РАВЕНСТВО ТОВАРОПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ И РАВЕНСТВО ТОВАРОВ
Исаак Рубин
Товарно-капиталистическое хозяйство, как и всякое хозяйство, основанное на разделении труда, не может существовать без пропорционального распределения труда между отдельными отраслями производства. Такое распределение труда осуществляется только при связанности и взаимообусловленности трудовых деятельностей отдельных лиц, а эта производственно-трудовая связь при неурегулированном товарном производстве осуществляется только через процесс рыночного обмена, через стоимость товаров. Исследование процесса обмена, его общественной формы и его связи с производством товарного общества, составляет по существу предмет Марксовой теории стоимости[1].
В первой главе «Капитала» Маркс, молчаливо предполагая изложенные социологические предпосылки теории стоимости, начинает прямо с анализа акта обмена, в котором находит свое выражение равенство обмениваемых товаров. Для большинства критиков Маркса эти социологические предпосылки остались книгой за семью печатями. Они не видят того, что теория стоимости Маркса представляет вывод из исследования общественно-экономических, отношений, характеризующих товарное хозяйство. Для них она не более как «чисто логическое доказательство, диалектическая дедукция из существа обмена»[2].
Мы знаем, что на самом деле Маркс исследует не акт обмена, как таковой, вне связи с определенным экономическим строем общества. Он исследует производственные отношения определенного общества, именно товарно-капиталистического, и роль обмена в этом обществе. Если кто-нибудь строит теорию стоимости на анализе акта обмена, как такового, вне определенной общественно-экономической среды, то это, конечно, Бем-Баверк, а не Маркс.
Но если Бем-Баверк не прав, говоря, что Маркс выводит равенство обмениваемых товаров из чисто логического анализа акта обмена, то он прав в том, что при исследовании акта обмена в товарном хозяйстве Маркс, действительно, усиленно выдвигает момент равенства. «Возьмем далее два товара, например, пшеницу и железо. Каково бы ни было их меновое отношение, его всегда можно выразить уравнением, в котором данное количество пшеницы приравнивается известному количеству железа, например, 1 квартер пшеницы = 2 центнерам железа. Что говорит нам это уравнение? Что в двух различных вещах — в 1 квартере пшеницы и в 2 центнерах железа — существует нечто общее равной величины. Следовательно, обе эти вещи равны чему-то третьему, которое само по себе не является ни первой, ни второй из них. Таким образом каждая из них, поскольку она есть меновая стоимость, может быть сведена к этому третьему» (К., I, с. 3). На это место, в котором критики Маркса усматривают центральный пункт и единственное обоснование его теории стоимости, они и направляют свои главные удары. «Я мог бы, между прочим, заметить, — говорит Бем-Баверк, — что мне уже первое предположение, по которому в обмене двух предметов должно проявляться их равенство, кажется очень старо, — это еще неважно, — но и несогласно с действительностью или, лучше сказать, неверно задумано. Где царит равенство и полное равновесие, там не происходит обыкновенно никакой перемены в бывшем до того состоянии покоя. Если поэтому, в случае обмена, дело кончается тем, что товары меняют своих владельцев, то это скорее признак того, что тут замешалось какое-либо неравенство или перевес, под влиянием которого и совершилась перемена»[3].
Излишне говорить, что возражения Бем-Баверка бьют мимо цели. Маркс никогда не утверждал, что обмен происходит при условиях «полного равновесия»; он неоднократно подчеркивал, что «как потребительные стоимости, товары различаются прежде всего качественно» (К., I, с. 3). Это качественное «неравенство» товаров, необходимый результат разделения труда, представляет вместе с тем необходимый стимул обмена. Внимание Бем-Баверка обращено на обмен товаров как потребительных стоимостей и на стимулирующие обмен субъективные оценки полезности товаров участвующими в обмене лицами. Поэтому он вполне правильно выдвигает момент «неравенства». Маркса же интересует акт обмена, как объективно-общественный факт, и, подчеркивая момент равенства, он оттеняет существенные особенности этого факта, отнюдь, однако, не имея в виду какого-то фантастического состояния «полного равновесия»[4].
Обычно критики марксовой теории стоимости видят ее центр тяжести в том, что она утверждает количественное равенство трудовых затрат, которые требуются для производства товаров, приравниваемых друг другу в акте обмена. Но Маркс неоднократно подчеркивал другую сторону своей теории стоимости, так сказать качественную, в отличие от указанной количественной. Маркса не интересуют качественные особенности товаров как потребительных стоимостей. Но его внимание обращено на качественную характеристику акта обмена, как социально-экономического явления. И только на основе этой качественной, по существу социологической, характеристики можно понять и количественную сторону акта обмена. Полным игнорированием этой качественной стороны теории стоимости Маркса страдают почти все ее критики. Их взгляды столь же односторонни, как и противоположное мнение, утверждающее, что понятие стоимости у Маркса не имеет никакого отношения к меновым пропорциям, т. е. количественной стороне явлений стоимости[5].
Оставляя сейчас в стороне вопрос о количественном равенстве обмениваемых стоимостей, мы должны сказать, что в товарном обществе сношения между отдельными частными хозяйствами происходят в форме купли-продажи, в форме приравнивания стоимостей, отдаваемых и получаемых частным хозяйством в акте обмена. Акт обмена есть акт приравнивания. И это приравнивание обмениваемых товаров отражает основную социальную особенность товарного хозяйства: равенство товаропроизводителей. Речь идет не о равенстве их в смысле обладания равными материальными средствами производства, а о равенстве их в качестве автономных, друг от друга независимых товаропроизводителей, из которых ни один не может непосредственно воздействовать на другого односторонне, без формального соглашения с ним, иначе, как на началах договора с ним, как с самостоятельным субъектом хозяйства. Отсутствие внеэкономического принуждения, организация трудовой деятельности отдельных лиц не на началах публичного права, а на основах права частного и так называемого свободного договора, — есть характернейшая черта экономической структуры современного общества. Отсюда и основная форма производственных отношений между отдельными частными хозяйствами — форма обмена, приравнивания обмениваемых стоимостей. Равенство товаров в обмене является вещным выражением основного производственного отношения современного общества: связи между товаропроизводителями, как между равноправными, автономными и друг от друга независимыми субъектами хозяйства.
Для понимания изложенных идей Маркса мы считаем крайне важным следующее место из «Капитала»: «Но тот факт, что в форме товарных стоимостей все виды труда выражаются как равный и, следовательно, равнозначный человеческий труд, —этот факт Аристотель не мог вычитать из самой формы стоимости, так как греческое общество покоилось на рабском труде и, следовательно, имело своим естественным базисом неравенство людей и их рабочих сил. Равенство и равнозначность всех видов труда, поскольку они являются человеческим трудом вообще, — эта тайна выражения стоимости может быть разгадана лишь тогда, когда понятие человеческого равенства уже приобрело прочность народного предрассудка. А это возможно лишь в таком обществе, где товарная форма есть общая форма продукта труда и, следовательно, отношение людей друг к другу как товаровладельцев является господствующим общественным отношением) (К., I, с. 21)[6]. В основе равенства обмениваемых товаров лежит равенство автономных и друг от друга независимых товаропроизводителей — основная черта товарного хозяйства, его, так сказать, клеточной структуры. Теория стоимости исследует процесс образования из отдельных, казалось бы, самостоятельных, клеточек производственного единства, именуемого народным хозяйством. Недаром Маркс в предисловии к первому изданию I тома «Капитала» писал, что «товарная форма продукта труда или форма стоимости товара есть форма экономической клеточки буржуазного общества». Эта клеточная структура товарного общества представляет собой совокупность равноправных, друг от друга формально независимых частных хозяйств.
В приведенных словах об Аристотеле Маркс подчеркивает, что в рабском обществе понимание явлений стоимости не могло быть вычитано из «самой формы стоимости», т. е. из вещного выражения равенства обмениваемых товаров. Тайна стоимости может быть понята только из особенностей товарного общества. Не удивительно, что критики, от которых ускользнул социологический характер теории стоимости Маркса, вкривь и вкось толковали приведенные его слова. По мнению Дитцеля, Маркс «руководствуется этической аксиомой равенства. Этот «этический фундамент обнаруживается в том месте, где Маркс объясняет недостатки теории стоимости Аристотеля тем, что греческое общество имело своей естественной основой неравенство людей и их рабочей силы»[7]. Дитцель не понимает, что Маркс говорит не об этическом постулате равенства, а о равенстве товаропроизводителей, как основном социальном факте товарного хозяйства, — равенстве, повторяем, не в смысле материальных средств, а в смысле независимости и автономности в качестве субъектов хозяйства, организаторов производства.
Если Дитцель превращает общество равных товаропроизводителей из действительного факта в этический постулат, то Кроче видит в нем некий теоретически-мыслимый тип общества, «придуманный» Марксом из соображений теоретических, для контраста и сравнения с капиталистическим обществом, основанным на неравенстве. Это сравнение имеет целью выяснить специфические особенности капиталистического общества. Равенство товаропроизводителей — не этический идеал, а теоретически придуманный масштаб, мерило, которым мы измеряем общество капиталистическое. «Вспомните то место, где Маркс говорит, что природа ценности может выясниться лишь в обществе, в котором убеждение в равенстве люден получило силу народного предрассудка»[8]. Кроче полагает, что Маркс для понимания явлений стоимости в капиталистическом обществе принял за тип, так сказать за теоретический масштаб, другую стоимость (конкретную), а именно ту, «которую имели бы блага, умножаемые трудом, в обществе, в котором не существовало бы несовершенств капиталистического общества и рабочая сила не была бы товаром». Отсюда Кроче делает следующий вывод о логических особенностях теории стоимости Маркса:
«Трудовая ценность Маркса не логическое обобщение, а факт, мыслимый как тип и принимаемый за тип, т. е. нечто совершенно отличное от логического понятия»[9].
Дитцель превращает общество равных товаропроизводителей в этический постулат, а Кроче делает из него «придуманное» конкретное представление, противополагаемое капиталистическому обществу с целью лучшего уяснения характерных черт последнего. В действительности же оно представляет собой не что иное, как отвлечение и обобщение основной особенности товарного хозяйства вообще и капиталистического в частности. Теория стоимости и ее предпосылка — общество равных товаропроизводителей — дает нам анализ одной из сторон капиталистического хозяйства, а именно основного производственного отношения, соединяющего автономных товаропроизводителей. Это отношение есть основное, ибо только оно и создает объект изучения политической экономии — народное хозяйство, как известное, хотя и относительное, единство. Маркс отлично выразил логический характер своей теории стоимости в словах: «До сих пор мы знаем только одно экономическое отношение между людьми — отношение товаровладельцев, которое сводится лишь к присвоению чужого продукта труда путем отчуждения своего собственного» (К., I, с. 61). Теория стоимости дает нам не описание явлений, происходящих в каком-то мысленно представляемом обществе, противополагаемом капиталистическому, а обобщение одной из сторон последнего.
Конечно, в капиталистическом обществе производственные отношения между людьми, как членами различных социальных групп, не исчерпываются отношением между ними, как между независимыми товаропроизводителями. Но эти отношения между членами разных социальных групп капиталистического общества происходят в форме и на основе отношения между ними, как между равноправными, автономными товаропроизводителями. Капиталист и рабочие связаны между собой производственным отношением, вещным выражением которого служит капитал. Но они связываются и вступают в соглашение, как формально равноправные товаропроизводители; и выражением этого производственного отношения, точнее, этой стороны связывающего их производственного отношения, служит категория стоимости. Промышленные капиталисты и землевладельцы, промышленники и финансовые капиталисты тоже вступают в соглашение в качестве равноправных, автономных товаровладельцев; эта сторона производственных отношений между различными социальными группами находит свое выражение в теории стоимости. Этим именно объясняется одна особенность политической экономии как науки. Основные понятия политической экономии построены на понятии стоимости и на первый взгляд даже представляют как бы логическую эманацию этой последней. Знакомясь впервые с теоретической системой Маркса, можно, казалось бы, согласиться с мнением Бем-Баверка, что она представляет собой логически-дедуктивное развертывание абстрактных понятий, их имманентное чисто логическое развитие по методу Гегеля. Стоимость, путем волшебных, чисто логических модификаций, превращается в деньги, деньги в капитал, капитал в приращенный капитал, т. е. капитал плюс прибавочная стоимость, прибавочная стоимость в предпринимательскую прибыль, процент в ренту и т. д. Бем-Баверк, не оставляющий камня на камне от теории стоимости Маркса, отмечает, что дальнейшие части марксовой системы представляют стройное логическое целое, последовательно вытекающее из ошибочного исходного пункта. «На этом среднем протяжении системы Маркса логическое развитие и выяснение причинной связи совершается действительно с импонирующей законченностью и внутренней последовательностью… Эти средние части его системы при всей ложности ее исходного пункта навсегда обеспечивают за Марксом, благодаря выходящей из ряда вон внутренней последовательности, славу первоклассного мыслителя»[10]. В устах Бем-Баверка, мыслителя, склонного именно к логическому развертыванию понятий, это высшая похвала. В действительности, однако, сила марксовой системы покоится не только и даже не столько на ее внутренней логической последовательности, сколько на том, что она во всех своих частях насыщена многообразным, богатым социально-экономическим содержанием, взятым из действительности и освещенным силой абстрактной мысли. Одно понятие превращается у Маркса в другое не в силу имманентного логического развития, а при наличии целого ряда привходящих социально-экономических условий. Для превращения денег в капитал необходим был огромный исторический переворот, описанный Марксом в главе о первоначальном капиталистическом накоплении.
Но нас интересует сейчас не эта сторона вопроса. Одно понятие вырастает у Маркса из другого лишь при наличии определенных социально-экономических условий. Но факт тот, что каждое последующее понятие носит на себе печать предшествующего, и все основные понятия экономической системы представляют собой как бы логические разновидности понятия стоимости. Деньги — это стоимость, служащая всеобщим эквивалентом. Капитал — стоимость, создающая прибавочную стоимость. Заработная плата — стоимость рабочей силы. Прибыль, процент, рента суть части прибавочной стоимости. На первый взгляд эта логическая эманация основных экономических понятий из понятия стоимости кажется необъяснимой. Но она объясняется тем, что производственные отношения капиталистического общества, выражением которых служат указанные понятия (капитал, заработная плата, прибыль, процент, рента и т. п.), происходят в форме отношения между независимыми товаропроизводителями, выражаемого понятием стоимости. Капитал представляет разновидность стоимости потому, что производственное отношение между капиталистом и рабочими происходит в форме отношения между равноправными товаропроизводителями, автономными субъектами хозяйства. Система экономических понятий вытекает из системы производственных отношений. Логическая структура политической экономии, как науки, отражает социальную структуру капиталистического общества[11].
Теория трудовой стоимости дает теоретическую формулировку основного производственного отношения товарного общества, отношения между равными товаропроизводителями. Этим объясняется живучесть этой теории, которая, в бурном потоке сменяющих одна другую экономических идей, при всех наносимых ей ударах, каждый раз в обновленном виде и в новой формулировке появляется на авансцене экономической науки. Маркс отметил эту особенность теории трудовой стоимости в письме к Кугельману от 11 июля 1868 года: «История теории, конечно, доказывает, как вы верно указали, что понимание отношения стоимости было всегда одним и тем же, только ясным или туманным, спутанным иллюзиями или научно определенным». О том же говорит Гильфердинг в одной из своих статей: «Экономическая теория — в том объеме, в каком Маркс рассматривает ее в своих «Теориях прибавочной стоимости» — представляет собой объяснение капиталистического общества, основу которого составляет товарное производство. Но эта основа хозяйственной жизни, остающаяся неизменной при всем колоссальном и бурном развитии последней, объясняет нам тот факт, что экономическая теория отражает это развитие, сохраняя уже ранее открытые основные законы и дальше развивая их, но не устраняя их совершенно. Таким образом реальному развитию капитализма соответствует логическое развитие теории. Начиная с первых формулировок закона трудовой стоимости у Петти и Франклина и кончая наиболее тонкими рассуждениями второго и третьего томов «Капитала», обнаруживается такими образом логически развертывающийся процесс развития»[12]. Этой непрерывности исторического развития теории стоимости соответствует ее центральное логическое место в экономической науке. Это логическое место может быть понято только из той особой роли, которую в системе производственных отношений капиталистического общества играет основное отношение между отдельными товаропроизводителями, как между равноправными, автономными субъектами хозяйства.
Отсюда видна неправильность попыток признать теорию трудовой стоимости совершенно неприменимой к объяснению капиталистического хозяйства и ограничить ее мысленно представляемым обществом или простым товарным обществом, предшествовавшим капиталистическому. Кроче удивляется, «почему Маркс при анализе экономических явлений второй или третьей сферы (т. е. явлений прибыли и ренты. — И. Р.) пользуется понятиями, находящимися в первой сфере» (т. е. в сфере трудовой стоимости. — И. Р.) «Если соответствие между ценностью и трудом существует только в упрощенном экономическом обществе первой сферы, зачем обозначать постоянно явления второй сферы терминами первой?»[13]. Подобные возражения основаны на одностороннем представлении о теории стоимости, как объясняющей исключительно количественные пропорции обмена в простом товарном хозяйстве, на полном пренебрежении к ее качественной стороне. Если при капитализме закон количественных пропорций обмена видоизменяется по сравнению с простым товарным обращением, то качественная сторона обмена одна и та же, и только ее анализ дает возможность прийти и к пониманию количественных пропорций. «Экспроприация одной части общества и монопольная собственность на средства производства другой части, разумеется, модифицируют обмен, потому что только в нем и может проявиться это неравенство членов общества. Но так как меновой акт есть отношение равенства, то неравенство является и теперь равенством, но уже не стоимостей, а цен производства»[14]. Гильфердинг должен был бы продолжить свою мысль дальше и перевести ее на язык производственных отношений. Теория стоимости, исходящая из равенства обмениваемых товаров, необходима для объяснения капиталистического общества с его неравенством, ибо производственные отношения между капиталистами и рабочими происходят в форме отношений между формально равноправными, независимыми товаропроизводителями. Всякие попытки оторвать теорию стоимости от теории капиталистического хозяйства неправильны, безразлично, состоят ли они в ограничении сферы действия теории стоимости мысленно представляемым обществом (Кроче) или простым товарным хозяйством, или же в превращении трудовой стоимости в чисто логическую категорию (Туган-Барановский), или, наконец, в резком отделении категорий междухозяйственных, т. е. стоимости, от категорий социальных, т. е. капитала (Струве, см. о нем выше, в главе «Струве о теории товарного фетишизма»).
Примечания
[1] Зиммель понимает, что экономическое исследование берет за исходный пункт не обмениваемые вещи, а социально-экономическую роль обмена: «Обмен есть социологическое явление sui generis [особого рода], первоначальная форма и функция междуиндивидуальной жизни; он отнюдь не есть логическое следствие тех качественных и количественных особенностей вещей, которые называются полезностью и редкостью». (G. Simmel, Philosophie des Geldes, 1907, S. 59).
[2] Бем-Баверк. Теория Маркса и ее критика. Русский перевод, изд. 1897 г. стр. 68.
[3] Бем-Баверк, цит. соч., стр. 68.
[4] «Самый меновой акт и возникающая при этом цена влияет… на поведение всех позднейших покупателей и продавцов, и притом влияет не в качестве неравенства, а в качестве равенства, как выражение эквивалентности» (Zwiedineck, Über den Subjektivismus in der Preislehre, «Archiv für Sozialwissenschaft u. Sozialpolitik», 1914, B. 38, S. 22 — 23),
[5] См., например, Petry, Der soziale Gehalt der Marxschen Werttheorie, 1916, S. 27 — 28.
[6] Разумеется, нас не интересует здесь вопрос о том, правильно ли Маркс понимал Аристотеля, или же его понимание Аристотеля представляет образец «научного субъективизма», как утверждает В. Железнов (Экономическое мировоззрение древних греков. М. 1919. стр. 244), без достаточных, по нашему мнению, оснований.
[7] Dietzel, Theoretische Sozialökonomik, 1895, S. 273.
[8] Кроче. Исторический материализм и марксистская экономия. Русск. перев., М, 1902 г., стр. 62.
[9] Там же, стр. 106.
[10] Бем-Баверк, цит. соч., стр. 91 — 92.
[11] Ф. Оппенгеймер видит «методологическое грехопадение» Маркса, основную его ошибку в том, что «предположение социального равенства участников менового акта» берется им в теории стоимости за исходный пункт исследования капиталистического общества с его классовым неравенством. Он сочувственно цитирует Туган-Барановского, который говорит, что «предполагая социальное равенство участников менового акта, мы отвлекаемся от внутренней структуры общества, в котором акт совершается» (F. Oppenheimer, Wert und Kapitalprofit, 1916, S. 176). Оппенгеймер упрекает марксову теорию стоимости в игнорировании классового неравенства капиталистического общества.
Лифман бросает марксовой экономической теории противоположный упрек, что она «заранее предполагает существование определенных классов» (Liefmann, Grundsätze der Volkswirtschaftslehre, 1920, S. 34). По существу прав Лифман: марксова экономическая теория заранее предполагает классовое неравенство капиталистического общества. Но так как отношения между классами в капиталистическом обществе происходят в форме отношений между независимыми товаропроизводителями, то исходным пунктом исследования берется стоимость, предполагающая социальное равенство участников менового акта. Марксова теория стоимости одинаково преодолевает односторонность и Оппенгеймера и Лифмана. Подробная критика взглядов Оппенгеймера и Лифмана дана в нашей работе «Современные экономисты на Западе» (1927 г.).
[12] Aus der Vorgeschichte der Marxschen Ökonomie., N. Z., 1910/11, том II. Русск., перевод в сборнике «Основные проблемы политической экономии», стр. 244.
[13] Кроче, цит. соч., стр. 230.
[14] Гильфердинг, Финансовый капитал, перевод И. Степанова. Пб., 1918, стр. 23.