ТЕОРИЯ ТОВАРНОГО ФЕТИШИЗМА МАРКСА

Исаак Рубин

Теория товарного фетишизма Маркса не заняла до сих пор того места, которое должно принадлежать ей в экономической системе марксизма. Правда, и марксисты и противники Маркса расточают ей похвалы, признавая ее одним из самых смелых и гениальных обобщений Маркса. Многие противники марксовой теории стоимости высоко ценят теорию фетишизма (Туган-Барановский, Франк, с оговорками даже Струве)^[1]. Некоторые писатели, не соглашаясь с теорией фетишизма с точки зрения политической экономии, видят в ней блестящее обобщение социологического характера, теорию и критику всей современной культуры, основанной на овеществлении человеческих отношений (Hammacher). Но и сторонники и противники марксизма обсуждают теорию фетишизма большей частью как самостоятельное и обособленное целое, внутренне мало связанное с экономической теорией Маркса. Ее излагают как дополнение к теории стоимости, как интересный литературно-критический экскурс, параллельный основному тексту Маркса. Повод к такому пониманию подал сам Маркс внешним расположением первой главы «Капитала», где теории фетишизма отведен последний раздел^[2]. Это внешнее расположение не соответствует, однако, внутреннему порядку и связи идей Маркса. Теория фетишизма представляет собой основу всей экономической системы Маркса и в частности его теории стоимости.

В чем состоит, по общепринятому мнению, теория фетишизма Маркса? В том, что Маркс увидел под отношениями вещей отношения людей, в том, что он вскрыл иллюзию человеческого сознания, порождаемую товарным хозяйством и приписывающую вещам свойства, которые вытекают в действительности из общественных отношений людей в процессе производства. «Не имея возможности постигнуть, что в обмене выражается трудовая совместность людей в борьбе с природой, т. е. общественное отношение людей, товарный фетишизм считает способность товаров к обмену внутренним, природным свойством самих товаров. Таким образом то, что в действительности представляют из себя отношения людей, кажемся ему отношениями вещей»^[3]. «Природной сущности товаров приписываются теперь свойства, которые кажутся мистическими до тех пор, пока они не объяснены из отношений производителей между собой. Как фетишист приписывает своему фетишу свойства, не вытекающие из его природы, так и буржуазным экономистам товар представляется чувственной вещью, обладающей сверхчувственными свойствами»^[4]. Теория фетишизма вскрывает иллюзию человеческого ума, грандиозное заблуждение, вызванное видимостью явлений товарного хозяйства и принимающее эту видимость, движение вещей, товаров и их цен на рынке за сущность экономических явлений. Изложенной, общепринятой в марксистской литературе формулировкой, однако, далеко не исчерпывается богатое содержание теории фетишизма, развитой Марксом. Маркс показал не только то, что под отношениями вещей скрываются производственные отношения людей, но что, обратно, в товарном хозяйстве общественные производственные отношения людей неизбежно принимают вещную форму и не могут проявляться иначе, как через посредство вещей. Структура товарного хозяйства приводит к тому, что вещи играют особую, крайне важную общественную роль и приобретают особые общественные свойства. Маркс вскрывает объективные экономические основы господствующего товарного фетишизма. Из иллюзии и заблуждения человеческого ума вещные экономические категории превращаются в «объективные формы мысли» для производственных отношений данного, исторически определенного способа производства, — товарного производства (К., I, с. 34).

Теория товарного фетишизма превращается в общую теорию производственных отношений товарного хозяйства, в пропедевтику политической экономии.

Глава 1. Объективная основа товарного фетишизма

Отличительная особенность товарного хозяйства состоит в том, что руководителями и организаторами производства являются самостоятельные, друг от друга независимые товаропроизводители (мелкие хозяева ши крупные предприниматели). Каждое отдельное частное хозяйство автономно, т. е. собственник его самостоятельно, и считаясь только со своими интересами, решает, какие продукты и в каком количестве он будет производить. Он владеет на праве частной собственности необходимыми орудиями производства и сырым материалом и как полноправный собственник распоряжается продуктами своего хозяйства. Производство направляется непосредственно отдельными товаропроизводителями, а не обществом. Общество не регулирует непосредственно трудовой деятельности своих членов, не предписывает им, что и в каком количестве производить.

Но, с другой стороны, каждый товаропроизводитель производит товары, т. е. продукты, не для собственного потребления, а для рынка, для общества. Общественное разделение труда соединяет всех товаропроизводителей в единую систему, называемую народным хозяйством, в некий «производственный организм», части которого взаимно связаны и обусловлены. Чем же создается эта связь? Обменом, рынком, на котором товары каждого отдельного товаропроизводителя выступают в обезличенном виде, как отдельные экземпляры данного рода товаров, независимо от того, кто, где и при каких индивидуальных условиях их произвел. На рынке обращаются и расцениваются товары, продукты труда отдельных товаропроизводителей. Благодаря приравниванию и обмену товаров осуществляется реальная связь и взаимодействие между отдельными, казалось бы, независимыми и автономными хозяйствами. Общество регулирует на рынке продукты труда, товары, вещи и тем самым косвенно регулирует трудовую деятельность людей, ибо движение товаров на рынке, повышение и понижение их цен имеют своим последствием перемену в направлении трудовой деятельности отдельных товаропроизводителей, прилив их к определенным отраслям производства или отлив от них, перераспределение производительных сил общества.

На рынке товаропроизводители выступают не как лица, занимающие определенное место в производственном процессе, а как собственники и владельцы вещей, товаров. Каждый товаропроизводитель влияет на рынок лишь в той мере, в какой он бросает туда или получает оттуда товары, и лишь в этой же мере испытывает воздействие и давление рынка. Взаимодействие и взаимовлияние трудовой деятельности отдельных товаропроизводителей происходит исключительно через вещи, продукты их труда, поступающие на рынок. Расширение запашек в далекой Аргентине или Канаде может вызвать соответственное уменьшение сельскохозяйственного производства в Европе только одним путем: понижением на рынке цен на сельскохозяйственные продукты. Тем же путем расширение крупного машинного производства разоряет кустаря, делает для него невозможным продолжение прежнего производства и гонит его из деревни в город, на фабрику.

Атомистическое строение товарного общества, отсутствие непосредственно общественной регулирования трудовой деятельности членов общества, приводит к тому, что связь между отдельными автономными частными хозяйствами осуществляется и поддерживается через посредство товаров, вещей, продуктов труда. «Отдельные частные работы фактически реализуются как звенья совокупного общественного труда лишь через те отношения, которые обмен устанавливает между продуктами труда, а при их посредстве и между самими производителями» (Kapital, I, 1921, S. 39; русский перевод, стр. 32).

Благодаря тому, что отдельные товаропроизводители, выполняющие часть совокупного общественного труда, работают самостоятельно и независимо друг от друга, «связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда» (Маркс в письме к Кугельману). Это не значит, что данный товаропроизводитель А связан производственными отношениями только с данными товаропроизводителями Б, В и Г, вступившими с ним в договор купли-продажи, и не связан ни с кем из других членов общества. Вступая в непосредственные производственные отношения со своими покупателями Б, В и Г, наш товаропроизводитель А оказываются связанным густой сетью косвенных производственных отношений с бесчисленным множеством других лиц (например, всех лиц, покупающих тот же продукт; всех лиц, производящих тот же продукт; всех лиц, у которых производители данного продукта покупают средства производства и т. д.), в конечном счете со всеми членами общества. Эта густая сеть производственных отношений не порывается в тот момент, когда товаропроизводитель А закончил акт обмена с своими покупателями и вернулся в свою мастерскую, к процессу непосредственно производства. Наш товаропроизводитель производит продукты для продажи, на рынок, и потому уже в процессе непосредственного производства вынужден считаться с предполагаемыми условиями рынка, то есть вынужден принимать во внимание трудовую деятельность других членов общества, поскольку она оказывает влияние на движение товарных цен на рынке.

Таким образом в структуре товарного хозяйства мы находим следующие основные черты: 1) отдельные клеточки народного хозяйства, т. е. отдельные частные предприятия, формально независимы друг от друга; 2) они материально связаны друг с другом вследствие общественного разделения труда; 3) непосредственная связь между отдельными товаропроизводителями устанавливается в обмене, но косвенно оказывает влияние и на их производительную деятельность. В своем предприятии каждый товаропроизводитель формально волен по своему произволу производить какой угодно продукт и при помощи каких угодно средств производства. Но когда он выносит готовый продукт своего труда) на рынок, для обмена, он не волен устанавливать пропорции обмена, а вынужден подчиняться условиям (конъюнктуре) рынка, общим для всех производителей данного продукта. Поэтому он уже в процессе непосредственного производства вынужден заранее приспособлять свою трудовую деятельность к предполагаемым условиям рынка. Зависимость производителя от рынка означает зависимость его производительной деятельности от производительной деятельности всех других членов общества. Если суконщики выбросили на рынок слишком много сукна, то суконщик Иванов, который не расширял своего производства, тем не менее также страдает от понижения цен на сукно и вынужден сократить производство. Если другие суконщики ввели усовершенствованные средства производства (например, машины), удешевляющие стоимость сукна, то и наш суконщик вынужден улучшить технику производства. И в направлении, и в размерах, и в способах своего производства отдельный товаропроизводитель, формально независимый от других, на самом деле тесно связан с ними через рынок, через обмен. Обмен вещей воздействует на трудовую деятельность людей, производство и обмен представляют собой неразрывно связанные, хотя и отдельные, моменты воспроизводства. «Процесс капиталистического производства, рассматриваемый в целом, представляет единство процесса производства и обращения» (К., III, с. 1). Обмен входит в самый процесс воспроизводства или трудовой деятельности людей, и только с этой стороны обмен, меновые пропорции, стоимость товаров составляют предмет нашего изучения. Обмен интересует нас главным образом не как отдельная фаза процесса воспроизводства, перемежающаяся с фазой непосредственного производства, а как социальная форма процесса воспроизводства, накладывающая определенную печать и на фазу непосредственного производства (см. ниже, главу 14).

Эта роль обмена, как необходимого момента процесса воспроизводства, означает, что трудовая деятельность одного члена общества может воздействовать на трудовую деятельность другого только через посредство вещи. В товарном обществе «независимость лиц друг от друга дополняется системой всесторонней вещной зависимости» (К., I, с. 60). Общественные производственные отношения людей неизбежно принимают вещную форму и — поскольку мы говорим об отношениях между отдельными товаропроизводителями, а не об отношениях внутри отдельного частного хозяйства — только в такой форме они и существуют и реализуются.

В товарном обществе вещь есть не только «таинственный общественный иероглиф» (К., I, с. 33), не только «оболочка», под которой скрыто общественное производственное отношение людей. Вещь — посредник общественных отношений, и движение вещей неразрывно связано с установлением и реализацией производственных отношений людей. Движение цен вещей на рынке — не только отражение производственных отношений людей, a единственная возможная в товарном обществе форма их проявления. Вещь приобретает в товарном хозяйстве особые общественные свойства (например, свойство стоимости, денег, капитала и т. п.), благодаря которым она не только скрывает производственное отношение людей, но и организует его, служит посредствующим звеном между людьми. Точнее, она скрывает производственное отношение людей именно потому, что последнее осуществляется только в вещной форме. «Люди сопоставляют друг с другом продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот, приравнивая друг другу в обмене разнородные продукты как стоимости, они тем самым приравнивают друг другу свои различные работы как человеческий труд вообще. Они не сознают этого, но они это делают» (К., I, с. 33). Обмен и приравнение вещей на рынке реализуют общественную связь товаропроизводителей и единство трудовой деятельности общества.

Считаем нужным напомнить, что под «вещами» мы, в согласии с Марксом, понимаем здесь только продукты труда. Это ограничение понятия «вещь» не только допустимо, но и необходимо, так как движение вещей на рынке изучается нами в его связи с процессом трудовой деятельности людей. Нас интересуют те вещи, рыночное регулирование которых косвенно регулирует определенным образом трудовую деятельность товаропроизводителей. А такими вещами являются продуты труда (о цене земли см. ниже, главу 5).

Движение вещей — поскольку они приобретают особые общественные свойства стоимости, денег и т. п. — не только выражает производственное отношение людей, но и создает его^[5]. «В движении средства обращения не только выражается связь между продавцами и покупателями; самая эта связь возникает лишь в денежном обращении и вместе с ним» (К., I, с. 85). Правда, роли денег как средства обращения Маркс противопоставляет функционирование их в качестве платежного средства, которое «выражает собой известную общественную связь, уже раньше существовавшую в готовом виде» (там же). Но очевидно, что, хотя уплата денег происходит в этом случае после акта купли-продажи, т. е. после установления «общественной связи между продавцом и покупателем, приравнивание товара и денег происходило в самый момент этого акта и создавало указанную «общественную связь». «Деньги функционируют как идеальное покупательное средство. Хотя они существуют лишь в виде денежного обязательства покупателя, они осуществляют переход товара из рук в руки» (К., I, с. 84).

Деньги, следовательно, не только «символ», «знак» общественных производственных отношений, которые за ними скрыты. Раскрыв наивность монетарной системы, которая приписывала особенности денег их вещным естественным свойствам, Маркс вместе с тем отвергает и противоположный взгляд на деньги, как на «знак» общественных связей, существующих помимо них (К., I, с. 46 — 47). По мнению Маркса, одинаково неправилен и взгляд, приписывающий общественные свойства вещи, как таковой, и взгляд, который видит в вещах только «символ», «знак» общественных производственных отношений. Вещь приобретает свойство стоимости, денег, капитала и т. п. не в силу своих естественных качеств, а благодаря тем общественным производственным отношениям, с которыми она связана в товарном хозяйстве. Но в последнем общественные производственные отношения не только, «символизируются» вещами, но и осуществляются через посредство вещей.

Деньги, как мы видели, не суть только «знаки». Но в некоторых случаях, а именно в товарном метаморфозе Т‑Д-Т, деньги представляют только «мимолетное объективированное отражение товарных цен» (К., I, с. 77). Переход их из рук в руки представляет только средство для перехода товаров. В этом случае «функциональное существование денег поглощает, так сказать, их материальное существование» (К., I, с. 77), и они могут быть замещены простыми знаками, бумажными деньгами. Но, будучи даже «внешне» обособлены от металлической субстанции, бумажные деньги все же представляют «овеществление» производственных отношений между людьми^[6].

В товарном хозяйстве вещи, продукты труда, имеют двойное бытие: материальное (естественно-техническое) и функциональное (общественное). Чем же объясняется тесная связь между этими двумя сторонами, выражающаяся в том, что «общественные определения труда» получают «вещественные черты», а вещи — «общественные черты»?

Глава 2. Процесс производства и его общественная форма

Тесная связь моментов социально-экономического и материально-вещного объясняется особым отношением, которое существует в товарном хозяйстве между материально-техническим процессом производства и его общественной формой. Капиталистический процесс производства «есть одновременно и процесс производства материальных условий человеческой жизни и, протекающий в специфических историко-экономических отношениях производства, процесс производства и воспроизводства самих этих отношений производства…, т. е. определенной общественно-экономической формы последних» (К., III ², с. 289 — 290). Между процессом производства материальных благ и общественной формой, в которой он протекает, т. е. совокупностью производственных отношений людей, существует тесная связь и соответствие. Данная совокупность производственных отношений людей приспособлена к данному состоянию производительных сил, т. е. материального процесса производства, она делает возможным — в тех или иных пределах — процесс производства материальных продуктов, необходимых для общества. Соответствие между материальным процессом производства, с одной стороны, и производственными отношениями участвующих в нем лиц, с другой, достигается в различных общественных формациях различным образом. В обществе с регулированным хозяйством, например, социалистическом, производственные отношения между отдельными членами общества устанавливаются сознательно, с целью обеспечения правильного хода производства. Каждому члену общества определяется его место в производственном процессе, отношение его к другим участникам последнего. Координация и соподчинение трудовых деятельностей отдельных лиц производятся, исходя из заранее рассчитанных потребностей материально-технического процесса производства. Данная система производственных отношений представляет в известном смысле замкнутое целое, руководимое единой волей и, как целое, приспособленное к материальному процессу производства. Конечно, изменения в последнем могут сделать необходимыми перемены и в системе производственных отношений; но эти перемены происходят внутри этой системы, ее собственными силами, распоряжениями ее руководящих органов, которые, в свою очередь, вызваны переменами в техническом процессе производства. Единством исходного пункта обеспечивается согласованность материально-технического процесса производства и облекающих его производственных отношений. В дальнейшем каждая из этих сторон развивается на основе предначертанного ей плана; каждая из них имеет свою внутреннюю логику, но благодаря единству исходного пункта не вступает в противоречие с другой.

Пример таких организованных производственных отношений мы имеем и в товарно-капиталистическом обществе, а именно в организации труда внутри предприятия (техническое разделение труда), в отличие от распределения труда между отдельными частными предприятиями (общественное разделение труда). Предположим, что одному предпринимателю принадлежит большая текстильная фабрика, состоящая из отделений: прядильного, ткацкого и красильного. Инженеры, рабочие и служащие заранее, по известному плану, распределены между этими отделениями. Они заранее связаны определенными, постоянными производственными отношениями, в соответствии с потребностями технического процесса производства. И именно потому вещи передвигаются в процессе производства от одних людей к другим в зависимости от положения этих людей в производстве, от производственных отношений между ними. Получивши из прядильной пряжу и переработавши ее в ткань, директор ткацкого отделения не отсылает эту ткань обратно директору прядильной как эквивалент за присланную им раньше пряжу. Он отправляет ее дальше, в красильное отделение, так как постоянные производственные отношения, соединяющие работников данной ткацкой с работниками данной красильной, заранее предопределяют продвижение вещи, продукта труда, от людей, занятых в предшествующей фазе производства (тканье), к людям, занятым в последующей фазе (окраска). Производственные отношения между людьми заранее организованы в целях материального производства вещей, но не через посредство вещей. С другой стороны, вещь передвигается в процессе производства от одних людей к другим на основании существующих между ними производственных отношений, но своим переходом она не создает производственных отношений между ними. Производственные отношения между людьми имеют исключительно общественный характер, а переход вещей — исключительно технический характер. Обе эти стороны заранее сознательно приспособлены одна к другой, но сохраняют различный характер.

Дело резко изменяется, когда прядильная, ткацкая и красильная принадлежат трем разным предпринимателям А, В и с. Теперь А уже не отдаст изготовленной им пряжи В только на том основании, что В может переработать ее в ткань, т. е. придать ей форму, полезную для общества. Ему до этого дела нет; он вообще хочет теперь не отдать свою пряжу, но продать ее, т. е. передать ее такому лицу, которое в обмен даст ему соответствующую сумму денег или вообще вещь равной стоимости, эквивалент. Кто будет это лицо, ему безразлично. Не связанный постоянными производственными отношениями с какими-нибудь определенными лицами, А вступит в производственное отношение купли-продажи с любым лицом, которое имеет и согласно отдать ему за пряжу определенную вещь, эквивалентную сумму денег. Это производственное отношение ограничивается переходом вещей, а именно пряжи, от А к покупателю и денег от покупателя к А. Хотя наш товаропроизводитель А ни на один момент не может вырваться из густой сети косвенных производственных отношений, связывающих его со всеми членами общества, но он не связан заранее непосредственными производственными отношениями с определенными лицами. Эти производственные отношения не существуют заранее, но устанавливаются через посредство перехода вещей от одного лица к другому; они имеют, следовательно, не только общественный, но и вещный характер. С другой стороны, вещь переходит от одного определенного лица к другому не на основании заранее существующих между ними производственных отношений, но в силу купли-продажи, ограничивающейся переходом этой вещи. Переход вещи устанавливает непосредственное производственное отношение между определенными лицами, он имеет не только техническое, но и общественное значение.

Таким образом в обществе товарном, стихийно развивающемся, дело происходит следующим образом. С точки зрения материального, технического процесса производства каждый продукт труда должен переходить из одной фазы производства в другую, из одного хозяйства в другое, пока он не получит окончательного вида и не перейдет из хозяйства последнего производителя или посредника-торговца в хозяйство потребителя. Но при автономности и независимости отдельных хозяйств переход продукта из одного частной хозяйства в другое возможен только путем купли-продажи, путем соглашения между двумя хозяйствами, означающего установление между ними особого производственной отношения, купли-продажи. Ведь основное отношение товарного общества, отношение товаровладельцев, сводится «к присвоению чужого продукта труда путем отчуждения своего собственного» (К., I, с. 61). Совокупность производственных отношений между людьми представляет собой не единую связанную систему, в которой данный индивид заранее связан постоянными отношениями с определенными лицами. В товарном хозяйстве товаропроизводитель связан лишь с неопределенным рынком, в который он включает себя посредством прерывистого ряда единичных договорных сделок, кратковременно связывающих его с определенными отдельными товаропроизводителями. Каждый этап этого ряда тесно переплетается с этапом движения продукта в материальном процессе производства. Прохождение продукта через отдельные фазы производства сопровождается одновременным прохождением его через ряд частных хозяйств, на началах договора между ними и обмена. И обратно, производственное отношение связывает два частных хозяйства по случаю перехода материальных вещей из одного хозяйства в другое; производственное отношение между определенными лицами устанавливается по случаю перехода вещей и после этого перехода опять прерывается.

Как видим, основное производственное отношение, в котором непосредственно связываются определенные товаропроизводители и тем самым для каждого из них реализуется постоянно существующая связь между его трудовой деятельностью и трудовой деятельностью всех членов общества, а именно купля-продажа, отличается от производственных отношений организованного типа следующими особенностями: 1) оно устанавливается между данными лицами добровольно, в зависимости от выгодности его для участников; общественная связь принимает форму частной сделки; 2) оно связывает участников кратковременно, не создавая между ними постоянных отношений; но эти кратковременные и прерывающиеся сделки купли-продажи, взятые в своей совокупности, должны обеспечивать постоянство и непрерывность общественного процесса производства, и 3) оно соединяет определенных людей по случаю перехода между ними вещей и этим переходом вещей ограничивается; отношения людей принимают форму приравнивания вещей. Непосредственные производственные отношения между определенными лицами устанавливаются одновременно с передвижением вещей между ними в соответствии с потребностями процесса материального воспроизводства. «Обмен товаров есть такой процесс, в котором общественный обмен веществ, т. е. обмен особых продуктов частных лиц, одновременно означает установление (Erzeugung)^[7] определенных общественных производственных отношений, в которые лица вступают в этом обмене веществ» (Zur Kritik, 1907, S. 32). Или, как Маркс выражается, процесс обращения включает в себя Stoff- und Formwechsel (Kapital, III ², S. 363; русский перев., стр. 297), обмен веществ и превращение форм, т. е. переход вещей в материальном процессе производства и изменение их социально-экономической формы (например, превращение товара в деньги, денег в капитал, денежного капитала в производительный и т. п.), соответствующее различным производственным отношениям между людьми.

Обмен соединяет в себе неразрывно моменты социально-экономический (отношения между людьми) и материально-вещный (продвижение вещей в процессе производства). В товарно-капиталистическом обществе оба эти момента заранее не организованы и не согласованы друг с другом, и именно потому каждый отдельный акт обмена может осуществиться только в результате соединения и совместного действия обоих этих моментов, из которых каждый как бы подталкивает другой. Без наличности у данных лиц определенных вещей они не вступят в производственное отношение обмена друг с другом. Но и обратно, переход вещей невозможен без установления между их владельцами особого производственного отношения обмена. Материальный процесс производства, с одной стороны, и система производственных отношений между отдельными частными хозяйствами, с другой, не согласованные в своем исходном пункте, требуют необходимо согласования на каждом из своих этапов, в каждом из единичных актов, на которые внешне распадается экономическая жизнь; в противном случае неизбежно расхождение между ними и разрыв общественного процесса производства. В товарном хозяйстве такое расхождение всегда возможно. Или устанавливаются производственные отношения, под которыми не скрыто действительное движение продукта в процессе производства (спекуляция), или отсутствуют производственные отношения, необходимые для нормального хода процесса производства (застой в сбыте). Такое расхождение, в обычное время не выходящее за известные пределы, в моменты кризисов принимает катастрофический характер.

По существу, такой же характер имеет связь между производственными отношениями людей и материальным процессом производства в обществе капиталистическом, разделенном на классы. Мы по-прежнему оставляем в стороне производственные отношения внутри отдельного предприятия и имеем в виду только отношения между отдельными частными предприятиями, связывающие их в единое народное хозяйство. В капиталистическом обществе различные факторы производства (средства производства, рабочая сила, земля) принадлежат трем различным социальным классам (капиталистам, наемным рабочим и землевладельцам) и в силу этого приобретают особую социальную форму, которой они не имеют в других общественных формациях. Средства производства являются капиталом, труд — наемным трудом, земля — объектом купли и продажи. Условия труда, т. е. средства производства и земля, «формально обособлены» (К., III, с. 295) от самого труда в том смысле, что принадлежность их различным социальным классам придает им, как указано, особую социальную «форму». При обособлении отдельных технических факторов производства и принадлежности их отдельным хозяйствующим субъектам (капиталисту, рабочему, землевладельцу), процесс производства не может начаться, пока между определенными лицами, принадлежащими к трем указанным общественным классам, не будет создана непосредственная производственная связь, сопровождающаяся сосредоточением всех технических факторов производства в одном хозяйстве, принадлежащем капиталисту. Такое сочетание всех факторов производства, людей и вещей, необходимо при любой общественной форме хозяйства, но «тот особый характер и способ, каким осуществляется это соединение, различает отдельные экономические эпохи социальной структуры» (К., II, с. 10).

Представим себе феодальное хозяйство, где земля принадлежит помещику, а труд и средства производства, обычно весьма примитивные, крепостному крестьянину. Здесь между помещиком и крестьянином заранее существует общественная связь подчинения и господства, делающая возможным сочетание всех факторов производства. В силу обычного права, крестьянин пользуется участком земли, принадлежащей помещику, и обязан за это платить оброк и отбывать барщину, т. е. работать известное число дней на барской запашке, обычно с своими средствами производства. Постоянные производственные отношения, существующие между помещиком и крестьянином, делают возможным сочетание всех необходимых факторов производства в двух местах: в хозяйстве крестьянина и на барской запашке.

В капиталистическом обществе, как мы видели, таких постоянных непосредственных связей между определенными лицами, владельцами различных факторов производства, не существует. И капиталист, и наемный рабочий, и землевладелец суть формально независимые друг от друга товаровладельцы. Непосредственное производственное отношение между ними должно быть еще установлено, и притом в форме, обычной для товаровладельцев, в форме купли-продажи. Капиталист должен купить у рабочего право пользоваться его рабочей силой, а у землевладельца право пользоваться его землей. Для этого он должен обладать достаточным капиталом. Только как владелец определенной суммы стоимостей, капитала, при помощи которого он покупает средства производства и дает возможность рабочему купить необходимые средства существования, он является капиталистом, организатором и руководителем производства. Капиталисты пользуются авторитетом руководителей производства «лишь в качестве олицетворения условий труда в противоположность самому труду, а не в качестве политических или теократических властителей, как это было при более ранних формах производства» (К., III ², с. 341). Капиталист «только потому является капиталистом, только потому вообще может взяться за процесс эксплуатации труда, что он как собственник условий труда противостоит рабочему как владельцу только рабочей силы» (К., III ¹, с. 14 — 15). Его положение в производстве определяется принадлежностью ему капитала, средств производства, вещей, и то же самое относится к наемному рабочему как собственнику рабочей силы и землевладельцу как собственнику земли. Агенты производства соединяются через факторы производства, производственная связь между людьми устанавливается через переход вещей. Обособление факторов производства на основе частной собственности приводит к тому, что материальное (техническое) сочетание их, необходимое для производственного процесса, возможно только путем установления производственного отношения обмена между их собственниками. И обратно: непосредственные производственные отношения, устанавливающиеся между представителями различных общественных классов (капиталистом, рабочим, землевладельцем), имеют своим результатом известную комбинацию технических факторов производства и связаны с переходом вещей из одного хозяйства) в другое. Эта тесная связь производственных отношений людей с движением вещей в процессе материального производства приводит к «овеществлению» производственных отношений людей.

Глава 3. Овеществление производственных отношений людей и персонификация вещей

Как мы видели, в товарно-капиталистическом обществе отдельные лица связываются непосредственно друг с другом определенными производственными отношениями, не как члены общества, не как лица, занимающие определенное место в общественном процессе производства, а как владельцы определенных вещей, как «социальные представители» различных факторов производства. Капиталист «есть не что иное, как персонифицированный капитал» (К., III ², с. 290, 295). «Земельный собственник выступает как персонификация одного из существеннейших условий производства», земли (К., III ², с. 292, 295). Эта «персонификация», в которой критики Маркса усматривали нечто непонятное и даже мистическое^[8], обозначает весьма реальное явление: зависимость производственных отношений между людьми от социальной формы вещей, факторов производства, принадлежащих им и в них «персонифицированных».

Если данное лицо вступает в непосредственные производственные отношения с другими определенными людьми только как владелец известной вещи, то, следовательно, данная вещь, кому бы она ни принадлежала, дает своему владельцу возможность занять определенное место в системе производственных отношений. Так как обладание вещью является условием установления непосредственных производственных связей между людьми, то кажется, что вещь сама по себе обладает способностью, свойством устанавливать производственные отношения. Если данная вещь дает своему владельцу возможность вступить в отношение обмена с любым другим товаровладельцем, то вещь приобретает особое свойство обмениваемости, имеет «стоимость». Если данная вещь связывает двух товаровладельцев, из которых один капиталист, а другой наемный рабочий, то она является не только «стоимостью», но и «капиталом». Если капиталист вступает в производственное отношение с землевладельцем, то стоимость, деньги, которые он передает землевладельцу и через передачу которых вступает с ним в производственную связь, представляют «ренту». Деньги, уплачиваемые промышленным капиталистом денежному капиталисту за пользование взятым у него в ссуду капиталом, называются «процентом». Каждый тип производственных отношений между людьми придает вещам, через посредство которых определенные лица вступают в непосредственную производственную связь, особое «общественное свойство», «социальную форму». Данная вещь, помимо того, что она в качестве потребительной стоимости, материальной вещи с определенными свойствами служит предметом потребления или средством производства, т. е. выполняет техническую функцию в процессе материального производства, выполняет также социальную функцию связывания людей.

Итак, в товарно-капиталистическом обществе люди вступают в непосредственные производственные отношения исключительно как товаровладельцы, владельцы вещей, и, с другой стороны, вещи благодаря этому приобретают особые общественные свойства, особую социальную форму. «Общественные определения труда» приобретают «вещные черты», а вещи — «общественные черты» (К., I, с. 47). Вместо «непосредственно общественных отношений самих лиц и их работ», которые устанавливаются в обществах с организованным хозяйством, здесь мы наблюдаем «вещные отношения лиц и общественные отношения вещей» (К., I, с. 32). Здесь перед нами выступают две особенности товарного хозяйства: «персонификация вещей и овеществление производственных отношений» людей (К., III ², с. 299), «овеществление общественно-производственных определений и олицетворение материальных основ производства» (там же, с. 341).

Под «овеществлением производственных отношений людей» Маркс понимает тот процесс, благодаря которому определенные производственные отношения между людьми (например, капиталистами и рабочими) придают вещам, через посредство которых люди вступают между собой в связь, определенную социальную форму или общественное свойство (например, капитала). Под олицетворением или «персонификацией вещей» Маркс понимает тот процесс, благодаря которому наличие вещей с определенной социальной формой, например, капитала, дает возможность владельцу их выступать в качестве капиталиста и вступать в определенное производственное отношение с другими лицами.

На первый взгляд оба отмеченных процесса могут показаться взаимно исключающими друг друга. С одной стороны, социальная форма вещей рассматривается как результат производственных отношений людей. С другой стороны, сами-то производственные отношения устанавливаются между людьми лишь при наличии вещей с определенной социальной формой. Это противоречие может быть разрешено лишь в диалектическом процессе общественного производства, рассматриваемом Марксом как непрерывный и постоянно повторяющийся процесс воспроизводства, в котором каждое звено является следствием предыдущего и причиной последующего. Социальная форма вещей является одновременно и результатом предыдущего процесса производства и предпосылкой дальнейшего^[9].

Каждая социальная форма, присущая продуктам труда в капиталистическом обществе (деньги, капитал, прибыль, рента и т. п.), появилась в результате длительного исторического и социального процесса, путем многократного повторения и наслаивания однотипных производственных отношений между людьми. Пока данный тип производственных отношений людей носит еще редкий, исключительный характер в данном обществе, он не может наложить на фигурирующие в нем продукты труда постоянную, прочную социальную печать. «Мимолетный общественный контакт» людей сообщает продуктам их труда лишь мимолетную социальную форму, появляющуюся вместе с породившим ее общественным контактом и исчезающую сейчас же по его прекращении» (К., I, стр. 45). При неразвитом обмене продукт труда обладает стоимостью только в самый момент обмена, не являясь стоимостью ни до, ни после этого момента. Когда обменивающиеся сравнивают свои продукты труда с третьим продуктом, последний в этот момент выполняет в зачаточном виде функцию денег, не будучи деньгами ни до, ни после этого акта обмена.

По мере развития производительных сил, вызывающего определенные типы производственных отношений между людьми, эти отношения учащаются, многократно повторяются, становятся обычными и распространенными в данной социальной среде. Такое «уплотнение» производственных отношений людей приводит и к «уплотнению» соответствующей социальной формы вещей. Данная социальная форма «закрепляется», фиксируется за вещью, сохраняясь за ней и в моменты перерывов конкретных производственных отношений людей. Только с этого момента можно датировать появление данной вещной категории как обособленной от породившего ее производственного отношения людей и в свою очередь воздействующей на него. «Стоимость» становится как бы свойством самой вещи, с которым она вступает в процесс обмена и которое она сохраняет по выходе из него. То же самое с деньгами, капиталом и другими социальными формами вещей. Из результата процесса производства они становятся вместе с тем и его предпосылками. Отныне данная социальная форма продукта труда служит уже не только «выражением» определенного типа производственных отношений людей, но и его «носителем». Наличие у данного лица вещи с определенной социальной формой побуждает его вступать в определенное производственное отношение, сообщает данному лицу особый социальный характер. «Овеществление производственных отношений» людей дополняется теперь «персонификацией вещей». Социальная форма продуктов труда, будучи результатом массовых действий товаропроизводителей, оказывается мощным средством давления на мотивацию отдельных товаропроизводителей и приспособления их поведения к господствующим в данном обществе типам производственных отношений людей. Через социальную форму вещей передается воздействие общества на индивидуум. Благодаря этому объективизация, или «овеществление», производственных отношений людей в социальной форме вещей сообщает экономическому строю бóльшую прочность, устойчивость и регулярность. Происходит «кристаллизация» производственных отношений людей.

Только на определенной ступени своего развития, после многократного повторения, производственные отношения людей оставляют, так сказать, осадок в виде фиксированных за продуктами труда известных социальных свойств. Пока данный тип производственных отношений не получил в обществе достаточно широкого распространения, он еще не может сообщить вещам соответствующую социальную форму. Когда господствующим типом производства было еще ремесло, которому ставилась задача «пропитания» ремесленника, последний в тех случаях, когда он расширял свое предприятие и по существу был уже капиталистом, живущим наемным трудом своих рабочих, все еще продолжал смотреть на себя как на «мастера», и на доход свой как на источник «пропитания». В этом доходе он еще не усматривал «прибыли» на капитал, как и в своих средствах производства еще не усматривал «капитала». Точно так же под влиянием господствовавшего над докапиталистическими общественными отношениями землевладения в проценте долгое время еще не распознавали новой формы дохода, а усматривали в нем видоизмененную форму ренты. Так пытался еще вывести процент из ренты знаменитый экономист Петти^[10]. Происходит «подведение всех хозяйственных форм под господствующие» (К, III ², с. 337), присущие данному способу производства. Этим объясняется тот факт, что должен пройти более или менее длительный период развития, пока новый тип производственных отношений «овеществится» или «кристаллизуется» в соответствующей социальной форме продуктов труда.

Таким образом связь между производственными отношениями людей и вещными категориями мы должны представлять себе в следующем виде. Каждый тип производственных отношений между людьми, характеризующих товарно-капиталистическое хозяйство, придает вещам, через посредство или по поводу которых люди вступают в данное отношение, особую социальную форму. Происходит «овеществление» или «кристаллизация» производственных отношений людей. Вещь, фигурирующая в определенном производственном отношении между людьми и обладающая соответствующей социальной формой, сохраняет последнюю и по прекращении данного конкретного единичного производственного отношения людей. Только при этом условии можно считать производственное отношение людей действительно «овеществленным», «кристаллизованным» в форме свойства вещи, присущего как бы ей самой и обособленного от этого производственного отношения. Раз вещи выступают в фиксированной за ними определенной социальной форме, они в свою очередь начинают воздействовать на людей, определяя их мотивацию и побуждая их устанавливать между собой конкретные производственные отношения. Обладая социальной формой «капитала», вещи делают своего владельца «капиталистом» и заранее определяют те конкретные производственные отношения, которые будут установлены между ним и другими членами общества. Социальный характер вещи как бы определяет социальный характер ее владельца, происходит «персонификация вещей». Капиталист таким образом светит отраженным светом своего капитала, но это возможно только благодаря тому, что последний в свою очередь отражает свет, присущий данному типу производственных отношений людей. В итоге получается подведение отдельных индивидуумов под господствующие типы производственных отношений. Социальная форма вещей обусловливает индивидуальные производственные связи отдельных людей только потому, что сама она является выражением общественных производственных связей. Социальная форма вещей выступает как заранее данная, готовая, прочно фиксированная предпосылка процесса производства только потому, что она сама является застывшим, кристаллизованным результатом динамического, вечно текучего и меняющегося общественного процесса производства. Так в диалектическом непрерывном процессе воспроизводства разрешается кажущееся противоречие между «овеществлением людей» и «персонификацией вещей», т. е. между обусловленностью социальной формы вещей общественными производственными отношениями людей и обусловленностью индивидуальных производственных отношений людей социальной формой вещей.

Из указанных нами двух сторон процесса воспроизводства только последняя сторона —«персонификация людей» — лежит на поверхности экономической жизни и доступна непосредственному наблюдателю. Вещи выступают в уже готовой социальной форме, воздействуя на мотивацию и поведение отдельных производителей. Эта сторона процесса отражается непосредственно на психике отдельных лиц и доступна прямому наблюдению. Гораздо труднее проследить образование самих социальных форм вещей из производственных отношений людей. Эта сторона процесса, т. е. «овеществление» производственных отношений людей, является гетерогенным результатом массовых, друг на друга наслаивающихся действий людей, социального процесса, происходящего за их «спиной», т. е. результатом, который не ставится заранее как цель. Только при посредстве глубокого исторического и социально-экономического анализа удалось Марксу выяснить эту сторону процесса.

С этой точки зрения становится понятным различие, которое Маркс часто проводит между «внешней видимостью», «внешней связью», «поверхностью явлений», «формой проявления», с одной стороны, и «внутренней связью», «скрытой связью», «имманентной связью», «сущностью вещей» — с другой^[11]. Вульгарных экономистов он упрекает в том, что они ограничиваются изучением внешней стороны явлений, Адама Смита — в том, что он колеблется между «эзотерической» (внутренней) и «экзотерической» (внешней) точками зрения. Смысл этих заявлений Маркса представляется весьма туманным. Критики Маркса, даже из числа более доброжелательных, обвиняли его в экономической метафизике за желание объяснить скрытую связь явлений. Марксисты иногда объясняли эти выражения Маркса его желанием провести различие между грубо-эмпирическим и абстрактно-изолирующим методами исследования^[12]. Мы полагаем, что указание на абстрактный метод является, конечно, необходимым, но далеко не достаточным для характеристики метода Маркса, и не это имел последний в виду, противопоставляя внутреннюю связь явлений внешней. Абстрактный метод общ Марксу со многими его предшественниками, включая Рикардо. Но исключительно его заслугой является внесение в политическую экономию метода социологического, усматривающего в вещных категориях выражение производственных отношений людей. В этой социальной природе вещных категорий Маркс и видит их «внутреннюю связь». Вульгарные экономисты изучают только форму проявления, «отчужденную» от самих экономических отношений (К., III ², с. 288 и др.), т. е. уже овеществленную, готовую форму вещей, не понимая ее социального характера. Они видят происходящий на поверхности хозяйственной жизни процесс «персонификации вещей», но не имеют понятия о процессе «овеществления производственных отношений» людей. Они рассматривают вещные категории как данные готовые «предпосылки» процесса производства, воздействующие на мотивы производителей и отражающиеся в их сознании, не исследуя характера этих вещных категорий как результата общественного процесса. Игнорируя этот внутренний социальный процесс, они ограничиваются «внешней связью вещей, поскольку она проявляется в конкуренции, в конкуренции же все всегда проявляется навыворот — всегда имеет обратный вид» (Теории прибавочной стоимости, т. II, стр. 57), а именно производственные отношения людей кажутся зависимыми от социальной формы вещей, а не наоборот.

Вульгарные экономисты, которые не понимают, что процесс «персонификации вещей» может быть понят лишь как результат процесса «овеществления производственных отношений людей», рассматривают общественные свойства вещей (стоимость, деньги, капитал и т. п.) как естественные свойства, присущие самим вещам. Стоимость, деньги и т. п. они рассматривают не как выражение отношений людей, «привязанное» к вещам, а как непосредственное свойство самой вещи, свойство «непосредственно сращенное» с натурально-техническими свойствами той же вещи. Отсюда вытекает характерный для вульгарной экономии — и для обыденного мышления самих участников производства, ограниченных кругозором капиталистического хозяйства, — товарный фетишизм, «овеществление общественных отношений, непосредственное сращение материальных отношений производства с их исторически-общественной формой» (К., III², с. 299). «Элементы производства сливаются с определенной социальной формой» (с. 287). «Формальное обособление этих условий труда от труда, и та особая форма этого обособления, которой они обладают по отношению к наемному труду, оказывается свойством, неотделимым от них, как от вещей, как от материальных условий производства, оказывается свойством, необходимо принадлежащим им, имманентно сросшимся с ними просто как с элементами производства. Их определяемый исторической эпохой определенный исторический характер при капиталистическом процессе производства оказывается их вещественным характером, естественно и, так сказать, искони прирожденным им, как элементам процесса производства» (с. 295)^[13].

Превращение общественных производственных отношений людей в общественные, «объективные» свойства вещей есть реальный факт товарно-капиталистического хозяйства, следствие своеобразной связи между процессом материального производства и движением производственных отношений. Ошибка вульгарной экономии — не в том, что она уделяет внимание этим вещным формам капиталистического хозяйства, а в том, что она не видит их связи с общественной формой производства, выводит их не из последней, а из естественных свойств вещи. «Действия определенной общественной формы труда приписываются вещи, продуктам этого труда; само отношение выступает фантастическим образом в вещной форме. Мы видели, что это специфическая особенность товарного производства… Годскин видит в этом чисто субъективную иллюзию, за которой скрывается обман и интерес эксплуатирующих классов. Он не видит, что способ представления вытекает из самого реального отношения, что последнее не есть выражение первой, а наоборот» (Theorien über den Mehrwert, III, S. 354 — 355, изд. 1910 r.).

Вульгарные экономисты делают ошибки двоякого рода: 1) либо «экономическую определенность формы» они приписывают «вещественным свойствам» предметов (К., II, с. 103), т. е. выводят явления социальные непосредственно из технических; например, способность капитала приносить прибыль, предполагающая существование определенных социальных классов и производственных отношений между ними, объясняется ими техническими функциями капитала в роли средства производства; 2) либо «определенные свойства, принадлежащие материальной форме средств труда», они приписывают социальной форме последних (там же), т. е. выводят явления технические непосредственно из социальных; например, способность повышать производительность труда, присущая средствам производства и представляющая их техническую функцию, приписывается капиталу, т. е. определенной социальной форме средств производства (теория производительности капитала). Эти две ошибки, на первый взгляд противоположного характера, сводятся к одному и тому же основному методологическому дефекту: отождествлению материального процесса производства и его общественной формы, технических и социальных функций вещи. Вместо того чтобы рассматривать явления технического и социального порядка как различные стороны трудовой деятельности людей — стороны, тесно связанные, но различные — вульгарные экономисты ставят их в один ряд, в одну, так сказать, научную плоскость. Они рассматривают экономические явления непосредственно в том тесном переплетении и «сращении» технического и социального моментов, которое присуще товарному хозяйству. Благодаря этому получается «совершенно несообразное отношение между потребительной стоимостью, вещью, с одной стороны, и определенным общественным отношением производства, с другой» (К., III ², с. 289); «социальное отношение, взятое как вещь, поставлено в известное соотношение к природе, т. е. выходит, что в известном отношении друг к другу стоят две несоизмеримые величины) (там же, с. 289). Это отождествление процесса производства и его социальной формы, технических свойств вещи и общественных отношений людей, «овеществленных» в социальной форме вещей, жестоко мстит за себя. Экономистов часто охватывает наивное удивление, «когда то, что они с трудом определили, как им казалось, вещью, выступает перед ними в качестве общественного отношения, а затем то, что они едва успели установить, как общественное отношение, снова принимает оболочку вещи» (Критика политической экономии, стр. 41).

На первый взгляд может показаться, что отмеченное Марксом «непосредственное сращение материальных отношений производства с их исторически-общественной формой» присуще не только товарно-капиталистическому хозяйству, но и другим общественным формациям. Ведь и при других типах хозяйства мы наблюдаем причинную зависимость общественных производственных отношений людей от материальных условий производства и от распределения технических средств производства между различными общественными группами. С точки зрения теории исторического материализма, это общесоциологический закон, имеющий силу для всех общественных формаций. Никто не может сомневаться, что в феодальном обществе совокупность производственных отношений между помещиком и крепостными крестьянами была причинно обусловлена техникой производства и распределением между помещиком и крестьянами технических факторов производства, земли, скота, орудий труда и т. п. Но дело в том, что в феодальном обществе производственные отношения между людьми устанавливаются на основе распределения между ними вещей и по поводу вещей, но не через посредство вещей. Люди связаны здесь непосредственно друг с другом, «общественные отношения лиц в их труде проявляются здесь именно как их собственные личные отношения, а не облекаются в костюм общественных отношений вещей, продуктов труда» (К., I, с. 36). Особенность же товарно-капиталистического хозяйства заключается в том, что производственные отношения между людьми устанавливаются не только по поводу вещей, но и через посредство вещей. Именно это и придает производственным отношениям людей «овеществленную», «вещную» форму и рождает товарный фетишизм, то смешение материально-технической и социально-экономической сторон трудового процесса, которое было устранено только новым, социологическим методом Маркса^[14].

Глава 4. Вещь и социальная функция (форма)

Тот новый, социологический метод, который Маркс внес в политическую экономию, заключается в последовательно проведенном различии между производительными силами и производственными отношениями, материальным процессом производства и его общественной формой, процессом труда и процессом образования стоимости. Политическая экономия изучает трудовую деятельность людей не со стороны ее технических приемов и орудий труда, но со стороны ее социальной формы. Она изучает производственные отношения, устанавливающиеся между людьми в процессе производства. Но так как в товарно-капиталистическом обществе люди связываются производственными отношениями через передачу вещей, то производственные отношения людей приобретают вещный характер. Это «овеществление» заключается в том, что вещь, через посредство которой люди вступают в определенное отношение между собой, выполняет особую социальную функцию связывания людей, функцию «посредника» или «носителя» данного производственного отношения. Помимо своего материального или технического существования, как конкретный предмет потребления или средство производства, вещь как бы приобретает социальное или функциональное существование, т. е. особое общественное свойство, выражающее данное производственное отношение людей и придающее вещи особую социальную форму. Таким образом основные понятия или категории политической экономии выражают основные социально-экономические формы, которые характеризуют различные типы производственных отношений людей и сообщаются вещам, через посредство которых эти отношения между людьми устанавливаются.

Приступая к изучению «экономической структуры общества» или «совокупности производственных отношении» людей (Предисловие к Критике пол. эк.), Маркс выделяет отдельные виды или типы производственных отношений людей в капиталистическом обществе^[15]. Порядок их изучения Марксом устанавливается следующий. Некоторые из этих отношений между людьми предполагают наличие других типов производственных отношений между членами данного общества; последние же отношения не предполагают необходимо существования первых, представляя собой, таким образом, их предпосылку. Например, отношение между финансовым капиталистом С и промышленным капиталистом В, выражающееся в получении последним от первого денежной ссуды, уже предполагает наличие производственных отношений между промышленным капиталистом В и рабочим А (вернее, многими рабочими). С другой стороны, отношение между промышленным капиталистом и рабочим не предполагает необходимо, что первый берет деньги в ссуду у финансового капиталиста. Отсюда понятно, что экономические категории «капитал» и «прибавочная стоимость» предшествуют категориям «ссудный капитал» и «процент». Далее, отношение между промышленным капиталистом и рабочим имеет форму купли-продажи рабочей силы и, кроме того, предполагает, что первый производит товар для продажи, т. е. связан с другими членами общества производственными отношениями товаровладельцев друг к другу. С другой стороны, отношение между товаровладельцами не предполагает необходимо производственной связи между промышленным капиталистом и рабочим. Отсюда понятно, что категория «товар» или «стоимость» предшествует категории «капитал». Логический порядок экономических категорий вытекает из характера производственных отношений, выражаемых ими. Экономическая система Маркса изучает ряд усложняющихся типов производственных отношений между людьми, выраженных в ряде усложняющихся социальных форм, приобретаемых вещами. Эту связь между данным типом производственных отношений людей и соответствующей ему социальной функцией или формой вещей мы можем проследить на всех экономических категориях.

Основное производственное отношение людей, как товаропроизводителей, обменивающихся продуктами своего труда, придает последним особое свойство обмениваемости, как будто присущее им от природы, особую «форму стоимости». Регулярные меновые отношения между людьми, в результате которых общественное действие товаровладельцев выделяет один товар (например золото) в качестве всеобщего эквивалента, который может непосредственно обмениваться на любой другой товар, придает этому выделенному товару особую функцию денег или «денежную форму». Эта денежная форма в свою очередь представляет несколько различных функций или форм, в зависимости от характера производственных отношений между покупателями и продавцами.

Если переход товара от продавца к покупателю и обратный переход денег совершаются одновременно, деньги выполняют функцию или имеют форму «средства обращения». Если переход товара предшествует переходу денег, и отношение между продавцом и покупателем превращается в отношение между кредитором и должником, деньги должны выполнить функцию «платежного средства». Если продавец задерживает вырученные от продажи деньги у себя, отсрочивая момент своего вступления в новое производственное отношение купли, деньги приобретает функцию или форму «сокровища». Каждая социальная функция или форма денег выражает иной характер или тип производственных отношении между обменивающимися лицами.

При появлении нового типа производственных отношений, а именно капиталистических, связывающих товаровладельца-капиталиста с товаровладельцем-рабочим, деньги, через передачу которых между ними устанавливается производственное отношение, приобретают новую социальную функцию или форму «капитала». Точнее говоря, деньги, непосредственно связывающие капиталиста с рабочими, выполняют функцию или имеют форму «переменного капитала». Но для установления производственных отношений с рабочими капиталисту необходимо иметь также средства производства или деньги для покупки их. Эти средства производства или деньги, которые косвенно служат также установлению производственных отношений между капиталистом и рабочими, имеют функцию или форму «постоянного капитала». Поскольку мы рассматриваем производственные отношения между классом капиталистов и классом рабочих в процессе производства, перед нами «производительный капитал или капитал в фазе производства». Но до начала процесса производства капиталист выступал на рынке как покупатель средств производства и рабочей силы. Этим производственным отношениям между капиталистом-покупателем и остальными товаровладельцами соответствует функция или форма «денежного капитала». По окончании процесса производства капиталист выступает как продавец своего товара, что находит выражение в функции или форме «товарного капитала». Таким образом метаморфоз или «превращение форм» капитала отражает различные формы производственных отношений между людьми.

Но этим еще не исчерпываются производственные отношения, связывающие промышленного капиталиста с другими членами общества. Во-первых, через конкуренцию капиталов и переход их из одной отрасли в другую промышленные капиталисты данной отрасли связаны с промышленными капиталистами всех других отраслей, и эта связь выражается в образовании «общей средней нормы прибыли» и продаже товаров по «ценам производства». Кроме того, самый класс капиталистов распадается на несколько общественных групп или подклассов: капиталистов промышленных, торговых и денежных (финансовых). Наряду с этими группами, составляющими в совокупности класс капиталистов, стоит еще класс землевладельцев. Производственные отношения между этими различными социальными группами создают новые социально-экономические «формы»: торговый капитал и торговую прибыль, ссудный капитал и процент, земельную ренту. «Из своей, так сказать, внутренней органической жизни он (капитал) вступает в отношения внешней жизни, в отношения, где противостоят друг другу не капитал и труд, а с одной стороны — капитал и капитал, с другой стороны — индивидуумы опять-таки просто как покупатели и продавцы» (К., III, с. 17)^[16]. Речь идет здесь о разных типах производственных отношений, a именно о производственных отношениях: 1) между капиталистами и рабочими; 2) между капиталистами и членами общества, выступающими в качестве покупателей и продавцов, и 3) между отдельными группами промышленных капиталистов, а также между промышленными капиталистами в целом и другими капиталистическими группами (капиталисты торговые и денежные). Первый тип производственных отношений, представляющий основу капиталистического общества, изучается Марксом в I томе «Капитала», второй тип во II томе, третий тип в III томе. Что же касается основного производственного отношения товарного общества, отношения между людьми как товаропроизводителями, то анализ его дан Марксом в «Критике политической экономии» и повторен в первом отделе I тома «Капитала», озаглавленном «Товар и деньги» и представляющем собой как бы введение в марксову систему (в первоначальном наброске Маркс предполагает назвать этот отдел: «Введение. Товар, деньги». См. Theorien über den Mehrwert, III, S. VIII). Система Маркса изучает ряд усложняющихся типов производственных отношений людей, которому соответствует ряд усложняющихся экономических форм вещей.

Основные категории политической экономии выражают, следовательно, различные типы производственных отношений, принявших вещную форму. «В действительности стоимость представляет собой только вещно выраженное отношение производительных деятельностей людей» (Theorien über den Mehrwert, III, S. 218). «Поэтому, когда Галиани говорит: стоимость есть отношение между двумя лицами, он должен был бы прибавить: скрытое под вещной оболочкой отношение» (К., I, с. 33 и Критика, с. 40). «Она (монетарная система) не понимала, что золото и серебро, как деньги, выражают общественное производственное отношение» (Kapital, I, S. 46; русск. перев., стр. 40; ср. Критику, стр. 41). «Капитал есть общественное производственное отношение. Он есть историческое производственное отношение» (Маркс, Наемный труд и капитал). Капитал есть «общественное отношение, выраженное (darstellt) в вещах и через вещи» (Theorien, III, S. 325). «Капитал — это не вещь, а определенное общественное, принадлежащее определенной исторической формации общества производственное отношение, которое проявляется (darstellt) в вещи и придает этой вещи специфический общественный характер» (Kapital, III ², S. 349; русск. перев., стр. 280)^[17].

Свой взгляд на экономические категории, как на выражение общественных производственных отношений людей, Маркс наиболее подробно обосновал на категориях стоимости, денег и капитала. Но он неоднократно указывал, что и другие понятия политической экономии выражают производственные отношения людей. Прибавочная стоимость представляет «определенное общественное отношение производства» (К., III ², с. 289). Рента есть «социальное отношение, взятое как вещь» (там же, с. 289). «Предложение и спрос представляют собой отношения данного производства», равно как и частный обмен (Нищета философии, 1928 г., стр. 43). Или, как Маркс формулирует в общем виде, «экономические категории представляют собой лишь теоретические выражения абстракции общественных отношений производства» (там же, с. 105).

Таким образом основные понятия политической экономии выражают различные производственные отношения людей в капиталистическом обществе. Но так как эти производственные отношения связывают людей только через вещи, то вещи выполняют особую социальную функцию или приобретают особую социальную форму, соответствующую данному типу производственных отношений людей. Если раньше мы сказали, что экономические категории выражают производственные отношения людей, принимающие «вещный» характер, то с таким же правом мы можем сказать, что они выражают социальные функции или социальные формы, приобретаемые вещами, как посредниками общественных производственных отношений людей. Начнем с социальной функции вещей.

Маркс часто говорит о функциях вещей, соответствующих различным производственным отношениям людей. В выражении стоимости один товар «функционирует как эквивалент» (К., I, с. 12, 30). «Функция денег» представляет целый ряд различных функций: «функция меры стоимости» (с. 67), «функция средства обращения» или «монетная функция» (с. 67, 75), «функция платежного средства» (с. 76, 85, 87), «функция сокровища» (с. 91), «функция мировых денег» (с. 91). Различным производственным отношениям между продавцами и покупателями соответствуют различные функции денег. Капитал также есть особая социальная функция. «Свойство быть капиталом принадлежит вещам не как таковым, но является функцией, которую они, в зависимости от обстоятельств, то выполняют, то не выполняют» (К., II, с. 135). В денежном капитале Маркс тщательно различает «функцию денег» от «функции капитала» (К., II, с. 6, 7, 52). Здесь речь идет, конечно, о социальной функции, которую капитал выполняет, связывая различные социальные классы и их представителей, капиталиста и наемного рабочего, но отнюдь не о той технической функции, которую средства производства выполняют в материальном процессе производства. Если капитал есть социальная функция, то, как говорит Маркс, это же «справедливо и относительно его подразделений». Переменный и постоянный капиталы отличаются различными «функциями», выполняемыми ими в «процессе увеличения» капитала (К., I, с. 144); переменный капитал непосредственно связывает капиталиста с рабочим и передает в распоряжение первого рабочую силу последнего, постоянный капитал служит той же цели косвенным образом. Между ними существует «функциональное различие» (К., I, с. 146). То же самое относится к разделению основного и оборотного капиталов. «Здесь дело идет не об определении (основного и оборотного капиталов — И. Р.), под которое могут быть подведены вещи. Дело идет об определенных функциях, которые должны получить выражение в определенных категориях» (К., II, с. 153. Выделение наше). Это различие функций основного и оборотного капиталов заключается в различных способах перенесения стоимости капитала на продукт, т. е. в полном или частичном возмещении стоимости капитала в течение одного периода оборота (там же, с. 108). Это различие социальных функций в процессе перенесения стоимости (т. е. в процессе обращения) экономисты часто смешивают с различием технических функций в процессе материального производства, а именно с различием между медленным изнашиванием средств труда и полным потреблением сырых материалов и вспомогательных веществ. Во втором отделе II тома «Капитала» Маркс потратил немало усилий, чтобы показать, что категории основного и оборотного капиталов выражают именно указанные социальные функции перенесения стоимости, которые, правда, связаны с определенными техническими функциями средств производства, но не совпадают с ними. Не только различные части производительного капитала (постоянный и переменный, основной и оборотный) отличаются друг от друга по своим функциям, но на различии функций основано также деление капитала на производительный, денежный и товарный. Отличаются «функции товарного и денежного капитала» от «функции производительного капитала» (К., II, с. 77, 42; к., III ¹, с. 205 и др.).

Итак, различные категории политической экономии выражают различные социальные функции вещей, соответствующие различным производственным отношениям людей. Но социальная функция, выполняемая вещью, придает ей особый общественный характер, определенную социальную форму, «определенность формы» (Formbestimmtheit)^[18], как часто выражается Маркс. Каждому типу производственных отношений людей соответствует особая социальная функция или «экономическая форма» вещей. Тесную связь функции с формой Маркс отмечает неоднократно. «Товар функционирует как эквивалент или находится в эквивалентной форме» (К., I, с. 12). «Эта своеобразная функция внутри процесса обращения придает деньгам, как средству обращения, новую определенность формы» (Kritik, S. 92). Если социальная функция вещи придает ей особую социально-экономическую форму, то ясно, что основные категории политической экономии, которые мы выше рассматривали как выражения различных производственных отношений и социальных функций вещей, вместе с тем служат выражением соответствующих им социально-экономических форм, которые придаются вещам их функцией «носителей» производственных отношений людей. Чаще всего Маркс называет изучаемые им экономические явления «экономическими формами», «определенностями формы». Марксова система изучает ряд усложняющихся «экономических форм» вещей или «определенностей формы» (Formbestimmtheiten), соответствующих ряду усложняющихся производственных отношений людей. В предисловии к первому изданию первого тома «Капитала» Маркс отмечает трудности «анализа экономических форм», в частности «формы стоимости» и денежной формы». Форма стоимости в свою очередь включает в себя различные формы: с одной стороны, каждое выражение стоимости содержит «относительную форму» и «эквивалентную форму», с другой стороны, историческое развитие стоимости выражается в усложнении ее форм: от «единичной формы» через «развернутую» она переходит ко «всеобщей» и «денежной» формам. Образование денег представляет «новую определенность формы» (Kritik, S. 28). Различные функции денег суть вместе с тем различные «определенности формы» (там же, S. 46). Так, например, деньги как мера стоимости и как масштаб цен представляют «различные определенности формы», смешение которых приводило к неправильным теориям (там же, S 54). «Особенные формы денег — просто товарный эквивалент, средство обращения, платежное средство, сокровище и мировые деньги — указывают, в связи с относительным значением той или другой из этих функций, на очень различные ступени развития общественно-производственного процесса» (К., I, с. 112. Выделение наше). Здесь подчеркивается тесная связь между формами и функциями денег и развитием производственных отношений людей.

Переход от денег к капиталу означает появление новой экономической формы. «Капитал — социальная форма, которую принимают средства воспроизводства на базисе наемного труда» (Theorien, III, S. 383), особая «общественная определенность» (там же, S. 547). Наемный труд есть также «общественная определенность труда» (там же, S. 563), т. е. определенная социальная форма труда. Подразделения производительного капитала (постоянный и переменный, основной и оборотный), рассматривавшиеся выше со стороны различия их функций, представляют также различные формы капитала (К., II, с. 107 и др.). Основной капитал представляет «определенность формы» (К., II, с. 108). Точно так же денежный, производительный и товарный капиталы представляют различные формы капитала (К., II, с. 20). Каждая из этих форм соответствует особой функции. Денежный и товарный капиталы суть «особые, отличные формы, как способы существования капитала, соответствующие особым функциям промышленного капитала» (К., II, с. 42). Капитал переходит «из одной функциональной формы в другую и, следовательно, поочередно функционирует во всех формах» (там же, с. 60). Если эти функции обособляются друг от друга и выполняются отдельными капиталами, то последние принимают самостоятельные формы товарно-торгового и денежно-торгового капиталов «вследствие того, что определенные формы и функции, которые временно принимает на себя в этом случае капитал, являются самостоятельными формами и функциями обособившейся части капитала и исключительно ей свойственны» (К., III ¹, с. 249).

Итак, экономические категории выражают различные производственные отношения людей и соответствующие им социальные функции или социально-экономические формы вещей. Эти функции или формы носят социальный характер, так как они присущи не вещам, как таковым, но вещам, которые фигурируют в определенной общественной среде, вещам, через посредство которых люди вступают в известные производственные отношения между собой. Эти формы отражают не свойства вещей, но свойства социальной среды. Иногда Маркс говорит просто «форма» или «определенность формы», но он имеет в виду именно «экономическую форму», «социальную форму», «исторически-общественную форму», «общественную форму», «общественную определенность формы», «экономическую определенность формы», «социальную определенность формы», «исторически-социальную определенность». (См. например к., I, с. 93, 94, 96; Kapital, III ², S. 351, 359, 360, 366; Theorien, III, S. 484 — 485, 547, 563; Kritik, S 20 и др.) Иногда Маркс в том же смысле говорит, что вещь приобретает «общественное существование», «формальное существование» (Formdasein), «функциональное существование», «идеальное существование». (См. к., I, с. 75 — 77, 78; Theorien, III, S. 314, 349; Kritik, S. 28, 101, 100, 94.) Это социальное или функциональное существование вещей противопоставляется их «материальному существованию», «действительному существованию», «непосредственному существованию», «вещественному существованию» (К. I, с. 77, 78; Kritik, S. 102; Kapital, III ², S. 359, 360 и III ¹, S. 19; Theorien, III, S. 193, 2.92, 320, 434). В том же смысле социальная форма или функция противопоставляется «материальному содержанию», «материальной субстанции», «содержанию», «субстанции», «элементам производства», материальным и вещественным элементам и условиям производства (К. I, с. 2, 75, 93; к., III ², с. 295; Kritik, S. 100 — 104, 121; Theorien, III, S. 315, 316, 318, 326, 329, 424 и др.)^[19]. Все эти выражения, которые проводят различие между технической и социальной функциями вещей, технической ролью средств и условий труда и их социальной формой, по существу сводятся к тому основному различию, которое было установлено нами выше. Речь идет об основном различии между процессом материального производства и его общественной формой, о двух различных сторонах, технической и социальной, единого процесса трудовой деятельности людей. Политическая экономия изучает производственные отношения людей, т. е. социальные формы процесса производства, в отличие от его материально-технической стороны.

Не значит ли это, что экономическая теория Маркса отрывает производственные отношения людей от развития производительных сил, изучая социальную форму производства, оторванную от его материально-технического содержания? Никоим образом. Каждая из социально-экономических форм, изучаемых Марксом, предполагает, как данное, определенные явления материально-технического процесса производства. Развитие формы стоимости и денег предполагает, как мы видели, постоянный «обмен веществ» (Stoffwechsel), переход материальных вещей. Стоимость предполагает потребительную стоимость, процесс образования стоимости предполагает процесс производства потребительных стоимостей. Абстрактный труд предполагает совокупность различных видов конкретного труда, приложенных в различных отраслях производства, а общественно-необходимый труд — различие в производительности труда в различных предприятиях одной и той же отрасли. Прибавочная стоимость предполагает определенный уровень развития производительных сил. Капитал и наемный труд представляют социальную форму технических факторов производства: вещественных и личных. После покупки капиталистом рабочей силы, это же различие вещественных и личных факторов производства принимает форму постоянного и переменного капиталов. Соотношение последних, т. е. органическое строение капитала, основано на известном техническом строении его. Другое деление капитала, на основной и оборотный, также предполагает техническое различие между медленным изнашиванием средств труда и полным потреблением предмета труда и рабочей силы. Метаморфозы, или изменение форм капитала, основаны на том, что производительный капитал организует непосредственно материальный процесс производства, а денежный и товарный капиталы имеют к нему более непосредственное отношение, представляя собой непосредственно фазу обращения. Отсюда, с одной стороны, различие между предпринимательской прибылью, торговой прибылью и процентом, а с другой стороны — между трудом производительным и непроизводительным (занятым в фазе обращения). Воспроизводство капитала предполагает также воспроизводство его материальных составных частей. Образование общей средней нормы прибыли предполагает различное техническое и органическое строение капиталов в отдельных отраслях промышленности, а абсолютная рента предполагает такое же различие между промышленностью, с одной стороны, и сельским хозяйством, — с другой. В форме дифференциальной ренты выражается различная производительность труда в отдельных предприятиях земледелия и добывающей промышленности, вызываемая различием в плодородии и расположении отдельных земельных участков.

Как видим, производственные отношения между людьми вырастают на базисе известного состояния производительных сил, экономические категории предполагают определенные технические условия. Но в политической экономии последние выступают не как условия процесса производства, рассматриваемого с технической стороны, но лишь как предпосылки тех определенных социально-экономических форм, которые принимают процесс производства. Последний выступает в определенной социально-экономической форме, а именно в форме товарно-капиталистического хозяйства. Политическая экономия изучает именно эту форму хозяйства и свойственную ей совокупность производственных отношений между людьми. Известное учение Маркса, согласно которому потребительная стоимость составляет предпосылку, но не источник стоимости меновой, должно быть выражено в обобщенном виде: предметом изучения политической экономии являются «экономические формы», типы производственных отношений людей в капиталистическом обществе, которые имеют своей предпосылкой определенное состояние материального процесса производства и входящих в его состав технических факторов. Но Маркс всегда решительно протестовал против превращения последних из предпосылки политической экономии в предмет ее изучения. Он отвергал теории, которые выводят стоимость из потребительной стоимости, деньги из технических свойств золота, капитал из технической производительности средств производства. Экономические категории (или социальные формы вещей) находятся, конечно, в теснейшей зависимости от материального процесса производства, но они могут быть выведены из него не непосредственно, а лишь через посредствующее звено: производственные отношения людей. Даже в таких категориях, где технический и экономический моменты очень тесно связаны и почти покрывают друг друга, Маркс с величайшим искусством отличает их друг от друга, рассматривая первый как предпосылку последнего. Например, техническое развитие личных и вещественных факторов производства является предпосылкой или основой, на которой вырастает «функциональное», «формальное» или социально-экономическое различие переменного и постоянного капиталов. Но Маркс решительно отказывается видеть разницу между ними в том, что они «служат для оплаты материально отличного элемента производства» (К., III ¹, с. 7). Для него эта разница состоит в функционально различной роли их в процессе увеличения капитала (там же). Различие между основным и оборотным капиталами состоит в различном способе перехода их стоимости на продукт, но не в различной быстроте их технического изнашивания. Последнее различие составляет материальную основу, предпосылку, «исходный пункт» первого, но не «искомое нами различие», которое имеет экономический, а не технический характер (К., II, с. 131; Theorien, III, S. 558). Принять эту техническую предпосылку за предмет изучения значило бы уподобиться вульгарным экономистам, которых Маркс обвиняет в «грубости» метода исследования за то, что «различия форм» интересуют их и рассматриваются ими «только с материальной стороны» (К., III ¹, с. 249). Они «в своей грубой заинтересованности материей пренебрегают всякими различиями формы» (К., I, с. 423). Марксова экономическая теория изучает именно «различия форм» (социально-экономических форм, производственных отношений), которые, правда, вырастают на основе известных материально-технических условий, но не должны быть смешиваемы с ними. В этом именно и заключается та совершенно новая методологическая постановка экономических проблем, которая составляет великую заслугу Маркса и отличает его учение от теории его предшественников-классиков. Внимание классиков было направлено на то, чтобы вскрыть материально-техническую основу социальных форм, которые они принимали за данные, не подлежащие дальнейшему анализу. Маркс же ставил себе целью раскрыть законы возникновения и развития социальных форм, принимаемых материально- техническим процессом производства на данной ступени развития производительных сил.

Это глубочайшее различие методов исследования классиков и Маркса отражает различные необходимые этапы развития экономической мысли. Научный анализ «исходит из готовых результатов процесса развития» (К., I, с. 34), из тех многочисленных социально-экономических форм вещей, которые он находит уже установившимися и фиксированными в окружающей действительности (стоимость, деньги, капитал, заработная плата и т. п.). Эти формы «успевают уже приобрести прочность естественных форм общественной жизни к тому времени, когда люди делают первую попытку дать себе отчет не в историческом характере этих форм — последние уже приобрели для них характер непреложности, — а лишь в их содержании» (там же, выделение наше). Чтобы вскрыть содержание этих общественных форм, классики при помощи анализа сводят более сложные формы к простым, абстрактным формам и таким образом в конечном счете приходят к материально-техническим основам процесса производства. При помощи такого анализа они в стоимости открывают труд, в капитале — средства производства, в заработной плате — средства существования рабочих, в прибыли — избыток продуктов, доставляемый ростом производительности труда. Исходя из готовых социальных форм и принимая их за вечные и естественные формы процесса производства, они не ставят себе вопроса об их возникновении. Для классической экономии «не представляет интереса генетически развивать различные формы, она хочет только свести их посредством анализа к их единству, так как она исходит из них, как из готовых предпосылок» (Theorien, III, S. 572). После того, как данные социально-экономической формы сведены в конечном счете к их материально-техническому содержанию, классики считают свою задачу законченной. Но именно там, где они прекращают свое исследование, его продолжает дальше Маркс. Не ограниченный кругозором капиталистического хозяйства и усматривая в нем только одну из многих существовавших и возможных социальных форм хозяйства, Маркс ставит вопрос: почему материально-техническое содержание трудового процесса на известной ступени развития производительных сил принимает именно данную социальную форму. Методологическая постановка проблемы у Маркса гласит приблизительно так: почему труд принимает форму стоимости, средства производства — форму капитала, средства существования рабочих — форму заработной платы, рост производительности труда — форму возрастания прибавочной стоимости. Его внимание направлено на анализ социальных форм хозяйства и на законы их возникновения и развития, на «действительный процесс образования форм (Gestaltungsprozess) в различных его фазах» (там же). Этот генетический (или диалектический) метод, включающий в себя и анализ и синтез, Маркс противопоставляет односторонне-аналитическому методу классиков. Особенность этого генетического метода Маркса заключается, как видим, не только в его историческом, но и в его социологическом характере, в пристальном внимании к социальным формам хозяйства. Классики, исходя из этих социальных форм, как данных, стараются при помощи анализа свести сложные формы к более простым, чтобы в конечном счете вскрыть их материально-техническую основу или содержание. Маркс же, исходя из данного состояния материального процесса производства, из данного уровня производительных сил, старается объяснить возникновение и характер социальных форм, принимаемых материальным процессом производства, начиная с более простых форм и переходя от них при помощи генетического (или диалектического) метода все к более и более сложным. Отсюда отмеченный нами выше преобладающий интерес Маркса к «экономическим формам», к «определенностям формы» (Formbestimmtheiten).

Глава 5. Производственные отношения и вещные категории

На первый взгляд все основные понятия политической экономии (стоимость, деньги, капитал, прибыль, рента, заработная плата и т. д.) носят вещный характер. Маркс показал, что под каждым из них скрывается определенное общественное производственное отношение, которое в товарном хозяйстве осуществляется только через посредство вещи, тем самым сообщая последней определенный объективно-общественный характер, «определенность формы» (точнее: общественной формы), как иногда выражается Маркс. Изучая любую экономическую категорию, мы должны прежде всего указать то общественное производственное отношение, выражением которого она является. И лишь поскольку вещная категория является выражением именно данного, определенного производственного отношения, она входит в круг нашего исследования. Если та же вещная категория не связана с данным производственным отношением людей, мы выделяем ее из круга нашего исследования и оставляем в стороне. Мы объединяем экономические явления в группы и строим экономические понятия по признаку тождества выражаемых ими производственных отношений людей, а не по признаку совпадения их вещного выражения. Приведем пример. Теория стоимости изучает обмен между автономными товаропроизводителями, взаимодействие их в трудовом процессе через посредство продуктов их труда. Движение стоимости последних на рынке интересует экономиста не само по себе, а в его связи с распределением труда в обществе, с производственными отношениями независимых товаропроизводителей. Поскольку в обмене выступает, например, земля, не являющаяся продуктом труда, поскольку производственное отношение связывает здесь товаропроизводителя не с товаропроизводителем, а с землевладельцем, поскольку колебания цен земельных участков оказывают на ход и распределение производственного процесса иное влияние, чем колебания цен продуктов труда, — постольку перед нами, под той же вещной формой обмена и стоимости, другая общественная связь, другое производственное отношение, подлежащее отдельному изучению, а именно в теории ренты. Поэтому земля, имея цену, т. е. денежное выражение стоимости (как вещной категории), не имеет «стоимости» в указанном выше смысле, т. е. цена земли не выражает в акте обмена той функциональной общественной связи, которая связует стоимость продуктов труда с трудовой деятельностью независимых товаропроизводителей. Отсюда известные, столь часто неверно истолковывавшиеся слова Маркса: «Вещи, которые сами по себе не являются товарами, например, совесть, честь и т. д., могут стать продажными для своих владельцев и, таким образом, при посредстве цены приобрести товарную форму. Следовательно, вещь формально может иметь цену, не имея стоимости. Выражение цены является здесь мнимым, как известные величины в математике. С другой стороны, мнимая форма цены, — например цена необработанной земли, которая не имеет стоимости, так как в ней не овеществлен человеческий труд, — может скрывать в себе действительное отношение стоимостей или производное от него отношение» (К., I, с. 56). Эти слова Маркса, нередко вызывавшие недоумение и даже насмешки критиков^[20], выражают глубокую мысль о возможном расхождении общественной формы трудовых отношений и соответствующей ей вещной формы. Последняя имеет свою собственную логику и может включать в себя иные явления, помимо тех производственных отношений, которые ей выражаются в данной экономической формации. Например, вещная форма обмена включает в себе, помимо обмена продуктов труда независимых товаропроизводителей — этого основного факта товарного хозяйства, — также обмен земельных участков, обмен невоспроизводимых благ или обмен в социалистическом обществе и т. п. С точки зрения вещной формы экономических явлений, продажа хлопка и продажа картины Рафаэля или участка земли ничем одна от другой не отличаются. Но с точки зрения их общественной природы, их связи с производственными отношениями и влияния на трудовую деятельность общества, — это явления разного порядка, которые должны быть изучаемы отдельно.

Маркс неоднократно подчеркивает, что одни и те же явления выступают в различном свете, в зависимости от их общественной формы. Одни и те же вещи, например средства производства, не являются капиталом в мастерской ремесленника, работающего ими, и представляют капитал, если ими выражается и при их помощи осуществляется производственное отношение между наемными рабочими и их нанимателем-капиталистом. Даже в руках капиталиста они представляют капитал только в пределах указанного производственного отношения между ним и наемными рабочими. В руках денежного капиталиста они играют другую общественную роль. «Средства производства представляют капитал, поскольку они функционируют по отношению к рабочему, как его не-собственность, т. е. как чужая собственность. Но в качестве таковой они функционируют только в противоположность к труду. Существование этих условий в форме противоположности труду превращает их собственника в капиталиста, а принадлежащие ему условия — в капитал. Но в руках денежного капиталиста А капитал лишен этого характера противоположности, превращающего его в капитал и, следовательно, собственность на деньги в собственность на капитал. Реальная определенность формы (Formbestimmtheit), благодаря которой деньги или товар превращаются в капитал, здесь исчезла. Денежный капиталист А не стоит ни в каком отношении к рабочему, но только к другому капиталисту В» (Theorien über den Mehrwert, III, S. 530 — 531). Определенность общественной формы, зависящая от характера производственных отношений, — такова основа построения и классификации экономических понятий.

Политическая экономия изучает определенные вещные категории постольку, поскольку они связаны с общественными производственными отношениями. И обратно: основные производственные отношения товарного хозяйства осуществляются и выражаются только в вещной форме и в этой именно своей форме изучаются теоретической экономией. Особенность теоретической экономии как науки, изучающей товарно-капиталистическое хозяйство, состоит именно в том, что ей изучаются производственные отношения, принимающие вещную форму. Конечно, причина этого овеществления производственных отношений — в стихийности товарного хозяйства. Но именно потому, что товарное хозяйство, этот объект теоретической экономии, отличается стихийным характером, политическая экономия как наука о товарном хозяйстве имеет дело с вещными категориями. Логическое своеобразие теоретико-экономического познания должно быть выводимо именно из этого вещного характера экономических категорий, а не непосредственно из стихийности народного хозяйства. Переворот, произведенный Марксом в политической экономии, заключается в том, что под вещными категориями он усмотрел общественные производственные отношения, — этот подлинный объект политической экономии как науки общественной. Благодаря новой «социологической» точке зрения, экономические явления выступили в новом свете, в иной перспективе. Те самые законы, которые были установлены классиками-экономистами, в системе Маркса получают совершенно иной характер и иное значение^[21].

Глава 6. Струве о теории товарного фетишизма

Изложенная точка зрения Маркса на экономические категории, как на выражение общественных производственных отношений, вызвала критические замечания со стороны П. Струве в его книге «Хозяйство и цена». Струве признает заслугу марксовой теории фетишизма в том, что она вскрыла под капиталом общественное производственное отношение между классами капиталистов и рабочих. Но он не считает правильным распространение теории фетишизма на понятие стоимости, равно как и на другие экономические категории. Из общей, принципиальной основы марксовой системы теория фетишизма превращается у Струве, как и у многих других критиков Маркса, в отдельный, хотя и блестящий экскурс.

Критика Струве тесно связана с его делением всех экономических категорий на три вида: 1) «Хозяйственные» категории выражают «экономические отношения всякого хозяйствующего субъекта к внешнему миру»^[22], например субъективная ценность. 2) «Междухозяйственные» категории выражают «явления, вытекающие из взаимодействия автономных хозяйств» (с. 17), например объективная (меновая) ценность. 3) «Социальные» категории выражают «явления, вытекающие из взаимодействия хозяйствующих людей, занимающих различное социальное положение» (с. 27), например капитал.

Только третью группу («социальные» категории) Струве подводит под понятие общественных производственных отношений. Иначе говоря, на место последнего понятия он ставит более узкое, а именно производственное отношение между общественными классами. Исходя отсюда, Струве признает, что производственные отношения (т. е. социальные или классовые) скрываются под категорией капитала, но отнюдь не под категорией стоимости (Струве употребляет термин «ценность»), которая выражает отношения между равноправными, независимыми, автономными товаропроизводителями и потому относится ко второй группе «междухозяйственных» категорий. Маркс правильно вскрыл фетишизм капитала, но ошибался в теории фетишизма товара и товарной стоимости.

Неправильность рассуждений Струве вытекает из необоснованности его деления экономических категорий на три группы. Что касается «хозяйственных» категорий, то, поскольку они выражают явления «чистого хозяйствования», отвлекаясь от всяких общественных форм производства, они вообще лежат за пределами политической экономии, как науки общественной. «Междухозяйственные» категории нельзя, как то делает Струве, резко отделять от категорий социальных, ибо «взаимодействие автономных хозяйств» не есть только формальный признак, охватывающий различные экономические формации и свойственный всем историческим эпохам. Это — определенный социальный факт, определенное «производственное отношение» между единичными хозяйствами, основанными на частной собственности и связанными разделением труда, т. е. отношение, которое предполагает определенную социальную структуру общества и получает полное развитие только в товарно-капиталистическом хозяйстве.

Переходя, наконец, к «социальным» категориям, приходится отметить, что Струве без достаточных оснований ограничил их «взаимодействием хозяйствующих людей, занимающих различное социальное положение». Ведь, как указано, само «равенство» товаропроизводителей есть социальный факт, определенное производственное отношение. Сам Струве понимает тесную связанность категорий «междухозяйственных» (выражающих равенство товаропроизводителей) и «социальных» (выражающих классовое неравенство). Он говорит, что социальные категории «во всяком обществе, построенном по типу хозяйственного общения, как бы принимают форму категорий междухозяйственных… То обстоятельство, что категории социальные в междухозяйственном общении облекаются в костюм междухозяйственных категорий, создает видимость тождества между ними» (с. 27). На самом деле здесь нет, конечно, переодеваний в чужой костюм. Перед нами одна из основных, наиболее характерных черт товарно-капиталистического общества, состоящая в том, что в области хозяйства социальные отношения не носят характера непосредственного социального властвования одних общественных групп над другими, а осуществляются путем «экономического принуждения», т. е. через взаимодействие отдельных автономных хозяйствующих субъектов, на началах договора между ними. Капиталисты пользуются властью не «в качестве политических или теократических властителей», а «в качестве олицетворения условий труда в противоположность самому труду» (К., III ³, с. 341). Классовые отношения имеют своей исходной точкой отношения между капиталистом и рабочим, как между автономными хозяйствующими субъектами, они не могут быть изучаемы и поняты вне категории «стоимости».

Струве сам не может выдержать последовательно свою точку зрения. Капитал, по его мнению, социальная категория. А между тем он определяет его как «систему междуклассовых и внутриклассовых социальных отношений» (с. 31 — 32), т. е. отношений между классами капиталистов и рабочих, с одной стороны, и отношений между отдельными капиталистами в процессе распределения между ними совокупной прибыли — с другой стороны. Но ведь отношения между отдельными капиталистами не вытекают «из взаимодействия хозяйствующих людей, занимающих различное социальное положение». Почему же они подведены под «социальную» категорию, капитал? Значит, «социальные» категории охватывают не только междуклассовые отношения, но и внутриклассовые, т. е. отношения между лицами одинакового классового положения. Что же мешает нам видеть «социальную» категорию в стоимости, а в отношениях автономных товаропроизводителей — общественное производственное отношение или, по терминологии Струве, отношение социальное.

Как видим, сам Струве не выдерживает резкого деления общественно-производственных отношений на два вида: междухозяйственные и социальные. Он поэтому неправ, усматривая «научную несостоятельность конструкции» Маркса в том, что «социальная категория капитал, как общественное «отношение», выводится из хозяйственной категории — ценности» (с. 29). Во-первых, надо указать, что на стр. 30 Струве сам, на первый взгляд, противоречит себе, называя ценность категорией «междухозяйственной», а не хозяйственной. По-видимому, Струве относит к «хозяйственным» категориям ценность субъективную, а к «междухозяйственным» — объективную, меновую (это вытекает из сопоставления с его рассуждениями на стр. 25). Но ведь Струве отлично известно, что Маркс выводил капитал из ценности объективной, а не субъективной, т. е. по терминологии самого же Струве, из категории междухозяйственной, а не хозяйственной, в чем обвиняет его Струве. Действительно, и «социальная» категория, капитал, и «междухозяйственная» категория, стоимость, принадлежат в марксовой системе к одной и той же группе категорий. Это — общественные производственные отношения или, как выражается иногда Маркс, социально-экономические отношения, т. е. выражающие и момент хозяйственный и его общественную форму, в противоположность искусственному разрыву их у Струве.

Суживая понятие производственных отношений до понятия «социальных», точнее классовых, Струве сознает, что у Маркса это понятие имеет более широкий характер и пишет: «В “Нищете философии” отношениями производства является спрос и предложение, разделение труда, кредит, деньги. Наконец, на стр. 130 читаем: “современная фабрика, основанная на применении машин, есть общественное отношение производства, экономическая категория”. Очевидно, что здесь общественными производственными отношениями считаются все решительно общеупотребительные экономические понятия нашего времени, и это несомненно постольку правильно, поскольку содержанием этих понятий являются так или иначе общественные отношения людей в процессе хозяйственной жизни» (с. 30). Но, не отрицая, казалось бы, правильности марксова понимания производственных отношений, Струве все же находит его «чрезвычайно неопределенным» (с. 30) и считает, как мы видели, более правильным ограничить его областью «социальных» категорий. Это крайне характерно для некоторых критиков марксизма. После Маркса игнорировать роль социального момента производства, т. е. его общественной формы, уже невозможно. Остается только, чтобы не соглашаться с выводами Маркса, резко отделить момент социальный от экономического и обезвредить первый, отведя ему особую область. Так делает Струве, так делает и Бем-Баверк, который, основал в свою теорию на мотивах «чистого хозяйствования», т. е. на мотивах хозяйствующего субъекта, отвлеченного от определенной социальной и исторической среды, обещает в будущем, когда-нибудь, обследовать роль и значение «социальных» категории.

Ограничивая теорию фетишизма областью «социальных» категорий, например, капитала, Струве считает неправильным распространение ее на категории «междухозяйственные», например, на понятие стоимости. Отсюда двойственность в его позиции. С одной стороны, он высоко ценит марксову теорию капитала, как общественного отношения. Но, с другой стороны, в применении к другим экономическим категориям он сам поддерживает фетишистическую точку зрения. «Все междухозяйственные категории выражают таким образом всегда явления и отношения объективные, но в то же время человеческие — отношения между людьми. Так, субъективная ценность, превращаясь в объективную (меновую) ценность, из состояния сознания, из чувства, приурочиваемого к предметам (вещам), становится их свойством» (с. 25). Тут нельзя не усмотреть противоречия. С одной стороны, мы изучаем «отношения объективные, но и в то же время человеческие», т. е. общественные производственные отношения, осуществляющиеся через посредство вещей и выражаемые в вещах. С другой стороны, перед нами «свойство» самих вещей. И Струве делает вывод: «Отсюда ясно, что «овеществление», «объективация» человеческих отношений, т. е. явление, которое Маркс назвал фетишизмом товарного мира, в хозяйственном общении является психологической необходимостью, а поскольку научный анализ ограничивается — сознательно или бессознательно-хозяйственным общением, фетишистическая точка зрения является и методологически единственно правильной» (с. 25). Если бы Струве хотел доказать, что теоретическая экономия не может устранить вещные категории и обязана изучать производственные отношения товарного хозяйства в их вещной форме, то он, конечно, был бы прав. Вопрос только в том, изучаем ли мы, по примеру Маркса, эти вещные категории как формы проявления данных производственных отношений или как свойство вещей, к чему склоняется Струве.

Струве пытается еще одним аргументом отстоять фетишистическую, вещную точку зрения на «междухозяйственные» категории. «Рассматривая междухозяйственные категории, Маркс забывал, что в своих конкретных и реальных проявлениях они неразрывно связаны с отношениями человека к внешнему миру, природе, вещам» (с. 26). Иначе говоря, Струве подчеркивает роль процесса материального производства. Маркс достаточно учел эту роль в своем учении о зависимости производственных отношений от развития производительных сил. Но из значения вещей в процессе материального производства нельзя делать никаких выводов о значении вещных категорий при изучении общественной формы производства, т. е. производственных отношений. Маркс осветил и последний вопрос о своеобразной связанности в товарно-капиталистическом обществе материального процесса производства с его общественной формой и на этом именно построил свою теорию товарного фетишизма.

У некоторых критиков марксизма стремление ограничить теорию фетишизма проявляется в форме обратной, чем у Струве. Струве признает фетишизм капитала, но не фетишизм стоимости. В известной мере обратное мы встречаем у Гаммахера. По его мнению, в первом томе великого труда Маркса «капитал определяется, как совокупность товаров в качестве накопленного труда», т. е. дается вещное определение капитала, и лишь в III томе появляется «фетишизм капитала». Гаммахер думает, что Маркс просто по аналогии перенес на капитал характеристику товара, как фетиша, полагая, что «товар и капитал различны только количественно»^[23].

Утверждение о том, что в первом томе «Капитала» капитал определяется как вещь, а не общественное отношение, не нуждается даже в опровержении: так противоречит оно всему содержанию I тома «Капитала». Но менее неправильна мысль, что Маркс видел только «количественное» различие между товаром и капиталом. Маркс подчеркивал, что капитал «возвещает наступление особой эпохи в истории общественно-производственного процесса» (К., I, с. 112). Но и товар, и капитал скрывают в себе определенные общественные производственные отношения под вещной формой. Капиталистическому обществу одинаково присущ как фетишизм товара, так и вытекающий из него фетишизм капитала. Одинаково неправильно ограничивать марксову теорию фетишизма только областью капитала, как то делает Струве, или только областью простого товарного обращения. Овеществление общественных производственных отношений лежит в самом существе неорганизованного товарного хозяйства и накладывает свою печать на все основные категории как повседневного экономического мышления, так и политической экономии как науки о товарно-капиталистическом хозяйстве.

Глава 7. Развитие теории фетишизма у Маркса

Вопрос о происхождении и развитии теории фетишизма у Маркса остается до сих пор совершенно не исследованным. Насколько тщательно Маркс отмечал зачатки теории трудовой стоимости у всех своих предшественников и в трех томах «Теорий прибавочной стоимости» дал длинный ряд их теорий, настолько скуп был он в замечаниях о теории фетишизма. (В III т. Theorien über den Mehrwert, с. 354 — 355, изд. 1910 года, Маркс отмечает зародыши теории фетишизма у Годскина, по нашему мнению, совершенно неотчетливые и выраженные по частному случаю.) Если в экономической литературе с большим усердием, хотя без особого успеха, дебатировался вопрос об отношении марксовой теории стоимости к теории классиков, то развитие идей Маркса о товарном фетишизме не обращало на себя особого внимания.

Несколько замечаний о происхождении теории товарного фетишизма у Маркса мы находим в указанной выше книге Гаммахера. По его мнению, происхождение этой теории чисто «метафизическое». Маркс просто перенес в область экономики идеи Фейербаха о религии. По учению Фейербаха, развитие религии представляет собой процесс «самоотчуждения» человека: свою собственную сущность человек переносит во-вне, превращает в бога, отчуждает от себя. Эту теорию «отчуждения» Маркс переносит сперва на явления идеологические: «все содержания сознания представляют отчуждение экономических условий, из которых поэтому должна быть объясняема идеология» (Hammacher, цит. соч., с. 233). Далее Маркс распространяет эту теорию и на область экономических отношении и в них самих открывает «отчужденную», вещную форму. Он утверждает, что «для всех почти прежних исторических эпох самый способ производства, представлял универсальное самоотчуждение; предметом стало то, что есть лишь отношение, общественное отношение. Теория отчуждения Фейербаха тем самым принимает другой характер» (там же, с. 233). Как в религии, по Фейербаху, потребности рода, так, по Марксу, в общественной жизни экономические отношения овеществляются и выступают в качестве чужого существа» (с. 234). Итак, марксова теория фетишизма представляет «своеобразный синтез Гегеля, Фейербаха и Рикардо» (с. 236), с преимущественным влиянием, как мы видели, Фейербаха. Она переносит религиозно-философскую теорию «отчуждения» Фейербаха, в область экономики. Отсюда понятно, по мнению Гаммахера, что эта теория ничего не дает нам для понимания экономических явлений вообще и товарной формы в частности. «В метафизическом происхождении теории фетишизма лежит ключ к пониманию учения Маркса, но не к открытию товарной формы» (с. 644). Теория фетишизма содержит крайне ценную «критику современной культуры», овеществленной и подавляющей живого человека; но «как экономическая теория стоимости товарный фетишизм ошибочен» (с. 546). (Экономически несостоятельная теория фетишизма превращается в крайне ценную теорию социологическую» (с. 661).

Вывод Гаммахера о бесплодности теории фетишизма Маркса для понимания всей его экономической системы и в частности теории стоимости вытекает из его неправильного представления о «метафизическом» происхождении этой теории. Гаммахер ссылается на «Святое семейство», сочинение, написанное Марксом и Энгельсом в конце 1844 года, когда Маркс находился еще под сильным влиянием идей утопического социализма и в частности Прудона. Действительно, в этом сочинении мы находим зародыши теории фетишизма в виде противопоставления «общественных» или «человеческих» отношений их «отчужденной», вещной форме. Но это противопоставление имеет своим источником общераспространенный взгляд утопических социалистов на капиталистический строй, характеризуемый тем, что рабочий вынужден «самоотчуждать» свою личность и «отчуждать» от себя продукт труда; в этом находит свое выражение господство «вещи», капитала над человеком, над рабочим.

Приведем несколько цитат из «Святого семейства». Капиталистическое общество представляет «практически отчужденное отношение человека к своей предметной сущности, равно как экономическое выражение человеческого самоосуждения» (Литературное наследие, т. II; русск. перев., изд. 1908 г., с. 163 — 164). «В определении купли уже содержится то, что рабочий относится к своему продукту, как к предмету, потерянному для него, отчужденному» (с. 175). «Класс имущих и класс пролетариата одинаково представляют собой человеческое самоотчуждение. Но первый класс чувствует себя в этом самоотчуждении удовлетворенным и утвержденным, в осуждении видит свидетельство своего могущества и в нем обладает подобием человеческого существования. Второй же класс чувствует себя в этом отчуждении уничтоженным, видит в нем свое бессилие и действительность нечеловеческого существования» (с. 155).

Против «вершины бесчеловечности» капиталистической эксплуатации, против «отвлечения от всего человеческого, даже от видимости человеческого» (с. 156) поднимает свой голос утопический социализм во имя вечной справедливости и интересов угнетенных трудящихся масс. «Бесчеловечной» действительности он противопоставляет утопию, идеал «человеческого». За это именно Маркс и восхваляет особенно Прудона, противопоставляя его буржуазным экономистам. «Политико-экономы то выдвигают значение человеческого элемента, хотя бы только одной видимости его, в экономических отношениях, — но делают это в исключительных случаях, там именно, где они нападают на какое-нибудь специальное злоупотребление, — то берут эти отношения (и это в большой части случаев) такими, какие они есть, с их явно выраженным отрицанием всего человеческого, в их строго экономическом смысле» (с. 151). «Все выводы политической экономии имеют своей предпосылкой частную собственность. Эта основная предпосылка составляет в ее глазах неопровержимый факт, не подлежащий дальнейшему исследованию… Прудон же подвергает основу политической экономии, частную собственность, критическому исследованию» (с. 149). «Делая рабочее время, непосредственное бытие человеческой деятельности как таковой, мерилом заработной платы и ценности продукта, Прудон делает человеческий элемент решающим. Между тем как в старой политической экономии решающим моментом была вещественная сила капитала и земельной собственности» (с. 172).

Итак, в капиталистическом обществе господствует «вещественный» элемент, сила капитала. Это не иллюзорное, ошибочное преломление в уме человеческом общественных отношений между людьми, отношений господства и подчинения; это реальный общественный факт. «Собственность, капитал, деньги, наемный труд и тому подобное представляют собой далеко не призраки воображения, а весьма практические, весьма конкретные продукты самоотчуждения рабочего» (с. 176 — 177). Этому «вещественному» элементу, фактически господствующему в экономической жизни, противопоставляется элемент «человеческий», как идеал, как норма, как должное. Человеческие отношения и их «отчужденная» форма — это два мира, мир должного и мир сущего, это осуждение капиталистической действительности во имя социалистического идеала. Это противопоставление напоминает марксову теорию товарного фетишизма, но по существу вращается в другом мире идей. Для того, чтобы эта теория «отчуждения» человеческих отношений превратилась в теорию «овеществления» общественных отношений (т. е. в теорию товарного фетишизма), Маркс должен был проделать путь от утопического социализма к научному, от восхваления Прудона к жестокой критике его идей, от отрицания действительности во имя идеала к исканию в самой действительности сил дальнейшего развития и движения. От «Святого семейства» Маркс должен был прийти к «Нищете философии». Если в первом из этих сочинений Прудон восхваляется за то, что исходит в своих рассуждениях из отрицания частной собственности, то впоследствии Маркс строит свою экономическую систему именно на анализе товарного хозяйства, основанного на частной собственности. Если в «Святом семействе» Прудону вменяется в заслугу то, что он конституирует стоимость продукта на основе рабочего времени (как «непосредственного бытия человеческой деятельности»), то в «Нищете философии» он подвергается за это критике. Формула «определения стоимости рабочим временем» превращается в глазах Маркса из нормы должного в «научное выражение экономических отношений современного общества» («Нищета философии», 1928 г., стр. 67). От Прудона Маркс отчасти возвращается к Рикардо, от утопии переходит к изучению реальной действительности капиталистического хозяйства.

Переход Маркса от утопического социализма к научному внес коренное изменение в изложенную выше теорию «отчуждения». Если раньше противопоставление человеческих отношений и их «вещной» формы означало противопоставление должного и сущего, то теперь оба противополагаемых члена переносятся в мир сущего, в общественное бытие, — сама хозяйственная жизнь современного общества представляет собой, с одной стороны, совокупность общественных производственных отношений, а с другой — ряд «вещных» категорий, в которых указанные отношения проявляются. Производственные отношения между людьми и их «вещная» форма, — такова новая противоположность, которая родилась из прежнего противопоставления «человеческого» элемента в хозяйстве его «отчужденной» форме. Этим была найдена формула товарного фетишизма. Но потребовался еще ряд этапов для того, чтобы эта теория получила у Маркса свою окончательную формулировку.

Как видно из приведенных выше цитат из «Нищеты философии», Маркс в этом сочинении неоднократно говорит, что деньги, капитал и прочие экономические категории суть не вещи, а производственные отношения. Маркс дает общую формулировку этой мысли в следующих словах: «Экономические категории представляют собой лишь теоретические выражения, абстракции общественных отношений производства» («Нищета философии», с. 105). Под вещными категориями хозяйства Маркс уже разглядел общественные производственные отношения. Но он еще не ставит вопроса о том, почему в товарном хозяйстве производственные отношения людей необходимо принимают эту вещную форму. Этот шаг сделан Марксом в «Критике политической экономии», Маркс говорит, что «труд, создающий меновую стоимость, характеризуется еще тем, что общественное отношение лиц представляется, наоборот, как общественное отношение вещей» («Критика полит, экономии, русск. перев. Румянцева, изд. 1922 г., стр. 40). Здесь дана правильная формулировка товарного фетишизма, отмечается вещный характер, присущий производственным отношениям в товарном хозяйстве, но еще не указана причина этого «овеществления» и его неизбежность в неурегулированном народном хозяйстве.

В этом «овеществлении» Маркс, по-видимому, видит прежде всего «мистификацию», более прозрачную в товаре, более запутанную в деньгах и капитале. Возможность этой мистификации он объясняет «привычкой повседневной жизни». «Только благодаря привычке повседневной жизни кажется совершенно обычным и само собой понятным, что общественные отношения производства принимают форму вещей и что отношение лиц в их труде является скорее как отношение, в которое вещи вступают друг к другу и к людям» (с. 41). Гаммахер вполне справедливо находит это объяснение товарного фетишизма привычкой очень слабым; но он глубоко неправ, утверждая, что это единственное объяснение, даваемое Марксом. «Прямо поразительно, — говорит он, — что Маркс пренебрег обоснованием этого существенного пункта; в «Капитале» он совсем не упоминается» (Hammacher, цит. соч., с. 235). Если в «Капитале» не упоминается о «привычке», то потому, что весь раздел первой главы о товарном фетишизме содержит полное и глубокое объяснение этого явления: отсутствие непосредственного регулирования общественного процесса производства необходимо приводит к косвенному регулированию его через рынок, через продукты труда, через вещи. Отсюда «овеществление» производственных отношений не «мистификация» только, не иллюзия, а одна из особенностей экономической структуры современного общества. «Чисто-атомистические отношения между людьми в их общественно-производственном процессе приводят прежде всего к тому, что их собственные производственные отношения, стоящие вне их контроля и их сознательной индивидуальной деятельности, принимают вещный характер, вследствие чего все продукты их труда принимают форму товаров» (К., I, с. 48 — 49). Не из «привычки», а из внутреннего строения товарного хозяйства вытекает овеществление производственных отношений. Фетишизм — явление не только общественного сознания, но и общественного бытия. Утверждать, как то делает Гаммахер, что Маркс видел единственное объяснение фетишизма в «привычке», значит совершенно не считаться с той окончательной формулировкой теории товарного фетишизма, которую мы находим в I томе «Капитала» и в главе о «триединой формуле» в III томе.

Итак, в «Святом семействе» «человеческий» элемент хозяйства противопоставляется «вещному», «отчужденному», как идеал — действительности. В «Нищете философии» Маркс вскрывает под вещью общественное производственное отношение. В «Критике политической экономии» отмечена особенность товарного хозяйства, заключающаяся в том, что общественные производственные отношения «овеществляются». Подробное описание этого явления и объяснение его объективной необходимости в товарном хозяйстве мы находим в I томе «Капитала», преимущественно в применении к понятиям стоимости (товара), денег и капитала. В III томе «Капитала», в главе о «триединой формуле», Марка дает дальнейшее, хотя фрагментарное, развитие тех же мыслей в применении к основным понятиям капиталистического хозяйства и, в частности, отмечает своеобразное «сращение» общественных производственных отношений с процессом материального производства.

Примечания

[1] Исключение представляет Рыкачев, который пишет: «Учение Маркса о товарном фетишизме сводится к нескольким поверхностным, мало содержательным и по существу неверным аналогиям. Не к сильнейшим, а, скорее, к слабейшим местам в системе Маркса относится это пресловутое раскрытие тайны товарного фетишизма, которое по какому-то недоразумению сохранило ореол глубокомыслия даже в глазах таких умеренных почитателей Маркса, как М. Туган-Барановский и С. Франк» (Рыкачев, Деньги и денежная власть, 1910 г., стр. 156).

[2] В первом издании «Капитала» вся первая глава, включая и теорию товарного фетишизма, представляла один раздел, под общим заглавием «Товар» (Kapital, I,1867, S. 1 — 44).

[3] Богданов А., Краткий курс экономической науки, 1920, стр. 105.

[4] Каутский К., Экономическое учение Маркса, русск. изд., 1918, стр. 9.

[5] Каким образом эти общественные свойства вещей, являющиеся выражением производственных отношений людей, вместе с тем содействуют установлению производственных отношений между определенными лицами, — будет объяснено ниже, в главе 3.

[6] Нельзя согласиться с мнением Гильфердинга, что бумажные деньги устраняют «овеществление» производственных отношений. «В пределах минимума средств обращения вещное выражение общественного отношения заменяется сознательно регулируемым общественным отношением. Это возможно потому, что ведь и металлические деньги представляют общественное отношение, хотя и скрытое под вещною оболочкой» (Финансовый капитал, перев. И. Степанова, изд. 1918 г., стр. 36). Товарный обмен при помощи бумажных денег происходит в таком же неурегулированном, стихийном и «овеществленном» виде, как и при помощи денег металлических. Бумажные деньги не суть «вещи» с точки зрения внутренней стоимости материала, из которого они сделаны. Но они «вещи» в том смысле, что через них выражается в «овеществленной» форме общественное производственное отношение между покупателем и продавцом.

Но если неправ Гильфердинг, то еще менее оснований имеет противоположное мнение А. Богданова, который усматривает в бумажных деньгах высшую ступень фетишизации общественных отношении, чем в деньгах металлических (Курс политической экономии, т. II, ч. 4, стр. 161).

[7] В русском переводе П. Румянцева неправильно переведено как «результат» (Критика политической экономии, Пб., изд. 1922, стр. 53). У Маркса сказано Erzeugung (производство, установление), а не Erzeugniss (продукт, результат). В дальнейшем «Критика политической экономии» цитируется нами по тому же изданию (Пб., 1922 г.).

[8] Ср. Рassоw, Kapitalismus, 1918, S. 84.

[9] В дальнейшем мы даем краткое изложение выводов, развитых более подробно в нашей статье «Производственные отношения и вещные категории» («Под знаменем марксизма», 1924, № 10 — 11).

[10] См. И. Рубин, История экономической мысли, 2‑е изд., 1928, глава VII.

[11] См. Капитал, III ², стр. 346 и др.; «Теории прибавочной стоимости», т. II, ч. 1, Пб., 1923, стр. 10, 57 и др.; «Theorien», III, S, 576 и множество других мест.

[12] Кунов, К пониманию метода исследования Маркса. Сборник «Основные проблемы политической экономии», 1922, стр, 57 — 58.

[13] Только с точки зрения этого «сращения» общественных отношений и материальных условий производства станет нам понятным известное учение Маркса о двойственной природе товара и его утверждение, что в товарном обществе потребительные стоимости являются «вещественными носителями меновой стоимости» (К., I, стр. 2). Потребительная стоимость и стоимость — это не два различных свойства вещи, как думает Бем-Баверк. Противоположность между ними вытекает из противоположности между методом естественно-научным, изучающим товар как вещь, и методом социологическим, изучающим общественные производственные отношения, «сращенные с вещью». «Потребительная стоимость выражает естественное отношение между вещью и человеком, существование вещи для человека. Меновая же стоимость… представляет общественное существование вещи» (Theorien über den Mehrwert, III, S, 355, прим.).

[14] Вообще связь между вещами и общественными отношениями людей в высшей степени сложна и многообразна. Так, например, касаясь только явлений, имеющих близкое отношение к нашей теме, мы можем заметить: 1) в экономической сфере различных общественных формаций — причинную зависимость производственных отношений людей от распределения между ними вещей (зависимость производственных отношений от состояния и распределения производственных сил); 2) в экономической сфере товарно-капиталистического хозяйства — реализацию производственных отношений людей через посредство вещей, их «сращение» (товарный фетишизм в точном смысле слова); 3) в различных сферах различных общественных формаций — символизацию отношений людей в вещах (общая социальная символизация или фетишизация общественных отношений людей). Мы изучаем здесь только второе явление, товарный фетишизм в точном смысле слова, и считаем необходимым резко отличать его как от первого явления (смешение их заметно в книге Н. Бухарина, Исторический материализм, 1922, стр. 161 — 162), так и от последнего (смешением их страдает учение о фетишизме А. Богданова).

[15] Мы имеем в виду различные виды или типы производственных отношений людей в капиталистическом обществе, а не различные типы производственных отношений, характеризующие различные общественные формации.

[16] Выделение наше.

[17] Маркс чаще всего говорит, что производственное отношение «представляется» (sich darstellt) в вещи, что вещь «представляет» (darstellt) производственное отношение. Так как русский глагол «представляет» часто употребляется в смысле «есть», что совершенно не соответствует смыслу darstellen, то последний глагол приходится переводить различными словами: представляется, выражается, проявляется и т. п. (См. приложение «К терминологии Маркса».)

[18] Понятие Formbestimratheit или Formbestimmung играет большую роль в марксовой системе, внимание которой направлено прежде всего на изучение социальных форм хозяйства, производственных отношений людей. Маркс часто вместо Formbestimmtheit говорит Bestimmtheit. В. Базаров и И. Степанов вполне правильно переводят иногда последний термин словом «форма» (Ср. Kapital, III ², S. 365 — 366 и русск. перев., стр. 299). Безусловно неправильно переводить Bestimmtheit словом «назначение», как то иногда делает П. Румянцев (Kritik, S. 10 и русск. пер., стр.40). Так же не передает мысли Маркса перевод «формальное определение» (Накопление капитала и кризисы. Перев. с. Бессонова). Мы предпочитаем точный перевод: «определенность формы» и «определение формы».

[19] Необходимо указать, что иногда Маркс употребляет также в материально-техническом смысле термины «функция» и «форма», первый термин чаще, последний очень редко. Это создает терминологическое неудобство, но по существу не мешает Марксу проводить строгое различие между обоими смыслами этих терминов, за исключением отдельных мест, где у него встречаются неясности и противоречия (например, во 2 отделе II тома Капитала). С другой стороны, термины «субстанция» и «содержание» употребляются Марксом не только в применении к материальному процессу производства, но и к его общественной форме.

[20] «Реальные явления — «вроде ценности земли — объявляются «мнимыми», «иррациональными», а мнимые понятия — вроде таинственной меновой ценности, не проявляющейся в обмене, —признаются единственной реальностью» (Туган-Барановский, Теоретические основы марксизма, 4‑е изд., 1918 г., стр. 118). Цитированная фраза Маркса означает, что, хотя купля-продажа земли не выражает непосредственно отношений между товаропроизводителями через продукты их труда, но она связана с этими отношениями и может быть объясняема на их основе. Иначе говоря, теория ренты выводится из теории стоимости. Рикес неправильно толкует эту фразу в том смысле, что охрана собственности на землю требует издержек, т. е. труда, который и находит выражение в цене земли (Riekes, Wert und Tauschwert, S. 27).

[21] Игнорирование этого принципиального отличия марксовой теории стоимости от теории классиков составляет слабую сторону книжки Rosenberg, Ricardo und Marx als Werttheoretiker. См. нашу вступительную статью к русскому переводу этой книги.

[22] Хозяйство и цена, т. I, стр. 17.

[23] Hammacher, Das philosophisch-ökonomische System des Marxismus, 1909, S. 546.

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8