ОТВЕТ КРИТИКАМ
Исаак Рубин
1. Ответ Дашковскому
§ 1. Что такое абстрактный труд?
Является ли абстрактный труд в системе Маркса исторической или внеисторической категорией? Должны ли мы рассматривать его как социологическое или как физиологическое понятие? Таковы те два центральных вопроса, на которые И. Дашковский хочет ответить в своей статье «Абстрактный труд и экономические категории Маркса» (журнал «Под знаменем марксизма», 1926 г., № 6).
На оба вопроса автор дает эклектический ответ. По его мнению, абстрактный труд является категорией одновременно исторической и внеисторической, социологической и физиологической. Как увидим, ничего, кроме эклектизма и путаницы, ответ И. Дашковского нам не дает.
Начнем с первого вопроса. Чтобы избежать прямого и ясного ответа на этот вопрос, И. Дашковский заменяет общепринятое в марксистской литературе двухчленное деление категорий на исторические и внеисторические трехчленным делением. Первую группу составляют «внеисторические» категории, которые дают нам «знание основ всякого экономического бытия, общих всем эпохам человеческой истории» (стр. 198), например, понятие производства вообще, орудие труда, предмет труда и т. д. Эти категории и соответствующие им «внеисторические» законы «являются обязательным введением в изучение исторических хозяйственных форм», это — «всеобщие социологические определения, которые образуют фундамент экономического исследования, не входя в систему политической экономии в тесном смысле слова» (стр. 198). Вторую группу составляют «исторические категории в собственном смысле слова» (стр. 200). Однако эту группу И. Дашковский считает нужным подразделить на две группы. Некоторые категории относятся только к товарному хозяйству и потому образуют «внутреннюю структуру буржуазного общества», например, категории «стоимость», «товар» и т. п. Другие же категории являются лишь «дальнейшим развитием элементов, заложенных уже в предшествующий период. При этом может случиться, что исторический смысл данной категории будет заключаться лишь в том, что соответствующее ей экономическое содержание, имеющее общий характер для разных или даже для всех эпох, смогло лишь наиболее полным образом проявиться в данной обстановке». «Категорию абстрактного труда Маркс относит именно к этой группе. Абстрактный труд не является категорией, образующей внутреннюю структуру буржуазного общества. Он относится ко всем эпохам, поскольку речь идет о нем, как о понятии, но он становится «практически-истинным» только на определенной ступени исторического развития. Такие категории можно было бы назвать условно-историческими» (стр. 201. Выделение автора).
Благодаря разделению «исторических» категорий на две группы, Дашковский получает следующее трехчленное деление категорий:
1. Внеисторические категории.
2. Исторические категории в собственном смысле слова:
а) исторические категории в тесном смысле слова;
б) условно-исторические категории.
По мнению Дашковского, «абстрактный труд, труд вообще, труд как физиологическая затрата мускулов, нервов и др. — есть понятие, выходящее далеко за пределы внутренней организации товарного хозяйства, понятие общее» (стр. 203). Именно по этой причине абстрактный труд не является категорией исторической в тесном смысле слова. Но, с другой стороны, он не может быть отнесен и к числу «внеисторических» категорий, так как только в товарном хозяйстве, где существует безразличное отношение индивидов к конкретным видам труда, и где индивиды с легкостью переходят от одного вида труда к другому, абстрактный труд получает «полное развитие» и проявляется в «развернутом вид» (стр. 201, 203). Запомним, что по этой причине И. Дашковский относит абстрактный труд не к первой группе «внеисторических» категорий, а к условно-историческим категориям, которые в свою очередь входят в группу «исторических категорий в собственном смысле слова».
Более того. Читатель вправе даже думать, что Дашковский, если бы захотел быть последовательным, должен был бы прийти к признанию абстрактного труда категорией «исторической в тесном смысле слова». В самом деле, мы выше читали, что абстрактный труд относится во всем эпохам лишь постольку, поскольку «речь идет о нем, как о понятии, но он становится «практически-истинным» только на определенной ступени исторического развития» (стр. 201). В другом месте Дашковский выражает свою мысль еще резче: «Абстрактный труд, существуя, так сказать, идеально в предшествующие товарному хозяйству эпохи, находит только в товарном мире почву для своего практического проявления» (стр. 204. Выделение наше). Но если так, если абстрактный труд «находит только в товарном хозяйстве почву для своего практического проявления», т. е. для своего реального (а не только идеального) существования, не обязаны ли мы признать категорию абстрактного труда «исторической в тесном смысле слова»? Не служат ли нам экономические категории именно для познания и объяснения тех исторических эпох, когда объекты, соответствующие данным категориям, находят почву для своего практического проявления, т. е. начинают реально существовать? И не является ли полнейшей бессмыслицей относить экономическую категорию в таким историческим эпохам, когда соответствующий ей объект еще не находит никакой почвы для своего практического проявления, т. е. , попросту говоря, вовсе не существует?
Однако Дашковский не был бы в данном вопросе эклектиком, если бы он с последовательностью сделал выводы из своих собственных цитированных нами положений. Эти выводы неизбежно привели бы его к отказу от хитроумно достроенной группы «условно-исторических» категорий и к признанию абстрактного труда категорией исторической в тесном смысле слова, т. е. органически связанной с товарным хозяйством. Но именно против этого вывода И. Дашковский и ополчается со всей силой. Ему поэтому не остается ничего другого, как в дальнейшем ходе изложения отказаться от своих собственных цитированных нами положений. Дашковский смутно чувствует, что читатель вряд ли согласится относить категорию абстрактного труда к таким историческим эпохам, когда отсутствовала почва для «практического проявления» или реального существования абстрактного труда. Он вынужден поэтому отказаться от своих собственных положений и искать доказательств реального существования абстрактного труда при других формах хозяйства, отличающихся от товарного хозяйства. В этих поисках он направляет свой взор как к будущему, социалистическому хозяйству, так и к формам хозяйства предшествовавших исторических эпох.
Реальное существование абстрактного труда в социалистическом хозяйстве И. Дашковский доказывает как нельзя легче. Каковы условия, при которых абстрактный труд может практически проявиться? Этими условиями являются: безразличное отношение индивидов к конкретным видам труда и легкость перехода их от одного вида труда к другому (стр. 203). Но при социализме эти условия будут осуществлены в еще более полной мере, чем в товарном хозяйстве. «В социалистическом обществе они получают дальнейшее развитие. Отсутствие каких-либо специфических господствующих видов труда, легкий переход от одного вида труда к другому, утрата связи трудового процесса с определенным индивидом, — все это получает при социализме свое высшее развитие» (стр. 204). А отсюда Дашковский делает вывод, что и абстрактный труд получит при социализме свое высшее развитие.
Этой аргументацией И. Дашковский в сущности опрокидывает свое положение об «условно-историческом» характере абстрактного труда. Раньше он признавал, что абстрактный труд связан с товарным хозяйством хотя бы слабыми «условно-историческими» узами. Теперь мы вправе сделать вывод, что если уж признавать категорию абстрактного труда «условно-исторической», то эта категория должна быть отнесена нами скорее к социалистическому, чем к товарному хозяйству. Но в таком случае нельзя понять, почему Маркс придал этой категории такое центральное значение для понимания именно товарного хозяйства. Также нельзя понять, почему сам Дашковский относил абстрактный труд к числу «условно-исторических» категорий товарного хозяйства. По-видимому, термин «исторический» употребляется им совсем в другом смысле, чем это обычно принято: категория абстрактного труда признается им условно- исторической не потому, что она «практически проявляется» только в определенную историческую эпоху, а потому, что она «практически проявляется» только начиная с определенной исторической эпохи (с эпохи товарного хозяйства).
Если даже мы признаем за И. Дашковским право на столь необычное употребление термина «исторический», мы все равно не спасем его от дальнейших, вопиющих противоречий. Не успел еще Дашковский признать абстрактный труд «условно-исторической» категорией товарного хозяйства; не успел он после этого объявить, что категория абстрактного труда получает свое «высшее развитие» в социалистическом хозяйстве, — как мы узнаем нечто совершенно новое: абстрактный труд существует в «любом обществе» (стр. 208), точнее, в любом хозяйстве, основанном на общественном разделении труда. Чтобы доказать это свое новое утверждение, Дашковский забывает только что перечисленные им условия «практического проявления» абстрактного труда (т. е. безразличие к конкретный видам труда и легкость перехода индивидов от одного вида труда к другому) и берет за основу другой признак, а именно необходимость социального учета и уравнения труда в любом хозяйстве, основанном на общественном разделении труда. Всякий «социально-уравненный» труд Дашковский ошибочно принимает за «абстрактный» труд.
Чтобы читатель не заподозрил нас в желании приписать И. Дашковскому мысли, им не высказываемые, приведем несколько цитат: «Далее в тех исторических формациях, где конкретный труд выступает непосредственно в качестве общественного, где он не нуждается в кривом зеркале вещных отношений и абстрактных категорий, функция абстрактного труда абсолютно необходима, поскольку речь идет об учете общественной трудовой энергии. Учет может производиться только в отвлеченных, т. е. абстрактных, счетных единицах» (стр. 205). «Абстракция в отношении к труду необходима не только для того, чтобы частные виды труда превратить в качественно отличную категорию общественного труда. Она необходима также и для суммирования, и для учета трудового процесса в любом обществе, которое, как подчеркивает Маркс, всегда интересуется количеством затрачиваемого рабочего времени (стр. 208. Выделение наше). «Если регулирование труда — экономическая необходимость при социализме (и при всякой другой форме хозяйства, поскольку люди всегда интересовались количеством затрачиваемого на производство средств существования труда), то в такой же мере необходимо постоянное отвлечение от конкретного труда. Абстракция в этих условиях не роскошь, не пустая игра фантазии, а жизненная потребность. В товарном обществе она совершается стихийно и через посредство вещей, в организованном — сознательно. Но от этого ее качественная природа не меняется» (стр. 210).
Что действительно в хозяйстве, основанном на общественном разделении труда хотя бы и не на основе товарного хозяйства), происходит процесс социального уравнения труда, — было нами отмечено уже в 1‑м издании «Очерков по теории стоимости Маркса» (стр. 52; во втором издании — стр. 73). Но этот социально-уравненный труд не надо смешивать с абстрактным трудом, который представляет особую форму социально-уравненного труда. Безнадежное смешение обоих понятий мы встречаем у И. Дашковского. Но сейчас нас интересует не эта сторона. В данный момент мы ставим себе целью вскрыть не неправильность концепции Дашковского, а ее внутреннюю противоречивость. Всякому мало-мальски внимательному читателю эта противоречивость не может не бросаться в глаза. Если «практическое проявление» абстрактного труда возможно лишь при известных условиях, осуществленных в товарном и социалистическом хозяйствах (стр. 203), можно ли утверждать, что абстрактный труд существует «в любом обществе» (стр. 208)? Если при «всякой форме хозяйства» «необходимо постоянное отвлечение от конкретного труда» (стр. 210), можно ли утверждать, что абстрактный труд «находит только в товарном мире почву для своего практического проявления» (стр. 204)? Если при любой форме хозяйства абстракция от конкретного труда «не роскошь, не пустая игра фантазии, а жизненная потребность» (стр. 210) и, следовательно, реальный факт, на каком основании Дашковский утверждает, что в «предшествующие товарному хозяйству эпохи» абстрактный труд существовал только «идеально» (стр. 204)? Дашковский запутался в этих безвыходных противоречиях именно потому, что он отказался ясно и недвусмысленно признать исторический характер категории абстрактного труда, в отличие от более широкой социологической категории социально-уравненного труда вообще. Смешение обеих этих категорий и привело И. Дашковского к противоречивым суждениям: то он готов признать, что абстрактный труд находит только в товарном хозяйстве почву для своего практического проявления (и это верно, поскольку речь идет» об абстрактном труде, фигурирующем в теории Маркса), то он утверждает его реальное существование в любом хозяйстве, основанном на общественном разделении труда (а это верно, поскольку речь идет о социально-уравненном труде вообще).
Мы следили до сих пор за волшебными превращениями категории абстрактного труда под пером И. Дашковского. Сперва эта категория была признана условно-исторической; потом мы узнали, что она действительна для товарного и социалистического хозяйств, причем именно в последнем получает свое «высшее развитие»; наконец, нам объявили, что эта категория относится — не только «идеально», но и «практически» — к любой форме хозяйства, основанного на общественном разделении труда. Отсюда уже небольшой шаг до объявления этой категории «внеисторической». Казалось бы, что от этого последнего и решительного шага Дашковский должен был бы уклониться. Ведь он сам в начале своей статьи, разделив экономические категории на внеисторические и исторические, отнес категорию абстрактного труда к последним, хотя и в «условном» смысле. Но наш автор, как мы, уже убедились, не боится противоречий. Не приходится поэтому удивляться, что, начав за здравие, он кончает за упокой. В начале статьи он отнес абстрактный труд к историческим категориям, а в конце статьи решительно объявляет эту категорию внеисторической. Критикуя мое положение о том, что абстрактный труд, который, по учению Маркса, образует стоимость и составляет ее содержание, должен иметь исторический характер, Дашковский пишет: «Совершенно ничем не обоснован довод, что историческая категория (т. е. стоимость. — И. Р.) должна возникать только из другой исторической категории (т. е. абстрактного труда. — И. Р.). Ведь в конце концов каждая исторически обусловленная форма производства имеет своим фундаментом вечное отношение между человеком и природой, производительные силы, данные природой, и труд, «который сам есть проявление одной из сил природы, человеческой рабочей силы» (Критика Готской программы). Этот труд и эта рабочая сила являются источниками всякого развития и, следовательно, всех исторических категории. Те, кто утверждают, что исторические категории могут порождаться только другими историческими же категориями, упускают из виду, что категория есть вообще только форма проявления внеисторических законов, как напоминал Маркс в цитированном нами письме к Кугельману» (стр. 212 — 213). Из этого общего положения Дашковский делает следующий вывод в применении к абстрактному труду: «Абстрактный труд создает стоимость в том смысле, что он принимает форму стоимости продукта труда… Ясно, что способ выражения может и должен носить исторический характер, тогда как то, что служит предметом выражения, не зависит от эволюции общественных форм» (стр. 213). Иначе говоря, историческая категория стоимости служит формой проявления внеисторической категории абстрактного труда.
Ниже мы подвергнем это положение критическому разбору по существу и постараемся показать всю его ложность. Пока же ограничимся констатированием того факта, что весь мыслимый круг противоречивых суждений об абстрактном труде усердно пройден И. Дашковским до конца. В начале статьи он разделил экономические категории на внеисторические и «исторические в собственном смысле слова» (стр. 200), включающие в себя также «условно-исторические» категории. В начале статьи абстрактный труд был признан условно-исторической категорией, а в конце статьи — внеисторической категорией. В итоге мы получили четыре понятия абстрактного труда:
- Абстрактный труд как условно-историческая категория, которая только в товарном хозяйстве находит почву для своего практического проявления.
- Абстрактный труд как категория, действительная для товарного и социалистического хозяйства, где индивиды с легкостью переходят от одного конкретного вида труда к другому.
- Абстрактный труд как социально-уравненный труд вообще, т. е. как категория, действительная для любой формы хозяйства, основанного на общественном разделении труда.
- Абстрактный труд как внеисторическая категория, т. е. рассматриваемый как материально-техническая и биологическая предпосылка общественного процесса производства.
Как видим, И. Дашковский смешивает в одну кучу столь разнородные понятия, как труд физиологический, труд социально-уравненный вообще и труд абстрактный, характерный для товарного хозяйства. Объединяя все эти разнородные понятия термином «абстрактный труд», он вносит полнейшую путаницу в свое изложение. Только при помощи тщательного анализа читатель, к своему удивлению, находит, что на одной странице наш автор под именем абстрактного труда трактует о физиологическом труде, на другой странице — о социально-уравненном труде вообще, вместо того, чтобы обозначить этим термином именно тот труд, который Маркс имел в виду в своей теории стоимости, а именно труд, образующий стоимость и характерный для товарного хозяйства. Отмеченная путаница лишает Дашковского возможности дать не то что правильный, но хотя бы более или менее ясный ответ на вопрос о том, имеет ли категория абстрактного труда исторический или внеисторический характер. По той же причине не найдем мы у него ясного ответа на вопрос о физиологической или социальной природе абстрактного труда.
С одной стороны, Дашковский во многих местах приравнивает абстрактный труд физиологическому труду. «Абстрактный труд, труд вообще, труд как физиологическая затрата мускулов, нервов и пр., — есть понятие, выходящее далеко за пределы внутренней организации товарного хозяйства» (стр. 203). На стр. 204 абстрактным признается «труд, как затрата физиологической энергии в безразличной форме». На стр. 218 автор предостерегает нас против ошибочных выводов, к которым мы придем, если признаем, что «абстрактный труд не труд в физиологическом смысле».
На основании этих выражений многие читатели отнесли И. Дашковского к числу сторонников физиологического понимания абстрактного труда. Но, с другой стороны, мы найдем у него и следы социологического понимания абстрактного труда: «Вместе с тем разрешается также и вопрос о социальном характере абстрактного труда. Абстрактный труд есть общественный труд, взятый не в разнообразии его функций, проявлений и результатов, а в однообразии его физиологического процесса… Сведение абстрактного труда к простой, безличной, хотя к осуществляемой отдельными лицами затрате физиологической энергии — это есть высшее выражение социального характера труда, несмотря на то, что по видимости оно представляет собой натуралистическую категорию. «Физиология» в данном случае есть псевдоним обезличения, абсолютного равенства всех видов человеческого труда, равенства всех производителей, взятых как таковых, т. е. в простом качестве проводников общественной энергии. Какое же еще социальное содержание можно требовать от экономической категории?» (стр. 211 — 212. Выделение наше). Теперь мы узнали нечто совершенно новое. Оказывается, что категория абстрактного труда лишь «по видимости» представляет собой натуралистическую, а следовательно, и физиологическую категорию. Но если так, зачем же поверять на каждом шагу, что абстрактный труд есть «труд в физиологическом смысле»? Сам Дашковский признает, что в данном случае «физиология» служит лишь «псевдонимом» социального процесса обезличения и уравнения труда. Но с каких это пор наука мыслит и выражается при помощи «псевдонимов»? Не составляет ли первейшую обязанность науки именно решительное разоблачение всякого рода псевдонимов, которые лишь вводят читателя в заблуждение? И не является ли о этой точки зрения полезным делом критика физиологического понимания абстрактного труда, этого, по ценному признанию самого И. Дашковского, научного «псевдонима»?
§ 2. Методологические взгляды И. Дашковского
Читателя не может не удивлять, каким образом наш автор на протяжении небольшой статьи, к тому же посвященной одному специальному вопросу и ставящей себе целью дать критический разбор воззрений другого автора, умудрился высказать столько противоречивых суждений об абстрактном труде. Источником этих обильных противоречий у И. Дашковского является неясность методологической постановки вопроса. С одной стороны, И. Дашковский правильно полагает, что «политическая экономия есть наука о специфических общественных формах, в которых осуществляется обмен веществ между человеком и природой» (стр. 198); «марксистская теория поставила науку в правильные рамки, сделав форму экономических отношений центром исследования» (стр. 199. Выделение автора). С другой стороны, мы у него же встречаем ряд формулировок совершенно другого характера: «Задача экономической науки должна состоять в том, чтобы свести специфические капиталистические формы проявления законов общественного «производства жизни» к самим этим законам, чтобы «проявить» путем отвлеченного анализа внутреннее строение экономической ткани, затуманенное, замаскированное противоречивыми формами капиталистического хозяйства» (стр. 218. Выделение наше). «Сведение особых форм к их общим основам в теоретической форме и есть задача всякой науки» (стр. 197. Выделение наше).
И. Дашковский не замечает, что обе приведенные формулировки никоим образом не совпадают. Одно дело — ограничить задачу теоретической экономии аналитическим сведением исторически-обусловленных социальных форм капиталистического хозяйства к внеисторическим, материально-техническим основам производственного процесса. И совсем другое дело — изучить происхождение и функционирование этих специфических исторически-обусловленных социальных форм хозяйства, явившихся результатом определенного развития материально-технического процесса производства. В первом случае исследователь рассматривает социальную форму хозяйства (т. е. производственные отношения людей), как внешнюю и случайную оболочку, которую необходимо удалить при помощи научного анализа, чтобы вскрыть под ней «внутреннее строение экономической ткани» (т. е. материально-технический процесс производства). Во втором случае предметом нашего исследования признаются именно определенные производственные отношения людей, как необходимая, исторически-обусловленная и закономерно развивающаяся форма производственного процесса. Излишне добавлять, что именно первый метод характеризует буржуазную политическую экономию, а второй метод — учение Маркса. Между обоими методами необходимо сделать выбор, и попытка Дашковского усесться между двумя стульями привела его к многочисленным противоречиям.
И. Дашковский подчеркивает, что законы товарно-капиталистического хозяйства суть лишь «формы проявления законов общественного производства жизни» (стр. 218) или «основ всякого экономического бытия, общих всем эпохам человеческой истории» (стр. 198). Именно поэтому «сведение особенных форм к их общим основам» составляет, по мнению автора, задачу политической экономии. При помощи термина «формы проявления» наш автор надеется, по-видимому, приблизить свою терминологию к терминологии Маркса, который упрекал вульгарных экономистов в том, что они ограничиваются изучением «формы проявления» экономических отношений. Но под тем же термином «формы проявления» Дашковский понимает нечто совершенно иное, чем Маркс. Маркс в 48‑й главе III тома «Капитала» противопоставляет «отчужденную форму экономических отношений» самим этим отношениям (Kapital, III 2, 1894, S. 352. Русск. перев. 1908 г., стр. 288 — 289). Он призывает экономистов вскрыть под вещными экономическими категориями стоимости, капитала и т. п. «экономические отношения» людей или внутреннюю связь буржуазных производственных отношений» (Капитал, т. I, гл. 1. примечание 32). Дашковский же, который рассматривает буржуазные производственные отношения лишь как формы проявления «основ всякого экономического бытия, общих всем эпохам человеческой истории», призывает нас обратить наше внимание на «внутреннее строение экономической ткани», под которым он понимает законы материально-технического процесса производства. Достаточно сопоставить «внутреннюю связь буржуазных производственных отношений» у Маркса с «внутренним строением экономической ткани» у Дашковского, чтобы понять все глубокое отличие методологической постановки вопроса у того и другого.
На словах И. Дашковский воздает должное методу Маркса, который сделал «форму экономических отношений центром исследования» (стр. 199). Но, как мы видели, он тут же себе противоречит, ограничивая задачу политической экономии аналитическим «сведением особенных форм к их общим основам». Уже эта формулировка обнаруживает непонимание наиболее характерных и ценных сторон марксова метода исследования. Но еще яснее, чем на словах, Дашковский на деле обнаруживает свою неспособность оперировать при помощи этого метода. Перед нашим автором стояла благодарная задача: показать своеобразие марксова метода исследования на конкретном примере учения об абстрактном труде. Если своеобразие метода Маркса заключается, по словам самого Дашковского, в том, что он сделал «форму экономических отношений центром исследования», то, казалось бы, это своеобразие метода исследования не может не отразиться и на учении об абстрактном труде, — этой центральной части марксовой теории стоимости. Но Дашковский думает иначе: по его мнению, абстрактный труд представляет собой категорию, которая — по крайней мере «идеально» — относится ко всем историческим эпохам, независимо от характеризующей их «формы экономических отношений». Правда, наш автор отлично понимает, что абстракция от конкретных особенностей труда совершается в товарном хозяйстве в присущей ему особой, специфической форме, а именно через посредство обмена продуктов труда как стоимостей. Но именно эту специфическую форму, характеризующую социальное уравнение труда в товарном обществе, автор игнорирует в своем определении абстрактного труда: «В товарном обществе она (абстракция. — И. Р.) совершается стихийно и через посредство вещей, в организованном — сознательно. Но от этого ее качественная природа не меняется» (стр. 210). Подчеркнутые нами слова ярко обнаруживают ошибочность всего метода Дашковского. У Маркса «качественная природа» экономических категорий определяется социальной формой хозяйства или характером производственных отношений людей, у Дашковского экономические категории обладают неподвижной (по крайней мере, на протяжении нескольких исторических эпох) «качественной природой», которая, правда, в различные исторические эпохи облекается в различные внешние формы, но по существу от этого нисколько не меняется. В условиях товарного хозяйства внеисторическая категория абстрактного труда облекается в форму стоимости, но эта форма стоимости остается чем-то внешним и чуждым природе самого абстрактного труда. Резкий разрыв между содержанием и формой экономических категорий, резкий разрыв между абстрактным трудом и стоимостью, — таков логический вывод, к которому приводит построение Дашковского.
В каком бы смысле ни понимали мы абстрактный труд И. Дашковского, — идет ли речь о физиологическом труде, или о социально-уравненном труде вообще, или, наконец, о каком-то «абстрактном» труде, характеризующем одинаково товарное и социалистическое хозяйство, — во всех этих случаях абстрактный труд не является трудом, образующим стоимость. Ведь стоимость появляется только в товарном хозяйстве, между тем как абстрактный труд, по мнению Дашковского, существует и вне товарного хозяйства. Разрыв между абстрактным трудом и стоимостью составляет основной порок всего построения Дашковского и центральный пункт расхождения его с Марксом. Чтобы несколько смягчить свое расхождение с Марксом, Дашковский поучительным тоном разъясняет нам, что, согласно учению Маркса, абстрактный труд не создает стоимости «в буквальном физическом смысле», а лишь «принимает форму стоимости продукта труда» (стр. 213). Поучительный тон Дашковского тем менее уместен, что в данном пункте он лишь повторяет положение, подробно обоснованное мной в первых двух изданиях моей работы «Очерки по теории стоимости Маркса». Нет сомнения, что, по мнению Маркса, труд создает или образует (bildet) стоимость в том смысле, что он принимает форму стоимости продуктов труда. Абстрактный труд представляет собой содержание стоимости, или стоимость является формой, в которой выражается абстрактный труд. Но можно ли отсюда делать тот вывод, который делает И. Дашковский, а именно, что «способ выражения может и должен носить исторический характер, тогда как то, что служит предметом выражения, не зависит от эволюции общественных форм» (стр. 213)?
И. Дашковский полагает, что стоимость как историческая категория является способом выражения внеисторической категории абстрактного труда. Это положение Дашковского в корне ложно как с методологической стороны, так и по существу. С методологической точки зрения оно грешит полнейшим непониманием соотношения между содержанием и формой экономических категорий. В изложении Дашковского форма (т. е. стоимость) выступает как нечто внешнее по отношению к содержанию (т. е. труду) и извне присоединяющееся к нему на известном этапе исторического развития (т. е. в товарном хозяйстве). Абстрактный труд, остающийся по своей «качественной природе» неизменным на протяжении нескольких или даже всех исторических эпох, принимает в товарном хозяйстве форму стоимости, которая не меняет природы самого абстрактного труда и, следовательно, представляет собой нечто внешнее по отношению к нему. Абстрактный труд выступает здесь в роли неподвижного манекена, на который надевается то тот, то другой костюм. Форма не связана органически с содержанием.
Излишне доказывать, что такое представление о соотношении между содержанием и формой разделялось Кантом, но не Гегелем и Марксом. Маркс, как и Гегель, считал форму неразрывно связанной с содержанием: само содержание, развиваясь, создает данную форму. Только развитие самого общественного труда создает стоимость, как специфическую форму, в которой выражается труд. Противоположное утверждение не только противоречило бы учению Маркса о соотношении между содержанием и формой, но и сделало бы непонятным возникновение стоимости. Каким образом возникает стоимость, как особая социальная форма продуктов труда? Труд принимает форму стоимости, — отвечает И. Дашковский. Но ведь труд при этом, по мнению Дашковского, не изменил своей качественной природы, он остался таким же, каким он был до того момента, когда получил свое выражение в стоимости. Но в таком случае почему же он принимает форму стоимости? Очевидно, только потому, что изменилась качественная природа самого труда. Общественный труд на данной ступени исторического развития принимает определенную социальную форму, и только возникновение этой новой «формы труда» объясняет нам возникновение соответствующей формы продуктов труда, т. е. стоимости. Если абстрактный труд принимает форму стоимости, — а это признает сам Дашковский, — то необходимо прийти к выводу, что в понятие абстрактного труда уже включается определенная социальная организация труда в товарном хозяйстве и, следовательно, категория абстрактного труда должна быть признана исторической в тесном смысле этого слова.
И. Дашковский бросает нам следующий упрек: «Если придерживаться определений Рубина, то надо неизбежно прийти к заключению, что не абстрактный труд создает стоимость, а, наоборот, категория стоимости создает категорию абстрактного труда» (стр. 13). После изложенного выше читателю должно быть ясно, что не я, а именно Дашковский передвигает центр исследования от категории абстрактного труда к категории стоимости. Действительно, я утверждаю, что возникновение стоимости, как особой социальной формы продуктов труда, является лишь следствием исторического процесса изменений, совершающихся в самом общественном труде: по мере того, как общественный труд принимает социальную форму абстрактного труда, продукты его принимают социальную форму стоимости. По мнению же Дашковского, качественная природа абстрактного труда с переходом к товарному хозяйству ни в малейшей мере не изменяется: товарное хозяйство отличается от других форм хозяйства лишь тем, что в нем абстрактный труд выражается в вещной форме стоимости. «Не в абстрактном труде, который составляет «содержание определенной стоимости», надо искать особенностей товарного хозяйства… а исключительно в том, что все эти определения (труда. — И. Р.) получают вещное выражение» (стр. 206) в стоимости продуктов труда. Не значит ли это превращать стоимость, которая, по учению Маркса, представляет лишь выражение общественного труда, в самодеятельную категорию, определяющую особенности товарного хозяйства? Эта преувеличенная оценка роли стоимости неизбежно вытекает из всей концепции И. Дашковского. Действительно, если, с одной стороны, абстрактный труд не признается характерной особенностью товарного хозяйства, а с другой стороны —стоимость присоединяется к абстрактному труду извне, не порождаемая развитием самого общественного труда, то вывод может быть только один: характерные особенности товарного хозяйства коренятся не в особой социальной форме организации труда, а в социальной форме стоимости, рассматриваемой как нечто самостоятельное по отношению к общественному труду.
Как видим, И. Дашковский отрывает категорию стоимости от категории абстрактного труда. По его мнению, категория стоимости присуща только товарному хозяйству, категория же абстрактного труда присуща также и другим формам хозяйства. Абстрактный труд может принять форму стоимости (это имеет место в товарном хозяйстве), но может и не принять этой формы (это имеет место, например, в социалистическом хозяйстве). Абстрактный труд и стоимость не связаны внутренней, органической связью. Связь между ними чисто внешняя: на известной ступени исторического развития к абстрактному труду присоединяется стоимость, как самостоятельная форма, внешняя по отношению к самому абстрактному труду.
Изложенная концепция И. Дашковского так резко расходится с учением Маркса, что у читателя не может не явиться вопрос: что подало нашему автору повод утверждать, что категория абстрактного труда, в отличие от категории стоимости, отличается «внеисторическим» (или «условно-историческим») характером. В доказательство этого своего утверждения И. Дашковский не может привести ничего, кроме одной ложно понятой цитаты из Маркса. Речь идет об известных рассуждениях Маркса об абстрактном труде в «Введении к Критике политической экономии». Маркс рисует нам эволюцию понятия «труд» в политической экономии. Меркантилисты и физиократы видели источник богатства в определенном конкретном труде (торговле или земледелии). Только Смит увидел источник богатства в труде вообще, в «абстрактном всеобщем понятии деятельности, создающей богатство»[1]. Маркс после этого ставит вопрос: применимо ли это абстрактное понятие труда вообще ко всем историческим эпохам, или же оно является выражением современного буржуазного хозяйства? На первый взгляд представляется как будто бесспорным, что мы должны ответить в первом смысле. Казалось бы, что о «труде вообще» можно говорить и в применении к первобытному охотнику или средневековому крестьянину. «Может показаться, что этим самым найдено выражение для простейшего и древнейшего отношения, в котором человек, при каких бы то ни было общественных формах, выступает как производитель. Это верно с одной стороны, но неверно — с другой»[2].
После этого Маркс подробнейшим образом объясняет нам, почему это «неверно — с другой» стороны. Он отмечает, что «безразличное отношение к какому-нибудь определенному виду труда соответствует общественной форме, при которой индивиды с легкостью переходят от одного вида труда к другому и при которой какой-либо определенный труд является для них случайным и потому безразличным. Здесь труд вообще, не только в категории, но и в действительности, стал средством создания богатства вообще и утратил свою связь с определенным индивидом. Такое состояние достигло наибольшего развития в современнейшей из форм бытия буржуазного общества, в Соединенных штатах. Здесь таким образом абстрактная категория «труда», «труда вообще», труда sans phrase[3], этот исходный пункт современной экономической науки, становится впервые практической истиной. Следовательно, простейшая абстракция, которую современная экономия ставит во главу угла, и которая выражает древнейшее, для всех общественных форм значимое отношение, становится в этой абстракции практически истинной только как категория современнейшего общества… Этот пример труда убедительно доказывает, что даже самые простейшие категории, несмотря на то, что именно благодаря своей отвлеченности они применимы ко всем эпохам, в самой определенности этой абстракции являются не в меньшей мере продуктом исторических условий и обладают полной значимостью только для этих условий и внутри них»[4].
Мы вынуждены были привести эту длинную выдержку, так как только ложное понимание цитированных слов Маркса могло подать повод И. Дашковскому говорить об «условно-историческом» или «внеисторическом» характере абстрактного труда. Всякий непредубежденный читатель, прочтя полностью цитированные места из Маркса, убедится, что Маркс в данном случае хочет доказать как раз противоположное тому, что утверждает Дашковский. Маркс показывает нам всю поверхностность ходячего представления о том, что понятие «труда вообще» является «выражением для простейшего и древнейшего отношения, в котором человек, при каких бы то ни было общественных формах, выступает как производитель». Маркс подчеркивает, что категория абстрактного труда становятся «практически истинной» и обладает «полной значимостью» только в условиях буржуазного хозяйства. Правда, И. Дашковский, ссылаясь на эти слова Маркса, пытается доказать, что абстрактный труд, «поскольку речь идет о нем, как о понятии» (стр. 201), относится ко всем историческим эпохам. Но здесь мы должны повторить вопрос, поставленный нами в начале настоящей статьи: не должны ли мы относить экономические категории именно к тем историческим эпохам, когда соответствующие им реальные явления существуют «в действительности», т. е. когда данные категории становятся «практически истинными» и обладают «полной значимостью»? Поступать иначе значило бы приносить конкретное знание в жертву бесплодной игре отвлеченными понятиями, которые, по выражению Маркса, «именно благодаря своей отвлеченности применимы ко всем эпохам». Это значило бы забыть, что указанные отвлеченные понятия «в самой определенности этой абстракции являются не в меньшей мере продуктом исторических условий и обладают полной значимостью только для этих условий и внутри них».
Как видим, цитированные слова Маркса доказывают как раз противоположное тому, что утверждает И. Дашковский.
Еще более убедимся мы в этом, если, не ограничиваясь цитированными Местами, рассмотрим их в том контексте, в каком они даны у Маркса. Цитированные места относятся к разделу, озаглавленному «Метод политической экономии». В начале этого раздела мы узнаем, что экономисты XVII века «путем анализа выделяют некоторые определяющие абстрактные общие отношения, как разделение труда, деньги, стоимость и т. д.»[5]. Вскрыть логическую структуру и методологическое значение этих абстрактных категорий, — такова задача, которую ставит себе Маркс в данном месте. Общий вывод, им предвосхищаемый, сводится к тому, что абстрактная категория «не может существовать иначе, как абстрактное, одностороннее отношение уже данного конкретного и живого целого»[6]. Обоснованию этого вывода Маркс и посвящает дальнейшие страницы (стр. 24 — 28).
Уже перечень абстрактных категорий, данный Марксом (а именно разделение труда, деньги, стоимость), показывает, что в данном месте внимание Маркса обращено прежде всего на категории, характеризующие простое товарное хозяйство. Дальнейшие рассуждения Маркса убеждают нас в этом окончательно. На стр. 24 — 28 Маркс обосновывает указанный свой общий вывод на примере анализа отдельных абстрактных категорий. Какие же категории выбирает для этой цели Маркс? Внимательное чтение стр. 24 — 28 убедит читателя, что Маркс выбирает для этой цели подряд три «простейшие экономические категории»: стоимость (которую он здесь, как и в «Критике политической экономии», называет еще Tauschwert, т. е. меновой стоимостью), деньги и абстрактный труд[7]. У Маркса, следовательно, речь идет о категориях простого товарного хозяйства. В каком отношении находятся абстрактные категории простого товарного хозяйства (стоимость, деньги, абстрактный труд) к подлинному объекту политической экономии, а именно к капиталистическому хозяйству, — таков вопрос, занимающий в данном месте мысль Маркса. Отношение это двойственное, — отвечает Маркс на этот вопрос. С одной стороны, перечисленные категории применимы и к историческим эпохам, предшествовавшим капиталистическому хозяйству; с другой стороны, только в последнем они проявляются с полной силой.
В своих рассуждениях на стр. 24 — 28 Маркс ставит в один ряд категории стоимости, денег и абстрактного труда. Все эти категории, по его мнению, находятся в двойственном отношении к капиталистическому хозяйству. Так, например, «меновая стоимость, как категория, имеет додилювиальное существование[8], т. е. существует до появления капиталистического хозяйства. Но, с другой стороны, она «не может существовать иначе, как абстрактное, одностороннее отношение уже данного конкретного и живого целого»[9].
То же самое относится к деньгам. С одной стороны, «деньги могут существовать и существовали исторически раньше капитала, раньше банков, раньше наемного труда и т. д.». С другой стороны, «эта совершенно простая категория (т. е. деньги. — И. Р.) выявляется исторически в своей полной силе только при наиболее развитых общественных отношениях»[10]. Наконец, как мы видели уже выше, то же двойственное отношение к капиталистическому хозяйству обнаруживает категория абстрактного труда.
Изложенное дает нам, во всяком случае, право сделать следующий бесспорный вывод: Маркс ставит категорию абстрактного труда в один ряд с другими категориями простого товарного хозяйства, а именно стоимостью и деньгами. Тем самым доказана полная ошибочность попытки Дашковского провести резкую грань между «внеисторической» (или «условно-исторической») категорией абстрактного труда и «исторической» категорией стоимости. И. Дашковский должен сделать следующий выбор. Если он поддерживает свое положение о «внеисторическом» (или «условно-историческом») характере абстрактного труда, то он необходимо должен признать такой же характер и за категорией стоимости. Если же он, в согласии с самим Марксом и с подавляющим большинством экономистов-марксистов, признает исторический характер категории стоимости, то он должен признать такой же характер и за абстрактным трудом. И в том и в другом случае хитроумное построение Дашковского распадается как карточный домик.
Все построение И. Дашковского основано на следующей ошибке: наш автор просто-напросто забыл о различии между категориями простого товарного хозяйства и категориями капиталистического хозяйства. На том основании, что понятие абстрактного труда не выражает «внутренней структуры» капиталистического хозяйства, он делает вывод о «внеисторическом» характере этой категории. Он забывает, что между категориями капиталистического хозяйства и категориями «внеисторическими» существуют еще категории простого товарного хозяйства, к числу которых и принадлежат категории абстрактного труда, стоимости и денег. В какой мере И. Дашковский повинен в грубом смешении категорий простого товарного хозяйства и капиталистического хозяйства, видно из следующих двух примеров. На стр. 202 Дашковский говорит, что «абстрактный труд, по мнению Рубина, является категорией товарного хозяйства в том же смысле, как деньги, стоимость, товар, капитал и т. д.». Наш автор как будто не догадывается, что категория капитала не может быть поставлена в один ряд со стоимостью и деньгами. Что здесь у Дашковского не случайная обмолвка, видно из аналогичных слов его на стр. 218: и здесь он упрекает меня за мнимое желание поставить абстрактный труд «в один ряд с остальными категориями буржуазного хозяйства, как прибыль, процент, капитал, классы и т. д.». Неосновательность этих упреков бросается в глаза. Я никогда не предлагал ставить категорию абстрактного труда в один ряд с категориями капиталистического хозяйства, капиталом, прибылью и тому подобное. Но я предлагал поставить категорию абстрактного труда в один ряд с другими категориями простого товарного хозяйства, то есть стоимостью и деньгами.
Число встречающихся в статье И. Дашковского ошибок и противоречивых формулировок можно было бы при желании умножить, но мы можем ограничиться сделанным разбором основных положений Дашковского, оставляя в стороне побочные ошибки и противоречия. Отметим только некоторые из них. На стр. 214 И. Дашковский упрекает меня за то, что я будто бы совершенно не признаю существования абстрактного труда в процессе производства, до совершения акта рыночного обмена (подробный разбор этих упреков будет дан нами ниже, при разборе книжки Шабса). К нашему удивлению, на стр. 207 у Дашковского мы читаем: «В товарном хозяйстве частный труд самостоятельных производителей превращается в общественный на рынке, во-первых, потому, что его продукты принимают форму товаров, и, во-вторых, потому, что благодаря этому взаимному приравниванию товаров и только через это приравнивание происходит отвлечение от конкретных особенностей труда, превращение конкретного труда в абстрактный» (Выделение наше). Не повторяет ли здесь И. Дашковский, как и во многих других местах своей статьи, формулировки, данные мной в «Очерках»?
Приведем другой пример. На стр. 205 и 207 Дашковский целиком соглашается с отстаиваемым мной взглядом, что в товарном хозяйстве труд в своей конкретной форме еще не является непосредственно общественным трудом. Неожиданно на стр. 210 все эти длинные рассуждения автора сводятся к нулю его заявлением: «Впрочем, с объективной точки зрения конкретный труд и в условиях товарного хозяйства также является общественным трудом» (Выделение наше). Отсюда следует, что все различие между характером общественного труда в организованном и неорганизованном хозяйстве, — различие, признаваемое самим И. Дашковским на стр. 205 — 206 — имеет силу только с субъективной точки зрения. Действительно, на стр. 211 наш автор заявляет: «Но и в товарном хозяйстве конкретный труд только по видимости, только субъективно для производителя есть естественно-техническая категория, частный труд». Не буду останавливаться на ошибке Дашковского, рассматривающего «частный» труд как «естественно-техническую» категорию: с этой же ошибкой мы встретимся ниже, при разборе взглядов другого нашего критика, Шабса. Отметим только, что характеристика труда как «частного», — эта основная социальная характеристика его в товарном хозяйстве, — рассматривается И. Дашковским как нечто чисто субъективное. По-видимому, И. Дашковский не знает, что Маркс давно уже высказался против подобного же взгляда Адама Смита, который «хочет уверить нас, что такое общественное разделение труда отличается от мануфактурного лишь субъективно, лишь для наблюдателя, который в мануфактуре одним взглядом охватывает различные частичные работы, объединенные пространственно, тогда как в общественном производстве связь эта затемняется благодаря разбросанности его отдельных отраслей на значительном пространстве и благодаря большому числу рабочих, занятых в каждой отрасли» (Капитал, т. I, 1923 г., стр. 267).
Мы отметили мимоходом некоторые бросающиеся в глаза противоречия И. Дашковского. Остановиться подробнее на затронутых им вопросах о характере общественного труда в товарном хозяйстве и о связи между обменом и абстрактным трудом мы считаем здесь излишним, так как с этими же вопросами в более развернутом виде нам придется встретиться ниже при разборе книжки другого нашего критика, Шабса. Там же мы подвергнем эти вопросы более подробному рассмотрению.
В заключение необходимо указать, что, хотя положительное решение спорных вопросов, предлагаемое И. Дашковским, представляется нам совершенно ошибочным, мы должны признать, что его статья представляет собой добросовестную и серьезную попытку постановки этих спорных вопросов.
2. Ответ С. Шабсу
В начале 1928 г. вышла в свет книжка С. Шабса «Проблема общественного труда в экономической системе Маркса», посвященная критике моей работы «Очерки по теории стоимости Маркса». Невысокий теоретический уровень своей работы Шабс постарался, по мере возможности, восполнить самонадеянностью тона. И в этом направлении, надо сказать, все возможности использованы им в полной мере. Шабс отзывается пренебрежительно и о сторонниках, и о противниках «господствовавшей ранее интерпретации» абстрактного труда, взгляды которых лишены всякого «научного основания»; он заявляет, что споры между ними имели своим источником «невероятное почти недоразумение», рассеять которое призван он, Шабс; он не может не выразить своего изумления по поводу того, с «какими доспехами Рубин решается открывать новые горизонты в марксистской экономии» и т. д.
Появление книжки, специально посвященной вопросу об общественном труде в системе Маркса, не может не привлечь внимания читателей и не вызвать с их стороны естественного желания разобраться в спорных вопросах. Ввиду того, что эти вопросы имеют первостепенное значение для правильного понимания экономической системы Маркса, мы вынуждены уделить книжке Шабса большее внимание, чем она того заслуживает по своему теоретическому содержанию.
§ 1. Общественный труд и обмен
Главный упрек, направляемый Шабсом против меня, заключается в следующем. По мнению Шабса, я отрицаю общественный характер производства в товарном хозяйстве и рассматриваю производство исключительно как «сферу господства частного отношения производителя к материальной производственной среде, без всякого отношения к общественным условиям процесса» (стр. 25). С другой стороны, обмен я рассматриваю как ту сферу, в которой экономические явления приобретают общественную форму. Следовательно, «мы имеем здесь налицо отрицание частного момента в обмене, как и общественного — в производстве, короче говоря, — отрицание двойственного, противоречивого характера всего процесса. Отсюда, в свою очередь, проистекает основной недостаток трактовки определений труда: двойственный характер труда получает такое же одностороннее выражение — в одной форме, частной (конкретной) — в производстве, в другой форме, общественной (абстрактной) — в обмене» (стр. 24). Этим резким разрывом между частным и общественным трудом я, по мнению Шабса, погрешаю против диалектики. «По Рубину, частный труд исключает общественный, как и наоборот: в его представлении — это две полярности труда, распределяющиеся по двум полюсам общественного процесса, по различным моментам производства. Отсюда полярность превращается в односторонность» (стр. 62).
Из отрицания общественного характера производства, приписываемого мне Шабсом, вытекают следующие ложные положения. Раз производство рассматривается исключительно как материально-технический процесс, без всякого отношения к его общественной форме, то оно тем самым выпадает из круга исследований политической экономии (стр. 25); единственным объектом последней остается только сфера обмена. Далее, мы приходим к ложному выводу, что труд приобретает характер общественного и абстрактного труда в сфере обмена, в сфере же производства он является исключительно материально-техническим (конкретным) трудом. «Радикально ставит вопрос Рубин, отвергающий самую возможность возникновения абстрактного труда в производстве» (стр. 27). Наконец, мы приходим к нелепому представлению о соотношении между трудом и стоимостью: первый возникает в процессе обмена, стоимость же берет свое начало в сфере производства (стр. 76 — 77).
Последние выводы, приписываемые мне Шабсом, действительно являются нелепыми: нельзя относить абстрактный труд и стоимость к двум различным фазам общественного процесса воспроизводства, как и нелепо отрицать общественный характер производства. Но все эти нелепые выводы являются исключительно плодом фантазии моего критика и никак не могут быть приписаны мне.
Действительно, начнем с первого, центрального, пункта обвинения. Верно ли, что я рассматриваю процесс производства без всякого отношения к его общественной форме? Достаточно поставить этот вопрос, чтобы ответить на него отрицательно. В своей книге я на каждой странице подчеркиваю, что все явления производства изучаются Марксом в той специфической общественной форме, которую они принимают в товарном хозяйстве. Но, не ограничиваясь этим общим положением, я даю анализ специфической общественной формы, отличающей товарное хозяйство от других форм хозяйства. Этот анализ обнаруживает, что товарное хозяйство не является непосредственно общественным в том смысле, что оно не регулируется непосредственно общественным органом. «Связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда»[11]. С этой точки зрения обмен выступает как определенная социальная форма самого процесса производства (понимаемого в широком смысле слова), включенная в процесс производства и сообщающая ему характер товарного производства. Вне обмена, понимаемого в этом смысле, т. е. в смысле определенной социальной формы производства, не существует ни одна категория марксовой политической экономии, в том числе категорий абстрактного труда и стоимости.
Такая характеристика обмена является общепринятой в марксистской литературе. Не говоря уже о самом Марксе, мы найдем такую же характеристику обмена у большинства авторитетных представителей марксизма. Плеханов, например, высказывается следующим образом: «При буржуазном порядке вещей производители совершенно независимы один от другого. Средства производства составляют частную собственность производителей, точно так же, как и изготовляемые с их помощью продукты. При таком положении дел обмен является единственной общественной связью между производителями»[12]. В таких же выражениях характеризуют роль обмена Роза Люксембург и Гильфердинг[13].
Впрочем, зачем нам обращаться к перечисленным авторитетам марксизма, когда мы можем сослаться на лицо, вероятно, еще более авторитетное для Шабса. Речь идет о самом Шабсе, который неоднократно вынужден признать, что «общественное отношение производства в товарном обществе осуществляется посредством обмена товарами» (стр. 82. Выделение наше). Если общественное отношение производства осуществляется посредством обмена, то, следовательно, производство именно посредством обмена приобретает общественный характер.
Если производство, как вынужден признать и сам Шабс, становится в товарном хозяйстве общественным посредством обмена, то очевидно, что и труд становится общественным и абстрактным посредством обмена. Так как пока мы рассматриваем обмен лишь как социальную форму самого процесса воспроизводства, а не как отдельную фазу, перемежающуюся с фазой непосредственного производства, то приведенное нами положение означает лишь, что при отсутствии обмена как особой социальной формы хозяйства нельзя говорить о наличии того общественного и абстрактного труда, который, по учению Маркса, образует стоимость. Именно это положение я и подчеркивал с особой силой в своих «Очерках», в противовес экономистам, которые характеризовали абстрактный труд исключительно с физиологической стороны, игнорируя его социальный и исторический характер.
До сих пор мы говорили, что труд не может приобрести характера абстрактного труда при отсутствии обмена, но мы еще не ответили на следующий вопрос: приобретает ли труд, предполагая наличие обмена, т. е. товарного хозяйства, характер общественного и абстрактного труда уже в фазе непосредственного производства или только в следующей за ним фазе обмена? Раз мы рассматриваем обмен как социальную форму самого процесса воспроизводства, то тем самым мы уже устранили непроходимую пропасть между фазой непосредственного производства и фазой обмена. С одной стороны, явления обмена направляются и регулируются ходом процесса производства, с другой стороны, уже в фазе непосредственного производства принимается во внимание характер продуктов труда как стоимостей, подлежащих реализации в фазе обмена, а тем самым труд приобретает черты общественного и абстрактного труда. Однако взаимосвязанность и взаимовлияние фазы непосредственного производства и фазы обмена, создавая известные черты сходства между ними, в то же время не уничтожают их различия. В фазе непосредственного производства характеристика труда как общественного и абстрактного является лишь предварительной, «идеальной», «скрытой», потенциальной характеристикой, которая должна быть еще «осуществлена» или «реализована» в фазе обмена. Если бы труд уже в фазе непосредственного производства окончательно приобрел характер труда общественного, это значило бы, что он является непосредственно общественным трудом, т. е. перестает быть трудом частных товаропроизводителей. На деле, однако, труд товаропроизводителей в фазе непосредственного производства является в первую очередь или непосредственно частным трудом, получая в то же время «идеальную» общественную характеристику, которая окончательно закрепляется за ним лишь в фазе обмена. В фазе непосредственного производства труд отличается и частным и общественным характером, но частным трудом он является непосредственно, в то время как характер общественного труда приобретается им лишь косвенным образом, поскольку продукт его заранее произведен для обмена и идеально приравнен известной сумме денег. Только движение воспроизведенного процесса от фазы непосредственного производства к фазе обмена превращает товар в деньги и «идеальный» общественный труд — в реальный. Только в процессе движения разрешаются диалектические противоречия труда, характеризуемого одновременно как частный и общественный труд.
Шабс, который столь любит щеголять диалектикой и упрекает других в непонимании ее, именно в данном пункте сделал грубый и решающий промах. Противоречие между общественным и частным трудом разрешается им в высшей степени просто. По его мнению, труд безразлично — и в процессе производства, и в процессе обмена — отличается одним и тем же двойственным характером частного и общественного труда. «Тот же двойственный характер труда обоснован как явление, возникающее в двойственном процессе производства и проявляющееся в том же двойственном выражении в противоречивом двойственном процессе обмена» (стр. 42). В простоте душевной Шабс полагает, что высшая диалектическая премудрость заключается в бесконечном повторении слова «двойственный». Труд обладает «двойственным» характером частного и общественного труда как в сфере производства, так и в сфере обмена, — дальше этого положения Шабс не идет. Его мнимая диалектика ограничивается приписыванием объекту обоих противоречащих друг другу признаков, вместо того, чтобы изобразить нам движение процесса, видоизменяющее характер каждого из этих признаков, а тем самым и характер объекта в целом. У Маркса противоречие частного и общественного труда, как и прочие диалектические противоречия, разрешается только в процессе движения. Шабс же разрешает их словесным образом, соединяя оба противоречащих друг другу признака и игнорируя их изменяющийся характер и меняющееся отношение их друг к другу.
Как видим, диалектика сыграла с Шабсом плохую шутку. В его неумелых руках она перестала быть орудием для познания полного противоречий движения процесса товарного производства. Ограничиваясь бесконечным повторением утверждения, что процесс производства и труд носят одновременно частный и общественный характер, Шабс отказался от более точного анализа общественной формы производства в товарном хозяйстве. Он заучил, не вникнув в его смысл, положение Маркса о том, что стоимость возникает в процессе производства, а не обмена. На этом основании он считает себя вправе игнорировать двойную роль обмена в процессе образования абстрактного труда и стоимости, а именно: 1) роль обмена как социальной формы процесса производства, при отсутствии которой нет ни абстрактного труда, ни стоимости, и 2) роль обмена как фазы процесса воспроизводства, в которой окончательно реализуется общественный и абстрактный характер труда. Игнорируя это двойное и важное значение обмена в товарном хозяйстве, Шабс совершенно не в состоянии понять природу последнего. В его изображении товарное производство выступает как непосредственно общественное производство и труд товаропроизводителя — как непосредственно общественный труд. Достаточно Шабсу прочесть в какой-нибудь книге указание на роль обмена, чтобы, потеряв всякую способность к практическому анализу, бросить ее автору упрек в неомеркантилизме, в игнорировании роли производства, в преувеличении роли обмена и прочих смертных грехах. А если подобная фраза встречается у самого Маркса, Шабс не останавливается ни перед какими кривотолкованиями и искажениями, чтобы ослабить значение слов Маркса. Приведем несколько примеров.
Шабс бесконечное число раз приводит мою фразу: «Абстрактный труд создается обменом» (см. мои «Очерки», 2‑е издание, стр. 103). На этом основании он обвиняет меня в том, что я рассматриваю труд в процессе производства исключительно как конкретный, т. е. материально-технический, труд. Но если бы Шабс привел фразу, которая следует за цитированной и с ней неразрывно связана, все его обвинения разлетелись бы, как карточный домик. Следующая фраза гласит: «Поэтому по мере расширения рынка и сферы обмена, по мере втягивания в него отдельных хозяйств и превращения их в единое народное, а впоследствии и мировое хозяйство, происходит усиление тех характерных особенностей труда, которые мы обозначаем как абстрактный труд». Рекомендуем читателю прочесть еще дальнейшие фразы на той же стр. 103 2‑го издания наших «Очерков», чтобы убедиться, что в данном случае у нас речь идет об обмене исключительно как о социальной форме процесса производства. Мы утверждаем, что абстрактный труд существует только при наличии обмена, иначе говоря, менового хозяйства или производства, рассчитанного на обмен. Даже это бесспорное для каждого марксиста положение, — игнорируемое, однако, последовательными сторонниками физиологического понимания абстрактного труда, — Шабс умудрился сделать исходным пунктом обвинений против меня.
Я в своих «Очерках» (стр. 96 — 97 2‑го издания) цитировал известную фразу Маркса: «Так как производители вступают в общественный контакт между собой лишь в обмене продуктами своего труда, то и специфический общественный характер их частных работ проявляется только в рамках этого обмена». Казалось бы, что можно возразить против этого бесспорного утверждения Маркса? Казалось бы, что и сам Шабс соглашается с этим положением в своей цитированной выше фразе: «Общественное отношение производства в товарном обществе осуществляется посредством обмена товарами». Но так как эта цитата Маркса подтверждает высказанную мной мысль о роли обмена, то Шабс считает нужным выступить против положения Маркса. Претендуя на роль наиболее ортодоксального марксиста, он делает это, конечно, не прямо, а при помощи следующего хитроумного способа. Он заявляет, что я неправильно понял цитированную фразу Маркса, которая может смущать «разве только ум незатейливого метафизика да еще крайне непроницательного марксистского писателя» (стр. 58). Чтобы избавить нас от смущающего соблазна, Шабс великодушно обещает сам «заняться разъяснением этого поучительного отрывка из «Капитала» (стр. 58).
После того, как Шабс с такой неподражаемой развязностью, — не покидающей его на всем протяжении его книжки, от первой строчки до последней, — включил себя в число «проницательных» марксистских писателей, мы с нетерпением ожидаем обещанного им «разъяснения». В чем же оно заключается? Оказывается, не более и не менее, что в приведенной фразе Маркс имел в виду не развитое товарное хозяйство, а первобытную форму неразвитого товарного хозяйства, когда люди в виде общего правила производили для собственного потребления и обменивались лишь излишками своих продуктов (стр. 59 — 60). Только это первобытное хозяйство Маркс, по мнению Шабса, имел в виду, когда говорил, что общественный характер частных работ проявляется только в рамках обмена. «Иное дело — в развитом товарно-капиталистическом обществе» (слова Шабса на стр. 60), где, по мнению Шабса, труд является общественным независимо от обмена.
Мы настоятельно просим читателя прочесть соответствующие страницы Маркса (стр. 32, 33 «Капитала», изд. 1928 г.), чтобы убедиться, к каким неслыханным искажениям мысли Маркса вынужден прибегать Шабс для защиты своей явно ложной позиции. Приведенная цитата Маркса взята из раздела о товарном фетишизме, в котором Маркс дает глубокий анализ товарного хозяйства, а Шабс хочет нас уверить, что выводы Маркса относятся не к товарному хозяйству, а к первобытному периоду неразвитого обмена. Какое дело Шабсу, что Маркс в этом же абзаце говорит о вещных отношениях лиц и общественных отношениях вещей, т. е. о фетишизации общественных отношений производителей, которая имеет место только в развитом товарном хозяйстве.
Мы полагаем, что одного приведенного примера достаточного для характеристики всей работы Шабса. Но наш автор решил пойти еще дальше. Предположим, что в толковании приведенной фразы Шабс, «рассудку вопреки, наперекор стихиям», оказался прав. Предположим, что в данном абзаце Маркс действительно имеет в виду первобытный период неразвитого обмена и лишь в следующем абзаце, как это утверждает Шабс, переходит к развитому товарному хозяйству. Но если мы не ограничимся этим вторым абзацем, а перейдем к третьему абзацу, то в начале его найдем фразу Маркса, цитированную мной в «Очерках»: «Люди сопоставляют друг с другом продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот. Приравнивая друг другу в обмене разнородные продукты как стоимости, они тем самым приравнивают друг другу свои различные работы как человеческий труд вообще. Они не сознают этого, но они это делают» («Капитал», том I, стр. 33). Как видим, Маркс повторяет здесь опять ту же мысль, которую он высказал раньше, а именно, что труд становится «равным», а тем самым и общественным трудом лишь через посредство приравнивания продуктов труда как стоимостей. Маркс здесь опять опровергает Шабса. Но наш критик не унывает. Он уже нашел способ отделываться от неприятных для него утверждений Маркса: он объявляет их относящимися к первобытному периоду неразвитого обмена. Ничтоже сумняшеся, Шабс применяет этот способ и к данной цитате из Маркса. «Загадка разрешается просто, если предположить, что Маркс и здесь имел в виду первобытный период неразвитого обмена» (стр. 154 — 155).
Шабс довел свой способ толкования Маркса до абсурда и поставил себя поистине в смешное положение. Мы должны поверить ему на слово, что в первом абзаце Маркс имеет в виду первобытный период неразвитого обмена, во втором абзаце переходит к развитому товарному хозяйству, а в третьем абзаце почему-то опять возвращается к первобытному периоду неразвитого обмена. И все эти шатания Маркс проделывает только для того, чтобы дать возможность Шабсу как-нибудь выбраться из тех противоречий, в которых он беспомощно путается.
Нелепость приведенного толкования Шабса бросается в глаза. В пользу своего утверждения Шабс не может привести никаких доказательств, он насилует мысль Маркса и беспощадно режет его живой текст на отдельные фразы, в которые вкладывает произвольный смысл вопреки их прямому значению. И после этого он еще имеет смелость бросать своим противникам упрек в том, что они будто бы вырывают из текста Маркса отдельные фразы, на которых строят целые теории.
Приведенное толкование Шабса не находит себе никакой опоры в тексте Маркса. Но помимо этого, мы можем привести прямое доказательство его ложности. Последняя цитированная фраза имела в первом издании «Капитала» совершенно противоположный смысл и гласила так: «Если люди относят свои продукты друг к другу как стоимости постольку, поскольку эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда», и т. д. («Kapital», В. I, 1867, S. 38). Во втором издании «Капитала» Маркс совершенно изменил смысл этой фразы, с очевидным намерением подчеркнуть, что приравнивание труда происходит в товарном хозяйстве только через приравнение вещей. Как же теперь выпутается Шабс из своего затруднительного положения? Неужели он решится утверждать, что в первом издании Маркс в приведенной фразе имел в виду развитое товарное хозяйство, а во втором издании говорит в той же фразе о первобытном периоде неразвитого обмена?
Мы уже убедились, в какой мере легкомысленным является утверждение Шабса, согласно которому «нигде мы не находим у Маркса той мысли, что абстрактный труд возникает из таинства акта приравнивания вещей»[14] (стр. 85). Попытка Шабса отнести приведенные выше слова Маркса к первобытному периоду неразвитого обмена не удалась. Читатель, мало-мальски знакомый с Марксом, знает, что приведенные фразы Маркса являются в высшей степени характерными для всей его концепции и могут быть подтверждены обильным числом других цитат. К счастью для Маркса, Шабс об этом не догадывается: в противном случае он, пожалуй, объявил бы, что вся марксова теория стоимости относится только к первобытному периоду неразвитого обмена. Но, к счастью для Шабса, дела обстоит именно так, как я указывал в своих «Очерках»: Маркс не устает повторять, — и можно только удивляться, что такой проницательный марксистский писатель», как Шабс, этого не заметил, — что только обмен превращает «скрытый» общественный труд в действительный общественный труд. В фазе непосредственного производства труд еще не является непосредственно общественным. Он является в первую очередь или непосредственно трудом частным и должен еще проделать длинный и трудный «обходный путь» (auf Umwege — как выражается Маркс в «Критике Готской программы»), чтобы превратиться в действительный общественный труд.
Это положение, отстаиваемое нами в «Очерках», вызвало наиболее резкие нападки со стороны Шабса. Но, как мы видели, это положение необходимо вытекает из всего учения Маркса о неорганизованном характере товарного хозяйства и подтверждается множеством цитат из Маркса. Более того, это положение стало уже своего рода трюизмом в марксистской литературе, и только полным незнакомством с последней можно было бы объяснить тот странный факт, что Шабс счел нужным именно это положение избрать главной мишенью для своих нападок. Для подтверждения сказанного приведем несколько цитат из работ известных марксистов. Роза Люксембург пишет: «Раньше (в организованном хозяйстве. — И. Р.) каждая пара сапог, которую изготовлял наш сапожник, уже заранее на колодке представляла собой непосредственно общественный труд. Теперь его сапоги представляют, в первую голову, частный труд, который никого не касается. Затем лишь эти сапоги на товарном рынке просеиваются, и лишь поскольку их берут в обмен, затраченный на них труд сапожника признается общественным трудом»[15]. «В качестве частного лица он (сапожник) не является членом общества, и его труд как частный труд еще не является общественным… Каждая вымененная пара сапог делает его членом общества, и каждая непроданная пара сапог снова исключает его из рядов общества… Это не постоянная связь, а непрерывно возобновляемая и вновь распадающаяся»[16]. Точно так же р. Гильфердинг указывает, что товарное хозяйство «распадается на независимых друг от друга индивидуумов, производство которых является уже не общественным, а их частным делом»[17]. В товарном хозяйстве «труд отдельного индивидуума есть прежде всего просто его индивидуальная работа, вытекающая из его индивидуальной воли, — частный труд, не общественный труд»[18]. Если Шабс так жестоко нападает на мое утверждение, что в товарном хозяйстве, в отличие от организованного хозяйства, труд не является непосредственно общественным трудом, то ему следовало бы направить свои стрелы прежде всего против Маркса, Гильфердинга, Розы Люксембург и прочих марксистов, отстаивавших тот же взгляд. Если я утверждаю, что в фазе непосредственного производства труд является непосредственно частным и лишь «потенциально» общественным, то из этого никоим образом не следует, что я рассматриваю процесс производства исключительно с материально-технической стороны, вне его общественной формы. Это нелепое обвинение Шабса объясняется тем, что он совершенно не понял, что означает слово «частный» у Маркса. Шабс допускает грубую ошибку, отождествляя частный труд с материально-техническим, конкретным трудом. На стр. 63 он пишет: «Утверждение, что «пока товаропроизводитель занят своим конкретным трудом, последний представляет труд частный», означает не что иное, как то, что в процессе труда, в производстве, проявляется лишь отношение человека к вещи» (Выделение наше всюду, где не оговорено обратное). Это отождествление частного труда с материально-техническим проходит красной нитью через все рассуждения Шабса. На стр. 25 он приписывает мне «превращение производства в сферу господства частного отношения производителя к материальной производственной среде, без всякого отношения к общественным условиям процесса». На стр. 77 говорится о производстве, понимаемом «односторонне, как сфера господства частного отношения человека к его производительной функции» (Выделение наше).
Если частный труд отождествляется с материально-техническим, то утверждение, что труд в фазе непосредственного производства является непосредственно частным трудом, может быть истолковано в том смысле, что труд рассматривается исключительно с материально-технической стороны, вне отношения к его общественной форме. Но мало-мальски подготовленному читателю должно быть известно, что у Маркса термин «частный» (private) труд не имеет ничего общего с материально-техническим трудом и уже заключает в себе указание на общественную форму труда, организованного в виде товарного хозяйства. Если я говорю, что труд является «частным», то я уже утверждаю, что он организован в определенной общественной форме. Но эта общественная форма труда в товарном хозяйстве, в отличие от общественной формы его в социалистическом хозяйстве, заключается как раз в том, что труд в своей конкретной форме еще не включен заранее в совокупность общественного труда и в этом смысле еще не является «общественным» трудом. Труд имеет определенную общественную форму, но еще не является непосредственно общественным трудом[19].
Только благодаря грубой путанице понятий и терминов Шабс мог прийти к утверждению, что я рассматриваю процесс производства вне его общественной формы. В связи с этим он выставляет против меня целый ряд упреков, которые достаточно только процитировать: в опровержениях они не нуждаются. На стр. 77 Шабс пишет: «Ближайшее ознакомление с пониманием марксовых положений Рубиным показало, что, по мнению последнего, процесс труда рассматривается якобы Марксом только лишь как технический процесс». На стр. 127 — 128 мы читаем: «В итоге мы можем констатировать извращение теории стоимости Маркса в двух основных пунктах: 1) ложно истолковано марксово понимание стоимости допущением существования последней как логической категории, наряду с ее историческим прототипом. 2) Общественное содержание стоимости сплошь и рядом отождествляется с вещественным, материальным носителем этого содержания —стоимость идентифицирована с потребительной стоимостью». Как видим, меня обвиняют как раз в тех ошибках, против которых я вел решительную борьбу в своих «Очерках». Я доказывал, что Маркс изучает производственные отношения людей, а не материально-технический процесс производства. Именно на этом основании некоторые критики несправедливо упрекали меня в игнорировании последнего; теперь Шабс бросает мне упрек противоположного характера. Я в своей книге, в полном согласии с текстом Маркса, проводил резкую грань между стоимостью и потребительной стоимостью; я подчеркивал исторический характер категории стоимости и отвергал, как ненужное, так называемое логическое понятие стоимости. Теперь же Шабс патетически восклицает: «Что же верно в утверждениях Рубина, что существует стоимость в двух разновидностях — стоимость физиологическая, например, и стоимость социологическая, т. е. как логическая и историческая категории» (стр. 121 — 122)? Уже заранее можно предположить, что подобные обвинения являются, выражаясь изысканным стилем Шабса, «наивными, вульгарными и нелепыми».
Действительно, на чем зиждется упрек в признании логической категории стоимости? Автор цитирует мои слова, что без «формы стоимости стоимость превращается в логическую категорию» (стр. 121 книжки Шабса). Достаточно прочесть полностью соответствующее место из моих «Очерков», чтобы убедиться, в какой мере наш критик искажает мысль своего противника. На стр. 86 «Очерков» (2‑е издание) читаем: «Без «формы стоимости» сама «стоимость» превращается просто в трудовую затрату, в логическую категорию. А между тем Маркс постоянно напоминает, что стоимость — категория историческая, и трудовая затрата вне определенной общественной «товарной формы» или что, как мы видели, то же — «формы стоимости», никакой стоимости не создает. Все эти противоречия исчезают, если мы признаем, что по Марксу стоимость создастся только единством ее содержания и формы, т. е. трудовых затрат и товарной формы хозяйства, что и при анализе труда он постоянно предполагает определенную «общественную форму труда». На предыдущей стр. — 85 — я писал: «Без «формы стоимости» не существует к «стоимости» в подлинном смысле слова, а остается только «стоимость» в условном смысле трудовой затраты, лишенной всякой общественной формы и свойственной всем историческим эпохам».
Достаточно прочесть эти цитаты, чтобы убедиться, что я являюсь не сторонником, а именно противником так называемого «логического» понимания стоимости. Я указываю, что отождествление стоимости с трудовой затратой, взятой вне ее общественной формы, превращает стоимость из исторической категории в логическую, и именно поэтому должно быть признано неправильным.
Полная необоснованность выдвинутых Шабсом обвинений обнаруживает одну характерную особенность нашего критика. Вместо того, чтобы вникнуть в смысл критикуемых им положений и разобрать их во всей их совокупности и в их внутренней связи, он предпочитает вырывать из текста критикуемого автора даже не отдельные фразы, а кусочки фраз и отдельные словечки. Этим вырванным из текста словам и фразам наш критик приписывает совершенно произвольный смысл, часто совершенно противоположный тому смыслу, в котором они употребляются у автора, при помощи этого произвольного толкования он строит нелепое положение, а из последнего с достойной лучшего применения последовательностью выводит целый ряд нелепых выводов. И вместо того, чтобы во всей этой совокупности нелепостей увидеть крушение своего «критического» метода, он приписывает эти нелепости критикуемому автору. Достаточно Шабсу встретить у своего противника указание на роль обмена, чтобы обвинить его в игнорировании общественной формы процесса производства. Достаточно ему прочесть указание на зависимость процесса движения стоимостей от материально-технического процесса производства, чтобы бросить обвинение в смешении стоимости с потребительной стоимостью. По-видимому, Шабс думает, что материально-техническая и социальная стороны процесса производства представляют собой не более, как два одновременно и параллельно протекающих ряда явлений, между которыми отсутствует причинная связь. По-видимому, такого рода параллелизм он приписывает Марксу, прибавляя: «Рубин же, наоборот, устанавливает «тесную связь» между «процессом производства материальных благ как таковым» и «общественной формой», определяет материально-техническое содержание как таковое — в качестве социального содержания товарной формы, отождествляет потребительную стоимость со стоимостью, смешивает техническое с социальным, физическое с историческим» (стр. 66). Насколько неправильно утверждение, что я отождествляю материальный процесс производства с его общественной формой, настолько верно, что я признаю между ними «тесную связь». Шабс склонен отрицать наличие этой «тесной связи» и в подтверждение своего взгляда ссылается на Маркса: «Маркс здесь ни на йоту не отступает от своего основного взгляда, что «какова бы ни была общественная форма богатства, потребительные ценности обладают всегда своей собственной сущностью, совершенно независимой от этой формы» (стр. 66. Выделение Шабса). Эту фразу Маркса, взятую из русского перевода «Критики политической экономии», Шабс противопоставляет моему утверждению о существовании «тесной связи» между материальным процессом производства и его общественной формой.
Из этой фразы Шабс, по-видимому, хочет сделать вывод, что материальный процесс производства и его общественная форма «совершенно независимы» друг от друга. Но казалось бы, что это положение прямо противоречит основному положению Маркса о теснейшей связи между развитием производительных сил и изменением производственных отношений людей. Казалось бы, что Шабс, прежде чем выставить положение, резко противоречащее азбуке марксизма, обязан был проверить, правильно ли переведена на русский язык цитированная фраза Маркса. И тогда Шабс убедился бы, что он просто-напросто сделался жертвой неточного перевода. Приведенная фраза имеет у Маркса в подлиннике следующий вид: «Какова бы ни была общественная форма богатства, потребительные стоимости образуют всегда его содержание, первоначально (zunächst) безразличное к этой форме» («Kritik der politischen Oekonomie», 1907, S. 2). Фраза Маркса означает, что «первоначально», на первой ступени анализа, мы рассматриваем общественную форму богатства отдельно от его материального содержания. Материально-технический процесс производства не составляет подлинного объекта экономического исследования, но является всегда предпосылкой последнего. Конечная цель нашей науки заключается именно в том, чтобы открыть тесную «причинную связь» между материальным процессом производства и его общественной формой.
Как видим, Шабс склонен отрицать тесную связь между материальным процессом производства и его общественной формой. Только этим, вероятно, можно объяснить один пункт его критики, который ничего кроме удивления вызвать не может. Шабс критикует мое утверждение о зависимости величины стоимости от уровня развития производительности труда. Цитируя мое утверждение, что «величина стоимости определяется трудом, процессом производства, развитием производительных сил» («Очерки», 2‑е издание, стр. 88), Шабс приходит к выводу, что я отождествляю производительную силу труда с самим трудом, образующим стоимость. А так как Маркс относит производительную силу к конкретному труду, то очевидно, что я смешиваю конкретный труд с абстрактным и т. д. (стр. 69 — 74). Вместо того, чтобы, по своему обыкновению, нагромождать одну нелепость на другую, Шабс должен был бы обратиться к XVI главе моих «Очерков», где я выясняю зависимость изменений величины стоимости от роста производительной силы труда. На стр. 130 — 131 «Очерков» Шабс мог бы прочесть: «Рост производительной силы труда в данной отрасли производства, изменяя условия равновесия ее с прочими отраслями, изменяет величину общественно-необходимого труда и рыночной стоимости. «Рабочее время изменяется с каждым изменением производительной силы труда» («Капитал», том I, стр. 5). «Чем больше производительная сила труда, тем меньше рабочее время, необходимое для изготовления известного товара, тем меньше кристаллизованная в нем масса труда, тем меньше его стоимость. Наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше рабочее время, необходимое для изготовления товара, тем больше его стоимость» («Капитал», том I, стр. 5, 6). В марксовой теории понятие общественно-необходимого труда тесно связано с понятием производительности труда. В товарном хозяйстве развитие производительных сил находят свое экономическое выражение в изменении общественно-необходимого труда и определяемой им рыночной стоимости» («Очерки», стр. 130 — 131). Что, казалось бы, можно выразить против этого утверждения, точно повторяющего мысли Маркса и разделяемого всеми без исключения марксистами? Но наш критик умудряется спорить и против этого положения.
Возражения Шабса сводятся к следующему. Согласно учению Маркса, данное количество труда (например, восьмичасовой труд) производит всегда одну и ту же сумму стоимостей, независимо от степени развития производительности этого труда. Рост производительности труда не сопровождается ростом суммы стоимостей, производимых данным количеством труда. «В этом несоответствии движения обоих факторов, в отставании роста величины стоимости от развития производительных сил находит свое наиболее общее выражение то основное противоречие, которое присуще товарно-капиталистической системе» (стр. 72. Выделение наше). А так как я признаю, что величина стоимости изменяется в соответствии с изменениями производительной силы труда, то очевидно, что я повинен в смертном грехе игнорирования противоречий товарно-капиталистического хозяйства. «Свое окончательное грехопадение Рубин совершает в своем отождествлении производительной силы с трудом по их отношению к образованию стоимости» (стр. 175).
Здесь что ни слово, то путаница, и притом путаница столь элементарная и грубая, какой мы не могли ожидать даже от нашего критика. Если бы я утверждал, что с увеличением производительной силы труда вдвое общая сумма стоимостей, произведенных данным количеством труда (например, восьмичасовым трудом), тоже увеличилась вдвое, я погрешил бы против теории стоимости Маркса. Но ведь я, в полном согласии с Марксом и со всеми без исключения марксистами, утверждаю нечто совершенно другое, — я говорю, что с увеличением производительной силы труда вдвое стоимость каждой единицы продукта, произведенного данным количеством труда, понижается вдвое. Последнее утверждение прямо противоположно первому, ибо наш вывод о понижении стоимости каждой единицы продукта, очевидно, предполагает, что общая сумма стоимостей, произведенных данным количеством труда, осталась без изменения. Положение Маркса о том, что данное количество труда производит всегда одну и ту же общую сумму стоимостей, и его же положение о том, что стоимость каждой единицы продукта изменяется обратно-пропорционально изменению производительной силы труда, не только не противоречат друг другу, как думает Шабс, но неразрывно между собой связаны. Второе положение является выводом из первого. Нужно, действительно, обладать полнейшей невинностью насчет азбуки марксизма, чтобы открыть «окончательное грехопадение» в признании зависимости изменений величины стоимости от изменений производительности труда.
§ 2. Юридическая и экономическая концепции общества
Шабс любит глядеть в корень вещей. Он не ограничивается тем, что вскрывает мою «методологическую ошибку», заключающуюся в мнимом игнорировании общественной формы процесса производства и общественного характера труда в «сфере производства. Он хочет найти корень этой ошибки. «Корень этой ошибки кроется, нам кажется, в том, что исходным пунктом для интерпретации проблемы автору (Рубину) служит не экономическая, а юридическая концепция общества» (стр. 45).
Различие между обеими этими концепциями Шабс формулирует следующим образом: «Правовая наука, как известно, строит понятие общества как механической совокупности лично и материально независимых субъектов и выдвигает волю индивида в качестве единственной и универсальной основы отношений в буржуазном обществе» (стр. 46). В противоположность этому, с экономической точки зрения «товарно-капиталистическое общество рассматривается как сложное органическое единство, в котором отдельные индивиды являются «органами труда» взаимосвязанного производственного организма» (стр. 47). Шабс упрекает меня в том, что я будто бы исхожу именно из юридической, а не из экономической концепции общества. Прежде чем перейти к этому вопросу по существу, мы должны остановиться на приведенной характеристике обеих концепций общества.
Наш автор охотно упрекает своих противников в непонимании диалектики. Но в решающих пунктах он сам грешит против элементарных правил диалектического метода. Почему Шабс совершенно разорвал связь между юридической и экономической концепциями общества и наделил их столь противоположными чертами? Не являются ли правовые отношения выражением экономических (производственных) отношений людей? В частности, не определяется ли характер буржуазного права, которое исходит из «лично и материально независимых субъектов», характером самого буржуазного производства, раздробленного между отдельными товаропроизводителями? Отрицать это — значило бы отрицать элементарные положения исторического материализма. С другой стороны, нам известно, что в тех общественных формациях, где хозяйство представляло собой полное «органическое единство» (например, в патриархальной общине), правовые нормы также не признавали «лично и материально независимых субъектов». Вместо того, чтобы ссылаться на абстрактную противоположность права и экономики, Шабс должен был бы ближе разобрать, о каком именно праве и какой именно экономике идет в данном случае речь. Тогда он нашел бы, что характер буржуазного права определяется характером буржуазного производства, что противоположность между «органическим единством» и «независимыми субъектами» заложена в самой основе товарного хозяйства. Он открыл бы двойственную природу самого товарного хозяйства. Шабс, однако, не пошел по этому пути. Он предпочел отправить «независимых субъектов» в область права, благодаря чему сфера экономики выступает у него в одностороннем виде, — в виде «органического единства». Шабс правильно подчеркивает материальную связанность членов товарного хозяйства, но он недооценивает значения того факта, что хозяйство раздроблено между частными товаропроизводителями, между которыми связь устанавливается лишь косвенным путем — через обмен продуктов их труда. Поэтому Шабс нередко характеризует товарное хозяйство при помощи таких терминов, которыми марксисты не пользуются. Он говорит, что в товарном хозяйстве «учет потребностей общества лежит в самой основе производства» (стр. 49. Выделение наше), между тем как марксисты утверждают как раз противоположное. Далее мы узнаем от Шабса, что «товаропроизводитель заранее подчиняет свою производительную деятельность общественной потребности» (стр. 49), что «его труд a priori отнесен к труду общества» (стр. 99), что он «определяет свою функцию в обществе a priori, ориентируясь на потребности общества, следовательно, как функцию общественную»[20] (стр. 61, то же на стр. 48 — 49). Маркс же любил повторять, что труд представляет непосредственно «общественную функцию» лишь в обществах с организованным хозяйством.
Преувеличивая значение «органического единства» товарного хозяйства и недооценивая все значение моментов неорганизованности и раздробленности в этом хозяйстве, Шабс склонен обвинять в «юридической» постановке вопроса тех экономистов, которые подчеркивают последние моменты. Доказательство того, что я исхожу из юридической, а не экономической концепции общества, он видят в следующих моих словах, помещенных на стр. 12 второго издания «Очерков»: «В своем предприятии каждый товаропроизводитель волен по своему произволу производить какой угодно продукт и при помощи каких угодно средств производства. Но когда он выносит готовый продукт своего труда на рынок для обмена, он не волен устанавливать пропорции обмена, а вынужден подчиняться условиям (конъюнктуре) рынка, общим для всех производителей данного продукта». Процитировав эти слова, Шабс с торжеством восклицает: «Эта формулировка позаимствована из правовой науки» (стр. 42). Повторяя бесконечное число раз мои слова, что каждый «волен по своему произволу» производить какой угодно продукт, Шабс на основании этих слов приписывает мне мысль, что «в производстве капиталисту, вернее его произволу, отведен полный и неограниченный простор; конкуренция лежит вне его кругозора, она для него не существует». «Подчинение самого производства законам конкуренции, сурово диктующим условия производства, — а это означает прежде всего подчинение общественным условиям в выборе средств производства, как и определенного вида товара, соответственно общественной потребности, — вовсе не укладывается в поверхностных представлениях, развиваемых в «Очерках» (стр. 43).
Мы выше уже видели, как беспомощно путается Шабс в самых элементарных вопросах политической экономии. Не приходится поэтому удивляться, что Шабс готов заподозрить своего противника в забвении азбучных истин. В данном случае он обвиняет меня в том, что я не понимаю значения конкуренции, что, по моему мнению, капиталист может производить какие угодно продукты независимо от требований рынка и т. д. Все эти детски наивные обвинения сами по себе не нуждаются в опровержении, но мы подробнее остановимся на них, чтобы еще раз охарактеризовать теоретический уровень работы Шабса, сочетающей азбучные истины с элементарными ошибками. Ведь всякому марксисту известно, что, когда мы говорим о «независимом» товаропроизводителе, который организует производство по своему «произволу» или «усмотрению», мы имеем в виду независимость товаропроизводителя от общественного органа, планомерно направляющего производство. Но никому в голову не придет видеть в наших словах признание независимости товаропроизводителя от условий рыночной конкуренции. Наоборот. Маркс многократно указывал, что именно «независимость» товаропроизводителей от сознательно действующего общественного органа создаст их «зависимость» от стихийных законов рынка. «Наши товаровладельцы открывают, таким образом, что то самое разделение труда, которое делает их самих независимыми частными производителями, делает в то же время независимым от них процесс общественного производства и их собственные отношения в этом процессе, так что независимость лиц друг от друга дополняется системой всесторонней вещной зависимости» («Капитал», том I, стр. 60). Из наших слов о «произволе» товаропроизводителя делать вывод об отрицании нами зависимости товаропроизводителя от условий рынка, — значит обнаружить полное незнакомство с общепринятой в марксистской литературе терминологией.
Мы извиняемся перед читателем за то, что держим его все время в кругу элементарных вопросов. Мы с благодарностью встретили бы критику наших взглядов, которая побудила бы к более углубленному обсуждению спорных проблем. Но, к сожалению, критика Шабса в большей своей части вращается вокруг элементарных вопросов, случайно выхваченных слов и произвольно толкуемых фраз. Хотя вопрос о «произволе» товаропроизводителя уже достаточно выяснен предыдущими нашими замечаниями, тем не менее мы должны на нем еще задержаться, чтобы окончательно разоблачить «критические» приемы Шабса. Мы уже показали, что ни один грамотный марксист не будет толковать наши слова о «произволе» товаропроизводителя так, как толкует Шабс. Но теперь мы пойдем дальше и докажем, что Шабс не только обязан был знать, что именно разумеют марксисты, когда говорят о «произволе» товаропроизводителя, но мог прочесть об этом у нас на той же странице, которую он цитировал. Если бы Шабс не оборвал нашу цитату, а продолжил ее дальше, то он прочел бы у нас сейчас же вслед за приведенными им словами следующие слова: «Зависимость производителя от рынка означает зависимость его производительной деятельности от производительной деятельности всех других членов общества. Если суконщики выбросили на рынок слишком много сукна, то суконщик Иванов, который не расширял своего производства, тем не менее также страдает от понижения цен на сукно и вынужден сократить производство. Если другие суконщики ввели усовершенствованные средства производства (например, машины), удешевляющие стоимость сукна, то и наш суконщик вынужден улучшить технику производства. И в направлении, и в размерах, и в способах своего производства отдельный товаропроизводитель, формально независимый от других, на самом деле тесно связан с ними через рынок, через обмен» («Очерки», 2‑е издание, стр. 12). Можно ли после этого, при мало-мальски добросовестном отношении к своим обязанностям критика, упрекать меня в игнорировании роли конкуренции и в признании независимости товаропроизводителя от условий рынка?
Но если Шабс впал в данном случае в грубую ошибку, не подал ли я ему повод к ней неосторожным употреблением слова «произвол»? Если бы Шабс был знаком с марксистской литературой, он знал бы, что в ней очень часто говорится о «произволе» или «усмотрении» товаропроизводителя в разъясненном выше смысле. Так, например, Плеханов пишет: «В буржуазном обществе производители работают независимо один от другого, каждый из них трудится как хочет, как может и как умеет, на свой собственный риск и по своему собственному усмотрению»[21]. В тех же словах выражается Роза Люксембург: «Каждый трудится на свой риск и страх, каждый производит на свой счет по собственному усмотрению»[22]. Наконец, у Маркса мы найдем неоднократные указания на «прихотливую игру случая и произвола» и на «беспорядочный произвол товаропроизводителей» («Капитал», том I, стр. 268). Правда, Маркс указывает, что стихийный закон подчиняет себе этот «беспорядочный произвол товаропроизводителей», по именно об этом и шла речь в нашей книге.
Мы можем подвести итоги. Упреки Шабса, что я будто бы исхожу из юридической концепции общества, ни на чем не основаны. Речь идет не о противоположности права и хозяйства, а о двойственной природе самого товарного хозяйства. Я в своих «Очерках» все время старался подчеркивать эту двойственную сторону товарного хозяйства, отличающегося одновременно единством и раздробленностью. Шабс же, преувеличивая значение первого момента и недооценивая значения последнего, рассматривает товарное хозяйство с односторонней, а потому и неправильной точки зрения. Этим объясняется одна характерная особенность в изложении Шабса, резко отличающая его от большинства марксистов. Обычно марксисты, по примеру самого Маркса, противопоставляют товарное хозяйство организованному хозяйству и при помощи такого противопоставления выделяют характерные особенности товарного хозяйства. Для Шабса такой путь закрыт, ибо он и товарное хозяйство рассматривает прежде всего со стороны «органического единства», недооценивая его стихийного, неорганизованного характера. Шабс поэтому вынужден прибегать к другому приему, а именно к противопоставлению товарного хозяйства принудительному хозяйству, основанному на рабстве или на феодальной зависимости производителя (стр. 30, 35, 94, 98, 134 — 135 и др.). В принудительном хозяйстве «общественное отношение производства носит односторонний характер» (стр. 94), так как производитель (например, раб) низведен до роли простого орудия. В товарном же хозяйстве общественное отношение производства реализуется «в двусторонних актах обмена между лично независимыми производителями. Здесь общественный индивид выступает не как res vocale[23] рабовладельческого общества, не как орудие для добывания продуктов, а в полном значении социального субъекта, формально, т. е. абстрактно неограниченный в своей самостоятельности» (стр. 30).
Исходя из противопоставления товарного хозяйства рабскому, Шабс приходит к выводу, что основная особенность товарного хозяйства заключается в юридической свободе индивида, в «формально-юридическом понятии самостоятельного индивида» (стр. 98). Такой чисто юридический критерий пригоден, однако, лишь для противопоставления товарного хозяйства рабскому, но не выясняет нам основных экономических особенностей товарного хозяйства, в отличие, например, от социалистического хозяйства. В политической экономии юридическая независимость индивида должна быть рассматриваема лишь как выражение экономической независимости товаропроизводителя в качестве владельца средств производства и автономного организатора производственного процесса. Но, как мы видели, Шабс, преувеличивая моменты «органического единства» в товарном хозяйстве, склонен отрицать экономическую «независимость» товаропроизводителя на том основании, что последний подчинен условиям рынка. Эта позиция приводит его к ошибочному выводу, что характерной особенностью производителя в товарном хозяйстве является его юридическая свобода. Как видим, Шабс попал совсем не в ту комнату, куда хотел пойти. Он приписывает мне юридическую концепцию общества, а между тем сам видит основную особенность товарного хозяйства в чисто юридических признаках. Он недооценивает атомистический характер товарного хозяйства и именно в силу этого вынужден признать отличительной чертой последнего чисто юридический атомизм. Такие диалектические превращения встречаются в работе Шабса довольно часто. В большинстве случаев Шабсу приходится играть не роль субъекта, сознательно применяющего правила диалектического мышления, а роль объекта, претерпевающего, помимо своей воли, ряд странных и весьма неприятных диалектических превращений.
Пусть читатель не думает, что обвинение в формально-юридическом подходе выдвинуто нами против Шабса в целях полемических, из желания найти в работе Шабса тот самый порок, который он без всяких оснований приписывает нам. По нашему глубокому убеждению, Шабс неизбежно толкается в эту сторону всей своей позицией игнорирования моментов раздробленности в товарном хозяйстве. Рассматривая товарное общество как «органическое единство», как совокупность «индивидов, действующих сообразно познаваемой ими общественной необходимости» и «заранее подчиняющих свою производительную деятельность общественной потребности», Шабс не может дать правильную характеристику экономических особенностей товарного хозяйства. Ему не остается ничего другого, как искать отличительные признаки товарного хозяйства в юридической личной независимости производителей и в двустороннем, т. е. договорном характере отношении, связывающих этих лично независимых производителей (стр. 30, 35, 42, 94, 98, 134 — 135 и др.). И — о, ирония судьбы! — обмен, против которого раньше Шабс воздвигал гонения, празднует здесь свою полную победу. Ибо что такое означает личная независимость производителя? Правда, Шабс для характеристики ее не жалеет привлекательных красок: «Здесь (в товарном обществе) общественный индивид выступает не как res vocale рабовладельческого общества, не как орудие для добывания продуктов, а в полном значении социального субъекта, формально, т. е. абстрактно неограниченный в своей самостоятельности» (стр. 30. Выделение наше). Но в сущности под привлекательной фигурой «социального субъекта в полном значении» скрывается хорошо всем знакомая и прозаическая фигура формально-независимого товаропроизводителя. А вместе с тем и двусторонние отношения между людьми представляют собой не что иное, как «двусторонние акты обмена между лично независимыми производителями» (стр. 30. Выделение наше), «отношения обмена в их двустороннем характере» (стр. 42). Поистине, гони обмен в дверь, он влетит в окно! Правда, зная строго «производственную» точку зрения Шабса, обмен счел нужным слегка замаскировать свои черты и явиться в опоэтизированной форме. Но зато при помощи этой легкой маскировки он добился полной победы и выступает теперь в качестве единственного признака товарного хозяйства. В то время как у меня в «Очерках» обмен выступает как момент самого процесса воспроизводства, неразрывно связанный с материально-техническим процессом производства и распределением общественного труда, у Шабса он выступает теперь с односторонней, формально-юридической стороны, как акт договора между формально-независимыми субъектами. Разумеется, я менее кого бы то ни было склонен отрицать, что и формальная независимость товаропроизводителей является существенным признаком товарного хозяйства и накладывает свою печать на акт приравнивания продуктов труда (см. главу X моих «Очерков»). Но формально-юридическая характеристика товаропроизводителей является лишь производной от их экономической характеристики, а формальные особенности обмена должны быть изучаемы лишь на фоне материальной связи с процессом производства и в частности с процессом уравнения и распределения труда. Под предлогом защиты ложно понятой «производственной» точки зрения Шабс отказался идти по пути исследования материальной роли обмена в товарном обществе и за это был жестоко наказан, попав во власть меновой концепции в ее наиболее вульгарном, формально-юридическом виде.
Более того. Шабс не только пленен юридическим фетишизмом, но и не освободился от давно отживших и устарелых представлений о «естественном состоянии» человека. Он не только наивно верит, что буржуазное общество характеризуется признанием «социального субъекта в полном значении», но проникнут еще более наивной верой, что это формально-юридическое признание соответствует «специфической природе (человека. — И. Р.) в его естественном состоянии» (стр. 98). Прочтем внимательно следующий отрывок: «Понятие «самостоятельного индивида» обнимает два обозначения человека: с одной стороны, формально-юридическое, социальное и, как таковое, историческое; а с другой стороны, адекватное первому определению естественное состояние, но состояние, в своей практической значимости свойственное лишь особой исторической форме и ей обусловленное. Тут мы вновь наталкиваемся на «различие, не отделимое от тождества». С одной стороны, субъект общества, человек как таковой — понятие естественно-научное и, следовательно, логическое, внеисторическое. С другой, общественную значимость человека, соответственно специфической его природе в его естественном состоянии, он получает лишь при определенных исторических условиях, утверждающих его в адекватной юридической форме. Лишь формально-юридическое понятие самостоятельного индивида определяет в действительности значение человека как такового в качестве субъекта общества и потому являет эту природу человека в историческом свете. Напротив, социальная форма раба, как нам уже известно, определяет его значение в обществе как вещи, — и это его значение остается практически значимым, хотя по своей естественной природе раб есть человек» (стр. 98. Выделение наше).
Приведенная цитата ярко вскрывает всю основу построения Шабса. Социальное и историческое отождествляется с формально-юридическим. Характерным признаком товарного хозяйства признается «формально-юридическое понятие самостоятельного индивида», а это понятие рассматривается как адекватное «специфической природе (человека) в его естественном состоянии». Смысл сей философии ясен. Существует от века «специфическая природа (человека) в его естественном состоянии». В обществах, основанных на юридическом неравенстве лиц (например, в рабском, феодальном), это «естественное состояние» человека не является «практически значимым». Практическую значимость оно получает лишь в товарном хозяйстве, в «адекватной» юридической форме самостоятельного индивида. Здесь человек выступает уже «не как орудие для добывания продуктов, а в полном значении социального субъекта, формально, т. е. абстрактно неограниченный в своей самостоятельности, освобожденный от «естественных связей» и противопоставляемый с этой точки зрения всей остальной природе» (стр. 39). В то время как Маркс рассматривает понятие самостоятельного индивида как «предвосхищение» и выражение буржуазного общества, Шабс рассматривает буржуазное общество как реализацию или практическое осуществление естественной природы индивида.
Мы так подробно остановились на взглядах Шабса не только для того, чтобы показать, какую мешанину идей преподносит наш автор, претендующий на звание наиболее ортодоксального марксиста. Для нас изложенные взгляды Шабса представляют особую важность как социально-философская основа его учения об абстрактном труде. Шабс достаточно последователен, чтобы провести полную аналогию между характером индивида и характером его труда (стр. 98 — 99). Подобно тому, как существует «естественная природа» индивида, точно так же существует естественная природа или «физиологическая сущность абстрактного труда как такового» (стр. 95). «Человеку как таковому» соответствует человеческий труд как таковой или абстрактный труд как таковой. Но в обществах, основанных на неравенстве лиц, естественная природа труда, как и естественная природа индивида, не получает еще «практической» или «общественной значимости». Последнюю она приобретает лишь в товарном хозяйстве: здесь естественная природа индивида получает адекватную форму осуществления в формально-независимом товаропроизводителе; тем самым «чисто человеческий» или абстрактный труд как таковой приобретает общественную значимость и становится общественным (или экономическим) трудом.
Представление о «естественном индивиде» является тем фундаментом, на котором воздвигается учение Шабса об абстрактном труде. Наивная социальная философия «естественного индивида» лежит в основе не только построения Шабса, но и представлений Дашковского и многих других «умеренных» физиологистов. Но у Шабса эта связь выступает в более неприкрытом и ясном виде. Для нас было бы достаточно констатировать эту связь, чтобы заранее отвергнуть, как методологически ложное, все учение Шабса об абстрактном труде. Но чтобы не оставить у читателя сомнений насчет ложности тех выводов, к которым вынужден прийти Шабс в своем учении об абстрактном труде, мы подвергнем последнее особому разбору.
§ 3. Абстрактный и экономический труд
В споре между сторонниками физиологического и социологического понимания абстрактного труда Шабс занял своеобразную позицию. С одной стороны, он называет «нелепым» утверждение Дашковского, что исторические категории суть проявления внеисторических законов (стр. 68, примечание). Отсюда следует, что историческая категория стоимости не может служить выражением внеисторической категории труда, понимаемого в физиологическом смысле. Но, с другой стороны, Шабс не согласен и с моим пониманием абстрактного труда, так как я, по его мнению, «недиалектически» отрываю социальную форму труда от его физиологической сущности. Шабс поэтому предлагает свое собственное решение проблемы. Он различает две категории: «абстрактный» труд и «экономический» труд. В игнорировании этого различия Шабс упрекает не только меня и прочих экономистов-марксистов, но отчасти и самого Маркса.
Изложить более или менее понятным образом мысли Шабса об абстрактном и экономическом труде представляется довольно затруднительным. Если в других частях своей работы Шабс создает величайшую путаницу в изложении мыслей своих противников, то в данном вопросе он создает не меньшую путаницу в изложении своих собственных мыслей. Ввиду этого мы приведем дословно несколько цитат, в которых Шабс пытается выяснить значение обоих терминов. «Подобно тому как в социальном индивиде в специфическом его значении, как он выступает в общественном отношении к другому (например, в отношении рабочего к капиталисту), погашается его естественная природа, но не устраняется вообще в качестве естественного носителя социальной формы, так и экономический труд, т. е. общественный труд в товарном обществе, погашает в этой функциональной своей форме физиологическую сущность абстрактного труда как такового, но отнюдь не устраняет его имманентную субстанциональную сущность в качестве естественного же носителя социальной модальности; вне существования человеческого труда как такового не существует ни его конкретно-технического проявления в материальном процессе, ни его экономического проявления в общественном процессе. Абстрактный труд как таковой, как физиологическое явление, связан с экономическим трудом диалектической связью, как «различия», неотделимые от «тождества». Лишь метафизикам… такое понимание проблемы оставляет поле для сомнений и возражений» (стр. 95). В другом месте мы узнаем, что абстрактный труд «определяется как физиологическое явление в непосредственном объективном своем характере; при этом в данном выражении он приобретает общественную значимость лишь при определенной исторической форме организации общественного труда, которая находит в абстрактном определении труда основу общественной связи и тем самым определяет его как историческую общественную форму труда, как экономическую категорию. В пределах последнего функционального выражения субстанциональная сущность абстрактного труда погашается, выдвигая в данном экономическом аспекте социальное существо своего бытия, безразличное к естественной природе его» (стр. 116).
Нельзя сказать, чтобы приведенные формулировки отличались достаточной ясностью и давали отчетливое представление о том, что именно понимает Шабс под «абстрактным» трудом и «экономическим» трудом. Попытаемся, однако, путем сопоставления приведенных формулировок с целым рядом других мест из его работы, представить себе ход его мыслей, поскольку это возможно при запутанности изложения.
По-видимому, Шабс представляет себе дело следующим образом: «Абстрактный» труд «определяется как физиологическое явление в непосредственном объективном своем характере» (стр. 116). В этом заключается его «имманентная субстанциональная сущность», или «естественная природа» (стр. 95, 116). Этот «абстрактный труд в его непосредственном физиологическом характере» представляет собой категорию внеисторическую, независимую от общественной формы хозяйства (стр. 128). Но значит ли это, что абстрактный труд есть «явление общественно значимое при любой общественной форме хозяйства» (стр. 35)? Нет, отвечает Шабс. Хотя человеческий труд как таковой существовал всегда, но он не всегда обладал общественной значимостью[24]. «И вполне понятно почему. То обстоятельство, что раб, например, осознает свой труд как труд человеческий, так же точно не делает этого труда общественно-значимым, как и не затрагивает основы рабства то, что раб осознает себя как человек, а не как res vocale. До тех пор, пока раб не освобождается от условий рабства, он не становится в социальном значении человеком (хотя он и представляется таковым по своей естественной природе), и его труд в обществе рабовладельцев будет рассматриваться как фактор материально-технический и только как энергия машины, обладающей даром речи, — а не иначе» (стр. 35. Выделение наше).
Из приведенной цитаты нам уже понятно, что именно требуется для того, чтобы абстрактный труд, т. е. человеческий труд как таковой, приобрел «общественную значимость». Для этого требуется, чтобы производитель был освобожден от личной зависимости и признан «человеком в социальном значении». Это имеет место в товарном хозяйстве: «отношение человека к человеку складывается здесь на основе двустороннего волеизъявления, как между равноправными сторонами» (стр. 94); здесь человеческий труд как таковой становится основой общественной связи между людьми. Абстрактный труд приобретает в обществе равноправных товаропроизводителей особую «общественно-значимую функциональную форму» (стр. 128) и тем самым превращается в труд «экономический» (который Шабс называет также «общественным»). Если абстрактный труд является категорией внеисторической, то экономический труд является категорией исторической, специфически присущей товарному хозяйству (стр. 99, 128). Стоимость продуктов труда является выражением именно экономического труда, а не абстрактного труда, как такового (стр. 98 и др.).
Теперь мы можем отметить основные черты сходства и различия в построениях Шабса и Дашковского[25]. Оба они — Дашковский не столь последовательно, как Шабс — признают абстрактный труд как таковой категорией физиологической и внеисторической. Оба они признают, — и здесь опять-таки Дашковский менее последователен, — что только в товарном хозяйстве этот абстрактный труд приобретает на деле «общественную значимость». Но в то время как Дашковский полагает, что эта перемена ни в малейшей мере не изменила «качественной природы» самого абстрактного труда, Шабс считает, что благодаря своей новой социальной функции абстрактный труд приобрел и новую качественную природу, превратившись в труд «экономический» (или «общественный»). Если у Дашковского абстрактный труд на всем протяжении исторического развития остается «тождественным» самому себе, то у Шабса абстрактный труд и экономический труд связаны диалектической связью «тождества» и «различия». Экономический труд, с одной стороны, есть тот же абстрактный труд в определенной общественной форме; с другой стороны, он отличается от абстрактного труда в физиологическом смысле. В то время как у Дашковского имеется одна категория абстрактного труда, Шабс строит две категории: абстрактного труда и экономического труда. Поэтому стоимость рассматривается Дашковским как выражение абстрактного труда, Шабсом же — как выражение экономического, а не абстрактного труда.
Прежде чем рассмотреть, в какой мере сложное построение Шабса соответствует учению Маркса, необходимо отметить, что у самого Шабса в высшей степени путано изложен центральный пункт его построения: вопрос об отношении между абстрактным трудом и экономическим трудом. Экономический труд «погашает», но не «устраняет» физиологическую сущность абстрактного труда. Что это значит? Не хочет ли Шабс сказать, что физиологический труд является лишь предпосылкой экономического труда, представляющего собой чисто общественную величину, в которой «погашен» физиологический характер труда. С одной стороны, такое понимание как будто противоречит построениям Шабса, который резко критикует мои «Очерки по теории стоимости Маркса» именно за то, что физиологическому труду отведена лишь роль предпосылки по отношению к абстрактному труду (который в моем понимании соответствует приблизительно тому, что Шабс называет «экономическим» трудом). Но, с другой стороны, мы находим у Шабса немало выражений, как будто подтверждающих изложенное понимание. Так, в приведенной выше цитате Шабс говорит, что «социальное существо» бытия абстрактного труда (т. е. его бытия в качестве экономического труда) «безразлично к естественной природе его» (стр. 116), т. е. к его физиологической природе. Так же на стр. 99 читаем: «Физиологический характер труда в этом случае не устраняется, но он становится безразличным в этом своем имманентном естественном существовании для данного общественного существования» (Выделение наше). Мимоходом отметим, что утверждение о «безразличии» физиологического характера труда «для данного общественного существования» его как будто плохо вяжется с основным положением Шабса о том, что физиологический характер труда приобретает «социальную реальность» или «общественную значимость» только в виде «данного общественного существования» его (как труда экономического).
Оставим, однако, в стороне эти неясности и противоречия в построениях Шабса. Возможно, что путем чрезвычайных усилий ему удастся как-нибудь устранить их и объяснить нам понятным языком, как именно представляет он себе связь между трудом абстрактным и экономическим. Но что ему никоим образом не удастся, это — привести свои построения в согласие с учением Маркса. Шабс резко расходится с Марксом в двух пунктах: 1) на место категории абстрактного труда он ставит две категории: абстрактного и экономического труда; 2) он утверждает, что стоимость является выражением экономического труда, а не абстрактного труда.
Шабс утверждает, не имея для этого никаких оснований, что я вношу в теорию стоимости «новеллы», не соответствующие учению Маркса. Но я утверждаю, что каждая из предлагаемых мной «новелл» не только находится в полном соответствии с учением Маркса, но и подкрепляется мной многочисленными прямыми высказываниями Маркса. Я сознательно избегаю пользоваться такого рода цитатами из Маркса, которые не находят себе опоры и подтверждения в многочисленных других высказываниях Маркса, выражающих ту же мысль. А наш строгий критик с легким сердцем создает «новеллы», не имеющие ни малейшей опоры в тексте Маркса и резко противоречащие его теории стоимости. Разберем по порядку обе его «новеллы».
Верно ли, что Маркс видит в стоимости выражение экономического труда, а не абстрактного труда? Верно ли, что Маркс строит наряду с категорией абстрактного труда еще одну категорию экономического труда? Ни одного доказательства в пользу этих своих утверждений Шабс привести не может. Чтобы создать хотя бы тень оправдания для употребления нового термина «экономического» труда, Шабс цитирует следующие слова Маркса из «Введения к критике политической экономии»: «Труд — это наиболее простая категория. Столь же древним является представление о нем в этой всеобщности — как труда вообще. Однако экономический труд, взятый в этой простейшей форме, есть столь же современная категория, как и отношения, которые порождают эту простейшую абстракцию» (стр. 14, 100). Опираясь на эту цитату, Шабс на первых же страницах своей книги возвещает о сделанном им открытии — об отличии «абстрактного» труда от «экономического». Этому открытию наш автор приписывает чрезвычайно важное значение, оно должно раз навсегда положить конец спорам между сторонниками социологической и физиологической версий абстрактного труда. Споры эти имеют своим источником не более и не менее, как «невероятное почти недоразумение» (стр. 14), рассеять которое призван наш проницательный автор: сторонники обеих версий просто-напросто не заметили, что у Маркса наряду с понятием абстрактного труда имеется еще понятие экономического труда. «Как это на первый взгляд ни покажется парадоксальным, основным источником неразрешенного до сего времени спора является невероятное почти недоразумение, объединяющее оба направления на одной и той же исходной ошибке. И сторонники, и противники господствовавшей ранее интерпретации, опираясь одинаково на труды Маркса, непосредственно отождествляют без всякого на то научного основания далеко не покрывающие друг друга, — родственные, но тем не менее не идентичные, — понятия «абстрактного» и «экономического» труда» (стр. 14). «Отмеченная исходная ошибка — непосредственное отождествление экономического труда с абстрактным — приводит сторонников разных точек зрения различными путями к ложному истолкованию проблемы, и марксово учение о труде не находит правильного отражения ни в одной из них» (стр. 15).
Казалось бы, Шабс, выступая с открытием, которое до сих пор не было известно ни одному марксисту, должен был привести в его пользу веские доказательства. Ведь недаром наш автор так пренебрежительно отзывается о всех марксистах — «сторонниках и противниках господствовавшей ранее интерпретации», которые высказывали свои мнения «без всякого на то научного основания». Какие же «научные основания» приводит наш проницательный автор в пользу своего открытия? Маркс сотни раз говорит об абстрактном труде и ни разу при этом не упоминает о каком-то «экономическом» труде, якобы отличном от абстрактного труда. Если бы Шабс не обнаруживал «невероятного почти» легкомыслия насчет «научных оснований», долженствующих подкрепить его утверждения, он не решился бы строить свое открытие на приведенной цитате из Маркса. Во всяком случае, он счел бы нужным обратиться к самому подлиннику и тогда он убедился бы, что и на этот раз, как и раньше, все его открытие имеет своим источником «невероятное почти недоразумение»: и на этот раз Шабс сделался жертвой неточного перевода слов Маркса. Ни о каком «экономическом» труде у Маркса нет речи, как в этом может убедиться всякий, кто заглянет в «Kritik der politischen Oekonomie» (1907, стр. 39). Здесь он прочтет: «Однако, экономически рассматриваемый в этой простейшей форме, «труд» есть столь же современная категория, как и отношения, которые порождают эту простую абстракцию»[26].
Мысль Маркса вполне ясна: поскольку понятие «труда вообще», «труда в простейшей форме» рассматривается с экономической точки зрения (а не с точки зрения физиологической, психологической и т. д.), оно представляет собой «современную категорию», характеризующую товарно-капиталистическое хозяйство, а именно категорию абстрактного труда, образующего стоимость. Тот абстрактный труд, на котором Маркс строит свою теорию стоимости, и есть труд, рассматриваемый с экономической точки зрения, категория абстрактного труда и есть основная экономическая категория марксовой теории стоимости. Ни о каком «экономическом труде» у Маркса нет речи[27].
Хотя Шабс не подозревает, что он и на этот раз сделался жертвой неточного перевода, однако он не мог не обратить внимания на то странное обстоятельство, что Маркс нигде не проводит различия между абстрактным трудом и экономическим трудом. Шабс и ставит этот вопрос: «Почему Маркс многократно допускает в «Капитале» неточности в словоупотреблении, определяя стоимость то как выражение абстрактного труда, то общественного, тогда как стоимость как социальная категория может лишь являться выражением последнего, но не первого» (стр. 98). Шабс приводит две причины для объяснения того, почему Маркс допускает «неточности в словоупотреблении». «Если при этом у Маркса в «Капитале» это соотношение (между абстрактным и экономическим трудом. — И. Р.) не нашло, однако, достаточно отчетливого и исчерпывающего выяснения, то мы этому факту видим объяснение отчасти в том, что внимание Маркса было несравненно более поглощено разграничением противоположных понятий конкретного и абстрактного труда; а эти последние в своем существе отделены такой глубокой и непроходимой пропастью… что в его глазах это уничтожило, так сказать, теоретическую дистанцию между абстрактным трудом и экономическим… Отчасти это объясняется также тем, что Маркс рассматривает абстрактный труд не в его качестве функции человека вообще в их непосредственной связи друг с другом (как это имеет место в физиологии), а как функцию социального человека, товаропроизводителя… так что сближение этих понятий достигает практически того предела, при котором остается лишь одно условное теоретическое их разграничение» (стр. 100).
Итак, первое объяснение Шабса сводится к тому, что вопрос о противоположности абстрактного и конкретного труда «заслонил перед Марксом необходимость разграничения этих двух сродных, но не идентичных понятий — абстрактного и экономического труда» (стр. 100. Выделение наше). Страшно слышать такое объяснение из уст Шабса, претендующего на роль наиболее правоверного комментатора Маркса. Шабс обвиняет других в том, что они вносят в учение Маркса «новеллы», а между тем сам он вносит совершенно неизвестное Марксу разграничение между абстрактным и экономическим трудом. Шабс упрекает меня в том, что я будто бы «критикую» Маркса и обвиняю его в «противоречиях», а между тем сам он утверждает, что Маркс просто-напросто не заметил «необходимости разграничения» тех понятий, которым он, Шабс, придает решающее значение для понимания марксовой теории. Шабс с легким сердцем бросает и «сторонникам и противникам господствовавшей ранее интерпретации» упрек в том, что они высказывали свои мнения «без всякого на то научного основания», а между тем сам он считает достаточным «научным основанием» апелляцию к мнимой рассеянности Маркса.
Если в своем первом объяснении Шабс просто-напросто обвиняет Маркса в том, что он «проглядел» различие между абстрактным и экономическим трудом, то во втором своем объяснении он вынужден сам признать, что Маркс имел весьма серьезные основания для того, чтобы рассматривать абстрактный труд как экономический труд, т. е. как социальную и историческую категорию. По признанию самого Шабса, «Маркс рассматривает абстрактный труд не в его качестве функции человека вообще… а как функцию социального человека, товаропроизводителя» (стр. 100). Вспомним теперь, что, согласно терминологии Шабса, абстрактный труд, рассматриваемый как функция товаропроизводителя, означает не абстрактный труд «как таковой», а «абстрактный труд в его экономическом значении», иначе говоря, «экономический труд». Следовательно, из слов самого Шабса мы вправе сделать следующий вывод: Маркс рассматривает труд не в качестве абстрактного труда как такового, а в качестве экономического труда. Иначе говоря, под трудом Маркс понимает не физиологический труд как таковой, а труд, организованный в определенной социальной форме. Но ведь именно в этом и заключается центр спора между сторонниками социологической и физиологической версий труда. Именно в этом решающем пункте Шабс вынужден признать банкротство того наивного представления, согласно которому Маркс под трудом понимает «функцию человека вообще» или затрату человеческой энергии в физиологическом смысле.
Итак, сам Шабс вынужден признать, что предметом своего исследования Маркс берет труд как функцию товаропроизводителя, а не как функцию человека вообще. Но вместе с тем мы знаем, что Маркс постоянно называет этот труд абстрактным. Не очевидно ли после этого, что у Маркса абстрактный труд означает труд как функцию товаропроизводителя, а не труд как функцию «человека вообще»? Не очевидно ли, что Шабс вносит только величайшую путаницу, прилагая термин «абстрактный», в противоположность Марксу, именно к последнему труду, а не к первому (для которого он изобрел термин «экономический»)? То, что Шабс называет экономическим трудом, носит у Маркса название абстрактного труда[28] и составляет непосредственный объект его изучения, а то, что Шабс называет абстрактным трудом, есть не что иное, как физиологический труд, составляющий предпосылку, но не объект Марксова исследования. Каждому марксисту известно, что в марксовой теории стоимости труд называется абстрактным трудом и нигде не называется экономическим трудом. А между тем Шабс, благодаря созданной им терминологической путанице, должен прийти к выводу, что объектом исследования у Маркса является экономический труд, а не абстрактный труд как таковой. Зачем же новыми терминами запутывать и без того сложный и запутанный вопрос? Не лучше ли последовать примеру Маркса и применять термин «абстрактный» к труду товаропроизводителя, а не «человека вообще»?
Под терминологической путаницей, созданной Шабсом, мы нашли у него ценное признание, что объектом исследования у Маркса не является «абстрактный труд как таковой», т. е. физиологический труд как таковой. Более того, Шабс вынужден признать, что этот труд вообще не является объектом исследования политической экономии. «Абстрактный труд рассматривается в политической экономии не в качестве функции человека как такового (в его естественном значении), а как функция общественного человека-товаропроизводителя» (стр. 99, также на стр. 135). Из этого второго ценного признания Шабса мы можем сделать вывод: труд, являющийся объектом исследования политической экономии и в частности марксовой теории стоимости, представляет собой не физиологическую и внеисторическую категорию, а категорию, социальную и историческую.
Наконец, третье и еще более важное признание Шабс делает тогда, когда утверждает, что «абстрактный труд как таковой» не образует стоимости и не находит своего выражения в стоимости. По мнению Шабса, «Маркс многократно допускает в «Капитале» неточности в словоупотреблении, определяя стоимость то как выражение абстрактного труда, то общественного (т. е. «экономического». — И. Р.), тогда как стоимость как социальная категория может лишь являться выражением последнего, но не первого» (стр. 98. Выделение наше). Здесь Шабс оказывается более последовательным и смелым, чем И. Дашковский. Последний утверждает, что «внеисторическая» категория абстрактного труда находит свое выражение в «исторической» категории стоимости. Шабс же называет нелепым утверждение Дашковского, что «исторические категории суть проявления внеисторических законов» (стр. 68, примечание). Но ведь стоимость является исторической категорией, абстрактный же труд как таковой признается Шабсом категорией внеисторической. Таким образом, Шабсу не остается другого выхода, как признать, что стоимость не является выражением абстрактного труда.
Этот вывод Шабса представляет для нас двойную важность. Во-первых, он ясно показывает, что тот абстрактный труд, который, по учению Маркса, образует стоимость и находит свое выражение в стоимости, представляет собой категорию социальную и историческую. Во-вторых, своим выводом Шабс приводит к абсурду не только свое собственное построение, но физиологическую версию абстрактного труда вообще. Все запутанные рассуждения и терминологические новшества Шабса привели его к выводу, что абстрактный труд: 1) не составляет объекта исследования политической экономии и в частности марксовой теории стоимости и 2) не находит своего выражения в стоимости. Но ведь оба эти положения резко противоречат учению Маркса. Именно абстрактный труд Маркс делает предметом своего исследования. Именно абстрактный труд, по учению Маркса, образует стоимость и находит свое выражение в стоимости. Понятие абстрактного труда введено Марксом в науку именно для того, чтобы объяснить явления стоимости. А Шабс утверждает, что стоимость не является выражением абстрактного труда. Этим выводом Шабс благополучно довел свое построение до абсурда.
Мы можем быть благодарны Шабсу. Он не только сам проделал за нас работу доведения до абсурда своего собственного построения. Его пример также ярко освещает тот путь, на который, по-видимому, вынуждены будут ступить все «физиологисты». После критики физиологического понимания абстрактного труда, данной мной в «Очерках по теории стоимости Маркса», Шабс не может не признать, что физиологический труд как таковой не образует стоимости. А так как Шабсу не хочется отказаться от физиологического понимания абстрактного труда, то ему не остается другого выхода, как признать, что абстрактный труд не образует стоимости и не находит своего выражения в стоимости. Отрицание за абстрактным трудом способности образовать стоимость, или разрыв между абстрактным трудом и стоимостью, — таков тот вывод, к которому необходимо приводит физиологическое понимание абстрактного труда. Признаки такого разрыва встречаются и у И. Дашковского. Но Дашковский сохранил еще слабую пуповину, связывающую стоимость с абстрактным трудом, при помощи допущения, что внеисторическая категория абстрактного труда находит свое выражение в исторической категории стоимости. Шабс, от внимания которого не ускользнула методологическая ложность подобного допущения, вынужден был окончательно разрезать эту пуповину и заявить, что абстрактный труд не находит своего выражения в стоимости, — утверждение, резко противоречащее марксовой теории стоимости. К этому же утверждению приближался А. Кон в прениях по поводу моего доклада «Абстрактный труд и стоимость в системе Маркса»[29]. Чем скорее сторонники физиологической версии абстрактного труда последуют в данном вопросе примеру Шабса, тем яснее читатель увидит, в какой мере эта версия противоречит основам теории стоимости Маркса.
3. Ответ А. Кону[30]
В своем «Курсе политической экономии», появившемся в начале 1928 года, А. Кон критикует (на стр. 47 — 56) мои «Очерки» по вопросам об абстрактном и общественно-необходимом труде. Равным образом в своей статье, помещенной в «Вестнике Коммунистической академии» (1928 г., № 25), он уделяет немало внимания «школе Рубина» (к которой, мимоходом сказать, он причисляет также своих критиков г. Абезгауза, г. Дукора и А. Ноткина, которые в ряде существенных пунктов расходятся со мной, и за взгляды которых я ни в малейшей мере не могу брать на себя ответственность). То обстоятельство, что книга А. Кона предназначена служить учебным пособием для вузов, побуждает меня заняться разбором взглядов Кона на спорные вопросы, а также рассмотреть те критические аргументы, которые выдвинуты им против моей трактовки этих же вопросов.
§ 1. Абстрактный труд
В полном согласии со всеми марксистами, А. Кон заявляет, что абстрактный труд является субстанцией стоимости. «Основой стоимости, ее субстанцией, является труд абстрактный и общественно-необходимый» («Курс», стр. 55). Но это положение носит еще слишком общий характер, чтобы им ограничиться. Это положение должно быть еще расшифровано, а для этого необходимо ответить на три следующие вопроса:
- что такое стоимость;
- что такое субстанция;
- что такое абстрактный труд.
Ложное понимание хотя бы одной из этих трех категорий представляет уже большую опасность для правильного понимания марксовой теории стоимости. Кон же, как мы увидим, умудрился внести немало путаницы в понимание всех трех перечисленных категорий.
Начнем с первого вопроса: что такое стоимость по Кону? Запомним, что, по мнению Кона, труд является субстанцией стоимости. Когда же мы спрашиваем, что он называет стоимостью, мы получаем ответ: «Этот труд, затраченный на производство товара, называется стоимостью товара» («Курс», стр. 37); «именно эти-то трудовые затраты и представляют собой стоимость товаров» (стр. 38). Читатель видит, какое получается у А. Кона странное положение: «труд является субстанцией стоимости». А что такое стоимость? «Это есть труд». Таким образом все положение А. Кона сводится к следующему выводу: «труд является субстанцией труда», или «стоимость является субстанцией стоимости». В обеих случаях получается тавтология, и тавтология получается потому, что Кон не захотел серьезно остановиться на вопросе о том, что такое стоимость, а предпочел в некоторых пунктах отождествить стоимость с трудом. То же отождествление встречается в более ранней работе Кона «Теория промышленного капитализма» (1923 г., стр. 11), где он писал: «Количество труда, затраченного обществом на производство данного товара, служит основой его меновой стоимости и называется стоимостью».
Правда, Кон в свое оправдание ссылается на тесную связь между трудом и стоимостью, которая, по его словам, делает «непозволительными всякие попытки строго их разграничить друг от друга» (статья Кона в «Вестник Коммунистической академии», 1928 г., № 25, стр. 264). Кон приписывает мне попытку «разложить марксовы термины по ящикам и полочкам, строго разграничив скрытые за ними понятия друг от друга» (там же, стр. 266). Этот упрек неоснователен. Я в «Очерках» (2‑е изд., стр. 209) писал, что «диалектический метод Маркса исключает для него возможность давать раз навсегда зафиксированные и неизменяющиеся понятия и соответствующие им термины». Но отсюда никак нельзя делать вывод, что «внимание основоположников марксизма никогда не было направлено на строгое уточнение этих понятий» (Кон в «В. К. А.», стр. 264). В частности, у Маркса труд и стоимость должны быть различаемы друг от друга. В своей последней статье («В. К. А.», стр. 266) Кон сам вынужден был признать, что труд и стоимость у Маркса «гораздо строже» отличаются друг от друга, и напрасно Кон не ввел этого различения в своем «Курсе». Теперь он исправил отчасти эту ошибку, и в своей статье (стр. 264) проводит различие между трудом и стоимостью. Будем поэтому надеяться, что он и дальше будет исправлять свои ошибки, и оставим сейчас вопрос о стоимости в стороне.
Переходим к следующему вопросу: что такое субстанция по Кону? Прежде всего читателю не может не броситься в глаза, что А. Кон предпочитает заменять термин «субстанция», часто употребляемый Марксом, термином «основа». В этом не было бы беды, если бы. Кон употреблял последний термин в строго определенном смысле. Но, к сожалению, А. Кон произвольным применением термина «основа» к самым различным явлениям создает величайшую путаницу и лишает понятие субстанции всякой определенности. Приведем наудачу несколько примеров. На стр. 55 «Курса» мы уже читали, что труд является «основой стоимости, ее субстанцией». К нашему удивлению, на стр. 37 мы узнаем, что труд «является основой меновой стоимости и образует ее субстанцию». Если мы вздумаем сделать отсюда вывод, что стоимость и меновая стоимость одно и то же, то на стр. 38 нас ждет разочарование: оказывается, что стоимость есть «основа (субстанция) меновой стоимости». Если сюда прибавить, что «трудовые затраты производителей являются основой меновых пропорций» (стр. 21), то, надеемся, читатель согласится с нами, что понятие «субстанции (основы)» имеет у А. Кона весьма неопределенный смысл.
После сделанных нами кратких замечаний об употреблении у Кона терминов «стоимость» и «субстанция» мы переходим к центральному вопросу о том, что такое абстрактный труд. На этот вопрос у Кона находим следующее определение: «Всякий труд выступит в качестве целесообразной затраты физиологической энергии — и только» («Курс», стр. 23). «Абстрактный труд представляет собой целесообразную затрату физиологической энергии человека» (там же, стр. 52). Кон, конечно, понимает, что от этого понятия физиологического труда мы никоим образом не можем перейти к стоимости. Для того, чтобы физиологический труд мог найти свое выражение в стоимости, как общественной форме продукта, он сам должен стать еще общественным трудом. Поэтому Кон делает следующее заявление: «Стоимости создаются абстрактным трудом (конечно, в физиологическом смысле этого слова). Однако для того, чтобы труд создавал стоимости, он должен быть не только абстрактным, но и общественным трудом» («Курс», стр. 54). Если расшифровать эту фразу, то получим следующий ход мысли. Абстрактным трудом мы называем труд в физиологическом смысле слова, но этот абстрактный труд сам по себе стоимости не создает. Только тогда, когда этот абстрактный труд принимает определенную общественную форму и становится трудом общественным (а именно трудом, направленным на производство товаров), он образует стоимость. В данном вопросе Кон приходит к такому же выводу, к какому приходит и Шабс. По мнению Кона, мы должны отказаться от понимания абстрактного труда, как труда, образующего стоимость. Это два различных понятия. Труд, образующий стоимость, имеет различные признаки, а именно он, с одной стороны, является трудом абстрактным или физиологическим, а с другой стороны, — трудом общественным или организованным в определенной общественной форме. Только тогда, когда абстрактный труд становится общественным, он превращается в труд, образующий стоимость. Пока он является только трудом абстрактным или физиологическим, он не является трудом, образующим стоимость. Еще резче пошел по этому пути Шабс, который прямо заявляет, что стоимость не является выражением абстрактного труда, и абстрактный труд как таковой не образует стоимости.
Необходимо указать, что это новое положение Кона и Шабса можно рассматривать как скрытый отказ от обычной точки зрения «физиологистов». Действительно, в чем состоял центральный предмет спора? Предмет спора был в том, какими признаками должен быть характеризован труд, образующий стоимость. Именно об этом мы спорили. Я возражал именно против того, что труд, образующий стоимость, определяется обычно кратко и поверхностно, как «затрата физиологической энергии, — и только». Я указывал, что физиологический труд не является тем трудом, который образует стоимость; а так как у Маркса абстрактный труд рассматривается как та сторона труда, которая, образует стоимость, то мы должны сказать «физиологистам»: не смешивайте ваше понятие физиологического труда с понятием абстрактного труда.
Мы можем теперь констатировать следующий прогресс: даже «физиологисты» признают, что труд, образующий стоимость, не может быть охарактеризован как «затрата физиологической энергии, — и только». Эта характеристика труда, по мнению самих «физиологистов», недостаточна для того, чтобы получить понятие труда, образующего стоимость. Труд, образующий стоимость, должен быть трудом общественным, обладающим общественной формой, присущей товарному хозяйству.
Теперь разберем по существу попытку оторвать понятие абстрактного труда от понятия труда, образующего стоимость. Как согласовать утверждения Кона и Шабса, что абстрактный труд как таковой не образует стоимости, с постоянными указаниями Маркса, что труд именно в качестве абстрактного образует стоимость? Как согласовать эти взгляды с многочисленными указаниями Маркса, что труд, образующий стоимость, характеризуется прежде всего, как абстрактный труд, что абстрактный труд есть специфическая общественная форма труда, что стоимость образуется только трудом абстрактно-всеобщим, возникающим из отчуждения индивидуального труда.
Кон пришел к выводу, что понятие абстрактного труда, который является трудом физиологическим и не является еще трудом, образующим стоимость, само по себе есть «логическая» категория, а не «экономическая» и не «историческая» категория («В. К. А.», стр. 270). Значит, категория абстрактного труда является не экономической и не исторической категорией, между тем как Маркс на этой именно категории строит свое понимание стоимости и постоянно указывает, что стоимость должна быть выведена из общественной формы труда.
Теперь поставим нашим критикам следующий вопрос: когда Маркс вменял себе в заслугу, что он открыл двойственную природу труда, как конкретного и абстрактного, что же именно он вменял себе в заслугу, — то ли, что он правильно понял физиологическую природу труда, или же что он понял, что стоимость может быть выведена только из общественного труда? Чтобы не оставить никакого сомнения в том, что именно Маркс действительно имел в виду, когда говорил о своей заслуге в данном вопросе, мы советуем читателям прочесть в «Критике политической экономии» после первой главы краткий очерк: «История анализа товара». В этом очерке Маркс ставит себе целью показать происхождение учения о двойственной природе труда. Здесь мы вправе ждать от Маркса ясных указаний насчет того, в чем именно заключался прогресс экономической мысли, поскольку речь идет о проблеме абстрактного труда: в понимании ли своеобразия физиологической природы труда, или формы его социальной организации. Ответ Маркса не оставляет никаких сомнений на этот счет.
В указанном очерке Маркс вскрывает ошибки своих предшественников, которые понимали, что труд образует стоимость, но не знали, какой именно труд образует стоимость. Здесь Маркс критикует взгляды Петти, Буагильбера, Смита, Стюарта и других. И разве Маркс порицает здесь своих предшественников за то, что они не рассматривали труд, как затрату физиологической энергии? Нет, он говорит совсем не об этом. Он упрекает своих предшественников в непонимании того, что, когда мы говорим о труде, образующем стоимость, мы говорим об общественной форме труда, о буржуазной форме труда. О Петти Маркс говорит, что он не понимал «определенной общественной формы, в которой труд является источником меновой стоимости». О Буагильбере Маркс говорит, что он смешивал труд, образующий стоимость, с «непосредственной естественной деятельностью индивидов». Франклин, по словам Маркса, ошибочно рассматривал абстрактный труд в смысле физиологическом, но не как «общественный труд, проистекающий из всестороннего отчуждения индивидуального труда». Джемса Стюарта Маркс хвалит за то, что он отличает не только «общественную форму труда» от «реального» или материального труда, но отличает также «буржуазную» форму труда от других общественных форм труда. Смита Маркс порицает за то, что он не сумел перейти от реального труда к «буржуазному труду в его основной форме». Противопоставление «реального» труда общественной, а именно «буржуазной форме труда», — вот что Маркс считает центром, зерном всего своего учения о двойственной природе труда.
Теперь мы поставим А. Кону следующий вопрос: если абстрактный труд сам по себе не образует стоимости, что же означает утверждение, что он является субстанцией стоимости? Что это за странная субстанция, которая не образует формы, в которой она выражается? Ведь Маркс понимал субстанцию в смысле, в котором это понятие употреблялось у Гегеля, а не у Канта. Маркс не думал, что субстанция и форма суть чуждые друг другу явления, которые путем их механического соединения образуют целое. С точки зрения Маркса, субстанцией стоимости можно назвать только то явление, которое своим развитием создает стоимость.
Основной установкой Маркса был анализ труда, образующего стоимость. Исходя из этого анализа, он показал нам различие определений и моментов этого труда, как общественного, абстрактного, простого и общественно-необходимого», причем все эти моменты неразрывно связаны между собой и являются определениями одного и того же труда, образующего стоимость. Иначе поступает Кон. Сперва он берет понятие физиологического труда; это понятие, по его собственным словам, не «историческое» я даже не «экономическое». Потом он прибавляет к нему признаки общественного, простого и общественно-необходимого. В результате такого механического сложения отдельных признаков Кон получает понятие труда, образующего стоимость, в то время как Маркс исходит из этого труда, как единого целого, и находит отдельные определения в качестве моментов этого единого труда. В то время как у Маркса речь идет о двойственной природе труда, Кону следовало бы говорить о тройственной природе труда как конкретного, абстрактного и общественного. Действительно, у Кона труд существует прежде всего, как конкретный, далее труд существует как абстрактный или физиологический и, наконец, как общественный.
Кон ссылается на то, что нельзя отрывать общественную сторону труда или общественный труд от материального производства. Поэтому труд, образующий стоимость, должен, по его мнению, обладать двумя признаками: он должен быть общественным трудом, но он должен также быть физиологическим трудом, и именно последний составляет «материальную основу стоимости» («Курс», стр. 55). Но при этом Кон не замечает, что он делает следующую ошибку. В то время как Маркс говорит о двойственной природе труда, создающего товар (а именно: как труда, образующего потребительную стоимость, и как труда, образующего стоимость), А. Кон переносит двойственную природу в само понятие труда, образующего стоимость. Кон упускает из вида, что мы, связывая стоимость с общественным трудом, отнюдь не отрываем ее от материальной основы производства, ибо общественная сторона труда есть только одна сторона единого труда, который является одновременно трудом материальным и общественным, конкретным и абстрактным, источником потребительной стоимости и источником стоимости. А. Кон игнорирует все учение Маркса о двойственной природе труда, — учение, которое тесно связывает движение абстрактного, общественного труда с движением материально-технического процесса производства. Не понимая, что у Маркса существует самая тесная связь абстрактного труда с материальной основой производства, Кон считает нужным в самое понятие труда, образующего стоимость, ввести эту материальную основу. Двойственную характеристику труда Кон переносит с труда, образующего товар (как единство потребительной стоимости и стоимости), на труд, образующий стоимость. Но если Кон приписывает двойственную природу труду, образующему стоимость, то что же сказать о труде, создающем товар? По-видимому, необходимо будет признать, что он отличается тройственной природой, — и этот вывод вытекает из концепции Кона.
Концепция Кона извращает также отношение между общественным и абстрактным трудом. В этом пункте, как и во многих других, он близко подходит к трактовке Шабса. У последнего получается такого рода построение: абстрактный труд сам по себе не образует стоимости, но этот абстрактный труд превращается в товарном хозяйстве в труд общественный и тогда он становится трудом, образующим стоимость. Иначе говоря, по Шабсу, общественный труд есть абстрактный труд в той специфической форме, которую он приобретает в товарном хозяйстве, а у Маркса дело обстоит как раз наоборот: абстрактный труд есть общественный труд в той специфической форме, которую он приобретает в товарном хозяйстве. Ошибка Шабса повторяется в концепции Кона.
Кон в последней статье делает еще одну уступку. Если раньше он объявлял, что абстрактный труд сам по себе не образует стоимости, но является субстанцией стоимости, то в своей последней статье («В.К.А.», стр. 264) он счел необходимым решительно подчеркнуть, что субстанцией стоимости является «общественный (и общественно-необходимый) абстрактный простой труд в его специфически меновой форме». Теперь мы спрашиваем Кона: что же является субстанцией стоимости? «Абстрактный» ли труд («Курс», стр. 51), или «абстрактный и общественно-необходимый труд» («Курс», стр. 55), или наконец «общественный (и общественно-необходимый) абстрактный простой труд в его специфически меновой форме» («В.К.А.», стр. 264)?
Если принять последнюю формулировку, которую А. Кон дает в своей статье, то необходимо признать, что абстрактный труд не только не образует стоимости, но и не является субстанцией стоимости. Кон сам черным по белому написал это, когда заявил, что субстанцией стоимости является труд общественный в его «специфически меновой форме». Таким образом Кон, начавши с физиологического определения абстрактного труда, вынужден, для того чтобы прийти к труду, образующему стоимость, постепенно усложнять свое понимание труда и в конце концов сводит на нет свое первоначальное понятие абстрактного труда. Вначале он говорил, что абстрактный труд не образует стоимости, но составляет субстанцию стоимости; дальше нам говорят, что этот абстрактный труд не является и субстанцией стоимости, а в дальнейшем мы узнаем, что абстрактный труд вообще не существует нигде, кроме товарного хозяйства. Так, например, Кон пишет: «Только в условиях менового общества приравнение одних видов конкретного труда другим приобретает экономическое значение и совершается не только в голове исследователя, но и в реальном процессе обмена» («Курс», стр. 53). А в новой статье («В.К.А.», стр. 268) Кона мы находим такую формулировку: «В условиях менового общества то сведение конкретного труда к абстрактному, которое вначале было произведено Марксом лишь мысленно, происходит и в объективной действительности» (Выделение наше). Сведение конкретного труда к абстрактному происходит реально или в объективной действительности только в товарном хозяйстве, вне товарного хозяйства оно может происходить только в голове исследователя, а в объективной действительности не происходит. И после этого нам заявляют, что категория абстрактного труда не имеет исторического характера и не связана с товарным хозяйством, что «определенная организация производства» не должна «быть введена в качестве определяющего момента в понятие абстрактного труда» («Курс», стр. 53).
Чем объясняются все эти противоречия А. Кона?
Мы постараемся вскрыть источник этих противоречий. С одной стороны, А. Кон хочет сохранить понятие абстрактного труда как физиологического; ему кажется, что без этого мы порываем связь явлений стоимости с материальным процессом производства, хотя, как мы уже указывали, эта связь сохраняется благодаря учению Маркса о двойственной природе труда. Вместе с тем Кон отлично знает, что Маркс рассматривал стоимость, как выражение производственных отношений людей, что стоимость существует только при определенной форме организации хозяйства, при определенных производственных отношениях людей. И тут А. Кон стоит перед следующим затруднением: стоимость, с одной стороны, является выражением производственных отношений людей, значит, имеет характер социальный; с другой же стороны, — стоимость является порождением или выражением абстрактного труда, который Кон понимает в физиологическом смысле.
Как выйти из этого затруднения? Как примирить определение стоимости как выражения «абстрактного труда» с определением стоимости как выражения «производственных отношений людей»?
С нашей точки зрения, это затруднение разрешается очень просто. Стоимость является прежде всего и непосредственно выражением общественного или абстрактного труда, в каждое изменение количества этого труда отражается на величине стоимости (количество общественного или абстрактного труда находит свое точное выражение в величине стоимости, количество же материального труда находит в величине стоимости лишь косвенное выражение, а именно через посредство количества общественного труда, которое не всегда равно количеству фактически затраченного материального труда). Именно поэтому Маркс считает субстанцией стоимости общественный или абстрактный труд. Но общественный или абстрактный труд, который является общественной стороной материального трудового процесса, предполагает наличие определенных производственных отношений между людьми. Поэтому мы можем сказать с одинаковым правом, что стоимость является выражением абстрактного труда, или что она является выражением производственных отношений людей.
А. Кон выходит из указанного затруднения с помощью особого приема, который заключается в следующем. Кон вынужден прийти к странному выводу, что стоимость имеет особое социальное «содержание» и наряду с этим особую материальную «субстанцию». Термины «содержание» стоимости и «субстанция» стоимости у Маркса имеют совершенно одинаковый смысл. У Кона же эти понятия разрываются. С его точки зрения необходимо прийти к выводу, что стоимость имеет социальное «содержание» и материальную «субстанцию». Прочтем слова Кона в его работе (Лекции по методологии политической экономии» (стр. 85 — 86): «Социальные свойства вещей становятся единственной формой проявления меновых отношений, производственные же отношения менового общества — единственным содержанием социальных свойств вещей. Например, меновая ценность товаров является единственной формой проявления меновых отношений, а самые отношения обмена являются единственным содержанием меновой ценности». И в других местах в своем «Курсе» А. Кон несколько раз говорит, что стоимость имеет общественное «содержание», а именно «представляет собой не более, как овеществление в товаре производственных отношений обмена» («Курс», стр. 37). «Закон стоимости имеет глубоко-социальное содержание, и содержанием этим является процесс стихийного регулирования общественного производства. Однако наряду с этим содержанием закон стоимости имеет материальную основу, субстанцию стоимости» (стр. 55. Выделение наше), а именно абстрактный и общественно-необходимый труд.
По-видимому, ход мысли А. Кона таков. Стоимость есть социальное свойство продукта, — этот Кон не может отрицать, — и поэтому имеет своим «единственным содержанием» общественные отношения людей, или, как выражается Кон, «меновые отношения» людей. Материальной же «субстанцией» стоимости является абстрактный труд, «конечно, в физиологическом смысле этого слова». Таким образом тот разрыв социальных и материальных элементов стоимости, в котором меня обвиняет А. Кон, как нельзя более ярко представлен у него. У него стоимость разорвана по двум источникам. Она имеет своим «единственным содержанием» меновые отношения людей, а своей «субстанцией» — физиологический труд. В то время как Маркс нигде не отличает субстанцию стоимости от ее содержания, Кон сводит стоимость к двум источникам и рассматривает каждый раз с односторонней точки зрения: с одной стороны, единственным содержанием стоимости объявляются «меновые отношения» людей, т. е. социальные элементы стоимости рассматриваются с формальной стороны и вне зависимости от материального процесса производства; а с другой стороны, абстрактный труд, — эта субстанция стоимости, — понимается как физиологический труд, лишенный определенной общественной формы. Материальные и социальные элементы стоимости у Кона оторваны друг от друга. Каждая из этих сторон лишена дополнительных признаков, связывающих ее с другой стороной. Этот разрыв и нашел свое выражение в отмеченном нами выше разрыве между характеристикой труда как общественного и характеристикой его как абстрактного.
А. Кон, конечно, понимает, что тот абстрактный труд, который не образует стоимости, не является субстанцией стоимости и для объяснения стоимости не годится. Он понимает, что у нас не может не возникнуть вопрос, зачем введено Марксом это понятие абстрактного труда в теорию стоимости. И Кон в своей последней статье в «Вестнике Ком. академии» ставит точку над i. Он говорит: понятие абстрактного труда нужно было Марксу тогда, когда он вел свое исследование аналитическим путем от стоимости, как готовой социальной формы продукта, к ее источнику, к субстанции, лежащей в ее основе. Маркс рассматривает стоимость как выражение общественного труда, по ему нужно было это (понятие общественного труда упростить; ему нужно было взять такое простое понятие труда, которое не заключает в себе стоимости, и поэтому Маркс «мысленно сводит» общественный труд к абстрактному или физиологическому труду. Когда же Маркс хочет отправиться «в обратный путь», путь диалектического выведения стоимости из труда, он должен это понятие абстрактного труда «осложнить» («В. К. А.», стр. 268) включением в него определенной социальной формы, которая превращает его в общественный труд, образующий стоимость. Итак, категория абстрактного труда нужна была Марксу, оказывается, не для объяснения стоимости, а лишь для того, чтобы вскрыть ту материальную основу стоимости, которая свойственна «всем общественным формам» («В. К. А.», стр. 270) и потому имеет внеисторический характер.
Само собой понятно, что мы должны свести стоимость к более простым явлениям, лежащим в ее основе, в конечном счете к пропорциональному распределению труда в процессе материального производства. Но для этого требуется несколько ступеней анализа. На первой ступени анализа стоимость прежде всего сводится к абстрактному труду, т. е. общественному труду в той специфической его форме, которая имеется в товарном хозяйстве. Но так как абстрактный труд является специфической формой общественного или социально-уравненного труда, то на второй ступени анализа стоимость сводится к общественному труду. Далее, общественный труд в свою очередь является лишь одной стороной труда как единого целого, который, с одной стороны, выступает как общественный труд, а с другой стороны, как материальный или конкретный труд, — эта «вечная естественная необходимость» в «обмене веществ между человеком и природой». Таким образом, в нашем анализе мы должны прийти в конечном счете к наиболее простому понятию труда, который является трудом материально-техническим и вместе с тем представляет собой затрату физиологической энергии. Но это понятие труда, «свойственное всем общественным формам», является лишь предпосылкой в теории стоимости Маркса; это — та основа, на которой возведено все здание, которая постоянно предполагается, но никоим образом не должна быть смешиваема с тем абстрактным трудом, который непосредственно составляет субстанцию стоимости и связан с данной общественной формой труда, как часто повторяет Маркс. А. Кон в сущности против своей воли признал то, о чем нам уже приходилось несколько раз говорить. К простому понятию труда, лишенному определенной общественной формы, мы можем прийти лишь в том случае, когда наша задача ограничивается аналитическим сведением стоимости к труду. Когда же мы ставим себе целью путем диалектического исследования показать, как простейшие явления превращаются в более сложные, мы должны прийти к понятию труда, как сложного общественного явления, присущего товарному хозяйству, мы должны прийти к понятию общественного труда в той форме, которую он имеет в товарном хозяйстве, т. е. к понятию абстрактного труда, который образует стоимость.
Всякая попытка исключить из понятия абстрактного труда его общественную сторону и представить его как труд, свойственный «всем общественным формам», как категорию не историческую и даже не экономическую, — всякая такая попытка сводится к недопустимому упрощению учения Маркса и к отказу от тех богатых и сложных понятий, которые Маркс нам оставил.
После разбора взглядов А. Кона на абстрактный труд я должен еще остановиться на тех обвинениях, которые выдвинуты Коном против моего понимания абстрактного труда.
А. Кон обвиняет меня не более и не менее как в том, что я «сознательно или бессознательно взялся «выполнить завет П. Струве» (стр. 52). Что и говорить, обвинение очень тяжкое для марксиста! К счастью, оно принадлежит к числу тех обвинений, мнимой тяжести которых в полной мере соответствует их действительная легковесность.
На стр. 52 «Курса» Кона мы читаем следующую длинную цитату из предисловия Струве к «Капиталу» Маркса: «В экономической системе Маркса, — писал Струве, — переплетаются и сплетаются, как мы уже указали, два основных мотива: 1) механически-натуралистический, под влиянием которого Маркс создал свое «объективное» учение о трудовой затрате, как субстанции и мериле ценности, и 2) социологический, за вещной оболочкой экономических явлений видящий в качестве их основного содержания — исторически изменчивые отношения между людьми в процессе производства. Дело критики разъединить и критически взвесить каждый из этих мотивов в отдельности и затем исследовать, в какой мере они совместимы друг с другом».
Приведя длинную цитату из Струве, А. Кон даже не потрудился объяснить читателю, о чем собственно у Струве идет речь. Струве находит резкое противоречие между социологическим методом Маркса и его же теорией трудовой стоимости. Струве в свое время признавал великую заслугу Маркса, который в экономических категориях видел выражение общественных производственных отношений людей. Но этому социологическому учению Маркса резко противоречит, по мнению Струве, марксово «учение о труде, как субстанции ценности», — учение, исходящее из «механически-натуралистической точки зрения».
А. Кон, возможно, не догадывается о том, что Струве в данном пункте лишь выражает мнение, широко распространенное до сих пор среди критиков Маркса, мнение о разнородном методологическом характере марксовой теории стоимости, с одной стороны, и остальных частей марксовой экономической системы, с другой. Штольцман, например, видит глубокое противоречие между «социальной» теорией распределения Маркса и его же «натуралистической» теорией стоимости[31]. Противопоставление «натуралистической» теории стоимости Маркса его «социологической» теории капитала можно встретить сплошь и рядом у критиков Маркса[32]. И именно такого рода противопоставление имел в виду Струве, когда писал о двух «основных мотивах» в мышлении Маркса.
Итак, «завет» Струве в данном вопросе сводится к констатированию непримиримого противоречия между учением Маркса о том, что экономические категории суть выражение общественных производственных отношений людей, и его же «натуралистическим» учением о трудовой стоимости. Я же в своих «Очерках» отстаиваю как раз противоположную мысль. Можно сказать, что «Очерки» написаны специально для того, чтобы окончательно разоблачить легенду о «натуралистическом» характере марксовой теории стоимости, — легенду, «сознательно» поддерживаемую Струве и прочими критиками марксизма и «бессознательно» разделяемую такими последователями Маркса, как А. Кон. На каждой странице «Очерков» я стараюсь доказать, что теория стоимости Маркса не только не противоречит его социологическому методу, а является одним из высших достижений, в которому Маркс мог прийти только при помощи этого метода. Я стараюсь доказать, что предположение о натуралистическом характере марксовой теории стоимости лишено малейшего основания, что основные категории, на которых эта теория построена (например стоимость, абстрактный труд и т. д.), имеют глубоко-социальный характер и являются выражением общественных производственных отношений людей.
Если бы А. Кон не ограничился тем, что доставил себе удовольствие сопоставлением моего имени с именем Струве, а разобрал по существу взгляды последнего, читатель его «Курса политической экономии» (а может быть и сам автор) легко убедился бы, что мои «Очерки» отнюдь не выполняют «сознательно или бессознательно» завета Струве, а ставят себе целью, — и притом весьма «сознательно», — опровергнуть взгляды критиков Маркса. Возможно даже, что у более или менее догадливого читателя появилась бы мысль следующего рода. Рубин опровергает Струве; Кон опровергает Рубина; не возвращается ли Кон и данном пункте к взглядам Струве? И догадливый читатель не был бы совсем не прав. Действительно А. Кон в сущности не оспаривает мнения Струве о натуралистическом характере марксовой теории стоимости и ее основных категорий (стоимости, абстрактного труда и т. д.). В сущности, он полностью разделяет это мнение Струве. Разница между ними только та, что Струве видит в этом главный недостаток марксовой теории, Кон же склонен считать это достоинством. Там, где Струве ставит знак минус, Кон ставит знак плюс. Ограничившись этой переменой знака, А. Кон по существу оставляет нетронутым то грубое, упрощенное понимание основных категорий марксовой теории, которое разделяется критиками Маркса.
Чтобы не быть голословными, остановимся на примере абстрактного труда. Прочтем следующие слова: «Абстрактный труд отличается от конкретного только в том отношении, что конкретный труд есть труд в определенной отрасли производства, направленный на производство совершенно определенной потребительной стоимости, абстрактный же труд есть труд, взятый с точки зрения его общих свойств и очищенный от особенностей, свойственных отдельным конкретным видам труда». Если читатель согласится с этими словами, он, конечно, не станет спорить также против утверждения, что Маркс рассматривал абстрактный труд как «абстрактную затрату нервной и мышечной энергии, независимо от конкретного целесообразного содержания этой затраты, отличающеюся бесконечным разнообразием». Читатель подумает, что последняя фраза представляет собой не что иное, как более ясное и краткое резюме мыслей, изложенных в первой фразе. Он подумает, что обе фразы написаны одним автором. А между тем одна из них принадлежит А. Кону, другая — И. Струве. Так как и теперь читатель, несомненно, затруднится сказать, какая фраза принадлежит какому автору, мы придем ему на помощь и укажем, что первая фраза взята из «Курса политической экономии» А. Кона (стр. 51 — 52), а вторая фраза — из предисловия Струве к «Капиталу» Маркса (изд. 1906 г., стр. XXYIII). «Абстрактный труд Маркса есть физиологическое понятие, идеально, по крайней мере, подлежащее сведению к механической работе», писал там же в 1899 г. критик марксизма Струве. «Абстрактный труд представляет собой целесообразную затрату физиологической энергии человека», — как эхо повторяет за ним в 1928 г. марксист Кон. После этого можно ли отрицать правильность утверждения Кона, что имеются марксисты, которые «сознательно или бессознательно» взялись выполнить завет Струве?
Теперь перехожу к главному пункту обвинения, выставленному против меня А. Коном. Кон говорит, что мое понимание абстрактного труда отрывает общественную сторону производства от материальной стороны, превращает труд в какую-то фикцию, в «нематериальное», следовательно, «объективно» не существующее явление, как выражается Кон («Курс», стр. 52).
Кон так усердно ищет у меня отрыва от материи, что обвиняет меня не больше и не меньше, как в подлоге. Он пишет в своем «Курсе» (стр. 52), что я в одной цитате из Маркса «подставил» вместо слов «природное вещество» слово «материя». У Маркса сказано, что «ни один атом природного вещества не входит в субстанцию их стоимости» («Капитал», т. I, 1928, стр. 11). Я же написал, что «ни один атом материи» не входит в «бытие стоимости» («Очерки по теории стоимости Маркса», 2 изд., стр. 99). Если бы А. Кон был знаком с подлинным текстом Маркса, он этого упрека мне не бросил бы. Прежде всего отмечу, что я в своих «Очерках» нигде не давал собственного перевода цитат из Маркса, во избежание обвинений в неточном переводе. Я всюду брал цитаты по существующему переводу В. Базарова и И. Степанова, а в тех местах, где он казался мне неправильным, —по переводу Струве. Кон должен был бы проверить, из какого именно перевода я взял данную цитату. Данное место я не мог взять по переводу Базарова и Степанова, потому что у них эта фраза неверно переведена. У них сказано, что «ни один атом природного вещества не входит в субстанцию их стоимости»; у Маркса же здесь говорится не о субстанции стоимости, а о «Werthgegenständlichkeit», что на самом деле означает стоимость, а не субстанцию стоимости (т. е. труд). Струве перевел этот термин «бытие стоимости», что ближе подходит к мысли Маркса. Поэтому я взял в данном месте перевод Струве, в котором сказано, что в бытие стоимости не входит «ни один атом материи». Следует заметить, что во французском переводе «Капитала», редактированном Марксом, в этом месте сказано просто «материя», и вообще никакой разницы между «материей» и природным веществом в данном случае нет.
Ошибка тех, которые обвиняют меня в отрыве стоимости от материального содержания, заключается просто-напросто в том, что они ложно понимают самый процесс овеществления труда в стоимости. Им кажется, что, если общественный труд овеществляется в стоимости, то этот процесс еще не является «объективно существующим»; для этого, по их мнению, требуется еще овеществление самого материального труда в этой стоимости. На это можно ответить словами Маркса, сказанными о Смите. Маркс говорит: «Однако нельзя так по-шотландски понимать овеществление труда, как понимал его Смит. Если мы говорим о товаре как об овеществлении труда, — в смысле его меновой стоимости, — то речь идет у нас только о воображаемой, т. е. только о социальной, форме существования товара, не имеющей ничего общего с его вещественным существованием; мы представляем его себе в виде определенного количества общественного труда или денег» («Теории приб. стоим.», т. I, 1906 г., стр. 218).
Для сведения читателя мы должны пояснить, что означают у Маркса слова: «понимать по-шотландски». Дело в том, что англичане считали шотландцев умственно неповоротливыми и глупыми. И когда говорили кому-нибудь: «ты понимаешь по-шотландски», он этого не принимал за комплимент. Следовало бы, пожалуй, обратиться ко всем «физиологистам» с приглашением последовать в данном вопросе примеру Маркса, а не Смита, и не понимать овеществление труда по-шотландски.
Значит ли сказанное, что мы отрываем процесс образования стоимости от материального процесса производства? Никоим образом. Стоимость является точным выражением общественного или абстрактного труда, в котором нет ни атома «материи». Но абстрактный труд есть только одна сторона труда как единого целого; это — общественная сторона того самого труда, который нам представляется, с одной стороны, как общественный или абстрактный труд, а с другой стороны, — как материально-технический, конкретный труд. Между этими двумя сторонами существует самая тесная связь: количество абстрактного труда определяется количеством действительно затраченного в материальном процессе производства конкретного труда. Хотя общественный труд и материально-технический труд по своей субстанции различны и по своему количеству не равны (для отдельного товара или для продуктов одной отрасли производства), но последней причиной всех изменений стоимости являются изменения в материально-техническом процессе производства или в конкретном труде. Мы об этом много говорили и в своих «Очерках», когда писали, что стоимость изменяется в зависимости от изменения производительности труда.
Чтобы устранить всякие обвинения в отрыве стоимости от материального производства, мы повторяем еще раз, что основа всех изменений стоимости лежит в материальном процессе производства, в развитии материального труда и производительных сил этого труда. Если, вследствие изменения техники в материальном процессе производства, тратится меньше конкретного труда на производство стола, то благодаря этому изменяется и количество общественного или абстрактного труда, затрачиваемого обществом на производство стола, т. е. изменяется общественная характеристика (конечно, количественная) того самого труда, который в материальном процессе производства тратится на изготовление стола. А раз изменилось количество абстрактного труда, то и стоимость стола изменилась. Движущие толчки, приводящие в движение всю систему стоимостей, исходят в конечном счете от материального процесса производства, от производительности конкретного труда, но этот же труд имеет также общественную характеристику (в качестве труда абстрактного), и эта общественная характеристика труда находит свое точное отражение в стоимости, как общественной характеристике продукта труда.
§ 2. Общественно-необходимый труд
А. Кон спорит против моего понимания общественно-необходимого труда. Он исходит из упрощенного представления, что величина общественно-необходимого труда во всех случаях представляет собой не что иное, как частное от деления суммы всех индивидуальных трудовых затрат (в данной отрасли производства) на число произведенных продуктов. Исходя из этого упрощенного, механически-арифметического представления, Кон отвергает мое мнение о том, что общественно-необходимым должен быть признан труд, являющийся наиболее распространенным в данной отрасли производства.
Кон находит сходство между моим пониманием и пониманием Шрамма. «По мнению Шрамма, общественно-необходимое рабочее время определяется таким образом не всей общественной техникой, а индивидуальной техникой наиболее передовых предприятий. За последнее время у нас приобретает права гражданства теория, весьма схожая со шраммовской. Она учит, будто общественно-необходимое время определяется не средней общественной техникой, а техникой преобладающих предприятий» (Кон, цит. соч., стр. 47).
Прежде всего читатель не может не выразить своего изумления: даже в изложении Кона мое понимание ничего общего с пониманием Шрамма не имеет. Шрамм говорит, что общественно-необходимым является всегда труд высшей производительности, применяемый в наиболее передовых предприятиях. Я же решительно возражал против этого взгляда, в свое время широко распространенного в марксистской литературе[33] (см. мои «Очерки», 2 изд., стр. 127 — 128, прим.).
Почему же Кон утверждает, что мои взгляды «весьма схожи» со взглядами Шрамма? Мы советуем читателю не ломать себе голову над этим вопросом. Ларчик открывается весьма просто: А. Кон употребил здесь прием, «весьма схожий» с приемом, употребленным им выше, при сравнении взглядов моих и Струве. Так как Шрамм в других вопросах ревизовал учение Маркса (он является, как известно, одним из первых авторов так называемой «экономической» версии общественно-необходимого труда), то А. Кон не мог отказать себе в удовольствии сопоставить его взгляды с моими, чтобы найти в них мнимое сходство. Предоставим ему это невинное удовольствие и обратимся к рассмотрению вопроса по существу.
Сходство между взглядами моими и Шрамма А. Кон находит в следующем пункте: «Эта теория подобна шраммовской в том смысле, что и здесь, как и там, общественно-необходимое время определяется не всей общественной техникой, а техникой определенной группы предприятий» (стр. 48). Этому ошибочному взгляду А. Кон противопоставляет следующие рассуждения: «Состояние общественной техники и общий уровень развития производительных сил данного общества характеризуются не высшими техническими достижениями этого общества, но структурой его производственного аппарата, соотношением различного типа техники в этом производственном аппарате. Только принимая во внимание все виды и типы техники, которые применяются в производстве данной страны, мы можем судить о степени развития ее производительных сил» (стр. 49).
Легко видеть, что упреки А. Кона могут быть направлены только против Шрамма, но не против меня. Действительно, Шрамм говорит, что общественно-необходимое время определяется «техникой определенной группы предприятий»; а именно предприятий наиболее производительных. Но ведь я отвергаю подобный взгляд. Я доказываю, что не существует определенной группы предприятий (высшей, средней или низшей производительности), которая регулировала бы общественно-необходимое время независимо от общей «структуры производственного аппарата» в данной отрасли. Я утверждаю, что каждая из этих групп предприятий может быть регулирующей общественно-необходимое время, если она является «преобладающей». Но не очевидно ли для каждого, что признание данной группы предприятий «преобладающей» возможно лишь на основе анализа численного соотношения данной группы предприятий с другими группами, т. е. на основе анализа всей «структуры производственного аппарата» данной отрасли производства? Вправе ли после этого А. Кон упрекать меня в игнорировании «соотношения различного типа техники в этом производственном аппарате»? Вправе ли он поучать меня насчет необходимости принять во внимание «все виды и типы техники», существующие в данной отрасли производства? Ведь я в «Очерках» (2 изд., стр. 129) черным по белому писал: «Какой именно труд является общественно-необходимым, —зависит от состояния производительных сил в данной отрасли производства, и прежде всего от численного преобладания предприятий различной производительности». Именно та постановка вопроса, которую я дал в «Очерках» в противовес взглядам, нередко встречавшимся в марксистской литературе, исходила из мысли, что общественно-необходимое время определяется «всей общественной техникой» данной отрасли промышленности. Но разница между А. Коном и мной заключается в следующем. Кон предполагает, что состояние этой общественной техники определяется путем механически-арифметического сложения всех индивидуальных трудовых затрат в данной отрасли и деления полученной суммы на число произведенных продуктов. Я же утверждаю, что состояние общественной техники определяется более сложным путем, а не путем арифметических действий — умножения, сложения и деления.
Против моей точки зрения А. Кон выдвигает два, по его мнению, «убедительных» аргумента. Первый аргумент, иллюстрированный им на стр. 50 цифровой таблицей, сводится к следующему. Предположим, что данная группа предприятий (например, низшей производительности) изготовляет 70% всей продукции данной отрасли, т. е. является в ней преобладающей. С течением времени доля ее в общей продукции понижается, сперва до 67%, потом до 65%, 63% и т. д., наконец, до 51%. Но так как эта группа предприятий все еще дает 51% всей продукции, то она все еще является, с точки зрения Рубина, «преобладающей» и, следовательно, регулирующей общественно-необходимое время. Таким образом весь описанный процесс постепенного понижения удельного веса данной группы предприятий и повышения удельного веса других предприятий (более высокой производительности) не оказывает, по мнению Рубина, никакого влияния на величину общественно-необходимого труда и стоимости продуктов.
«Убедительность» изложенного аргумента А. Кона покоится на двух весьма непрочных основаниях. Кон приписывает мне два нелепых предположения, а именно: 1) что вопрос о «преобладании» той или иной группы предприятий решается мной упрощенным, арифметическим путем; 2) что количество общественно-необходимого труда с арифметической точностью совпадает с количеством труда, затрачиваемого на производство продукта в «преобладающей» группе предприятий. А. Кон хочет свалить с больной головы на здоровую, приписывая мне чисто арифметический подход к сложному социальному явлению.
Действительно, А. Кон приписывает мне мысль, что группа предприятий, доставляющая 49% всей продукции данной отрасли, не является «преобладающей» и не оказывает ни малейшего влияния на образование рыночной стоимости; группа же предприятий, доставляющая 51% продукции, будто бы признается мной «преобладающей» и самодержавно регулирующей рыночную стоимость. Возможно, что подобного рода предположения вполне соответствуют чисто-арифметическому методу, которым оперирует сам А. Кон. Но где нашел он у меня подобного рода нелепые предположения? Где нашел он у меня утверждение, что влияние данной группы предприятий на образование рыночной стоимости будет совершенно одинаковым в том случае, когда эта группа доставляет 70% продукции, и в том случае, когда доля ее участия понижается до 51%? Ведь очевидно, что в этом случае изменится «состояние производительных сил в данной отрасли производства» и, в частности, «численное преобладание предприятий различной производительности», которому я, вслед за Марксом, придаю решающее значение (см. стр. 129 «Очерков», 2 изд.). А это значит, что необходимо изменится, с моей точки зрения, величина общественно-необходимого рабочего времени и величина рыночной стоимости. Но в то время как А. Кон считает возможным определить размер происшедших изменений в удельном весе различных групп предприятий при помощи чисто арифметических действий сложения и деления, я не считаю возможным пользоваться этим грубо-механическим приемом.
Итак, признак «преобладания» той или иной группы предприятий никоим образом не понимается мной в арифметическом смысле. Самый характер «преобладания» данной группы предприятий будет иной, в зависимости от того, доставляет ли она 99%, 70% или 51%. В первом случае общественно-необходимый труд будет проявлять тенденцию к полному совпадению с количеством труда, затрачиваемого на производство продукта в данной группе предприятий; в остальных случаях первая величина будет только приближаться к последней, причем разница между ними будет тем больше, чем бóльшую долю продукции данной отрасли доставляют другие группы предприятий и чем более сильное влияние они оказывают на образование рыночной стоимости. Только критик, слепо увлеченный арифметическими манипуляциями, может приписывать мне нелепую мысль, что во всех случаях чисто-арифметического преобладания данной группы предприятий, — независимо от того, доставляет ли она 99%, 70% или 51% всей продукции, — общественно-необходимый труд с арифметической точностью совпадает с количеством труда, затрачиваемого на производство продукта в данной группе предприятий. На самом деле я имею в виду не тенденцию к полному совпадению этих двух величин (что было бы возможно лишь при отсутствии предприятий, отличающихся по своей технике от данной группы предприятий), а лишь тенденцию, проявляющуюся в большем или меньшем приближении первой величины к последней. Именно в этом смысле я, в точности повторяя терминологию Маркса, писал, что преобладающая группа предприятий «регулирует» или «определяет» рыночную стоимость, — определяет отнюдь не в смысле точного арифметического совпадения, а в том смысле, что она оказывает решающее влияние на образование рыночной стоимости. В некоторых случаях я прямо указывал, что речь не идет о полном совпадении обоих величин. На стр. 130 («Очерки», 2 изд.) я писал, что рыночная стоимость «приближается» «к затратам в той или иной группе предприятий. На той же странице я прямо предусматривал случаи, когда «рыночная стоимость определяется не индивидуальными издержками производства в данной группе предприятий, а средней цифрой между издержками производства данной группы и ближайшей к ней другой группы». Для данных случаев я не считал возможным говорить даже о каком бы то ни было приближении величины общественно-необходимого труда к количеству труда, затрачиваемого в определенной группе предприятий.
Перейдем теперь ко второму аргументу, который А. Кон находит «не менее убедительным» (стр. 50) и который сводится к следующему. Предположим, что в отрасли производства А преобладают предприятия с средней техникой, а в отрасли Б —предприятия с высокой техникой. При таких условиях рыночная стоимость будет регулироваться в отрасли А средними предприятиями, а в отрасли Б — передовыми предприятиями. Следовательно, в отрасли А среднюю норму прибыли будут получать предприятия с средней техникой, в то время как предприятия с высокой техникой будут получать прибыль выше средней. В отрасли же Б среднюю норму прибыли будут получать лишь предприятия с высокой техникой, в то время как предприятия с средней техникой будут получать прибыль ниже средней. А это значит, по словам А. Кона, что «производство в различных отраслях оказалось бы неодинаково выгодным. Нетрудно видеть, что действие закона стоимости при таких условиях оказалось бы невозможным» (стр. 51).
А. Кон прежде всего умудрился не заметить, что приведенный им аргумент, если бы он действительно оказался «убедительным», направлен в полной мере против его же собственного понимания общественно-необходимого труда. Действительно, если общественно-необходимое рабочее время равно частному от деления суммы всех трудовых затрат в данной отрасли на число произведенных в ней продуктов; если в одной отрасли производства преобладают предприятия с средней техникой, а в другой — предприятия с высокой техникой, — то и при арифметическом методе Кона общественно-необходимое рабочее время будет приближаться в первой отрасли к трудовым затратам в средних предприятиях, а в последней отрасли — к трудовым затратам в лучших предприятиях. Результат получается у А. Кона точь-в-точь тот же самый, что и у меня. Возражая против меня, А. Кон попал в самого себя.
На этот раз мы должны взять Кона под защиту от его же собственного критического рвения. Аргумент Кона о том, что, при предположенных нами (и им же) условиях, производство в разных отраслях оказывается неодинаково выгодным, основан на следующем недоразумении. «Средние» предприятия в отрасли А и «средние» предприятия в отрасли Б отнюдь не одинаковы по абсолютным размерам своего капитала и по своей хозяйственной мощи. Очевидно для каждого, что «среднее» предприятие в металлургической промышленности далеко превосходит по размерам вложенного в него капитала и по своей хозяйственной мощи «среднее» предприятие в отрасли промышленности, изготовляющей пищевые продукты. А если дело обстоит так, то нет ничего удивительного в том, что «средние» предприятия в разных отраслях получают неодинаковую норму прибыли. Это различие нормы прибыли ни в малейшей мере не делает «невозможным» действие закона стоимости, как думает А. Кон. Наоборот, действие закона стоимости оказалось бы невозможным, если бы «средним» предприятиям во всех отраслях, — при всей огромной рознице в размерах их капитала и их хозяйственной мощи, — была гарантирована одинаковая норма прибыли только на том основании, что они занимают «среднее» место между лучшими и худшими предприятиями данной отрасли производства.
Мы достаточно, может быть даже чрезмерно подробно, останавливались на «убедительных» критических аргументах А. Кона против наших «Очерков». Теперь мы должны вкратце объяснить, почему мы считаем ложным предлагаемое Коном решение проблемы общественно-необходимого труда.
Трактовка Кона отличается резко выраженным атомистическим и механическим характером. Атомистический характер ее сказывается в том, что каждая отрасль промышленности рассматривается Коном, как механическая сумма отдельных атомов — предприятий с различной техникой. Кон упускает из виду, что каждая отрасль промышленности, — хотя входящие в ее состав предприятия отличаются неодинаковой техникой, — обладает вполне определенной технической физиономией, которая зависит от численного соотношения различных групп предприятий и от уровня техники в каждой из них. Именно потому, что Маркс рассматривал каждую отрасль промышленности как органическое единство различных групп предприятий с различным уровнем техники, он придавал такое большое значение вопросу о преобладании той или иной группы, оказывающей большее или меньшее (в зависимости от ее удельного веса) влияние на техническую физиономию всей данной отрасли промышленности. И именно потому, что Кон рассматривает каждую отрасль промышленности как механическую сумму атомов- предприятий, он игнорирует весь ход мысли Маркса и критикует мои «Очерки» за то, что я, следуя за Марксом, уделяю большое внимание вопросу о техническом уровне различных групп предприятий и о преобладающем влиянии той или иной группы на техническую физиономию всей отрасли. Если отрасль промышленности, это органическое целое разных групп предприятий, превращается А. Коном в механическую сумму отдельных атомов-предприятий, то и рыночная стоимость, этот результат сложного общественного процесса, превращается им в результат арифметического сложения индивидуальных трудовых затрат в отдельных предприятиях. Органическая связь явлений подменяется их арифметическим суммированием. К исследованию сложного общественного явления Кон применяет упрощенный механически-арифметический прием, — и в этом основной порок его метода. Даже от поверхностного читателя не может ускользнуть бросающаяся в глаза разница между ходом мысли Кона в данном вопросе и ходом мысли Маркса в 10‑й главе III тома «Капитала».
От метода А. Кона перейдем к результатам, полученным им при помощи этого метода. Результат этот сводится, как мы уже знаем, к следующей арифметической формуле: величина общественно-необходимого труда равняется частному от деления суммы всех индивидуальных трудовых затрат в данной отрасли на число произведенных в ней же продуктов. Эту же формулу можно выразить также следующими словами: величина рыночной стоимости продукта равняется частному от деления суммы всех индивидуальных стоимостей продуктов данной отрасли на число этих продуктов.
На первый взгляд формула А. Копа отличается двумя достоинствам: математической точностью и «всеобъемлющим» характером. Она дает математически точный ответ на вопрос о величине общественно-необходимого труда (или рыночной стоимости). С другой стороны, она отличается всеобъемлющим характером, будучи одинаково приложима к самым различным случаям, например, к случаям, когда все экземпляры данного продукта произведены при помощи одинаковых затрат труда, равно как и к случаям, когда различные экземпляры произведены при помощи неодинаковых затрат труда.
Но если формула Кона отличается такими достоинствами, то у читателя не может не появиться следующий вопрос: почему же Маркс не счел возможным разрубить гордиев узел трудного вопроса о величине общественно-необходимого труда (и рыночной стоимости) при помощи простой арифметической формулы?
С точки зрения Кона совершенно необъяснимым является тот странный факт, что Маркс в 10‑й главе III тома «Капитала» посвящает так много внимания образованию рыночной стоимости, исследуя этот процесс с самых разумных сторон и детально рассматривая отдельные его случаи (например, случаи преобладания средних предприятий или лучших и т. п.). Ведь с точки зрения Кона, эти различные случаи ничем не (отличаются друг от друга и одинаково подчиняются приведенной арифметической формуле. Больше того, они даже ничем не отличаются от того простейшего случая, когда все экземпляры данного товара произведены в совершенно одинаковых технических условиях, т. е. с затратой одинакового количества труда. Почему же Маркс, которому арифметическая формула сложения и деления была хорошо известна, не счел возможным при ее помощи решить всю проблему общественно-необходимого труда? Почему он так «усложняет» вопрос, который Кону представляется столь простым, что его можно решить при помощи одной арифметической формулы?
Ответ на этот вопрос заключается в различии методов Маркса и Кона. Мысленное воспроизведение действительности достигается у Кона при помощи насильственного упрощения самой действительности, у Маркса — при помощи постепенного усложнения мысли. Кон настолько упрощает сложное общественное явление, что его можно выразить в застывшей, раз навсегда готовой механически- арифметической формуле, пригодной на все случаи жизни, не требующей и не допускающей никакого дальнейшего развития. Маркс же, ставя себе целью «воспроизведение конкретного» сложного общественного явления, приближается к этой цели путем постепенного усложнения своей мысли, проходящей через целый ряд ступеней анализа. На каждой ступени анализа Маркс дает формулу, являющуюся усложнением предыдущей и в свою очередь необходимо требующую дальнейшего развития. Только таким путем мысли удается освоить различные стороны действительности, не стирая насильственно их различий во «всеобъемлющих» и пустых формулах.
В вопросе об общественно-необходимом труде мысль Маркса проходит по трем ступеням анализа. На первой ступени анализа Маркс предполагает, что все экземпляры данного товара произведены при одинаковых технических условиях, т. е. с затратой одинакового количества труда. В таком случае количество общественно-необходимого труда совпадает с количеством индивидуального труда и величина рыночной стоимости — с величиной индивидуальной стоимости. Вернее будет сказать, что в этом случае вообще нельзя еще говорить о различии между общественно-необходимым и индивидуальным трудом, между рыночной и индивидуальной стоимостью. При описанных условиях производитель любого экземпляра продукта реализует (т. е. получает от общества взамен за свой продукт) точь-в-точь такое же количество труда, какое фактически затрачено им самим.
На второй ступени анализа Маркс предполагает, что различные экземпляры данного товара произведены при различных технических условиях, т. е. с затратой неодинаковых количеств труда. При таких условиях необходимо появляется различие между общественно-необходимым и индивидуальным трудом, между рыночной и индивидуальной стоимостью. Совпадение между общественно-необходимым и индивидуальным трудом уже не имеет места в применении к отдельному производителю (за исключением работающего в средних технических условиях), но мы можем предположить, что это совпадение сохраняется еще для всей совокупности производителей данной отрасли. Иначе говоря, мы предполагаем, что данная отрасль в целом реализует такое же количество труда, какое в ней фактически затрачено (хотя отдельные производители, в зависимости от технической производительности своих предприятий, реализуют большее или меньшее количество труда, чем фактически затрачено ими, т. е. присваивают себе часть труда, затраченного другими производителями той же отрасли). При таких условиях общая сумма рыночных стоимостей товаров данной отрасли равна сумме их индивидуальных стоимостей; рыночная же стоимость единицы товара равняется частному от деления суммы всех индивидуальных стоимостей на число единиц товара.
В случаях, рассмотренных Марксом на первых двух ступенях анализа, приведенная выше арифметическая формула имеет силу. Но в то время как у Маркса действие этой формулы предполагает точно перечисленные упрощающие условия, Коном эти условия игнорируются. В то время как у Маркса вся проблема рассматривается на фоне основного вопроса об условиях распределения и «обмена» труда между отдельными производителями и целыми отраслями производства, у Кона арифметическая формула висит в воздухе и не имеет никакого прочного основания. Наконец, у Маркса сохраняется резкое различие между первой и второй ступенями анализа (т. е. между случаями, когда совпадение рыночной и индивидуальной стоимости имеет место для каждого экземпляра товара, и случаями, когда оно имеет место только для всей отрасли производства), в то время как у Кона их различия совершенно стерты во всеобъемлющей арифметической формуле. Поэтому у Кона получается застывшая формула, не допускающая и не требующая дальнейшего развития, в то (время как у Маркса подобная формула играет лишь роль промежуточного звена в исследовании, которое необходимо должно быть продолжено дальше.
Действительно, с точки зрения марксовой теории, формула, согласно которой рыночная стоимость равняется частному от деления суммы всех индивидуальных стоимостей в данной отрасли на число произведенных в ней продуктов, имеет силу лишь при определенном предположении, а именно, что данная отрасль реализует путем продажи своих продуктов ровно такое же количество труда, какое фактически в ней затрачено. Иначе говоря, мы предполагаем, что расхождение между количеством фактически затраченного и количеством реализованного труда имеет место лишь в применении к отдельному производителю, но не в применении к целой отрасли производства (точнее, к совокупности всех производителей данного товара). Мы предполагаем, что в пределах целой отрасли все плюсы, получаемые лучшими производителями и равняющиеся разнице между рыночной стоимостью продукта и индивидуальными трудовыми затратами данных производителей, в точности уравновешиваются минусами, которые достаются на долю более отсталых производителей и равняются разнице между их индивидуальными трудовыми затратами и рыночной стоимостью продукта.
Сделанное нами предположение являлось вполне законным средством упрощения действительности в целях ее лучшего исследования. Но можем ли мы остановиться на этом предположении и не вести наше исследование дальше той «второй ступени» анализа, на которой мы задерживались до сих пор? Мы не вправе так поступать, так как процесс образования рыночной стоимости включает в себя также такие случаи, когда расхождение между фактически затраченным и реализованным трудом (или, что то же самое, между суммой индивидуальных стоимостей и суммой рыночных стоимостей) необходимо имеет место в применении к целой отрасли производства. Такой отраслью производства является, например, сельское хозяйство, и только расхождением между суммой индивидуальных стоимостей и суммой рыночных стоимостей объясняется факт образования дифференциальной ренты.
Как известно, стоимость земледельческих продуктов определяется средними общественно-необходимыми затратами труда на худшем из обрабатываемых участков земли. Предположим, что для удовлетворения платежеспособного спроса требуются в данной стране ежегодно 300 центнеров хлеба, из которых 100 производится на лучшей земле с затратой одного часа труда на центнер, 100 – на средней земле с затратой 2 часов труда и 100 — на худшей земле с затратой 3 часов труда. Рыночная стоимость центнера хлеба равна 3 руб. (предполагая, что 1 час труда образует стоимость в 1 рубль). Сумма рыночных стоимостей хлеба равна 900 руб., в то время как сумма индивидуальных стоимостей достигает только 600 рублей. Рыночная стоимость не равна частному от деления суммы индивидуальных стоимостей на число продуктов. Арифметическая формула А. Кона в применении к процессу образования рыночной стоимости земледельческих продуктов терпит крушение. Точнее будет сказать, что она обнаруживает свою недостаточность и необходимость перехода исследования на третью, более высокую ступень анализа. На этой ступени анализа мы должны уже отказаться от предположения о совпадении суммы индивидуальных стоимостей и суммы рыночных стоимостей для каждой отрасли производства (сохраняя это предположение в силе только в применении к народному хозяйству в его целом, т. е. к совокупности всех отраслей производства). А отсюда вытекает необходимость дать для рыночной стоимости более гибкую формулу, допускающую возможность отклонения от строгой арифметической формулы. Именно этим объясняется отмеченный нами выше факт, что Маркс, в отличие от Кона, не захотел успокоиться на упрощенной арифметической формуле. Он дал более гибкое определение рыночной стоимости и предвидел также возможность приближения ее к величине трудовых затрат в лучших или худших предприятиях данной отрасли производства.
Если бы А. Кон захотел сделать все выводы из своей арифметической формулы, он необходимо пришел бы к заключению, что закон трудовой стоимости не имеет силы в применении к земледельческим продуктам. А. Кон стоит перед следующей дилеммой. Если он поддерживает свой взгляд, что рыночная стоимость всегда равняется частному от деления суммы всех индивидуальных стоимостей на число продуктов, то, очевидно, он должен признать, что земледельческие продукты продаются, в виде общего правила, выше своей рыночной стоимости. Если же он признает, что и земледельческие продукты продаются по своей рыночной стоимости, то, очевидно, последняя не всегда равняется частному от деления суммы индивидуальных стоимостей на число продуктов.
Из этой дилеммы А. Кон не может выйти указанием на то, что его арифметическая формула имеет в виду только продукты промышленности, а не сельского хозяйства. Ведь это значило бы признать одно из двух: или что формула трудовой стоимости не распространяется на земледельческие продукты, или же что арифметическая формула, пригодная только для промышленности, не является окончательной формулой образования рыночной стоимости.
Для каждого марксиста очевидно, что первое предположение не выдерживает критики. Великая заслуга Маркса в теории дифференциальной ренты заключается именно в том, что он, продолжая дальше дело, начатое Рикардо, построил учение о дифференциальной ренте на прочной основе закона трудовой стоимости. С точки зрения Кона, возникновение дифференциальной ренты, предполагающее расхождение между суммой рыночных стоимостей и суммой индивидуальных стоимостей, должно было бы рассматриваться как нарушение формулированного им закона образования рыночной стоимости. С точки же зрения Маркса, именно из закона образования рыночной стоимости вытекает возможность возникновения дифференциальной ренты (см. «Капитал», т. III, ч. 2, 1908 г., стр. 162). Уже одно это различие неопровержимо доказывает, к каким ложным выводам должна привести Кона его арифметическая формула.
Если же А. Кон не решится сделать эти выводы и признает, что закон образования рыночной стоимости не может не распространяться и на земледельческие продукты, он вынужден будет отказаться от своей единоспасающей арифметической формулы. Он может сохранить ее лишь в скромной роли предварительной формулы, имеющей силу на «второй ступени» анализа при наличии ряда упрощающих предположений. Но он должен будет признать, что в курсе, предназначенном служить учебным пособием не для школ «второй ступени», а для вузов, нельзя ограничиться этой упрощенной формулой для объяснения столь сложного общественного процесса, каким является процесс образования рыночной стоимости.
Примечания
[1] Маркс, Введение к Критике политической экономии. См. «Основные проблемы политической экономии», 2‑е изд., стр. 26.
[2] Там же, стр, 27.
[3] — без оговорок.
[4] Маркс, Введение к Критике полит, эконом, стр. 27 — 28. Выделение наше
[5] Цит. соч., стр. 23.
[6] Там же, стр. 24.
[7] Анализ стоимости дан на стр. 24 — 25, денег — на стр, 25 — 26 и абстрактного труда — на стр. 26 — 28.
[8] Там же, стр. 24.
[9] Там же, стр. 24.
[10] Цит. соч., стр. 25 — 26. Ср. «Капитал», т. I, изд. 1923 г., стр. 111, 112, где Маркс повторяет ту же мысль о двойственном отношении категорий простого товарного хозяйства (стоимости и денег) к капиталистическому хозяйству. С одной стороны, превращение продукта в товар «встречается в исторически весьма различных общественно-экономических формациях». С другой стороны, превращение большинства продуктов в товары «совершается лишь на основе вполне определенного, а именно капиталистического способа производства».
[11] Маркс, Письма к Кугельману, 1907 г., стр. 44.
[12] Плеханов, Собрание сочинений, том 6, стр. 80.
[13] р. Люксембург, Введение в политическую экономию, Госиздат, 1926 г., стр. 251. Гильфердинг («Финансовый капитал», 1923 г., стр. 6) говорит, что товарное общество «становится обществом только посредством процесса обмена, единственного общественного процесса, который знает экономика. этого общества».
[14] Конечно, труд приобретает (предварительно и идеально) характер абстрактного труда до акта обмена, но лишь через посредство обмена, т. е. поскольку уже в фазе производства предвосхищается обмен и продукт приравнивается известной сумме денег. Против своей воли Шабс вынужден признать, что приравнение труда происходит через приравнение продуктов труда как стоимостей. «Посредством продуктов труда сопоставляется здесь и самый труд» (стр. 94). «В цене товара дано приравнение труда, затраченного на производство товара, к труду, овеществленному в золоте. Поскольку приравнивание различных работ совпадает с приравниванием стоимостей, постольку появление абстрактного труда уже предшествует обмену, так как цена товара… появляется еще до вступления товара в сферу обращения» (стр. 152. Выделение наше). Наш проницательный критик не догадывается, что он жестоко бьет самого себя. Приравнение труда происходит, по его собственным словам, через посредство приравнения продуктов как стоимостей, т. е. предполагает обмен как социальную форму процесса производства. После этого можно судить о проницательности нашего критика, который единым духом говорит, что «в цене товара дано приравнение труда», и тут же заявляет, что это «абстрагирование труда» происходит «помимо актов рыночного обмена» (стр. 152, примечание).
[15] р. Люксембург, цит. соч., стр. 256.
[16] Там же, стр. 259 — 260.
[17] Гильфердинг, цит. соч., стр. 4.
[18] Там же; стр. 8 — 9.
[19] Подобно тому, как Шабс отождествил частный труд с материально-техническим, так он отождествил общественный труд с общественной формой труда. В других местах (стр. 54 — 55) он отождествляет «общественный» труд с «общественно-детерминированным» трудом. Здесь он понимает под общественным всякий труд индивида, определяемый условиями жизни всего общества. С этой точки зрения общественным будет не только труд товаропроизводителя, но и труд крестьянина, производящего для собственного потребления. Очевидно, что у Маркса общественный труд, противопоставляемый частному, означает что-то другое, чем общественную форму труда, или общественно-детерминированный труд. Это — труд, рассматриваемый как доля совокупного однородного труда всего общества.
Чтобы тем легче приписать мне взгляд на производство как на процесс, имеющий исключительно технический характер, Шабс не останавливается перед легким «исправлением» моего текста. На стр. 101 «Очерков» я писал: «Пока товаропроизводитель занят своим конкретным, специальным трудом, последний представляет труд частный». Шабс передает мою мысль следующим образом: «По Рубину, товаропроизводитель в производстве «занят своим специальным конкретным трудом», т. е. производством потребительных стоимостей, — и только» (стр. 64). «И сколь наивным, вульгарным и нелепым под углом зрения политической экономии является утверждение, что в производстве производитель «занят своим специальным конкретным трудом», без всякого отношения его деятельности к труду общества, к потребности его» (стр. 75). Как назвать подобный метод полемики, с исправлением текста противника? Если назвать его наивным нельзя, то, во всяком случав, другие перечисленные Шабсом эпитеты приложимы к нему в полной мере.
[20] Выше мы уже отметили, что наш критик лишен чувства смешного. Иначе он не решился бы сказать, что товаропроизводитель должен быть рассматриваем как «индивидуум, действующий сообразно познаваемой им общественной необходимости» (стр. 53; ср. на стр. 51 об «осознанной общественной необходимости»). До этого открытия Шабса марксисты были уверены вместе с Марксом, что в товарном хозяйстве закон общественной необходимости действует как «слепая сила природы», а Энгельс видел в нем «закон природы, покоящийся на бессознательности затрагиваемых его действием людей» («Капитал», том I, гл. 1, примечание 28).
[21] Плеханов, цит. соч., стр. 83.
[22] р. Люксембург, цит. соч., стр. 251.
[23] У Шабса, питающего «влечение, род недуга» к латинским терминам и поговоркам, раб на стр. 80 и 35 фигурирует как «res vocale». По-видимому, наш столь же ученый, как и проницательный критик хотел сказать «res vocalis».
[24] Какую же роль играл этот труд до возникновения товарного хозяйства? На этот вопрос от Шабса нелегко добиться ответа. На стр. 132 читаем: «Для всех прочих предшествующих эпох это определение («труда как такового») вообще «применимо», но в то же время общественно незначимо, неактуально». Если читатель, призвав на помощь тень И. Дашковского, подумает, что речь идет о существовании абстрактного труда «в понятии», то на следующей странице его ждет опять загадка. Оказывается, что в предшествовавшие исторические эпохи «общего между существующими формами труда нет ни в действительности, ни в понятии, хотя объективно физиологическая общность трудовых затрат «применима», разумеется, и к данной эпохе» (стр. 133).
[25] См. статью Дашковского в «Под знаменем марксизма», 1927 г., № 6. (Видимо, здесь И. Рубин ссылается на статью И. Дашковского «Абстрактный труд и экономические категории Маркса», опубликованную в журнале «Под знаменем марксизма», 1926 г., №6. В №6 за 1927 г. статьи И. Дашковского не публиковались. – ред. Зари)
[26] В подлиннике сказано: «Dennoch, oekonomisch in dieser Einfachheit gefasst, ist «Arbeit» eine ebenso moderne Kategorie» и т. д. Во 2‑м издании сборника «Основные проблемы политической экономии» (1924 г., стр. 26), где перевод «Введения к критике политической экономии» дан в исправленном виде, Шабс мог бы прочесть: «Однако экономически труд, взятый в этой простейшей форме, есть столь же современная категория» и т. д.
[27] Чтобы несколько смягчить свое расхождение с терминологией Маркса, Шабс иногда вместо названия «экономический» труд употребляет термин «общественный» труд. Но и это не спасает Шабса. Различие между абстрактным и общественным трудом имеет у Маркса и у Шабса совершенно различный смысл. У Маркса абстрактный труд есть разновидность общественного труда, а именно общественный труд в той специфической форме, которую он имеет в товарном хозяйстве. У Шабса же дело обстоит как раз наоборот: общественный (т. е. экономический) труд есть разновидность абстрактного труда, а именно абстрактный труд в той специфической форме, которую он имеет в товарном хозяйстве. В данном вопросе, как и во многих других, Шабс пишет карикатуру на Маркса и заявляет, что это и есть настоящий Маркс.
[28] Поэтому мы очень охотно принимаем упрек Шабса, который говорит, что «Рубин везде употребляет «абстрактный труд» в полном значении экономического» (стр. 19, примечание). Именно в этом смысле термин «абстрактный труд» употребляется Марксом.
[29] И. Рубин, Абстрактный труд и стоимость в системе Маркса, издание Раниона, 1928 г.
[30] Эта статья была написана после выхода 1‑го издания «Курса» Кона. Во II издании Кон изменил некоторые формулировки.
[31] См. И. Рубин, Современные экономисты на Западе, 1927, стр. 150.
[32] Там же, стр. 147.
[33] А. Кон, по-видимому, не догадывается, что этот взгляд разделялся в молодые годы и Марксом, который писал в «Нищете философии» (русск. пер. 1928 г., стр. 64): «Стоимость вещи определяется не временем, в продолжение которого она была произведена, а минимумом времени, в которое она может быть произведена». Этот взгляд у Маркса и у многих марксистов являлся здоровой реакцией против учения Рикардо (воспринятого в настоящее время почти всеми буржуазными экономическими школами, например, англо-американской, австрийской и другими), согласно которому стоимость продуктов определяется максимумом труда, затрачиваемого на их производство, т. е. трудом низшей производительности. Помимо того, отмеченный взгляд, выраженный Марксом в «Нищете философии», при всей своей теоретической неправильности, имел реальные основания в капиталистической действительности. В период, когда фабричная техника в более или менее широких размерах впервые проникала в известную отрасль промышленности, она вызывала в очень короткое время резкое падение средних цен на продукты данной отрасли. Средние цены быстро низводились до уровня, соответствующего технике наиболее передовых, т. е. фабричных предприятий, которые в смысле производительности неизмеримо превосходили отсталые ремесленные или кустарные предприятия, преобладавшие до того времени. Именно поэтому Маркс на первых страницах «Капитала» говорит о разорении английских ручных ткачей после введения парового ткацкого станка, снизу понизившего количество общественно-необходимого труда, содержащегося в ткани. С точки зрения А. Кона, и в этом случае общественно-необходимое время должно было бы определяться путем арифметического сложения времени, затрачиваемого на крупных фабриках, с временем, затрачиваемым ручными ткачами.