических и психических явлений. Вещи поэтому являются необходимым основанием для осуществления ценностей, которые ранее существовали как требования (значимое, должное, норма). Те причинности, в которых осуществляются ценности, называются средствами. И вот эти средства, осуществляющие ценности, связывают последние с миром причин и следствий.

Вырванный, благодаря отношению к ценностям, из мира причинностей кусок бытия (средство) содержит в себе два различных момента: с одной стороны — он выходец из мира причинностей, но с другой стороны, он является ступенькой к ценностям, станцией (Haltstelle) к более высоким ценностям, даже членом в их ранговом порядке, гражданином в их царстве⁴⁰. Средство, таким образом, как бы Янус с двумя лицами, обращенными к различным мирам. Совокупность средств образует их систему. Эта система средств как раз и является у Шпана вторым рядом общества⁴¹.

В отличие от других социал-идеалистов, теоретическая экономия которых изучает исключительно социальный ряд (Амонн, Петри), либо оба ряда (социальный и материально-технический), взятых в их взаимодействии (Штольцман и Диль), теоретическая национальная экономия Шпана интересуется только вторым рядом — системой средств. Эту систему средств Шпан отождествляет с тем, что обычно называется хозяйством. Хозяйство, таким образом, для него есть не что иное, как совокупность средств, служащих для достижения целей. Отметим здесь, что Шпан именно на основании этой формы хозяйства отказывает ему в значении первичного фактора в истории и обществе. Если хозяйство есть система средств, то оно исполняет служебную, а отнюдь не руководящую роль в жизни общества — таков ход мыслей Шпана⁴².

Развивая свое понятие хозяйства, Шпан вносит в него ряд новых элементов. Прежде всего он отмечает, что для того, чтобы система средств оказалась хозяйством, необходимо, чтобы они были редкими, или точнее, чтобы был налицо недостаток средств при изобилии целей. Отсюда следует вторая формула хозяйства Шпана: хозяйство представляет из себя систему средств для достижения целей при сопоставлении и выборе. Наконец, у Шпана имеется третья формула хозяйства, являющаяся несколько иным выражением первых двух. Всякое средство, отмечает он, выполняет известную роль, функцию, представляет известную услугу. Отсюда же следует, что хозяйство представляет собою систему услуг. Эта формула хозяйства, по мнению Шпана, указывает по, что основной категорией теоретической национальной экономии является категория услуги.

Услуга, взятая как известная количественная величина, по Шпану, есть не что иное, как ценность. Учению о ценности в теоретической национальной экономии Шпан отводит второстепенное место. На первый план он выдвигает учение о хозяйстве, как о целом, и учение о расчленении.

Задерживаться на теории ценности Шпана, развитой в первых изданиях «Fundament’a» (всего вышло 4 издания), мы не будем. Достаточно указать, она по существу мало чем отличается от теории австрийцев⁴³. Например, в процессе образования цены Шпан придает решающее значение не предельной паре Бем-Баверка, а предельному покупателю. Кроме того, он пытается путем весьма неубедительных ухищрений вскрыть на утверждениях австрийцев проповедуемый им универсализм.

Однако отношение Шпана к австрийцам не осталось у него без изменений. Принимая теорию ценностей австрийской школы в первом издании «Fundament’a» без всяких оговорок, он уже во втором издании этой работы делает по ее адресу ряд критических замечаний. Но еще в третьем издании Шпан в общем и целом в вопросах ценообразования стоит на платформе теории предельной полезности. Резкий отход от австрийской школы мы у Шпана имеем только в последних статьях и в четвертом издании «Fundament’a». В этих работах он отказывается от ранее развитых положений и круто отходит от психологизма и индивидуализма теории ценностей австрийцев. Так в введении к четвертому изданию «Fundament’a» Шпан пишет, что он долгое время пытался сделать пригодными, хотя бы и с оговорками, мысли теории предельной полезности для объяснения второстепенного вопроса — величины услуги, но в конце концов пришел к выводу, что положения австрийцев неприемлемы даже в таком ограниченном виде⁴⁴. Общий вывод Шпана таков: «Законы цены» Бем-Баверка и «законы цены» всех школ предельной полезности неприемлемы и по содержанию и в «методологическом отношении»⁴⁵.

Порвав с психологистами, Шпан попытался построить теорию ценообразования на других основаниях, чем они, а именно, исходя из целого, а не из части. Коротко, ход его рассуждения таков: хозяйство представляет из себя своеобразную целостность и все его явления могут быть поняты только в том случае, если исходят из этого целого. Но раз хозяйство есть целостность, то отдельные отрасли производства находятся в строгом соответствии друг с другом. Выражением этих соответствий (пропорциональностей) и является цена. Так, если предположить, что народное хозяйство состоит из 2 обменивающихся между собой отраслей (А и В) и если условия пропорциональности таковы, что на 10 единиц товара А приходится 100 единиц товара В, то цена 1 А будет равняться 10 В. Или, как пишет Шпан: «от доменных печей зависят прокатные заводы, от прокатных заводов зависит производство мелких «металлических изделий, производство машин и др. Прокатные заводы находятся по отношению смежных отраслей промышленности в совершенно определенном отношении. Это отношение есть первичное, цена же есть простое выражение, простой показатель (экспонент) предметных народнохозяйственных пропорциональностей»⁴⁶. Изменение этих пропорциональностей означает, следовательно, по Шпану и изменение их показателя, т. е. цены.

В изложенной Шпаном новой теории ценообразования нетрудно обнаружить до сих пор ряд остатков субъективизма⁴⁷. Но тем не менее ясно, что Шпан пытается вывести цену не из отношения индивидуума к потребительной стоимости, как это делают австрийцы, а исходя из целого (общественного хозяйства) и соответствия его частей. Поэтому во всяком случае основы теории цены Шпана далеки от теории предельных полезностей.

Новая теория ценообразования Шпана, помимо наличия в ней ряда несогласованностей, носит еще крайне недоработанный характер. Прежде всего, Шпан не поставил вопроса, отчего зависит изменение пропорциональностей хозяйства. Тут единственно правильный ответ заключается в указании на то. что изменения в соответствии отдельных отраслей производства исходят из сферы трудовой деятельности человека. Ибо изменения пропорциональностей производства есть прямой результат изменения производительности труда. Однако если бы Шпан дал такой ответ на поставленный вопрос, то он должен был бы признать, что разгадка величины стоимости заключается в труде. Подобного разрешения вопроса Шпан, конечно, не дает и, благодаря своей установке, не может дать. В результате для завершения своего учения о ценообразовании у него остается только один выход — это поставить изменение пропорциональностей в зависимость от правовых и прочих духовных элементов. Тогда перед нами окажется довольно монистическая и законченная теория ценообразования, крайне близкая к Штольцмановской.

Учение Шпана о величин услуг, как уже было указано, не характерно для его теоретической экономии. Самое главное в ней — это учение о расчленении хозяйства. Услуги, по его мнению, в зависимости от того, имеют ли они ведущий или подчиненный характер, делятся на ряд ступеней. Самый подчиненный характер носят услуги, оказываемые предметами потребления. На второй ступени стоят услуги, оказываемые средствами производства, инженерами, учителями, изобретателями и т. д. Носителей этих капитальных услуг, независимо от того, являются ли они действиями (Handlungen) или явлением, Шпан называет капиталом или основными средствами хозяйства. Наконец, на последней ступени находятся услуги высшего порядка, именно услуги, оказываемые законом, торговым, кредитным, вексельным и т. д. правом, организаторской деятельностью государства, также услуги профессий: политиков, государственных деятелей, чиновников государственного управления, полиции и т. д.⁴⁸. Носители этих услуг, по Шпану, составляют капитал высшего порядка, играющего руководящую роль в хозяйстве.

Капитал высшего порядка, далее, сам может быть разделен на высшую и низшую ступень. Его первая фаза представляет из себя право всякого рода, всевозможные государственные мероприятия по охране промышленности и торговли, таможенные установления и т. д. Вторую фазу капитала высшего порядка составляет деятельность политиков, государственных деятелей, которые имеют своим результатом все то, что относится к первой фазе капитала⁴⁹.

По отношению к капиталу вообще капитал высшего порядка занимает то же положение, как и положение первого в отношении производства предметов потребления. «Он оказывает помощь для всех вспомогательных средств производства, он есть основание для всех основных средств, он есть орудие всех орудий⁵⁰. Но этими свойствами роль капитала высшего порядка не прерывается. Благодаря ему, и только ему, отдельные акты, отдельные части хозяйства образуют единство и получают природу общественного, социального хозяйства⁵¹. Далее капитал высшего порядка спасает человечество от действий конкуренции. «Свободная конкуренция, поскольку она не сдерживалась и не устранялась капиталом высшего порядка, производила чрезвычайно разрушительное действие, что исторически доказывается возникновением кризисов и «пролетариата»⁵². Наконец, капитал высшего порядка занимает первое место и в учении Шпана о производительности труда.

По Шпану производительность какой-либо деятельности может иметь либо подчиненный, обусловленный, либо ведущий характер. Производственная деятельность в сфере капитала высшего порядка имеет, по Шпану, руководящее значение. Проще говоря, для него труд тем более производителен, чем он духовнее⁵³. На этом основании Шпан строит свою «теорию прибавочной стоимости». «Проделанная в прошлом творческая работа по большей части, — пишет он, — вообще не оплачивается. Когда мы говорим о присвоении неоплаченного труда, нужно только припомнить тех великих изобретателей и руководителей хозяйства, которые много лет назад (теперь быть может они могли бы охранить свои изобретения посредством соответствующих патентов), открыли те хозяйственные формы и машины, при помощи которых мы создаем себе теперь богатства. Мы присваиваем себе действительно неоплаченный труд, но это — неоплаченный труд тех творческих личностей, мысли которых оказывают содействие нашей работе. Этим путем мы приходим к воззрению, которое мы, употребляя марксистскую терминологию, можем определить, как учение о прибавочной стоимости наизнанку. Если мы признаем однажды значение умственного труда и его непрерывно прекращающееся влияние на выполняемую нами работу, то в противоположность Марксу должны будем прийти и к признанию того, что в выполняемой нами работе мы непрерывно присваиваем неоплаченный труд руководителей хозяйства (как государственных деятелей, так и техников и организаторов производства)»⁵⁴. Более вздорную апологию эксплуатации трудно придумать!

В своем учении о капитале высшего порядка Шпан высказывает взгляды, аналогичные взглядам Штаммлера, Диля и особенно Штольцмана на роль права и государства в хозяйственной жизни. Последний так же, как и Шпан, утверждает, что первую скрипку в хозяйстве играет право и государство. Вообще, положения, развитые Шпаном в учении о капитале высшего порядка, являются составной частью Штольцмановских воззрений на роль права и государства в социальной жизни. Но только составной частью, ибо Штольцман придает плану (социальному регулированию) новые, по сравнению с Шпаном, функции. Для Штольцмана право и государство есть, во-первых, основная движущая сила в хозяйстве и в обществе, во-вторых, определяет формы экономической категории и, в-третьих, их величину (содержание). Шпан же дальше первого пункта не пошел. Другие социал-идеалисты также не придали праву и государству всех тех функций, которые они имеют у Штольцмана. Так, по Дилю, право не определяет величины экономических категорий. У Амонна и Петри правовым моментам предуказана только вторая функция.

Это накладывает печать незаконченности на всю экономическую систему Шпана. Ведь очевидно, что если государство и право (плюс другие духовные моменты) выступают в обществе, как первоначальная творческая сила, то экономические категории (напр. ценность), как с своей количественной, так и с своей качественной стороны должны определяться теми же факторами.

Однако, каким образом государство и его органы выступают у Шпана в качестве составной части хозяйства? Это объясняется им следующем образом: он категорически отрицает возможность взаимоотношений различных составных частей общества. Например, государство и хозяйство, по его мнению, как таковые, не могут находиться друг с другом в состоянии взаимодействия. По Шпану, части целого вступают в связь друг с другом только как инородные образования. Это утверждение поясняется им на примере из области биологии. Для крови, — отмечает он, — не существуют мускулы, для нее существуют только мускулы, в которых она циркулирует; они, таким образом выступают, как кровяные камеры и, в этом смысле, как нечто, подобное крови. Так же мыслит Шпан и взаимоотношения права и государства. Оно в отношению к хозяйству, по его словам, выступает не как государство, а как средство, как составная часть хозяйства. Например, право в хозяйстве есть не совокупность норм установления, а известное хозяйственное средство. Государство также в хозяйстве представляет собой не организацию народности и нравственности, а хозяйственное средство. «Точно также обстоит дело с другими частичными целыми. Государство, право, наука должны, чтобы вступить в связь с хозяйством, превратиться в него и обратно»⁵⁵.

Рассуждения Шпана о характере взаимоотношений частей и целого довольно интересны. Однако, служить материалом для критической работы мысли им не позволяет крайняя туманность их изложения, сделанного тяжелым «эзоповским» языком, свойственным вообще Шпану.

Маркс в I томе «Капитала» писал: «Вскоре после июньской революции 1830 г. забил в набатный колокол городской пролетариат Лиона и Англии. По ту сторону канала рос оуэнизм, по эту его сторону сен-симонизм и фурьеризм, — тогда пробил час для вульгарной экономии». Система Шпана наглядно показывает, что обострение классовой борьбы и приближение гибели капитализма сделали буржуазную экономию вульгарной и апологетичной еще в большей степени, чем это имело место во времена Маркса. Ненаучный характер буржуазной экономии в последнее десятилетие выступил, так сказать, в максимально «чистом» виде. У Шпана политическая экономия слилась с религией и исчерпывается заклинаниями против коммунизма и марксизма. Все это говорит за то, что система Шпана является системой, характерной для последнего этапа развития буржуазной экономии.

Примечания #