Меркантилизм и его разложение
Глава 1. Эпоха торгового капитала
Эпоха торгового капитала, или раннего капитализма, охватывает XVI и XVII столетия. В это время произошли крупные перемены в хозяйственной жизни Западной Европы, широко развилась заокеанская торговля, и торговый капитал получил преобладающее значение.
Хозяйство позднего средневековья (XII — XV веков) может быть названо городским или районным. Каждый город вместе с прилегающей к нему сельской местностью составлял один хозяйственный район, в пределах которого совершался обмен между городом и деревней. Крестьяне бóльшую часть продуктов производили для собственного потребления, другую часть отдавали в виде оброка своим помещикам-феодалам, и только небольшие излишки отвозили в базарные дни для продажи в ближайший город. На вырученные деньги они покупали у городских ремесленников промышленные изделия (ткани, металлические изделия и т. п.). Помещик получал от своих крепостных крестьян, живших на принадлежащей ему земле, установленный обычаями оброк и, сверх того, получал продукты со своей собственной барской запашки, обрабатывавшейся принудительным трудом тех же крестьян (барщина). Бóльшую часть полученных продуктов помещик потреблял сам, вместе со своими многочисленными дворовыми слугами и дружинниками. Излишки он продавал в ближайшем городе, чтобы на вырученные деньги купить там же изделия местных ремесленников и предметы роскоши, привозившиеся купцами из отдаленных стран, главным образом с Востока. Сельское поместное хозяйство отличалось, таким образом, преобладающим натуральным характером и слабым развитием денежного обмена.
Если сельское хозяйство было организовано в виде феодального поместья, то городская промышленность была организована в виде цехового ремесла. Производство велось мелкими ремесленниками-мастерами. Каждый мастер имел необходимые для ремесла несложные орудия и инструменты и сам работал в своей мастерской при помощи нескольких подмастерьев и учеников. Он изготовлял продукты либо по специальному заказу отдельных потребителей, либо в запас для продажи мелким жителям и съезжавшимся на базар окрестным крестьянам. При ограниченности местного рынка ремесленнику заранее были известны возможные размеры спроса на его продукт, а отсталый и застойный характер ремесленной техники давал ему возможность ограничить размеры производства в точном соответствии с потребностями рынка. Ремесленники каждой профессии были объединены в отдельный союз или цех, который при помощи строгих правил регулировал производство и принимал меры к устранению конкуренции как между отдельными мастерами данного цеха, так и со стороны лиц, не принадлежавших к цеху. Монопольное право производства и продажи продукта в данном районе принадлежало только членам цеха, которые подчинялись строгим цеховым правилам: ни один мастер не имел права произвольно расширять свое производство и держать больше положенного числа подмастерьев и учеников; он обязан был изготовлять продукты определенного качества и продавать их по заранее таксированным ценам. Устранение конкуренции давало ремесленникам возможность сбывать свои изделия по высоким ценам и обеспечивало им, несмотря на ограниченные размеры сбыта, безбедное существование.
Уже в позднее средневековье появились признаки разложения описанного районного (городского) хозяйства. Но более широкие размеры процесс ломки прежнего районного хозяйства и перехода к более широкому национальному хозяйству принял только в эпоху торгового капитала (XVI и XVII века). Районное хозяйство было основано на сочетании феодального поместья в деревне с цеховым ремеслом в городе. Поэтому процесс его разложения заключался в разложении, с одной стороны, сельского поместного хозяйства и, с другой стороны, городского цехового ремесла. Разложение того и другого происходило под влиянием одних и тех же основных причин: быстрого развития денежного хозяйства, расширения рынков сбыта и усиления торгового капитала.
Уже в позднее средневековье, после крестовых походов, расширилась торговля западноевропейских стран с Востоком (левантийская торговля). Оттуда европейские страны получали, во-первых, сырые произведения тропических стран (пряности, красильные вещества, благовония) и, во-вторых, промышленные изделия высокоразвитого восточного ремесла (шелковые и бумажные ткани, бархат, ковры и т. п.). Все эти предметы роскоши, привозившиеся в Европу из отдаленных стран, были очень дороги и покупались преимущественно феодальной аристократией. Торговля с Востоком велась главным образом через Средиземное море итальянскими торговыми городами (Венеция, Генуя), которые отправляли многочисленные суда в Константинополь, Малую Азию и Египет и там закупали восточные товары, большей частью поставлявшиеся туда из Индии. Из Италии эти товары развозились в другие европейские страны отчасти самими же итальянцами на их торговых флотилиях, отчасти сухопутным путем на север, через южно-германские города (Нюрнберг, Аугсбург и др.) и северо-германские города, объединенные в ганзейский союз и захватившие торговлю на Балтийском и Северном морях.
Завоевания турок в XV веке отрезали итальянцев от непосредственных сношений с восточными странами. Но интересы зарождавшегося торгового капитала требовали продолжения столь выгодной торговли с Востоком. Европейцы начали усиленно искать прямой путь в Индию через океан, и поиски их увенчались блестящими успехами. В 1498 году португалец Васко да Гама обогнул южный берег Африки и нашел прямой путь в Индию. В 1492 году Колумб во главе испанской экспедиции, в поисках прямого пути в Индию, случайно открыл Америку. Отныне прежняя левантийская торговля с Востоком через Средиземное море сменилась океанской торговлей, которая пошла по двум направлениям: на восток в Индию и на запад в Америку. Гегемония в международной торговле перешла от итальянских и ганзейских городов к странам, расположенным у Атлантического океана (сперва к Испании и Португалии, после этого к Голландии и, наконец, к Англии).
Колониальная торговля приносила европейским купцам огромные прибыли и содействовала накоплению в их руках больших денежных капиталов. Купцы закупали колониальные товары за бесценок, а в Европе продавали их с огромной надбавкой к цене. Колониальная торговля носила монопольный характер. Каждое государство старалось монополизировать торговлю с колониями в своих руках, запрещая приезжать туда иностранным судам и иностранным купцам. Так, например, все богатства американских колоний должны были вывозиться только в Испанию, и только испанские купцы имели право снабжать эти колонии европейскими товарами. Так же поступали в Индии португальцы, а в последствии голландцы, вытеснившие их оттуда. Для торговли с Индией голландцы основали в 1602 году Ост-Индскую компанию, т. е. особое акционерное общество, которое получило монопольное право торговли с Индией. Такие же «компании», т.е. акционерные общества, пользующиеся монопольным правом торговли с теми или иными колониями, были основаны во Франции и в Англии. Из них особенно широкую деятельность развила впоследствии английская Ост-Индская Компания, основанная в 1600 году.
Колониальная торговля доставляла в Европу огромное количество благородных металлов (сперва, главным образом, серебра) и увеличила таким образом количество денег, находящихся в обращении. В Америке (в Мексике и Перу) европейцы нашли обильные серебряные рудники, где серебро могло добываться с гораздо меньшим трудом, чем в небогатых и истощенных европейских рудниках. Кроме того, в середине XVI века было введено значительное улучшение в технику добывания серебра (амальгамирование серебра с ртутью). Дешевое американское серебро и золото полилось обильным потоком в Европу. Сперва оно доставлялось в Испанию, владевшую американскими колониями. Но там оно не оставалось. Отсталая феодальная Испания вынуждена была покупать промышленные изделия как для собственного потребления, так и для вывоза в колонии, у более развитых торгово-промышленных наций: голландцев, англичан и французов. В результате такого пассивного торгового баланса благородные металлы отливали из Испании и распределялись по всем европейским странам, скопляясь наибольшими массами в странах более развитого торгового и промышленного капитала, — в Голландии и в Англии.
Если колониальная торговля вызвала прилив благородных металлов в Европу, то, обратно, этот прилив металлов, в свою очередь, содействовал росту торгового обмена и денежного хозяйства. За один только XVI век запас благородных металлов в Европе возрос в 3 — 3½ раза. Такое огромное увеличение количества благородных металлов, стоимость которых упала вследствие большей легкости их добывания, неизбежно должно было вызвать рост цен на все продукты. И действительно, Европа в XVI веке пережила «революцию цен», сильное вздорожание всех продуктов, в среднем в два-три раза, иногда даже больше. Так, например, в Англии цена пшеницы, которая несколько столетий держалась на уровне 5 — 6 шиллингов за квартер, поднялась в 1574 г. до 22 шилл., а к концу того же века до 40 шилл. заработная плата рабочих также поднялась, но сильно отставала от роста цен на продукты: там, где продукты вздорожали в два раза, т. е. на 100%, заработная плата повышалась только на 30 — 40%. К концу XVII века реальная заработная плата по сравнению с началом XVI века упала приблизительно в два раза. Быстрое обогащение торговой буржуазии в XVI и XVII веках сопровождалось сильным понижением уровня жизни низших классов населения, крестьян, ремесленников и рабочих. Обеднение крестьян и ремесленников являлось неизбежным следствием разложения поместного строя в деревне и цехового ремесла в городе.
Рост денежного хозяйства усилил потребность помещиков в деньгах и, с другой стороны, открыл им возможность широкого сбыта на рынок сельскохозяйственных продуктов.
В наиболее развитых торговых странах (Англии, Италии) помещики начали переводить натуральные повинности своих крестьян на денежный оброк[1]. Крепостные крестьяне, повинности которых были раньше точно определены старинными обычаями, постепенно превращались в свободных арендаторов, снимавших землю в аренду по соглашению с помещиком. Они получали личную свободу, но платежи в пользу помещика становились более тяжелыми. Нередко помещик предпочитал сдавать землю не мелким крестьянам, а более крупным состоятельным фермерам, которые имели средства для улучшения хозяйства. В Англии землевладельцы в конце XV и начале XVI века нередко сгоняли с своей земли мелких арендаторов-крестьян или «огораживали» общинные земли, на которых крестьяне раньше могли пасти свой скот, чтобы на освободившейся земле заняться более выгодным для них овцеводством. Цены на шерсть шли в гору под влиянием усиленного спроса со стороны суконной промышленности (фламандской и английской), и разведение овец было более выгодным занятием, чем обработка земли. «Овцы пожрали людей», сказал известный Томас Мор в начале XVI века. Другой современник писал: «Джентльмены не считают за преступление изгонять бедных людей из их владений. Напротив, утверждая, что земля принадлежит им, выбрасывают бедных из-под крова, как каких-нибудь гадин. В Англии в настоящее время тысячи людей, которые раньше были честными домохозяевами, просят милостыню, шатаясь от одной двери к другой».
Одновременно с разложением поместного строя в деревне, рост торгового капитала приводил к упадку цехового ремесла в городе. Мелкий ремесленник мог сохранять свою самостоятельность лишь до тех пор, пока он изготовлял продукты на местный рынок, пока обмен происходил между городом и его ближайшими окрестностями. Но одновременно с ростом международной торговли происходило также развитие междурайонной торговли, т. е. торговли между разными районами и городами страны. Некоторые города специализировались на выделке отдельных продуктов (например, тканей, оружия и т. п.) и, производя их в большом количестве, не могли уже ограничиваться сбытом в ближайшие окрестности, а должны были искать более далекие рынки сбыта. Особенно относится это к суконной промышленности, которая еще к концу средневековья достигла расцвета в итальянских и фламандских городах, а позже в Англии. Мастер-ткач уже не мог сбывать свое сукно на местном рынке непосредственно потребителю. Он продавал его купцу-посреднику, который отвозил большие партии сукна в те местности, где был на него спрос. Между ремесленником и потребителем занял место скупщик, который постепенно подчинил себе первого. Вначале скупщик от случая к случаю закупал у ремесленника отдельные партии товара, потом он скупал у него всю его продукцию; с течением времени он начинал давать ремесленнику денежные авансы и, в конце концов, закупал за свой собственный счет сырье (например, шерсть, пряжу и т. п.) и раздавал его для обработки отдельным ремесленникам (прядильщикам, ткачам и т. п.), уплачивая им вознаграждение за их труд. С этого момента самостоятельный ремесленник превращался в зависимого кустаря, а купец — в скупщика-раздатчика. Торговый капиталист из сферы торговли проникал, таким образом, в сферу производственного процесса, организуя его и распоряжаясь трудом многочисленных работающих на дому кустарей. Господство самостоятельного цехового ремесла, характерное для городского хозяйства позднего средневековья, менялось в XVI и XVII веках быстрым ростом кустарной промышленности (так называемой домашней системы капиталистической промышленности). Особенно быстро развивалась последняя в отраслях производства, работавших на отдаленные рынки и для экспорта в др. страны, например, в суконной промышленности.
Обезземеленные крестьяне и разорившиеся ремесленники пополняли собой ряды многочисленных в то время бродяг и нищих. Государственная власть принимала против бродяжничества жестокие меры: работоспособные бродяги наказывались плетьми, на груди их раскаленным железом выжигались клейма, упорные бродяги подлежали смертной казни. Одновременно издавались законы об ограничении заработной платы рабочих определенными максимальными ставками. Жестокими мерами против бродяжничества и законами о максимуме заработной платы правительства стремились превратить деклассированные социальные элементы в дисциплинированный, послушный наемный пролетариат, за нищенское вознаграждение отдающий свой труд подрастающему молодому капитализму.
Таким образом, в эпоху торгового капитала (XVI — XVII века), с одной стороны, происходило накопление больших капиталов в руках торговой буржуазии, а, с другой стороны, начался процесс отделения непосредственных производителей (ремесленников и отчасти крестьян) от средств производства, т. е. процесс образования класса наемных рабочих. Торговая буржуазия, господствуя в области внешней торговли, проникала отсюда и в отрасли промышленности, работающие на вывоз. В этих отраслях промышленности труд кустарей был подчинен купцу-экспортеру и скупщику-раздатчику. В области внешней торговли и подчиненной ей кустарной промышленности капитализм праздновал свои первые победы.
Описанный процесс перехода от феодального хозяйства к капиталистическому совершался при деятельном содействии государственной власти. Параллельно с усилением торгового капитала усиливалась и центральная государственная власть. Интересы торговой буржуазии страдали от устарелых феодальных порядков: во-первых, от раздробления страны на отдельные феодальные владения, торговые сношения между которыми были затруднены (нападениями феодалов и их дружинников, взиманием пошлин и т. п.), и, во-вторых, от привилегий отдельных городов, не допускавших к себе иногородних купцов. Только сильная королевская власть могла сломить привилегии феодальных владельцев и отдельных городов. Сильная государственная власть была нужна буржуазии также для охраны ее международной торговли, для завоевания колоний и для борьбы за торговую гегемонию на мировом рынке. Молодая буржуазия выступала поэтому защитницей сильной королевской власти в ее борьбе с феодалами. Переход от замкнутого городского (районного) хозяйства к национальному требовал также перехода от слабой феодальной монархии к централизованной государственной власти, опирающейся на собственную бюрократию, армию и флот. Эпоха торгового капитала была поэтому и эпохой абсолютной монархии.
Но если молодая буржуазия поддерживала королевскую власть, то, обратно, последняя принимала меры к насаждению и развитию молодого капиталистического хозяйства. Королевской власти союз с буржуазией был нужен из соображений финансово-экономических и политических. Во-первых, содержание бюрократии и армии требовало огромных расходов; только буржуазия могла доставлять государству нужные для этого средства в виде налогов, торговых (таможенных) пошлин, государственных займов (принудительных и добровольных), сдачи государственных доходов на откуп. Во-вторых, поддержка «третьего сословия» (буржуазии) была нужна королевской власти в ее борьбе с феодалами. Так сложился в эпоху торгового капитала тесный союз государственной власти с торговой буржуазией, нашедший свое выражение в меркантилистической политике.
Основной чертой меркантилистической политики является активное содействие силами государственной власти насаждению и развитию в данной стране молодой капиталистической торговли и промышленности и усиленная охрана ее от иностранной конкуренции мерами протекционизма. Меркантилистическая политика служила интересам обеих соединившихся социальных сил, государственной власти и торговой буржуазии, и, в зависимости от преобладания первой или последней, на первый план выступала то фискальная, то экономическая сторона меркантилизма. В первое время меркантилизм должен был служить прежде всего фискальным целям обогащения государственной казны и увеличения государственных доходов посредством повышения налогоспособности населения и привлечения в страну благородных металлов (ранний меркантилизм, или система денежного баланса). По мере усиления буржуазии, меркантилизм все более превращался в средство усиленного развития капиталистической торговли и промышленности и охраны ее мерами протекционизма (развитой меркантилизм, или система торгового баланса).
Глава 2. Торговый капитал и меркантилистическая политика в Англии XVI-XVII вв.
В эпоху раннего капитализма меркантилистическая политика проводилась почти во всех европейских государствах. Наиболее ясно развитие ее можно проследить на примере Англии.
Англия выступила на путь колониальной политики и промышленного развития позже некоторых других европейских стран, например, Италии и Голландии. Еще к началу XVI столетия Англия была преимущественно земледельческой страной, с мало развитой торговлей. Предметом вывоза из Англии служило сырье, например, кожи, металлы, рыба и особенно шерсть, которая закупалась высоко развитой фламандской суконной промышленностью. Промышленные изделия Англия получала из-за границы, например, окрашенные фламандские материи, медные изделия. Ввозная и вывозная торговля находилась, главным образом, в руках иностранных купцов, ганзейцев и итальянцев. Ганзейские купцы имели большую факторию в Лондоне и на своих судах привозили и отвозили товары. При таких условиях английское судоходство не могло, конечно, развиться. Английские купцы редко выезжали на континент, главным образом, для продажи шерсти во фламандские города, сперва в Брюгге, а с XVI века в Антверпен, где они имели свою факторию.
При описанных условиях (зависимость внешней торговли от иностранного купечества и преобладание в вывозе сырья, отсутствие богатого туземного купеческого класса и бедность страны денежными капиталами) английское правительство до конца XVI века смотрело на внешнюю торговлю с более богатыми нациями прежде всего с фискальной точки зрения. Не только ввоз, но и вывоз, особенно шерсти, облагался пошлиной. Правительство строго контролировало каждую отдельную сделку между английским купцом и иностранным, во-первых, для взимания в казну соответствующей пошлины и, во-вторых, в целях недопущения вывоза денег из страны. Постоянно нуждавшееся в деньгах и вынужденное для пополнения государственной казны прибегать к порче монеты и к заграничным займам (в Голландии) правительство сильно опасалось отлива благородных металлов страны, и без того бедной денежными капиталами. Вывоз золота и серебра из страны был строго воспрещен. Иностранный купец, продавший в Англии привезенные им товары, обязан был, основании «законов об истрачении», истратить все вырученные им деньги тут же в Англии на покупку других товаров. Как только иностранный купец приезжал в Англию, он отдавался под контроль особого «хозяина» из местных почтенных жителей. «Хозяин» строго следил за всеми торговыми сделками приезжего «гостя» и записывал их в особую книгу. «Гость» обязывался в течение восьми месяцев продать все свои запасы и вырученные деньги затратить на покупку английских товаров. За попытку укрыться от контроля «хозяина» иностранного купца сажали в тюрьму. Со второй половины XV столетия контроль «хозяев» был заменен контролем со стороны особых государственных сыщиков и надсмотрщиков.
Но мало было запретить вывоз благородных металлов из Англии. Следовало еще позаботиться о привлечении их в страну из-за границы. С этой целью закон обязывал английских купцов, вывозивших свои товары за границу, привозить определенную часть своей выручки обратно в Англию в наличных деньгах. А для того, чтобы иметь контроль за сделками английских купцов за границей, правительство разрешало им вывоз товаров только в некоторые города на континенте (так называемые «складочные места»). Так, например, в начале XIV века вывоз шерсти из Англии разрешался только в города Брюгге, Антверпен, Сент-Омер и Лилль. В эти «складочные места» английским правительством назначались особые должностные лица, которые контролировали каждую сделку английских купцов с иностранными и следили, во-первых, за правильным взносом пошлин в казну и, во-вторых, за тем, чтобы часть выручки от продажи английских товаров состояла из металла или иностранной монеты, предназначенных для ввоза в Англию.
Ранняя меркантилистическая политика носила, таким образом, преимущественно фискальный характер. Она стремилась, в первую очередь, к обогащению казны, непосредственно путем взимания пошлин с ввоза и вывоза, косвенно — путем увеличения количества благородных металлов в стране, опять-таки в целях возможного повышения в будущем государственных доходов. Законы «об истрачении» запрещали иностранцам вывоз наличных денег из Англии, устройство «складочных мест» должно было содействовать ввозу денег в страну из-за границы. Для выполнения этих законов требовалась строгая, стеснительная регламентация деятельности иностранных и английских купцов и мелочный контроль государства за каждой отдельной сделкой между ними как в самой Англии, так и за ее пределами. Эта ранняя меркантилистическая политика, направленная на улучшение денежного баланса страны путем запрещения вывоза из страны золота и серебра и привлечения их в страну из-за границы, может быть названа «системой денежного баланса».
С дальнейшим развитием торговли и промышленности, эта политика становилась стеснительной для торгового оборота. Описанная система контроля могла сохраняться лишь до тех пор, пока сделки по внешней торговле — сравнительно немногочисленные и за наличный расчет — совершались большей частью в самой Англии приезжими иностранными купцами. Запрещение вывоза товаров в иные пункты, кроме «складочных мест», не наносило английским купцам большого ущерба лишь до тех пор, пока главную статью вывоза составляла английская шерсть, славившаяся своими превосходными качествами и занимавшая на рынке монопольное положение. Система денежного баланса соответствовала неразвитому состоянию внешней торговли, сосредоточенной в руках иностранных купцов и ограниченной преимущественно вывозом сырья. Дальнейшее развитие английской торговли и промышленности в XVI — XVII веках неизбежно должно было привести, как увидим дальше, к отказу от устарелой политики денежного баланса и к замене ее более развитой меркантилистической политикой (так называемой системой торгового баланса).
В течение XVI — XVII веков Англия из страны вывоза сырья (шерсти) постепенно превратилась в страну вывоза фабрикатов (сукон). Быстрое развитие английской суконной промышленности началось еще с XIV столетия. Фламандские сельские ткачи, которым на их родине городские цехи запрещали заниматься промыслом, переселялись в Англию. Здесь, в сельских местностях, не подчиненных цеховым правилам, ткачество приняло форму кустарной промышленности. Английская шерсть, вывозившаяся раньше для обработки во Фландрию, начала теперь перерабатываться частью в самой Англии. В XVI веке сократился вывоз из Англии шерсти и сильно возрос вывоз сукна (неотделанного)[2]. Лишенная английской шерсти фламандская суконная промышленность начала приходить в упадок и с начала XVII века уступила первое место английской. Если раньше главную статью английского вывоза составляла шерсть, то теперь эта роль перешла к сукну.
Вывозом английского сукна за границу занималась особая торговая компания (Merchant Adventurers), развившая большую деятельность в XVI веке. Чтобы открыть английскому сукну новые рынки сбыта, компания эта получила право заключать самостоятельные торговые договоры и вывозить сукно на новые заграничные рынки. Тем самым была сломлена прежняя монополия «складочных мест». С конца XVI века английские купцы уже не сидели со своими товарами у себя дома или в «складочных» городах на континенте, в ожидании приезда иностранных покупателей. Им приходилось продавать уже не только монопольное сырье (шерсть), но и фабрикат (сукно), который на мировом рынке должен был выдержать сильную конкуренцию с иностранными сукнами, особенно фламандскими. Теперь начиналась борьба за преобладание на мировом рынке, за вытеснение иностранных конкурентов. Чтобы добиться успеха в этой борьбе, английские купцы перешли от пассивной торговли к активной, т. е. начали сами развозить свои товары на иностранные рынки и привозить оттуда продукты, в частности колониальные. Они посылали теперь собственные суда в Средиземное море за восточными продуктами, основывали свои фактории в Венеции и Гамбурге. Монопольное положение итальянских и ганзейских купцов в Англии было сломлено. В 1598 году английское правительство закрыло факторию ганзейских купцов в Лондоне и выселило их из Англии.
Выход английского купечества на иностранные рынки заставил Англию перейти к активной колониальной политике. Богатейшие колонии были к тому времени уже захвачены другими государствами — Испанией и Португалией; позже большие колониальные владения были приобретены Голландией и отчасти Францией. Борьбой с этими государствами за торговое и колониальное преобладание заполнена вся история Англии от XVI по ХVIII век. Средствами в этой борьбе служили: основание собственных колоний, торговые договоры и войны. Англичане снаряжали собственные экспедиции в Индию и учреждали там фактории, положившие начало их господству в Индии; с конца XVI века они основали ряд колоний в Северной Америке, из которых впоследствии выросли Североамериканские Соединенные Штаты. К колониям, уже захваченным другими государствами, Англия пробивала себе доступ отчасти путем незаконной контрабандной торговли, отчасти при помощи торговых договоров. На основании торговых договоров, англичане получили право посылать свои суда в португальские колонии в Индии и ввозить свое сукно в Португалию. С наиболее опасными своими соперниками Англия вела многочисленные и кровопролитные войны. В конце XVI века она вышла победительницей из войны с Испанией: испанский флот (Непобедимая Армада) был разгромлен в 1588 году. В XVII веке главнейшим соперником Англии являлась Голландия со своим сильнейшим торговым флотом в мире и цветущей торговлей и промышленностью. XVII век заполнен борьбой Англии с Голландией, а XVIII век — с Францией. В период с 1653 по 1797 год Англия провела 66 лет в морских войнах. Из этой борьбы Англия вышла сильнейшей торговой, морской и колониальной державой.
Таким образом, начиная с половины XVI века в народном хозяйстве Англии произошли глубокие перемены. От преобладающего вывоза сырья (шерсти) Англия начала переходить к вывозу фабрикатов (сукна). Внешняя торговля приобрела огромное значение в народном хозяйстве. Народилась в самой Англии богатая торговая буржуазия, отчасти проникавшая и в сферу промышленности (скупщики). Расцвет внешней торговли сопровождался ростом судоходства и промышленности, переходившей от цехового ремесла к кустарной форме производства. Промышленный капитал играл, однако, еще подчиненную роль по сравнению с торговым: он не перерос еще примитивной формы скупщического капитала и проникал преимущественно только в отрасли производства, работавшие на вывоз и тесно связанные с экспорт ней торговлей. Усиление буржуазии (monied interest) за счет землевладельцев (landed interest) неизбежно должно было отразиться и на политике государственной власти. Буржуазия все в большей мере стремилась воздействовать на государственную власть и использовать ее для ускорения перехода от феодального хозяйства к капиталистическому. Эти стремления буржуазии нашли себе яркое выражение в двух английских революциях XVII века С другой стороны, и сама государственная власть была заинтересована в быстром развитии торговли и промышленности в целях усиления мощи государства и обогащения казны. От прежней устарелой системы ограничительных мероприятий, преимущественно фискального характера (система денежного баланса), государственная власть постепенно перешла к широкой системе мероприятий, активно содействующих росту капиталистической торговли, судоходства и вывозной промышленности Англии, в целях упрочения ее позиции на мировом рынке и вытеснения иностранных конкурентов.
Политика развитого меркантилизма заключалась прежде всего в протекционизме, т. е. в усиленном поощрении туземной промышленности при помощи мер таможенной политики. Система протекционизма должна была ускорить превращение Англии из страны земледельческой в торгово-промышленную. Таможенному обложению начали ставиться не только фискальные, но и экономические задачи. Если раньше правительство в фискальных целях облагало безразлично все вывозимые продукты, то теперь оно начало проводить резкое различие между сырьем и фабрикатами. Чтобы удешевить сырье, необходимое английской промышленности, правительство повышало вывозные пошлины на него или даже запрещало его вывоз. В годы возрастания хлебных цен не допускался вывоз из страны хлеба и других продуктов земледелия. Но зато, с другой стороны, правительство всячески поощряло вывоз английских фабрикатов, освобождая их от пошлин или даже выдавая премии за вывоз. Такое же различие, только в противоположном направлении, делалось в области ввоза. Ввоз сырья, например, шерсти, хлопка, льна, красильных веществ, кож, — поощрялся или освобождением от пошлин, или даже премиями. Наоборот, ввоз иностранных фабрикатов запрещался или облагался высокими пошлинами. Такая таможенная политика означала усиленное покровительстве туземной промышленности, к ущербу для земледелия, добывающего сырье. В Англии, где капитализм рано начал проникать и в сельское хозяйство, и где часть землевладельцев шла в союзе с буржуазией, правительство старалось принимать меры и к поднятию земледелия. Во Франции же с ее феодальным землевладением меркантилистическая политика часто (особенно при Кольбере) служила в руках королевской власти средством привлечения торгово-промышленной буржуазии на свою сторону в борьбе против феодальных землевладельцев.
Огражденный от иностранной конкуренции, английский торговый и промышленный капитал получил в свое монопольное обладание не только внутренний рынок, но и колонии. Знаменитый «Навигационный акт», изданный Кромвелем в 1651 году, запрещал вывоз колониальных продуктов из британских колоний куда бы то ни было, кроме Англии; вместе с тем товары в эти колонии могли доставляться только английскими купцами и на английских или колониальных судах. Тем же актом было постановлено, что никакие товары по могут быть ввозимы в Англию иначе, как на английских судах или на судах той страны, где эти товары произведены. Последнее постановление было направлено против голландцев, которые своими судами обслуживали бóльшую часть мирового транспорта того времени и добились положения «фрахтовщиков Европы». Навигационный акт нанес сильнейший удар голландскому судоходству и ускорил рост английского торгового флота.
Меркантилистическая политика позднейшей эпохи, направленная на рост внешней торговли связанного с ней судоходства и отраслей промышленности, работающих на вывоз, соответствовала более высокому развитию торгового капитала, чем политика раннего меркантилизма. Если ранний меркантилизм ограничивал вывоз немногими «складочными местами», то меркантилизм позднейший стремился к экспансии, к возможному расширению внешней торговли, к захвату колоний и господству на мировом рынке. Если первый вводил стеснительный контроль за каждой отдельной торговой сделкой, то последний ограничивался регламентацией сильно выросшей торговли и промышленности в более широком, национальном масштабе. Если первый заботился о непосредственном регулировании движения благородных металлов из страны за границу и обратно, то последний надеялся достигнуть той же цели посредством регулирования товарного обмена между данной страной и другими. Позднейшие меркантилисты также не отказывались от желания привлечь в страну возможно больше благородных металлов. К этому стремилось, прежде всего, правительство в целях улучшения государственных финансов. Торговый класс видел в увеличении количества благородных металлов необходимое условие оживления торгового оборота. Наконец, и землевладельцы надеялись, что следствием обилия денег в стране будет рост цен на земледельческие продукты и понижение ссудного процента. Так питалась и поддерживалась различными классовыми интересами вера меркантилистов в необходимость привлечения денег в страну. Но позднейшие меркантилисты понимали, что движение денег из данной страны в другие и обратно является результатом товарного обмена между этими странами, что наличные деньги притекают в данную страну при условии превышения ее товарного вывоза над ввозом. Поэтому лучшим средством для достижения благоприятного денежного баланса они признавали активный торговый баланс, обеспечиваемый форсированным вывозом товаров и сокращением их ввоза. Улучшению торгового баланса и должна была служить вся система протекционизма, ограничивавшая ввоз иностранных продуктов в страну и облегчавшая туземной промышленности конкуренцию на мировом рынке (посредством колониальной политики, доставки дешевого сырья и дешевых рабочих рук и т. и.). В отличие от «системы денежного баланса» раннего меркантилизма, позднейшая меркантилистическая политика может быть названа «системой торгового баланса».
Хотя переход от раннего меркантилизма к системе торгового баланса свидетельствовал о росте торгового и промышленного капитала, последний, однако, еще не окреп настолько, чтобы отказаться от опеки государственной власти и обходиться без ее помощи. Меркантилистическая политика сопровождалась всесторонней регламентацией правительством хозяйственной жизни страны. Правительство целым рядом мероприятий вмешивалось в торговлю и промышленность, чтобы придать им то или иное желательное направление (ввозные и вывозные пошлины, запрещения ввоза и вывоза, премии, торговые договоры, навигационные акты и т. и.). Оно вводило таксы на рабочие руки и предметы продовольствия, запрещало потребление предметов роскоши. Оно предоставляло отдельным лицам и торговым компаниям монопольное право торговли или промышленного производства. Оно давало промышленникам субсидии и льготы и выписывало для них опытных мастеров из-за границы. Эта политика всесторонней регламентации хозяйственной жизни, которая впоследствии, в конце XVIII века, вызвала против себя сильнейшую реакцию со стороны выросшей и окрепшей промышленной буржуазии, в эпоху раннего капитализма соответствовала интересам торговой буржуазии и находила полнейшую поддержку со стороны ее идеологов, меркантилистов.
Глава 3. Общая характеристика меркантилистической литературы
Эпоха раннего капитализма была и эпохой зарождения современной экономической науки.
Размышления о различных экономических вопросах встречаются, правда, уже у древних и средневековых мыслителей. Но экономические размышления древних философов (Платона, Аристотеля) являлись отражением античного рабского хозяйства, а средневековых схоластиков — отражением феодального хозяйства.
И те, и другие считали хозяйственным идеалом самодовлеющее потребительское хозяйство, с натуральным обменом излишков между отдельными хозяйствами. Профессиональная торговля с целью извлечения прибыли казалась им занятием «противоестественным» (Аристотель) или «греховным» (средневековые схоластики). Знаменитый церковный писатель XIII века Фома Аквинский цитировал слова Златоуста о греховности торговли: «Кто покупает вещь с целью перепродать ее ради барыша, без всякой переработки, есть торговец, подобный тем, которые некогда были изгнаны Спасителем из храма». Тем с большей ненавистью относились древние и средневековые мыслители к ростовщическому капиталу, под влиянием которого разложение натурального хозяйства принимает еще более быстрый темп. Во вторую половину средневековья был издан целый ряд церковных постановлений о полном запрещении взимания процентов по ссудам, с угрозой отлучения ростовщиков от церкви.
С развитием раннего капитализма, средневековые воззрения на хозяйственную деятельность оказались устаревшими. Раньше идеалом считалось самодовлеющее натуральное хозяйство; теперь страстная жажда денег охватила и молодую буржуазию, и королевскую власть. Раньше профессиональная торговля считалась греховной; теперь во внешней торговле видели главный источник национального богатства и всеми мерами старались ее расширить. Раньше запрещалось взимание процентов; теперь в интересах развития торговли и денежного хозяйства эти запрещения обходились и отменялись.
Провозвестниками новых экономических воззрений, соответствующих интересам зарождающегося капитализма и торговой буржуазии, явились меркантилисты. Под этим названием объединяют целый ряд писателей XVI — XVIII столетий, которые жили в разных странах Европы и писали на экономические темы. Число изданных ими сочинений очень велико; многие из них имели только злободневный интерес и в настоящее время забыты. Нельзя сказать, чтобы все меркантилисты исповедовали «меркантилистическую теорию», во-первых, потому, что не во всех вопросах они были между собой согласны, и, во-вторых, потому, что никакой единой «теории», охватывающей все экономические явления, мы в их сочинениях не находим. Меркантилистическая литература носила более практический, чем теоретический характер. Она преимущественно посвящена была обсуждению отдельных злободневных вопросов, которые всплывали в ходе развития раннего капитализма и настойчиво требовали своего практического разрешения. Огораживания общинных земель и вывоз шерсти, привилегии иностранных купцов и монополии торговых компаний, запрещения вывоза благородных металлов и ограничения уровня процента, соотношение английской валюты с иностранными и колебания вексельных курсов, — все эти вопросы, представлявшие насущный практический интерес для английской торговой буржуазии того времени, служили преобладающей темой английской меркантилистической литературы, наиболее развитой в Европе.
Не только темы меркантилистических сочинений, но и выводы их носили преимущественно практический характер. Меркантилисты не были кабинетными учеными, далекими от жизни и обсуждавшими отвлеченные теоретические вопросы. Многие из них сами принимали деятельное участие в практической жизни в качество купцов, членов правлений торговых компаний (например, Ост-Индской) или чиновников по торговой и таможенной части. К интересующим их вопросам они подходили не как теоретики, имеющие целью открыть законы экономических явлений, а как практики, стремящиеся воздействовать на хозяйственную жизнь при помощи мероприятий государственной власти. Сочинения меркантилистов часто имели характер злободневных, боевых памфлетов, защищавших или отвергавших те или иные мероприятия государственной власти с точки зрения интересов торговой буржуазии. Но для того, чтобы обосновать то или иное практическое мероприятие, необходимо было доказать пользу его для народного хозяйства и, следовательно, проследить причинную связь между различными хозяйственными явлениями. Таким образом возникали, постепенно и робко, в качестве вспомогательного орудия для решения вопросов экономической политики, первые незрелые зачатки теоретического исследования явлений капиталистического хозяйства, зачатки современной науки политической экономии.
Выше мы отметили, что меркантилистическая политика являлась выражением союза между королевской властью и развивавшеюся торговой буржуазией. В зависимости от того, которой из этих двух социальных сил принадлежало преобладание в образованном ими временном союзе, меркантилизм приобретал более бюрократический или более буржуазно-капиталистический характер. В отсталых странах со слабой буржуазией (Германия) в меркантилизме сильнее выступала бюрократическая сторона; в передовых странах, особенно в Англии, — капиталистическая сторона. В соответствии с этим меркантилистическая литература в Германии носила преимущественно бюрократическо-чиновничий характер, а в Англии — коммерческо-купеческий. По меткому выражению одного экономиста, в Германии меркантилистические сочинения больше писались чиновниками для чиновников, в Англии — купцами для купцов. В отсталой Германии с ее живучими цеховыми порядками пышно расцвела «камералистика», литература, посвященная больше всего вопросам финансового управления и административного регулирования хозяйственной жизни. В Англии же из обсуждения вопросов экономической политики выросли зародыши теоретического мышления, впоследствии воспринятые и развитые дальше классической школой. Ниже мы всюду имеем в виду более передовой и характерный тип меркантилистической литературы, коммерческо-купеческий, с наибольшей яркостью представленный в Англии[3] и оказавший наиболее сильное влияние на дальнейшую эволюцию экономической мысли.
«Купеческий» характер меркантилистической литературы проявлялся в последовательной защите интересов растущего торгового капитала, которые она отождествляла с интересами государства в целом. Меркантилисты усиленно подчеркивали, что рост торговли приносит пользу всем слоям населения. Когда торговля процветает, королевский доход увеличивается, земли и ренты улучшаются, судоходство увеличивается, и бедный люд находит работу. С упадком же торговли все это падает». В этой формуле Миссельден (первая треть XVII века) хотел сказать, что интересы торговой буржуазии совпадают с интересами других социальных сил того времени: королевской власти, землевладельцев и рабочего класса. Отношение меркантилистической литературы к этим различным социальным группам ярко обнаруживает тесную связь ее с классовыми интересами торговой буржуазии.
Меркантилисты выступали сторонниками тесного союза между торговой буржуазией и королевской властью. Предметом их забот являлось увеличение «богатства короля и государства», рост «торговли, судоходства, запаса благородных металлов и королевских налогов»; они утверждали, что благоприятный для страны торговый баланс дает и королевской казне возможность усиленного накопления денежных фондов. Но вместе с тем они настойчиво повторяли, что королевская власть сможет добиться увеличения своих доходов только при условии роста внешней торговли, т. е. роста доходов буржуазии. «Король, который хочет накопить большой фонд, должен прежде всего поддерживать всеми силами внешнюю торговлю, так как единственно таким путем он не только достигнет своей цели, но и обогатит, к собственной же выгоде, своих подданных» (Томас Ман, в первой трети XVII века). Государственная казна не должна накоплять денежные фонды в большем размере, чем это соответствует размеру внешней торговли и доходов страны. В противном случае «все наличные деньги в государстве потекут в королевскую казну, тогда как земледелие и промыслы погибнут ко вреду для общества в целом и отдельных его членов». Хозяйственный крах лишит короля возможности продолжать свое выгодное занятие «стрижки шерсти подданных». Королевская власть поэтому сама заинтересована в активном содействии росту торговли всеми мерами, хотя бы и за счет временного ущерба для интересов фиска, например, путем понижения пошлин. «Не следует облагать слишком высокими пошлинами товары туземного производства, дабы удорожание их не сократило их сбыта за границей» (Ман).
Если королевскую власть торговая буржуазия в лице меркантилистов хотела сделать своим активным союзником, то по отношению к землевладельческому классу она не могла питать таких надежд. Меркантилисты знали, что мероприятия их часто вызывают недовольство землевладельцев, но они старались смягчить это недовольство указанием на то, что рост торговли вызывает вздорожание земледельческих продуктов, а тем самым повышение ренты и цен на землю. «Если купец находит для своего сукна и прочих товаров хороший сбыт в заокеанских странах, он немедленно возвращается домой, чтобы закупить еще большие запасы товаров; благодаря этому повышается цена нашей шерсти и других товаров, и в результате увеличиваются арендные доходы землевладельцев. И так как большие суммы денег ввозятся в страну, то многие лица в состоянии купить себе землю, благодаря чему растет цена на землю» (Ман). Такими аргументами пытались представители молодой буржуазии заинтересовать в успехах торговли и класс землевладельцев, не закрывая, однако, глаз на противоречие интересов обоих этих классов. Меркантилисты заранее предупреждали землевладельцев, что интересы торговли и вывозной промышленности должны быть поставлены выше интересов земледелия. «Так как от промыслов живет большее число людей, чем от земледелия, то мы должны поддерживать преимущественно интересы широкой массы населения, составляющей основу могущества и богатства короля и государства: ибо где большая часть населения живет от цветущих промыслов, там и торговля обширна и народ богат» (Ман). В позднейшей меркантилистической литературе мы найдем резкую полемику между представителями денежной буржуазии и землевладельческого класса по вопросу об уровне ссудного процента[4].
Зато в другом вопросе интересы обоих эти классов в то время еще совпадали и не обнаруживали расхождения, а именно в вопросе об эксплуатации рабочего класса. Толпы обезземеленных крестьян и разорившихся ремесленников, деклассированных бродяг и бездомных нищих — эти продукты разложения поместного хозяйства и цехового ремесла представляли желательный объект для эксплуатации как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Законодательное ограничение размера заработной платы встречало в общем и целом решительное одобрение и землевладельцев, и буржуазии. Меркантилисты не переставали жаловаться на «лень» рабочих, на их недисциплинированность и непривычку к регулярному промышленному труду. Если хлеб дешев, рабочий работает только два дня в неделю, чтобы обеспечить себе необходимое пропитание, а остальное время проводит в праздности и пьянстве. Чтобы побудить его к постоянному, непрерывному труду, необходим, кроме мер государственного принуждения, жестокий бич нужды и голода в виде высоких цен на хлеб. Если с начала XIX века английская буржуазия вела борьбу с землевладельцами в целях удешевления хлеба (а тем самым и рабочей силы), то в XVII веке многие английские меркантилисты, в полном согласии с представителями землевладельцев, выступали сторонниками высоких хлебных цен как средства принуждения рабочих к труду. Они даже выставили парадоксальное положение, что при дорогом хлебе труд дешев (благодаря усиленному предложению его со стороны рабочих), и наоборот.
Петти во второй половине XVII века писал: «Замечено у суконщиков и других предпринимателей, нанимающих большое количество бедняков, что при большом изобилии хлеба труд пропорционально дорожает, и что вообще его еле-еле можно достать — так своевольны они, работающие лишь для того, чтобы есть или, вернее, чтобы пьянствовать». Отсюда следует, что «закон, устанавливающий заработную плату, должен предоставить рабочему ровно столько, сколько необходимо для жизни; ибо, если вы предоставите ему вдвое, то он будет вырабатывать половину того, что он мог бы выработать и выработал бы в противном случае, а это означало бы для общества потерю соответствующего количества труда». «Мы считаем справедливым ограничить заработную плату бедняков так, чтобы они не могли запасти что-нибудь на время их нетрудоспособности и нужды в работе». Нетрудоспособные должны, по мнению Петти, получать поддержку из общественных средств, а безработных следует употреблять для работ на рудниках, при постройке дорог и зданий и т. д. При этом рекомендуется «приучать тех, которым дают работу, к дисциплине, а их физические силы к терпеливому исполнению возможно более выгодных видов труда на тот случай когда они понадобятся для таких работ». Отстаивая интересы молодого капитализма и заботясь о завоевании иностранных рынков для английских купцов-экспортеров, меркантилисты, естественно заботились о подготовке достаточных кадров дисциплинированных и дешевых рабочих рук. У меркантилистов встречается в зародышевом виде «железный закон заработной платы», который, однако, в согласии с общим характером их учений, — выступает у них еще не в форме теоретического закона, а в форме практического предписания. Заработок рабочего не должен превышать необходимого минимума средств существования, —таково мнение меркантилистов.
Коммерческо-купеческий характер английской меркантилистической литературы, столь ярко обнаруживающийся в отношении ее к различным социальным классам, наложил свою печать и на круг тех проблем и решений, которые мы в ней находим. Часто высказывался взгляд, что учение меркантилистов сводилось к признанию благородных металлов единственным видом богатства. Адам Смит резко критиковал «абсурдное представление меркантилистов, что богатство состоит в деньгах». Однако, такая характеристика воззрений меркантилистов глубоко несправедлива. В увеличении количества благородных металлов меркантилисты усматривали не источник, а лишь один из признаков роста национального богатства. Только у ранних меркантилистов мы встречаем еще наивное ограничение кругозора сферой денежного обращения. Позднейшие же меркантилисты в учении о «торговом балансе» вскрыли связь между движением благородных металлов и общим ростом торговли и промышленности. Их анализ связи между различными хозяйственными явлениями был еще в достаточной мере поверхностным, но он был, во всяком случае, свободен от наивных представлений раннего меркантилизма и открывал путь для дальнейшего движения науки. К характеристике содержания и эволюции воззрений меркантилистов мы должны теперь перейти.
Глава 4. Ранние английские меркантилисты
Внимание ранних английских меркантилистов ХVI и начала XVII столетия привлекали явления денежного обращения. В сфере последнего в то время происходили крупные перемены, больно задевавшие интересы широких слоев населения и особенно торгового класса. Во-первых, в связи с приливом в Европу американского серебра и золота происходила «революция цен», неуклонное вздорожание товаров, вызывавшее всеобщее недовольство и жалобы на недостаток денег. Во-вторых, в торговле между сравнительно отсталой Англией и более развитой Голландией вексельный курс часто складывался неблагоприятно для Англии, т. е. голландская денежная единица приравнивалась к большему количеству английских денежных единиц (шиллингов). Становилось поэтому выгодным вывозить полновесные английские золотые и серебряные монеты в Голландию для перечеканки. Наблюдался вывоз наличных денег из Англии, и широко распространялось убеждение, что именно в этом вывозе денег из страны заключается главный источник всеобщих жалоб на недостаток денег.
Ранним меркантилистам еще не была известна связь между сферой денежного обращения и сферой товарного обращения: они еще не понимали, что ухудшение вексельного курса для Англии и порождаемый этим вывоз наличной монеты из страны могут являться неизбежным результатом неблагоприятного для Англии торгового баланса. Подходя к обсуждению злободневного явления как практики, не склонные к исследованию его отдаленных причин, они чаще всего искали причину отлива денег в сфере самого денежного обращения, а именно в порче монеты. В начале XVI века порча монеты королями, распространенная в то время в разных европейских государствах, приняла широкие размеры и в Англии. Королями выпускались новые монеты одинакового номинального достоинства с прежними, но содержавшие меньшее количество металла. Так как новые, более легковесные монеты по закону приравнивались к прежним полноценным, то выгодно было вывозить последние за границу для перечеканки или обмена на иностранную монету. Этот факт вытеснения из внутреннего обращения лучших монет худшими и отлива первых за границу был отмечен еще в середине XVI века одним из ранних меркантилистов, Томасом Грэшамом (так называемый теперь «закон Грэшама»). В порче английской монеты склонны были ранние меркантилисты видеть причину обесценения английской валюты по сравнению с голландской (т. е. причину ухудшения вексельного курса) и вывоза благородных металлов из страны.
Порча монеты, ухудшение вексельного курса и утечка денег за границу, эти печальные явления денежного обращения больше всего привлекали к себе внимание ранних меркантилистов. Чтобы избавиться от этих зол, меркантилисты рекомендовали ряд мер принудительно-государственного характера, относящихся непосредственно к сфере денежного обращения. Они требовали от правительства выпуска полновесной монеты, рекомендовали принудительное регулирование вексельного курса (т. е. запрещение частным лицам платить за иностранную монету больше положенного числа английских шиллингов). Но еще громче и настойчивее они требовали запрещения вывоза денег из Англии и принятия строжайших мер против утечки благородных металлов за границу. Эти советы меркантилистов не достигали цели. Выпускать полновесную монету правительство не имело ни возможности, ни охоты. Остальные же рекомендовавшиеся меркантилистами меры являлись лишь попыткой закрепить и оживить традиционную и уже устаревшую правительственную практику. Правительство и раньше строжайшим образом запрещало вывоз денег из Англии. Оно и раньше пыталось принудительно регулировать вексельный курс через посредство «королевских менял», которые производили размен иностранной валюты на английскую по официально фиксированному курсу. Но эти попытки были бессильны остановить действие стихийных законов товарного и денежного обращения, законов, остававшихся еще вне поля зрения ранних меркантилистов.
Ярким памятником меркантилистических воззрений ранней эпохи является сочинение, вышедшее в 1581 году под инициалами W. S., под названием «Краткое изложение некоторых жалоб наших соотечественников». Одно время автором этого сочинения считали знаменитого писателя Вильяма Шекспира, но более распространенное мнение приписывало авторство Вильяму Стаффорду новейшие ученые доказали, что упомянутое сочинение, напечатанное в 1581 г., было написано еще в 1549 г. Джоном Гельсом. В дальнейшем мы будем называть его сочинением Гельса (Стаффорда).
Сочинение написано в виде диалога между представителями разных классов населения: рыцарем (землевладельцем), фермером (земледельцем), купцом, ремесленником и богословом. Последний, видимо, выражает взгляды самого автора и старается примирить интересы всех классов населения. Все спорящие жалуются на дороговизну, причем каждый из них взваливает вину за нее на представителей другого класса. По словам рыцаря, купцы настолько подняли цены всех товаров, что землевладельцам не остается ничего другого, как совершенно бросить свое хозяйство или перейти от земледелия к более выгодному овцеводству. Фермер-земледелец жалуется на огораживания земель под пастбища и повышение арендной платы землевладельцами. Купец и ремесленник жалуются на повышение заработной платы рабочих и на упадок торговли.
Богослов, желая примирить интересы всех спорящих, выдвигает на первый план общие причины обеднения всего государства. Эти причины заключаются в вывозе наличных денег из страны, который в свою очередь является следствием порчи и ухудшения английской монеты. Старая, полноценная английская монета быстро уходит за границу: «всякая вещь уходит туда, где она наиболее ценится; понятно поэтому, что и наши сокровища ушли от нас прочь». Кроме того, это же ухудшение монеты вызвало огромное вздорожание импортных (ввозимых из-за границы) товаров, цена которых поднялась на целую треть. Иностранные купцы утверждают, что они продают свои товары не с бóльшим барышом, чем раньше, но вынуждены поднять их цены по причине ухудшения английской монеты. Ведь «монета ценится не по имени, а по содержанию и количеству» С другой стороны, цены товаров, покупаемых иностранцами в Англии, поднялись в меньшей степени. Мы дешево продаем свои собственные продукты, преимущественно сырье, а иностранцы, переработав его в промышленные изделия, продают нам последние по дорогой цене. Так, из английской шерсти иностранцы делают материи, шляпы, платки и т. д., из английских кож — перчатки и пояса, из английского олова ложки и блюда, и все эти изделия ввозят опять в Англию. «Долго ли мы будем оставаться такими глупцами, чтобы видеть и терпеть этот постоянный грабеж нашего добра и наших сокровищ?» «Иностранцы заставляют нас платить, в конце концов, за наш собственный материал; на нас же падают все иностранные таможенные пошлины, издержки обрабатывания товара и, наконец, пошлина при его обратном ввозе в Англию. Между тем, если бы те же предметы были сработаны в королевстве, наши соотечественники получили бы лишний заработок вместо иностранцев, пошлины были бы платимы иностранцами, и чистая прибыль осталась бы в королевстве».
Итак, внешняя торговля, заключающаяся в вывозе сырья и привозе дорогих иностранных изделий, становится насосом для выкачивания денег из страны. Это относится, главным образом, к импортной (ввозной) торговле. Следует различать три класса промышленников и торговцев: некоторые из них удаляют деньги из страны (а именно: торговцы ввозными товарами, например, колониальными, виноторговцы, модистки и т. д.); ко второму классу принадлежат промышленники, которые полученные в стране деньги в ней же и тратят (портные, мясники, булочники); наконец, к третьему классу принадлежат лица, перерабатывающие шерсть в материи и обрабатывающие кожи. Этот третий разряд промышленников, работающих на вывоз и привлекающих деньги в страну, заслуживает всяческого покровительства и поощрения государственной власти. Необходимо поощрять переработку английского сырья в самой же Англии. Для этого рекомендуется запретить или затруднить вывоз необработанного сырья из Англии и запретить ввоз иностранных промышленных изделий. Нам выгоднее покупать собственные изделия, хотя бы и по более дорогой цене, чем иностранные.
Необходимость таможенного покровительства для насаждения туземной промышленности иллюстрируется Гельсом (Стаффордом) на следующем примере: «Однажды я спросил книготорговца, по чему белая и серая писчая бумага не делается у нас так же как за морем? На это я получил следующий ответ: несколько времени назад один человек начал выделывать бумагу, но скоро закрыл фабрику, ибо увидел, что не может ее делать теперь так же дешево, как за границей. Но я уверен, прибавил книгопродавец, — что, если бы ввоз иностранной бумаги был запрещен или даже обложен более высокой пошлиной, то скоро у нас качали бы делать бумагу дешевле иностранной».
Гельс (Стаффорд) является типичным представителем раннего меркантилизма, соответствовавшего отсталым хозяйственным условиям Англии XVI века. Со страниц его книги на нас глядит сравнительно отсталая страна с преобладающим вывозом сырья и ввозом промышленных изделий, страдающая от засилья иностранного купечества. Внимание автора направлено прежде всего на явления денежного обращения. В порче монеты и вывозе денег он видит причину всех зол. Англия, по его мнению, беднеет прежде всего потому, что иностранцы увозят из нее деньги, другие страны от прилива денег богатеют. Чтобы прекратить вывоз денег, являющийся результатом невыгодного для Англии вексельного курса, необходимо, во-первых, сделать монету полноценной в целях придания устойчивости вексельному курсу и, во-вторых, сократить ввоз иностранных промышленных изделий. Гельс (Стаффорд), таким образом, рекомендует, наряду с улучшением монеты, добиваться также улучшения торгового баланса: «Мы должны всегда стараться покупать у иностранцев не больше, чем сколько мы им продаем; в противном случае, мы сделаем себя бедными, а их богатыми». Но, в отличие от позднейших меркантилистов, которые вскрыли закономерную зависимость изменений вексельного курса данной страны от активного или пассивного характера ее торгового баланса, Гельс (Стаффорд), в согласии с идеями «системы денежного баланса», склонен скорее понимать связь между обоими этими явлениями в обратном виде: по его мнению, порча монеты вызывает ухудшение вексельного курса для Англии, а последнее влечет за собой огромное вздорожание привозных и иностранных товаров, усугубляющее пассивный характер торгового баланса для Англии. Улучшения торгового баланса Гельс (Стаффорд), в отличие от позднейших меркантилистов, ожидает не столько от увеличения английского вывоза (он даже требует сокращения вывоза, поскольку в нем преобладало сырье), сколько от сокращения ввоза иностранных изделий. Такое представление соответствовало неразвитой форме английского капитализма, переходному периоду, когда английская буржуазия уже требовала сокращения вывоза сырья, но еще не могла надеяться на широкий вывоз своих промышленных изделий за границу. В этот период протекционизм носил еще оборонительный, а не наступательный характер: Гельс (Стаффорд) еще не мечтал о завоевании иностранных рынков для английских изделий, его главным идеалом является насаждение туземной промышленности для переработки английского сырья и вытеснения иностранных изделий с внутреннего рынка.
Идеи раннего меркантилизма встречаются и у некоторых писателей начала XVII века: Миссельдена, Малейнса и Милльса. Не понимая зависимости вексельного курса от торгового баланса, они надеются улучшить первый непосредственно мерами государственного принуждения. Миссельден советует государственной власти фиксировать вексельный курс при помощи договоров с другими государствами. Малейнс, в целях улучшения вексельного курса и прекращения вывоза денег, советует восстановить все строгие ограничительные правила эпохи раннего меркантилизма, например, восстановить должность «королевских менял», принудительно устанавливавших курс иностранных монет (т. е. вексельный курс), запретить купцам вносить иностранцам платежи золотом и т. д. Милльс идет еще дальше и даже возражает против отмены старинной монополии «складочных мест». Миссельден признает устарелость подобных ограничений, но и он безусловно возражает против всякого вывоза денег за границу. В этом пункте все ранние меркантилисты сходились между собой, и в этом же пункте проявилось с наибольшей силой различие между ними и позднейшими меркантилистами.
Глава 5. Меркантилистическое учение в пору его расцвета (Томас Ман)
С дальнейшим развитием английской торговли и промышленности, стеснительные ограничения ранней меркантилистической эпохи, как мы уже видели выше[5], неизбежно оказались устаревшими и частью были отменены, частью, продолжая формально существовать, на практике теряли свое прежнее значение. С тех пор как английские купцы начали деятельно искать новые иностранные рынки для сбыта своих товаров, была отменена система «складочных мест». С другой стороны, после вытеснения ганзейцев и итальянцев английские купцы завязали непосредственные сношения с Востоком, где закупали колониальные продукты. Для закупки этих товаров необходим был вывоз из Англии наличных денег. Прежние законы об абсолютном запрещении вывоза денег, хотя формально оставались в силе до 1663 года, на практике уже допускали изъятия. Особенно относится это к английской Ост-Индской Компании, которая развила обширнейшую торговлю с Индией. Оттуда она привозила пряности, индиго, мануфактурные и шелковые товары, которые частью оставались в самой Англии, частью же перепродавались с большой прибылью в другие европейские страны. Эта в высшей степени выгодная транзитная торговля, в которой Англия играла роль перепродавца иностранных продуктов, требовала вывоза из Англии значительных сумм наличных денег. Общая сумма ввоза из Индии в Англию превышала сумму вывоза из последней в первую, и, следовательно, разницу приходилось покрывать вывозом из Англии в Индию наличных денег. Ост-Индская Компания не могла бы продолжать свою торговлю без вывоза из Англии денег. С другой стороны, вывоз Компанией денег вызывал ожесточенные нападки на нее со стороны ревнителей старых ограничительных правил. «Ост-индская торговля погубит бóльшую часть промышленности, если этому не помешать», — такое мнение высказывалось еще в конце XVII века, а в начале этого века составляло почти всеобщее убеждение. Сторонники ост-индской торговли, в поисках аргументов против абсолютного запрещения вывоза денег, должны были подвергнуть критике устарелые воззрения ранних меркантилистов. В противовес прежней системе «денежного баланса», они развили новую теорию «торгового баланса». Наиболее яркое выражение эти новые взгляды получили в сочинении члена правления Ост-Индской Компании Томаса Мана (родился в 1571 г., умер в 1641 г.). Это сочинение Мана «Богатство Англии через внешнюю торговлю» (написано в 1630‑х годах, но напечатано только после смерти автора, в 1664 г.), ставшее, по выражению Энгельса, «евангелием меркантилистов», является наиболее типичным произведением меркантилистической литературы.
Ман не решается оспаривать старые взгляды о пользе для страны привлечения благородных металлов или, как он выражается, умножения ее «сокровищ». Но он доказывает, что умножение «сокровищ» в стране не может быть достигнуто никакими принудительными государственными мерами, направленными на непосредственное регулирование денежного обращения (запрещение вывоза денег, фиксация вексельного курса, изменение металлического содержания монет и т. п.). Прилив или отлив благородных металлов зависит исключительно от активного или пассивного характера торгового баланса. «Средством для увеличения нашего богатства и нашего запаса благородных металлов является внешняя торговля, в которой мы должны всегда держаться такого правила, чтобы ежегодно продавать иностранцам своих товаров на бóльшую сумму, чем мы потребляем их товаров. Предположим, что наша страна обильно снабжена сукном, оловом, свинцом, рыбой и другими туземным товарами, и что мы ежегодно вывозим излишек этих товаров в чужие страны на сумму 2 200 000 фунтов стерлингов. Благодаря этому мы получаем возможность покупать за морем и ввозить для нашего потребления иностранных товаров на сумму, скажем, в 2 000 000 фунтов стерлингов. Если мы будем придерживаться такого правила в нашей торговле, мы можем быть уверены, что наше королевство будет обогащаться ежегодно на 200 000 фунтов стерлингов, которые непременно вернутся в нашу страну в виде благородных металлов».
Итак, прилив денег в страну является результатом активного торгового баланса. Отсюда следует, что привлечение денег в страну может быть достигнуто не стеснительными правилами раннего меркантилизма, а широкой системой экономической политики, направленной на улучшение торгового баланса путем роста вывозной торговли, судоходства и промышленности, работающей на вывоз. Очевидно, что улучшение торгового баланса может быть достигнуто либо сокращением товарного ввоза, либо расширением вывоза. И здесь мы опять замечаем характерное различие между Маном и его предшественниками. Если ранние меркантилисты требовали запрещения вывоза денег и сокращения ввоза иностранных товаров, то Ман главные свои надежды возлагает на расширение вывоза товаров из Англии. Это различие точек зрения явилось отражением постепенного перехода Англии от ввоза иностранных изделий к вывозу собственных. Ман выступает представителем возмужавшего торгового капитала, ищущего новых рынков и стремящегося к расширению вывоза. Если Гельс (Стаффорд) хочет оградить внутренний английский рынок от наплыва иностранных изделий, то Ман думает уже о завоевании иностранных рынков для Англии. Правда, Ман не прочь также сократить и ввоз иностранных товаров, но он возражает против прежних запретительных мер, направленных к этой цели, а именно против прямого запрещения ввоза иностранных товаров. Такая мера вызовет подобные же запрещения со стороны других стран, что нанесет ущерб английскому вывозу. А между тем именно расширение вывоза является главной целью Мана.
Ман настойчиво требует поощрения и расширения вывозной торговли, судоходства и промышленности, работающей на вывоз. Англия должна извлекать пользу не только из своих «естественных» продуктов, т. е. излишков своего сырья, но и из «искусственных» продуктов, т. е. промышленных изделий собственного производства и товаров, ввезенных из других стран (например, из Индии). Для этого необходимо поощрять: 1) промышленную переработку сырья внутри страны, с целью вывоза готовых изделий, и 2) транзитную торговлю, т. е. ввоз иностранных продуктов из одних стран (например, из Индии) для перепродажи их по более дорогой цене в другие страны. «Переработка» сырья и «перепродажа» иностранных товаров, — таковы основные источники обогащения страны, восхваляемые Маном.
«Известно, что мы сами извлекаем меньшую выгоду из нашего собственного сырья, чем из его переработки», так как ценность изготовляемых нами пушек и ружей, гвоздей и плугов во много раз превосходит ценность железа, из которого они сделаны, как и цена сукна выше цены шерсти. Следовательно, «промыслы приносят бóльшую выгоду, чем обладание сырьем», и потому требуют усиленного поощрения. Необходимо завоевать рынки для вывоза наших промышленных изделий, а это возможно только при удешевлении цены последних. «Мы можем продолжать продавать возможно более дорого до тех пор, пока высокая цена не приводит к сокращению сбыта. Но если дело идет о товарах, которые могут быть доставлены также и другими нациями или сбыт которых может быть сокращен вследствие потребления сходных товаров из других стран, то мы должны в этом случае продавать возможно дешевле, дабы не лишиться сбыта этих товаров». Опыт показывает, что, при удешевлении цены нашего сукна, мы расширили сбыт его в Турцию и вытеснили оттуда венецианцев. С другой стороны, когда несколько лет тому назад, вследствие чрезвычайно высоких цен на шерсть, наше сукно вздорожало, мы временно потеряли половину нашего сбыта за границу. Удешевление цены нашего сукна на 25% может вызвать расширение сбыта более чем на 50%, и, следовательно, ущерб отдельного купца от дешевых цен более чем уравновешивается пользой для всей страны. Эти рассуждения Мана о пользе дешевых цен показывают, какие значительные перемены произошли в экономических условиях Англии за время с середины XVI до середины XVII века. Ранние меркантилисты жаловались на продажу английского сырья по слишком дешевой цене, и некоторые из них рекомендовали принять меры к повышению цен на вывозимые товары. Ко времени Мана положение изменилось: теперь, когда вывоз сырья уступил место вывозу промышленных изделий, перед Англией стояла задача возможного расширения вывоза и вытеснения многочисленных конкурентов. Там, где монопольный захват рынка был невозможен, приходилось выбивать иностранных конкурентов при помощи дешевых цен[6].
Страна должна извлекать выгоду не только от переработки сырья и вывоза собственных промышленных изделий, но и от перепродажи иностранных продуктов. Защите транзитной торговли, в частности ост-индской, от нападок противников Ман посвящает главное свое внимание. Ввоз иностранных товаров, с последующим вывозом их для перепродажи в другие страны, обогащает все государство и королевскую казну. Особенно выгодна транзитная торговля с более отдаленными странами, например, с Ост-Индией. Там мы можем закупать колониальные товары по очень низкой цене, например, перец по 3 пенса за фунт, в то время как цена его на европейских рынках равна 24 пенсам. Правда, купец не зарабатывает всей разницы в 21 пенс, так как далекое плавание требует огромных расходов на перевозку, наем и содержание матросов, страхование, таможенные пошлины, налоги и проч. Но все эти суммы, при перевозке на английских судах, остаются в пределах самой Англии и обогащают ее за счет других стран. «На индийских товарах мы зарабатываем больше, чем те страны, откуда эти товары происходят и естественное богатство которых они составляют». И в данном случав развитая торговля приносит стране бóльшую выгоду, чем ее «естественные» богатства, не оплодотворенные торговлей и промышленностью.
Ост-индская торговля вызывала, как мы уже знаем, нарекания ввиду необходимости вывоза денег в Индию для оплаты ввозимых оттуда товаров. Ман поэтому подробно разбирает вопрос о пользе или вреде вывоза денег в Индию. Выше мы предполагали, что общая сумма английского вывоза превышает общую сумму ввоза на 200 000 фунт. стерл., которые притекают в Англию в виде наличных денег. Что делать с этими деньгами? Сторонники запрещения вывоза денег советуют оставить их в самой Англии. Но Ман решительно возражает против этого: «Если, приобретя некоторое количество денег через торговлю, мы решимся во что бы то ни стало сохранять их в государстве, то заставит ли это другие нации потреблять больше наших товаров, и расширится ли наша торговля? Конечно, такие благоприятные результаты не будут иметь места, и скорее можно ожидать даже противного». Деньги в этом случае будут лежать в стране в качестве мертвого сокровища. Для извлечения из этих денег пользы необходимо пустить их в дальнейший торговый оборот. Если, например, из указанной суммы мы вывезем 100 000 фунт, стерл. в Ост-Индию для закупки товаров и перепродажи в другие страны по более высокой цене (например, за 300 000 фунт, стерл.), то страна из этой операции извлечет большую прибыль. Правда, мы таким образом увеличиваем наш товарный ввоз, но лишь с тем, чтобы в еще большей степени увеличить в последующем наш вывоз. Противники ост-индской торговли говорят, что в обмен за вывозимые нами деньги мы получаем только товары, а не деньги. Но, если мы сами этих товаров не потребляем, а покупаем для дальнейшей перепродажи, то вся разница между их покупной и продажной ценами непременно должна вернуться к нам «в виде денег или опять в виде пригодных для вывоза товаров», а «кто имеет товары, тот может достать и деньги» путем их продажи с прибылью. Каждая сумма денег, вывозимая нами в Индию, возвращается к нам, увеличенная прибылью. «Волны торговли, уносящие из страны ее денежные запасы, превращаются в широкий поток, приносящий ей все новые денежные суммы». Вывоз денег для нужд транзитной торговли приносит стране огромную прибыль. «Если бы мы стали судить о земледельце только в минуту посева, когда он разбрасывает по земле множество хлебных зерен, то мы могли бы принять его за безумца. Но если мы вспомним в то же время о жатве, составляющей цель его забот, то мы можем по достоинству оценить его труды и вытекающее из них изобилие».
Сочинение Мана дает нам яркое представление о меркантилистической литературе в пору ее расцвета. Ман пишет, как практик, стоящий перед практическими вопросами и предлагающий практические решения. В поисках аргументов против старых ограничений, регулирующих непосредственно денежное обращение, Ман приходит к учению о зависимости движения денег и вексельного курса от характера торгового баланса. Не возражая против важности привлечения денег в страну, он единственным пригодным для этого средством считает улучшение торгового баланса путем роста внешней торговли, судоходства и промышленности, работающей на вывоз. Таким образом идея ранних меркантилистов, что деньги составляют важнейшую составную часть национального богатства, связывается с идеей позднейших меркантилистов, что внешняя торговля составляет важнейший источник национального обогащения. Меркантилистическая литература вращается, главным образом, вокруг обсуждения этих двух основных тем: 1) о важности денег и средствах привлечения их в страну и 2) о внешней торговле и торговом балансе.
Позднейшие фритредеры, начиная с физиократов и Адама Смита, упрекали меркантилистов в непонимании того, что: 1) не деньги, а продукты составляют истинное национальное богатство, и что: 2) не внешняя торговля, а производство составляет источник действительного обогащения нации. Но эти критики не понимали, что своими, с теоретической точки зрения наивными, формулами меркантилисты пытались разрешить основные проблемы той эпохи и того социального класса, к которому они принадлежали: проблемы превращения натурального хозяйства в денежное и первоначального накопления капиталов в руках торговой буржуазии. Как представители последней, меркантилисты были прежде всего заинтересованы в том, чтобы бóльшая часть национального хозяйства была вовлечена в сферу денежного обмена. Рост национального богатства интересовал их не как прирост продуктов или потребительных стоимостей, а как прирост продуктов, могущих быть проданными или превращенными в деньги, т. е. как прирост меновых стоимостей. Меркантилисты, конечно, отлично понимали, что народ питается хлебом и мясом, а не золотом. Но, при слабом развитии денежного хозяйства, когда хлеб и мясо производились еще в значительной мере для собственного потребления и не могли быть в любой момент реализованы на рынке, меркантилисты усматривали меновую стоимость не в самих продуктах, а в деньгах. Так как не все продукты труда являлись меновыми стоимостями, т. е. товарами, способными к превращению в деньги, то естественно было смешение меновой стоимости с натуральной формой того продукта, который выполняет роль денег, т. е. золота и серебра. При всей теоретической наивности такого смешения, характерная для раннего меркантилизма усиленная погоня за благородными металлами являлась отражением болезненного процесса перехода от натурального хозяйства к товарно-денежному. Прилив благородных металлов в страну должен был служить орудием для ускорения этого процесса в интересах торговой буржуазии. Так как ареной наиболее широкого развития денежного обмена являлась в то время внешняя торговля (которая вместе с тем для стран, не имевших собственных золотых и серебряных рудников, служила единственным средством привлечения благородных металлов), то усиленная погоня за благородными металлами связывалась со стремлением к усиленному развитию внешней торговли и к форсированию вывоза (учение о торговом балансе).
Преувеличенная оценка меркантилистами роли внешней торговли объяснялась не только тем, что последняя открывала широкую возможность превращения продуктов в деньги и привлечения последних в страну: внешняя торговля давала также огромные прибыли и содействовала первоначальному накоплению капиталов в руках торгового класса. Торговая буржуазия стремилась не к росту денежного хозяйства вообще, а именно к росту денежно-капиталистического хозяйства. Одновременно с превращением продуктов в деньги должно было происходить накопление последних и превращение их в капитал, т. е. в деньги, приносящие прибыль. А прибыль в широких размерах доставлялась в то время прежде всего внешней, в частности колониальной торговлей. Дешевая покупка товаров на одних рынках, часто находившихся в монопольном обладании купечества или торговых компаний данного государства (например, колонии), и продажа их по высоким ценам на других рынках являлись источником быстрого обогащения и накопления капиталов. Не говоря уже о прямом грабеже колоний и насильственном отнятии продуктов у их жителей, даже «мирная» внешняя торговля той эпохи; давала возможность купечеству, занимавшему почти монопольное положение между производителями (например, жителями колоний или кустарями) и потребителями (например, землевладельцами или крестьянами), эксплуатировать в свою пользу и тех и других. Купцы обогащались от покупки товара у производителя по цене ниже его стоимости и от продажи его потребителю по цене выше его стоимости. Основной источник торговой прибыли того времени составлял такой обмен не-эквивалентов. Естественно поэтому, что меркантилистам прибыль была известна только в виде чисто торговой прибыли, «прибыли от отчуждения» (profit upon alienation), имеющей своим источником торговую надбавку к цене товара.
Раз прибыль получается благодаря обмену не-эквивалентов, то понятно, что выгодности акта обмена для одного из участников соответствует убыточность его для другого участника. Чтó один выигрывает, то другой проигрывает. Поэтому внутренняя торговля приводит только к перераспределению богатств между отдельными жителями данной страны, не обогащая страны в целом. Средством увеличения национального богатства в целом является только внешняя торговля, в которой одна нация обогащается за счет другой. «Когда продукты потребляются внутри страны, один выигрывает только то, что теряет другой, и нация вообще совсем не обогащается; но все, что потребляется за границей, представляет явную и верную прибыль», в этих словах Д’Эвенент в конце XVII века резюмировал общее убеждение меркантилистов о наибольшей выгодности внешней торговли и отраслей промышленности, работающих на вывоз. «Мануфактура выгоднее сельского хозяйства, а торговля выгоднее мануфактуры». «Один моряк стóит трех крестьян» (Петти). Не следует думать, что Петти обнаруживал в этих словах полное непонимание значения сельского хозяйства как источника предметов продовольствия для страны. Петти хотел сказать, что при отсутствии капитализма в сельском хозяйстве и слабом проникновении его в промышленность ареной широкого развития капиталистического хозяйства и усиленного накопления капиталов является торговля, особенно внешняя.
Как видим, преувеличенная оценка: меркантилистами роли денег коренилась в условиях переходной эпохи от натурального хозяйства к товарно-денежному, а преувеличенная оценка ими внешней торговли вытекала из роли последней в качестве источника огромных прибылей и арены быстрого накопления капиталов. Обе идеи меркантилистов, подвергавшиеся впоследствии жестокому осмеянию как абсурдные, являлись отражением исторических условий эпохи торгового капитала и реальных интересов тех общественных классов, представителями которых меркантилисты выступали. Преобладающий интерес меркантилистов к вопросам экономической политики и младенческое состояние экономической теории побуждали их удовлетворяться теоретически слабыми и наивными формулами, если только последние в общем отвечали практическим запросам эпохи. Меркантилисты не оставили нам цельной экономической теории, охватывающей явления капиталистического хозяйства в целом. В их сочинениях мы находим только зародыши теоретических идей, впоследствии развитых и обоснованных другими экономистами. При этом теоретическая судьба обеих частей меркантилистического учения, а именно учения о меновой стоимости и деньгах, с одной стороны, и учения о внешней торговле и прибыли, с другой, — оказалась различной. С изменением условий торговли и развитием промышленного капитализма, ошибочность учения о внешней торговле, как единственном источнике прибыли, стала очевидной. Дальнейшее развитие экономической мысли, в лице физиократической и классической школ, заключалось в отрицании меркантилистического понимания внешней торговли и прибыли. Напротив, встречающиеся в меркантилистической литературе зародыши учения о меновой стоимости и деньгах обнаружили способность к дальнейшему теоретическому развитию: они были восприняты последующими школами, освобождены от наивного смешения меновой стоимости с деньгами и денег с золотом и серебром, и развиты далее. Глубокий интерес меркантилистов к проблеме торговли, к процессу обмена товара на деньги, дал им возможность высказать целый ряд верных мыслей о меновой стоимости и ее денежной форме. В частности в меркантилистической литературе мы находим в зародышевом виде теорию трудовой стоимости, сыгравшую огромную роль в дальнейшем развитии науки.
Глава 6. Реакция против меркантилизма (Норс)
Томас Ман, хотя и возражал против устарелых запрещений вывоза денег, признавал, однако, необходимость государственного регулирования внешней торговли в целях улучшения торгового баланса и привлечения в страну денег. Первую принципиальную критику меркантилистической политики мы находим в «Рассуждении о торговле» Дэдлея Норса, появившемся в 1691 г. Норс, крупный купец, а впоследствии генеральный таможенный комиссар, выступает защитником торгового и денежного капитала, который в процессе своего развития уже начал чувствовать стеснительность чрезмерной опеки государственной власти. Норс является первым и ранним провозвестником идей свободной торговли. Свое сочинение он посвящает обсуждению двух основных тем: во-первых, вопросу об ограничениях, которым правительство подвергало внешнюю торговлю в целях привлечения в страну денег, и, во-вторых, вопросу о законодательном ограничении уровня процента. В обоих этих вопросах Норс последовательно требует невмешательства государства в экономическую жизнь.
Меркантилисты, признавая целью внешней торговли привлечение в страну денег, видели в торговле прежде всего обмен продукта (потребительной стоимости) на деньги (меновую стоимость). У Норса намечается другое понимание торговли: последняя заключается в обмене одних продуктов на другие, внешняя же торговля заключается в обмене продуктов одной нации на продукты другой нации, ко взаимной выгоде обеих. Деньги являются только посредником в этом обмене. «Золото и серебро и сделанные из них деньги представляют собой только единицы меры и веса, благодаря которым обращение совершается лучше, чем без них». Не в приливе или отливе денег следует искать причину расцвета или упадка торговли, а, наоборот, с ростом торговли увеличивается и количество денег.
Широкая публика держится другого мнения и склонна приписывать застой в торговле недостатку денег. Купец, товар которого не находит себе сбыта, видит причину этого в недостатке денег в стране; но он глубоко заблуждается. «Исследуем этот вопрос ближе. Кто жалуется теперь на недостаток денег? Начнем с нищего: он жалуется, что теперь стало мало денег. Но зачем они ему нужны? —Чтобы купить хлеба. Итак, дело не в деньгах, а в хлебе и других предметах необходимости, в которых нищий нуждается. Далее, на недостаток денег жалуется фермер: он думает, что, если бы в стране было более денег, он получил бы лучшую цену за свои продукты. Но в таком случае, нужда опять-таки не в деньгах, а в хорошей цене за хлеб и скот, которые фермер желал бы продать, но не может». Такое отсутствие сбыта является следствием чрезмерного предложения хлеба и скота или недостаточного спроса на них (вследствие бедности потребителей или закрытия вывоза за границу).
Торговля, следовательно, страдает от приостановки непрерывного обмена товаров, а не от недостатка денег. Вообще нельзя ссылаться на недостаток денег, так как в стране всегда имеется ровно столько денег, сколько требуется для нужд торговли, т. е. товарного обмена. «Богатая торговая нация не может испытывать недостатка в монете для потребности своей торговли»: если даже она не чеканит собственной монеты, она будет снабжена в достаточном количестве иностранной монетой.
С другой стороны, «если количество денег будет превышать количество, необходимое для торговли, монеты будут иметь не бóльшую стоимость, чем серебро в слитках, и при случае будут переплавляться». Норс приходит, следовательно, к идее саморегулирования денежного обращения в соответствии с потребностями товарного обращения. Нечего бояться недостатка денег в стране, как и бесполезно принимать принудительные государственные меры к увеличению их количества.
Меры, направленные к задержке денег в стране, только тормозят торговлю. «Положим, будет постановлен закон, что никакой человек не может вывозить денег из известного города или провинции, хотя и вправе везти туда всякие товары, так что все деньги, которые каждый принесет туда с собой, он должен там и оставить, не вывозя назад. Последствием такой меры было бы, что этот город или провинция оказались бы отрезанными от всей нации, и никто не посмел бы явиться на тамошний рынок с деньгами, по той причине, что он должен непременно покупать, желает ли этого или нет. С другой стороны, жители этого города, не имея позволения вывозить деньги, могут отправляться на другие рынки только в качестве продавцов, а не покупателей. Итак, не приведет ли это постановление данный город в жалкое состояние по сравнению с его соседями, которые имеют свободную торговлю?». Такая же печальная участь постигнет и целую нацию, которая введет подобные ограничения в торговле, ибо «что касается торговли, нация во всех отношениях занимает в мире точно такое же положение, какое город занимает в государстве или семья в городе». Возможно более свободная и нестесняемая международная торговля, — таков идеал Норса.
Меры к задержанию в стране денег, превращая последние в праздно лежащее сокровище, приносят стране прямой убыток. «Никто не становится богаче оттого, что держит все свое состояние при себе в виде денег, серебряной посуды и т. п., наоборот, он становится от этого беднее. Тот человек богаче всех, имущество которого возрастает, — заключается ли оно в земле, сдаваемой в аренду, или в капитале, отданном на проценты, или в товарах, вложенных в торговлю и промышленность. Если бы кому-нибудь пришла в голову мысль превратить все свое имущество в деньги и оставить без употребления, он скоро почувствовал бы приближение бедности». Не накоплять наличные деньги, а непрерывно пускать их в обращение в виде денежного капитала, приносящего прибыль, — таков единственный путь обогащения как для отдельного лица, так и для целой нации. Не в накоплении денежных сокровищ, а в росте торговли, прибыли и капиталов видит Норс залог преуспеяния для страны. В полемике против меркантилистической политики он преодолевает и теоретическое заблуждение меркантилизма, заключавшееся в смешении денег (благородных металлов) с меновой стоимостью вообще, с одной стороны, и с капиталом, с другой стороны. Признавая деньги посредником обмена и мерилом стоимости самих товаров, Норс приближается к пониманию различия между деньгами и меновой стоимостью. Еще яснее проводит он, развивая дальше мысли, намеченные уже у Мана, различие между деньгами и капиталом. Уже Ман видел в активном торговом балансе не столько средство привлечения и накопления благородных металлов, сколько признак роста вложенных в торговлю капиталов и притекающих в страну прибылей. Но он все же рекомендовал государственной власти следить за торговым балансом и принимать меры к его улучшению. Норс же сознательно стремится именно к увеличению торговых капиталов и прибылей и лучшее средство для этого видит в свободе торговли, не стесняемой государственным вмешательством.
Тот же принцип невмешательства государственной власти отстаивал Норс и в вопросе об уровне процента, — вызывавшем в XVII и XVIII веках самые горячие споры и породившем обширную литературу. В этом вопросе резко сталкивались интересы землевладельческого класса и денежных капиталистов. Средневековые правила о запрещении взимания процентов были в Англии отменены в 1545 году Генрихом VIII, разрешившим взимать процент по ссудам в размере не свыше 10% в год. В начале XVII века этот законный максимум был понижен до 8%, а в 1652 году — до 6%. Особенно настойчиво добивались дальнейшего понижения процентной нормы дворяне-землевладельцы, которые вели разгульный образ жизни и попадали в лапы ростовщиков, ссужавших им деньги. Понижение процентной нормы было выгодно землевладельцам в двух отношениях: во-первых, с понижением процента они платили ростовщикам меньше процентных денег по своим ссудам, и, во-вторых, повышалась, цена земли, что открывало возможность более выгодной ее продажи. В 1621 году Кольпепер, рьяный защитник землевладельцев, писал: «Всюду, где деньги дороги, земля дешева, а где деньги дешевы — земля дорога». «Высокий ссудный процент заставляет продавать землю по дешевой цене».
Требования землевладельцев о понижении процента поддерживались и некоторыми кругами промышленной и торговой буржуазии, в частности заинтересованными в делах Ост-Индской Компании: чем ниже был процент по ссудам, тем охотнее рантье помещали свои свободные денежные средства в акции этой Компании, и тем выше поднимался курс акций. Чайльд в 1668 году писал, что, при высокой норме ссудного процента (6%), никто не захочет вкладывать свои деньги в опасную заокеанскую торговлю, чтобы получать только 8 — 9 %. Ссылаясь на пример Голландии с ее низким процентом, Чайльд и другие писатели видели в низком проценте залог оживления и успехов торговли и требовали законодательного понижения нормы процента.
С другой стороны, защитники денежного капитала требовали полной отмены государственного регулирования уровня ссудного процента, доказывая, что оно идет на пользу, главным образом, праздным землевладельцам, а не торговому классу. Действительно, широким кругам купечества эти законы не приносили пользы: несмотря на законную норму в 6%, купцы вынуждены были, в обход закона, кредитоваться, уплачивая гораздо более высокий процент (иногда доходивший до 33%). Поэтому целый ряд писателей, защищавших интересы денежного и торгового капитала, требовал отмены законодательного ограничения процента, как противоречащего «естественным» законам капиталистического хозяйства. К числу этих писателей принадлежал, наряду с Петти и Локком, также Норс.
По мнению Норса, понижение процента полезно скорее для дворян, чем для торговцев: «отданные в ссуду за процент деньги едва в десятой доле помещены у торговцев; наибольшая часть их отдана взаймы для поддержки роскоши и покрытия расходов людей, которые хотя и располагают крупным земельным имуществом, но тратят больше, чем оно приносит». Законодательное ограничение процента создает только трудности и опасности для купцов, добивающихся кредита, и тормозит торговлю. «Не низкий уровень процента имеет своим следствием увеличение торговли, а рост торговли приводит к понижению процента», увеличивая количество накопленных и ищущих помещения капиталов. Только беспрепятственный рост торговли, а не принудительные меры могут понизить уровень процента. Поэтому «государство сделает лучше всего, если предоставит заимодавцам и заемщикам заключать собственные соглашения, соответствующие данным условиям».
Характерно, что для оправдания процента на капитал Норс старается приравнять эту форму дохода к земельной ренте. «Подобно тому как землевладелец сдает в аренду свою землю, точно так же владельцы капитала сдают в аренду свой капитал. То, что они за это получают, называется процентом, но это только денежная рента, как доход с земли — земельная рента». Поэтому государственная власть так же мало может принудительно понижать процент с 5 до 4, как она не может понижать арендную плату за акр земли с 10 шилл. до 8 шилл. Такое же приравнивание процента на капитал к земельной ренте встречается у Петти и Локка. Практическое оправдание и теоретическое объяснение новой формы дохода, процента на капитал, было в ту эпоху возможно лишь путем приравнивая его к традиционной форме дохода, земельной ренте.
Сочинение Норса представляло замечательное для своего времени явление. Мы находим в нем первую формулировку фритредерских идей, получивших полное развитие впоследствии у Юма и Смита. Норс опередил свою эпоху и явился одним из самых ранних провозвестников разложения меркантилизма. Если меркантилисты видели в международной торговле шахматную игру, в которой выигрышу одной стороны всегда соответствует проигрыш другой, то Норс считал ее выгодной для всех участвующих в ней наций. Если меркантилисты различали «выгодные» и «невыгодные» отрасли торговли в зависимости от их влияния на торговый баланс, то Норс учил, что «не может существовать, торговли, невыгодной для народа, ибо, если бы таковая оказалась, люди ее оставили бы». Если меркантилисты защищали усиленную опеку государственной власти над экономической жизнью, — то Норс требовал свободы торговли и невмешательства государства, так как «нельзя людей принуждать к деятельности по предписанному образцу». Норсу принадлежит также и более глубокий анализ теоретических вопросов: он различает капитал от денег и отмечает саморегулирование денежного обращения в соответствии с потребностями товарного обращения.
Теоретический анализ у Норса играет, однако, еще подчиненную роль средства для более острой критики меркантилистической политики. Вопросы экономической политики все еще преобладали в литературе, и теоретические рассуждения носили отрывочный и незаконченный характер. Чтобы познакомиться с теоретическим наследием меркантилизма, нам придется сейчас вернуться хронологически немного назад, к Вильяму Петти, чтобы затем перейти к середине XVIII века, переходной эпохе от меркантилистической литературы к классической.
Глава 7. Эволюция теория стоимости (Вильям Петти)
В большинстве своем, меркантилистические писатели, как уже было нами отмечено, интересовались преимущественно вопросами экономической политики и не проявляли склонности к теоретическому исследованию явлений. Но необходимость обоснования тех или иных практических мероприятий все же заставляла их прибегать и к рассуждениям теоретического характера. Так, например, борьба против ограничений денежного обращения (запрещений вывоза монеты и т. п.) дала толчок к выработке теории торгового баланса. Со второй половины XVII века в английской меркантилистической литературе наблюдалось усиление теоретического интереса как под влиянием широкого, обобщающего характера математики и эмпирической философии XVII века (Бэкон, Гоббс), так и в виду необходимости более широкого и коренного пересмотра меркантилистических учений в соответствии с новыми, усложнившимися потребностями экономического развития.
Наряду с основным, «купеческим» направлением меркантилистической литературы, в ней появилось и «философское» течение, более склонное к теоретическим обобщениям. Наряду с узкими практиками, обсуждавшими злободневные практические вопросы, в числе меркантилистических писателей появились люди с широким научным кругозором (Петти) и виднейшие философы эпохи (Локк, Беркли, Юм). Даже сочинения авторов-практиков обнаруживали более глубокий интерес к теоретическим вопросам (Норс, Барбон, Кантильон). Наиболее ценное наследие это движение теоретической мысли, хотя еще зачаточной и незрелое, оставило в учении о стоимости и в учении о деньгах.
Проблема стоимости в современном виде могла быть поставлена только тогда, когда цеховое ремесло начало уступать место капиталистическому хозяйству. В эпоху средневекового ремесла цены на продукты регулировались цеховыми и городскими властями. Цеховые таксы на ремесленные изделия имели целью обеспечить ремесленникам «приличное пропитание» или вознаграждение за их труд. Неудивительно поэтому, что виднейшие церковные писатели XIII века, Альберт Великий и Фома Аквинский, учили, что стоимость продуктов зависит от «количества труда и издержек», затраченных на их производство. Эта формула, при своем внешнем сходстве с позднейшей теорией трудовой стоимости, глубоко отлична от нее. Она выросла на почве ремесленного, а не капиталистического хозяйства. Авторы ее имели в виду издержки ремесленника (на сырье и орудия) и «приличное» вознаграждение за его труд. Их интересовала не цена, которая действительно устанавливается в процессе рыночной конкуренции, а та «справедливая цена» (justum pretium), которая должна быть установлена властями в соответствии с традиционными условиями средневекового ремесла. Постановка проблемы стоимости носила «нормативный» характер.
Положение дел изменилось с появлением капиталистического хозяйства. Цеховые таксы все более уступали место процессу конкуренции между продавцами и покупателями. Регулированное ценообразование сменялось стихийным, рыночным ценообразованием. Из принудительно устанавливаемой и заранее фиксируемой величины цена превращалась в заранее неизвестный результат сложного процесса конкуренции. Если писатели XIII века обсуждали вопрос о том, какую цену следует установить, исходя из соображений справедливости, то мысль экономистов XVII века направилась в другую сторону: они хотели вскрыть закономерность, господствующую в процессе действительного образования цен на рынке. Нормативная постановка проблемы стоимости уступила место научно-теоретической.
Однако в эпоху раннего капитализма открыть в явлениях ценообразования известную закономерность было делом нелегким. Свободная конкуренция еще не охватывала всей сферы народного хозяйства и не обнаруживала в полной мере присущей ей закономерности. Действие ее было еще в значительной степени ограничено пережитками цехового таксирования, меркантилистической регламентацией торговли и промышленности и монопольными правами торговых компаний. Сами меркантилисты разделяли еще веру в возможность регулирования хозяйственной жизни при помощи государственных мероприятий. Им была чужда идея стихийной закономерности рынка, получившая законченное развитие лишь впоследствии, у физиократов и особенно у Адама Смита[7].
Экономисты, наблюдавшие пестрый хаос явлений ценообразования в эпоху раннего капитализма, очень часто отказывались от всякой попытки вскрыть закономерность, лежащую в их основе. Постоянные и резкие колебания рыночных цен внушали им мысль, что цены на товары устанавливаются исключительно в зависимости от случайного соотношения между спросом и предложением в данный момент. Так возникла в зачаточном виде теория спроса и предложения, получившая широкое распространение среди меркантилистов и формулированная знаменитым философом Джоном Локком[8] в следующих словах: «Все покупаемые и продаваемые вещи поднимаются и падают в цене в зависимости от того, имеется ли больше покупателей или продавцов. Если большая масса продавцов противостоит немногим покупателям, — то продаваемый предмет безусловно подешевеет. Напротив, если большее число покупателей противостоит немногим продавцам, то тот же самый предмет делается тотчас дороже». О меновой стоимости товара можно говорить лишь «в данном месте и в данный момент времени». Ни о каком постоянном и закономерно обусловленном уровне меновой стоимости не может быть речи.
К такому же отрицанию закономерности явлений ценообразования приходили первые сторонники теории субъективной полезности. Современник Локка, англичанин Николай Барбон[9] принимал деятельное участие в спекулятивной и грюндерской горячке, охватившей Англию в конце XVII века. Зрелище спекулятивной пляски цен могло навести его на мысль, что «ни один товар не имеет точно определенной цены или стоимости», «стоимость всех товаров проистекает из их полезности» (т. е. способности «удовлетворять желания и потребности людей») и изменяется вместе с изменением «настроения и капризов лиц, их употребляющих».
Намеченная Барбоном теория субъективной полезности не имела успеха среди меркантилистов. Дальнейшее развитие она получила только в середине XVIII века, в трудах запоздалого меркантилиста Галиани[10], знаменитого физиократа Тюрго[11] и особенно у Кондильяка[12], противника физиократов, находившегося, однако, под их сильным влиянием. Кондильяк справедливо считается предшественником новейших психологических теорий ценности. Он уже проводит различие между абстрактной полезностью данного вида благ, например, хлеба, и конкретной полезностью данной единицы хлеба. Именно эта конкретная полезность блага, зависящая прежде всего от его редкости (т. е. от величины наличного запаса благ), определяет его стоимость.
Сторонники теорий спроса и предложения и субъективной полезности в сущности отказывались от задачи вскрыть закономерность в явлениях ценообразования. Но дальнейшее развитие экономической жизни властно ставило перед мыслью экономистов эту задачу. По мере распространения и успехов начал свободной конкуренции, представление о случайном характере явлений ценообразования не могло удовлетворять мысль экономистов. Если раньше монопольные торговые компании диктовали потребителям произвольные цены и нередко, для удержания цен на высоком уровне, уничтожали часть своих товарных запасов (иллюстрируя таким образом силу закона спроса и предложения), то положение дел изменилось с появлением промышленного капитализма. Промышленник заранее твердо рассчитывал, что продажная цена товара должна, по меньшей мере, возместить ему издержки производства. В беспорядочной и, казалось бы, случайной пляске цен экономисты нашли твердый опорный пункт, с которым цены необходимо должны сообразоваться. Таким твердым опорным пунктом служили издержки производства, затраченные капиталистом на выделку товара. Так возникла теория издержек производства.
Один из последних меркантилистов, Джемс Стюарт[13] (1712 — 1780 гг.), различал в цене товаров две различные части: «реальную стоимость товаров и полученную благодаря их отчуждению прибыль». «Реальная стоимость» товара представляет точно определенную величину, равную издержкам производства. Чтобы вычислить издержки производства товара, надо узнать: 1) число единиц товара, производимых работником в течение дня, недели или месяца; 2) стоимость средств существования работника (т. е. сумму заработной платы) и употребленных орудий труда, и 3) стоимость сырого материала. «Зная эти слагаемые, мы знаем и цену продукта. Она не может быть меньше суммы всех трех слагаемых, т. е. реальной стоимости. Что выше этой суммы, то образует прибыль промышленника». Чем же определяется величина этой прибыли? На последний вопрос Стюарт ответить не может. Здесь обнаруживается коренной порок теории издержек производства, от которого она не сумела освободиться до настоящего времени: неспособность объяснить происхождение и величину прибавочной стоимости или прибыли в широком смысле слова: как избытка цены, продукта над издержками его производства. Как истый меркантилист, Стюарт полагает, что продажная цена товара выше его «реальной стоимости», что капиталист обогащается за счет «прибыли от отчуждения», которая «всегда находится в зависимости от спроса и поэтому изменяется с обстоятельствами». Стюарт, следовательно, отказывается найти закономерность, определяющую величину прибавочной стоимости или прибыли. Эта закономерность могла быть вскрыта только на основе теории трудовой стоимости, которая, как и изложенные выше теории, также возникла в эпоху меркантилизма. Чтобы проследить зачатки этой теории, нам придется вернуться хронологически назад, к Вильяму Петти.
Вильям Петти (1623 — 1687 гг.), на редкость одаренная и разносторонняя натура, был по профессии врач, но одновременно занимался математикой, землемерным делом, музыкой, судостроением. Сын мелкого ремесленника, он умер пэром Англии и владельцем миллионного состояния, нажитого беззастенчивыми приемами авантюриста (участием в разделе земель ирландских повстанцев). Как истый сын XVII века с его блестящим расцветом математики и стремлением уложить в математические формулы всю картину мира, Петти интересовался прежде всего количественной стороной хозяйственных явлений. В соответствии с духом эмпирической философии XVII века, он стремился к наблюдению и точному количественному описанию реальных явлений. Назвав одно из своих сочинений «Политической Арифметикой»[14], он в предисловии к нему следующими словами характеризовал свой метод: «Метод, применяемый мной здесь, отнюдь не обычный. Вместо слов в сравнительной и превосходной степенях и аргументов спекулятивного характера, я хочу выражаться при помощи чисел, мер и весов, буду пользоваться только аргументами, взятыми из чувственного опыта, и рассматривать только такие причины, которые имеют видимое основание в природе».
Интерес к статистическому описанию хозяйственных явлений Петти разделял вместе с некоторыми другими экономистами той же эпохи: Граунтом, составившим таблицы смертности населения; Д’Эвенентом, занимавшимся торговой статистикой; Кингом, автором известного «закона Кинга», согласно которому колебания в количестве имеющихся запасов хлеба вызывают гораздо более сильные колебания в цене хлеба (например, уменьшение количества хлеба вдвое при неурожае вызывает вздорожание цены хлеба в 4 — 5 раз). Но, в отличие от перечисленных писателей, Петти интересовался статистическими наблюдениями не ради их самих, а как материалом для теоретического анализа. Он не только констатировал факты роста населения, движения товарных цен, заработной платы, ренты и земельных цен и т. п., но и пытался проникнуть в связь всех наблюдаемых им явлений. Правда, Петти не сознавал всей трудности перехода от отдельных статистических данных к широким теоретическим обобщениям. Он смело пускался в путь поспешных обобщений и вспомогательных конструкций, часто оказывавшихся ошибочными. Но все же его догадки и гипотезы неизменно обнаруживали широкий размах гениальной мысли и обеспечили за их автором славу одного из основателей современной политической экономии и родоначальника теории трудовой стоимости.
В качестве меркантилиста, для которого важнейшее значение имеет обмен продуктов на деньги, Петти особенно интересовался проблемой цены, понимая под последней не случайную рыночную цену, определяемую «внешними» причинами, а «естественную цену» продукта, зависящую от «внутренних» причин. Проблема «естественной цены» или стоимости, в соответствии с меркантилистическим отождествлением денег и благородных металлов, имеет у Петти форму вопроса: почему за данный продукт дают такое-то количество серебра? В своем ответе Петти в гениально простых словах набрасывает основные идеи теории трудовой стоимости. «Если кто-нибудь может доставить одну унцию серебра из Перу в Лондон в то же самое время, какое ему необходимо, чтобы произвести один бушель ржи, то первая составляет естественную цену последнего. Если же благодаря новым, более богатым рудникам человек окажется в состоянии добывать две унции серебра с той же легкостью, как раньше одну унцию, то, при прочих равных условиях, рожь будет так же дешева при цене в 10 талеров за бушель, как ранее при цене в 5 талеров». «Если один человек производит зерно для десяти человек, то зерно дешевле, чем если бы он мог производить его только для шести человек. Зерно будет вдвое дороже, если 200 работников исполняют ту самую работу, которую могли бы выполнить 100 человек». Зерно и серебро имеют одинаковую стоимость в том случае, если на производство их затрачены равные количества труда. Величина стоимости продукта зависит от количества труда, затраченного на его производство.
От величины стоимости всего продукта Петти переходит к анализу ее составных частей. Он различает в стоимости продукта (обычно он берет в качестве примера хлеб) две части: заработную плату и земельную ренту. Выше, при общей характеристике меркантилистической литературы[15], мы уже отметили, что Петти считал необходимым законодательное ограничение заработной платы в размере, необходимом для прокормления рабочего. Предполагая и в своих теоретических рассуждениях такой же размер заработной платы, Петти получает возможность определить величину земельной ренты в натуре (т. е. в хлебе): «Допустим, что человек мог бы обработать под хлеб своими собственными руками некоторое пространство земли, т. е. вскопать, вспахать, взборонить, сжать, скосить, свезти хлеб, обмолотить и провеять, как это требуется в сельском хозяйстве, и в то же время имел бы семена для посева. Теперь я говорю, что если этот человек вычитывает из урожая свои семена, а также то, что он сам потребляет или отдает другим в обмен за платье и удовлетворение других естественных потребностей, то остаток хлеба представляет собой естественную и истинную земельную ренту». Размер ренты в натуре определяется путем вычета из всего продукта предметов потребления работника (заработной платы) и затраченных средств производства (семян). Следовательно, под видом земельной ренты Петти имеет в виду всю прибавочную стоимость, включая и прибыль.
Определив размер ренты в натуре, Петти ставит вопрос о ее денежной цене, т. е. о количестве серебра, которое можно получить за нее в обмен. «Дальнейший вопрос заключается в том, сколько английских денег стóит эта хлебная рента. Я отвечаю: столько денег, сколько может сберечь в то же самое время другой человек сверх своих непосредственных расходов, если он один исполняет всю работу по производству серебра. Допустим, например, что другой человек едет в страну, где имеется серебро, добывает его там, промывает, доставляет в то самое место, где другой возделывал свой хлеб, перечеканивает его в монету и т. д. Допустим, что этот человек приобретает также необходимые ему средства пропитания, одежду и проч. Тогда серебро одного должно быть равно по своей стоимости хлебу другого. Если серебро составляет 20 унций, а хлеб 20 бушелей, то унция серебра будет представлять собой цену одного бушеля хлеба». А раз известна цена бушеля хлеба, то тем самым определяется и цена всей хлебной ренты, т. е. сумма денежной ренты.
После этого Петти делает очень смелую попытку вывести из суммы денежной ренты цену земли. Ко времени Петти земля в Англии уже сделалась предметом купли-продажи и имела определенную цену, которая равнялась приблизительно сумме годичной ренты, умноженной на 20 (точнее на 21). Петти было известно из делового опыта, что участок земли, приносящий годичную ренту в 5 000 руб., продается приблизительно за 100 000 руб. Почему цена земли равняется именно 20‑кратной сумме годичной ренты? — спрашивает Петти. Беря за исходный пункт своего исследования ренту и не зная законов образования прибыли и процента, Петти не мог знать, что указанное соотношение между суммой годичной ренты и ценой земли зависит от уровня господствующего в стране среднего процента (в данном случае приблизительно 5%) и изменяется с изменением последнего (так, например, при падении уровня процента в стране с 5% до 4% цена того же участка земли поднялась бы до 125 000 руб., т. е. до 25‑кратной суммы годичной ренты). Петти прибегает поэтому к следующему искусственному рассуждению: покупатель рассчитывает при помощи покупки земли обеспечить определенный годичный доход для себя, своего сына и внука; о более отдаленном потомстве люди обычно не заботятся. Предположим, что возраст покупателя земли около 50 лет, его сына — 28 лет, а внука — 7 лет. По таблицам смертности статистика Граунта, эти три лица могут рассчитывать прожить в среднем еще 21 год. Рассчитывая, следовательно, на получение с земли годичных доходов в течение 21 года, покупатель согласен уплатить за землю сумму, превосходящую в 21 раз сумму годичной ренты.
При всей ошибочности изложенного рассуждения Петти, в нем заключена глубоко верная и плодотворная мысль: «стоимость земли» оказывается не чем иным, как суммой определенного числа годичных рент. А так как величина денежной ренты зависит от стоимости бушеля хлеба, стоимость же эта в свою очередь определяется количеством труда, затраченного на производство бушеля хлеба, то, следовательно, труд является источником не только стоимости хлеба, но — в конечном счете — и «стоимости земли». Рассуждения Петти представляют собой раннюю и смелую попытку подчинения закону трудовой стоимости явлений сельского хозяйства. Но, с другой стороны, тот факт, что Петти сосредоточил свое внимание на земельной ренте, показывает преобладающее еще господство сельского хозяйства. Экономическая теория для обобщения явлений нового капиталистического хозяйства прибегает к новым понятиям и идеям, но облекает их часто в костюм понятий и идей, унаследованных от эпохи господства сельского хозяйства и феодального землевладения. Основная категория капиталистического хозяйства — прибыль — в экономической теории еще не обособилась от земельной ренты и растворяется в ней: вся прибавочная стоимость, включая и прибыль, фигурирует под именем ренты. Это теоретическое пренебрежение к категории прибыли объясняется — помимо трудности выработки новых категорий, соответствующих новым реальным явлениям, — также тем, что промышленная прибыль играла в то время еще второстепенную роль, торговая же прибыль рассматривалась меркантилистами как надбавка к цене товара. Только один вид прибыли Петти выделил особо, а именно процент на ссудный капитал. Такое выделение было необходимо как в виду огромного значения в то время ссудного капитала, так и в виду резкого классового антагонизма между денежным капиталом и землевладением[16]. Но, выделив особо денежный процент, Петти все же смотрел на него как на производную форму дохода, являющуюся как бы заменой ренты. Не понимая, что колебания цен на землю послушно следуют за колебаниями высоты процента, Петти рисовал себе связь обоих этих явлений в обратном виде: он объяснял высоту процента из высоты цен на землю. Если за 100 000 руб. можно купить участок земли с годичной рентой в 5 000 руб., то, естественно, владелец капитала в 100 000 руб. не согласится отдать его в ссуду иначе как при условии получения процентных денег в сумме не ниже указанной суммы годичной ренты, т. е. 5 000 руб. ежегодно: при данной цене земли уровень процента установится в 5%.
Как видим, Петти дал первый набросок теории трудовой стоимости и сделал попытку на основе ее дать объяснение количественной зависимости между разными явлениями (количеством продукта и количеством получаемого в обмен за него серебра, натуральной заработной платой и натуральной рентой, натуральной рентой и денежной рентой, денежной рентой и ценой земли, ценой земли и уровнем процента). Однако, наряду с зачатками правильного понимания зависимости стоимости от труда, у Петти часто встречается другое понимание стоимости: источником последней признается труд и природа. Петти дал яркое выражение этой мысли в своей известной фразе: «Труд — отец и активный принцип богатства, а земля — его мать». Ясно, что речь идет здесь о материальном богатстве или потребительных стоимостях, для производства которых, действительно, необходимо соединенное действие сил природы и человеческой деятельности. Но раз стоимость продукта (не отличаемая здесь от самого продукта) создается трудом и землей, то для определения величины стоимости необходимо предварительно найти общее мерило для сравнения действия сил природы и трудовой деятельности человека. Возникает проблема «мерила стоимости», упирающаяся в проблему «уравнения между землей и трудом». «Оценку всех предметов следовало бы привести к двум естественным знаменателям, к земле и труду; т. е. нам следовало бы сказать: корабль или платье стóит такого-то количества земли и такого-то количества труда, потому что ведь оба — и корабль и платье — произведены землей и приложенным к ней человеческим трудом. А раз это так, то нам очень желательно было бы найти естественное уравнение между землей и трудом, чтобы быть в состоянии так же хорошо или даже лучше выражать стоимость при помощи одного из этих двух факторов, как и при помощи обоих, и чтобы быть в состоянии так же легко сводить один к другому, как пенсы к фунту стерлингов».
Но как решить этот «важнейший вопрос политической экономии», как найти «равенство и уравнение между землей и трудом»? И земля, и труд участвуют в процессе создания потребительных стоимостей; рассмотрим же долю участия каждого из них. Предположим, что теленок, выпущенный на невозделанный участок земли в 2 акра, увеличивается в весе в течение года на такое количество мяса, которое достаточно для прокормления одного человека в течение 50 дней. Очевидно, что земля без содействия человеческого труда произвела 50 дневных «пищевых пайков»; эта сумма пайков и составляет годичную «ренту» с данного участка земли. Если теперь один человек путем возделывания того же участка в течение года произведет большее количество пищевых пайков, то излишек сверх 50-ти пайков будет составлять его «заработную плату», при чем как доля земли (рента), так и доля труда (заработная плата) выражены в одной и той же единице, в «пищевых пайках». Следовательно, «обычным масштабом стоимости является среднее дневное пропитание взрослого человека, а не его дневной труд… Поэтому я определил стоимость ирландской хижины числом дневных пайков, потребленных строителями при ее возведении», иначе говоря, суммой заработной платы, выплаченной строителям.
Мы видим, таким образом, глубокое расхождение и противоречие между обоими построениями Петти. Раньше он говорил о меновой стоимости, теперь о потребительной. Раньше он считал источником стоимости труд, теперь — землю и труд. Раньше он стоимость самой земли (точнее, цену земли) выводил из труда, теперь он ищет «уравнения между землей и трудом». Раньше за мерило стоимости принималось количество труда, теперь — «стоимость труда», т. е. заработная плата. Раньше Петти определял величину земельной ренты, вычитывая из всего продукта средства потребления работника (т. е. заработную плату); теперь он находит заработную плату путем вычета из всего продукта земельной ренты. Если Петти по справедливости признается родоначальником теории трудовой стоимости, то он же может быть признан родоначальником основных ошибок и противоречий в ее формулировке, преодоление которых потребовало двухсотлетней работы экономической мысли. Эти основные ошибки (смешение меновой стоимости с потребительной, поиски уравнения между землей и трудом, смешение количества труда со «стоимостью труда») повторялись в разных вариантах в позднейшей литературе, в том числе у английских экономистов, заполнивших своими трудами почти столетний период, отделяющий деятельность Петти от появления труда Адама Смита. Остановимся вкратце на Локке, Кантильоне и Джемсе Стюарте.
Локк считает труд источником стоимости, но под последней понимает материальное богатство или потребительную стоимость. «Природа и земля сами по себе (т. е. без содействия человеческого труда) доставляют только самые малоценные материалы». Как велик контраст между этими естественными произведениями природы и теми же продуктами, видоизмененными человеческим трудом! Последний является источником мощного прироста богатства современных народов. «Будет очень умеренной оценкой сказать, что 9/10 полезных для человеческой жизни произведений земли являются результатом труда». «Если хлеб стóит больше, чем желуди, вино — больше, чем вода, сукно или шелковая материя — больше, чем листья, кора или мох, то причиной этого являются труд и индустрия». Труд является главным источником потребительной стоимости товара, меновая же его стоимость, как мы видели выше, определяется, по мнению Локка, законом спроса и предложения.
У Кантильона[17] (умер в 1734 году) мы также находим смешение меновой стоимости с потребительной и попытку вывести стоимость из земли и труда. «Земля есть источник или вещество, из которого получается богатство; человеческий труд есть форма, которая создает его; а самое богатство состоит не в чем ином, как в предметах существования, комфорта и жизненных удовольствий». Раз вещь создана землей и трудом, то «цена или внутренняя стоимость вещи является показателем количества земли и труда, вложенных в ее производство». Не останавливаясь на таком определении стоимости землей и трудом, Кантильон, под явным влиянием Петти, ищет уравнение между обоими этими элементами. Он не удовлетворен решением Петти, который, как мы видели, в одном месте сводит «стоимость земли» к труду, а в другом месте признает дневное пропитание человека (пищевой паек) общим знаменателем между «стоимостью земли», (рентой) и «стоимостью труда» (заработной платой). Кантильон, как предшественник физиократов, отдает пальму первенства земле и пытается свести стоимость труда работника к стоимости участка земли, достаточного для прокормления его и его семьи. Таким образом, «внутренняя стоимость каждой вещи может измеряться количеством земли, использованной для ее производства, и количеством приложенного к ней труда, т. е. опять-таки количеством земли, продукт которой предоставляется лицам, затратившим свой труд». Исходя из ошибочных идей Петти, Кантильон еще дальше уходит от правильной постановки теории трудовой стоимости. Вместо того, чтобы свести «стоимость земли» к труду, он, наоборот, приравнивает человеческий труд к определенному участку земли.
Наконец, у Джемса Стюарта[18] мы находим также смешение меновой стоимости с потребительной. В конкретном продукте труда (потребительной стоимости) он различает материальный субстрат, данный от природы, и видоизменение, произведенное человеческим трудом. Как это ни странно, но «внутренней стоимостью» продукта он называет именно природный материал, из которого продукт сделан. «Внутреннюю стоимость» серебряной вазы составляет сырой материал (серебро), из которого она сделана. Видоизменение же, произведенное трудом работника, сделавшего вазу, составляет ее «потребительную стоимость». «В этих вещах (т. е. товарах) необходимо обращать внимание на два обстоятельства: 1) на их простую субстанцию, или продукт природы (естественный материал); 2) на их модификацию (преобразование), т. е. на примененный к ним труд человека. Первую я называю внутренней стоимостью, последнюю — потребительной стоимостью… Стоимость модификации определяется в зависимости от потребного для нее труда». Стюарт, следовательно, имеет в виду тот конкретный полезный труд, который создает потребительную стоимость, «придает некоторой субстанции форму, делающую ее полезной, красивой, — словом, пригодной для людей, посредственно или непосредственно».
Таким образом, в эпоху меркантилизма появились в зародыше вой форме главнейшие теории стоимости, игравшие огромную роль в дальнейшей истории экономической мысли: теория спроса и предложения, теория субъективной полезности, теория издержек производства и теория трудовой стоимости. Из них теория субъективной полезности не пользовалась в науке успехом до самого конца XIX века, т. е. до появления австрийской школы. Из остальных теорий наибольшее влияние на дальнейшую эволюцию экономической мысли оказала теория трудовой стоимости. У самого Петти и его последователей теория трудовой стоимости страдала еще множеством вопиющих противоречий и оттеснялась на задний план то теорией спроса и предложения (у Локка), то теорией издержек производства (у Стюарта). Дальнейшим своим прогрессом теория трудовой стоимости была обязана классической школе и научному социализму. Преемниками Петти явились Смит, Рикардо, Родбертус и Маркс.
Глава 8. Эволюция теории денег (Юм)
В теоретическом наследии меркантилистической эпохи, наряду с зачатками учения о трудовой стоимости, находим и попытки разработки теории денег. Наряду с вопросами торгового баланса, проблема денег наиболее привлекала к себе внимание меркантилистов и породила обширнейшую литературу, особенно в итальянских городах с их развитой денежной буржуазией и постоянными неурядицами в сфере денежного обращения. Если в Англии издавалось множество меркантилистических сочинений под заглавием «Рассуждение о торговле», то в Италии традиционным заглавием было «Рассуждение о деньгах». Но все эти сочинения вращались вокруг вопросов экономической политики: запрещения вывоза денег, порчи монеты и т. п. Горячие споры вызывала непрекращающаяся порча монеты государями в фискальных целях. Защитники королевской и княжеской власти отстаивали право государей уменьшать металлическое содержание монеты на том основании, что стоимость монеты определяется не количеством содержащегося в ней металла, а велением государственной власти. «Монета представляет собой стоимость, созданную законом», писал Николай Барбон[19], сторонник «легальной» или «государственной» теории денег. Сторонники торговой буржуазии, страдавшей от колебаний стоимости монеты, требовали чеканки полновесной монеты. Эти родоначальники «металлической» теории денег доказывали, что всякое уменьшение металлического содержания монеты неизбежно вызывает падение ее стоимости. Наконец, некоторыми писателями предлагалось компромиссное решение, получившее наиболее яркое выражение у известного Джона Ло (начало XVIII в.). По его учению, стоимость монеты складывается из двух частей: ее «внутренняя стоимость» определяется стоимостью содержащегося в ней металла; но к ней прибавляется еще «добавочная стоимость», источником которой является употребление данного металла в качестве монеты и возникающий отсюда добавочный спрос на металл для выделки монеты.
Преследуя практические цели, меркантилистическая литература о деньгах содержала только отдельные, не связанные воедино аргументы и рассуждения. Только в середине XVIII века, в последние дни заката меркантилистической литературы, мы находим более или менее законченные формулировки двух теорий, сыгравших огромную роль в позднейшей литературе о деньгах вплоть до настоящего дня. Давид Юм дал свою известную формулировку «количественной» теории денег, Джемс Стюарт выступил с теорией противоположного характера.
Давид Юм (1711 — 1776 гг.), знаменитый философ, был также выдающимся экономистом. В своих «Опытах», вышедших в 1758 году, он своей остроумной и блестящей критикой нанес последний удар меркантилистическим представлениям. Являясь в общем ярким защитником фритредерских идей, Юм, конечно, не может быть отнесен к числу меркантилистических писателей в точном смысле слова. Обычно в истории экономической мысли Юму отводится место между физиократами и Адамом Смитом, непосредственным предшественником и близким другом которого он был. Мы, однако, для большей ясности изложения считаем возможным рассмотреть сочинения Юма в настоящем отделе, который охватывает не только эпоху расцвета меркантилистических идей, но и время их разложения.
Мысль Юма вращалась вокруг тех же самых вопросов, которые составляли предмет постоянного обсуждения в меркантилистической литературе, вокруг вопросов о торговом балансе, уровне процента и деньгах. В обсуждении первых двух вопросов сила Юма не столько в оригинальности, сколько в блестящем развитии и окончательной формулировке идей, высказанных до него, в частности Норсом. Если в конце XVII века голос Норса был еще почти одинок, то в середине XVIII века Юм в своей критике меркантилизма являлся уже выразителем общего мнения своей эпохи.
Резко отрицательное отношение к идее торгового баланса вытекало у Юма из его общего представления о торговле. Если меркантилисты видели задачу внешней торговли в извлечении торговой нацией прибыли за счет других наций, то для Юма внешняя торговля заключается во взаимном обмене разных натуральных продуктов, производимых отдельными нациями в силу различия их «земель, климатов и характеров». Отсюда следует, что одна нация может сбыть излишек своих продуктов другой нации лишь при том условии, если и последняя обладает избыточным продуктом, который она могла бы отдать в обмен. «Если наши соседи не имеют ни искусств, ни культуры, то они ничего не могут покупать у нас, потому что ничего не могут дать нам взамен». Следовательно, «увеличение богатств и торговли какой-нибудь одной нации не только не вредит, но обыкновенно способствует развитию богатств и торговли всех ее соседей». Все нации заинтересованы в более широком развитии международной торговли и устранении тех «бесчисленных преград, затруднений и налогов, которые тормозят правильное развитие торговли, будучи вызваны или чрезмерной страстью к накоплению денег или неосновательным страхом потерять свое денежное богатство». В ходе торговли благородные, металлы распределяются между отдельными нациями пропорционально их «населению, трудолюбию и производительности». Если количество наличных денег в стране превышает этот нормальный уровень, деньги из страны отливают, в противном случай приливают. Принудительными мерами увеличить количество, денег в стране нельзя.
Меркантилисты утверждали, что увеличение количества, денег в стране приводит к понижению процента и, следовательно, к оживлению торговли. Опровержению этих мнений Юм посвящает свой «Опыт о проценте». Высота процента зависит не от обилия наличных денег в стране, а от следующих трех обстоятельств: размеров спроса на ссуды, количества свободных и ищущих приложения капиталов и высоты торговой прибыли. «Занимая деньги под проценты, мы в сущности занимаем только труд и товары», т. е. капитал. Процент понижается не от «избытка в драгоценных металлах», а от увеличения числа заимодавцев, имеющих «капитал или право распоряжаться им». Рост торговли, с одной стороны, приводит к накоплению свободных капиталов и увеличению числа заимодавцев, а, с другой стороны, к понижению торговой прибыли. Обе эти причины вызывают понижение процента. Так как тот же рост торговли, который «понижает таксу процентов, обыкновенно создает и большое обилие драгоценных металлов», то люди склонны ошибочно принимать обилие наличных денег за причину понижения процента. На самом же деле оба эти явления — обилие денег и низкая такса процентов — обусловливаются одной и той же причиной: ростом торговли и промышленности. Заслуга Юма, развивающего в вопросе о процентах идеи, намеченные Норсом, заключается в настойчивом различении капитала от денег и в правильной мысли о зависимости уровня процента от уровня прибыли. Юм имеет перед глазами уже более развитую форму кредитных отношений, чем меркантилисты: если последние часто говорили о потребительном кредите, к которому в особенности прибегали землевладельцы, то Юм имеет в виду производительный кредит, оказываемый купцам и промышленникам.
Наиболее оригинальная часть экономического учения Юма, его «количественная теория денег», также находится в тесной связи с его полемикой против меркантилистов. Последние видели в увеличении количества наличных денег мощный стимул к росту торговли и промышленности. Юм же поставил себе целью доказать, что увеличение общего количества денег в стране, — если бы даже таковое было возможно на долгое время, — никоим образом не означало бы увеличения богатства страны, а имело бы единственным своим результатом соответствующее номинальное повышение цен всех товаров. Так в полемике против меркантилистов Юм пришел к «количественной» теории денег, согласно которой стоимость (или покупательная сила) денег определяется общим количеством последних.
Предположим, рассуждает Юм, что количество денег в стране увеличилось вдвое. Означает ли это увеличение богатства страны? Никоим образом, так как богатство страны составляют только продукты и труд. «Деньги суть только представители труда и товаров и служат только средством для подсчета и оценки последних». Являясь условной счетной единицей, «средством, установленным по соглашению людей для облегчения обмена товаров друг на друга», деньги не имеют собственной стоимости. Утверждая, вслед за Локком, что «стоимость денег есть величина совершенно фиктивная», Юм становится на почву «номиналистической» теории денег, противопоставляемой меркантилистическому учению о том, что одни только деньги (золото и серебро) обладают истинной стоимостью.
Раз денежная единица является только представителем определенного количества товаров, то очевидно, что, с увеличением общего количества денег (или с уменьшением общего количества товаров) в стране, на каждую денежную единицу приходится меньше товаров. «Кажется почти само собой понятным, что цены всех вещей зависят от соотношения между товарами и деньгами, и что каждое значительное изменение количества товаров или денег имеет своим следствием повышение или понижение цен. Если увеличивается количество товаров, последние дешевеют; если увеличивается количество денег, товарные цены возрастают», и наоборот. Увеличение количества денег в стране, имея своим результатом номинальное повышение всех товарных цен, никакой пользы стране принести не может. С точки, зрения международной торговли оно окажется даже вредным, так как вздорожание товарных цен сделает данную нацию менее конкурентоспособной на мировом рынке. Если же отвлечься от внешней торговли, то увеличение количества денег не принесет стране ни пользы, ни вреда, как для купца безразлично — вести ли бухгалтерские записи в арабских цифрах или в римских, требующих большего количества знаков для того же числа. «Так как стоимость денег есть величина совершенно фиктивная, то для нации самой по себе большее или меньшее количество денег не имеет значения, и изобилие звонкой монеты, раз оно сделалось постоянным, нисколько не увеличивает удобств жизни; единственным результатом его будет то, что каждый должен будет платить за одежду, утварь и экипаж большее количество этих блестящих металлических кружков».
Предшественником Юма в разработке количественной теории денег был знаменитый французский писатель Монтескье (1689 — 1755 годы), автор «Духа законов»[20]. Монтескье предлагал чисто механическую зависимость между количеством денег в стране и уровнем товарных цен: увеличение денег, например, вдвое имеет своим следствием удвоение товарных цен. Юм же поставил себе целью проследить тот хозяйственный процесс, через посредство которого изменение количества денег оказывает воздействие на товарные цены. Он рисует себе этот процесс в следующем виде: «Предположим что некоторые промышленники или торговцы получили золото или серебро за товары, которые они отправили в Кадикс[21]. Они получают, таким образом, возможность занять больше рабочих, чем раньше; последним при этом даже в голову не придет требовать более высокой заработной платы, они будут рады получить работу от столь платежеспособных работодателей. Но если рабочих станет мало, промышленник даст более высокую плату, первоначально потребовав и усиленного труда; работник охотно пойдет на это, так как он сможет теперь больше есть и пить, компенсируя свою усталость и большую затрату материалов. Он несет свои вещи на рынок, где находит всякую вещь по той же цене, что и раньше, но возвращается домой с большим количеством вещей и лучших сортов для потребления своей семьи. Земледелец и огородник, видя, что все их товары раскупаются, усиливают рвение и доставляют большее количество продуктов; в то же время они могут позволить себе закупать больше материи на платье (и лучшего качества) у своего лавочника, который продает еще по прежним ценам и деятельность которого стимулируется новыми барышами. Так можно легко проследить движение денег через все государство, и мы найдем, что они должны сначала оживить деятельность каждого индивидуума, прежде чем они повысят цены на труд».
Итак, увеличение количества денег у одной группы продавцов приводит к возрастанию спроса их на определенную группу товаров и к постепенному повышению цены последних. Продавцы этой группы товаров в свою очередь предъявляют усиленный спрос на другие товары, цена которых также постепенно повышается. Так увеличение спроса, вызванное возрастанием количества денег и толчками распространяющееся от одной группы товаров на другую, постепенно приводит к повышению общего уровня товарных цен или падению стоимости денежной единицы. «Вначале не заметно никакой перемены; затем постепенно начинают расти цены, сперва на один товар, потом на другой, пока, наконец, общий уровень цен не достигнет правильной пропорции с новым количеством монеты, имеющейся в государстве».
Своей попыткой описать влияние, которое возрастание количества денег и усиление спроса оказывают на мотивацию и поведение производителей (побуждая их, с одной стороны, расширять свое производство, а с другой, — предъявлять усиленный спрос на другие товары), Юм освободил количественную теорию денег от наивно-механической формулировки Монтескье и подготовил путь для новейших, психологических формулировок этой теории. Но тем самым Юм внес в эту теорию значительное ограничение: повышение товарных цен наступает не немедленно вслед за увеличением количества денег, а по прошествии иногда очень значительного промежутка времени, в различное время для разных товаров. Юм внес в свою теорию и другое важное ограничение: «Цены зависят не столько от абсолютного количества товаров и абсолютного количества денег, имеющихся в стране, сколько от количества товаров, поступающего или могущего поступить на рынок, и от количества денег, находящегося в обращении. Если монета запрятана в сундук, она имеет так же мало значения для цен, как если бы она была уничтожена. Если товары лежат в житницах и складах, это имеет такой же эффект. Так как деньги и товары в таких случаях никогда не встречаются, то они и не действуют друг на друга».
Теория денег Юма представляла собой, с одной стороны, реакцию против меркантилистического понимания денег, а с другой стороны, обобщение явлений вздорожания цен, которые Европа пережила в эпоху «революции цен», в XVI — XVII веках, в связи е приливом огромных масс серебра и золота из Америки. Но Юм упустил из виду одно важное обстоятельство: наряду с огромным увеличением количества благородных металлов в Европе, происходило резкое падение стоимости последних, вызванное открытием более обильных американских рудников и введением крупных технических усовершенствований в дело добывания и обработки благородных металлов (в середине XVI века был открыт процесс амальгамирования серебра с ртутью, значительно удешевивший производство). При падении стоимости благородных металлов и одновременном быстром росте денежного хозяйства и поступающей на рынок массы товаров, для товарного обращения требовалась гораздо большая масса денег, чем раньше, и эта потребность удовлетворялась приливом серебра и золота из Америки. Следовательно, «революция цен» XVI — XVII веков не могла быть объяснена просто как следствие увеличения количества денег: в повысившейся цене товаров отражалось падение стоимости самих благородных металлов. Номиналистическое понимание денег, как простого знака, не имеющего собственной стоимости и приобретающего изменчивую «фиктивную» стоимость в зависимости от колебаний количества денег, в применении к металлическим деньгам оказывалось глубоко ошибочным.
Не останавливаясь на других недостатках количественной теории (игнорирование скорости оборота денег, роли кредитных денег и проч.), следует отметить, что сам Юм своими поправками к этой теории открывает путь к ее преодолению. Ведь сам Юм признает, что, при удвоении количества денег в стране с одного до двух миллионов рублей, добавочный миллион рублей может быть накоплен в виде сокровищ в «сундуках»; в таком случае «количество денег в обращении» останется равным по-прежнему миллиону рублей, и никакого повышения товарных цен не последует. Удвоение денег в стране не вызовет подъема товарных цен, так как часть денежной массы останется вне обращения. Но в таком случае встает вопрос: чем же определяется количество денег, вступающих в обращение? Очевидно, потребностями товарного обращения, которые в свою очередь зависят от массы товаров и от их цены (последняя же зависит от стоимости товаров и стоимости благородных металлов, выполняющих роль денег). Следовательно, нельзя утверждать, что цены товаров определяются количеством находящихся в обращении денег; наоборот, количество денег, находящихся в обращении, определяется потребностями товарного обращения, в том числе и ценами товаров.
Такое именно положение и было выдвинуто в середине XVIII века Джемсом Стюартом, с которым мы уже встречались выше[22]. Стюарт, сочинение которого вышло в 1767 году, в вопросах экономической политики являлся запоздалым представителем меркантилистических воззрений и в этом отношении далеко уступал Юму в понимании запросов своей эпохи. Но приверженность к меркантилистическим воззрениям предохранила его от ошибочного номиналистического понимания денег как простого знака. Стюарт возражает против количественной теории денег и доказывает, что высота товарных цен зависит не от количества денег в стране, а от других причин. «Рыночная цена товаров определяется сложной операцией спроса и конкуренции, которая совершенно не зависит от количества находящегося в стране золота и серебра». «В какой бы степени ни увеличивалось и ни уменьшалось количество монеты в стране, товары будут подниматься и падать в цене на основании принципа спроса и конкуренции, а последние всегда зависят от склонностей тех лиц, которые имеют собственность или другие эквиваленты для обмена, но никогда не от количества имеющихся у них денег». Размеры товарного обращения и цены товаров определяют потребность обращения в деньгах. «Состояние торговли и мануфактур, образ жизни и обычные расходы жителей, вместе взятые, регулируют и определяют размеры спроса на наличные деньги». «Денежное обращение в каждой стране должно быть пропорционально промышленности жителей, производящих продукты, которые поступают на рынок. Поэтому, если количество монеты в стране упадет ниже уровня, соответствующего цене предлагаемых к продаже промышленных изделий, то будут введены изобретения, например, символические деньги, которые и заполнят этот пробел. Если же количество монеты будет слишком велико по сравнению с промышленностью, эта монета не вызовет повышения цен и даже не войдет в обращение: она будет накопляться в виде сокровищ. Каково бы ни было количество денег у данной нации по сравнению с другими, в обращении останется всегда лишь такое количество, которое приблизительно соответствует потреблению богатых жителей и труду и прилежанию бедных жителей» данной страны.
Стюарт, следовательно, отрицает зависимость товарных цен от количества находящихся в обращении денег; наоборот, количество обращающихся денег определяется потребностями товарного обращения, в том числе и уровнем товарных цен. Из всей массы находящихся в стране денег одна часть вступает в обращение, остаток же, превышающий потребность товарного обращения в деньгах, остается вне обращения и накопляется в виде сокровища (резерва) или предметов роскоши. При расширении потребности товарного обращения в деньгах, часть сокровища вступает в обращение, в противоположном случае монета отливает из обращения. Изложенные идеи Стюарта, противопоставленные им количественной теории, были в XIX веке развиты Туком[23] и впоследствии Марксом. Количественная теория Юма, с одной стороны, и учение Стюарта, с другой, дают нам яркое представление о двух основных течениях в теории денежного обращения, которые еще в настоящее время борются за преобладание в экономической науке.
Примечания
[1] В отсталых странах Европы (Германии, России) рост денежного обмена приводил к противоположному явлению: помещики переводили крестьян на барщину и расширяли свою барскую запашку, чтобы получить возможно большее количество хлеба для продажи.
[2] До середины ХVII века английское сукно вывозилось неотделанным; аппретура и крашение его производились в Голландии и Франции.
[3] Кроме сочинений английских меркантилистов, значительный интерес представляет итальянская меркантилистическая литература XVI — XVIII веков, особенно в вопросах денежного обращения.
[4] См. ниже, главу 6‑ю.
[5] См. выше, главу 2‑ю.
[6] Необходимость удешевления цен для успешной конкуренции на иностранных рынках отстаивалась и меркантилистами конца XVII века. Чайльд писал: «Если бы мы одни вели торговлю, то мы могли бы, как говорит пословица, приказывать рынку, что нам угодно. Но в тех условиях, в каких мы находимся теперь, когда каждая нация старается захватить возможно бóльшую часть торговли, справедлива другая пословица: кто хочет выиграть слишком много, тот теряет все». Д’Эвенент также говорил, что только при низкой цене труда и мануфактурных товаров можно выдержать конкуренцию на иностранных рынках. Во всех этих рассуждениях находит свое яркое выражение точка зрения купца-экспортера.
[7] См, ниже, главы 11‑ю и 20‑ю.
[8] Родился в 1632 г., умер в 1704 г. Помимо своих знаменитых философских и социологических исследований написал чисто экономическое сочинение: «Некоторые соображения о следствиях понижения процента и повышения стоимости денег» (1691 г.). См. о нем также в конце настоящей главы.
[9] Родился в 1640 г., умер в 1698 г. Его главное сочинение: «Рассуждение о торговле» (1690 г,). См. о нем также в начале следующей главы.
[10] Галиани (1728 — 1787 гг.), итальянец, долго жил в Париже, написал книги: «О деньгах» (1750 г.) и «Беседа о торговле зерном» (1770 г.). См. о нем ниже, главу 10‑ю.
[11] См. о нем ниже, главу 10‑ю.
[12] Кондильяк (1715 — 1780 гг.), француз, известный философ, представитель сенсуализма. Написал в 1776 г. экономическое сочинение «Торговля и правительство».
[13] Сочинение его «Исследование о принципах политической экономии» вышло в 1767 г. См. о нем также в конце настоящей главы и в конце следующей главы.
[14] Издана после смерти Петти, в 1690 г. Из других сочинений Петти — «Трактат о налогах» издан в 1662 г., «Политический обзор или анатомия Ирландии» — в 1672 г.
[15] См. выше, главу 3‑ю,
[16] См. предыдущую главу.
[17] Его сочинение: «Опыт о природе торговли» вышло в 1755 г., после смерти автора.
[18] См. о нем в начале настоящей главы. О его теории денег см. конец следующей главы.
[19] См. о нем в предыдущей главе.
[20] В зародышевом виде количественная теория денег встречается ужо в XVI веке, у француза Бодена и итальянца Даванцати. Боден первый указал, что падение стоимости денег объясняется не только порчей монеты, но и приливом больших масс золота и серебра из Америки.
[21] Т. е. в Испанию, обладавшую богатейшими серебряными и золотыми рудниками в Америке,
[22] См. выше, главу 7‑ю.
[23] Главное сочинение Тука: «История цен» (1838 — 1857 годы).